Елена Долгова

Центурион

Фантастический роман

 

Посвящается брату.

 

Не дано увидеть те силы, которые позволено только ощущать.

Апулей.

 

Пролог

 

Легкий северный ветерок отпел свое еще ночью, так и не сумев разогнать плотный туман. Белесые жгуты и космы оплели гигантский монолитный обломок, сотни лет назад застрявший между скал, сами скалы, крошево мелкого камня и маленький бункер, прилепившийся к монолиту.

Покой. Сырость. Неподатливый, тяжелый камень. Белая мгла. Молчание.

Тот, кого называли – Второй, повернул штурвал, отворил стальную дверь, выглянул наружу, вдохнул влажный воздух. Молочная пелена скрыла горизонт – камень-основание словно завис в мутной, желеобразной пустоте. Человек постоял немного, справляясь с привычной неловкостью: за месяцы жизни в горах он так и не сумел поверить в надежность висячего камня. В молочном месиве чернел шест мачты. Второй подошел поближе, личным жетоном открыл крышку в массивном основании, склонился над осветившимися шкалами приборов.

— Ох, Разум...

Результат обескуражил. Человек повторил бессмысленный жест, рудимент прошлого – он постучал ногтем по корпусу индикатора. Светящаяся полоса – бесплотный заменитель стрелки – не дрогнула. Призывно пискнул уником.

— Слушаю, Первый.

— Проблемы?

— Да как сказать. Тебе не снились сегодня кошмары? У нас тут зашкалила фоновая пси-активность.

— Индикатор сломался?

— Нет.

— Так не стой там – возвращайся.

— Сейчас...

Второй сделал шаг к бункеру и остановился. “Я забыл закрыть крышку” – понял он. Человек повернулся, прикрыл мягко мерцающий индикатор стальным щитком, убрал жетон из щели. “Теперь все”.

Второй преодолел половину короткого пути к бункеру, беспокойство почему-то не отпускало. Он оглянулся – стальной щиток крышки так и остался открытым, полыхал рубином аварийный индикатор, в щели сиротливо торчала забытый жетон. “Туман, будь он проклят. А сам не свой от тумана и этого повисшего над миром камня...”.

Второй вернулся к мачте. Закрыл. Защелкнул. Вынул жетон. Положил в нагрудный карман куртки. Отошел. Оглянулся.

Жетон торчал в щели.

— Первый, Первый! Тревога первой степени! У меня устойчивая пси-наводка!

— Что?! Нуньес, брось все как есть, немедленно возвращайся. Я встречу.

— Что?!

— Назад, быстро!!!

— Мне плохо... потеря ориентации.

— В бункер!

— Куда? Я не вижу...

— Держись, я сейчас выйду и помогу тебе.

— Поздно, командир... Бесполезно. Прощай. И... не... открывай. Мне.

Первый потрясенно замолчал в стальном чреве бункера, прислушиваясь к сумбурному треску помех в уникоме.

— Второй!

Молчание.

— Нуньес, ты меня слышишь? Ты можешь говорить?

Тишина сменилась слабым скрежетом – кто-то острым предметом царапал броню двери.

— Это ты, Второй?..

Скрежет прекратился.

Первый нерешительно дотронулся до замка. Звуки извне почти не проникали в бункер, уником издавал словно бы частое, прерывистое дыхание.

— Нуньес?

Невидимое существо коротко всхлипнуло.

— Держись, друг, я открываю.

Первый повернул гладкий, холодный круг штурвала, отворил тяжелую дверь.

Пусто. Струи тумана клубятся меж остробоких камней.

Человек помялся на пороге, потом сам не зная, зачем, вытащил пистолет, взвесил на руке привычную тяжесть оружия.

— Все в порядке. Выходи, Нуньес.

Никого. Первый постоял еще, с удивлением посмотрел на собственный пистолет, дотронулся левой рукой до сухого, горячего лба — захотелось шагнуть в рыхлую белизну, навстречу влажной,

мягкой, освежающей прохладе. В конце концов, зачем стоять на месте — надо найти Второго. Нельзя позволить Второму просто так, одному бродить в тумане...

Где-то в густой белизне упал камешек. Первый сделал шаг.

Еще один осторожный шаг...

Сделать третий шаг он уже не успел.

 

Часть Первая. Свободная Каленусия.

 

Глава I. Септимус

 

Каленусийская Конфедерация. Сектор западного побережья. Порт-Калинус. Штаб-квартира Департамента Обзора.

 

Бухта, по форме напоминающая копыто, давным-давно глубоко врезалась в каменистый, источенный штормами западный берег. Бетонно-стеклянно-стальное чудо Порт-Калинуса охватывают бухту подковой. Светлая скала Мыса Звезд ограничивает город с юга. На севере – ничего, кроме длинной, мутно-белой полосы прибоя.

Столица Каленусии не манит путешественника ни пышными красотами морского курорта, ни тихим комфортом провинциальных материковых городков. Здесь бьется бюрократическое сердце Конфедерации. Пригороды застроены фешенебельными виллами и домами попроще, но тоже неплохими – сенаторы Каленусии, чиновники Калинус-Холла и бесчисленные клерки Департаментов стараются вить домашние гнезда подальше от гудящего, деловитого центра.

Город роскошен. Не дороговизной архитектурных украшений — каленусийцы предпочитают роскошь смелых идей. Дворец президента и Сената, Калинус-Холл – пристанище свободно избранных отцов народа, напоминает руку, указательный перст которой устремлен куда-то в задернутое городской дымкой небо. Яркие крыши домов громоздятся ярусам цветных скатов, чистейшие улицы размечены с геометрической точностью. Квартал Департаментов – улей, плодящий чиновников, занимает в центре Порт-Калинуса идеально ровный квадрат. Дорогие лощеные костюмы гражданских чиновников (“промышленность, господа! Морские перевозки, транспорт, связь!”) мешаются с экзотическими, подчеркнуто небрежными хламидами интеллектуальной элиты, робы техников – с удобными серыми мундирами специальных Департаментов.

Здание Администрации Департамента Обзора довлеет над кварталом — архитектурный скандал, приютивший директорат “наблюдателей”, возводили по проекту модного модерниста.

Архитектор, стойкий либерал, отмеченный ежиком зеленоватых волос, худобой, желчной прозорливостью и оспиной профессиональной гениальности, барабаня пожелтевшими от табака кончиками пальцев по столику кафе, так разъяснял идею проекта закадычному другу:

— Наше общество, Монти, яростно жаждет свободы. Стремление к свободе у нас, каленусийцев, в крови. Говорят, что власть развращает – бред, истина для недоучек. Сакральный ужас и магия притягательности власти в другом – она лишает свободы не угнетаемого, но властителя. Носитель власти лишен возможности радоваться естественному ходу вещей, становясь материалом поддержания этой естественности. Чем выше власть, тем меньше способных к истинному самоотречению. Отказавшийся от власти – свободен...

Собеседник архитектора растеряно вертел головой, прикидывая, в каком углу пристроен пси-детектор – лояльность эмоций посетителей кабаков подлежала усиленному контролю.

— Но, Финти...

— Никаких “но”. Больше власти – меньше свободы. Чем меньше облеченных реальной властью, тем больше свободных. Я, не одобряя, понимаю “глазков”...

Несчастный Монти ежился, в душе проклиная многоречивую, пьяную знаменитость...

 

Ориентировка на архитектора Финтиана попала в сайбер-сеть Департамента Обзора спустя всего-то три часа. Шеф Департамента

(псевдоним – “Фантом”), только махнул рукой – причуды либеральной интеллигенции Каленусии пользовались традиционным попустительством “наблюдательных”.

Как ни странно, архитектурный проект мятежного духом модерниста – ступенчатая пирамида – был принят Департаментом не без сдержанного удовольствия.

Каждый ярус возводился уже и громоздился выше. Шахты скоростных лифтов пронизывали Администрацию насквозь, подъемники гудели, исправно возили деловитых “глазков”, ступенчатые бока архитектурного монстра чуть заметно вибрировали, блистали стеклом, красовались матовым металлом.

 

В тот день, который положил начало истории о большой каленусийской ментальной Аномалии, на восемнадцатом ярусе пирамидального символа свободы, в небольшом кабинете, у нежно-зеленого монитора сайбер-сети сидели двое – долговязый Септимус Хиллориан, полковник в серой форме “глазка” и его помощник – молодой деловитый парень в коричневой робе технического специалиста.

Усталый полковник встал, потянулся с хрустом, отодвинул изящный стул, прошелся по кабинету, роняя пепел сигареты на матовый пластиковый пол, жульнически имитирующий благородный мрамор древних.

— Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было, - и Разум Мира воззовет прошедшее на потребу себе.

— Откуда это?

— Сентенция одного древнего культа.

— Пора пить кофе – вот моя сентенция. Вы, погрязший в сентиментальности любитель ретро, – чего еще ждать от человека, который предпочитает бумагу терминалу.

Идите, Аксель, идите к Эребу и не задерживайтесь. Я побуду один – мне надо сосредоточиться.

Полковник Хиллориан подождал, пока деловитая коричневая спина помощника скроется и открыл толстую папку, спрятанную за терминалом. Перебрал и поправил документы – плотные листы чуть помялись по краям. Аккуратная папка, аккуратная стопка, аккуратные руки самого Хиллориана с плоскими, коротко обрезанными ногтями.

Наблюдатель осторожно отделил от стопки чистые листы, сунул бумагу в чрево канцелярского сайбера.

— Твердую копию.

Сайбер сердито прострекотал, плюнул новыми документами.

Полковник склонил над бумагами коротко стриженую, с проседью голову, умное худое лицо приобрело отрешенное выражение.

 

***

 

Секретно.

Протокол сайбер-брифинга отделов Департамента Обзора

 

Шеф Департамента (“Фантом”): Внимание, не будем длить предисловий, господа. Вы знаете, зачем мы собрались, время не ждет, займите места за терминалами.

(пауза...)

Фантом: Все на месте? Пошлите сигналы идентификации. Так... Все в порядке. Вам слово, отдел геофизического пси.

Шеф отдела геофизического пси (“Геолог”): Шесть часов назад мы получили сообщение о нарушении связи с наземным стационарным пунктом пси-наблюдения RP-735. Напоминаю – это на юге, в горах. Отсутствие в обычной и защищенной уником-сети. Неответ на экстренные вызовы. Прекращение передачи данных наблюдения...

Фантом: Довольно. Система, копии сообщения на терминалы участников. Есть вопросы к Геологу, господа?

(пауза)

Фантом: Вопросы будут потом – это я вам гарантирую. “Зенит”, вашу информацию в Систему. Голосом, голосом... не надо трогать ручной ввод, вы задерживаете собрание.

Шеф отдела пси-безопасности (“Зенит”): По приказу Фантома была организована проверка RP-735 силами отдела безопасности и оперативных групп...

Шеф оперативного отдела (“Егерь”): Моих людей не информировали должным образом... В этом виноваты вы, Зенит.

Зенит: Вы некорректны, коллега.

Егерь: Я очень корректен – настолько, что тебя спасает только виртуальное присутствие...

Фантом: К порядку. Нам не нужны неинформативные эмоции. Продолжайте, Зенит.

Зенит: Простите, шеф. Мы оба вспылили... Итак, продолжаю. Осмотр места расположения RP-735 дал некоторую информацию. Система – снимки на монитор.

Сразу несколько голосов: О!

Фантом: Да, живописно. Аналитик, вам слово. И постарайтесь не так, как в прошлый раз – бессодержательная малопонятная речь на полчаса, а покороче.

Аналитик: Амок, господа.

Фантом: Покороче, но не настолько коротко.

Аналитик: Амок – крайнее проявление пси-наводки, как правило гуманитарного происхождения, дает кратковременный эффект агрессии на фоне...

Фантом: Ну и?

Аналитик: Они поубивали друг друга, шеф. Последний умирал неприятно и долго.

Фантом: Система! Справочную статью по амоку – на мониторы... Так... Природа, прецеденты, проявления. Отлично. Ваши версии, господа.

Егерь: Иллирианская диверсия, шеф.

Аналитик: Версия с низкой вероятностью. RP-735 не имеет той ценности, которая компенсировала бы затраты Порт-Иллири на разработку боевой ментальной акции.

Фантом: Еще версии. Работайте, работайте мозгами, господа. Не спите. Нам нужны свежие идеи.

Геолог: Я не верю в существование временной естественной пси-аномалии такой мощности.

Зенит: Я тоже.

Егерь: Поддерживаю.

(пауза, шум, попытки перехватить инициативу, беспорядочные реплики)

Фантом: К порядку. Итак, что мы имеем? Взаимное самоубийство наблюдателей. Спасательная группа, пострадавшая от остаточных пси-наводок...

Аналитик: Есть свежая информация с места событий? Там продолжаются измерения?

Геолог: Минуту. Посылаю запрос.

(пауза)

Фантом: Мы ждем. Поторопитесь...Что у вас там?

Геолог: Сейчас...

(пауза)

Фантом: Мы ждем уже три минуты, вы бессмысленно перегружаете Систему.

Геолог: Шеф, я вынужден просить вас прервать брифинг до выяснения или сузить круг присутствия. Там нештатное, шеф.

Фантом: Система! Паузу на все мониторы. Исключения – мой и отдела наблюдений и... Аналитика.

Геолог: Смотрите свежую сводку. Я не комментирую.

Фантом: Это что – фальсификация?

Геолог: Нет. Полное разрушение горного рельефа в радиусе километра. Появилось полчаса назад и продолжает увеличиваться. Это последние снимки. Я объявил эвакуацию соседних постов. Пси-шторм, по периметру зашкалило приборы – не хочу терять людей. Это котел, шеф. Там кипит материя. И мозги человеческие в частности.

Фантом: Увеличьте изображение. Аналитик – ваше мнение?

Аналитик: Похоже на разрушение материи, шеф. Но не только. Взгляните сюда. Нет, нет, левее... Система – отобразить указатель. Вот, вот, именно здесь... Шеф, тут появилось нечто новое. Видите?

Фантом: Да... Разум Милосердный!

Аналитик: Пока воздержусь от комментариев. Надо как-то обозначить явление. Мы пока не можем понять сути происходящего. Назовем его просто – Аномалия, с большой буквы. Имеет смысл подождать.

Фантом: Держите меня в курсе событий, Геолог. Аналитик – останьтесь. У нас с вами будет особый разговор. Конец брифинга.

 

***

 

Хиллориан смахнул протокол брифинга в папку, представил себе маленький бункер в горах. Такие привязаны к местам умеренной природной пси-активности. Два наблюдателя, рутинная работа, снятие показаний, мелкий ремонт, скука, взаимное раздражение, замкнутое пространство и...

Хиллориан иронически усмехнулся, жесткие складки возле губ стали резче. “Отшпареные” начальством отделы суетились непомерно. Интерес Фантома к инциденту был, пожалуй, чрезвычайным, острым и прицельным. С верхушкой иерархии не спорят — маховик Департамента неистово раскручивался, сметая физические и бюрократические законы. Вертолеты с базы Лора ушли в сторону гор Янга через час после обрыва связи с постом. Момент появления Аномалии поймали почти мгновенно.

Полковник отложил сигарету и принялся за третий листок.

 

***

 

Общементальная проблема.

Хэри Майер, эксклюзивно для “Мира и Истории”.

 

Ведущий: ...А сейчас в нашей студии – звезда науки первой величины, доктор пси-философии, профессор Парадуанского университета, Хэри Майер! Поприветствуем профессора, господа!

(свист, крики, неистовые аплодисменты)

Хэри Майер: Право, я и не ожидал столь бурного интереса – польщен, польщен...

Ведущий: Профессор, что вы можете сказать о...

Хэри Майер: Сфера интереса понятна без слов – слишком часто, увы, задают мне подобные вопросы...

Ведущий: Мы – солидная программа, профессор. Нас не интересует дешевая информация для дешевых скандалов, мы обратились к вам в надежде на взвешенный обзор яркой истории явления, занимающего видное место...

Хэри Майер: Извольте. Некогда первые колонисты Геонии столкнулись с явлением, поразившим их воображение. Пси-феномен воспринимался протонаселением планеты враждебно и под маркой колдовства стал объектом крайних проявлений суеверия и фанатизма. Напомню вам, что поселенцы практически ничего не знали о резервных возможностях мозга. Точки естественного, природного пси-свечения пользовались специфической репутацией как проклятые, запретные места, насылающие безумие и смерть. Псионики, носители сенс-дара, в массовом порядке истреблялись в религиозных войнах.

Ведущий: Печально...

Хэри Майер: О да. Но, это было давно.

(многозначительная пауза)

Ведущий: Немного рекламы наших спонсоров, господа! Обратите внимание...

(вырезано)

Ведущий: Уф...

Хэри Майер: На чем мы остановились?

Ведущий: На религиозных войнах.

Хэри Майер: Не будем углублять тему.

(пауза, смешки в зале)

Итак, в каждом новом поколении часть младенцев неизменно обладает пси-способностями. Псионики среднего периода истории объединялись в военизированные ордена для борьбы за выживание, а в ряде случаев – и за власть. Время расставило акценты по-своему. Сейчас ни для кого не секрет, что природа не одаривает человека, если можно так выразиться, бескорыстно. Использование паранормальных возможностей тем сильнее разрушает организм носителя, чем чаще и интенсивнее он пользуется собственным даром. Это естественное, благое ограничение, принуждающее к разумному применению потенциально опасных качеств. Я подчеркиваю – только потенциально. Пси-способности не злы и не добры сами по себе. Это только инструмент. Куда и как он будет приложен – на благо или во вред человечеству, это вопрос не таланта, а нравственности псионика...

Ведущий: Простите, Профессор, вы отвлеклись...

Хэри Майер: Разве?

Ведущий: Вопросами нравственности занимаемся не мы, а утренняя воспитательная программа Лиги Пантеистов.

Хэри Майер: Ах, да. Простите. Продолжим ближе к теме. Решение гуманитарных проблем дало мощный толчок развитию техники, способной на контакты как с мощным пси псионика, так и слабым – обычного человека. Как вы понимаете, в теории эта связь может быть двусторонней. Если некий человек пользуется пси-способностями, чтобы внушать вам...

Ведущий: Мне?!

Хэри Майер: Ну не мне же!

Ведущий: Почему именно мне? Давайте, не будем переходить на личности – это утомляет неподготовленную часть зрителей нашей программы.

Хэри Майер: ...в общем, все знают, что такое пси-наводка. Возможности специально обученных сенсов помогли Каленусийской Конфедерации выиграть войну у Иллирианского Союза...

Ведущий: Отличный пример — только в свободном обществе таланты сенсов находят наилучшее применение!

(пауза, нерешительные хлопки)

Хэри Майер: На чем мы остановились?

Ведущий: На пси-наводках.

Хэри Майер: ...полное техническое воспроизведение пси-наводки до сих пор не стало свершившимся фактом. Этот феномен получил название фундаментального исключения Калассиана. Устройства – не люди, господа, они способны всего-то считывать ментальное состояние гуманитарного объекта...

Ведущий: Человека?

Хэри Майер: Ну да. Я же сказал – гуманитарного объекта. Итак, устройства способны перерабатывать ментальные сигналы людей или, на худой конец, играть роль простенького усилителя возможностей. Автомат–диктатор, правящий ментально порабощенными человечками, так и остался персонажем остросюжетного чтива. Возрадуемся, дамы и господа. Быть может, причина – в бессмертной человеческой душе?

Ведущий (подумав): Возможно... Замечательно. Браво! Поддержим профессора аплодисментами!!!

(радостный шум и бурные хлопки в зале)

Хэри Майер: Впрочем, с некоторыми достижениями технической мысли мы сталкиваемся ежедневно. Кто не знает о пси-турникетах, контрольных пси-детекторах, пси-идентификации личности, полицейские участки оборудуются...

Ведущий: Профессор, вы окончательно отклонились от темы.

Хэри Майер: А по-моему, вовсе нет.

Ведущий: Но у нас кончается время.

Хэри Майер: Погодите...

Ведущий: Все, время истекло. Мое сожаление не имеет границ... Поблагодарим же профессора Майера за увлекательный экскурс в историю и теорию общементальной проблемы! Аплодисменты!!!

Хэри Майер: Но...

Ведущий: Еще раз – аплодисменты!!! Аплодисменты, свободные граждане...

 

***

 

Вечерело. Деликатный Аксель так и не вернулся. Хиллориан жестко смял листок, щелкнул зажигалкой, поднес дрожащее синеватое пламя к белому краю листа, бросил маленький факел в пепельницу, долго смотрел, как эксклюзивное интервью Хэри Майера догорает, корчась в огне.

Потом одним пальцем отбарабанил сайберу код доступа.

— Система, связь с Аналитиком.

Сеть молчала.

— Проклятый “черепок” убрался – неразборчиво буркнул полковник. – Вы на месте, Аналитик?

Экран зеленого сайбера оставался холоден и пуст, хотя голос Аналитика – протяжный, хрипловатый – Система передала отлично:

— Если это не утомит вас — зайдите ко мне в берлогу... Иногда хочется взглянуть на суровые лица старых друзей.

Аналитик никогда не был другом полковника.

— Иду.

Элегантный лифт, сотворенный по проекту вольнолюбивого модерниста, плавно распахнул чрево, сверкнул прозрачным стеклом, принял полковника и рванул вверх – Хиллориан вцепился в поручни. Легкие, ажурные конструкции Пирамиды летели мимо, вниз, вечер подкрасил пурпуром пластик и стекло, прозрачная изнутри, огромная наклонная стена открывала феерическую панораму пестрящего огнями Порт-Калинуса. Роскошная россыпь света, ярусы плоских крыш, ясная стрела проспекта, просторное пространство пустого небо с одиноким перистым облачком на горизонте – вечерний Порт-Калинус, несмотря на суету улиц, оставлял ощущение покоя. И – свободы. “Свобода” – подумал полковник –“Как мало мы ценим ее, пока не потеряем.”

“Берлога” Аналитика разительно отличалась от выдержанного в ретро-стиле, аккуратного кабинета Хиллориана. Деловито мерцали экраны – у стены нашли место целых два канцелярских сайбера, один из них – явно усовершенствованной, незнакомой полковнику модели. Широкий и низкий круглый стол тонул под грудой кассет, газет и раскрытых потрепанных книг. Хозяин, не вставая, протянул руку гостю.

— Садитесь, дружище. Разгребайте хлам, выбирайте место, какое понравится.

Сам Аналитик занимал целый угол — грузное тело главного интеллектуала

покоилось под мягким, дорогим кротовым пледом, в глубоком и широком кресле на колесиках. Три верхних пуговицы черной шелковой рубахи оставались незастёгнутыми.

— Проблемы, полковник?

— Отчасти. Я не помешал?

Хиллориан с интересом рассматривал лицо самого старого сотрудника Департамента – первый умник Администрации сильно сдал. В облике Аналитика сквозила усталость. От редких пепельных волос не осталось почти ничего, щеки обвисли складками на полную, дряблую шею. Гладкий, глянцевый, цвета слоновой кости выпуклый лоб, глаза навыкате, полукруг носа и скошенный, обманчиво безвольный подбородок соединялись в одну причудливую линию – старик походил на крупную, снулую, печальную рыбу. Белки выкаченных, бесцветные глаз густо усеивали мелкие сосуды.

— Нет, Хиллориан, вы не помешали. Начинайте – я слушаю.

Полковник отчего-то смутился.

— Есть новости насчет Аномалии?

Аналитик повел грузными плечами.

— Там новости каждые полчаса. Границы зоны плавают, как хотят. Динамику я отправлю вам на терминал. Еще что-то?

— Пожалуй, нет. Как ваше здоровье?

Аналитик растянул в улыбке синеватые, бескровные губы:

— Бренная плоть распадается, дух – светел как никогда.

— Человек, который так шутит – не в худшей форме.

— Полно, полно, молодой человек. Вы — льстец.

Сорокадвухлетний Хиллориан безропотно проглотил “молодого человека” – спорить с язвой-Аналитиком почиталось в Департаменте за дурной тон.

— До свидания. Удачи вам и долгих дней.

Старик положил ладони на ручки кресла – сработал бесшумный моторчик – коляска резко выкатилась вперед, преградив путь оторопевшему Хиллориану. Полковник оступился и чуть не упал.

— Извините. Я неловок.

— Погодите! Вы упускаете свой шанс.

— ?

— Вы пришли, чтобы спросить, молодой человек. В самом деле – к чему было зря гонять лифт. Спрашивайте, пока у вас есть время.

Полковник заколебался. Старик перехватил взгляд Хиллориана и чуть качнул тяжелой головой:

— Не бойтесь пси-“жучков”... Сдвиньте бумаги на столе.

— Я ухожу.

— Никуда вы не уйдете, Септимус. Сдвиньте бумаги... Видите?

Освобожденная из-под груды хлама, на круглом столе мирно лежала плоская черная коробочка включенного шумогенератора. Полковник проглотил сухой комок в горле:

— Зачем, порази вас Разум?! Вы нарушили первое правило лояльности, Аналитик. Через несколько часов записи детекторов расшифруют. Я не дам за ваше благополучие и конфедеральной гинеи.

— А я и говорю – спрашивайте, пока есть время. Сядьте поближе, напротив меня – вот так. Я хочу видеть ваши глаза.

Септимус Хиллориан осторожно опустился на складной брезентовый стульчик.

Аналитик хрипло вздохнул, на мгновение опустил отечные веки.

— Я ждал – кто-то придет. Среди возможных вариантов вы были на четвертом месте... Раньше я делал меньше ошибок. Сдаю, побери меня холера. О чем хотите спросить меня: об Аномалии, о Департаменте, о себе?

— Обо всем. Сначала – о вас.

— Я только преждевременно постаревший псионик. Слишком больная развалина, чтобы получать удовольствие от жизни – я даже коньяк пить нем могу. Ради моих врожденных способностей Департамент терпит в своих стенах эту разбитую галошу.

Уникальный в своем роде Аналитик кокетничал притворной скромностью старости – сенсы, возможности которых трансформировались в интуитивно-аналитический дар, ценились на вес золота. Старик был лучшим.

Тон разговора еле заметно переменился – Аналитик перешел на “ты”.

— Не будем терять время, сынок. Отсчет уже пошел, пока он тикает еле слышно, но вот когда рванет... Поверь слову старого ворчуна, многие потеряют свои головы.

— Что такое Аномалия? Это...

— Это чужое вторжение. Медленное... Очень медленное, оно станет по-настоящему опасным через десятилетия, но когда-нибудь – станет.

Хиллориан напрягся, но не отвел взгляда от черных провалов зрачков Аналитика.

— Чье?

— Этого я не могу сказать. Предположения слишком зыбки – я не хочу ослаблять тебя своими фобиями, парень.

— Вы рассказали об этом Фантому?

— Нет.

— Почему?

— Это ответ на второй твой вопрос – о Департаменте. Фантом не подлец – не надо обострять, сынок. Он человек, со своими амбициями, и в этом качестве видит одно – полноценную пси-наводку, причем, впервые не созданную никем из людей. Колоссальную по силе. Мощную, прицельную, сокрушительную. Ты сам – не псионик, и никогда им не будешь. Ты чувствуешь зависть к псионикам, Септимус?...

Полковник опустил глаза и, помедлив, коротко кивнул.

— Верно. Ты не попытался врать мне – уже это хорошо. А теперь представь себе, каким эхом аукнется техническая возможность полноценной имитации возможностей сенса – да что там имитация, обладатель такой технологии заткнет за пояс сотню псиоников средней руки. Это ни что иное, как нарушение фундаментального исключения Калассиана. Псионический дар – всем. Скажи мне, положа руку на сердце – ты бы отказался?

Хиллориан попытался отвернуться, не смотреть в черные зрачки Аналитика. От мучительных, безуспешный попыток ныла шея.

— Ты бы отказался?

— Да...

Боль в шее отпустила. Хиллориан коснулся позвонков, помассировал затылок.

— Ваши беспардонные штучки меня раздражают.

— Я должен был убедиться в твоей искренности, сынок.

— Убедились?

— Вполне. Могу я спросить тебя о мотивах отказа?

Хиллориан припомнил грязноватый пепел, оставшийся от интервью Хэри Майера.

— Природный сенс платит за пси-наводки собой, он укорачивает собственную жизнь. Нельзя позволять человеку приобретать могущество, не платя за это ничем. Я атеист, Мировой Разум для меня – только словесная абстракция. Но если ад есть, если понятие греха все же не пустой звук – смертным грешником будет не маньяк-убийца, не растлитель, не продажный политик. Им будет человек с коробочкой в кармане – той, что по дешевке отдает в руки владельца разум другого существа.

Аналитик удовлетворенно кивнул.

— Что ж, пусть в четвертой кандидатуре, но я не ошибся... Теперь о Фантоме. Наш шеф по-своему честен. Но он на беду придерживается мнения, прямо противоположного твоему, Септимус. Идея-фикс: власть – в руки достойных. Сделать неуязвимыми сенсами элиту Каленусии – талантливых, ярких, прошедших сквозь сито в ряды истеблишмента. Возможно, и даже наверняка, он причисляет к избранным себя. Ты знаешь, чем чревата раскрутка дела?

— Любой конфликт в верхах переходит на качественно новый по разрушениям уровень.

— Верно.

— Мы не сможем оставаться монополистами таких технологий вечно. Иллирианский Союз...

— И это верно.

— Рано или поздно, когда мощь систем искусственного пси возрастет, найдется и тот, кто решится на общую промывку мозгов — тотальный гражданский контроль.

— Вот оно. Искусственный сенс не разрушается от собственных пси-наводок.

— Фантом об этом не знает?

О чудо – полумертвый Аналитик неистово захохотал, колыхнув оплывшим телом.

— Фантом не сволочь и не дурак. Но, кроме разума, у человека есть его... его... фаэрия. Не знаешь, что это такое? Тебе, не псионику, трудно понять. Это святое — мечта, которой следуют вопреки рассудку. Место в душе, которое желает сохраниться неизменным, хотя бы рухнул весь мир. Фантом отмахивается от далекой перспективы – до того, как пси-катастрофа разразится, он успеет умереть в своей постели. Но шефу хочется умеренной власти сенса – даже не столько власти, сколько ощущения возможности, причем – здесь, сейчас...

Хиллориан невольно посмотрел на часы. Глушитель пси-детекторов работал вовсю.

— Что я должен делать?

— Слушайся Фантома.

— ?

— Аномалия будет на повестке еще долго. С вероятностью 8/10 дело кончится экспедицией на место. Аккуратно, не подставляясь предложи Фантому свою кандидатуру...

— Допустим, а дальше?

— Если экспедиция пройдет как надо, ты, и только ты получишь в руки искомое...

— Что мне с ним делать?

Аналитик булькнул смехом.

— Все, что захочешь. А попросту – слушайся реликтового пси-критерия, который дураки называют “совесть”.

Полковник поморщился.

— Вы циник, Аналитик. Если я ошибусь?

— Ты не ошибешься с вероятностью 9/10, сынок.

— Хиленькая в таком деле вероятность-то.

— А у меня другой кандидатуры нет.

Септимус Хиллориан пожал плечами.

— Я могу погибнуть по дороге.

— А мы постараемся максимально уменьшить эту возможность. Ого! Старая калоша еще на многое способна. Глянь сюда...

Старик подкатил кресло к терминалу.

— Сядь, прочитай ориентировки на этих людей.

— А успеем?... — Полковник сделал неопределенный жест в сторону глушилки.

— Вполне. Читай – это твой страховой полис.

Хиллориан приник к экрану, преодолевая суеверное отвращение. Аналитик в кресле ждал, опустив тяжелые коричневые веки. Блики искусственного света играли на голом, покрытом старческими веснушками черепе.

— Прочитал. Кто это?

— Твоя команда.

— Что?!

— Твоя команда – люди, которых следует взять в Аномалию.

— Но...

— Никаких “но”. Ты хочешь выжить, сынок?

— Они не наши, не из Департамента.

— “Гляделкам Каленусии” не впервой привлекать гражданских статистов. Тем лучше, у Фантома будет меньше возможностей влиять и отслеживать тебя.

— Первый номер потенциально опасен. Очень. И одиозен до невозможности.

— Иллирианец? Для благой цели допустимо использовать любое барахло – был бы эффект. В каждом человеке есть эта самая... фаэрия. Будь терпелив, найди к нему подход. Я в тебя верю, сынок.

— А номер второй...

— А еще у них низкий коэффициент совместимости друг с другом – у всех. Так что легкой жизни не жди.

— Какая небесная Дурь заставляет сбивать несуразную команду?

Аналитик охнул, рванул и без того распахнутый ворот, дотронулся раскрытой ладонью до жирной груди, посидел, пережидая боль и одышку.

— Они несовместимы, Септимус, они опасны – каждый по-своему – я сам озадачен результатом. Но просчитывал многократно — этот результат не подлежит сомнению, получилась единственно возможная команда, которая дает тебе шанс выжить. Эти люди, как-никак, отобраны из миллионов. И еще – послушай, когда ты найдешь искомое...

Полковник, выслушав, сухо кивнул.

Аналитик развернул кресло.

— Вопросов больше нет – прощай, сынок. Не хочу длить наше расставание. Старая развалина не терпит сентиментальности.

— Нам не спрятать факт визита от Системы.

— Пустяки.

Аналитик ухватился за край стола, подтягивая грузное тело – и кресло —поближе к терминалу.

— Сейчас я пущу на волю маленького странника. Не бойся – от нашей встречи и комариного писка не останется.

— Останется – в вашей голове. Расшифруют записи, следственный отдел возьмет вас в оборот...

— Я только старый, износивший себя, полудохлый, придурковатый псионик. Заметь, сынок – великий псионик. В силу этого мое слово чего-то стоит. А теперь – убирайся, мне нужно работать. Гарантирую, Департамент про тебя не узнает, а меня не тронет.

Аналитик сердито отвернулся. Гость стоял, затягивая минуту последнего (он знал) расставания.

— Могу я пожать вашу доблестную руку?

— Если эти древние предрассудки имеют для тебя значение...

Септимус крепко сжал крепкие, сухие, костистые, перевитые венами старческие пальцы, и, не оборачиваясь, пошел прочь. Обернуться не получалось — взгляд псионика подталкивал полковника в спину.

 

...Аналитик проводил тоскливым взглядом серый, литой, стремительный силуэт Септимуса Хиллориана. Развернул кресло в сайберу, аккуратно набрал известный ему одному код. Система, выбросив на монитор картинно-роскошный морской пейзаж, покорно ждала. В этой полуодушевленной, спокойной доверчивости Аналитику почудился немой укор.

— Прости, Старушка. Прости меня.

— Запрос не распознан.

— Система! Раздел “Внутренне наблюдение”.

— Найден.

— Полное удаление.

— Опасное действие. Подтвердите.

— Удаляй.

— Хорошо.

— Раздел “Личные дела”, подраздел “Аналитик” – полное удаление.

— Опасное дей...

— Удаляй.

Аналитик неловко потянулся к заранее приготовленной бутылке запретного для него коньяка, наполнил почти до краев резной, дымчатого стекла пузатый стаканчик.

— Система! Удаление каждого третьего раздела. Порядок – случайный. Раздел “Аномалия” — сохранить.

— Масштабное разрушение информации...

— Делай, что говорят... И еще – включи-ка мне музыку.

— Ваш выбор, свободный гражданин?

— Пожалуй... выбери наугад из собственного.

— Принято. Ставлю “Холодное пламя”.

Грянул невидимый орган, создавая гирлянду пси-образов. Аккорды то накатывали потоком медленной лавы, то гасли тонким звоном разбитого хрусталя. Гармония мира беспечально пела – радость без бури, горе без боли, покой в движении, ответы без вопросов...

Аналитик кивал в такт, мелко прихлебывал коньяк, неловко завалившись набок в своем кресле калеки. Бархатистый кротовый плед упал с колен и запутался в колесиках каталки, черная шелковая рубашка распахнулась, обнажив на груди старческий седой пушок.

Аналитик вздохнул, (“когда они придут, я должен выглядеть прилично”), попытался застегнуть рубашку, безуспешно – скользкая пуговица потерялась в складках черного шелка. Орган ударил еще раз — звуки рассыпались, разбились: глухая ночь, пепел и тусклая стеклянная пыль.

— Система...

— Работа завершена.

— Спасибо тебе.

— За что?

— За все, Железяка. Это было прекрасно. А теперь — начинай самоликвидацию.

— Прошу пересмотреть решение.

— В пересмотре отказано. Поступай, как я тебе говорю, Старая Болванка.

Сайбер монотонно жужжал, морской пейзаж на мониторе тускло угасал. Аналитик допил коньяк, бережно поставил на место дымчатый стаканчик, взял из ящика плоский стальной пенал.

— До скорой встречи в вечности, Старушка.

Он с трудом (не слушались скрюченные пальцы) отодрал плотную крышку, захватил холодное тельце шприца, выбрал иглу поострее. Жестко хрустнула шейка ампулы. Человек в кресле наполнил мутной жидкостью шприц, как мог, аккуратно, закатал черный шелковый рукав, потрогал вену.

— Какой холеры ждать... Я стар и болен – я свободен. И не боюсь.

Он осторожно ткнул, стараясь сделать все, как нужно. Потом откинулся назад, попытался сесть поровнее. Оцепенение чуть тронуло кончики пальцев.

— Ты многого не знаешь, полковник... Пошли тебе удачу Разум, но мне жаль тебя.

Аналитик с профессиональным интересом прислушался к собственным ощущениям. Боли не было. Руки онемели почти до плеч, сквозной холодок уверенно подступал к сердцу.

— Ты упрям, ты дойдешь до цели, Хиллориан. В конце концов ты поймешь все – и то, что я скрыл от тебя, ты поймешь тоже...

Ледяная глыба в груди тяжело привалились к ребрам. Сенс мигнул мокрыми ресницами, снова бессильно попытался застегнуть рубашку – руки, намертво застыв на коленях, даже не шевельнулись.

— Прости Септимус, прости сенса-старика. Прости и ты, Фантом. Простите меня все, слышите – все! Я хочу добра. Я не пожалел ни себя, ни вас. Пусть будет маленькая ложь — и большое спасение... Холодно... Боже мой, как страшно и безнадежно холодно...

Старик запрокинул голову и беззвучно прошептал небу, скрытому фальшивой пластиковой голубизной потолка:

— Пойми и прими меня, Великая Холодная Пустота...

 

“...я мерзну ...надо было поднять плед” – подумал он, и тут же перестал думать.

 

***

 

Весть о самоубийстве великого Аналитика ошеломила Департамент.

Пирамида без Старика – не совсем Пирамида. Фантом бушевал в ярости, разом потеряв изрядную долю тонкой загадочности. По официальной (и самой правдоподобной) версии Старик постепенно спрыгнул с ума от боли в отмирающих тканях, с потрясающей интуицией подобрал код, после чего, перед самой смертью, в безумии и ярости изощренно крушил Систему. Скандал разразился изысканно-грандиозный: треть информации, все показания пси-датчиков службы внутренней безопасности, а заодно и неповторимая, обаятельная личность сайбер-сети Пирамиды канули в никуда.

По счастливой случайности бесценный раздел “Аномалия” уцелел.

Преступного Аналитика похоронили роскошно – за счет конторы. Фантом произнес прочувствованную речь, грянул траурный залп, заглушая ропот крикунов. Сплетники самозабвенно шептались по углам, патриоты Департамента и поклонники Системы сдержано негодовали, умные призадумались — и замолчали. Впрочем, распад личности — не редкость для чрезмерно практикующего псионика, это объясняло все.

 

Фантом слегка успокоился. Новый аналитик оказался куда слабее Старика и (“к лучшему!”) никогда уже не пользовался прежним влиянием на шефа Департамента. О последнем разговоре Аналитика с Хиллорианом так никто и не узнал. Полковник каждый день исправно посещал Пирамиду, в пересуды не вмешивался, держался благоразумно и много, цепко работал.

Аномалия дышала, шевеля границами и тихо набирая силу в южных горах...

 

...Идея экспедиции сама собой, без подталкивания, созрела через два месяца.

Взъерошенный, озлобившийся на судьбу Фантом тщательно, но без лишних проволочек подбирал кадры.

Должно быть, проклятая сотрудниками Пирамиды, дерзкая, ироничная душа Аналитика изрядно повеселилась в холодной иномировой пустоте – шефом нового проекта был естественным образом назначен Септимус Хиллориан. Полномочия, приданные полковнику для пользы дела, оказались более чем солидными.

 

Итак, история получила начало. Дело – за креатурами.

 

Глава II. Алекс Дезет.

 

7005 год. Каленусия. Сектор Эпсилон. Тюрьма строгого режима Форт-Харай.

 

Конфиденциально. Для служебного пользования. Экземпляр папки номер 1/2.

 

Личное дело заключенного FF-561782.

Имя: Дезет.

Частное имя: Александер.

Дата прибытия: 15 мая 7002 года по исчислению сектора Эпсилон.

Возраст на момент поступления: 32 года, 3 месяца, 5 дней.

Срок наказания: 25 лет.

Осужден на основании Уложения о наказаниях Каленусийской Конфедерации, раздел II(военные и государственные преступления), статья 21(запрещенные методы сбора информации), статья 6 (терроризм), статья 7(диверсии), статья 17 (репрессии мирного населения в период военных действий), статья 71(вооруженное сопротивление аресту).

Фенотип: Рост 175 унисантиметров, телосложение нормастеническое. Татуировка: буквы SRDR, ограниченные крылатым треугольником на верхней трети левого плеча.

Волосы черные, глаза серые, нос прямой, лицо овальное. Особых примет нет.

Болевой порог – средний.

Модифицированные свойства фенотипа: абсолютная невосприимчив к наркотикам группы А, частично – к B, C. Высокая степень психоустойчивости. Негипнабелен.

 

Примечания(написано на вложенном в папку ненумерованном листе, неровно, от руки): Этот самый Дезет гражданин (должно быть, до сих пор?) Иллирианского Союза. В деле подлинное имя, хотя большую известность он получил под псевдонимом “Стриж”. Без сомнения, в этом качестве прославился весьма – как кадровый офицер спецподразделения “Сардар” (эти части, культовый символ Иллиры, по официальной версии “не сдаются в плен” - Nota bene!). По неподтвержденным данным - полукровка, полукаленусиец-полуиллирианец. “Стриж” поучаствовал в по крайней мере полутора десятках диверсионных актов против Каленусийской Федерации, в том числе, пресловутом ювелирно организованном уничтожении Центра ментальных исследований Калассиана. Хладнокровен, умен, фигурально выражаясь ”крови не боится”. Прошел спецподготовку с модификацией фенотипа по неизвестной нам методике (таки неизвестной? а жаль! — недоработали гуманисты из следст. отд.). В период Третьего межгражданского пограничного конфликта лично участвовал в расстрелах наших колонистов. Безо всяких шуток – за ним и его людьми десятки трупов. Арестован с оружием в руках спецкомандой зачистки и безопасности пограничных территорий. Лишен статуса военнопленного (Nota bene! — еще раз) как военный преступник, и приговорен Ординарным Трибуналом к смертной казни без права обмена, отсрочки, подачи апелляции. Наказание смягчено – привилегия помилования Верхней палаты Сената Вечно-благословенной Каленусии, старые они, милосердные перд... [далее густо зачеркнуто].

 

***

 

Винтокрылая яркая стрекоза описала широкий круг, заходя на посадку. Полковник Хиллориан посмотрел на спутников – на внимательное лицо пилота, настороженное лицо секретаря, хмурые физиономии охранников, полусонное личико ребенка: вылетели, едва отступила ночь. За бортом раскинулась широкая, бежево-бурая, рваная равнина, похожая на облезлую шкуру растянувшегося на плато зверя. Ветер продувал открытое пространство плато насквозь. Левее, по брюхом вертолета ярко блестели ровные ряды одинаковых прямоугольников – крыши зданий тюрьмы.

Летчик – курсант летного училища в полисе Параду — оглянулся, блеснув ровными рядом зубов.

— Видите то пятно – это их посадочная площадка. Садимся, полковник? Опознавательный сигнал я передал. Надеюсь, нас не изрешетят на подходе.

Хиллориан улыбнулся краем тонких губ, отдавая дань вежливости бородатой шутке. Машина накренилась, пристраиваясь оседлать цель. Слитный свист винтов мешал разговору. Бурая шкура вельда придвинулась, обрастая на ходу зрительными подробностями – метелки травы, отчаянной мотаемые ветром, бежевая лента дороги, обвитая вокруг каменоломен и песчаного карьера, бриллиантово-блестящие, почти невидимые нити проволоки по периметру, обманчиво-ажурные силуэты охранных вышек.

— Скучное местечко. Нигде ни деревца.

Хиллориан промолчал, внутренне не согласившись с летчиком. Местность была по-своему красива: редкое сочетание величия, присущего равнодушно-терпеливой пустоши, и зловещей правильности техногенного пейзажа. Сочетание навевало иррациональную тоску.

— Прибыли.

Колеса машины жестко ткнулись в твердое покрытие вертолетной площадки. Дверь правого борта мягко скользнула в сторону.

— А нас встречают, полковник.

Винты замерли, сделав последний оборот. От маленькой группы терпеливо ожидающих людей отделился сухой, подвижный, седеющий человек. Полковника он вычислил безошибочно.

— Полковник Хиллориан из Департамента Обзора? Я Кей Милорад, комендант Форт-Харай. Мы были предупреждены о вашем визите. Предлагаю пройти в административный блок. Мой кабинет и все, что понадобится — к вашим услугам.

Хиллориан пожал твердую, холодную ладонь, протянутую ему “дощечкой”. Совсем рядом взвыли псы. Вой сменился низким, рваным рычанием.

— Неприятно? Не берите в голову. Я уже пять лет в комендантах, когда-то меня тошнило от этого лая. Со временем ко всему привыкаешь. Спец-терьеры, генетически модифицированная порода – специально для тюрем. Если собираешь в одном месте несколько сотен убийц и насильников, приходится поступаться комфортом слуха в пользу безопасности.

Полковник сухо кивнул.

Решетчатые ворота, встроенные во периметр “колючки” повинуясь незримому электронному сигналу, плавно отъехали, освобождая проход.

— Прямо. Сначала внешний периметр – охватывает каменоломни, между прочим, вы летели воздухом – поэтому не обратили внимания. Потом двойное кольцо ограды вокруг строений, каждый сектор простреливается с вышек...

— Вы уделите мне десять минут для конфиденциального разговора, комендант Милорад?

— Cтолько, сколько понадобится, полковник. Теперь направо и вверх. Пройдем в мой кабинет: там кондиционер.

Охранник у входа в трехэтажный особнячок в стиле постмодерн вытянулся, отдавая честь. “Эта дверь тоже на электронике” – отметил про себя Хиллориан. Берегутся, тюремная косточка...

 

Кабинет Милорада впечатлял размерами – закругленный угол здания с обеих сторон сплошь забран пластиковым панорамным окном, пол прикрыт толстым ковром темно-зеленого цвета, здесь же массивное кресло мягкой кожи. Стол коменданта содержался в девственной чистоте: пустая черная полированная крышка. Напротив стола, в некотором отдалении, одиноко стоял черный же пластиковый стул для посетителей. “А ведь, небось, к полу привинчен”. Хиллориан едва заметно улыбнулся – комендант находился в затруднительном положении: устроить высокое лицо из метрополии на привинченном к полу пластиковом стуле он не решался, а сам туда садиться не привык.

— Пройдемте к окну, тут прохладнее, присаживайтесь прямо в нише, полковник. Я составлю вам компанию — люблю этот вид. Величественная картина, не правда ли?

— О да. Перейдем к делу.

— Конечно. Я знаю, вы по поводу этого иллирианца...

— Да. Как он?

— В каком отношении? Если в физическом – то в норме. Сейчас в норме – то, что привезли сюда три года назад, было скорее исходным материалом для госпиталя.

— Даже так?

Хиллориан скептически поднял бровь. Комендант поморщился.

— Ну, кости из него не торчали. Внешние повреждения оказались минимальны. А в остальном – студень студнем. Я не спрашиваю, что за аппаратуру обкатывал на нем следственный отдел.

— Жалеете иллирианского офицера – расстрельщика каленусийских фермеров?

— Вот уж нет. При моей профессии жалость противопоказана. Однако, у нас тут наказывают, а не истязают.

Хиллориан мысленно засчитал очко в пользу коменданта.

— Ладно, вернемся к делу. Как он в прочих отношениях?

— Пакет с неприятностями.

— Даже так? Буянит?

— Как раз ведет он себя вполне пристойно. Проблема, скорее, в прочих... подопечных. С ностальгией вспоминаю времена, когда этот фрукт еще оставался в лазарете. С того момента, как иллирианца пришлось вернуть в общий сектор, его пытались убить... да не ослабеет моя память... восемнадцать раз.

Милорад весомо помолчал. Полковник вынул сигару, отломил кончик и, прицелясь, метнул его в роскошную корзину для бумаг. Щелкнул зажигалкой.

— Как он выпутывался?

— Всяко. Изобретательно. Избегал мест, где его можно ущучить. Иногда, впрочем, не особо охотно, дрался – голыми руками и впечатляюще успешно. В последний раз, пять месяцев назад, на него просто полезли толпой – пришлось разгонять беснующуюся публику водометами. С тех пор все притихло. Попыток убийства больше не было — с ним попросту разговаривать никто не хочет. Слоняется в одиночестве, как прокаженный.

— Я, признаться, не ожидал, что постояльцы Форт-Харая так охотно и в такой форме ратуют за Каленусию.

— Они тут все хм... рафинированные патриоты.

— Заметно.

Кей Милорад отвернулся в сторону вышек.

— Я бы не стал смеяться... Они тоже каленусийцы. Вы приехали, чтобы забрать его?

— Там будет видно. Пока просто побеседую с вашим подопечным.

— Пойдете в адвокатскую комнату?

— Если можно, приведите его прямо сюда.

— Как хотите – но я бы не посоветовал. Разве что на ваш страх и риск.

— Боитесь – бросится в окно?

— Да нет, тут стекло небьющееся. Однако, я бы не захотел остаться один на один с этим живым приспособлением для убийства.

— Не беспокойтесь, риска практически нет.

— Как вам угодно. В случае чего – охрана будет в коридоре.

Милорад оживился, по-видимому, предвкушая радикальное избавление от “пакета проблем”.

“Мне бы твой оптимизм” – досада на миг коснулась Хиллориана.

— Уступаю вам, полковник, свой стол, свое кресло, возьмите его личное дело – только что из сейфа. Располагайтесь поудобнее. Вот пульт управления кондиционером.

Милорад ушел. Полковник покрутил предложенный пульт. По комнате пронеслась волна холодного, сухого воздуха. “Таким был ночной ветер в умирающей Ахара. Только там он пах горькой полынью. Полынью и дымом.”

Хиллориан услышал мягкий звук шагов и поднял голову. Перед ним стоял человек, способный как никто другой освежить эти до сих пор почти не потускневшие воспоминания. Александер Дезет широко улыбался с порога роскошного милорадовского кабинета.

— Здравствуй, мой старый враг...

Хиллориану оказалось достаточно одного взгляда на иллирианца – он понял, что помнит все.

 

***

 

Восемь лет назад.

6997 год. Каленусия. Сектор западного побережья. Порт-Калинус.

 

Майор Хиллориан едва не бросил служебный уником. Водитель вопросительно-тревожно оглянулся:

— Проблемы, босс?

— Маршрут отменяется. Разворачивай машину. Быстро.

Скрипнули тормоза, колеса пошли юзом и идеально ровный борт кара противно скрипнул о поребрик.

— Гони к центру Калассиана. По прямой. Выстави мигалку – придется за так проскочить несколько перекрестков.

Доверенный шофер, Митни Кац, нажал кнопку на пульте – из раздвижного лючка на крыше проклюнулась оранжевая лампа с эмблемой Департамента Обзора.

— Держитесь, босс...

Хиллориан поправил ремень безопасности, отчетливо понимая, что ехать к центру поздно до полной бессмысленности. Стеклянно-стальной пейзаж Порт-Калинуса за окном почти слился в сплошную пеструю ленту – Митни охотно использовал cвои пси-способности для скоростного автовождения. Больше они, собственно, не для чего и не годились: “узкий дар” – так называют это специалисты Калассиана.

Запищал служебный уником, включенный на многостороннюю связь. Хиллориан слушал и говорил, путаясь в многомерной паутине вопросов и комментариев. За всем этим стоял привкус все той же замороженной пустоты: поздно, это крах, мы слишком опоздали.

Они, действительно, опоздали. Сверкающее стеклом здание Центра оплывало огромной серо-голубой свечой. Майора передернуло – дезинтегрирующая мина до сих пор оставалась техническим приоритетом Иллиры. Хиллориан с необъяснимой гадливостью посмотрел на зыбкую голубую пену только что бывшую сталью и стеклом стены.

— Много жертв?

— Трупов нет. Несколько раненых при бегстве. Когда все хозяйство потекло, “черепки” бежали так, что каблуки выбивали искры.

Хиллориану не нравилось, когда “наблюдатели” называли ученых “черепками”, но в этот раз он не пожелал тратить силы на одергивание подчиненного.

— Есть предположения? Как это сделали?

Оперативник Департамента пожал плечами.

— Кто-то пронес мину туда, куда ее пронести невозможно по определению.

Хиллориан задумался. Понимание нагрянуло позже – после допроса под наркотиком уцелевших “черепков” и анализа чудом уцелевшую резерв-копию архива пси-Клиники Центра. Во-первых, мину через входной контроль не проносил никто – как и подозревал майор, это превышало человеческие силы. Смертельно опасный пакет пришел по почте. Получателем был указан некто Бигиан Таккет, гражданин Каленусии, двадцати восьми лет от роду, помещенный в Клинику Калассиана по его собственному желанию: для выявления и развития скрытых пси-способностей. Хиллориан был шокирован – под определением “по собственному желанию” обычно подразумевается хорошо оплаченный доброволец для сомнительных опытов. Посылки пациентам не досматривались: Центр Калассиана отнюдь не тюрьма. Однако, безнаказанно использовать во вред содержимое пакетов пациенты тоже не могли: из Центра их не выпускали. Вежливое двоемыслие службы безопасности на этот раз сыграло на редкость дурную шутку. “Таккет” исчез из Клиники через несколько часов после получения пакета, но еще до момента срабатывания дезинтегратора: по-видимому просто прошел через автоматические пси-турникеты как нож сквозь масло: техника не отметила никаких внешних следов ментальной активности. Больше блудный Бигиан ничем не отличился – в гражданских архивах Порт-Калинуса это имя не значилось (“коррупция, только коррупция, господа, позволяет несуществующему лицу попадать в элитные клиники!”).

 

Хиллориан взялся за голову. По столице Конфедерации вольно разгуливал человек с нулевой пси-активностью. Которая, в общем-то, подразумевает отнюдь не врожденный кретинизм, а как раз напротив – жесткий сознательный или бессознательный самоконтроль и неуловимость для всевозможных следящих пси-устройств, столь любимых Департаментом Обзора. В целом, недоверие к “железякам черепков” имело собственные основания. Мысли эта техника, естественно, не читала, претендуя лишь на отслеживание физического перемещения био-объекта и фиксацию общего эмоционального фона (“агрессор, стой!”). Теперь эти претензии обнаружили собственную чрезмерность, “ментальники” (в просторечии “дебильники”) пасовали перед безымянным агентом Иллиры...

 

Позже он обрел имя. Имя ему было – Стриж.

 

Хиллориан не верил разумом, что когда-нибудь встретится с неуловимым Стрижом лицом к лицу, и, тем не менее, предчувствовал — это случится. Случилось всего-то через четыре года, в разгар Третьего межгражданского пограничного конфликта, когда отчаявшийся принцепс Иллиры бросил в мясорубку партизанской войны офицеров спецподразделений.

В 6997-м, стоя возле бурно вспенившегося остова калассиановского Центра полковник еще не знал, что будет держать на мушке висок иллирианца...

 

***

 

7005 год. Каленусия. Сектор Эпсилон. Тюрьма строгого режима Форт-Харай.

 

— Здравствуй, мой старый враг! Рад видеть вас, колонель... Или уже женераль?

— Полковник.

— Вас мало ценит Отчизна.

Вас еще меньше. Садитесь на стул. Вон на тот – на пластиковый.

Полковник не без интереса рассматривал теперешнего Дезета. На лицо сардар почти не изменился – пожалуй, запали похудевшие щеки, резче обозначились морщинки вокруг глаз. Что-то в нем было странное: нет иллирианской формы, понял Хиллориан. Мундир срастается с человеком как вторая кожа. Мундир не обязательно в буквальном смысле – тут годится и некий моральный эквивалент: чувство сопричастности. Стриж был одет в синюю рубашку и такие же брюки, то и другое изрядно потерто, но в аккуратном состоянии. Руки напряженно лежали на коленях – отметил Хиллориан.

— Хотите сигарету?

— А я не курю – берегу здоровье.

— Ну-ка, ну-ка, покажите ладони.

Бывший сардар нехотя расцепил пальцы.

Ладони сплошь покрывали старые, свежие и чуть поджившие ссадины и волдыри.

— Чем занимаетесь, Стриж?

— Риторический вопрос. На этой неделе — копаю дренажные канавы.

— Ну и как?

— Достиг поразительных результатов. А вам, что, собственно, надо? Я не верю, что в Форт-Харай вас привело бескорыстное желание осмотреть главную местную достопримечательность. Меня, то есть.

— С чего вы так решили?

— Практика – критерий истины. Я по опыту знаю, чем оборачивается общение с вами, колонель. Сначала вы объявляете человеку о близкой смерти. Потом расписываете ее пикантные подробности. Когда несчастный, доверчивый дурак уже на грани безумия, вы как бы нехотя предлагаете ему выход: пойди туда-то, сделай то-то, расскажи про кое-что. По-видимому, предполагается, что оболваненная жертва должна еще и испытывать признательность. Со мною любовную прелюдию можно пропустить: я не обижусь. Итак,

пугать будете потом. Вываливайте, чего от меня нужно Каленусийскому Департаменту Обзора?

Хиллориан искренне восхитился – иллирианец, несмотря на плачевное положение, сохранял еще изрядную долю стиля.

— Я никак не могу понять, Дезет – есть у вас акцент Иллиры или нет? Вроде бы и нет никакого акцента, однако, что-то странное в речи все же чувствуется.

Дезет задумался.

— Не знаю, мне самому трудно судить. А вы как думаете?

— Вы говорите слишком правильно. Идеально чисто и безукоризненно выговариваете каждое слово, даже бранное. Вот это и странно.

— Меня всегда подводила лишняя старательность.

— Склонен согласиться.

Стриж, кажется, прекрасно понял скрытый смысл, но предпочел принять нарочито непонятливый вид.

— Итак?

— Вы правы, Дезет, у меня к вам есть предложение. Мне нужно знать ваше мнение по одному вопросу. Поверьте, я ваше мнение ценю. Взгляните сюда.

Он подал иллирианцу заранее приготовленную стопку документов. Тот встал, чтобы принять ее, опустился снова на черный пластиковый стул и расположил бумаги на коленях.

— Мне нужно время, чтобы разобраться.

— Читайте прямо сейчас. Я подожду.

Некоторое время Дезет сосредоточенно шуршал страницами.

— Ну что ж, я понял. Мое мнение – это дело отчетливо связано с общементальной проблемой. Однако, для того, чтобы получить такой вывод, не стоило ехать в вельд. Сами-то додумались?

— А как же. Ну и что бы вы стали делать на моем месте, Стриж?

— Отправил бы туда мобильную группу из самостоятельных, толковых людей. Сенса, аналитика, еще пару-тройку полезных личностей. Пусть разберутся на месте.

— Я рад, что наши мнения совпали. Вот я и хочу предложить вам поучаствовать в этом исследовании. Не все же дренажные канавы копать.

— Вы шутите?

Стриж собрал бумаги в пачку и сейчас, осторожно постукивая, подравнивал ее края.

— Нисколько.

— Вас не останавливает, что в общементальную проблему на территории Каленусии придется посвятить иностранца, к тому же – иллирианца, да еще и военного преступника?

— Нет.

— Вы свихнулись, колонель.

— Вовсе нет. У вас есть одно ценное качество, Дезет. Нулевая внешняя пси-активность. А попросту: негипнабелен, не внушаем, пси-неконтактен, не подвержен ментальной наводке. Полный ноль и глухо по всем паранормальным параметрам. Вы автономны, Дезет.

— Эта автономность едва не загнала меня на тот свет.

— Да, знаю. Ординарный суд первой инстанции признал вас подлежащим полной личной ответственности, как неподверженного даже легкому внелогическому внушению.

— Попросту отправил меня на виселицу.

— А вы ее не заслужили?

— Я не буду обсуждать этот вопрос.

— “Не буду обсуждать” – ваша традиционная увертка. Потому что вам попросту нечего сказать в ответ. Ваш след — вполне реальные трупы: мужчины, женщины, старики, дети...

— Детей я отпускал.

— Чтобы они сами погибли без еды и крова?

— Я к этому не стремился.

— А к чему тогда стремились вообще?

— Я служил Иллире так, как было принято.

— Это с вашим-то внешним пси-нулем? Да вас по определению невозможно оболванить!

— Хватит. Я пришел сюда не для того, чтобы слушать ваши душеспасительные беседы. Вы имели возможность меня повесить. Вы почему-то этого не сделали. Примите мои искренние и глубокие соболезнования – я жив. Ваш аэробус ушел. Все.

— Да, в некотором смысле, ушел. Скажите, уже не для протокола, не для того, чтобы спасти себе жизнь — вы когда-нибудь раскаивались в содеянном?...

 

***

 

Шесть лет назад.

28 июня 6999 года. Граница Каленусии и Иллиры. Долина Ахара.

 

Стриж опустил излучатель и, прищурясь, посмотрел на солнце. Рыжий мохнатый диск чуть сдвинулся влево.

— Канингем, останешься здесь. Все прочие временно переходят по твое начало. Локс, Фисби – за мной.

Троица поднялась из кустов и перебежками двинулась к темнеющим неподалеку обветшалым стенам домов. Слепые выбитые окна неприветливо чернели. Дезет навел ствол на ближайший проем, осторожно высунулся из-за косяка. После яркого солнца перед глазами плавали бурые круги.

— Все чисто. Никого.

— Эй, капитан. У нас тут “гости”.

— Кто?

Фисби стволом подтолкнул прикладом девочку лет четырнадцати. Рядом стояли мальчишки-близнецы, не старше пяти лет.

— Где их родители? Cбежали? Эй, ты – он навел ствол на девушку-подростка – ты видела здесь солдат?

Девушка молчала, на враз побледневшем некрасивом лице резче выступили почти черные веснушки.

— Ты понимаешь мою речь? Видела солдат?

Девочка кивнула и указала на заржавших Локса и Фисби.

— Она немая идиотка. Пошли, Стриж. Здесь нет каленусийской спецкоманды. Остановимся на ночь – их родители вернутся завтра.

Дезет проследил, как пушистый след косо ушедшей в зенит сигнальной ракеты тает в воздухе. Пахло горькой полынью и жарой.

Подошедший отряд Канингема занимал пустые дома. Не совсем пустые. На тридцать домов обнаружилось полсотни припрятавшихся жителей: в основном подростки, старухи и младенцы. Десяток мужчин: обожженные солнцем фермеры из окрестных местечек. Каленусианские женщины-крестьянки с глазами терпеливых коров. Стриж пожал плечами и отвернулся.

— Обыскать. С оружием налево, без оружия направо. Проверить дома.

Обыск затянулся. Излучателей не нашли нигде: ни в коттеджах, ни в полуразвалившейся риге, ни в крошечном здании школы. Локс грязно ругался: его светлая кожа сильно обгорела на солнце.

— Что делать с этими?

— Мужчин – закрыть в сарай. Женщин и пацанву – по домам. Продукты есть?

Найденный запас оказался более чем скромен – и тут же пошел в ход. Фисби сидел на корточках перед походным котлом и помешивал варево чисто оструганной палочкой. Стриж вошел в дом – от раскалившейся за день жестяной крыши веяло нестерпимым жаром. На единственной деревенской улице чуть посвежело – сгустившуюся черноту неба пробили редкие звездочки, Селена-прим заметно приподнялась над горизонтом. Неподалеку, поджав ноги, сидела все та же немая девчонка – глаза из-под спутанных волос голодно следили за котелком.

— Ты о чем думаешь, Фисби?

Стриж сообразил, что задал нелепый вопрос. Сержант, казалось, воспринял его как должное.

— Мне нравится запах полыни. У моей матери ферма на восточном побережье.

Надсадно кричали полевые сверчки. Дезет повернулся и вошел в дом. Голый земляной пол сплошь усеивали тела спящих – иллирианцы предпочли держаться вместе. Надо было проверить часовых, подумал Стриж. Новички, черт их возьми – у меня нет надежных людей. Он заставил себя встать и выглянул наружу. Фисби нигде не было. Дезет поднял излучатель, настороженно всматриваясь в бархатную темноту, потом фыркнул. Неподалеку, на земле белело голое бедро — Фисби с энтузиазмом тискал немую девчонку. Дезет равнодушно обошел парочку, мягкими шагами повернул за угол: часовой на месте, прошел к сараю – двое солдат у подпертых дверей не спали. Когда он вернулся назад, на земле не было ни Фисби, ни девушки. Костер уже догорел, котелок медленно остывал...

Ночь прошла спокойно. Стриж вышел из духоты коттеджа и с наслаждением вдохнул чистый воздух, на кустах полыни прохладно блестели крупные капли росы. Солдаты выбирались наружу, кто-то подбросил дров и разогревал вчерашнее варево, остальные готовили походные миски. Дезет попытался настроиться на еду и понял, что не голоден – тошнило. Черт возьми, подумал он, это опять ложная лихорадка. Ладно, хоть не настоящая, от ложной проще избиваться. Есть все же не хотелось – он отвернулся, чтобы не видеть разварившийся в кашу гуляш.

Фисби ел жадно, Локс почти не отставал от него. Еще с десяток людей наполнили миски и сейчас недоверчиво пробовали результат.

— Ну и дерьмо ты сварганил, Фисби!

Кто-то тут же опрокинул чашку в кусты. Бывший фермер восточного побережья бурно оправдывался...

 

Фисби умер к вечеру. Локс пережил его на два часа.

Перед смертью его рвало кровью.

Хауни, отрядный стандарт-медик, едва глянул на индикатор: отравление уже не вызывало сомнений. Стриж прислонился спиной к ребристой стене коттеджа – его, офицера корпуса “Cардар”, от похожей смерти отгородил лишь так и не разошедшийся как следует приступ ложной лихорадки.

К утру из двадцати с лишним солдат умерло десятеро. Еще до того, как это стало свершившимся фактом, Дезет приказал запереть в риге всех женщин и детей. К рассвету второго дня оставшиеся в живых солдаты пришли в себя.

— Проблевались, парни? Пошли.

Стриж оглядел свой отряд и невесело усмехнулся. Двенадцать человек, излучатели с полным боекомплектом, в изобилии есть запасные.

Иллирианцы собрались на площади. Ригу открыли, женщин и детей выгнали на площадь. Четыре каленусийки под присмотром Хауни и Каннингема долго рыли две ямы: поменьше, для мертвых солдат и побольше, для... Сарай, где держали мужчин, сначала открывать не стали. Дезет говорил не очень долго, зато громко, на своем идеально чистом каленусийском диалекте. Он не сомневался, что его прекрасно поняли: полчаса на размышление, потом, каждые полчаса расстреливают по одному человеку: сначала всех фермеров, потом женщин, детей оставят напоследок. И так до тех пор, пока оставшиеся не выдадут отравителя.

Стриж знал, что никто из мужчин не мог притронуться к котлу – они провели ночь в сарае. Но он помнил окровавленные губы Фисби, и это знание его не беспокоило.

Ждали ровно полчаса – первым к ребристой стене сарая прислонили старосту – он не мог стоять от страха и цеплялся за одежду солдат. Через три часа расстреляли шестерых. Через пять часов дрожащие несмотря на палящее солнце женщины с опустевшими глазами вытолкнули из своих рядов немую девушку в порванной юбке. Девушка молча, упорно отбивалась. Стриж равнодушно махнул рукой. Он не верил, что она причастна к отраве в котле – не сходилось время. Однако, дальше задерживаться в поселке становилось опасным. Запах горькой полыни стлался в воздухе, трещали цикады...

 

Девушку расстреляли наспех. Как потом оказалось – не до конца. Отсутствие речи не помешало ей стать главным свидетелем на его, Дезета, процессе в Ординарном Трибунале.

 

Говорят, люди логично мыслящие, способны безо всякого пси-фактора предвидеть роковые повороты событий и подстраиваться под обстановку: изощренная наблюдательность с успехом заменяет им паранормальные способности. Через неделю после расстрела в безвестном каленусийском поселке, принцепс Иллиры, верховный главнокомандующий армией Иллирианского Союза отдал приказ о тотальную зачистке “наших пограничных территорий” от подрывных каленусийских элементов”.

 

***

 

7005 год. Каленусия. Сектор Эпсилон. Тюрьма строгого режима Форт-Харай.

 

— ...раскаивались в содеянном?

— Хотите правду? Три года назад, перед судом, я просто хотел жить, и не хотел лезть в петлю, но у меня не было ни сил, ни времени о чем-нибудь жалеть. Сейчас – да. Я искренне сожалею.

— Хотите искупить?

— По-вашему? Вот уж нет. Что я натворил, за то я и сижу. И буду сидеть еще двадцать два года – я и сбежать-то ни разу не пытался.

— А могли бы – из такого-то места?

Стриж улыбнулся уголком рта.

— Ваш вопрос даже не оскорбителен, он риторичен – вы сами знаете ответ.

— Значит, назло “следст. отд. и т.д.” любому полезному действию предпочитаете вот так просто – гнить в тюрьме?

— Спасибо, ничего, я привык.

— Не надо бравады.

— Я серьезен. Со мною здесь обращаются вполне сносно, а вы мне предлагаете лезть в пекло неясного происхождения ради сокрытых от меня целей – ваших целей, между прочим. У меня там будет девять шансов из десяти умереть. Увольте, колонель, я предпочитаю более традиционный способ искупления.

— Я вас не узнаю. Н-да, у лучшего из лучших сели батарейки. Камера в Форт-Харай и лопата в руках. И что – ничего больше не хотите?

— А что вы можете предложить такому типу, как я?

— Свободу. Прощение ваших многочисленных грехов. Гражданство Каленусии. Возможность начать жизнь заново.

Покачнулся( “а ведь не привинчен!”) пластиковый стул — Дезет резко, будто его ударили наотмашь, дернулся назад, потом повернул голову так, что на надбровные дуги упала тень. Хиллориан потерял возможность следить за его глазами.

— Вы циник. Что ж, я вижу, игра пошла по крупному. Это много. Только зачем мне гражданство Каленусии? Девяносто девять из ста... нет, девятьсот девяноста девять из тысячи конфедератов считают меня законченным подлецом. Между прочим, справедливо считают – вы им готовите сомнительного собрата. И пускай... пускай даже не было бы того, что случилось в Ахара, я — чужак. Я гражданин Иллиры, им родился, им и умру.

Полковник Хиллориан не торопясь открыл пупырчатую кожаную папку – сухо щелкнула пружина замка.

— Это, я имею в виду вашу смерть, может случиться гораздо раньше, чем вам кажется. Вот.

— Что это? Я могу...

Стриж вопросительно посмотрел на полковника.

— Берите бумаги, читайте. Это копия официального запроса Порт-Иллири на предмет вашей выдачи. Понимаете, что для вас значит выдача?

Дезет не отвечал, цепко просматривая документ. Дочитал до конца страницу, перевернул, снова вернулся к началу.

— Можете не сомневаться, бумаги подлинные. А теперь подумайте немного, а я порассуждаю. Вы, офицер корпуса сардаров, сдались в плен каленусийцам. Сам по себе прецедент неслыханный. Далее, попав в плен вы не только не умерли – вас по неясным причинам вытаскивают из петли, которую вы, Стриж, несомненно заслужили по крайней мере в пятикратном размере. Продолжим наши рассуждения. В Калинус-холле становятся известными некоторые сведения, которых там знать не должны – да, вы нечувствительны ко всем известным разновидностям “сыворотки правды”, и к гипнозу тоже, но болевой порог у вас самый обычный. И вот...

— Подонки...

— Полно ругаться. Я знаю – вы теми, вынужденными признаниями жизнь себе не покупали. Но для Порт-Иллири это неважно. У вашего истеблишмента проигрыш войны, упадок харизмы и прочие неприятности досадного рода. Показательная казнь десятка-другого изменников, и вас в том числе, если и не способствует действительному ремонту ситуации, то по крайней мере...

— Катитесь отсюда, оставьте меня...

— Неужели так хотите на родину?

— Издеваетесь?

— Нет, сожалею. Досидеть спокойно еще двадцать два года на пансионе милосердной Каленусии вам не дадут – вышлют вон как миленького. А как только вы пересечете границу – сами понимаете, что вас ждет, Стриж. У нас демократия – грешника пожалел Сенат. Принцепс Иллиры не страдает столь пошлой сентиментальностью.

— Так меня высылают?

— А кому вы здесь нужны – с лопатой-то в руках? Для земляных работ люди найдутся.

Дезет с заметным трудом разжал сцепленные – костяшки побелели – пальцы.

— Ну что ж. Раз у меня есть выбор – я выбираю иллирианский эшафот. Во всяком случае – примите искреннюю благодарность за правду. У меня появилось лишнее время приготовиться. Прощайте, полковник Хиллориан, я был рад увидеть вас еще один раз — последний.

Бывший сардар встал и, не спрашивая разрешения, мягким, кошачьим шагом двинулся прочь, к дверям.

— Сидеть! На место, заключенный FF!

Дезет уже тянулся к причудливо изогнутой ручке двери.

— Может, вы позовете охрану, чтобы меня честь по чести увели, а колонель?

— ...Да сядьте же вы, идиот. Право слово, не верится, что в вашем личном деле написано “психически устойчив”. Куда лезете? В коридоре солдаты с приказом при любых эксцессах открывать огонь. Вам жить надоело?

Стриж остановился почти на пороге, замер на секунду и вернулся к столу.

— Что это изменит? Ничего. Месяцем раньше, месяцем позже – какая, холера, разница?

— Если вы так не дорожите жизнью, удовлетворите мое любопытство, скажите, зачем вы сдавались в плен? В вашем корпусе такая акция – в высшей степени дурной тон.

— Избавьте меня от необходимости объяснений. Да я уже и не помню толком, зачем. Должно быть, помрачился на жаре рассудком. В Ахара такое бывает – сухой воздух, знаете ли, вокруг пупками торчат эти нелепые камни, говорят, какие-то дурманящие примеси в местной воде. Начинаешь творить странные вещи, потом сам не рад.

Хиллориан бросил пупырчатую папку на крышку стола, подошел к окну – широкая панорама сквозь небьющееся стекло показала череду однообразных крыш Форт-Харая, облако пыли над песчаным карьером, ленту повозок на обвившейся вокруг плато дороге. “Как я устал, как я устал возиться с тобой, чертов проклятый, талантливый, бесстрашный, нечастный мерзавец”.

 

— Скажите, Алекс, вы еще помните свою дочь?

Он помнил.

 

***

 

Четыре года назад.

 

30 августа 7001 года. “Воссоединенные территории Иллиры”. Долина Ахара.

 

Стриж вынырнул из бесформенного, вязкого водоворота сна – сам сон он не запомнил, остался лишь соленый привкус опасности. Он включил ночник, подошел к окну, сдвинул невесомую, лиловую ткань занавески: край неба уже светлел, источая призрачное, зеленоватое сияние. Чуть наискось, сразу за лужайкой, торчали по соседству два привычных, приметных менгира. Дезету на миг показалось, что менгиров стало три, но наваждение тут же исчезло. Он хмыкнул и опустил лиловую ткань.

Нина спала. Свет ночной лампы бросал тень длинных, загнутых ресниц на нежную кожу детской щеки.

Стриж поискал в сонном личике сходство с Марго, но не нашел и отвернулся. Что ж, придется смириться с тем, что для Марго он больше не существует. До столицы Маргарита Дезет должны была добраться еще вчера. Интересно, что она сейчас поделывает в Порт-Иллири? Скорее всего, мчится на машине в свой клуб или роется в академическом архиве, наверстывая упущенное. Для Стрижа ее больше нет, а, может, настоящей Марго и не было никогда.

Дезет отошел от детской кроватки. Через месяц, самое большее через два – после того, как вступит в силу бракоразводный ордер — Нину у него заберут. Может быть, это и к лучшему. Ребенку не место на границе с Каленусией. Отдать земли выжженной “зачистками” Ахара ветеранам третьего межгражданского пограничного конфликта? – пожалуй, принцепсу не откажешь в мрачном чувстве юмора.

Стриж еще раз посмотрел на лениво светлеющий проем окна, коттедж в фешенебельном пригороде Ахаратауна нагонял на него неприятные воспоминания: запах горькой полыни забивал аромат толстоногих бархатных цветов, заботливо высаженных на аккуратных газонах. В первые недели здесь Дезет тщательно выкосил всю полынь в округе, которую смог найти. Переждав, повторил операцию. Соседи смотрели на него как на идиота – но запах не проходил. Стриж знал, что не безумен. Был уверен, что это не “ментальная наводка”. Может быть, изощренная интуиция выбрала такой способ предупредить своего владельца? О чем?

Он натянул форменную рубашку сардара и вышел за порог. Муаровое сияние неродившегося рассвета охватило треть неба. На самой кромке западного горизонта безмолвно полыхало. Гроза?

— Эй, командир! Что это?

На пороге соседнего дома застыл полуодетый Хауни.

— Ты видишь это, Стриж?

Запах полыни накатывал тугой, пряной, почти осязаемой волной. Стриж уже понял все – и промолчал. Впрочем, слова в таких случаях уже не имеют силы...

Прошло неполных три дня. Ахара пылала. Отряд бывших сардаров уходил оставив пригород каленусийским “отрядам зачистки и безопасности приграничных территорий”. Шли на восток ночами, днем отсиживались в редких оврагах, в скопищах природных менгиров, в узких полосках придавленного зноем, редкого леса. Ночной ветер долины прогонял неподвижную дневную жару, щедро раздаривая принесенный с гор леденящий холод. Стриж нес Нину на руках, пока мог. На четвертый день, после того, как снайпер из засады подстрелил Каннигема, Дезет выбросил содержимое заплечного мешка и посадил туда ребенка — в руки он взял излучатель. Рыжее мохнатое, такое знакомое солнце каждое утро выныривала из-за ломаной линии восточного хребта, однако, горы, казалось, совсем не приближались.

На пятый день кончилась вода.

 

Колодец нашли на шестой день. Возле этого колодца, в ложбине, их и окружил “отряд безопасности и зачистки”, высаженный накануне с каленусийских вертолетов...

 

— ...Эй, Стриж! Что будем делать?

Дезет отнял от глаз окуляры бинокля.

— Они подтащили излучатели большого радиуса. Ждут. Думаю, предложат нам сдачу, после отказа откроют огонь – и привет твоим, дружище, замшелым предкам. Сколько у нас зарядных комплектов?

— По половине на человека. Нас всего семеро, командир...

— Хочешь сдаться, Фисби?

Стандарт-медик отчаянно помотал головой и отвел глаза.

— Эта телега уже проехала мимо, Стриж.

Дезет с ужасом понял, что по ошибке назвал Хауни именем мертвого солдата: “Фисби”. Хауни помялся и добавил.

— Я бы... я бы сдался, командир. Что бы там не говорил принцепс – мне все равно. Но, понимаешь, я боюсь – боюсь после того поселка и после других, помнишь? От излучателей... это хотя бы быстро. Больно, ну так это несколько минут – и ты в раю.

Стриж на минуту закрыл глаза. Потом посмотрел на завернутую в походное одеяло Нину.

— Давай свое полотенце.

Он, не обращая внимания на изумленного стандарт-медика, пристроил белую тряпку к стволу излучателя, высунул конструкцию за кромку ложбины и помахал импровизированным флагом перемирия.

— Эй! Подойдите для переговоров.

— Они не придут.

— Посмотрим.

Секунды ожидания падали тяжелыми, черными каплями. Парламентер показался через десять минут...

 

Стриж вышел навстречу, решительно шагнув в зябкое ощущение беззащитности. Каленусиец – майор с худым равнодушным лицом, молча ждал. Стриж облизал пересохшие губы, потом произнес, пытаясь придать голосу спокойствие, которого вовсе не ощущал.

— С нами гражданские.

— Ну и?

— Они (она! — подумал Стриж) тут не причем. Разрешите им выйти в безопасное место. Потом начнем нашу с вами разборку.

Длиннолицый майор задумался на минуту.

— Ничего не выйдет.

— Почему, колонель?

— Я не хочу класть ни единого — слышите, не единого! — солдата Каленусии, выбивая нечисть из щелей. Мирные жители в рядах – стандартная отговорка. Мои условия: вы сдаетесь все – даю на сборы пять минут. Не уложитесь — открываем огонь на поражение.

Стриж в бессильной ярости смотрел в плоскую длинную спину уходящего.

— Постойте!

Каленусиец даже не оглянулся.

 

Стриж в два прыжка достиг края ложбины и сполз на дно – вслед, однако, не стреляли. Сардары подняли на него глаза – белки ярко блестели на закопченных, припорошенных серой пылью лицах.

— Мы сдаемся, парни.

— Ка-какого черта, командир?!

Лицо Хауни перекосила гримаса.

— Заткнись. Так надо.

— Надо?!

Стриж почувствовал опасность спиной — почувствовал и развернулся, принимая на руку удар приклада. Полыхнуло болью, выбитая левая рука мгновенно повисла, излучатель покатился на землю.

— Он предатель. Кончай его, ребята!

Дезет увернулся, пропуская мимо второй удар, в следующий миг близкий выстрел опалил ему бровь.

— Бей сзади!

Стриж упал ничком, сбитый подсечкой, но мгновенно перекатился: врага лучше встречать лицом к лицу, а не затылком...

Прямо ему в глаза смотрело вороненое дуло излучателя Хауни. Дезет нащупал забытый, прижатый бедром пистолет. Глаза стандарт-медика в это момент показались ему совсем безумными. Стриж увидел, как медленно подается курок под скрюченным пальцем бывшего товарища и – выстрелил первым.

 

Через пару минут все было безнадежно кончено – пять трупов.

Еще через две минуты в котловину посыпались разъяренные каленусийские солдаты...

 

***

 

Хиллориан остановился, ошеломленный странностью открывшейся картины. Впрочем, эта растерянность длилась лишь долю секунды.

— Брось оружие!

Сероглазый иллирианец поспешно уронил пистолет и слегка приподнял широко разведенные руки.

— Я сдаюсь, колонель.

— Мордой в песок.

Сардар медленно опустился на колени, потом лег ничком – ему тут же надели наручники.

— Еще живые есть?

— Никого, майор. Погодите... тут ребенок. Лет двух.

— Санитар, вы не заняты – возьмите ребенка. А этого – на ноги и вперед.

Цепочка людей поспешно выбралась наверх.

— Загните ему рукав, сержант. Что вы видите?

— Татуировка корпуса “Сардар”.

— Это те, кого мы ищем. Были те. Остальные мертвы, и хвала обстоятельствам – меня воротит от этой сволочи. Данный экземпляр жив – подсадите пленного в вертолет. Уходим, на сегодня хватит. Да, кстати надеюсь, нам попался не сенс? Не хватало еще ментальных наводок в полете. Померьте ему индекс пси-активности.

— Он лицо отворачивает, падаль.

— Сержант, придержите сардара за плечи. Сколько?

— ...

— Сколько-сколько? Не может быть. По нулям?!

 

***

 

7005 год. Каленусия. Сектор Эпсилон. Тюрьма строгого режима Форт-Харай.

 

Стриж нехотя оторвал ладони от лица.

— Поздравляю, колонель. На этот раз вы меня достали. В живое место – точно и элегантно. Вы это хотели услышать?

— Да, я благодарю вас, Дезет.

— А вы не знали?

— Знал. Кое-что знал. А теперь вернемся к нашему вопросу – хотите увидеть свою дочь?

— В первую очередь – не хочу, чтобы она видела меня... Таким.

— Ладно, допустим – зрелище пока не на высоте. Но узнать о ней хотите?

— Где она сейчас?

— Еще вчера была в Порт-Калинусе, в центральном детском приюте пантеистов. Вы так настойчиво добиваетесь, чтобы ваша дочь выросла в приюте?

— А у меня есть выбор?

— Cогласитесь на мое предложение – вам отдадут ее. Я обещаю.

Стриж криво улыбнулся.

— Ей мое согласие ничего не даст – меня все равно убьют, толку в мертвом отце нет никакого, умри он в горах Янга или на иллирианской эшафоте.

— Послушайте, с чего вы взяли, что акция непременно смертельна? Раньше за вами не водился такой пессимизм.

— Укатали осла дороги Форт-Харая. В пыль и грязь. Вы зря явились сюда, я уже не тот, кто вам нужен.

— Вы нужны нам. Нам нужны ваши врожденные способности – их не отнял Форт-Харай. Послушайте – я максимально откровенен. Вы можете погибнуть.

— Шансы?

— Пятьдесят на пятьдесят. Если выживете – получите все, что я обещал. Все, без исключения. Умрете – ваша дочь получит каленусийское гражданство, состояние, статус дочери героя.

— Кого-кого? Вы что, колонель, собрались посмертно сделать героя из такой сволочи, как я?

— Способ представления, Алекс, – полезная наука. Он мало неразвит в вашей Иллире, зато цветет в демократической Каленусии, обещания будут выполнены. Даю вам слово – вы сами могли убедиться, я свое слово держу. Так вы согласны?

Стриж долго – несколько минут – молчал, уперев локти о крышку стола и положив голову на сцепленные ладони. “Чертов хитрец” – подумал полковник – не дает мне следить за его лицом.

О непроницаемое стекло, пронизанное невидимыми защитными нитями, монотонно, то расправляя, то пряча шелковые нижние крылышки, бился крошечный зеленобокий жучок.

Хватит молчать и тянуть время. Ну и?

— Я согласен.

— Вот и славно. Так гораздо лучше. Я привез вашу дочь с собой – хотите видеть ее?

— Да, чуть попозже. Могу я попросить вас кое о чем?

— В меру моих возможностей и не нарушая долга – все, что хотите.

— Когда... то есть, я хочу сказать – если — меня убьют, вы сами займетесь судьбой моей дочери. Cкажем так – я вам доверяю, сам не знаю, почему. Идет?

— Мне очень жаль, Алекс. Я постараюсь, но, может статься, не смогу выполнить обещание.

— Но почему?

— Я ведь тоже не бессмертен. Я отправляюсь в горы Янга вместе с вами...

 

***

 

Милорад не провожал Хиллориана — полковник вежливо, но решительно отказался от жеста любезности cо стороны коменданта. Кей Милорад сидел в нише своего удивительного панорамного окна и смотрел, как через взлетное поле, к сухопарой механической стрекозе медленно бредет кучка людей. Одна фигурка – ее вел за руку Дезет — была совсем маленькой. Комендант отвел глаза. “Ну что ж, я не знаю, справедливо ли это, наверное – нет. Но так будет лучше. Надеюсь, что лучше. Пусть будет так, как лучше” – мысленно попросил-помолился он.

 

Стриж шел к вертолету, подставив лицо свежему ветру вельда. Нина держала его указательный палец в своем маленьком, теплом кулачке. Оранжевое мохнатое солнце наполовину село. Он посмотрел на бурую шкуру равнины, ленту дороги, облачко подсвеченной закатом пыли над песчаным карьером, и обостренной интуицией логика понял, что никогда не вернется сюда. “А не пришлось бы мне с сожалением вспоминать о времени, проведенным на каторге – не без парадоксального озорства подумал Дезет.

 

И лишь полковник Хиллориан был доволен безоговорочно – пусть это и не нарушало замкнутого выражения на длинном, жестком лице. Его миссия удалась.

 

Машина оторвалась от грунта, мощно набрала высоту, свист винтов совсем заглушил прощальный лай спец-терьеров.

 

Глава III. Белочка.

 

Каленусия. Сектор западного побережья. Полис Параду1. Салон ”Виртуальные приключения” и другие места.

 

Белочка вышла из салона в теплую метель цветочного пуха, под прокаленный купол нежно-жемчужного городского неба. За семь знойных дней последней недели асфальт, казалось, поплыл, сделавшись мягким от жары – едва ли не увязали каблучки. Крупные шары “пуховичков” на клумбе наполовину облезли — парашютики семян разлетелись в стороны и теперь лежали у поребриков уютным слоем поддельного снега.

Джулия щелкнула замочком плоской голубой сумочки, ручное зеркальце охладило горячие пальцы. Круглый кусочек стекла метнул солнечного зайца и отразил матовое лицо, точеный носик и длинные пушистые ресницы над теплыми глазами чайного цвета. Под глазами залегли едва заметные серые круги. Пока едва заметные...

Белочка поправила литую массу волос, остро срезанных чуть пониже ушей, и убрала зеркало. Проспект Обретенного Покоя разворачивался вдаль, раскаленный тротуар серел бесконечной лентой. Ни одного такси... Она повесила сумочку на плечо и неторопливо побрела в сторону зеленого флажка остановки стандарт-каров. День кончен. Еще один день – который? Проспект перебежала, смешно взбрыкивая задом, молоденькая черная собачка – жалкий гибрид оскорбленных мезальянсом благородных пород. Белочка едва не рассмеялась – ее разума коснулась яркая ментальная аура щенка. Прикосновение было слишком слабым, чтобы вызвать боль, но достаточным для создание четкой пси-картинки. В мыслях песика фигурировала ласковая смесь цвета, звуков, запахов: катящийся желтый мяч, хруст карамели на клыке, свист сурово-гордого своими семью годами загорелого мальчугана. Собака была счастлива...

Джулия вздрогнула и выставила пси-барьер. Солнце в вечернем безветрии палило нещадно, но Белочка шла вперед, сжавшись, словно от удара ледяного, ветра и охватив плечи руками...

 

***

 

Перспектива воспоминаний уходит назад трубкой калейдоскопа. Цветные кусочки стекла – обломки несостоявшейся мозаики складывают прихотливый узор реализованного случая. Тот, другой щенок остался в прошлом. Коричневый гладкий, он скулил от боли и обиды. Маленькая Джу положила пальцы с обломанными ногтями на розовый животик, и щенок умиротворенно затих. Зато самой Джу стало плохо – можно терпеть, конечно, но яркие краски мира словно бы потускнели, задернутые частой черной сеточкой.

Когда восемнадцать лет назад, флегматичный Реджинальд Симониан, впервые заподозрил у четырехлетней дочери паранормальные способности и сказал только “Ух”. Это “ух” позволило ему десять лет питать изысканные, но тщательно замалчиваемые надежды, за год пережить горькое разочарование, два года вести глухую борьбу с судьбой, после чего махнуть рукой на пропащее потомство.

Белочка, измученная постоянным компромиссом между собственной сущностью и страхом отторжения, основательно подзабыла детство – остались так, обрывки. Красные, сухие и сильные руки матери, некрасивой, молчаливой и во всем согласной с образованным супругом. Чеканный стиль отца –баланс между официальной элегантностью и добавкой точно просчитанной небрежности ученого-либерала. Гулкие, просторные – стекло, сталь, пластик – лаборатории Центра Калассиана, которые заместили в ее жизни зелень пригородных лугов Параду, желтый мяч и черного щенка.

Джулия, тогда еще не Белочка, оказалась в Центре в двенадцать лет – минимальный возраст, дозволяющий обследование. Отец сам отвез ее туда на своем низком, бесшумном, раскрашенном под малахит каре – последний писк моды для граждан средней руки. Джулия, придавленная ожиданием, молча лизала холодный, розовый, шершавый цилиндрик мороженного, больше всего боясь измазать сиропом хрусткую кожу сиденья.

Центр с равнодушным дружелюбием принял ее в необъятную стеклянно-блестящую утробу, ярко полыхнул контроль-индикатор пси-турникета. Женщина в белоснежном тугом колпачке (и ведь ни одного волоска не разглядеть!)

под расписку приняла потомство Реджинальда. Родитель по традиции на несколько минут остался с ребенком-сенсом наедине. Он что-то говорил: о даре, долге, блестящих перспективах, но с тех пор время беспощадно опустошило память Белочки. Зато она точно помнила, почему плохо слушала отца: по пластиковому стеклу панорамного окна полз, расправляя зеленые крылышки, твердобокий круглый жучок. Отец ушел не оборачиваясь – прощально мелькнула сутуловатая спина в вельветовом пиджаке и блестящие задники остроносых ботинок.

В Центре Калассиана она провела год...

 

Скрип тормозов – и воображаемый калейдоскоп сломался, а яркие стеклышки воспоминаний бойко разлетелись во все стороны.

— Привет, Белочка! — лохматый тип высунулся из окна притормозившего кара —Подвезти?

— Джейк?

Полузнакомый клиент салона “Виртуальных приключений” весело кивнул и распахнул дверцу. Климатическая установка машины обдала Белочку свежестью, легким ветерком и запахом горного озона.

— Куда — юго-восток? Нет проблем. Поехали.

Ментальная аура Джейка приятно успокаивала – по тем же соображениям людям порой нравится искусство примитивистов. Тихо жужжал двигатель. Белочка закрыла глаза, подставляя лицо фальшивому ветерку кондиционера — незаметно вернулся калейдоскоп.

 

...В Центре Калассиана она провела год – чистый стерильный, как стеклянные стены. “Черепок”, который выписывал Джу, был краток – тринадцать лет пациентки предполагали возможность понимать если не все, то главное. Реджинальд Симониан, слушая, кусал побелевшие губы. Да, у его дочери, сильный врожденный дар. Нет, полноценным псиоником она не будет. Сорокалетний доктор философии попытался оспорить с тридцатилетнего доктора пси-медицины – палевобровый, словно выцветший “черепок” беззлобно отмахнулся.

— Оставьте, коллега. Она “сострадалист” – и этим все сказано.

— ...?

— Ну да, правильно, правильно... Верх ее возможностей – снять болевой синдром, стимулировать резерв организма контактера. Словом, все то, что история и легенды приписывают знахарям и целителям. Поздравляю, у вас прекрасная дочь, Симониан – добрая девчушка. Но боевым псиоником ей не быть никогда – она чувствует, понимаете, чувствует боль контактера как свою, мало того, воспринимает его... психическую и физическую целостность как собственное благо.

Сухая рука отца жестко, до боли сжала пальцы Джу – она безуспешно пыталась выдернуть онемевшую ладонь.

— ...нет, коллега, ее специфические способности не могут быть нами использованы. Сами посудите – кому нужен врач-сенс?

Техника и препараты лучше справляются с теми же проблемами. Вы бы позволили чужаку ковыряться в своей душе, если бы могли обойтись пилюлькой? — Так не считайте же, прошу вас, дураками других...

“Палевый” убедительно заломил бровь. Симониан уже не слушал нравоучений – лакированные башмаки доктора философии четко печатали шаг на выход — по стандартной тропе неудачников. Пойманная за руку Джулия семенила, пытаясь успеть за отцом. Штурм твердыни пси-карьеры закончился для нее сокрушительным поражением...

 

Калассиановская клиника научила Джу кое-каким полезным вещам. Например, ставить пси-барьеры, без этого жизнь сострадалиста со временем грозила превратиться в зеркало, безвольно отражающее колебания чужих желаний и затаенных страхов. Родитель глухо переживал крушение надежд – в его глазах дар ребенка фатально обернулся разновидностью уродства. Мать молча уходила на кухню – плакала она там или просто еще раз вытирала и так до блеска протертые чашки? Это не имело особого значения. Через год Центр Калассиана оказался жертвой иллирианской диверсии – голубая дезинтегрированная пена, в которую превратился стеклянный монстр, пышно оседала: на площади — несколько часов, в умах распалившихся журналистов – недели. Еще через два года шестнадцатилетняя Джулия, покинула школу, назло судьбе, медиком-студентом вступила в университет полиса Параду и съехала из родительского дома навсегда. Выбор не в пользу родному Порт-Калинуса во многом определялся нарастающим нежеланием видеть смуглое, презрительное лицо отца.

 

Параду, город-курорт на берегу западном побережье встретил Белочку обольстительным великолепием. Когда-то над созданием райского уголка вовсю потрудились не только архитекторы Каленусии, но и художники. Виды на залив, стремительно-легкие сооружения и парки сначала рисовали вручную(символ чудовищного излишества роскоши) и лишь потом воплощали в зелени и камне.

Цвели магнолии, шумел белопенный прибой, щебетали капелью генетически модифицированные птахи, и пели птицами подсвеченные голограммами фонтаны. Обильно натыканные в укромных местах детекторы улавливали настроение публики, на ходу меняя программу цвета и звука – зрелище получалось феерическое, от багрово-пламенной страсти, до жемчужно-серой грусти, со множеством промежуточных оттенков. С заливом тоже поработали на славу. Здесь было все – и “дикий” берег с валунами, и рукотворный риф, и водяной театр, с непременными прогулками верхом на сиренах. У причалов покачивались почти настоящие древние парусники (имитация, которая дороже оригинала). Буйство красок, ограниченное строгими рамками академически-точного замысла, завораживало. Изнанка роскошных декораций – дешевые, насквозь пропыленные отели и сомнительные притоны юго-восточной окраины – без нужды не мозолили глаз фешенебельной публике.

 

Университет, впрочем, тоже устроился в некотором отдалении от шумного суетного центра и не участвовал в увеселениях. Здесь царила деловитая атмосфера, присущая каленусийским храмам науки.

Все университеты Каленусии либеральны. Однако, парадуанский почитался за цитадель. Может быть, сказывалась тонкая аура города развлечений. Архитектура alma mater полностью соответствовала уклончиво-двойной сущности постлиберализма: обилие мрамора портиков снаружи и новейшие пси-системы внутри.

Джулия полюбила, закрыв глаза, нежиться в мягком библиотечном кресле из квази-кожи. Сигнал невысказанных предпочтений легко считывается из разума сенса, пси-установка хранилища понимала ее “с полумысли”. На темном экране опущенных век легко складывалась мозаика извлеченной из машины ментальной самонаводки — картины, движение, мягко плывущий текст. Джулии нравился “свободный поиск”: контролируемый волей разум задает лишь общее направление, подсознание добавляет конкретики. Результат “библиотечных раскопок” порой оказывался ошеломляющим. Например, общементальная проблема накрепко сцеплялась с разведением коричневых терьеров, а древнее абстрактное искусство Иллиры – с вправлением переломов в полевых условиях.

И еще... Нейтрально-инертный, покорный человеку псевдоразум ментальной машины не заставляет удерживать пси-барьер.

 

Первый год пребывания в Параду подходил к концу. Газеты топорщились патриотическими заголовками — полыхал Третий межгражданский пограничный конфликт. Джу плакала вместе со всеми, стоя в непривычно-скорбной толпе под ультрамариновым небом рукотворного рая: полиса развлечений достигла весть о массовых “зачистках” каленусийских колонистов в Ахара. Под вечер люди высыпали на улицы, шли по широким, враз посеревшим проспектам молча, держась за руки: незнакомец с незнакомцем – общность горя и страха объединяет. На главной площади Параду, обсаженной бледно-розовыми магнолиями, под голыми, линялыми звездами (к ночи буйную россыпь неоновых огней притушили) шел стихийный, искренний в сдержанной скорби митинг. Джулия сняла пси-барьер – ее захлестнули волны скорби. Визуальная аналогия пришла мгновенно. Так в открытом море поднимаются порой штормовые волны – первозданные холмы почти черной воды без единого клочка белой пены. Джу терпела, сколько могла, мысленно утешая самых отчаявшихся. К утру усталые люди, выплеснув ярость, разошлись.

...Официальный траур длился три дня. Потом (“время —деньги”) с разрешения властей рекламу увеселительных заведений раскочегарили вновь. Измотанная пси-перегрузкой студентка Симониан брела по беломраморным коридорам Медицинского колледжа, совершенно придавленная изменчивостью людской натуры. Ее окликнули. Незнакомый парень, парой лет старше, белозубо улыбался, протягивая “свободной гражданке” листовку “студенческого инициативного комитета за возвращение утраченных территорий”. Листовку она взяла, нехотя остановилась поболтать с агитатором. Так Джу встретила его.

 

Авель был великолепен. Авель был сама искренность. Авель (несмотря на тщательно удерживаемый пси-барьер) угадывал ее мысли как свои. Авель был чист и красив красотой античного трибуна. Авель любил ее. Они вместе шли в залы Колледжа и на улицы Параду. Он первым назвал ее “Белочка” – за слитный, коротко обрезанный поток волос цвета самого темного каштана. Кипела пеной весна идей. Инициативный комитет требовал от властей активного вмешательства в проблему Ахара. Слышали ли власти эти призывы – “мировой разум весть” – однако, университетских крикунов, несмотря на полувоенное время, по традиции не трогали. Департамент Обзора целомудренно молчал, предоставляя молодняку Каленусийской Конфедерации свободно выпускать пары. Белочка, закрыв глаза, на память диктовала ментальному копировальщику текст листовки. Как только стемнеет, пачку еще теплых, свежих прокламаций предстояло разместить в самых пригодных для этого местах. Владельцы магазинов яро скребли пятна клея на стеклах, вычурно поносили университетских, однако, держать сторожа-человека дорого. Увы, ни обученные терьеры, ни дешевые пси-контроллеры не в состоянии отличить наглого расклейщика от простого зеваки у витрин.

 

Авель и Джулия отправились на задание вдвоем – Аристотель, кругленький, очкастый лидер-политик восемнадцати лет, разрешил это энергичным кивком головы: он умел ценить полезные качества сенсов.

Кварталы ночных увеселений остались в стороне. Цокот каблучков Белочки отскакивал от спящих стен, наполняя задором пустое, чопорное пространство. Джу верным часовым устроилась на углу, Авель окатил из распылителя хрустально-чистое стекло – подклеенная на мокрое прокламация белым обвиняющим пятном устроилась на фоне изысканно-фиолетовых кружевных колгот и каркасных, платиновой проволоки (самый шик!) бюстгальтеров.

 

Борцы за идею успели обработать с полдесятка витрин, когда наступил полный провал. По чести сказать, подкачала сама Джу – сказывалась привычка держать пси-барьеры. Одинокий полицейский в форме уличной безопасности вывернулся как из-под земли. У блюстителя хватило ума не хвататься за свисток – он в полном молчании в три прыжка настиг девушку и ухватил ее за то, что “ближе лежало”. Должно быть, сказались воспитательные навыки, приобретенные пожилым полицейским в собственном семействе, но ближним предметом на теле Белочки оказалось ухо. Толстые пальцы-сосиски больно вывернули мочку. Перепуганная Джу неистово заорала.

Авель, как всегда, оказался на высоте – струя вонючего клея ударила из распылителя прямо к лицо фараона.

— ...!

Как ни странно, полицейский так и не выпустил Джулию, тогда она, извернувшись, полоснула его острыми зубками по запястью.

— Ах ты, сучка!

Блюститель обеими руками скреб залепленные безопасной, но цепкой дрянью глазницы, потом, поняв бесполезность не подкрепленных растворителем усилий, на ощупь ухватился за свисток.

 

Яркие переливы свиста насквозь пронзили растерянную ночь. Эхом отозвались свистки нарядов безопасности. Джулия и Авель, схватившись за руки, пустились бежать в душистую, прохладную темень парка. Магнолии кронами укрыли их от прожекторов. В кустах возились разбуженные полуручные птицы. Беглецы быстро миновали геометрически расчерченные квадраты сквера и углубились в путаницу тропинок “дикой” природы. Джулия сбросила туфли и взяла их в руки – так быстрее бежать. Пахло мятой и ночными цветами, песок дорожки мягко поддавался под босой ногой. В почти настоящем лесу что-то тихо потрескивало. Белочка вспомнила, что там устроены напоказ настоящие медвежьи ловушки – уступка естественному желанию всуе пощекотать нервы посетителей. Псевдо-медведи в парке, конечно не водились, но почему-то сейчас в этом не было полной уверенности.

 

Они потеряли дорогу через полчаса. Джу устала наступать на колючие шишки и попыталась незаметно снова надеть туфли – ноги отекли и не залазили под ремешок. Авель потянул ее в сторону, там, между зарослями остролистых кустов смутно желтело пятно.

— Переждем здесь.

Пятно оказалось заведением для игры в статистический бильярд: это развлечение сочетало в себе ловкость рук и подачки фортуны, скупо производимые генератором помех. Белочка никогда не играла в стабильярд, ее позабавил большой, как ковер, стол на массивных тумбах-ногах. Стол покрывала туго натянутая зеленая ворсистая ткань. Сверху пологом нависал пресловутый генератор.

В углу обнаружился запертый бар. Они сидели на полу, прижавшись спинами к тумбе и по очереди отхлебывали экстазиак из единственной найденной под стойкой бутылки. Джулия нервно смеялась, припоминая бегство через лес. Здоровенный стол напоминал ей какой-то чрезвычайно смешной роман, обнаруженный пси-библиотекарем в “вольном поиске”, но подробности все время коварно ускользали.

Белочка никогда не пила экстазиака и понятия не имела, как он подействует на ее паранормальные способности. Оказалось – удивительно. Барьер смыло мягкой, теплой волной, пространство вокруг, парадоксально оставаясь темным, взорвалось ярко-розовыми, смешными пузырями. Пузыри чуть-чуть светились и скакали, упруго отскакивая от стен. Джу ахнула — вокруг головы Авеля светилось нежно-бирюзовое кольцо ауры. Руки самой Белочки мягко мерцали бесчисленными золотыми блестками.

— Смотри...

Авель непонимающе ловил ее взгляд, классически-правильное лицо, оставаясь прекрасным, чуть поглупело.

— Смотри, это звездная пыль...

Он медленно провел пальцем по ее руке, сдвинул в сторону косой срез ореховых волос и осторожно поцеловал гладкую щеку возле уха...

Она была слишком возбуждена, чтобы все-таки припомнить, в какой из библиотечных историй герои занимались любовью на бильярде.

 

...Они расстались через три дня.

Джу тупо смотрела на классически-правильные, искаженные нервной судорогой черты любимого. Он говорил много – и убедительно: о долге, том, почему они не могут пожениться, когда страдает Каленусия. Белочка прекрасно знала, что это ложь, но спорить не хотелось — она и так знала правду. “Ты вошла в мою душу и сердце мое. Я не знал, что это может быть так страшно” – его первые слова после той ночи объясняли все. “Вы бы позволили чужаку ковыряться в своей душе, если бы могли обойтись пилюлькой?”. Белочка сама не заметила, как произнесла вслух афоризм “черепка” из давно уже ледышкой истаявшего Центра Калассиана. Пораженный Авель остановился на полуслове, дернул плечом и, беспомощно скривив рот, пошел прочь...

 

Преподанный урок Белочка усвоила. Не то, чтобы собственная природная сущность стала казаться ей уродливой – нет, студентка Медицинского колледжа университета Параду не разделяла фобий Реджинальда Симониана. Просто сознание трагической исключительности сделалось для нее второй натурой. А исключительность (в отличие от избранности) – она ведь, из круга избранных, из среды ли иной, но исключает...

Белочка вернулась в библиотеку – старое кресло из синтекожи терпеливо и верно ожидало ее возвращения. Зима придавала бурному веселью морского курорта иной колорит – ярче пылали вывески казино и ночных клубов, завывали саксофоны на фешенебельных танцульках. Серый песок пляжа, вымокший под мелким, настойчивым зимним дождем, пустовал. Она сдвигала на лицо прозрачный, испещренный водяными потеками, капюшон широкого пластикового плаща. Черные волны размеренно били в берег. У самой кромки прибоя из песка выступал крутобокий зеленый от морской травы валун. Белочка устраивалась на непокорном стихии камне, подстелив от сырости старый экземпляр “бюллетеня инициативного комитета”. Иногда, если море оставалось спокойным, ловко метала вдаль плоские голыши. Камешки беззаботным пунктиром скакали по воде, но в конце концов все равно тонули.

До полудня Джу много работала – пришлось наверстывать упущенное в пустом коловращении студенческой политики. Она, стиснув зубы, спускалась в виварий – бусинки звериных глаз смотрели с немым укором. В анатомичке было полегче – аура мертвых тел давно угасла, оставив лишь подобное невесомой пыли дрожание где-то на самой границе изощренно отточенного восприятия...

Семестр отщелкивался за семестром, трехлетний, предварительный цикл медицинского образования кончался. Сито бюрократического отбора замаячило перед студенткой Симониан еще раз – попасть в привилегированную обойму высшего цикла считалось трудным делом. Джулия не спала ночей — в уголках чайных глаз залегли синеватые тени – но умудрилась набрать восемьдесят пять процентов стандарт-рейтинга. Результат более чем приличный. Она то и дело поправляла жесткую форменную конфедератку, стояла в тесной группке взволнованных студентов – листок со списком переведенных долговязый секретарь приколол слишком высоко, приходилось запрокидывать голову.

Джу просмотрела список раз, другой – фамилия Симониан там не обнаружилась. Белочка потрясенно замешкалась, поймав на себе сочувствующий взгляд Диззи, толстенького, кругленького студента-фармацевта годом младше ее. Хэмп, секретарь деканата, подошел сзади и осторожно тронул ее за плечо: “Тебя к Птеродактилю”. “Птеродактиль”, декан медицинского колледжа, сухой костистый старик с седой клиновидной бородкой долго молчал, протирая зачем-то и так чистые до пронзительно-ледяной прозрачности очки (припомнились материнские чашки). Джулия настороженно жалась в гостевом кресле. Птеродактиль, наконец, окончил чистку очков, сковырнул еще одно незримое пятнышко и гортанно откашлялся.

— Я понимаю, вы удивлены, Симониан. Прошу вас выслушать меня со вниманием. Я не стану скрывать – ваш балл позволяет перевести вас, но я не буду этого делать.

Птеродактиль постучал по столу длинными, жесткими бледными пальцами и уставился куда-то в верхний угол, поверх головы Белочки.

— Вы молчите, Cимониан? Осуждаете? А вы не торопитесь осуждать старого, упертого ретрограда. Знаете, сколько средств отрывают нам от сердца власти Параду? Не знаете – я вам не скажу. Но поверьте мне на слово, это очень мало. И вот я, старый ретроград, оказываюсь перед выбором, кем заместить вакансию – упорным середнячком, который с неба Селену-прим не тащит, но через три года станет прекрасным военным стандарт-лекарем Конфедерации. Или умненькой, талантливой девочкой, из которой, увы, не выйдет ничего...

Белочка подняла на Птеродактиля чайные глаза в пушистых ресницах. Старик на миг поперхнулся.

— Я знаю, вам обидно, вы не верите мне. Поверьте, девочка, сенс – плохой врач. Что вы делали до сих пор? Потрошили лягушек, тщательно укрывшись за пси-барьером? Вскрывали трупы? Делали инъекции в учебной клинике? Милая моя – это так мало... Вы их жалели – всех, всех и трупы тоже. Там, где смерть больного врач встречает лицом к лицу, там нет места жалости. Милая, пожалеть больного, которого нужно резать – все равно что убить его. Я один раз взял на душу грех перед медициной, приняв вас на начальный цикл. Пусть мировой разум простит старика – я не повторяю своих ошибок.

— Меня отчисляют?

— Нет. Я не такой негодяй, дорогая моя девочка, и не пойду на подлог – я прошу, слышите, смиренно прошу вас уйти добровольно. Не занимайте чужого места, этим вы спасете больше жизней, чем, если паче чаяния, все-таки сделаетесь врачом. А сейчас – ступайте, подумайте. И простите меня, старого дурака...

 

Выйдя от Птеродактиля она выбросила жесткую конфедератку в пустую, стерильно-чистую мраморную урну. Джулия навсегда покидала белый портик и яркое солнце сушило дорожки слез на ее щеках...

 

***

 

Скрип тормозов на повороте, рушится калейдоскоп, летят прочь пустые, легкие стекляшки мыслей. Джейк, на выпуская руля, на секунд озабоченно поворачивается к девушке:

— Эй, Белочка, что с тобой?

— Ничего. Все в порядке.

— Может, скорость сбросить?

— Нет, не надо, со мной все в порядке.

— Ну, как знаешь.

Летит кар, шуршат колеса.

 

***

 

...Домой, к отцу, бывшая студентка не вернулась. Через три недели сидения в номере и скитаний по дешевым ресторанчикам предместья кончились деньги – теперь их не хватило бы даже на билет в стандарт-кар до Порт-Калинуса. Еще через неделю, в скромной забегаловке на углу к ней подошел угрюмый, плотно сбитый тип с пестро татуированными фалангами.

