Дмитрий Каралис. Дорогая Мирей Матье!..


---------------------------------------------------------------
     © Copyright Дмитрий Каралис
     Email: karalis@dk3775.spb.edu
---------------------------------------------------------------
      Герой одного  рассказов Борхеса обнаружил в подвале своего дома Алеф
- такую  точку пространства, в которой сходятся все  прочие точки Вселенной.
Этот герой спускался  в свой замечательный  подвал,  шлепал рюмочку коньяку,
ложился на спину и созерцал все, что его душе угодно. Он видел в темном углу
подвала  маленький  радужный шарик, а  в  нем - другие страны, моря, города,
чужие спальни,  марширующие армии, всех муравьев, какие есть на Земле, цветы
на другом континенте,  мог  видеть  любого человека - живого, если он жив, и
его  останки  под  землей, если он ..  Этот  Алеф  находился  где-то  в
Аргентине.
     Не  менее удивительное  и  загадочное  место  было  обнаружено  мною  в
Зеленогорске,  курортном  городке на Карельском перешейке, называвшемся  при
финнах Териоками. Это место расположено на  участке моего  приятеля Анатолия
Мотальского по  адресу: улица Красных разведчиков,  15, сразу  за сараем,  в
котором Толик живет летом, сдав свою половину домика дачникам.
     Внешне это ничем не  примечательное место: вкопанный в землю стол,  две
парковые скамейки, пустая собачья будка с обрывком цепи и ржавеющее у забора
корыто  с  плавающими  окурками.  В заборе,  до  которого  Толик  без  труда
доплевывает, выходя поутру  сарая, - дырка.  За дыркой - тропинка, которая
огибает  кусты шиповника  и  спускается к ручью;  это черный  ход, вестный
немногим.  По нему раз  в  четверо  суток прибегает запыхавшийся  кочегар 
детского  садика,  чтобы  разбудить  раздолбая-сменщика,  который безмятежно
спит,  переключив треснувший телефон на  дом, где летом обитают  дачники. Ну
ладно,  ладно,  расшумелся,-  говорит  Толик, выходя   сарая и  щурясь  на
солнце.-  Я  и сам вставать собирался...- Он гремит ковшиком в  ведре, пьет,
покряхтывает и встряхивает головой.- У тебя там случайно  ничего не осталось
на опохмелку? - Откуда? Вчера все подмели. Я думал,  у тебя есть...  - Угу,-
хмурится Толик и трет ладонью лоб.- Будем ыскивать способа...
     Трое суток, свободных после дежурства в кочегарке, Толик читает газеты,
сдает  бутылки,  копошится  по  хозяйству,  беседует   с  котом   или  пишет
рассуждения о современной жни, выстраивая их в форме платоновских диалогов
и  используя  для  образности  принцип   работы  парового  котла:   Как  нам
раскочегарить  сельское  хозяйство?,  Почему угасает народное  образование?,
Надо ли выпускать пар  митинговщины? Иногда он решительно  бреется, надевает
кеды, тельняшку  и бежит три  километра по лесной просеке. Иногда ыскивает
способа...
     Взирая на кучу консервных банок, ржавых  кастрюль и  прочего хлама, что
высится  в  траве  за забором, можно подумать  - здесь край  цивилованного
мира,  тупик,  свалка, и  никто не забредет сюда, кроме, разве  что, соседа,
которому ты с прошлого года должен трешку.
     Но это далеко не так.
     ...Во времена горбачевской  борьбы с пьющим  людом мы  с Толиком сидели
возле его сарая, пили  чашек румынское шампанское и рассуждали о взлетах и
падениях  текущей  литературы.  Шампанского  я взял с  запасом.  Мы  уложили
бутылки  в корыто  и залили их  колодезной водой. Был и  повод -  на клеенке
стола голубела книжка молодежного альманаха с моей повестью.
     -  Да,-  говорил   Толик,-  шампанское,  конечно,  хорошо...  А   ты  в
привокзальный не заглядывал, может, там чего есть?
