Михаил Зощенко. Монастырь


----------------------------------------------------------------------------
     "Наука и жизнь", э 2, 1970
      Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
     В святых я, братцы мои, давненько не верю. Еще до революции. А  что  до
бога, то в бога перестал я верить с монастыря. Как побывал в монастыре,  так
и закаялся.
     Конечно, все это верно, что говорят про монастыри, -  такие  же  монахи
люди, как и мы прочие: и женки у них имеются, и  выпить  они  не  дураки,  и
повеселиться, - но только не в этом сила. Это давно известно.
     А вот случилась в монастыре одна история. После этой истории не могу  я
спокойно смотреть на верующих людей. Пустяки - ихняя вера!
     А случилось это, братцы мои, в Новодеевском монастыре.
     Был  монастырь  богатый.  И  богатство  свое  набрал   с   посетителей.
Посетители жертвовали. Бывало, осенью, как поднапрут  всякие  верующие,  как
начнут лепты вносить - чертям тошно. Один вносит  за  спасение  своей  души,
другой - за спасение плавающих и утопающих, третий так себе вносит - с  жиру
бесится.
     Многие вносили - принимай только. И принимали. Будьте покойны.
     Ну, а конечно, который внесет, - норовит уж за свои денежки пожить  при
монастыре и почетом попользоваться. Да норовит не  просто  пожить,  а  охота
ему, видите ли, к святой жизни прикоснуться. Требует и  келью  отдельную,  и
служку, и молебны.
     Ублаготворяли их. Иначе нельзя.
     А только осенью келий этих никак не сватало всем желающим.  Уж  простых
монахов вытесняли на время по сараям, и то было тесно.
     А сначала было удивительно: с чего бы  это  народ  сюда  прет?  Что  за
невидаль? Потом выяснилось: была тут и природа  богатая,  климат,  и,  кроме
того, имелась приманка для верующих.
     Жили в монастыре два  монаха-молчальника,  один  столпник  и  еще  один
чудачок. Чудачок этот мух глотал. И не то, чтобы живых мух,  а  настойку  из
мух пил натощак. Так сказать, унижал себя и подавлял свою плоть.
     Бывало, с утра пораньше народ соберется вокруг его сарайчика и ждет.  А
он, монах то есть, выйдет к народу, помолится, поклонится  в  пояс  и  велит
выносить чашку. Вынесут ему чашку с настойкой, а он снова поклонится  народу
и начинает пить эту гнусь.
     Ну, народ, конечно, плюется, давится, которые слабые дамы блюют и с ног
падают, а он, сукин кот, вылакает гнусь  до  дна,  не  поморщится,  повернет
чашку, дескать, пустая, поклонится и -  к  себе.  Только  его  и  видели  до
другого дня.
     Один раз пытались верующие  словить  его,  дескать,  не  настоящая  это
настойка из мух. Но оказалось  верно  -  честь-честью.  Монах  сам  показал,
удостоверил и сказал народу:
     - Что я, бога, что ли, буду обманывать?..
     После этого слава пошла о нем большая.
     А что до  других  монахов-были  они  не  так  интересны.  Ну,  хотя  бы
молчальники. Ну, молчат и молчат. Эка невидаль!  Столпник  -  тоже  пустяки.
Стоит на камне и думает, что святой. Пустяки!
     Был еще один такой - с гирькой на ноге  ходил.  Этот  нравился  народу.
Одобряли его. Смешил он верующих. Но только долго он не  проходил  -  запил,
гирьку продал и ушел восвояси.
     А все это, конечно, привлекало народ.  Любопытно  было.  Оттого  и  шли
сюда. А шли важные люди. Были тут и фоны, и бароны, и прочая публика. Но  из
всех самый почетный  и  богатый  гость  был  -  московский  купчик  Владимир
Иванович.
     Много денег он всадил в монастырь. Каялся человек. Грехи замаливал.
     - Я, - говорил он про себя, - всю жизнь грешил, ну, а теперь пятый  год
очищаюсь.
     А старенький это был человек. Бороденка была у него совсем белая. И  на
первый взгляд он был похож на святого Кирилла или Мефодия. Чего такому-то не
каяться?
     А приезжал он в монастырь часто.
     Бывало, приедет, остановит коляску версты за три и прет пешком.