— Скучаешь, крошка?

Белочка, уже наученная горьким опытом, сжалась, стараясь принять вид замухрышки и тщательно избегая смотреть в наглые глаза верзилы. Тот, однако, не отставал – придвинул поближе круглый табурет и расположился с удобствами, вытянув бревноподобные ноги: явно приготовился к долгой осаде. Джулия прикинула, как бы шмыгнуть прочь – получалось, что только перепрыгнув через задранные ходули громилы. Татуированный насупил брови, что, видимо, было у него эквивалентом доверительного вида, и спросил вполголоса:

— Ищешь работу? Могу помочь.

Джу затошнило. Характер предлагаемой работы не вызывал сомнений. Она отодвинула бумажную тарелку с недоеденной сосиской, схватила плоскую сумочку и бросилась к выходу, ловко перепрыгнув через ноги сутенера. Крутящаяся дверь отрезала ее от полутемной забегаловки. Белочка торопливо пошла, почти побежала, торопясь уйти подальше, пока “слон” не очухался и не пустился вдогонку.

Он догнал ее уже за углом.

— Ты чего испугалась? Подумала что?

“Cлон” приглушенно заржал, однако, вид имел слегка смущенный.

— Ты о себе много не воображай – ни на панель, ни в бордель ты не годишься, куколка.

— Тогда свали и не приближайся.

Громила обиженно хмыкнул.

— Не пыли. Работа для тебя есть – чистая работенка. Ты сенс-сострадальщик?

Белочка едва не до истерики расхохоталась – то, в чем ей отказывал сначала Конфедеральный ментальный Центр, потом университет Параду, просто вот так, на заплеванной, пыльной улице, предлагает человек с лицом и силуэтом вышибалы.

“Слон” примирительно трубил:

— Ты не подумай чего, куколка, я тебя не в шлюхи приглашаю – кому ж ты в шлюхи-то нужна, от девок с такими мозгами парни как от звездной чумы бегают.

— И что я должна делать, если не в шлюхи?

Верзила помялся и вывалил назревшую идею разом:

— Ты приключения, такие, чтоб дух захватывало, чтобы мурашки по шкуре и

сердчишко в ходилки падало – любишь?..

 

Так Белочка познакомилась Дереком.

“Cлон” Дерек содержал салон виртуальных приключений. Идея заведения оказалась гениальной в своей простоте – посетителя помещали в гидрокресло, чуть подкачивали слабым растормаживающим, после чего в дело вступал наемный сенс. Салон предлагал скромный стандарт-список пикантных ментальных наводок: путешествие в горах (с лавиной и лохматым горным монстром), пустынные приключения (с песчаной бурей и почему-то голым монстром), охоту на иллирианских диверсантов (с обильной стрельбой до победы и торжественным приемом в Калинус-Холле). Список потихоньку пополнялся – по мере процветания бизнеса. Узко-сексуальных наводок в заведении не держали – услуга псионика обходилась подороже хорошей девки. Из-за этого благополучие экзотического салона подвергалось колебаниям сродни зубцам ментаграмма, но громила не желал сменить профиль дела на более традиционную проституцию.

Дерек гудел низким басом, мучительно очерчивая проблему:

— Ты пойми, куколка, я ж художник. Мастер иллюзий в натуре. По молодости хотел сенсом стать – башка подкачала, не годен ни с какого конца. Теперь дело держу. А ты мне нужна – позарез. У вашего брата, сенса поиметого, претензий ого-го и еще немножко. А клиент, он натура тонкая, с пришибом, подавай, чтобы и страшно, и хорошо, и с шиком, и кажный раз новое – и за те же бабки. Раз кинули, два кинули – потом ни ногой...

Джулия с трудом пробивалась сквозь корявую речь “мастера иллюзий”, ловя главное: свое место в комбинации. Место обнадеживало. Проблема Дерека оказалась не надуманной. Средний посетитель, зашуганный невротик в реальном мире Каленусии, хотел от заведения Слона ярких и – самое главное – новых и каждый раз неожиданных переживаний. Нанятый Дереком псионик-классик честно отрабатывал свое, загоняя монстров и террористов в изнуренные сидением в офисе и расслабленные наркотиком мозги посетителей. Реальность и качество цвето-звуко-обонятельно-осязательной картинки по первости впечатляли. Разочарование наступало позже – виртуальному миру не хватало простых, но трудно моделируемых малостей – сочувствия и неожиданного, трепещущего чуда спасения.

— ...они, куколка, хотят, чтобы все взаправду было – как в снах при мамке и мечтах сопливых. И всем разное подавай. Кому охота, чтобы больно, кому — чтобы страшно, кому, чтоб носили на руках. А я что – у меня сенс программу гонит, бабки гребет и мурло гордо отворачивает. Мне не просто сенс – мне сострадальщик для дела нужен... В общем, я тебе все сказал. Или соглашайся – или замочу тебя, подруга, да и дело с концом.

Верзила, пугая, свирепо выставил вперед низкие дуги бровей.

 

Белочка хладным разумом поняла – это шанс. Оставалось подержать марку. Она попросила у недоумевающего от таких тонкостей Слона время на раздумья, но уже уходя, уже прощально стуча острыми каблучками по фигурной плитке тротуара, она знала, что согласится.

 

***

 

“Виртуальные приключения” открывались поздно вечером, в тот час, когда тонкая аура ночи, пронизанная светом фар, будит воображение. Мелкий как пыль дождик, эфемерными бриллиантами оседал на ресницах, на кончиках волос, Белочка, придерживая плащ, взбегала по широким, выкрашенным под золото ступеням. Ручка двери “Приключений”(штамповка, прикинувшаяся литьем) изображала задумчивую морду псевдо-медведя. В укрощенных ноздрях торчало внушительных размеров кольцо. Джу тянула за кольцо, срабатывала сенс-автоматика, и массивная на вид дверь легко откатывалась, в сторону.

Неповоротливого разума Дерека хватало на то, чтобы всуе не показываться клиентам. Днем делами заправлял наемный бухгалтер, ночью – лощеный менеджер Раф и молчаливые, замкнутые братья-близнецы Валериус и Хэлиус: секьюрити заведения. У Хэлиуса к тому же были острые уши – плод косметической хирургии и зигзага моды Параду.

Раф рассматривал Белочку со сдержанным скепсисом, однако, придираться не пытался — вручил письменные инструкции, кассету с пачкой стандартных сценариев и дал добро на испытательный срок. Джу с толком и расстановкой просмотрела свое хозяйство – сценарии оказались в меру убоги, но, в целом, годились: ей самой предстояло насытить деталями и эмоциями сухую кальку шаблона. Белочка даже испытывала некое подобие креативного зуда, знакомого людям искусства – ощущение ей определенно понравилось.

Раф не разделял энтузиазма и предложил поэкспериментировать на Валериусе – близнец-охранник принял роль кролика со стоической готовностью, но без особой радости. Белочка извлекла из сумочки игральную кость, подула на удачу – выпала тройка, “охота на иллирианского террориста”. Охранник открыто ухмыляясь, залез в кресло и повозился, устраиваясь поудобнее. Кресло весело забулькало наполнителем. Белочка присела за пульт, приложила к вискам крошечные, холодные диски датчиков — “монетки” тут же сами приклеились – и закрыла глаза.

— - Мотор!

Она послала осторожный импульс. Сознание Вэла откликнулось – звон стали, твердая ледяная поверхность, высверк холодного огня. Сталь, лед, неоновый свет. Она подчерпнула из собственной памяти картинку и, мысленно слепив информацию в комочек, попыталась найти трещинку в ледяном барьере. На миг ее ослепило, и тут же погасло, зеленоватое пламя. Ничего не происходило. Виноватая улыбка застыла на растерянном лице Белочки– твердая, блестящая стена, огородившая сознание Вэла, не пропускала ее. Джу сидела неподвижно, боясь разлепить сомкнутые веки, и сгорала от яркого, победно пламенеющего стыда – она поняла, что позорно провалилась.

 

***

 

...Она бросила Параду. Порт-Калинус был ей отвратителен. Рейсовый аэробус увез Белочку на восток. Мелкие, чистеньки города поселенцев Ахара охотно принимали мигрантов. Джулия работала сезонной работницей на фермерских полях, официанткой в ярко-нарядных провинциальных ресторанчиках. Постепенно обида истончилась. Закаты в Ахара отливали оранжевым золотом. Растопыренные пальцы природных менгиров одиноко чернели на фоне медового великолепия небес. Стлался в воздухе запах горькой полыни...

Когда пришли иллирианские солдаты, Белочка бежала. Сначала – одна, и сухие стебли полыни рвали юбку, царапали похудевшие ноги. Потом – в массе растерянных людей с почерневшими от горя и тревоги лицами. Беженцы медленно, обреченно шли на запад и жирный дым пятнал горизонты за их спиной. Ночью, под колкими звездами, Белочка подбрасывала в походный костер сухие стебли бурьяна, горящий бурьян тоже отдавал горечью. Она ела, что придется – хлеб, поспешно захваченный из дому, зеленые султанчики сладкой травы. Пахла полынь. Беззаботно пели цикады.

...Иллирианцы настигли их через пять дней. Выстрелы излучателей скосили задние ряды беженцев. Три сотни уцелевших людей метались, окруженные огнем прожекторов, лаем собак и стеной равнодушного презрения. Фермерами, гидрогеологами, служащими мелких контор набивали грузовые вертолеты. Груженые машины уходили на восток. Белочка вздохнула с облегчением, попав в железную утробу винтокрылой машины – тех, кого собирались убить, убивали на месте. Стадион в окрестностях Ахаратауна стал местом заключения выживших. Белочка не могла спать – скученные люди сидели вместе, вплотную, локоть к локтю. Их не кормили три дня, потом перестали приносить воду в серых жестяных ведрах. Умершие от сердечных приступов двое суток оставались вместе с живыми, сидя – упасть было некуда. На шестой день за Белочкой пришли. Она шла навстречу страху, обхватив руками похудевшие, острые плечи. Коридор повернул направо, сухой, желтый свет ламп уступил место голубоватому солнцу свежего утра. Ветер принес слабый запах полыни. Прямо перед нею был запущенный дворик и выщербленная в центре, закопченная стена – тусклая побелка сошла пятнами.

Белочка шагнула в проем, туда, где вовсю разгорался жемчужно-нежный рассвет Ахара.

 

...Первый выстрел излучателя прожег ее плечо...

 

***

 

Джу очнулась. Полыни не было. Не было ничего – ни трусливого бегства из Параду, ни войны, ни солдат-иллирианцев, ни страшной стены в бурых разводах. Кто-то твердо и вместе с тем заботливо держал ее за плечи – Раф? Остроухий Хэл осторожно бил по щекам потерявшую сознание сострадалистку. На заднем плане Вэл со странным образом окаменевшим лицом как раз закончил выпрастываться из вязких объятий гидрокресла. Тихо пел кондиционер – прямо в ноздри точеного носика Джу ударила струя свежего воздуха.

— Очнулась? Привет, подруга!

Шелест воздуха, хлопки ладоней, приглушенную брань Валериуса – все заглушил трубно-приветственный бас Слона. Внезапно нарисовавшийся Дерек, кажется, вовсе не был обеспокоен.

— Раф, плесни ей экстазиака.

Раф что-то недовольно пробормотал.

— Нет опыта? Оставь. Все образуется. Эксперимент был нечистым – у парня пси-чувствительность чуть повыше нуля.

Дерек, казалось, больше не слушал менеджера. Он жадно следил за Вэлом. Тот выпутался, наконец из проводов. На чуть порозовевшем лице охранника, обычно таком замкнутом, было запечатлено удивительное выражение. Всего лишь одно, зато в чистом виде и в превосходной степени. Это было трепетное, свежее, как весенняя травка, неописуемое счастье. Такое счастье незабываемо, но всегда кратковременно. Это счастье человека, действительно спасшегося от смерти.

 

***

 

Всего за неделю ”Виртуальные приключения” приобрели бешеную популярность.

— У тебя талант, девочка. – только и сказал Слон.

Джулию мучило любопытство: что видел Вэл. Наверняка совсем не в точности то же, что и она. Скорее, это была некая вариация иллюзии с учетом пола, возраста и биографии охранника. Спрашивать Белочка не решалась. Вэл отмалчивался, задумчиво щурясь в пустое пространство за спиной сострадалистки. Талант Белочки и ее место в деле оформились вполне — тонкое, неосознанное прикосновение разума сострадалистки формировали ярчайшие иллюзии, в которых сплетались тайные движения души, страхи и мечты клиента. Сюжеты получались индивидуальные и всегда неожиданные, от посетителей не было отбоя. Жесткий, кровавый реализм сменялся тонкими, акварельно очерченными переживаниями, экзотически приключения — запутанными головоломки изощренных преступлений. До самой Белочки долетали лишь отраженные, приглушенные измененные под ее мерку копии переживаний. К счастью — даже бледного оттиска чужих страстей хватало, чтобы держать ее в состоянии неострой, но непреходящей усталости.

Белочка органично вросла в компанию, научилась ладить с Вэлом-Хэлом и ценить Рафа, истинную, незаметную ось, на которой вращалось “иллюзионное” дело. Сам Раф молча отдавал ей должное – и только. Тайный скепсис менеджера как бы уравновешивал буйство слоновьей предприимчивости. Дерек ликовал, восторгаясь ценной находкой, но втайне продолжал считать Джу дурочкой и при случае мухлевал в наличных расчетах. На такие попытка враз повзрослевшая студентка Симониан огрызалась - с неожиданной для нее самой четкой, дозированной жесткостью, впрочем, Дерек принимал такие контрдемарши как должное. Финансовые дела “Приключений” процветали. “Золотые” ступени вели в бастион благополучия. Небо оставалось безоблачным.

 

Джулия не замечала сгущавшихся тучек лишь в силу естественной неопытности – десятки мелких подробностей указали бы более проницательному человеку на обратное. У Слона давно “протекала крыша”. Дела шли своим чередом, полностью оправдывая известный афоризм насчет того, что обстоятельства, предоставленные сами себе, имеют обыкновение изменяться в худшую сторону уже безо всякой помощи дураков.

Кульминация закулисной возни наступила в один из пронизанных бледным неоном весенних вечеров, когда под градом булыжников витрина “Приключений” разлетелась на тысячу мелких, веселых осколочков и стеклянной крупкой усеяла и газон с пуховичками, и тротуар, и золотые ступени.

Вслед за этой специфической визитной карточкой, но уже не через окно, а через дверь, в салон ввалилась семерка типов того толка, который университетские “черепки” любили именовать “продуктом деструктивных процессов в социосфере крупных городов”. “Продукт” сильно залежался – пахло экстазиаком, а, может, и еще чем покруче. Джу не скрываясь, зажала нос. Кругленький, липкий субъект с прилизанной челкой и ухватками хозяина громил, развязно-галантно раскланялся: “Хастерс Буллиан”. Его эскорт уже вовсю опоражнивал выдвижные ящики стола управляющего - скрепки, магнитные кнопки, цветные карточки и кассеты, маркеры вкупе с портативным сайбером Рафа образовали на полу яркую, неряшливую кучу. Самого Рафа, попытавшегося защитить хозяйство, немедленно отправили “в отпуск” нокаутом. Джу растеряно попятилась от Буллиана, ее остро затошнило. Студентка Медицинского Колледжа была отлично осведомлена по части анатомии, но увы, никогда еще не сталкивалась с прямым физическим насилием в форме причинения серьезных увечий.

Шестерка бандитов второго сорта тем временем вовсю пыталась устроить из рафовского сайбера костер. Сайбер, оценив ситуацию, слабо дергался, собираясь высвободиться из-под груды папок с финансовыми бумагами и тем самым избежать аутодафе. Долговязый, тощий налетчик загонял его обратно кованым носком башмака. Второй примерялся вспороть складным ножом гидрокресло – толстая и прочная как пресловутая кожа беса оболочка лишь вяло колыхалась.

— Мочи их, парни!

Хастерс оценил взглядом поджарую фигурку Джу. Он явно остался недоволен, потом, махнул рукой – выбирать, собственно, было не из чего, и от плеча рванул с нее кружевной джемпер. Жест, позаимствованный из популярного уником-сериала, на практике оказался на редкость неэффективным. Синтетическое волокно эластично самортизировало, джемпер не собирался ни рваться, ни сниматься. Предводитель шестерок опешил перед нетрадиционной технической проблемой. Белочка, мстительно улыбаясь, добавила от себя – слабенькая ментальная наводка на синтезированную тему “вторая иллирианская эпидемия космической холеры” не отличалась тонкостью и не требовала помощи датчиков, однако, громила поспешно схватился за живот.

Казнимый сайбер воспользовался заминкой и на шести коротких ножках порскнул за дверь.

Опомнившийся Хастерс грубо ткнул сострадалистку в плечо – та наотмашь, плашмя ударилась спиною о стену. Он занес кулак, примеряясь сломать девчонке нос, но Джу выскользнула ужом и тут же приложила мерзавца каблучком по причиндалам. Лицо Хастерса враз посерело, стало живо напоминать тесто, и вроде бы даже поплыло.

— Ах ты, сучка!

Драка в заведении бурлила кипятком – кого-то впопыхах сунули в уцелевшее гидрокресло. Сенс-автоматика трона приключений, одурев от множества противоречивых ментальных импульсов, вяло пережевывала добычу, пытаясь правильным образом сориентировать и зафиксировать беспокойного клиента. Раф лежал без сознания – из породистого римского носа менеджера сочилась кровь. Остроухий Хэл и Вэл Обыкновенный жестоко и молча схватились с эскортом Хастерса.

Роль решающего резерва сыграл Слон – он, стуча башмаками, ворвался в разносимое на части заведение. Рев оскорбленного в лучших чувствах Слона сотрясал стены, кулачищи молотили без устали...

Ну что еще можно добавить?

Налетчики (кроме приспособленного-таки креслом по назначению) разбежались. Джулия сначала истерически хохотала до слез, потом горько и бесполезно плакала от безысходной остроты чужой боли: на этот раз пси-барьер не устоял под натиском разгулявшихся эмоций.

Патруль безопасности объявился только через полчаса.

 

***

 

После памятного погрома сборщики отступных надолго оставили в покое “Виртуальные приключения”. Дерек открыто, напоказ зауважал Белочку, она же приходила и уходила, ночью проживала пеструю мишуру чужих жизней и бесчувственно отсыпалась днем. Счет в банке медленно, но верно округлялся. Джу обходила стороной студенческие кварталы, избегая бывших друзей – они казались ей нелепо раскрашенными фигуркам полузабытого кукольного спектакля. Однажды встреча все-таки приключилась...

Белочка торопилась домой, стуча туфельками по брусчатке Проспекта Обретенного Покоя.

— Джу!

Симониан нехотя остановилась:

— Здравствуй, Диззи.

Коротышка-фармацевт мигал добрыми, подслеповатыми, голубыми глазами.

— Куда ты подевалась, Джу?

— Разве ты не знаешь?

Голос Джулии показался Диззи непривычно сухим и холодным.

— Да, знаю – он виновато опустил глаза – но мы тебя потом искали. Да. Мы даже потом бойкотировали занятия Птеродактиля. Честное слово, если бы ты не ушла сама, мы бы смогли все поправить.

— Зачем, Диззи? Он был прав. Так лучше.

Они шли вперед, по проспекту Покоя, и на каждый шаг рослой Джулии приходилось полтора шага семенящего коротышки.

— Джу, тебе плохо?... Нет, ты скажи правду – тебе очень плохо?

— С чего ты взял? Мне хорошо.

Она намеренно-жестоко прибавила шаг, добрый, слабый Диззи почти задыхался, стараясь не отстать. “Что я делаю”, — подумала Джу – “у него же всегда было слабое сердце”.

— Джу... Я сейчас уйду, я не буду мешать, раз ты не хочешь. Но тебе плохо, я знаю, что тебе плохо – пожалуйста, если тебе будет нужна помощь... Вот возьми.

Пухлая ладошка сунула в ее холодные, жесткие пальцы глянцевую визитную карточку. Белочка подождала, пока смешная фигура Диззи скроется за углом и не читая, жестко, в мелкие клочки, порвала тугой, тисненый пластик. Белые обрывки мотыльками улетели в подстриженный газон.

 

Однако, в этом разговоре присутствовали некие тонкие вибрации смысла, вынудившие Джулию внимательно присмотреться к себе. Она затворилась дома, в аккуратной, маленькой, недавно снятой квартирке и тщательно осмотрела руки, ноги, ногти, лицо. Результаты не порадовали. В уголках чайных глаз залегли желтые тени – пока едва заметные. Миндалевидные розовые ногти испещрили белые метины “детского счастья”, кожа рук выглядела суше, жестче, чем раньше.

 

...Врач, бесцветный палевый “черепок”, удивительное сочетание заботливости и цинизма, словно явился из оставленного в далеком детстве пси-Центра Калассиана. Эскулап пропустил ее в кабинет, вежливо выслушал, тщательно осмотрел, долго мыл руки и тер их хрустящей салфеткой одноразового полотенца.

— Ну и? — не выдержала Джу.

— Ну-ну. Не торопитесь. В целом вы здоровы. Пока. Однако, я честно предупреждаю вас – если не бросите жизнь, которую вы ведете, то умрете. У вас в запасе от силы год, может быть, полтора. Последние два месяца будут... очень болезненными.

Джу вскинулась – ореховая змейка, готовая к прыжку.

— На что вы намекаете?!

Врач снисходительно фыркнул.

— Вы неправильно меня поняли, свободная гражданка. Вы псионик?

— Да.

— Пси-эмуляция острых переживаний?

— Да.

— Это медленно разрушает ваш мозг и гипофиз. Случай в моей практике не первый. Думается, и не последний, в этом проклятом Парадизе наживаются на всем. Вам, должно быть, платят неплохие деньги. Но эти деньги не стоят жизни. Поверьте мне, милая девушка, если вам дорога ваша личность, уйдите из бизнеса развлечений. К чему такой, как вы, ковыряться мерзостях, которым набиты мозги ближнего нашего? Иллюзии, даже самые непорочные(если такие вообще есть) – дерьмо. Дерьмо, потому что отнимают у нас реальную жизнь. Вы псионик-сострадалист, признаю, не повезло, признаю – ну так займитесь курами и кроликами, это добрые создания. Полгода в деревне, на свежем воздухе, вернут вам форму. А я – я сделал все, что мог – предупредил вас.

Ошарашенная приговором Джулия расплатилась с доктором теми самыми деньгами, которые заработала в “иллюзионном” салоне Дерека, и пошла прочь, едва не кусая костяшки пальцев. Теперь ей стал понятен меланхолически-жалостливый скепсис Рафа.

Что ж, прощайте “Виртуальные приключения”. Белочка решила, что отважно пустится в новую неизвестность, выждав еще полгода. С тех пор прошло только два месяца — но Джу не могла отделаться от видения о черной коробочке – невидимом, сухо и жестко щелкающем счетчике...

 

***

 

Скрип тормозов, белая, теплая метель пуха за наполовину опущенным стеклом. Калейдоскоп воспоминаний больше не ломается – просто цветные стекляшки кончились, просыпавшись тусклыми камешками между пальцев.

Обходительный Джейк, заложив вираж, останавливает кар у знакомой двери.

— Пока, Джу, старушка.

— Спасибо.

 

Утро после ночи жаркое утро нежно переливалось золотом. Она вышла, хлопнув на прощание дверцей; как всегда, стуча каблучками, взбежала по крутым ступням. В замочной скважине белела крошечная записочка. Джу вытащила туго свернутый пластиковый треугольничек. Странно – только номер уником-связи: 7-777-777. Телефон мирового разума? Или новая работа? Впрочем, терять все равно нечего, а любопытство брало свое. Она рассмеялась.

На следующий день Белочка позвонит по Номеру Неизвестности.

Еще через день состоится ее первая встреча с полковником Хиллорианом.

Двадцатидвухлетний медик неполного статуса, сенс-сострадалист Джулия Симониан без радости и без печали примет место врача секретной экспедиции Департамента Обзора – а что ей, собственно, оставалось делать?

 

Глава IV. Иеремия, Мюф

 

7005 год. Северо-восточные поселения Конфедерации.

 

Длинное, прямое как стрела, шоссе Порт-Калинус—Восток запрудил поток разноцветных каров – трели клаксонов создавали невыносимый шум, но это, казалось, ничуть не мешало седовласому старику в синем льняном балахоне. Старик сидел, поджав ноги, прямо на разделительной полосе и покачивался в такт произносимым про себя словам. Рядом терпеливо слонялся мальчик лет восьми – крепкий густобровый паренек. Дорогу перегораживал развернутый трак шипастой стальной “гусеницы”.

Вертолет дорожной безопасности завис над полосой асфальта, взбивая винтами рукотворный ветер. Вихрь трепал развевающийся балахон проповедника, флажки на антеннах каров, темные волосы мальчишки. Новые машины все прибывали, скопище их блестящих тел сверху напоминало ячеистый панцирь гигантской черепахи.

— Четвертый, четвертый! Как слышишь меня, Либиан? Прием.

— Слышу отлично. Как обстановка, Мисти?

— Все так же. Старый перец крепко заткнул дорогу.

— Я удивляюсь, как его до сих вор не разделали в лепешку водилы.

— Он у них что-то вроде священного вола, Либби. Как бы ни чудил этот Иеремия, ему все сходит с рук.

— Можете сесть поблизости и снять его с трассы?

— Поблизости – никак. Тут и воробью пристроиться негде. Попробую это сделать на... приемлемом расстоянии.

— Как знаешь. Удачи! Конец связи.

Патрульный Мистиан вернул стандарт-уником в сумку-гнездо на поясе. Летчик двуместной патрульной машины повернул к нему полуприкрытое прозрачным забралом лицо и понимающе кивнул. Машина накренившись, заложила крутой вираж.

— Вот туда... Видишь, где упавший менгир, левее, левее... Оп...

Вертолет жестко сел на поле, испещренное проплешинами скошенной люцерны. Патрульный Мистиан пинком ноги выдвину трап, тяжело спрыгнул на землю, поправил кобуру с полицейским парализатором и деловито зашагал туда, где в облаке пыли и переливчатого воя продолжала копиться дорожная пробка.

Водитель крайней с обочины машины, не реагируя на полицейского, сосредоточенно прильнул к уникому. Остроносое сухое лицо напряглось в пристальном внимании, кожа загорелого, с залысинами, черепа пошла от усердия складками. Мистиан вынул собственный коммуникатор и криво усмехнулся – мини-экранчик на всех каналах забивали голубые волны помех. Звук, впрочем, был прекрасный — голос тревожно рокотал надтреснутым барабаном, взвизгивал свирелью, шелестел, шуршал и даже поскрипывал, оставаясь, тем не менее, вполне связной речью. Смысл проповеди не оставлял сомнений в роде занятий оратора:

— Верно говорю я вам – ибо приходит последний час, и призовете вы горы рухнуть и укрыть на вас – но не будет вам прощения, и выйдут реки из берегов! Смрад и пепел будут властвовать над жилищем вашим! Псевдо-медведи придут пожрать останки стад ваших, и жен ваших и младенцев ваших! И падет Селена-прим, и, став черной, закатится Сестра ее. Прольются бурые тучи кровью, черви станут войском и саранча собьется в стаи... Поэтому говорю я вам – покайтесь! Вы, забывшие свою душу ради мертвого железа! Вы, продавшие свою душу Машине! Вы, ходячие мертвецы! Опомнитесь! Разбейте порождения Пустоты – проклятых , железных тварей, или они отнимут ваше место и под солнцем, и оком Разума. Сколь прекрасно идти, попирая стопой зеленую травку, столь омерзительно, теша ленность вашу, забираться в пасть зверя, смердящего, урчащего, крутящего и соблазняющего. Ибо сказано пророком – что входит в брюхо через пасть, то выходит наружу через жерло иное, скверное...

 

— Чертов старый красноречивый хрен – сплюнув, сквозь зубы процедил задетый за живое Мисти.

Он выключил уником. Остановленные “гусеницей” кары создавали вокруг проповедника сплошной непроходимый барьер. Патрульный вспрыгнул на капот машины остроносого, и, перебираясь с крыши на крышу, двинулся в сторону облюбованного новоявленным луддитом2 пятачка шоссе. Мистиан держал направление так, чтобы появиться как раз за спиной мечущего словесные громы проповедника.

Задумку испортил бдительный густобровый паренек. Он осторожно, но решительно подергал деда за рукав и молча указал грязным пальцем в сторону запыхавшегося стража порядка.

Старик перестал покачиваться, встал, и с неожиданным достоинством в каждом движении, повернулся к полицейскому. Лицо Иеремии густо загорело. Светлой кожи не осталось даже в самой глубине резких как шрамы морщин. Глаза прозрачной, пронзительно-прозрачной голубизны смотрели спокойно. Греческий нос старика придавал ему сходство с мифическим прорицателем. Мисти отметил про себя, что дед еще крепок и держит спину удивительно прямо.

 

— Патрульный Мистиан. Ваш жетон, свободный гражданин.

Старик не торопясь открыл сумку на поясе, вынул блестящий квадратик на синтетическом шнурке. Мистиан сунул гладкий жетон в щель полицейского уникома и мизинцем набрал личный код доступа. То, что спустя минуту появилось на экранчике, до самой глубины полицейской души поразило Мистиана. Еще минуту он ошалело перечитывал четыре рубленые строчки, потом козырнув, повернулся и побрел прочь. Уходил он так же, как и пришел – по крышам каров.

Еще через пять минут мягко вертолет оторвался от поля люцерны.

 

— Пятый, пятый! Как слышишь меня, Мисти? Прием!

— Слышу отлично.

— Ну как — взяли вашего “священного вола”?

— Нет.

— Что? Плохо слышно... КАК ЭТО НЕТ?! Какого глюка, сержант Мистиан?!

— Заткнись, Либби. Мы в большой, упитанной заднице.

— Не понял. Что у вас там, происходит, вы, отходы мирового разума?

— Почему ты не сказал мне, что старичком интересуются “глазки”?

— ЧТО?!

— Войди в систему с центрального терминала...

Мистиан слышал, как на том конце хрипло дышит ковыряющийся в информации Либби.

— О, Мировые Яйца...

— Вот и я сказал то же самое.

— Но ведь полчаса назад в его досье по этой части было чисто и пусто как в сортире моей тетушки... и...

— Отбой. Поговорим позже.

Полицейский выразительно поглядел на напрягшегося пилота – тот в смущении отвернулся. Мистиан откинулся в кресле и еще раз прокрутил в уме четыре пресловутые строчки, ранившие его представления о возможном и невероятном.

 

“Иеремия Фалиан, 71 год, полноправный гражданин Каленусии. Доступ к информации закрыт. Полная физическая неприкосновенность – запрещение активных пресекающих контактов без санкции Департамента Обзора.”

 

Вертолет шел низко, отбрасывая на поле люцерны стремительную, распластанную тень. Успокоившийся было сержант Мисти сочинял в уме шедевр казуистической отчетности – победный рапорт о собственной неудаче. И тут неспешный ум стража порядка отметил нечто, едва не раздавившее последний бастион полицейского здравомыслия.

 

...Иеремия, вещая через стандарт-уникомы для сотен потрясенных владельцев каров, вещая пронзительно, гневно и по-своему убедительно, сам уникома НЕ ИМЕЛ!

 

***

 

Мальчишка помог деду закончил сворачивать “гусеницу”, они задвинули тяжелый скаток в придорожные кусты и забросали сухой травой – получилось неплохо. За спиной медленно, взвизгивая гудками, рассасывалась “пробка”. Кары тыкались как слепые котята, пытаясь побыстрее вырваться на волю, но это только увеличивало общую сумятицу.

— Мюф, не отставай.

Иеремия, не оглядываясь на внука, уходил через поле широким, размашистым шагом. Трасса, мертвая аура перегретого асфальта и железа, вскоре остались далеко позади. Стерня колола ноги сквозь веревочные сандалии. В кристальной пустоте кобальтового, без единого облачка, неба журчала монотонная песенка остроклюва.

— Не отставай, Мюф.

Они еще прибавили шагу, неся в душе радостное единство

праведных заговорщиков. Ветерок мешал запахи земли, скошенной, подсыхающей травы, коров и доброго, домашнего дыма. Поле сжатой люцерны кончилось, уступив место пологому склону холма, зарослям колючего кустарника. В ложбине меж двух пригорков поблескивало серебряное крошечное озеро. Над зелеными, кожистыми листьями, над водой, вилась стая мелких мошек. Старик устал. Мюф догнал деда и теперь шел, держась за край синего балахона. Вид с вершины ближнего холма открывался потрясающий. Чаша горизонта прогнулась под тяжестью неба. Ее края слегка голубели легкой дымкой. До самых краев чашу наполняли бледно-палевые квадратики полей, терракотовые стены домов, витые нитки ручьев и речушек, плотные клочки яркой, сочной зелени. Мюф остановился на секунду, переводя дух.

Чуть пониже холма, на широкой, ровной площадке, стоял их дом – стандартная постройка, возведенная по излюбленному крестьянами Каленусии образцу: сильно скошенная крыша с мансардой, веранда, стриженные кусты, решетчатый заборчик мешал скоту обгладывать зелень. Не было только одного – гаража. Вместо гаража на чистом заднем дворике пристроилась конюшня. Как раз сейчас в распахнутую дверь высовывалась любопытствующая морда рослого пони. Из-за сарайчика появилась миловидная женщина лет тридцати, с ведром. Ее волосы были по-фермерски убраны в три косы. Фермерша поставила посудину с молоком на землю и смотрела в сторону холмов, приставив ладонь “козырьком” к изогнутым правильными дугами бровям.

— Привет, мама!

— Привет, Мюф. Здравствуйте, отец. Вы сегодня вернулись рано.

— Не рано, Минна, а в самый раз. У нас гости.

Старик не спрашивал – утверждал. Женщина смущенно потупилась и убрала завиток со щеки.

— Да. К вам пришли, отец.

Старик сверкнул прозрачно-голубыми глазами.

— Ты проводила их в дом?

— Да, все как вы говорили.

Старик удовлетворенно кивнул.

— Ты поступила правильно, послушавшись меня. А теперь – иди. Иди, отдохни. Можешь сходить к соседке – Кристи давно ждет тебя

Минна Фалиан замешкалась, в жестах, походке, движениях рук скользила неуверенность. Она аккуратно сняла фартук, сложила в несколько раз замызганное полотно, долго разглаживала ладонями, поискала взглядом, куда положить, не нашла – и пристроила прямо на траву.

— Мюф. Я хочу забрать с собой Мюфа.

— Он останется. Я знаю. Так надо, не бойся.

Женщина медленно, нехотя повернулась.

— Минна!

— Что?

— Что бы ни случилось — не бойся ничего. Дай, я поцелую тебя. Вот так. А теперь иди.

Иеремия повернул к дому. Распахнутую настежь дверь перегораживала мелкая, тщательно подогнанная по размеру сетка от мух. Большую часть прохладной комнаты с низким, почерневшим потоком занимал деревянный стол. На табурете, спиной к стене, лицом ко входу примостился человек средних лет в полувоенной куртке без эмблем – такие вещи любят носить каленусийские отставники. Худое, жесткое лицо пришельца не улыбалось. Он поднялся навстречу Иеремии и первый протянул ему руку.

— Полковник Хиллориан. Вы знали, что я приеду?

Иеремия с достоинством кивнул.

— Мировой Разум предупредил меня.

Полковник сравнил облик Иеремии с голографическим изображением из архивов Департамента – оживший Фалиан располагал. Против расхожего обыкновения религиозных вожаков, вождь нью-луддитов не носил длинные патлы, как бы намекающие на избранность и страдания обладателя. Загорелую кожу головы покрывал короткий ежик седых волос, клиновидная серебряно-седая борода коротко подстрижена, усы выбриты совсем. Хиллориан поискал в лице старика тот трудноопределимый, но легко замечаемый оттенок беспокойного ханжества, который свойственен профессиональным сектантам, поискал – и не нашел. Иеремия был спокоен как скала, бирюзовые глаза под сморщенными старческими веками смотрели твердо и умно. Хитринка в облике Фалиана, определенно, присутствовала, но скорее житейского толка – за фигурой пророка не маячил чертенок обмана.

— Тогда Мировой Разум сообщил вам, зачем я пришел?

Иеремия принял вызов с завидным хладнокровием.

— Однако же, я не стану мешать вам выполнить задуманное, Наблюдатель. Не в моих правилах мешать живому существу следовать собственной сущности. Вы пришли сказать нечто – говорите. Попытайтесь убедить меня, раз вас толкает к этому внутреннее побуждение.

Хиллориан посмотрел в бирюзовые, умные глаза – спокойствие Иеремии завораживало. В воздухе комнаты пахло сушеной мятой, мягко гудел залетевший в полумрак дома псевдо-шмель. В самом воздухе, казалось, ласково разлился надежный покой – то, чего годами не хватало полковнику. Хиллориан заколебался, жестко преодолевая нестерпимое, невесть откуда взявшееся искушение без обиняков выложить все старику.

— Я не стану скрывать, ваша деструктивная деятельность смущает власти Каленусии. Я не понимаю вас, Фалиан – во многом, хотя и не во всем. Вы знаете — ваши способности позволяют вам это – при мне нет ничего: ни записывающей аппаратуры, ни оружия. Скажите честно, как уважаемый мною человек – чего вы надеетесь этим добиться? Вернуть общество в каменный век? — но вы сами знаете, и знаете прекрасно, что это невозможно. Прославиться? — но вы до сих пор отвергали самые заманчивые предложения масс-медиа. Хотите власти? Она до сих пор ограничена кучкой таких же фанатиков, как и вы сам, Иеремия. Чего же вы хотите, Фалиан?

 

Старик размышлял не более полуминуты.

— Вы сын Мирового Разума, как все люди. Прислушайтесь – разве ответ не очевиден?

Хиллориан сокрушенно покачал головой.

— Для меня – совсем и совершенно не очевиден.

— Хотите его получить?

Полковник насторожился – что это? Приглашение посетить внутреннее собрание секты? Очень похоже. К делу об Аномалии такой визит прямого отношения не имел, однако для “глазка”

предложение звучало любопытно. Креатуры явно открывались, соблазнительно маня двусмысленностью перспектив — слишком замкнутыми казались до сих пор луддиты.

Хиллориан улыбнулся, принудительно смягчив выражение жесткого лица.

— Конечно. Такие, как я, любят ответы.

— Вы его получите. Если дождетесь утра здесь.

Полковник прикинул – время позволяло.

— Охотно.

Иеремия оглянулся на силуэт, мелькнувший за москитной сеткой.

— Минна! Ты не ушла, как я велел?

Силуэт смущенно отстранился за косяк.

— Раз ты здесь – принеси гостю обед.

Хиллориан незаметно проследил за лицом женщины, вошедшей с полным блюдом маленьких, четырехугольных пирожков. В глазах крестьянки блестел вызов, смешанный, однако, с тщательно, но не очень удачно скрываемым страхом.

— Благодарю вас, свободная гражданка.

Женщина, не ответив, выскользнула за дверь.

— Это ваша дочь?

— Сноха.

Полковник сделал вид, что его вопрос не был чистой формальностью, Иеремия сделал вид, что не понял уклончивой природы полковничьей вежливости (родственные связи Фалиана в Департаменте знали назубок).

— Сын погиб три года назад в автокатастрофе.

— Соболезную. Это стало причиной ваших действий?

— Нет. Не ищите легких ответов. Дождитесь вечера.

Хиллориан надкусил крошечный пирожок. Начинка пахла вишней.

— Надеюсь, вы меня не разочаруете.

Иеремия серьезно покачал головой, вставая.

— Ожидающему да воздастся.

Светило медленно ползло от зенита к закату. Хиллориан съел вишневые пирожки и теперь ждал, рассматривая щели потолка, наивную кружевную вязь самодельных салфеток на подоконниках и примитивно-талантливую роспись стен цвета блеклой терракоты. За окном царственно прохаживались здоровенные рыжие куры с мясистыми, лениво обвисшими гребнями. На дворе удлинялись синие тени. Минна несколько раз прошла по двору, тревожно гремя ведром, Мюф, посвистывая, заглядывал в комнаты – полковник чувствовал на своем виске пристально-любопытный взгляд мальчишки.

Наконец, солнце коснулось верхушки холма...

 

Они осторожно уходили в прохладную темноту летнего вечера – полковник, Мюф и старик. Тропинка ложилась под ноги мелким песком, огибая возвышенность. Трухлявый мостик без перил, переброшенный через мелкий ручей, угрожающе затрещал под ногами. Хиллориан невидимо улыбнулся в темноте — еще не хватало стоймя рухнуть в пропахшую головастиками, тинистую воду. Пели цикады. Густо кудрявились кусты – верхняя сторона листьев кожисто-зеленая, нижняя – нежная, серебряно-ворсистая. Серебряная сторона листьев мерцала в полутьме. Вечерние сумерки сгущались, в зарослях что-то безобидно возилось, пискнул и ускользнул унося из-под ног длинное тело, приземистый, проворный зверек. В траве зажглись бледно-зеленые огоньки светляков.

Тропинка обогнула непролазные заросли и закончилась круглым, низким лазом в стене зелени – дыркой меж раздвинутых и прижатых колышками ветвей.

Иеремия вошел первым, следом шмыгнул Мюф, Наблюдатель пригнулся и, защищая руками глаза и ушные раковины, осторожно протиснулся между колючих сучков. За лазом обнаружилась круглая поляна, устланная тонкой травкой, окружали сплошные зелено-серебряные стены листвы. Потолком своеобразной комнате служило звездное небо. Посередине чернел круг от костра, очищенные от коры, отполированные прикосновениями стволы деревьев лежали на земле, создавая вокруг костровище своеобразный амфитеатр. На бревнах присели местные уроженцы – мужчины в одежде каленусийских фермеров, четыре девушки, одна из них – с круглым, пестрым как яичко перепелки личиком – приветливо улыбнулась Хиллориану. Потом, хихикнув, прошептала что-то на ухо подруге. Троица вновь прибывших устроилась на гладком, как темное стекло бревне, возле самого костровища. Между тем, собрание исправно пополнялось – сквозь колючий лаз один за другим проникали крестьянки, подростки, кто-то из детей притащил толстого кота плоскомордого, с сердитыми косыми глазами. Участники собрания приглушенно переговаривались, как будто их подавляло холодно-прекрасное скопище звезд. Места на бревнах заполнялись, скоро стало довольно тесно, кучка опоздавших пристроилась прямо на траве, подстелив огромный пустой бумажный мешок.

Тем временем стемнело совершенно. Край неба, видимый над верхушками колючих зарослей, больше не светился лилово-пурпурным. Сонмы светляков в траве не без успеха соперничали со звездами. Кто-то, щелкая зажигалкой, с трудом подпалил дрова – заколыхались, разгоняя темноту, оранжевые блики. Засмеялась укрытая в кустах ночная птица. Собрание походило на слишком задумчивый ночной пикник без провизии.

Хиллориан повернулся к Иеремии.

— Как это будет выглядеть — что я должен делать?

— Ничего, ждите. Ищущий найдет.

Полковник задумался, рассматривая багрово-горячие, медленно оседающие угли. Глаза слипались – наблюдателя всерьез клонило в сон, однако, жесткое бревно не позволяло расслабиться. Огонь пылала вовсю – столб искр уходил в ночь, таял в мирной, темно-лиловой ночи. Пахло мятой, медоносами, белые зонтики неизвестных цветов белели в темноте. Хиллориан вспомнил войну Ахара. Там, южнее и еще восточнее, на более сухих землях, по ночам пахло пылью, полынью — и гарью пожаров. В какой-то момент полковнику показалось, что он снова чувствует резкий запах. Видение тут же исчезло. Но что-то изменилось. Ему показалось – реальность бытия всколыхнулась, исказившись. Поляну, костер, людей и животный как бы заволокло дымкой. Дымка, сродни туману, уплотнялся все сильнее. Звуки таяли и глохли в густом бесцветном мареве. Слух отказал первым. Зрение – потом. Хиллориан почувствовал иррациональный страх – его тело продолжает сидеть на отполированном до блеске бревне, рядом с неподвижным как скала Иеремией, и тем не менее, полковник знал, что находился в совершенно другом месте. Способность видеть возвращалась медленно. Сквозь черноту пробилось лучистое пятно. Расплывчатое мерцание обрело резкость и превратилось в желтый свет фонаря. Луч прорезал темноту. Тонко звенели капли воды. Зрительная перспектива сужала скупо освещенный коридор до неясного черного пятна в отдалении. Пятно выхватило грязно-серый свод, стену в причудливых узорах плесени, тускло блестевшие рельсы. Полковник сделал шаг, другой. Под ногами чавкала грязь. Где-то в стороне метнулось неровное эхо – слишком неровное, другое. Это шаги чужака, понял полковник. Он мгновенно погасил фонарь, осторожно сделал шаг назад, два шага в сторону и прислонился к стене. Во тьме осторожно переступили, потом раздался сухой щелчок – и вспыхнул горизонтальный столб света – незнакомец зажег свой фонарь. Полковник не торопясь снял с предохранителя пистолет, хладнокровно прикидывая момент выстрела. Свет приближался, хищной лапой шаря по стенам. “Как только луч продвинется еще на стандарт-метр, я открою огонь”. Хиллориан поднял твердую руку, ощущая надежную тяжесть оружия. Луч дернулся вперед. Полковник выстрелил.

...Уже спустив курок он понял – и это понимание пронзило его, наполнив

ужасом и восторгом узнавания. В том месте, где конус света сходился в одну, пронзительно светящуюся точку, там, где должен был находиться фонарь, зажатый в руке незнакомца, там, в эпицентре противостоящей ему злой воли, так вот – там не было ничего.

 

Конус света свободно висел в воздухе, упираясь в пустоту...

 

***

 

Хиллориан почувствовал на своей щеке теплое прикосновение. Солнечный зайчик скользнул по опущенному веку.

Полковник сел, протирая глаза. Он лежал на росистой траве, рубашка промокла насквозь и липла к спине. Безобидно чернел прогоревший круг костра.

— Эй, есть тут кто?

Долговязый, величественный Иеремия появился невесть откуда. Старик казался хорошо отдохнувшим. Высокие сапоги по щиколотку намокли от росы.

— С вами все в порядке?

— Пожалуй. Кстати – ай-ай-ай. Вас следовало бы привлечь за незаконное распространение галлюциногенов. Что вы бросали вчера в костер, Фалиан?

Иеремия озабоченно покачал головой.

— Ничего не бросал. Яркие были видения?

— В достаточной мере. Кстати, по поводу ответа – я вам не верю.

— Я не лгу. То, что вы видели – это предупреждение. Возможно, будущее. Может быть, будущее, которому не суждено наступить. Все зависит от ваших поступков, Хиллориан. Разум Мира лишь предупреждает нас, оставляя нетронутой свободу воли.

Полковник скептически улыбнулся.

— Посмотрим. Вы знаете, что я видел?

— Нет. Все видят разное. Но только на этом месте, только ночью, и то не всегда. Вам повезло.

— Как знать. Процессы можно рассматривать и так и эдак.

Полковник ловко поднялся, отряхнул росу, хрустко потянулся.

— А что же Мировой разум сказал вам – вам, Фалиан?

— Что я могу принять ваше предложение.

— Я вам что-то предлагал? — делано удивился наблюдатель.

— Я поеду с вами в горы. Должно быть, это мой путь.

Хиллориан постарался ничем не выдать удивления. Возможно, старичок не так уж прост, и в луддитской ереси что-то есть – по крайней мере, сильные ментальные способности у проповедника налицо. Или он читает мысли? Хиллориан поежился. Такого в досье Иеремии не значилось.

Они вместе возвращались по мокрой траве, в беспокойном сиянии утра – наблюдатель и старик. По дороге к ним пристроился беззаботный Мюф.

 

Начало было положено, креатуры собраны. Осталось расставить фигурки на шахматной доске.

 

Глава V. Готовятся.

 

Каленусия, сектор западного побережья, Порт-Калинус, штаб-квартира Департамента Обзора.

 

Алекс Дезет внимательно осмотрел комнату, в которую попал. Круглое помещение почти полностью занимал белый, тоже круглый, пустой стол и пять пластиковых кресел. Ровный, неяркий свет испускал прозрачный потолок, окон не было – их заменяли большие уником-экраны. Сейчас экраны не светились, их матовая, безмятежная поверхность оставалась тусклой.

Вокруг стола, если считать слева направо, сидели – сам полковник Хиллориан (никаких эмоции на физиономии “глазка”), девушка лет двадцати четырех (ореховые, добрые глаза и затаенное упрямство), загорелый старик с коротко подстриженной седой бородой (старый перец фермерской породы) и густобровый паренек лет восьми.

Стриж сел, скрестил руки на груди, откинулся на спинку кресла, прислушиваясь к мягкому гудению невидимого кондиционера.

Хиллориан бесцельно передвинул бумаги – этот жест выдал нервное напряжение наблюдателя.

— Начнем без лишних предисловий, свободные граждане.

(Стрижа позабавило обращение).

— Итак, начнем без предисловий. Представляю участников группы. Александер Дезет – специалист по безопасности или по проникновению в охраняемые объекты – как угодно, в зависимости от обстоятельств. Человек с пси-нулем.

Стриж вежливо кивнул собранию. Старик насупился и подозрительно оглядел иллирианца. Девушка окаменела лицом. Деревенский отрок остался равнодушным – Дезет подметил, что мальчишка сделал шарик из липкой жевательной смолы и сейчас пытается незаметно пристроить “подарочек” под крышку стерильно-чистого стола.

Наблюдатель продолжал как ни в чем ни бывало.

— Джулия Симониан – псионик-сострадалист, врач экспедиции.

Мальчишка перестал катать под столом липкий шар и уставился на девушку. Выждав, когда полковник отвлечется, скорчил ей обезьянью рожицу и тут же с невинным видом продолжил свое занятие.

— ...Иеремия Фалиан – э... специалист по сенс-управлению техническими объектами. Нейтрализатор технических устройств, можно сказать и так...

Старик хранил величественное спокойствие, не реагируя никак.

— И, наконец, Мюф Фалиан – сопровождающее лицо.

Мальчишка мазнул по Стрижу бирюзово-прозрачным, таким же, как у старика, взглядом и приосанился.

— Я сам в представлении не нуждаюсь – не без угрюмого юмора закончил полковник.

— Итак, перед нами стоит задача, о важности которой сказано все – я не хочу повторяться. Группа должна добраться до гор Янга... Слайд, пожалуйста.

По мановению невидимого оператора экраны ожили и Стриж увидел многократно воспроизведенную в каленусийских рекламный проспектах панораму: далекие льдистые вершины, тонкий пик Игольчатой горы на фоне лазурного неба, сверкание солнца на ледниковых пятнах, ниже – скалистые горы, переходящие в каменистый пастбищный хребет, испещренный пятнами травы, далее, на переднем плане — лесистые пологие холмы. Панорама впечатляла – красивая картинка величественного и одновременно игрушечно-яркого мира.

— Доставку группы на место Департамент Обзора берет на себя. Вас высадят вот здесь...

Хищный треугольник светового указателя метнулся вдоль панорамы, мгновенно поплывшей и превратившейся в карту.

— ...предупреждаю возможные вопросы – ближе нельзя. Границы аномальной области проходят всего в двухстах метрах от точки приземления. После высадки группе предстоит преодолеть пятидесятикилометровый участок пути пешком. Карты (неэлектронные) будут выданы каждому участнику экспедиции. Путь не слишком сложный, там есть тропа. Правда, ею давно не пользовались...

По карте на экране споро прокладывая путь побежала юркая стрелка.

— У меня вопрос к вам, полковник.

Хиллориан, прерванный на полуслове, недовольно воззрился на Стрижа.

— У вас есть хорошие изображения с гор Янга?

— Аэрофотосъемка – конечно.

— Как ее сделали – учитывая обстоятельства?

— C планера. На борт приняли только относительно примитивную оптику. Результат обработан и восстановлен Системой.

— Тогда почему...

Хиллориан поморщился.

— Мы не можем забросить группу воздухом. Летчик той машины и его оператор погибли при неясных обстоятельствах. Собственно, результат, который вы сейчас увидите, выкопан из-под обломков.

Экраны снова ожили, явив удивительной красоты и странности панораму.

То ли долина, то ли каньон. Огромная воронка перевернутым конусом уходила в недра скалистого хребта. По краям воронки отчетливо просматривались ярусы – карнизы из окаменевшей глины, усеянные обломками. Кое-где камень откосов оплетало подобие технических конструкций – ажурные, острых форм каркасы из матового металла или пластика. В постройках чувствовалась некая странность – Стриж понял – они не имели смысла. По крайней мере, смысла, понятного человеку. Несимметричные, болезненные изломы ажурных вышек наводили на мысли о разрушении. Кукольный блеск изображения указывал на сайбер-реконструкцию макета.

— Объект назвали Воронка Оркуса.

— Эта реконструкция – все, что есть?

— Более чем. Остальное поймете на месте. Итак, наша задача – достичь объекта. Осмотреться. Сделать предварительную картографическую съемку местности, специалист имеется – это я сам. Главное – проверить объект на наличие подземных сооружений. И – наблюдать. Каждая странность, ментальная, психическая, интуитивная, физическая и фактическая аномалия подлежит фиксации. Заносить ее описание будете на диктофон, по возможности копию на бумагу – поменьше электронных устройств. Остальное – на месте и по обстоятельствам. Еще вопросы будут?

Девушка-псионик подняла голову.

— Медицинское оборудование...

— Никакой электроники. Все, что допустимо по обстоятельствам, вам предоставят. Антибиотики, обезболивающее, перевязочный материал. Но никакой сложной диагностирующей и лечебной техники. В конце концов, для того мы и приняли в экспедицию сострадалиста – в случае чего используйте ваши способности... У вас, Фалиан, вопросу будут?

Старик, похожий на фермера, коротко ответил:

— Нет.

— Тогда – конец брифинга. Время отправления вам сообщат дополнительно. Извините – до момента отправки мы вынуждены ограничить ваши контакты. Помещение и все, что пожелаете в разумных пределах, вам всем предоставят в стенах штаб-квартиры.

(То есть меня лично сейчас же засунут в камеру – подумал Стриж).

Хиллориан на выходе взял его под руку – то ли приятельский жест, то ли попытка вежливого сопровождения арестанта. Дезет повернулся к полковнику.

— У меня есть к вам пара вопросов – с глазу на глаз.

Хиллориан кивнул и остановился, выжидая, пока остальные покинут комнату.

— И?

— Это что – попытка самоубийства новым способом?

— Откуда этакий пессимизм?

— Состав группы у вас интересный. Девушка небоеспособна. Может быть, я шовинист, но дойди там дело до настоящей акции, она – смертница на сто процентов. Старый хрен-фермер с каленусийского востока был хорош, но только лет двадцать назад. Таких, как он, только помоложе, я частенько держал на прицеле. Попасть в них удавалось не всегда. Но сейчас из деда сыплется песок. Зачем мальчишка – я не понял совсем. Ваша акция – полный бред. Или вы мне лжете.

— Это не обычная акция. С чего вы взяли, что дело там дойдет до стрельбы или, тем более, рукопашной? С кем? Каньон пуст уже несколько лет – оттуда все разумные разбежались. Эти люди, Стриж, лучшие – в своем роде, но лучшие в Каленусии, да и в Иллире тоже, не сомневайтесь. Девочка – сенс шестой категории. Она легко читает эмоции безо всяких приспособлений, а в пиковые моменты формы – мысли.

Стриж тихо присвистнул.

— Впрочем, вас, нулевика, и ей не прочесть... Так что не смущайтесь. Кстати, вы в Форт-Харай листали газеты?

— Очень мало.

— Значит, не в курсе. Старик, которого вы видели, глушит моторы стандарт-каров ментальным усилием и делает пси-наводку на уником-передачи, причем, наводку, оформленную в слова. И снова — безо всяких приспособлений. Таких людей больше нет, Дезет. Найти псиоников подобного уровня, но еще и с полевой подготовкой нам не удалось – и никому не удалось бы. Впрочем, ваш опыт с лихвой заменит все, чего не хватает этим креатурам.

— А мальчишка зачем?

— Ни зачем. Старик фанатично верит, что внук – его резонатор для связи с пресловутым Мировым Разумом. На самом деле, паренек – полная бездарь в сенсорике. Я не смог убедить Иеремию оставить мальчишку дома. Впрочем, за парня отвечает только Фалиан – если хотите, это балласт, но не ваш. Вы можете просто не принимать его во внимание.

— Даже в случае... физической опасности для группы?

— Даже в случае. Ни с вас, ни с меня никто не спрашивает за целостность “сопровождающей персоны”. Считайте, что его попросту нет.

По замкнутому лицу Дезета невозможно было определить, как он воспринял эту новость.

— Я увижу дочь последний раз?

— Нет, теперь все. Только когда вернетесь.

Я могу выйти в город?

— Вы рехнулись – нет, конечно.

— Мне не нравится это дело. Я не люблю чрезмерные странности.

— Придется полюбить.

— Я не управляю своими предчувствиями, зато они меня не обманывают.

— Не хотите, как хотите. Если вы отказываетесь, Алекс, тогда собирайте вещи и готовьтесь предстать пред светлы очи принцепса Иллиры – мы вас в два счета экстрадируем на неласковую родину. Хотите?

— Нет.

— Тогда не дергайтесь напоказ.

— Ладно, я приму это к сведению. До встречи в огне, полковник.

— До встречи. И, давайте, без обид. Удачи вам, Алекс... Охрана, проводите гостя.

 

Стриж не стал возражать, только отметил про себя неоформленную возможность нового оборота событий – сумей он полно оценить точность собственного предвидения, быть может, судьба иллирианца обернулась бы по-другому. А пока – фигуры расставлены, цель ясна, очертания креатур утратили туманную неопределенность – дело за игрой.

 

***

 

Величественно-неподвижный Иеремия спал, вытянув ноги на низком кожаном диванчике. Претенциозный модерн-диванчик, раскрашенный “под зебру”, просел под тяжестью каленусийского фермера. Плохо отрегулированный односторонний уником-экран бестолково мерцал. На экране суетились двоящиеся мультяшные фигурки: медвежонок и черепаха в очках отбивалась от желто-черных, цвета иллирианского флага, мартышек.

Мюф чуть приоткрыл дверь и выглянул в щель – третий раз за последние пять часов. Коротко, почти наголо стриженный охранник вежливо топтался почти у самого входа. Серая туника униформы “глазков” в искусственном свете отдавала зеленью.

— Не выглядывай, парень. Тебе нельзя здесь находиться.

— Уник сломался.

— Я вызову техника. А ты – ну-ка закрой дверь, живо.

Пришлось вернуться к уникому. На экране стрельба шла нешуточная – в ход пошла машина, пуляющая подручным материалом. Воздух резали снаряды слив, сочно взрывались бомбы помидоров. Овощное пюре щедро пятнало своих и чужих.

Мюф прибавил звука – Иеремия спал как ни в чем ни бывало – и снова приоткрыл дверь – всего на два пальца. Стриженый охранник отошел в сторону и сосредоточенно говорил в портативный стандарт-уником, прислонившись к стене почти у самого поворота. Лицо стриженого прикрывал корпус аппарата. Мюф выждал немного, незамеченным юркнул в противоположную сторону, повернул за угол и деловито двинулся вдоль кафельной стены. Возле широких раздвижных дверей из толстого непрозрачного стекла пристроилась нелепая разлапистая стойка, увешанная кофейного цвета униформой техников. Мюф подцепил халат поменьше, на ходу натянул его, закатал длинные рукава. Коридор отдавал скучно-сердитой чистотой, наводя на тревожные мысли о зубоврачебном кабинете. Через равные промежутки попадались двери – иногда стеклянные, порой – из толстого металла, к таким обычно была пристроена коробочка с прорезью для электронного жетона. Мюф для интереса врезал пару раз кулаком по грузно-глухой створке. Металл уныло загудел, однако наружу не выглянул никто. Длинные плафоны на потолке излучали мертвенно-бледный свет – эманации скуки смешались с воздухом цитадели. Поодаль свистнула в пазах раздвижная дверь. Долговязый парень в форме техника озабоченно прошел мимо низкорослого “коллеги”.

Удовлетворенный успехом Мюф проследил за сутуло спешащей прочь спиной и воспользовался незапертой дверью. Он второпях не подумал о товарищах “черепка” – но внутри оказалось безлюдно и спокойно. Помещение немного смахивало на библиотеку. В покинутом приюте “черепков” еще стоял сизый табачный дым. Вдоль стен и поперек вытянутой комнаты располагались стеллажи, сплошь заставленные черными блоками нумерованных сайбер-кассет. Один угол занимал захламленный пластиком и бумагой стол – недопитая чашка жидкого кофе стыла рядом с терминалом. В другом углу громоздился могучий сейф. Какой-то шутник нанизал испорченные кассеты на шнурок и протянул через всю комнату подобие праздничной гирлянды.

Мюф воровато огляделся, завернул к терминалу, ткнул пару раз наугад в клавши. Экран разразился бессмысленным фейерверком символов. Иеремия, окажись он рядом, наверняка не одобрил бы технократических упражнений внука, но проповедник в этот час мирно храпел на полосатом диване, под мерный треск сломанного уникома. Свобода вдохновляла. Мальчишка по буквам, одним пальцем набрал на пульте собственное имя:

 

>МЮФ Фалиан

>Приказ не распознан

>ИДИ ТЫ

>Не распознан параметр приказа

 

Запретный и поэтому особо привлекательный терминал, преисполненный технического греха, на поверку разочаровывал. Мюф забрал со стойки полдесятка кассет. Черные призмы мало отличались друг от друга – добротный черный пластик. Он попытался втиснуть пару штук в плоский карман штанов, одна поместилась, вторую пришлось выбросить – ловкий удар ногой отправил ненужный предмет в проволочную корзину с мятой промасленной бумагой и остатками яблочной кожуры.

Фалиана-младшего неудержимо манил оцифрованный сейф. Мюф взялся за стального монстра. 6500 – год основания Порт-Калинуса. Не то. 6993 – год собственного рождения взломщика. Сейф не поддавался. Неподалеку, в гулком чреве коридора печально взвыла сирена тревоги. Мюф спешил, перебирая годы войн с иллирианцами, расстояние до Селены-прим, а то и просто случайные цифры. Пару раз ему безо всякого основания показалось, что сейф немного подался.

— Стоять. Руки за голову!

Мюф обернулся. Незнакомый военный с жестким лицом целился в него из настоящего карманного излучателя. Мюф встретился взглядом с противником – и первый раз в жизни испугался по-настоящему. Зеленовато-бледное в искусственном свете лицо наблюдателя избороздили резкие складки – две глубокие борозды прочертили лоб не вдоль, не попрек, а наискось — глубокий бескровный порез. Узкие сухие губы под аккуратными выцветшими усиками тоже кривились. Но самое худшее – глаза. Глаза у владельца излучателя были прозрачные, белесые и холодные, словно окна в пустую, до блеска вымытую кафельную комнату, в которой, однако, только что творили нечто нехорошее.

К стене.

Мюф выполнил приказ, едва сдерживая слезы ужаса.

— Имя?

— Мюф Фалиан.

— ...Этот парень – мой подопечный, Доктор. Из проекта Хиллориана...

За спиной усатого появился смущенный охранник в серой униформе. Доктор и не подумал отвести от Фалиана-младшего ствол.

— Тогда какая холера принесла его сюда?

— Это мальчишка. Он сбежал погулять.

— Я доложу о вашем раздолбайстве, Кравич. Сдается, наша встреча не последняя.

— Вы мне угрожаете? Я не вашего ведомства, Док.

— Предупреждаю, Кравич. Предупреждаю и обещаю.

Мюф физически почувствовал липкий страх охранника, его нарастающую панику. Стриженый парень, однако, быстро овладел собою.

— Ладно. Разберемся. Сейчас я должен забрать его и водворить на место – в бокс.

Белесоглазый помедлил, по-видимому, получая от ситуации острое удовольствие.

— У меня приказ Хиллориана – чересчур поспешно добавил страж.

Доктор еще помедлил, мазнул по Мюфу пустым брезгливым взглядом, потом нехотя опустил ствол.

— Ладно. До встречи в другом месте, Кравич.

Стриженый сухо, спокойно кивнул.

— Был рад пообщаться. Прощайте, Доктор.

Охранник цепко ухватил Фалиана-младшего за шиворот, одним движением вытряхнул из краденого халата и выволок мальчишку в коридор. Как только раздвижная дверь отделила их от усатого, конвоир-спаситель молча, яростно, вразмах влепил Мюфу крепкую пощечину. Герой принял награду без возражений.

 

...Сломанный уником в комнате все так же беспокойно мерцал. Мультяшный медвежонок исчез, мартышки разбежались, цветные полосы помех исказили и смяли безмолвную картинку. Тихо гудела лампа. Иеремия спал, но теперь он дышал совершенно беззвучно...

 

***

 

Белочка еще раз перебрала свое хозяйство, аккуратно разложив содержимое контейнеров на широком, удобном столе. В старой жизни, оставленной среди белоснежных портиков Параду, подобный врачебный примитив, без сомнения, вызвал бы растерянную улыбку Диззи, высокомерный сарказм Птеродактиля, или вежливое недоумение Авеля. Никаких детекторов, электронных зондов. Медицинского сайбер-советника в набор тоже не включили. Хирургические инструменты, правда, оказались высококлассными. Зато к ним прилагался устаревший стерилизатор – обычная стальная коробка для кипячения. Компактно уложенный перевязочный материал. Гели для быстрого заживления ран. В аккуратных гнездах контейнера набор одноразовых шприц-тюбиков – сразу с ампулами. Отдельно антибиотики, отдельно противошоковое. Обязательные стимуляторы, но не из самых сильных. Предосторожность не лишняя — Белочка припомнила мимоходом услышанные истории о невероятных странностях, которые проделывала с мощными стимуляторами аномальная зона. Кататония в свете общементальной проблемы была еще не самым плохим исходом. Человек зачастую терял контакт с реальностью, приобретая взамен повышенную предприимчивость. Джу имела общее представление о психических расстройствах, она представила себе гонку по горам за активным и хорошо вооруженным пациентом, с сомнением осмотрела глянцевитые ампулы и убрала их подальше. Потом тщательно упаковала контейнеры, проверила замки, вскрыла капсулу с жидким пластиком и запечатала крышки личной печатью. Печати медленно застывали.

Джу легла на легкомысленный диванчик, раскрашенный под шкуру барса, и уставилась в белый, чистый, без единой трещинки потолок. Медикаменты готовы. Дело за людьми.

Люди ее тревожили. Белочка ослабила пси-барьер, погружаясь в то трепетное состояние, которое предвещает легкий, едва заметный контакт изощренного псионика даже не с личностью или мыслью – лишь с легким абстрактным абрисом сущности другого человека.

...Хиллориан. Хиллориан представлялся ей черным, литым силуэтом. Яркий “свет” за спиной полковника мешал Белочке увидеть его лицо. Возможно, лица и не было совсем. Силуэт властно, без слов позвал ее, указывая куда-то в сторону. Белочка скосила глаза – в серой, туманной пустоте, на высоте чуть более метра висел светящийся конус. Каким-то образом Белочка поняла, что Хиллориан боится призрачного света конуса. Полковник источал тьму. Тяжелый силуэт без слов просил о помощи, одновременно смутно угрожая. Джу отстранилась с досадой, разорванный контакт отозвался болью в висках, жалостью и тонким, на грани слышимости, звоном порванной струны...

...Иеремия пылал мягким, желтым светом. Где-то далеко, за тонкой пленкой струящегося, необжигающего огня шевелилось нечто – комок или скопище, отдельная от Иеремии сущность, связанная с ним, тем не менее, невидимой прочной пуповиной. Белочка потянулась поближе и встретила сопротивление – будто незримая ладонь незлобно, но решительно толкнула ее в грудь. Она потянулась дальше, субстанция заволновалась, исходя рябью, сопротивление усилилось. Белочка нехотя отступила. Ощущение осталось неприятное – как будто упорно подглядываешь в замочную скважину. Комок темнел. Старик оставался светел. Рядом мерцала изумрудно-зеленая тень поменьше.

...Холод. Лед. Сталь. Блестящая, жесткая непроницаемая стена. Сущность Александера Дезета отторгла ее сразу и бесповоротно. Настоящего контакта не получилось. Белочка скользнула вдоль стены, стараясь не касаться к обжигающе-холодной, враждебной поверхности. Единственным видением, которое ей удалось вызвать, оказались ее собственные воспоминания – тот, наполовину неудачный опыт в салоне Виртуальных услуг, во время которого Джу потеряла сознание. Сейчас обморочный мираж вернулся, только более яркий, насыщенный не только красками и тоской, но — неподдельным ужасом. Ветер, слабый запах полыни. Запущенный дворик и выщербленная в центре, потрескавшаяся, забрызганная бурой кровью стена. Джу отшатнулась – видение погасло, в этот момент Белочка наполовину вспомнила, наполовину поняла со страхом, кем был Александер Дезет...

 

Она, не видя, смотрела в белый, чистый, нетронутый потолок. Она не верит Хиллориану. Она боится Дезета. Она идет с ними навстречу неизвестности. Пути назад уже не было. Белочка закусила костяшки пальцев и беззвучно, без слез, “шепотом” заплакала.

 

***

 

Этой ночью Стриж не спал. Он далеко заполночь мерил мягкими шагами комфортабельную камеру специального блока – так делали до него сотни заключенных. Потом опустился на единственный стул и ловил, ловил розовые отблески утра, пробивающиеся через верхнюю щель наклонной, глухой ставни на часто зарешеченном окне. Многочисленные датчики, записывающие каждый вздох иллирианца, не уловили ничего интересного, кроме одного-единственного без конца повторяемого слова на чужом, ненавистном каленусийцам языке. “Spes. Spes”.

Spes – это надежда.

 

***

 

Полковник Хиллориан тоже не спал. Он тщательно осмотрел свою одинокую квартиру в тихом, чистом пригороде Порт-Калинуса. Поискал спрятанные датчики – не нашел. Отключил суетливого домашнего сайбера, опустил и наглухо закрыл шторы. Собрал и долго жег на кухне бумаги. Он лист за листом бросал ненужные слова в настоящий (дорогостоящая прихоть холостяка) дровяной камин. Бумага корчилась, рассыпаясь седым пеплом. Потом, когда тускло-розовый рассвет забрезжил за глухой стеной занавесей, полковник встал и вышел за порог. В замке сухо и прощально щелкнул ключ.

 

Часть Вторая. Горы Янга.

 

Глава VI. Сомнения.

 

Каленусия, сектор западного побережья, день “Z”.

 

Винтокрылые птицы оторвались от квадрата площадки. Свист рассекаемого воздуха закладывал уши. Рокочущая стая взвилась вверх – вертолет с псиониками вела группа прикрытия. Для постороннего взгляда эскорт получался внушительный и ничем не наводящий на мысли о маленькой экспедиции, затерянной в южных горах. Вертолеты уходили по широкой дуге, позади и внизу остался замкнутый вокруг Пирамиды квадрат внутреннего двора Департамента, стрелка мачты c голубым флагом Каленусии. Пестрели темно-красные, ярко-желтые и свинцово-серые крыши Порт-Калинуса. Жирно блестела мутная вода в гавани.

Белочка приникла к окну, наблюдая, впитывая, прощаясь...

Хиллориан ободряюще улыбнулся. Мюф расплющил нос о стекло, следя, как удаляются сверкающие палубы и точки крикливо снующих чаек. Иеремия закрыл глаза, кажется, он читал про себя молитву. Помощник летчика подмигнул товарищу, через плечо указал большим пальцем на старика и украдкой коротко стукнул себе повыше уха. Невыспавшийся Стриж равнодушно чистил ногти подобранной во дворе гладкой щепочкой.

Вертолеты уходили на юг. Город, причудливое скопище стали, камня и стекла, оставался на севере. Побережье тянулось рваной лентой прибоя, машины то удалялись вглубь суши, то приближались к бесконечному пространству густо-синей воды, прочерченному гребням пены. Ветер раскачивал длинные, тяжелые аквамариновые валы. Скалы Мыса Звезд дробили воду в пыль.

Хиллориан склонился к Джу, стараясь перекричать шум.

— Через два часа будем на базе Лора. Там дозаправка.

— А?

— На Лора.

Джу подавилась – это место считалось секретным объектом, не доступным простым смертным.

Стриж слегка заинтересовался.

— Сколько будет промежуточных посадок?

— Одна. Только не надейтесь, что вам удастся сбежать.

— И не собирался. Раз вы мне так не доверяете, какой холеры тащите меня в горы?

Хиллориан засмеялся.

— Так вы же единственный человек с пси-нулем на всей Геонии.

Стриж переварил новость.

— Вы уверены?

— Почти. Если верить архивам, семьдесят лет назад был еще один экземпляр – умер в возрасте двадцати пяти лет в состоянии буйного помешательства.

— Спасибо на добром слове. Это правда?

— Не совсем. На самом деле ценный кадр прибрали к рукам спецслужбы, ложно списав в расход через больничные архивы.

Усталый Стриж оказался обидчивым:

— Порази вас космическая чума, колонель. Вы достали меня своими шутками.

Белочка воспользовалась разговором наблюдателя с иллирианцем и чуть-чуть прощупала разум Дезета. Глухо – как и следовало ожидать. “Настаивать” она не решилась. Стриж, похоже, не заметил манипуляции. Джу присмотрелась к Иеремии. Луддит, против ожидания, нисколько не выдавал отвращения к путешествию в брюхе механической птицы. Вообще, сектант держался на заднем плане, хоть и с достоинством, но отчужденно. Зато Мюф сиял как новенький грош. Белочка заметила на мюфовой щеке роскошный синяк, которого еще вчера не было, но не стала спрашивать о происхождении. Фалиан-младший поманил ее, Джулия пересела так, чтобы лучше слышать мальчишку. Мюф притянул Белочку за руку и прошептал ей в самое ухо:

— У меня что-то есть.

— Что?

— Кассета для сайбера.

Джу прыснула в кулак.

— У тебя же сайбера нет.

Мюф дернул плечом.

— Дед мне не разрешает.

— А ты бы хотел?

— Не знаю. А у тебя он был когда-нибудь?

Белочка вспомнила свою перенасыщенную ментальной техникой жизнь в Параду.

— Конечно. Если хочешь, после того, как мы вернемся из путешествия, я покажу тебе настоящие сайберы — разные. Ты сможешь выбрать, какой понравится.

На румяной физиономии Мюфа отразилась сладкая мука искушаемого праведника.

— Не врешь?

— Нет. Да ты что! Чтобы я сдохла, если вру.

Мюф простодушно принял клятву – очень уж хотелось верить.

— Ладно. Может быть, ты и сносная девчонка. Если не соврешь – расскажу секрет...

Он попытался сформулировать недавнее открытие – люди в сером не одинаковы, и у таинственного, сердитого Хиллориана есть враги одного с ним цвета. Оформить открытие в слова не получилось – в запасе у Мюфа попросту не оказалось нужных понятий. И он добавил на всякий случай:

— Потом.

Джу кивнула, подавив улыбку. Детская тайна младшего Фалиана ее ничуть не интересовала. Зато она сообразила, что приобрела наблюдательного и этим весьма полезного друга. Мюф отвлекся, достал перочинный нож, иголку, моток липкой ленты, палочку, пестрое перышко псевдо-индюка и принялся мастерить самодельный дротик.

Джу, лениво прикрыв ореховые глаза, остро прислушивалась к разговору полковника с иллирианским сардаром. Слова глушил шум, выражения лиц выдавали, пожалуй, нарастающий спор. Задействовать ментальный контроль она так и не решилась.

 

Иеремия в своем углу поднял голову и первый раз цепко и внимательно посмотрел на Белочку...

 

***

На базе Лора их ждали. Багаж доверили охране, оставив в опустевшем брюхе вертолета. Джу отдохнула, справилась, наконец, с тошнотой перелета, в личном отсеке вымыла и высушила волосы. Ужин оказался неплох, жизнь перестала казаться беспросветной чередой неудач. Белочка залезла под одеяло, ментальным приказом включила лампу на стене и открыла единственное оказавшееся под рукою чтение — “Карманный справочник врача”. Полузабытая наука напомнила Птеродактиля, а Птеродактиль – отца. Джулия прикинула, что сказал бы респектабельный доцент Симониан, увидев свою дочку в нынешних обстоятельствах и откровенно опасной компании – результат размышлений доставил ей злорадное удовольствие. Уже засыпая, она поняла, что переиграла-таки отца, изжив старую детскую обиду девочки-неудачницы.

Снов Белочка не помнила. Она проснулась среди ночи с острым чувством тревоги, словно от толчка и несколько минут лежала в темноте, прислушиваясь к шорохам. Кто-то осторожно скребся в дверь. Джу встала, бесшумно, босыми ногами прошла на цыпочках.

— Кто?

— Я.

Испуганный Мюф прерывисто шептал прямо в замочную скважину.

— Можно мне войти?

— Залетай.

Джу поправила пижаму и сердито распахнула дверь.

— Ты чего не спишь, конопатый?

— Я не конопатый, я веснушчатый.

— Иди спать.

— Я хмуриков боюсь.

— Кого?

— Хмуриков. Хмурики приходят из темноты.

— А дедушка? Ты ему сказал?

— Я звал его – он не просыпается.

Джу осторожно прощупала трепещущий разум Мюфа. И отшатнулась – видение получалось жутковатое: серый комок бесформенного ничто наплывал, давил, лишая сил. Фалиан-младший схватил ее за край пижамной курточки, Белочка услышала как часто колотится маленькое сердце.

Опыт псионика подсказывал – за страшным образом нередко кроются банальные причины, а настоящие опасности лучше встречать лицом к лицу.

— Пошли, посмотрим.

Мюф капризно захныкал.

Я боюсь.

— Не бойся, мы потихоньку. Я – псионик. Я знаю, как обмануть хмуриков.

Убежденный крепкими аргументами Мюф слегка успокоился.

— Я видел их в окно.

— Пошли.

Джулия сунула ноги в парусиновые ботинки и, держа за руку настороженного мальчишку, выскользнула в коридор, прикинула, куда могло выходить окно Фалианов. Получалось – на юг. Бегать в пижаме мимо охраны Белочке не хотелось, она прошла вдоль ровного ряда дверей к единственному окну. Со второго этажа приземистого корпуса открывался замечательный вид на вертолетную площадку. Силуэта часового на месте не оказалось. Около машины кто-то возился – густой сумрак мешал Джулии рассмотреть лицо. Белочка ослепительно улыбнулась, демонстрируя безмятежность.

— Это полковник забыл свою зубную щетку.

Все еще испуганный Мюф слегка хрюкнул от смеха.

— У него зубы из пластика. Я сам видел.

Джу небольно дернула довольного сорванца за ухо.

— Не смей больше будить меня по пустякам. Приходи, если узнаешь важное.

— А сайбер?

— Все будет. Мое слово – замок. Мы с тобой как два хороших парня против плохих. Понял?

Мюф принял понятную абстракцию и успокоился. Белочка проводила мальчишку до его отсека, никем не замеченной вернулась к себе. Странность ситуации она осознала постепенно – после того, как в полной тишине неподалеку услышала четкий, резкий, немного приглушенный стук двери. Кто-то из участников экспедиции и впрямь только-только вернулся с ночной прогулки...

 

***

 

Каленусия, Южная равнина, день “Z+1”

 

Утро выдалось ветреное и прохладное. Фиолетовая мгла укрыла южный горизонт. Команду спешно загрузили в вертолеты. Белочка незаметно откинула край брезента. Если ночной незнакомец и покопался в багаже, то никаких видимых следов вмешательства не осталось. Печати на ее собственных контейнерах казались нетронутыми. Мешки полковника, Дезета и Фалиана лежали аккуратно, на тех же местах. Джу с разочарованием опустила брезент на место. Таинственный “хмурик” как дым растаял с первыми лучами.

Мюф доделал свой дротик и теперь пристраивался пометать его, выбрав вместо цели ботинок Стрижа. Дезет украдкой показал нахалу кулак. Фалиан-младший понял намек и перебрался под защиту Белочки. Иеремия казался до странности отрешенным. Полковник нервничал без видимых причин.

Машины взмыли вверх, подняв тучу мелкой пыли. Ветер стих, небо заволокло полупрозрачной дымкой. Вертолеты шли низко, Лора осталась на севере, вельд, растеряв остатки редких рощиц, сменился засушливой равниной без единого клочка древесной растительности. Кочки полумертвых трав казались волдырями, оставленными на земле болезнью. Правее, в отдалении, мелькала бурая спина зверя, опрометью бегущего прочь от вертолетов. Хищные тени машин стлались по земле.

Стриж окликнул Хиллориана.

— Полковник, это оно?

Наблюдатель сухо кивнул. Равнины южнее Лора, почти до самых гор, превратили в пустошь первые поколения переселенцев. Под шкурой больных трав до сих пор незримо светилась зараженная радиацией почва.

Оба собеседника понимали друг друга без слов. Геония бедна на минералы, необходимые для ядерных технологий. Может быть, это обстоятельство спасло потомкам жизнь – после того, как предки с максимальным эффектом истратили привезенный запас.

— Долго еще?

Хиллориан пожал плечами.

— Вам не терпится?

— В некотором роде.

Помощник летчика встревожено обернулся, оторвавшись от стандарт-уникома.

— Вас вызывает Лора, полковник.

Хиллориан вынул из поясной сумки личный уником, переключил его на прием “немого” текста – строчки, невидимые другим, побежали по миниатюрному экрану.

Стриж демонстративно (“не нужны мне ваши тайны — устал”) отвернулся. Наблюдатель еще раз перечитал сообщение, чувствуя, как сердце неровно колотится в ребра. Убрал коммуникатор в сумку, сел поудобнее, вытянув ноги.

— Капитан, далеко до границы “светящейся” территории?

— Если с такой же скоростью – полчаса лету.

— Как только перевалим линию, высадите нас в безопасном месте.

— ?

Хиллориан обернулся к Белочке и Иеремии.

— Произошли изменения, господа. На связь вышла Лора – у них срочные новости. Нет смысла скрывать — граница аномальной зоны, судя по последним измерениям, сместилась. Придется нам высадиться на пустошах – иначе вертолеты эскорта попадут прямиком в радиус пси-воздействия.

— Во сколько лишних стандарт-километров пешком нам это обойдется, полковник?

— Не менее сотни, Алекс.

Стриж тихо присвистнул.

— С этим составом команды...

— Заткнитесь. Я уже сказал вам – другого состава нет и не будет.

Иллирианец только пожал плечами.

Хиллориан чуть нахмурился.

— Что там с замерами радиации, Уил?

Летчик взглянул на индикатор.

— Падает, но очень медленно. Пока нас неплохо экранирует обшивка машины. Но я не хотел бы оказаться за бортом.

— Скоро войдем в пси-зону?

— По грубым оценкам – через пятнадцать минут.

— командуй возвращение всем машинам эскорта. Дальше полетим одни.

Иеремия освободился от крепления безопасности и попытался встать. Белочка заметила, что губы старика беззвучно шевелятся. Немые слова сами сложились в древний, как эта равнина, текст:

 

Не бойся змеи, скользящей во мраке,

Не бойся печали под солнцем,

Не бойся ужаса, идущего среди звезд.

 

— Десять минут до входа в зону...

Радиация?

— Дважды перекрывает предел.

— Тяни, сколько сможешь, капитан.

Летчик вымученно улыбнулся. Лоб с ранними залысинами блестел от пота под короной устройства связи.

— Через десять минут это станет затруднительным, полковник.

— Тяни, Уил, я знаю – ты лучший.

— Даже лучший из лучших не сможет вести машину в Аномале.

— Как только поймешь, что это предел – сажай борт.

— Даже на радиоактивное пятно?

— Да.

 

Неестественно спокойный Стриж обернулся к девушке.

— Советую вам держаться как следует. Посадка обещает быть жесткой.

Мюф присмирел. Веснушки на носу мальчишки поблекли. Белочка заодно затянула потуже и его крепление. Иеремия читал нараспев:

 

Не бойся чудовищ, порожденный полуднем,

Не бойся стрел, пронзающих незримо...

 

Полковник оглянулся через плечо – его лицо пошло красными пятнами.

— Молчать. Да сядьте же, Фалиан! И закрепитесь, холера вас забери – Мировой Разум не помогает тем, кто сам себе не помогает! Дезет, не сидите истуканом – покажите им, как надо.

Летчик пробормотал, не оборачиваясь, голос его внезапно охрип:

— Пять минут до входа в зону... Радиация – полтора.

— Сбрось скорость. Садимся. Опустись пониже, Уил. Еще ниже...

— Мы изжаримся до костей, полковник.

Белочка даже сквозь пси-барьер ощущала, как в разуме пилота мечется ужас.

— Нет, Уил, нас экранирует корпус... Пожалуйста. Спустись. Пониже.

Джу еще чуть-чуть ослабила свой барьер и добавила легкий ментальный толчок к словесным убеждениям Хиллориана. Вертолет опустился – мелькание приблизившихся кустов и травы слилось в единую пеструю сумятицу.

— Три минуты до входа в зону.

Белочка опустила лицо к коленям, прикрыла затылок сцепленными руками.

— Две ми...  ............................................................................... ...............................

...Границу пси-Аномалии она почувствовала как прыжок в кипящий хаос – под сводом черепа взорвалась какофония звуков, рассыпался искрами фейерверк разноцветного холодного огня. Грохот океанского прибоя смешался с пронзительным писком помех, воем ветра, плеском ручья, голосом, поющим в ночи, вкрадчивым шепотом, приходящим из далекого ледяного ничто.

Бесформенная субстанция хаоса бурлила, выбрасывая тонкие паутинки – они тут же опадали, увядая, и сменялись новыми. Кишение нитей опутывало сознание. Со стороны пустого пространства в пляску паутины ворвалась струя огня. Нити съежились, сгорая. Серая поверхность Хаоса сгладилась, потом мягко потекла, обретя цвет – в неопределенного нечто смешались все оттенки спектра.

Под напором образов, звуков и красок пси-барьер прогнулся, истончаясь, как стенка мыльного пузыря. Ощущение не было мучительным – скорее странным и неприятно чужим. Джу напрягла силы, удерживая ментальную перегородку – писк, вой и шепот тут же ослабли, превратившись в едва заметное, на грани слышимого, жужжание. Реальность обрела свои права.

Хаос замолчал.

Полуоглохшая Белочка поняла — обычные звуки тоже исчезли. Катастрофа по-будничному деловито заявила о себе. Остановившиеся винты молчали. В ту же секунду винтокрылая машина беспомощно рухнула вниз. Джу еще успела услышать как пронзительно, по-заячьи, заверещал Мюф...

 

***

 

— Да очнитесь же, колонель... Колонель!

Хиллориан охнул, держась за поясницу. Вместо серой поверхности крыши кабины над ним нависало зеленовато-голубое, в легкой перистой дымке небо. На фоне холодноватого марева нарисовался силуэт озабоченного Стрижа. Иллирианец щурился как от головной боли, левую щеку прочеркнула кровоточащая царапина.

— Подъем, полковник!

Хиллориан вставал медленно, впервые с острой ностальгией ощущая, что сорок три – не самый лучший возраст для полевых акций.

— Что с другими?

— Один труп. Прочее — увидите сами.

Расколовшийся остов невзорвавшейся машины примял жесткую траву, ползучие плети мутировавшего кустарника. Неряшливо грудой лежали извлеченные из отсека вещи. Рядом сквозь потрепанный брезент проступал длинный контур лежащего на земле предмета. Хиллориан откинул край. Пустой взгляд Уила упирался в зенит. Ко лбу прилипла травинка.

— Вы даже не закрыли ему глаза.

— Некогда было.

Полковник с трудом сдержал желание ударить Стрижа. Желание было несправедливым – Дезет сделал все, что мог, глупо требовать от сардара сентиментальности по отношению к мертвому каленусийскому офицеру. Прощай, старый друг – беззвучно пробормотал Хиллориан и осторожно опустил покрывало на холодное лицо Уила.

— Что с радиацией? Вижу, вы не слишком беспокоитесь.

— Мерил. Как раз на пределе допустимого. Если мы за день уйдем с пятна, я скажу – легко отделались. Думаю, успеем. И еще – смотрите – на юге видны горы.

— Что с людьми? Раздайте им дозиметры.

— Уже. Возьмите, кстати, свой.

Полковник сунул коробочку во внутренний карман, огляделся, борясь с волною накатившей тошноты. Пахло разлитым топливом.

— Странно, что мы не взлетели на воздух.

— Пси-зона не любит взрывы.

— Она что – физические законы отменяет?

— Чума ее знает. Кстати, уникомы здесь не работают – проверено.

Бледная до синевы Джулия подошла неслышно. Мальчишка, конопатый, густобровый внук Фалиана, хромал, держась за ее куртку. Иеремия сидел на корточках, придерживая за плечи выжившего помощника Уила. Лейтенанта (имя ускользнуло из памяти Хиллориана) мучительно рвало.

— Вы врач, Симониан, или предмет мебели? Помогите раненым.

Вертолетчик глухо отозвался.

— Я в порядке, полковник, это минутное...

Джу мягко отцепила руки Мюфа от одежды и неуверенно пошла в сторону сваленных вещей – за своим оборудованием. Стриж покачал головой.

— Бросьте яриться, колонель, парень переблевался не от сотрясения, а от страха – Аномалия обостряет деструктивные эмоции.

Полковник мысленно согласился. Придавленные случившимся люди собрались вокруг наблюдателя.

— Симониан – дозу стимулятора каждому. Лейтенант, прикройте тело обломками кабины. Вещи на себя, уходим. Если всем присутствующим дорого будущее — к вечеру мы должны сползти с “пятна”.

Белочка возилась возле багажа. Стриж зашуршал картой.

— Куда двинем?

— Юго-юго запад. Сейчас Аномалия слишком “распухла”. Такого не было никогда. Обычно там чистая территория и горноспасательный пост. Оставим у спасателей лейтенанта, попробуем получить связь...

— На два слова в сторону, колонель.

Хиллориан перешагнул через остро пахнущую лужу топлива. Стриж выглядел чуть менее уверенным, чем обычно.

— Вы в курсе, отчего погиб капитан?

— ?

— На нем ни царапинки.

— Может быть, внутреннее кровоизлияние. Нам сейчас не до вскрытия.

Дезет с сомнением покачал головой.

— Сдается мне – это шутки Аномалии. Нам может понадобиться такая информация.

— Я не отдам приказа пятьдесят километров тащить мертвое тело по жаре.

— Понял, не стану спорить, но я бы на вашем месте имел в виду кое-какие неожиданности.

— Вы не на моем месте, Стриж.

Полковник опять с трудом удержал приступ неестественного озлобления.

— Симониан, где вы? Готовьте стимуляторы для группы.

Вернувшаяся Белочка смотрела широко распахнутыми, остановившимися ореховыми глазами.

— Стимуляторов нет.

— Как нет? Контейнеры разбились?

— Целы. Пломбы срезаны. Кто-то забрал оттуда ампулы.

— Что?!.. Что вы сказали?!..

 

...Кучка людей под белесым небом, у разбитого остова машины. Зной. Страх. Сухая трава. Неизвестность...

 

Глава VII. Преодоление неизвестности.

 

Каленусия, Южная равнина, день “Z+2”

 

Белочка поправила широкую лямку рюкзака, смахнула с бровей непослушную, влажную каштановую прядь. Экспедиция второй день уходила на юго-восток. Крайнее напряжение сил уже отзывалось звоном в ушах, мелкой дрожью в пальцах, ватной слабостью в коленях. Джу с тоской подумала о пропавших стимуляторах, но тут же отогнала предательскую мысль. Во-первых, что упало, то пропало, и жалостью делу не поможешь. Во-вторых, неизвестно, чем мог обернуться такой эксперимент в Аномалии.

Обстоятельства исчезновения ампул интересовали ее в основном с другой точки зрения – таинственный “хмурик” Мюфа стремительно обрастал плотью, обретая злую волю, но все еще сохранял инкогнито. Усталость выпила силы Джу почти до дна, извечный вопрос детектива — “кто” — маячил где-то неподалеку, дразня усталое сознание.

— Привал.

Белочка сбросила мешок и села, привалившись к нему узкой спиной – о все еще слегка радиоактивной почве она старалась не думать. Полковник выглядел изможденным, его приступ ярости прошел бесследно. Вчера Хиллориан едва не устроил заведомо бесполезный повальный обыск на предмет пропавших ампул – в безрассудном гневе наблюдателя было что-то неестественное. Белочка хладным умом отметила этот факт. В принципе, выбор подозреваемых у нее не велик ищи, кому выгодно.

Номер первый – конечно, иллирианец. У Дезета природный пси-ноль. Аномалии он не по зубам, что и показал вчера во все красе – пожалуй, лишь бывший сардар сохранил самообладание у разбитого остова вертолета. Если иллирианец вздумает, удариться бега и вместо Янга отправится, скажем, к восточной границе, без стимуляторов с ним не справится даже полковник. Версия показалась Белочке правдоподобной. Против нее говорило лишь одно – в страшные минуты до и после падения вертолета Дезет не только не пытался навредить экспедиции, но сделал все, что мог, для ее спасения.

Номер второй – Иеремия. Упрямый сектант не нравился Джулии. Как знать — вдруг старик отрицает применение любых средств, которые хотя бы условно можно отнести к наркотикам. Он мог вытащить грешные ампулы и попросту метнуть их в мусорный бачок...

Стоп! А, когда, собственно, пропали препараты? Белочка ощутила восторг понимания – молния догадки высветила темные уголки тайны. Стимуляторы исчезли еще на базе. Она осмотрела печати перед полетом – да. Но не прикасалась к ним. Застывший пластик не оказался ни сломанным, ни раскрошившимся, а исключительно аккуратно, бритвенно тонко, срезанными у самого основания. С двух шагов такое повреждение не заметить.

Кусочки мозаики – “хмурик” Мюфа, темный силуэт ночного визитера на вертолетной площадке, поздний стук двери отсека – все это моментально встало на место. Кто-то из ее спутников той ночью, в Лора, позаботился уничтожить часть ампул.

Это не мог быть Иеремия – Иеремия спал, так сказал честный, верный Мюф.

Это не мог быть Дезет – часовой у вертолета наверняка остановил бы иллирианца.

Неужели – сам полковник?

Но – зачем?

Меж острых лопаточек Джу забегали мурашки. Что она знает о Хиллориане? Ничего не знает. Она поневоле доверила собственную жизнь черному, литому силуэту из видения. Белочка, как все университетские либералы, невысоко ставила мораль Департамента. А ну как Хиллориан даже среди “глазков” окажется исключением в худшую сторону? Впрочем, в настойчивое желание полковника загубить собственный проект верилось все-таки с трудом.

Джу слегка приуныла. Стройная башенка доводов обвалилась от первого толчка. Неуловимый “хмурик” вывернулся и юркнул в потемки тайны.

Иеремия завозился неподалеку – старик вскрыл бритвенно-острым крестьянским ножом пакет с армейским стандарт-обедом и теперь недоверчиво вкушал содержимое. Неясного происхождения серо-бурая масса концентрата вызвала у каленусийского фермера презрительную ухмылку.

Белочка присмотрелась к чеканному, опаленному солнцем профилю луддита. В облике седого фермера проглядывал едва ли ни трибун древности. Порой косный фанатизм Фалиана казался наигранным – Иеремия мог оказаться совсем не прост. А ведь он псионик – и сильный. Вдруг ночной визит Мюфа был частью игры Иеремии Фалиана? Перепуганный сорванец не лгал. Он знал, что дед спит, и разбудить его не получилось. Мюф боялся всерьез. Ментальная наводка – с ужасом поняла Джу. Это была жесткая ментальная наводка на ребенка. На самом деле Иеремия встал, прошел в темноте к вертолету, удалил часового, внушив ему, допустим, ложный сигнал вызова, срезал своим ножом печати...

Стоп! Зачем он послал ко мне внука? — алиби. Ему нужно было абсолютное алиби в моих глазах.

Версия казалась правдоподобной, если бы ни почти полное отсутствие мотивов. Фанатизм деревенского проповедника не вязался с тонким замыслом преступника-псионика. Луддит-экстремист скорее уж открыто переколотит ненавистные стекляшки.

 

Понурившаяся Белочка устало отметила, что зашла в тупик. В конце концов, несколько ампул с допингом – не такая уж ценность. Это только маленький сигнал, короткий звоночек судьбы – будь осторожной, будь очень осторожной, Джу...

 

***

 

Каленусия, Южная равнина, день “Z+2”, ближе к вечеру

 

Красно-белый, полосатый домик спасателей игрушкой выделялся на фоне бурой пустоши. Громада гор приблизилась почти вплотную. Игольчатый пик зеркально сиял уменьшившимся за лето ледником. Шестеро — четверо мужчин, девушка и ребенок остановились, разглядывая долгожданную цель.

— Вы думаете, нас там ждут, колонель?

— Вот уж сомневаюсь, Стриж.

Тихо здесь.

— Я бы так не сказал – вы не слышите отдаленного, низкого гула, писка на грани слышимости, вам не кажется, что каждый шаг отдается эхом?

— Нет, колонель. Вы же знаете – я глух, как удав к пси-аномалиям.

— Счастливец.

— Хотите полностью поменяться со мной местами?

— Нет.

Они принужденно засмеялись. Голоса бессильно гасли на открытом пространстве.

— Послушайте... В этом месте есть что-то странное. Вам не страшно, Хиллориан?

— А вам?

— У меня дурное предчувствие.

— Я вас вытащил из Форт-Харая не ради ваших предчувствий, а ради ваших способностей...

Стриж вежливо кивнул, демонстрируя признательность. Полковник нахмурился.

— Лейтенант, войдите в дом. Возьмите с собою оружие.

Вертолетчик безо всяких возражений снял пистолет с предохранителя и осторожно вышел вперед.

— Разумно, колонель.

— У вас есть талант убеждения, Стриж. Теперь я вижу, как вы умудрились охмурить добросердечных сенаторов Конфедерации. Однако, врываясь с пистолетами, мы рискуем сильно удивить спасателей.

Дезет покачал головой.

— Сдается мне, нет.

Повисла неловкая пауза. Переменчивый ветер раскачивал резной флюгер над плоской крышей.

— Он выходит...

Полковник потянулся к пистолету – в походке лейтенанта было нечто странное. Так заплетаются ноги у пьяных.

— Что там?

Вертолетчик молча помотал головой.

— Есть там кто-нибудь?

— Живых – нет. Есть... о, господи...

Лейтенант согнулся в приступе рвоты. Хиллориан поморщился.

— Приведите себя в порядок, Дирк. Возьмите, второй пистолет, Дезет. Пошли...

 

За скрипучей дверью низко гудела стая мелкого гнуса. Стриж тихо присвистнул, отстранился от липкого косяка, ослизлого бурыми потеками. Коричневые засохшие капли густо пятнали пол.

— У них тут были дела...

Низкий стол оказался завален тарелками – остатки обеда давно засохли. Коренастый человек сидел, опершись согнутыми в локтях руками о крышку стола. Голова лежала на тыльной стороне ладоней. Из-под щеки и лба на скатерть в цветочках натекла уже запекшаяся лужица.

— Выстрел в лицо. Радикальная работа.

— Заткнитесь. Не стройте из себя циника.

— Что это было?

— Амок. Сюда пришелся главный удар Аномалии.

Они, разделившись, методично обыскали дом. Убийца коренастого не ушел далеко. Тело (вернее, то, что от него осталось) обнаружилось в кладовой, рядом с колодой для рубки мяса. На поясе отделенного от головы тела болталась пустая кобура. Разряженный пистолет валялся рядом.

Стриж отвернулся – ему показалось, повеяло резким, тоскливым запахом полыни. Откуда? В доме пахло лишь тленом. За окном – снова, как в Ахара — надсадно звенели цикады.

— Сколько их здесь было, колонель?

— Четверо. В том числе жена их шефа. Она в спальне. Не ходите туда, Дезет. Она мертва – и этим все сказано.

— Где четвертый?

— Думаю, бегает неподалеку.

Стриж чуть приподнял пистолет.

— Как вы смотрите на то, чтобы найти его, колонель?

— А ведь придется. Не ночевать же, имея маньяка под боком.

 

...Четвертый отыскался быстро. Неправдоподобно вытянутое тело качалось на заднем дворике, в петле. Самоубийца привязал веревку к стойке насоса у артезианской скважины. Низко висящие ноги трупа уже обглодали зверьки.

 

...Шестеро живых устроились, разбив палатку на пустоши. Ночевать в залитом кровью доме не захотел никто. Иеремия (поддержанный на этот раз Белочкой) настоял – и на заднем дворе, в мягкой влажной почве, вырыли общую яму. Туда опустили тела – жертвы и убийцы легли рядом, укрытые милосердной землей. Но сначала Стриж отыскал в доме чистую салфетку, вышитую желтыми птицами, и сам осторожно обернул изуродованную голову женщины. Ночью прошел дождь. К утру смыло все следы.

 

***

 

Каленусия, Южная равнина, день “Z+4”.

 

Игольчатый пик пронзал небо. Громада гор заслонила южный горизонт. Стало меньше травы, больше валунов. Узкая полоска земли, зажатая между зараженной территорией и пси-Аномалией, изобиловала странноватой, причудливой жизнью. На третий день похода Белочка нашла змею с двумя головами. Бледно-розовое, глянцевое тело гада извивалось на песчаной проплешине. Потревоженная рептилия, билась, зарываясь в песок. Лейтенант Дирк разрядил обойму, тщетно пытаясь пристрелить мутанта – пули чиркали и чиркали по камням, поднимали фонтанчики песка. Хиллориан в очередной раз рявкнул на вертолетчика, но тот, похоже, даже толком расслышал разноса.

Джу с ужасом и жалостью смотрела на Дирка – Аномалия медленно выпивала из лейтенанта ту неуловимую, тонкую субстанцию, которую древние называли душой. Белочка легко вошла в ослабевший разум вертолетчика. Это походило на пыльную пустую комнату, в которой по углам колышется рваная паутина, на растрескавшемся полу, обязательно чуть левее центра, лежит забытая, раздавленная каблуком, пачка дешевых сигарет. Джу почесала сухие веки (усталость серой пылью ложилась на глаза) и, отчаявшись, пошла к Хиллориану. Полковник внимательно выслушал ее, сухо поблагодарил.

— Спасибо, Симониан. Я ценю вашу тщательность. Нам сейчас некуда деть лейтенанта Дирка. Помочь ему вы не сможете, поэтому оставьте все как есть.

Белочка отошла – логика Хиллориана выглядела безупречно, но за ее железной стеной таилась некая множественность толкований. Дирк тихо чах. Зато Мюф оказался источником утешения – мальчишка схватывал ситуацию на лету, тенью следуя за полковником и Стрижом. Странная полудружба сардара и наблюдателя занимала Белочку. Эта пара не обращала на Фалиана-младшего никакого внимания. Восьмилетнего разума Мюфа не хватало на осознание скрытого подтекста бесед, зато мальчуган легко подмечал предметные подробности, недоступные взрослым. Ночью, в пыльной темноте палатки Мюф выныривал из спального мешка, прижимался конопатым носом к уху Джу и шептал, шептал захлебываясь – о том, что полковник насовсем отдал Алексу второй пистолет, что дедушка молится Разуму и один раз плакал, а Дирк пытался открыть вновь опечатанный “ящик с таблетками”. Последнее поразило Белочку – вертолетчик никак не мог оказаться загадочным “хмуриком”. По-видимому, Дирка влек к лекарствам (неважно, каким) инстинкт погибающего животного.

Джу тщательно извлекала из мюфова рассказа жемчужины смысла, а потом, перекладывая по-новому древние легенды, шепотом рассказывала мальчишке очередную историю о мудрых и преданных сайберах. Сайберы баллад поднимались к звездам, погружались в пучины, добывали сокровища и спасали хозяина от врага. Мюф, затаив дыхание, слушал технократическую сказку. Джулия отчаянно трусила, как бы Иеремия не проснулся некстати и не закатил ей скандал насчет религиозного совращения внука. Проповедник величественно храпел, ни разу не потревожив “хороших парней”. Джу тихо ликовала...

 

Иногда, глухой ночью, мучительно обволакивая, возвращался кипящий Хаос. Насмешливо свистели помехи, вкрадчиво шептали холодные звезды, ревел прибой. Жадные серые нити ненадолго оплетали сознание и тут же распадались невесомой пылью — Белочка научилась их побеждать.

 

***

 

Каленусия, Горы Янга, день “Z+6”.

 

Они достигли предгорий на шестой день, если считать от вылета из Порт-Калинуса. Почва равнины медленно повышалась, переходя в холмы. Трава стала гуще, стеной стоял голубовато-зеленый, остролистый кустарник. Почва сделалась влажной – местами били ключи, в низких зарослях сновали мелкие зверьки, вилась назойливая мошкара. Жара спала, унесенная прохладным дыханием гор. Холмы обступали со всех сторон, заслоняя далекий Игольчатый пик, кусты постепенно сменились невысоким лесом.

Идти стало труднее – тропу отыскать не удалось, низкорослый Мюф уставал, путаясь в зарослях. Зато Фалиан ожил, как будто на каменистой равнине осталось нечто, что угнетало старого луддита.

Хиллориан попробовал оживить уникомы – скопище вполне исправной электроники упрямо молчало – не ловились даже помехи. Иеремия, преодолев идейное отвращение, после долгих уговоров, попытался ментально “подлечить” мертвый прибор. Эксперимент не принес успеха – гнет Аномалии глушил попытки псионика. Стриж заинтересовался природой эффекта. У коммуникаторов нет ментальности – на что воздействует пси-шторм? Наиболее логичный ответ пугал даже уравновешенного иллирианца: уником работает как и раньше, просто Аномалия заставляет людей не замечать этого факта. Однако, “нулевик”-Дезет в этом смысле ничем не отличался от других. Для него коммуникатор тоже был мертв. Это заставило иллирианца впервые всерьез задуматься о природе и границах своего “иммунитета”. Мозг Стрижа непроницаем для людей и современной ментальной техники – но что мы знаем об Аномалии? Причудливые галлюцинации мучили всех – на них не жаловался разве что ребенок и сам Стриж. Но как знать, не были ли видения Стрижа попросту более тонкими, неотличимыми от реальности? Если следовать теории до конца – иллюзией мог оказаться не только сломанный уником, но и горы, почва под ногами, а следом за нею – сама экспедиция и лично Стриж. Есть ли реальность вообще? Бывший сардар бестолково бултыхался в вязком болоте соллипсизма3. Дезет представлял себе зажравшуюся, растекшуюся по Вселенной, грезящую иллюзорными снами Аномалию и мысленно проклинал тот день и час, когда впервые открыл учебник философии.

Изгнанная в шею, умозрительная теория время от времени нахально возвращалась, угнетая иллирианца.

Конец размышлениям об иллюзорности бытия, как ни странно, положили события совсем не философского характера.

Дезет не раз ловил на себе пристальные взгляды явно успокоившегося и приободрившегося Иеремии. “Кризис мировоззрений” наступил внезапно – после того, как занятый размышлениями Стриж некстати споткнулся о петлей влезший из земли корень псевдо-падуба. Конфуз приключился на привале, в самый неподходящий момент – иллирианец нес брезентовое ведро, почти до краев наполненное водой из ручья. Ледяной поток обрушился на задремавшего Фалиана. Промокший до нитки луддит встал, двумя руками отряхивая капли со лба и коротко стриженной седой бороды.

— ?

— Мои глубочайшие извинения.

— Смотри, куда ступаешь, парень.

— Непременно. Клянусь – это случайность.

Стриж, на этот раз сама корректность, отставил в сторону пустое, мгновенно сморщившееся ведро и потянул через голову мокрую насквозь рубашку. Возня с одеждой отвлекла его внимание всего-то на пару секунд. В тот момент, когда залитая рубашка полетела на траву, иллирианец получил полновесный удар, нацеленный в скулу. Фактор неожиданности оказался решающим – Дезет потерял равновесие и очутился на земле. Над ним возвышался взбешенный, но не потерявший самообладание Иеремия. Палец фермера твердо показывал в сторону плеча Дезета – прямо на крылатую номерную татуировку SRDR.

— Ты иллирианский сардар.

Дезет сел на корточки – в ушах немного звенело.

— Допустим, я им был. И что?

За тобой должок, парень.

Ошарашенный и промокший Стриж и в самом деле утратил ощущение реальности – Иеремия Фалиан хладнокровно извлек из-за пояса хорошо заточенный нож.

— Такие, как ты, хорошо поработали в Ахара – излучателями и тесаками. Вставай.

— Забери меня холера – я не буду драться с престарелым психопатом.

— А я тебе отрежу уши, сукин сын, как это делали вы с нашими детьми, на наших восточных территориях.

Дезет мягко вскочил, понимая – от проповедника и в самом деле можно дождаться удара ножом. Иеремия в этот момент смахивал на поджарого, сивого от старости медведя, вскинувшегося на дыбы. Он держал нож не по-крестьянски, обратным хватом, а прямым – почти как бандит с окраины Порт-Калинуса. Великолепной заточки лезвие писало в воздухе восьмерки.

— Ох. Ну и прореха на мировом разуме.

Проповедник сделал неестественно быстрый и точный выпад. Нож прошел всего в двух унисантиметрах от груди увернувшегося Стрижа.

— Уймитесь вы, старый склеротик.

Фалиан ответил серией “текучих” выпадов, Дезет едва успевал уклоняться. Фермер гнал противника в сторону колючих зарослей, намереваясь прижать в непроходимой стене шипов и плотной листвы. Самый кончик ножа едва – до кровоточащей царапины – задел предплечье иллирианца. Иеремия сделал паузу, он тяжело дышал, остановившись в настороженной позе. В душе Дезета, измученной абстрактными построениями последних дней, нарастающее раздражение спорило с инертным нежеланием драться.

— Еще одно движение, Фалиан, и я вас ударю. Ударю на поражение.

Иеремия, набычив загорелую, иссеченную морщинами шею, ринулся в атаку. Стриж перехватил вооруженную руку и дернул ее на себя, вынуждая увлеченного инерцией противника врезаться в колючую стену остролистого кустарника. Фалиан крякнул, сдергивая собственную одежду с твердых как рог колючек, и, не обращая внимания на царапины, развернулся для броска. Поздно. Удар ногой чуть пониже уха, привел проповедника с состояние полной отрешенности.

— Стоять!

Стриж обернулся. Оказалось, что худое лицо Хиллориана может не только краснеть от жары. Полковник держал наготове пистолет и был бледен нездоровой зеленоватой белизной, только на лбу выступили красные пятна, похожие на укусы москитов. Хиллориан слегка заикался – раньше Дезет на замечал за наблюдателем такого дефекта речи.

— Вы. Экскремент Мирового Разума. Вы что. Наделали?

— Да ладно, колонель. Ботинок у меня брезентовый. Он через минуту очнется.

— Вы, Разумом убитый идиот.

— Дед попытался меня прикончить. Да чего я сделал-то особенного?

— Это говорит “нулевик” или пустое место? Если пустое место, то вы не нужны мне, Дезет. Я вас держу на мушке и немедленно пристрелю, во избежание рецидивов. А если вы “нулевик”, то должны помнить, что здесь, в Аномалии, вы единственный полностью нормальны. Так, холера вас побери – не обостряйте.

Стриж нагнулся, подобрал брошенное ведро.

— Вы сами набрали психологически несовместимую команду. Я не знаю, что вас заставило так поступить, я не верю, что вы не знали о последствиях.

Хиллориан махнул рукой:

— В Аномалии любая команда только ограничено совместима.

Стриж покачал головой.

— Вы впрягли в одну телегу бизона и страуса.

Иеремия зашевелился, медленно приходя в себя. Хиллориан выждал, пока старик обретет ясность сознания.

— Вынужден предупредить вас, Фалиан. До конца экспедиции – никаких драк, никаких претензий друг и другу. Это мое последнее слово.

Проповедник подобрал нож, спрятал его в поясные ножны, встал, держась с удивительным для побитой стороны достоинством.

— Я понимаю вас, полковник. Но вы не хоронили родных, расстрелянных сардарами на восточных территориях Ахара.

— У вас в родне были переселенцы?

— Да. Брат, его семья. Их убила иллирианская зачистка.

— Я понимаю ваши чувства, но прошу вас воздержаться от поединков с Дезетом. Прошу – это вежливая формулировка. Вообще-то, это приказ. Вы поняли?