     -  Все   обошел,  нигде  ничего.  Хорошо,  шампанское  у   бензоколонки
оказалось...
     - Не, старик,  это замечательно! Шампанское  -  это  класс.  Сидим, как
миллионеры.  Я  вот помню, у Белля, кажется, есть рассказ... Да, кстати, как
ты относишься к Пикулю?
     Время от времени Толик порывался пойти в дом  и поискать  фужеры, но  я
его удерживал,  опасаясь, что по хмельному  обыкновению он  не сможет пройти
мимо  своих  дачников  Зельдовичей, которые  сидели в шезлонгах  у  крыльца,
начнет  им  объяснять,  как  он  уважает  еврейскую  нацию,  вспомнит  гений
Эйнштейна, Каплера,  Чаплина, славного парня Фиму Дворкина, с которым учился
в университете, а потом полезет обниматься и с радостным гоготом прнается,
что в душе он и сам еврей. А я буду сидеть и  ждать в одиночестве мифические
бокалы, которые он так и не принесет.
     - Из чашек лучше,- говорил я.- Через край не льется. И икоты никакой...
     -  Ну смотри, а  то я  мигом... Кстати, в твоей повести - там,  где они
пьют   самовара пиво... Подожди-ка, или это не у тебя? А, да у тебя... Так
вот, когда я служил на Тихоокеанском флоте... Слушай! - Толик звонко хлопнул
себя по лбу. -  А хочешь,  я тебе  отрывок  Эрве Базене прочитаю,  который
зимой перевел? Там всего страниц восемь-десять...
     В этот момент в кустах за забором ухнуло, словно там завалили спиленную
березу, затрещали ветки,  кто-то смачно выматерился, мы  вскочили и  увидели
плотного мужчину, продирающегося сквозь цветущий шиповник. Мужчина  выбрался
 кустов, поставил на землю могучий портфель и оглядел  нас с торжествующей
улыбкой.
     Толик поправил очки, приглядываясь.
     - Андрей! - оборачиваясь, крикнул мужчина. -  Иди сюда! Нашел! Вот  он,
подлец, где живет, я же помню...
     - О-о, Володя! - Толик вскинул руки для  объятий и  пошел навстречу.  -
Кого я вижу! Сколько лет, сколько зим!
     - Володья! Ты гдье? - раздался от ручья голос, выдающий иностранца.
     Я вытянул  корыта мокрую бутылку  и поставил ее  рядом с книгой. Дело
будет,  подумал  я.  И еще  я подумал: хорошо,  что  жена с сыном  поехали к
бабушке и вернутся только завтра.
     -  Сюда, Андрей, сюда! - радостно позвал Володя. Он уже тискал Толика и
косился смышленым взглядом на корыто с шампанским.
     За кустами возник молодой человек в белом костюме и очках с просторными
стеклами.
     - Сюда! Сюда! - замахал руками Толик. -  Проходите! - Четкими командами
и понуканиями он с третьего раза вывел молодого человека к дырке в заборе.
     Парень  в белом  костюме  проник на  участок  и  вежливо  представился:
Андрэй.
     Я взял  золотогорлую бутылку  и  открутил  проволоку. Взметнулся  седой
дымок. Зашипело.
     -  Вот  видишь,  Андрей, как живет наш простой  советский  андеграунд.-
Володя принял чашку и без церемоний выпил; как газировку.- Я же тебе обещал,
что познакомлю. Вот, пожалуйста...
     Толик-андеграунд  засмеялся,  принес    сарая  два   липких  стакана,
вытряхнул  них мух и сполоснул в  корыте. Вообще-то, Толик закончил филфак
Ленинградского  университета  и  курсы  социологов-психологов,  которые  ему
особенно пригодились при работе  в кочегарке, где народ собирается нервный и
не всегда справедливый.
     - Да, понимаешь,- сказал он.- Тысячу лет... А я думаю, кто там ломится?
Ну, давайте, со свиданьицем!..
     Мы выпили. Клубок холодных иголок добежал до живота и сделался теплым.
     - А мы идем, идем - нет забора. А я помню, что мы тогда с девчонками от
ручья заходили. Зимой было дело, на каникулах, скользко...