     Придет вспотевший, поклонится братии, заплачет. А его под ручки. Пот  с
него сотрут, и водят вокруг, и шепчут на ухо всякие пустяки.
     Ну, отогреется, проживет недельку, отдарится и снова  в  город.  А  там
опять в монастырь. И опять кается.
     А каялся он прямо на народе. Как услышит монастырский хор  -  заплачет,
забьется: "Ах, я такой! Ах, я этакий!"
     Очень на него хор действовал. Жалел только старик, что не  дамский  это
монастырь.
     - Жаль, - говорил, - что не дамский, а то я очень обожаю  самое  тонкое
пение сопран.
     Так вот, был Владимир Иванович самый почетный гость. А от этого  все  и
случилось.
     Продавалось рядом с  монастырем  имение.  Имение  дворянское.  "Дубки".
Имение удобное - земли рядом. Вот игумен и разгорелся на него. Монахи тоже.
     Стал игумен вместе с экономом мозгами раскидывать: как бы им  подобрать
к своим рукам? Да никак. Хоть и денег тьма, да купить нельзя. По  закону  не
показано. По закону мог монастырь землю получить только в
     Вот игумен и придумал механику. Придумал он  устроить  это  дело  через
Владимир Иваныча. Посетитель почтенный, седой,  -  купит  и  подарит  после.
Только и делов.
     Ну, так и сделали.
     А купчик долго отнекивался.
     - Нет, - говорил, - куда мне! От мирских дел я давно  отошел,  мозги  у
меня не на то самое направлены, а на очищение и на  раскаяние,  -  не  могу,
простите!
     Но уломали. Мраморную доску обещали приклепать  на  стене  с  заглавием
купчика. Согласился купчик.
     И вот дали ему семьдесят тысяч рублей золотом, отслужили  молебствие  с
водосвятием и отправили покупать.
     Покупал он долго. Неделю. И приехал  назад  в  монастырь  вспотевший  и
вроде не в себе. Приехал утром. С экипажа не Слез, к  игумену  не  пошел,  а
велел только выносить свои вещи из кельи.
     Ну, а монахи, конечно, сбежались - увидели. И игумен вышел.
     - Здравствуйте, - говорит. - Сходите!
     - Здравствуйте, - говорит. - Не могу.
     - Отчего же, - спрашивает, - не можете? Не  больны  ли?  Как,  дескать,
Ваше самочувствие и все такое?
     - Ничего, - говорит Владимир Иванович, - спасибо! Я,  говорит,  приехал
попрощаться да вещички кой-какие забытые взять. А сойти с экипажа не могу, -
ужасно тороплюсь и вообще.
     - А Вы, - говорит игумен, - через не могу. Какого черта! Нужно нам  про
дело говорить. Купили?
     - Купил, - отвечает купчик, - обязательно купил. Такое  богатое  имение
не купить грешно, отец настоятель!
     - Ну, и что же? - спрашивает игумен. - Оформить надо... Дар-то...
     - Да нет, - отвечает купчик. - Я, говорит,  раздумал.  Я,  говорит,  не
подарю вам это имение. Разве мыслимо разбрасываться таким добром? Что вы?
     Чего тут и было после  этих  слов,  -  невозможно  рассказать.  Игумен,
конечно, ошалел, нос у него сразу заложило - ни чихнуть, ни  сморкнуться  не
может. А эконом - мужчина  грузный  -  освирепел,  нагнулся  к  земле  и  за
неимением под рукой камня схватил гвоздь этакий длинный, барочный и бросился
на Владимир Ивановича. Но не заколол - удержали.
     Владимир Иванович побледнел, откинулся в экипаже.
     - Пущай, - говорит, - пропадают оставленные вещи.
     И велел погонять.
     И уехал. Только его и видели.
     Говорили после,  будто  он  примкнул  к  другому  монастырю,  в  другой
монастырь начал жертвовать, но насколько верно - никто не знает.
     А  история  эта  даром  не  прошла.  Которые  верующие   монахи   стали
расходиться из монастыря. Первый ушел молчальник,
     - Ну, - говорит, - вас к чертям собачьим.
     Плюнул и пошел, хотя  его  и  удерживали.  А  засим  ушел  я.  Меня  не
удерживали.
     Из сатирического альманаха "Бегемотник". Л. 1928