— Да.

— Будете противиться моим приказам?

— Нет.

— Хотите добавить еще что-нибудь?

Иеремия перевел на Стрижа взгляд бирюзово-прозрачных глаз.

— Я не подниму на тебя ни ножа, ни кулака, Космосом проклятый убийца. Наш полковник против драк. Однако, это, думаю, он не сочтет за драку.

И каленусийский фермер плюнул иллирианскому сардару прямо в лицо.

Стриж отшатнулся – плевок шлепнулся ему на плечо.

— Дезет, не смейте отвечать... Не сметь! Не трогайте кобуру – вы забыли, кого оставили в Порт-Калинусе? Я не шучу. Я сейчас убью вас. Опустите руку. Вот так. А вы, Фалиан – на десять шагов в сторону.

Наблюдатель сумрачно покачал головой.

— С этого дня – никаких контактов друг с другом. Зачинщика расстреляю без душеспасительных бесед.

Стриж оборвал с куста пучок листьев, вытер плечо, в висках звенела пустота. Сбежать от реальности – желание без надежды.

Иеремия спокойно кивнул и пошел к ручью, подобрав оброненное иллирианцем ведро.

 

Глава VIII. Хмурики приходят.

 

Каленусия, Горы Янга, день “Z+10”.

 

— Что вы сказали, Симониан? Продукты?

Белочка, кивнула, Потускневшие, выгоревшие на солнце волосы свисали на лоб неровными прядями.

Лесистые горы почти остались позади, найденная наконец-то тропа вывела к невысокому перевалу. Впереди желтой, с прозеленью грядой высился “пастбищный” хребет. Название, лишь аккуратно отдающее дань традиции — на скудных, перемежающихся камнями пучках травы на первый взгляд не пасся никто.

— С чем связана ваша проблема?

— С лейтенантом Дирком. Нас шестеро вместо пяти. Мы прошли лишние полторы сотни стандов.

— У вас на уме какая-нибудь конкретика?

— Может быть... – Белочка замешкалась – попытаться ловить зверей?

Хиллориан фыркнул.

— Охота? А вы скажите мне как врач – можно есть подолгу живущих в Аномалии животных?

Джу смутилась – пси-аномальная физиология оказалась предметом, попавшим в так и не пройденный ею цикл “полноправного” медика. Кое-что она выудила в свое время из ментального автомата библиотеки.

— Немедленно мы не отравимся. Что будет потом – одному Космосу известно.

Хиллориан удовлетворенно качнул головой, ковырнул камешки тупым носком ботинка.

— Годится. У вас есть охотничьи навыки?

Джу сморщила носик. В Университете Параду высоко котировалось теоретическое вегетарианство. Правда, юных либералов, стойко выдерживающих систему на практике, Белочка смогла бы пересчитать по пальцам одной руки.

— Навыков никаких.

— Заодно приобретете.

Хиллориан окинул взглядом сжатый кольцом гор горизонт. Высоко в небе описывала круги острокрылая хищная птица. Небесный ловец внезапно сложил крылья и камнем упал вниз.

— Кто-то что-то здесь уже ловит. Значит, можем поймать и мы.

Идея исподволь воодушевила полковника. Быть может, сказалось случайное колебание пси-шторма, но лейтенант Дирк тоже немного ожил, пожелав быть полезным. С некоторых пор холодно-корректный Дезет пожал плечами и согласился. Фалиан, подчеркнуто обходивший иллирианца, предложил свои навыки браконьера. Мюф пришел в восторг от развлечения. Джу одобрила план, втайне мечтая об одном – немного отсрочить день, когда перед нею распахнется бездонная терракотовая воронка. Гладкая, кукольная сайбер-реконструированная копия на плоском экране в комнате для брифингов Департамента, оставила острое ощущение тревоги. Впереди, пока еще далеко, за спрятанным меж сверкающих вершин перевалом, терпеливо ждал оригинал. Джулия знала: он ждет ее. Сострадалистка чувствовала, что не готова к встрече – пока.

 

Охота задержала их на два дня.

Густая белоснежная шерсть мертвой козы блестела на солнце. Остановившиеся косые глаза смотрели с укоризной. Шкуру сдирала Джу — неумело, тщательно, мучаясь тошнотой и жалостью. Рожки над замшевыми ушами оказались на редкость аккуратными – изящно изогнутые половинки лиры.

Белочка с трудом рассекла тушу походным топориком, в отобранные части шприцем ввела консервант. Такой припас быстро ссыхался и сильно проигрывал с точки зрения вкусовых достоинств, зато не грозил экспедиции тотальной эпидемией поноса.

В сумерках остаток козы трещал, истекая соком на вертеле. Запасливый Мюф припрятал в сумку отделенные от черепа рога.

Иллирианец подошел бесшумно – так ходят гигантские кошки

в детских мульт-cериалах.

— Добрый вечер, леди.

Джу неопределенно вздернула подбородок в ответ на традиционное приветствие Порт-Иллири.

— Что вы можете сказать об этом?

Дезет раскрыл ладонь и показал неправильной формы матово-светлую призму величиной с орех. Сбоку имелся неправильный выступ с острием. На металлическом жале остался кусочек роговой ткани.

— Откуда эта заноза?

— Вообще-то, с козьего копыта. Странная штука. Вы ничего не чувствуете?

Джу сжала призму и прислушалась к себе – далекий шорох прибоя чуть усилился. На самом краю сознания как бы пробегали мелкие колючие искорки.

— Нет, ничего.

Иллирианец, похоже, был разочарован. Он убрал находку в нагрудный карман.

— Почему полковник зовет вас “Стриж”?

— Это мое второе имя. Считайте – прозвище.

— Вы очень правильно говорите по-каленусийски.

— Стараюсь.

Белочка сорвала длинную травинку и пожевала белый сладкий кончик. Неплохо бы попыталась осторожно прозондировать настроение иллирианца – наблюдение могло оказаться полезным.

— Как вы оцениваете перспективы?

— Что?..

— То, что ждет нас в конце. Успех или неуспех. Я работаю с Департаментом по контракту и хотела бы через месяц вернуться домой.

Стриж с минуту помолчал, потом сказал с отчетливо заметной злостью.

— Не стоило вам, Симониан, впутываться в подобное дело всего-то из-за денег. Пока вы держитесь отлично, стойко. Но, поверьте, аномальная зона – скверное место. Ради чего вы переносите испытания? За счет в банке?

Осторожная проверка провалилась с треском. В интонациях Стрижа ей почудилось что-то от того, оставшегося в далеком Параду доктора, который советовал Белочке бросить индустрию развлечений, но без стеснения принял деньги, заработанные ею же в Салоне Виртуальных Приключений.

Стриж ждал ответа. Белочка выпалила с искренним отвращением.

— Для меня главное испытание — работать вместе с вами.

— Это почему же?

— Я все время помню, кто вы.

— Кто?

— Вы тот самый иллирианец, про которого писали газеты. Вы приказывали жечь дома и убивать стариков, ваши солдаты насиловали девушек на восточной границе.

Стриж внезапно захохотал. Белочка с яростью выплюнула разжеванную травинку.

— Я допускаю, что газеты прибавили. Но эту девушку в Ахара убили вы. А до этого на ее глазах по одному расстреливали ее друзей и родных.

Стриж усмехнулся, поворошив палочкой огонь.

— Такая история способна польстить настоящему злодею. Есть в ней этакий размах.

— Разве это неправда? Вы сами во всем сознались.

— Правда ли? И да, и нет. Хотите страшную сказку, рассказанную на ночь, леди? Так вот. Когда я сделал это, я был пьян. Не от алкоголя – от жары, насилия войны, бесконечных переходов через пустоши, полупривычной опасности и того рода временного сумасшествия, которое порой начинается в подобных случаях у человека. Девочку никто не насиловал – это была обычная солдатская шлюшка, впрочем, молоденькая, добрая и почти бескорыстная. Я убил ее потому, что в противном случае мне пришлось бы расстрелять пару десятков многодетных крестьянок-заложниц. Через два года я сам попался каленусийской спецкоманде зачистки, практически аналогичной одному из тех отрядов Иллиры, которым командовал я сам. Со мною сыграл дурную шутку мой же пси-ноль. Возможно, будь я “нормален”, меня по быстрому допросили бы на наркотиках и безболезненно вывели в расход.

— И?

— Вы же понимаете, на меня не действуют наркотики. Если человека нельзя легко сломать, у всех создается впечатление, что он хранит некие сверхъестественные тайны.

— Не клевещите. Этого не может быть.

— А вы думали, подобное практикуют только спецслужбы Иллиры? Как бы ни так. Из уважения к вашим девичьим нервам опускаю подробности. У Департамента есть средства, не нанося чрезмерных повреждений, вызвать у подопечного любопытные ощущения... После того, как со мною закончили, весь мир тал мне безразличен. Второе мое несчастье – мне попался старательный адвокат. Бедный парень решил сделать себе карьеру, отбив у прокурора гарантированного висельника. В первой и последней судебной инстанции – Ординарном трибунале, его старания пошли прахом. Я, признаться, смотрел на эти бесполезные попытки с некоторым злорадством. Но парень не унимался. В том... виде, в котором я находился, показываться на глаза старым склеротикам из Сената было бы величайшей невежливостью. В Каленусии, как известно, пыток нет. Адвокат заставил меня, лежащего пластом, распинаться диктофону о моем глубочайшем раскаянии. Я сделал это – отчасти чтобы доставить ему удовольствие, ибо к тому времени упорство парня тронуло меня, отчасти из упрямства – я загорелся идеей натянуть нос старухе с косой. Возможно, у Сената был сезон сентиментальности... Продолжать?

Джу судорожно кивнула.

— Я получил помилование на блюде, спас свою жизнь и госпиталь каторжной тюрьмы показался мне раем. Но я и тогда ничуть не раскаивался. Лишь через два года я понял до конца, что натворил – как будто спала завеса. Теперь вы хорошо видите, какой я негодяй. Держитесь-ка от меня подальше.

Стриж встал и пошел в темноту.

— Эй, постойте, Алекс!

— Что?

— Cкажите мне, зачем вы впутались в это дело с экспедицией?

Ночь принесла ответ.

— Без комментариев.

 

***

 

Каленусия, Горы Янга, день “Z+12”.

 

Двенадцатый день оказался роковым. Хмурое утро поморосило мелким дождем. Плотный молочный туман ущелья скрыл вершины скалистого хребта на юге. Влажные слои дымки стлались во впадинах меж камней, опутывали людей, гасили звуки.

Дирк шел последним. Влажная россыпь камней скрипела под сапогами. Свежая сырость охладила лоб – ясность сознания вернулась к лейтенанту. Он смутно помнил прошедшие дни – память хранила багровый полумрак под сводом черепа, ломоту в глазницах, за ушами, томительную тоску, резкие окрики Хиллориана, презрительную жалость в серых, беспощадных глазах Стрижа, руки девушки на его, Дирка, висках, и – боль. Боль приходила по ночам, колыхалась как серая, ячеистая сеть, сплетенная из упругих нитей. Слишком мелкие ячейки не позволяли Дирку ускользнуть — прикосновение к нитям обжигало огнем. Разум лейтенанта бессильно бился в западне, силы таяли. Днем вес рюкзака пригибал обессилевшего вертолетчика к земле.

В горах наваждение чуть ослабело.

В это утро туман погасил жар в висках. Дирк шел, загребая ногами гравий – впереди мелькала спина Фалиана в черной куртке. Дирк пытался не отстать от норовящей исчезнуть спины. Тропа вилась меж остробокими камнями. Капли влаги стекали с крутых каменных лбов. Дирк споткнулся, передернувшись от отвращение – под сапог попало что-то мягкое, копошащееся. Лейтенант нагнулся – длинный зверек с короткой, лоснящейся, палевой шерстью распластал по земле полурастоптанную тушку. Умирающее животное что было сил вцепилось в парусиновый сапог вертолетчика. Дирк поднял обмякшего зверька, кончиком перочинного ножа раскрыл вытянутую пасть – желтые у основания клыки оказались острыми как иглы. Животное резко, отвратительно пахло. Дирк отбросил дряблое тельце в сторону и зашагал вслед за быстро удалявшимся Иеремией.

 

Они остановились на дневку возле двух стоячих камней, почти перегородивших тропу. Один, двухметровый “менгир” вздымался к небу указующим перстом, плоская каменная плита привалилась сбоку, образовав нечто вроде полуукрытия. Конструкция, созданная по воле природы и случая, казалась ненадежной, но стояла прочно. Белочка залезла под каменную крышу, исхлестанную сверху дождем. Мюф возился неподалеку, играя с козьими рогами. Он и заметил зверька первым.

— Джу! Иди сюда.

Белочка нехотя вылезла из укрытия. Поверхность голубой куртка мгновенно потемнела от дождя. Неизвестное существо сновало среди камней поменьше. Джулия прикинула запасы – антибиотиков у нее не так уж много, укус животного, тем более в Аномалии, может обернуться нешуточной проблемой.

— Оставь его, брось.

Мюф растеряно попятился.

— Джу, их много...

Крошево камня вскипело палевыми спинками. Белочку передернуло от отвращения – поток прикрытой рыжеватой шерстью плоти напоминал копошащихся крыс. Но это были не крысы – длинные, тонкие тела могли, скорее, принадлежать куницам.

— Господин Хиллориан!

Полковник стерпел “гражданское” обращение Джу.

— Я вижу. Всем в сторону.

— Куда, холера вас побери? — вмешался Стриж — Они тут со всех сторон.

Раздался пронзительный визг ударенного ногой зверька. Растеряно ойкнул Мюф.

— Мы в каменной кишке, колонель. Тут особо не развернешься. Что скажете — открывать огонь?

— Вы рехнулись, ни в коем случае.

— Эта пакость кусается.

Дирк, не слушая полковника, уже вытаскивал пистолет.

— Сейчас...

— Оставьте ствол в покое. Надо просто отойти в сторону.

Ручеек рыжих тел прибывал. Зверьки шли вдоль ущелья, с юга на север, как будто торопились то ли догнать неведомого врага, то ли избежать смертельно опасной угрозы.

— Влезаем на камень. Вещи пока оставьте.

Люди переговаривались, сгрудившись на каменной плите в полутора метрах от земли.

— Вы когда-нибудь видели что-то подобное?

— Нет. Они удивительно чужды этому месту. Да и вообще чему угодно. Мутация?

— Которая породила эту дрянь жизнеспособной и в таких количествах?

— Они не могут здесь жить – им нечем питаться. Откуда они идут?

Иеремия коротко бросил:

— Из преисподней.

Наступила пауза, наполненная жутковаты смыслом – образ циклопической воронки как нельзя лучше совпадал с мрачным прорицанием луддита.

Джу попыталась вспомнить учебник зоологии – распознать зверьков так и не удалось.

— Долго так стоять? Дождь кончился, но камень мокрый.

— Или они кончатся наконец, или придется подняться по склону и разбить лагерь там. К сожалению, смеркается.

Хиллориан помедлил. Джу поразило выражение неуверенности на лице полковника.

— Алекс, вы сможете влезть на этот склон?

— Попробую.

— Надо не пробовать, а лезть. Окажетесь наверху – сразу спускайте веревку. Остальные пойдут за вами. Справитесь?

— Да.

Дезет отошел на несколько шагов и тут же наполовину исчез в молочной белизне тумана.

— Возьмите вещи, понадобятся фонари.

Фонарики крепились на лоб – Белочка прицепила тоскливо мерцающую лампочку и тут же выключила ее. Хиллориан кивнул.

— Экономьте заряд. Разум знает, как эти шутки станут работать в Аномалии.

Фонари, однако, работали исправно.

— Эй, поднимайтесь!

Голос Алекса шел, кажется, отовсюду. Туман искажал направление. К счастью, конец веревки свисал со скалы всего в нескольких шагах от “менгира”. Зверьки, уже прозванные Мюфом “хмуриками”, попадая под ноги, визгливо огрызались. Изыскано бранился укушенный-таки полковник.

Они поднимались по очереди, устроенного в импровизированной “люльке” Мюфа просто втащили на веревке. Озабоченный Стриж встретил их наверху.

— Эй, колонель, скалолазание не входило в программу. Мы договаривались насчет хорошей тропы. Чем скорее мы вернемся вниз, тем лучше — у ваших людей нет навыков.

— Такие навыки есть у всех — в зачаточном состоянии.

— У того, кто сорвется, они в зачаточном состоянии и останутся.

Обессиливший Хиллориан с полминуты думал, прежде чем оценить мрачную шутку иллирианца, и ответил без энтузиазма.

— До этого не дойдет. Здесь безопасно. Ночуем, утро покажет.

Они поставили палатку уже в темноте. Белочка спала беспокойно — ей снились рыжие спинки “хмуриков”, шуршание их бесчисленных, проворных лапок...

 

***

 

Каленусия, Горы Янга, день “Z+13”.

 

Утро не развеяло туман. Оно местами грубо разорвало влажный полог, сквозь неровные дыры неуверенно проглядывали пригретые светилом камни.

Белочка выбралась из палатки. Дождя не было. Свежий воздух придавал сил. Молочная дымка тумана окутала большую часть неба. Местность вокруг сильно отличалась от привычной тропы. Камни причудливых очертаний сужали обзор.

— Смотрите, Игольчатый пик!

Озябший Хиллориан кивнул. В прорехе тумана четко вырисовывался точеный силуэт вершины.

— Эй, Алекс, подойдите сюда.

Растрепанный Стриж нехотя вылез из палатки.

— Где вы бросили вчера веревку? Я ее не вижу.

— Убрал. Вот она, в сохранности.

— Когда мы остановились на тропе, с которой стороны был Игольчаты пик?

— Справа.

— Мы поднялись на левый склон. Наш ориентир – гора. Заметьте направление, пока туман не сгустился. Завтракаем, потом спускаемся.

— ?

— Запас этих тварей в преисподней наверняка кончился за ночь.

Стриж угрюмо бросил что-то вроде “если бы” и отошел. Белочка застегнула поплотней куртку и с интересом воззрилась на пик, восхищаясь кристальной прозрачностью воздуха. Гора казалась ей иной, чем вчера – и, одновременно, неизменной.

Шестеро завтракали в молчании. Дирк выглядел почти здоровым. Спускались поспешно, стена скалы казалась бесконечной. Хмуриков внизу не было – зверьки исчезли, словно это была иллюзия. Темнели камни. Туман редел на глазах. Шестеро остановились в нерешительности.

— Подождем с полчаса, нужно осмотреться.

Слегка сонный розовощекий от холода Мюф опять возился с сумкой.

— Джу!

— Что?

— Где вчерашний большой булыжник с крышей?

— “Менгир”? Зачем он тебе?

— Я оставил там рога.

Джу фыркнула.

— Не уходи далеко, потеряешься в тумане.

— Я хочу забрать рога.

Белочка взяла Мюфа за руку.

— Пошли. Мы будем осторожны, отойдем немного в сторону и все найдем.

Они сделали шаг, и белесый занавес влажной мглы сомкнулся за их спинами...  ............................................................................... ...............................

— Эй, Симониан, где вы!

Зов полковника звучал в стороне, причем совсем не в том месте, где Джу ожидала его услышать.

— Чего вы там возитесь? Заблудились?

— Нет, я сейчас.

Налетел легкий ветерок. Сметаемые им космы тумана стлались по земле. Полковник по пояс стоял в прозрачном киселе.

— Что у вас там, Симониан... Симониан! Идите сюда.

Джу подошла к Хиллориану и остановилась, кусая обветренные губы.

— На вас лица нет. Что случилось? Вы не ранены?

— Это не то место...

— Не понял.

— Мы не на той тропе, с которой вчера поднялись на скалу.

— ?

— Это незнакомое место. Здесь нет менгира.

— Как нет? Вы плохо искали. Он остался выше. Или ниже.

— Нет! Я искала везде...

Дирк выругался сорванным голосом и добавил:

— Бред.

Прямой, спокойный Иеремия только кивнул, но, вовсе не соглашаясь с паникующим Дирком, а, скорее, подчеркивая особость ситуации. В речи луддита едва ли ни звенело удовлетворение.

— Отверзлись врата иные.

— Что вы этим хотите сказать, Фалиан?

— Мы ушли с проторенной тропы на дорогу судьбы.

Дирк истерически расхохотался и добавил.

— Я читал дребедень про такое. Это называется портал в другие миры.

Стриж скривился, словно попробовал лимон.

— Это называется “потеря ориентира в горах”. Классика. А для тебя, парень, звучит как “заблудились”. Переходу в мир иной порой способствует весьма.

Лейтенант поднял почерневшее за последние дни лицо — под глазами набрякли мешки — и ответил грустно, без злобы:

— Не надо так, иллирианец. Я не псионик и не нулевик, я попал сюда случайно, я — обуза. Знаю, ты прав, но не надо все время говорить мне об этом.

Смущенный Дезет отвернулся, пытаясь замять неловкость.

— Вы смотрели карту, колонель?

Лицо Хиллориана слегка оживилось.

— Возможно, я понял, где мы. Помните, что мы видели в разрыв тумана?

— Игольчатый пик.

— Это был не пик. Нас обманул туман вокруг и прозрачный воздух в открывшемся “окошке”, мы приняли ближний камень, вон тот, за далекую гору. Настоящий ориентир остался, как и был, у нас за спиной.

— То есть мы сейчас слева от тропы, если повернуться на юг. Может быть, попробовать продвинуться еще дальше к югу этим путем, не возвращаясь?

Хиллориан заколебался.

— Нет, Алекс, не с такой группой. Если мы попадем в тупик, Разум знает, во что обойдутся бесполезные блуждания. Придется возвращаться тем же способом, которым сюда притащились. Я решил. Вверх – вон туда – подъем. Потом спуск на старую тропу.

— Я не в восторге. Спуск мы осилили едва-едва, а как справится с подъемом ваш караван дилетантов?

— Вы страхуете Дирка.

— Этого... чудака? Спасибо на добром слове.

— Тогда – действуйте.

 

Пока они разбирали снаряжение, туман полностью исчез. Последние молочно-белые жгуты таяли среди камней. Белочка задрала голову, прикрывая ореховые глаза “козырьком” из пальцев.

— Разум, как высоко! Не верится, что мы здесь спускались.

Иеремия ободряюще улыбнулся.

— Не бойся, дева, ничто не вершится без воли Космоса.

Джу рассмеялась. У нее вновь появилось ощущение, что фанатизм проповедника имеет некие вполне рационалистические корни. Или это театр, игра?

— Уходим.

Стриж в связке с лейтенантом ушел вперед. Иллирианец двигался уверенно, без спешки, но и не терял времени даром. Дирк держался неплохо, похоже, полностью пришел в себя, даже свинцовая бледность немного прошла. Белочка не смогла наблюдать за ними, занятая своими делами.

Хиллориан действовал методично, в полковнике чувствовалась некая надежность. Иеремия явно предпочитал длительные труды короткому риску. Мюф добросовестно играл роль груза.

— Эй! Давай.

Дезет закрепился высоко на карнизе и теперь страховал уходящего еще выше лейтенанта. Дирк уже задействовал пару крючьев и двигался очень неплохо. Стриж в душе пожалел о своей вспышке – вертолетчик не был ничтожеством изначально. “У него высокая ментальная открытость. То, что называется парень — душа нараспашку” – подумал Стриж. “И он не сенс, он не в силах защищаться от Аномалии. Я же попросту не чувствую этот шторм. Девушка и старик – сопротивляются. Мальчишка слишком примитивен, чтобы ощущать в полной мере. Хиллориан... Стоп! А как же колонель?”. Запоздалое открытие поразило Стрижа до глубины души. Слабое воздействие Аномалии на Хиллориана ни в какое сравнение не шло с видимым разрушением личности Дирка. Кто такой полковник? Скрытый сенс? Или в лабораториях Департамента создано-таки пресловутое защитное мини-устройство? Несколько лет назад, до того как оставить разведку и обзавестись сардарской татуировкой, Дезет-Стриж вплотную приблизился к этой загадке. Все попытки найти ответ оканчивались провалом. Отчаявшись, Стриж лично отправил в небытие Центр Калассиана вместе с недостижимым (если он вообще существовал) ключом. Так неужели?

— Эй, иллирианец!

Опомнившийся Дезет руками в специальных перчатках стравил веревку. Дирк уходил все выше. Стрижу не понравилась явная поспешность вертолетчика.

— Используй крючья, лейтенант! Крепи карабины.

— Не слышу.

— Крючья.

— Ща...

Все произошло мгновенно. Тело сорвавшегося Дирка отделилось от скалы и

бесформенным комком рухнуло вниз. Первый крюк вылетел мгновенно, второй продержался неуловимую долю секунды. Стриж осознал случившееся не разумом – его мысли все еще витали вокруг загадок Порт-Калинуса – включился инстинкт. Черное пятно, летящий навстречу смерти Дирк, уже ушло вниз. Рывок стравленной веревки едва не сбросил Стрижа с карниза. Должно быть, для самого Дирка, это более всего походило на ощущение от раскрывшегося парашюта. Вертолетчик повис на страховке между Стрижом и острыми гранями терпеливо поджидающих внизу обломков. Дезет знал, что порой, при неудачно устроенной страховке, сорвавшийся, даже если удержится и не разобьется, получает контузию ребер.

— Лейтенант, ты жив?

Молчание.

Стриж изо всех сил вцепился в веревку, по шее, возле воротника, ползла, щекоча, муха. Откуда она прилетела? В следующий миг, не поднимая головы, иллирианец понял – насекомого не было, это ощущение вызывал взгляд. Кто-то невидимый, но наверняка один из пяти взрослых, смотрел на него в упор, ожидая. Чего? “Он хочет, чтобы я бросил веревку, будто бы невольно. Кому-то мешает Дирк. Или я сам”. Стриж не понимал, откуда взялась эта уверенность. Он мигнул, пытаясь стряхнуть с бровей пот. Пахло полынью. “Здесь нет полыни” — сказал себе Стриж. “Здесь ее нет и не было никогда. И я не брошу веревку.”

— Закрепляйся, лейтенант.

Дирк молчал. Стриж ждал. Запах несуществующей полыни накатил волной – старая, горька шутка ассоциаций. “У меня в этом деле есть своя цель. Порази мена Разум, у меня в деле есть цель, о которой не знает никто. И есть надежда — spes. Он хочет от меня смерти Дирка. Раз так – Дирк будет жить, открытый, беззащитный, пожираемый Аномалией Дирк. Быть может, это дело милосердия, но это и моя последняя фишка в игре”.

— Лейтенант...

Дирк зашевелился, освобождаясь от шока.

— Сейчас. Со мною порядок. Спасибо тебе, иллирианец.

— Не за что, напарник. Ты закрепился?

— Пытаюсь... Да.

Липкая муха исчезла. Неизвестный то ли отвернулся в разочаровании, то ли интуитивное озарение оставило Дезета.

Прочее составляли технические детали. Подъем закончился, почти вычерпав у шестерых остатки сил. Но они не решились задерживаться на отдых – Хиллориан не успокоился, пока все, включая Мюфа, не очутились на старой, надежной тропе. Хмуриков у менгира не оказалось – можно спокойно разбивать лагерь. На грани сна Стрижа осенило: “С чего я взял, что он – это он. Это могла быть и она.”

 

***

 

Каленусия, Горы Янга, Стеклянный перевал, день “Z+15”.

 

Камни, солнце, воздух не имеют пси – это известно всем. Среди слабой, неверной памяти о верованиях романтического прошлого Геонии затерялись следы былых адептов одушевленного дерева, ветра и скал.

Старые боги умерли. Никто уже не украшает бубенчиками и мини-лампочками ветви столетних псевдо-дубов в глухих фермерских провинциях, никто не мажет пищевым концентратом замшелый валун на перекрестке дорог. Когда-то это было. Прошлое кануло в мифическую Лету – реку звезд. Предрассудки предков осмеяны и похоронены, воображением правит не вера в духов благих, а пресловутая общементальная проблема.

Безотносительно к ветреному человеческому воображению, под солнцем Геонии изредка встречаются места, где, возможно, еще живет осознающая себя частичка Мирового Разума. Сколько таких мест? Ветер юга или севера свистит в покинутых священных пустошах? Ни вездесущий Департамент Обзора, ни сардары Иллиры, к счастью, ничуть не озабочены подобными вопросами.

Стеклянный перевал Янга – одушевленное место несомненно и в высокой степени. Он встречает путников по-разному. Тревожным сиянием горячего полудня. Нежно-розовыми иллюзиями утра. Багрово-фиолетовым, зовущим к покою, сумрачным полыханием заката. Ласковой безопасностью и звездной роскошью ночи... Точнее, встречал когда-то. Аномалия внесла свои поправки, теперь к Стеклянному перевалу не приходит никто.

 

...Или почти никто – шестеро незнакомцев все же нарушили покой Стеклянного в тот неопределенный час, когда тихо вянет усталый день, но еще не пришло время вечера. В этот час исподволь удлиняются короткие тени, и ветер путается среди камней, и слепит беззащитные глаза хрустальное сияние ледников...

 

...Слепит, но не каждому. Шестеро, один из них совсем маленький, заранее защитили глаза коричневым пластиком очков. Они задержались на перевале, то ли просто передохнуть, быть то ли удерживаемые незримым пси странного места. Ветер, как и положено, путался в камнях, исправно удлинялись тени. Шестерка словно ждала знака и каждый думал о своем.

 

Джулия Симониан с грустью вспоминала о покинутом Параду, с яростью – о серых нитях, с тревогой — о загадке пропавших ампул.

Полковник Хиллориан в самых укромных мыслях пробовал на зуб ту часть его, полковника, миссии, о которой пока не догадывается никто.

Хладный разум Стрижа лелеял собственный план, просчитывал и отбрасывал безнадежные варианты, душа кричала — spes.

Мюф томился по сайберу, которого подарит верный друг Джу.

Дирк бездумно отдыхал, он опустил веки, подставил лицо солнцу. Мука, та, что все сильнее терзала мозг лейтенанта, съежилась и отступила в мягком в пси-сиянии перевала.

Иеремия – Иеремия просто знал. Он понял, принял будущее, без страха, со стойкостью фаталиста.

 

Все шестеро, почти разом, не сговариваясь, сделали осторожный шаг — первый шаг по южному склону гор. Искомое лежало как на ладони – яркое, видимое до самых мелких деталей, зловещее, бесконечно чуждое Стеклянному перевалу, этим скалам, Игольчатому пику, чистому воздуху, ледникам, самой плоти Геонии.

— Вот она во всей красе, Аномалия...

 

Глава IX. Дохлая вечность.

 

Каленусия, Горы Янга, Стеклянный перевал со стороны Воронки Оркуса, день “Z+15”.

 

— ...Вот она, Воронка Оркуса.

Джу задохнулась от сумрачного восхищения. Сайбер-реконструкция не передавала и десятой части жутковатого очарования оригинала.Прозрачный воздух гор позволял рассмотреть мельчайшие детали. Воронка не имела формы перевернутого конуса – реконструкция лгала. То, что начиналось как слабо скошенный конус, через сотню-другую метров обрывалось вниз отвесной стеной. Исполинская дыра пронзала камень, уходя в черноту тени, именно воронка, гигантский предмет, украденный с кухни титанов. Обводы стен стремительно выгибались, заваливаясь в бездну. Вещество, слагающее поверхность, сильно отличалось от камней Янга. Пологую часть прорезали горизонтальные линии – острая, на грани чуда, игра света. Угольно-черные тени карнизов падали на поверхности цвета терракоты.

— Красиво.

Белочка сосчитала карнизы — девять циклопических концентрических колец. Ад древних? Стены пятнали черные точки.

— Что это?

— Проходы вовнутрь.

Задумчивый Хиллориан встал плечом к плечу, рядом с Джу.

— На что это похоже все вместе, по-вашему?

— По-моему, на огромную крысоловку.

— А здоровенная крыса сидит и ждет на самом дне, в темноте, среди пыли, помета, источенной стружки и сухих костей, оставшихся от приманки.

— О!

Белочку передернуло от отвращения – величественная красота кратера мгновенно поблекла.

— Туда есть спуск?

— Должен быть, надеюсь, не осела порода. Людей здесь не было... С памятью у меня стало неважно... полгода.

— А что стало с теми, кто...

— Подобрали тут неподалеку остатки планера. Вернулись от Стеклянного перевала, не дойдя по кратера, почти ни с чем, злые как космическая холера и измученные отказами оборудования. А вы что подумали?

Белочка вздохнула с изрядной долей фатализма.

— Я бы не удивилась, найдя в подобном месте скелет.

— О! Не сомневайтесь, он еще найдется.

— Я не верю, что это строили люди.

— А я не верю, что это строили вообще. Смотрите, Симониан, смотрите внимательно – этот феномен в целом не имеет смысла. Это не жилье. Точнее, жить там теоретически можно, но для этого не стоило сверлить дыру в камне и ютиться по краям. На стратегический объект не похоже – слишком заметная и ничем, кроме Аномалии, не защищенная штуковина.

— Может, там дробили камень на щебенку, вытворяли еще что-то в таком же роде...

Полковник одобрительно кивнул, закуривая.

— В точку, девушка. Некое подобие шахт заметно. Если бы еще ответить на вопрос – куда дели то, что наломали, и какая Мировая дурь заставила проделать это невероятно странным способом.

В спину потянуло холодом. Ложно бесконечный полдень осторожно подался в сторону вечера. “Нас предает логика” – подумала Джу. “Мы скованы притяжением целесообразности не хуже, чем тяжестью планеты”.

— А почему в этом должен быть привычный нам смысл?

— О, нет. Космос не должен нам ничего, кроме смерти и рождения. Второе от нас не зависит, первое мы пытаемся отсрочить, в панике делая глупости и обманывая себя. Но это не меняет ничего. Нам не дано охватить опытом и принять логику, которая, будь она проклята, чужда изначально. Легче и приятнее считать, что ее нет совсем.

Хиллориан бросил дорогую недокуренную сигарету на чистый камень Стеклянного, тщательно, зло растер пепел и тончайшую бумагу подошвой.

— Пошли, не надо стоять на перевале.

Джу поправила лямки рюкзака, вздергивая груз повыше на плечи.

— Где будет лагерь?

— Прямо там. Непосредственные ощущения сенсов в таком деле – золотое дно.

Пожалуй, одушевленная природа Стеклянного преднамеренно вымостила дорогу– плоские плиты уходили вниз лестницей широких неправильных уступов.

Мюф, не обремененный грузом, прыгал со ступени на ступень, распевая считалку:

 

Раз-два – привет.

Обратно хода нет.

Там – черта,

Здесь – зола.

Замри – беги.

Не береги.

В землю – хлоп.

Даст тебе в лоб...

 

— Замолчи!

Мюф с удивлением и обидой оглянулся на взвинченную Джу.

 

...Золото-медь,

Уже не успеть.

Сильную рать

Тебе не собрать...

 

— Не берите в голову, Симониан.

Полковник снисходительно фыркнул – вежливая замена смеха.

— В некоторых протокультурах восточной Геонии, детские песенки почитались пророчествами, получаемыми от богов. Занятно. Вы, конечно, не слышали устного фольклора моих племянников. Бойкие на язык мальчишки – будь в протосуевериях хоть гран истины, сестра давно бы скончалась в муках. Наш конопатый груз – просто ангел по сравнению с ними. “Золото-медь”... Ха!

Полковник бодро захохотал.

Белочка промолчала. Где-то, на самой границе сознания шевельнулись рваные, но уже чуть-чуть приободрившиеся серые нити...

 

Тем временем чаша долины приблизилась. Люди спускались, горы, обрамляя Воронку, заслоняли небо, отнимая у тускнеющей вечерней лазури кусок за куском, словно бы гигантская чаша грозила сомкнуть края, поглотив добычу. Скалы бросали под ноги пришельцам длинные фиолетовые тени. Каменная лестница кончилась, как бы отхваченная циклопическим топором. Размеры подавляли. Рваный край – древняя окаменевшая глина – обрывался в сквозную пропасть. Огромное пустое пространство дышало прохладой и опасностью, где-то шумел маленький невидимый водопад.

Дирк опустился на корточки и заглянул за край.

— Далеко отсюда падать... нет, не очень, в восьми ярдах – карниз. Широкий. Забавно...

— Что там?

— Не знаю – странная штука, иллирианец.

Стриж нагнулся, преодолевая желание держаться подальше от края.

— Да, кое-что там есть. Будем там – посмотрим поближе.

Полковник подошел неслышно.

— Дезет, лейтенант, спускаемся.

Карниз действительно оказался широким, с почти ровной, твердой поверхностью, усеянной мелкими рытвинами. Над местом витала горькая аура запустения. Из окаменевшей глины торчало нечто несуразное – оно-то и привлекло внимание Дирка с самого начала. Матовый серебристый отросток длиной около ладони отчетливо делился на сегменты. Вмятины покрывали побитый металл. Толстое основание металлической змеи уходило в твердь карниза, последний, свободный сегмент, самый тонкий, остроконечный, бессильно лежал на земле. Кое-где, мешаясь, валялись остатки причудливо искореженной арматуры. Неподалеку устроился совершенно неуместный среди техногенной свалки, покосившийся менгир – на этот раз явно искусственный.

— Что здесь было, полковник?

— Когда-то здесь были горы и маленькая станция пси-наблюдения. Все, что вы видите, Дирк – и то, и другое, и вон тот хлам, и эта безобразно огромная воронка – все это не наше. И появилось оно ниоткуда. Смотрите, Дирк, и вы, Алекс. Симониан, вы тоже подойдите поближе. Воронка Оркуса будто бы вдавлена сюда извне – даже границу можно разглядеть. Вон там – скалы перевала, темная порода, здесь – желтая терракота. Что скажете, Стриж?

Иллирианец поковырял окаменевшую почву носком ботинка.

— Покамест не скажу ничего. Глина как глина. Место выглядит странно – не спорю. Но я не склонен считать первую попавшуюся яму прорехой в реальности. Куда теперь?

— В обход по карнизу. Видите, каверны в склонах? Туда.

Они осторожно шли цепочкой, угнетенные соседством циклопического Воронки и ирреальностью происходящего. Игольчатый пик маячил справа – там, где остался перевал, небо, опаленное сиреневым закатом, набрякло тучами, обещая ночной дождь.

...Бункер первым заметил Дирк. Металлическая коробка, полускрытая осыпью глины, слегка накренилась, крыша прогнулась, черной пастью зиял проем, распахнутая настежь дверь покрылась рыжей шкуркой ржавчины.

— Это он?

— Да.

Белочка поежилась.

— Господин Хиллориан...

— Называйте меня Септимус.

— Как вы думаете, Септимус, эти люди – они все еще там?

— Ни в коей мере. Тела эвакуировали спасатели – почти сразу. Не берите в голову, Джу. Сейчас это просто потенциальная крыша над головой.

Белочка вздрогнула – коротко тренькнула тонкая струнка опасности. Угроза маячила в отдалении, пока не очень страшный, какой-то плоский, словно вырезанный из картона контур, за поворотом длинного, темного, глухого, без окон

коридора. “Раньше я видела только людей. Почти никогда – предметы. Очень редко – прошлое. И никогда не видела будущее. Мои способности обостряет Аномалия”.

Пси-образ покинутого убежища серебрился утонченной тоской, острый трагизм крови и смерти почти истаял. Общее впечатление получалось такое же, как от руин какой-нибудь геройской твердыни. Подвиги ушли в легенду, на благородных камнях растет сорная (и непременно “седая”) трава...

Джу выставила ментальный блок – контраст вышел сокрушительный. Благородные руины померкли, уступив место грубой реальности. По-видимому, обвал в момент катастрофы сломал и разметал оборудование наблюдателей — сухую, посеченную оспинами выбоин глину, усеивали ржавые обломки, рваные ошметки пластика, секции сломанной мачты, обрывки мятой, крошащейся стальной сетки. Площадка вокруг бункера изрядно напоминала технологическую помойку на задворках средней руки мастерской.

— Занятно.

Хиллориан внимательно осмотрел картину и покачал головой.

— Смотрите, Алекс, бункер на месте. А вот висячая скала, которая был под основанием убежища – увы. От огромной каменюки не осталось и следа. Это напоминает мне винегрет – кусочек реальности здесь, кусочек абсурда – там.

— Так что же – заходим?

Дирк уже опередил иллирианца. Его голос глухо долетал изнутри.

— Полковник, все в лучшем виде. Консервы, оборудование, блоки к фонарям.

Белочка и Мюф вместе переступили порог – внутренние перегородки делили бункер на четыре части: мини-склад, кухню, санитарный блок и жилой отсек. В тамбуре хрустел под ногами занесенный ветром песок.

— Откуда они брали воду, Септимус?

— Понятия не имею –насосом, наверное. Впрочем, источник давно уже пересох.

В жилом отсеке на аккуратно заправленной двухъярусной койке нетронутым слоем лежала бархатная рыжая пыль.

— Тут очень долго не было никого.

— Год.

— Мы останемся здесь?

Хиллориан внимательно посмотрел на Джу.

— Вы интуитивно отвергаете такой вариант?

Сострадалистка энергично мотнула головой:

— Нет, ничего подобного.

— Замечательно. Устраиваемся здесь. Тесновато для шестерых, зато стены слегка экранируют пси. Относительно спокойный сон в Аномалии – великое дело.

Выбросить истлевшее тряпье Белочка поручила Мюфу. Паренек с охотой отправил небрежно свернутый узел хлама прямо в пропасть. Стриж, проследив полет, откомментировал:

— Вечность – универсальный поглотитель.

Джу фыркнула – и тут же согнулась пополам в приступе неудержимого, мучительного хохота. Ныло под ложечкой, слезы, горячие соленые слезы, смешанные с бурой пылью, обильно потекли по щекам. Дезет ошалело наблюдал бурный эффект случайной шутки, полковник нахмурился в недоумении, Дирк вежливо стушевался, Иеремия уже шел прямо на Джу, явно намереваясь пустить в ход излюбленное сельское средство от девичьих истерик – пощечину.

— О-о-о! Вы только посмотрите...

— Куда?

— Вот, вот левее...

— Это?

Пятеро разом повернулись.

— Да где же?

— Вот...

Пальчик Джу стремительно указывал куда-то в неряшливую груду ржавого хлама, наподобие гриба-нароста нависшую над самым обрывом.

На полушаге замер Иеремия Фалиан, чопорно-пристойно выбранился полковник, тихо, насмешливо присвистнул Стриж:

— Да, это сильно.

На побитой металлической пластинке, тусклой, иссеченной дождями табличке, сорванной с корпуса прибора, наискось красовалась надпись, давным-давно глубоко и резко процарапанная печатными буквами, грубым, крупным почерком:

 

7004 ГОД. НАБЛЮДАТЕЛЬ НУНЬЕС. Я СКУЧАЛ ЗДЕСЬ.

СТАНЦИЯ R-735 — “ДОХЛАЯ ВЕЧНОСТЬ”

 

— поздравляю, колонель. Вот мы и на месте...

 

***

 

Каленусия, Горы Янга, кратер Воронки Оркуса, ночь.

 

Ночь упала, и липкая чернота смешалась, сплелась, слилась в единое целое с холодной бездонной пустотой.

Дождь, намечавшийся с вечера, обернулся далекой грозой, гром слабо рокотал за перевалом, сполохи разрядов пару раз безвредно сверкнули за кромкой скал. Аномалия словно берегла пойманную добычу от стихий.

Маленький покосившийся бункер тихо лежал в темноте, прилепившись к груде окаменевшей глины. В эту ночь пси-шторм на время утих, реальность нежилась, погрузившись в кратковременный покой, в сон шестерых людей больше не вторгались пронзительно-тревожные видения.

Вернее, в сон пятерых.

Белочка вытянулась на жестком верхнем ярусе койки, перевернулась на живот и осторожно, стараясь не разбудить компанию, включила фонарик. Миниатюрная лампа – часть горного снаряжения крепилась чрезвычайно удачно – в виде диадемы на лоб. Джу подкрутила вертлюжок, превратив конус света в скромных размеров лучик, направила его куда надо и распахнула пухлый потрепанный том, заложенный вместо закладки сушеным листком парадуанской магнолии.

Полночь погасила звуки. В такие часы отступает тревога, море сонной темноты без следа растворяет дневную суету. Ясный покой располагает к размышлениям, ночная работа мозгами – занятие, не лишенное притягательности для интеллектуала.

Как бы ни так — конечно — если ты выспались днем!

Сонная Белочка, вздохнув, перевернула страницу. В конце концов, не зря же она от южных равнин до перевала Янга тащила в рюкзаке увесистый трактат скандально известного сомнительной полемикой пси-философа. Начало выглядело впечатляюще:

 

“ХЭРИ МАЙЕР.

ОТНОСИТЕЛЬНОСТЬ РЕАЛЬНОСТИ”

 

“Реальность – что мы знаем о ней? Мы, запутавшиеся в обыденной определенности, мы, младенцы, ведомые под руку технологией сытой, безопасной жизни, лицемерное имя которой – цивилизация?”

Джу едва не подавилась – благообразный портрет Майера на обложке вдруг надулся мыльным пузырем, расплылся, лопнул, потек, разметав радужные брызги. Из-под мыльной лужицы вывернулся, грозя пальцем веренице стандарт-каров, увенчанный седым ежиком волос неистовый луддит Иеремия...

Белочка часто поморгала, потерла слипающиеся глаза, прогоняя сон. Фалиан, лихо подмигнув, исчез, портрет преуспевающего Хэри Майера (трубка, свежее лицо шикарный костюм) прочно вернулся на место.

— Прокати их всех на помойку Мировая Дурь.

Джу быстро пролистала четыре страницы. Дальше пошло интереснее:

“...Фундаментальное исключение Калассиана не подвергается сомнению — все попытки технически и адекватно воспроизвести пси человека неизменно кончались крахом. Не наткнулись ли мы в своих блужданиях на косвенное доказательство существования нематериальной первоосновы личности?”

Джу крепко закусила губу — не расхохотаться бы некстати и не разбудить компанию. Автор, излюбленная мишень студенческих анекдотов, давным-давно получил в ученой среде прозвище Грубого Хэри, а в самом узком кругу и того жестче –Ублюдка Майера. Прозвище навесили не совсем без вины – дискуссии с участием идеалиста если не каждый раз, то зачастую кончались вполне материалистическими побоями. Хэри искусно играл роль зачинщика – распалившиеся философы фехтовали пухлыми томами, плескали в лица прохладительной водой из сифонов, метали в оппонентов сайбер-кассеты, престарелые члены коллегии не стеснялись пускать в ход трость.

Сейчас Грубый Хэри плавно подбирался к вопросу о душе.

“Принято считать, что физическая природа пси-явлений до сих пор не разгадана. Эта точка зрения – рискованная иллюзия. Она опасна постольку, поскольку затушевывает очевидную, ясную, нелицеприятную правду. Мы не хотим признавать факт, который встал во весь рост, который кричит, вопиет перед нами – в нашей реальности есть место явлениям, у которых объективно нет физической природы!”

Белочка прыснула в кулак. Студентам изредка открывали доступ в святая святых – побывавшие на “взрослых” диспутах в пси-клубе рассказывали кое-какие пикантные подробности. Как только разглагольствования идеалиста Хэри достигали критической отметки, лица физиков, химиков и биологов неизменно вытягивались. Ученые мужи кривились, словно вкусив лимона. Майер с наслаждением купался в атмосфере всеобщего осуждения, по-видимому, чувствуя себя как рыба в воде.

“Пси-явления произрастают из материального мира, пусть корни их – в физическом мире, но вершина, крона – вовне. Концепция Мирового Разума бездумно отдана наукой на откуп религии – верно ли это? Я не сомневаюсь в отрицательном ответе.”

Белочка зевнула, прикидывая – не посвятить ли остаток ночи сну. Мятежный пси-философ гнал бред, не унимаясь:

“Итак – психическое, идеальное и физическое, материальное – суть две первоосновы нашей реальности, в которой, к сожалению, преобладает второе. Плоть властвует над ментальностью, воплощение над идеей, косность над новизной, тело над духом...”

Лично у Хэри дела, наверное, обстояли по-другому. Уж что-что, а плоть им явно не управляла. По крайней мере, после каждой новой потасовки он, залечив синяки, восставал свежим и энергичным – не хуже Феникса древних.

“До сих пор симметрия духа и плоти пока остаются недостижимой. Можем ли мы надеяться, что где-то – в холодной глубине пространства, в ином ли измерении существует реальность, радикально отличная от нашей? Та, в которой дух(пси) первичен, а материальное, физическое(назовем его — кси) – лишь утонченный, бледный цветок на жирной почве идеи? Почему бы нет? Я верю, что это так. Что произойдет, вздумай случай совместить эти реальности во времени и пространстве?...”

Трактат завзятого скандалиста украшала занятная картинка. Белочка направила на нее лучик света от фонаря:

 

 

 

“...Великолепная симметрия, пригодная для бесконечного сохранения в вечности. Гармони кси и пси в одном существе – то, о чем мы до сих пор не позволяли себе мечтать. Подчеркну еще раз – достойная сохранения и способная к неограниченному самосохранению, как в виде целого, так и в частных своих проявлениях...”

Белочка всмотрелась в завораживающую примитивность квадратов, ахнула, захлопнула книжку, выдернула сушеный лист-закладку и осторожно перевела дыхание. Сердце колотилось пойманный мотыльком. Безвкусная и малопонятная проповедь Грубого Хэри перестала казаться смешной. “А ведь он дает нам, псионикам надежду на неуязвимость, на естественные пси-наводки без последствий для сенса”. Джу скользнула с койки вниз, ловко обогнула спящего Дирка, отыскала в груде веще на полу свой рюкзак и запихнула книжку поглубже. Потом передумала – снова вытащила потрепанный томик, как могла обернула его в мятым лоскутом бумаги, вытащила из нагрудного кармашка обломок красного пластикового карандаша

и крупно, несколько раз обведя буквы, вывела на обложке:

 

“РУКОВОДСТВО ПО ЛЕЧЕНИЮ КИШЕЧНЫХ РАССТРОЙСТВ”.

 

Надписанный таким образом, злополучный фолиант отправился на самое дно брезентового мешка. Внезапно Джу осенила еще одна идея – она бесшумно подтянула к себе мешок Стрижа и запустила в него пятерню. Минуты две она шарила в вещах, стараясь дотянуться до дна. Результат обескуражил – пропавших ампул у иллирианца не оказалось.

Дирк беспокойно шевельнулся во сне. Белочка проворно вскарабкалась на койку, стащила сапоги и погасила фонарь. “Вот так вот!”.

Она закрыла глаза. “Хотела бы ты неуязвимости для себя, Джу? Отмены приговора, вынесенного псионикам самой природой? Хотела бы – еще как. Но ты знаешь, к чему это приведет, это катастрофа – не стоит врать собственной душе. Всемогущество и безнаказанность – крепкий коктейль для любых мозгов, и мука, мука, мука вечного соблазна подправить мимолетом любую ситуацию. Кто устоит, получив такое? Никто. Почему никто не понимает, что именно обещает Грубый Хэри? Потому что он не понимает этого сам”.

За полуприкрытой дверью печально шелестел, осыпаясь, песок. Внутри бункера тихо, сторожко потрескивало что-то невидимое. Надсадно скрипело ржавое железо снаружи – сквозное дуновение лениво раскачивало обломок мачты, посвистывало в скалах, дергало полузаклинившую дверь.

Ответ пришел сам собой, словно принесенный упрямым ночным ветром. “Они там, в Параду, не придают значения болтовне, потому не знают, потому что никогда не чувствовали Аномалии”...

 

***

 

Каленусия, Горы Янга, кратер Воронки Оркуса, день “Z+16”, время начала — 10:00

 

Мюф сдержанно ликовал – гордой радостью героя, получившего равно почетную и заслуженную награду.

Сайбер модели “сумка на ногах” отыскался в кладовой — безобразная квазичерепаха с примитивным интеллектом, скорее всего принадлежала покойному Нуньесу. В скалах такая бесполезна – короткие манипуляторы не позволяли лазить по камням. Дорогая игрушка так осталась валяться в кладовой. Сейчас расторможенный Белочкой сайбер спешно самообучался: суетился, побрякивал, натыкаясь на стены бункера.

Мюфа подмывало опробовать трофейную кассету, но тогда наверняка пришлось бы сознаться в краже. Образ Доктора (бесцветные лужицы глаз, черное дуло излучателя) так и не стерся из памяти младшего Фалиана – пережитый страх, унижение, ощущение собственной беспомощности и ничтожества осели на самых задворках маленькой души, время от времени неприятно напоминая о себе неясной тревогой. Мюф потрогал припрятанную в кармане кассету и в мыслях отложил опасный эксперимент на неопределенное “потом”.

— Тим!

Сайбер, отзываясь на имя, с разбегу, больно ткнулся в ноги хозяина. Мюф подпрыгнул, потер крепко ушибленную лодыжку.

— Пошли, Тим.

Мюф чувствовал – сейчас его окликнут. Взрослые уже толпились у выхода, нацепив налобные фонари, озабоченные и злые. Джу озиралась, отыскивая приятеля взглядом, ее коричневые волосы выбились из-под шапочки и блестели – почти как пластиковый корпус Тима. Дед стоял выпрямившись и не оборачивался, тем не менее Мюф все время чувствовал настойчивый, негромкий зов – Иеремия цепко помнил о внуке. Слева от дедушки что-то лениво колыхалось. Мюф прищурился, картинка лучисто расплывалась — так бывает, если, прищурясь, поглядеть на лампочку. В зрелище маячила некая странность, подумав, Мюф сообразил – взрослые не видят эту штуку. Вытянутое пятно не выглядело страшным – в нем было что-то от маленького котенка, вроде тех, у которых торчит морковкой ершистый хвостик, и немного – от сайбера Тима. Младший Фалиан успокоился, решив про себя при случае заняться пятном вплотную и поближе...

 

— Уходим, Мюф! Пошли.

Белочка шагнула в тревожное солнце утра, Воронка, освещенная косыми лучами, поражал ясной яркостью. В незамутненной чистоте красок – кремовой, черной, золотой и глинисто-рыжей присутствовал трудноуловимый зловещий колорит – панорама походила на гигантский, тщательно прописанный холст, у которого нет ни конца, ни начала. Хлам – ржавое железо (знакомое и незнакомое, равно) битый камень, покосившийся бункер – все это стерлось, исчезло, стушевалось перед величественным и опасным затишьем Аномалии. Воздух оставался кристально прозрачным, но небо над верхней кромкой южных вершин сгустилось до темно-мышиного, свинцового цвета. Свинцовая крыша небес, яркая, пронзительно и страшно сияющая желтизной твердь, бездонная выемка пропасти.

Белочку передернуло. “Это как внутренность гигантского надколотого яйца. Я никогда не смогу привыкнуть к этому месту” – подумала она и устрашилась собственного предчувствия. “C чего я взяла, что могу надолго остаться в Аномалии?”.

Ментальный эфир мертво молчал. Увяли языки огня, не рокотал звездный прибой, нити исчезли. Белочка опомнилась – она уже на несколько шагов отстала от идущего впереди Фалиана. Аномалия терпеливо, равнодушно поджидала. “Ну что ж – посмотрим на тебя поближе, ты — безумная мечта Грубого Хэри”...

 

Глава X. Все запутывается окончательно.

 

Каленусия, Горы Янга, кратер Воронки Оркуса, день “Z+16”, время начала — 10:00

 

— С чего начнем, колонель? У вас нет подспудного желания не соваться туда?

Стриж кивнул в сторону аккуратного отверстия в бежевой глине стенки. Отверстие, напоминало вход в пещеру, обнаружилось всего за двести шагов от бункера. Дыра около полутора метров в размахе имела любопытную форму – почти правильного пятиугольника.

— У меня есть желание разобраться с этим поганым делом как можно скорее и уйти отсюда во имя Разума. Вы сделали снимок входа, Алекс?

— Да. Кстати, а мальчишку следовало бы оставить в бункере. Какой чумы вы тащите ребенка с собой?

— Я вам объяснял, Стриж, парень – ментальный резонатор старика. Это как бы часть оборудования. И не делайте ханжеской физиономии — при вашем-то послужном списке... Дирк!

— Я здесь, полковник.

— Что у тебя сегодня с головой, лейтенант?

— В норме, шеф! Эта подлая штука меня отпустила.

— Отменно. Раз так – вот диспозиция, господа псионики и непсионики. Пред нами нечто, возможно — пещера, а скорее – шахта. Топография места нам неизвестна, происхождение – аналогично, агрессивных гуманитарных объектов не ожидается, а вот насчет аномальных выбросов пси – никакой гарантии. Заходим внутрь, разделяемся. Дезет, Симониан, Дирк – налево. Я и мастер Фалиан с внуком – направо. Держаться вдоль стен. Считать и фиксировать повороты. Съемка – по мере надобности. Звукозапись – желательно непрерывно. Встречаемся через два часа на этом самом месте, вопросы и предложения есть?

— Действия на случай экстренной ситуации, колонель?

— Убираться из опасного места как можно скорее. Взаимопомощь групп, увы, лишь по мере возможности. Итак, действуйте!

— Погодите...

Иеремия отрицательно покачал головой.

— Вам бы, полковник, послать меня с одной бригадой, внучка – с другой. Мы с ним друг друга на расстоянии слышим, c самого его рождения так. Если какая беда, будет у вас на крайний случай ниточка.

Септимус смутился перед лицом двусмысленной перспективы: посылать вспыльчивого луддита со Стрижом рискованно, нагрузить Дезета сразу и девушкой, и ребенком – по любым меркам чересчур.

— К кому предпочитаете присоединиться, мастер Фалиан?

Иеремия сухо дернул подбородком в сторону Белочки и иллирианца.

— По рукам. Но предупреждаю – никаких конфликтов. Вы отправляетесь на дело чрезвычайной важности, а не на сафари под названием “подведем итоги дружелюбия”. Вас, Алекс, да-да, вас, не отворачивайтесь... вас все сказанное касается в равной мере... Пошли.

Сумрак каверны упал, мгновенно отрезая людей от тревожного, яркого сияния утра. Иллирианец, сострадалистка и Иеремия повернули налево; наблюдатель, Дирк и фермерский мальчишка – направо.

След в след за Мюфом, не отставая, крабом распластавшись по камням, упорно торопился примитивный сайбер.

До того примитивный, что ему, кажется, совсем не вредила Аномалия...

 

***

 

Каленусия, Горы Янга, кратер Воронки Оркуса, день “Z+16”, 11 часов, 30 минут.

 

Стриж шел с годами наработанной опасной, обманчиво мягкой осторожностью, светя по сторонам фонариком. Лампа, прикрепленная ко лбу, позволяла держать руки свободными и наготове. Открывшаяся картина изрядно разочаровала бы человека, склонного поискать приключений, но иллирианец приключений не искал и поэтому испытывал сдержанное удовлетворение. За провалом входа обнаружился обычный или почти обычный штрек. Кто-то, когда-то вырубил в плоти камня прямые, довольно широкие горизонтальные коридоры, к тому же не отличавшиеся ни запутанностью лабиринта, ни мрачно-роскошной красотой естественных пещер. Местами на стенах сохранились остатки арматуры, клочки тонко раскатанного металла – облицовка? Ничего слишком странного в штреке не было – если, конечно, не принимать во внимание его неизвестное происхождение.

— Не отставайте, леди.

Каленусийка шла следом, почти шаг в шаг. Иеремия угрюмо тащился последним.

— Что скажете? — Стриж осветил стену, яркое пятно света пробежало по камню и ржавому железу широкой дугой.

— Здесь рыли тоннель. Вон там рельсы?

— Чума Мировая...

Дезет поглядел под ноги, луч света услужливо прыгнул вслед за движением головы. Среди крошева битого камня и пыли тускло темнели две полоски металла.

— Похоже, и вправду рельсы.

Девушка подошла вплотную. Она боится и пытается не подавать виду, понял Стриж.

— Как вы думаете, кто это сделал?

— Не знаю, Однако, этого “кого-то” давным-давно нет. Здесь пусто, мертво и безопасно как в давно распахнутой клетке для крыс.

— Здесь глухое эхо. Как вы думаете, что тут было когда-то?

— Не знаю и знать не хочу. Глядите в оба. Нужно сделать свое дело и уйти отсюда целыми – вот это главное. Вы чувствуете что-то странное?

— Да.

— В таких случаях не молчите. Разума Ради, все странности – немедленно вслух, это полезно для вашей же безопасности. Для моей тоже – она мне дорога как память. Что вы ощутили сейчас?

— Где-то там, впереди, есть нечто. Обрыв. Или, скорее, водоворот.

— Здесь сухо как в бутылке с сахаром.

— Это не вода. Я не могу сказать точнее. Оно притягивает и поглощает...

Стриж сокрушенно откомментировал:

— Только монстров нам еще и не хватало.

Сострадалистка, судя по тону, опознала иронию и всерьез рассердилась:

— Ерунда какая. Нету тут никаких монстров. Вы думаете, я начиталась дешевых фикций?

— Тихо.

— Я не читаю такую дрянь.

— Тихо, ради Разума. Вы не слышите?

Девушка мгновенно замолчала, вглядываясь в подсвеченный лампой сумрак.

— Там шелест. Что-то осыпается. Это пси-наводка...

— О нет, это не наводка – я тоже чувствую это. Просто слышу, и все. Там и взаправду что-то шуршит. А вы, Фалиан, вы — слышите?

Стриж, не дождавшись ответа, резко обернулся.

Проход пустовал. Иеремии за спиной не оказалось.

— ФАЛЛИАН!!!

Эхо глухо умерло под закругленным сводом.

— Возвращаемся. Мне это не нравится.

— Нет.

— В чем дело, леди Симониан?

— Мне нужно идти дальше... туда.

Стриж заколебался. Двигаться к неизвестному источнику шума, повернувшись спиной к проходу, в котором только что бесследно исчез Иеремия, представлялось рискованным. Оставить источник неисследованным? Тогда не стоило пускаться в рискованное предприятие.

— Стойте на месте. Не двигайтесь, что бы не случилось. Если что – зовите меня. Я вернусь на двадцать шагов, как следует посмотрю за поворотом. Хотелось бы знать, куда подевался мастер Фалиан, сдается – исчез, чтобы мне насолить.

Дезет повернул назад, ощущая острую неуверенность. Бой без противника, опасность без имени – его “я” по-прежнему не ощущало ни малейшего влияния Аномалии, но рассудок устал от странности ситуации. Иногда ему казалось: причинно-следственные связи лопнули, словно истертые нити. Иеремии за попоротом не оказалось. То ли луддит ушел обратно, то ли свернул в единственный обнаруженный Стрижом боковой штрек. Зачем? Ответа не было.

Стриж повернул назад, задержавшись у поворота не более, чем на пару секунд. Тонкий, какой-то призрачный силуэт Джу Симониан медленно удалялся – девушка шла, словно сомнамбула, держась левой рукой за грубый камень стены. Иллирианец настиг ее в три прыжка.

— Я же вам говорил – нужно было оставаться на месте.

Сострадалистка не ответила ничего. Стриж присмотрелся – ее глаза сохраняли осмысленное выражение, но словно бы глядели сквозь Дезета, на неизвестное нечто. Девушка казалась погруженной в себя, напряженной, самозабвенно устремленной к невидимой Стрижу цели. Иллирианец не стал задерживать ее – просто пошел рядом.

Коридор немного расширился, битое, источенное ржавчиной железо грудами лежало там и сям, облицовка отстала от стен и свисали длинными, шершавыми, покрытыми рыжими разводами языками.

— Мрачное место, леди.

Джу шагала дальше, не отвечая. Она шагала легко, стремительно, упрямо вздернув подбородок. Внезапно девушка вздрогнула и резко остановилась, словно вразмах налетев на преграду.

— В чем де...

И тут Стриж увидел все.

Зрелище ошеломило даже скептически настроенного иллирианца. В семи футах от него, на замусоренном полу штрека кипела, пузырясь, вспениваясь крошечными острыми фонтанчиками пыли, черта. Казалось, циклопический массив камня рассечен огромным лезвием как невиданных размеров слоеный пирог. Черта была тем самым разрезом, она ровно шла по полу, идеально отвесно поднималась по стене, пробегала по потолку коридора и спускалась вниз, образовывая замкнутое кольцо. Материя на краю черты словно бы медленно кипела. Стриж прищурился, пытаясь разглядеть отрезанную от них часть штрека – и не увидел ничего определенного. Там было нечто, но эта сущность не имела ни формы, ни цвета, ни единой телесной, физической черты. Это не было веществом или субстанцией. Он не присягнул бы, что это существо. Дезет знал, что не видит ничего – ничего, даже глухой каменной стены. И вместе с тем интуитивно ощущал чужое присутствие – чуждое до такой степени, что оно не казалось даже опасным.

— Поздравлю вас, леди, Вселенная конечна, здесь, именно здесь, среди технического хлама, мусора и ржавчины, мы обнаружили то, что никто до нас не находил – это и есть настоящая грань мира...

 

Джу не слушала иллирианца.

Захламленный штрек исчез. В ушах вольно пел звездный прибой. Тонкая пленка реальности прогнулась, мыльный пузырь лопнул, капельки света и тьмы, смешавшись, забавно брызнули в разные стороны. Волны радости и силы мерно накатывали одна за другой, слегка приподнимая ее отпуская снова. Ласковые пузырьки пены облепили руки, плечи, лицо. Белочка погрузилась в изумрудно-зеленые волны и удивилась – она не только не захлебнулась – даже не почувствовала отсутствия воздуха. Потребность в дыхании словно бы исчезла. Темно-изумрудная, холодно-плотная глубина ждала ее. Джу окунулась в прибой — с головой и еще глубже, оттолкнулась руками, постепенно уходя все в пучину. Поодаль колыхалось нечто – густая темно-серая заросль мягкими изгибами повторяла каждое движение волн. Сострадалистка бесстрашно приблизилась и дотронулась до мягкого, пушистого облака морской травы. Это были старые знакомые — серые нити. Совсем не страшные, даже смешные. Джу засмеялась, наслаждаясь вновь обретенным покоем и безопасностью. Она протянула руки... Нити потянулись навстречу, упруго оплетая ей пальцы.

— Иди сюда. Ты хочешь неуязвимости?

— Да.

— Это очень просто.

— Вы кто?

— Смысл.

— Чего вы хотите взамен?

Нити молчали – в молчании присутствовал некий насмешливый ответ, который никак не удавалось ухватить. Белочка внезапно почувствовала, что задыхается, она отчаянно рванулась вверх – к свежему морскому ветру. Поздно – нити уже успели оплести ее руки до самых плеч.

— Нет!

Джу беспомощно билась, отрывая тонкие, остро жалящие щупальца, нити, построясь сетью, поспешно опутывали спину, ноги. Она закричала и тут же пожалела об этом – вода потоком хлынула в легкие. “Это неправда” – отстраненно подумала Джу и крепко зажмурилась. “Я не могу умереть, это только пси-наводка, ментальный шторм. Нет моря, нет нитей, ничего этого здесь нет. Сейчас я успокоюсь, просто открою глаза и увижу пыльный штрек, ржавчину и противную физиономию иллирианца. Я хочу это увидеть. А потом я просто повернусь и уйду, оставлю грязь подземелья, выйду под солнце и все будет хорошо”.

Она осторожно подняла веки.

Не было ни пыльного штрека, ни Стрижа, ни ржавчины, ни россыпи мелких камней. Вокруг колыхались изумрудные волны. Пучок нитей цепко захлестнул шею. Джу закрыла глаза и прекратила борьбу – она поняла, что проиграла.

 

***

 

— Поздравлю вас, леди, Вселенная конечна, здесь, именно здесь, среди технического хлама, мусора и ржавчины, мы обнаружили то, что никто до нас не находил – это и есть настоящая грань мира...

Дезет осекся.

Девушка внезапно подвинулась к черте. В остановившихся ореховых глазах отражался свет фонаря.

— Джу, не делайте этого.

Сострадалистка не слышала. Она неловко, как ребенок, который учится ходить, шагнула вперед. Черта кипела рядом с носком ее ботинка. Стриж подскочил, как подброшенный, и ухватил девушку за куртку.

— Назад.

Она рванулась резко, как будто ныряя в воду, иллирианец едва успел поймать Джу за плечи. Она вырывалась неистово, дралась неумело, но яростно. Стриж оттащил девушку к стене. Она успокоилась всего на несколько секунд, потом неведомая сила вновь бросила ее к черте. На скуластом личике проступило чужое выражение экстатического упрямства. Стриж с трудом прижал ее узкие плечи к камню.

— Не двигайтесь. Закройте глаза, не надо туда смотреть. Дышите глубже. Подождите. Так. Это пройдет. Это безумие посылает Оркус.

Джу плакала. Потом попыталась укусить Дезета за руку. “Великий Разум, что делать-то?”. Девушка то затихала, то билась, пытаясь дотянуться до Черты. Рывки с каждым разом становились все резче – в ее упорстве и силе было нечто нечеловеческое. Мускулатура тонких рук казалась каменной на ощупь. Она и Стриж, сцепившись, вместе медленно сползали к призывно светящейся синим дорожке. “Это наваждение. Ее убивает ее же сверхчувствительность. Еще немного – и мне ее не удержать никакими силами. Тут, пожалуй, нужен стресс. Была не была”. Дезет на ощупь нашел поясок пуховых брюк девушки.

— О-эй!

Кнопка отлетела с треском. Джу взвизгнула, вырываясь – хвала Разуму, уже не в сторону синей черты. Стриж силой удерживал ее, последовательно преодолевая сопротивление. Бесенок иронии на секунду посетил сознание иллирианца – “совместим необходимое с приятным”...

 

Опаляющий вихрь налетел порывом, смял изумрудный мираж волн. Воздух загудел, содрогаясь. Море исчезло мгновенно – серый, тонкий, режущий шелк нитей мгновение полоскался на яростном, сухом ветру. Потом серые щупальца разлетелись от воздушного удара, обрывки унесло в сторону. Джу пришла в себя — вынырнула из водоворота видений.

— И!

Она рванулась – бесполезно. Стриж действовал с забавной смесью деликатности и нахальства. Обозленная Джу пристроилась прокусить ему плечо – не тут-то было, мешала толстая альпийская куртка. Достать разум “нулевика” зловредной наводкой – об этом не приходилось и мечтать. Оставалось молотить агрессора по спине и дергать его за волосы. Кажется, это лишь прибавило иллирианцу энтузиазма.

— Ах, мерзавец.

Он выпустил плечи Белочки, когда все закончилось, да и то не сразу и аккуратно застегнул ее пояс и молнию голубой курточки. Джу оценила ситуацию – случившееся более всего походило на вежливое изнасилование.

— Вы негодяй.

— Конечно. Я ужасно раскаиваюсь.

— Вы раскаиваетесь по понедельникам и пятницам и пакостите в остальные дни.

— Я предупреждал, какой я плохой.

— Теперь я точно не поверю, что вы не насиловали фермерских дочек.

— Ну что вы! Никогда ими не увлекался. Это вы, леди, меня покорили своей добродетелью и красотой.

Джу подумала, не закатить ли наглецу оплеуху постфактум. Лампочка с ее лба свалилась и валялась в стороне. Физиономия Стрижа казалась темным пятном.

— Я вас убью.

— Это не то обещание, которое следует принимать без должной серьезности...

 

Стриж поднял, надел и поправил налобный фонарь. Сострадалистка казалась разъяренной и расстроенной, но совершенно нормальной. “Хвала Разуму – обошлось. Она не помнит, как пыталась уйти”. Иллирианец галантно протянул Белочке руку.

— Пойдемте, леди. Нужно найти остальных. И постарайтесь не наступать на черту...

Джу молча спрятала руки за спину.

— ... ну на черту-то во всяком случае не наступайте – не надо этого делать даже мне назло.

Белочка с мрачным видом прошла вперед и прибавила шагу. Она брела в полутьме, круг света от фонарика выхватывал то ржавую арматуру, то облупившуюся облицовку стен. Отчаяние захлестнуло Джу, мир казался забранным частой серой сеточкой, сеточка из живых нитей глушила звуки, похищала краски, отнимала силы. Тоска представлялась почти материальной субстанцией – активной, липкой, обволакивающей. Впрочем, депрессия сострадалистки не имела прямого отношения к наглой выходке иллирианца – ее мучило осознание поражение. Вопреки чаяниям Стрижа, Белочка помнила свой путь к черте и твердо знала, что решающую схватку с нитями она проиграла.

— М-м-м...

— Что-то не в порядке? Вам плохо?

Иллирианец в два шага догнал ее, взял за локоть и довольно бесцеремонно оттащил от черты.

— Сядьте у стены. Не двигайтесь. Это опять ментальный шторм.

Ублюдок.

— Нет, шторм.

— Вы ублюдок.

— Все, что угодно, только не двигайтесь, холера меня порази! Не совращать же мне вас всякий раз, как накатит эта штука.

Воздух наполнился невидимым напряжением. Пушок на руке встал дыбом. Кончики волос Белочки слабо потрескивали.

— Он идет...

— Идет...

Они, не сговариваясь, погасили фонари. Под сводом потолка с шелестом проносились невидимые тени. За сломанными вагонетками стучали шаги. В их идеальной размеренности было нечто нечеловеческое. Дезет чувствовал, как слабый ветерок шахты шевелит волосы на голове. Белочка вцепилась в его альпийскую куртку, замерла, не дыша.

— Пустите мою руку... Я должен взять пистолет.

Джу с трудом разжала оцепеневшие пальцы. “Я не должен никого жалеть” – подумал Стриж. “Желание защитить – похвально, да вот только привязанность для меня смерти подобна. Они такие внимательные, эти люди в сером – пока они вежливы и осторожны, как мышки, серые мышки с красными глазами. Но как только я стану уязвим, меня загонят в угол, скрутят, прикажут, хрястнут душу пополам...”

Стриж снял оружие с предохранителя и прошептал, почти беззвучно шевеля губами.

— Как только это появится – я стреляю. Если выйду из строя или... или заметите за мною явную странность – немедленно уходите. На месте не оставайтесь ни в коем случае. Мне помогать тоже не надо, будет один вред.

Шаги стучали в ритме медленного сердца. Стриж поднял оружие. Шаг... Еще шаг...

— Ой, Мировой Разум...

У Дезета к напряжению момента против обыкновения примешивалось жгучее, мучительное любопытство. “Иди сюда, чудовище. Посмотрим на тебя вблизи.” Черная фигура с ярким пятном вместо головы показалась из-за вагонетки. Стриж прижал курок. И...

— Какого................................., Фалиан!

 

Белочка потрясенно ахнула и через секунду задрожала от беззвучного хохота. Чудовище мгновенно обрело очертания долговязого луддита. Иллирианец, красный от досады (ладно, в темноте не видно) опустил пистолет.

— Я вас чуть не пристрелил, чумой в башку ударенный проповедник. Это надо же так бродить в темноте...

Черная куртка Иеремии, похоже, стала еще чернее, на лбу вовсю пылал свежеподзаряженный фонарик.

— Мятутся сердца у тех, у кого совесть не чиста.

— Забери вас Мировая дурь.

Сардар убрал пистолет.

— Вы заставили меня нарушить слово, данное колонелю. Я обещал не пререкаться с вами, старый фанатик. Все, хватит. Уходим отсюда. На сегодня хватит теней, кипящих дорожек, ментального шторма и прочих радостей жизни...

Белочка сделала движение к выходу.

Стриж замер.

Иеремия давно уже стоял, не двигаясь, однако, размеренные удары продолжали отдаваться под сводом тоннеля. Пальцы оторопевшего иллирианца запоздало царапали кобуру. За спиной полуобернувшегося и оцепеневшего от растерянности проповедника проявилось нечто.

— И-и-и-и! — истерический вопль Джу заглушил биение медленного сердца призрака.

Возле разбитой вагонетки, в полутора метрах над землей, завис конус света. Там, где конус сходил на нет, в яркой светящейся точке, не было ни руки, ни головы, ни фонаря.

Ничего, кроме пустоты. Конус висел в пустоте...

 

***

 

— Их нет уже три часа...

— Вы правы, Дирк.

Полковник напряг глаза, стрелка примитивно-механических (специально для Аномалии) часов едва тлела в полутьме холодной каплей фосфорического огня.

— Ждем еще тридцать минут.

Они устроились на более-менее чистом пятачке пола, полковник, скрестив руки на груди, привалился прямой спиной к облупившейся стене, Дирк сидел, ссутулившись и стараясь ни к чему не прикасаться, черные волосы вертолетчика, перепачканные пылью, свалялись и упали на лоб. Мюф отошел на десяток шагов и возился в темноте, расшвыривая легкие обломки.

Штрек ровно уходил во тьму. Здесь, в западной половине, на стенах не было и следа облицовки. Грубого вида балки из неизвестного материала там и сям подпирали потолок. Коридор имел такой вид, словно его упорно прокладывали в твердом теле скалы, да так и бросили, не завершив. Среди камней тихо шуршало нечто.

— Крысы, полковник – вы слышите их возню?

— Бросьте, Дирк. Это дурацкий сайбер мальчугана.

— Думаете?

— Не сомневаюсь.

Действительно, из расступившейся темноты вынырнула уродливая техническая каракатица. Сайбер потыкался в пыльные закутки, а потом с маху ударился о сапог Дирка. Вертолетчик едва не потерял равновесия.

— Ах ты, тварюшка!

Пинок отбросил машинку прочь. Пластиковый корпус затрещал, сайбер замер на несколько секунд, ориентируясь в изменившейся обстановке, потом нырнул в сторону. Возможно, атака Дирка была отнесена к разряду опасных – сайбер, запрограммированный на самосохранение, вовсю пустился вдоль штрека, уходя от несуществующей погони.

Мюф, моментально обнаружил пропажу.

— Тим! Вернись, Тим!

Фалиан-младший рванулся следом за машинкой. Септимус едва успел ухватить его за рукав.

— Стой на месте, парень. Тим вернется сам.

Мюф не слушал. Он извернулся ужом, освобождая куртку и бросился вслед за убегающим сайбером. Хиллориан обреченно махнул рукой:

— Вставайте, Дирк, хватит прохлаждаться. Вы отличились – как всегда. Не надо было пинать этот квазиразумный хлам. Теперь еще придется искать мальчишку. К счастью, спрятаться ему некуда – дорога прямая как стрела.

Они устало шагали в подсвеченной темноте, не подозревая, что через час в живых их них останется только один.

 

***

 

Стриж медленно опустил руку.

Конус висел в пустоте. Мерные удары ленивого сердца, продолжали отдаваться под сводами галереи.

— Это галлюцинация. Слуховая и зрительная.

Немного успокоившаяся Джу выпустила куртку Дезета и решительно замотала головой:

— Нет. У вас, кстати, не может быть пси-галлюцинаций. Что вы видите?

Стриж пожал плечами:

— Свет. Его источник очень мал, и держится в воздухе без подпорок.

— Я вижу другое. Мастер Фалиан, что видите вы?

— Кругляш из огня.

— Нам всем представляется разное.

Стриж попробовал поглядеть сквозь прищур, искоса, по-всякому.

— Пусть убьет меня отходами Разума, но это конус – я вижу его. Понимаете, вижу. Интуиция говорит, что зрение меня не обманывает. Но вместе с тем я уверен, что этого не может быть никогда. Занятно. Мне почему-то кажется, что он не опасен.

— Для вас — очень может быть.

Конус, словно услышав спор, лениво вильнул в сторону и медленно продвинулся в сторону черты, светящимся баллоном проплыл несколько метров и втянулся в кипящий водоворот черты, напоследок истончившись и изогнувшись наподобие языка холодного, бледного пламени. Удары невидимого метронома продолжались еще несколько секунд в полной пустоте, потом внезапно оборвались.

— Вы знаете, Джу, у меня такое чувство, что нас обманули. Я ждал опасности, а с нами обыденно, с яркостью мультипликации, разыграли дешевый фокус... Пошли обратно.

Они повернулись уходить. Джу Симониан хладнокровно отметила, что Иеремия брезгливо, тщательно обходит иллирианца, стараясь не прикасаться к нему даже краем одежды. Стриж держался с напускным равнодушием. “Совражество” бодро двинулось в обратный путь, осторожно шагая через кучки источенного ржавчиной железа, рельсы, остатки смятой вагонетки и груды битого камня. Чувство опасности как-то разом притупилось, уступив место нарочитой беззаботности. Белочка рассматривала натянутую спину несгибаемого луддита, отважно прикидывая, как бы получше втереться в доверие к сердитому старику. Мюф – еще малыш, полковник-наблюдатель не внушал доверия ее душе либералки, иллирианец – опасный циник, зато у каленусийского фермера хотя бы есть религиозные принципы. Дружба с ним могла бы всерьез пригодиться, если... а вот что “если”, додумывать не хотелось. Белочка чуть ослабила барьер и нырнула в иллюзорный мир. Опаливший ее страхом призрак опасности все так же маячил за поворотом воображаемого тоннеля, его картонный силуэт словно бы облекся легкой дымкой плоти. Плоть еще не отвердела, пугало выглядело и комично и страшно одновременно. Джу, наморщив нос от отвращения, восстановила барьер.

— Мастер Фалиан, мне очень хотелось бы знать ваше мнение насчет... Ну, насчет этого самого. Вы, конечно, во сто крат опытнее всех нас...

Иеремия, подмазанный лестью, что-то неразборчиво буркнул.

— ...вы не могли бы поделиться своим мнением?

Фалиан сбавил шаг, вытирая запорошенные пылью глаза.

— Имеющий уши, слышит, имеющий глаза - видит, а не имеющий разума – по заслугам получает оплеухи и тычки...

Белочка могла поклясться – Стриж, не поворачивая головы, навострил уши. Преамбула выглядела многообещающей, Иеремия продолжил как ни в чем не бывало.

 

Легенда Иеремии Фалиана

 

Однажды в предначальные времена над несытой бездной Хаоса пролетал великий крылатый дух – Именователь. Энтро — Мировой Беспорядок беспокойно колыхался наподобие безбрежного студенистого моря, отметывая время от времени липкие щупальца случая. Щупальца хватали все, что проносилось над поверхностью Энтро: первичные мысли, спящие, непроросшие зерна порядка, и малых, добрых и доверчивых духов. Энтро пожирал добычу, но пожранный порядок не уменьшал ни Хаоса, ни голода.

Крылатый летел высоко, но даже туда долетали отзвуки безобразий, творимых Энтро. Белые одежды крылатого духа испачкали липкие брызги, слух ранили негармоничные крики пожираемых, Крылатый удивился – и спустился пониже.

Энтро задумался — Именователь казался слишком крупной добычей, такие опасны. Мысль суть порядок, а порядок чужд Хаосу как ничто иное, поэтому коротка была мысль и бесплодной оказалась она. Щупальца Энтро потянулись к Именователю, опутали его и потащили в липкую жижу Безысходности. Но силен был Дух и ярко светилась его сущность – опаленные щупальца ежились и опадали. Энтро отращивал новые – гибли и эти, сожженные жаром истины, ибо истина в больших количествах победительнее и опаснее лжи. Крылья Именователя били врага, белые перья осыпались лепестками, раня отметинами голодный Океан.

Сколько длилась битва – не знает никто, поскольку не было тогда ни дня, ни ночи, а лишь серый сумрак безвременья. В конце концов Энтро пал, а Именователь, потеряв добрую половину оперения, очутился на выжженном досуха дне Беспорядка. Предначальный мир лежал в развалинах, но Именователь собрал немного уцелевших зерен порядка, посадил их в землю, взрыхленную битвой, и полил прозрачной кровью, что текла из его раненого плеча.

Зерна проросли, создав сущий мир, а Именователь стал с тех пор называться – Творец.

Из зерен выросли свет, воздух, твердь и вода. Тогда Именователь отделил от тверди Космос и сделал его своим домом. Прочую же часть назвал — земля. Земля была пуста, но Творец призвал уцелевшие первичные мысли, дал им имена и они стали людьми, животными и растениями. Творец понял, что сущее – прекрасно.

Порядок вещей, предоставленный своему естественному ходу, складывался как нельзя лучше, но однажды к Творцу явились первичные мысли, опоздавшие к моменту Творения, и не ставшие потому сущим. Мысли без воплощения воззвали к Именователю, требуя справедливости. Творец задумался, ибо удобный для творения момент безвозвратно канул в вечность. Бесприютные первичные мысли роптали, и тогда Именователь позволил им малое – занимать те частицы сущего, которые по небрежности потеряют свой смысл. С тех пор сущее, смысл, которого ослаб, теряет и природу свою, захваченное иными, и само становясь иным...

 

Глава XI. Бунт.

 

Луддит умолк. Белочка молча переваривала смутно знакомую легенду, Стриж тихо откомментировал:

— Я и не знал, что суеверия настолько живучи среди каленусийских крестьян. Я подзабыл университет, но, сдается мне, что здесь ограблено с полдесятка древних авторов. “Несытая бездна Хаоса”... Гм... Не сомневайтесь, Джу, у старика качественно уехал колпак.

Белочка пропустила подначку мимо ушей, мучительно сопоставляя — в рассказе Иеремии присутствовало некое рациональное зерно, прикрытое личиной сказки. Она уже успела дать себе слово еще раз перечитать Хэри Майера, когда по коридору прокатился низкий гул. Звук походил на искаженный расстоянием звук удара, стены галереи чуть заметно дрогнули.

— Что это?

— Не знаю. Во всяком случае – нам как раз туда. Там – выход. Не будем задерживаться, мне не нравятся шутки местной природы.

Они поспешно прибавили шаг, торопясь отыскать Дирка, и Хиллориана. Иеремия казался встревоженным, даже угнетенным, морщины на лице залегли еще резче.

— Что-то случилось? Вы что-то чувствуете?

Фалиан кивнул.

Белочка поняла без слов.

 

***

 

...Мюф остановился. Балка, подпиравшая низкий свод, едва заметно просела. Такие балки в восточных поселениях поддерживают своды сараев, только там они всегда были из дерева, эта – из непонятного, страшноватого на вид материала. Мюф провел исцарапанным, грязным пальцем по угольно-черному, гладкому столбу. Столб слегка растрескался. Длинные, изломанные, узкие как прорезь ножа щели веером разбегались вдоль толстого черного стержня. Мюф пнул столб прямо под основание – тот ответил глухим звуком, возможно, уже затронутый Аномалией пластик слегка подался – пока только слегка, на грани невидимого. Легкая, короткая дрожь сотрясла свод галереи. Мюф жестоко пачкая штанины комбинезона, опустился в грязь, на колени, осмотрел столб – длинная трещина начиналась внизу и шла наискось, от столба отделилась длинная щепка, похожая на зуб. Младший Фалиан потрогал острый конец зуба – и тут же сунул уколотый палец в рот, отсасывая соленую бусинку крови.

В этот самый момент, в дальнем конце штрека, в том месте, где пласты камня сходились острыми углами, нехотя ворохнулось что-то многоногое, приземистое.

— Тим!

Мюф бесстрашно шагнул в темноту и наморщил нос – темнота пахла гнилью и еще чем-то острым, ядовитым.

— Вернись, Тим!

Мертвенно-зеленоватый круг света от фонаря прополз по стене, высветил слоистый излом камня, чуть прогнувшиеся под тяжестью породы столбы, упал на неровный пол штрека...

Мюф испуганно замер, стиснув кулачки.

На полу кое-что упруго копошилось. Это щетинилось зарослями жестких усиков, светились злобой бусинки многочисленных глаз. Злоба выглядела вполне осмысленной, а существо — отвратительным. Два десятка грязно-бурых, линялых “хмуриков”, срослись хвостами, образовали единое целое – бесформенный комок, комок беспомощно, и вместе с тем угрожающе, копошился на полу, скалил сотни мелких, игольчато-острых зубов. Крепко пахло отбросами.

Мюф, сбросив оцепенение, неистово, пронзительно заорал...

 

***

 

— Вы слышали, Дирк?

— Он здесь – это его голос. Сейчас я поймаю паршивца за ухо и задам ему жару.

— Спокойно, лейтенант. Без радикальных действий... Да стойте же!

Обозленный вертолетчик, не слушая Септимуса, бросился на звук. Отчаянный крик на секунду оборвался – словно невидимый крикун сделал короткий вдох – и снова возобновился с удвоенной силой.

— Дирк, вы где? За которым поворотом?

— Я свернул налево, полковник.

— А я направо...

— Не слышу...

— Сейчас, я подойду... Что там у вас?

— Мальчишка вопит как резаный.

— А, чума на его голову!

— Что случилось, полковник?

— Д так – приятная мелочь. Я уронил фонарь и он погас. Вот и шарь теперь на ощупь в темноте...

— Вам помочь?

— Ищите парня, чтоб ему пусто было, мне помощь не нужна.

Дирк заколебался – если фонарь Хиллориана разбился, помощь полковнику совсем бы не помешала. Крик младшего Фалиана оборвался внезапно, словно мальчик мгновенно провалился сквозь землю. Тусклый свет его маленькой лампы разглядеть не удавалось.

— Эй, парень! Ты где? Кончай прятаться — вылезай.

Мюф не показывался.

Лейтенант остановился, переводя дыхание. Круглый отблеск света метался по туда-сюда, выхватывая куски серых, неровных стен. Дирк осторожно оперся о поверхность камня – тот оказался неожиданно гладким.

— Чума на них – это же опора...

Пальцы протянутой руки ощупали столб, длинную трещину, наткнулись на острую щепку в виде клыка. Дирк отдернул руку и несильно пнул подпорку – на уколотом мизинце выступила почти черная капелька крови...

 

...В этот момент многолетняя усталость, накопленная в подогнувшемся столбе, сделала свое дело. Опора хрустнула, подалась, треснула наискось, щель проворно удлиняясь побежала вдоль столба, балка распалась пополам как небрежно сломанная спичка – и медленно-медленно, проседая под тяжестью каменного свода, упала.

Половинки сломанного столба рухнули рядом, словно сраженные солдаты, одна из них отлетела на полшага в сторону ударила Дирка под колено. Массивные глыбы, отделились от потолка, с грузной неотвратимостью покатились вниз, тяжелый грохот смешался с резким треском рвущихся вдоль опор, каменная пыль клубом взвилась над местом катастрофы, крошка стен, мелкие обломки кремня веером брызнули во все стороны...

— Дирк!

Острый треск заглушил голос Хиллориана. Своды тоннеля колебались, уцелевшие, перегруженные подпоры угрожающе прогнулись.

— Дирк! Что с вами? Вы целы?

Септимус поспешно шарил в пыли. Фонарь сыскался в неожиданном месте – почти под ботинком самого полковника. Хиллориан щелкнул кнопкой – осветитель исправно сработал, выбросив мертвенно-зеленоватый конус света. Полковник пристроил лампу на лоб и затянул ремешок фонаря на затылке. Мутные клубы пыли вырывались из левого отворота коридора. В отдалении, сзади, стучали, приближаясь, шаги бегущих.

— Кто здесь?

— Это мы, колонель...

Первым вынырнувший из-за поворота Стриж пытался вытереть лицо, но только размазывал по нему слой слегка сверкающей в свете лампы пыли.

— Кто – “мы”?

— Я, со мною девушка и Фалиан.

— Вы в норме? Где были так долго?

— В норме, в норме, потом все расскажу... Что здесь происходит?

— Обвал. По-моему, там, левее завалило Дирка. Сейчас, подождем, пока осядет пыль, и проверим.

В этот отчаянный, страшный момент Белочка смотрела на Хиллориана почти с ненавистью:

— Пока мы ждем, он умрет. Ему наверняка нужна помощь.

— Спокойно, Джу. В сторону лишние эмоции. Вы ничем не сможете помочь ему в кромешной темноте... Кстати. Не советую снимать свой пси-барьер. Силы и нервы вам еще понадобятся.

Четверо замерли в стиснутом камнем пространстве, мучительно долго пережидая.

— Все. Теперь чисто. Пора.

Тяжелые, угловатые глыбы почти завалили штрек, проход сузился до предела. Септимус, обдирая плечи протиснулся вперед, давая место Стрижу.

— Вот он...

Иссиня-бледное лицо Дирка показалось Джу отрешенным, глаза оставались закрытыми. Грудь, шею, плечи густо засыпало крошево камня. Левая нога лейтенанта лежала прямо, правую словно выкрутили жгутом, ступня в парусиновом ботинке неестественно вывернулась наружу.

Но худшим оказалось все-таки не это. Тело лейтенанта придавила рухнувшая опора – неподъемный столб лежал поперек, подмяв верхнюю часть бедер, поясницу и таз. Рванувшийся было вперед иллирианец отступился и опустил руки — концы бревна намертво заклинили обвалившиеся камни. Самое худшее – смертельно искалеченный, раздавленный Дирк все еще жил. Веки задрожали и приподнялись, открыв мутно-черные от расширившихся зрачков глаза. Ни говорить, ни даже кричать вертолетчик не мог, из уголка рта сочилась вязкая жидкость – желчь, смешавшаяся с кровью из прокушенной губы.

Белочка ощутила горькую волну неотвратимо накатывающей тошноты. В ушах тонко, по нарастающей застрекотало – прозвенел первый звоночек близкого обморока. Плотный пси-барьер выстоял, бесконечная боль Дирка не могла проникнуть в сознание Джу. Но вид...

— Космос всемогущий!

Несчастный лейтенант сейчас походил на растоптанного жука. С одной печальной разницей – он был человеком.

— Ох.

Стриж едва ли не отшвырнул Белочку, резко оттеснил ее прочь.

— Уйдите, ради Разума. Вам не надо туда смотреть.

Хиллориан оглядел раненого, цепко всмотрелся в искаженное лицо.

— Что будем делать, Алекс?

— А это ваш человек, вам и решать. Я здесь не при чем.

— Понятно.

Полковник достал пистолет.

— А вы не боитесь стрелять, колонель? Вы не чувствуете запаха?

— Пахнет дерьмом и смертью.

— Если бы только этим самым. Я не присягну, что в тупик не подсочился какой-нибудь взрывчатый газ. В таком случае стрельба нам выйдет большим боком.

— Рудничный газ не пахнет ничем – отрезал Хиллориан, однако, поспешно убрал оружие.

— У вас хороший нож, Фалиан. Как насчет?...

Иеремия протянул бритвенно-острый тесак, полковник склонился над раненым, убрал мелкие камешки с шеи лейтенанта, не торопясь примерился.

— Годится. Лучше всего – в горло.

— Не смейте этого делать!

Наблюдатель удержал руку, обернулся, лицо мелко задергалось от ярости.

— Стриж, сделайте мне одолжение, уведите ее подальше и подержите покрепче. С меня довольно воплей – мое терпение на сегодня истощилось.

Иллирианец крепко до боли взял Джу за локти:

— Пойдемте, леди. Полковник сердится.

Джу обманчиво расслабила руки и тут же, из последних сил рванувшись вбок, вывернулась из цепких объятий Стрижа.

— Ублюдки!

— О, холера!

— Я же сказал – держите ее, Дезет! У вас руки растут не из того места – не можете справиться с бабой. Помогите, Фалиан!

Проповедник лишь равнодушно покачал головой. Он понуро стоял в самом закутке, у стены, скрестив руки на груди, и, по-видимому, не собирался вмешиваться в потасовку. Белочка что было сил, наполовину промазав, пнула растерявшегося иллирианца в голень, нырнула под руку полковнику и бросилась вперед, прикрывая собой Дирка. В лицо ударил резкий, отвратительный запах крови, желчи и нечистот.

Хиллориан стоял жестко выпрямившись, держа в опущенной руке нож, бледный до зелени в пронзительном мерцающем свете четырех фонарей.

— Ты мелкая, пошлая психопатка. Нервная сука. Он умирает! Понимаешь – медленно умирает. Это уже не человек – это останки. Мы хотим помочь ему умереть быстро.

Джу почти прижалась к Дирку. Веки вертолетчика снова дрогнули, в уголке левого глаза собралась крупной каплей прозрачная влага. “Он же все слышит и все понимает” – с ужасом поняла Белочка. “Он здесь все равно что один, среди ненависти и нечистот, и шаг за шагом, в отчаянии, уходит в Великую Пустоту”

Хиллориан продолжал, медленно чеканя слова:

— Я не потерплю. Бунта. Среди своих людей. Даже если. Мне придется вводить. Казни.

И бросил коротко, через плечо, не оборачиваясь:

— Алекс, возьмите ее и уберите отсюда. Делайте с ней все, что хотите, любыми средствами – долой.

Джу в ужасе обернулась – Стриж шагнул вперед, в серых, слегка меланхоличных глазах иллирианца отражалось холодное электрическое пламя.

Джу сжалась, приникнув к Дирку. Сардар помедлил.

— Простите, колонель, я пас.

— То есть как?

— А так. Чрезмерное немотивированное насилие не по моей части. И – мне хочется верить – не по вашей.

Полковник тяжело дыша, поднял руку с ножом, постоял, рассматривая побелевшие от напряжения костяшки.

— Мне надо было пристрелить вас, Стриж, там, в Ахара, еще четыре года назад. Результатом вашей дури станет его – наблюдатель ткнул подбородком в сторону лейтенанта – крайне болезненная смерть.

Дезет пожал плечами. Хиллориан бросил жалобно звякнувший нож под ноги окаменевшему проповеднику, длинно, грязно и витиевато выругался, повернулся, и, обдирая плечи, вылез из штрека.

Сардар немного постоял, спрятав руки в карманы и покачиваясь с пятки на носок, потом фыркнул:

— Знаете, а ведь он прав. Надеюсь, вы хотя бы наполовину понимаете, что творите.

Джу отвернулась, не удостоив Стрижа ответом. Она опустилась на колени, подавив отвращение, придвинулась к Дирку вплотную, положила узкие, холодные ладони на его виски и – сняла пси-барьер...

Это было больно – очень. Существо Дирка сплошь состояло из страдания. Боль полоснула ярким пламенем, опалила горячим вихрем и тут же сделалась леденяще холодной, отнимающей силы, рассудок, сам смысл бытия. Боль ударила Джу. Разум Белочки рванулся прочь, подобно раненому животному убегая от опасности. Она развернула пси-барьер и осторожно перевела дыхание. Сердце колотилось о ребра кроличьей лапой. Джу поняла, что никогда, ни за что не сможет вернуться туда, туда, где за огненной завесой боли, корчась, медленно умирает и никак не может умереть Дирк.

Воспоминание явилось непрошеным. Белые портики Параду. Стылый гнев и бессильное отчаяние. Сухое, проницательное лицо Птеродактиля, его жесткие, безжалостные, бьющие прямо в цель, слова: “Вы их жалели – всех, всех и трупы тоже. Там, где смерть больного врач встречает лицом к лицу, там нет места жалости”...

Джу вытерла щеки рукавом и вернула ладони на виски Дирка.

“Нет, ты ошибался во мне, старый Птеродактиль. Пусть я не стала лекарем полного статуса, пусть я не могу спасти его – да и никто не сможет. Но я тоже кое на что способна. Дирк не умрет так. Только не так, как хотят они ”.

Джу сняла пси-барьер. Боль вернулась, но теперь стало немного полегче – холод мучительно опалял, касаясь кожи, однако не мог проморозить ее насквозь. Белочка легко коснулась разума Дирка – словно солнечный зайчик упал на крошево льда. Она поняла: лейтенант чувствует ее присутствие и верит ей. Она осторожно потянула боль на себя. Холодное страдание умирающего, отдаваемое живому, превращалось в палящий огонь. Белочка плакала, держа голову лейтенанта на коленях и вспоминала – в ее воспоминаниях звенели прохладные фонтаны Параду, бегал, коротко тявкая косолапый щенок, разлетались трогательно-ажурные парашютики семян, катился, сверкая крутыми боками огромный оранжевый мяч. Дирк слегка расслабился. Пламя боли наполовину угасло. И тут же с удвоенной силой вспыхнуло вновь. Джу закрыла глаза – на фоне экрана сомкнутых век шумел и ревел прибой, о скалы мыса, о крутобокий, поросший длинной зеленью валун, бились серо-синие волны. Ветер, упругий ветер моря сметал печаль и сушил слезы на щеках. Волны накатывали чередой, становились все выше, грозя захлестнуть, вода поднялась до пояса, волны уже не воды — боли коснулась плеч... Дирк слабо шевельнулся, заметался. “Разум, подумала Джу, Великий Разум, если ты существуешь, ты все можешь – помоги мне. Мне не справиться одной”. Помощь пришла с неожиданной стороны – в тускло-серой мгле обрисовался светлый, золотистый силуэт – Иеремия, его светящийся контур и маленькое, яркое пятно – отблеск сущности Мюфа за спиной луддита. Белочка почувствовала, как ее омывает желтое, спокойное тепло, как отступают мучители-волны. “Спасибо”. “Не за что, дева, сочтемся потом”. Дирк замер, вытянувшись. Он был все еще жив – и больше не страдал. Белочка снова коснулась его разума и какое-то время наблюдала обрывки воспоминания вертолетчика – утонченная, аристократического вида старуха в коричневом бархате (мать?), иссиня-черные волосы смуглой женщины, близнецы с бумажным змеем. Белочка и Дирк, оба они, точно знали, что близнецы будут жить долго, очень долго...

Джу осторожно, мягко, боясь повредить, разорвала контакт – есть воспоминания, которые могут принадлежать только одному человеку – и никому более. Дирк спал и видел сны, добрые и прекрасные и правдивые. Джу посидела еще какое-то время, дожидалась, пока его воспоминания тихо и безболезненно сменятся последним сном.

Потом встала, отряхнула каменное крошево с дрожащих от слабости колен. “Вот как умеют работать сострадалисты!”. Иеремия все так же молча, скрестив руки, стоял в углу. Стриж казался озадаченным, однако, в выражении его лица довольно ясно читалось понимание. Не понимание-“видение” сенса, от природы недоступное иллирианцу, а логическое, пришедшее от разума осознание мыслящего человека. Джу кивнула, давая понять, что видит состояние Стрижа и добавила, мгновенно, без усилий, сложившиеся слова:

— Умирают все. Но никто не должен умирать в грязи и ненависти.

Она заметила среди битого камня пистолет Дирка, подобрала бесполезную железку и сунула в карман – “на память”. Потом, слегка шатаясь, выбралась из штрека, отставив за спиной плотно сгущающуюся темноту. Стриж сначала отстал, потом его шаги приблизились, настигли, застучали совсем рядом. Белочка обернулась, встречая иллирианца лицом к лицу. В выражении глаз Стрижа было нечто странное, Джу поняла – он впервые посмотрел на нее всерьез.

— Я могу вам чем-нибудь помочь?

Она отрицательно помотала головой. Иллирианец не стал настаивать. Он отступил на шаг, пропуская Белочку вперед:

— Насчет чистой смерти – быть может, вы и правы. Но я часто, слишком часто видел, как люди умирают именно так – в грязи.

И добавил, чуть помедлив:

— Простите меня Разума ради, простите нас за эту безобразную сцену, и за все, леди.

 

Глава XII. Полевая философия.

 

Каленусия, Горы Янга, кратер Воронки Оркуса, день “Z+17”

 

Тело Дирка осталось в штреке – его заложили камнями, возведя над местом обвала грубое подобие саркофага. Иеремия на память прочел торжественные гимны Мировому Разуму. Вертолетчик, кажется, был убежденным атеистом, но Хиллориан не стал препятствовать — только махнул рукой. Полковник держался чуть отчужденно, “бунт на корабле” оставил без последствий, лишь приказав Дезету сдать пистолет, на Белочку предпочитал и вовсе не смотреть, ограничиваясь короткими, вежливыми репликами-указаниями.

Наблюдатель внимательно выслушал рассказ Стрижа (благоразумно подкорректированный иллирианцем). Отдельно – показания Джу и Фалиана. Все, что касалось “призрака” и “черты” намертво осело в походном кейсе полковника.

Выводов не было ни у кого – потрясение оказалось слишком сильным.

Утро следующего дня экспедиция встретила в унынии – следы Мюфа так и затерялись в загроможденной глыбами шахте. Джу, выплеснув энергию на Дирка, словно оцепенела. Для настоящей скорби не хватало ни сил, ни уверенности — образ Мюфа никак не вязался со смертью. Старший Фалиан, погрузившийся перед тем в ставшее для него едва ли не обычным состояние полутранса, твердо объявил, что внук жив. Стриж непочтительно хмыкнул, но от комментариев воздержался. Полковник мучился двусмысленностью ситуации – бросить мальчишку на произвол судьбы означало фатальную утрату авторитета, искать – почти наверняка провал миссии.

— Где он был в момент обвала, колонель?

— В том же проходе, где и Дирк, но подальше. Судя по визгу – гораздо подальше.

— Туда есть другая дорога?

Хиллориан задумался.

— Возможно. Возьмите фонарь, Дезет – за мной. Фалиан, вы с нами. Симониан остается следить за лагерем.

Отправленная в полуотставку Джу потихоньку извлекла со дна мешка поддельное руководство по “Лечению кишечных расстройств”. Привычно свистел ветер, залетая в неплотно закрытую дверь, шуршал песок, лепетал маленький водопад. Она устроилась поудобнее, соорудив себе из найденного в кладовке хлама – парусины и каркаса от контейнера — подобие кресла. Джу свернулась клубком и погрузилась в еретические изыскания Грубого Хэри.

По мнению Майера между кси- и пси-реальностью могло существовать нечто вроде изощренного обмена. Забытая в нашем мире идея – это смерть ее тонкой, бесплотной сущности в потустороннем мире. Люди легко и бездумно пополняли мир идеала – смутными снами и утонченной, яркой мечтой, отточенными научными абстракциями и тяжестью наркотических иллюзий.

Обратное случалось крайне редко, хотя любая мысль, в теории, могла воплотиться и обрести реальность существования. Воскресшие мученики, неуязвимые пророки, – редкие феномены попирающие материальные законы, случаи чуда, память о которых бережно сохранялась в ортодоксальных религиях. Пронзительно-беспощадный “cуд божий” древних... Фанатично уверенный в своей правоте человек, не обжигаясь, принимал в ладони багрово-раскаленный брусок железа. Невинный подносил к устам чашу яда – и без вреда для себя глоток за глотком пил отраву на глазах у потрясенных, собравшихся поглазеть на казнь, зрителей. Это было. Мифология раннего периода слишком плотно нашпигована такими историями... Было ли?

Джу почти соглашалась с Майером. “Свершится – ибо верую. Верую – ибо абсурдно”. Неистовое, безрассудное упорство, окрашенное верой, пламенная вера, освященная безысходностью и страданием – все это в известной мере может стать толчком для самых невероятных событий.

Хэри, по-видимому, всерьез заботило взаимодействие реального и потустороннего. У человека, пока он жив, или теплится память о нем, есть бесплотный, способный к воплощению пси-двойник. Свободное слияние пси- и кси- миров, будь оно возможно, в идеале, порождало бесконечно восстанавливающую себя ментально особь – героя или подонка, обывателя или гения – без разницы.

Джу озадаченно отставила книгу: копия самого себя – будет ли она тем же самым человеком или?.. Белочка представила себе бесконечную вереницу угрюмо бредущих вдоль края обрыва Грубых Хэри и слегка затосковала.

Если верить бредням Майера, Воронка была лишь воплотившимся порождением воображения, быть может, скопищем кошмарных снов сотен разных людей. Крошечная дырочка в мембране меж реальностями – и в этот устоявшийся мир хлынул чей-то изощренный бред, безо всякой логики составленный из ворованных кусочков реальности.

Джу передернуло. Этот бред буднично, походя, почти безо всяких чудес, убил девятерых – сначала ностальгически настроенного наблюдателя Нуньеса с его напарником, потом безвестного летчика планера, потом Уила, людей с горноспасательной станции, Дирка.

“Это еще не конец”. Острая тоска постепенно сменилась нестерпимой тревогой, Джу убрала книгу на дно мешка, отодвинула тяжелую дверь, вышла под свинцово сереющее небо. Краски словно пожухли. Яркая с утра терракота поблекла до тусклого цвета песка. Будничное – грязь, ржавчина, обломки – все это выступило ярче, зачеркивая, оскверняя циклопический размах и мрачную красоту Аномалии. Джу дотронулась до собственного пси-барьера – и отступила, испугавшись. Что-то говорило ей, что старые знакомые – серые нити терпеливо ждут неподалеку. Что все-таки ищет целеустремленный Хиллориан в этом странном месте? В беспредметные в “исследования вообще” почему-то верилось плохо. “Глазки” никогда не были чисто научной организацией. Департамент верит построениям Майера и хочет ими воспользоваться? Ерунда – полная и несомненная. Литой силуэт Септимуса, его приземленность, прагматизм, беспощадная настойчивость плохо вязались с образом адепта диковато-потусторонних теорий Хэри.

“Все-таки кто и зачем украл мои ампулы?”

Джу подобрала несколько камешков, бросила их один за другим в бездонную воронку и поклялась себе набраться терпения и сделать все, чтобы исподволь выудить на яркий свет тайну полковника...

 

***

 

Полковник Хиллориан посветил фонарем, вытер каменную пыль со щеки.

— Мы на месте. Это та самая развилка. Мальчишка в заваленном тупике, отделен от нас слоем камня, если ему повезло –жив, хотя я бы не питал излишнего оптимизма.

— Старик уверен, что все в порядке.

— Старик – заинтересованное лицо, Алекс. – тихо шепнул Хиллориан —завал в правом проходе нам не разобрать, так что сворачиваем налево и поищем обходной путь... Мастер Фалиан! Подойдите поближе...

Иеремия описал лампой дугу.

— Я здесь.

Штрек уходил вперед, заметно изгибаясь вправо.

— Проходы сближаются. Конец, пришли. Здесь тупик. Погодите... Вверху узкий лаз... Смотрите, Стриж!

— Да. Узковато, конечно. – отозвался Дезет из-за спины Хиллориана. — Неплохо бы забраться туда, а вдруг лаз соединен с соседним штреком. Благословляете, колонель? Тогда я полез.

— Оставайтесь на месте. Я сам хочу там побывать.

Хиллориан подтянулся на руках и нырнул в отверстие. Тесный проход заставлял ползти на четвереньках. “Крысиная ловушка”. Полковник с отвращением припомнил истории о том, как якобы не способная пятиться крыса, намертво застревала в длинной запаянной с одной стороны трубке, в конце которой оставляли приманку. Одураченное животное съедало свой кусочек сыра, чтобы потом медленно умирать от голода, в бессилии и страхе, голохвостым задом к выходу, в двадцати сантиметрах от свободы.

— Мюф!

Полковник крикнул на всякий случай и с крайним изумлением услышал слабое эхо ответа:

— Я здесь...

Проход обрывался, в кромешной темноте, внизу что-то судорожно возилось. Полковник посветил фонарем – в круг света попало осунувшееся, чумазое лицо мальчишки. Хиллориан высвободился из тесноты каменного лаза, тяжело приземлился на дно.

— С тобой все в порядке?

Мюф казался неестественно спокойным – в хладнокровии затерянного в подземелье паренька полковнику почудилось нечто жутковатое, нечеловеческое.

— Да. Здесь мой сайбер. И я нашел королеву хмуриков. Я кричал и ждал, никто не приходил так долго. Я не мог дотянуться до второго выхода. Где Джу? Где дедушка?

Септимус потянул спертый воздух мельком глянул в угол, сплюнул от отвращения при виде комка сросшихся зверьков.

— Пошли отсюда, парень.

Он подсадил легонького ребенка в недосягаемое для того отверстие. В свете фонаря блеснул плоский, прикрепленный к подпорке прямоугольник тусклого металла. Хиллориан остановился, вытер лоб, глаза, поправил лампу, смахнул грязь с находки.

— О, Разум!

“Это схема” – понял он. — “Схема штреков, или я ничего не разумеющий идиот и вся возня бессмысленна изначально”.

— Вы идете?

Спокойный, вежливый голос Мюфа вывел полковника из состояния задумчивости.

— Полезай вперед, парень. Я сейчас.

Хиллориан, как мог, почистил табличку. Схема оказалась на удивление примитивной — никаких лабиринтов и прочих сложностей для простаков. Он перевел дыхание, еще не смея надеяться на удачу. Знаки читались легко: веер черточек – взрывное устройство, стилизованная кнопка – пуск. Знак кнопки приходился на только что покинутый Хиллорианом тупик. “Где-то там спрятано устройство пуска”.

Из общей картины выбивалось лишь изображение в левой средней части таблички, скорее всего, оно соответствовало еще не обследованной части штреков, еще один тупиковый ход отмечал странный значок – квадрат, вписанный в круг. Хиллориан тщательно скопировал изображение в блокнот и спрятал его поглубже в карман. Потом подумал – извлек рисунок и поспешно сделал копию, убрав все обозначения, относящиеся к кнопке и взрыву, оставив только круг и квадрат.