     -  Ну,  это  когда   было!  -  радостно  сказал  Толик.-  Сколько  лет!
Университет... Да...
     - Чуть голову себе не свернул. Вон, видишь, как руки оцарапал?
     -   Молодцы,  что  пришли.  А   мы  тут  сидим,  понимаешь,   разговоры
разговариваем...
     - Я  уж  вижу.  Хорошо сидите.-  Володя закурил  кубинскую  сигарету  и
показал головой на молодого человека.-  Это, кстати, князь Т-кой,  Парижа.
Знакомьтесь. Историк, литературовед, датель...
     - О-о-о! - сказал Толик.- Ни хрена себе! Прямо  Парижа?
     - Не совьесем датель,- тонко улыбнулся паренек,- но блко.
     Выяснилось,  что  отпрыск княжеского рода Т-ких прибыл в Зеленогорск не
прямо  Парижа, а  криво  - зигзагом:  две недели в  Москве,  две  недели в
Ленинграде, и  третий  день в  пансионате Морской  прибой,  куда  его привез
Володя, чтобы  князь отдохнул от салонных бесед и подышал свежим воздухом. С
отдыхом  получился перекосяк, и тогда Володя вспомнил, что в Зеленогорске, в
собственном   поместье,  живет  его  университетский  приятель   Мотальский,
бунтарь-одиночка и своеобразный представитель литературного андеграунда. Они
решили зайти.
     Интересно, как они отсюда выйдут, думал я, наблюдая, как Володя неспеша
разгружает свой могучий портфель.
     У  Володи был  пристальный  взгляд,  тяжелый  подбородок  и  заношенный
пиджак,  который  он  безбоязненно  повесил  на  заборную  рейку. Он  служил
доцентом и каким-то краем курировал иностранных студентов и аспирантов.
     -  Убери,  убери,- засуетился  Толик,  когда доцент выставил  последнюю
бутылку.- А  то придет  кто-нибудь, потом не выгонишь. В  запас, в запас!  -
пояснил он Андрею, чтобы тот понял, что он не жадный, а просто расчетливый и
знает жнь.
     Толик надел  джинсы, тельняшку, чистую стройотрядовскую куртку и покрыл
плешь козырькастой  шапочкой с надписью Ноndа.  Он  сразу  помолодел и  стал
походить на философа-демократа.
     - Я тут цирлихов-манирлихов разводить  не стану,- предупредил Толик.- У
меня все по простому. А ля рюсс, так сказать.
     Он вывалил в медный таз банку варенья, воткнул в липкую гору деревянную
ложку, разложил  на блюде  ветчину, посыпал  ее лепестками шиповника, принес
эмалированные  кружки  для  пепси, две вилки, рулон  туалетной бумаги и трех
мраморных слоников, один  которых тут же подарил князю.
     - На память! На память! - давил Толик.- У  Мотальского так принято. Ну,
за Россию-матушку?
     Мы встали, содвинули кружки, и Володя сказал Виват!
     Князь  вежливо  улыбался. Ему было  лет двадцать пять, и  языком  своих
предков  он  владел  достаточно  свободно:  Мой  дьедушка  имьел  намьерение
женьится,  но случьился  перьеворот, и он уехал в Париж. Спасьибо, спасьибо,
мнье чуть-чуть...
     -   Э-э,   нет,  в   России  положено  пить  до  дна!   --  Толик  стал
подгнусавливать и  проносить слова  на французский  манер,  с ударением на
последний слог.- Андррэ, твои папа и мама чем занимаются?  Они есть живы?  -
Иногда  он  вставлял  в  разговор  несколько  фраз  по-французски,  и  князь
одобрительно  кивал:  Да,  так правильно.  Толик гордо улыбался  и тянулся к
бутылке.- Ну, мать честная, за Россию!
     Володя,   степенно  покуривая   ядреный  партагас,  пытался  рассказать
компании, как он дважды пожимал руку Фиделю Кастро, но Толик перебивал его.