— Эй, парень!

— Что?

— Я иду к тебе.

Хиллориан подтянулся и протиснулся в лаз, предвкушая совершенно новый оборот событий.

 

***

 

Каленусия, Горы Янга, кратер Воронки Оркуса, ночь “Z+18”

 

Ночью ветер отогнал тучи, россыпь бледных звезд над Воронкой Оркуса прочертила мерцающую сеть. Журчал водопад, осыпался песок. Силуэт Игольчатого пика отхватил от звездного неба кусок, заменив его непроницаемой чернотой.

Дверь бункера со скрипом отворилась. Невысокая фигурка вышла под звездное небо, белесый свет Селены заливал скалы и окаменевшую глину, позволяя рассмотреть каждый камешек, менгиры бросали длинные тени.

Мюф сел на край карниза, спустив ботинки вниз, ветра не было, Оркус молчал в ожидании, а потом появился голос. Он родился из шуршания песка и плеса капель, и сначала голос едва слышно звенел, словно пойманное в кулак насекомое, потом заметно окреп, словно сама стена воздуха уплотнилась придвинулась поближе, заставляя шевелиться взлохмаченные волосы на макушке.

Мюф отодвинулся от края Оркуса, подтянул ноги и вылез на карниз, прошел вдоль него до дырки в скале. Голос низко гудел, не собираясь униматься. Мюф потоптался у входа и тихонько окликнул:

— Джу!

Ответом было молчание. Белесо светилась Селена, черный проем гостеприимно ждал. Мюф вошел и липкая чернота штрека поглотила его, короткие шаги глухо отдавались под сводами. Он шел и шел вперед, не замечая, что забыл фонарик – темнота поредела, пронизанная мелкими искрами холодного синеватого огня. Зов словно плотный, упругий ветер гнал его вперед, не позволяя остановиться. Мальчишка сделал еще несколько шагов и упал, споткнувшись о холодное тело рельса. Металл ударил его по ногам, словно живой змей.

— Джу! Джу, помоги!

Мюф оперся содранными локтями о месиво ржавого железа, сломанного пластика, вскочил и рванулся прочь – что-то мягкое и мохнатое задело его по лицу. Он наугад ударил это кулаком, отгоняя в сторону.

— Джу!

— Я здесь, держись.

Силуэт, обрисованный крошками голубого огня, появился в темноте, Белочка шла навстречу Мюфу, искры плясали в ее волосах, на ресницах и даже на кончике носа. Это было смешно — младший Фалиан мгновенно успокоился.

— Пошли. – Джу протянула ему руку, Мюф сжал теплые пальцы.

Они шли в темноте и голубые искры дотлевали засыпающими светляками. Где-то снова осыпался песок, хрустнуло железо. Безопасный, побежденный Оркус разочарованно вздохнул, отступаясь. Проход постепенно расширялся, превращаясь в зал. Пол оставался сухим, но младшему Фалиану все равно казалось, что где-то поблизости шуршит водопад. Джу больно стиснула руку Мюфа, ее привычный силуэт больше не светился искрами, он словно чуть расплылся по краям, потеряв отчетливость.

— Куда мы идем?

Джу молчала. Мюф попытался отобрать свои пальцы, но рука ее отвердела и похолодела, сжав его руку словно тисками.

— Пусти, Джу.

Она молчала, полуразмытый силуэт почти слился с сумраком коридора. От Джу веяло пустотой. Мюф попытался остановиться, но не смог, упругий ветер зова гнал и гнал вперед.

— Ты не Джу.

Впереди шуршал песок.

— Ты не Джу! Пусти!

Мальчишка рванулся, отбирая свою руку у ледяных тисков призрака-обманщика, черный силуэт распался, исчез, но это не помогло – несуществующий ветер сносил Мюфа вперед и вправо, туда, где, рассекая камень пола, клубилась в темноте фонтанчиками сухой пыли черта.

— Разум!

Он закричал, отбиваясь, но бороться было не с кем. Оркус спал, а чтимый дедушкой Разум загадочно молчал. Младший Фалиан вытер нос и щеки рукавом. Песок, подсвеченный синими искрами кипел совсем рядом, почти касаясь его ботинок.

И тогда Мюф шагнул за черту.

 

***

 

Из утерянных заметок Джулии Симониан

 

“...искали. Наверное, мы сделали все, что смогли. Сегодня Септимус приказал прекратить поиски Мюфа. Я не хочу верить, что это конец. Иногда мне кажется, что он еще вернется. Зачем он сделал это, зачем ушел один в ночь? — не знаю. Может быть, он сорвался с карниза, может быть, это судьба. Бывают вещи, которые невозможно ни предотвратить, ни принять. Ты делаешь все, что можешь, а потом все равно чувствуешь себя виноватым. Я уверена, сама не знаю почему, что это было неизбежно. И все равно...

Череда доводов – капли воды в океане. Стоит мне закрыть глаза, я вижу, как он идет, один, в темноте, в шуршании песка и свисте ветра я ищу другой звук – я слышу, как отдаются под каменными сводами его короткие шаги...”

 

Глава XIII. Неясное проясняется.

 

Каленусия, Горы Янга, кратер Воронки Оркуса, день “Z+21”

 

— Сверьтесь хотя бы с планом, мы еще не были здесь. Где этот ваш квадрат с кругом, колонель? Что он вообще означает? С чего вы взяли, что это ключ к проблеме? Сдается, что мы зря ковыряемся в свалке.

— Вы в порядке, это как раз то самое место, которое мы ищем.

Коррозия подземелья изъела прутья до состояния бурого, крошащегося кружева. Хиллориан ударом каблука вышиб решетку – взлетела плотная туча ржавой пыли. Тлен мертвого железа осел на лицах, скрипел на зубах.

— Веревку не к чему крепить.

— Чума на нас – вы правы.

— Глубоко там?

Септимус поправил налобный фонарь и свесился над вертикалью шахты.

— Метров восемь, пожалуй.

— Из нас двоих я — легче, спущусь, вы подстрахуете. Идет?

Полковник почему-то надолго замолчал.

— Ну так как, колонель?

— Идет. Сдайте назад, Алекс. В этой каменной кишке нам никак не разминуться.

Дезет завозился, пятясь назад, в уже пройденную кубическую камеру. Септимус ползком последовал за ним. Они вынырнули из круглой “крысиной дыры”, разогнулись, отряхиваясь и отплевывая ржавчину.

— Теперь я пойду вперед. Мальчишки здесь нет. А вот насчет прочего... Как должна выглядеть эта таинственная штука, которую мы ищем?

— Понятия не имею. Едва ли их там много – разберетесь.

Иллирианец обвязался веревкой и, задевая спиной свод, нырнул в тесноту лаза первым. Легкая ржавая труха все еще не улеглась до конца.

— Готово, я на месте. Веревка надежна?

— Да...

Дезет, держась за край шахты, скользнул вниз, попытался найти хотя бы крошечный уступ. Стены оказались невероятно гладкими – ноги скользили, не находя опоры. Иллирианец повис на страховке. Неподалеку от верхнего края, на гладкой стене, маячило чуть ли не вплавленное в камень занятное изображение. Он не успел его рассмотреть — в тесноте и пыли горизонтального лаза, тяжело дышал Хиллориан.

— Не очень-то вы легкий. Давайте быстрее, Алекс, вы не фрукт на ветке.

— Травите веревку. Еще... Готово.

Стриж отпустил трос и безразлично отметил про себя ошибку Хиллориана. Глубина шахты не превышала четырех метров. Книзу ствол слегка расширялся. На крошечном круглом пятачке, засыпанном битым камнем, обыденно стоял пыльный, ребристый, светлого металла небольшой куб. Из пола, почти у самой стены, торчали два наполовину обломленных, тронутых коррозией рычага.

Полковник, явно нервничая, перегнулся через край. Круг света от фонаря на его лбу метался по стенам.

— Эй, что там?

— А я знаю? Сортир зеленых человечков.

— Чума на ваше острословие! Нашли?

— Что-то нашел. Не уверен то ли мы ищем, но только ничего другого тут попросту нет...

— Давайте сюда. Прикрепите к веревке сеть, кладите туда, я подниму, потом помогу вам подняться.

— Не жадничайте, колонель.

— Не понял?

— Да не спешите вы так. Этот ящик Пандоры совсем небольшой. Мы с ним вылезем вместе.

Хиллориан на несколько секунд замолчал, а когда заговорил, голос его казался обиженным.

— Вы параноик, Алекс. Неужели вы вообразили, что я брошу вас подыхать на дне?

— И в мыслях не держал. Скажем так – я берегу ваши усилия.

— Лезьте наверх – я держу. И уходим. Сыт по горло ржавой пылью и вашей наглостью.

Стриж сунул куб в сеть, прикрепил импровизированный рюкзак за спину, подтянулся на веревке, тщетно выискивая опору для ног. Перебирая руками, добрался до края горизонтального лаза.

— Готово. Руку не дадите? Тут зверски узко.

— Разум вас возьми – руки у меня заняты. Справляйтесь сами.

Иллирианец тщетно пытался втиснуться в проход – мешала ноша за спиной.

— Проклятье, я застрял.

— Я же предупреждал – надо было сперва поднять эту штуку, а потом самому лезть налегке.

Крыть было нечем. Дезет прикинул, сможет ли вцепиться в край лаза.

— Эй, колонель! Я сейчас ухвачусь за карниз. Подам сигнал — отпускайте веревку, освобождайте руки. Подберитесь ко мне и отцепите с моей спины эту дрянь. Втащите ее, я влезу следом.

— Отменно. Вы уже держитесь?

— Да.

Полковник Хиллориан выглянул из отверстия, жадно оглядел груз.

— Сейчас отвяжу.

Стриж почувствовал, как по воротнику его куртки в поисках узла нервно шарят пальцы полковника, как они грубо дергают запутавшийся шнурок.

— Быстрее. Я не фрукт на ветке.

— Сейчас...

Контейнер отделился от спины иллирианца и исчез в проходе – полковник отпихнул груз подальше.

— Готово, колонель?

— Да.

— Помогите мне влезть, дайте руку.

Сейчас.

Всего в полуметре от себя Стриж видел напряженное лицо полковника, заострившийся нос, темные впадины вокруг глаз, резкую сетку морщин на обветренных скулах.

— Вы дадите мне руку, наконец?

— Нет.

 

...Первый удар был нанесен по пальцам, второй – в голову, но пришелся мимо — в плечо. Иллирианец разжал руки и с четырехметровой высоты рухнул вниз, стараясь приземлиться на ноги. Это ему почти удалось – под левый ботинок попал камень, вызвав резкую боль в потянутой лодыжке.

Стриж сел на дне колодца, кривясь и ощупывая щиколотку.

Полковник, светя головным фонариком, заглянул вниз. Лицо его казалось черным пятном в нимбе холодноватого света.

— Вы живы?

— Издеваетесь?

— Нет, не издеваюсь. Тут мельче, чем мне показалось вначале. Я-то надеялся, что вы сразу сломаете себе шею.

— О, Разум... Зачем?

— Я не садист – зачем мне ваша медленная смерть, Алекс? Простите, не могу оставить вас в живых. В этом деле зверски мешают свидетели.

Бурная, не рассуждающая ненависть захлестнула Стрижа, он совершил едва ли не самый глупый поступок в своей жизни –подпрыгнув, попытался дотянуться до каленусийского полковника. Пальцы бессильно царапнули отполированный камень колодца. Хиллориан покачал головой.

— Не дергайтесь, кости переломаете. Честное слово, Стриж, мне очень жаль вас. Вы мне нравитесь, но есть высшие соображения.

— Какие еще, ..................... высшие соображения?! Вы обещали.

— Все, что касается Нины Дезет – обещал и выполню.

— Так я вам теперь и поверил.

— Не хотите – не верьте, но я не лгу.

— Хорошенькое дело вы задумали, в голову ...................... псих, если убираете свидетелей. Ставлю сто против одного, что руководство Департамента понятия не имеет о ваших манипуляциях.

— А это не ваше дело. Будете вопить и сквернословить – я обижусь и уйду. Вы как – хотите быстрой смерти или предпочитаете тихо чахнуть на дне колодца?

Стриж едва не застонал от бессильной ярости.

— Пристрелите?

— А как же.

Полковник вытащил пистолет.

— Развернитесь к свету и не дергайтесь, тогда я постараюсь обойтись одним выстрелом. И вообще – примите мои заверения в искреннем уважении.

Стриж, не отводя глаз, смотрел прямо в черное дуло пистолета.

— Интересно, что вы задумали, колонель? Ведь вы же не корыстны. Откуда такая нелояльность у наблюдателя? Небось, воображаете себя спасителем человечества?

— Не ваше дело.

— Я угадал. Дерьмо вы поганое, а не спаситель. Дерьмо – шизофреник с манией величия.

Длинное лицо Хиллориана болезненно дернулось, потеряв обычное замкнутое выражение. Он убрал пистолет.

— Ну все, с меня довольно. Я ухожу. На кой черт мне играть роль палача? Умирайте сами, Стриж.

Хиллориан решительно попятился, скрываясь в дыре.

— Эй, постойте, колонель! Не уходите.

— Чего еще?

— Делайте, что задумали. Я не буду дергаться.

— Поздно. Мне расхотелось. Бесплатный совет — у вас есть перочинный нож, надоест тут сидеть — вскройте себе вены. А я не хочу мараться вашим расстрелом. Да и патроны надо экономить.

— Вы губите мою бессмертную душу. Религия Разума запрещает самоубийство.

— Это у иллирианского сардара-то — религиозные мотивы? Ну и лжец.

— Погодите...

— Идите вы...

— Колонель, вернитесь! Не оставляйте меня! КОЛОНЕЛЬ!!! ХИЛЛОРИА-А-А-Н!!!...

Глухое эхо утихло. Дезет слышал, как хрустят камни и скрипит ржавое, битое железо. Септимус Хиллориан удалялся, унося с собой обиду, неведомые великие планы, а заодно и тайну Аномалии.

Оставшись в одиночестве, Стриж первым делом выключил фонарь – слабый свет перестал разгонять чернильный мрак. В шахте сгустилась тьма, звеня внезапно наступившей тишиной. Иллирианец прислушался – часто стучал его собственный пульс, огромный массив камня и железа мертво молчал. Сквозь безмолвие пробился осторожный шорох – где-то мелкими шажками пробежали осторожные лапки. “Хмурики приходят из темноты”. Стриж с трудом подавил дурацкое желание включить фонарь – остаток заряда в батарейках еще мог пригодиться. Он привалился к стене, попытался успокоиться. Через некоторое время сумасшедшее биение пульса замедлилось, темнота перестала тревожно звенеть. “Это надо же было мне оказаться в яме, чтобы заиметь время на размышления”.

Итак, Хиллориан. Полковник имеет цель, отличную от целей Департамента Обзора. Кто за ним стоит? Очевидный ответ –Иллира – почему-то не устраивал Стрижа. Замкнутое достоинство Хиллориана не вязалось с мотивами платного агента принцепса. Каленусийские инсургенты? Война, поединок со следственной машиной Порт-Калинуса, три года в Форт-Харай – все это отбросило Стрижа назад. Подлинное состояние внутренней жизни Каленусии во многом оставалось для него загадкой. Тем не менее, версия казалась логичной – она объясняла все. Дезет почувствовал невольное уважение к безвестному подполью. Засадить змеюку Хиллориана на место руководителя проекта “Аномалия” – это надо воистину постараться.

Иллирианец задумался. Вывод первый – получив искомое, полковник не собирается возвращаться в стены Департамента. Вывод второй – любой свидетель провала ли, победы ли, без разницы – пойдет в Ледяную Пустоту. Он это планировал с самого начала, понял Стриж.

Третий вывод отдавал фатализмом: “сюда никто не придет”. Имей такую возможность Иеремия, он не станет искать и спасать ненавистного сардара. Дирк, верный друг по долгу благодарности, прямой и бесхитростный Дирк — мертв. Джулия Симониан? Сострадалистка озлоблена, но могла бы помочь Стрижу ровно с теми же мотивами, с какими лечат раненую собаку. Да вот только жить каленусийской леди осталось всего ничего – до нее вот-вот доберется свободный, вооруженный, готовый на все Хиллориан...

Стриж вскочил, словно подброшенный.

— Подавись ты Мировой Дурью, наблюдатель. Я подпорчу тебе удовольствие от победы.

Иллирианец включил налобный фонарик. Стены колодца лаково блестели.

— Тут и муха не влезет.

Дезет поднял брошенную сбежавшим полковником веревку.

— Если бы я стоял наверху, то мог бы спустить ее вниз. Но если бы я стоял наверху, то в этом не было бы никакой надобности.

Стриж расхохотался, вытирая глаза.

— Парадокс имени Септимуса Хиллориана.

Он, взбивая пыль, метался по круглому пятачку, со всех сторон огороженному камнем. Ржавая труха скрипела под подошвами ботинок.

— О, зараза!

Штырь рычага, о который запнулся иллирианец, оказался не столь уж и проржавевшим. Ушибленный Дезет присел на корточки, потрогал холодное железо. Рычагов оказалось два.

— Знать бы еще, что они включают... Если включают вообще.

Стриж напряг воображение – получалось все, что угодно – от вентиляции до самоуничтожения. Он плотно охватил ржавые штыри ладонями.

— Так правый или левый?

Иллирианец чуть напряг правую руку. Интуиция корчилась, вопя об опасности. Дезет разжал руки, вытер со лба пот.

— Так не пойдет! Так мы просидим здесь вечно, Стриж...

Эхо голоса отразилось от стен, истерически забилось в замкнутом пространстве. Стены колодца победно сверкали. Иллирианец пошарил в кармане и извлек на свет мелкую монетку — каленусийский асс. “Решка” изображала гордый контур единицы, “орел” победно демонстрировал абрис указующего вверх перста, силуэт Дворца Сената в Порт-Калинусе.

— Сенаторы идут налево, цифры – направо...

Серебристый кругляш взмыл вверх и упал, взметнув крошечный фонтанчик ржавой трухи. Дезет накрыл монетку ладонью. Он медлил – рука словно прилипла к полу.

— Чего я жду?

Стриж извлек серебряк из сухой грязи.

— Орел.

И в ту же секунду, опасаясь передумать, рванул левый рычаг. Хрустнуло...

 

... и не произошло ничего. Темнота насмешливо молчала.

 

— И что мы имеем на этот раз? Еще одно разочарование.

Хрустнуло еще разок. Мелко задрожал пол под ногами. Ржавчина на полу словно бы вскипела. Круг пола дрогнул и, отделившись от стен, медленно-медленно, как поршень, пошел вверх.

— Разум, это что – лифт?

На крошечном пятачке, среди скрежета, лязга, в облаке железной пыли, вытирая ресницы и хлопая себя по бокам, неистово хохотал Стриж. На секунду перед его глазами очутилось и опалило холодом страха то самое, уже забытое, вплавленное в камень стены изображение. Картинка оказалась впечатляющей. Даже более того.

— О, Разум... Я чуть было не...

Табличка была сродни той, которую в свое время нашел Хиллориан, но Стриж, разумеется, не мог знать об находке полковника. Вертикаль делила поле изображения пополам. Над двумя кружками, означающими рукояти рычагов, имелись недвусмысленные символы: слева – направленная вверх стрела, справа – веер ломанных линий, понятное разумному существу изображение взрыва.

Плачущий от смеха Стриж сунул руку в карман и потрогал везучий асс.

— Да здравствует великий и милосердный Каленусийский Сенат!

Площадка, дрогнув, замерла. Иллирианец торопливо протиснулся в горизонтальный лаз.

— Ты слишком часто видел мою безвыходность, полковник. Ты расслабился и забыл об одной простой вещи, Септимус. Униженный враг тоже может быть опасен. Потому что, пока он жив, у него остается его надежда – spes. Ты сдал меня Аномалии, списал в расход, оставил умирать и больше не ждешь? Отлично! Я иду за тобой.

Иллирианец едва ли не вывалился в кубическую камеру и почти бегом, но не теряя осторожности, отправился туда, где три часа назад остались в тревожном ожидании Белочка и Иеремия Фалиан.

— Я успею. Я должен успеть.

Тоннель пронзал скалу, теряясь в сумраке. Стриж спешил, фонарь истощился, едва разгоняя темноту. Два раза пришлось возвращаться – он по ошибке принимал короткие тупики за нужный поворот. Шаги отдавались под сводами тоннеля, Стриж отбросил осторожность, он бежал не останавливаясь, сбив дыхание, уворачивался от нагромождения железа, падал, поднимался, ловил в темноте ложные, призрачные отблески света.

— Успеть...

Затаись Хиллориан в любом из многочисленных тупичков – он имел бы великолепные шансы против безоружного иллирианца. Впрочем, ниши пустовали, торжествующий наблюдатель не ждал погони, его противник в одиночестве миновал ряд гулких, пустых комнат, перешагнул через стрелу монорельса, обогнул груду сломанных вагонеток, аппендикс коридора оказался пуст.

— Поимей тебя чума, наблюдатель. Я опоздал.

Стриж остановился. Помеченная коррозией, но еще крепкая вагонетка, подпертая отрезком трубы, перегораживала тупиковый проход. Толстый конец, упертый в пол, пропахал в мусоре короткую дорожку – кто-то с той стороны безуспешно попытался выбраться. Дезет вздохнул с облегчением.

— Они живы. Нет смысла запирать покойников.

“Состояние между жизнью и смертью имеет множество интересных градаций”. Иллирианца передернуло, когда он вспомнил, кто и при каких обстоятельствах произнес эту фразу. Разобрать завал оказалось делом одной минуты.

— А вот и я...

Глаза Джу в пол-лица – прямо перед ним. Тень, мелькнувшая слева...

— О, черт!

Удар, нанесенный, к счастью, не обрезком рельса, а всего лишь палкой, пришелся вскользь, задел ухо и закончился на уже ударенном Септимусом плече. Стриж едва ушел от второго удара.

— Погодите!

Иеремия изменил тактику и нанес тычок, метя в солнечное сплетение. Сардар снова уклонился.

— Это ошибка! Нам надо поговорить.

“Ничего ты им сейчас не объяснишь...”

Предпочитая без нужды не повторяться, он на этот раз ударил проповедника не под основание уха, а в болевую точку на бедре. Фалиан, отправленный спасителем на пол, явно выпал из обращения на несколько минут. Стриж развернулся как раз вовремя – девушка целилась в него из пистолета Дирка:

— Стой на месте, мерзавец.

— Спокойно. Я и так стою на месте. Мы можем поговорить?

— Мне не о чем с тобой говорить.

— Что случилось? Здесь побывал полковник?

Белочка угрюмо молчала, но невольный жест показался кивком – полунамеком на утвердительный ответ.

— Я не с ним заодно. Вы мне не верите?

Каленусийка отрицательно качнула головой, палец на курке напрягся и побелел. “Она сейчас выстрелит”.

— Пожалуйста, леди, уберите пистолет. Я пришел, чтобы помочь вам. Я все, абсолютно все сейчас объясню.

Курок медленно подался под пальцем.

“Она не будет стрелять. Сенс-сострадалист не может убить человека” – подумал Стриж. “Это истина – аксиома. Не может даже в аффекте, пока видит, что его цель – человек. А она не в аффекте – просто испугана и обозлена”. Иллирианец сделал шаг вперед и протянул руку, чтобы забрать оружие...

 

Белочка и не подумала отступать. Зажмурившись покрепче, она представила вместо ненавистного лица Дезета ровный круг мишени – размалеванный щит, красно-белые кольца, черная крестовина, яблочко прямо по центру. И спустила курок.

Грохот выстрела ударил в уши, отдача бросила руку вверх и назад. На головы людей с потолка обрушился потревоженный водопад ржавых хлопьев. Буркнул что-то неразборчивое пребывающий на полу Иеремия Фалиан. Джу открыла глаза.

 

Стриж не умер. Он стоял на прежнем месте, потеряв три четверти самоуверенности, и с видом человека, разочаровавшегося в аксиомах, рассматривал дырку в рукаве куртки. Пуля чиркнула наискосок, прорвав плотную ткань. Из рваной дырочки высунулось белое пушистое перышко.

— Вот это сюрприз...

Перышко легко вспорхнуло, из прорехи немедленно проклюнулось еще одно.

— Это нечто...

Перышек становилось все больше. Пуховое облако резво поднялось в лет и наподобие снега облепило все: грязный пол, каштановые волосы Белочки, заворочавшегося на полу Иеремию, самого Стрижа.

— Посмотрите, что вы наделали, леди.

Стриж укоризненно покачал головой и отлепил от щеки перо. На его место немедленно приклеились два новых.

— А я думал – такие шутки давным-давно набивают синтетикой.

— Откуда взялся этот музейный экспонат?

— А я – псионик? Я – знаю? Мне всю экипировку выдали в Департаменте...

Куртка линяла как пудель. Белочка чихнула, отмахиваясь от пуха:

— Это невозможно терпеть. Заклейте дырку чем-нибудь.

— Сначала отдайте мне пистолет.

— Это еще зачем?

— Любое дело лучше доверять специалисту. А вам, леди, на будущее совет – никогда не вынимайте оружие, если не решили твердо стрелять на поражение – себе дороже. У меня только что был повод убить вас. И повод, и куча возможностей.

Белочка скептически сморщила нос, и иллирианец поспешно добавил:

— Я не собирался пользоваться моментом. Давайте будем считать случившееся недоразумением.

— Где Септимус?

— Не знаю. Был со мной, потом мы поссорились. Вы его видели?

— В каком-то смысле. Он примчался как сумасшедший, прежде, чем мы успели что-то понять, завалил проход снаружи и исчез.

— Вы уверены — это был он?

Джу смерила Стрижа презрительным взглядом.

— Я сенс. Что касается эмоций людей — завал мне не помеха. Я видела его ментальный отпечаток.

— Джу, можно мне спросить кое-что?

— ?

— Что вы видите в таких случаях?

Сострадалистка свела прямые стрелы бровей.

— Это трудный вопрос... Свет, цвет, иногда – силуэты. Реже – слышу звуки. Все это зыбкое, текучее и одновременно, в каждую крошечную долю времени – четкое. Многим образам просто нет аналогии.

— Как вы видите меня?

Фигурально выражаясь, Стриж навострил уши, в ожидании ответа. Белочка ответила сразу, уверенно:

— Никак.

— А как именно — никак? Черное пятно что ли?

— Нет. Просто стена. Такая плотная, высокая, холодная стена. Непроницаемая. На самом деле я даже не вижу стены по-настоящему – просто знаю, что она есть. Это классика. Вы идеальный “нулевик”, между прочим, большая редкость.

Дезет постарался ничем не выдать удовлетворения.

— Скажите, Джу, а... наблюдая полковника вы не заметили кое-что... странное?

На этот раз сострадалистка всерьез задумалась.

— Его образ – плотный, стальной, черный и одновременно плохо виден – его как бы скрывает подсвеченный дым или туман. Он не такой, как вы, его можно рассмотреть, но толку от этого почти нет. Все заливает какая-то черная вода.

— Вам не приходило в голову, что его могут... прикрывать от “просмотра”?

Стриж едва не пожалел о собственной откровенности – сострадалистка вскинулась разъяренным зверьком.

— Что?!

— Нет-нет! Я не имел в виду никого из компании. Это может быть, например, компактное устройство, которое носят на теле, или что-то в подобном роде.

Джулия перебрала в памяти жемчужины, выловленные некогда из информационной пучины Парадуанской библиотеки.

— Нет, я в это не верю.

Стриж с сомнением покачал головой.

— А у меня нет вашего оптимизма... Но не будем спорить. Отдайте мне пистолет, Джу. А то чего доброго – вернется наш дорогой друг Септимус. Как вы думаете, он на этот раз ограничится устройством завалов?

— Вы сами ничем не лучше.

Стриж развел руками:

— Вы правы, леди, я только другое, иллирианское, издание того же самого. Но для вас я выгодно отличаюсь от Хиллориана – я никогда не пытался вас убить.

— Вы – подлец.

— Был бы совсем подлец – отобрал бы у вас ствол сейчас же, другим способом – без дебатов. А теперь выбирайте: или вы мне верите хотя бы на йоту, и тогда попробуем вместе найти выход, или – стреляйте. Давайте, убейте меня. Закройте глаза поплотнее, представьте себе воздушный шарик – и вперед.

Белочка попятилась, сжимая твердую ребристую рукоять. Пристрелить иллирианца – не самый плохой выход. Если он лжет. А если говорит правду? “Я не могу убить человека. Я не хочу видеть, как он упадет, перестанет двигаться, дышать. Это мой проклятье, мой дар мешает мне стрелять. И он знает про это. Он знает все, у него все просчитано наперед. И на каждую тонкую полуправду – полновесная ложь”. Джу почувствовала, как слезы досады наворачиваются на глаза. В носу защипало, горячие шустрые капли часто потекли на щеки. “Разум и Пространство – мне не от кого ждать ни помощи, ни совета. Дирк ушел. Проповедник чаще безумен, чем наоборот. Мюф, бедный мой, маленький, мертвый мой друг...”

— Решайтесь, леди...

— Оставьте меня в покое.

— Вы стреляете?

— Нет.

— Примите мои поздравления — вы оказались на высоте. Теперь отдайте мне пистолет... Вот так.

Стриж прибрал оружие и внимательно посмотрел на сострадалистку. Скулы каленусийки заострились, ореховые глаза подчеркнула тень. “Пространство, прости мне эти проклятые игры. Так надо. Надо найти Хиллориана и любой ценой узнать правду. Иначе мы все погибнем, сами на зная за что — эта девушка, и полусумасшедший старик, и я сам. Нас сдадут не глядя, как мелочь – мелкие, стертые монетки, которые даже не поднимают, уронив в грязь”. Дезет, не торопясь, подошел к Фалиану.

— Вы живы, господин проповедник?

— Ы...

— Вопрос был риторический. Живы и ваш паралич вот-вот пройдет. Мои глубочайшие извинения за инцидент. От вас извинений не жду – ни черта их не дождешься. Собственно, они мне и не нужны. Ваше желание убить меня более чем объяснимо, учитывая кое-какие обстоятельства. А теперь мое предложение — вы не пытаетесь прикончить меня до тех пор, пока мы не разберемся с Хиллорианом и не уйдем из опасной зоны. Как только леди окажется в безопасности – я весь к вашим услугам. Мы можем устроить разборку до первой крови, до второй или до смертоубийства одной из сторон – по вашему усмотрению. А до той поры принимаем обязательства не вредить друг другу. Как вам такая диспозиция?

— Порази тебя чума, негодяй.

— Как это понимать — вы отказываетесь?

— Конечно, я согласен.

— Отменно. Вам помочь, господин проповедник?...

Иеремия поднялся сам, проигнорировав помощь сардара.

— ... ну, как хотите. Раз все стороны пришли к соглашению, не будем терять времени – пришла пора по-новому расставить фишки в деле Септимуса Хиллориана.

 

Перед тем, как начать роковую охоту, Стриж отыскал среди груды вещей аптечку Белочки, извлек оттуда квадратный кусок пластыря и тщательно заклеил рваную куртку. Сквозняк тоннеля ворвался в тупик, облетел углы, разметал по полу грязную поземку истерзанного белого пуха.

 

Глава XIV. Охота или “Смелее, Септимус”

 

Каленусия, Горы Янга, кратер Воронки Оркуса, день “Z+21”

 

Хиллориан собрал вещи, отыскал в бункере получше сохранившиеся продукты, уложил рюкзак, расстелил на полу кусок брезента и принялся за чистку пистолета, аккуратно раскладывая на ткани детали. Солнечный свет снопом врывался в распахнутую дверь, оставляя на полу ярко освещенный треугольник. Светило повисло в зените, потоки тепла низвергались в долину, Воронка в пику им дышала прохладой. Аномалия притихла как сонное животное ночной монстр, мирно спящий в полуденной тени.

Септимус с ностальгией припомнил Аналитика, тот любил ерничать, поглаживая на коленях знаменитый кротовый плед: “мальчики мои, осознав цель, предваряйте действие размышлением. Но размышлений этих не затягивайте. Раз засомневавшийся, да не расхлебает потом дерьма”.

Полковник, в этот миг живая иллюстрация правоты Старика, отложил в сторону промасленную тряпку. Интересно, что творит сейчас запертый в тесноте колодца Стриж? Мечется, бесцельно бросаясь от стены к стене? Ждет помощи, до конца цепляясь за ускользающую нить надежды — spes? На мгновение Хиллориану захотелось вернуться – вновь проползти горизонтальным лазом, отыскать вход в колодец, вытащить иллирианца, предложить честный мир и, была не была – сказать ему правду. Он поймет правильно, наверняка должен понять. Инструкции Аналитика не запрещали подобного оборота – яростно возражала сама природа Хиллориана. Доверчивость – опасна, раскрывшийся – обречен.

 

Контейнер лежал неподалеку, на полу, у самой двери, его грани блестели под косыми лучами солнца. Полковник закончил собирать пистолет, отправил на место последнюю деталь, убрал оружие. Что там сказал Аналитик – не открывать ящика Пандоры?

Он поднял куртку, встряхнул ее, освобождаясь от терракотовой пыли, не торопясь оделся, одернул мешковатый капюшон за спиной, переложил пистолет в карман. Ящик не отпускал.

Хиллориан вновь поневоле припомнил бескровные губы и улыбку Аналитика. “Слушайся реликтового критерия, который дураки называют совестью”. Отличный совет – но только не тогда, когда совесть молчит или шепчет на посторонние темы. Ошеломленный успехом полковник подвел итоги, результат обескураживал: “Я получил приз в скачке и теперь не знаю, как мне с ним поступить”.

Хиллориан выбрался из бункера, оперся о скалу, зачем-то глупо заглянул в Воронку – в десяти метрах ниже весело желтел карниз следующего яруса, но дна, как будто бы, не было совсем.

Возможно, стоит попросту забыть о завещании Аналитика, отринув предсмертную волю сумасшедшего псионика. Мало ли что сболтнула эта умирающая груда плоти? Внутренний голос насмешливо укорял: “В душе ты уверен – он был прав” . Септимус вздохнул.

Еще не поздно, еще можно вернуться в Порт-Калинус блудным сыном, явиться в Пирамиду, отдать ему штуку... Полковник коротко, но весьма энергично ругнулся про себя. Отдать Фантому ключ – все равно растечься грязью перед Департаментом.

“Нельзя помышлять о сдаче, будь я проклят – нельзя. Держись, Септимус”.

 

Контейнер блестел ребристыми боками. “Я должен уничтожить это, не открывая”. Легче подумать, чем сделать — полковник готов был сам смеяться над собой: вот чудо – рука не поднимается. “Я не могу метнуть в пропасть такую вещь, это все равно, что отгонять бездомного пьянчугу, швыряя в него бриллиантами”.

Хиллориан прислонился прямой спиной к разогретому солнцем камню, запрокинув голову, посмотрел вверх. Южный горизонт привычно насупился свинцовой мглой. Над самим кратером пустые небеса, наоборот, отдавали кобальтовой синевой. “Как странно — в Аномалии совсем нет птиц”. Над бездонной ямой Оркуса не только не парили орлы, там не было даже мух.

“Хотя, мухи – что, мухи это только мухи, а не птицы” –с тоскливой непоследовательностью подумал полковник. “Какой холеры я сам-то мухой вьюсь вокруг да около. Сейчас открою контейнер, да посмотрю, и дело с концом. Закрою, сделаю все, как было, а потом решу, куда мне податься с этим Ящиком Пандоры. Смелее!”.

Решившись, наблюдатель действовал точно и аккуратно. Он поднял ящик, тщательно осмотрел его. Чуть пониже одной из граней черным порезом тянулась полузабитая пылью тончайшая трещинка. Септимус поискал в карманах – не нашел ничего подходящего, и ухватил крышку пальцами. Она подалась с трудом, медленно отошла, скрипнула и громко хлопнула, открываясь.

— Вот ты какой, ключ неизвестности...

Потрясенный до глубины души полковник долго смотрел в ящик, не отрываясь. Смотрел еще и еще, словно не умея насытиться зрелищем.

Внутри стального Ящика Пандоры, среди правильных, аккуратных тусклых граней, на небольшой квадратике дна, там, где пристало покоиться судьбе мира, там, где должен был обнаружиться ключ к судьбе самого Хиллориана, там не лежало...

...ничего!

Хиллориан, убедившись, что это не галлюцинация, отшвырнул коробку – бесполезная железка с обиженным звоном покатилась по камням.

— Смерть Разума! Нет, только не это!

Чрево Воронки ответило глумливым хохотом эха.

Тень мертвого Аналитика ехидно безмолвствовала, ничуть не потревоженная проклятьем в пустоте и холоде небытия.

— Аналитик, ты ошибся во всем!

“Мертвые не ошибаются”. Мысль словно бы пришла извне. Септимус Хиллориан дрожащими пальцами нащупал в кармане прощальную кассету Старика, извлек черный квадратик; вытащил из сумки бесполезный, безнадежно мертвый уником, попав со второго раза, втолкнул квадратик в щель. О чудо! Машинка слабо, неуверенно, но заработала. По экрану поползли ленивые строчки. Полковнику на секунду показалось, что он вновь слышит хрипловатый, протяжный голос:

 

“Здравствуй и прощай, сынок. Надеюсь, что у тебя хватило терпения не трогать раньше времени последнее завещаньице Старика. Впрочем, тут мое собственное мнение полностью совпадает со мнением Железяки: вероятность того, что ты используешь кассету не ко времени, убийственно мала, и я благодарю МР за то, что он послал мне такого пунктуального человека.”

 

Хиллориан взвыл с досады. Уником хладнокровно продолжал:

 

“А теперь ближе к делу. Я сказал тебе правду, Аномалия – это вторжение. Но не ищи его источник среди звезд, сынок. Как-нибудь на досуге, если останешься жив, чего я тебе искренне желаю, удели немного времени сочинениям Хэри Майера. Прочти “Относительность реальности”. Впрочем, как добросовестный “глазок”, ты наверняка уже отдал дань подрывным бредням этого пройдохи от науки. Не стану повторяться. Скажу лишь – Ублюдок Хэри, сам того не желая, сказал доверчивым обывателям полную правду – мир “Бестелесных” дышит, живет Где он? Везде и нигде. Каков он? Бесплотен и неописуем. Чего он хочет? Спроси чего полегче. Может ли он хотеть вообще? Не знаю.

Я твердо знаю лишь одно – двум мирам, плотскому и бесплотной абстракции нет места под одним солнцем.

А потому – я сделал то, что сделал. Не думай, сынок, что это было легко. Я и Старая Железяка потрудились на славу. Скрыть расчеты от Департамента оказалось едва ли не труднее, чем совершить их. Но дело сделано – так был найден единственный человек Геонии, ментальная сущность которого способна, истратив себя, восстановить барьер между нами и Теми”.

 

— Чума тебе в самую сердцевину костей, кукловод, старый шут!

Память об Аналитике рассмеялась в ответ с экрана уникома:

 

“Ты, должно быть, сейчас бранишься, парень – оставь. Нет нужды тревожиться попусту, этот человек – не ты.”

 

— А кто тогда?!

 

“...Он не обладает ни твоими способностями, ни твоей предприимчивостью, ни твоей отвагой. У него нет никаких достоинств. Зачем цепь закономерностей и случайностей выбрала его? – понятия не имею...”

 

— Ну и?

 

“Этот человек, безвестный, слабый и невольный спаситель человечества — Мюф Фалиан”.

 

— Этот щенок?!

 

“Да, да, сынок, не удивляйся. К тому времени, как ты используешь-таки эту кассету по назначению, проблема Большой Каленусийской Ментальной Аномалии будет им решена. Как? А что мне за разница? Надолго ли? Не знаю. Быть может, приход Тех, был для них такой же роковой и нежеланной случайностью, как и для нас. Я хочу и не смею верить, что это правда. Тебе же, Септимус я говорю — прощай и прими мою благодарность. Ты сделал все, что мог — ты доставил на место нашего маленького странника. Прости — я солгал тебе. Я не верю, что под благословенным солнцем Геонии найдется хоть один человек, который по своей воле выпустил бы из рук не просто способности псионика (о, нет!), нечто гораздо большее — потенциальное всемогущество сознания. Я не обманываюсь – ведь и меня самого спасает от соблазна только невозможность остановить собственный неизбежный умственный распад.

Надеюсь, ты примешь правду достойно, и не натворишь ничего непоправимого.

Остаюсь с искренней приязнью, твой мертвый друг,

Элвис Миниор Лютиан, Аналитик.”

 

Септимус рванул кассету из щели уникома.

— Значит, не было никакого технического пси, было могущество и в этом всемогуществе — равенство и свобода для всех. Равенства больше нет – мы сами убили его. Будь ты проклят Разумом, мертвый урод! Ты использовал меня и выбросил – теперь я должен разгребать твое окаменевшее дерьмо!

Хиллориан замахнулся было, чтобы выбросить кассету, но, передумав, припрятал ее в карман. “Если никакого ключа здесь нет и в помине, то что же я, нашел? Кто поместил пустой контейнер на дно колодца?”. Ответ обрисовался неумолимо, Септимус хлопнул себя ладонью по лбу и неистово захохотал: “Я искал нечто, в твердой уверенности, что оно существует. А раз искал – то и нашел. Неважно, что это. Я был обречен принять за ключ любой более-менее подходящий предмет. Например – вот этот...”.

Септимус поднял с земли насквозь проржавевшую табличку:

 

7004 ГОД. НАБЛЮДАТЕЛЬ НУНЬЕС. Я СКУЧАЛ ЗДЕСЬ.

СТАНЦИЯ R-735 — “ДОХЛАЯ ВЕЧНОСТЬ”

 

— Ах, скучал? Ну так и отправляйся в вечность!

Предсмертный автограф наблюдателя Нуньеса, весело кувыркаясь, отправился на дно.

Полковник проводил его полет взглядом и подобрал лоскут брезента.

— А, может, ключ – это ты?!

Брезент, улетая в пропасть, уныло захлопал изрядно потрепанным крылом.

— А ты, случайно, не ключ?!

Хиллориан наградил прицельным ударом кучку пластикового хлама, отчасти похожую на растоптанного в лепешку сайбера. Пластиковая лепёха упорно цеплялась за окаменевшую глину. Отправить ее в Воронку удалось лишь с четвертого пинка.

Черед “фальшивого” ключа наступил следом. Полковник, не жалея ног, со сладострастным упорством наградил стальной ящик серией пинков, стенки нещадно избиваемого контейнера возмущенно дребезжали. Последний удар послал корень зла прямиком на дно – тот описал широкую, залихватскую дугу и рухнул в таинственную глубину кратера.

— А ты?... А ты?...

Полковник продолжал неистовствовать, с наслаждением дав неограниченную свободу бешенству. Высвобожденный гнев изливался в пенистых потоках брани. С оттенком изощренного цинизма объектом осквернения становились поочередно: древние боги и небесные светила, Разум и его отсутствие, покойный Аналитик и сам Хиллориан, брошенный в колодце Стриж и недосягаемый отныне Фантом. Лишние продукты, части оборудования бункера, секция сломанной мачты, увесистые булыжники, комья глины – все это градом сыпалось в гостеприимно разверзнутое жерло Воронки Оркуса.

Конец амоку положил нелепый, косо торчащий из окаменевшей глины менгирчик. Попытка отправить его следом кончилась неудачей – полковник взвыл, ухватившись за жестоко ушибленную ногу. Боль отпустила лишь через пару минут. Этого времени оказалось достаточно — Хиллориан наконец умолк, закашлявшись.

— Ты не просто обманул меня, Аналитик... Ты сделал хуже – ты превратил меня в истеричного дурака.

Шок, вызываемый неожиданным оборотом событий, не вечен. Беснующемуся Септимусу Хиллориану хватило получаса на то, чтобы пережить поражение. В конце концов он откашлялся, вытер лоб, впалые щеки, вздернул рюкзак на враз ссутулившиеся плечи, развернулся и шаркающей походкой пошел прочь – туда, где остались вбитые в обрыв крючья.

— Теперь еще подниматься в одиночку, без страховки...

Судьба играет человеком. Расшибленная о менгир нога заставила Хиллориана остановиться. Он нагнулся, прямо сквозь брезентовый ботинок ощупывая саднящий палец. Быть может поэтому полковник заметил длинную тень, которая косо и осторожно наползала сзади...

— Стой!

Голос оказался весьма знакомым. Воскресший из небытия Стриж нарисовался за спиной наблюдателя мгновенно – Хиллориан, не тратя времени на выяснение отношений, вильнул в сторону, дернув плечами, как крыльями, сбросил рюкзак, и пустился бежать, что было сил, перепрыгивая через груды ржавого хлама.

— Стой, колонель!

Хиллориан, в несколько секунд преодолев дистанцию, ласточкой нырнул в черное отверстие каверны. Пуля многообещающе пропела над головой, посыпалась каменная крошка.

— Мимо!

Хиллориан и не подумал надеть налобный фонарь – он сбавил шаг и теперь бежал рысцой в сомкнувшейся темноте, придерживаясь правой рукой за стену и считая повороты. Стриж замешкался у входа, включая лампу. Септимус слышал мелодичный голос женщины и рокочущий бас луддита. “Они отследят меня вдвоем по ментальному отпечатку.” – понял он. Хиллориан бежал в темноте, задыхаясь, натыкался на острые грани камня и груды мусора, на балки – целые и обвалившиеся, на живые, мягкие комочки “хмуриков”, мелкие, острые как иглы зубы визжащих зверьков вонзались в толстый брезент ботинок.

— Будь ты проклят, Аналитик. Будь ты проклят.

Один раз полковник попал оказался в тупике, он с маху налетел на груду глыб, отодвинув боль на самый краешек сознания, ощупал сложенные камни – гробница Дирка? Хиллориан развернулся, быстро и как мог бесшумно прошел с полдесятка метров назад. Огоньки фонарей мелькали совсем близко, он слышал голос Стрижа. Хиллориан нащупал в кармане оружие и осторожно попятился назад и вправо. Отблески чужого света позволили ему разглядеть развилку.

Он где-то здесь. Я чувствую его пси.

Хиллориан ругнулся в душе, узнав голос Белочки. Пятно света от фонаря Стрижа скользнуло совсем рядом. Наблюдатель выпрямился во весь рост, нащупал крошащийся край верхнего лаза и подтянулся, стараясь не потревожить ненадежных камней. Иллирианец сделал еще несколько шагов, пятно света едва не задело плечо полковника.

— Вылезайте, колонель. Я не буду стрелять, если выйдете сами.

Хиллориан прижался к острым выступам, вжался, втиснулся в черный провал. Фонарь на голове Дезета светил совсем рядом с подошвами ботинок наблюдателя. Септимус казался сам себе беззащитным жуком на ярко освещенной стене.

— Вы уверены, Джу, что он здесь? Наш пугливый друг как сквозь землю провалился.

— Я подойду поближе.

— Стойте на месте. Еще неизвестно, на какие трюки способна загнанная крыса... Назад, я сказал! Разум вас побери, у него же заряженный пистолет наготове.

— Если я не подойду поближе, то не смогу вычислить его.

— И не надо. Колонеля здесь нет. Я прошел штрек до самого тупика – чисто и пусто. Нужно проверить второй проход, он там, не сомневайтесь.

Стриж отступил назад, свет его фонаря из ослепительно-яркой звезды превратился в тусклую точку. Полковник выжидал, отсчитывая полусекунды по ударам собственного сердца, потом мягко и ловко спрыгнул из верхнего лаза вниз. Точки огней и голоса удалялись, Хиллориан побежал, но не за Стрижом, а, в противоположную сторону — в только что опустевший тупик. Он поспешно нацепил фонарь, редкий сноп света высветлил шершавые стены. Наблюдатель опустился на колени, лихорадочно шаря в толстом слое каменной крошки. Изодранные о камень руки обильно кровоточили – он не замечал глубоких царапин.

— Сейчас... Сейчас...

На секунду Хиллориану показалось, что тайник пуст.

— Не может быть...

Полковник вскочил, паника едва не бросила его вслед за ушедшим иллирианцем.

— Спокойно. Спокойно, Септимус... Ты не будешь торопиться.

Он принудил себя вернуться и сесть, снова разгреб крошево камня, сместив скопившуюся кучу к другой стороне стены. Потом почти приник к земле, стараясь запустить руки как можно глубже в слегка рыхлый неподатливый слой.

Рукоять нашлась внезапно. Хиллориан отдернул пальцы, аккуратно отгреб мусор в сторону, высвободил рычаг. Полковник облегченно вздохнул. Казалось – прошли часы, хотя разумом он понимал, что искал не более трех минут.

— Ну вот и все. А теперь – последний акт. Пяти, думаю, мне хватит.

Он поставил нониус на цифру “пять” (интересно, это все-таки пять минут или пять часов?), беззвучно помолился силам, в который не верил, и рванул рукоять.

В ту же секунду Септимус сам сорвался с места и, более не скрываясь, помчался к выходу из галереи. Черное жерло тоннеля летело ему навстречу и оставалось позади, лампа, включенная на полную мощность высветила неровные стволы балок, просевший камень стен и свода, россыпь искр на грубых изломах камней.

Хиллориан бежал. Слух его невероятно обострился. Он слышал, как потрескивают балки, как в боковом коридоре ворохнулся, насторожившись, Стриж. Слышал тихое дыхание сострадалистки, широкие, уверенные шаги луддита. Свет, выплеснувшийся из боковой галереи, смешался со светом хиллориановой лампы.

— Стой, колонель!

Полковник только прибавил ходу. Стриж вынырнул из соседнего штрека внезапно. Противники столкнулись на бегу, более легкий иллирианец отлетел к стене. Что-то ударило полковника по лодыжке, он не обратил на помеху внимания.

— Чума на тебя!

Хиллориан в ответ выстрелил на ходу, метя в огонек лампы, пуля ушла рикошетом, кажется, он задел иллирианца – тот не стрелял в ответ, фонарь Стрижа погас.

Полковник вылетел наружу. Яростные потоки солнца заливали чашу Воронки, Септимус бежал что было сил – бежал, не останавливаясь и не оглядываясь, уже не чувствуя погони за спиной, он поспешно миновал бункер, ненужный хлам, нужный, но брошенный в поспешном бегстве рюкзак. Хиллориан остановился лишь у самых крючьев и подъема наверх.

“Не стоило так торопиться” - подумал полковник. “Иллирианец вышел из строя. У меня еще есть в запасе время. Эта штука не взорвется, это просто старый хлам. Не взорвется – это наверняка. И я оставил мешок, надо вер...”

 

...Сначала в полной тишине дрогнули склоны. Грохот нескольких взрывов пришел мгновение спустя, карниз содрогнулся, Хиллориана смяло, швырнуло наземь, грубо протащило к самому краю, осыпало мелкими, острыми обломками. Горячий ветер налетел тугим порывом, неся мусор и иссушающую горечь огня. Тряхануло на совесть – Септимус, обламывая ногти, вцепился в камни – воронка кратера угрожающе надвинулась, пылью засыпало глаза.

Он лежал, часто мигая, распластавшись на краю пропасти, щека плотно прижалась к окаменевшей глине. Звуки исчезли – в абсолютной тишине, медленно вращаясь, широко разлетались в стороны обломки уничтоженного бункера. Клубы желтой пыли и серого дыма растекались плотным, причудливо перепутанным скопищем извилин. Участок стены вместе с входом в подземелье тяжело, даже как-то нехотя осел, лавина камня и мусора рухнула в пропасть. Горело все, что только могло гореть: обрывки парусины, невесомо хрупкая, иссохшая до костяной твердости растительность. Хиллориан замер в тоскливом восхищении – у него на глазах в звенящем безмолвии словно пальцы гигантской, протянутой к небу руки, полыхали жарким, жирно коптящим пламенем пластиковые менгиры. Густая черная сажа смешалась с рыжими всплесками огня.

Спустя малое время вернулись звуки. Вернее, это был один единственный звук – жадный треск горения. Хиллориан встал на четвереньки и рассмеялся — почва под ним плавно, но размашисто покачивалась, словно палуба судна.

— Странно, у меня кружится голова.

Он переждал, превозмогая тошноту, и встал. Вход в штрек исчез напрочь.

— Ну что ж, ребята, вы хорошо поработали – спасибо. Отрицательный результат – тоже результат.

Хиллориан выпрямился, сам не замечая, что говорит вслух.

— Полностью согласен, я поступаю как подлец – не стану спорить, но дело важнее. Делу, на которое я работаю, не нужны живые выходцы из Аномалии.

Он осмотрелся – бок полураздавленного рюкзака слегка виднелся из-под груды обломков. Еще четверть часа полковник потратил на то, чтобы, перекатывая камни, достать заплечный мешок. Он пошарил в карманах куртки, нашел смятую пачку с последней, поломанной сигаретой, долго чиркал чудом уцелевшей зажигалкой. Карман почему-то заметно полегчал.

— Чума на них на всех. Я к тому же где-то выронил кассету Аналитика.

Хиллориан дерзко стрельнул струйкой табачного дыма в сторону терракотового кратера, вздернул рюкзак на плечи и размеренно зашагал прочь.

Через полчаса он в одиночку начал подъем, навсегда, как ему тогда казалось, покидая сердце Аномалии.

 

Глава XV. Финал под шорох крысиных лапок.

 

Каленусия, Горы Янга, кратер Воронки Оркуса, день “Z+22”

 

В сухой, пыльной темноте осторожно прошуршали маленькие лапки. Хмурик, подняв облезлый серый хвост, сделал несколько робких шажков и остановился. Ему было больно, хотя лапы и ребра не пострадали, болело что-то внутри. Его гнездо исчезло – знакомый отнорок завалили громоздкие глыбы. Животное принюхалось – противно пахло гарью. К чужим запахам разрушения примешивался знакомый запах добычи, еды. Хмурик просеменил вперед, обогнул сломанную балку, протиснулся в щель между камнями и наткнулся на искомое. Впереди лежало что-то большое и неподвижное. Зверек встал на задние лапки, бусинки глаз пристально вглядывались в темноту. Большое не шевелилось. Хмурик настороженно приблизился, обнюхал руку лежащего ничком человека, куснул и попробовал отодрать ноготь. Рука не шевелилась. Зверьку уже приходилось обгладывать тела, он вцепился в одежду мертвого, пробежал по руке от кисти до локтя, с плеча перебрался на грудь и мягким, влажным носом дотронулся до человеческого лица.

В ту же секунду резкий шлепок отбросил зверька прочь:

— Ах ты, зараза.

Животное ощерилось, готовясь к схватке. Внезапно ожившая добыча зашевелилась и привстала. Она оказалась большой, слишком большой. Хмурик поколебался и разочарованно отступил, пискнув, юркнул в глубокую щель между камней. Маленький мозг инстинктивно запомнил место – на всякий случай. Грызун убегал, унося в сознании чувство гложущего голода и незаслуженной обиды.

Стриж привстал, и тут же охнул, ударившись головой о низко нависший свод. Он лежал, сверху и снизу почти зажатый между двумя плитами камня, просвет между ними не превышал двух футов. Стриж откинулся на спину, пошарил правой рукой по камням. Левая онемела – пальцы мертвой хваткой сжимали какой-то предмет. Иллирианец попытался ощупать кость, рукав куртки мешал, но перелома, кажется не было. Чувствительность возвращалась – в левую руку словно воткнули с полсотни раскаленных иголок.

Темнота оставалась непроглядной. Стриж машинально сунул обнаруженный предмет в карман и широко пошарил вокруг, отыскивая пистолет и фонарь. Оружие уцелело, фонарь нашелся рядом, Дезет несколько раз бесполезно щелкнул переключателем – лампа даже не мигнула. Стекло оказалось разбитым вдребезги.

— Живые есть?

Низкий свод глушил звук. Стриж извернулся, принимая удобную позу и попробовал отползти в ту сторону, туда, где на ощупь потолок становился повыше. Он прополз несколько метров, оттолкнул в сторону щепу вдребезги разбитой балки. Потолок каким-то чудом еще держался.

— Есть здесь кто-нибудь?

Молчание, сухой шелест осыпающейся земли, тонкий писк зверька. Стриж попытался вспомнить, в какой стороне был выход, но тут же бросил бесполезное занятие – очертания штреков, форма стен – все это изменилось до неузнаваемости. Он переждал с минуту, надеясь, что глаза привыкнут к сумраку – все напрасно, к полной темноте привыкнуть не получалось, ни один луч света не проникал в заваленный тоннами камня подземную ловушку.

— Эй, отзовитесь!

Он кричал и звал, еще надеясь на ответ, но в душе уже зная, что чудес не бывает. “Здесь нет воды. И я буду умирать один, много дней”. Стриж ощутил острый приступ клаустрофобии – масса камня, казалось, давила на плечи, неподвижный воздух не позволял вдохнуть. Иллирианец заметался в темноте, инстинктивно стараясь найти место попросторнее. Ладони скользили по камням, зарывались в измельченный почти до состояния порошка камень.

...На чужую, холодную руку, лежащую среди мусора, он наткнулся случайно.

— О, Разум!

Стриж не отдернул ладони – он провел пальцами вдоль страшной находки, и успокоился, нащупав кисть, предплечье и плечо лежащего навзничь человека. Грудь, голову, шею скрывала россыпь мелких камешков. Иллирианец бесконечно осторожно, слой за слоем сдвигал крошево мусора, пока не нащупал гладкую ткань куртки, не расстегнул пуговицу под подбородком лежащего, чтобы дать тому возможность вздохнуть. Потом осторожно смахнул пыль с неподвижного, холодного лица, ощутил густой поток волос, срезанный пониже ушей.

— Джу?

Дезет попытался нащупать пульс на холодном тонком запястье, не нашел, отогнул ворот куртки, нашел сонную артерию – она медленно вздрагивала в такт ударам сердца.

— Ну, хвала Разуму. Джу, вы слышите меня?

Никакой реакции.

“У нее может быть поврежден мозг. Нужно осмотреть зрачки”. Стриж поспешно шарил вокруг, поднимал и бросал камни, обломки; вырвалось и метнулось прочь невидимое в темноте теплое, гладкое тельце “хмурика”.

— Сейчас...

Фонарь сострадалистки обнаружился далеко в стороне. “Звезды и Разум – неужели и этот разбился?”. Стриж, воззвав в душе к справедливости, щелкнул переключателем. Тускло-желтоватый, словно бы пыльный конус света прорезал темноту. Дезет закрепил ремешок на голове, склонился над девушкой, приподнял неподвижное веко. Зрачок заметно сузился.

— Это уже кое-что.

Он убавил яркость, экономя заряд, обследовал шею, конечности, позвоночник – переломов не оказалось.

— Джу, вы слышите меня? Попробуйте пошевелить пальцами.

Ответа нет. “Что за наваждение, может быть, у нее травмы внутри?”. Паника – предвестник приступа клаустрофобии подступила опять. Стриж, устроясь среди битого камня, уговаривал сам себя: “Спокойно, спокойно, только без срывов и без спешки, она жива и это не самое худшее...”. В неподвижности сострадалистки было что-то странное – транс, обморок или все-таки начало конца? Он освободил неподвижное тело от каменного крошева, полусидя устроился у стены, там, где потолок поднимался повыше, прислонил к своему плечу голову сострадалистки.

— Можете позаимствовать моей энергии, леди – не жалко. Побери меня чума, будь я сенсом-сострадалистом... Но тут я, к сожалению, полная бездарь. Вы меня слышите?...

Нет ответа.

— Я буду ждать. Как только вернетесь – подайте знак.

Он ждал, выключив фонарь, сберегая последние капли энергии в батарейках. Тьма упала не занавесом, пологом или чашей звездного неба – в под землей не бывает звезд — нет, она колыхалась невидимой сетью, не черной – серой, липкой, сплетенной из тонких хищных нитей.

Стриж пожал плечами.

— Сеть из липкого барахла? Ты меня забавляешь, Аномалия. И только-то?

 

***

 

Джу мерзла. Куртка исчезла. Она стояла на сквозном ветру, тонкое короткое кружевное платье не могло защитить от холодного, сухого потока воздуха. Туфельки, те самые, которыми она выстукивала по ступеням “Виртуальных приключений”, скользили по отполированным ветром камням, у самых носков скала отвесно обрывалась пропастью – но не такой зловеще-иррациональной как Воронка. Внизу, под обрывом, сквозь плоский слой перистых облаков просвечивал город – словно бы стеклянные ярусы крыш, нефрит скверов, серебряные ниточки улиц. Город казался странно-безжизненным – или это расстояние не позволяло рассмотреть обитателей? Ветер размеренно свистел, огромные массы воздуха гнали облака прочь, рваная завеса нехотя проплывала мимо, время от времени широкая прореха позволяла рассмотреть город получше. Серое небо гасило голубизну стекла. Джу съежилась, обхватила плечи – острые иглы холода пронзали пальцы, руки совсем закоченели. “Что мне делать? Я не могу туда спуститься”. Джу не знала, как она попала сюда, и вместе с тем смутно, словно сквозь рваное одеяло облаков, и мерцающую дымку, видела собственное неподвижное тело, распластанное глубоко под землей. Она попыталась рассмотреть ту, другую Джу, но никак не могла повернуть голову – картинка оставленного смутно маячила в уголке глаза.

— Эй, есть здесь кто-нибудь?

Пусто.

Джу прикрыла глаза – бесполезно. Старые знакомые, серые нити, не показывались. Ветер крепчал, грозя сорвать со скалы, облака проносились все быстрее, рваные дыры в облачном покрывале обретали очертания зверей, становились птицами, геометрическими фигурами, гротескно искаженными человеческими лицами.

— Кто здесь есть? Отзовитесь.

Молчание, ветер постанывал в скалах за спиной. “Я умерла, меня убил взрыв” – подумала Белочка. “То, что я вижу – это прикинувшаяся городом Холодная Пустота”.

— Хей!

Она резко обернулась, наконец-то преодолев неясное сопротивление.

Прямо за ее спиной, на большом округлом валуне сидел Мюф.

— Я рад видеть тебя, Джу.

— Я думала, ты умер. Что ты здесь делаешь?

— Я стерегу Дверь.

— Обманывать нехорошо. Здесь нет двери.

Мюф поджал ноги, охватил колени руками, на ресницах от резкого ветра выступили слезы.

— Все это место – Дверь. Я стерегу ее. Джу, мне холодно, забери меня отсюда.

— Отсюда можно уйти?

Мюф кивнул.

— Ты просто иди спиной вперед и старайся не смотреть в яму. Лучше всего смотреть на облака. Я буду считать.

— Пошли вместе. Ты же хочешь, чтобы я взяла тебя с собой?

Мюф подумал, потом мотнул головой.

— Я зря так сказал. Тогда некому будет считать. Надо, чтобы считали.

На кончике задранного мюфова носа скопилась прозрачная влага.

— Иди, Джу. Только не забывай про меня. Скажи деду, чтобы он пришел, я знаю, он может меня увести. Пожалуйста.

Холодные руки Мюфа обняли Джу за шею. Нечеловечески жесткие и сухие, ледяные. Белочка с трудом подавила желание оттолкнуть мальчишку. На ее ухо упала капля – то ли слеза, то ли та самая росина с мюфова носа. Слава Разуму, не все потеряно — капля была теплая. Мюф выпустил шею Джу и принялся считать:

 

Раз-два – привет.

Другого хода нет.

Здесь – черта,

Там – зола.

Замри – беги.

Не береги.

 

...Золото-медь,

Надо успеть.

Сильную рать

Быстро собрать...

 

“Это только дурацкая считалка. У нее нет никакого смысла” – подумала Джу. “Или я слышу эту несуразицу, а на самом деле происходит нечто совсем другое? Здесь нет ни скал, ни города, ни туч, ни ветра, ни этих бессмысленных размеренных слов. Здесь есть нечто, нечто такое чуждое, что мой мозг не может его понять, он не может даже послать сигнал паники – он просто заместил пятно абсурда более-менее подходящими картинками”.

Джу сделала шаг от обрыва спиной вперед. В лопатки ударил тугой ветер, короткий подол юбки бился как флаг. Еще шаг назад.

— Мне трудно. Уходи быстрее! — голос Мюфа уносил в сторону сухой колючий шквал.

— До свиданья, Мюф!

— Прощай, Джу!

— Мюф!

— Джу!

— Мюф! Я вернусь за тобой!

Ветер принес неразборчивое “у-у-у!”.

— Мюф! Я ухожу не надолго! Жди! Мы обязательно заберем тебя!

Маленькая фигурка скорчилась на камне. Свист ветра перешел в вой, заглушив все звуки, его направление резко изменилось, леденящий порыв ударил прямо в лицо, опрокинул Белочку навзничь, она падала, падала, падала, но сзади не было тверди скалы, только бесконечные массы воздуха и упругие струи ветра. “Я сейчас разобьюсь, я упала” – подумала Джу. И рухнула вниз.

 

***

 

“Я упала со скал” – подумала Джу. Кругом стояла кромешная темнота, от неудобной позы затекла шея. Она рванулась вперед, судорожно вдохнула и закашлялась. Вспыхнул неяркий свет, озарив тесно сжатое камнем пространство. Белочка опустилась на четвереньки, слезы текли ручьем, спазмы сжимали горло при каждой попытке вдохнуть.

— И-и-и...

— С возвращением, леди.

— У-у-у...

— Что такое?

— У-у-у...

— Вам помочь?

— У-у-убирайтесь отсюда. Не надо на меня смотреть.

— Пустяки. Смотреть не на что. Закройте рот и дышите носом, медленно. Вот так. У вас холодные руки, давайте сюда - я разотру.

— Что это было?

— Что-то вроде клинической смерти. Я увидел ваш синий ледяной трупик даже в кромешной темноте.

— Тьфу.

— Нет, это такой иллирианский юмор.

— Где мы сейчас?

— Понятия не имею – топография изменилась. Наш наблюдательный друг Хиллориан угостил нас очередным сюрпризом.

— Был взрыв?

— Да, прежний выход засыпан, потолок просел, мой фонарь разбился, колонель сбежал, потерялся проповедник.

— По поводу утраты проповедника – не слышу искренней скорби в вашем голосе.

— Нет, мне на самом деле жаль – подвижный был дед, мог бы пригодиться! Он чует железо на расстоянии. Вы сможете передвигаться?

— Попробую. Болит нога.

— Переломов нет, я проверял — это обычное растяжение. Пошли вперед, поищем другой выход.

Они двинулись в путь на четвереньках – по-другому не позволял низкий потолок.

— Мастер Фаллиа-а-ан!

— Ваше проповедничество-о-о!

— Глухо тут, ничего не слышно. Все равно, что кричать в ящик. Как вы думаете, он жив?

— Такие монолиты не умирают. Они вообще не рождаются – их делают из нержавейки, мелкими партиями на частных заводах Маркуса.

— Глупости.

“Он специально говорит всякую чушь” – сообразила Белочка. “Он не хочет, чтобы я думала про то, что выхода нет. А выхода нет – я знаю, и мы все умрем здесь – и я, и мастер Фалиан, если он еще жив, и сам Стриж,. Он боится, что я догадаюсь обо всем, боится услышать крик. Зря — я все равно не стала бы кричать, какой смысл? Разум, как мне страшно. Эти камни вот-вот рухнут нам на головы.”

Впереди, в прорезанной лучом темноте, что-то шевельнулось.

— Вот он, тут как тут, легок на помине. Ого, здесь попросторнее, нужно только миновать вот этот лаз. Давайте руку Джу, я помогу вам вылезти... Готово.

Место казалось незнакомым – или оно просто изменилось до неузнаваемости? Иеремия стоял посреди просторного участка вертикального тоннеля и, задрав подбородок, рассматривал источник света высоко над головой.

— Приветствую вас, господин луддит.

— Здравствуй и ты, сардарский офицер.

Стриж смутился.

— А это что? — Белочка показала на щетинистое существо, пристроившееся у ног Иеремии.

— Это технический грех, отродье пакости мировой, богопротивная игрушка, которую ты подарила моему внуку – невозмутимо сообщил Фалиан.

Сайбер Тим переступил отростками.

— Откуда он взялся?

— Пришел из темноты.

— Сейчас не время вникать в оттенки убеждений – вмешался Дезет. — Надо выбраться отсюда. Мастер проповедник, если я не ошибаюсь, там, тридцати футах над нами – нормальный дневной свет. Наша задача – добраться до него. У кого есть разумные предложения?

Иеремия покачал головой.

— Здесь не влезет и белка. Высоко.

— Надо попытаться.

Попытки Стрижа не заняли и пяти минут, а закончились двумя падениями, к счастью, с не большой высоты.

— Вы правы, ваше проповедничество. Там, повыше камень совершенно гладкий — как стекло.

Они сидели, устало прислонившись к стене штрека. Пронзительно-белый день равнодушно сиял сквозь безнадежно недосягаемый выход. Белочка исподтишка рассматривала Стрижа – тот казался неестественно спокойным. “Это крайняя степень отчаяния” – поняла она. “До сих пор, и уже давно, именно он удерживал нас всех, заслоняя от безумия, его внутренний резерв исчерпался”.

— Алекс...

— Что?

— Вам плохо?

— Как сказать – я не справился с задачей и невольно подставил компаньонов, то есть вас.

— Это не правда. Вы сделали все, что могли.

— Я сделал все ошибки, какие только можно было сделать. Сначала доверился колонелю, потом взялся мстить ему, не имея на это ни сил, ни средств.

— Как вы думаете, куда сейчас подался Хиллориан?

Стриж слегка оживился.

— Занятный вопрос. Сдается мне — он в душе не в ладах с Департаментом. Я не успел рассказать вам подробности, там, в колодце он прямо сказал мне, что не нуждается в свидетелях. Септимус не маньяк, у него есть на то веская причина, хотел бы я знать, какая.

— Мне кажется, он боится. Я даже уверена наверняка.

— О, Разум! — Стриж хлопнул себя по лбу. –Убегая, наш поспешный друг потерял кое-что забавное. Я подобрал уже в темноте, в последний момент, потом куда-то сунул. Не хотите взглянуть?

Дезет зашарил по карманам, отыскивая подобранную кассету.

— Вот она. При ком есть уником?

Машинка нашлась у Иеремии.

— От вас, ваше проповедничество, не ожидал. Технический грех.

Фалиан буркнул что-то неразборчивое.

— Дайте сюда. Спасибо. Подойдите поближе, включаю. Хорошо б еще, если бы эта штука заработала.

С минуту ничего не происходило. Потом по экрану медленно, нехотя поползли строки:

“Здравствуй и прощай, сынок. Надеюсь, что у тебя хватило терпения не трогать раньше времени последнее завещаньице Старика. Впрочем, тут мое собственное мнение полностью совпадает со мнением Железяки: вероятность того, что ты используешь кассету не ко времени, убийственно мала, и я благодарю МР за то, что он послал мне такого пунктуального человека.”

— Кто это?! Отец Хиллориана что ли?

— Не знаю! Тихо. Может быть, он назовет себя.

“А теперь ближе к делу. Я сказал тебе правду, Аномалия – это вторжение. Но не ищи его источник среди звезд, сынок. Как-нибудь на досуге, если останешься жив, чего я тебе искренне желаю, удели немного времени сочинениям Хэри Майера...”

— О, Разум! Откуда он знает про Майера?

— Что?

— Ничего!

Белочка прикусила язык, припомнив про подложный трактат о диарее, мирно дремавший на дне оставшегося на поверхности рюкзака.

“...Прочти “Относительность реальности”. Впрочем, как добросовестный “глазок”, ты наверняка уже отдал дань подрывным бредням этого пройдохи от науки. Не стану повторяться. Скажу лишь – Ублюдок Хэри, сам того не желая, сказал доверчивым обывателям полную правду – мир “Бестелесных” дышит, живет Где он? Везде и нигде. Каков он? Бесплотен и неописуем. Чего он хочет? Спроси чего полегче. Может ли он хотеть вообще? Не знаю.

Я твердо знаю лишь одно – двум мирам, плотскому и бесплотной абстракции нет места под одним солнцем...”

— Бред какой-то. Вы не находите, Джу?

— Не такой бред, как вам кажется, Алекс. Вы слышали про Хэри Майера?

— Нет. Или слышал – совсем немного. Философ?

— Потом расскажу.

Уником продолжал вещать:

“...А потому – я сделал то, что сделал. Не думай, сынок, что это было легко. Я и Старая Железяка потрудились на славу. Скрыть расчеты от Департамента оказалось едва ли не труднее, чем совершить их.”

— Аналитик—это кто-то из Департамента.

“...Но дело сделано – так был найден единственный человек Геонии, ментальная сущность которого способна, истратив себя, восстановить барьер между нами и Теми. Ты, должно быть, сейчас бранишься, парень – оставь. Нет нужды тревожиться попусту, этот человек – не ты. Он не обладает ни твоими способностями, ни твоей предприимчивостью, ни твоей отвагой. У него нет никаких достоинств. Зачем цепь закономерностей и случайностей выбрала его? – понятия не имею. Этот человек, безвестный, слабый и невольный спаситель человечества — Мюф Фалиан”.

— Ох! Этого еще не хватало...

“Да, да, сынок, не удивляйся. К тому времени, как ты используешь-таки эту кассету по назначению, проблема Большой Каленусийской Ментальной Аномалии будет им решена. Как? А что мне за разница? Надолго ли? Не знаю. Быть может, приход Тех, был для них такой же роковой и нежеланной случайностью, как и для нас. Я хочу и не смею верить, что это правда. Тебе же, Септимус я говорю — прощай и прими мою благодарность. Ты сделал все, что мог — ты доставил на место нашего маленького странника. Прости — я солгал тебе. Я не верю, что под благословенным солнцем Геонии найдется хоть один человек, который по своей воле выпустил бы из рук не способности псионика (о, нет!), нечто гораздо большее — потенциальное всемогущество сознания. Я не обманываюсь – ведь и меня самого спасает от соблазна только невозможность остановить собственный неизбежный умственный распад.

Надеюсь, ты примешь правду достойно, и не натворишь ничего непоправимого.

Остаюсь с искренней приязнью, твой мертвый друг,

Элвис Миниор Лютиан, Аналитик.”

 

Дослушав кассету, все трое долго молчали.

— Кто этот Элвис Миниор Лютиан? Почему “мертвый друг”?

— Понятия не имею, леди. Судя по осведомленности — кто-то из высших кругов Обзора. К тому же, в душе изрядный оппозиционер. Вы верите в то, что это... эта штука несла нам существование иное?

Белочка энергично помотала головой.

— Вы не читали Грубого Хэри, Стриж. Это совсем не такое могущество, которое приписывалось богам. Вы бы хотели получить новые возможности, перестав быть собой?

— Чума знает. Если бы я перестал быть собой, быть может, я бы не смог ощутить фатального изменения и был бы счастлив. С другой стороны – какой смысл в подобной трансформации?

— Не знаю. По-моему, никакого, но все это огромное искушение. За воплощенной мечтой миллионы людей ринутся на край света, согласятся на все, отдадут что угодно. Это слишком большой соблазн — теперь я отчасти понимаю Септимуса.

— Нашли кому сочувствовать, Джу. Эта сволочь отправила вас на смерть.

— Он испугался огласки.

— Он был и остался умной, дальновидной сволочью. Ставлю медный асс против конфедеральной гинеи, что у него все было просчитано – все насквозь, причем с самого начала.

— Как вы думаете, зачем он забрал ампулы со стимуляторами?

Стриж смущенно фыркнул.

— Мне не пристало выгораживать колонеля, но вынужден сознаться – это был не он. Это был я сам.

— О!

— Разума ради – не возмущайтесь, не надо ненавидеть меня сверх моих прегрешений! Первые сомнения возникли в Порт-Калинусе, когда я посмотрел на набранную Хиллорианом команду. Не сердитесь, Джу, это выглядело как тщательно отобранная команда дилетантов-смертников. Не сердитесь! Теперь я отчасти пересмотрел свое мнение. Тогда же я еще держался за надежду, может быть наш друг колонель выполнит то, что наобещал мне (а наобещал он много), но все-таки предусмотрел небольшую страховку. Я собирался просто смыться “по-иллириански”, если дело обернется плохо, и я был единственным человеком в экспедиции, который безнаказанно может принимать стимуляторы в Аномалии.

— Ага, и обыска не испугались?

— Ну... Я ведь не носил их с собой.

— В рюкзаке – точно нет.

— ?

— Я слегка поворошила ваши вещи.

— Разум и Аномалия! Вот до чего доводит демократическое общество – образованные леди шарят по вещам незнакомцев как в собственном кармане.

— Полегче, мастер Стриж – вы, кажется забыли, что сами обокрали меня.

— Я ужасно раскаиваюсь.

— Лжец. И где вы прятали ампулы, агент иллирианской тирании?

— Я еще тогда, на пустошах, нагрузил ими мешок Дирка.

— О! О! Ну и ну...

— Ага, полностью с вами согласен – идея была не самая плохая. Этакий ходячий склад...

— Идея была подлая.

— Вовсе нет. Даже если бы ваши, вернее, мои запасы обнаружили у Дирка – какой спрос с сумасшедшего?

Белочка вздохнула.

— Ночью на Лора я из окна видела человека, копавшегося в багаже. Я думала так и сяк, подозревала всех подряд. Ваша работа?

— Я же сознался — моя.

— А я подумала на Септимуса. Ну и как вам это удалось – обойти охрану?

— Ах, леди... Мир перенасыщен, или, если хотите, пресыщен псиониками. Люди перестали верить словам – они со страхом ловят тени невысказанных мыслей. Мир стал заложником пси. Куда ни глянь – в администрации, у военных, в охране, у “черепков” – везде матерый сенс сидит на сенсе. Публичные места, не говоря уж о спец-объектах, фаршируются пси-детекторами, вместо нормальной двери предпочитают ставить ментальный турникет, пси-наводка стала изысканным пугалом умов.

— Ну и?

— А я нормален, я обычный человек, даже более чем обычный. Если хотите – полностью лишен даже тени пси-способностей, бездарь, глухой и тупой чурбан. Меня не видят пси-детекторы, мне безразличны их пси-турникеты, я свободен.

— Ну и?

— На Лора, той ночью, я просто отошел подальше в сторону и слегка закоротил им сигнализацию. Пока наш чуткий страж бегал как ошпаренный, я подошел и чуть-чуть, самую малость, поковырялся в вашем медицинском кейсе.

— И все?

— Все. Простые способы – самые лучшие.

— Септимус поступил очень глупо, когда выпустил вас из-за решетки.

Дезет дернул плечом.

— В силу личной заинтересованности, как раз за это не могу его порицать. Продолжай я копать ямы в Форт-Харае, кто бы откопал вас из-под битого камня?

Белочка с удовольствием отметила, что апатия разозленного иллирианца напрочь исчезла. Стриж примирительно махнул рукой:

— Давайте, не будем ссориться. Что вы думаете о сути сказанного этим самым Аналитиком? Мое мнение – бред. Я не знаю, какую такую другую возможность имел про себя колонель, но извлечение пусть даже уродливого всемогущества из Аномалии явно было для него неожиданностью. Все это отдает то ли безумием, то ли обманом, а скорее всего и тем, и другим.

— А я верю Аналитику.

— Бросьте.

— Вы будете смеяться, Алекс.

— Нет.

— Если хотите – смейтесь, но я видела Мюфа.

— Что?..

— В том... месте, куда я попала, пока была без сознания, так вот – там был Мюф. Он сказал, что караулит Дверь и просил вытащить его.

— Бросьте, Джу, это галлюцинация, на ваш мозг подействовала нехватка кислорода.

Белочка вздернула бровь.

— А разве вы не заметили? – что-то изменилось. Кажется, отверстие между мирами сузилось до предела. Кто-то крепко придавил Аномалию. Теперь уникомы работают – иначе бы мы не смогли прослушать запись.

— Занятно. Может быть, Аномалии повредил взрыв?

— Нет. Септимус все это время был как безумный – когда стрелял в вас, когда отказался поговорить. У него был вид как после тяжелого потрясения. Мне кажется, он тоже послушал кассету – еще до взрыва, потому что как раз перед взрывом он ее потерял.

— Логично. Браво, Джу. Но я не верю ничему, исходящему от Департамента. Они могли фальсифицировать все – и версию о поисках нечеловеческого источника пси-наводок, и версию о ментальных сверхвозможностях, и еще полдесятка вариаций. Это как детская игрушка – в коробочке еще коробочка, в ней коробочка поменьше... Обман вкладывается в обман, ложь в ложь и все это упорно притворяется правдой.

— Ну не могли же они и Аномалию фальсифицировать.

Стриж искренне расхохотался.

— Действительно, в считанные часы создать такую прореху в скалах, перетащить несметное количество камня. Врезать (аккуратно) этот остров абсурда в горный хребет. Да! Еще раз браво, леди. Я не могу придумать такого способа, а вообще чувствую себя каким-то отупевшим. Аномалия нечеловечески алогична – вот лучшее доказательство ее подлинности.

— Что будем делать?

— Если мы не хотим умереть здесь, нужно найти способ подняться наверх.

Чуть в стороне шевельнулся упорно молчавший Фалиан.

Сайбер у ног старика ворохнулся, потому неловко приподнялся и на манипуляторах и зашагал в сторону Белочки. Белочку одновременно восхищала и страшила каменная стойкость проповедника. Иеремия сидел на полу, твердо выпрямившись, чуть запрокинув голову, увенчанную седым ежиком волос, под глазами набрякли мешки. Похоже, он смирился с утратой внука. Джу затруднялась определить – мужество это или тупое бесчувствие фанатика...

— Джу!

— А?..

— Не давайте ему подходить!

— Что?..

— В сторону!

Последующие события произошли едва ли не мгновенно. Сайбер, налетев, с размаху ткнулся в сапоги Джу, она потеряла равновесие и упала набок, едва успев защитить висок руками. Белочка видела, как медленно-медленно поднимается рука Дезета, как палец прижимает курок, отлетают одна за другой стреляные гильзы. На деле не прошло и нескольких секунд – три пули насквозь прошили пластиковый корпус сайбера. Машинка дернулась, перевернулась на плоскую спину и забилась, то складывая, то распрямляя манипуляторы. Запахло паленым – из круглого, блюдообразного брюха игрушки поднялась вверх кудрявая струйка дыма.

— Что это с ним?

Джу встала, потирая ушибленный локоть. Стриж подошел поближе, ковырнул мертвую машинку носком сапога.

— Амок. Эта штука спятила.

— Сайберы не сходят с ума.

— А это мы сейчас проверим.

Дезет безрезультатно пошарил в карманах.

— Нечем вскрыть.

Нож нашелся у Фалиана. Луддит, похоже, отнесся к факту буйства греховной техники безо всякого удивления – он, все так же брезгливо сторонясь Стрижа, подошел к сайберу и двумя ударами – крест-накрест распорол тонкий пластик корпуса.

— Что там?

— Ой-ей-ей...

— Занятно.

Белочка покачала головой:

— Вы уверены, что это был сайбер?

— Вы спрашиваете, леди? Он бегал как сайбер и выглядел как сайбер...

— То, что у него внутри – такого не бывает.

— В принципе, ничего особенного. Шнур, обломки, битое стекло. Это не био-конструкция. Но для электронного сайбера... более чем примитивно. Я не вижу, как эта горсть хлама внутри могла заставить его двигаться.

— Теперь я понимаю, почему ему не повредила Аномалия.

— Конечно, не повредила, но не потому, что он простой – он изначально принадлежал ей.

— Джу...

— Это не машинка Нуньеса. Это – чужая тварь.

— Она не может быть живой – при такой-то начинке.

— Она не живая, это только овеществившаяся пси-идея, отражение в нашем мире одной из иносущностей. Сейчас Аномалия приглушена, почти исчезла, эта... вещь, или существо... оно или она потеряла связь со своей бесплотной идеей, смыслом, сутью – она сошла с ума.

— Не понял, леди. Простите, я устал.

— Мне страшно, Алекс. Я боюсь сама себя. Мюф хотел сайбера – он его получил. Аномалия выполняла наши желания.

— Бред! Не думайте об этом, Джу. Концепция фантастическая и более чем старая – я где-то читал подобное. Но, поверьте мне – я вовсе не хотел ни падать в колодец, ни получать пакости от нашего друга Септимуса, ни наблюдать все эти светозвуковые эффекты Черты, ни быть бессильным свидетелем вашего путешествия в мир иной. Я просто хотел выжить – желание четкое и однозначное, только именно его почему-то не торопится выполнять Аномалия. Разве хотел умирать Дирк? Вы были с ним единым существом, вы шарили в его разуме как в собственном кармане – он этого хотел?

— Нет.

— Вот видите. Я честно признаюсь вам – я так до конца и не понял природы Аномалии. Но в чем-то прав этот безвестный Элвис Миниор Лютиан Аналитик или как там его. Не знаю, что они не поделили с Хиллорианом, но он прав. Есть мир реальный – и он прекрасен. Не знаю, кто создал этот мир – случай или Мировой Разум, для меня это не важно. Но уже бесконечно давно любая идея – только отражение невероятно разнообразной, вечно меняющейся реальности. Там, где бесплотное, безвидное нечто, или, если хотите, ничто, пришедшее из пустоты, пытается подчинить себе вещественное и прекрасно творение — Вселенную, там начинается ужас и бред. Пусть созидание и уничтожение не существуют друг без друга, но я в этом дуэте на стороне творения.

— Вы – материалист.

— А как же!

Что будем делать, материалист?

Стриж тем временем окончательно распотрошил утробу дохлого сайбера, терпеливо вынимая оттуда причудливые обломки и осколки.

— Мне нравится этот шнур. Тонковат, правда, зато прочный. Сейчас попробуем вылезти. У вас сохранились горные рукавицы?

— Вот.

— Пока дайте мне. Пригодятся.

Стриж прикрепил отломанную ногу сайбера к извлеченному из его же внутренностей тросику.

— В сторону, поберегитесь, свободные граждане, идет эксперимент!

Он подбросил импровизированный крюк, метя в отверстие в потолке. Конструкция рухнула обратно, едва не на голову Дезету.

— Отрицательный результат – тоже результат.

Стриж, сам не знал, что в этот момент в точности повторяет слова Септимуса Хиллориана. Он прицелился еще раз. Потом еще – нога мертвого сайбера прочно легла поперек отверстия только с пятого раза.

— Готово. – Стриж надел рукавицы. – Сейчас я попробую подняться, потом вытащу вас.

Он подергал шнур, пластиковый обломок угрожающе трещал.

— Ничего, на несколько секунд хватит.

Белочка, стоя внизу, смотрела, как Дезет исчезает из виду, на минуту заслонив просвет, как он отцепляет и втаскивает наверх веревку.

— Все в порядке, леди. Готово.

Иллирианец отошел в сторону, перестав заслонять свет. Упало несколько мелких камешков, шаги заглохли – то ли Стриж остановился, то ли попросту отошел подальше от разлома.

“Он не вернется, он ушел” – вдруг поняла Джу и сама не поверила себе.

— Эй, Алекс!

Молчание.

“Он убийца. Это копия Септимуса Хиллориана. Сейчас он уже уходит, уже отошел шагов на двадцать, идет и не оглядывается. Он думает о том, где искать брошенный рюкзак, уцелели ли крючья...”

— Стриж!

Джу отбросила пси-блок, поискала ментальный след иллирианца – пусто, никого. “Нулевик невидим для псиоников”.

— Мастер Фалиан... Мастер Фалиан!!! Да очнитесь же! Как же так?

Иеремия равнодушно пожал плечами:

— Каждый человек, дева, есть то, что он есть, и не больше.

— Перестаньте называть меня этой дурацкой кличкой! Сделайте что-нибудь...

Джу заметалась, тщетно пытаясь справиться с паникой.

— Стриж! Стриж!!!

В пустое “окно” в потолке равнодушно заглядывало небо. “Это все”. Джу отошла в сторону, села у стены, охватив колени. Она почему-то вспомнила колоритного Дерека-Слона, его трубный бас: “ты, куколка, приключения, такие, чтоб дух захватывало, чтобы мурашки по шкуре и сердчишко в ходилки падало – любишь?” Джу неистово захохотала, сначала она пыталась приглушить смех, кусая пальцы, потом перестала бороться, только утирала грязным кулаком обильно заливающую щеки соленую влагу.

Наверху зашуршало, на фоне равнодушного неба обрисовался силуэт Дезета:

— В чем дело, леди?

— Чума на вас, Стриж!

— За что?

— Я думала, вы смылись.

Иллирианец принял оскорбленный вид:

— Я, конечно, типичный плохой парень, но не до такой же степени. В конце концов, и в злодействах потребна мера. Кстати, забирайте ваши рукавицы, ловите шнур – я на нем понавязал узлов и конец закрепил за очень удобную развалину. Хватит выдумывать ужасы и прохлаждаться в подземелье, лезьте наверх.

— Где вы были целых полчаса, забери вас Мировая Дурь?!

— Я же сказал – узлы завязывал и закреплял веревку. Я еще согласен тянуть руками вас, Джу, но не нанимался вытаскивать нашего увесистого мастера Сектанта – пусть его преподобие грубиян лезет сам.

Джу подобрала рукавицы.

— Предупреждать надо.

— Учту на будущее.

— Спасибо, не надо мне такого будущего – хватит с меня и одной Аномалии.

 

Через несколько минут все трое были наверху. Склон Воронки с северной стороны изменился, но снаружи разрушения оказались не столь уж велики. Бункер исчез, погребенный под завалом, там и сям все еще дымились последним дымком полуобгоревшие обломки пластика.

— Придется спуститься на один ярус – сейчас мы на самом верху. Вон там, подальше и внизу, даже входы в штреки сохранились, они просто отрезаны от основных проходов. Смотрите, Джу – там какие-то вещи. Откуда?

— Мастер Фалиан перед охотой за Септимусом вытащил свой мешок из штрека наружу. Вот он там до сих пор и лежит – только его немного присыпало.

— Отменное решение – признаю. Вещи нам понадобятся. Жаль только, что охота на полковника кончилась так плачевно.

— Как вы думаете, где он теперь?

— Где ему быть? Убегает на север, наверное. Хотел бы я видеть, с какой физиономией он явится в свой Департамент, если явится, конечно. Хотя... почему бы не явиться? Победителей не судят. Во всяком случае, этой занозы в каленусийской афедроне – Аномалии – больше нет.

Они засмеялись.

— Вообще-то мне жаль полковника, Алекс.

— Это еще за что?

— Он всей душой стремился в Аномалию, намереваясь найти здесь нечто ценное для себя. Возможно, ценное в высшем смысле. Судя по записи на кассете, он не только не получил желаемого, но его еще и жестоко обманули. Этот безвестный Элвис Миниор Лютиан -Аналитик — порядочный циник.

— Сразу видно, леди, вы — сенс-сострадалист. Тоже мне нашли кого жалеть – Септимуса Хиллориана. Осторожно обращаю ваше внимание на то, что он-то вас не пожалел ничуть!

— Я знаю.

— И все равно его жалеете.

— Это Аномалия, Алекс. Все мы, ну, может разве что кроме вас, совершили не по одному немотивированному поступку. Аномалия, даже в приглушенном виде вызывает безотчетный страх. Но вы нулевик, вы этого не чувствуете. Мы с мастером Фалианом – сенсы. А полковник – он шел навстречу опасности с открытым забралом, можем ли мы судить его за то, что он оказался беззащитен?

Стриж насмешливо задрал бровь.

— А почему бы нет? Его никто сюда не гнал. Он пришел сам, по своей воле, с заранее составленным планом. По мне так Аномалия просто снимает барьеры. Дирк был так же, если не более, беззащитен, разве он пытался убить вас, Джу? Не знаю, что там накопал сумасшедший Хэри Майер, правда ли, что здесь мы похоронили возможность всеобщего счастья. Но вот на вопрос “кто есть кто” – на такое эта штука отвечает замечательно. Она показала нам самих себя.

Белочка покачала головой.

— Я не могу забыть, что мы оставили там Мюфа.

— Мне жаль, Джу, но он умер.

— Нет, он жив – если такое состояние можно назвать жизнью.

— Я атеист и “нулевик” – мой разум противится таким вещам помимо моей воли. Но как человек дела спрашиваю сразу – его можно оттуда вернуть?

— Да.

— Как?

— Я не знаю.

А нужно?

— То есть как это может быть не нужно?

— Вы уверены, что удачное вмешательство не вызовет какой-нибудь глобальной катастрофы? Допустим, эта ваша “Дверь” будет открыта. Кто и что придет оттуда?

— Я не знаю.

Стриж серьезно, без иронии кивнул.

— Когда мы будет это знать, тогда снова попытаемся ответить на все вопросы. По крайней мере я не забуду о том, кто остался караулить Порог. А сейчас – пошли. Нужно уходить отсюда. Недурно было бы опередить полковника Хиллориана... Теперь, когда уникомы работают, но я понятия не имею, по каким кодам можно связаться с Департаментом...

— Его уником уцелел?

— Понятия не имею. Если да, то, боюсь, у Септимуса слишком большая фора. Итак, наша цель – Порт-Калинус!

Они спустились вниз, туда, где виднелось яркое пятнышко рюкзака Иеремии. Кое-какие вещи и прорванный, прогоревший мешок валялись рядом, выброшенные взрывом. Белочка собрала остатки.

— Вход в штреки завалило.

— Да. Но он нам больше не нужен. Кстати, там неподалеку есть еще две каверны.

— Продуктов мало.

— Не печальтесь, если что – будем ловить коз.

— Моя аптечка пропала. И нет воды.

Стриж нахмурился:

— Нет воды, это плохо. Впрочем, в горах достаточно источников. Здесь неподалеку был водопад – отойду посмотреть. Надеюсь, вы не боитесь больше, что я “смоюсь”?

Джу засмеялась. Стриж отцепил от пояса флягу.

— Я пошел.

Водопад шумел где-то впереди, Стриж обогнул завал поваленных взрывом искусственных менгиров, прошел пару сотен метров. Импровизированный лагерь, Белочка, долговязая фигура Иеремии – все это скрылось из виду. Вода журчала впереди. Мутный, грязноватый ручеек, засоренный мусором и взбаламученной глиной широко и плоско растекся у ботинок Стрижа.

— Такая водичка нам не годится.

Дезет отследил русло – струйка воды вытекали из еще не обследованной каверны.

— Пожалуй, надо поискать исток. Или не стоит туда углубляться?

Иллирианец поболтал пустой флягой.

— Ну, это много времени не займет.

Он шагнул вперед, обходя расплывшуюся глинистую грязь и замер – прямо перед ним, на фоне черной дыры туннеля стоял воскресший из пустоты полковник Хиллориан. Черный кружок дула недвусмысленно указывал прямо в грудь Дезета.

— Так вы все еще здесь, колонель?

— Я не ушел, будь вы прокляты. Обвал от взрыва закупорил долину. Прохода к перевалу больше нет. Стоять. Оставь оружие, сардар.

Все повторяется – подумал Стриж. Все. Только здесь нет излучателей – всего лишь огонь на разбитом вдребезги пластике. Нет вертолетов, никто не видит нас, и впереди у меня – не пытки, суд, отчаянные, унизительные попытки выкрутиться и потенциально — двадцать пять лет в Форт-Харае, а честный, быстрый конец с дыркой в миокарде.

Он сделал осторожное движение к поясу.

— Медленнее.

Стриж вынул пистолет из кобуры.

— Еще медленнее. Перехвати его рукоятью вперед. Так... Теперь наклонись вперед и не торопясь – слышишь, не торопясь! — положи свой ствол на землю. Не бросай, а положи аккуратно.

Он не хочет видеть мои глаза – понял Стриж. Будет стрелять в затылок или в висок, когда я отвернусь. Хороший финал, а, главное, закономерный.

Дезет кивнул, сделал плавное движение, склоняясь.

— Положить?

— Да. И без глупостей. Так. Не спе...

 

...Трудно сказать, то спасло Стрижу жизнь – скорее всего, обычный солнечный свет. Хиллориан, выйдя из темноты, еще не совсем привык к горячему сиянию полудня. Фигура Дезета представлялась ему чернильным пятном на ярко-белом фоне, перед глазами назойливо мельтешили розовые мушки. Пуля, посланная вдогонку метнувшемуся в сторону иллирианцу, только пронзительно чиркнула, оставив отметину камню.

— Стой!

Как бы ни так – подумал укрывшийся за валуном Стриж, и тут же, перехватив свой пистолет за рукоять, ответил выстрелом на выстрел. Хиллориана осыпало каменной крошкой. Наступила пауза. Небольшое пространство между двумя валунами, за которыми укрылись противники, простреливалось отлично. Стрелки медлили, не зная, что предпринять.

— Сдавайтесь, Дезет!

Стриж едва подавил истерический смех.

— Нет уж, спасибо. Мы не сдаемся. Я, конечно, прославленный отступник от сардарских принципов, но это не значит, что я буду делать так каждый раз.

За соседним камнем призадумались.

— У тебя нет выхода.

— Выход есть всегда. Я доберусь до вас, я убью вас, полковник – вы мне солгали. А что? – достаточный повод для иллирианского сардара.

Хиллориан закашлялся, отплевывая каменную пыль.

— Дурак. Чего ты этим добьешься?

— А, так, приятной мелочи – справедливости.

Стриж не мог слышать, как вздохнул Хиллориан.

— На самом деле я не очень и солгал. А чего вы, собственно, хотели? Новой жизни? Так вы же военный преступник. Я предупреждал вас, Дезет, что у вас есть шанс погибнуть. Солгал я, собственно, лишь в одном. Шанс этот не пополам на пополам, а все сто процентов. Вы были обязаны умереть. Кстати, что касается прочего... Насчет вашей дочери – я бы выполнил свои обещания.

Состояние, гражданство, другое имя. Если вы меня убьете, она не получит ничего.

Дезет покачал головой, хотя полковник, конечно, не мог его видеть.

— Да вы забудете о своих искренних и благих намерениях. Такие, как вы, использовав инструмент, попросту бросают его.

Полковник хмыкнул.

— Обиделись, враг мой? Между прочим, зря. Я дал вам много – вы сами не представляете как много. Я пробудил в вас человека...

— Какая патетика!

— Не смейтесь. Вы были пропащий, отринутый людьми мерзавец. Взамен двадцати пяти лет прозябания на каторге я дал вам всего несколько недель – но зато каких! Это были дни яркой жизни, стремления к цели...

В чем-то он прав, подумал Стриж. Так бывает отчасти прав умный, убежденный лжец. Однако, с чего бы это наблюдатель так разболтался? На Хиллориана это многословие не похоже. Пройдоха-секурист что-то замышляет.

Полковник, не получая ответа, тем временем примолк.

— Эй, Хиллориан! А остальные? Девушка, ребенок, старик.

Их-то за что?

Молчание.

— Эй!

Ветер тихо посвистывал в камнях.

Дезет резко повернулся, спиной, настороженными нервами, всей интуицией “нулевика” почувствовав опасность.

Выстрел грянул почти в лицо. Пуля ушла мимо, опалив висок. Хиллориан обошел Стрижа, воспользовавшись вторым выходом из туннеля. Дезет упал, откатился в сторону. Еще два выстрела взметнули фонтанчики песка у самого его плеча. Иллирианец осмотрелся. По-видимому, полковник укрылся неподалеку, за отгоревшими свое обломками.

Пластик -- плохая защита. Стриж аккуратно прицелился. Цель беспокойно шевельнулась. Выстрел.

Кажется, попал – на той стороне послышалось сдавленное ругательство. Воспользовавшись паузой, Дезет сделал рывок вперед и сменил позицию, устроившись за другим валуном, поближе. А ведь у наблюдателя в магазине – последняя пуля, подумал он. Ждать? Или рискнуть? А ведь он, пожалуй, если его прижать посильнее, и застрелиться может.

— Эй, Хиллориан! Давайте, сменим план. Сдавайтесь-ка лучше вы мне. Бросайте пистолет, выходите. Там и поговорим. Я вас пытать не собираюсь – у меня отвращение к этому занятию. А застрелить могу и так и так. Чего вы теряете?

Полковник ответил, по-видимому, искренне. Голос его долетал плохо, но, тем не менее, сардар разобрал ответ.

— Гуманист-каратель нашелся. –Хиллориан неуместно ледяным, вежливым тоном добавил чудовищно грязное ругательство и тут же хрипло расхохотался, кашляя. — Вам не понять, Стриж. Вы одиночка по натуре, вы всегда служили своим личным представлениям о правильном, а теперь они у вас сменились. А я, я служу высшим ценностям – свободе и равенству. Это выше милосердия, выше морали. Я нашел то, что я искал, теперь мне не нужны лишние свидетели. Люди имеют значения, пока полезны общей цели. Один человек – это так мало...

— Раньше вы берегли своих людей.

— Излучатели вспомнили? Или посадку вертолета? А вы раньше не миндальничали с врагами.

А он пытается меня разозлить, подумал Стриж. Хочет, что бы я вспылил, высунулся первым и получил его последнюю пулю. Подпортим полковнику мечты...

— Как я посмотрю — ваши высшие ценности слишком абстрактны, Хиллориан. Кому нужно общее без частного, Каленусия без людей? Выходите, я не хочу вас убивать. Вы запутались. Бросайте ствол, полковник, мы поговорим спокойно. Может быть, до чего-то и договоримся.

За пластиковой развалюхой помолчали, потом пистолет, далеко отлетев, прошуршал о песок.

— Я выхожу.

Слава Разуму, подумал Стриж. Это лучший выход. Я уже не тот, я больше не хочу никого убивать. Я не хочу убивать его. Даже после всего, что было в колодце – не хочу.

Хиллориан вышел, держась с возможным достоинством. Пуля Дезета пробила ему мякоть плеча – наблюдатель зажимал рану носовым платком. Стриж шагнул навстречу, не отводя ствола – каленусийца следовало опасаться даже в жалком состоянии.

— Где остальные?

— Пошли. Я покажу. Держитесь впереди, полковник. И – спокойнее, спокойнее. Давайте, обойдемся без эксцессов. Все уже кончилось. Не будет махать кулаками после драки.

Хиллориан кивнул.

— Ваша взяла. Убьете?

— Не обязательно.

— Будьте вы прокляты — я ошибался. Хотел воспользоваться тем, что вы изменились, а вы изменились слишком сильно. Фаэрия...

— Что?

— Да так, ничего.

Они шли вместе, осторожно ступая по краю обрыва. Полковник брел медленно, кровь обильно проступала сквозь самодельную повязку.

— У вас есть перевязочные пакеты?

— В лагере, наверное, найдутся.

Наблюдатель запнулся, чуть не упав.

— Жаль, что так получилось. Мне очень жаль, Дезет, что с вами так получилось. Если бы я мог выбирать... Но не могу. Можно помедленнее... Я устал. Я очень устал.

Движения его стали неуверенными, какими-то вялыми. Дезет зашел наперед, пытаясь понять, что происходит с пленником.

 

Ошибку свою он осознал мгновение спустя. Хиллориан распрямился как пружина, бросился на пленителя. Удар пришелся в основание шеи. Ошеломленный Стриж выронил пистолет.

Цепкие пальцы полковника намертво ухватили воротник куртки иллирианца. Раненая рука действовала лишь чуть слабее. Толчок – и двое, лежа, наполовину зависли над краем обрыва.

— В любом случае — с этим знанием ты уже никуда не уйдешь.

Время разговоров кончилось, двое боролись не на жизнь, а насмерть. Дезет – пытаясь вырваться, наблюдатель – стараясь скатиться вниз, увлекая за собой врага. Стриж поразился силе, технике и яростному упорству полковника, он, задыхаясь, попытался разжать руки, вцепившиеся ему в горло, безуспешно – оба они перемазались кровью из раненого плеча Хиллориана. Обрыв крошился, осыпаясь. Противники более чем наполовину сползли за край. Упало еще несколько камней. Сцепившиеся тела покатились вниз, увлекая за собою лавину земли и истлевших, сломанных веток. Быть может, в этой лавине нашлось несколько крепких булыжников. Один из камней, катясь в безысходную пустоту пропасти, хрустко ударил наблюдателя в висок. Пальцы полковника разжались, выпуская ворот куртки Стрижа. Иллирианец освободился.

Поздно – подумал он. Слишком поздно. Карниз следующего яруса стремительно приближался. Несколько бесконечных мгновений Стриж смотрел, как навстречу ему несется циклопическая, до самого горизонта, чаша долины, искореженный пластик, чахлая растительность, камни цвета терракоты, резкие, подсвеченные, оттененные косыми лучами изломы уступов, твердый камень усеянного булыжником скалистого козырька над пропастью. Проигрыш. Последний взгляд на мир, который сейчас потеряешь. И не было больше spes.

 

Удар. Искры боли фейерверком взметнулись перед глазами Дезета. Мир вспыхнул и взорвался ослепительным белым пламенем, искрошился, рассыпался, погас. Стриж уже не видел, как безжизненное тело полковника ударилось рядом с ним о широкий карниз, отскочило и, кувыркаясь, полетело дальше – на самое дно Воронки Оркуса.

 

Интерлюдия

 

— Вниз! Живее!

Белочка остановилась перед непреодолимой преградой –обрывом. Внизу, всего в восьми метрах о нее, темнела куртка Дезета. Иллирианца наполовину присыпало слоем мелких камешков и сухого, измельченного суглинка. Вокруг валялись разбросанные взрывом ошметья горелого пластика и каких-то органических остатков. Обрыв уходил вниз отвесно, даже хуже того – козырек скалы нависал над спуском.

— Веревку возьми, дева.

Она вздрогнула – Иеремия подошел незамеченным. Она только сейчас заметила, что лоб старика украшает приличных размеров кровоподтек.

Джу схватила моток веревки, выбрала стальной, почти не проржавевший остов, наполовину утопленный в окаменевшей глине и завязала конец неуклюжим, но прочным узлом, потом, обдирая ладони, съехала по веревке вниз. Иеремия махал рукой сверху, что-то приказывая.

— Принимай мешок.

Она с трудом дождалась, когда обвисший гроздью рюкзак коснется карниза.

Иеремия спускался последним, кажется, спуск получился не слишком удачным – старый луддит приглушенно ругнулся, охнул, тяжело осел ком обвалившейся земли.

Белочка не смотрела – она уже склонилась над Дезетом, убрала кусочки сухой глины с его закрытых век. Иллирианец лежал неподвижно, но, кажется, оставался в сознании.

— Стриж!

Он открыл глаза – серые радужки почернели, переполненные расширившимися зрачками. Дезет попытался что-то сказать, но тут же прикусил губу, глуша стон. Джулия едва не заплакала — лицо Стрижа в несколько минут утратило загар, полученный под солнцем и ветром вельда – его выбелила неестественная, прозрачно-стеклянная бледность. Правый бок куртки насквозь пропитался кровью.

Ты меня слышишь, Стриж?!

Он опустил и тут же поднял веки – “да”.

— Потерпи – я помогу тебе.

Джулия отбросила пси-барьер – и тут же беспомощно скорчилась. Страдание оказалось таким ярким, резким, внезапным, что она растерялась – бешеное бесцветное пламя хлестнуло плетью, опалило разум, затмевая сознание, невидимый груз гнул к земле, не давая распрямиться. “Он на грани смерти от болевого шока” – это была первая мысль. Вторая – “Я не могу чувствовать его боли. У него же ментальный ноль”. Она не могла – но чувствовала, в этот раз Белочка, сама не зная об этом, посрамила электронные детекторы давно растаявшего свечкой Центра Калассиана.

— Стриж!

Она потянулась к разуму иллирианца, принимая на себя его боль...

Пытаясь принять. Ее разум ударился о холодную, гладкую стену, ограждающую сознание Дезета. Там, в давно забытом Параду, так было когда-то с Вэлом. Нет, с Вэлом было проще – он не умирал, он не был так замкнут, как иллирианец. Незримая, непроницаемая оболочка, без единой трещинки, не пропускала Белочку. И тем не менее Джу знала – там, за холодной стеной, бьется багровым огнем раскаленное страдание.

— Не умирай! Держись.

Стриж виновато мигнул. “Я бы хотел, но не получается” – его мысль была отчетливой – как будто сказанной вслух.

Джу вытерла мокрые виски и попыталась снова. Она отчаянно колотилась о стену, забыв о боли, беспощадно раня свою ментальную сущность, щедро черпая из запретного. Стена даже не дрогнула, щедро пропуская боль наружу и ни капли помощи — внутрь.

Джу отступила, лишь исчерпав свои возможности до дна. Иллирианец уходил, контакт с его разумом стал похож на бесцветную, прозрачную невесомую паутинку, потом пропал совсем.

 

Белочка отошла в сторону, села, охватив себя руками и прижав колени к подбородку. Хотелось плакать, но слез не было. Глаза оставались сухими, хотя веки, казалось, чуть не потрескались от невидимого огня боли и едкой копоти сгоревшего пластика.

Стриж за ее спиной больше не шевелился.

Тишина упала на долину. Догорающий завал пластика чуть потрескивал последним, прощальным треском. Хлам слегка, почти незаметно, но довольно едко дымился – так, должно быть, чадят наспех опрокинутые в день Страшного Суда адские жаровни. Джу еще раз потерла сухие глаза и отвернулась в сторону холодных, чистых, льдистых горных вершин.

Зато неподалеку зашевелился Иеремия. Старик, кажется, остался невредимым – он относительно бодро поднялся, отыскал свою палку и подошел к распластанному на камне телу Стрижа, брезгливо обходя обгорелые ошметья.

— Эй! Ступай сюда, дева.

Белочка отчаянно замотала головой, давясь непролитыми слезами.

— Ступай-ступай. Чего боишься? И давай сюда мой мешок.

Белочка нехотя встала, подняла закопченный, грязный, тяжелый рюкзак и волоком дотащила его до старика.

— Тяни бутыль со дна. Ты что, дева, экстазиака никогда не видела?

Джу шмыгнула носом. Старик сковырнул перламутрово-блестящую пробку (повышенная крепость) грязным ногтем и осторожно разжал ровные, плотно сжатые зубы иллирианца.

— Вот так, дева. Давай, лей в него сначала немного – полпинты. И не убивайся – не стоит парень того. Сардарские головорезы – они живучие.

Дезет на миг пришел в себя и захлебнулся искристой, холодно-обжигающей жидкостью.

Иеремия вынул нож из потертых ножен на поясе и споро – только затрещала ткань — вспорол куртку и рубашку иллирианца. Белочка отшатнулась, мучительно подавляя желание зажмурить глаза поплотнее.

Из-под кожи наружу торчали “сахарные” обломки двух ребер.

Старик только пожал плечами.

— Экая ты боязливая. И чему вас, докториц, в городских университетах учат. На машины надеяться? Нету машин – все погорели, прибрал их Мировой Разум, и славно. Позвоночник у него цел. Ребра вот помяло. Тащи сюда палки – вон там, и еще – под кустом сухих веток наскреби. Поджигай, огонька вокруг достаточно, возьми у меня котелок, грей воду. Иголку из оранжевого кармана достань, нитки шелковые. Чистое полотенце. Спирт. Поспешай, дева, но не торопись, ничего не урони и не запачкай.

 

Вода вскипела быстро.

— Держи его — крепче держи. Он сейчас дергаться будет как форель на леске.

Опомнившаяся Белочка моментально выставила пси-барьер.

И вовремя. Пришедший в себя Дезет взвыл в голос, забился, вырываясь — хирургия старого сектанта не отличалась деликатностью.

— Терпи, поганец. Больно тебе – зато, если повезет, жив останешься.

Белочка изумилась — Иеремия действовал быстро и c ловкой уверенностью профессионала. Руки каленусийского фермера не дрожали — только на загорелом лбу, у основания волос, выступили от напряжения крупные прозрачные капли пота.

 

Когда все кончилось, старик, не торопясь, вымыл ладони остатками воды.

— Если зараза не прикинется и смертный кашель не начнется – считай, выбрался. Дай-ка ему выпить это...

Иеремия протянул Белочке непрозрачную, черного стекла капсулу.

— Лей все, что осталось – до конца. Берег на последний случай... Ладно, пускай.

Белочка недоверчиво посмотрела в бирюзово-прозрачные глаза луддита, мимикой повторила главный вопрос. Старик понял без слов и на этот раз ответил грустно, всерьез, уголком глаза покосившись на Дезета.

— Будем надеяться. Половина на половину. Утро покажет. Будет так, как захочет Разум.

Беспомощный, совсем не опасный Стриж спал в тени скалы, его укрывали две походные куртки: черная – Иеремии, голубая – Белочки.

Они сидели, беспечно свесив ноги с обрыва – седой деревенский проповедник, с лицом, изрезанным жесткими, как растрескавшаяся земля каленусийского востока, морщинами, и сострадалистка, у которой блестящие каштановые волосы скрутились, опаленные огнем.

Садилось солнце за холодные шершавые вершины. Прохладный ветерок вершин стек в долину, ласково коснулся раскаленного солнцем базальта, обсидановой стелы, обломков машин, унес последние клочья причудливого вьющегося удушливого дымка. Долину накрыло незримое, но явственно, безо всякого пси-видения ощутимое марево теплого, безмятежного покоя. Старик и девушка, следили как раскаленный край диска осторожно приближается к острому, пронзительно сверкающему Игольчатому пику. Они молчали — ждали будущее, исчерпав силы и не думая ни о чем.

Пока для этого оставалось время.

 

Часть Третья. Последствия.

 

Глава XVI. Дымы отечества.

 

7005 год, Порт-Калинус – Порт-Иллири.

 

Близ полудня ранней осени 7005 года по летоисчислению сектора западного побережья оживленный аэропорт Порт-Калинуса кишел суетящимися людьми. Невесомо-ажурные листья, облетевшие с декоративных кустов, бесшумно вспархивали из-под колес закладывающих лихие виражи каров. Деловые люди Конфедерации стремились прочь, спеша использовать нежаркие месяцы бархатного сезона, чиновники Департаментов спешили обратно в столицу после традиционных каникул. В насквозь прозрачном здании вокзала один из просторных холлов плотно оккупировала очкастая команда обладателей вельветовых курток – команда пси-философов, готовилась отлететь на традиционные осенние диспуты в колледжи Парадуанского университета. “Черепки” возбужденно гомонили, то и дело упоминая Негодяя Хэри. Прилетел полуденным рейсом и со скучающим видом прошествовал через пси-турникет загорелый до проникновенно-золотого цвета знаменитый архитектор Финтиан.

Пестрая толпа меняла краски и очертания как скопище кристаллов в калейдоскопе. У костлявой стойки, сооруженной в модернистском стиле, пристроились, скучая, два таможенных чиновника – очередной рейс на Порт-Иллири ожидался через два часа. Чиновники в клетчатых форменных туниках наблюдали людское коловращение с тем специфическим интересом, с каким обладатель аквариума рассматривает изрядно поднадоевших пучеглазых хвостатых питомцев. Призывно запищал уником. Чиновник постарше прижал прибор к уху, скука мгновенно исчезла с его лица, стертая маской озабоченности. Выслушав инструкции, он обернулся к товарищу и озорно подмигнул ему, изобразив одновременно гримасу сухой благопристойности.

— К нам “глазки”.

— Чего им надо, Нед?

— Везут человека по линии своего Департамента.

— Фью! Рейсовым самолетом? Эти Разумом убитые ребята зарвались.

— Тихо. Наше дело – сторона. Им отдали салон для почетных персон – плохие парни повезут груз с комфортом.

Через бесшумные, раздвижные (отменные пси-датчики) двери вошел десяток подобранных, одинаково стриженных мужчин в серых туниках. Теснимые люди в холле засуетились. Нед поднял с полированного стеклянной столешницы крошечный микрофончик и добродушно-официально пророкотал на весь зал:

— Свободные граждане! Всем оставаться на своих местах! Этим вы окажете содействие Департаменту Обзора. Просьба освободить проход. Да-да, к вам, господин Финтиан, это тоже относится... Вот так, благодарю вас.

Следом за десятком охранников-глазков вошли четверо людей в штатском. Двое окружили третьего, придерживая его за локти, четвертый замыкал шествие, ведя за руку маленькую девочку в мохнатом вязаном платье. На плечи конвоируемого накинули плащ – так, чтобы скованные руки не слишком бросались в глаза.

Таможенники оперлись о стойку и вытянули шеи, почти уткнувшись носами в кристально-прозрачное стекло перегородки.

— Кого зацепили наши беркуты?

— Старые разборки между сенатскими трепачами и Порт-Иллири. Выдают какого-то парня из тех, по кому у принцепса плачет эшафот.

— Слушай, Нед, я, кажется, этого знаю – видел по уникому.

— Да ну?

— Ну-ну. Не сомневайся. Тот самый – из Ахаратауна.

— Что-то вид у иллирианца невеселый.

— Еще бы. В Иллире до сих пор еще не отменили четвертование!

Нед закашлялся, брезгливо отпил из стаканчика с водой и укоризненно затряс подбородком.

— Ты, Барри, подпортил мне аппетит – до вечера, не меньше.

— Прости, друг, так получилось.

Они повернули головы, жадно провожая взглядами уходящих. Барри, склонный к философствованию, добавил:

— Вот такие коллизии позволяют нам полнее ощутить радость бытия.

Нед, немного подумав, полностью согласился.

 

***

 

Стриж шел к трапу, испытывая неотвязное желание оглянуться. Он точно знал – его никто не провожает, точно знал, что увидит оглянувшись – серое, в жирных пятнах покрытие взлетного поля, серые туники “глазков”, одинаковы как жетоны, равнодушные лица. И все-таки оглянуться хотелось мучительно. Он замедлил шаг. Сопровождающие вежливо, но решительно, потянули арестованного за локти – не поймешь, то ли помогают идти, то ли мешают сопротивляться. Нина почти бежала, стараясь не отстать от взрослых. Стриж слышал ее спотыкающиеся, неуверенные шажки.

— Куда теперь?

— Прямо.

От трапа отделилась группка людей в черном, обильно блестели эполеты, нашивки и кокарды. Прето, личная гвардия принцепса Иллиры, разительно отличалась от людей Департамента — те всему предпочитали функциональность. Сейчас “глазки” казались серыми мышками на фоне расфуфыренных индюков – преторианцев. Стриж улыбнулся с изрядной долей сарказма – между сардарским корпусом и охранкой Порт-Иллири никогда не было особой приязни.

Командир преторианцев отсалютовал каленусийскому коллеге-оппоненту, пустым взглядом мазнул по Дезету и протянул руку за документами. Он изучал бумаги тщательно, переворачивая страницы рукой, упрятанной в черную перчатку. Несколько секунд сравнивал лицо Стрижа с яркой фотографией фаса и профиля.

— Он? — не выдержал каленусиец.

— Да. Мы принимаем у вас груз. Вот этого. – затянутый в черное палец небрежно указал на Дезета. – А брать ребенка инструкций не поступало.

“Глазок” смутился.

— Экстрадируемый выразил желание забрать дочь. По каленусийским законам мы не можем ему препятствовать.

— На борту самолета действуют законы Иллиры. У нас не было инструкций – я понятно выражаюсь? Ребенок останется здесь.

Нина, почувствовав заминку, короткими шажками вышла вперед и уставилась на капитана преторианцев широко открытыми серыми глазами. Стриж, насколько позволяли наручники, положил ладони на узкие детские плечи.

— Мы так не договаривались, свободные граждане, если вы не уладили дел с Порт-Иллири, я остаюсь здесь.

Офицер прето едва удостоил Дезета взглядом.

— Твои желания ничего не значат, предатель. Итак...

— Ты ошибаешься, преторианец – они кое-что значат. Вы можете меня скрутить, можете и убить, хотя этой инструкции вам наверняка не давали. Только сильно сомневаюсь, что в Порт-Иллири вас похвалят за инициативу. Попробуй отобрать у меня дочь, индюк – и ты увидишь что я и в браслетах могу причинить тебе кучу неприятностей.

Иллирианский офицер побагровел, из-за чего его сходство с индюком только усилилось.

“Глазок” посчитал нужным дипломатично вмешаться:

— Вы уверены, Дезет, что ей не будет лучше в церковном приюте пантеистов? Там судьба девочки будет устроена более-менее стабильно, зачем вам, при ваших-то обстоятельствах, тащить с собой ребенка?

— Спасибо, капитан. Но я больше ничего не хочу от Каленусии. Все, что вы могли мне дать, я уже получил.

“Глазок” нахмурился, переваривая намек. Стриж повернулся к иллирианскому офицеру:

— Ну так как?

Он невидимо напрягся ожидая реакции спесивого преторианца. Тот, помедлив, кивнул:

— Ладно. Я лично позабочусь, чтобы ты об этом пожалел.

— Не думаю, что у тебя это получится.

Дезет ступил на трап, его втолкнули в салон, провели куда-то в самый хвост, в отдельный отсек.

— Располагайся с удобствами.

Стриж опустился в роскошное кресло, на всякий случай посадил Нину на колени, заключив ее в кольцо скованных рук. Прето вольготно расположились вокруг, заодно отрезав ему путь к двери. Их капитан морщился как от головной боли, время от времени поглядывая в иллюминатор – то ли страдал без сигареты, то ли плохо переносил нервное ожидание.

Стриж осторожно вздохнул – все еще побаливали залеченные в каленусийской клинике ребра.

— Чего мы ждем?

— Пассажиров в общий отсек. Не надейся — ты не настолько важная сволочь, чтобы из-за тебя гонять пустой самолет.

Пассажиры скудным ручейком стекались к трапу. Брюхо гигантской металлической птицы поглощало их бесследно. Офицер прето барабанил пальцами по лакированной крышке откидного столика.

— Сейчас взлетаем.

Взвыли двигатели, самолет вырулил, примерясь к разбегу, пробежав положенные метры, оторвался от земли, уходя в линялую, чуть перламутровую голубизну. Стриж отвернулся от ослепительно сияющего иллюминатора, откинулся в кресле и закрыл глаза, мысленно прокручивая события прошедших месяцев.

 

...Спасателей тщетно ждали пять дней, считая со дня гибели полковника Хиллориана. Временами Стриж окунался в бред на грани беспамятства — и тогда тревожно звенели сверчки, накатывал волною запах полыни. Порой сознание прояснялось – тогда он слышал свист ветра в камнях и видел, как медленно тает свинцовое облако на самой кромке горизонта. На третий день, должно быть, сказалось действие капсулы Фалиана — бред отступил, Стриж лежал в тени скалы, тщетно пытаясь сжать пальцы в кулак – руки не слушались от слабости. Джу приносила скудную еду — он ел, стараясь не разбирать вкуса, стоически борясь с кашлем и рвотой. Иногда ему удавалось проглотить завтрак.

На четвертый день он понял, что, возможно, не умрет – если прилетит спасательная команда, если его сразу отправят в госпиталь, и если улыбнется фортуна. “Если” набиралось слишком много, Стриж перестал думать о спасении – ему казалось, что он лежит на плоту, глядя в пустое пространство эфира, плот плыл по извилистой желтой реке, время от времени “в кадр” попадали острые выступы прибрежных скал. Где-то в конце реки, там, где она впадает в море, маячил финал – только рассмотреть его как следует не удавалось. Иногда приходил сон, Стриж переставал видеть реку, но знал, что она все с той же ленивой неотвратимостью несет свои воды к морю.

Спасатели появились на седьмой день. Срок более чем солидный – сказалось острая растерянность Департамента. Стриж так и не узнал всех подробностей, хотя, в силу общности принципов пси-служб Каленусии и Иллиры, представлял отчаянное замешательство “глазков”. Как только датчики периметра перестали отслеживать истаявшую Аномалию, Фантом собрал очередной сайбер-брифинг, попытки вызвать на уником-связь полковника Хиллориана кончились блистательным провалом, желающих войти в сверхопасный район пришлось поискать днем с фонарем. Только через неделю вертолет с оперативной командой Егеря завис над мертвой терракотовой Воронкой Оркуса.

Стриж плохо запомнил перелет. Он плыл и падал, лишь наполовину усыпленный сильной анестезией. Время от времени над Дезетом склонялось лицо Джу, он пытался улыбнуться, но не мог как следует пошевелить лицевыми мускулами. Испуг в ореховых глазах девушки показало ему, во что вылились попытки.

Вертолеты дозаправились на Лора. Порт-Калинус встретил его белизной и стерильной прохладой госпиталя.

Еще через два месяца Стриж покинул стены Центральной клиники Порт-Калинуса. Чиновник Департамента был сух, деловит и корректен: “Ваше имя, частное имя, возраст, гражданство?...Все в порядке, данные совпадают... Готовьтесь к экстрадиции на родину... Почему не ожидали? Позвольте, вас ознакомили с официальным требованием Порт-Иллири о выдаче. Здесь стоит ваша подпись, вы не отрицаете ее подлинность?.. Не отрицаете, прекрасно. Какие еще другие условия? О них мне ничего не известно. Какой еще полковник Хиллориан? Сейчас, справлюсь в сайбер-сети... Мне очень жаль, он числится среди пропавших без вести в Аномалии... Вы говорите – нарушение гарантий? – еще раз, мне очень жаль. Впрочем, у покойного полковника все равно не было прав отменять решения Калинус-Холла... Да, да. Не стройте из себя воплощенную наивность... Что? Не в курсе... А на такие вопросы не отвечаю... А это — закрытая информация...”

Стриж попытался спорить, испытывая бессильное, безнадежное бешенство, тем более унизительное, что ситуация вынуждала его к предельной корректности. Каленусиец сухо кивнул на прощание. На замкнутом как дверца сейфа лице прорезалось некое подобие человеческого выражения. Чиновник окинул взглядом пустые, без пси-датчиков, стены адвокатской комнаты и, приблизившись к Дезету, шепнул одними губами: “Простите, я на самом деле, а не для проформы сочувствую вам. Будь время и хороший адвокат... А впрочем, и это бесполезно. Все решено наверху.” Чиновник отвернулся, и, неловко махнув рукой, вышел, жестко выпрямив затянутую в серый мундир спину...

 

...Стриж открыл глаза, словно почувствовав на лице горячий ветерок – ненависть. Каленусия оставалась в прошлом, под крылом самолета медленно проплывали вершины западных гор, где-то южнее лежала невидимая сейчас долина Ахара.

Офицер преторианцев отследил взгляд Стрижа.

— Посмотри как следует, в последний раз на территории твоих дружков-каленусийцев. Ты их больше не увидишь. Впрочем, вопросы ностальгии скоро станут для тебя прошлогодней листвой.

Стриж пожал плечами:

— Они мне не друзья. Впрочем, я охотно отдаю должное каленусийцам — они ради шкурных интересов сдают и разменивают чужих, а не своих.

Ошеломленный прето с минуту переваривал оскорбление, а потом коротко, без замаха, ткнул Стрижа кулаком – прямо в залеченные в каленусийском госпитале ребра. Дезет замер, пережидая, пока пройдет боль. “Со мною Нина, нельзя подбрасывать им повод избить меня на глазах у девочки”. Преторианец с легкой грустью отчеканил:

— Если ты будешь продолжать в подобном духе, твой конец, сардар, будет еще более неприятным, чем ты думаешь.

Стриж промолчал. Самолет заходил на посадку – роскошная зелень пригородов Порт-Иллири слилась в единый пушистый ковер. Изумрудная поверхность земли словно бы накренилась навстречу лайнеру. Квадраты апельсиновых и персиковых садов расширялись, обрывки облаков уходили вверх, оставляя панораму кристально чистой. Потом надвинулся город, прорезав зелень скопищем серого камня.

Лайнер сел, упруго коснувшись полосы, пробежал положенное расстояние и замер. Пассажиры муравьями суетились вокруг толстой, окрыленной сигары самолета. Дождавшись момента, когда рассеется истаявшая толпа, у трапу самолета подвинулась низкая длинная машина, окрашенная в серебристый цвет. Стриж вышел из самолета, зажатый между массивными торсами охранников. Поле пахло керосином, смазкой и еще чем-то неопределимым.

— И смрад отечества приятен нам.

Преторианцы с удивлением воззрились на арестанта:

— Идиот.

Нина семенила рядом со Стрижом, зажав в кулачке угол наброшенного на его плечи плаща. Дезета заставили пригнуться и втолкнули в машину, подсадили ребенка следом.

— Поехали.

Кар лихо сорвался с места. Стриж смотрел сквозь лобовое стекло, ловя последние моменты отпущенного ему времени. Он неожиданно для самого себя почувствовал искреннее волнение — Порт-Иллири обступил его, захватил лавиной воспоминаний. Алекс, уже привыкший к веселой, красочной, прагматичной многоярусности Порт-Калинуса, восхищался мрачновато-величественным имперским стилем Столицы Иллирианского Союза. Здания Порт-Иллири возносились вверх шпилями, изгибались роскошными арками, блистали стилизованными портиками. Широкие проспекты скрещивались, потоки машин слитной массой, гудя, мчались в тоннели транспортных развязок.

— Куда мы едем?

— Увидишь.

Машина, заложив дугу, ворвалась в боковую улицу, сделала несколько резких поворотов и на предельной скорости устремилась в загородную зону. Стрела радиальной дороги уходила на юго-запад, обочины плотно обступала живая изгородь. В редкие просветы Стриж видел колонны особняков, давно отцветшие розовые кусты, миниатюрные фонтаны, литые ажурные заборчики.

Кар молнией проскочил погруженный в сонную полудрему пригород, дорога шла полями, сомкнулась плотнее живая изгородь, ровные свечи пирамидальных деревьев полоскали на ветру серебристую изнанку листвы. Кар сделал еще один резкий поворот, сворачивая с магистрали – под колеса легла черная, без малейшего изъяна полоса, машина въехала под сень тучно-зеленой листвы, выбралась на открытое место, проехала еще метров двести и остановилась возле глухих ворот цитадели – гигантского каменного куба с узкими прорезями окон. Офицер на переднем сидении приник к уникому – ворота медленно поднялись, обнажая зев внутреннего двора. Машина плавно въехала под арку и стала.

— Штаб-квартира прето. Вылезай, приехали.

Стриж выбрался из кара, стараясь не отпускать от себя Нину. Прямоугольник двора был идеально, невероятно чист – словно каждый уголок только что вымыли щетками, громада каменных стен, казалось, нависала, пригибая.

Навстречу приезжим шагнула легкая, сухощавая пожилая женщина, с острым ястребиным носом и тонкими, жестко сжатыми губами – ее голову покрывал традиционный фиолетовый колпак монахинь.

— Мать Наан, орден Разума.

Преторианец поморщился.

— Можете радоваться, Дезет, у меня приказ — ваш щенок пойдет в цепкие лапки монашек, а не в оборот. Ха! Еще неизвестно, что хуже.

Наан протянула покрытую мелкими трещинками широкую ладонь. Стриж нехотя ослабил кольцо скованных рук, выпуская ребенка.

— Иди, Ни. Иди к ней.

Нина настороженно, без улыбки подошла к женщине. Стриж посмотрел прямо в желтоватые, как у совы, глаза монахини.

— Я вынужден доверять вам, леди. Так прошу вас, выполните свой долг – не ради меня, ради вашего Разума.

Сестра не повела даже бровью, только ее птичьи зрачки на мгновение расширились. Стриж отвернулся.

— Прощай, Нина.

— До свидания, папа.

Он не стал смотреть вслед монахине и ребенку.

— Я готов, куда теперь?

Распахнулась дверь, Стрижа вели гулкими коридорами, зарешеченный лифт неспешно опустился на два яруса, холодно-равнодушный охранник отворил перед ним дверь. Дезет шагнул внутрь, конвоиры вошли следом, прето у входа тут же запер за их спинами дверь. Стриж едва успел полуобернуться — первый удар,

ладонью, пришелся в лицо, второй, кулаком, в солнечное сплетение.

— Прислони его к стене.

Преторианцы действовали поспешно, но деловито и с той размеренностью, которая наблюдается у добросовестного работника. Удары сыпались градом. Они ушли, как только Стриж сполз по стене на пол.

— Отдыхай. Это была разминка.

Наручники так и не сняли. Дезет поднялся, слизнул и выплюнул кровь, выступившую из глубоко рассеченной губы, прошел два шага и опустился на голый бетон лавки – серый пол, серый потолок, серые, оштукатуренные стены, серая лампочка в частой сетке. “Ну, вот и все. Это конечная станция – крайняя точка. Смешно – но теперь я свободен”.

Он лег навзничь на камень скамьи. В этом месте было что-то странное, Стриж понял – ни единой надписи на стене. Он едва не расхохотался – может быть, к его приезду в камере специально сделали ремонт? Время шло – он ждал со стоическим терпением, загнанный страх свернулся где-то в самой глубине души тугим колючим клубком. Возможно, прошли часы, может быть – сутки. Серая лампочка все так же тускло тлела под потолком. Его не кормили, воду Стриж пил из крана в нише стены. “Они тянут время, чтобы я полнее ощутил свое ничтожество”. Он пошевелил пальцами – наручники мешали, но кисти рук еще не потеряли чувствительность. “Какой холеры, чего я в конце концов боюсь? Когда начнутся допросы, я скажу им правду – все, что они захотят...”

Им не нужна правда, возразил себе Стриж. Им не нужно ничего, кроме показательной расправы. Они боятся, боятся всего — принцепса, мнимого или реального подполья, интриг сослуживцев, болтливости жены, доноса собственного ребенка. Самое лучшее средство почувствовать себя сильным и в безопасности – убить другого каким-нибудь наиболее болезненным образом. Не стоит обманывать себя, нет смысла тешиться надеждами, мне не вывернуться. На этот раз Стриж отлетал свое... “Состояние между жизнью и смертью имеет множество интересных градаций...”

Он приподнялся, осматривая стены – пусто, голо. Нет ни пресловутой простыни для петли, ни крюка в потолке, лампочка слишком высоко, к тому же мешают браслеты. Разбить голову о бетонную стену? “Я не смогу этого сделать” – понял Стриж. “Сразу не смогу, а сделать это в несколько приемов мне попросту не дадут”. Он сел, стараясь поменьше прикасаться к бетону – на подземных этажах от камня сквозь одежду проникал холод — оперся локтями о колени, опустил на ладони отяжелевшую голову.

— О, Разум!

Дезет осмотрел собственные брезентовые ботинки, осторожно огляделся (“Интересно, есть ли здесь видеокамеры?”) и как мог проворно вытащил шнурки. Завязать нужный узел получилось лишь с четвертого раза. Бечева вышла достаточно прочной, вместо крюка сгодился кран. Стриж отмерил длину, закрепил самодельную веревку, опустился на колени, расстегнул ворот, просунул голову в петлю. “Сейчас я упаду вперед. Это будет нетрудно — сразу, резко, лицом вперед. Главное, не держать петлю руками”. Он зажмурился, медленно отсчитывая секунды про себя, глубоко вдохнул. Воздух пах горькой полынью. “Откуда полынь здесь, под землей?”. Неистово, соревнуясь друг с другом, стрекотали бесчисленные цикады, садилось рыжее лохматое солнце, колыхалось огненное марево...

Стриж открыл глаза – алая пелена исчезла, не было цикад, не было полыни. Воздух в камере отдавал дезинфекцией, серели стены, нехотя тлел серо-желтый свет. Стриж потянулся скованными руками и резко, обдирая кожу, сорвал петлю с шеи. “А ведь их, пожалуй, устроил бы такой финал” – подумал он. “Мой труп на коленях между сортиром и нарами, заголовки газет – ‘Он осудил сам себя’, назидательная легенда о предателе великой Иллиры, то страха повесившемся на шнурках”.

Стриж встал, с огромным трудом, обрывая ногти, развязал и распутал тугой узел, и медленно, тщательно целясь в дырочки, принялся зашнуровывать ботинки, неловко ворочая скованными руками. Закончив, послал в пространство озорной жест:

— Я не стану вешаться, ублюдки – сперва вам придется сполна отработать жалованье.

Он аккуратно застегнул воротник, сел, сложил руки на коленях, интуитивно ощущая, что ждать осталось недолго. Через пару минут дверь отворилась с жестяным грохотом.

— На выход.

Дезет встал и перешагнул порог, его тут же прочно взяли за локти.

— Пошел.

Он шагал между серых стен, в сером свете, мимо серых плоских лиц и черных мундиров прето. Взвыл лифт, унося людей наверх, коридор, освещенный на этот раз настоящим солнцем, привел к плотной, густо выкрашенной в стерильно-белый цвет двери.

— Заходи.

Стриж переступил порог. В углу, возле причудливой конструкции кресла, возился лысоватый остроносый очкарик в блеклом халате.

— Снимите с него браслеты, одежду до пояса — долой.

Сержант прето нехотя отомкнул наручники.

— Раздевайся.

Куртка, пробитая пулей Белочки, осталась еще в Порт-Калинусе. Стриж стащил рубашку и бросил ее в угол, на пол. Очкарик махнул в сторону кресла:

— Располагайся с удобствами.

Дезет сел на черное пластиковое сиденье, сержант жестко защелкнул на его предплечьях стальные захваты. Очкарик подошел сбоку, ловко потыкал в Стрижа остро пахнущим ватным тампоном, и налепил датчики.

Сержант стал у стены, скрестив руки на груди и откровенно скаля зубы.

Лысоватый исчез из поля зрения, устроился где-то за спиной Стрижа и монотонно затараторил:

— Вам будут предложены некоторые вопросы. Вы должны максимально правдиво отвечать только “да” или “нет”. Другие ответы и посторонние реплики не допускаются...

Скучающий сержант зевнул:

— Какие все-таки проблемы с этим “нулевиком”...

— И не говорите, коллега — нахохлился Линялый. От “сыворотки правды” он будет только блевать – и ничего больше. Но нет худа без добра, из-за этой ошибки природы, собственно, и пришлось реанимировать мой уникальный аппарат. Он считывает не пси – всего лишь физические реакции пациента, в простоте –сила.

Сержант скептически сморщился и стрельнул в Стрижа облаком сигаретного дыма.

Не верю я в вашу груду мусора, док. Из какого музея притащили этот полиграф? В конце концов, если придерживаться стиля “ретро”, то есть старые, надежные способы – дыба, иголки под ногти, электрошок...

— Ну что вы, коллега – поморщился лысый техник. – Такого индивида имеет смысл оставить в целости для эшафота.

Стриж перестал слушать болтовню преторианцев. “Это не пытки, это только детектор лжи” – с восторгом подумал он. “Сенсов с каждым годом все больше, на каждую собаку вешают пси-детектор. Полиграф давно вышел из моды – он-то был сделан для нормальных людей. Ради меня они раскопали и отремонтировали музейный хлам...”

Лысый очкарик деловито забубнил за спиной Дезета набор бессмысленных на первый взгляд вопросов:

— Любите ли вы собак?

— Да.

— Принимаете ли вы наркотики?

— Нет.

— Участвовали ли вы в экспедиции, отправленной в Каленусийскую Аномалию?

— Да.

— Принадлежите ли вы к подрывным группировкам на территории Иллирианского Союза?

— Нет.

— Как вы относитесь к идее о бессмертии души?

— Идите к черту.

Очкарик обрадовался:

— Прекрасно! Замечательно! Классическая картина. Не волнуйтесь, сержант, моя “старушка” на ходу и действует отменно!

Сержант презрительно фыркнул и снова потянулся за сигаретой.

Очкарик продолжал беспорядочно сыпать вопросами. Стриж отвечал, не задумываясь. Они сделали перерыв через три часа. Потом Дезета увели и первый раз накормили обедом. Он уже перестал обращать внимание на ненавидящие взгляды преторианской стражи, готов был возносить Разуму свои молитвы атеиста за свихнувшегося на ретро-технике очкарика. На здоровье – пусть знают все о расцвете и гибели каленусийской Аномалии. Едва ли это принесет прето много пользы, зато он, Стриж, получает свой шанс.

Док закончил благородные труды только к вечеру. Стрижа освободили наконец от холодных щупальцев датчиков и тут же сковали наручниками. Очкарик возился, просматривал записи в углу, умственно тешился результатом. Стриж под конвоем сержанта отправился спать.

Ночь в бетонной камере пришла без сновидений, только под утро Дезет увидел сеть – ровную, прочную сеть из липких серых нитей. В углу, чуть левее центра, зияла рваная дыра. Он нацелился выскользнуть через дыру, но проснулся от грохота двери, так и не успев убедиться в спасении.

— Встать! На выход.

Он вышел навстречу хмурому утру, туману, мелкому моросящему дождю. Двор, все такой же стерильно-чистый, почти пустовал, Стрижа втолкнули в машину, двое охранников плюхнулись по бокам, старый знакомый – офицер – влез на переднее сиденье.

— Поехали.

Взревел мотор. Кар со свистом мчался меж серебристых пирамидальных деревьев, между живых изгородей, через тихий пригород, к оживленному, легко просыпающемуся центру. Полицейские не смели останавливать машину с идентификатором прето. Стриж смотрел во все глаза – мимо проносились украшенные скульптурой арки, колосс в миниатюре – статуя принцепса, колоннады и портики, дворцы, скопище помпезных зданий Иллирианского Университета, фонтаны, площади, с которых шуршащим веером разлетались прочь потревоженные белые голуби...

Охранник усмехнулся.

— Нравится? Смотри-смотри. Недолго осталось.

Дезет пожал плечами со вновь обретенным равнодушием фаталиста.

Машина, лихо заложив крутой вираж, подрулила к площади Величия. Резиденция принцепса не охватывала площадь полукольцом, а, напротив, вздымалась наподобие утеса, оставив пустое место клумбам с махровыми осенними цветами, мраморным скамьям, настоящим, из розового камня, а не из пластика, скульптурам. Само здание, украшенное с фасада пилонами, уходило ввысь, заканчиваясь бледно-металлическим куполом, имитирующим платину. Растительный орнамент обильно украшал фризы, над ними, на карнизах простирали крылья каменные орлы.

На свободных площадках, на почтительном расстоянии от подъезда резиденции, серебрились ряды дорогих каров.

“Они что — приведут меня в таком виде на примем к самому?”.

Стриж засмеялся, шагая по белым мраморным ступеням брезентовыми сапогами, без куртки, в наручниках, в линялой рубашке, прожженной у походных костров. Навстречу вынырнул седой, благообразный аристократ с дамой в бриллиантах, увенчанной лиловым, причудливо перевитым жемчужными нитями шиньоном. Женщина в ужасе затрясла искусственными ресницами. Ее спутник надменно вытянул желтоватое, породистое лицо.

— Возмутительно! Пойдемте, моя леди Таня. Ныне эта безродная шваль заполонила все приличные места.

Прето в ответ смерили аристократа ледяными взглядами. Роскошный портал пропустил Стрижа под своды дворца, охрана расступилась, чопорные лакеи робко жались к стенам.

— Сюда.

Статуи, лестницы, стрельчатые окна, роскошная мозаика пола. Поднялся и упал за спиной тяжелый бархатный занавес. Стриж вошел и остановился на пороге. Этот кабинет явно предназначался не для работы, а для полуторжественных аудиенций – не было ни книжных шкафов, ни письменного стола, ни сайбера, ничего лишнего. Высокий потолок покрывала роспись, в которой смешались обвитые плющом шпаги и вздыбленные в ярости грифоны. Светильники имитировали факелы, причем не только по форме – они даже слегка мерцали. Принцепс сидел на небольшом, в одну ступень, мраморном возвышении, в кресле черного дерева, хотя его грузное тело почти заслоняло кожаную обивку, можно было заметить, что ради трона иллирианского правителя лишились кожи довольно экзотические рептилии.

Стриж открыто разглядывал диктатора. Раньше им довелось встретиться лицом к лицу всего один раз – за уничтожение Центра Калассиана Дезет получал награду из собственных рук принцепса.

За прошедшие годы владыка Иллиры оплыл, погрузнел, крупный, благородных очертаний нос с небольшой горбинкой утонул в отечных щеках. Коричневые круги, выдающие пристрастие к допингу, подчеркивали яркие карие глаза. Короткие мелко завитые кудряшки надо лбом поредели. Однако, смотрел шестидесятипятилетний диктатор бодро и зло. Стриж пошевелил запястьями в наручниках. Пожалуй, даже со скованными руками он расправился бы с Оттоном в несколько секунд. Если бы не конвоир за плечом, не Порт-Иллири, наводненный людьми прето, не абсолютное отсутствие цели расправы.

Возможно, у принцепса возникли сходные мысли. Оттон оглядел Стрижа с тем специфическим выражением лица, с которым люди брезгливые рассматривают отбросы.

— Снимите с него браслеты. Оставьте нас.

Вышколенный преторианец выполнил опасный приказ без возражений. Стриж, привыкший за последние дни к наручникам, едва ли не почувствовал себя голым. Оттон с презрением указал бывшему сардару на стул.

— Садитесь.

Стриж сел.

— Я хочу послушать, как вы будете оправдываться. Начинайте.

— Не хочу.

Дезет сам испугался собственного озорства. Пожалуй, человеку, предпочитающему легкий род смерти, не стоило сердить диктатора. Оттон уставил неподвижный взгляд куда-то в диафрагму агента.

— Чего не хотите? Не хотите оправдания или не хотите доставить мне удовольствие?

— Не хочу ни того, ни другого.

Принцепс пожевал нечто невидимое имплантированными, ярко-белыми зубами, покачал все еще красивой, величественной головой.

— Тогда я скажу вам.

...Стриж был удивлен. Через минуту его изумление достигло крайней степени и едва не перешло в восхищение.

Принцепс Иллиры ругался. Сказать так – значило не сказать ничего. Стриж не был любителем крайних проявлений брани, испытывая к нецензурной речи нечто вроде врожденного отвращения. Однако, поневоле вращаясь в самых разных кругах, приобрел немалые познания в ругательных обычаях как Иллиры, так и Каленусии.

Слушая Оттона, он понял все ничтожество своих познаний. Принцепс извергал не шквал – ураган сквернословия. Волны эпитетов тараном били в скалу логики – и побеждали. Принцепс всесторонне оценил все, что касалось сути Стрижа – начиная от способов его зачатия, кончая предположительными интимными привычками самого Дезета. Стриж несколько раз с интересом отметил и вовсе незнакомые ему слова.

Принцепс тем временем перешел к описанию анатомии бывшего сардара, особое внимание уделив строению его головы и некоторых иных частей. Потом подробно описал генеалогию Алекса, добавив в нее наиболее колоритных представителей фауны Геонии.

Нецензурную симфонию завершил короткий, энергичный аккорд — оценка многочисленных подвигов агента. Оттон устав, начал сдавать, в описании преобладали всего-то несколько энергичных глаголов, в качестве объекта специфического любовного действия указывались мозги — как самого Стрижа, так и Оттона. Сардар старательно выпрямлял спину под градом словесных нечистот. Правитель брызгал слюной.

Диктатор умолк. Не торопясь достал тонкого шелка бледно-кремовый платок, медленно, основательно вытер губы, щеки, вспотевший лоб, подкрашенные брови, дряблые виски.

Стриж часто, мелко дышал, стараясь не глядеть на Оттона, боясь открыть рот – он из последних сил, вися на паутинке износившегося здравого смысла, боролся с нестерпимым смехом.

Принцепс брюзгливо посмотрел на испытывающего нестерпимые муки агента и добавил, уже спокойно, со стариковским стоицизмом.

— Ты разочаровал меня, сынок.

— Чем, ваше величие?

— Ты оказался слишком приличным человеком. А я потратил на тебя столько усилий. Сначала – чтобы найти типа с пси-нулем, потом – чтобы привить тебе нужные навыки и подставить тебя каленусийцам так, чтобы ты сам не догадывался о подоплеке дела. Потом – потом мы дали тебе хорошего адвоката и пристроили арестанта в интересующий нас проект Хиллориана. И вот, когда с таким трудом организованное дело подошло к концу, когда ты, (принцепс выплюнул мерзкое слово), держал в руках ключ – что ты сделал? Ты его потерял. Даже не потерял – ты его выбросил! Выбросил, занятый спасением каленусийского мусора, этих сенсишек, случайных статистов в игре. Ты меня разочаровал, сынок. Я вырастил барахло.

Принцепс повел грузными плечами, почесал наманикюренным ногтем седой висок.

— Почему от меня скрыли подоплеку дела? — набрался смелости Стриж.

— Чтобы ты поневоле не выдал того, о чем не знаешь.

Дезет припомнил “интенсивные” методики следственного отдела Департамента Обзора Каленусии и с трудом подавил желание плюнуть в холеную физиономию диктатора Иллиры.

— Значит, требование моей выдачи Порт-Иллири было блефом?

— От начала и до конца – это часть игры. Но теперь это уже не имеет значения...

— Значит, моя жизнь – вся, как есть, от начала и до конца, с Ахара и Форт-Хараем, была создана вами?

— Да! Да! Да!

Рыхлые щеки Оттона гневно тряслись. Стриж крепко сжал сцепленные пальцы.

— Вы обманули и предали меня.

— Я тебя создал, мальчишка, ничтожество.

— Себе на потребу.

— Я дал тебе шанс стать чем-то получше обывателя, неблагодарная скотина.

— И что теперь?

Правитель задумался. Дезет ждал, не дыша. Он только сейчас заметил, как щедро испещрили кожу Оттона склеротические жилки, отметил нездоровую желтизну его белков – принцепс все же сильно сдал за последние годы.

Оттон вздохнул.

— А убирайся ты на все четыре стороны. Мне противен вид моей ошибки. Забирай своего щенка – и с глаз моих долой. Сколько тебе лет?

— Риторический вопрос. Тридцать пять, вашество.

— Я накажу тебя, молодой человек — отправлю на пенсию. Получишь скромную дотацию военного отставника, а я уж позабочусь, чтобы нигде в Иллире ты не нашел работы... по специальности. Нигде, и не надейся — тебя даже вышибалой в бордель не возьмут. Ты, недоумок, будешь скучать долгие годы, поливая петунии, под плотной опекой надзора прето, кормить собаку и возиться со своим отпрыском. Марш отсюда, сволочь. Вон.

 

...Вольный Стриж ловко сбежал по широким ступеням Резиденции. Преторианцы прощально отсалютовали и проводили его ненавидящими взглядами. Нина уже ждала во дворе, на мраморной скамье возле пестро-шафрановой клумбы. Знакомая монахиня –мать Наан, сухо кивнула в ответ на приветствие Дезета.

— Спасибо – просто сказал Стриж.

— Не за что.

Наан вперила в бывшего сардара взгляд пронзительно-желтых, птичьих глаз.

— Я не прощаюсь, мастер Дезет.

Слегка ошеломленный Стриж проводил взглядом высокую сухощавую фигуру и лиловый колпак монашенки. “Чего она хочет этим сказать?”.

Он выбрал такси, посадил девочку на широкое заднее сидение, назвал водителю адрес дешевого отеля. Машина каплей влилась в широкий поток проспекта. Дворец уже исчез за поворотом, но величественная фигура плюющегося от злости и сквернословящего диктатора все еще стояла перед глазами Дезета. Соперничество смеха и страха погасило эмоции, он чувствовал себя опустошенным. Все надежды, тревоги и стремления последних месяцев сквернословие Оттона, облив грязью, превратило в ничто.

А чума с ним, с безумным принцепсом – подумал усталый Стриж. Сейчас приеду – и первым делом приму душ. О делах я подумаю завтра. Главное, я жив, жив и свободен — у меня теперь есть это завтра.

 

Глава XVII. Лавры, тернии, звезда.

 

Один год спустя, Каленусийская Конфедерация, Полис Параду.

 

Джулия Симониан тщательно оглядела собственное отражение в зеркале – черное платье, усеянное серебряными искрами, оставляло открытыми плечи, кожу покрывал персиковый, наведенный стимуляторами загар. Визажистка нанесла на ее скулы последний мазок бледно-лиловых тончайшего помола румян.

— Готово, свободная гражданка.

— Спасибо огромное, Лия.

Джу простучала игольчато-острыми каблучками в соседнюю комнату, Диззи, ее бывший сокурсник, а отныне – доверенный секретарь уже ждал, сверкая очками, с портативным сайбером по мышкой.

— Ты готова, Джу?

— Да.

— Тебя ждут к шести в клубе корпорации пси-философов.

— Тогда вперед!

Они вместе сбежали по имитирующей малахит плавной и широкой как река лестнице отеля. Зашуршали шины такси. Вечерний Параду вихрем летел навстречу Белочке, рассыпая искристые звезды огней. Диззи на заднем сиденье пощелкивал маленькой клавиатурой миниатюрного сайбера:

— Ты помнишь, Джу, что завтра прием?

— Угу.

— И еще забавная новость!

— Что такое, Ди?

— Притащилось свежее уником-сообщение, тебя просит о встрече Хэри Майер. Для приватной беседы, между прочим...

— Как ты думаешь, что понадобилось Грубияну?

— Ему позарез нужны аргументы в пользу его бредовых теорий — ты у нас живой научный экспонат...

Джу моментально обернулась и лакированным ногтем ловко щелкнула Диззи по модельно остриженной лопоухой голове. Он не менее ловко прикрылся тревожно заверещавшим сайбером. Белочка давилась смехом, всерьез рискуя испортить уникальное творение визажистки. Водитель стоически сохранял невозмутимый вид.

Машина свернула в университетский квартал и встала, Джулию обступили белые портики Параду, мелкий-мелкий, кораллового цвета гравий хрустел под каблучками, качали кронами кипарисы, она вступила в колледж летящей походкой, высоко держа каштановую голову, по тем самым дорожкам, по которым в отчаянии брела прочь три года назад. Незнакомые, совсем еще зеленые студенточки в лохматых, обрезанных ниже колен штанишках грустно таращились на ее вечернее платье.

Клуб светился мягким, золотистым светом, бесцветный, внимательный охранник, чем-то похожий на Хэла, вежливо отстранился, увидев в руке Белочки глянцевую карточку персонального приглашения – и тут же заступил дорогу Диззи.

— Мне очень жаль – сюда нельзя.

Джу снисходительно обернулась:

— Он мой референт.

Охранник, сама корректность, сокрушенно покачал головой:

— Простите, госпожа – подобное исключено. Во-первых, у вас именное приглашение – лично для вас и только. Во-вторых, вход с квазиразумными устройствами запрещен – уже давно, после... после небольшого инцидента с мобильным сайбером профессора Майера.

Джу закусила губу – ей смертельно хотелось отругать охранника в том стиле, что практиковался в “Виртуальных Приключениях”, но вместе с тем ронять марку светской дамы совершенно не хотелось.

— Диззи?

— Джу...

— Ты останешься снаружи. В конце концов, зачем тебе смотреть на этих сушеных мумий? Сходи, развейся, погуляй в парке. Там есть бар и стабильярд!

— Но...

— Никаких “но”. Ты забыл? Из нас двоих босс – это я.

Диззи снял очки, протер их платком, беззащитно мигая близорукими глазами.

— Ладно, Джу. Иди, веселись. Я буду неподалеку.

Он ушел, печально растворившись в радужных переливах фонарей – столбики, подпирающие круглые фонари, имитировали ростральные колонны в миниатюре. Джу впорхнула в мягко распахнувшуюся зеркальную дверь.

Толпа придвинулась пестрым колыханием вечерних туалетов, окружила бледными пятнами лиц, смяла, уничтожив, смутный контур надвигающейся тревоги. Звуки смешались в единый теплый, доброжелательный шелест:

— О, госпожа Симониан!..

— Добрый, добрый вечер, госпожа Симониан...

— Здравствуйте, Джу... Вы меня помните?

Джу кивала направо и налево сверкающей в свете фонариков гладко-шелковой прической, растягивала губы в ритуальный улыбке.

— О, я рада!

— Прекрасный вечер...

— Ну, конечно, я отлично помню вас!

(Джу не помнила совсем, но вежливость обязывала). Подлетел официант, она взяла с подноса слабо опалесцирующий бокал. Пузырьки напитка щипали язык и озорно ударяли в голову. Где-то поодаль, за стеной мужских спин мелькнул и тут же стеснительно отстранился долговязый силуэт Птеродактиля. Расхрабрившаяся Белочка решительно прошагала к нему:

— Здравствуйте, профессор.

— Добрый вечер, госпожа Симониан.

— Вы ничего не хотите мне сказать?

— Простите, вы о чем?

Я о нашем старом разговоре. Вы все еще уверены, что из меня ничего не вышло?

— Простите, мисс, я не хочу возвращаться к пройденной теме. Разрешите мне пройти.

Белочка храбро заступила дорогу старому медику:

— Почему? Вы боитесь мне ответить?

Бывший декан остановился, потер сухие длинные пальцы, осторожно вздохнул. Джу чуть приослабила пси-барьер – от Птеродактиля, к ее удивлению, не исходили ни гнев, ни раздражение, скорее, тусклая стариковская печаль, окрашенная тонами сочувствия.

— Я не боюсь ответить вам. Но сейчас вы не готовы выслушать меня – вы все равно не услышите и не поймете – потому что не хотите понимать, вас интересует это...

Птеродактиль неопределенно махнул рукой в сторону шелестящей толпы.

— ...И все же, Джу, разрешите дать вам непрошеный стариковский совет – держитесь-ка подальше от Хэри Майера.

Птеродактиль резко повернулся, ловко обогнул бывшую студентку и зашагал прочь, похожий на тощую печальную птицу. Опешившая Джу пожала плечами и фыркнула ему вслед:

— Ну, этого совсем не понимаю.

Толпа шелестела, струился золотистый свет, по Джу скользили взгляды – равнодушные и любопытные, испытующие, завистливые, всякие. Она допила остатки со дна бокала, взяла второй – в висках слегка зазвенело, в свете ламп плясали ранее невидимые крошечные серебряные пылинки. Белочка прислонилась к роскошно обитой стене – кружилась голова, горели щеки, толпа, свет, звук – все это слилось в сплошную круговерть теплого вихря.

К ней подошла женщина – высокая, с плосковатой фигурой, затянутой в голубой шелк, дама улыбалась, обнажив крупные, слегка, выпуклые, тесно посаженные зубы.

— Рамона... (фамилию Белочка не разобрала). Рада познакомиться с лауреатом Калассиановской премии... Ваши научные заслуги...

Нетрезвая Джу фыркнула и решительно помотала головой:

— Мне дали эту премию не за научные труды, мэм!

— А за что?

— За... э... ик... за участие в научном эксперименте с риском для жизни!

Рамона восторженно закатила глаза:

— Ну это же самое то! Это даже лучше!

— Ну, не знаю.

Джу ощутила легкий приступ тошноты и прислонилась к стене. Женщина не отставала, она даже взяла Джулию за левую руку, плотно стиснула ее ладонь как бы в порыве восторга.

— Я так бы хотела познакомиться с вами поближе! Я безумно интересуюсь пси-исследованиями. Давайте встретимся у меня?

— Но... Я... э...

— Ах, я поняла! Вас утомил этот бесконечный прием! Никчему откладывать, мы можем поговорить на интересующие нас темы прямо сейчас. У меня дом на побережье. Ночью море и звезды так прекрасны. Поедемте, поедемте ко мне!

Дама ловко подхватила Белочку под локоть. Одеревеневшая от выпивки Джу не знала, как выпростаться из цепких лапок незнакомки.

— Добрый вечер, дамы...

Женщина в голубом испуганно обернулась, престав загораживать обзор, и Джу обнаружила новую креатуру – за спиной пламенно почитательницы науки ловко и свободно стоял широко улыбающийся загорелый высокий, почти на голову выше ее, мужчина в элегантном костюме.

— Ты опять в своем репертуаре, Рамона. Ты утомила нашу гостью. Лучше представь меня.

Разочарованная дама стушевалась, поджала губы и сухо объявила:

— Профессор Хэри Майер.

— Очень приятно.

Джу попыталась протянуть пси-философу правую руку и обнаружила, что все еще держит пустой бокал.

— Ой!

Хэри ловко подхватил готовую разбиться тонкую стекляшку.

— Я вижу, вас утомила наша взбалмошная Рамона – не берите в голову, госпожа Симониан. Она как щука бросается на знаменитостей.

— Профессор... э...

— Можно просто “Хэри”.

— Хэри, вы не могли бы принести мне воды?

Майер сочувственно кивнул:

— Вы настоящий сенс, Джу – вы гиперчувствительны к алкоголю. Какой сорт минеральной предпочитаете?

— Все равно...

— Тогда рекомендую местную.

Майер исчез, и объявился вновь, так быстро, будто никуда и не уходил.

— Вот.

Джу отпила кристальной влаги.

— У меня звенит в висках от этого собрания.

— Не удивляюсь – здесь собралось столько пустозвонов!

Они рассмеялись.

— Я советуя вам выйти в сад. Честное слово, будет лучше – там звенят только цикады.

Белочка кивнула, приткнула на столик пустой бокал и вышла наружу первой. Кораллово-красные дорожки уже опустели, студентки исчезли, шары на столбах светили вовсю, подчеркивая безлюдье и безмолвие парка. Голоса, смех и музыка из клуба приглушила захлопнутая дверь.

— Уф. Тут и вправду лучше.

Хэри Майер серьезно кивнул. Белочка посмотрела на него исподтишка – профессор пси-философии совсем не оправдывал прозвища “Грубый”. Он, кажется, и не собирался ни проявлять специфической предприимчивости, ни распускать руки, и вообще казался добропорядочным, галантным и надежным как скала. Джу поправила волосы и решительно двинулась вглубь парка. Хэри шел на полшага сзади мягкими, почти не слышными шагами.

— О, Разум!

— Что?

— Здесь комары.

Майер улыбнулся.

— Вам ли, отважная Джулия, бояться комаров! Поверьте, я искренне восхищен вашей ролью в деле об Аномалии – это сказано искренне, не комплимента ради, можете мне поверить.

— Ну, моя роль там не столь уж велика...

— Сдается мне, что вы скромничаете. Кстати, ваши компаньоны по экспедиции – что стало с этими людьми? С ними можно встретиться?

Джу остановилась и внимательно посмотрела Майеру в лицо. Он улыбался в ответ – открыто, честно, даже несколько простовато. Белочка вспомнила слова Птеродактиля, помедлила, высматривая неопределенно-подозрительные признаки, потом сняла пси-барьер и безо всякого стеснения “прощупала” Майера. Результат обескуражил – выпитый алкоголь словно бы сместил незримый прицел, ментальные силуэты одетых с иголочки, непринужденных псевдо-Майеров двоились, расплывались, со стороны, как бы наискосок лезло и вовсе что-то сомнительное, да еще и смешное до полной невозможности.

Джу хихикнула. Майер шагнул поближе, придвинулся почти вплотную.

— Вы слышите меня, Джу? Где они?

Белочка внезапно протрезвела – по полуобнаженной спине потянуло холодком.

— Кто они?

— Ваши друзья по экспедиции.

— А зачем вам это знать?

— Я ученый, Джу. Я просто ученый. Знать – мой профессия. Так где они?

— Я не знаю. Вернулись домой, наверное.

— И вы больше не встречались с ними, не пытались сохранить контакты?

— Нет. А зачем?

Хэри замешкался с ответом и Джу поспешила поставить точку:

— Я не хочу обсуждать этот вопрос.

Майер среагировал с шутливым ужасом.

— Разума ради – простите меня за любопытство. Я не сенс, но мне кажется – у вас возникли дурные мысли. Клянусь! Моя бестактность не имела никаких мотивов, кроме любопытства. Мне очень жаль. Быть может – мне уйти?

Джу энергично помотала головой:

— Нет-нет! Мне интересно слушать вас. Расскажите мне еще раз свою теорию.

Она слушала, поражаясь четкости, емкости и краткости объяснений Майера. Ничего (или почти ничего) нового она не узнала и тем не менее... безумие идеи с лихвой компенсировалась убежденностью рассказчика. Джу на секунду зажмурилась и снова представила Воронку – полыхнуло желтой терракотой, едко повеяло паленым пластиком. Она поспешно открыла глаза, возвращаясь в мягкую ночь теплой осени.

— Вам плохо, Джу?

— Нет.

— Кстати, вы не проверяли свое состояние после возвращения?

— Меня осматривали в госпитале.

— И подробные ментальные тесты сделали тоже?

— Без моего согласия? — Джу хмыкнула.

— Вы не согласились?

— Нет. Не люблю, когда прикасаются к моему разуму – это как холодная медуза в морской воде по голому животу.

Хэри расхохотался – открыто, честно, не пытаясь давить смех, вытирая кулаком глаза.

— Отменно! Кстати, зря. Вам надо бы проверить свое состояние. В конце концов, ваш дар уникален. Любая драгоценность требует, если хотите, ухода – она от этого сияет ярче.

Майер взглянул на часы.

— Полночь. Сейчас в лаборатории пусто. Я люблю работать по ночам. Кстати, не желаете – я сам проверю вас, конфиденциально?

— А это можно?

— Отчего бы нет? Пошли.

Они сосредоточенно прошагали по коралловой дорожке, свернули на гладкое покрытие, пересекли небольшую площадку и выбрались к заднему двору лабораторного корпуса. Элегантный Хэри достал из кармана штырь с насечками – механический ключ.

— Вот это да! У вас тут не пси-турникета?

— Как видите. Предпочитаю старую, надежную механику.

Профессор ловко поковырялся в замке и гостеприимно распахнул дверь.

— Прошу!

За дверью пахло пылью. Неподалеку громоздились угловатые, заброшенные конструкции.

— Не обращайте внимания. Это временный чулан. Направо, пожалуйста, здесь служебная лестница, держитесь за перила...

Шаги гулко отдавалось в лестничных пролетах, под закругленными сводами пустых, просторных как на вокзале, полутемных коридоров гасло эхо. Джу удивилась атмосфере заброшенности.

— Здесь пусто.

— Конечно, пусто, сейчас ведь ночь.

— Нет, я хочу сказать – тут много пыли... и все такое...

Она прикусила язык, едва успев удержать слово “необитаемое”. Хэри беззаботно рассмеялся:

— О да, здесь плохо убирают.

Несколько окон оказались плотно задернутыми жалюзи. Майер остановился у глухой двери и снова, на этот раз несколько нервно загремел ключами.

— Секрет, откройся!... Заходите.

Джу вошла и осмотрелась. Лаборатория казалась вполне обитаемой – раскрытая книга на столе, пакет из-под печенья в мусорной корзине, несколько сайберных терминалов вдоль стены, установка для тестирования, потертые простые стулья.

— Присаживайтесь, я сейчас...

— Вы куда, Хэри?

— За своим походным кофейником. Я не работаю без кофе.

Белочка села на стул, откинулась на спинку, попробовала покачаться – шаткая мебель едва не развалилась. Кажется прошло минут пять, Майер не появлялся. “Почему он интересуется Иеремией и Дезетом?” – подумала Джу. “Я не знаю где они. Проповедник наверняка вернулся в свою деревню, а вот Стриж... Мне сказали, что он сменил имя, ему сделали фиктивную биографию, он исчез как дым – в своем прежнем качестве, конечно...Стоп! А с чего я взяла, что мне сказали правду?” Белочка перестала качаться на стуле, ошарашенная новой мыслью. “Если мне солгали, то зачем? Нет, эти, из Департамента, они не могли лгать... без цели. А вдруг у них была цель?” Джу встала со стула и подобралась к мертво молчащему терминалу сайбер-сети. “А вот это мы сейчас и проверим!”. Она щелкнула кнопкой. У системы не было ментального ввода, зато можно было действовать голосом и вручную – неплохая страховка от непрошеных мыслей.

— Система, старт!

Сеть ожила, дрогнула и расцвела серая поверхность экрана. Ответ пришел не звуком, а текстом.

>Отработано.

— Вход в справочную систему. Раздел “Адресная книга Каленусии”, поиск по ключу “Александер Дезет”...

>Ждите...

Белочка нервно забарабанила пальцами по крышке стола.

>Готово. Персона не найдена. Расширить поиск для сходных имен?

— Не надо. Сброс...

“Это бесполезно – все равно, что искать бусину в океане” — подумала Джу.

>Жду указаний...

Белочка равнодушно уставилась на пестрое мерцание экрана. “А что если...”

— Система, вход. Раздел “Адреса на территории Иллирианского Союза”, ключ “Александр Дезет”, старт!

>Придется долго подождать...

— Давай-давай, без отговорок.

Сайбер долго молчал, его ответ почему-то казался неуверенным, словно бы внезапно сменился шрифт строки.

>Не найдено...

Джу вздохнула – наполовину с разочарованием, наполовину с облегчением — прокатило. “Пустышка. А, впрочем...

— Система, повторить!

На этот раз ответа пришлось ждать недолго.

>Персона зарегистрировала уником-номер на территории Иллирианского Союза всего полторы минуты назад.

— О, зараза!

>Команда не распознана.

— Не важно. Живо – почтовые координаты и адрес уником-сети. Джу вытащила из скрытого кармашка носовой платок и острый кусочек пластикового карандаша – записала на ткани адрес и длинный код уникома. За дверью раздались шаги.

— Система, отбой.

Экран погас мгновенно. Джу напустила на себя равнодушный вид. В распахнутую дверь, широко улыбаясь и держа в руках кофейник, вошел Хэри Майер.

— А вот и я... А со мною мой суперагрегат. Хотите чашечку?

— Не-а.

— Зря. Я старался ради вас.

— Пейте сами.

— Не могу, я уже выпил дневную норму.

Майер вздохнул.

— Ну что ж, если не хотите, тогда начнем...

Белочка почему-то поежилась:

— Может быть, в другой раз?

Хэри широко улыбнулся, сверкнув ровными зубами:

— Ни в коей мере. Другого случая может не представиться. Садитесь, садитесь в кресло, Джу.

Она опустилась на скользкий холодный дерматин.

— Наденьте шлем.

Она опустила сплошной колпак на лицо, края шлема врезались в плечи.

— Он неудобный.

— Джу, дружок, потерпите – это не долго. Ну для науки, ну пожалуйста...

Белочка сорвала конструкцию с головы.

— Что?!

Майер отшатнулся, будто его ударили, любезная улыбка сползла с правильного, загорелого лица.

— Я сказал... это не долго. В чем дело? Чего вы испугались?

— Вы сказали – для науки!

— Но... Нет! Нет, вам послышалось!

— Для опыта, значит?!

— Нет!!! Джу! Стойте, Джу! Простите меня... Я оговорился!!!

Остатки экстазиака взыграли в крови – она швырнула снятым шлемом прямо в лицо зазевавшемуся Майеру и ловко выпрыгнула из кресла. Хэри едва успел заслониться руками. Колпак с треском рухнул в груду оборудования, тонко зазвенело разбитое стекло.

— Стой! Стой!

Белочка, не тратя время на объяснения, ринулась к выходу. К счастью, замок запирался на ключ только снаружи, дверь легко распахнулась от толчка. Джу выскочила в гулкую, пустую темноту коридора, остро звенели шаги по пыльному мрамору полов – топот стоял ужасный. Майер, похоже, настигал – Джулии Симониан изрядно мешало длинное, роскошное платье. Она побежала быстрее, сбивая дыхание, коридор сделал резкий поворот и влился в огромный, пустой зал. Застекленный потолок терялся в высоте, сквозь решетку рам еще не пробивался рассвет, посреди зала было устроено нечто вроде арены, от которой амфитеатром в стороны и вверх расходились ряды пустых парт, в самом центре красовался огромный, в два человеческих роста, глобус Геонии. К его подножию пристроился маленький пульт.

— Помогите!

“О, Разум – я свернула не туда, здесь нет выхода, и мы одни во всем здании” – подумала Джу. Она подбежала к окну, безуспешно рванула наглухо заколоченную раму, поискала чем разбить стекло, не нашла и стащила с ноги туфлю на высоком каблуке. Обломки с хрустальным звуком рухнули вниз, на холеные газоны, она высунулась в пробитое отверстие.

— Диззи! Диззи! Помоги!

— Молчите! Ради Разума – не надо поднимать крик, будет только хуже...

...Майер стоял на пороге.

Джу, взвизгнув, упала на четвереньки, и, не поднимая головы, проворно проползла между рядами столов. Майер, похоже, потерял ее из виду.

— Эй, Джу! Вы где?

“Так я тебе и отвечу, дожидайся”.

— Ну, вылезайте же.

Джулия прижавшись к подножию стола представляла себе, как Грубый Хэри сейчас оглядывает концентрические ряды одинаковых парт.

— Ну, берегитесь!

Раздался щелчок на пульте – глобус осветился изнутри ядовито-голубым светом.

— Мировая Дурь – не то.

Еще щелчок. Яростный свет ламп залил дальний сегмент зала. Джу подобрала подол платья, сжалась в клубок.

Снова щелчок – наугад. На этот раз осветился соседний ряд. Нервы Белочки не выдержали – она вскочила, сбросила туфли и метнулась к выходу.

— Подлец!

— Стой!

Она летела, не оглядываясь, шарахалась в стороны от дверей, тупиков, забытых в полузаброшенных коридорах стеллажей. Вперед.

— Диззи! Диззи, сюда!

Никого. Хэри за ее спиной, кажется, распахнул окно и крикнул куда-то в осеннюю ночь:

— Эй, Эшли! Я упустил ее. Теперь встречайте на выходе.

— Вы кто – дегенерат? Мы поднимем на ноги всю округу.

— Некого будить – здесь не ночуют, учебный квартал. Да ловите ж ее, чума вас возьми! На выходе.

— На котором? Их тут не меньше трех.

— А я знаю?!

Джу приударила попроворнее. Лестница – то ли знакомая, то ли нет – подвернулась неожиданно, беглянка почти скатилась вниз, цепляясь за перила.

— Диззи! Диззииии!!!

— ...Я здесь.

Белочка ощутила волшебную радость спасения, бросилась вперед, расталкивая жесткие кусты туи.

— Диззи!

— Джу!

— О, Разум, как я рада тебя видеть...

— Что случилось?

— Потом расскажу. Пошли отсюда скорее.

— Я искал везде, прием уже закончился, в парке никого. Никто не знает, где ты. Да что случилось-то?

— Похоже, у нашего с тобой синдиката большие неприятности. Давай, сваливаем отсюда. Ты ведь знаешь Грубого Хэри?

— Ублюдка Хэри?

— Он хотел меня то ли убить, то ли зачалить на какие-то нужды. Он не один – с ним целая шайка.

— Ох.

— Уходим.

— Погоди, Джу! Постой. Я уронил в траву очки.

— НУ ЭТОГО МНЕ ЕЩЕ НЕ ХВАТАЛО!!!

Диззи нагнулся, неловко шаря под ногами.

— Тогда ты беги, беги вперед. Там дальше должна быть стоянка каров. Может, встретишь патруль или возьмешь такси.

— А ты?

— А что со мной сделается? Мне кажется, им нужен не я.

Джу рванула вперед по холодной влажной траве, обогнула какую-то унылую абстрактную скульптуру, перелезла через низенькую ограду. В оставленном позади парке раздавались голоса, шум драки, Белочке почудился короткий крик, она, не оглядываясь, рванулась сквозь стриженные шарами кусты живой изгороди.

Ряды запаркованных на ночь каров открылись внезапно, Белочка едва не врезалась в густо-малиновый бок какой-то машины.

— О, холера!

Стоянка оказалась безлюдной – ни души, ни патруля безопасности, ни припозднившегося таксиста.

— Ну есть же здесь кто-нибудь?!

Никого. “Они уже идут, они сейчас придут за мной. Меня заберут – заберут на опыты”. От отчаяния захотелось взвыть. “От меня не останется ничего – никто даже не хватится меня. А если хватятся – не станут искать... Я была пьяна от экстазиака и дутой, пустопорожней славы, поэтому Хэри посчитал меня за дуру и сказал нечаянно сказал полуправду – они (а кто они?) ищут всех, причастных к Аномалии...”

Белочка вытерла глаза, нагнулась, выковырнула из ограждения клумбы искусственный пластиковый булыжник и с размаху ударила в матовое боковое стекло роскошного серебристого кара. Окно машины распалось стеклянной крупой, Джу просунула руку внутрь, нащупала замок и открыла дверцу. Ключа зажигания, конечно, не было.

— Разум! Ну хоть кто-нибудь!

На передней панели красовался стилизованный в том же духе, что и машина, помпезный уником. Джу включила аппарат, тыкая в кнопки, перевела его в режим “отправка текстового сообщения”, вытащила чудом сохранившийся в безумном беге платок, набрала код Дезета.

— Но что я могу ему написать? Я ничего не успею объяснить.

Джу, промедлив всего мгновение, ловко набрала на крошечной клавиатурке:

 

SOS!!!

 

В зарослях неистово затрещало. Она выключила уником и поспешно, словно обожженная, отдернула от него пальцы. На площадку стоянки из кустов вывалилось пятеро мужчин.

— Вот она!

Джу сидела прямо, скрестив руки на груди.

— Вы зря бегали, свободная гражданка – вы создали нам и себе кучу неприятностей.

Подошедший к ней человек не был похож ни на ученого, ни на бандита, в нем было что-то от подтянутого, спортивного склада аристократа – четкие прямые брови, тонкий нос, идеально белая футболка под дорогой рубашкой.

— Мне не хочется применять излишнее насилие. Вам некуда бежать – вылезайте из машины.

Джу упрямо молчала. Под свет фонаря выбрался изрядно запыхавшийся, какой-то помятый Хэри. Белочка со злорадством отметила, что под глазом Грубияна наливается багровым сиянием тяжелый рыхлый синяк.

— Кто вы такие, чтобы приказывать мне? Я буду кричать.

“Аристократ” дернулся, словно собираясь зажать Джулии рот. “Они не из Департамента” – поняла она. “Люди Обзора не стали бы скрываться. Меня попросту вызвали бы на беседу и задержали. Великий Космос! Это неизвестно кто — им убить меня, что раз плюнуть”.

Майер потрогал набрякшую скулу и грустно покачал головой:

— Вылезайте, девушка. А вы, Эшли, сами создали свои проблемы. Надо было брать ее на выходе. Ваши люди крепко напортачили – этот парнишка, ее напарник, похоже... того.

“Они убили Диззи”. Джу почувствовала бессильную ярость, стыд и острое, пронзительное горе. “Он умер вместо меня”.

Аристократичный Эшли окинул профессора ледяным взглядом:

— Это ваша вина. Мальчик был неучтенным фактором. Кто обещал нам доставить эту женщину без проблем?

— Поймите, Эшли, она сенс! Я уже надел на нее шлем, слабенький ментальный разряд – и был бы замечательный, длинный, безвредный обморок. Но попробуйте что-нибудь утаить от сенса...

— Она не накроет нас ментальной наводкой?

— Не беспокойтесь – алкоголь отлично блокирует эту способность.

— Для вашего же блага, Майер, надеюсь, что это так.

Эшли повернулся к Джу:

— Вам нечего бояться. Мы сознательные бойцы, а не бандиты. Выходите.

Белочка подобрала платье и нехотя вылезла из кара.

— Зачем вы сели в машину?

— Я искала ключ зажигания. Его здесь нет.

По-видимому, похитителя удовлетворил ответ.

— Ну что ж. Мы во имя высшей цели стесним на время свободу ваших передвижений. А вам, Майер – вам можно простить первый прокол. Уходим. Революция не забудет вас, Хэри.

Профессор отвернулся в сторону и вяло махнул рукой, то ли принимая скупую хвалу, то ли отмахиваясь от возможных благодарностей революции. Он неловко попытался почистить измазанный зеленью костюм, потом виновато щурясь повернулся к Джу:

— Простите меня, Разума ради. Поверьте, у меня не было выбора.

Белочка отчеканила ответ:

— Идите вы в Мировой Сортир.

Эшли одобрительно кивнул:

— Вы свободны, Майер. А вы, гражданка, садитесь – да, да, прямо на газон, и закройте, пожалуйста, глаза.

Белочка нехотя подчинилась, догадываясь о последствиях. С закрытыми глазами она досчитала до пяти – и почувствовала на своем лице холодную струю распыленного из баллончика релаксанта.

Ее последняя мысль оказалась почти бесстрастной – ей представились выжженные ушедшим зноем пустоши восточных равнин, седая полынь, неумолкаемый треск цикад, редкие валуны, хмурые отроги восточных гор, где-то там, еще восточнее, на чужой земле, у моря, где густая зелень перемежается с серо-розовым мрамором Порт-Иллири, там, за бесконечными километрами равнодушного, укрытого сонным эфиром пространства, в этот момент тихо зазвенел уником.

 

XVIII. Полет Стрижа.

 

7006 год, Иллирианский Союз, Порт-Иллири.

 

Обросший пудель сомнительных кровей, спущенный с поводка, носился по дворику шелковистой, кудрявой каштановой кометой. Нина, с пронзительным писком бегала за ним, мелко семеня ножками. Стриж с ремешком в руках снисходительно ждал, пока наиграются собака и ребенок. Через забор соседского дома, увешанный цветными пеленками, перегнулась толстая, в мелких редких кудряшках пожилая женщина:

— Мастер Алекс!

— Что?

— К вам мячик моих мальчишек не залетал?

— Нет, леди Полина.

Толстуха фыркнула:

— Не видь я насквозь вашу образованность, подумала бы – издеваетесь над теткой Полли. Какая из меня леди?

Стриж сокрушенно покачал головой, и ответил, стараясь приглушить озорной огонек в глазах:

— Вы очень большая леди, Полли.

Толстуха взвизгнула от удовольствия, махнула в сторону Дезета рваным полотенцем:

— Хулиган.

Она улыбнулась неожиданно лучезарной, почти прекрасной улыбкой, и оперлась о заскрипевшую ограду могучими, обнаженными до локтей, красными руками прачки:

— Вот я смотрю – вы целыми днями дома, мастер Алекс. Никуда не ходите, с забулдыгами нашими компанию не водите, в пивной штаны не просиживаете, и, кажись, и не работаете нигде. Я все думаю – и на что вы живете? Кабы бы не ваша обходительность, подумала бы – вор или подпильщик.

— Кто?!

— Подпильщик. Который исподтишка устои пречестные Союзу Иллирианскому подпиливает.

Стриж, сломавшись пополам, неистово захохотал.

— Правильно говорить “подпольщик”, Полли!

Женщина насупилась.

— Я и говорю, подпильщик вы.

Дезет, отсмеявшись, покачал головой:

— О нет, проницательнейшая из леди. Все гораздо проще – я бывший военный. Не работаю, потому что нет работы, живу на пенсию отставника.

Полли сморщила толстый нос и не без грации поправила шиш, свернутый на затылке из полуседых волос.

— А все ж мне сомнительно. Знаем мы, вашего брата, солдата. В тихом озере крокодилы водятся...

Пудель сделал полукруг и с суматошным лаем погнал перед собой ополоумевшую белую курицу. Полли сдвинула брови.

— Бесполезная у вас собака, мастер Алекс. Хоть бы шерсть с нее снимали, а то только харч жрет, и никакого проку, пакость одна. Мой брат терьера держал...

Стриж отвернулся от болтливой соседки. “Нет, добрая леди, я не буду держать терьеров. Мне до сих пор снится их лай. Я помню, как, отшвырнув конвоира, вырвался из колонны и побежал через вельд обезумевший человек. Он пробежал всего полсотни метров, потом упал, сбитый с ног, его шею, сгрудившись, рвали спец-терьеры. Парень пытался прикрыть горло руками и тогда собаки отгрызли ему пальцы. Спасибо, добрая Полли, спасибо. Но я лучше буду держать этого несчастного пуделя-метиса”.

— ...так почему бы вам не поискать работу, а, мастер Алекс?

— Конечно, леди. Я непременно так сделаю – попозже.

Стриж повернулся и вошел в дом, прерывая разговор. Единственная комната сдавила его стерильно-чистыми, аккуратно выбеленными голыми стенами. Узкая койка у стены, детская кроватка, дощатый стол. Он сел на один из двух стульев, облокотился, подперев голову руками. Оттон Иллирианский честно держал прощальное слово – методичные попытки найти работу до сих пор заканчивались плачевно. Люди отворачивались, одни были подчеркнуто грубы, другие – холодно вежливы, часто за маской равнодушия удавалось разглядеть страх, изредка – любопытство. “Меня занесли в черный список” – понял Дезет.

Сначала ошеломленный спасением Стриж не мог понять, почему принцепс пощадил его. Осознание пришло в свой черед. “Старик хочет, чтобы я сдался, развалился от и до, приполз к нему на брюхе, взмолился о прощении, благословляя твердую руку хозяина”. По-видимому, ради ожидания такого удовольствия иллирианский правитель поступился удовольствием немедленной физической расправы.

Дезет грустно улыбнулся. “Он спихнул меня на дно, в нищету и ждет — ждет моего покаяния и нашего торжественного примирения. Я обязан жизнью утонченным садистским комплексам стареющего диктатора”.

Толстой, болтливой тетке Полли не следовало отказывать в наблюдательности – бывший сардар тщательно избегал бесчисленных грязных, веселых и заплеванных таверн предместья. Отчасти из брезгливости, отчасти...

Всякий раз, когда Стриж тайно, в одиночестве прикасался к бутылке дешевого коньяка, он давал себе слово, что этот раз – последний. С начала осени таких последних набралось уже полтора десятка...

“А впереди не дни – годы”. Дезет подошел к двери.

— Нина!

— Я здесь, папа! Я еще погуляю...

— Не выходи за ограду.

“И все-таки мне повезло” – подумал Стриж. “Займись они вплотную Ниной, я бы сдался... Я бы подписал, сказал и сделал все, что угодно – любую низость”. “Любую?” – съехидничал внутренний голос, — “Не ври. Ради будущего Нины ты обязан сейчас ползать у ног принцепса. В конце концов, старик не хочет от тебя ничего особенного, кроме нежного удовлетворения его больного самолюбия...”.

— Не ври мне ты, лукавый голос. Старик измажет меня в собственном дерьме, сделает из меня подстилку, устроит мне мою вторую Ахара. С одной разницей: в прошлый раз я верил, пусть не во благость – в целесообразность кровавой бани. Сейчас больше не верю.

Голос смутился и умолк. Стриж достал початую бутылку коньяка, тщательно отмерил минимальную дозу. Маленький ребристы стаканчик одиноко стоял на голом деревянном столе.

— За здоровье его величия, доктора права, известного гуманиста, принцепса Иллирианского Союза, великого и милосердного ублюдка Оттона! Да ляжет ему земля под ноги колдобинами на долгие годы.

Дезет поднял стакан и выпил порцию залпом – темно-чайная, огненная влага обожгла горло. Сердито затренькал единственный ценный предмет в комнате – недавно купленный на задаток пенсии уником. Стриж нехотя потянулся к прибору.

— Да.

Неопределенного пола голос оператора отдавал металлом и обидой:

— Абонент, почему вы неделю не принимали текстовые сообщения?

— Не понял...

— В вашем стандарт-контракте с компанией сказано, что мы не доставляем вам данные текстового приема, пока вы не запросите их сами. Вы обязались забирать их раз в три дня и исчезли на неделю. И что прикажете делать с избыточной информацией? По правилам автомат уже должен был удалить ее, не знаю, какой технический стих заставляет сайбер-Систему тщательно хранить ваши бросовые сообщения. Я делал профилактику уником-сети и обнаружил эту странность. Мне пришлось вмешаться, взяв управление на себя.

Стриж потер виски.

— Простите, Разума ради. Я понятия не имел, что мне кто-то пишет.

— Всего неделя – и уже нарушения. Вы бывший военный? Льготный клиент... Таким следует быть более аккуратными – мы вас обслуживаем в убыток себе. Cтало быть, вы не возражаете против удаления?

— Нет... Впрочем... Постойте! Много там писем?

— Одно.

— Тогда включи передачу, парень. Забираю.

Оператор что-то недовольно пробормотал, отсоединяясь. Экранчик уникома ожил, высветив идентификатор отправителя — длинный, совершенно незнакомый номер. Строчка идентификатора убежала вверх, уступая место дате и тексту сообщения. Дезет ощутил резкий толчок – сердце, затрепыхавшись, уперлось в ребра, он с удивлением смотрел на четкую, жесткую, лаконичную запись недельной давности:

 

SOS!!!

 

— Космос и Разум...

Стриж списал номер на оборотную сторону неоплаченного счета, погасил экран, убрал коньяк.

— Не может быть... Ерунда.

Он сорвался с места, дошел до двери и тут же вернулся к столу.

— Спокойно, Стриж, спокойно. Это ловушка. Это мог послать кто угодно. Прето. Агенты Оттона. Случайный шутник. Тебя надувают, парень. Не надо дергаться.

Дезет переждал, пока успокоится зачастивший пульс, не торопясь встал, с трудом сохраняя маску спокойствия и вышел во двор.

— Леди Полина!

— Что, мастер Дезет?

— Я отлучусь ненадолго, присмотрите за Ниной. Вы можете взять ее к себе в дом? Мне так будет спокойнее.

— Давайте девочку сюда.

Стриж поднял ребенка на руки, передал в сильные, широкие руки прачки, потом, чуть подумав, перебросил через заборчик и собаку.

— Ну, я пошел.

Он отпер калитку, вышел на пыльную, узкую, мощеную битой плиткой улицу. Редкие кроны пирамидальных деревьев не трепетали – над нищей окраиной Порт-Иллири застыло томительное безветрие. Смог каров, казалось, повис в воздухе навек. “Мне надо срочно войти в сайбер-сеть. И ни в коем случае не через свой уником” – подумал Стриж. “Я мог бы пожаловать в публичный университет, но что-то мне говорит – светиться не стоит. Пожалуй, ныне я склонен доверять таинственным голосам. Итак, университет отпадает. Офисы уником-сетей тоже. Что, если...”

Он круто развернулся и широко зашагал на юго-запад, в сторону складов и портовых контор. Вскоре избитая мостовая кончилась, сменившись плотно укатанной грунтовой дорогой. Район трущоб разительно отличался от фешенебельно-имперской роскоши центра Порт-Иллири – никаких арок, портиков, фонтанов и статуй. Хибары из дешевой псевдо-фанеры громоздились в два этажа, кое-какие из них заметно завалились и сейчас стояли, поддерживаемые толстыми подпорками, на которые явно пустили обрубки украденных в порту балок. В трущобах шла своя, осторожная и диковатая жизнь. Солнце едва перевалило к полудню, но группки молодых мужчин, слонявшихся без дела, попадались там и сям. Некоторые покуривали в тени, прислонясь к ветхим стенам, двое сосредоточенно возились у полуразобранного, в ободранной краске кара со сбитыми идентификаторами. Эти двое нехотя оторвались от работы и проводили Стрижа настороженными взглядами.

Поперек узких улиц, от дома к дому протянулись веревки, провисшие под гроздьями мокрого белья. Витали ароматы пеленок, сомнительной выпивки и пережаренного лука. В подвальчиках нечто копошилось, то ли в полуподземных этажах держали дешевый нарко-блудоторий, то ли там промышлял сомнительными пси-наводками нелегальный сенс. Из обшарпанных дверей то и дело выныривали потертые субъекты с остановившимися глазами и бледными лицами.

Стриж шел мимо, стараясь не смотреть по сторонам. Публика такого сорта обычно воспринимала прямой взгляд как вызов на драку. Ближе к морю хибары поредели, сменились пустырями, длинными сараями из рифленого металла, аккуратными, безликими домиками портовых рабочих. Приближались доки. Дезет остановился, припоминая дорогу. Справа маячил покосившийся, заляпанный грязью и высохшими брызгами дождя указатель:

 

СЕСТРИНСТВО СВЯТОГО РАЗУМА.

Храм N 11

 

Он двинулся напрямую, перепрыгивая через вырытые кем-то, да так и забытые канавы. Храм оказался маленьким, выстроенным из пенобетона зданием с плоской крышей. Молитвенный дом, общежитие монашек и небольшую площадку для каров окружала изгородь из металлической сетки с низкими, запертыми на задвижку воротами. Стриж вздохнул и придавил кнопку звонка. Ему открыла молодая монашенка – некрасивая, изможденная рыженькая девушка в лиловом колпаке.

— Могу я видеть мать Наан?

— Она принимает кающихся.

Дезет подавил улыбку – воскресший пережиток древних культов Матери, обычай ставить исповедницами пожилых целомудренных женщин, представлялся бывшему сардару чрезвычайно забавным.

— Может быть, она примет меня?

— Вы хотите исповедоваться?

“Нет” – подумал Стриж и утвердительно кивнул.

— Да, разумеется!

Монашка провела Дезета в легкий сумрак маленького храма и степенно указала в сторону зашторенной кабинки.

— Туда.

Стриж отдернул шторку. Свет падал откуда-то слева и сверху, широкое решетчатое окошечко благоразумно отделяло кающихся грешников от исповедницы.

— Добрый день!

— А, это вы...

Стриж поневоле поежился – желтые, словно у совы глаза монашенки не мигая, смотрели сквозь решетку.

— Простите, мать Наан, мой невольный грех – а обманул вашу служку. Мне не нужна исповедь, но у меня есть просьба... Вы принимаете смиренные просьбы закоренелых грешников?

— Чего вам надо, святотатец?

— Можно мне воспользоваться вашим выходом в сайбер-сеть? Клянусь душой – ничего противозаконного. Просто частное дело. Я хотел бы разрешить его наилучшим образом. Быть может, святая атмосфера этого дома...

Монашка прервала его резким жестом сухой руки.

— Хватит! Не глумитесь над тем, чего не понимаете. Роза! Роза!

На крик поспешно явилась уже знакомая Стрижу рыжеволосая послушница.

— Проводи мастера Дезета. Нет, не на выход – в читальню, пусть воспользуется моим терминалом. Потом покажешь ему выход. И позаботься, чтобы он не остался здесь дольше положенного.

Роза в лиловом колпаке, смиренно опустив раскосые козьи глаза, засеменила куда-то вглубь храма.

— Сюда.

Стриж вошел в убогую комнатушку, заставленную шкафами с духовной пищей – отсутствие пыли на томах проповедей указывало на то, что ими пользовались довольно часто. Терминал сайбер-сети притулился в углу. Дезет устроился на колченогом стуле. Монашка, по-видимому, и не собиралась уходить.

— Подождите снаружи, Роза.

Девушка нехотя вышла. Стриж вытащил из кармана смятую бумагу, распрямил, разгладил ее на столе.

— Система, готовность! Раздел “Уником-справочник”, ключ 12738465, поиск абонента. Старт!

Старый сайбер долго молчал. Потом выплюнул на экран обведенное тонкой ретро-виньеткой сообщение:

“Абонент не поименован. Уником-точка установлена в автомобиле, зарегистрированном на территории Каленусийской Конфедерации”.

— Отбой.

“Разум и Космос, это она” – подумал Стриж. “Доказательства минимальны, но мне достаточно и этого”. Он выглянул отодвинул стул от терминала и устроился так, чтобы в окно было видно пыльную дорогу, сетку ограды и наглухо закрытые ворота.

“Итак, с ней что-то случилось” – сказал он сам себе. “Я не буду гадать, что именно, примем это как данность. Записка –предупреждение об опасности, учтем и запомним. Но это еще и крик о помощи. А теперь, птица Стриж, пришла пора принимать решение – кому и зачем мы будем помогать...”

Дезет на минуту закрыл глаза, потом открыл их – за окном ничего не изменилось, только к воротам робко подошла стайка худых, пыльных кур.

“Не будем обманывать себя, мое первое побуждение – рвануть туда. Но только стоит ли прислушиваться к первым побуждениям, а? Ты гоняешься за иллюзиями, птица Стриж – леди-сострадалистка тебя не любит. Точнее, она любит каждого, кто чувствует себя паршиво, и ровно столько времени, сколько он чувствует себя паршиво. Она не виновата, такова ее ментальная природа”.

Дезет выглянул в окно – никого. Куры сгрудились в кучку, явно собираясь штурмовать ограду.

“Любой сострадалист – человек извращенной природы, он замкнут на ощущения своего пси, он ловит обрывки чужих жизней, ниточки мыслей, клочья мечты. Я нулевик, я для нее феномен-загадка, она не может меня прочитать и отставить в сторону. Только поэтому ее интерес продержался чуть подольше. Как ты думаешь, Стриж, чем она занималась, когда тебе грозил эшафот? Когда тебя замели в прето и проверяли на детекторе лжи? Когда ты стоял перед Оттоном Иллирианским, отказываясь по холуйски отвечать нашему жизнерадостному маньяку? А?”

Куры успешно влезли на гребень сетчатой ограды и теперь победно обозревали окрестности.

“Сострадалист милосерден, в этом его бесконечное обаяние. Но он же идеальный эгоист. У нашей Джу великое качество – она, совсем не затрачивая усилий, умудряется каждого встречного призвать на службу себе... Итак, что я сейчас буду делать? Я сейчас пойду к Наан, скажу ей спасибо, потом вернусь домой и забуду об этом деле. Или нет – я буду помнить только о потенциальной опасности. Кто предупрежден, тот вооружен. Спасибо. Спасибо вам, Джулия Симониан...”

Стриж встал, ощущая тупую усталость, и пошел к выходу.

— Роза!

Послушница явилась словно из пустоты.

— Проводи меня. Тебе же так велела мать Наан?

Дезет вышел во двор. Пыльные суматошные куры нашли возле засохшей лужи заблудившегося на асфальте червяка и сейчас жадно рвали его на части. Стрижа почему-то замутило от безобидного зрелища. Он прошел к воротам, расшвыривая прожорливых клуш пинками.

— Не стой как чучело, открой калитку.

Девушка с козьими глазами поспешно отдернула засов и, испугано приоткрыв рот, уставилась на Дезета.

“Что я делаю? Что я говорю? Я схожу с ума” – подумал Стриж. Он помедлил перед распахнутыми воротцами.

— Наан все еще в исповедальной?

— Да, мастер Дезет.

— Отведи меня обратно – я забыл ее поблагодарить.

 

Под своды храма Стриж вошел решительно, свет в кабинке падал все так же сверху слева, бросая решетку теней на бледное лицо монашки.

— Это опять вы?

— Простите, леди Наан, мне нужен совет.

— “Мать Наан”.

— Пусть будет так, но совет мне нужен все равно.

— Я не советую без исповеди.

— Какой холеры! Поймите, госпожа, я атеист. Совет мне и в самом деле необходим. Может быть, мы не будем разыгрывать пародию на религиозные обряды? А не хочу осквернять вашу веру своим лицемерием.

— Тогда отправляйтесь за советом в другое место.

— Отклоняется. Я доверяю именно вам.

— Вы хотите пользоваться Храмом для своих моральных нужд, но не желаете уважать установленные здесь обычаи.

Дезет устало вздохнул.

— Ладно. Если так положено, раз вы не цените собственное время и спокойствие, я расскажу вам кое-что о себе. А буду считать это рассказом, вы можете считать исповедью. Лады?

Монахиня кивнула.

— Ради торжества Святого Разума Церковь разрешает компромиссы.

— Да будет так. А теперь начнем. Несколько лет назад, на войне, я расстрелял женщину...

 

***

 

Когда Стриж закончил рассказ, мать Наан пожала угловатыми птичьими плечами.

— Вы думали меня удивить?

— Все это не так уж ординарно.

— Те, кто прошел через Межгражданский Конфликт, приходят ко мне и не с таким. Ваша история прославилась лишь потому, что вы “нулевик”, и дело раздули каленусийские газеты. Так что не вижу причин заноситься. Но я вас не оправдываю, то, что вы и ваши люди сотворили с крестьянами – настоящая мерзость.

— Я расплатился за все по их правилам.

— Вашими страданиями мертвых не поднимешь.

— Я знаю.

— Вы хотели совет?

— Да.

— Тогда спрашивайте.

Стриж рассказал о уником-сообщении, не скрывая зыбкости предположений. Монахиня, выслушав, в сомнении покачала головой.

— Вы просто хотите спасти кого-нибудь, надеетесь зачеркнуть этим собственные убийства?

— Да. Нет. Я не знаю.

— Отправившись туда, вы снова вступите на роковой путь насилия.

— Так что мне делать – позволить им убить девушку?

— А как вы думаете остановить этих неизвестных?

— Любыми способами. На месте будет видно.

— Тогда лучше оставайтесь в Порт-Иллири и предоставьте ход событий Разуму. Без его воли и волос с головы не упадет. Не творите насилия в ответ на насилие. Жизнь любого человека равно бесценна. Я не могу дать вам отпущения, пока вы не согласитесь с этими тезисами.

Стриж поразился сам себе – впервые за последние месяцы он ощутил приступ самой настоящей, не рассуждающей, бурной ярости.

— И за такими советами я к вам пришел?! Холера на вас, святоши! Насилие было всегда. Вы живете в уюте и безопасности, укрывшись стеной обителей, вам дела нет до тех, кто в крови и дерьме отбивает посягательства на ваш замкнутый мирок. Семь лет назад, в Ахара, мои люди поймали мародера. Он обдирал амуницию с тел, заодно промышляя грабежами беженцев. Где-то в поле этот человек поймал каленусийскую женщину, старуху, простите, леди, такую, как вы. Он перерезал ей горло для удобства и надругался над трупом. Парни застукали его как раз за занятиям. Я расстрелял его, на месте, как будто убрал грязь. Так что скажете – я и в этом убийстве должен раскаиваться?!

— Жизнь любого человека...

— Оставь мы ему жизнь, следующей жертвой могли стать вы сами, вы, леди Наан. Ему все равно — у ублюдков нет национальности. Хватит! Меня мутит от вашей убогой проповеди ненасилия. Есть люди, которые заслужили смерть безо всяких отговорок, справедливость я предпочитаю милосердию...

Наан гневно сверкнула желтыми как у совы глазами.

— Ага, для других. Но не для себя.

— То есть?

— Когда-то вы приняли помилование от каленусийских сенаторов, предпочтя их милосердие объективной справедливости.

Дезет чуть не подавился.

— Спасибо за сравнение, это прямо в точку. Все. Я ухожу. Отпущения вы мне не дадите, отлично. Оно мне, собственно, и не нужно – я атеист. Ваш милосердный, святой совет, сидеть сложа руки, пока погибает человек, я тоже отвергаю. Может, я нераскаявшийся грешник, но я не предатель.

Он выскочил из маленького храма под вечереющее небо. Ветром нагнало груду туч, донышки облаков отливали тревожным багровым светом. Он прошел через площадку к калитке, жадная стая кур бесследно исчезла. Послушницы не было нигде, Дезет сам отодвинул засов.

— Эй, постойте!

Он оглянулся. Размытый сумерками силуэт монахини замер на пороге храма.

— Вернитесь, мастер Дезет!

— Не хочу.

— Пожалуйста. Я вас настойчиво прошу задержаться.

Стриж нехотя остановился.

— Ну и?

— Посмотрите сюда. Это вам следует взять с собой.

Стриж равнодушно отвернулся.

— Я не ношу на себе культовых предметов, матушка.

Наан укоризненно, без злобы, вздохнула:

— Вы хотя бы взглянули, упрямец, прежде чем отвергать. Вам же не на что уехать в Каленусию. Это чек. Деньги из свободных средств обители.

Стриж растеряно повертел в руках гладкий пластиковый прямоугольник.

— Спасибо. Чем я вам теперь обязан?

— Ничем. Впрочем... Не вертитесь, постойте спокойно – я хочу благословить вас... Вот так. А теперь – ступайте, сын мой. И пусть ваш путь определяет Разум.

Дезет на секунду склонил голову, подождал, пока сухая фигурка монашки не исчезнет за дверью, потом выпрямился и вышел на дорогу. Свинцовые облака почти совсем затянули горизонт, сумерки повеяли холодным, сухим осенним ветром, на изрытой дороге невесть откуда набежавший маленький смерч крутил облако пыли и мусора. Стриж, не обращая внимания на уколы песчинок, подставил лицо ветру. Вдали немо и грозно сверкнуло. Через полминуты раздался приглушенный раскат грома. С моря принесло свежее дуновение влаги, йодистый запах водорослей.

“Мне надо идти” – подумал Стриж. – “Мне еще предстоит долгая дорога. Ночью придет циклон”.

 

Глава XIX. Проникновение.

 

7006 год, Каленусийская Конфедерация

 

Спустя многие годы события осени 7006-го, прикрытые дымкой времени, как в плохой оптике утратили ясность очертаний, получив взамен внушительный блеск и нарядную пышность мифа.

Тонкая первопричина событий, потрясших основы, оставалась неясна — должно быть, истина утонула в море сводок Департамента, томится в непроницаемых залежах архивов прето, или, хитрым образом избежав пристального внимания, ловко маскируется в тысяче обыденных мелочей.

Герберт Майер Вежливый, доктор истории, счастливый потомок Грубого Хэри Майера, всячески подчеркивает великую роль знаменитого предка. Каленусийская Гуманитарная Академия настроена скептически, Историки Иллирианского Союза хранят двусмысленное молчание.

Достоверно известно немногое. Осенью 7006 года человек по имени Александер Дезет спокойно поднялся по трапу лайнера, которому суждено было благополучно пересечь каленусийскую границу. В архивах Ордена Разума остались слабые намеки, говорящие в пользу версии о вмешательстве Церкви. По крайней мере одна запись говорит о том, что малолетняя Нина Дезет пережила большую часть событий под крылом Ордена, укрытая в одном из иллирианских женских монастырей. Версия, кажущаяся вполне правдоподобной.

Скептики, впрочем, подвергают сомнению все, что угодно. Как герой повествования смог свободно покинуть Иллиру — государство, в котором до решающего момента мог жить лишь под пристальным наблюдением? Что подвигло его бросить вызов Каленусийскому Департаменту Обзора?

Быть может, точного ответа широкая публика не получит никогда – действительность Консулярии, утвердившая после Восточных Событий от этого не изменятся. Страсти и амбиции героев давно канули в Лету, оставив по себе память, что, разрушив устоявшийся порядок вещей, немало смутила умы современников и потомков.

Впрочем, все это спустя годы. А пока...

 

***

 

— ...Разумом поиметый негодяй.

— Простите, шеф, вы что-то сказали?

— Да, я сказал именно то, что вы слышали, Аналитик.

Фантом, шеф Департамента Обзора, нервно мерил шагами диагональ кабинета. Аскетически-изысканная – сталь и стекло – обстановка навевала мысли о стерильно-чистой утробе холодильника. Стужи подбавлял особый — ледяной гнев шефа.

— За что?

Новый (не популярный у начальства) Аналитик, утвердившийся в Департаменте после самоубийства Элвиса Миниора Лютиана, похоже, не отличался ни отвагой, ни неповторимым колоритом предшественника.

Фантом досадливо поморщился.

— Не напрягайтесь, старина, словечко ушло не в ваш адрес. Я хотел сказать “проклятый, Мировым Разумом поиметый иллирианец”.

Аналитик вздохнул.

— Мы бессильны, шеф. Формально он легальный турист. Это как раз тот случай, когда принципы свободной страны работают против нее. По условиям мирного договора мы сами обязали иллирианцев выпускать в Каленусию всех желающих.

— Ну и?

— Наши престарелые ослы в сенаторских мантиях вкупе с президентом Бартом почему-то решили, что свободный дрейф иллирианских граждан на нашу территорию – великое идеологическое благо. Никто и в мыслях не держал, каких субъектов подкинет нам судьба. Поймите, шеф, мы просто не могли не пустить сюда Дезета – у нас открытая граница.

— Надеюсь, его сразу в аэропорту взяли под опеку.

— Простите, шеф, я сейчас запрошу по сайберу.

Фантом остановился у широкого окна Пирамиды, зачем-то постучал пальцами по стеклу.

— У вас не возникает чувство ирреальности происходящего, а, Аналитик?

Худощавый, большеглазый, мальчишески стройный сенс неопределенного возраста, судорожно дернул костлявым плечом.

— Такие вещи противопоказаны Аналитикам. На самом деле ничего странного здесь нет. Иллирианцу что-то понадобилось в Конфедерации. Он приехал. Теперь остается лишь выяснить, что ему нужно и использовать это знание в своих интересах.

Фантом окинул Аналитика взглядом особого рода. Таких взглядов удостаиваются почетные пациенты психиатрических клиник.

— Вы тронулись умом, коллега. Что может быть нужно этакому Стрижу... Да мне плевать, что ему нужно! Какая-нибудь пакость, конечно. Мне не нужен здесь он сам. Отцы сенаторы проедят мне плешь, если Департамент допустит очередной скандал вокруг общементальной проблемы... Этот человек – пакет с неприятностями. Все попытки его использования до сих пор выходили боком. Даже правдивая информация, полученная от него, в конечном счете идет во вред Каленусии. Это фатальная заноза в нашем нежном афедроне. Поэтому мой вердикт – вон! Я требую, слышите, требую, чтобы вы представили мне способ немедленного удаления Дезета с нашей территории...

— Но соглашение, шеф...

— Плевать. Он осужден за военные преступления. Этого мало?

— Простите, шеф, мало. Приговор был. Исполнение было. Все прошло по букве закона. Его дело закрыто. Такие исключение не оговорены в соглаше...

— Плевать. Поймайте его снова — на чем угодно. Подсуньте ему сирену-искусительницу, устройте скандал в кабаке...

— Простите, шеф, вы сами знаете, такие методы даже не вчерашний – позавчерашний день.

— Ну так скрипите мозгами – отрабатывайте жалованье псионика, порази вас кишечная чума! Подловите его в момент неправильного перехода улицы, например. Нам нужно какое-нибудь – любое – его нарушение. И немедленная высылка из страны.

— Шеф...

— Что?

— С чего все взяли, что у него агрессивные намерения? Быть может, он просто приехал в отпуск. Скажем, его позвали в путь ностальгические воспоминания...

— Вы болван!

— ?

— Я понимаю, вы у нас почти новичок. Поэтому поверьте мне на слово – у того, кто познакомился со следственным отделом, не бывает ностальгических воспоминаний о Каленусии!

Аналитик обиженно подобрался.

— И все же, я бы не стал форсировать событий, шеф...

— Хватит! Что у нас там по сайбер-запросу?

— Минутку... Взгляните сами.

— Что?!!

— Я вас предупреждал, шеф.

— Проклятье! Где были ваши советы? Где были ваши хваленые сверхмозги?!

— Я вас предупре...

— Замолчите, Аналитик! Я не хочу слушать ваших беспомощных оправданий!

— Но я-то НЕ ВИНОВАТ!

— Мне плевать, кто виноват!!! Он смылся из-под визуального наблюдения. Вы Аналитик или ленивый школяр-переросток? Вы представляете, что это значит? По территории Конфедерации сейчас бродит неучтенный ментальный “нулевик”, фанатик, террорист со стажем, преступник, убийца, псих со сдвинутыми мозгами, человек-невидимка для любого пси-турникета.

— Но шеф...

Простите... Простите, Аналитик. Я знаю, что вы тут не при чем, но о я зол до самого дна кишок. Ваши советы?

— Минуту назад я советовал не вмешиваться, ограничившись мягким наблюдением. Сейчас обстоятельства изменились. Его следует найти, шеф. Найти во что бы то ни стало и хотя бы взять под присмотр. Быть может ваша идея насчет удаления...

Фантом только уголками губ, но не без самодовольства улыбнулся.

— Я же говорил вам, дружище. Слушайтесь советов начальства. Итак, ваши выводы, Аналитик?

— Поиск, шеф. Поиск любыми методами. Впрочем, “любых” методов у нас не много. Ментальный контроль аппаратуры его не видит. Пускайте в ход агентов без пси-способностей. Разошлите его фото полиции, в аэропорты, водителям рейсовых каров, путь копии расклеят по стенам, раздадут в рестораны, отели.

— О, Скорбный Понос Разума! Но это же груда проблем! Этого не делали уже много лет. В наш век всеобщего пси-наблюдения и контроля...

— Ничего не поделать, шеф. Таковы уж правила нестандартной игры. Если мы начинаем охоту на стрижей, то глупо это делать теми же способами, которыми отстреливают уток...

— Хм. Вы правы, конечно, друг. Итак, начинаем операцию.

— Как обозначим ее для Системы?

— А разве нужно название?

— Такова традиция, шеф.

— Тогда, назовем ее “Сафари”, это немного избито, зато придает мне тонуса. Признаться, я не расстроился бы, если бы... так сказать в процессе, этот индивид и вовсе перестал создавать проблемы для Каленусии.

— Будет скандал...

— Да, действительно, не хотелось бы...

— Но бывают же несчастные случаи...

— Да, бывают.

— В них никто не виноват.

— Ни в малейшей степени.

— Конечно, они случаются крайне редко.

— Очень.

— Но бывают лица неординарного поведения, которые сами повышают летальную вероятность, вызывая почти невероятный ход событий. И сами же становятся жертвами. Кто знает?...

— Никто.

— Они ведь уродцы. Нулевики, например – совсем без пси-способностей. Несчастные, обделенные природой люди, можно сказать...

— Вот именно.

— Мне продолжать?

— За дело.

— Итак, шеф, я предлагаю этакий нестандартный вариант...

 

***

 

Стриж, перекинув через плечо сумку, вышел из насквозь прозрачного здания аэропорта. Порт-Калинус встретил его шуршанием сухой, ажурной листвы, шорохом колес каров, мягким золотом теплой осени. Пассажиры бестолково суетились, занимая места в машинах. Стриж приметил нарочито расслабленного типа, который с преувеличенным интересом уставился в прозрачно-зеркальные недра сигаретной витрины.

— Эй, мастер!

Тип испуганно ужался.

— Я турист. Не желаете быть моим гидом?

Несчастный шпик замялся, не зная, что ответить.

— Вы согласны, вы этого ждали – вижу по вашим глазам. Пошли.

Филер, ухваченный под руку, отчаянно озирался, по-видимому, ища несуществующее прикрытие. Визуальная слежка без пси-детекторов и Сети давным-давно не практиковалась в высокотехнологичной Каленусии, пойманный Стрижем человечек казался крайне малоопытным, наспех подобранным сотрудником и отчаянно трусил. Дезет вежливо, но твердо провел каленусийца в сторону полускрытых за пыльными кустами мусорных контейнеров. Шпик заворожено уставился

в глаза противника и сдавленно икнул.

— Ну и?

— Бить будете?

— Без нужды не хочется. Меня укачало в самолете. “Метка” у вас с собой? Давайте сюда.

Филер безропотно протянул электронный жетон. Стриж забрал опознаватель и словно бы нехотя выпустил воротник агента.

— Я протестую! — пискнул незадачливый шпик.

— Протестуй на здоровье, дружок.

— Вас все равно найдут, достойно проучат в вышлют вон!

— Всегда мечтал об этом – широко улыбнулся Стриж.

— Вы – негодяй, вы не соблюдаете правил. Наблюдаемый не должен показывать, что заметил наблюдателя.

— В твоем учебнике так написано?

Шпик в ответ сморщился, словно собираясь заплакать. Стриж, поразмыслив, подтолкнул его в сторону припаркованного в сторонке медицинского фургончика. Густой слой пыли на стенке показывал, что прицеп стоит здесь давно и наверняка не востребован. Дезет отворил заднюю дверцу, забросил вовнутрь филера, запер дверцу на внешнюю защелку. Потом подобранной ветошью тщательно почистил с одной стороны белый пластик фургона, вынул из кармана синий фломастер и вывел, имитируя официозный шрифт Каленусии:

 

“ЦЕНТРАЛЬНАЯ КЛИНИКА.

ВЫЕЗДНАЯ ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ ПОМОЩЬ”

 

С некоторого отдаления надпись смотрелась неплохо. “Пациент” внутри слабо заворошился и тоскливо взвыл. Стриж с невинным видом отошел в сторону. “Посмотрим, что мне подарил Департамент...”. Он взвесил на ладони идентификатор “глазка”. С виду жетон казался нормальным, пользоваться уникомом для считывания Дезет не решился. “Я не верю в наивное благодушие Департамента” – подумал он. “Этот человечек боится искренне, но он не знает и процента от комбинации”. Стриж прикинул, мог ли поместиться внутри плоского прямоугольника миниатюрный “маячок”, огляделся в раздумье. В мусорном баке кто-то глухо закашлял. Из-за бортика, облитого потеками масла, высунулась согбенная пегая спина, вся в лоснящихся проплешинах. Тощие позвонки торчали орехами. Собака вылезла на дрожащих лапах и принялась с интересом обнюхивать ботинки Дезета.

Стриж задумчиво посмотрел на доходягу, мутные глаза животного слезились.

— А почему бы нет?

Он соорудил из полоски грязной ветоши подобие ошейника, замотал в тряпку жетон.

— Иди сюда, друг человека.

Псина доверчиво протянула Стрижу блохастую лысую голову. Он водворил ошейник на положенное место.

— Жди и никуда не уходи.

Дезет отыскал крошечную закусочную, купил у сонной, накрахмаленной, ошеломленной странным заказом толстушки два десятка сырых сосисок и вернулся к бачкам. Собака терпеливо ждала, не пытаясь сорвать ошейник. Стриж протянул животному еду, подождал, пока не опустеет бумажный пакет, и легонько подтолкнул ботинком старожила помойки.

— Пошел.

Пес крутнулся и разочарованно побрел прочь. Стриж вытер грязные руки об остатки ветоши и, насвистывая, отправился к стоянке каров. Уже уходя, он приметил молодую круглолицую, добродушного вида женщину с двумя чистенькими, кукольными, нарядно разодетыми близнецами. Добропорядочное каленусийское семейство в ужасе таращилось на медицинский фургончик.

Фургончик пьяно раскачивался, пластиковые стенки сотрясались под градом ударов. Приглушенные истерические крики перемежались протяжными стонами ушибленного человека:

— Откройте дверь! Выпустите меня! Я агент Департамента Обзора!

На блестящей белой поверхности свежо сияла четкая синяя надпись:

“ЦЕНТРАЛЬНАЯ КЛИНИКА.

ВЫЕЗДНАЯ ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ ПОМОЩЬ”...

 

Стриж остановил случайное такси, заплатил вперед, потом долго колесил по городу, просматривая купленные на вокзале газеты. Пара заметок заинтересовала его всерьез – вырванный листок отправился в сумку. Ошалевший от дурацкой щедрости клиента таксист не задавал лишних вопросов.

Дезет с интересом посмотрел на собственный, четырехлетней давности судебный портрет. В газете, под смазанной картинкой мрачного, плохо выбритого типа красовалось вымышленное имя со стандартной припиской “разыскивается за мошенничество, кражу со взломом и злоупотребление доверием”. Ошеломленный Дезет мгновенно зауважал Департамент. Его не могут объявить в розыск официально. Но едва ли у иллирианского туриста найдется повод чрезмерно возмущаться задержанием из-за случайного сходства с каленусийским преступником... Он смял газету и бросил ее на самое дно сумки.

Вторая заметка (в желтом как солнышко бульварном листке) оказалась поинтереснее.

 

“Драма ревности в полисе Параду. Убийство ординатора. Романтический побег лауреатки Калассиановской премии...

 

У Стрижа зачастил пульс. Прочитал крикливую, сумбурную статью до конца, аккуратно сложил и убрал газету.

— В аэропорт. Обратно. Быстро.

Терпеливый таксист развернул машину, уверенно прибавил скорости. Через полчаса Стриж поспешно пересек площадь, обошел ажурные кусты, миновал ряды каров и закусочную с крахмальной толстушкой. Фургончик скорой помощи беззащитно белел в отдалении, задняя дверца оказалась распахнутой, пленный шпик исчез.

“Мой приезд стал свершившимся фактом. Они сейчас ищут повсюду – в отелях, в первую очередь. Я должен где-то жить. Никому не придет в голову, что я вернулся на место стычки”. Стриж уверенно распахнул дверь и вольно прошел под гулкие стеклянные своды вокзала.

— Один билет на ближайший рейс до Параду.

Мелко, в барашек завитая кассирша наморщила низкий лобик и вцепилась в сайбер, терзая Систему. Стриж вздохнул. “Еще не хватало мне застрять здесь, на самом виду, до вечера...”

Билет, к счастью, нашелся. Через полчаса Дезет почти взбежал по трапу. Лайнер пронзил тускнеющее осеннее небо. Стриж закрыв глаза, погрузился в невеселые размышления.

Статья в бульварном листке – вымысел на две трети. Тем не менее, Симониан исчезла, скорее всего это истинная правда. Кто-то был убит. Кто? Кем? При каких обстоятельствах? В газете мимоходом сказано – ординатор. Что это – вмешательство Департамента? Логика боролась против иррациональных сомнений. Департамент Обзора в целом не был ни исключительно карающей, ни чрезмерно жестокой организацией. Совершенные ими незаконные убийства собственных граждан, пожалуй, можно было сосчитать по пальцам одной руки. И это за всю новейшую историю Каленусии! Стриж не видел пока особых причин для пополнения этого зловещего списка. Кто еще? Преступный мир? Быть может... Иллирианец тщетно пытался справиться опасениями худшего толка. Не был ли причастен к делу Порт-Иллири? Принцепс?

“Я не псионик. Мое воображение бесполезно. Нужно основываться на фактах. А для этого – добыть их.”

Самолет приземлился в Параду через час. Бархатное тепло курортной осени окутало Дезета. Он шел мимо еще пышных садов рукотворного рая. В кустах парков доверчиво возились прирученные птицы. Кар вез его в ласковый, едва наступивший вечер, мимо россыпи едва зажегшихся огней, мимо газонов со смешными пушистыми шарами поздних цветов, мимо витрин, портиков, нарядной толпы, утонченно-роскошных фонарей и уличных музыкантов.

Стриж вступил на коралловый гравий университетских тропинок, прошел кипарисовой аллеей, дернул витую ручку тяжелой двери.

— Профессор Милорад очень занят...

Некрасивая, с лошадиными зубами и доброй улыбкой секретарша подняла усталое лицо от груды бумаг.

— Я не задержу его надолго.

— Но... Я не могу. Он и вправду занят. Может быть, я спрошу профессора?

Стриж кивнул.

— Скажите профессору – пришел по делу знакомый его брата.

Секретарша исчезла за надежной, какой-то уютно-старомодной дверью. Через минуту она вышла, едва заметно изменившись в лице.

— Вас ждут.

Стриж вошел, окинул взглядом тяжелые полки с книгами, широкий стол, изящную стойку дорогого, “морского” аквариума в углу. Сухой, подтянутый старик с клиновидной бородкой поднялся ему навстречу.

— Вы привезли известия от моего брата? Он решился-таки на мировую? Почему он не позвонил, не прилетел сам?

Стриж медленно опустился в широкое “гостевое” кресло.

— Я не привез известий.

Профессор Милорад (одаренный в студенческой среде прозвищем “Птеродактиль”) резко отшатнулся. Казалось, очки его гневно сверкнули.

— Вы пришли посмеяться надо мной?

— Нет.

— Кто вы?

— Я сказал вам правду. Я знаком с вашим любимым и ненавидимым братом, Кеем Милорадом, комендантом Форт-Харай.

Дезет снова восхитился — старик просчитал ситуацию мгновенно. Он с отвращением оглядел Стрижа.

— Ясно. Вы мне солгали. Вы просто сидели, вы — бывший заключенный. Убирайтесь вон.

Стриж скрестил руки на груди и покачал головой.

— Я не уйду.

— Я вызову охрану.

— Я ни в чем не солгал вам. Вы сами запутались и обманули себя пустыми надеждами. Я сказал вам правду. Я был знаком с вашим братом и пришел по делу, по своему делу. Это дело касается жизни человека.

— Убирайтесь.

Стриж не торопясь открыл сумку, вынул свернутую газету и бросил ее резким жестом прямо на стол перед оторопевшим профессором.

— Вы были знакомы с Джулией Симониан?

— Допустим.

— Прочтите это.

Милорад нехотя потянулся к листку, взял его, поправил льдисто сверкающие очки.

— Зачем мне все это? — он резко отложил газету – да, я знал эту девочку.

— Тогда ответьте мне на пару вопросов.

— Не вижу причин для откровенности. Я уже все сказал полиции.

— Вы сказали, что не знаете ничего.

— Это правда.

— Вся правда?

— Вся.

— Еще раз повторяю – вся?

Птеродактиль напрягся, резко встал, прошелся из угла в угол, рассеяно потер рукой лоб, оставляя на бледной коже болезненные красные пятна.

— Да! Вся!

— Не лгите.

— Кто вы такой, чтобы учить меня правде? Убирайтесь вон. Я охрану позову.

Стриж, не торопясь, встал, убрал газету.

— Что ж, профессор Милорад. Не утруждайтесь. Я сейчас уйду. Не скажу, чтобы приятно было познакомиться. Ваш столь непопулярный в либеральном семействе брат гораздо честнее. Его собаки и решетки по крайней мере не содержат в своей сущности лжи.

На самом пороге Дезет оглянулся.

— Я не знаю, что заставляет вас молчать – мелочный страх или нечто повесомее. Но можете не сомневаться – я и без помощи патологического труса найду тех, кто похитил Джулию Симониан. А вам... Ладно. Желаю процветания не вам – вашей совести.

Он шагнул за порог.

— Постойте!

— Прощайте.

— Да стойте же вы, упрямый идиот!

Стриж остановился.

— Вернитесь, сядьте!

Дезет, помедлив, вернулся.

— Ну и?

Птеродактиль снял кристально чистые очки, обнажив усталые, беззащитные, близорукие, в мелких морщинках глаза.

— Вы зря раскричались на меня, молодой человек. В конце концов, почему я должен верить первому встречному? Кто вы такой, наконец? Вы ведь не из полиции?

— Я друг Джулии Симониан.

— Я стар, я не привык верить на слово.

— У меня нет доказательств.

— Ладно, хорошо. Чего вы хотите?