     - На хрен нам твоя прокоммунистическая Куба - пьем за свободную Россию!
     - Я нье могу столько пить,- умоляюще пожимал плечами Андрей. Его острый
носик теплился румянцем.- Я буду сильно пияным...
     - А-а-а! - Толик уличающе поднимал  палец.- Хочешь приехать на родину и
не напиться? Не получится! Родина  так  долго  тебя ждала, а ты не хочешь ее
уважить!
     На наши подмигивания  и  откровенные прывы оставить Андрея в  покое и
нажимать на ветчину, Толик строптиво дергал плечом: Идите в баню, черти!  Не
мешайте  говорить  двум  европейцам.  Хулиганы!  Вот  какие  у  меня  друзья
хулиганы.
     - Князь, ты  посмотри,  какие березы! - наседал Толик.- Это  же русские
березы! А, князь? В тебе ничего не шевелится?
     Князь серьезно смотрел  на  березы за  забором, соглашался, что  березы
хороши, а Толик неожиданно хлопал по спине доцента:
     - Вот  видишь,  дура, какие  у Мотальского березы?  А  ты все  по Кубам
разъезжаешь...
     - Ну ты и забияка стал,-откашливался доцент,- Прямо...
     - А почему я забияка? Потому, что вы все хулиганы и черти. Всех уволю!
     Обещание  Толика  всех  уволить  означало  только  одно:  он  блок  к
состоянию, чтобы обходиться без собеседников. Собеседник обнаруживался в нем
самом, и Толик вел с ним загадочные диспуты; потом  они тихо засыпали. Я уже
предвкушал, как мы  спокойно посидим без Толика, но наш агрессор  неожиданно
обрел второе дыхание. Он принес берестяную кружку с олимпийскими  кольцами и
выцарапал на ней дарственную, как я понял, надпись.
     -  Да плюнь  ты  на эту Францию! -  Держа  кружку в руках, он  принялся
склонять Андрея к  возврату на историческую родину. - Что  там  в ней  может
быть хорошего?  Даже  смешно. Я же вижу, ты  тоскуешь по России. Оставайся у
меня! Я тебе комнату дам, пропишу. Видишь,  какая кружка? Настоящая береста!
Оставайся,  я тебе ее  подарю. Ты  не женат?  Ну вот!  Я  тоже.  Найдем тебе
невесту. У  нас тут знаешь, какие  красавицы  ходят?  Что  ты!.. А посмотри,
какая у нас природа - сказка!
     Андрей улыбался и говорил,  что  остаться  он никак не может -  у  него
другие планы на ближайшие пять лет. Большое спасибо.
     Володя хихикал  с поднесенной ко рту  чашкой и стерег  глазами размахая
Толика, чтобы выпить в безопасности. Получалась какая-то ерунда.  Предложить
компании покинуть Толика - меня  не поймут.  Уложить  его  силком спать - не
получится. Делать внушения - бесполезно. Я успокаивал себя мыслью,  что  все
действительное  -  суще, а  все  сущее -  действительно.  Одним  словом,  не
комплексовать. Все, что не делается - к лучшему.
     Когда я вернулся  зеленой будочки, Толик  наподнял  берестяную кружку
коньяком и понуждал князя выпить.
     -  А  вот мы  сейчас проверим, русский ты человек или не  русский. Если
русский, то обязан выпить за Россию. У нас так принято! И до дна!
     -  Он  наполовину русский,- вяло заступался  за князя доцент, пожевывая
ветчину.- Отстань от человека.
     - Пусть пьет половину. Тогда я подарю ему кружку!
     Андрей  помаргивал за  стеклами  очков  крупными  ресницами  и  пытался
улыбаться: я, дескать, понимаю, что человек перебрал и не сержусь.
     Разрядил обстановку  Володя.  Он единым  махом  выпил тестовый коньяк и
швырнул кружку за з Было слышно, как она поскакала к ручью.
     - Вот это по нашему! - завопил Толик и полез к Володе целоваться.-  Вот
за это люблю!
     Мы  затянули  песню  про Стеньку  Разина  и его  княжну, но  тут возник
племянник Толика - Жора, пухловатый десятиклассник  в такой  же синей кепке,
как у дядьки. Он поставил у сарая  мопед и осторожно улыбнулся. Мопед -  это
хорошо, подумал я.
     - Ну  что, фарцовщик, бензин  есть?  - поинтересовался Толик.-  Мотор в
исправности? Смотри, а то уволю...
     Не  прошло и десяти минут, как  Толик, а вслед за ним и мы уяснили цель
вита племянника.
     -  Телеграмму  Мирей  Матье?  Ха! Это мы мигом.- Толик  отобрал  у Жоры
скрученную от волнения тетрадку, разложил ее на столе и поковырял авторучкой
в ухе.-  С чем поздравляешь? С днем рождения? Отлично! Пока все правильно...
Здесь надо  артикль. - Он  стал чиркать по  заготовленному  тексту и  быстро
довел  его до нечитаемого вида.-  Щас-щас-щас. Дядя  Толя все знает. Андрей,
ну-ка посмотри. По-моему, все правильно...
     - Дай-ка я сначала гляну.- Тетрадка оказалась у доцента.- А то напишете
невестно что, красней потом за вас...
     - Ты же испанист,- сказал Толик.- Ну, хулиган!
     - Это неважно. Главное, смысл.
     - Да, это неважно,- я стал отгонять  слетевшихся на  варенье ос,  чтобы
они не мешали  нам думать.-  Главное  - это передать сердечность  интонации,
донести ее  до читателя...  - Мне стало казаться, что дай мне  сейчас стопку
бумаги  и  авторучку,  и  я одним  махом напишу  пронзительный  рассказ  или
повесть.
     - И собльюсти приньятый этикьет.- Андрей оторвал клок туалетной бумаги,
вытер рот и поправил очки. Бумагу  он зачем-то положил в карман.-  Вы  давно
знаетье Мирьей Матье?
     Жора сказал, что он-то Мирей Матье знает давно,  а вот она, может, и не
помнит его. В прошлом году после концерта Жора проник к ней за кулисы, где и
вручил ей цветы...
     - У тетки Доры в саду нарвал,- выдал племянника Толик.- Я знаю.
     ...а Мирей Матье дала Жоре свою  витку с  фотографией и автографом. И
поцеловала  в щеку. Жора ее  поцеловать не успел, - его отогнал  милици
Жора показал нам витку, размером с ресторанное меню.
     -  Это  все  ерунда.-  Толик  потянул мочаленную  тетрадку  к  себе.-
Правильно  князь  говорит  - главное,  этикет. Наливайте  пока.  Сейчас  все
напишем.
     - У  меня  уже нолито.- Володя зубами открыл  бутылку пепси  и выплюнул
пробку.-  Сейчас, ети  ее  мать,  такое послание нафурычим,  что весь  Париж
вздрогнет!  Когда  я надрался  с  Фиделем Кастро...  Ладно,  поехали.  Пиши:
Дорогая  Мирей  Митье!  Так,  мол, и  так,  пишет  вам  Жора,  с которым  вы
целовались за кулисами... В Ленинграде...
     - Этикет, дура! -  взвыл Толик. Князь улыбался понимающей  улыбкой. Это
француз?,-  тихо спросил  меня Жора. Я  сказал, что  это хороший  парень,  а
национальность не имеет  значения. Вообще-то француз. Но  русский.  И взял у
Жоры витку. На обороте я разглядел мелкие цифирки факса и номер телефона.
     - Позвольте мне иметь честь...,- бормотал Толик,- в столь радостный для
вас день... А чего в нем радостного? Х-мм. Ну-ка, князюшка, помоги...
     - Может, лучше позвонить? - Я решил отвлечь компанию от писанины.- Пока
суть да  дело -  уже и Париж на проводе.-  Я намекал на городской телефон  в
сарае.
     Князь сказал, что он звонил несколько раз  гостиницы, и  Париж давали
достаточно быстро.
     - А что я скажу? - испугался Жора.