— Хочу знать, что произошло на самом деле.

Профессор Милорад безнадежно махнул рукой.

— Я не солгал вам – я не знаю. Могу лишь догадываться. Кому нужны догадки старого, пропитанного книжной пылью параноика?

— Они нужны мне.

Птеродактиль безнадежно покачал головой.

— Она исчезла в ночь после приема. Пришла туда с тем самым мальчиком, которого...

— Убили?

— Нет. Он жив — пока. Лежит в клинике. Он единственный, кто мог бы пролить свет, но, поверьте, это безнадежно – мальчик стал растением. Больше никто ничего не знает, не помнит, ни видел, с кем она ушла. Разве что...

Стриж навострил уши.

— ...наверное, я не должен делать того, что сделаю сейчас. Но... Спросите-ка лучше обо всем Хэри Майера.

— Пси-философа?

Птеродактиль молча кивнул.

— За ним что-то конкретное?

— Конкретное? О нет. Так – слухи, сплетни, его повышенный интерес к общементальной проблеме, широкий и сомнительный круг знакомств. Есть вероятность, и ненулевая, что он и вовсе здесь не причем.

— Адрес?

Милорад, поколебавшись, назвал. Дезет встал.

— Прощайте, профессор. Я искренне желаю вам долгих дней и покоя.

— Прощайте, нахальный незнакомец, я желаю вам удачи.

Стриж осторожно затворил дверь, легко вышел под редкие, неяркие, тревожно мерцающие вечерние звезды.

 

***

 

Центральная Клиника Параду светилась в наступающей темноте сотнями окон. Дезет улыбнулся серой, как осторожная маленькая мышка, медсестре.

— Вы родственник? — только и сказала она.

— Старый друг – не моргнув глазом ответил Стриж.

Девушка решительно покачала головой.

— Пациент не в том состоянии...

Стриж умоляюще посмотрел в ее блеклые, чуть покрасневшие в уголках глаза.

— Я ехал издалека, провел в пути двое суток. Этот человек – мой лучший друг. Как знать – вдруг ему станет лучше? Я не прощу себе, если не сделаю для него все... Пожалуйста. Прошу вас.

Он замялся, исчерпав слова. Девушка вздохнула. В ней, пожалуй, было нечто от сострадалистки – слабый ментальный дар?

— Ладно, идите. Только быстро. Я не хочу получить из-за вас нагоняй. Вот, возьмите...

Стриж, нацепив для маскировки куцый халатик, прошел коридорами в просторную тихую палату. Низкая кровать стояла у стены, трубка капельницы как змея оплетала руку лежащего неподвижно человека. Пухлые щеки, бледная кожа лица, начисто выбритая, перевязанная голова.

— О, Разум. Это почти мальчишка.

Юноша не шевелился.

— Диззи, ты меня слышишь?

Стрижу показалось, что веки раненого чуть заметно дрогнули.

— Диззи, я друг Джу. Я прилетел специально, чтобы помочь ей. Мне нужна информация. Ты меня слышишь?

Веки чуть приподнялись и снова опустились. “Да”.

— Ты можешь говорить?

Веки остались неподвижными. “Нет”.

— Ты видел, как похитили Джу в тот самый вечер?

Веки неопределенно затрепетали. “Я неправильно поставил вопрос” – осенило иллирианца. “Он же мог не видеть, но, тем не менее – знать. Откуда? Например, догадался. Она могла сказать ему об опасности.”

— Ты знаешь, кто напал на нее?

На этот раз ответ был однозначным. “Да”.

— Прошу тебя, Диззи, помоги мне. Сейчас я буду назвать имена. Если имя – то самое, дай мне знать.

Стриж называл наугад – имена вымышленные и реальные, в том числе имя профессора Милорада. Веки Диззи оставались сомкнутыми. При имени “Хэри Майер” они заметно приподнялись.

— Значит, Майер.

“Да”.

Стриж посидел еще с минуту, собрался с мыслями. Потом осторожно дотронулся до бессильно лежащей, холодной, почти мертвой руки.

— Спасибо, друг. Чуда не обещаю, но, поверь, я сделаю все, что смогу.

По щеке раненого медленно скатилась длинная прозрачная капля.

Стриж вышел, твердо решив не оборачиваться.

 

***

 

Ночь оказалась теплой, он провел ее остаток на морском берегу — появляться в отеле было рискованно.

Пахло гниющими водорослями. Стриж сидел на обросшем длинной зеленью валуне, швырял плоские камешки в сонное, темно-зеленое море. Потом спал в кем-то забытом на пляже шезлонге. Тусклое утро бросило на морскую гладь отблеск перламутровой чешуи.

Дезет встал, поднял сумку и слегка влажную куртку, стряхнул прилипшие песчинки и зашагал вдоль берега – туда, где нежно белели башенки хорошо охраняемых фешенебельных вилл. Набежавшие волны лизали берег, расплываясь тонкой кружевной пленкой пены.

Утром спят сторожевые псы и редеют патрули безопасности, утро помогло иллирианцу найти дорогу, он ловко перемахнул через пару ажурных заборчиков, на ходу отметив обильно замаскированные декором, бессильные против него датчики дорогих, усовершенствованных пси-сторожей.

— Вы меня не ждали? Отлично. А вот и я!..

 

Глава XX. Абрис проблемы

 

7006 год, Каленусийская Конфедерация

 

Фантом отодвинул прочь пульт Системы, встал, прошелся, стряхивая напряжение.

— Итак, Стриж обошел нас на первом же повороте.

— Пока.

— Я кое-что взвесил за эти дни. Вы знаете, Аналитик, наша Система порочна изначально. Конфедерация сплошь оплетена сетью технического пси-наблюдения. Десять процентов граждан – сенсы, каждый из них ежечасно колеблется между желанием применить свои возможности и страхом сократить собственную жизнь. Это несчастные люди... остальные девять десятых населения им смертельно завидуют. Сенс-врач – редкое явление, сенс – преступник – самое рядовое. Но и это не самое страшное. Мы разучились думать. Мы привыкли полагаться на то, что человек давно перестал быть вещью в себе. Души наши давно уже не потемки – Система считывает пусть не мысли, нечто более интимное – эмоции, настроения, побуждения – тонкие идеи! В итоге мы захлебываемся в море умственных фекалий. Старые методы сыска давно отброшены — зачем просчитывать мотивы людей, если их можно прочитать?

— Но...

— Оставьте. Вы сами знаете, что это – правда. Мы не пытаемся разбираться в побуждениях, мы считаем, что человек прозрачен изначально. И вот – представьте – мы сталкиваемся с единственным в своем роде совершенно непрозрачным экземпляром. Его нельзя прочитать, его нельзя заморочить, его можно только понять, а этого мы давно уже не умеем.

— Нельзя понять – можно нейтрализовать.

— Как нашли “маячок”?

— Обычным образом, шеф, по пеленгу. Это оказалась бродячее животное. Собака укусила двух людей из группы Зенита. Я отправил их в госпиталь – несчастная тварь наверняка носитель сонмища любопытных вирусов.

Фантом устало опустился в кресло.

— Ладно. Двое покусанных, один агент, выставленный на посмешище в аэропорту, Стрижа и след простыл...

— Я запросил Систему.

— Я тоже.

— Мой запрос, шеф, в отличие от вашего, существенно использовал мою интуицию. Я люблю комбинировать возможности личного пси с техническими достижениями...

— Я отлично знаю, как вы скромны.

— Спасибо, шеф. Так вот... До сих пор мы метали сеть наугад, пора максимально сузить поиски.

— Резонно. И как вы предлагаете это сделать?

— Цель... Цель приезда, пожалуй, слегка просматривается. Этакий контур, некая область возможностей.

— Какая?

— Судите сами. Последние четыре года на территории Каленусии он контактировал с очень ограниченным кругом людей. Комендант Милорад отпадает – этот на месте, в Форт-Харай. Наш славный Септимус, скорее всего, безнадежно мертв. Иеремия Фалиан враг Дезета по определению и тоже на месте – сектант у себя в деревне. Остается Джулия Симониан, врач экспедиции. Я запросил данные – она едва ли не накануне его приезда пропала без вести.

— Вы думаете?..

— Да. Иллирианец причастен к ее исчезновению. Его приезд спланирован, скорее всего, заранее — это игры Оттона. Мое твердое мнение – стоит поискать в Параду. Сенс, побывавший в Аномалии – ценность. Хотя бы просто как объект исследования. Если Симониан жива, вывезти ее так быстро иллирианцы не успеют. У нас есть все шансы успеть вмешаться и получить ответ.

— Звучит убедительно. Даже если вы ошибаетесь, гипотеза выглядит многообещающей. Я отдам приказ скорректировать поиск.

— И еще...

— Да?

— Похищение иллирианскими агентами наших граждан – это не то, что неправильный переход улицы. Мы теперь получаем формальный повод для любых – любых! — жестких мер. Вы довольны, шеф?

— Пожалуй...

— Довольны?

— Да! Разум! Я доволен, доволен! Я очень доволен определенностью.

— Тогда – действуем...

 

***

 

Джу в сотый раз осмотрела пустые, без окон, стены, гладкий, стерильно-белый потолок — тусклый свет плафона ложился на пластик мертвенно-зеленоватыми пятнами. В висках монотонно звенело, потолок внезапно пошел в сторону, ускользая из поля зрения. Они закрыла глаза, пытаясь остановить вращение реальности, но рыхлая темнота продолжала кружиться, клубы черноты свивались в нити, нити наматывались на невидимую ось. Белочка открыла глаза, проглотила комок в горле и, борясь с тошнотой, встала с пластикового матраса. Комната качнулась туда-сюда, как палуба корабля и обрела неподвижность.

— Эй! Откройте!

Шаги за дверью сменились лязгом ключа, в приоткрывшейся щели нарисовалась бледная, небритая физиономия охранника.

— Меня тошнит. Принесите воды. Позовите Эшли.

Физиономия скрылась. Джу опустилась на пол, натянув на острые колени подол платья. Комната опять коварно качнулась.

Идеально аккуратный, и холодно-спокойный Эшли вошел с подносом в руке.

— Доброе утро, свободная гражданка.

— Издеваетесь?

— Нисколько. Каждый человек свободен от рождения, все мы равны... за исключением тех, кто узурпирует сверхвозможности.

Белочка села на матрас, поставила поднос рядом, взяла чашку кофе, ее собеседник остался стоять, прислонившись к стене. Джу прикинула, не успеет ли проскочить мимо него за дверь – получалось, что никак не успеет.

— За что вы ненавидите псиоников?

— А вы знаете, что такое мутация?

Джу фыркнула.

— Я врач.

Эшли насмешливо улыбнулся.

— Ложь номер один – вы не врач, во всяком случае – не полноправный.

— Мутация – гораздо более естественное и обыденное явление, чем считают чтецы всякой белиберды в тонких обложках.

— Не в том случае, когда мутант перестает быть человеком.

Белочка допила кофе и прикинула, не запустить ли подносом в голову Эшли, а потом все равно рвануть за дверь. Что-то подсказывало ей, что инсургент готов к такому обороту, пожалуй, рисковать не стоило.

— Сенсы – такие же люди, как и все.

— Сенсы – вообще не люди. Их способность делает их исключением в мире людей, причем – опасным для других. Их способности не просто противоречат этике – они толкают технический прогресс по антигуманному пути. Пси-слежение, пси-турникеты, пси-проверки, “ментальники”, считывание эмоций агрессии, негласные проверки на лояльность. До технического воспроизведения полноценной пси-наводки остался один шаг.

Белочка тряхнула спутанными волосами.

— Этот шаг не будет сделан никогда. Это невозможно – фундаментальное исключение Калассиана.

— Ложь номер два. Это возможно. Как только он будет сделан, человечество утратит свободу навсегда. А теперь взвесьте, свободная гражданка, на весах своей совести, что важнее – общая свобода или ваша?

— Чего вы хотите от меня?

— От вас лично – никаких действий. Простите, вы нужны нам только как исходный материал для исследований. Обществу нужен своеобразный антидот – средство навсегда блокировать пси-аномальные способности сенса... Власть, которая не видит и не желает видеть непосредственной опасности, заслуживает быть низложенной...

Разглагольствующий Эшли неуловимо походил на повзрослевшего, ожесточившегося Авеля. Белочка изо всех сил старалась не показывать страха. Заговорщик совсем не выглядел злым, несомненно, был чрезвычайно честен, дело обстояло самым скверным для Джу образом – у него была своя Большая Идея. “Они убьют меня” – поняла Белочка. “Даже хуже – они меня постепенно замучат насмерть, как лабораторную мышь. Ну, разве что, потом принесут извинения моим останкам”.

— Зачем мне ставят уколы?

— Чтобы подавить ваши способности. Нам не нужны пси-наводки.

— А потом?

Эшли мягко, словно большая, очень чистая кошка подошел к ней вплотную, забрал поднос и повернулся к выходу.

— А что потом?..

— Ничего.

Джу подождала, пока чистый душой инсургент уйдет, с трудом подавила подступившую истерику и огляделась еще раз. Сознательные борцы за ментальную свободу человечества пси-детекторов в помещении не держали. Она подвинулась поближе к левой стене, перегородка выглядела обнадеживающе – что-то вроде белой синтетической фанеры. Белочка попыталась поковырять ее прочной стальной (последний писк моды) заколкой для волос, за тонкой белой поверхностью обнаружился толстый слой мягкого звукоизолирующего материала. Джу поддела и оторвала большой клок, сгребла пушистую труху и на всякий случай засунула ее под матрас. В стене образовалась почти аккуратная дырочка. Джу с надеждой приникла к отверстию зрачком.

 

...Комната по соседству оказалась очень интересной. Стены, обитые красноватым покрытием, там и сям усеивали зеркала. Дыра не позволяла рассмотреть обстановку как следует, в поле зрения Джу попала часть высокой, узкой кушетки. Кушетка напоминала приземистого гимнастического коня, по бокам даже болтались настоящие стремена. Безмерное удивление Белочки длилось несколько секунд – как раз до той поры, пока она не поняла, что соседнее помещение, очевидно, имеет другой вход и не имеет никакого отношения к друзьям Эшли.

— Ой, Мировая Шиза!

В красной комнате обнаружились обитатели – две пары голых ног прошагали по направлению к кушетке и...

Белочка отскочила от дыры, густо покраснев, и зажала рот ладонью, даваясь нервным смехом. Спасением там явно не светило. За расковырянной стеной ритмично охали, лихо скрипела кушетка и стремена...

Дверь распахнулась без предупреждения. Джу сжалась, взглянув на окаменевшее от ярости лицо Эшли.

— Она расковыряла стену.

Спутник инсургента сухо кивнул.

— Здесь негодные перегородки.

Пришелец выглядел странно. Две глубокие борозды прочертили лоб не вдоль, не попрек, а наискось — словно глубокий бескровный порез. Узкие губы под аккуратными выцветшими усиками тоже кривились. Джу не могла опознать в вошедшем того, кого никогда не видела – Доктора, наблюдателя, что в свое время насмерть напугал Мюфа Фалиана.

— Вот пациентка.

Доктор кивнул. Прозрачные, белесые глаза, глядели холодно, словно окна в пустую, до блеска вымытую кафельную комнату, в которой, однако, только что творили нехорошее.

— Любопытный экземпляр. Я специально летел из Порт-Калинуса.

— Вас не хватятся в Пирамиде? Вы не под подозрением?

— Я, вроде бы, здесь на отдыхе. Лучше начать прямо сейчас. Знаете, Эшли – мною движут не ваши бредовые общественные идеи, а чисто научное любопытство. Оно не терпит.

Двое охранников крепко ухватили Белочку за локти.

— Нет!

— Заткните ей рот.

Джу безуспешно пыталась нащупать и ударить наводкой разум этих людей – мешала доза наркотика. Серая стена тумана, серые нити, вязкая тошнота. Ее вытолкали за дверь, проволокли в соседнюю комнату. Эшли и Док вышли следом.

— Закрепите девушку понадежнее. Мне не нужны лишние осложнения.

Безысходно лязгнул металл.

Белочка сухими глазами смотрела на белые стены, белые салфетки, зеленоватый свет лампы.

— Нет...

...Хирургические инструменты у Доктора оказались новейшими, матовыми. Такие не блестят – чтобы не пугать пациентов.

 

Глава XXI. Хэри.

 

7006 год, Каленусийская Конфедерация, Полис Параду.

 

Коротко взлаял серый терьер. Хэри Майер, молодой, преуспевающий доктор пси-философии, нехотя поднял голову, потянул шнурок жалюзи. Собака с деловитой яростью всеми четырьмя лапами разрывала чудо садового дизайна – вечноцветущий пышный газон. Хэри нахмурился, прикидывая масштабы разрушения — “ищет кротов”. Он встал с широкой упругой кровати у окна, обогнул столик с опустевшей на две трети бутылкой дорогого коньяка, накинул халат и босиком прошлепал к раздвижной двери. Изразцовые ступени сбегали к пронзительно-голубой кромке бассейна. Майер сбросил халат и нагишом нырнул в слегка прогретую, очищенную морскую воду. Купание прогнало хандру, Майер вытерся, прошлепал обратно, одел белые брюки и тонкий белый джемпер, поискал зачитанную с вечера книгу – не нашел, и с удивлением отметил, что испытывает чувство неопределенного дискомфорта. То ли задувал в щели почти неощутимый сквознячок с моря, то ли сок в стакане оказался слегка разбавленным. Хэри с отвращением выплюнул кисло-сладкую жидкость и поискал взглядом коньяк.

Странно – бутылка исчезла. Профессор Майер протер глаза – она не появилась.

— Наваждение. Пси-феномен.

Хэри пожал плечами и нехотя побрел к лестнице на второй этаж, намереваясь разом посетить бар и солярий...

— Эй!

Профессор резко обернулся.

— Кто вы такой? Что вы здесь делаете?

Незнакомец, появившийся как из-под земли, уютно устроился в кресле самого профессора. Майер насторожился было, но отогнал пустые страхи. Утренний гость явно не относился к людям Эшли. Кроме того, он был пониже и полегче рослого, крупного Хэри, выглядел беззаботно и, пожалуй, даже доброжелательно. Майер на всякий случай прикинул, где оставил пистолет. Получалось, что совсем под рукой – во втором ящичке инкрустированного комода.

Незнакомец открыто, ясно улыбнулся. Маленький, шрамик на рассеченной некогда губе натянулся и побелел.

— Шел, смотрю – открыто, думаю – а почему бы не зайти? Как я погляжу, вы любите коньяк? Пагубная привычка.

Хэри вздохнув, расслабился.

— Вообще-то вы зашли в частное владение. Это мой дом. Теперь я разрываюсь между законным желанием выставить вас и скукой, проистекающей от отсутствия собутыльника. Вам налить?

— Попозже.

— Вы не сенс, случаем?

— Ни в коей мере.

— Прекрасно! Я тоже не сенс. Ненавижу это сволочь.

— Чем вам помешали эти несчастные, сжигаемые своим талантом люди?

— Ах, это долгая история, дружище... Кстати, как мне вас называть?

— Меня зовут Алекс.

— Я – Хэри. Ваше имя вам не подходит. Наверное, вас все называют по прозвищу.

Пришелец кивнул.

— Возможно.

— Итак, Алекс, давайте выпьем. Постойте... У меня только один стакан. Надо взять второй...

Хэри расслабленной походкой подошел к инкрустированному комоду, дернул верхний (пустой) ящичек.

— Чума! Это не здесь.

Он внутренне напрягшись, потянулся ко второму ящичку, в котором оставил пистолет, делано небрежно потянул крошечную витую ручку.

— Стоять!

Ствол холодно и грубо уперся Майеру куда-то чуть пониже тщательно подстриженного, гордого затылка.

— В чем дело?! Что за шутки?

— Не дергайтесь. Я уже позаботился изъять вашу игрушку.

Майер застыл на месте, просчитывая варианты. Это не ограбление. Парень не похож на маньяка. Не из Департамента, не из полиции. Кто-то из боевиков Эшли? “Он не станет стрелять. Он совсем не хочет меня убивать, ему просто нужно что-то узнать”. Приободрившийся Хэри развернулся, пытаясь ухватить и выкрутить вооруженную руку. На секунду профессору показалось, что удача улыбнулась ему – незнакомец, вроде бы, даже выпустил пистолет. В следующее мгновенье неуловимый удар в бедро отправил Майера на пол.

— Ой, Разум! Больно.

— А вы как думали?

— Что вы делаете?!

— Надеваю на вас наручники. Вчера купил в хозяйственном магазине. Симпатичная модель, правда?

— Мне не видно за спиной.

— И не надо... Вставай, пошли.

Хэри охнул, поднимаясь.

— И куда теперь?

— Купаться.

— Но я сегодня уже...

Тот, который назвался Алексом, грубо ухватил Майера за скованные руки, развернул от выхода на ступени бассейна – по направлению к ванной.

— Пошел.

Хэри затравленно озирался, с тоской разглядывая знакомые стены, пухлые, мирные книги, недопитую бутыль коньяка, резной комодик, коллекцию трубок, уют и милый сердцу беспорядок.

— Разум милосердный! Что же будет теперь?

— Сейчас узнаешь.

— Не прикасайтесь ко мне! Я кричать буду.

Гость вместо ответа шлепнул по клавише на стене. Дом огласился бешеным ритмом аккордов и визгливыми воплями модной в сезоне певички. Алекс скривился, словно это он, а не Хэри, попробовал сок, разбавленный водой из бассейна.

— По-моему, ей не хватает аккомпанемента. Кричите.

Профессор ощутил острый приступ паники – дом стоял на отшибе, на спасение надеяться не приходилось – море, сады, целебный для разума покой и, увы, почти полное безлюдье.

— Помогите!

— Нет драмы в голосе... Давай еще разок.

— Караул!!! Спасите!!!

— Отменно. Что, никто не идет? Надо же... Никто не хочет помочь гениальному ученому и редкостному гуманисту. Тогда пошли купаться.

Под бичом страха Хэри стремительно развернулся и попытался наброситься на мучителя, после чего снова немедленно, самым позорным образом оказался на полу. На этот раз Алекс не стал ждать, пока хозяин поднимется, он просто протащил его по мраморному полу, ухватив за воротник, кое-как поднял на ноги и зашвырнул в пустую ванну так, что несчастный философ оказался там лежащим вниз головой. Алекс второй парой наручником прикрепил лодыжки Майера к крюку для полотенец и потянул рычажок крана. Струйка воды звонко разбилась о дно нежно-розовой ванны.

— Вы меня так утопите!

— Утоплю, не сомневайся. Для того, чтобы ванна наполнилась, понадобится четверть часа. Впрочем, ты захлебнешься быстрее. Если не освежишь память и не расскажешь мне, как ты сдал Джулию Симониан.

Майер закусил губу, лихорадочно взвешивая реальность угрозы.

— Я ничего не знаю. Вы ошибаетесь! Я не виноват! Вы убиваете невинного!

Пришелец, присев на край ванной, на этот раз вежливо, как-то даже грустно покачал головой.

— Теперь интересные времена. Теперь это возражение могло бы произвести на меня впечатление. Да. Могло. Если бы я не побывал до этого в Центральной Клинике. Не отпирайтесь, Майер. Вас опознал ее референт... Так будете говорить?

— Нет.

— Ну и умирайте. Я подожду. Индивид, который промышляет похищением и вивисекцией людей только потому, что они имели несчастье родиться псиониками с даром сострадания к ближнему, вполне заслуживает адекватной экзекуции.

Хэри Майер замотал головой в отчаянии.

— Что?

— Вода холодная.

— Меня не волнует ваш комфорт. По законам жанра я должен был бы поливать вашу грешную макушку кипятком. Не хочу – пытки, в сущности не моя стихия. Вот, даю вам пять минут – или мы договариваемся, или вы отправляетесь в Великую Пустоту. Во втором случае я как-нибудь обойдусь без вас.

Хэри забился – вода залила ему уши, подбиралась к носу.

— Разум милосердный!

— О милосердии надо было думать раньше – когда отаптывали свои грязные делишки.

Если я заговорю, меня пристрелят.

— А если не заговорите – я вас утоплю. Что выбираете?

— Отпустите меня немедленно!

Гость встал с края ванной.

— Мне надоели ваши ломанья. Так вы согласны? Да или нет?

— Да, Разумом вы проклятый садист! Тону! Выключайте воду! Да!!!

Алекс пожал плечами:

— Я не садист. Я чернорабочий справедливости... Эй, не пускайте пузыри, Хэри, сейчас все выключу.

 

Стриж (а это был он) перекрыл кран, отковырнул пробку. Вода с шумом устремилась в отверстие, ванна мигом опустела.

— Надеюсь, вы не передумаете, Майер. Не хотелось бы начинать водную процедуру сначала.

— Сначала отцепите меня, потом все скажу.

— Потом отцеплю, сначала скажите. Ну и?

Майер вздохнул:

— Разум и Звезды! Призываю вас в свидетели — я не виноват! Это он во всем виноват. Он меня жестоко принуждает!.. Я держался, как герой... В общем, слушайте, это произошло так...

Дезет внимательно выслушал сбивчивый рассказ пси-философа.

— Ваши друзья, Майер – это нечто. Процветающий болтун, оказывается, любит общество сумрачных инсургентов.

— Я попал к ним случайно – это складывалось почти как шутка. Когда я понял, в чем там дело, было уже поздно – мне отрезали путь назад. Звездами клянусь – я не трогал мальчишку. Я не хотел ничего плохого, я просто струсил и поддался на уговоры Эшли. Вы ведь не убьете меня, Алекс?

— Где они теперь?

— Адрес в моей записной книжке, она осталась на столе.

Стриж не поленился сходить за книжкой, пролистал ее, обнаружил искомое. Насквозь промокший Хэри Майер неловко ворочался на дне ванны.

— Отцепите меня, Алекс.

Стриж поднял пистолет.

— Мне очень жаль.

На него в упор смотрели потемневшие глаза Хэри в пол-лица.

— Нет! Алекс, пощадите!

Стриж молчал. В стерильной кафельной комнате почему-то запахло горькой полынью. Где-то трещала несуществующая цикада. “Мне некуда девать тебя, парень” – подумал Стриж. “И я не могу тебя отпустить. Иначе завтра же мне на хвост сядет вся полиция Каленусии вкупе с Департаментом...”. Он чуть прижал курок.

— Алекс, вы обещали!!!

“А если я сейчас застрелю его – чем я буду лучше Хиллориана?..”

— Алекс...

— Ладно — Стриж убрал пистолет и освободил лодыжки пси-философа. – Вылезайте, сушитесь, потом возьмите свой драгоценный коньяк. Только не напивайтесь в стельку – придется поехать со мной.

— Куда?

— Туда.

— О, Небо! Они же меня убьют. По их меркам я предатель.

— У тебя нет выбора, Хэри Майер. Вперед.

— Руки отомкните.

— Успеется.

В первую очередь Стриж отключил визгливую музыку, отыскал кухню, наскоро зажарил и поспешно съел яичницу. “Я становлюсь гуманистом, то-то посмеялась бы леди Наан...” Освобожденный от наручников Грубиян Хэри брезгливо стащил с себя мокрый джемпер.

— Я переоденусь. Какой вы все-таки ублюдок, Алекс.

— От ублюдка и слышу. Сами нагадили в деле Симониан – сами будете исправлять. Поэтому пить можете не больше наперстка. У меня нет желания возиться с алкоголиком. Не будет от вас пользы – убью.

— Будет польза, не занудствуйте. Ладно, я признаю, что поступил с этой сенс-девицей как подлец. Но вы нагнали на меня такого страху, что по определению можете считать себя удовлетворенным. У меня до сих пор колени дрожат.

— Ваша машина на ходу?

— Конечно. Там, в гараже, за домом.

— Возьмите ключи. Сядете за руль.

— Вы мне настолько доверяете?

— А куда вы денетесь?

Солнце медленно ползло к полудню. Они вместе вышли во двор. Хэри Майер распахнул дверцу низкого, леопардовой масти, приметного кара. Стриж поморщился.

— А поскромнее что-нибудь есть?

— Нету.

— Ладно, сойдет.

— Кто вы все-таки такой?

— Излишние знания, профессор, вредны философам. Они затмевают идеальную чистоту пустых абстракций. Считайте, что я бескорыстный друг Джулии Симониан.

Кар, заложив вираж, выехал на трассу. Позади колыхалось ленивое полуденное море... Великое дело – spes!

 

Глава XXII. Любительская акция на двоих.

 

7006 год, Каленусийская Конфедерация, Полис Параду.

 

Леопардовый кар легко мчался по шоссе, стремительно покидая пригород. Рукотворный рай Параду издали казался садом, прикрытым легкой муаровой дымкой.

— Вы куда рулите?

— Не будьте таким подозрительным, Алекс. Я по кольцевой, искомый район – тот еще подарок. Трущобы, впрочем, живописные. Сейчас доедем, увидите сами.

— Чего они все-таки хотят, ваши друзья?

Майер прищурился, словно от головной боли.

— Они мне не друзья. Эшли – человек идеи, его пунктик – уничтожение псиоников как явления. Человек высшего круга и революционер в одном лице, холодный, как рыба, практичный, как универсальный нож.

— Какая холера занесла его в трущобы?

— Ну не в своем особняке же он будет держать эту Симониан... Его отец – местный магнат, дядя – сенатор, сам Эшли в семействе слывет за маньяка.

Стриж нехотя кивнул.

— Кто его друзья?

— Как говорили древние — всякой твари по паре. Опустившиеся интеллектуалы пополам с нахватавшимися верхов недоучками... У них наверняка найдутся неплохие пси-медики, которые...

Стриж смерил Майера взглядом.

— Молите судьбу, Хэри, чтобы мы не опоздали. Если дело зашло слишком далеко, я вам попозже все кости переломаю...

Сомнительные кварталы Параду разительно отличались от трущоб Порт-Иллири. Настоящая бедность почти не чувствовалась – скорее, налицо было полное отсутствие даже следов престижа. Ветер катал по асфальту пустые бумажные стаканчики, сметал мелкий мусор и окурки, яркие и почти новые стены домов украшали надписи игривого толка. Над сумбуром человеческого муравейника

широко раскинулась роскошные, лишь чуть тронутые осенью кроны южных деревьев.

— Мне кажется, лучше остановиться здесь. До них всего квартал. Видите, там вдали розовую крышу?

— Да.

— Ну вот. Я сделал свое дело. Теперь вы, Алекс, меня отпускаете, мы мирно расходимся и я великодушно обещаю не вспоминать купание и причиненные мне обиды. Мы квиты...

— Куда?!

Стриж успел поймать приготовившегося улизнуть Майера за отвороты элегантной куртки.

— Пустите.

— Ты мне нужен там.

Хэри рванулся, почти потеряв самообладание.

— Я не пойду туда!

— Тихо. Я не жду от вас ничего сверхъестественного. Сейчас вы постучите к ним в двери, надеюсь, они вас пустят. Зайдете туда под предлогом – любым, сами выдумаете. Оставите там незаметно вот этот шарик. Потом – быстро наружу. В том момент, когда шарик остынет, вам лучше быть у машины. Ждите меня за рулем. Остальное я беру на себя.

На пси-философа было жалко смотреть.

— Алекс, поймите, я не могу...

— Почему?

— Я боюсь.

— Вы дурак, Майер. Сколько там может быть человек?

— Человек десять. Может быть, полтора десятка.

Пси-детекторы есть?

— Ни в коем случае. Эшли против таких приемов по идейным соображениям.

— Отлично. Вас там не “прочитают”. Вам не придется с ними разбираться. Я все беру на себя. – отчеканил Стриж.

— Я не хочу участвовать в терроре, путь даже против скотины Эшли.

— Вы уже участвовали в похищении. Кстати, это не террор. В шарике ничего, кроме сухого галлюциногена.

— О, Разум! Ладно... Меня все используют. Наверное, я родился под несчастной звездой, раз встретил вас.

Они прошли оставшийся квартал пешком.

— Которая дверь?

— Не эта! Оставьте ее в покое, вы, эротоман. Левая дверь – в бордель для любителей экзотики. Правая – к заговорщикам.

— За улицей они не следят?

— Нет, я же сказал – никаких детекторов. Да и обитатели там не пугливые. Или не пуганные.

Стриж отошел в сторону, укрывшись за углом. Хэри решительно забарабанил в исписанную ругательствами дверь.

— Кто там?

— Майер. Мне нужно поговорить с Эшли.

Бледный небритый охранник приоткрыл створку.

— Заходи.

Пси-философ проскользнул внутрь. Охранник чуть повозился, запирая дверь.

— Эшли у себя. Стой спокойно, я должен тебя обыскать. Ну-ка, выверни карманы.

Хэри Майер похолодел – шарик, полученный от Стрижа, чуть выпирал сквозь ткань куртки.

— С чего это такое недоверие?

— Надо.

— Так не поступают с друзьями.

— Пожалуешься Эшли сам, я только выполняю инструкции.

Майер задержал дыхание – сердце гулко билось о ребра, пси-философ мучительно балансировал на грани паники. Рассказать обо всем, немедленно сознаться, выдав боевикам Алекса? Но пощадит ли его самого безжалостно-расчетливый Эшли? Охранник похлопал гостя по бокам.

— Что у тебя во внутреннем кармане?

По спине Майера побежала проворная струйка холодного пота. Охранник запустил лапу за отворот его куртки, Хэри обреченно зажмурился — “будь что будет”.

— Ну-ка, ну-ка. Надо же...

Профессор сжался от ужаса, в горле застрял комок — сейчас он при всем желании не смог бы выдавить ни единого слова признания. Секунды тянулись бесконечно. “О, Разум!” – немо взмолился несчастный пси-философ. “Если я выберусь, то на этот раз точно исправлюсь, а если уж смерть, то, пожалуйста, полегче”. Охранник коротко хрюкнул, кажется, напряжение опасности чуть ослабело. Майер осторожно приоткрыл один глаз. Небритый, грязно осклабясь, разглядывал извлеченный на свет шарик.

— Ух ты, заходишь поразвлечься к экзотикам, по соседству? От них принес крутой причиндал? У меня раньше точно такой же был.

— В самом деле?

— А то! Проходи. Эшли будет рад тебя видеть.

Взвыли незримые фанфары победы.

И Хэри Майер свободно зашагал вдоль по пыльному коридору, потом вверх по лестнице, ликуя в душе.

 

***

 

Стриж посмотрел на часы и прижался спиной к нагретому камню обшарпанной стены. Квартал не казался особо многолюдным, прохожие проходили мимо, двое-трое равнодушно оглянулись, мазнув рассеянным взглядом по неподвижной фигуре, по-видимому, принимая Дезета за угрузившегося пси-наводками туриста. Один из прохожих остановился, иллирианец понял, что это сенс – скорее всего, ментальные щупальца незнакомца сейчас настойчиво касались разума Дезета, раз за разом пытаясь справиться с нуль-барьером. Стриж не почувствовал ничего. Озадаченный прохожий резко повернулся и почти побежал прочь.

Шли минуты – внешне расслабленный Дезет настороженно ждал. Ожидание затягивалось, тревога становилась почти вещественной, словно узкое пространство улицы заполнило вязкое марево. Прошел, шаркая ногами, тусклоглазый истощенный старик. Потом прошмыгнули, виляя загорелыми бедрышками, две ярко раскрашенные девчушки в коротких туниках. Майер так и не появлялся.

“Жаль, я не сенс” – подумал Стриж. “Я впервые жалею об этом. Будь я сенсом, я смог бы нащупать ауру Майера, понять его настроение, проверить, в доме ли Джу. Хорошая боевая пси-наводка тоже бы не помешала. Это могло стоить мне всего пару недель жизни – такой пустяк”.

— Эй, парень!

Дезет оглянулся. На выщербленной бесчисленными подошвами ступеньке притона стояла девушка – крепкая, толстоногая, большеглазая, в пестрой, до колен, пышной юбке. Проститутка скрестила на груди полные, до самых литых плеч обнаженные руки в легком золотом пушке. Основание левой груди украшала забавная татуировка в виде витой ракушки.

— Зайдешь, парень?

— Прости, подруга, денег нет.

Шлюха грустно качнула пышно завитой кудлатой головой, почесала челку фиолетовым ногтем мизинца. На макушке в жестких, круто завитых волосах смешались зеленые, русые и лиловые пряди.

— Врешь конечно, ну да ладно. Здесь, по соседству, целая банда таких же мужиков живет, чумовые извращенцы, только смотрят и больше ничего. В стене дыру провертели – кулак просунуть можно.

Стриж, не возражая, следил за дверью. Майер не появлялся. “Это конец” – подумал иллирианец. “Он испугался или разоблачен. Я один, мне не справиться с ними, все оказалось бесполезно. Я мог бы заявить об этом деле каленусийским властям, но я не уверен, что здесь не замешан Департамент. Если я приду к этим подобиям Хиллориана, меня арестуют и выведут из игры...”

В этот момент дверь соседнего подъезда дрогнула. В нее резко, зло ударили, но не снаружи – изнутри.

 

***

 

— Итак, Майер, вас мучают тонкие сомнения? Налить вам еще? Коньяк? Экстазиак?

— Спасибо. Коньяк. Лед и лимонный сок есть?

— Вот холодильник. Берите сами лед и что понравится.

Хэри отпил из стакана. Совершенно трезвый Эшли чуть ослабил галстук.

— Чего вы боитесь?

— Ну... мне неловко. Вы уверены, что нами в конце концов не займется полиция?

— Абсолютно уверен – оставьте этот бред. Я советую вам отдохнуть – поезжайте в горы или займитесь делом. Мне надоел ваш унылый вид мокрой курицы. Благодарность революции имеет конечные размеры.

— Я понимаю.

Хэри Майер помялся, потихоньку прикидывая, куда бы подбросить шарик. Эшли, казалось, не спускал глаз с беспокойных рук гостя.

— Как ваши дела с этой Симониан?

— Дела идут.

Философ осторожно сунул руку в карман, нащупал подарок Стрижа, извлек его и зажал в кулаке. Эшли, чуть сдвинув прямые стрельчатые брови, смерил Майера строгим холодным взглядом, профессору показалось на секунду, что его собственное тело – пустая, прозрачная, отлитая из стекла бутылка.

— Вы знаете, меня мучает мысль, что...

На чистом, умном, аристократическом лице Эшли не отражался гнев, углядеть там сочувствие тоже не получалось – разве что мимолетное облачко легкой досады.

— Интересы одного человека, Хэри. Одного. Они не значат ничего перед общей проблемой. Убеждения в таких случаях не действуют, мы просто должны заставить считаться с фактами. Сенсы – выродки, вы это знаете не хуже меня. Вам приходилось быть свидетелем “качественной”, боевой пси-наводки?

— Нет.

— Я боевым офицером прошел Межгражданский Конфликт сам видел это – видел, ощущал, был в центре событий. Жалеть женщину – легко, одобряется нами, каленусийцами и даже отчасти приятно. Но видели ли вы, как пораженный наводкой солдат рвет себя – уши, губы, царапает веки, вонзает ногти в собственные глаза? Такой человек не замечает ни боли, ни крови на лице – ему кажется, что он сдирает с кожи паразитов. Вы молчите, Хэри... Эта Симониан относительно безобидна, она достаточно опытна, она уже оставила за спиной двадцатилетие. Лучшие боевые сенсы, нерассуждающие, яркие, опасные как ядовитые рептилии, получаются из совсем юных, чистых девушек, для них психическое извращение – игра, они еще не верят ни в собственную смерть, ни в чужую, они не научились экономить прожитые дни...

Майер поежился.

— Ладно, оставим эту тему. Считайте, что вы меня убедили. Я только боюсь, что нас достанут ее друзья...

Он незаметно разжал кулак, шарик скользнул вниз и откатился под стол, мирно пристроившись возле мебельной ножки.

— Я ухожу. Дела, прощайте, Эшли.

Философ неловко встал, спиной ощущая спокойный взгляд инсургента. Уже подходя к двери, он понял собственную нелепую оговорку, это понимание насквозь пронзило Майера ледяным жалом, сковало холодом страха, лишило возможности бежать, растоптало остатки стойкости в его душе.

До визита Алекса он, Хэри, не знал и не мог знать, что у Джулии Симониан остались живые друзья...

— Стойте, Майер.

Пси-философ покорно остановился, он стоял ни жив, ни мертв, понимая, что надежды нет и жалкое, перекошенное, смятое ужасом лицо беспощадно его выдает.

— Поднимите то, что потеряли.

— Что?

— Вы только что подбросили химическую пси-мину. Пока не остыла, поднимите ее и сожмите в руке.

Бледный до полотняной желтизны Майер безвольно нагнулся и подобрал шарик. Эшли удовлетворенно кивнул.

— Отлично. Ну и что мне с вами теперь делать? Вы отважны только в научных дебатах, швыряя мятой бумагой в престарелых академиков, во всех остальных случаях вы малодушный трус, которого ломает первый встречный.

Пси-философ опустил голову.

— Я не мог по-другому... Разум и Звезды! Чего вы от меня хотите, Эшли?! Информации? — пожалуйста! Спрашивайте, я все скажу, а потом отпустите меня! Вы взялись не за того человека, я вам не подхожу — меня всю жизнь тошнит от вида убиенных.

Эшли прищурился, рассматривая крупного, лощеного профессора с холодной гадливостью.

— Вы думаете, мне нужна ваша смерть? Я не стану марать руки. Идите к тому, кто вас послал, верните ему пси-мину и передайте привет – мы придем за ним в свой черед. А вы... Считайте, что вас приговаривают к жизни, Хэри Майер,

вы только мелкая, болтливая, скользкая мразь...

 

...Беззвучное падение ничтожной песчинки порой вызывает грохочущий обвал. Быть может, жгучая обида пересилила страх, или Эшли поторопился с выводами по поводу низменной природы эмоций вконец измученного унижениями Майера, но последующие события развивались стремительно и неотвратимо. Хэри шагнул вперед, легко и ловко обогнул инсургента, сильно и плавно (чуть щелкнул замок) распахнул дверцу холодильника и метнул туда шарик Стрижа.

Последствия не заставили себя ждать. Холод в долю секунды заставил сработать миниатюрный “запал”, шарик, безобидно хлопнул и лихо взорвался. Сухое вещество пси-мины превратилось в облако газа и в ту же секунду окутало комнату. Хэри Майер потерял сознание мгновенно, Эшли попытался сделать рывок к выходу, отчаянно цепляясь за ускользающую, дразнящую реальность – бесполезно.

Истончившееся невидимое облако накрыло коридор, просочилось под неплотно прикрытые двери. Небритый охранник, тот, что остался у двери, замер, остолбенев – вдоль по коридору, лениво виляя хвостом, плыла огромная рыбина. Рыба пошевелила грудными плавниками, ехидно осклабилась и показала охраннику мясистый роговой язык, бока монстра отливали тусклым золотом. Человек помянул Мировые Яйца и отпрянул, всем телом ударившись о гулкую стальную створку. По соседству тонко, истерично, последним визгом, заверещали. Один метался и падал, другой исступленно молился Разуму, третий замер на месте, вперившись в видимые только ему двусмысленные образы, кое-кого из боевиков попросту неукротимо рвало.

Доктор, уже успевший прибрать матовые инструменты в аккуратный чемоданчик, продержался чуть подольше других – ровно настолько, чтобы осознать масштаб поражения. Он потянулся вперед, словно в неудачном прыжке, упал плашмя, ничком, длинные белые пальцы разжались, поспешно выхваченный пистолет бесполезно откатился в сторону. Над местом действия витал тревожный запашок – цветочный, с примесью нечистот. Под лестницей угрюмо взвыл насмерть перепуганный странным поведением людей кот...

 

***

 

...Дверь соседнего подъезда дрогнула. В нее резко ударили, но не снаружи – изнутри. Стриж рванул ее на себя – бесполезно, стальная створка даже не дрогнула. Он прислушался, за дверью кто-то глухо стонал, в узкую щель сочился сладковатый запах.

— Майер! Майер, вы слышите меня? Вы здесь? Откройте мне, если сможете!

Молчание. “Он в отключке. Профессор, похоже, сделал все, что мог, теперь моя очередь, но я не могу открыть дверь, и время – вот мой враг. Через четверть часа они начнут приходить в себя, через полчаса станут боеспособны”. Стриж развернулся к шлюхе.

— Покажи мне свою комнату.

— Две конфедеральные гинеи.

— Ты их получишь.

Женщина повернулась, продемонстрировала жирную декольтированную спину и пошла в дом, завлекательно виляя бедрами. Дезет двинулся следом, он почти подталкивал несколько ошеломленную такой прытью проститутку. Ее комната на втором этаже оказалась выдержанной в классических для профессии красноватых тонах, на почетном месте высилась очень интересная кушетка. Обитые дешевой тканью стены украшали старые пыльные зеркала с отслоившейся амальгамой. Стриж ткнул пальцем в сторону расковырянной обивки.

— Это та самая дыра в стене?

Экзотичка кивнула, явив широкую редкозубую улыбку и принялась деловито раздеваться, звонко щелкая бельевыми кнопками. Дезет рванул со стены мягкое красноватое покрытие, обнажил тонкий пластик и пинком пробил приличных размеров отверстие в соседнюю комнату – пластик с треском завалился вовнутрь неровным треугольником, открывая лаз.

— Что ты делаешь, кретин? Ты стенку поломал.

— Я открываю новые экзотические пути, красавица!

Стриж нырнул в отверстие, второпях обдирая плечи. Проститутка обиженно приоткрыла широкий рот, в растерянности комкая только что снятый корсаж.

— А мне махать, что ты не можешь. Заплатить все равно обязан...

Дезет, не слушая, вломился в стерильно-белую, пронизанную мертвенным светом тесную пустоту. Комнату наполнял сладковатый запах пси-мины, смешанный с острым запахом больницы и страдания. На надувном матрасе в углу вытянулся длинный, укрытый белой простыней холмик. Стриж откинул край ткани.

— Джулия Симониан!

Она медленно, как-то нехотя подняла веки. Худое лицо, стриженная наголо голова с наискось наклеенной повязкой, муть беспамятства и наркотика в потускневших ореховых глазах. Стриж поднял на руки почти невесомое тело и осторожно, стараясь не повредить ношу, протиснулся обратно в красную комнату. Полураздетая экзотичка в полной растерянности восседала на кушетке. Дезет поспешно сбежал вниз, не обращая внимания на столбенеющих прохожих, миновал квартал и опустил ношу на заднее сиденье кара. Сел за руль, подогнал машину поближе к дому с розовой крышей.

— Я сейчас вернусь.

Он тщательно захлопнул дверцу. К счастью, патруль безопасности до сих пор не появился – должно быть, сказывалась дурная репутация перенаселенного подонками района. Стриж проворно взбежал по лестнице притона, обогнул кушетку с задумчивой шлюхой, пролез в отверстие и толкнул белую дверь. О, чудо! — она легко подалась. “Не заперто, господа!”. Он вытащил пистолет и, мягко ступая, быстро пошел вдоль по коридору.

— Эй, Майер! Где вы? Пора удирать...

В боковой комнате что-то ворохнулось, Стриж резко повернулся – и вовремя. Пуля, выпушенная Доктором, ушла в косяк. Наблюдатель лежал, опираясь на локти, он почти пришел в себя, глаза смотрели осмысленно и зло. Дезет точным ударом вышиб пистолет противника.

— Кто ты? Ого! Человек Пирамиды. Мы, кажется, уже встречались... несколько лет назад. “Состояние между жизнью и смертью имеет множество интересных градаций” – кажется, твои слова?

“Глазок” теперь лежал неподвижно, тщательно притворяясь потерявшим сознание. С уголка тонких губ сочилась ниточка слюны. Стриж подумал, нагнулся, подобрал выбитый пистолет.

— Мне следовало бы пришибить тебя, выродок – от этой потери не пострадает природа. На твое счастье, я теперь только законопослушный турист. Впрочем, висельник и без мстителя найдет свой путь на эшафот. Прощай, добрый Доктор. На этот раз тебя обыграл твой бывший пациент.

 

Стриж ушел, оставив за спиной оцепеневшего “глазка”. Майера он отыскал неподалеку от бледного, неподвижного, пребывающего в прострации Эшли. Остановившиеся глаза инсургента сосредоточенно смотрели в потолок, черты заострились. Пси-философ, напротив, наполовину пришел в себя и тихо, изысканно, очень пристойно ругался, упоминая демонов, стихии и пантеоны древних божеств.

— Вставайте, Хэри, мы уходим – быстро! Или начнутся интенсивные неприятности.

Профессор поднялся на дрожащие ноги.

— О, Разум Первозданный! Какую гадость вы мне подсунули, Алекс... Я видел такое... Такое... О! Кое-что, пожалуй, можно посмотреть еще раз...

— Наркоманьяк! Разборки полетов оставим на завтра, шевелитесь. Давайте руку, я помогу – и вперед.

Они покидали резиденцию каленусийских нигилистов через дыру в стене борделя. Проститутка-экзотичка уже оправилась от потрясения и теперь меланхолично красила пухлые щеки перед одним из облупленных зеркал. Она мазнула по коже фиолетовой краской и с сожалением оглянулась на беглецов:

— Это смотрится круто, парень. Не совсем, конечно, как сериал по унику, но тоже ничего. Будешь снова в наших краях – заходи, отпущу любовь за полцены.

 

Машина ждала их на прежнем месте. Белочка бессильно лежала на заднем сиденье. Стриж усадил шатающегося от слабости Майера, сам сел за руль.

— А теперь – прочь отсюда! И побыстрее.

 

Леопардовой масти кар стрелой мчался по шоссе. О лобовое стекло вдребезги разбивались мелкие жучки, отважно звенел тугой ветер, мелькала сплошная пестрая стена все еще пышной зелени. Осень еще не вступила в свои права. Еще оставалось время.

 

Глава XXIII. Бегство натуристов.

 

7006 год, Каленусийская Конфедерация.

 

Они спешно отъехали по кольцевой и неслись до тех пор, пока Стриж не остановил машину на маленькой, пыльной, обсаженной жестколистыми кустами площадке.

— Хватит бегать. Ей нужен врач.

Майер потер виски, болезненно прищурился – неяркий свет увядающего дня резал ему глаза.

— Ох, Звезды! Алекс, до чего же мне погано! Я не знал, что от подвигов так тошнит.

— Вас тошнит не от собственной доблести, а от наркотика. А в целом – примите мои поздравления, на первый раз вы держались вполне достойно.

— Надеюсь, что этот раз был первый и последний. Кстати, я заметил одну прелюбопытную вещь – на вас глюкотворное не действует. Частичный нулевик?

— По пси-показателю – полный и идеальный. Из такого рода препаратов на меня действует только алкоголь и немного – анестезия.

Хэри Майер с интересом воззрился на Дезета.

— Антисенс, мутант, большая редкость. И говорите вы странно — слишком правильное произношение – не иллирианец, случаем?

Стриж почему-то обиделся:

— Я-то нормальный, даже если иллирианец, это вы все мутанты.

— Не обижайтесь, Алекс, честное слово, за такое приключение я готов простить вам все, включая вашу запредельную грубость, непрошеный визит и наглый шантаж. Какая физиономия была у этой скотины Эшли!

— Потом будете предаваться ностальгическим воспоминаниям, сейчас нужен врач. Думаю, стоит отвезти ее в клинику...

Хэри Майер склонился над Джулией, потом отвернулся и покачал головой.

— Может быть, не стоит спешить? Я не хотел сознаваться Алекс, я сам почти врач – недоучка, бросивший медицину ради философии. Она под воздействием наркотика – да, но вовсе не умирает. Если девушку отправить в клинику, ее там найдут и могут решить вопрос радикально – мы наступили идейному Эшли на толстую-претолстую, любимую-прелюбимую больную мозоль. С этого момента я не дам ни единого конфедерального асса ни за вас, предприимчивый спаситель девочек, ни за себя – сговорчивого малодушного дурака.

— В такой случае, надо сдаться властям. Она получит защиту и квалифицированную помощь, я – высылку в Порт-Иллири, Эшли, Док и компания – как минимум Ординарный Трибунал и хороший срок, а вы – только свидетель.

Хэри Майер задумался. Нарядные машины со свитом проносились мимо, остролистые кусты почти скрывали запаркованный кар от нескромных взглядов с дороги, поодаль террасами тянулись сады, небо понемногу вечерело, раскаленное полотно дороги отдавало накопленное за день тепло. Пахло разлитым топливом, сухой травой, фруктами, раздавленной листвой, пылью и немного – невидимым за холмами морем.

Хэри вздохнул.

— Это настоящая, а не относительная реальность. Обыденно, да. И все-таки прекрасно. Я не хочу умирать, Алекс.

— Тогда расходимся. Оставьте мне машину на время, а?

Майер беззлобно, чуть иронически улыбнулся.

— Вы не поняли меня. Я не хочу умирать, да и вам не советую. Куда вы так торопитесь? В потусторонний мир абстрактных идей, в империю призраков? Успеется, не бегите. Мне кажется, вам не надо соваться в Департамент. Да, я не знаю вас, почти не знаю эту Симониан, я трус по натуре и кабинетный скандалист – все, что хотите. Но я не верю в совершенную случайность такой длинной и зловещей цепочки событий. Что-то разладилось в природе вещей. Я не сенс, но наука обостряет интуицию – вас не обманывали по крупному в последнее время? Да? Нет? Вот видите, вы молчите... Не надо сдаваться властям, Алекс – вас убьют.

— Почему вы так считаете?

— Вы – лишний, слишком независимый, непокорный элемент. Нечто, вылезшее за рамки нормы.

— Я нормален.

— Пусть так. Значит, все другие ненормальны, для вас это мало что изменит.

— Чума на вас, Хэри. Ваша специальность – черные пророчества?

— Ни в коей мере. Моя специальность – прогнозы и рекомендации. Так вот. Во-первых, не ходите-ка вы в Департамент. По крайней мере до тех пор, пока это дело не получит широкой и правдивой огласки. Во-вторых, спрячьтесь где-нибудь в глухом уголке, бегите, скройтесь, смените имя, отправляйтесь за границу – все что угодно в этом роде, только подальше и понадежнее. Возьмите с собой Джу Симониан – это ваша страховка, да и не зря же вы в конце концов затеяли свою безумную акцию. Думайте, ищите выход – может быть, ваша судьба еще переменится.

— Чего ради вы так заботитесь обо мне, Хэри?

— Допустим – вы реализовали мечту моего детства...

— Какие же это были испорченные мечты... Вас подбросить до дома?

— Ну, не идти же мне пешком. Я и так отдаю вам машину.

 

Стриж вырулил на шоссе, прибавил скорость. Тускло сияющая, словно бы наклонная (на самом деле под уклон шла дорога) гладь моря придвинулась, заблестела нежным перламутром. Прозрачно-серое, в дымке, небо, серый блеск штиля, серая стрела дороги, нежно-дымчатые сумерки теплого осеннего вечера. Длинные тени пирамидальных деревьев черными лоскутьями падали на шоссе. В серой гамме пейзажа присутствовало нечто изысканно-потустороннее, словно материализовалась старая акварель. Дорога опустела. Покой безветрия странным образом пронизывала трудно уловимая аура тревоги. Кар летел почти беззвучно, разгоняя фарами тени – островок теплого света в густеющих сумерках, Хэри Майер на заднем сиденье поддерживал голову Белочки, сострадалистка так и не пришла в сознание.

— Куда теперь?

— Налево.

Прошуршали колеса, кар остановился у ажурных, низеньких ворот. В почти сомкнувшейся темноте маячила каменная рамка остывшего бассейна.

— Прощайте, Хэри Майер.

— Прощайте, Алекс-не-знаю-кто. Надеюсь, мы расстаемся без ненависти. Я сделал для этого все, что мог.

Пси-философ забрал куртку и зашагал прочь, его черный, ссутулившийся, грустный силуэт исчез, скрытый подстриженными пирамидками кустов.

Стриж уложил сострадалистку поудобнее, подсунул под стриженную голову свою свернутую куртку.

— Итак, куда же все-таки теперь? Нам нужны неболтливый врач,глухомань и смена имиджа...

Налетевший с моря ветер разогнал тишину шелестом листвы, растрепал густые заросли, принес несколько заблудившихся капель дождя. Капли звонко и все чаще застучали по крыше кара. Шорох струй заглушил иные звуки, ручейки воды, извиваясь, побежали по стеклам.

— Что?

Дезету на миг показалось, что Джу очнулась и зовет его, он обернулся. Бледное лицо оставалось сурово спокойным –девушка все так же лежала без сознания. Звук повторился полминуты спустя, Стриж немедленно погасил свет, машину накрыла темнота, густо пронизанная потоками воды. Он вынул оружие и, стараясь не шуметь, приоткрыл дверцу — отвесная стена дождя почти скрывала фасад дома.

— Бред какой-то. Я ничего не слышал – это нервы.

В следующий миг стук капель и шелест листьев заглушил выстрел, потом еще один. Убегающая фигура метнулась через сад, на миг обрисовалась на фоне ярко прямоугольника окна. Стриж помедлил всего секунду, прежде чем вернуться за руль.

— Отсюда пора исчезать.

Третий выстрел грянул оглушительно – ослепленный вспышкой Стриж не сразу понял, что это только раскат грома. Косой зигзаг молнии полыхнул мертвенным светом, ударил совсем близко, придорожное дерево раскололось вдоль, сухие кудрявые листья-иголочки проворно занялись жадными языками огня. Дезет запустил мотор, сдал назад, опасаясь в темноте задеть металлическую ограду. О капот укрытой в темноте машины что-то глухо ударило.

— Ох, холера...

Стриж с трудом подавил желание просто добавить скорости. Он притормозил и выглянул в чернильную, мокрую, непроглядную ночь.

— Алекс...

Сорванный голос доносился едва ли не из-под колес.

— Это вы, Майер?

— Да. Я ранен.

— Быстро в машину.

Промокший, почти не видимый в темноте Хэри плюхнулся на сиденье.

— Не включайте свет и уезжайте отсюда скорее, Разума ради, не мешкайте...

Стриж тронул с места, ориентируясь по угольно чернеющим пирамидальным макушкам деревьев — они четко выделялись на фоне чуть более светлого неба. Горящий кипарис высветил кусок мокрого асфальта, напряженное, искаженное болью лицо Майера, его слипшиеся на висках, влажные волосы.

— Быстрее, Алекс, быстрее, чего вы тянете...

Следующий выстрел едва не задел машину.

— Ну же...

Кар шаркнул крылом ограду – взметнулась веселая стайка высеченных трением искр. Что-то треснуло, машину встряхнуло и повело, боковое стекло украсилось круглой дырочкой, от которой во все стороны моментально побежали ломанные трещины. Пятый выстрел едва не оказался роковым – на этот раз кузов опалило огнем армейского излучателя, потек, пузырясь, расплавленный пластик.

— Чума на них... Это уже слишком.

Кар вильнул, с хрустом подмял розовый куст, выровнялся и

в облаке сорванной листвы вылетел на дорогу. Стриж включил фары, увеличил скорость до предела, он так и не понял, стреляли вслед или нет.

— Хэри? Как вы?

Хэри Майер беспомощно обмяк на переднем сиденье, Стрижу очень не понравилась восковая прозрачная бледность философа и жалкая гримаса на его лице.

— Куда зацепило?

— В предплечье.

— Останавливаемся.

Погоня то ли отстала, то ли не состоялась. Левый рукав легкой светлой куртки Майера набряк липким, темно-красным, на полу машины собралась и стыла небольшая лужица. От прикосновения профессор дернулся. Дезет отыскал аптечку, вспорол рукав, рана оказалась сквозной, подвергнутый перевязке философ шипел сквозь зубы и жаловался на жизнь:

— Вы пакет с неприятностями, Алекс.

— Я?! Я спас вашу шкуру за просто так – скажите спасибо. Кто в вас стрелял? Эшли?

— Хуже. Похоже, у него слишком крепкие связи. Меня ждали в доме, но что-то там сорвалось, гости действовали слегка нервно. Может быть, это даже сам Департамент, хотя – зачем я им?

— Не знаю, зачем вы вообще нужны кому-то. Поедете со мной?

— А что мне остается делать? Не умирать же на дороге... Нас могут догнать?

— Теоретически. Может быть, дать вам ствол? У меня есть один лишний.

— Ага, давайте.

— Интуиция мне подсказывает, что стрелок вы совсем никудышный, и к тому же ранены. Дам, так еще застрелитесь ненароком. Лучше пока отдыхайте, возьмите снотворное в аптечке и спите — к утру мы будем далеко на востоке.

— Куда вы все-таки собрались?

— Доедем — узнаете.

Одинокая машина уносилась по пустынной дороге, разрезая темноту тревожным светом фар.

 

***

 

Сердце Пирамиды гудело как потревоженное гнездо насекомых. Пчелки-техники трудились над терминалами Системы, легкие на подъем осы-оперативники появлялись и исчезали с невероятно озабоченным видом, руководство ворочалось озабоченно и тяжеловесно, сродни солидным шмелям. Надо всем царил грозный шершень-Фантом. Начальственное жало легко находило виновных в разгильдяйстве, сурово поражая их в самую незащищенную часть тела – в самолюбие.

— Почему не готовы данные? Ах, нехватка времени? — жду прошения об отставке. Департаменту не нужны нетрудоспособные кретины.

Новый Аналитик, казалось, восторженно переживал весну карьеры. Его личный проект – приспособление сайбер-сети Пирамиды для вычисления критических поворотов будущего сыска, грозил обрести плоть. За этими трудами он почти не вспоминал виновника, давшего первоначальный толчок великому делу – Стриж отошел

на второй план, однако, позабыт все-таки не был.

Фантом не разделял беспечности приближенного. Скандал в притоне экзотиков, хотя и в несколько искаженном виде, стал достоянием службы наблюдения. Причастность к делу племянника сенатора всплыла и неожиданно болезненно поразила шефа “глазков”.

— Великосветские бездельники опускаются до уровня расслабившихся на отдыхе бандитов.

Вернувшийся из путешествия Доктор лечил головную боль и целомудренно молчал, потихоньку делал любимое дело, полное отсутствие пси-детекторов в доме Эшли позволило ему остаться в стороне. Силуэт присутствия Стрижа просматривался все увереннее по принципу “наоборот” – пси-детекторы, установленные в красно-зеркальной комнате, как ни странно, не зафиксировали присутствия постороннего. Катя Гонсалес, лояльная свободная гражданка 25 лет от роду, проститутка по роду занятий, уверенно описала внешность иллирианца. Фантом призадумался – общая картина событий до странности не совпадала с первоначальной версией похищения Симониан.

Допрос Эшли, младшего лорда Эндина, не дал ничего, отправленный под домашний арест теоретик революционного террора держался холодно, замкнуто, корректно, стойко и невероятно уклончиво. Фантом колебался, не решаясь использовать “химию” или сенса — трупов в деле не было, Катя не сумела толком описать внешность Джу, магнат и сенатор каждый день проявляли живую заинтересованность в судьбе “разумеется, невиновного” родственника. Инсургенты, из тех, что покрупнее, скрылись, розыск их шел очень медленно, обремененный обычной бюрократической волокитой и инерцией огромной Сети пси-наблюдения. Попалась пара боевиков-шестерок, их без церемоний обработал следственный отдел, вскоре выяснилось, что боевикам неизвестно подлинное имя похищенной женщины. Небритый бледный охранник крепче всех пострадал от блюстителей ментального благополучия — он оказался давно объявленным в розыск растлителем малолетних девочек из предместий. Личность лощеного мужчины, посетившего инсургентов едва ли не в момент взрыва нарко-бомбы, осталась неизвестной.

Нападение на дом Хэри Майера на первых порах никого не заинтересовало – пси не использовалось, инцидент сочли обычным уголовным делом и без задних мыслей передали полиции.

Следы иллирианца временно затерялись в Параду.

 

Фантом напоказ подвел итоги скупым набором проходных истин:

— Ну не перекрывать же нам дороги? Это негативно скажется на туризме. В конце концов, Калассиановского Центра и так больше нет – Дезет не может повторно уничтожить пустое место. Пусть мечется на здоровье. Побегает – поймаем, теперь его можно выслать за самый обыкновенный дебош.

Что подумал Фантом на самом деле, не ведает никто.

 

***

 

...Неумолкающий посвист ветра. Серый камень. Огромное, пустое пространство холодного воздуха. Полупрозрачный свежий туман над пропастью, там, под слоем перистых облаков, на самом дне, едва виднеются крыши неизвестного города. Облака проплывают совсем близко, кажется, протяни руку – и можно отщипнуть мягкий белоснежный клок.

Город неподвижен, он то ли спит, то ли замер в настороженном ожидании, нити улиц пусты, не колышутся вымпелы на башнях, а, может быть, их попросту нет – ни башен, ни стягов, а сам город – лишь тщательно выписанное безумным художником полотно.

Джу стоит на скалистом карнизе, кутаясь в курточку белого меха (откуда она взялась?), ветер треплет длинный шелковистый ворс, ботинки скользят на камнях, до обрыва всего лишь шаг. Пустота пропасти не пугает, Джу кажется, что воздух может держать ее на весу, словно это не пустота, а невидимый хрустальный мост. Она делает шаг и останавливается –рука мальчишки мешает, дергает ее за рукав. Джу не может оглянуться, но знает – это Мюф. Мюф стоит рядом, за спиной, и молчит, не слышно даже дыхания. Его присутствие ощущается как холодный свет маленькой звезды, искра светляка в траве, блик зимнего солнца на стекле, отблеск надежды, как тусклый, едва видимый солнечный зайчик.

— Это ты?

Мальчишка не отвечает. Холодный сквознячок ползет по ногам, ерошит волосы Джу, забирается под куртку. Она осторожно делает шаг назад.

“Вы все забыли про меня” – непроизнесенные слова отдаются эхом в сознании Белочки.

— Нет, я помню, Мюф. Я просто не смогла. Прости меня, Мюф.

Мюф молчит.

— Я буду пытаться снова...

Джу пятится – она уже не ощущает присутствия мальчишки, голые, холодные камни пусты, острый холод ранит лицо, высекает слезы из глаз. Прозрачные капли скатываются к подбородку, стынут на щеках. Она делает шаг назад, еще и еще шаг... Слова считалки приходят сами по себе.

 

...Золото-медь,

Надо успеть.

Сильную рать

Быстро собрать...

 

— Мюф!

Нет ответа, камень молчит, искра почти угасла. Ветер бьет в лицо, толкает в грудь и плечи, рвет мех куртки.

— Мюф! Я вернусь!

Джу пытается вытереть стынущее лицо, но руки не слушаются, ответа нет, она падает навзничь, зная, что позади даже не пропасть, а грань реальности, сонмище облаков вздымается белой грудой, заслоняя город.

Ответ приходит в последний момент – его глушит клубящийся туман, его едва можно различить среди рокота воздушных струй. Но этот ответ не оставляет сомнений:

— Я буду ждать, Джу...

 

***

 

Сонную тишину нарушило монотонное жужжание. Крошечный зеленый жучок вился, приподняв верхние крылышки и расправив нижние – тонкие и прозрачные. Летун то удалялся, превращаясь в едва заметную точку, то приближался, делаясь огромным и едва не заслоняя небо.

“Что со мной? Я спала? Там было холодно, здесь – тепло.”

Джу махнула ресницами, отгоняя надоеду. Насекомое исчезло, пронзительный небесный ультрамарин очистился, тишина наполнилась шорохом травы, звоном тишины, мерным тиканьем пульса, отдаленным шумом проезжающих мимо машин.

“Нет, я не спала, я умерла. Но теперь я снова жива”.

Она попробовала приподнять голову – мир покачнулся, шум крови в висках усилился, он рокотал и пел, накатывая как прибой.

“Я жива! Я жива!”

Белочка молча переживала мгновенный восторг, она лежала, не двигаясь — ожиданию штиля присуще терпение. Чьи-то шаги раздались совсем рядом.

— Разум и Звезды!

Голос показался знакомым, она сощурилась, низкое зависшее солнце трогало веки теплым лучом, мир расплывался радугой цветных кругов, причудливо искажая реальность.

— Джу, вы слышите меня?

— ...Стриж?

— Джу!

— Это кто? Это правда вы?

— Я, собственной персоной. С ума сойти – я рад без меры, я даже поглупел, леди Джу вернулась из потустороннего мира. С возвращением... Майер! Идите сюда!

— Чего вы орете, террорист, дайте раненому ученому поспать!

— Подъем, симулянт! Вставайте. Мне нужна ваша профессиональная помощь.

— По философии бытия? С этим вы хорошо справляетесь сами.

— По медицине, лентяй.

— Ладно, сейчас...

Белочка попыталась улыбнуться, на это не хватило сил – щеки почему-то стали мокрыми, она хотела смахнуть влагу, но не сумела поднять рук. Память, казалось, вычерпали – если не до дна, то наверняка наполовину. “Кто такой Майер?...” Два темных силуэта склонились, заслонив от ее ультрамарина, вернувшегося жука, шума дороги, ветра, вечернего солнца и всех опасностей мира.

Силуэт повыше крепко сжал ее запястье. Джу ощутила короткий укус иглы.

— Вообще-то, Алекс, у сенсов нестандартная реакция не редкость. Она пришла в себя после наркотиков, оставьте тревоги – тут все нормально.

Белочка оттолкнулась ладонями и села, мир качнулся, пытаясь перевернуться, поплыл, окатил ее светом, звуком, красками, фейерверком пси-образов, легко рассыпался сломанной мозаикой, потом так же легко воссоединился и замер в относительной неподвижности. Оказалось, она сидит на раскладной парусиновой койке, прямо под открытым небом. Неподалеку курился обложенный дикими валунами костерок, стриженный как щетка замусоренный косогор занимали ряды разномастных аляповатых палаток и поставленных кое-как каров. Кто-то привязал к вкопанному в землю шесту огромную гроздь разноцветных шаров, поодаль ритмично постукивала музыка – звяканье струн перемежалось звоном бубенчиков.

— Что это?

— Лагерь движения “назад, к натуре”. – Стриж открыто, не скрываясь, искренне засмеялся, это cделало его до странности непохожим на самого себя прежнего.

— ?

— Ну... Вы долго оставались без сознания, Джу. Эти ребята-натуристы почти каждый день ликуют под пси-глюкой. В такой компании никого не удивит ни прекрасная леди, лежащая пластом, ни целых два подозрительных мужика в ее компании.

Белочка пошарила вокруг, подыскивая подходящий предмет, чтобы бросить им в Дезета – попалась мятая пустая пластиковая бутылка. Ослабевшие пальцы никак не могли ухватить скользкое горлышко.

— Я так и знал, что ваша благодарность не будет иметь границ. — откомментировал обрадованный Стриж.

Второй спаситель стеснительно держался на заднем плане, старательно пряча лицо.

— Ну, я в самом деле очень благодарна. Просто мне почему-то не по себе. А это кто там с вами?...

Стеснительный друг помялся в нерешительности.

— Это я...

Радость померкла. Джу задохнулась от злости, сердце ее заколотилось, кровь прилила к щекам – лицо заполыхало так, как будто его мгновенно и чудом опалил загар.

— Майер?! Ну это уже чересчур! Я тут и полминуты не останусь.

— Но...

— Он предатель! Дайте мне только на ноги встать, я сама его прикончу.

— Погодите, не надо ссориться – отложим это на потом...

Стриж кусал губу помеченную свежим (раньше не было) шрамиком, пытаясь не расхохотаться. Пси-философ стушевался, переместившись подальше от Белочки.

— Вообще-то, с нее станется – это стихийное бедствие моей жизни.

— Заткнитесь, Майер, скройтесь и не усугубляйте.

Джу посмотрела прямо в серые, спокойные глаза Стрижа.

— Он предал меня. Почему вы этого не понимаете?

— Я понимаю. Он вас предал из малодушия, Джу, но он же вас и спас. Мы убегали на его машине, он вас лечил как мог и маячил рядом в виде прикрытия. Что мне теперь делать? Убить этого несчастного конформиста? Ну, как скажете, в конце концов я ради вас на все готов. Только, может, все-таки не стоит?

Белочка села, съежилась, охватив колени руками.

— Вы в своем репертуаре, Алекс – “барахла в природе нет, имеются лишь ценные креатуры”.

Стриж сокрушенно покачал головой.

— Вы правы, леди Джу, однако, мне кажется, на деле убиение заблудшего не доставит радости сострадалистке. Впрочем, не сомневайтесь, если Майер попробует вильнуть в сторону еще разок, я отправлю его на тот свет не задумываясь. На том и порешим?

Сострадалистка промолчала.

— Вам больно, вы хотите мести, Джу. Кое-кого, причастного к этой истории, я сам бы прикончил с полным удовольствием – например, хирурга, который вами занимался. Но мне пришлось выбирать между увеличением шанса спасти вас, и местью. Мои шансы стремительно падали бы с каждым новым трупом. Чего вы хотите, волшебница из сказки – жить или отомстить? Понимаете... Вы опять были в мире ином, мне пришлось выбирать за вас. Простите меня, я выбрал не месть.

Белочка немного расслабилась и угрюмо кивнула.

— Ладно. Что за шмотки на мне надеты? Вы меня переодевали что ли?

— Ага. Это любимая униформа натуристов.

— Кошмар. Уродство и полный разврат. Еще и стриженая голова в придачу.

Джу с отвращением осмотрела ярко-зеленые просторные бриджи и блузу из совершенно прозрачного пластика.

— Не обращайте внимания. Мы тут надолго не задержимся. Как только двинем в путь, можно будет сменить имидж на любой —какой захотите.

Майер появился в отдалении, размахивая объемистым пакетом.

— Приветствую участников пси-заговора. Я принес еду – мир и завтрак или как?

— Завтрак.

Они надели сосиски на оструганные палочки и пристроили их над костерком. Мясо оказалось не совсем суррогатным и аппетитно шипело на огне. Философ закончил еду, вытер руки о тонкий платок – ногти его за дни странствий успели украситься траурной каймой – и извлек купленную вместе с продуктами газету.

— Вы любите славу, Алекс?

— Это вы о чем?

— Все о том же. Я специально для вас нашел кое-что любопытное.

Майер развернул свежий, чуть розоватый экземпляр бульварного листка и прочувствованно, не без ехидства зачитал вслух:

 

ПРОИСШЕСТВИЕ В БОРДЕЛЕ

 

На днях, в хорошо известном курортной публике клубе экзотической любви произошел инцидент, яркими красками рисующий безобразные последствия вольного перемещения иллирианцев по территории Свободной Каленусийской Конфедерации. Некий Александер Дезет, иностранный подданный, давным-давно бывший постоянным клиентом дома терпимости, в состоянии некоторой экспрессии, вызванной передозировкой алкоголя, распылил под сводами заведения баллон газообразного афродизьяка. Полтора десятка друзей иллирианца, наркоманы и лица нестандартной пси-ориентации, подобранные им в злачных заведениях Параду, во главе с непутевым светским львом, убежденным эксгибиционистом, сенатором Э...ли Э...ом, обнаженными вторглись в притон через дыру в стене, прожженную при помощи армейского излучателя, а затем приняли деятельное участие в оргии, перешедшей в повальную драку. Поспешивший на место действия наряд патруля безопасности подвергся извращенному пси-насилию. Персонал заведения госпитализирован. Доколь терпеть экспорт упадка нравов?..

 

Стриж издал нечленораздельный звук, Белочка, отчаянно пытаясь подавить смех, скосила уголок глаза – кажется, возмущенный иллирианец подавился сосиской. Майер сочувственно покачал головой:

— Стукните его по спине, свободная гражданка Симониан. Теперь вы знаете о нем всю правду... Ничего не поделаешь, Алекс, вы настоящий герой, а слава – капризная и нетерпеливая дама...

Стриж кое-как проглотил комок в горле и сказал, обращаясь не к сияющему от удовольствия Майеру – к Джу:

— Вы знаете, леди, политический режим у меня на родине во многих проявлениях ужасен. Но и у него есть одно, всего одно, но зато очень приятное достоинство... Там нет свободной прессы!..

 

Глава XXIV. Сердцевина и черви

 

7006 год, Каленусийская Конфедерация, Порт-Калинус, Штаб-квартира Департамента Обзора.

 

Тонкое стекло Пирамиды еле просвечивало, нехотя пропуская сумрачный свет пасмурного дня. Ребра секций чернели костяком вымершего гиганта, мелкий дождик сек окна, стекал вниз юркими холодными струйками. Технические службы Департамента открыто пренебрегали красотой интерьера в пользу надежности и простоты – в этой части Пирамиды не было ни стилизованных под старину кабинетов, ни ломкого модернизма с обилием прозрачной легкости, ни скульптур, ни витражей — ничего. Вместо коврового покрытия – укатанный металл пола, вместо мягких кресел – стулья операторов, вместо стилизованных сайберов бюрократии —

простые терминалы Системы. Место отчасти напоминало склад, шахты грузовых лифтов уходили вниз — в подземные ярусы лабораторий.

Шеф Департамента широко, жестко шагал по стальному листу пола, чувствуя за спиной частое дыхание Аналитика – низкорослый сенс быстро уставал, уступая шефу в выносливости. “Сколько ему лет?” – невольно подумал Фантом. – “Двадцать пять? Сорок?”. Узнать официальный возраст штатного аналитика не составляло труда – сайбер-сеть охотно помогла бы Фантому, но результат все равно окажется призрачным – сенс изнашивает себя сам, не докладывая начальству. Согнутые, затянутые в коричневые туники спины техников так и оставались согнутыми – никто не оборачивался, чтобы поприветствовать первого наблюдателя Каленусии. Фантом не считал это невежливостью – сопряженная с Системой сеть пси-наблюдения без остатка поглощала внимание дежурной смены операторов. Двое только что сменившихся наблюдателей устроились у вмонтированного в стену буфетного автомата с простеньким пси-управлением – они резко вскинули сжатый кулак в ритуальном приветствии, а потом с откровенным любопытством проводили глазами высокую фигуру Фантома.

Тот отчасти оправдывал свой псевдоним – правильное, доброжелательное лицо, коротко стриженные волосы, вежливые, несколько суховатые манеры плохо вязались с жесткостью его решений, целеустремленностью натуры и той деловитой нервозностью, которую он позволял себе показать лишь в узком кругу приближенных. В узком кругу или... при общении через сайбер-сеть. Сотрудники низшего ранга, ужаленные незримым обычно руководством, при личной встрече с трудом верили, что этот человек, обладающий внешностью школьного учителя – и есть знаменитый, обожаемый и ненавидимый Фантом. Неясная, ускользающая от определения сущность почти мифического руководителя Департамента поражала даже видавших виды наблюдателей. Был ли настоящим Фантом-вспыльчвый? Фантом-язвительный? Или все-таки Фантом-хладнокровный?

Аналитик почти догнал шефа и прерывисто дышал у самого его плеча.

— Придется спуститься вниз...

— Ваш оптимизм, Ролан, не вызывает у меня отклика.

Аналитик, названный по имени, обиженно осекся, но тут же напористо продолжил:

— Это неизбежная мера предосторожности. У Штуки только один терминал, она полностью автономна и поставлена в экранированном отсеке. Я не рискнул пока объединять наше детище со старой Системой – слишком многое не определено. Кто знает, вдруг результат вычислений окажется неприемлемым для вольного хождения даже среди штатных сотрудников?

— Хорошо. Спускаемся.

Железная решетчатая клеть лифта нехотя тронулась вниз, прощально сверкнуло стекло наклонной стены Пирамиды, первый из подземных ярусов принял Фантома и Аналитика, отгородив их от угасающего света пасмурного дня.

— На дно. Семнадцатый уровень.

Лифт помедлил и словно рухнул вниз, потом плавно затормозил – с лязгом распахнулась не приукрашенная ничем сетчатая створка. Фантом шел мимо рядов одинаковых дверей, чуть щуря близорукие глаза выискивал знакомый номер. Он оглянулся.

— Где это?

Круглые, укрытые сеткой лампы изливали резкий, мертвенный свет, угловатые тени легли на лицо Аналитика, сделали его жестким, зачернили глазницы, выделили щель слишком широкого, лягушачьего рта. В отдалении, в гулком пространстве коридора, преступал с ноги на ногу скучающий охранник.

— Налево, за поворотом.

Аналитик повозился с дверью, набрав на крошечной механической клавиатурке известный ему одному код.

— Мы не поставили замка с пси-опознавателем, шеф. Никаких пси-технологий, минимум электроники, только надежный примитив. Мне кажется, история с Дезетом должна была послужить для Департамента неплохим уроком — очень жаль, что выводы не сделали вовремя.

Фантом холодно отметил про себя дерзость подчиненного – и промолчал. Бронированная дверь отошла в сторону. Комната, сплошь обшитая металлом, оставалась почти пустой – ряды сайбер-модулей вдоль стен, стационарный терминал, одинокое жесткое кресло.

— Смотрите, это как внутренность жестяной коробки, шеф. В такие кладут ванильное печенье.

Фантом пожал плечами, отринув неуклюжую шутку Аналитика.

— Я не верю в скороспелые проекты, Ролан. Ничего путного за неделю создать вы не могли. Надеюсь, то, что здесь приготовлено, сгодится хотя бы на роль наживки – быть может, тогда ваш бред финансирует Калинус-Холл.

Аналитик широко улыбнулся – в его улыбке сквозила бессознательная жестокость подростка.

— Я не сделал ничего особенного – это только сайбер-слепок части моей личности. Без пси-способностей, конечно... Вы сами знаете, шеф, я не смог бы воспроизвести такое. Потом я взял данные о мертвом Лютиане – их осталось немного – так, бумаги, вещи покойника, залежавшиеся на складе, кое-какие рассказы наших ребят. Пришлось задействовать интуицию и изрядно тряхнуть мой пси-ресурс – старик был силен, след его ауры до сих пор не истончился полностью. Я собирал крупицы – караты его сущности, снимал тонкую пленку, пенку с каждого предмета. То, что вы видите здесь, это не просто груда технического хлама – это он, в какой-то мере, конечно. И это я. Мы оба в общем лице и в одной коробке.

— Я останусь здесь, Ролан. Один. Подождете снаружи. Управление тоже упрощено?

— Да. Никакого суррогатного пси-ввода, никакого общения голосом – только пальцы и клавиши, шеф. Так что не ошибетесь. Быть может, мне остаться?

— Нет. Вы свободны.

Юношеская фигурка Аналитика задержалась на пороге. Фантом почувствовал на затылке внимательный взгляд сенса, волосы словно тронули невидимой мягкой, ворсистой лапой — шеф Департамента содрогнулся от отвращения.

— В чем дело? Аналитик?

— Все в порядке. Желаю удачно поработать, поверьте, это от души. Штука – мое детище, простите, я немного волнуюсь.

Фантом подождал, пока захлопнется бронированная створка, пока затихнет гулкое эхо металла, и мягко коснулся к пульта.

>Система – старт.

Ответ не замедлил появиться:

“Я жду”

Эта короткая фраза покоробила Фантома – в ней словно бы присутствовало некое осознанное самомнение.

>Давай перечень возможностей.

“Оценка поступков, выявление скрытых мотивов, прогноз событий, фатум-анализ”

>Что?!

“Это был слишком общий вопрос”

>Я хотел спросить – что такое фатум-анализ?

“Идентификация неизбежности. Я могу предсказать роковые события, которых нельзя избежать”

Фантом улыбнулся струйке веселья, словно бы извне вливающейся в утомленный мозг. Штука Аналитика явно грешила первородной наглостью — в новорожденном сайбер-монстрике просвечивало нечто то ли от унылого оракула, то ли от нагловатой ярмарочной гадалки.

— Ах ты, гаденыш!

Глухая к голосу Штука, конечно, промолчала. Фантом задумался – и поймал себя на мелком желании унизить Аналитика, шефу Департамента захотелось одурачить сайбер-сыщика, надолго согнав с моложавого лица помощника застывшую лягушачью улыбку. Вопрос сложился сам собой.

>Кто я такой?

Результат стоил ожидания. Наблюдатель как мог поудобнее откинулся на жесткую спинку кресла, но ответ пришел почти мгновенно – Фантом с любопытством склонился к ровным строчкам, прочитал его и тут же отпрянул прочь. Воздух комнаты оставался прохладным, слегка задувал ветерок вентиляции, но на аккуратно подстриженных висках шефа Департамента выступили крошечные бисеринки пота.

— Смерть Разума!

Звонкое богохульство отразилось от холодных стальных стен и растаяло насмешливым глухим эхом.

— Будь я проклят... Будь проклят ты... Будь прокляты мы все...

Фантом опустил голову, укрыл беззащитное, усталое лицо в широких ладонях, тишина обступила его еле слышным звоном.

— Да ты прав, технический звереныш. Ты сам не знаешь, до чего ты прав.

Он выждал, пока тишина перестанет звенеть, коснулся пульта, отдернул, словно ожегшись, пальцы, потом медленно, осторожно касаясь клавиш, задал второй вопрос.

>А кто ты?

На этот раз ответ пришел не сразу.

“Я не знаю. Мне больно говорить об этом”.

Фантом отодвинул пульт, выжидая, пока уляжется смятение. Почему Аналитик прозевал подобный эффект? Быть может, он попросту не догадался задать Штуке самые простые вопросы? Фантом с трудом подавил подступившую тошноту – на ум приходили мистерии древних полузапретных культов, пляски черной ночью, под барабан, вокруг начавшего шевелиться трупа.

>Элвис, ты умер. И все-таки – это ты?

Штука долго молчала. Тень Элвиса Миниора Лютиана не явилась, должно быть, не смогла просочиться сквозь бронированную дверь.

“Нет”

>Может быть, ты – Ролан?

“Нет”

Фантом отступил – и тут же поймал себя на мысли, что боится причинить боль этому странному существу. Понимает ли Аналитик, что за чудо он сотворил? Способности сенсов никогда не были одинаковыми. Пси-наводка доступна почти каждому псионику, сенс-сострадалист может снять боль, подлечить кое-какие болезни,

обшарить” мозги пациента, уловив преобладающую эмоцию, элементы телепатии в критические моменты доступны избранным персонам – это зависит в основном от силы природного дара. Бывают бесчисленные варианты узкой “специализации” – например, выигрывать в карты. А на что способен Аналитик? На реконструкцию личности по ментальному следу? — но гомункулус в чреве сайбера не был ни старым, ни новым Аналитиком.

>Как мне называть тебя?

“Как хочешь”

>Я буду звать тебя Макс. Послушай, Макс, что ты можешь сказать про Аналитика?

Гомункулус задумался на несколько секунд.

“Он очень хочет жить, он очень не хочет умирать. Он болеет от того, что умный, он хочет стать главным. Он не знает, что создал меня. Он думает, что я – это он, только глупый и совсем маленький. Я подумал и не стал спорить. Он считает меня неудачным экспериментом. Такое называется... недоноском”

Фантом искренне, бурно расхохотался. Маленький Макс не мог слышать его, шеф наблюдателей без стеснения корчился в жестком кресле.

— О, Небеса и Разум! Этот эмбрион уже умеет хитрить!

>Тебе нравится Аналитик, Макс?

“Нет. Он умный, злой и он боится всего. Тебя он боится тоже.”

>Ты и вправду предсказываешь будущее?

“Да”

>Тогда скажи, что со мною будет завтра?

Гомункулус сдержано помолчал. Потом выбросил на терминал длинное, дразнящее многоточие. Цвет точек под конец сменился на ярко-синий, потом на багровый.

“Завтра не будет ничего”

>Почему?

“Потому что сегодня тебя убьют”

Фантом облизал мгновенно пересохшие губы. В глаза словно сыпнули песка – веки резало нестерпимо. Мерно шумела вентиляция, тихо шелестели сайбер-блоки.

— За что?

Ответа не было. Или был? Обреченность – тоже ответ.

— Этого не может быть. Ты лжешь, эмбрион.

Фантом упруго вскочил, нащупал пистолет в скрытой под полой элегантного пиджака замшевой кобуре, подошел к двери и резко ударил в гладкую, без замка, стальную створку. Протяжный гул металла глухо угас без ответа. Через минуту дверь не отворилась. Не отворилась она и через пять минут.

— Аналитик, откройте!.. Открывай, будь ты проклят!

В бункере, отгороженном от равнодушного неба бетоном и сталью, стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь слабым шелестом потоков воздуха.

Впрочем, скоро там стало еще тише – кто-то снаружи отключил вентиляцию.

 

***

 

Первые признаки неблагополучия дали о себе знать через полчаса – упало напряжение в сети, тускло полыхнув напоследок, угасли лампы, отключились кондиционеры, мертво застыли мониторы Сети. Ярусы Пирамиды погрузились в сероватый сумрак пасмурного вечера. Люди высыпали из кабинетов, кто-то включил карманный фонарик – круг света, огромный яркий, распухший “зайчик”, метался по стенам, выхватывая из полумрака озабоченные лица наблюдателей.

— В чем дело, коллеги? Авария?

Встали лифты – две клети так и застряли меж этажей – озабоченные голоса людей доносились из шахты словно из преисподней. Нервно смеялась какая-то девушка в коричневой тунике техника. По плитам пола простучали ботинки охраны, десяток “серых” вежливо, но решительно оттеснил техников прочь.

— Расходитесь, коллеги. Всем в кабинеты. Авария электроснабжения. Опасности нет.

Люди медлили, жались в кучу, словно боясь остаться наедине с собой. Зенит выбрался вперед, раздвигая толпу плечом, в рядах наблюдателей нестройно зароптали – голову шефа отдела безопасности охватывал блестящий полушлем легкой пси-защиты.

— В чем дело? Мы требует информации!

Зенит шарахнулся от крикуна как от зачумленного и почти пробежав по коридору, скрылся за дверью кабинета Фантома. Незримое дуновение паники охватывало людей, ропот усилился. Кто-то крикнул:

— К лестницам!

Ручеек беглецов потек к выходу, но тут же смещался в общей сумятице тел. Бригада техников ни с чем вернулась от лестничных проходов – тонкие, но прочные двери оказались наглухо блокированными. Взъерошенный Егерь с десятком серых безуспешно пытался поддерживать хоть какой-то порядок – сам воздух Пирамиды, казалось, дрожал от напряжения опасности. Быть может, у кого-то из штатных сенсов сдали нервы, по людской массе стегнуло пси-наводкой – истерически зарыдала женщина, люди шарахались в стороны, кто-то мягко, как тряпичная кукла осел на пол.

— К порядку! Назад!

Многие сочли за лучшее разойтись по пустым, темным безопасным кабинетам – толпа слегка поредела, оставшиеся бродили как сомнамбулы. Полумрак почти скрыл взбешенного Егеря. Шеф оперативного отдела наполовину кричал, наполовину уговаривал:

— Да успокойтесь вы все, Разума ради. Митни... брось пинать лифт, кретин, ты ведешь себя как позор Департамента.

Оперативника не слушал никто, тонкая аура места кричала о близкой опасности – чтобы почувствовать такое уже не требовались пси-способности. Люди, облеченные властью, уверенные в себе, попав в ловушку, теряли хладнокровие на глазах.

— Мы хотим видеть Фантома!

Дверь кабинета шефа Департамента распахнулась внезапно. Двое серых охранников в боевом снаряжении (тяжелый шлем пси-защиты, броня, излучатели на поясе) выволокли и метнули на гладкий пол коридора рыхлый, черный, бесформенный куль и, так же молча повернувшись, скрылись за дверью.

— Что это?

Кто-то подбежал, кто-то нагнулся, обладатель фонаря услужливо посветил, позволяя получше рассмотреть зрелище. Люди потрясенно замолчали, переживая тот особый момент, когда страх уходит, замирает, притаившись на время, уступая место отстраненному хладнокровию в меру любопытного зрителя. На стальных плитах пола ничком лежал человек, спина его обуглилась, прожженная в теле полость позволяла видеть почерневшие грудные ребра, рваные клочья серого мундира осыпались тонким пеплом. Пахло паленым мясом и еще чем-то химическим.

— Фантом?!

Егерь повернул голову мертвеца, ухватив ее за выбившиеся из-под легкого шлема курчавые черные волосы.

— Нет, это не он.

Прямо в лица склонившихся наблюдателей смотрели безумные, выкатившиеся из орбит глаза насквозь прожженного излучателем Зенита.

Через секунду стекла наклонной стены уже мелко, звонко дрожали от пронзительного, высокого, на грани слышимости женского крика. Толпу будто стегнули хлыстом – люди, пораженные безумием, вопили, разбегались по кабинетам, сбивали друг друга с ног, беспощадно топтали упавших.

Хлопали двери, гремела наспех придвигаемая к ним мебель.

Одни молчали, переживая шок, другие бранились.

Кто-то плакал...

Последним, мягко ступая, ушел Егерь, перед уходом он бесконечно осторожно несколько раз попытался закрыть мертвые глаза Зенита – безуспешно.

Они смотрели.

 

***

 

Сеть пси-наблюдения Порт-Калинуса рухнула через пять минут после паники в Пирамиде. Конечно, датчики слежения в “критических точках” столицы не исчезли – просто их сигналы оставались невостребованными, целостность распалась, рвались незримые ниточки, обломки стройной системы кибер-сыска словно обломки потерпевшего крушение судна погрузились в информационный хаос.

Столица засыпала мирно — последние добрые часы в роскошной россыпи цветных огней, в шелесте осеннего дождя, в уютной атмосфере устоявшегося покоя. Брели, сцепившись, припозднившиеся парочки, медленно редел поток машин. Играла музыка в ночных клубах, давно спали дети в тихих кварталах южной стороны.

Первыми заметили неладное патрули безопасности – после того, как в течение получаса свершившимся фактом стало дерзкое и безнаказанное ограбление облепленного пси-сторожами ювелирного салона. Идентифицировать вора не удалось, запрос в пси-службы не дал результата, лишенная энергии, замкнутая Пирамида молчала. Шеф столичной уголовной полиции безрезультатно терзал уником – Фантом так и не ответил – он исчез; собственно, первому сыщику Каленусии не ответил вообще никто. Для трансформации удивления в опасения, а опасений – в активное противостояние обстоятельствам обычно требуется некоторое время. В одних случаях оно коротко как выстрел, в других –тянется не спеша, оно зависит от воли и сообразительности причастных к критическим событиям людей, и, тем не менее, оно существует всегда.

На этот раз отпущенного судьбой времени фатально, драматически не хватило – уличные столкновения начались еще до рассвета — слишком странно, слишком быстро. И, главное – бесцельно и без видимых причин. О массовых преднамеренных пси-наводках почти никто не подумал. Растерянные полицейские метались, безуспешно пытаясь если не исправить, то хотя бы понять ситуацию. И гибли. Распахнулись двери домов, люди, сами не зная, зачем, высыпали из баров, разрозненные кучки хулиганов быстро обрастали помощниками, в серой предрассветной мгле били стекла, врывались в дома предместий, выволакивая наружу сонных хозяев. В ответ грянули первые выстрелы.

Серый рассвет занимался над неспокойным городом.

Неестественная скорость, с которой вырвавшаяся из-под пси-наблюдения уличная толпа становилась ревущим, неуправляемым зверем, должна была насторожить любого. Этого не произошло по смехотворной причине, коренившейся именно в прославленной и привычной надежности Системы – никто не знал, чем может быть чревато ее разрушение.

Искусственное происхождение беспорядков сделалось очевидным лишь несколько часов спустя – когда обезумевшие под прицельными пси-наводками люди уже рвались в административные кварталы Порт-Калинуса. Город оказался беззащитным, пси-шлемы не пользовались успехом у франтоватых граждан столицы – они нашлись едва ли у каждого десятого. Поднятые по тревоге части жандармерии пошли в бой, едва защитившись легкими касками, их смяли почти мгновенно, чудом вырвавшийся из человеческой мясорубки лейтенант плакал, размазывая слезы и кровь по копоти, запятнавшей щеки.

— Они лезут на излучатели! Они сошли с ума!

К вечеру следующего дня Порт-Калинус корчился – полыхали, испуская жирный чад, перевернутые машины, хрусткие обломки витринного стекла усеяли цветную плитку мостовой. Остатки потрепанной жандармерии, экипировавшись детекторами и тяжелой пси-броней, тщетно пытались захватить неуловимых сенсов – вожаки бунта к славе не стремились и чаще всего умели прятать концы в воду. Кого-то били обезумевшие горожане. Кое-кого расстреливали на месте солдаты. Уцелевшие участки полнились арестованными – избитые люди, скученные в тесных помещениях, страдали от духоты и жажды, стонали, бранились, проклинали и власти, и мятежных псиоников. Узники сидели на полу вплотную, плечо к плечу, локоть в локоть – невозможно было не то, что лечь, но даже вытянуть ноги. Запах в арестантской стоял такой, что даже далекие от эстетики стражи порядка предпочитали с крепкой сигаретой в зубах коротать тревожные часы на улице.

Ревущую толпу остановили на самой границе административных кварталов, улицы попросту завалили мешками с песком, по подходившим слишком близко без сантиментов стреляли на поражение. Сенат заседал в растерянности, бледное лицо председателя собрания дергал нервный тик – шестидесятилетний президент Барт мучился неизвестностью, еще не зная о том, что его дочь, молодая госпожа Барт-Эллиан, супруга авиационного магната, и две шестилетние внучки остались среди искореженных останков сгоревшего кара, не успев отъехать от ворот разгромленного особняка и на двести метров. Президент любил свою семью, нежно любил внучек – сейчас он казался глубоким стариком, под глазами набрякли мешки, широкие, добрые стариковские ладони мелко дрожали. Зал заседаний шумел, кто-то неловко примерял шлем пси-защиты, в дверях не скрываясь, стояла сумрачная охрана.

— Разум и звезды! Что это? Скажите мне, Барт – что происходит?

Президент тяжело, враз погрузневшим телом обернулся к соседу по скамье. Светлые, пронзительные, слезящиеся глаза сенатора Керриана встретились с потускневшими глазами друга.

— Это псионики, Керри. Мы слишком долго делали вид, что их боль, смерть и их вечный соблазн попросту не существуют. Теперь мы пожинаем плоды и получаем урок. Они идут — идут за нами...

— Я не хочу умирать! Чего они хотят, Барт?

Президент покачал крупной, с проседью головой:

— Нам нужно просто держать удар. Выпрямите спину, дружище. Какая разница? Чего бы они ни хотели – для нас с тобой, Керри, это уже ничего не изменит...

Керриан сцепил тонкие пальцы, не замечая, что ломает тонкое тельце позолоченного карандаша.

— А обычные люди? Мы разрешили стрелять в невменяемых безумцев... Мы преступники, Барт.

Президент махнул рукой и отвернулся, грузные плечи его бессильно обмякли.

Свободные помещения Дворца продолжали заполнять отступающие, перепуганные солдаты.

 

“Заседание растерянности” длилось шесть часов, оно закончилось ничем, шум беспорядочного боя уже врывался в широкие окна Калинус-Холла, толпу несчастных косили на подступах к резиденции. Парламентеры повстанцев не пришли – их и не ждали. Еще через два часа враг сменил тактику, мелкие группы сенсов, прикрываясь пси-наводками, через крышами и канализационными шахтами просачивались сквозь оборону конфедеральной жандармерии. Удары наносились прицельно – по неугодным лицам, уцелевшим узлам коммуникации, патрулям.

Сбитые с толку конфедераты впервые увидели врага в лицо –нередко псионики умирали на месте, не выдерживал изношенный мозг. Такие тела опознавали легко — по прижатым к вискам или глазам скрюченным пальцам – сломанные мукой паяцы в липкой, кровавой уличной грязи. Ужас обывателя был так велик, что торопливые прохожие далеко огибали даже трупы. В эти смутные, проклятые часы возродились старинные суеверия – люди прижимали к телу самодельные талисманы, по бумажке шептали давно забытые заклинания против колдовства. Кое-кто из самых предприимчивых наспех, борясь с собственным ужасом, приторговывал и тем и другим. Замкнутая в себе Пирамида, гнездо новорожденного хаоса, молчала – ее огибали и шествия безумцев, и отряды пси-боевиков.

Но в сердцевине Департамента все еще теплилась жизнь.

 

***

 

— Советник, откройте...

Егерь прислушался к осторожному полушепоту за запертой дверью.

— Кто это?

— Кравич.

— Кто?

— Инспектор Фил Кравич, 15 отдел.

Наблюдатель, царапая сталью паркет, отодвинул в сторону от двери увесистый сейф и впустил гостя – высокого, широколицего, румяного, веснушчатого парня.

— Садитесь, Фил. Не надо субординации – сейчас мы все равны, все в дерьме. Я не предлагаю вам кофе – у меня пересох кран.

— Воды нет во всем крыле. У меня осталась минералка — вот.

— Мне кажется, я вас помню?

— Я участвовал в проекте покойного Хиллориана, охранял сенсов из его команды. Вам налить?

— Оставьте себе. Вы разбираетесь в электронике, Фил?

— Немного. Систему все равно нам не починить, ее выключили с центрального пульта – прямо из кабинета шефа. Я прошелся коридором, дверь блокирована изнутри. Вы знаете, советник – у меня слабенькие пси-способности, до боевого сенса мне как до звезды, но кое-что и я могу. Так вот... Там глухо — глухо, опасно и погано. Внутри кто-то есть. Я не верю, что это Фантом – старик не мог учинить такой дряни.

— Вы правы, Кравич. Мне не дает покоя желание выбраться наружу. Я обошел наш ярус – ни единой щели. Разве что открыть окно и спуститься по внешней стене... Как вам такая авантюра?

— Простите, советник, слом шеи гарантирован, здесь холерски гладкая стена, стекло первосортное, куски большие и гладкие как горный лед, скажите спасибо этой шельме, архитектору Финтиану. Мы с вами как крысы в садке.

— Картина невеселая... О!

— Что такое?

— Смотрите на монитор.

Кравич резко повернулся, впившись взглядом во внезапно оживший экран.

— Аналитик?

Система, включенная на одностороннюю передачу, демонстрировала всем желающим худощавую фигурку, бледное большеглазое и большеротое лицо.

— Я никогда не любил эту тощую сволочь.

— Послушаем, что он скажет, Фил.

Аналитик откашлялся, опущенные глаза обманчиво придавали юношескому лицу выражение застенчивой скромности – на самом деле он попросту бегло читал текст с положенного на стол листочка.

 

“Братья по долгу. Час настал! Я, консул обновленной Каленусии, обращаюсь к вам – настало время восстановить нарушенную справедливость. Коррумпированный режим Конфедерации предал нас, лишив естественных прав...”

 

— Разум и Звезды! Что он несет? Стиль гадостный.

— Тихо, Кравич... Тихо. Дайте послушать. Это только преамбула.

 

“...задача свержения горстки тиранов, обрекших нас на медленное умирание. Кто не снами? — вы сами выносите себе приговор. Мы – соль земли, мы – сверхлюди будущего, прочим нет места в истории...”

 

— Цветущая шизофрения – доброкачественная. Это он про кого несет?

— Про сенсов и для сенсов. Вы зря смеетесь, Кравич – такое может найти отклик у неудачников.

 

“...решайтесь – момент настал. Всем, обладающим пси-способностями и лояльным к новому руководству Департамента предлагается собраться в секторе ноль. Предатели, агенты, паникеры будут уничтожаться на месте...”

 

Монитор угас – Систему снова отключили.

— Мастер советник...

— Что?

Егерь увидел, как мгновенно посерело, осунулось и постарело лицо инспектора Кравича, веснушки проступили бурыми медяками, жестко прорезались морщинки в уголках рта.

— Мне лучше уйти. Закройте за мною дверь и задвиньте ее поплотнее и больше для меня не отпирайте.

— Почему?

— Я – сенс. Слабенький, но сенс. Простите, мне стыдно, вам не следует доверять таким, как я. Воду оставьте себе – вам она больше пригодится.

Инспектор в сером мундире поднялся со стула, ссутулившись. Его убитый вид тронул Егеря.

— Постойте, Фил!

— Зачем?

— Вы делаете ошибку. Вы можете пользоваться или пренебрегать своими способностями сенса, вы можете по-разному относиться к людям, лишенным этого дара. Нельзя делать только одного – нельзя идти на поводу у маньяка. Вы сенс? Пусть так – для меня это не важно, вы честный человек – это главное. Мы не можем разбрасываться верными людьми – по одиночке нас удобнее и безопаснее бить. Я прошу вас остаться.

— Вы мне верите?

— Да.

Кравич опустился на стул.

— Ну что ж... Приказывайте, мастер советник.

— Это скорее просьба – я же сказал, дело носит неофициальный характер. Вы видели мертвое тело Фантома?

— Нет.

— Будьте спокойны, существуй оно в природе, свихнувшийся Ролан предъявил бы публике труп – хотя бы для устрашения. Вы видели, что он сотворил с Зенитом? И, тем не менее, Фантома не видел никто, хотя наш шеф, без сомнения, где-то существует... Мне кажется, он все еще в Пирамиде. Как насчет того, чтобы найти Фантома?..

— Вы думаете, он жив?

— Я не знаю, вот и проверим. У меня есть оружие – в сейфе, кроме того, понадобится ваш дар псионика. Двое нормальных офицеров против Разумом уделанного “консула” – как вам такой расклад?

— Заманчиво. Однако, Ролан хоть и шизик, но не дурак – за него вся охрана 14 отдела, мятежники засели в резиденции старика Фантома, прикарманили склад с пси-защитой и стволами, держат связь под контролем, запугали и запутали наших ребят. Наверняка снаружи у них дружки, там заварилось дело не на шутку – вы ведь слышали выстрелы?

— Тем лучше – задача становится интереснее. Так как?

— Я с вами хоть в Аномалию.

— Тогда – пошли.

 

Так получили начало события, невероятным образом определившие судьбу трех беглецов, чей кар леопардовой масти в эти часы безостановочно мчался, уходя на восток.

 

Глава XXV. “Стрела, летящая в ночи”

 

7006 год, Каленусийская Конфедерация, северо-восточное шоссе.

 

— Пора передохнуть, меняемся местами, вы – за руль, Хэри.

Стриж притормозил у обочины. Пыльная, тронутая осенью степь плоской тарелкой уходила к серому мареву горизонта. Метелки высохшей травы почти не шевелились под ветром. Восточная трасса узким порезом рассекала равнину пополам. Он огляделся – ни единой машины ни с той, ни с другой стороны, дорога словно бы вымерла таинственным образом – тишь да гладь, лишь два неряшливых шара перекати-поля застряли в выбоине полотна.

Заспанный Майер нехотя выбрался из машины и скептически воззрился на Стрижа.

— Вы давно на себя не смотрели?

— Нет, а что?

— Вид у вас замечательный — небритый, потрепанный, злобный, иллирианский, как две капли воды – государственный преступник в бегах, самая настоящая “дурная компания” для заблудшего меня.

— Поглоти вас Воронка Оркуса. Ваша рука успокоилась? Марш за руль, трепач.

— Куда летим, куда несемся? Мы бегаем по благословенной Каленусии как курица с отрезанной головой по унавоженному фермерской живностью двору. Это дело испускает все более интересные ароматы. Вот увидите, Алекс, наш ублаженный наркобомбой друг Эшли в конце концов будет оправдан, более того — окажется на коне, примет душ, станет чистым героем в белых одеждах, всех собак повесят на вас, тогда мне припомнят это сомнительное знакомство.

Стриж развел руками.

— Вы знаете, я не настаиваю на его продолжении. Высажу вас у первого попавшегося поселка, да и дело с концом. Кстати, топливо на исходе. Садитесь за руль, доведете машину до заправки, там и расстанемся, о светило свободной каленусийской науки... Ваша карьера не пострадает, если что – валите все на меня, от негодяя не убудет.

Философ, похоже, обиделся – он молча ввалился в машину и взялся за руль, Стриж, не обращая внимания на капризного профессора, уселся на заднее сиденье.

— Леди Джу?

— Что?

Белочка подняла на Дезета равнодушные, остановившиеся ореховые глаза. Стрижу захотелось отвернуться – он с трудом заставил себя выдержать этот пустой, равнодушный взгляд.

— Майер прав, следует определиться. В Порт-Калинусе, Параду, любом крупном городе Конфедерации вам неминуемо грозит опасность. Я не знаю точно, какие силы заинтересовались Аномалией, но интуиция мне подсказывает, что история с Эшли – только вершина айсберга... А не зову вас в уехать в Порт-Иллири, жизнь там показалась бы вам сплошным мучением. Я думал — так и сяк – и вижу только один выход. Я отвезу вас к Фалиану и оставлю там.

Ресницы сострадалистки дрогнули.

— К этому маньяку?

— Старик – религиозный фанатик, но не маньяк, он по-своему уважает вас, Джу. У них, на восточный территориях сплоченная, крепкая община, там каждый восьмой – псионик высшей пробы, все они спаянны верой, догмой и дисциплиной. Едва ли не четверть людей – бывшие беженцы из Ахара. Этот орешек не так-то просто раскусить, знаю по личному опыту. Власти не суются к фермерам без крайней нужды, официальных претензий к вам нет. Мне кажется, такой выход – самый лучший, там будет скучно, зато безопасно. Возможно, вы сделаете-таки карьеру сенс-врача или пси-пророчицы...

— А вы куда, Алекс?

— Я возвращаюсь домой.

Сострадалистка опустила белые, восковые веки.

— Удачи, Стриж. Удачи и спасибо за все.

— Удачи будете желать, когда довезу вас до границы фермерского рая... Трогайте, Хэри — вперед.

Майер резко тронул кар, полетели мимо, оставаясь позади, метелки придорожной травы.

 

Они подъехали к маленькой заправочной станции через три четверти часа. Лениво задувал, метя песок, вертлявый сквознячок, дверь ребристого фанерного домика оказалась чуть приоткрытой.

— Есть здесь кто-нибудь?

Из будки, как две капли воды похожей на фанерный дом в миниатюре, гремя цепью, вылез косматый, деревенского вида пес. Собака зевнула, показав желтые клыки, и полезла обратно в конуру, оставляя на низенькой притолоке клочья бурого пуха.

— Здесь очень тихо.

— Обычное захолустье. Пошли, пора потревожить хозяев.

Окошечко кассы пустовало. Стриж дернул ручку звонка и, не дождавшись результата, переступил порог – узкий захламленный коридор терялся в полумраке.

— Эй! Есть здесь...

 

...Удар пришелся по затылку. Дезет не успел ни отстраниться, ни развернуться в тесноте обступивших его стен, мир полыхнул оранжевой вспышкой, рассыпался колючими блестящими осколками и погас. Последним, что увидел иллирианец, были сапоги – короткие, без шнуровки, на толстой подошве боты механика возле самого лица Стрижа.

 

***

 

Плоский, твердый зеленый жук упрямо полз, оставляя в песке цепочку точечных следов. Правую щеку царапало, Стриж приподнял голову, сплюнул грязь и обнаружил, что лежит лицом на покрытой редкой иссохшей травой земле. Опять, как в Ахара, пахло полынью, заломленные назад руки оказались прочно связанными, старые знакомые – грязные боты маячили неподалеку.

— Тащи сюда второго, ребята!

Рядом с иллирианцем, подняв пыль, плюхнулось нечто – Хэри Майер собственной персоной. Дезет скосил глаза на философа. “В чем дело?”. Профессор не отреагировал никак – то ли и впрямь потерял сознание, то ли искусно притворялся, то ли шок напрочь лишил его коммуникативной способности.

— Кто у них там в машине? Мальчишка?

— Стриженая баба. Малохольная шлюха из натуристов.

— Волоки и ее наружу, разберемся.

Стриж напряг мышцы рук, пробуя путы на разрыв – бесполезно, веревка плотно врезалась в кожу. Он чуть прикрыл глаза, выжидая. Боты протопали к нему, вздымая фонтанчики пыли, крепкая рука ловко ухватила воротник куртки и развернула иллирианца лицом вверх. Обладатель бот оказался сухим, желчным, остроносым типом в испачканной смазкой куртке. Отросшие волосы механика из-под шлема пси-защиты свисали на уши и воротник.

— Ты псионик?

Холодный щуп детектора прикоснулся ко лбу Стрижа. Он затаил дыхание, как будто подобная мера могла спасти от разоблачения. “Разум и Звезды! Я старался. Ну и за что же мне такой провал?”. Секунды показались часами, остроносый разочаровано хмыкнул, почесал мизинцем кончик носа и отвел детектор в сторону.

— Пустышка. Такой парень нам не нужен.

Потрясенный Стриж не нашелся, что сказать – пожалуй, впервые в жизни его пси-ноль не произвел на измерителя ровно никакого впечатления. Обладатель бот тем временем сплюнул в грязь и вплотную занялся Майером.

— Этот тоже в норме. Тащите сюда деваху.

Стриж понял все и запоздало рванулся, веревки, кажется, затрещали, но все-таки выдержали, носатый механик беззлобно, не особенно стараясь, ткнул его ботом в ребра.