     - А чему я тебя, дуру, учил! - Толик сдвинул кепку козырьком на затылок
и  еще  больше стал похож на хулигана. - Подумаешь, Париж! Сейчас закажем. А
если что, по ушам надаем. За телефон у меня заплачено...
     -  Телефон,  он и в Африке телефон.  Надо только  уметь пользоваться. -
Доцент грузно поднялся и двинулся к сараю. - Мотальский, какой у тебя номер?
     К  моему удивлению Володя связался с международной АТС с первого  раза.
Да, да,  девушка,  желательно  сегодня.  Нет, не    гостиницы -  ...- он
закатывал  глаза  к  торчащему    потолка  сену,-    квартиры...  Номер?
Запишите...
     - Вот, хулиганы,  чего  придумали...-  Толик сидел  у окна и  задумчиво
тянул что-то  носа.- А  что, собственно, такого?  Париж, так  Париж. Пусть
звонят... Культурные  связи,  х-мм.  За  телефон  заплачено...  Сейчас не те
времена. Разрешено все, что не запрещено.
     Париж обещали дать в течение дня.
     Жора с обморочным лицом опустился на кровать возле этажерки.
     Я  предложил Толику слегка отдохнуть в  ожидании переговоров с Парижем,
но он послал меня в  задницу, вышел  сарая, плюнул, попал  в кошку, поймал
ее,  стер кепкой  плевок и принялся по-французски объяснять князю, почему он
работает кочегаром.
     Мы с доцентом сели  на скамейку и стали распевать про то, как великий и
русский писатель граф  Лев Николаич Толстой не кушал ни рыбы, ни мяса, ходил
натурально босой...
     - Слушай, а ты в Египте не служил? - Володя прерывал песню и смотрел на
меня требовательно.
     - Не,- мотал  я головой и догонял упущенный ритм: - Жена  ж  его  Софья
Андр-р-эвна, напротив, любила поесть...
     -  А в  Сирии?  В  шестьдесят восьмом?  Здорово  ты  мне  одного  парня
напоминаешь...
     - И  в Сирии  не был,- скороговоркой отвечал я.- Босою  она  не ходила,
хранила дворянскую честь!
     - А в Мозамбике мы с тобой встречаться не могли?
     - Ты мне тоже кого-то напоминаешь, но в Мозамбике я не был.
     - ...Я родственник Левы Толстого, не-е-законно рожденный внук,- на пару
возвещали мы высоким березам и дачникам Зельдовичам.- Маманя моя, его дочка,
скончалась при родах от мук...
     Я  ведь  не  просто кочегар, а  бригадир  кочегаров,-  доносился  голос
Толяна.- А как же! Патрон, так сказать!..
     Жора   сидел   на   своем  мопеде  и  зубрил  по  тетрадке  французские
поздравления.
     -  Я в Африке и на Ближнем Востоке не работал, 
-
 подпускал я туману.- У
меня были другие районы. Ты полковника Семеняку не знал?
     - Нет. Хотя что-то такое слышал...
     Но ведь ето очьень важно. Дворянство никому не хотьело дьелать плохого.
Дворянство -  ето ответственность...  -  Э-э, подожди,  подожди. А что же вы
тогда все разбежались? Бросили свой  народ и тютю  - разъехались по Парижам?
А? Вот я - взял и ушел в кочегары. Но остался с народом. Понимаешь?..
     Как появились еще два  иностранных хмыря, я не уловил. Но они откуда-то
появились. Хмыри немного  говорили по-русски. Одного звали Тойво,  другого -
Эрни. Рыжие,  как черти. Им  было  лет  по пятьдесят, и они искали развалины
родительской  усадьбы, которая стояла здесь до войны тридцать девятого года.
У них был истертый  план и пачка старых  фотографий.  Как я  понял, они были
финнами, но жили в Швеции. Шведо-финны такие. К тому же братья.
     Мы предложили им выпить, но они пролезли в дырку в заборе, словно знали
ее  с  детства,  и радостно  залопотали  внутри поросшего  травой гранитного
фундамента, куда Толик с дачниками сваливал железный хлам. Они заглядывали в
фотографии и целились пальцами в старую кривую сосну за ручьем.
     -  Сейчас  Толику иск  предъявят,- радостно  предположил доцент.- Зачем
господин Мотальский загадил чужую территорию. А может, просто морду набьют.
     - Всех уволю...- Толик,  по-верблюжьи  вскинув голову, присматривал  за
иностранцами.-  Мой батька здесь с сорок пятого  года, как  освободили.  Все
претензии к Сталину...
     -  Да,  морду  могут  набить,- задумчиво  повторил доцент.-  Рыжие  зло
дерутся. Я
,
 пожалуй, пошел в туалет...
     - Отобьемся...- Я на всякий случай  налил  во  все  стоявшие  чашки.- В
крайнем случае, Зельдовичей свистнем. Не робейте, мужики.
     Жора слез с мопеда и  ел глазами шведо-финнов. Князь  Андрей недоуменно
моргал и поправлял сползавшие на нос очки.
     Тойво  и  Эрни мелькнули  рыжими кудрями  на  спуске  к  ручью и  вновь
оказались  у фундамента. Они радостно залопотали, обнялись  и долго стояли в
тени берез, не обращая на нас никакого внимания...
     Потом мы пили со шведо-финнами и разглядывали их фотографии.  Приличный
домик  стоял на  том месте, где  у Толика нынче свалка: два этажа,  башенки,
стеклянный фонарь над  крышей, терраса  с  мягкими  креслами.  Несколько раз
братцы  ходили  трогать камни  фундамента и возвращались,  хлюпая носами. Мы
наливали  им  и  говорили,  что   все  будет  хорошо.  Та,  карашо,-  кивали
шведо-финны.- Перестройка - карашо. Ната пить. Мы пили и тянули друг у друга
красивые  фотографии.  Заграница,  да и только.  Хотя, вот  она -  в  десяти
метрах. Тьфу, и смотреть туда не охота.  Это есть  я, это есть прата Тойво.-
Грудной малыш голышом лежал в просторной корзине, рядом, держась за плетеную
ручку, стоял толстощекий карапуз.  За ними темнел куст шиповника. Кусочек от
этого разросшегося куста братья намеревались увезти с собой.
     - Та,  мала путем прать, тома  сажать... Они хотели дождаться хозяина и
спросить разрешения. Мы стали объяснять, что  хозяин дома, участка и сарая -
Толик  (что  он и подтвердил длинным церемонным  кивком, едва  не рухнув  со
скамейки),  а  то,  что за  забором - то  ничье,  и можно брать спокойно, но
братья улыбались и гнули свое: Та,  та, ната хозяин. Мала путем прать. Путем
вотка пить... Тогда Володя тихо выматерился, принес лопату и повел братцев к
фундаменту.  Сравнительно  быстро и всего два  раза  упав,  он  обкопал куст
канавой и предложил выдернуть  его к едрене-фене всем колхозом. Шведо-финны,
вникнув в его  замысел,  замахали руками и отделили  два небольших кусточка.
Канаву они  засыпали и старательно затромбовали. Стукаясь лбами, мы с князем
засунули шиповник в мешок и донесли до шведо-финской  машины. Вот так Россию
по  кускам и растаскивают,- угрюмо констатировал Толик, а мы  с князем стали
вытаскивать зубами шипы  ладоней.
     Братья уложили  мешок  на багажник  своей Вольво,  нацепили  офицерские
фуражки, купленные  у  фарцовщиков в Выборге,  прихватили  красивую бутылку,
палку  колбасы  в прозрачной  коробке  и с  хохотом протиснулись  в калитку.
Зельдовичи закрывали окна. Чтобы как-то их подбодрить, я вскричал что-то про
общеевропейский  дом.  Князь  Андрей   икнул  за  моей  спиной  и  бормотнул
французское винение.