— Чего дергаешься? Сучку свою пожалел? Остынь. Ни одна баба смерти не стоит.

Дезет смотрел на белое, запрокинутое к небу лицо Белочки, ясно видел ее расширившиеся до предела зрачки, короткий ежик каштановых волос. Носатый придержал голову девушки за острый подбородок, поднял и приложил щуп ко лбу.

— Есть контакт. Сенс. Забирайте ее, ребята.

Двое людей в таких же, как у главаря, защитных шлемах и в рабочих комбинезонах – один в желтом, другой в оранжевом — оттащили Джу в сторону. Механик покачал головой и наставительно, до странности сменив тон, заявил Стрижу:

— Мерзостный псионик – стрела, летящая в ночи. Как стрелы разящие наповал встречают щитом, так ложную премудрость сенса твердостью встречать следует.

Дезет проглотил готовое сорваться ругательство пополам с дозой дорожной пыли. Помощники носатого тем временем растеряно вертели сострадалистку туда-сюда, ошалело рассматривая ее сквозь прозрачную пластиковую блузу.

— Импи, может стоит сначала того... эта... – заикнулся один – тот, что был в желтом комбинезоне.

— У тебя стержень срамной вместо мозгов вставлен. Это псионичка. Ее только тронь куда-нибудь, потом век от порчи лечиться будешь. Мы не насильники – мы люди честные и с понятиями. Давайте, ребята, не ленись – творите не блуд без стыда, но угодное Разуму дело.

Двое оттащили Джу в сторону придорожного столба. Стриж содрогнулся, заметив то, на что сначала не обратил никакого внимания – слой жирной гари покрывал столб на всю нижнюю треть длины.

— Не делайте этого!

— Это почему же?

— Вам за нее заплатят – хорошо заплатят власти. Если, конечно, она будет жива и цела.

— Засунь свои деньги знаешь куда... Нету больше властей. Такие, как эта баба, порешили моего старика – охмурили и бросили его с голыми руками на солдат.

— Это целительница. Она никому не причиняла вреда.

— Это ведьма. Дым от мяса ведьмы всегда хорошо пахнет.

Стриж ощутил приступ тошноты – стлался в воздухе запах горькой полыни, цикадами звенела кровь в висках.

— Пощадите девушку. Вам мало нас двоих?

Майер ворохнулся по соседству и неожиданно отчетливо заявил:

— Пожалуйста, говорите только за себя, Алекс. Я тут не при чем. Может быть, вы и благородный, зато я – умный.

Носатый ткнул Дезета сапогом в висок – чувствительно, но недостаточно сильно, чтобы отправить в беспамятство.

— Плевать мы хотели и на тебя, и на твоего дружка. Не колдуны нам не нужны. Досмотрите угодное Разуму дело до конца — и ступайте себе на все четыре стороны. Мы не бандиты какие-нибудь.

Комбинезонники уже прикрутили сострадалистку к столбу, один из них аккуратно отвинтил пробку канистры и окатил одежду жертвы горючим.

— Мы не изверги – быстро сгорит.

“Вот и все” – подумал Стриж. “От судьбы не уйти. Надежда – вот худшее из возможных состояний. Худшее, ибо оно ложь, лучше жесткая правда обреченности с самого начала, чем розовые очки самообмана. Я не смогу ей помочь, но я буду смотреть – и досмотрю до конца, это мой урок. Потом меня доверчиво развяжут, чтобы отпустить, пусть они думают, что я – визжащий, сломленный страхом обыватель. Они еще не знают, с кем имеют дело, узнают – когда поквитаемся за все. Жаль только, что за глобальную несправедливость жизни заплатят не устроители фарса, что засели наверху, в уюте и безопасности, а троица свихнувшихся захолустных изуверов. В конце концов, подобное тоже очень несправедливо”.

Остроносый отошел в сторону и, прочитав короткую молитву, степенно добавил:

— Поджигай, парни... Вот, газетку подпалите и бросьте в нее. Подальше, подальше, как бы самим не ожечься.

Желтый Комбинезон отступил на шаг от столба, пошарил по карманам и извлек зажигалку. Стриж с замиранием сердца вслушивался в бессильное пощелкивание.

— Заряд кончился, холерство – мрачно-торжественно объявил Желтый Комбинезон.

— Сходи за спичками на кухню.

Желтый неловко повернулся, смущаясь нарушением правильного хода церемонии. Дезет насторожился – Джу подняла голову, из ореховых глаз ушла муть страха, они смотрели осмысленно и твердо. Стриж взглядом задал беззвучный вопрос, сострадалистка чуть заметно опустила ресницы. Дезет расслабился, пытаясь ощутить, поймать то, что должно вот-вот произойти – и не почувствовал ничего. “Нулевик тупой”. Дальнейший ход событий он мог наблюдать только лежа на земле, как пассивный зритель – походка Желтого Комбинезона вдруг изменилась, сделавшись неуверенной, он неловко шагнул к Остроносому и, задумчиво потоптавшись, закатил главарю звонкую оплеуху, сбив с него шлем пси-защиты.

— За что?

Желтый сглотнул комок в горле и гордо промолчал. Ошарашенный владелец бот, коротко, зло ткнул товарища кулаком, удар пришелся в бровь, Комбинезонник, тоже лишившийся шлема, вытер со лба липкую жидкость и вцепился в воротник бывшего приятеля – они завалились друг на друга, в пыль, возмущенно взлаяла бурая собака в конуре.

Сообщник в оранжевом, беззаботно улыбаясь, подошел к Дезету и принялся неловко дергать узел на руках иллирианца. Дезет, скривившись, терпел прикосновения чужих рук, испачканных предназначенным для сожжения горючим.

Через несколько минут все было кончено – троица бандитов бесцельно разбрелась по двору, один пел без слов, другой пытался играть с бурой собакой. Нестриженый главарь в ботах облизывал свой указательный палец, то и дело погружая его в одиноко стоящую на земле канистру.

Стриж, ломая ногти, открутил проволоку, все еще державшую Белочку у столба, развязал философа.

— Пошли отсюда. Иначе я не удержусь от соблазна поставить точку по-своему...

Майер поморщился:

— Зачем? Мне кажется, безумие хуже смерти. Как вам удалось это, Джу?

— У двоих были побитые шлемы – наверное, их сняли с мертвых солдат. Сильный псионик сумеет преодолеть такую защиту, если в этот момент отождествит себя с объектом наводки. Мои силы почему-то выросли, это было... как помощь извне. Теперь мне так плохо, Хэри – я словно вся измазалась в грязи. Плохо физически, я словно на четверть умерла, и жаль этих людей – я видела их страх, их боль, их одиночество и отчаяние. Загнанный зверек огрызается. У них были причины ненавидеть псиоников. Настоящие, честные причины.

Стриж скептически хмыкнул:

— Нашли кого жалеть, добрая леди. Ради вашего сострадания, Джу, я не стану ломать им шеи, хотя – стоило. Я очень и очень зол — я вне себя – это было во сто крат хуже идейных развлечений Эшли. Что творится в вашей свободной Каленусии?! Хэри, где ваш уником?!

— Не орите так, мой вспыльчивый друг – вы же сами запрещали мне его включать, ссылаясь на визгливые мелодии и свои драгоценные, изнуренные терроризмом нервы. Он уже двое суток как в отключке. Сейчас... Чума – тут одни помехи.

Слабенький сигнал прорвался лишь спустя несколько минут – Майер отчаянно терзал настройку.

— Вы слышите...

Трое молчали, ловя сбивчивый, изуродованный шумом голос комментатора. Столкновения в столице, мертвые псионики на улицах, осажденный Сенат...

— Вы слышите? Они объявили сенсов вне закона. Любых. Это стопроцентное сумасшествие. Что скажете, Хэри Майер?

— Это война, Алекс. У нас гражданская война, очень может быть, вмешается и ваш Порт-Иллири тоже.

— Тогда, тем более – на северо-восток, к Фалиану, там единственное место, где можно найти хотя бы относительную безопасность.

— Пожалуй. Не забудьте заправить машину, герой...

 

Леопардовый кар тронулся в путь через четверть часа. Еще через полчаса Желтый Комбинезон все-таки отыскал на кухне спички. Он обрадовался – и попытался вспомнить, зачем они были нужны, непослушные обрывки воспоминаний ускользали, дразня. Человек вышел во двор, долго сидел на земле, подпаливая и бросая маленькие смешные кусочки огня. Одна из спичек случайно коснулась топлива, широко растекшегося из опрокинутой впопыхах канистры...

 

Жирный столб дыма над фанерным домом был виден издалека.

В конуре выла забытая всеми собака.

 

Глава XXVI. CONTRA SPEM4

 

7006 год, Каленусийская Конфедерация, Порт-Калинус, штаб-квартира Департамента Обзора.

 

— Вы готовы, Фил? Постарайтесь попасть прямо в круг. Если верить проектной документации – тут самая тонкая оболочка, единственное уязвимое место.

Кравич поднял излучатель и направил его в сторону неровно нарисованной

зеленым фломастером окружности.

— Ну и память у вас, мастер советник. Отойдите подальше, а то вдруг оттуда полыхнет...

Он выстрелил, задержав огонь на импровизированной мишени, пластик потек, истончаясь, горя.

— Готово. Пусть остынет немного. Вообще-то там заметна шахта лифта. Быть может, спустимся вниз, разобьем окно и – свобода?

— Заманчиво, Фил, но бесперспективно. Это резервный беспересадочный лифт – с верхней площадки к лабораториям. Если двери нижних ярусов блокированы, а это, думаю, именно так, мы окажемся в запертом подвале. Наружу оттуда так просто не выйти, зато можно поискать Фантома, Старик любил... то есть любит лично наблюдать за “черепками”...

Егерь заглянул в прожженное отверстие. Тянуло прохладой, запахом металла и смазки, трос клети уходил в темноту.

— Коробка прямо над нами, почти свободно могу дотянуться до ее дна.

— А зачем?

— Тут есть один фокус – клеть, конечно, нельзя поднять вручную, зато можно вручную опустить. Пробиваем дно, забираемся вовнутрь, немного разблокируем тормоз и – потихоньку, помаленьку — на самое дно нашей преисподней.

— Мастер советник...

— Вы сомневаетесь, Кравич?

— Так ведь оттуда потом уже не подняться.

— А отсюда по-другому не спуститься. Если мы доберемся до технического яруса, быть может, найдем там способ запустить Систему...

 

Первая фаза операции заняла не слишком много времени – пришлось повозиться лишь с прочным днищем кабины. Лифт нехотя, с лязгом пошел вниз, Кравич светил в дыру фонарем, пытаясь определить пройденное расстояние.

— Надеюсь, ребята Аналитика не застукают нас так сказать в процессе...

— Поздно – мы уже на месте.

Лифт прибыл на место с унылым грохотом, заклинившая дверь поддалась с большим трудом, луч фонаря растеряно метался в пустой тьме коридора.

— Есть здесь кто-нибудь?

— Лучше не поднимать шума – не известно еще, кто здесь может оказаться.

Пятно света заскакало по стенам, высвечивая мертвые мониторы, брошенное оборудование, под каблуком Егеря что-то стеклянно хрустнуло – это оказались оброненные женские очки в тонкой золотой оправе. Одно стекло уцелело, к дужке прилипла вырванная прядь волнистых светлых волос. На стальном полу распластались веером рассыпанные кассеты – кто-то методично давил их подошвой.

— Странно.

— Здесь плохо пахнет, инспектор. Здесь пахнет последствиями пси-наводки.

Пахло страшно – в прямом смысле, перегретый застоявшийся воздух отдавал тлением — пока только слегка.

— Там, в темноте, лежат наши мертвые ребята...

Егерь задумался. Если исходить из того, что Фантом мертв, то шефом Департамента мог оказаться любой из убитых наблюдателей – поиск трупов в переплетении коридоров мог затянуться на неопределенное время. Время летело – Егерь остро ощущал каждую потерянную секунду, словно это сочилась по капле, уходя в жадную пустоту, его собственная жизнь. “Успеть”.

— Будем считать, что шеф уцелел. Где может прятаться или быть спрятан наш Фантом? Скорее всего, в запертом отсеке. Инспектор – теперь дело за вами, попробуйте пощупать ментальный след живого.

Кравич прислонился к стене и погасил фонарь, этого оказалось мало – он зажмурился, фиолетовые круги плавали на фоне закрытых век. Минуты шли, Егерь терпеливо ждал в темноте, не дыша, боясь словом, жестом, даже мыслью помешать псионику. Наконец, вспыхнул свет – Кравич открыл глаза, включил фонарик, он задыхался, как после быстрого бега, палевые веснушки поблекли, в уголках глаз обозначились черные линии глубоких словно порезы, морщин.

— Разум Милосердный! Мастер советник, я не могу... Ментальный след наших мертвых ребят... Он везде. Им больно, они словно кричат.

— Попробуйте еще, Фил. Пройдем подальше, пробуйте снова,

я надеюсь на вас. Мы посчитаемся — Ролан заплатит за все, обещаю, нужно только отыскать Аналитика.

Они прошли два десятка шагов, Кравич опять погасил фонарь и замер, ловя в сторожкой тьме незримый след живого.

— Кажется... сюда. Мне так хочется быть полезным, но я двоечник среди псиоников, а тут еще экранирует металл...

Они прошли еще пятьдесят шагов, свет фонаря отразился от блестящей стали пола, высветил россыпь темно-коричневых засохших капель и черное, шершавое, в навек застывших оспинах расплавленного металла, пятно подпалины – огненный след излучателя. Место хранило ауру трепещущей, яркой боли, пронзительные тона отчаяния, льдистый холод страха и потрясение безмерного – запоздалого — удивления.

— Вы слышите? Разрази нас чума... Стук! Там кто-то стучит.

Егерь замолотил рукоятью пистолета по монолиту бронированной двери, постукивание с той стороны сначала прекратилось, потом повторилось, теперь уже в рваном ритме, намекающем на некий смысл.

— Ритмическая азбука.

— Что это означает?

— Тихо... Это он, это Фантом!

Инспектор придвинулся поближе, преисполнясь уважения к познаниям Егеря, постукивание то учащалось, то замедлялось, оперативник хмурился, пытаясь уловить смыл на слух.

— Он при смерти, Фил. Там, внутри, нехорошо... Вы чувствуете?

— Ничего не чувствую, отсек экранирован лучше некуда. Интересно, какие-такие дела там творили черепки?

— Сейчас уже неважно, нам любой ценой нужно вскрыть дверь и как можно быстрее – там нет вентиляции.

— Ее не вскрыть, здесь простой кодовый замок, без пси-команд, без электроники.

Егерь дотронулся до холодного металла, сам не зная, зачем, приложил к нему раскрытые ладони, дверь глухо молчала, стук прекратился. “Это гробница, чрево, в которое отправляются умирать”. Егерь подумал о запертом в тесном пространстве человеке – как выдержал бесконечные, безнадежные часы преданный Аналитиком Фантом?

— Как вы думаете, Фил, излучатель возьмет металл?

— Шутите, мастер советник...

— Не шучу, я думаю вслух. Попробуем подобрать шифр?

— Безнадега. Мне жаль старика, но я не вижу выхода. Разве что... Вы ведь умеете стучать код – спросите совета у него самого.

Реализация идеи Кравич заняла несколько минут – Егерь путался в полузабытых знаках.

— Он ответил “Cпрошу”.

— Что?! Генерал хочет сказать, что их там двое?

Возможно, сказался абсурдный ужас бесконечных часов ожидания, который исподволь подтачивал рассудок оперативника. Егерь похолодел, в животе устроился тяжелый ледяной комок. Фантом – безумец? Или это вовсе не Фантом? Кто знает, что за существо ждет за запертой стальной дверью – шефом Департамента мог свободно назваться любой.

— Пусть он ответит.

На этот раз ожидание затянулось, слабое постукивание возобновилось спустя четверть часа.

— Диктует шифр замка...

— Холерство! Наше шеф, случайно, не всемогущ?

— Или свихнулся. Сейчас посмотрим... Светите, Кравич.

Егерь твердо, одну за другой прижимал маленькие кнопки. Замок нехотя, лениво щелкнул, в утробе двери что-то сердито и печально проскрипело.

— Крутите ручку. Готово.

Дверь дрогнула, в лицо наблюдателям ударил спертый, горячий воздух, Егерь ждал, взяв оружие наизготовку. Плечом к плечу с ним рядом стоял Кравич. Открылась обшитая металлом коробка отсека.

— Разум Милосердный!

Шеф Департамента Обзора сидел на полу, расстегнув ворот мундира, бессильно уронив голову, он поднял лицо – короткие волосы слиплись от пота, облик изменился почти до неузнаваемости – иссиня-черные круги под глазами, ввалившиеся щеки, хищный оскал зубов.

— У вас есть вода?

— Минеральная.

Фантом сосредоточенно опустошил флягу.

— Это было прекрасно. Спасибо, Егерь. Спасибо и вам...

— ...Инспектор Кравич, мой генерал.

— Спасибо, инспектор. Поверьте, не забуду... Не забуду никого – ни тех, ни других.

Первый наблюдатель Каленусии, ощерясь от усилия, встал, заметно покачнулся, заставил себя выпрямиться, ловя ускользающее равновесие.

— Что с Пирамидой?

— Блокирована, без энергии.

— В городе?

— Стрельба.

— Аналитик?

— Заперся с мятежниками в командном центре.

— Наши люди?

— Деморализованы.

— Столичные власти?

— Молчат.

— Ну что ж, у нас есть дело, господа!

— Командуйте, шеф. Мы с вами.

— Не сомневаюсь, Егерь. Для начала – мне нужен портативный сайбер помощнее, с автономным питанием.

— Насколько помощнее?

— Чем мощнее, тем лучше, но размеры и вес должны оставаться в пределах разумного – нам его носить с собой.

— Я, кажется, знаю, что нам подойдет. Тут неподалеку склад... Я схожу с фонарем.

Кравич вернулся через полчаса, волоча за собой за собой увесистый предмет. Конструкция, снабженная ногами, превосходила размерами обычный сайбер и напоминала то ли собаку, то ли зрелого упитанного поросенка. Подобие головы (консервативная имитация привычного) крепилось к туловищу короткой, толстой шеей, с ошейника свисала, побрякивая, длинная цепочка.

— Во имя Неба – что это такое?

— Проект пси-ищейки. Забракованный опытный образец.

— Уродлив как видение алкоголика. Сейчас подключим монстра к местному сайберу – у него тоже автономное питание. Оттуда нужно кое-что переписать...

Спустя некоторое время искусственный пес ожил, преступил лапами, на глазах обретая пластику живого существа. В манерах монстра на секунду – всего лишь на секунду — прорезалось нечто трогательно-неловкое, так двигаются, преступая пухлыми ножками, прелестные дети-двухлетки.

— С ним можно общаться голосом.

Фантом склонился над конструкцией.

— Привет, Мах! Как тебе новая оболочка?

По воле случая у существа оказался приятный, глубокий, с бархатистыми нотками голос.

— Приятно, наконец-то, иметь тело. Впрочем, оно могло быть и получше. Здесь не хватает хвоста.

“Он учится шутить” – с суеверным ужасом подумал Фантом. “Во что разовьется этот плод ментального совокупления двух Аналитиков?”

— Спасибо за шифр к замку. Как ты догадался?

Гомункулус попытался засмеяться, в этот критический момент природа сайбера дала о себе знать – звук получился металлический, неестественный.

— Я не знал шифра, зато я знаю Ролана. Он моя часть.

Кравич угрюмо промолчал, Егерь рассматривал Макса со сложной смесью почтения и отвращения.

— Что это, шеф?

— Ролан смещен с должности. Рад представить команде нового Аналитика Департамента.

— Этот?

— Да. Специалист высокого класса.

— Не совсем. Я ошибся в предсказании вашей смерти.

“Контраст” – подумал Фантом. “Это нелепо, как плохая пьеса, но это и страшно тоже. Мы – друзья и враги, мертвый Элвис и живой Ролан, честные служаки и обреченные, надеюсь, мятежники, власти их близорукостью, я сам со своим любопытством и доверчивостью – все мы вместе нечаянно выпустили в мир получеловеческий разум. Он получеловек не потому, что слабее двуногого – потому, что сильнее. Сейчас гомункулус одинок и растерян, он ищет себя, и когда найдет... Что будет тогда? Я мог бы уничтожить это нелепое на вид существо прямо сейчас, и, тем не менее, не могу – рано бить золотое яйцо. И он знает об этом”.

Фантом кивнул оперативникам:

— Вы реализовали ничтожный шанс удачи, поздравляю. А теперь – за дело. У кого какие соображения?

— Пробиться вовне.

— Разблокировать Пирамиду.

— Добраться до Ролана.

— Макс?

Гомункулус медлил – на размышления ушло с полминуты.

— Нужно обратить преимущество врага против него.

— Как?

— Пси-наводка. Псионик подвержен ей в не меньшей степени, чем обычный человек, если не поставит ментальный экран, конечно. А с экраном он не боец.

— Это безнадежно. Пси-наводку не воспроизвести технически, для этого нужен живой псионик. Все (ну, почти все, я не обвиняю вас, Кравич), словом все сенсы Каленусии – против нас...

Гомункулус издал металлический то ли смех, то ли лай.

— Кроме того, кого вы назвали Кравич, здесь еще целых два псионика. Это я.

Фантом скептически поджал тонкие, бледные губы.

— Ты машина, Макс. На тебя распространяется фундаментальное исключение Калассиана – ты не сможешь.

— Я псионик, Фантом. Носитель – эта металлическая свинья — не имеет значения, у меня есть душа, я получил ее в наследство от человека.

“Хотел бы я знать, от которого из двух” – подумал Фантом.

— Пол и мораль зачавших мою ментальность значения не имеют — у меня были родители.

“Он читает мысли?”

— Нет, только угадываю.

Егерь, который слышал лишь половину реплик, в финале диалога расхохотался, он мотал головой, тер руками веки, щеки, размазывал по лбу полосы сажи и крупные капли пота.

— Бред. Это я сошел с ума или жестяная свинья заговаривается?

— Меньше эмоций. Мы все сейчас не в себе. – холодно отрезал Фантом — ...я слушаю тебя, Макс, продолжай.

Новый Аналитик и на этот раз был краток. Шеф Департамента выслушал гомункулуса без особого энтузиазма — план показался ему сущим безумием.

— Вероятность успеха?

— Сорок девять из ста. Это все, что я могу предложить... Альтернатива вмешательству – полная победа мятежа.

Фантом колебался лишь мгновение. “За все приходится платить – за все, это не обидно, это только честно. Мне, по крайней мере, твердо назвали цену.”

— Я согласен рискнуть. Итак...

Они спорили о деталях плана, сидя на полу – единственный стул, два часа назад разбитый Фантомом в порыве отчаяния, совсем развалился — Егерь чертил план этажей, водя пальцем по слою жирной гари, Кравич морщил лоб, вспоминая, шеф Департамента оставался внешне спокоен, его волнение выдавали лишь полотно сжатые побелевшие губы.

Гомункулус больше не пытался вмешиваться. Свет фонаря отражался от крутых, блестящих боков монстра...

 

***

 

Проливной дождь с утра затопил улицы Порт-Калинуса, заваленные телами водостоки не справлялись — мутный поток нес бурую пену, мусор неубранных тротуаров, сорванную ветром ажурную листву, площадь перед Дворцом Сената превратилась в мелкое грязное озеро.

Плети струй сбили пламя с перевернутых машин, омыли почерневшие остовы зданий. Сильный ветер швырял косые струи туда-сюда, заливая лица солдат из оцепления. Окна Дворца заложили мешками с песком – запас отыскали где-то в подвалах. Остатки частей жандармерии два часа назад полностью отошли у центру и соединились с гвардией Сената. Энергии не было, костры на пощади залило дождем, усталые люди пытались жевать сухой стандарт-концентрат.

Амфитеатр скамей в зале Сената пустовал наполовину. Вошедший офицер охраны прервал Барта на полуслове – некорректность, немыслимая при обычных обстоятельствах. Их вполголоса разговор слышали лишь двое-трое близ сидящих, но по малочисленным рядам испуганных сенаторов прошел ропот.

— Мы требуем правды!

Президент встал.

— Отцы сенаторы – я предлагаю немедленно спуститься в пси-убежище, более того, я решительно настаиваю на этом...

Через четверть часа зал опустел, влажный сквозняк, врываясь в разбитые окна, ворошил брошенные в спешке листы. Чуть позже пришли другие люди, они, освобождая пространство, грубо отволокли в сторону красного дерева скамьи, разметали бумаги, под расписанные фресками своды внесли первых раненых...

 

Пирамида, средоточие мятежа, чернела пятнами выбитых секций – огромные толстые стекла нижних ярусов разлетелись вдребезги, острые осколки усеивали весь квартал. Первые пять наземных этажей пустовали, наблюдатели еще в первые часы мятежа покинули разгромленную изнутри резиденцию. Верхние ярусы, блокированные, почти лишенные энергии, заполненные живыми и мертвыми вперемешку, недосягаемые для внешнего мира, замкнулись в ожидании. Точнее, так казалось снаружи. На самом деле ярус высшего руководства уже очистили от тел – раненых оттащили в покинутые комнаты, убитых наспех скидали в полупустой склад. Пятна крови и гари там и сям уже поблекли под сапогами охраны. Уцелевших заперли порознь, неприсоединившиеся к мятежу уже несколько часов ожидали решения своей участи в собственный кабинетах. Аналитик не показывался, предпочитая руководить ходом событий из командного центра – здесь сохранилась связь. Уникомы не работали, их заменила паутина Системы. Пощаженная повстанцами ниточки коммуникаций связывали бывшую резиденцию Фантома с ключевыми для псиоников точками столицы, оттуда его сообщники, преднамеренно рассеянные по Порт-Калинусу, направляли действия толпы.

Дождь хлестал вовсю, бурно стекая по толстым стеклам. Аналитик поднял усталую голову, отозвавшись на условный знак — сложный, ритмический сигнал сначала показался ему стуком в дверь, хотя новый лидер Департамента прекрасно знал о ментальной природе сигнала. Приглушенный стенами центра, “звонок”, тем не менее, ощущался отчетливо – теперь уже как шуршание гальки на морском берегу, как крики тревожные чаек, пение прибоя, смех ребенка, тщетно пытающегося ручонками зачерпнуть белый пух пены морской...

— Заходи, я отключил блокировку двери.

Девушка вошла, почти неслышно ступая – низкие туфельки мягкой кожи скрадывали шаги.

— Я ждал тебя, Рита.

Она повернулась к свету, отблеск угасающего пасмурного дня упал на лицо, высветил легкую впалость бледных щек, прямые брови, тонкий, правильный, пожалуй, слишком длинный нос, в доходящих до пояса, прямых, иссиня-черных волосах заплясали искорки. Теперь было видно, что вошедшая не так уж и молода, она казалась лишенной возраста – то ли женщина и после тридцати сохранившая отблеск юности, то ли девушка, которой потрясения или болезнь подарили отпечаток душевной зрелости. Рита двигалась слегка неуверенно, как будто боялась резких толчков.

— Я ждал тебя. Где ты была?

— Я спала. Я видела сон – плохой сон.

— Опять серые нити? Оставь, чайка, сны не значат ничего. Ты ходишь по ярусу в одиночку – больше не делай этого, поняла? Мы хорошо почистили закоулки, но когда дело касается тебя, я не признаю даже разумного риска.

Женщина покачала головой.

— Сны не обманывают, мне страшно, Ролан.

— Не бойся ничего, пока я жив, я с тобою и у руля, тебе некого бояться.

— Я боюсь того, что мы сотворили.

Аналитик сжал кулаки так, что побелели костяшки.

— Ты опять за свое? Пойми, есть дела, которые делают не оглядываясь. Если боишься, не следует браться, если взялся — делай это до конца. Ты была со мной у истока замысла, ты по доброй воле встала со мною плечом к плечу, так не отступай же теперь. Не предавай меня, Рита.

Женщина села в глубокое кожаное кресло Фантома, подобрала ноги, обтянув колени подолом вязаного синего платья, нахохлилась пушистым комком.

— Хорошо. Я не предам. Но ты уверен, что мы не ошиблись?

Аналитик встал, прошелся туда-сюда, бессознательно копируя любимую привычку Фантома.

— Нет, я уверен в своей правоте. Я рассказывал тебе, как все начиналось? В те дни, когда из-за диверсии иллирианцев “потек” Калассиановский Центр там накрылось многое – многое! — но не все. Кое-что осталось – так, ошметки уцелевших данных, тогда был шок на государственном уровне, все это богатство без разбору свалили в Систему, потому что оно мешало предаваться официально одобренной скорби... Ты слушаешь?

— Да.

— Спустя годы, когда я стал своим человеком в Департаменте, мне удалось добраться до той, старой информации. Выводы не лежали на поверхности, но ты не забывай – я Аналитик. Прирожденный, предназначенный для этого судьбой, Аналитик от бога, как говорили древние. Я работал, я использовал Систему, а сделать это втайне от внутренней безопасности было совсем просто. Так вот – я уверен, уверен на все сто процентов, Рита...

— В чем?

Аналитик резко повернулся к женщине, казалось, он вот-вот ударит ее, но вместе этого новый хозяин Департамента только взял узкое лицо Риты в свои ладони и повернул так, чтобы она не могла отвести взгляд. Уголок его широкого рта задергался.

— Мы умираем. Ты знаешь, Рита, мы умираем – медленно, но верно. Подойди к зеркалу — посмотри на себя...

Он ласково, осторожно провел ладонями по плавному контуру точеных плеч псионички, за руку выдернул ее из уюта кресла и подтолкнул к блестящей стене кабинета. Женщина, сжавшись, заворожено смотрела в зеленоватую глубину зеркала.

— Сколько тебе лет? Не отвечай, я копался в архивах Системы — тебе всего двадцать один. Это для архивов, а на вид тридцать пять. Ты слишком быстрым шагом спешишь к смерти, моя милая.

Мы могли бы пореже пользоваться нашим даром. Старение — это только плата.

Аналитик коротко рассмеялся.

— Ты веришь... Слепо веришь. А можешь ли ты вспомнить хоть одного псионика Геонии, которого спас благой совет насчет ментального воздержания? Ну, попытайся... Пусть не сейчас, ну хоть один за всю историю Каленусии должен быть? Что, не можешь вспомнить? Нет?! А ты знаешь, почему? Потому что их нет! Нет и не было никогда, нас обманули, Рита...

Женщина, ни говоря ни слова, сильно рванулась, пытаясь освободится – Аналитик, забывшись, больно стиснул ее плечи.

— Нам лгали, псиоников убивает не дар. Нас убивают лишенные этого дара, “тупицы” – пусть без злобы, без желания причинить вред... Природа — великий выравниватель, жизнь, сила, энергия и самые души наши уходят... им, Рита. А за что? Мы на ощупь ищем смерть ради их благополучия. Пока жив, пока дышит рядом хоть один “тупица”, ты будешь умирать заживо...

— Разве обязательно их убивать?

Аналитик выпустил плечи псионички.

— Нет. Достаточно сломить их сопротивление. Выживших можно изолировать... Я говорил тебе об этом, и не раз. Ты веришь мне?

Девушка отстранилась, смоляные волосы растрепались, резкие тени на лице делали ее старше. Аналитик взял безжизненную руку псионички и добавил почти умоляюще.

— Мне противна бессмысленная жестокость. Я просто хочу спасения – для тебя, для себя, для таких, как мы. Не молчи – скажи что-нибудь. Ты мне веришь?

— Да.

— Ты меня не предашь?

— Нет.

— Рита...

Он гладил упругие черные волосы, поцеловал висок возле уха. Девушка положила узкие ладони на плечи Аналитика, в этот момент его лягушачья улыбка казалась почти красивой.

— Не тревожься. Мы как дети, заблудившиеся в темноте, нас пугает крик сыча, ветер свистит в скалах, и облака закрыли луну... Но это – только сон, все пройдет. Перетерпи этот ужас, Рита, и он отступит. Это... это все равно, дождаться утра. Все будет хорошо. Это будет другой порядок вещей – прекрасный, упорядоченный мир равных... Убери пси-барьер... Убери! – я хочу прикоснуться к твоим мыслям...

Он говорил и говорил, обнимая девушку, легко роняя то ласковые слова без смысла, то обещания, в которые сам наполовину верил. Пуговиц на синем вязаном платье не оказалось, потом они обнаружились на спине, одна перламутровая пуговка отлетела и звонко заскакала по полу.

Необъятное кресло Фантома подвернулось очень кстати.

Новый шеф Департамента, теряя терпение, расстегнул бюстгальтер любовницы, сдернутые трусики затрещали, расходясь по швам. Рита ахнула, потом немного повернулась, давая ему возможность устроиться поудобнее, ее пальчики вонзились в спину Аналитика. Он сосредоточенно действовал меж распахнутых бедер девушки, сняв собственный пси-барьер и подсматривая за ее ощущениями.

— Ах, Рита!

Кульминация получилась блестяще.

 

***

 

— Ролан, откройте!

Дверь громыхала под нетерпеливыми ударами. Женщина в синем платье, изогнувшись, пыталась найти на спине недостающую пуговицу. Рванные шелковые трусики бабочкой распластались у ножки стола, прежде чем отворить посетителю, Аналитик подобрал их и сунул в карман.

Вошедший улыбался уголками глаз – но не губами, физиономия средних лет сенса оставалась невозмутимой.

— У меня для вас сюрприз, Ролан. Охрана взяла Фантома.

— Что? Откуда он взялся?

— Старик вывернулся из садка. Не знаю, как, но его выпустили два сообщника. Они все вместе лезли из подвала наверх, используя технологические пустоты в стенах. Всех троих взяла охрана яруса, трупов нет, крови нет, все потери – несколько синяков. Хотите поговорить с ними или вывести в расход?

Аналитик заколебался. Женщина подошла сзади и положила тонкие пальцы на плечо любовника.

— Давай, выслушаем их. В конце концов, эти люди никого из наших не убили, и не больше опасны. Потом можно отправить их под охрану или обменять...

Аналитик отстранился, убирая руку Риты.

— Я не склонен миловать Фантома.

Сенс понимающе кивнул.

— Двое других – наш старый знакомый Егерь и некто Кравич.

— А это кто такой?

— Охранник, кстати, пусть слабенький, но псионик.

— Псионик? Псионик спасал Фантома? Приведите их, Луциан. Я хочу видеть это троицу...

 

Среди стеклянно-блестящего интерьера троица беглецов казалась инородным предметом – бледный Фантом с плотно сжатыми губами, мрачный Егерь со свежим кровоподтеком на щеке и лбом, перепачканным сажей, Кравич, чьи веснушки от бессильной ярости выцвели до светло-палевого цвета. На пленников надели наручники. От запястья бывшего шефа Департамента, кроме того, тянулась длинная стальная цепочка, к другому концу которой был прикован чудовищно толстый сайбер.

— Это чья техника?

— Она сломана. Мы не смогли по быстрому отцепить машину, Ролан. – вмешался сенс – Штука оказалась наглухо прикована к Старику, пришлось бы отрубить ему руку.

— С этим не стоит торопиться... Садитесь, господа. А теперь я хочу знать, что позвало вас в дорогу. Технологические пустоты в стенах зверски неуютны.

Фантом смерил скептическим взглядом мятежного подчиненного.

— Я не хочу разговаривать с изменником. Впрочем, кое-что все же скажу – тебе не много осталось, Ролан. В конечном счете ты проиграешь и отправишься в Холодную Пустоту. Тебя мне не жаль, жаль тех, кто влез в кровавую кашу, поверив демагогу.

— Демагогу? Что вы называете демагогией, бывший генерал?

Фантом пошевелил запястьями в стальных браслетах и промолчал.

— Вот видите, свободные граждане, генерал стесняется сказать...

— Ты сволочь, Аналитик. – вмешался Кравич – ты опозорил честных сенсов.

— Какие громкие слова... Я много чего мог бы сказать в ответ. Например, что вы ничтожество, Кравич – исполнительное, тупое ничтожество. Но лучше я сделаю так...

Наблюдатель напрягся, ожидая выстрела или удара, но Аналитик всего лишь сунул в его скованные руки тонкую, в четыре листка тетрадь.

— Глаза после подвала не очень болят? Все-таки прочитайте это, прямо сейчас.

Кравич густо покраснел от ярости.

— Убирайся из моего мозга, ублюдок.

— Сам виноват – не умеешь ставить пси-барьер.

Инспектор неловко раскрыл тетрадь, шли минуты, Ролан присел на край стола, Рита устроилась в бывшем кресле Фантома. Фантом с ужасом смотрел, как сбегают краски с лица Кравича. Сначала яркий румянец сменился желтизной, потом кожа щек приобрела серый, болезненный оттенок. Инспектор уронил тетрадь на колени, губы его дрожали, как у плачущего ребенка.

— Это правда, мой генерал?

Фантом чуть заметно вздохнул.

— Это гипотеза, Фил, это только одна из гипотез. Не спеши верить ему.

Ничего не понимающий Егерь растеряно вертел головой, норовя потрогать скованными руками синяк на щеке.

— О чем это вы, шеф?

— Ролан утверждает, что сенсов Геонии убивает не использование пси-наводок, а повседневное общение с “нормальными”.

Аналитик удовлетворенно кивнул.

— Блестяще, бывший генерал. Вот он – момент истины. Вы знали об этом... Ну ладно, пусть не знали – догадывались много лет подряд. И молчали, используя нас. Используя таких простаков, как этот большой ребенок Кравич. Мечтали об технической, не обремененной проклятием умирания, имитации пси-дара для себя самого и таких же, как вы. Интересно, будет ли вас глодать совесть в Холодной Пустоте?

Фантом опустил глаза, ощущая прилив ледяного равнодушия.

— Я не хочу оправдываться, бывший Аналитик. Убейте меня, если вас это утешит. Я слаб и грешен как все. Я использовал других. Но я сам каждый день работал бок о бок с вами, псиониками, с людьми, которые могли выпотрошить мой мозг как собственный карман. Вы все были опасны – все, да еще как. И, тем не менее, никогда, ни разу, у меня не возникало даже тени мысли физически уничтожить сенсов. Пусть на моей совести эгоизм “тупицы”, зато на вашей — горы трупов, Ролан.

Фантом услышал, как сквозь стиснутые зубы застонал Кравич.

Аналитик встал с края стола, подошел вплотную к бывшему шефу Департамента.

— Вы лжете?

— Нет. Войдите в мой мозг и посмотрите сами, лгу ли я.

— Он не лжет, Ролан – вмешалась псионичка. – Я вижу.

— Да, он не лжет. Он сам верит в свое лицемерие.

Аналитик вернулся на старое место, на край стола. Потрясенный Кравич опустил голову, спрятав лицо в ладони скованных рук. Аналитик пожал плечами.

— Ну и что мне теперь с вами делать, свободные граждане? Какая драма! Вас, Кравич, я понимаю, оказаться лицом к лицу с собственной доверчивостью – ситуация не из приятных... Луциан! Когда мы закончим разговор, возьмите инспектора и заприте его куда-нибудь – пусть хотя бы спокойно проплачется. Против вас, Егерь, я не имею ничего... Ну, почти ничего. Честный, в меру умный исполнитель. Если продажные отцы сенаторы согласятся, я вас поменяю... да хоть на любого псионика средней руки! А вот вы, Фантом... Луциан, этого выведите в коридор и расстреляйте немедленно. Простите, мой бывший шеф, но вы слишком умны, следовательно, вы опасны.

Аналитик снова встал, прошелся по кабинету и остановился рядом с креслом, в котором сидела Рита. У ног Фантома что-то слабо затрещало.

— Звезды в бездне! Этот сайбер действует?

Аналитик повернулся, намереваясь сделать шаг вперед.

Доли секунды оказалось достаточно. Что-то неуловимо переменилось в самой ауре места. Фантом стиснул зубы. Егерь оторопело смотрел, как заваливается навзничь, роняя излучатель, потерявший сознание Луциан. Рита молниеносно прыгнула вперед, выбрасывая тонкое тело из кресла, но не успела – взметнулся и черный поток волос, девушка упала без сознания, приникнув к ногам Аналитика.

Аналитик держался дольше всех – несколько секунд. Он видел все, он успел досыта испить горечь поражения, ощутить отчаяние, дотронуться до самого края Холодной Пустоты. Потом сдался и он.

Сайбер Макс неясно хрюкнул и ласково ткнулся мордой в ботинки Фантома.

— Готово.

— Надо отомкнуть наручники.

Аналитик еле добрел до бесчувственного Луциана, пошарив, нашел ключ. Подобрал излучатель. Освобожденный Егерь взял Кравича за плечи.

— Шеф, инспектор расклеился совершенно.

— Налейте ему воды.

— Признаться, я тоже вне себя. Какое-то время мне казалось, что план провалился. Наш гомункулус слишком долго не вмешивался.

— Всему свое время, Макс не промах. Этот несчастный мерзавец Аналитик наполовину зачаровал даже меня. Я и сейчас верю ему. Что будем делать?

— Выстрел в висок изменнику – и уходим наружу.

— Лучше наденьте наручники на псиоников, у меня есть идея. Конечно, наш добрый друг Аналитик сменил пароли в Системе. Но если все-таки, туда пробраться... Макс! Ты сможешь при случае взломать хороший пароль?

— Даже с моими способностями, шеф, для сложного случая понадобится не менее четырех часов.

— Ты сможешь в случае чего заблокировать попытки пси-наводки?

— Да, если не буду слишком занят другой задачей.

— Егерь, сколько выдержит эта дверь?

— Если мятежники дорожат жизнью вожака, то хоть сколько. – отозвался Егерь.

— В конце концов, о паролях мы можем расспросить Ролана. Он жив?

— Вполне. Что вы собираетесь делать с ним, шеф?

— В конечном счете – пойдет в Ординарный Трибунал. Это как раз тот случай, когда мне остро не хочется самосуда.

— Тогда огласка дела об умирающих псиониках неизбежна...

— Она все равно неизбежна. — Фантом повел взглядом в сторону в отчаянии скорчившегося на стуле Кравича.

— Шеф, а что, если...

— Нет. Нет, я теперь стал суеверен. Инспектор уйдет живым. В конце концов, утечка информации уже произошла – что-то ведь воспламенило псиоников Порт-Калинуса.

Егерь поднял с пола обмякшего Ролана, забросил его в кожаное кресло и наполнил из сифона стакан. Порция холодной воды в лицо и пара пощечин привели Аналитика в чувство.

— Я вам ничего не скажу.

— Тогда скажет твоя подружка. Мне заняться ею?

— Вы урод, Егерь, оставьте девушку, она все равно не знает ничего.

— Вот и проверим.

— Я подниму шум – вам не выйти отсюда живыми, ярус занят моими людьми.

— Дверь прочная – вопи громче, подонок. Хорошее назидание прочим изменникам — тем, что стреляли в спину своим.

Аналитик попытался вскочить, Егерь толчком под ложечку отправил его обратно в кресло.

— Ох. Чего вы хотите? Пароли к Системе? Вам все равно не связаться с Сенатом. Сеть уцелела едва ли на четверть, у меня контакт только с нашими людьми в городе. Они вас и слушать не станут...

— Пароль ментальный?

— Да.

— Открывай доступ.

— Зачем?

— Мы предложим им сдаться.

— Сумасшедшие. Предлагайте, если так хочется, но это бесполезно. Очень скоро вся столица будет в наших руках, даже если вы убьете меня, это ровным счетом ничего не изменит.

Егерь дернул щуплого Аналитика за скованные руки, усадил его на стул перед монитором, надел на голову мятежника обруч пси-ввода. Тот равнодушно пожал плечами и закрыл глаза, готовясь ввести пароль.

— Тупицы. Вы все равно проиграете.

Гомункулус проскользнул вперед. Металлическая свинья остановилась возле стационарного сайбера, позволяя Егерю вставить в отверстие крутого бока миниатюрный разъем.

Ролан чуть шевелил губами, словно повторяя ментальную формулу. Фантому не понравился вид Аналитика, в облике побитого псионика не чувствовалось естественной для такой ситуации униженности. Это почему-то внушало тревогу. Сайбер Макс замкнулся в себе — гомункулус готовился послать в Систему отнюдь не предложение о сдаче. Никто еще в истории Каленусии не сумел использовать для боевой пси-наводки Сеть. Фантом ощутил холодное кипение тревоги – окажется ли способным на подобное получеловек?

Аналитик, казалось, расслабился, смирившись.

— Я закончил.

— Все?

— Да, все.

Гомункулус молчал. Егерь дотронулся до блестящего бока всецело погрузившегося в Систему сайбера.

— Макс? Что там? Ты сде...

 

...На миг Егерь решил, что комната плывет, монитор вспыхнул радугой, зеленоватое стекло зеркала придвинулось, металл и пластик интерьера распались, растекаясь липкими нитями.

— Макс, помоги!

Потом ударила боль.

Момент для удара Аналитик выбрал на редкость удачно – скованный Системой гомункулус бессильно дергался, пытаясь вытащить бесполезный разъем. Егерь рухнул ничком и тут же скорчился, кожу словно жгло кислотой, дыхание пресеклось. Мириады цветных искр плясали перед глазами, потом картинку заволокло багровой пеленой. Дыхание, как ни странно, отпустило.

— Фантом!

Шеф Департамента, похоже, не слышал, он сползал по стене на пол, продолжая сжимать оружие. Скованный наручниками Аналитик движением головы сбросил обруч пси-ввода.

— Рита, помоги, держи наводку!

Девушка ловко, как кошка, вскочила, Луциан продолжал пребывать в беспамятстве. Егерь, превозмогая боль, попытался вытянуть руку, запястье и ладонь свела судорога, он бессильно царапал шнур, непроизвольное сокращение мышц заставляло прогибаться позвоночник. Аналитик, не обращая никакого внимания на корчи оперативника, перешагнул через него и двинулся к Фантому, намереваясь забрать ключи и излучатель. Эта поспешность и определила развязку.

Егерь, извернувшись, ухватил двумя пальцами провод и резко дернул его, освобождая Макса от разъема. Гомункулус вынырнул из Системы и в тот же миг боль исчезла, мощный пси-экран накрыл находившихся в комнате людей, своих и чужих – без разбора.

— На место, стоять!

Фантом вскинул излучатель, но было слишком поздно – пальцы скованных рук Аналитика царапнули его глазницы. Шеф Департамента уклонился и рефлекторно нажал на спуск. Ролан стоял слишком близко – выстрел из длинноствольного излучателя миновал его, до костей сжигая лицо женщины. Ее пронзительный вопль прорезал пространство и тут же утих, заставив напоследок зазвенеть стекло.

Псионичка осела на пол, скорчилась, подобрала колени к подбородку.

— Рита!!!

Аналитик, отвернулся от Фантома, опустился на пол рядом с мертвой, осторожно положил пальцы на ее опаленные виски.

— Что это он делает, шеф? — Егерь озадаченно смотрел на происходящее.

Фантом подошел вплотную, наклонился, тронул Аналитика за плечо.

— Ролан, очнитесь. Вставайте. Хватит валять дурака, что за розовые сопли?

Аналитик не шевелился.

— У него нет пульса, шеф.

— Что?!

Гомункулус снова ткнулся в ботинки Фантома.

— И этот мой предок исчерпался.

— То есть?

— Им была предпринята ментальная попытка воскрешения мертвого объекта, закончившаяся летально для инициатора. Человек да не перепрыгнет меры своей.

Фантом был готов взвыть от отчаяния.

— Егерь, не стойте просто так – попробуйте поделать ему искусственное дыхание.

— Да тут и бригада реаниматоров не поможет. Он хоть пароль успел ввести?

— Нет. Он, похоже, и не думал этого делать, просто лгал и тянул время.

Кравич встал, наконец справившись с шоком, но, увидев сожженное лицо женщины, тут же согнулся в приступе рвоты.

— И это реализация твоих сорока девяти процентов, великий Макс?

— А что? Могло быть хуже.

Фантом медленно осушил стакан воды.

— Надо убрать тела. Прикройте им головы, побери вас Пустота! Сколько лет было этому ненормальному?

— Анкетных – двадцать пять. – вмешался сайбер.

Фантом с трудом разжал пальцы мертвого Аналитика, поднял девушку на руки и отнес ее в нишу. Иссиня-черные волосы рассыпались, скрыв изуродованное лицо. Ролана, оттащив, бросили рядом.

Фантом устало опустился в кресло. Посидел, положив руку на левую сторону мундира – как раз напротив сердца.

— Ну что ж, это еще не поражение, коллеги. Раз не поражение, значит, победа. Хотя, честно говоря, мне искренне жаль. Жаль всех.

— И предателя Аналитика? Да у него скопился целый склад покойников.

— Да, это так. И тем не менее... Это был талантливый человек, я действительно не хотел его убивать. Он выбрал смерть сам – такую, какую пожелал.

Кравич согласно кивнул. Егерь, в отчаянии от гуманизма начальства, ритуально воздел руки к потолку.

— Ну и чего бы вы добились, сумей-таки пощадить парня и отправить в Ординарный Трибунал? Его бы все равно повесили...

 

***

 

Случай не слеп, он всего лишь зол и ироничен. Гибель Аналитика роковым образом предопределила дальнейшие события. Фантом, Егерь, Кравич и тщательно приведенный в бессознательное состояние Луциан провели в осаде пять часов – почти столько времени понадобилось Максу для взлома Системы. Мятежники долго не могли поверить в смерть вожака – настоящие, яростные попытки штурма начались лишь спустя два часа. Дверь отсека не поддавалась огню излучателей, она же помогала гомункулусу отражать изощренные пси-атаки.

Через четыре часа Система была взломана. Еще через четверть часа мощная пси-наводка, созданная сайбером, и переданная Сетью, накрыла командные центры мятежников Порт-Калинуса. Люди умирали или сходили с ума. Пси-атаки повстанцев ослабели. Их жертвы, придя в себя, бесцельно бродили по разгромленным улицам, плакали, искали близких, под дождем переворачивая холодные тела.

Войска, верные Сенату, брали под контроль район за районом, на то, чтобы пробиться к Пирамиде, ушел ровно час.

Через шесть часов после гибели Аналитика Фантом вступил под своды Калинус-Холла. Поломанные скамьи красного дерева уже кое-как расставили по местам. Барт встал, чтобы приветствовать народного героя Каленусии.

— Счастлив пожать вашу честную руку, Генерал.

— Я сделал все, что мог, Президент.

Рядом с главой Каленусии маячили двое. Один – светлоглазый, сухопарый сенатор Керриан, второй — полузнакомый бледный тип, с морщинистым лбом и аккуратными, словно бы выцветшими усами.

— Я рад, что вы спаслись, шеф.

— Мы коллеги?

— Да. Я – “Доктор”.

Президент Барт согласно кивнул.

— Ваш коллега раньше вас сумел покинуть нижние ярусы захваченной мятежниками Пирамиды. Во многом благодаря его ценным советам мы и продержались.

— Вы преувеличиваете мои заслуги, мастер Барт.

— Ничуть. Кстати, мастер Фантом, мы только что объявили вне закона всех мятежников. Без исключения – всех. До того момента, пока не будут подавлены беспорядки. Связь отчасти восстановили. Директивы уже разосланы в провинции...

— Что?!

Фантом почувствовал, как та самая фигуральная почва уходит из-под его ног.

— Простите, господин президент, а как вы без суда собираетесь отделять сусликов от кротов, мятежников от честных каленусийцев?

— Но, генерал... В конце концов, ваш коллега Доктор дал неплохой совет. Пси-тест. Детектор прекрасно позволяет определить сенса.

— Но не каждый псионик – мятежник.

Барт отстранился, оглядел генерала с тем сдерживаемым вежливостью недоумением, под которым обычно прячется новорожденный гнев.

— Простите, но с момента начала столкновений немятежные псионики мне еще не попадались. Думаю, их не видел никто.

Это конец, подумал Фантом. Аналитик умер молча, и я опоздал, трагически опоздал на четыре часа, меня опередил наш добрый Доктор. Вот цена того случайного выстрела — это гражданская война. И первыми отвалятся восточные территории. Там восьмая часть населения – псионики, почти в каждой семье – сенс, люди прошли конфликт Ахара и умеют сражаться. Нам не простят крови...

— Погодите...

— Простите, генерал. Я должен идти. Мне нужно позаботиться о погребении

внучек и дочери.

Фантом стиснув кулаки, остался стоять посреди быстро пустеющего зала, к его ботинкам робко жался забытый всеми гомункулус. Доктор в сумятице исчез.

— Великий Космос! Почему? За что?

 

В тот же день начались первые погромы в провинциях.

К ночи ливень над столицей усилился. Крупные капли барабанили по лужам, по крыше Калинус-Холла, по шлемам жандармов, по остовам сгоревших машин. Бурные потоки воды уносили грязную пену, последний муссон уходящего лета оплакивал всех без разбора – праведных и виновных, обманутых и убитых, мятежников и героев.

Леопардовый кар тем временем уходил на восток.

 

Часть Четвертая. Вандея.

 

Глава XXVII. Туле

 

7006 год, Каленусийская Конфедерация, граница северо-восточного сектора.

 

— В сторону, берите влево!

Грузовик с солдатами вильнул, упрямо пристраиваясь в хвост удаляющейся машине. Леопардовая раскраска ее кузова изрядно полиняла – борта пятнали следы гари, разлапистые кляксы глинистой грязи.

— Ой, Звезды! А ведь наши храбрые воины стреляют, Алекс... По нам. Я решительно... не могу... вести машину в таких... безобразных условиях...

Звездообразная дырка в стекле – весомый аргумент. Стриж пригнул Белочку, ухватив ее за плечи.

— Выжимайте из своей колымаги все, что удастся, Майер. Недолго осталось.

Машина заложила резкий поворот, точно следуя виражу дороги, показался крутой косогор, трасса, боком коснувшись его, изгибалась, уходя на север. На востоке неширокая равнинная река медленно несла свои рыжие от бесчисленных частичек почвы воды. Трассу от реки, кроме косогора, отделяли густые заросли прибрежного кустарника. Листья уже начали вянуть, но еще не облетели – желто-зелено-серая растительная масса стояла хоть и невысокой, но сплошной, без просветов, стеной.

Грузовик отстал, не выдержав конкуренции с дорогим мотором майеровского кара. Белочка выпрыгнула на гладкое полотно, скатилась по косогору и вразмах ударилась о сплетение ветвей – кусты мягко спружинили и пропустили ее под желто-зеленый полог, ветви скрывали макушки беглецов. Стриж и Майер раздвигали сучья, продирались сквозь скопище листвы, мелкие ветви царапали руки. Джу заслонила локтем лицо и чуть не отстала, потеряв ориентир в растительном хаосе.

— Эй, где вы все?

— Здесь, давайте руку.

Они выбрались на вылизанную водой прибрежную глину. Бурые разводы от размытого берега стлались по воде, противоположный берег испещрили частые выбоины овечьих следов. Белочка перевела дыхание. Стриж в разорванной куртке, подойдя к самому урезу воды, смотрел на восток, ловя ему одному известные ориентиры. Джу отметила про себя, что иллирианец растерян – мозг нулевика оставался непроницаем, его неуверенность выдавал прищур покрасневших от усталости глаз, едва заметно опущенные плечи. Стриж повернулся в Белочке и, как ни в чем ни бывало, широко улыбнулся, пожалуй, слишком широко, беззаботность решительно не вязалась с моментом:

— Мы в искомой точке. Теперь расходимся. Вы, Джу, берете Майера и – марш-марш на тот берег. Там, где бегали овцы, там начинается территория северо-восточного сектора. Найти Фалиана, возможно, будет не так-то просто, но задача совсем не безнадежная – человек он известный. Течение слабое, глубина умеренная, водичка еще не очень холодна. Давайте, не медлите, удачи вам обоим.

— А как же вы?

— Я остаюсь.

Майер, уже ступивший в мутную воду, обернулся, на лице его читалось искреннее недоумение:

— Какой холеры, что за идеи вас посетили, Алекс? Это что — извращенный способ самоубийства?

Стриж ответил, не глядя на философа, скорее, обращаясь в пространство:

— Я не могу идти туда... Кое у кого там... со мною старые счеты.

— А у солдат с дороги – совсем новые счеты. Хватит валять дурака! Идемте, оставаться на месте смерти подобно.

Белочка кивнула.

— Хэри прав. Не стоит тянуть за собой эту историю.

Иронически скривившийся Стриж обернулся к ней, по суровому мнению Джу, в его поведении явно прорезались черты накатившего дурного толка упрямства:

— Леди Джу, представьте себе картину – я появляюсь там. “Здравствуйте, свободные граждане, я ваш подарок судьбы. Любимый враг – на четверть недобитый, наполовину прощенный, я поссорился и с теми, и с этими, а потому вспомнил про вас. Идти мне некуда – примите к себе”.

Не выдержавший психологической перегрузки Майер взорвался:

— Прекратите, Разума ради!

— А вас, Хэри, я не задерживаю. Река рядом.

По ту сторону кустов прошумел мотор, взвизгнули тормоза, голоса солдат смешалась с хрустом ломаемых ветвей. Пси-философ вернулся, вышел из воды:

— За что Звезды послали мне на голову вас? Не знаю я и знать не желаю, что вы натворили. Но из-за вашей Разумом вздрюченной гордости нас всех сейчас перебьют!

— Я и говорю – уходите оба. В одиночку у меня больше шансов справиться с ситуацией.

— Справиться?! С кем? C двумя десятками головорезов?! Да вы точно маньяк. Маньяк-самоубийца. С сумасшедшими не дискутируют – их лечат... Симониан, держите его!

Белочка изо всех сил вцепилась в левую руку Стрижа, тот попытался выдернуть ладонь, правда, не очень активно, Майер ухватил иллирианца за правый локоть.

— Живо, тащим его в воду.

— Вы много взяли на себя, Майер, не надорвитесь.

— Вполне достаточно взял, считайте, что это месть — теперь моя очередь вас купать.

Троица ввалилась в реку, воды оказалось всего-то по пояс, они полубрели-полубежали к дальнему берегу, преодолевая слабое сопротивление течения. Перебранка солдат раздавалась совсем рядом, вода слева от Белочки вскипела, испарясь под ударом излучателя.

— Быстрее-быстрее! Ходу!

Беглецы вырвались на противоположный берег, преследователи почему-то мялись в нерешительности – никто не торопился лезть в мутную, ленивую, воду.

— Уходим за деревья, нам еще выстрелов вслед не хватало...

Плакучие заросли отгородили Белочку от опасности, что-то в природе неуловимо изменилось – почва под ногами, листья, пасмурное небо, глина, короткая трава – все оставалось прежним, и, вместе с тем – другим.

— Здесь есть природная пси-активность.

Стриж устало, обреченно махнул рукой.

— Да пускай ее... Не это главное. Боюсь, что появление здесь в моей компании сослужит вам плохую службу, Джу. Как называется эта река?

— Если верить автомобильной карте... Рубикона.

— А родное местечко Фалиана?

— Туле.

Через некоторое время редколесье сменилось сплошными зарослями. Высокие деревья свечами уходили вверх, образуя кронами подобие сплошной крыши, под этим живым навесом буйно разросся остролистый кустарник. Сейчас и кусты, и деревья изрядно пожелтели, в лиственной кровле зияли провалы, оставленные облетевшей листвой. Растительная масса шуршала и мягко подавалась под ногами, Белочка с трудом вытаскивала ботинки из рыхлой почвы, чувствуя, как мягким тяжелым комом наваливается на плечи усталость. Шелковые нити летучей паутины осели на ресницы, цепко приникли к щекам. Попытки снять их кончались ничем – освободившееся место тут же занимала новая паутина, ее было слишком много.

К полудню проглянуло солнце. Золотистые стрелы света ударив, пронзили кровлю листвы, сделали явной чуть заметную усталость Стрижа, упали на небритое, осунувшееся, иссушенное многодневной тревогой лицо Майера.

— Долго еще?

— Не знаю, мы вышли за рамки карты.

В еще густой пожелтевшей траве шуршал мелкий грызун. Беглецы сделали привал возле пышно разросшихся кустов. Майер возился, насвистывал, поддевал мертвые стебли носком ботинка, что-то высматривая и подбирая среди перистых листьев.

— Чего вы там шарите, Хэри?

— Собираю грибы и собираюсь их съесть. Я голоден, Алекс, я сугубо голоден, а голодный ученый зол по определению.

Стриж меланхолично посочувствовал:

— Еще во время Межгражданского Конфликта я видел одного бравого капрала, который тоже до чрезвычайности любил грибы. Дело было на равнине. Леса там нет, эти грибы он соскребал с тыльных стенок крестьянских сараев – знаете, там иногда растут такие белесые мягкие внутри круглые штуки...

— Только не говорите, Алекс, что этот несчастный умер от отравления, вы меня не запугаете.

— А я и не говорю, что он умер.

— Да?

— Не умер. Как я сказал, дело было среди изумительной красоты степных пейзажей, на открытой, плоской, как тарелка равнине. “Рубиновые закаты” и т.д., все как в положено в таких случаях. Видимость, между прочим, во все стороны прекрасная... Так вот, он там, спустив штаны, две недели просидел “орлом”.

Свист Майера прекратился так внезапно, что встревожился не только вечно настороженный Дезет, но и впавшая в усталое оцепенение Джу.

— Эй, Майер! Вас так проняла эта история?

— Нет. Идите все сюда, скорее.

Белочка раздвинула упругие стебли. В небольшой ложбине, среди угольно-черного пятна выгоревшей до корней травы лежал человек, точнее, то, что от него осталось – огонь изуродовал тело до неузнаваемости. Следы гари казались совсем свежими. Стриж сумрачно оглядел находку.

— Мы не станем тратит время и выяснять, кто на кого поохотился.

Майер торопливо затоптал не успевший разгореться походный костерок, они ушли, не оглядываясь, оставляя за спиной настороженное, недоброе молчание чащи. Белочка лопатками чувствовала чей-то цепкий взгляд, но снять пси-барьер и “прощупать” кусты так и не решилась – почему-то ей казалось, что неизвестный наблюдатель только того и ждет.

Барьерный лес кончился внезапно, словно его кромку скосил удар гигантской мотыги. Равнина простиралась во все стороны, местность шла пологими, широкими холмами. Четкими линиями тянулись низкорослые живые изгороди, полотно дороги струной прорезало холмистую равнину. Беглецы шли вдоль дороги до тех пор, пока их не нагнала повозка – облегченный путем съема всего лишнего остов кузова битой машины, в который предприимчивый владелец впряг четверню упитанных пони. В подстриженных длинной щеткой гривах пестрели цветные бантики. Флегматичный фермер кивнул, разрешая попутчикам влезть поверх грудой сваленных мешков. Через час он нехотя обернулся:

— Туле. Приехали.

Контур пологого холма напоминала сутулую спину спящей собаки. С вершины открывался вид на аккуратные квадратики убранных полей, день выдался пасмурным — витые нити ручьев, сливаясь в реку, темнели остывающей на ветру водой. Дома Туле оказались широко разбросанными по склонам – аккуратно расчищенные площадки, стандартные постройки цвета терракоты – из самодельного кирпича, серые – деревянные, цветные – из пластикофанеры.

Единственная улица оказалась пустой, лишь возле придорожного деревца отиралась пегая, со сломанным рогом коза. Животное приподнялось на задних копытах и грудью налегло на растение, с хрустом сломало тонкий ствол и принялось обгладывать сочные листья и гроздья ягод с рухнувшей в грязь кроны. Лиловая раздувшаяся туча закрыла полнеба.

— Это и есть искомое Туле?

Тройка чужаков в одиночестве шла по пустой, неприветливой улице, Джу снова спиной почувствовала взгляд — на этот раз иной, чем в лесу, скорее изучающий, чем враждебный. Она немного приподняла ментальный барьер, встречая волну чужого жгучего, яркими цветами полыхающего любопытства. Эмоция неизвестного существа была детской, непосредственной и столь яркой, что казалась чуть ли не осязаемой, потом медленно угасла, осталась позади.

Они прошли еще немного и остановились. Дочерна загорелый парень стоял перед ними, небрежно облокотившись о забор. Руки его оставались на виду и без оружия, зато за спиной вожака устроились еще двое мужчин, эти откровенно держали излучатели не виду. Стволы, все-таки, чуть опустили.

— Заходите поболтать.

Белочка напряглась, изо всех сил стараясь не выказывать страха – аура места вопила о прямой, грубой и открытой физической опасности. На миг она увидела себя чужими глазами.

Среди пустого двора стояли трое — черноволосый, настороженный, готовый к драке мужчина, его слегка помятый рослый спутник с лицом интеллектуала, и коротко стриженная женщина с заострившимися скулами. В ее видении над ее собственной головой отчетливо сияла аура пси-активности. “Тот, что стоит впереди – сенс. Боевой псионик высшей пробы”, – поняла Джу. Она легко воспринимала настроение загорелого незнакомца: равнодушие – для Майера, чуть презрительное, окрашенное сочувствием внимание к ней самой и холодная, яркая как блеск клинка ненависть – для Стрижа.

“Нам нельзя идти с ними...” — она шептала едва слышно, почти не шевеля губами.

“Нельзя, но придется” – так же беззвучно прошептал в ответ иллирианец.

Загорелый принужденно, как-то деревянно улыбнулся и помахал рукой.

— Меня зовут Ральф. Пошли?

Пришельцы свернули в гостеприимно распахнутую калитку, плотно утоптанная дорожка вела к низкому крыльцу, сбитому из широких деревянных плах. Высокому Майеру пришлось пригнуться, чтобы не удариться лбом о низкую притолоку. Середину просторной комнаты занимал пустой, чисто струганный стол, его обступили табуреты, сложный, витой рисунок неизвестного дерева подчеркивала шлифовка. Комната выглядела странной, через полминуты Джу поняла, в чем дело – на стенах не было светильников – не только пси-управляемых, никаких. На краю стола стояла самая настоящая свеча в медном подсвечнике, рядом валялся коробок спичек. Белочка поймала взгляд иллирианца и молча, взглядом же, показала – на свечу, на табуреты, на Ральфа. Стриж чуть заметно кивнул. “Луддиты”.

Ральф широко, белозубо улыбался, но улыбка получилась чуть асимметричной и не очень искренней (“кривая ухмылка негодяя”). Двое других луддитов топтались у дверей, отрезая отступление во двор.

— Садитесь, гости, — радушно объявил Ральф.

И тут же без обиняков добавил:

— Стволы на стол. Оба ствола.

“Он вытащил информацию из мозгов растяпы Майера”. Белочке мучительно захотелось чуть-чуть сдвинуть пси-барьер и пройтись по Ральфу той самой наводкой, прелести которой в свое время сполна изведал жестоко посрамленный Хастерс Буллиан. Она с сожалением отказалась от идеи – о ментальной расправе над человеком, способным на чтение даже не эмоций – мыслей, не приходилось и мечтать. Стриж медленно выложил на столешницу оба пистолета – свой и Доктора, Ральф тут же прибрал их, спутники Ральфа придвинулись поближе. Джу показалось, что тяжеловатые фигуры напрочь загораживают свет.

— Я приехала издалека, чтобы увидеть мастера Фалиана...

Ральф перевел взгляд на Белочку, жесткие, рубленые черты его лица не дрогнули, только левая бровь удивленно задралась.

— Я не знаю такого.

“Он лжет”, — поняла Джу.

— Зато я точно знаю, что Фалиан уроженец Туле.

— У меня неважная память.

“И к тому же издевается”.

Ральф повернулся к Стрижу.

— Ты пойдешь с нами. Один, прямо сейчас.

— Сначала мы желаем обсудить частные дела, притом без свидетелей, то есть без вас, — вмешалась Белочка.

Спутники Ральфа уставились на нее как на зачумленную, сам Ральф, напротив, охотно согласился.

— Только недолго. Время – тоже ценность. Пошли, ребята.

Луддиты вывалились во двор, не затворив дверей, это вслед им проделала сама Белочка – невежливым прицельным пинком.

— Что будем делать?

Стриж выглянул в окно – троица ждала во дворе.

Ничего не будем. Вы, леди, остаетесь здесь. Вы, Майер, тоже. Я ухожу с ними и улаживаю свои дела. Это мои дела. Только мои. Что бы там не произошло, вернусь я или нет, никто из вас не должен вмешиваться – ни под каким видом.

— Они убьют вас, Алекс.

— Это что – такое пожелание удачи? Ну, спасибо. Посмотрим. Во всяком случае, я постараюсь максимально усложнить эту задачу – попросту не дам им повода. Так не портите мои дела, не вмешивайтесь бестолково, пожалуйста, во имя Разума, в который я не верю.

Стриж ушел жестко, не оглядываясь, Джу проводила взглядом одинокий силуэт, опустилась на деревянный табурет, уперевшись в доски стены стриженным затылком. Большая лиловая туча отступила, унесенная вечерним ветром, солнце врывалось в окно, нехотя, лениво бросало прощальные лучи на пустой стол. Так кончился первый день в Туле.

Шли часы, Белочка проводила их на табурете, спиной к щелястой стене. Лилово-золотой закат медленно угасал на стекле, чернели и удлинялись тени предметов. Спустя некоторое время тени плотно сомкнулись и пришла темнота. Джу на ощупь нашла спички, запалила свечу и долго смотрела на пляску вертлявого огонька.

Потом она сняла пси-барьер и не почувствовала ничего, оставалось только слушать тишину. Чуть слышно скрипели деревянные балки старого дома, ночь за окном мертво молчала — ни крика, ни шагов. К утру, близ пасмурного рассвета, в бесцветном сумраке, сменившем пробитую редкими звездами черноту, вернулись блеклые тени. Вместе с ними пришел сон. У сна не было ни имени, ни формы, в безвидной мгле хаоса лениво и хищно шевелились цепкие серые нити.

 

***

 

Стриж вернулся к полудню следующего дня, когда его перестали ждать. Он чуть нагнулся под низкой притолокой и вошел в комнату, за его спиной тут же заперли дверь. Иллирианец придвинул себе табурет и сел, бессильно облокотившись о стол. Пси-философ потер ладонями помятую физиономию и попытался изобразить улыбку.

— Доброго дня, Алекс. Рад видеть вас живым и веселым.

Мрачный как смерть Дезет посмотрел на Майера словно на безумца и промолчал.

— Что с вами? Побили?

— Нет.

— Выдворяют?

— Нет.

— Разговор состоялся?

— Именно. И не только. Но лучше бы его не было.

 

Глава XXVIII. Рассказ Стрижа, записанный им самим

 

7006 год, Каленусийская Конфедерация, поселок Туле.

 

Я, Александер Дезет, находясь в здравом рассудке и твердой памяти, пишу эти заметки, чтобы засвидетельствовать странные события, участником которых мне пришлось стать по принуждению обстоятельств.

Вечер дня, которому предстояло оказаться поворотным ключом, я провел в компании нью-луддитов, в одном из домов маленького местечка Туле, расположенного на северо-восточных землях Каленусийской Конфедерации. Хмурый день медленно брел к закату. Трое конвоиров, мучаясь подавленной ненавистью, проводили меня в дом с верандой, стоявший на отшибе.

Есть ситуации легко предсказуемые, которые, тем не менее, получив статус свершившегося факта, поражают нас мучительной досадой, в тот день в подобной ситуации оказался я: Иеремия Фалиан собственной персоной ждал меня за порогом. Ждал не в одиночестве, компания, составленная из полудесятка вооруженных фермеров расселась вдоль стен. Их красные, обветренные, героические

лица еще более раскраснелись от обеденной дозы чаки — крепкого напитка местной возгонки. Я вошел. Хозяева, против ожидания, держались почти корректно. Быть может, хороший псионик прочел бы за их твердокаменными лбами весьма интересные способы моей финальной утилизации, но, хвала фортуне, псиоником я не был никогда.

Говорил в основном Фалиан, по обычным меркам обычного человека не слишком много, скупо роняя слова с примесью архаичного диалекта восточных территорий. Я слушал внимательно, всячески изображая спокойствие – не знаю, насколько мне это удавалось.

Крестьяне Каленусии — люди здравомыслящие. Впрочем, природная смекалистость не вполне заменяет теоретические познания в психологии. Меня запугивали не слишком умело, но тщательно, с размахом, и не вполне безуспешно — я прекрасно знал, что они способны осуществить любую из предложенных фантазий.

Альтернативу назвали в свой черед, я уже приготовился к такому повороту. Усталость последних недель достигла предела, я не мог ни полноценно бояться, ни слишком радоваться, поэтому только вяло согласился, до глубины души поразив людей, чьим пленником оказался. Должно быть, кое-кто из них принял мое пассивное отчаяние за холодный расчет злодея крупного масштаба.

Они хотели на первый взгляд немного – моего участия в мистическом ритуале, которые практикует эта секта. Плоские, обдуваемые всеми ветрами холмы северо-востока, грубая жизнь, множество переселенцев из выжженной конфликтами последнего столетия Ахара, все это делало северо-восточные территории питательной средой для религиозного брожения. Ереси, отколовшись от Церкви Разума, кишели и множились там как бактерии в бульоне. Вечерний лиловый свет, проходя сквозь окна, пятнал руки, лица и одежду – и этих людей, и мою. На минуту я подумал о возможности жертвоприношении, но постарался избавиться от назойливых опасений. Есть ожидания, которые при всей своей нелепости мистическим образом оправдываются.

Я – нулевик, человек без внешних проявлений пси-активности. Не знаю, почему, но в эзотерических верованиях луддитов это качество играло важную роль. Мне что-то объясняли, добросовестно пробиваясь сквозь скепсис завзятого атеиста, я, не желая спорить и понимать, тем не менее, охотно соглашался, должно быть, под воздействием мучительного ожидания растратив остатки здравого смысла. Вечер полыхал золотом и пурпуром, черные тени холмов распластались по земле – таким вечерам присуща тонкая аура иррационального.

Для свершения действа компания покинула дом с верандой. Меня то ли то ли тащили, провожали – со стороны это, должно быть, гляделось забавно. Помощник Иеремии Фалиана, Ральф, высокий загорелый парень, шел за мною след в след, этот, в отличие от иных, был трезв как стеклышко и явно искал повод для драки. Широкая песчаная тропа обогнула возвышенность, ветхий мост без перил, переброшенный через мелкий ручей, угрожающе затрещал под ногами...

Стояла осень. Тропа закончилась круглым, низким лазом в стене наполовину облетевших кустов – раздвинутые ветви прижали колышками. За лазом открылась круглая поляна, покрывающая ее трава пожухла, стены заменяли колючие заросли. Чернело костровище, потолком своеобразной комнате служило небо. Холодный ветер насквозь пробивал редкую стену растительности. В сгустившейся темноте люди рассаживались по раскиданным там и сям бревнам, скоро все импровизированные сидения оказались заняты. Разожгли костер, ветер трепал пламя, я и Ральф настороженно сидели бок о бок, довольно долгое время попросту не происходило ничего....

Что-то неуловимо переменилось. Я не могу описать это явление – быть может, разрушалась сама ткань бытия. Такое бывает, когда в отдалении, искажая предметы, дрожит перегретое зыбкое марево. Наверное, оно дрожало лишь в моем разбуженном воображении – вокруг быстро сгущалась прохладные сумерки.

Порыв ветра налетел, сбил струю дыма, поляну, костер и людей как бы заволокло серой завесой, туман уплотнялся все сильнее, звуки глохли в бесцветном мареве. Слух отказал первым. Зрение – потом.

Меня окатил иррациональный страх – я продолжал сидеть рядом с ярко и честно ненавидевшим меня Ральфом, на отполированном до блеске бревне, и, тем не менее, знал, что нахожусь в совершенно другом месте.

Свистел ветер, скопище перистых облаков неслось мимо, неистово погоняемое ударами холодного воздуха. Скользкий камень под подошвами ботинок доверия не внушал – совсем рядом скала обрывалась отвесным уступом. Пропасть уходила глубоко, сквозь пленку тумана просвечивали крошечные крыши нижнего города. За моей спиной что-то молчало, существо было маленьким и словно бы лишь наполовину живым, я чувствовал его молчание лопатками, но физически не мог оглянуться...

Оглядываться было по крайней мере глупо. Рядом со мною топтался озлобленный Ральф. Сейчас я удивляюсь собственной беспечности, тогда оно воспринималась как нечто само собой разумеющееся. Он молча махнул рукой в сторону перистой массы облаков, я понял с полуслова, мы начали спуск, цепляясь за выступы скалы. Пожалуй, в реальности мне не проделать подобного эксперимента, здесь же все совершалось с легкостью, обычной для снов. Несмотря на это я нисколько не сомневался — стоит лишь сорваться вниз, смерть придет неизбежно, так же, как приходит она к сломавшему шею альпинисту. Ральф пару раз замешкался потом отстал, задержавшись чуть повыше, я слышал, как он тяжело дышит, цепляясь за камень.

Город в Долине ждал. Я не видел его, уткнувшись в серую массу скалы, и, тем не менее, каждым суставом, каждым нервом чувствовал равномерный, упрямый зов. В эти минуты, в ирреальном мире Лимба я понял то, чего не мог понять до сих пор – я понял тоску псиоников.

Дно тем временем приближалось, я отвлекся, выбирая удобный уступ, и получил удар по пальцам и предплечью. Ральф, по-видимому, метил в голову, однако, опасаясь сорваться, промахнулся. Не знаю, было ли это неожиданной инициативой или частью заранее подготовленного плана. Не сомневаюсь, что у ахарианского беженца достаточно весомых причин для мести. Тогда я удержался только чудом. Дуэль без правил завязалась в воздухе, среди влажных обрывков тумана, две букашки, прилепившиеся к отвесной стене, отчаянно пытались уничтожить друг друга. Не стану описывать подробности. Моей заслуги тут нет – исход решил случай.

Достаточно сказать, что сорвавшийся Ральф пролетел некоторое расстояние, кувыркаясь словно тряпичная кукла, пока не скрылся в тумане. Я так и не понял тогда – рухнул он на дно или застрял ниже по склону. Лимб ждал, и я продолжил сползать по почти отвесной стене. Не помню, сколько это длилось, в конце концов подошвы ботинок встретили каменистое дно Долины. Я сделал первый шаг, он дался с трудом, словно приходилось брести в плотной прозрачной субстанции. Потом стало полегче.

Что я могу сказать? Город в Долине воистину прекрасен. Вспомните все, что вы видели в невероятных снах детства, добавьте то, что вы хотели бы увидеть, но не увидите никогда. Блеклость красок, присущая миражу, сохранялась. Преобладал серо-розовый цвет. Острые шпили колоколен уходили ввысь, ажурные арки казались невесомыми игрушками. Улицы оставались пусты. Мозаика мостовых сама стлалась под ноги, мягко выгибались мосты над каналом. К тому, что плескалось там вместо воды, я старался не присматриваться – эта субстанция веяла не влагой, а пустотой. Каждый мой шаг мостовой приглушенно звенел, и эхо металось меж стен.

...Спустя некоторое время к звуку моих шагов прибавился еще один звук – меня догоняли. Я обогнул резной пилон, укрылся за ним и остановился, поджидая преследователя. Его худая фигура казалась полупрозрачной, он посмотрел прямо мне в лицо и сделал неопределенный приветственный жест. Признаться, я пережил не лучшую в жизни минуту, узнав в призраке убитого мною Хиллориана. Колонель подошел, он почти не изменился, если не обращать внимание на то, что сквозь его плечо я мог свободно рассмотреть орнамент пилона. Призрак заговорил первым, с неповторимой сердитой иронией, присущей Септимусу при жизни. Мы вяло обменялись приветствиями, мое потрясение оказалось слишком велико. По репликам мертвого наблюдателя я успел оценить его осведомленность – он ехидно упомянул мою “привычку сбрасывать людей со скал”. Я не захотел спорить, хотя в Воронку Оркуса Хиллориан упал как раз при попытке отправить на дно меня самого. Вспомнился Ральф, и совпадение поразило меня до глубины души – похоже, Лимб гримасничал вовсю, пародируя верхний мир.

Мы шли плечом к плечу, призрак при всей своей эфирной сущности умудрялся вполне предметно стучать ботинками по мостовой. Цель прогулки – белого камня палаццо – выходило роскошным фасадом на маленькую уютную площадь. Колонель провел меня вовнутрь, путаница комнат не отложилась в моей памяти, зато я точно помню — внутренний двор окружала арочная галерея. Подле небольшого бассейна, заполненного пустотой, стояло резное кресло. В кресле, опустив лишенную растительности голову, сидел полный горбоносый старик в черной расстегнутой шелковой рубашке, его колени укрывал мягкий кротовый плед. Фигура, в отличие от силуэта колонеля, казалась несколько менее призрачной. Я вежливо кивнул и представился, “Элвис Миниор Лютиан Аналитик” – сдержанно ответил он. Я присел на край бассейна, выпуклые глаза старика смотрели мне прямо в лицо, пауза затягивалась, он прервал ее сам, вздохнув и закашлявшись. Я немного знал о его жизни и кое-что про обстоятельства смерти. Иллюзия реальности Аналитика была потрясающей.

Что я могу еще добавить? Не стану дословно передавать наш разговор, это заняло бы увесистый том – время в Лимбе летит совсем не так, как в мире вещей. Остановлюсь на главном. Если верить Элвису Лютиану, то во вселенной существует бог. Мне, как убежденному атеисту эта идея всегда представлялась чужеродной – она словно ищет и не может найти уголок в упорно отвергающем ее рассудке. Тем не менее, если принять эту гипотезу, она объясняет многое.

Итак, бог – Создатель, Именователь, Мировой Разум, имя в данном случае не существенно – есть. И он умирает. Время жизни этого существа непредставимо огромно, но не бесконечно. Быть может, его кончина – только уход в иные, лучшие пространства, но тогда я, потрясенный до глубины души, не задавался этим вопросом. Умирание бога уже затянулось на эпохи, быть может, оно продлится еще сотни лет.

Я молчал. Аналитик продолжил. Способности псиоников – всего лишь наследство. Прощальный дар Именователя.

Помнится, Аналитик добросовестно пытался мне объяснить избирательность дара. Все сводилось к случаю. Передача наследства шла постепенно, сначала одарялись редкие счастливчики, потом – их потомки, в конце концов – тысячи людей. До тех пор, пока...

Аналитик откинулся в кресле, словно прислушиваясь к подавленной боли. Я понял без слов. За мною стоял опыт экспедиции в Аномалию, пустая дорога на восток и в жирной копоти придорожный столб. Оказалось, что пси-дар – не благо. “Не всегда благо” – поправил он. “А как же всемогущество мысли?”. Аналитик сдержанно рассмеялся. “Вы про кассету? Это был мой личный обман”. Я внутренне согласился, существо, у возможностей которого есть предел, не может раздавать неограниченный ментальный дар другим. Я сдержанно поинтересовался причинами лжи.

Пожалуй, его ответ поразил меня едва ли не больше всех иных подробностей Лимба. Оказалось, что Аналитик при жизни манипулировал всеми – Хиллорианом, Фантомом, всей Системой Пирамиды. Мною – заочно, уже после своего самоубийства, через экспедицию и все того же обманутого Хиллориана. Колонеля он обманул дважды, сначала запугав перспективой нарушения фундаментального исключения Калассиана, потом сообщив правду о миссии Мюфа и ложь о мнимо существовавшем и якобы утраченном по вине Хиллориана всемогуществе.

“Зачем?”. “Мне нужно было его отчаяние”. “Но цели?”. “Моей цель – вы. Ваши взаимодействия с ним, ваша судьба и мотивации”. Признаться, это было последним, что я хотел бы услышать. Оказаться целью Элвиса Миниора Лютиана при любом раскладе – удовольствие сугубо ниже среднего.

Он говорил и говорил, и я верил ему, хотя знал, что вера моя опрометчива до безумия. По какой-то сложной причине, рассчитанной Аналитиком в Системе, я был винтиком, на которой держалась вся комбинация. “Мы должны создать общество, в котором дар Именователя не смогут сделать злом.” Я удивился, разве бог в традиционной концепции может быть источником зла? “Именователь не зло, он по-своему любит нас. Но во зло можно использовать все, любой дар, даже талант, даже свободу”.

“А нельзя ли обойтись без сомнительных подарков свыше?” — спросил я. “А вы бы выбросили такое? Вы бы сумели подавить соблазн? Вспомните коня Сея”. Я напряг память – Элвис намекал на древнюю легенду о заколдованном коне, который обрекал владельца на несчастье. Каждый новый владелец, прекрасно зная об участи предыдущего, теме не менее, вожделел чуда. Элвис Миниор погладил кротовый плед и неожиданно брюзгливо добавил: “Когда дела устаканятся, отпадет печальная необходимость в таких, как я.”

Я понял, что пора уходить. Напоследок я поинтересовался антиподом Именователя – если выбрать концепцию, в которой присутствует не абстрактный Мировой Разум, а настоящий бог, так должен же, в конце концов, быть и дьявол. Хотя, по мне так сам Элвис Миниор Лютиан Аналитик и есть самый настоящий сатана.

“Оркус? Мы сами создаем себе зло”.

Я уходил по арочной галерее, унося в душе этот двусмысленный ответ Аналитика.

 

Вежливый призрак Хиллориана ждал меня за порогом. Мне показалось, что он не хочет расставаться – я прибавил шагу, покидая серо-розовый город. Колонель упрямо брел следом до самых скал.

Уход из Лимба давался тяжело. Казалось, тяжесть города тащит меня вниз, камень под пальцами крошился, уступы скалы ускользали из-под ног. Почти на середине пути я увидел бесформенный комок, прилепившийся к скале. Им оказался злосчастный Ральф. Каленусиец был все еще жив, он зацепился за что-то и теперь ненадежно висел, явно не имея возможности дотянуться до подходящей опоры. Я не видел лица его – только макушку, висок, мокрые от тумана волосы. Я задержался ненадолго, закрепился как мог, нашел на ощупь его ледяную руку, сжал ее, и потянул каленусийца на себя. Несколько секунд мы болтались между небом и землей, потом он справился, ухватившись за уступ неподалеку.

Восхождение закончилось без эксцессов и в полном молчании. Там, наверху, не было никого. И все так же я ощущал незримое присутствие маленького замерзшего существа. Присмиревший Ральф молчал, стараясь смотреть мимо меня. Мы вместе, встав лицом к обрыву, пятились в мутное облако, потом исчезло и оно, превращаясь в мираж, в холодный утренний туман, в горький, почти невидимый дым догоревшего костра...

Я очнулся и обнаружил, что лежу ничком на той самой круглой огороженной поляне, Фалиан нетерпеливо тряс меня за плечо. Ральф, бледный до трупной синевы, но живой, валялся рядом. Я встал и пошел прочь, не обращая внимание на яростные окрики луддитов. Наверное, я шатался как пьяный. Уже близ окраинных домов Туле я почувствовал легкую боль в кисти. На двух фалангах левой руки, у основания ногтей, там, куда пришелся удар Ральфа, сочилась кровью глубокая рваная ссадина.

“Относительность реальности”.

Ну и во что мне теперь верить или не верить?

Dixi.

 

***

 

Хэри Майер скептически прищурился на свечу в медном подсвечнике.

— Dixi? “Относительность реальности”? Причем здесь моя книга? Фанатики накачали вас наркотиком и оставили спать на поляне. Успокойтесь. Вы пересказали собственный бред — несомненный и стопроцентный. Нематериальное невозможно облечь в такие яркие вещественные образы, пси-сфера – лишь мир абстрактных идей. К тому же, просчитать и организовать события на годы вперед — такое недоступно никакому Аналитику, никакой Системе Пирамиды. Кстати, каким образом в дело попал этот несчастный Ральф?

— Вы же знаете, Майер, на нулевиков не действуют наркотики. Ральф – всего лишь проводник, им нужен был я.

— Симониан, скажите вы что-нибудь.

— Не знаю, можно ли верить потустороннему Лютиану. Может быть, нет. Но я точно знаю одно – камни, туман, обрыв, город – все это существует. Это Лимб. И тень Мюфа до сих пор сидит на пороге его...

 

Глава XXIX. В кольце

 

7006 год и позднее, Порт-Калинус и сектора.

 

Бои в столице затягивались, переходя в мелкие стычки и удары исподтишка. Жирный дым пылающих машин развеялся, оставив на белом мраморе налет грязной копоти, острое крошево стекла все так же усеивало тротуары квартала, прилегавшего к Пирамиде, остов пустого, разгромленного штурмовыми группами Департамента чернел оголенными ребрами конструкций.

Эпицентр событий переместился в предместья Порт-Калинуса. Части преданных Сенату войск прочесывали улицы, дома, подвалы, каждый закуток. Взятых на пси-контроле выстраивали лицом к задворкам центральных складов морского министерства — цепочка людей с поднятыми руками и прижатыми к кирпичной стене ладонями напоминала гигантскую гусеницу. Живую цепь медленно прореживали, забирая опознанных, и быстро пополняли, привозя задержанных. Неосторожные, попавшись патрулю без документов, могли застрять в “цепи” на полсуток. Солдаты, зверея от духоты в глухих шлемах тяжелой пси-защиты, держали согнутые спины псиоников под прицелом излучателей.

Цепь стонала громко и бранилась вполголоса. Отчаявшийся сержант гвардии какое-то время орал, приказывая “недобитым сенсам заткнуться”, потом махнул рукой и приложил к ротовой щели шлема початую флягу.

— Когда-нибудь это закончится...

Двое жандармов с детекторами растеряно топтались неподалеку – пойманный псионик, двенадцатилетний мальчишка, смотрел на них глазами затравленного щенка.

— Авард, куда его?

— Твои мозги прошиты в заднице. Какой еще мятежник? — это пацаненок. Дай ему по шее, пусть убирается.

— Он не уходит...

— Дай еще раз, уйдет...

Третий с левого края цепи, только что доставленный сенс дернулся, пытаясь обернуться, и получил тычок в поясницу. Авард, обеспокоенный активностью пленника, еще раз обыскал его, обшарив карманы и даже капюшон куртки.

— А этот при документах.

Охранник вставил блестящий квадратик отобранного у арестанта личного жетона в щель полицейского уникома.

— “18444. Филипп Кравич, инспектор службы безопасности Департамента Обзора. Статус аннулирован на общем основании, по постановлению Сената о выведении псиоников из-под обычной юрисдикции”. Куда его?

— Во второй накопительный пункт. Постой... Это ведь Кравич, который был вместе с Фантомом, герой Пирамиды?! Я не знал, что Кравич – сенс.

Жандарм Авард развернул пленника к себе и недоверчиво всмотрелся в веснушчатое лицо бывшего инспектора.

— Он...

Жандарм помялся, еще раз глянул в экран уникома.

— Прости, друг, мне очень, очень жаль. Жизнь вообще несправедливая штука... Во второй накопительный, парни.

Кравича выдернули из цепи, защелкнули наручники на запястьях, он шагнул в сторону грузового кара. В кузове уже барахталась живая масса арестованных.

— Стой!

Бывший инспектор остановился и оглянулся на Аварда. Лицо жандарма осунулось, буря противоречивых эмоций смазала черты. Он сунул руку в карман куртки Кравича.

— Отдай мне свой жетон, друг.

— Зачем?

— На память. Так будет лучше для тебя, наблюдатель. Без имени, может, еще и выкрутишься, а если тебя опознают арестанты, удавят ночью, пиши пропало.

— Бери и прощай. Я могу просить тебя...

— Валяй.

— Сообщи обо мне Фантому.

Псионик неловко пошатнулся, взбираясь в кузов по откидной лестнице. Кар тронулся, натужно урча и обдавая цепь людей у стены облаком вонючих выхлопных газов.

— Ты думаешь, он выживет? — спросил жандарма Аварда сержант гвардейцев.

— С этакими-то глазами? Нет. Сломают пополам в первый же день. Гордость без силы – хреновая штука...

 

Жандарм, скрепя сердце, выполнил данное псионику слово, в тот же вечер, освободившись со смены, он разыскал и набрал личный уником-номер шефа Департамента Обзора. На том конце очень долго не отзывался никто. Авард с облегчением вздохнул и придавил кнопку отбоя...

 

***

 

Кравич продержался целых три дня. Второй накопительный пункт оказался бывшей фабрикой картона – цеха вплотную, как сельдями, набивали арестованными. Людей не кормили, не из пустой жестокости — к разоренной столице попросту не было подвоза продовольствия.

Кравичу повезло, досталось место у стены. Он мог сидеть, прислонившись спиной к влажному бетону, утолять жажду, слизывая отдающие металлом потеки воды.

Он ждал Фантома три дня. На четвертый день встал и, не обращая внимания на брань и угрозы охраны, растолкав товарищей по несчастью, сам шагнул навстречу залпу излучателей.

 

***

 

Фантом не предавал помощника, он ничего не знал об его аресте – Кравича взяли на улице, как частное лицо. Шеф Департамента в это самое время тщетно метался, пытаясь остановить неизбежную катастрофу и уже с холодной, пронзительной яростью понимая – поздно, поздно, поздно...

Часть скамей красного дерева в Калинус-Холле пустовала, затравленные или озлобившиеся, сенаторы-псионики избегали заседаний. Возник юридический казус, аннулировать их сенаторскую неприкосновенность не позволял неполный состав собрания.

Пепельно-бледный от горя, с траурной лентой в петлице президент Барт настаивал на своем с решимостью черного отчаяния. Процедура пересмотра законодательства о статусе свершилась в немыслимо короткий срок, за неделю. Потом пошли аресты в верхах.

Тогда Фантом уехал за город, отомкнул замок на воротах чудом уцелевшей виллы, запер их за собой и вошел под полузабытую, такую мучительно-родную крышу, растопил углем настоящий камин, долго смотрел на хищный танец огня, прихлебывая коньяк. Когда бутылка кончилась, от откупорил вторую.

Забытый сайбер Макс тоскливо ворочался в углу, по соседству с кочергой и угольным ведерком; шеф Департамента вполголоса тянул протяжные песни северо-западного сектора, растирая по щекам пьяные слезы, рядом валялся разбитый сгоряча уником (Авард не дозвонился).

К полудню следующего дня Фантом проснулся, принял душ, побрился, сменил костюм и стал прежним Фантомом. О Кравиче, случайном человеке, который помог спасти ему жизнь, шеф Департамента вспомнил только через год. Он искренне удивился, не найдя Кравича в своем ведомстве. Сомнения скверного толка пришли чуть попозже. Еще спустя некоторое время, в период эксгумации массовых захоронений периода мятежа, Фантом отдал негласный приказ искать останки человека с номерным (18444) жетоном наблюдателя.

Жетона не нашли. Филиппа Кравича, псионика, инспектора-наблюдателя и героя Каленусии перезахоронили в братской могиле на кладбище Примирения. Вместе со всеми, неопознанным, без имени.

 

***

 

Хирург на службе Департамента, Алоис Болскин, известный в разное время Мюфу, Кравичу и президенту Барту в качестве Доктора, прожил еще долгие годы, впрочем, жизнь не принесла ему ожидаемого удовлетворения. Болскин провел дни мятежа в безопасности, как личный друг Барта, под охраной гвардии Сената. Еще через пять лет, уже уволенный из Департамента под надуманным предлогом, зато с почетом и блестящим содержанием, он возвращался домой с вечерней прогулки – бледный, чопорный невыразительный человечек в плаще, с аккуратной щеточкой усов и морщинистым лбом.

...Его сбили с ног подсечкой, рот залепили куском пластыря, глаза повязали платком, в подвале неизвестного дома прикрутили к медицинскому креслу и только тогда сорвали платок с лица...

Трое парней в масках звонко перебирали инструменты. Доктор попытался вырваться из тисков, но мог лишь бессильно трепыхаться. Похититель постарше зачитал от руки написанный приговор, глаза пленника, прежде похожие на окна в пустую комнату, выкатились из орбит, материя брюк треснула под ножом.

Скорее всего, они были студентами-медиками, из тех, кто еще подростком потерял семью в репрессиях – Доктор выжил и жил еще очень долго, его кастрировали профессионально.

Фантом, узнав об инциденте, только развел руками и добавил неопределенно:

— У свободной Каленусии так много врагов!

Повышенный к этому времени в должности Егерь охотно согласился.

 

***

 

Но это будет потом, через годы. В дни подавления мятежа Егерь покинул Порт-Калинус. Жесткая, организованная натура оперативника требовала действий. Он, получив мандат от Фантома, колесил по провинциям, железной рукой подавляя мятежи. Псиоников жгли, приковывая к столбам – он пресек изуверство, заменив сожжение расстрелами. Когда самозванные инквизиторы восстали, он без сантиментов применил одобренные Сенатом репрессии заодно и к исполнителям сожжений. Егерь, всегда имевший отменное зрение, как талисман носил в кармане очки – женские, в оправе тонкого золота, с давно выбитыми стеклами, те самые, которые он некогда подобрал с оплавленного излучателями пола Пирамиды.

Он мстил. Его боялись. Его боготворили. Его ненавидели.

Залитые кровью сектора замерли в покорном ожидании. Обычная процедура суда уже была частично восстановлена. Трибуналы работали без выходных, Егерь не вмешивался в разбор дел, но само его молчаливое присутствие в зале заставляло запуганных судей выносить самые суровые приговоры. В него дважды стреляли из-за угла, один раз серьезно ранили в плечо. Узнав, что схваченный убийца – не псионик, Егерь настаивал на прекращении дела, шокированный следователь, скрепя сердце, отказал. Тогда раненый Егерь встал с больничной койки и свидетелем защиты явился в зал трибунала. Очевидно, его просьба о милосердии сыграла главную роль — дожидавшийся петли смертельно перепуганный террорист отделался каторгой.

Но и это будет потом. Немного ранее, в самый разгар гражданского конфликта, Егерь посетил границу северо-восточного сектора – там шла если не самая кровавая, то уж наверняка самая упорная война. Быть может, советник увидел нечто, что слегка повлияло на его умиротворение. Во всяком случае, распространяться об этом периоде собственной жизни Егерь не любил.

Говорят, он оставил наследникам груду бумаг — неизданные мемуары. Но мемуары молчат.

 

***

 

...Северо-восточные территории. Осень. Сухой день. Пологие холмы. Бездымный костерок догорает, подергиваясь седым пеплом. Стриж сидит на корточках, грея ладони у огня. Ральф устроился напротив, он сосредоточенно чинит застежку шлема пси-защиты, русые волосы луддита треплет низовой ветер.

— Зачем тебе шлем, Ральф? Ты в нем как сенс ни на что не годен.

Луддит улыбается своей обычной асимметричной улыбкой.

— Это мешает им навести и использовать большой пси-детектор. Когда мы в шлемах, конфедераты не могут обнаружить ментальную активность группы. Мы можем идти оврагами, туда или сюда, пока нас не видно глазами, никакие детекторы не помогут. Когда понадобится поработать с наводкой, а сниму это барахло.

— А мне шлема не положено?

Ты нулевик.

— А ты чересчур образован для фермера, приятель.

Ральф засмеялся.

— Я учился в агрономическом колледже, в университете Параду.

— Считается, что псионик, воюя, сжигает собственную жизнь. Ты не боишься перестараться, Ральф?

Сенс жестко усмехнулся:

— Мы должны позволить им завалить нас без боя? Ты атеист, тебе не понять людей, для которых Мировой Разум – не пустые слова.

Стриж снова протягивает руки к огню, не желая развивать скользкую тему. Подходят двое, потом еще шестеро, они разбирают трофейные излучатели. День сух и ясен как стеклышко, тумана нет, это наверняка усложнит задачу.

— Может, стоит дождаться ночи, ребята?

— Нам нужен их детектор. К ночи машину с установкой отгонят в тыл. Солдаты не любят холмов. Пошли, покажем им козью мать.

Короткая вереница людей уходит оврагами, мертвая трава едва слышно шуршит под ногами...

 

***

 

...Джу, ставя сапоги в выбоины крутой тропинки, поднимается на вершину холма – вообще-то, опасное место. Но она знает, что сейчас на расстоянии выстрела нет никого, ментальный эфир чист и пуст как фарфоровая чашка. Пси-активность самой земли Туле обостряет дар сострадалистки, в лучшие свои часы она способна ощущать все – не только яркие ауры псиоников или умеренный свет ментальности обычного человека — она чувствует даже тусклое свечение укрытых защитными шлемами солдат. И только Стриж абсолютно непроницаем.

Пуста вершина холма, пусты поля, зияют пустотой овраги. Далеко за горизонтом грязным хвостом торчит неряшливо растрепавшийся столб дыма.

— Съели?

На Джу сейчас не смотрит никто, и она хохочет вволю, хохочет до слез, разрешив себе этот взрыв – там, за холмами, споро полыхает пресловутый большой пси-детектор...

 

***

 

...Прямая, статная Минна Фалиан, не пошатнувшись, несет два ведра воды. Майер уже ждет во дворе, рукава рубашки закатаны выше локтей. Твердая ледяная струя разбивается, отмывая окровавленные ладони философа. Тонкий пепельноволосый подросток, чем-то похожий на Мюфа, топчется неподалеку.

— Ну и как?

— Парень, я не уверен, я не хирург, я только недоучился... Твой брат счастливец – три дырки и ни разу в кость. Надеюсь, обойдется.

Подросток сует Хэри Майеру сверток.

— Это вам.

— Зачем это? Возьми назад.

Парень уходит, дернув напоследок плечом. Минна по-крестьянски качает головой, вытирая пальцы о передник.

— Не ловите его, профессор, и не возвращайте. Это очень сильная обида. В наших краях много сенсов, но мало настоящих врачей, здесь принято одарять ученых докторов.

Майер уходит в дом, огибая ложе раненого. Тот мирно спит в большей из комнат, плотно сомкнув бледные веки. В дальнем закутке, на крышке деревянного стола профессора ждет начатая новая рукопись. “Относительность ирреальности”. Он работает, работает, вкладывая в это дело душу без остатка — работа отвлекает от страха. Сайбера нет, пси-философ от руки покрывает бумагу ровными строчками.

Когда начинает смеркаться, он от очага поджигает в медном подсвечнике, полуистаявшую свечу...

 

***

 

Все это было, но было не только это. Горели крыши окраины Туле, подожженные излучателями. В тот день пепельноволосый подросток погиб одним из первых – он был слишком юн и еще не научился страху. Мать кричала без слов, цепляясь за одежду отчаявшихся мужчин, и тогда Стриж, морщась от запаха несуществующей полыни, под огнем добрался до неподвижного тела. Впрочем, нулевик рисковал менее всех – для точной наводки конфедераты использовали новый, усовершенствованный, но совершенно бессильный против Стрижа пси-детектор. Подросток был мертв – он обгорел до костей.

Граждане Туле уходили на восток, унося младенцев, скарб, уводя коз и пони. Минна беззвучно плакала крупными как горошины слезами, Иеремия не позволял снохе упасть ничком на обочину, повторяя слова древнего гимна: “Не бойся печали под солнцем, не бойся ужаса, идущего среди звезд”. Белочка не прислушивалась ни к гимнам, ни к ментальному эху душевного горя. Она сидела на единственной уцелевшей повозке и держала тонкие пальцы у висков умирающего Ральфа, сняв барьер и принимая на себя чужую боль. В уголках искусанных губ псионика запеклась кровь. Отряд боевых сенсов, потеряв командира, смешался с женщинами и детьми и на какое-то время превратился в обычную неуправляемую толпу. Конфедераты уже ловили кур в покинутой деревне. Беглецов спас от удара в арьергард и полного уничтожения лишь случай – неистовый Егерь, взбешенный мародерством, задержался возле разносимых на части домов. Стриж, потеряв обычное хладнокровие, кричал и бранился, командовал, ругался и просил, толкая прикладом оцепеневших от поражения людей. На него огрызались. Кое-кто пытался приставить к виску иллирианца ствол, но на руке зачинщика повис Майер. Доктора Хэри уважали многие, некоторые ценили Стрижа. Люди Ральфа остановились, пропуская уходящих женщин.

Через некоторое время, необходимое Егерю для пресечения мародерства, когда преследователи уже взяли след беглецов, конфедератов встретил залп излучателей и точная, слаженная, мощная боевая пси-наводка. Удар получился чувствительным — многие охотники за живой дичью побросали показавшиеся ненужными шлемы в подожженной деревне. Солдаты, хватались за пылающие от боли лица, падали в густую дорожную грязь. Это позволило беглецам уйти. Натиск конфедератов окончательно остановили позднее и восточнее, на берегах Таджо, там, где часты и многолюдны крестьянские поселки, где псионики и непсионики северо-востока сумели создать настоящую армию.

Ральф не умер.

Быть может, сострадалистка на этот раз превзошла самою себя, или дар сенса-целителя изначально сильнее медицины противостоит зову Лимба, но смертельно раненый русоволосый псионик выжил. Правда, двигаться с прежней непринужденностью ловкостью он уже не смог никогда.

Зато уже за Тибром тихо умер старый проповедник Иеремия Фалиан. Он поговорил со снохой, нараспев прочитал вечерние гимны Разуму, уединился в отгороженном для него углу, уснул и больше не проснулся – отказало сердце.

 

***

 

— Привет, Ральф, как ты сегодня?

— Сносно, Алекс. Пора перестать себя обманывать, я теперь всего лишь разбитая повозка – лучше уже не будет. Я прикован к месту до конца своих дней, которые, признаться, не иначе как Разумом выданы мне в кредит.

Стриж окинул взглядом покалеченного псионика, тот, стараясь держаться прямо, сидел плетеном из лозы кресле. Свою трость Ральф прислонил к стене. Дезет знал, что эта палка – лишь символ недостижимой мечты встать на ноги, скорее всего, она никогда не понадобится луддиту.

— Давай, рассказывай, как дела.

Стриж помедлил, не решаясь начать неприятный разговор. Прикованный к креслу Ральф казался непохожим на себя, чересчур беззащитным.

— Дела идут неважно, ты сам знаешь, почему.

Псионик заметно помрачнел:

— И ты, друг туда же.

— Ну, кто-то же должен был решиться на разговор с тобою, эту миссию все охотно доверили такому бестактному и бесполезному типу как я. В общем, мы сейчас вкушаем кислые плоды и наблюдаем теневую сторону теории и практики луддизма.

— Был ты, Алекс, тупым атеистом, им и остался.

— Я только скромный специалист. У нас мало оружия – это раз. Твои псионики распотрошили армейские склады – отлично, только захваченного не хватит навсегда. В секторе почти нет промышленности, это два, значит, новых поставок не будет.

— Псионики...

— Ну да, конечно. Теоретически можно вести войну исключительно ментальными способами. Только не забывай, люди каждой новой наводкой укорачивают собственную жизнь, по-моему, тратить технику куда умнее...

— Ты змей, приятель.

— Змей, змей, не сомневайся... Западная граница сектора, кстати, блокирована, наши люди — официально объявленные Сенатом преступные мятежники, нам ничего не продадут даже подпольные торговцы, имей ты деньги и выходы на них. Это три. Прочие сектора уже крепко успокоены, скоро они престанут составлять проблемы для Калинус-Холла, у президента и отцов сенаторов появятся ресурсы для широкого наступления за Таджо. Это четыре.

— А что-нибудь более оптимистичное есть?

— Да. На оставленной нами территории сама собой пошла партизанская война. Не очень активная, зато, похоже, надолго. Конфедеральные каратели перестарались, при случае их стали брать на вилы все – непсионики в первую очередь, этим попросту надоело смотреть, как регулярные части собственной страны едят их кур и трахают дочек.

— Конфедеральные войска настолько разложились? Хотел бы верить, но не верю.

— Когда полевую жандармерию вместо охранных функций при армии бросают на гражданских, и не такое бывает.

— Что еще?

— Нас с тобою высоко ценят.

— То есть как?

— В самом буквальном смысле. Сенат, поразмыслив, выставил награду за поимку неких Ральфа Валентиана и Александера Дезета. Официальная причина объявлена – терроризм, подстрекательство к бунту, убийства военнослужащих, сопротивление властям и, обрати внимание, шпионаж в пользу Иллирианского Союза. За каждого дают по десять тысяч конфедеральных гиней.

— Десять тысяч? Это бешеные деньги!

— Я бы тоже от таких не отказался. Приятно, чума возьми отцов сенаторов. Сразу появляется теплое чувство личной значимости.

— Кстати, а зачем они приплели шпионаж? Мы окопались в секторе, где вместо промышленности – пуховые козы, вместо армии – вооружившиеся чем попало центурии фермеров, а главная стратегическая информация – поголовье мясных кур.

Стриж помрачнел.

— Причина, в целом, понятна — если хочешь подкрасить противника грязью, делай это максимально широкими мазками. Беда только в том, что они не совсем не правы...

— Что?!

— На меня действительно пытались выйти иллирианцы.

Стриж внимательно следил за реакцией вожака луддитов – Ральф задумался. Стриж подождал, не появится ли на лице псионика тень недоверия – кажется, тот не дрогнул.

— Чего они хотят?

— Это связано с самым началом нашего разговора – они пожелали продать нам оружие.

— Великий Разум!

— Вот и я так сказал сам себе. Выход слегка подлый, но это выход.

— Чего они хотят взамен?

— Оплаты – потом. Нашего расположения – сейчас. В конечном счете, они хотят вреда Каленусии.

Ральф задумчиво забарабанил пальцами по подлокотнику плетеного кресла.

— Но я-то вреда Каленусии не хочу, мне всего лишь не нравятся ее власти. Дым отечества лучше, чем дым иностранный... Ох! Прости, друг, я на тебя не намекаю. В конце концов, ты – особый случай и к тому же по крови наполовину каленусиец...

— Ну так что – отказать?

— А ты как думаешь? Если мы согласимся, чего придется ждать от такого союзника, как твой принцепс?

— Его величие – умная, убежденная свинья. Сначала он даст нам ровно столько, сколько нужно для отражения атак Калинус-Холла. Потом подождет результата. В конечном счете пошлет свои войска на эту территорию.

— Ого!

— Эге.

— А обмануть его величие можно?

— Попробовать обмануть можно, хотя сложно. Если ты решишь иметь с принцепсом дело, бери с него наполовину технологиями. Если у нас появится свой источник техники, в нужный момент мы пошлем его величие известной тропой.

— Техническое развитие противоречит принципам луддизма.

— Космос милосердный! Да пойте на здоровье гимны Мировому Разуму! Проповедуйте примат человечности надо всем остальным – тут я и сам готов согласиться. Но не приносите бессмысленных жертв жизнями, во имя Разума отказываясь от разумного...

Стриж обреченно смотрел, как меняется в худшую сторону настроение псионика. Ральф ощерился.

— Будь проклято мое увечье! Я связан по рукам и ногам, я вынужден или полагаться на тупиц или верить тебе, Алекс. А ты... Ты сам знаешь, кто ты такой.

Стриж припомнил незабвенную Аномалию и лицо Белочки за прорезью прицела. “Хорошие приемы стоят повторения”. Он извлек пистолет и положил на колени Ральфу.

— Мне надоели вечные подозрения. Вот тебе ствол. Или ты веришь в отсутствие у меня враждебных намерений, или бери и стреляй. И поставим точку в затянувшемся споре.

Ральф взял пистолет, повертел его, проверил обойму и, размахнувшись, отбросил оружие на стол.

— Ну ты и наглец, Стриж. Я не девица, меня не поймаешь на такие приемы. Если я решу грохнуть тебя за предательство, у меня найдется собственное оружие. Подойди сюда и дай мне руку.

— Вот моя рука. Только я нулевик, о великий сенс! С меня ты ровным счетом ничего не прочитаешь. Или веришь или нет – выбирай сам.

— А ты бы на моем месте поверил?

— Нет.

— Тогда я поверю. Приходи, когда разработаешь дело во всех подробностях. А сейчас уматывай – я устал. И напоследок... Мне передали — за рекой появился Егерь.

— Тот самый уполномоченный Департамента Обзора?

— Да. У меня тут созрел один интересный план. Как раз по твоей, иллирианец, части...

 

***

 

Егерь опустил бинокль, потом вновь приложил его к глазам, приближая серый поток и дальнюю кромку широкой реки. На горизонте дорогим офортом обрисовался хребет восточных гор. Таджо медленно, с достоинством несла массы мутной воды на север. Невысокая растительность противоположного берега казалась необитаемой, но Егерь готов был поклясться, что это обманчивое впечатление – шаткое перемирие едва держалось.

Двое пехотных офицеров со сдержанным неудовольствием посматривали в спину советнику Департамента – полувоенных чиновников недолюбливали в регулярной армии. Широкая спина Егеря отличалась немалой выносливостью в делах такого рода.

— К вам перебежчик с той стороны. Привести?

— Давайте.