     Дальнейшее я помню приблительно. Толик, мазанный вареньем, лежал на
скамейке и мычал, что у него претензий к финнам нет, но если есть  у них, то
пусть подают  в международный суд в Гааге. Племянник  Жора  пытался  продать
шведо-финнам  военные  значки  с  ображением  танков  и  бархатный  вымпел
Победителю  социалистического  соревнования.  Не знаю,  удалось  ли ему  - я
слушал цыгана - настоящего, в красной атласной рубахе и сапогах -  откуда он
взялся? Он пел под гитару, а его цыганята кололи моей книгой грецкие орехи и
пили пепси. Я отобрал у них книгу и передарил ее князю. Он стоял, держась за
березу, и доцент меланхолично лил ему на голову воду  чайника. Так книжица
и  уехала в Париж с надписью:  Толику  Мотальскому -  лучшему кочегару среди
писателей и непревзойденному писателю среди кочегаров.
     Приходили и уходили  какие-то загадочные люди  - пили,  хохотали, орали
песни, обнимали  оживевшего  князя,  ездили  на  мопеде, плясали летку-енку,
играли в футбол милицейской фуражкой - Эрни в ватнике стоял в воротах, орали
лозунги: Финляндию  - финнам!,  Не отдадим России!,  Мы говорим нет  частной
собственности!  Да  здравствует  нищета!,  я  прятал и перепрятывал  бутылку
Алазанской долины,  а  потом  проснулся  Толик, умленно поморгал  глазами,
надел очки и принялся всех разгонять. К едрене-фене.
     -  Конец! Конец!  -  выталкивал  он  пришельцев.- По домам!  По  домам!
Ауфвидерзейн! Нах хаус! Хватит безобразничать! Всех уволю!..
     Он  заперся  в своем  сарайчике,  и  мы  принялись  ставить  за забором
палатку,  которая оказалась  у запасливых  братьев. Побледневшего  князя  мы
предусмотрительно уложили головой к выходу.
     Ночью доцент несколько раз вскакивал и будил нас испанскими возгласами.
Спросонья  мне  казалось, что я  где-то за границей. Так, в принципе, оно  и
было.
     Из  палатки  я  выполз  под  утро. Зеленогорск  спал,  и  только  птицы
неистовали в верхушках  деревьев. Кряхтя и проклиная свою  безрассудность, я
нашел Алазанскую  долину и выпил  полстакана. Стол был пуст, словно выметен.
Только  венгерские некондиционные бутылки - начало нашей касталийской беседы
- блестели в росистой траве.
     В  сарае у Толика  зазвенел телефон - длинно, тревожно. Ломая  ногти, я
распахнул раму и дотянулся до этажерки.
     - Париж заказывали?
     - Париж? - я прокашлялся.- А, да-да...
      - Говорите!
     После  долгих  щелчков, словно  стукали  гаечным  ключом  по оляторам
телеграфных  столбов, я  услышал блкий  женский  голос  и  понял, что  это
автоответчик, электронный секретарь.  Он сказал несколько слов по-французски
и дал мне время на сообщение.
     Я слепил  хриплое  русско-английское  поздравление  с  днем рождения  и
повесил трубку.
     Телефон тут же зазвенел вновь.
     - Две минуты,- сказала телефонистка.
     - Спасибо.
     - Кто там еще? - заворочался в глубине сарая Толик.- Всех уволю...
     - Да это я,- сказал я.- Привет тебе от Мирей Матье.
     - У-у,- сказал Толик. - Ей тоже.
     Я прикрыл окно и побрел домой.
     К вечеру  приехала жена и, оглядев меня, поинтересовалась, как я провел
время. Я сказал, что плохо себя чувствовал и весь день просидел дома.
     Она бы  все равно  не  поверила,  что в Зеленогорске, на  улице Красных
разведчиков 15, сразу за сараем находится маленький Алеф - волшебный пятачок
земного пространства,  где в один момент  можно увидеть и услышать людей  
разных стран мира, поговорить с ними душевно, выпить, узнать, как они живут,
и  рассказать о своей жни,  поздравить с днем рождения  любимую миллионами
певицу, живущую во Франции... Да  нет, и объяснять было  бессмысленно - жена
не читала Борхеса.
     
1990 г.