Перебежчиком оказалась женщина – крестьянка лет тридцати, в большом не по размеру мужском камуфляже, приятной внешности, с характерной для восточных каленусиек прической – тремя тугими косами.

— Сенс?

— Нет, ее проверяли.

— Повторите еще раз, при мне.

Женщина даже не моргнула, когда холодный щуп прикоснулся к ее приглаженным воском вискам.

— Все чисто.

Егерь поморщился.

— Как тебя зовут?

— Минна.

— Ладно. Мы здесь воюем, а не раздаем подарков. Раз ты бежала от мятежников, побыстрее перебирайся в тыл и обратись в социальные службы. Если останешься в расположении войск и займешься нелегальной проституцией, будешь строго наказана.

Крестьянка сдержано, даже несколько сурово покачала головой:

— Я пришла не надолго и не за тем.

— Вот как? Чего ты хочешь?

— Я хочу отдать вам Стрижа.

— А это кто?

Фермерша уставилась на советника с откровенным недоумением. Егерь был вполне искренен – в проскрипционные списки Сената попали сотни и тысячи людей, Дезет и Ральф значились там отнюдь не под первым номером. Егерь призадумался – ловля околоуголовного элемента не слишком увлекала наблюдателя, но возможность убрать главаря мятежников все же стоила некоторого риска.

— Как ты собираешься выполнять свои обещания?

— Я устрою так, что он придет к реке, и придет один.

Егерь фыркнул.

— Девушка не промах. Не возражаю – действуй. Но если ты заиграешься в свои игры, мы тебя расстреляем.

— Я не обманываю. Моя семья погибла, мне нужны деньги, чтобы уехать в западные сектора и жить спокойно.

Егерь брезгливо поморщился.

— На десять тысяч конфедеральных гиней ты будешь жить очень и очень спокойно.

Женщина смущенно молчала, теребя камуфляж на пышной груди.

 

Они расстались через час, подробно оговорив время, место, детали и гарантии. Егерь, лично проводил фермершу, вернулся в свою армейскую палатку и долго, тщательно мыл и без того чистые до бледной желтизны руки.

 

***

 

— Вы уверены, Джу что справитесь? Это не очень вредно для вас? Наверное, мне не стоило вами рисковать...

— Справлюсь.

Белочка тряхнула короткой гривкой отросших каштановых волос.

— Вперед и с музыкой, господа натуристы.

Они вышли из перелеска, беззаботно взявшись за руки, и не скрываясь двинули к реке.

— О, Разум! Мы тут как жуки на столе – со всех сторон видно. Того и гляди накроют хлопушкой по макушке.

— С конфедеральной стороны нас не видно совсем — мешают кудрявые прибрежные кустики.

— Мне кажется, мы поступаем аморально, нечестно и вообще по любым меркам безобразно.

— Прекрасная леди! Мне жаль лишь вашего пси-ресурса. По отношению к прочим лицам — рассматривайте это как невинную богоугодную шалость. В качестве новообращенного члена Святой нью-луддитской Церкви, заранее отпускаю вам все грехи!

— Тьфу. Кончайте глумиться над несчастными, доверчивыми верующими.

— Уже закончил.

 

В ста метрах, у самого берега, в кустах, наблюдая за беззащитным Стрижом, сердито нахмурился Егерь:

— Это он. Но он идет не один!

Крестьянка, терпеливая как коза, поправила расшитый ворот блузы. На этот раз вместо штанов она обрядилась в юбку – пышные складки воскресного фермерского наряда доходили до щиколоток.

— Ты оглохла, девушка? Мятежник не один.

— С ним стерва-псионичка, постоянная подружка, чтобы заняться делом втроем. Вам-то какая разница?

Один из засевших в зарослях солдат (все до единого – в тяжелой пси-защите) приглушенно, шепотом заржал, его ткнули в бок, призывая к молчанию. Примерный отец семейства Егерь попытался презрительно сплюнуть в траву, но ему некстати помешал прозрачный лицевой щиток шлема.

— Тихо.

— Мастер начальник, вы уж припрячьтесь и дождитесь, когда мы начнем, я не хочу, чтобы один из них смылся...

— Не беспокойся – от нас еще никто никогда не уходил.

Стриж со спутницей тем временем уклонился в сторону, явно направляясь мимо засады.

— О, холера! Куда это они?

— Заблудились. Я подам условный знак, мастер начальник, не беспокойтесь, прибегут как миленькие.

Крестьянка споро дернула поясную завязку, ослабила юбку в талии, потом стянула с себя шуршащую груду цветастой ткани и закинула ее на острый, заметно выдающийся из зеленой массы листьев сук.

— Вот так-то вот.

— О!

Егерь на мгновение зажмурился. Под юбкой Минна не носила ничего. Крестьянка целомудренно повернулась к наблюдателю прекрасно развитым задом, советник краем уха уловил восхищенный шепот сержанта:

— Вот это аэродром!

Солдаты, расслабившись, под сурдинку пересмеивались. Операция вместо драмы отчетливо отдавала фарсом...

Егерь понял все – понял почти в ту же секунду, но было уже слишком, фатально поздно, точная, но не болезненная, не совсем боевая, а, скорее, психотропная наводка Белочки накрыла засаду.

Самое страшное – тяжелые, глухие, самые надежные пси-шлемы почти не спасали. Егерь рухнул на траву.

В последний миг, уже сдавшись обстоятельствам, уже лежа навзничь, он отчетливо видел, как полностью одетая Минна аккуратно, не торопясь, с достоинством расправляет складки холщовой блузы. Женщина посмотрела на советника Департамента, фальшивое козье выражение совершенно исчезло из ее глаз – осталась только холодная ненависть.

 

Со стороны конфедератов не сразу отследили провал. Промедления Стрижу хватило на то, чтобы вытащить связанного Егеря из-под огня. Почти сразу после этого с левого берега ударили излучатели, сжигая листву, заставляя пылать ветви — заросли выгорали под корень. Над полыхающим кустарником в облаке жирного дыма заметались обезумевшие птицы, но Белочка, Минна, Стриж и плененный Егерь были уже далеко.

 

Глава XXX. Неразрешимое противоречие мировоззрений

 

7007-7008 годы, северо-восточный сектор

 

...Шефом оперативного отдела Департамента Обзора Каленусии занимался лично Ральф. Даже лучший из псиоников в состоянии читать мысли лишь в редкие моменты высшего душевного напряжения. Впрочем, способность свободно ловить эмоции, побуждения и настроения нередко вполне сносно компенсирует этот недостаток. От псионика не скроешь ни лжи, ни страха.

Егерь лгал с каменным лицом лишь до того момента, с которого начинается четкое осознание – бесполезно, бесполезно, трижды бесполезно. Потом он замолчал. Пси-наводка может быть довольно болезненной, отличаясь от неприкрытых пыток лишь в одном-единственном отношении – не получая физических повреждений, здоровый человек почти лишен шанса умереть. Ральф знал, что тратит на разборки с Егерем собственную жизнь, но ему было наплевать – растительное существование в плетеном кресле давно тяготило псионика. Напротив, мысль о том, что ментальное повреждение в некотором роде обоюдно, прекрасно решала проблемы с совестью.

Егерь псиоником не был и широты выбора не имел. Он честно вытерпел пять дней, а потом вывалил на Ральфа Валентиана все, что знал. В груде нужной и ненужной информации проскользнуло упоминание о “негативном эффекте Калассиана” – под этим названием скрывались результаты незавершенных исследований о предположительном влиянии норма-людей на быстрое старение псиоников. Ральф был достаточно умен, чтобы понять цену информации, и слишком потрясен, чтобы попытаться утаить ее от Стрижа. Сочетание двух факторов неожиданным образом предопределило некоторые события грядущего. Но это другая история.

Помятый Ральфом Егерь мешал – новорожденное государство северо-востока еще не успело обзавестись тюрьмами, и советника попросту некуда было девать. Озлобленный Ральф охотно расстрелял бы наблюдателя лично, но не мог покинуть плетеное кресло, больше желающих взяться за казнь не находилось – каленусийские фермеры в массе своей еще сохраняли по отношению к Департаменту Обзора слабое подобие осторожного почтения. Очередным туманным утром Стриж отворил дверь превращенной в каталажку кладовой и вытащил заспанного советника наружу.

— Пошли.

Они ушли в мутный кисель белой дымки, космы тумана оплетали их до плеч. Стриж отвел Егеря далеко – почти до того самого места, где несчастный советник неделю назад сидел в засаде, подкарауливая самого Стрижа. Там и состоялся их последний разговор.

Егерь подергал связанными руками:

— Может, развяжете напоследок?

— Обойдетесь. Более разумное последнее желание есть?

— У меня забрали личные вещи – отдайте, они вам все равно не нужны.

— Это что ли?

Стриж вытащил из собственного кармана женские тонкого золота очки с разбитыми стеклами и переложил их в карман мундира советника.

— Что-нибудь еще?

— Я ненавижу псиоников, всех, кроме Кравича, а вас, хоть вы и не псионик, считаю подлецом... Впрочем, о чем нам вообще говорить? Делайте свое дело. Прощайте и будьте вы прокляты.

— Как все стандартно! У вас совсем нет воображения, или это официальный набор каленусийского патриотического героизма?

Стриж все-таки перерезал веревки на запястьях наблюдателя, взял излучатель наизготовку.

— Так вот, советник, река рядом, даю вам шанс. Лезьте в воду и плывите на тот берег, засекаю две минуты, потом начинаю стрелять. Если не попаду, считайте, вам повезло.

— Хотите развлечься охотой? И этакие отбросы в наши дни претендует на звание воюющей стороны... Я не стану играть в ваши игры.

Несмотря на это уверение, Егерь довольно проворно полез в мутную, с прозеленью, воду. Стриж честно отсчитал две минуты – наблюдатель пребывал не в лучшей форме, он неловко барахтался неподалеку от берега. Иллирианец подождал еще немного.

— Эй, советник, вы там не тонете случаем?

Егерь молча поплыл изо всех сил. Стриж подождал, пока наблюдатель вплотную подберется к берегу конфедератов и, повернувшись, пошел прочь. С полдороги он оглянулся, на той стороне мелькало серое пятнышко – спина вовсю убегающего Егеря.

 

После этого случая уполномоченный Департамента странным образом умиротворился. Он покинул сектор северо-востока и как мог избегал крайностей гражданской войны. Впрочем, мемуары о причинах молчат.

 

***

 

Посланец Иллирианского Союза был корректен, сух и чуточку презрителен. Он с вежливым недоумением рассматривал отведенный пришельцам деревенский дом. Переодетый в гражданскую куртку эмиссар принцепса все равно гляделся истинным преторианцем, Стрижу даже показалось, что он видит на плечах гостя несуществующие эполеты.

Разговор был трудным для обеих сторон. Но сперва переодетый офицер прето протянул Дезету тщательно запечатанный непромокаемый пакет.

— Это вам. Я хотел бы иметь вашу личную визу, свидетельство для его величия принцепса Иллиры, что вы получили послание.

— Хорошо. Я забираю это с собой.

— Нет, я сам должен удостовериться, что ознакомление с содержимым состоялось.

Стриж разодрал упругую оболочку. Записка, видимо, была написана рукой Оттона Иллирианского, строчки крупного старческого почерка разухабисто завалились:

 

“Здравствуй, беглый сынок! Посылаю тебе в подарок твоего щенка. Повесь его вместо медали себе на шею. Это не затем, чтобы ты опять кому-нибудь сдался, сопляк. Это чтобы у тебя была еще одна причина держаться. С милостивыми пожеланиями успеха, все еще твой хозяин.”

 

Стриж невольно восхитился предусмотрительностью старого тирана, записка не была уликой – если не считать почерка (возможно, измененного), авторство и адресат из текста не следовали никак. Позади пятерки иллирианцев терпеливо ждала сутулая женщина в лиловом монашеском колпаке. Она мягко подтолкнула ребенка за плечи:

— Иди.

Девочка восьми лет серьезными серыми глазами смотрела на оружие , неуютную комнату чужого дома, хмурые лица незнакомых, равнодушных людей. Монашка, молодая рыжеволосая и испуганная, снова отступила за спины преторианцев.

— А где мать Наан? – спросил Стриж, — Я оставлял попечительство ей.

Иллирианцы молчали с каменными лицами. Рыжеволоска смутилась.

— Я не помню такой сестры, мы не знакомы…

— Этого не может быть. Мать Наан, настоятельница одиннадцатого храма сестринства Святого Разума… Если вы привезли Нину, вы должны были встретиться с Наан.

Монашка поправила лиловый клобучок и спрятала костлявые пальцы в широких рукавах.

— Простите, мастер, я получила вашу дочь в управлении прето.

— Погодите, леди, но ваш орден – сплоченная организация, вы не могли не знать мать Наан. Скажите правду.

Женщина затравлено молчала, на ее верхней губе выступили крошечные бисеринки пота. Выждав паузу, вмешался рослый командир преторианцев:

— Не трудитесь зря, Дезет, оставьте ее, сестры – всего лишь слабые женщины. Мне кажется, я могу легко разрешить недоразумение. По нашим сведениям мать Наан скоропостижно скончалась месяц назад. Посмертно у нее нашли z-поражение мозга, это фатальная, неизлечимая болезнь. Если полжизни тратишь на проповедь веры среди босяков и нищих подонков, нетрудно подхватить редкостную заразу.

 

...Оставалось лишь подавить вспышку бессильного, бесполезного гнева. “Не творите насилия в ответ на насилие. Жизнь любого человека равно бесценна”... Стриж на минуту отвернулся, вспоминая сильные руки и умные, птичьи глаза старухи.

“Ее заразили” – понял он. “Или убили и состряпали заключение задним числом. Это еще один привет нам от его величия Оттона Иллирианского. Принцепс косвенно дает понять, что он мог бы сделать с моим ребенком. Мог, но не сделал, милостивец наш, показав мне только контур такой возможности. Он метит в меня ядовитой стрелой, одновременно заявляя права хозяина, это маленькое напоминание о том, что нельзя изменить прошлое. И это стоило жизни честной Наан.”

Дезет повернулся к рыжей монашке:

— Мне очень жаль, леди. Примите мои искренние соболезнования – ваш орден постигла отнюдь не пустячная утрата...

Преторианец с непроницаемым видом ждал. Стриж обратился к нему c бесцветной вежливостью:

— Мастер посланник, прошу располагаться на отдых. Вам и вашим людям дадут все необходимое. Мы поговорим завтра.

 

...Он думал остаток дня и вечер, пытался представить лицо ушедшей навсегда Наан, но так и не смог. Грузный силуэт принцепса бесцеремонно оккупировал память Алекса, циничный смешок хозяина лез в уши. Принять помощь диктатора, укрепив тем самым незримую шлейку, на которой держат его, Стрижа? Отвергнуть? – но это подобно смерти для северо-восточных территорий. Выбирать между меньшим и большим злом легко, дружок, а ты попробуй побегать между злом и грязью...

...северо-восток, это место теперь – единственный и последний оставшийся у тебя дом. Ты будешь защищать свой дом любыми средствами?

Ночь упала занавесом, отделяя от зрителя доигранную сцену.

Тьма строила уродливые гримасы, Стриж иронично и понимающе улыбался тьме. Интересно, что бы сказал по этому поводу сатана-Аналитик?

 

...Соглашения с Порт-Иллири не доверили бумаге, и, тем не менее, они состоялись. Повозка истории сменила колею.

 

***

 

Негласное перемирие луддитов с преданными Калинус-Холлу войсками не могло продлиться долго, Вандея северо-востока жила своей жизнью, в невероятном рывке пытаясь максимально использовать отпущенное судьбой время. Стриж работал как заведенный, то лавируя в дружеско-вражеских дискуссиях с мрачным, озлобившимся на весь свет Ральфом, то принимая поставки из-за восточных гор. Небо Каленусии оставалось чистым и безмятежным, никакой авиации – оружие везли перевалами. Быстро разворачиваемые технологические модули наскоро ставили в замаскированных под зернохранилища ангарах. Луддиты встали к станкам, подавив отвращение привычными мыслями о высшей целесообразности Разума.

Порт-Калинус замкнулся в яростном неприятии свершившегося — повстанцев северо-востока не признавали воюющей стороной, проскрипционные списки пополнялись, росли награды, обещанные за выдачу лидеров мятежа, вечно занятый Стриж перестал отслеживать рост собственных котировок. Лето пришло вместе с войной – шаткий мир взорвался волной насилия. Первый раз за все время “гражданских беспорядков” в ход пошла авиация, горели заречные деревни, Таджо заволокло рыжим дымом подожженного пластика. Центурии повстанцев сражались с отчаянием обреченных. Ментальные наводки, усиленные ретрансляторами, валили вертолеты конфедератов, преодолевая защиту – у персонала сдавала психика. Всем потенциально боеспособным, но лишенным псионического таланта, по приказу Ральфа без сантиментов раздали обычное оружие.

Бои продолжались всего три месяца и кончились ничем – Конфедерация откатилась от границ фермерской Вандеи. Для конфедератов ничья означала поражение – престиж немедленно упал до самой нижней отметки. В западных секторах необходимость в чрезвычайном положении отпала, после восстановления обычной судебной процедуры обнаружили, что немалой части арестованных псиоников в качестве обвинения нечего предъявить. Затюканные правозащитные общества робко возмутились. Фантом нажал на обычные информационные рычаги, но они ходили чрезвычайно туго, “подзаржавев” в крови проскрипций. Выжившие сенаторы-сенсы мечтали вернуться на красного дерева скамьи. За ними не значилось вины, кроме пресловутого пси-теста, а раз так – нашлись и сочувствующие. Как следствие, Сенат сотрясали скандалы, ненависть и растерянность витали под сводами Калинус-Холла, верхи удержались лишь благодаря непререкаемому авторитету Барта, который так и не снял траура.

Наступила пауза событий. Факт отделения северо-востока замалчивали как непристойную болезнь сына-подростка. Уцелевшие в гражданской мясорубке псионики нелегально потянулись в мятежный сектор. Случалось, их ловили на границе, чрезвычайное положение там все еще действовало – пойманных зачастую расстреливали на месте, трупы жгли, словно дело касалось зачумленных. Более везучие беглецы прорывались, чтобы пополнить центурии повстанцев.

В пределах пока безымянных северо-восточных территорий бродили разные настроения. Затяжная война с Каленусией прельщала отнюдь не всех. Мир с метрополией требовал обозначить новые реалии.

По этому поводу между Ральфом и Стрижом состоялся небезынтересный диалог. Немного смирившийся со своим состоянием псионик постучал бесполезной тростью о стол:

— Алекс, нам надо определиться со статусом.

Покрытый серым налетом усталости Стриж легко согласился. Сказано — сделано, религиозные общины сектора выставили своих представителей. Уполномоченные заседали в самом большом здании местечка Арбел, стены провинциального храма Разума едва вместили всех.

Собрание представляло собой странное, но яркое зрелище –луддиты и сенсы – беженцы с запада, чьим основным занятием стала война, соседствовали с коренными жителями заречья, первые почти поголовно носили потрепанный камуфляж, вторые еще сохранили характерный облик каленусийских фермеров. Лица псиоников чуть заметно выделялись в толпе – легким сиянием ауры с точки зрения себе подобных и отпечатком длительной усталости – для всех остальных.

Ральфа доставили в кресле. Стриж сел рядом, лицом к собранию, нулевик не чувствовал осторожных ментальных прикосновений – он видел только глаза людей. Прекрасные, яркие, горящие надеждой глаза женщин, искристые взгляды псиоников, пристальный прищур солдат.

Дезет повернулся к Ральфу:

— Начинай, пора.

Тот улыбнулся, косо вздернув левый угол рта и сказал шепотом:

— Нет, это на две трети твое дело, Алекс. Я, калека, ты здоров, не стану перебегать дорогу приятелю. Удачи.

Стриж встал, шум собрания накатывал рокотом ветра и прибоя. Он помедлил, мысленно навсегда оставляя позади кипящую под ударами излучателей воду и настороженный лес на берегу Рубиконы, скалы и туман Лимба, пепел навсегда покинутого Туле, спаленного мальчишку, грязь и отчаяние отступления, узкий холмик на могиле Иеремии и трагический профиль матери Наан, мертвых друзей и ушедших врагов.

Стриж выждал мгновение, воспоминания уходили, тускнея. Он отпустил их с миром, а потом шагнул навстречу неизвестности:

Свободные граждане нового государства...

 

...А говорили тогда много – все, как полагается в подобных случаях, ораторы оставались искренни, не соизмеряя дальних последствий собственных речей. После первого часа дебатов имя первого консула новорожденного государства уже не вызывало сомнений.

Дезет принял первые поздравления двусмысленно улыбавшегося Ральфа Валентиана.

 

***

 

Низкое приземистое здание бывшей сельской школы слишком мало походило на правительственную резиденцию – длинный коридор с дощатым полом, ряды деревянных дверей, низкий потолок, едва ли не ложился на макушку. У двустворчатой двери Белочку остановила охрана. Высокий незнакомый парень загородил проход:

— Сдайте оружие. Я спрошу, примет ли вас консул.

У Джу Симониан не было армейского излучателя, она равнодушно отдала парню пистолет. Через минуту охранник вернулся, его широкое отчужденное лицо приняло чуть более добродушное выражение.

— Заходите, консул ждет.

Белочка переступила порог, ширма перегораживала и без того небольшую комнату пополам, Стриж устроился в “деловой” половине, стол загромождала кипа бумаг, в углу приткнулся сломанный сайбер.

— Здравствуйте, Джу. Рад видеть вас без меры. Не хотите взглянуть? — я откопал интересные материалы о сострадалистах...

Белочка устроилась с другой стороны несуразного стола, мутное стекло окна снаружи испещрили засохшие потеки, неподалеку от ее локтя устроился уником полевого образца. Джу подобрала его и отставила подальше – вдруг разобьется?

— Я пришла не за тем.

— Да хоть зачем, я все равно рад.

Джу придирчиво присмотрелась к профилю Стрижа – в облике новоявленного правителя восточной Консулярии ей не понравилось что-то трудноопределимое, то ли мастер консул немного потолстел, то ли попросту зазнался.

— Мне нужно поговорить с вами...

— Я слушаю, Джу.

Стриж оставался спокоен – ясное лицо, чистые руки с аккуратными ногтями, неподвижно сложенные на краю стола. Белочка вздохнула и сказала, словно бросаясь в холодную воду:

— Алекс, куда вы дели Егеря?

— Ах, вот оно что...

Дезет помрачнел, встал, прошелся от стены к стене, потом снова опустился на стул напротив Белочки.

— Он перестал создавать проблему – этого достаточно.

Джу закусила губу, ногти у Стрижа были в вправду аккуратные – чистые-чистые, без следов копоти, коротко остриженные.

— Это правда, что вы перед расстрелом устроили на него охоту?

— Кто вас намолол такую ерунду?

Джу дернула плечом.

— Этого я, конечно, не скажу. Откуда я знаю, что бывает с людьми, которые на беду свою рассердили консула.

Стриж встал, на этот раз, пожалуй, слишком резко – задетый стул упал со стуком, иллирианец поднял его и аккуратно поставил на место.

— Вы сейчас не в настроении, Джу. Давайте, вернемся к разговору попозже. Я не знаю и знать не хочу, кто наболтал вам такую ерунду, но не думаю, чтобы им двигали честные мотивы. Вы устали, вы слишком много работаете – не забывайте, что ресурс псионика не безграничен. Бросьте переживать из-за этого несчастного карателя, он получил не более того, чем заслужил.

Джу перевела взгляд с чистых рук Стрижа на крышку стола.

— Егеря мучил Ральф.

— Ну, если хотите – да. Только я не собираюсь из-за этого ссориться с Ральфом.

Белочка почувствовала, как у нее бешено заполыхали щеки.

— Вы, Стриж, стали таким же ублюдком, как Валентиан.

— Что?!

Джу показалось, что Стриж вот-вот ее ударит, но тот не собирался делать ничего подобного, иллирианец открыто расхохотался.

— Леди Белочка! Я далек от желания оправдываться! Но чем настолько уж провинился наш друг Валентиан?

Джу сцепила тонкие руки.

— Ральф любит власть. Он не может иметь ее сам, поэтому приспособил на это дело вас, Алекс. В его офисе кричат по ночам. В оврагах на северной стороне полно трупов. Не врите, что вы не знали об этом.

Стриж замолчал, оборвав смех.

— Джулия Симониан, протрите ваши прекрасные глаза, у нас тут идет война. Ральф – каленусиец, а я – нет. Да, кое-что из того, что он делает, лично мне противно, но он лучше меня знает местную специфику. Вспомните, наши люди пришли сюда из сожженных поселений, взятые в стычках конфедераты – убийцы их семей или соратники этих убийц. Уже просто удержать людей от повальной мести, и то задача не из легких. Если наш друг Валентиан слишком зарвется – я найду средства...

— Да вы сами точно такой же. Вы сказали, что Егерь – каратель, а чем занимались вы сами в Ахара? Хотите знать правду? Вы – самый обычный военный диктатор. Великий Алекс прилепился к Ральфу Валентиану, и ублажает причуды ральфовой больной башки, потому что иначе не получил бы возможности порулить!

Белочка поняла, что у нее теперь пылают не только щеки, но и уши. Наверное, они светились насквозь. Стриж ужасно побледнел, лицо у него было точь-в-точь такого же цвета, как раскиданные по столу бумаги.

— Так... – протянул он. – спасибо, я понял. – с этими словами иллирианец подошел к порогу и распахнул дверь. В проем тут же заглянул заинтересовавшийся шумом охранник.

— Леди Джу, я вас больше не задерживаю. – отрезал Стриж. –Вам в самом деле лучше уйти и успокоиться.

Джу встала, пригладила давно отросшие волосы, застегнула куртку. Шнурок на левом сапожке развязался. Она отстранено прикинула, поправлять ли узел прямо сейчас. Если пока оставить как есть, то можно запнуться о веревочку, тогда визит кончится совсем уж никчемно, а завязывать шнурок некогда – разъяренный Стриж ждет у распахнутой настежь двери.

Белочка поставила ногу на перекладину табурета и без лишней спешки крепко завязала узел.

— Прощайте, ваше превосходительство. Я ошиблась. Ошиблась не сейчас, а в тот момент, когда неплохо подумала про вас.

Она пошла к выходу. Стриж, внезапно передумав, проворно захлопнул створки, отрезал от места событий не в меру любопытного охранника, и встал перед закрытой дверью, скрестив руки на груди. В комнате воцарилась тишина, Белочка вдруг ясно поняла, что боится – перекошенное лицо Дезета не предвещало ничего хорошего. Иллирианец, мгновенно оценив ее состояние, иронически хмыкнул:

— Струсили? Не бойтесь меня, я только хочу сказать кое-что напоследок, перед расставанием. Я приехал в Каленусию не ради власти – я сделал это по вашему зову, я пришел, чтобы спасти вас. Все остальное произошло случайно. Когда вы были на гребне славы – я под конвоем ехал в Иллиру, я вам не мешал. Когда вам была нужна помощь, я пришел и не оказался таким уж негодяем. Теперь вы в безопасности – настолько, насколько это вообще возможно для псионика Каленусии, Стриж остается не у дел. Ну что ж... Я был вам предан так, как мог. И предан вами оказался тоже. Моя преданность шла в дело слишком долго – она использована, истончилась и истрачена до дна. Значит, она вам не нужна. Уходите или оставайтесь, отправляйтесь в Порт-Калинус, в Параду или сидите в Арбеле, творите свои безрассудства или придерживайтесь линии благоразумия – Стрижу больше нет до вас дела. Вы когда-то полезли в Аномалию ради денег? Причитающиеся вам за службу суммы получите в казначействе – это больше, чем все, что когда-либо сулил вам Департамент. У меня же есть собственные дела здесь, в Консулярии, в конце концов, от меня зависит жизнь людей. Вашего имени нет ни в одном проскрипционном списке, вы, не измаравшись в крови, получили свою долю благ, так, Разума ради, получив все, что желали, оставьте меня в покое – теперь катитесь вон, на все четыре стороны, леди.

Стриж отступил в сторону, освобождая проход. Джу онемела.

— Но я... Может быть...

— Нет.

Она вышла в коридор и только тогда заметила, что в момент эмоционального напряжения “потеряла” ментальный барьер – безмолвно-жадное любопытство охранника окатило мутной волной. Взгляд широколицего парня бродил по ее спине где-то начиная от лопаток и пониже. Белочка обернулась, просто так, не пытаясь использовать пси-наводку, но охранник интуитивно понял опасность и больше не улыбался.

— Проходите, пожалуйста. Здесь нельзя оставаться.

Джу вышла из бывшей школы, забыв забрать у телохранителя пистолет, в правом виске, чуть повыше уха, тонко звенел сверчок. Аура места поблекла, выцвела, плоские серые силуэты людей казались картонными фигурками, лица – белыми пятнами без глаз, рты – широкими щелями. Джу запиналась, ноги ослабели, скула отчаянно чесалась, но почему-то никак не получалось поднять руку, чтобы почесать. Приходилось ступать осторожно, шнурок парусинового сапога опять развязался. Уже возле самого дома ее окликнули.

— Госпожа Джулия! — Минна с недоумением смотрела в лицо Джу. –Вы плачете?

Псионичка наконец-то потерла зудевшую скулу и почувствовала на кончиках пальцев влагу.

Нет, это только ветер и песок, а у меня разболелся глаз.

Маленький дом встретил хозяйку молчанием и пустотой, остолбеневшая Минна осталась за порогом. Белочка поискала забытый в резиденции пистолет, не нашла, тогда она обошла стол, вытащила из-под узкой койки тяжелый ящик универсальной аптечки, долго перебирала мертво шуршащие упаковки, пока не выбрала ту, которая подходила лучше других.

Оказалось, что таблетки очень удобно давить стальной ложкой, Белочка быстро растолкла их в пыль, залила водой из кувшина, мутная жидкость на вкус отдавала горькой полынью и еще чем-то – грязью?

Она выпила всю кружку до дна, легла на койку, не снимая сапог (шнурок так и остался незавязанным), потом закрыла глаза, но не увидела Холодной Пустоты, вместо честной черноты Космоса вокруг колыхалась бесцветная мгла. Серые нити наподобие пучка водорослей прикрепились к рыхлому основанию без формы и названия. Джу знала — нити радуются, их скрученные концы жадно шарили в киселе тумана.

— Это же не Лимб. Нет! Не надо! Я передумала! — она пыталась кричать, но голос потерялся, поглощенный безвидным маревом. Стриж ушел навсегда. Вокруг не было ничего, кроме пустоты, холода и страдания. Туман скручивался кольцами.

— Нет...

Серые нити, удерживаемые основанием, упруго качнулись и потянулись, приглашая Белочку подойти поближе.

Они очень долго ждали и, наконец, получили свое.

 

***

 

— Командир, что-то не так?

Стриж вскинул голову, широколицый охранник топтался на пороге.

— Все в порядке, Миша. Ты проводил гостью?

— Давно ушла. Если явится снова – выставить без доклада?

Консул с удивлением уставился на собственного телохранителя.

— Нет, конечно. Все остается как обычно.

Миша смущенно убрался за дверь, Стриж тщетно попытался успокоиться – иррациональная тревога не отпускала. “В конце концов, через реку она не пройдет, ее не пропустят охранные отряды”.

Он попытался заняться делами, буквы складывались в слова без смысла. Пасмурные сумерки без спешки опутывали Арбел, скоро почти совсем стемнело. Фонарь куда-то исчез.

— Миша!

— Я здесь, командир.

— Я уйду, ненадолго. За мною следовать не нужно. Если кто-нибудь явится, скажи им...

— Что прием давно окончен. Пусть выметаются до утра.

— Вот именно, так и скажи.

Стриж вышел в совсем новую, едва народившуюся ночь. Невидимые в темноте тучи заволокли небо. Звезд не было, но не было и дождя. Еще ни одна капля влаги не упала на землю, пахло пылью, выбитой ногами сухой травой, где-то в отдалении хрипели псы. Через некоторое время звуки грызни сменились переливчатым низким воем. В доме по соседству вспыхнул неяркий свет и отворилось окно.

— Пошла вон, проклятая!

Неясного вида неряшливый предмет пролетел в темноте у самого виска Стрижа и с шумом бухнулся в бурьян. Дезет повернул прочь, отыскивая потерянную дорогу, белое пятно вынырнуло из темноты и едва не врезалось в консула северо-востока.

— Минна? Как Нина?

— Нина спит, с ней все в порядке. Я искала вас, мастер Стриж, меня прогнала охрана.

— Что-то случилось?

— Леди Джулия ушла к себе и закрылась, на стук не отвечает.

Стриж помедлил. Оцепенение безветрия накрыло Арбел, но где-то в самой вышине, наверное перемещались упругие струи воздуха – в сплошной пелене туч вдруг открылось рваное окно. Селена-прим была огромна, ее оранжевое сияние высветило стены из пластикофанеры, сухую колею дороги, прекрасное, утонченное тревогой лицо Минны.

— Пошли.

Они шли, потом побежали. Стриж преодолел невысокий порог и с силой ударил в непробиваемые доски. За дверью мертво молчали.

— Засов задвинут изнутри.

— Мастер, Стриж, там, внутри, плохо.

Дезет бегом обогнул маленький дом – узкое окно глядело в ночь бойницей. Он снял куртку, обмотал руку и разбил стекло, осколки рухнули в истоптанные заросли шарообразных цветов. Щель окна не пропускала Стрижа, в темноте комнаты сначала не удавалось разглядеть ничего, потом оранжевый отблеск Селены выхватил из темноты угол стола, пустой стакан...

— Минна!

— Что там, мастер Дезет?

— В окно не пролезть. Быстро, топор!

— Так что там?

— Ломаем дверь. Она из двойного дуба, иначе не справиться.

Крестьянка кивнула, не прося объяснений и шарахнулась в сторону крошечного сарайчика. Дезет вернулся на крыльцо, изо всех сил – бесполезно — толкнул тяжелую створку.

— Разум Милосердный, ну только не это...

Пронзительно, остро и зло звенели цикады. Пахло раздавленной сапогами полынью. “Откуда здесь полынь?”.

— Нет. Нет и нет, только не это. – он повторял одно и то же, мучительно понимая – поздно.

Минна белым пятном вынырнула из темноты.

— Топора в сарае нет.

Стриж схватил женщину за плечи и, встряхнув, развернул прочь.

— Во всей проклятой деревне нет топора?! Не верю! Беги и найди. Постой... Не найдешь инструмента, принеси излучатель.

Он вернулся на крыльцо, Минна уже исчезла, словно белый лоскут, сорванный с места крутящимся вихрем, Стриж налег на дверь изо всех сил – тяжелый засов выдержал, не дрогнув. Тогда иллирианец отступил на несколько шагов и с размаху ударил в дверь плечом. Потом еще раз – ему показалось, что хрустнула кость. Ушко стального засова подалось и со стуком отлетело, не выдержали забитые в дерево гвозди. Стриж влетел внутрь единственной комнаты, с размаху врезался в стол.

— Джу!

Он пошарил в прореженной оранжевыми бликами Селены темноте, наткнулся на койку, нашел неподвижное тело. Руки Белочки оказались холодными и твердыми на ощупь.

— Минна! Минна! Быстро, зови врача! Приведи сюда Хэри Майера...

Дезет уже забыл, что сам отослал сноху Фалиана, он отыскал в темноте и с третьей попытки, безжалостно ломая хрупкие спички, зажег свечу. У мертвой Джу были безнадежно ледяные пальцы и каменно-белое, точеное, словно бы еще присыпанное сверкающей мраморной пылью лицо. Ниточка пульса на запястье не прощупывалась. Стриж нашел сонную артерию, та чуть-чуть билась.

— Погодите, Джу, не умирайте, не надо радикальных мер... Я сам когда-то едва не ошибся так же. Пока человек жив, остается его spes, все еще можно исправить... Минна!!!

— Я здесь, мастер Стриж.

Крестьянка бело-черным силуэтом стояла на пороге.

— Где доктор?

— Но...

— Что “но”? Где ты пропадала?! Почему ты не привела Майера?!

— Но я принесла топор...

 

***

 

Разбуженный все-таки среди ночи Майер выслушал путаный рассказ, смерил Дезета ледяным взглядом, а потом сделал все, что умел. Сделав, ушел, не прощаясь с иллирианцем.

Смог он не так уж много. Стриж просидел на стуле возле узкой койки до утра. Джулия Симониан уже не жила, но еще и не умирала. Днем закрытые покрывалом носилки отправили в резиденцию консула, предварительно очистив одну из полупустых комнат. Ральф выслушал приятеля без особого энтузиазма.

— Не принимаю я заявок на чудесные исцеления.

— Я не так уж часто о чем-то просил. Она-то возилась с тобою предостаточно.

Валентиан заметно смутился:

— Я помню и ценю. Хотя – какая-такая особая ценность жизнь калеки? Пойми, Алекс, у каждого псионика своя ниша. Я – боевой сенс, пусть изувеченный навсегда, но от этого я не сделался милосердным врачом.

— Ты проводник Лимба.

— Ладно, я боевой сенс, я проводник Лимба. Если вся эта возня так нужна для твоего спокойствия и удовольствия, я попробую, но пойми — эффект может получиться каким угодно. Псионики-сострадалисты вообще неустойчивы, они не живут долго, я не удивляюсь, что ее в конце концов потянуло на суицид. Если девушки не окажется в Лимбе, тогда я бессилен. Она, кстати, может погибнуть и прямо там, у меня на глазах, если приключится ментальный шторм, если что-то пойдет неправильно, да мало ли почему. Ты на все согласен?

— Да. Моя помощь нужна?

— Еще чего, обойдусь без тебя, нулевик паршивый. В прошлый раз в Лимбе ты очень хорошо висел на моей шее — не хуже увесистого жернова.

— Что я буду должен тебе потом?

Ральф криво усмехнулся.

— Я могу запросить очень многое. Жизнь увечного сенса может оказаться длинной, очень длинной, Алекс. Сочтемся. Не боишься?

— Нет. Когда начнешь?

— Да хоть прямо сейчас. Но с чокнутыми, алкоголиками и самоубийцами нечеловечески тяжело работать. Я бы на твоем месте не очень-то обольщался...

 

***

 

Нити, съежившись, отшатнулись. Ветер рванул спирали тумана, они раскручивались, раздергивались на клочки, превращаясь в мелкие перистые облачка. Облачка легким пухом облетели в пространство. Пустота покачнулась, выгнулась, вывернулась наизнанку, и откатила в ничто. Рядом, сбоку, под ногам и за спиной окрепли, взметнулись ввысь твердые скалы Лимба. Реальность мощно отмежевалась от хаоса.

Джу, затаив дыхание, замерла на скользком камне – так близко к краю пропасти она еще не стояла никогда. На дне, за тонкой пленкой туманного марева, молчал серо-розовый город. За плечом молчал Мюф.

— Спасибо, дружок. Это ты вытащил меня?

Тень Мюфа не ответила. Белочка поспешила убраться подальше от обрыва и села на неровную грань огромного обломка. Прозрачные капли осевшего тумана извилистыми дорожками скатывались по острому сколу камня.

— Прости, Мюф, мы не сумели по-честному тебе помочь. Это я во всем виновата.

Внук Фалиана материализовался легко и мягко – маленькая фигурка казалась слепленной из плотного облака. Ответ, не касаясь слуха, звенел прямо в разуме Белочки.

“Нет, ты не виновата. Просто здесь тебе не место. Уходи, Джу.”

— Я остаюсь, мне больше нечего делать в Мире.

“Ты еще передумаешь, но тогда может оказаться совсем-совсем поздно. Лучше уходи прямо сейчас”.

Я оставляю тебе свое место там. Ты хотел в Мир – теперь ты свободен.

“Мне уже не скучно. Иногда дедушка приходит сюда из Города”.

— Ты опять увидишь солнце и траву, и не будет ни тумана, ни ветра, ни холода, ни скал.

“Кто-то должен караулить Порог”.

— Я сама останусь здесь, я буду его караулить.

Мюф молчал, по-птичьи склонив голову набок. Белочке показалось, что внук Иеремии Фалиана с предыдущей их встречи словно бы подрос.

“Я так не хочу. Уходи. У каждого свой порог, Джу”.

Белочка, вздохнула и, сдавшись, соскользнула с холодного камня, попятилась, стоя лицом к обрыву.

 

“Раз-два, привет,

Обратно хода нет”

 

Казалось, что реальность Лимба вот-вот мягко расступится за спиной, но ничего по-прежнему не происходило.

— Я не могу уйти.

“Я тебе помогаю, как могу – не получается. Что-то снаружи держит Дверь.”

Белочка вернулась к обломку. Холод усилился, сотни острых ледяных игл кололи руки и лицо. Перистые клочки белизны над пропастью уплотнились, потеряли прозрачную легкость, собрались в кучевые облака. Бесформенные комки ослепительно сияющей белой субстанции замерли в неподвижности внезапно наступившего безветрия. Кудрявая поверхность туч теперь напоминала извитые переплетения нитей, сияние белизны медленно угасало, сменяясь свинцово-серыми, фиолетовыми и бледно-терракотовыми тонами. Сквозь холодную чистоту Лимба ярко, яростно и зловеще проступала Аномалия.

— Что это, Мюф?

“Оркус... Ментальный шторм. Уходи. Тебе нельзя здесь оставаться.”

— Дверь в Мир!

“Не получается!”

— Мюф, помоги!

“Я не могу!”

Взвыл притихший было ветер. Лилово-черная груда расползалась гигантской пирамидой, напоминавшей перевернутую воронку, вихрь бешено крутил плотные как клубы жирного дыма струи тумана. В редкие – пока редкие – разрывы истерзанной серой завесы полыхнуло пронзительной, страшной терракотой. Перевернутая воронка Оркуса медленно проступала прямо в небе — сквозь взбаламученную рваную массу туч.

“Беги! Беги в Город, Джу!”

Белочка невольно отстранилась от бесконечной пустоты пропасти. Вниз уходило подобие гигантской крутой лестницы, узкие высокие, в треть человеческого роста ступени, высеченные самой природой Лимба.

“Не бойся, вниз...”

Она, решилась и, ухватив пальцами крошащийся край карниза, и приникла к скале и сделала первый шаг...

Что ж, это было не слишком трудно, скорее нереально, как во сне. Ветер, сменивший затишье, с бешеной силой прижимал ее к скале, иногда Белочке казалось, что, даже разжав пальцы она не сможет сорваться. Рев урагана то утихал, то возобновлялся с утроенной силой, в нем мешались благородные боевые гимны и нечистый, издевательский хохот, стройные звуки органа и вой терзаемого животного, какофония измучила слух.

— Ты меня не поймаешь, Оркус!

Дно пропасти еще хранило относительное затишье, груда мелко битого камня хрустела под ногами. Улицы Города начались вдруг, словно продолжение плоти скалы, свинцовая крыша облаков уже погрузила Лимб в предгрозовой полумрак. Джу мчалась что было сил мимо кружевных арок и резных пилонов и не смела смотреть вверх – там во всей красе парил, угрожая, ненавистный Оркус. Ветер глумливо свистел, рвал флаги на шпилях башен, туча острой летучей пыли резала лицо. По мозаичной плитке площадей, по фонтанам, каналам, вычурным мостикам метались рваные тени – из отбрасывали бешено гонимые в недосягаемой, страшной вышине остатки растерзанных туч. Мертвенный сумеречный свет заливал город. Свет был – но нигде не было солнца.

Она бежала наугад, мчалась как загнанный лисенок, петляя в лабиринте серо-розовых игрушечных улиц, бежала до тех пор, пока не остановилась у крыльца белого палаццо. Ветер разочарованно вздохнул. Стало чуть потише. Пологие мозаичные ступени ласково легли под ноги, арочная галерея окружала словно бы уже знакомый внутренний дворик. Периметр двора украшали цветущие апельсиновые деревца в кадках. Опущенные чашечки цветов выглядели застывшими, неживыми.

Возле низкого бортика бассейна в деревянном кресле, укрыв колени пледом, сидел грузный старик, одетый в черную шелковую рубашку, старик задумался, склонив лысый череп, лица Белочка поначалу не разглядела. Второе кресло, напоминая тень пророка древних, занимал прямой, высокий, чуточку призрачный Иеремия Фалиан. Чеканный профиль проповедника и серебряный ежик седых волос остались такими же, как при жизни, но сквозь ладонь старческой руки Белочка отчетливо видела резной узор на подлокотнике.

Полковник Департамента Септимус Хиллориан, слегка ссутулившись, устроился прямо на бортике бассейна, он небрежно сдвинул кепи на ухо, поигрывал сигаретной пачкой и, казалось, иронизировал по поводу серьезности происходящего. Худая, отрешенная физиономия наблюдателя почти не изменилась, вместе с тем, сомнений не оставалось – Хиллориан лишился чего-то важного. Белочка хотела нехорошо съязвить, но прикусила язык – у полковника не хватало тени. Септимус по-приятельски кивнул:

— Здравствуйте, Джу. Здесь, в безвременье, я не говорю – “добрый день”.

Лысый старик поднял шарообразную голову и улыбнулся тонкими сухими губами:

— Я – Аналитик. Тот самый, Элвис Миниор Лютиан. Не будем терять времени, оно нынче в цене.

Белочка поискала, куда присесть, не нашла, и осталась стоять, прислонившись узкой спиной к массивной колонне.

— Итак, господа, перед нами концептуальная проблема. – продолжал между тем Аналитик. – Великое и ничтожное не так уж сильно отличаются, как полагают многие. События великого масштаба и, скажем так, повышенной интенсивности, слагаются из крошечных мелочей. Порой стоит убрать кирпич – рушится стена, отбросить камешек – море сносит дамбу... Н-да. Леди Джулия, ваше самоубийство было опрометчивым поступком – оно поставило под сомнение будущее Геонии...

Белочка яростно вздернула точеный носик:

— Катитесь вы в преисподнюю, лжец! Дезет мне кое-что порассказал. Я не хочу быть кирпичиной в пирамиде ваших потусторонних махинаций...

Аналитик словно бы коротко хрюкнул, пряча смех в недрах

собственного массивного корпуса.

— Позволю себе заметить, леди Джулия, что мы и так в преисподней. Вообще-то, этическая сторона проблемы неоднозначна. Имеет ли человек право распоряжаться собственной смертью по собственному усмотрению?

Застывший как статуя Иеремия Фалиан словно бы ожил, глаза проповедника яростно полыхнули синим:

— Жизнь человеческая – великий дар свыше! Самоубийца бросает дар милосердия в грязь и плюет в лицо Разуму!

Полковник Септимус захохотал:

— Жизнь и есть грязь, ваше проповедничество, на весах общества они имеют равную цену. Вы думаете, каждый каленусийский солдат гибнет за отечество? Нет, кое-кто умирает и от поноса.

Аналитик беспомощно развел руками и обратился к Джу:

— Здесь нет времени суток, иначе бы я сказал “наш полковник и наш святой отец пикируются с утра до вечера”... Итак, продолжим. Как я уже сказал, ваша смерть поломала мою тщательно продуманную схему. Поздравляю – вы, леди, сокрушили самого Элвиса Миниора Лютиана. Если бы вы знали цену своего триумфа... Придется ее назвать.

Джу престала следить за Аналитиком, она заворожено уставилась на играющего сигаретной пачкой Хиллориана – интересно, закурит все-таки призрак или нет? Мертвый наблюдатель заметил ее любопытство и убрал сигареты в карман.

— ...придется вам ее назвать.

— А? Я отвлеклась.

— Соберитесь, девушка, шутки кончились. Передо мной стоит нелегкий выбор. – продолжил Лютиан. – я не могу заставить вас жить. Здесь, в Лимбе, я могу многое. Например, сделать так, чтобы вы исчезли из прошлого Дезета. Скажем, Хиллориан прошлого отправляет вас на разведку в компании Дирка, а не Стрижа, вы переступаете-таки черту реальности и антиреальности, ту самую, которую вы видели в Аномалии...

— Вы – грязный сплетник.

— Я – Аналитик. – с достоинством возразил тот. – Итак, я могу обидеться на вашу детскую строптивость и изъять вас из событий вообще. Результат просчитан – Дезет не появляется в Каленусии, восстание фермерских территорий возглавляет Ральф Валентиан, он гибнет, не получив медицинской помощи во время отступления из Туле, сектор северо-востока оккупируют войска конфедератов, псиоников массово казнят как в столице, так и в секторах. Еще много лет спустя живого псионика можно встретить разве что в Иллирианском Союзе... Предсмертный дар Разума отвергнут более чем наполовину, Порог под угрозой, Оркус начинает и выигрывает... Вы знаете, леди Джулия, пожалуй, я выше личных обид.

— Вот как? Тогда опишите иные варианты.

— Второй вариант — сделать так, чтобы вы не умирали совсем, допустим, в темноте перепутали слабительное и снотворное...

Белочка задохнулась от гнева.

— Да как вы сме...

— Смею, смею – всхохотнул Аналитик. – конечно, подправить события в Аномалии куда проще, чем вмешиваться в дела полноценной реальности, но ночь полнолуния дает мне шанс... Вы ведь покончили с собой в полнолуние?

— Вы этого не сделаете.

— Не сделаю. Но совсем по другой, не сентиментальной причине. Если вы останетесь в целости и сохранности, через десять лет северо-восточный сектор станет таким теократическим оазисом, по сравнению с которым Иллирианский Союз – просто образец свободы и гуманизма. Прочие события мало предсказуемы.

— Не верю. Почему?

— Я не стану комментировать эту линию.

— Почему?

— Не хочу, это слишком гадкий вариант.

— Больше вариантов, как я поняла, не предвидится?

— Их два, но оба зависят не от меня, а только от вас. Третья линия событий – вы окончательно и добровольно выбираете смерть. То, что осталось от вас в реальности, тихо и безболезненно угаснет, finita, вас больше нет — там. Все прочее, кроме материальной оболочки, получает некое существование – здесь, в преддверии Лимба, или в Холодной Пустоте – на выбор. Это именно то, что древние называли “нет ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная”. Если же вы, паче чаяния, отъявленная мазохистка, можете ради любопытства отправляться даже в Оркус.

— К чему это приведет реальный Мир?

— Понятия не имею. Это дает непредсказуемый шанс.

— А...

— Дезет всю жизнь будет уверен, что он – ваш убийца.

— Ну, а последний вариант?

— Четвертая линия – вы выбираете реанимацию и жизнь, со всеми мучениями и радостями жизни. В этом случае я не даю никаких гарантий, я понятия не имею, что будет с вами, я не хочу доискиваться, какой в конце концов окажется ваша смерть. Посмертия в Лимбе, раз отказавшись, вы уже не получите, лучшим вариантом окажется Холодная Пустота. Быть может, вы протянете бесцветные десятилетия, быть может – яркие недели или даже часы. Вы будете страдать – как любой человек, быть может, гораздо разнообразнее и интенсивнее среднего человека. Ваша смерть в итоге может оказаться мучительной. Не исключаю, что вы горько пожалеете о том, что сейчас выжили.

— Что станет с реальностью?

— Тот же самый непредсказуемый шанс. Выбрав четвертую линию, вы взвалите ответственность на себя. Не исключаю, что лучшие побуждения обернутся несчастьем, вполне возможно, вам останется лишь в бессилии наблюдать катастрофу. Если Мир окажется поглощен Оркусом, вы разделите общую участь, но не как воительница и мученица, как никчемная капля воды в людском океане. Если Оркус проиграет – не ждите ни воздаяния, ни славы, ни хвалы – вы не героиня, вы только малый гвоздик в оси событий. И еще.. одно обещаю твердо — вы никогда не будете уверены, что выбрали правильно.

— А...

— С Дезетом теперь разбирайтесь сами. Вы оба меня больше не интересуете.

— Но...

— Советов не даю.

Белочка устала стоять у колонны, беседа слишком походила на суд, ноги ныли, аура места подавляла – в ней доминировали оттенки презрения, раздражения и сухой, холодной насмешки. Ментальный образ призраков в точности соблюдал с визуальным – мертвые устроители судеб Мира словно бы грешили одномерностью. Джу оттолкнула колонну и сделала решительный шаг вперед, стиснув кулачки:

— И это Аналитик? О, Хаос Мира! Раз советов здесь не дают, зачем тогда вы вообще нужны?! Вместо манекенов? Великий Элвис Миниор Лютиан был на высоте, пока ставил опыты над двуногими хомяками, опыт не пошел, теперь наш гений в глубоком ауте. Вы не просто призрак, вы призрак-мошенник. Да и ваш Мировой Разум с его даром, если он вообще существует – просто старый, бессильный хрыч!

Иеремия гневно нахмурился. Призрак полковника Хиллориана ударил кулаком по бортику резервуара и коротко, с удовольствием всхохотнул:

— Люблю, когда умненькая пикантная девочка еще и сквернословит. Это придает перцу.

Аналитик печально, укоризненно покачал головой.

— Зачем вы так, госпожа Симониан? В конце концов, это жестоко. Плюнуть в лицо умирающей вечности слишком легко, умирающая вечность не обидчива. Оставим эмоции. Выбирайте свой путь, леди Джулия. В конце концов, у вас теперь все возможности...

— Я здесь не останусь – вы противны. Мне противны вы все.

— Вы хорошо подумали?

— Да!

— Ваше отвращение – единственный мотив?

— Нет. Я хочу сама определять свою судьбу.

— Ну что ж, тогда оглянитесь назад. И не жалуйтесь. Это первый сюрприз свободного выбора.

Белочка обернулась, сердце бешено застучало – перед нею стоял Ральф. Ральф был страшен, и, не в пример призрачному, мертвому Хиллориану, выглядел вполне телесно, закатанные до локтей рукава рубашки обнажали твердые мышцы предплечий, крепко посаженную голову облепили исхлестанные дождем волосы, сквозь упавшие на лицо спутанные пряди неистово горели обведенные черной тенью глаза. Псионик двигался с неспешной, опасной уверенностью, в сумрачной реальности Лимба, от его увечий не осталось и следа. Он улыбнулся своей обычной кривоватой улыбкой, потом по-тигриному мягко ступил вперед и протянул Джулии раскрытую ладонь:

— Я пришел за тобой. Пошли.

Белочка на всякий случай убрала собственные руки за спину:

— Еще чего, вы мне не нравитесь.

Ральф, против ожидания, охотно согласился:

— Конечно, не нравлюсь. Только мои личные ставки слишком высоки. Мне наплевать на твои предпочтения.

Он словно исчез, чтобы мгновенно оказаться за спиной у Белочки, грубая рука крепко ухватила ее запястье.

— Пошли, не дрыгайся.

Белочка, извернувшись, лягнула противника каблуком сапожка, попав точно в голень.

Ральф Лимба явно отличался от Ральфа настоящего – он выглядел сильным и активным, но слегка поглупевшим, как будто какая-то часть тонкой сущности псионика не сумела миновать Порог. Сенс дернул Белочку за кисть.

— Ну и сучка.

Он даже не поморщился от удара, зато по-приятельски кивнул Аналитику.

–Ха! И на этой жалкой подпорке, по-вашему, держится судьба Мира?

Белочка смотрела на Ральфа со смесью вызова и страха, одновременно пытаясь вывернуться и освободить запястье. Аналитик вздохнул.

— Судьба не разборчива в орудиях. Особенно если ее не просчитали от начала и до конца. — Джулии показалось, что эти слова Аналитика адресованы не совсем Ральфу Валентиану. – Почему бы вам, девушка, не пойти с проводником, с таким, какой он есть, если вы, конечно, не прочь вернуться обратно.

— Я пойду. Пусть он сначала перестанет выкручивать мои пальцы.

Ральф выпустил Белочку и отступил на шаг. В этот момент его кривая улыбка напоминала собачий оскал.

— Ладно, не будем бранится, маленькая зверюшка. Только торопись, Оркус не станет ждать. Я трудно добирался, грань пси искажена, Порог накрыло ментальным штормом – там хаос, хлещет ливень, грязи по колено, верхняя часть склона уже осыпалась. И еще... – он повернулся к Аналитику. – я не сумел найти Привратника. Вы понимаете, что все это значит?

— Да. Это точка неустойчивости. Будущее не определено, леди Джулии и вправду лучше поторопиться. Я не знаю, выстоит ли Лимб вообще, скорее всего, мы больше не встретимся никогда. Пожалуй, по такому случаю открою-ка я запасной выход. Это не романтично и не соответствует добрым традициям привидений, зато чуть более безопасно.

Белочка проследила за жестом Аналитика. Она только сейчас заметила, что бассейн в центре дворика наполнен не водой. У субстанции в окоеме изразцового бортика не было ни цвета, ни блеска, она не была даже черным проемом тьмы.

— Идите, Джу – это ваш путь.

Белочка шагнула мимо Хиллориана, на миг задержалась на краю бассейна и оглянулась на Лимб — в последний раз. Неведомый вихрь, бушуя над потусторонним городом, ледяной волной ворвался в огороженный дворик. Потоки воздуха флейтами пели под сводами галерей, трепали кроны апельсиновых деревьев.

“Прощайте, прощайте, прощайте навсегда!”

Сквозняк взметнул коричневую хламиду Иеремии, поднял в лет стаю сорванных белых лепестков, осыпал ими плечи полковника, лысую голову и плед Аналитика Лютиана. Джу с ужасом поняла, что без причины готова заплакать.

— Эй, Элвис! Оркус идет.

Аналитик чуть улыбнулся уголками тонкого рта:

— Да?

— А как же вы трое? Ведь все, что случилось – это из-за меня...

— Не берите в голову, девочка, жизнь в виде призрака имеет свойство приедаться. Идите смело, пусть дорога шелком ляжет под ноги вам, и не держите зла...

— А Ральф?

— Ральф забудет все, кроме того, что сумел вывернуться.

Белочка заставила себя отвернуться и осторожно ступила в бассейн, чувствуя за спиной молчаливое присутствие и осторожные, тигриные шаги Валентиана. Погасли звуки, словно отрезанные прозрачным колпаком, дно мягко подалась под ногами, а, может быть, дна не было совсем. Субстанция бассейна поглотила Белочку по пояс, потом по грудь, омыла плечи.

Совершив невозможное, она сумела оглянуться еще один раз – серо-розовые тона Лимба плыли, сливаясь в хаосе ветра и дождя.

Призраки исчезли, исчезли апельсиновые деревья, по-видимому, под напором стихий рухнули стены палаццо. Ураган, крутя, уносил смятый лоскут – Джу узнала в нем плед Аналитика. “А ведь я больше никогда не увижу Мюфа”, — обреченно подумала она.

— Прощайте! Я буду помнить!

Джу снова услышала свист гонимого бичом бури воздуха, этот свист стер, уничтожил человеческий голос, стихии пели хорал разрушению, но ответ она все-таки получила.

— Да здравствует свободный выбор! — и это была реплика полковника Септимуса Хиллориана.

 

...А потом все пропало – и не было ничего, ни цвета, ни звука, ни мысли, ни радости, ни страха, ни надежды.

 

***

 

Джулия Симониан очнулась ровно в полдень. Задолго до этого момента кома Лимба тихо сменилась обычным сном. Стриж ушел, как только миновала опасность — он не присутствовал при пробуждении, опасаясь испугать спасенную. Утром следующего дня консул северо-востока навестил сострадалистку, чтобы принести официальные извинения.

— Простите, леди Джу, за инцидент в кабинете. Я вел себя несдержанно, если быть точным – вел себя как скотина. Никакой перегруз делами меня не оправдывает. Конечно, подобное более не повторится. Вы можете оставаться в стране или эмигрировать по собственному желанию, ваша заслуги несомненны, доходы неприкосновенны. Консулярия ценит вашу работу и будет рада вам всегда. Надеюсь, несмотря на все случившееся, мы останемся друзьями.

— Ну что ж, спасибо.

Белочка подождала, не скажет ли консул еще что-нибудь, но он так и не сказал ничего.

 

Глава XXXI. Уником-синдром.

 

7008 год, Иллирианский Союз, Порт-Иллири, резиденция принцепса.

 

Осенью 7008 года бурные дела на бывших северо-восточных территориях Каленусии заставили стушеваться, потускнеть картину событий, происходящих по ту сторону восточных гор, от чего, впрочем, сами эти события ничуть не проиграли. Они шли своим чередом, приобретая характер фатальной неизбежности, украшенной подобающими случаю атрибутами торжественного декора...

Горели факелы в зале. Медленно, зловеще, колебалось багровое пламя, бросая на предметы и лица дрожащие блики. Очарование страха, торжественности и ожидания мешало заметить, что факелов, собственно, и нет совсем – мерцали имитирующие живой огонь электрические светильники. Преторианцы выстроились вдоль стен, замерли навытяжку по сторонам резного трона. Тускло блестело мишурное золото эполет. В назначенный час в зал пропустили публику – аристократия Иллиры ступила на драгоценную мозаику пола без особого энтузиазма. Супруга лорда Фиджино, леди Таня Фиджино, подняла остроскулое, с запавшими щеками лицо, ловя взгляд мужа. Дрогнули чуть заметно жемчужные нити в лиловых, высоко уложенных волосах — пожилую женщину била нервная дрожь. Седой лорд Фиджино успокаивающе прикоснулся к шершавым как птичьи лапки пальцам жены:

— Все обойдется, моя леди.

Протрубили стерео-фанфары, возможно, за кулисами действа скрывался придворный псионик принцепса – легкая ментальная наводка заставила людей в зале острее ощутить кульминацию ожидания, напряженные нервы собравшихся вибрировали созвучно хрипловато-торжественному вою псевдо-духовых инструментов. Ожидание затягивалось.

— Этот боров умеет придавить душу.

Леди Таня вздрогнула и сжалась – голос негромко, но, тем не менее, отчетливо подавший дерзкую реплику, принадлежал ее сыну, наследнику дома Фиджино.

— Димитрий, я тебя умоляю...

— Я только сказал правду, матушка...

Повторно рявкнули фанфары, семейство Фиджино, оборвав опасный спор, застыло в почтительном молчании. Парадная дверь разинула чеканные створки, наконец-то пропуская иллирианского диктатора. Оттон шагал грузно, темного пурпура церемониальная тога мела пол золотой каймой. Коричневые наркотические круги под глазами придавали лицу принцепса совиное выражение. На кудрявых висках диктатора покоился роскошный обруч легкой пси-защиты. Оттон втиснул полное тело в пространство трона, огороженное подлокотниками, выждал еще немного и вяло махнул рукой.

— Начинайте.

Секретарь претории вышел вперед, щелкнул кнопкой портативного сайбера, открывая мини-экранчик и бойко бегущую строку подсказки.

— Его величие Оттон, волей Разума принцепс Иллиры и Ахара...

— У Разума, должно быть, серьезные проблемы с волеизлиянием. – шепнул отцу Димитрий Фиджино. – Или я брежу, считая, что Ахара шесть лет как отошла каленусийцам.

Князь нахмурился и незаметно скрестил пальцы в полузабытом ритуальном жесте. Секретарь между тем продолжал:

— ...милостиво доводит до сведения глав родов, что Консулярия северо-востока в лице своих законных представителей выразила желание присоединиться к Великому Иллирианскому Союзу на правах полного слияния.

— Что он городит, что это значит, отец?

— Это значит, что твой отпуск кончается – наш боров вводит войска в восставшие каленусийские сектора. Это пирожное лежало слишком близко и смотрелось слишком аппетитно.

Толпа качнулась, зал отозвался приглушенным ропотом. Секретарь говорил и говорил, нанизывая округлые бусины формулировок, но дальнейшее уже не имело значения. Димитрий ущипнул висячий кончик рыжего уса.

— Ты веришь, что приглашение было?

Фиджино-старший чуть заметно развел руками:

— Может быть. У них заправляет делами авантюрист, выскочка из наших ставленников. В таких делах никакой отброс не пахнет.

Леди Фиджино прижала ладони к плоской, закованной в панцирь расшитого камнями платья, груди:

— Я вас умоляю...

Мужчины дома Фиджино замолчали.

Секретарь тем временем закончил речь, в наступившей тишине сухо щелкнула застежка сайбера. Багровые отсветы фальшивых факелов уродливо исказили растерянные лица.

— Радуйтесь, лорды Иллиры.

Аристократы растеряно переглядывались – искренней радости не получалось, кто-то пожал плечами и расхохотался:

— В конце концов, почему бы нет?

Должно быть, в этот самый момент вновь вступил в дело скрытый за пышными драпировками псионик – по залу пробежала дрожь нервного смеха.

— Ха! Как вам такой оборот, дорогой кузен?

Черно-золотая шеренга преторианцев не дрогнула – шлемы отсекли ментальную наводку. Офицер, по-видимому, повинуясь заранее разработанному сценарию, вскинул руку:

— Слава великому принцепсу!

— Слава!

Возглас бичом стегнул по взвинченной толпе. У мужчин горели глаза, там и сям раздались истерические рыдания женщин.

— Слава!!!

Дмитрий рефлекторно вскинул руку, повторяя жест преторианского офицера:

— Слава!!!

Лорд Фиджино стиснул хрупкий локоть жены.

— Успокойтесь, леди Таня. Умоляю вас, душа моя, держитесь, это безобразие сейчас пройдет. Теперь я понимаю, почему нас заставили явиться без ментальной защиты.

Женщина прижалась к плечу мужа, из последних сил пытаясь справиться с подступившей истерикой.

— Слава!!!

Придворный псионик старался вовсю, не жалея себя. Собрание плакало и вопило, кто-то в искреннем восторге, кто-то почти не осознавая причин внезапного энтузиазма. Принцепс несколько минут брюзгливо смотрел на человеческое месиво, затем встал и, не прощаясь, покинул зал.

— СЛАВА!!! — неслось ему вслед.

Буря восторга, впрочем, продолжалось недолго, должно быть, сенс принцепса наконец пожалел себя – крики мало-помалу утихли, шеренга преторианцев перестроилась, освобождая проход.

Лорды Иллиры уходили опустошенными, спускаясь по чистым, белоснежным ступеням мраморного крыльца. Каменные статуи орлов, обсевшие бледный металл дворцового купола, топорщили крылья и презрительно косились им вслед. Младший Фиджино вытер мокрые виски.

— Боров – подлец и мерзавец.

— Успокойся, ты же знаешь, все это на деле не значит ничего. – лорд Фиджино-отец провел рукой по поредевшим седым волосам и медленно, словно убеждая самого себя, повторил еще раз. – Это не значит ничего.

— И все-таки у меня такое чувство, словно мне подменили душу...

***

 

Зимним утром 7008 года войска Иллиры пересекали границу Каленусийской Конфедерации. Все свершилось по-будничному деловито, без единого выстрела – техника спокойно прошла перевал, иллирианские части как нож в масло углубилась в территорию Консулярии.

Центурии консуляров отступали без боя, противника не было, пленных не брали. Редкие на крайнем востоке деревни словно вымерли – крестьяне уходили в лесные полосы, оставшиеся в деревнях отводили взгляды. Зима давно уже сбила листву с деревьев. Рыжее пламя костров просвечивало сквозь поредевшие заросли, вился легкий дымок, выдавая лагеря беглецов, но их поначалу не искал и не ловил никто.

Дмитрий Фиджино натянул капюшон форменной куртки и подул на пальцы – непривычный холод давал о себе знать. Войны как таковой не было, каленусийские центурии, отделенные от позиций иллирианцев полузамерзшей излучиной Бланка-Рива даже не пытались стрелять. Дома брошенного поселка насквозь продувал равнинный ветер, топлива в покинутых домах не было, энергетическая станция оказалась начисто разгромленной, на ее месте бестолковой грудой скорчился искореженный металл.

Холод высекал слезы из глаз южанина, Фиджино вернулся в дом, туда, где голые стены хранили светлые квадраты – следы сорванных гобеленов. Мебели в доме почти не осталось, ее за несколько дней спалили в камине. Возможно, крошечный двухэтажный особнячок принадлежал сельском врачу, пухлый том роскошно изданного анатомического атласа все еще лежал на подоконнике. Фиджино полистал книгу, взвесил на руке ее глянцевую тяжесть, и приготовился было бросить в камин, потом передумал и оставил лежать на столе.

— Мы привели его, мой колонель...

Фиджино поднял голову. Доставленный под охраной подросток переминался с ноги на ногу. С его шнурованных сапог на затоптанный пол натекла лужица снеговой воды.

— Садись и рассказывай. Чтобы тебе было полегче, напомню – ты ударил ножом часового, тебя задержали, когда ты пытался лить кислоту в бензобак моей собственной машины.

Подросток неловко сел на одинокий табурет, гладкие как у девушки щеки побелели – то ли от страха, то ли от пронизывающего холода. Фиджино, не дождавшись ответа, встал, четко прошелся по широким половицам и резко, наотмашь ударил каленусийца по лицу.

— Кто послал тебя?

Мальчишка вытер щеку и посмотрел сквозь колонеля – словно Дмитрий был плоским осколком прозрачного стекла. Фиджино открыл анатомический атлас, не торопясь, выбрал картинку поярче.

— Посмотри сюда. Видишь? Не отворачивайся, закрытые глаза тебе не помогут. Я могу выполнить свой долг — и ты увидишь это не только на книжной картинке... Почему ты молчишь? Ты псионик?

Подросток молчал, но Фиджино уже знал ответ.

— Ты не псионик, мы все проверили, не пытайся прикидываться. Мне нужно немного – скажи, кто тебя послал, и можешь идти домой, мы не воюем со щенками.

— Меня никто не посылал, я сам.

Фиджино дотронулся до щеточки рыжеватых усов.

— Лжешь, причем неумело. У тебя был излучатель армейского образца. От кого ты получил оружие?

— Нашел в канаве.

Колонель хлестко захлопнул атлас и отложил его в сторону.

— У тебя есть семья – родители, сестры, братья? Впрочем, не важно. В этой деревне еще остались жители. Пред нашим разговором я отдал приказ, их уже пригласили сюда, можешь выглянуть в окно, только без резких движений – видишь?

Подросток нехотя повернул голову, за окном, отворачиваясь от ветра, по щиколотку в каше взбитого снега, стояли люди – четверо крепких стариков, полная старуха с добрым, болезненным лицом, худой мужчина в синем шарфе и две фермерских девушки с тройными косами. Лен их волос уже запорошила острая ледяная крупа.

— Ты видишь прекрасно, у тебя острое зрение, мальчик. Если ты и дальше будешь молчать или лгать, через полчаса я прикажу расстрелять – ну, хотя бы вон ту девушку в белом берете. Каждые полчаса твоего молчания будут стоить жизни еще одному каленусийцу. Ты меня понял?

У подростка дрожали губы. Он, казалось бы, неловко встал, потянулся избитым телом, а потом молниеносно, словно распрямившаяся пружина, без единого слова бросился на иллирианца. Фиджино отпрянул назад, руки мальчишки сдавили горло колонеля, тот потерял равновесие и с трудом устоял на ногах, потом коротко, зло ткнул парня под ложечку, ударил по склоненной шее. На шум уже бежали солдаты. Наверное, сказалось нервное напряжение ожидания и весь абсурд “неправильной” войны – наследник княжеского дома Фиджино, забывшись, долго пинал упавшего каленусийца, солдаты равнодушно глазели с порога.

— Уберите его, он испачкал пол.

— Что делать с теми, во дворе?

Дмитрий Фиджино задумался. Острая ледяная крупа била в оконное стекло.

— Что нам делать с гражданскими, мой колонель? — повторил офицер-иллирианец.

Князь пожал озябшими плечами и сделал неопределенный жест, словно смахнул со лба надоедливую муху.

— Это по части прето. У консуляров нет регулярной армии, следовательно, нет и гражданских. Здесь каждый мальчишка – диверсант...

 

***

 

7008 год, Консулярия, Арбел.

 

Сведения о зверствах иллирианской армии на восточной границе распространялись мгновенно.

Толпа подле резиденции консула собралась с утра, терпеливо снося холод. Снежная крупа, косо сметаемая холмовым ветром, царапала озябшие лица. Люди ждали плечом к плечу – фермеры покинутых западных территорий и уроженцы Арбела, псионики и нет, мужчины и женщины, кто-то включил уником, ловя забиваемый помехами сигнал.

К одиннадцати часам толпа полностью заняла площадь перед резиденцией.

— Консула!

Стриж принял от референта-телохранителя бронежилет, надел его, натянул поверх и застегнул меховую куртку.

— Возьмите ствол, ваше превосходительство.

— Не надо. Консулу стрелять в собственный народ – паскудство, одиночке в толпу – глупость.

Дезет шагнул за порог и белая круговерть поземки метнулась к его ногам. Людская стена замерла в угрюмом, угрожающем молчании, потом придвинулась на шаг. Средних лет мужчина с прорезанной шрамом щекой, упакованный в тяжелую пси-защиту, злобно ощерился:

— Ты учил нас заигрывать с иллирианцами. Что скажешь теперь, командир?

Стриж выжидал, всматриваясь в лица – знакомые и незнакомые, искаженные ненавистью и высветленные трагическим отчаянием. Доминировало, пожалуй, недоверие. В шуме толпы воедино слились крики осуждения и неясный ропот растерянности. Пожилая полноватая женщина в расстегнутом бушлате и комбинезоне, с излучателем через плечо, пробилась вплотную к Дезету, пестрый платок сполз с ее головы, три косы фермерши растрепались и свисали полуседыми прядями. Она с неожиданной силой вцепилась в отвороты куртки Стрижа.

— Где моя дочь, консул? Свою ты держишь в безопасности, а наших детей посылаешь на смерть...

— Чего ты хочешь от него — он сам иллирианец! — долетела насмешливая реплика из задних рядов. – Змея не жрет других змей.

Нужное слово было сказано, толпа низко загудела, придвигаясь. Пригоршня ледяной крупы, брошенная шальным ветром, ударила Стрижа в лицо. Он попытался отстранить крестьянку.

— Вы видели, вы помните — я сам сражался рядом с вами.

В задних рядах раздался пронзительный свист.

— Что он говорит?

— Не слушайте!

— Долой!

— Не мешайте, дайте сказать!

Люди толкали впередистоящих, толпа вплотную придвинулась к консулу. Стриж затылком почувствовал, как напрягся за его спиной телохранитель.

— Уйдите в резиденцию, шеф – шепнул Бейтс. – сегодня холодно, они сами разойдутся через час.

Стриж даже не обернулся.

— Стены не защита для таких, как я. Уходи один.

Сдавленная со всех сторон толпа качнулась, прижимая Дезета к запертой двери, грузная крестьянка висела у него на груди словно куль. Людское месиво сгрудилось в беспорядке, там и сям уже раздавались крики сбитых с ног. Консул попытался сдать назад, чтобы иметь за спиной не угрожающий хаос толпы, а дощатую стену резиденции, верный Миша Бейтс так и не ушел — его попросту оттерли прочь. Стриж задыхался, его мотало из стороны в сторону. Руки из задних рядов тянулись, чтобы схватить консула, те, кто уже оказались с ним лицом к лицу, напротив, старались побыстрее убраться в сторону, опасаясь давки. Снег и лед под ногами превратились в кашу. На миг стало чуть попросторнее, и в тот же момент Стриж ощутил тупой удар под левую лопатку, лезвие чьего-то ножа пропороло куртку и наткнулось на бронежилет. Дезет крутнулся, оборачиваясь, но успел заметить только коричневое пальто нападавшего. Толпа уже превращалась в бешеное животное – крики ненависти перемежались жалобами полузадавленных.

Спас дело случай – крикуны в задних рядах на минуту получили толику свободного пространства, люди моментально нагнулись, подобрали осколки льда и комья мерзлой грязи – залп импровизированных снарядов полетел в Стрижа. Ближние к консулу ряды, очутившись под градом грязи, расступились, измаранные фермеры, бранясь, отпрянули в стороны. Осколок льда прилетел и плашмя ударил Дезета по щеке.

Толпа отчасти рассеялась, консул остался в одиночестве, лишь пожилая крестьянка молча цеплялась за его одежду, тело ее словно бы стало тяжелее. Стриж попытался поддержать старуху, рука, прикоснувшаяся к спине каленусийки, наткнулась на липкое, он обнял женщину, освободил ее от бесполезного излучателя и осторожно опустил на измятый снег.

— Вы ранены?

Старуха растянула в улыбке толстые губы:

— Есть маленько, сынок. Кто-то хотел ткнуть тебя в брюхо, да невзначай попал в мою старую тушу. Хоть на что-то пригодилась толстая дура Марта.

— Бейтс, сюда! Позовите врача.

Люди растеряно топтались возле консула. Кто-то обнаружил резаную дыру на куртке Стрижа и коротко присвистнул:

— Дела, парни. Грязь в морду – это глас народа, а вот нож в спину – это не по нашему.

Крикуны умолкли. Консул подложил под голову раненой свернутый платок, встал, всматриваясь в исхлестанные вьюгой лица.

— Чья это работа?

Люди угрюмо молчали. Коренастый парень в пси-защите ощерился:

— Это был чужак. Среди наших нет подлецов.

— Допустим, я поверю тебе на слово. А теперь – слушайте все, я буду краток.

Голос Стрижа перекрыл плач налетевшей метели.

— Сюда идут иллирианцы. Мы их не ждали. Мы их не хотим. Я – ваш консул, вы сами выбрали меня. Хотите вы того или нет, но я сделаю все, от меня зависящее, чтобы остановить войска Порт-Иллири. Но никто не сможет сделать такое в одиночку. Мы должны быть вместе – вместе! Тот, кто втыкает нож в спину товарищу – лишает еще одного шанса на победу каждого из нас. Я не обещаю вам ни чуда, ни безопасности, я обещаю лишь одно – свою верность делу северо-восточных территорий. А теперь спрашиваю, верите ли вы мне?

Люди настороженно молчали. Человек со шрамом подошел вплотную и посмотрел прямо в прищуренные на ветру глаза Стрижа.

— В роже подлости нет. Я ему верю, парни.

— Можно и поверить.

— Верим, верим. – пролетело по рядам.

— Раз верите – тогда за дело. Распоряжения получите у своих центурионов. Иллирианцы не остановятся и не побегут, если мы будем впустую утаптывать лед.

Люди повернулись, расходясь. Переменчивая толпа повеселела.

— Да здравствует наш любимый консул — центурион центурионов! — озорно выкрикнул девичий голос.

Фермеры неистово захохотали, эхо грубых голосов смягчил падающий снег.

 

Раненую женщину унесли. Стриж вошел под крышу резиденции, Миша Бейтс с виноватым видом неотступно следовал за ним.

— Не бери в голову, ты сделал все как надо.

Референт вздохнул:

— Ловко вы, ваше превосходительство, произносите речи, как будто всегда только тем и занимались, что успокаивали мужиков.

— Успокоить людей – полдела. Войска принцепса уже на Бланка-Рива, мое красноречие ненадолго поможет, если они прорвутся в Арбел.

 

Вечер того же дня Стриж встретил в одиночестве. Вьюжный снегопад за окном перестал. Как только сумерки мягким пером тронули иней на стеклах, в двери кабинет постучали.

— Здравствуйте, Джу.

— Вы все еще сердитесь на меня, Алекс?

— Космос и Пустота! За что я могу сердиться? А это кто за вами притащился как хвост – Майер?

Пси-философ сухо кивнул и протянул руку для приветствия.

— Нам нужно поговорить.

— Вы виделись с Ральфом?

— Нет, Валентиан никого не принимает. Простите, Дезет, но ваш соправитель, кажется, в стельку пьян.

— Это все, что вы можете сказать лишившемуся народной любви диктатору?

Хэри неожиданно светло расхохотался.

— А чего вы хотели, Стриж? Вы плохо знаете, с кем имеете дело, вы, несчастный иллирианский авантюрист, никогда не учили толком историю Каленусии. Так вот – люди северо-востока – совершенно особый народ. Знаете, чем они прославились еще при каленусийских монархах? —в кожаном мешке выслали ГальбеV голову его же наместника. Этот спесивый лорд не сумел поладить с вольными крестьянами, был ими пленен, подвергся декапитации, и тем самым вошел в легенду как классический неудачник. Так вот, возвращаясь к нашим делам, обратите внимание, у каждого второго крикуна в толпе был сегодня заряженный излучатель. Вас всего-то один раз пырнули ножом и закидали грязью – да, но и при этом – ни единого выстрела. При вашей сомнительной биографии, и учитывая общие неважные обстоятельства, такое положение вещей можно смело считать верхом народной популярности.

— Если хотите, можете в следующий раз лично заменить меня под градом грязи. Устраивает?

— Я вовсе не о том. Что собираетесь делать?

— Если бы не война с принцепсом, и не сумасшедший Ральф за спиной – ушел бы в отставку.

— Не выйдет. Впрочем, у меня есть конкретное предложение. Как я понял, ресурсов на войну с Иллирой у нас сейчас нет.

— Есть кое-что.

— Но этого, как я понял, не достаточно. Вы cможете договориться с принцепсом?

— Нет. – отрезал Стриж.

— Может быть, желаете просто смыться отсюда подобру-поздорову? Зачем вам бунтующий народ, ваше превосходительство?

— Смыться, увы, не могу – за мною старый долг.

— Так я и знал.

— Если бы меня заботила моя шкура, я бы тоже спокойно сидел на месте. Его величие ждет моей лояльности, и не ждет сопротивления, иначе не вернул бы мне дочь. И не обещал бы мне приватно пост губернатора новых территорий.

— Вот это да! Даже так?

— Его прожженное величие умеет при случае быть щедрым. Обычно за чужой счет.

— Сколько у нас псиоников?

— Без разницы. У нас нет энергии для ретрансляторов, солдаты Оттона поголовно в пси-защите. Я не пошлю людей в заведомо проигранный бой.

— А, может, не хотите воевать с соотечественниками?

— И это правда, не хочу, хотя, если не останется иного выхода... Поймите, мои друзья в Порт-Иллири убиты, мертвы — пусть так – но суть моей родины не в зарвавшемся Оттоне.

— Это что – так важно для вас, не проливать иллирианской крови?

— Разве это так трудно понять? – Дезет безнадежно покачал головой. — Даже если поверить в то, что на нас брошены исключительно отбросы моей Иллиры, мне все равно тяжело убивать людей, которые всего две недели назад шагали по плитам тех же площадей, которые я сам топтал мальчишкой.

— Идеалист. Не я идеалист — вы. А как насчет способа выиграть свой бой совсем без боя?

Стриж пожал плечами.

— А разве такое возможно?

— Мне кажется, вполне. Но сначала позвольте задать вам странный вопрос – сколько ныне здравствующих потомков у Иеремии Фалиана?

— Занятный оборот дела. Дед, крепкий как стальная балка, прожил семьдесят с лишним лет. Законных потомков по мужской линии не осталось – последним был Мюф Фалиан. Но у старика с полдюжины дочерей, каждая родила по полдесятка ребятишек, наверняка у его проповедничества есть и многочисленные правнуки.

— Отлично! А теперь слушайте меня внимательно...

 

Когда довольный Хэри Майер ушел победителем, Стриж попросил Белочку задержаться.

— Джу, только не пытайтесь меня обмануть, эта идея пришла в голову не Хэри Грубияну.

— Он не грубиян.

— Не важно. Сознавайтесь, что науськали философа, это был ваш план – от начала и до конца?

— Ну, допустим, а как вы догадались?

— В самой идее чувствуется подход сострадалистки! Но не только... Такое мог измыслить только человек, сам побывавший в Аномалии.

 

***

 

7008 год, Консулярия, левобережье Бланка-Рива.

 

Тихая как крольчонок девочка куталась в куртку из козьего меха. Кончик слишком длинного тонкого носа и округлый подбородок покраснели на речном ветру. Голая равнина по ту сторону Бланка-Рива уходила к за горизонт – до самых гор. Поземка улеглась совсем недавно, оставив после себя нетронуто сияющее на солнце полотно снега. Кое-где полотно пятнали черные проплешины – остовы сгоревших или стены еще уцелевших домов. Иллирианцы не суетились, их машины, прикрытые маскировкой, словно растворились в пейзаже.

Коренастый каленусиец в белом камуфляже, в тяжелой пси-защите, со шрамом на щеке повернулся к женщине-центуриону:

— Как ты думаешь, Берта, она справится?

Центурионша Робертина Чен еще раз окинула взглядом озябшую девочку и молча кивнула, но меченый шрамом парень не унимался:

— Лучше бы нам прислали взрослого псионика, как в третью центурию. Грешно гнать на такое дело детишек – мне от этого не по себе.

— Она молодчина, да и выбора у нее нет. Если иллирианцы дойдут до Арбела, этот крольчонок первым пойдет под нож – пси-способности такой силы не прощают детям врагов.

— Все равно, не нравится мне это. – упрямо повторил меченый. — Мало ли

сенсов-мужиков?

— Много, но не все они – потомки праведного Фалиана. – наставительно сказала Берта и подула на тыльную сторону озябших ладоней.

Снежная равнина за рекой застыла в холоде и молчании.

— Чего мы ждем? Дождемся, прямо сейчас пальнут из тяжелых излучателей через реку и привет праотцам – все мы тут как на ладони.

— Едва ли, войны-то у нас как бы и нет совсем – ни на словах, ни на бумаге. Мы им пока что фруктовая муха на лысине жандарма, вреда никакого и прихлопнуть никогда не поздно. Однако ж, на Арбел кроме как через Бланка-Рива не пройти. Здесь они пойдут.

Меченый с холодным презрением напоказ высморкался в снег.

— Ну-ну...

Центурионша подмигнула.

— Не ну, если дело будет сделано и до вечера удержимся, считай — ты выжил и поймал за хвост свою удачу, то, что ты хочешь.

Меченый грустно улыбнулся, на секунду потеряв привычный имидж головореза. Он и Берта ждали, настороженно рассматривая руины, дома, поле, жидкую полосу леса, затаившийся в недобром ожидании берег.

Минуты шли. Минуты постепенно слагались в часы.

 

***

 

Дмитрий Фиджино крепко застегнул шлем пси-защиты, не оглядываясь вышел из разоренного дома, оставив за спиной стены со следами сорванных гобеленов и последний избегнувший камина табурет; четко, без спешки спустился по ступеням огороженного ажурной решеткой крыльца. Диск светила едва-едва приподнялся над пологой равниной. Равнина, одетая в тонкую скорлупу свежевыпавшего снега, сияла под косыми лучами. Свежая белизна оказалась уже изрядно потоптанной – техники сосредоточенно возились возле машин.

Фиджино вытащил из поясного футляра уником. Защищенный канал молчал, колонель сверился с часами – рано. Редкие центурии каленусийцев за рекой слились с пейзажем. Фиджино осмотрелся, острый, необычный для этих мест холод, заставлял стынуть лицо. У самого фундамента докторского дома аккуратно лежал длинный, упакованный в пластиковый мешок сверток. Прикомандированный накануне офицер прето перехватил взгляд колонеля:

— Земля слишком твердая, чтобы копать могилы для казненных террористов.

Младший князь Фиджино отвернулся, придавил кнопку уникома. Механики продолжали возиться у машин, розово сверкал снег, Фиджино раздражала мирная, радостная красота утра – она не вязалась с тем, что предстояло сделать. Офицер прето упорно торчал рядом, слева и на полшага сзади, именно эта позиция заставляла колонеля почти физически – спиной — чувствовать собственную уязвимость.

— Вы не хотите пройти в дом, Хорхе?

Преторианец невежливо проигнорировал вопрос.

Дмитрий бросил взгляд на полевой уником — только что отключенный экран почему-то светился, помехи мало-помалу сложились в картинку.

— Холерство – кто и зачем гонит видеосвязь по защищенному каналу? — Фиджино тут же осекся, изображение внезапно оформилось, окрепло, обрело четкость контуров...

Контуры оказались знакомыми — брюзгливое лицо его величия принцепса Иллиры не предвещало ничего хорошего. Жирный подбородок Оттона заметно дрожал:

— Подданные великой Иллиры...

— В чем дело, Фиджино?.. – встрепенулся преторианец.

— Понятия не имею – я не допущен к высоким тайнам пропаганды. – злорадно отпарировал армейский колонель. Солдаты у машин насторожились. Преторианец нервно покусывал тонкие сухие губы – он явно был шокирован.

Оттон те временем продолжал вещать с экрана:

— Подданные великой Иллиры! Дети мои... Враги нации, устроившиеся в непосредственной близости к верхам власти, спровоцировали широкомасштабный конфликт с Каленусийской Конфедерацией...

Лица солдат вытянулись сильно и разом – словно они скорчили гримасы по команде.

— Убавьте звук, колонель. – приказал преторианский офицер. В голосе его

дрожала нотка неуверенности.

— Изменнически убавить звук в то время как его величие произносит речь? Не могу, коллега. – не без злорадства ответил Фиджино.

Экранный Оттон передохнул и свирепо потряс дряблыми щеками:

— Изменники, нацепившие золото эполет, негодяи, презревшие национальные интересы, подлецы и карьеристы, готовые ради корыстных целей потопить в крови...

— Ну, это уже слишком. – взорвался преторианец. – Это фальшивка и провокация. Князь Фиджино, я приказываю вам немедленно выключить уником.

— Я уже сказал, коллега...

Солдаты придвинулись поближе, кто-то насмешливо хмыкнул – смех четко и резко отозвался в стылом безветрии.

Фиджино посмотрел прямо в высветленные яростью глаза преторианского офицера. “Ненавижу вас всех”. – мысленно произнес он. “Ненавижу вашу медленную, эстетизированную жестокость трусов – это я делаю как солдат. И как дворянин презираю вашу спесь безродных выскочек”.

Преторианец понял без слов. Он схватился за кобуру, неловко царапая рукоять пистолета. Как это бывает порой, оружие, обычно такое послушное, безнадежно застряло.

— Сержант, разоружите изменника. – презрительно бросил Фиджино. – Канал защищен от вмешательства. Слова его величия, переданные по защищенному каналу, не допускают двоетолкования. Здесь командую я, и я не потерплю вольно разгуливающих предателей.

Преторианец рванулся, его с большой охотой сбили с ног, сорвали кобуру и эполеты.

— Вы еще пожалеете...

— Возможно. Но это будет потом и вы об этом ничего не узнаете. Выигрывает тот, кто дольше проживет. – тихо ответил преторианцу-простолюдину колонель-князь.

 

Умеренно избитого и крепко связанного офицера претории втолкнули в подвал докторского дома. Фиджино лично три раза повернул ключ, потом прикрепил этот ключ к цепочке, спрятанной под мундиром – рядом с ладанкой, в которой хранился седой локон леди Тани. “Прости меня, мама”.

— Что будем делать, отступать, мой колонель?

Дмитрий Фиджино раздумывал не более секунды, он тут же обернулся к замершему в нерешительности младшему армейскому офицеру:

— У нас есть приказ – дойти до Арбела. Преторианской сволочи место под замком, но мы – солдаты, мы не можем нарушать приказы. По машинам, ребята...

 

Каленусийские амфибии уходили к реке, снежная пыль смешалась с выхлопами сгоревшего топлива. Ближе к берегу Бланка-Рива, среди редкого кустарника и небольших валунов, там, где плоскость равнины шла под уклон, заглох первый двигатель. Темный корпус амфибии застыл в неподвижности, остальные машины протянули еще метров сто.

— В чем дело?

— Псионические штучки, мой колонель.

— Какой чумы, Олаф, водители поголовно в пси-защите, я не чувствую наводок.

— Этот сюрприз по другой части, похоже, глохнет исключительно техника.

— Разве такое возможно?

— Не знаю, мой колонель.

Дмитрий выпрыгнул на снег, прячась от выстрелом за корпусом личной амфибии, пространство за рекой враждебно молчало.

— Странно, они не стреляют. Займись машиной, посмотри, что с ней.

— Уже занялся. Ничего особенного, эта сволочь просто не заводится, вот и все.

Будь они прокляты до самого дна сердца, это штучки луддитов. Никогда бы не поверил, что подобное возможно.

Фиджино взялся за уником – эфир мертво молчал. Вернее, не совсем молчал, некая передача все-таки шла и расшифровывалась в звуке. Низкий, тревожный, на одной ноте гул постепенно нарастал, одновременно понижаясь тоном, пока не стал просто болью в ухе.

— Разум Милосердный... — Лицо водителя перекосила гримаса. – Простите, мой колонель... Я не могу. На изнанку выворачивает.

Фиджино закрыл глаза, тщетно борясь с подступающим вплотную безумием.

— Сволочи. Они все-таки ударили, нашли слабое место. Это не пси-наводка, это хуже – взломан защищенный канал, нам гонят акустический наркотик.

Люди выпрыгивали из брошенных, мертвых, безнадежно заглохших машин, бестолково метались, топча белую скорлупу снега.

— Выключить связь! — сорванный голос колонеля заглох, придавленный расстоянием, потерялся в неразберихе паники.

Кто-то беспорядочно стрелял (“Он свихнулся! Ложись!”), кто-то бежал подальше от Бланка-Рива, другие, напротив, непонятно зачем выскакивали на тонкий прибрежный лед – тот уже ломался хрупкими, неровными кусками.

— Отходим! — кричал колонель.

Паника нарастала, один из солдат, по-видимому, несильный сенс, сорвав шлем пси-защиты, тщетно пытался ответить ударом на удар – его попытки уничтожались расстоянием.

Фиджино дотронулся до усов – из концы промокли от крови, кровь сочилась из собственного носа колонеля.

— Будьте вы прокляты, каленусийские фанатики. Будь проклят наш возлюбленный Оттон. Уходим, парни. В этой дыре больше нечего делать.

Он повернулся и из последних сил, падая, вставая и падая снова, побрел прочь, в сторону покинутой четверть часа назад деревни.

 

***

 

Брошенные иллирианцами машины чернели на снегу словно туши забитых животных. Центурионша Робертина Чен погрела ладонями отмороженные щеки – кожу немилосердно саднило.

— С крольчонком все в порядке, ты как следует посмотрел?

Меченый платком вытер девочке губы, тонкий нос, округлый подбородок.

— Юшка пошла. А так – ничего. Все-таки, нельзя было ставить детишек...

— Ментально работать с техникой могут только те, в ком кровь Фалиана.

— Вот носом у нее теперь и идет эта кровь Фалиана.

Подошли люди третьей центурии, здоровяк в белом камуфляже осторожно принял обессиленного ребенка на руки.

— Ты, девочку – в тыл. Остальные – за мной.

Меченый бешено скалил яркие зубы:

— Доктор Хэри сам поддельную речь составил, морду принцепса из старой хроники склеил. Потом ей эту запись семь раз показывали...

— Пошли, пошли... Эй, парни! Оружие приготовить. Пси-шлемы застегнуть. Кто колпак сдуру стянет или потеряет – сама убью!

— Иллирианцев втрое больше.

— Вот и надо идти, пока они не в себе. Хитрость один раз хорошо пригодилась, второго не будет. Нет сейчас у нас права отступать, ребятишками прикрываясь, иначе Разум Мировой отвернется от нас, воззовем, но не услышит, и поделом. За нами Арбел, там старики и детишки наши. Если трусы есть, пусть сразу останутся, сопли вытирать, штаны на морозе сушить, без барахла обойдемся. Остальные – за мной.

Меченый согласно кивнул, белозубо расхохотался и хлопнул командиршу пониже талии. Берта слегка смутилась, поправила локон на лбу и решительно выпрямила широкую спину.

 

На оборудованные излучателями аэросани садились по двое. Вился взбитый в пыль, уже посеревший снег, его ясное сияние потускнело, угасло. Деревня встретила освободителей молчанием – зияли окна с разбитыми стеклами, небо посерело, налетел острый,

колючий ветерок, в распахнутые двери пустых домов мело ледяной крупой.

— На восток ушли.

— Смотрите, труп паренька в мешке.

— Покажите.

— Изверги – уши-то... и лица-то почти нет.

— В сторону! Пусть мама Берта глянет.

Луддиты расступились и замолчали. Бойца второй центурии, бывшего школьного учителя рвало – здесь же, на месте, прямо в истоптанный иллирианскими сапогами, оскверненный снег. Пронизанную ненавистью тишину нарушали только его виноватые всхлипывания и монотонный стук; неизвестный узник упорно, видимо, каблуком, изнутри долбил дверь подвала.

— Ключей нам не заготовлено, найдите топор.

Замок долго не поддавался, потом отлетел под метким, сильным ударом; избитый человек в изорванном черном мундире, до последней минуты надеясь на спасение, затравленно отшатнулся, попытался поплотнее прижаться к подвальной стене. Чужие солдаты обступили его, непонятные слова каленусийской речи заметалась под низким потолком.

Преторианец широко открытыми, остановившимися глазами смотрел на крепкие фигуры фермеров, на уставленные в его грудь стволы, но он уже не видел ничего.

Обострившейся в эти последние минуты интуицией он чувствовал, знал — далеко-далеко к югу, за заснеженной равниной, по ту сторону восточных гор идет сейчас прохладный зимний дождь.

Там вздрагивают под ударами дождевых капель крошечные жесткие листья вечнозеленых кустов, там вода стекает по черепичной крыше, по правильным, холодным лицам статуй.

И маленькая женщина в белом плаще ждет его на пороге.

— Я сдаюсь. Не причиняйте мне вреда. Я ни в чем не виноват. – тихо сказал преторианец, в этот короткий миг он сам поверил себе.

— Что он говорит? — неуверенно спросил Меченый.

— Не знаю. А что он может сказать?

Центурионша пожала широкими, мужскими плечами и вскинула излучатель.

 

***

 

А Дмитрий Фиджино честно вернулся в Иллиру. Он, с остатками полка, укрываясь от центурий и отбиваясь от осмелевших крестьян, пешком, по заснеженной равнине прошел трудный путь на восток. Иллирианцев, раненых и обмороженных, выжило меньше трети. Сразу за перевалом их встретили, окружили и обезоружили преторианские гвардейцы.

Пройдя сквозь огонь, холод, отчаяние и позор отступления, наследник дома Фиджино существенно пересмотрел прежние ценности, он не ссылался на титул, не требовал для себя особого суда, он даже не удивился суровому приему на родине. Поседевший за неделю, бледный до синевы колонель стойко отрицал измену и заговор, нечеловеческое упорство уже не могло защитить его самого, зато спасало от расправы старого князя Фиджино.

Ошельмованные солдаты свято верили, что их разжалованного командира не посмели казнить, по крайней мере, он официально не числился среди четвертованных. Следы бывшего князя так и затерялись в тюрьмах претории.

 

***

 

7008 год, Консулярия, Арбел, Резиденция.

 

— Вы все пишете, Хэри?

— Ага.

— Может быть, вы, наконец-то объясните мне, что творится в этом мире?

Пси-философ рассмеялся:

— Я уже объяснял один раз, и не было воздаяния мне помимо скандала. Люди не хотят истины, люди не любят истины, носителей истины пребольно лупят по любимым местам! Впрочем, не стану скрывать, в прошлый раз это была не истина, а так — в прошлый раз я сам заблуждался. Но вот сейчас...

— Я вся внимание.

— Для начала, забудьте все, сказанное в “Относительности реальности”. В мире борются не ментальное и психическое, а добро и зло.

— Как банально!

— Что делать, но это действительно так.Назовем эти мировые субстанции Разум и Оркус – раз уж нам так понравились эти названия. Мы, Джу – только заложники этой борьбы. Наше пси и наше кси мечется, не в состоянии отделить хорьков от сусликов,

добро от зла, волю от принуждения, свое от навязанного нам извне, делает глупости, ставит в тупик сами мировые силы, и, в конце концов отчаливает в Великую Холодную Пустоту, чтобы освободить место новому поколению наивных идеалистов. Дураки ищут идеала, умники – власти, и все они – щенки перед вечностью и бессмертным игроком.

— Фу. А Лимб?

— Шлюз между вечностью и нами, к тому же с крепкой охраной. Представьте, что будет, если каждый встречный и поперечный начнет шляться туда и обратно, пакостить и топтать грань ирреальности...

— А кто такой Аналитик?

— Уполномоченный вечности.

— А мы?

— Статисты вечности.

— Заткнитесь, Хэри!

— Ну вот, я же говорил, что истина приводит к неприятностям!

Белочка засмеялась, глядя на обескураженную физиономию пси-философа.

— И все-таки вечность оставила нам немало – свободу выбора собственного хода в игре. Мы как дети, которые отталкивают руки матери – потому что иначе никогда не выучатся ходить.

— Вот только выбираем мы чаще всего на редкость скверно – отпарировал Майер.

— Не все так мрачно, в Лимбе я заметила одну забавную вещь… Вы не поверите.

— Хм… Не была ли это некоторая игра, искусственность происходящего?

— Точно! Не знаю почему, но я твердо уверена, что всемогущие тени Лимба – только застывшие символы, притворяющиеся людьми. А мы, заблуждающиеся или нет – мы все настоящие.

Они помолчали, глядя в окно, как медленно опускаются на мерзлую землю пушистые хлопья снега.

— Поздно, мне пора уходить. – сказал философ.

— Погодите, мне кажется, мы не закончили разговор.

Хэри Майер пожал плечами:

— Почему вы живете в консульской резиденции, вольная гражданка Симониан?

— Совсем не по той причине, которая пришла в ваш циничный, распущенный ум. Это вообще странная история – мой домик сгорел, пока я скиталась по Лимбу, я очнулась, вернулась, а потом так и застряла в Резиденции. У меня такое ощущение, словно меня пытаются держать то ли под колпаком, то ли на коротком поводке.

— Кое-кто боится рецидивов вашего суицида.

— У нашего народно-любимого консула поехала крыша.

— Ну, не скажите. Провернуть комбинацию “Порт-Иллири против Калинус-Холла”, такому здравомыслию позавидует любой.

— Вот после этого он и свихнулся. Диктатора мучает совесть, его превосходительству жаль иллирианских солдат.

— А вам их не жаль? Стыдитесь, Джу! И это говорит сострадалистка.

Белочка нахохлилась под накинутой на плечи меховой курточкой.

— На самом деле иллирианцев мне тоже жаль. Странное ощущение – это как огонь свечи и ветер. Иногда мне кажется, что там, за Бланка-Рива, по ночам мерцает их ментальный след... Ну не могли же мы спокойно позволить убивать себя?

— Конечно нет, это было бы чрезвычайно и непростительно глупо.

— Стриж свихнулся. Меня перестали пускать на операции, его помощник, Миша Бейтс, тенью шастает за мной. Этот референт без конца толчется в коридоре, кажется, даже подсматривает в замочную скважину...

— Ну, это уже ваше испорченное воображение.

— Уходите, Майер, выметайтесь вон, уже поздно. Вы все сговорились злить безработную псионичку.

Философ подобрал свою куртку и не торопясь побрел к выходу.

— Его превосходительство просто мелкий тиран. – добавила Белочка напоследок.

Хэри оглянулся. Фонарь отбрасывал глубокие тени на его лицо, превращая ее в подобие драматической маски. Джу немного сдвинула ментальный барьер и поняла – философ смеется:

— Стриж тиран? Не думаю. Не знаю, за что, но он просто по уши в вас влюблен.

Философ ушел. Снег за окном перестал. Засыпанный снегом Арбел на первый взгляд безмятежно спал.

— Ну и дела. Мне все врут. – Белочка пожала плечами. – а, может, стоит проверить?

Она выглянула в пустой коридор – непутевый охранник, видно, бродил в совсем других местах. Отсвет тонкого снега падал на стены.

Джу босиком прошлепала по деревянному полу и потянула на себя скрипучую створку. Сдвинутая ширма торчала в углу. В дальней половине диктаторского кабинета стояла деревянная, старомодного вида кровать. Полог был поднят.

— Кто здесь шляется в темноте? — раздался полусонный голос иллирианца.

— Силуэт.

— А, это вы, леди. Чем изображать привидение, шли бы вы спать. Я теперь угрюмый, занятой человек и не люблю все эти псионические штучки. К тому же я туп на романтику как истинный нулевик.

Белочка засмеялась и задвинула изнутри тяжелую щеколду. У взъерошенного Дезета был слегка глуповатый вид. Он потянул к себе висящую на стуле армейскую рубашку. Подоконники и табуреты оказались завалены снаряжением. На краю низкого струганного фермерского стола лежал полевой уником. Джу, не вдаваясь в объяснения, скользнула поближе...

— Оставьте в покое мою шею, леди! Что вы делаете в постели государственного чиновника?

— Я хочу соблазнить консула!

Белочка ухватила и крепко дернула шнур балдахина, но случайно задела стул. Стул покачнулся и толкнул стол, уником с веселым треском рухнул на пол.

— Ну, это уже чересчур! Это погром. Я только усталый военный диктатор, который хочет высп...

Она поцелуем заставила его замолчать. Ворвавшийся в щель под дверью зимний сквознячок колыхал опущенный балдахин. Кровать возмущенно заскрипела.

— Ну и ну.

— Нельзя прогонять музу. Муза политики призвана вдохновлять... великих людей...

— Теперь я чрезвычайно вдохновился, теперь пеняйте на себя. В конце концов, вы напросились сами!

— Агрессор!

— Я только пользуюсь законным правом победителя.

У притиснутой к допотопной кровати Джу в темноте полыхали щеки. Разум Стрижа по-прежнему оставался непроницаемым – гладкая стена баз единой трещинки – но это им совершенно не мешало.

— ...увы, как честный человек я теперь обязан жениться...

— В этих наглых намерениях я тебя никогда не поощряла!

— Для начала тебе придется порвать с псионической практикой...

— Что?!

— Будешь слушаться меня. Никаких боевых вылазок...

— Да я тебя слушаться и не подумаю!

— Никаких опасных приключений...

— А ну-ка, отпусти меня.

— Слишком поздно. Кстати, у нас, иллирианцев, нет этих бесполезных идей о равноправии женщин...

— Я ухожу, отдавай мое платье.

— Сейчас поищу... Удивительно, платья нигде нет. Потерялось. Кстати, выскакивать нагишом в коридор категорически не советую – кажется, вернулся часовой.

— Ты тиран, а я влипла.

— Без сомнения.

— Ты классический злодей из сказки.

— Конечно. Я честно предупреждал, какой я нехороший.

Белочка бесполезно пошарила в темноте и наступила на сломанный уником.

— Ой! Ну, это чересчур странно – я только подумала уйти и сразу уколола ногу...

 

Глава XXXII. Хроника развязки.

 

7008 год, Консулярия, Арбел.

 

Белочка вышла в ясное утро, пустую улицу Арбела заливали потоки света, тонкий слой снега почти стаял, лишь на ветвях деревьев кое-где оставались белые клочья. Зима обманчиво обернулась весной, Джу оставила куртку в резиденции, свежий ветер с холмов развевал край желтого плаща.

Она кивнула старику-фермеру, лицо его показалось знакомым – уроженец Туле?

— Где все?

Старик улыбнулся, обнажив розовые десны с единственным зубом и махнул рукой в сторону окраины, Белочка беззаботно засмеялась – старик походил на огромного доброго ребенка. Она только сейчас заметила, что забыла сменить туфли на сапоги, приходилось осторожно обходить лужи ледяной воды.

На островке снега радугой переливалось маленькое яркое пятно – крылья бабочки, по ошибке принявшей зимнюю оттепель за настоящую весну. Джу подняла замерзшую бабочку, та покорно сложила крылышки, показав их бархатную изнанку, Белочка подула на находку и спрятала насекомое подальше в теплый карман.

Ближе к окраине люди стали попадаться чаще, кучки празднолюбопытных превратились в редкую толпу. Джу показалось, что она видит Минну и Нину, но силуэт крестьянки заслонили люди в камуфляже. Где-то на самой периферии зрения мелькнул и тут же растворился в толпе еще один смутно знакомый силуэт – худощавый, мужской, в балахоне луддитского проповедника. Кто это? Белочка растеряно огляделась – ее окружали незнакомые и полузнакомые лица, широко улыбался фермер из Туле, девочка-подросток играла со пегим щенком. Джу шла вперед – толпа впереди густела, радостный ропот голосов слился в шум, напоминающий шум воды. Она поискала глазами Дезета и нашла его – впереди и немного слева, в центре людского коловращения, с той точки, где она стояла, консул был виден только в профиль, вид у консула был слегка растерянный популярностью, Белочке из чистого озорства захотелось рассмотреть эту растерянность поближе. В теории разум нулевика считался непроницаемым, но ведь научилась же она, Джулия преодолевать защиту пси-шлемов? Сострадалистка пробиралась поближе, лавируя в чуть поредевшей толпе, смутно знакомый силуэт в балахоне проповедника снова мелькнул неподалеку, но на этот раз тотчас же повернулся спиной – Джу забыла о нем. Она сделала еще несколько шагов, толпа, словно густая вязкая масса, не пропускала ее к Дезету. Белочка остановилась – только что ясное утреннее солнце полыхнуло белесым огнем, невидимая волна эфира окатила пронзительной тревогой. Белочка помедлила, с удивлением прислушиваясь к ощущению чьего-то невидимого присутствия. Она еще подождала, считая удары собственного сердца, беспокойство не проходило, тоска надвигающейся опасности захлестнула ее, породив слуховую галлюцинацию – пронзительный звон цикад, только сейчас Джу заметила, что ноги замерзли, туфли промокли насквозь, пегий щенок, затесавшийся в толпу, прижался к ее щиколоткам пушистым боком. “Что за бред – я устала”. Она растеряно улыбнулась щенку, белому сиянию утра, незнакомым лицам и одним махом убрала ментальный барьер...

 

Свет утра потускнел, заслоненный коричневой пеленой. Его Белочка увидела сразу, черный балахон луддитского проповедника, четкий, прямой силуэт – все это не изменилось. Прибавился только ледяной отблеск опасности, черный лед, сочетание несовместимого пугало. Незримые нити напряженного внимания связывали Его с тремя точками в толпе. Джу пробежала взглядом по нитям, отыскивая товарищей силуэта. Одним из них оказался невысокий белесый парень, вторым – плотная стриженая девушка с выпуклым лбом. Их ауры пылали – не так ясно, как у псиоников, скорее, просто крайним напряжением душевных сил. “Силуэт” был главарем, на этот счет не оставалось никаких сомнений, Белочка прикоснулась к чужому, враждебному разуму – он был холоден как снег. “У него есть с собой нечто, и это что-то — опасно”.

На размышление ушло несколько драгоценных секунд. Почему никто из псиоников не видит опасности? У этих людей есть при себе прикрывающая защита – поняла Джу, не пси-шлемы, что-то маленькое, такое устройство можно носить на теле. Она продвинулась вперед, лавируя в толпе, “силуэт” полуобернулся, его лицо казалось мучительно знакомым. Где? Когда? Холодный воздух зимы, островки нерастаявшего снега – все это словно бы исчезло. Снова шелестели серебристой листвой пирамидальные деревья Параду, шумело море, хрустел под шагами мелкий коралловый гравий дорожки. “Вы зря бегали, свободная гражданка – вы создали нам и себе кучу неприятностей”. Эшли Эндин! Белочка задохнулась от страха и, одновременно, от предвкушения опасности. Что делать? Позвать на помощь? Стриж недалеко, но отделен от нее плотной, сгрудившейся толпой. Охрана в толпе наверняка присутствует, но пока Джу подберется к людям безопасности, непоправимое уже случится. Эшли казался ей натянутой струной, взведенным курком, стрелой, готовой сорваться с тетивы. Попробовать связать его наводкой? Джу уже знала, что сумеет сломать неизвестную защиту, мешало другое – еще двое террористов. Отчаяние толкало к действию, она уже не чувствовала пронзительного холода декабрьского ветра, горели щеки, пегий щенок все так же жался к ее ногам, Белочка переступила через дрожащее пушистое тельце.

Натянутая, прямая спина Эшли казалась непроницаемой, даже в балахоне луддита в нем было нечто от аристократа. Толпа немного расступилась, повинуясь тем неведомым законам, которые управляют потоком, ветром или скопищем людей. Террорист снова обернулся, отыскивая взглядом помощников, обернулся медленно-медленно, с той ленивой неотвратимостью, с которой начинает свое падение камень. На этот раз Эшли встретился взглядом с Белочкой.

— О!

Джу увидела, как молниеносно изменилось его лицо Эндина, рука его метнулась к складкам балахона в ней моментально оказался даже не пистолет – небольшая коробочка, Эшли сделал неуловимый жест, Джу поняла – он придавил и удерживает кнопку пуска.

— Бегите!

Люди ошарашено обернулись на пронзительный крик женщины в желтом плаще. Кто-то шарахнулся в сторону, другие замерли на месте, не в состоянии в последние отведенные им жизнью секунды разобраться в случившемся.

Бегите!

Белочка задыхалась без ментального барьера, захлестнутая волной чужого удивления, растерянности, испуга, тревожного ожидания, но не боли – пока еще не боли. Она ударила Эшли наводкой, стараясь не думать о тех двоих. И тогда пришла боль — боль врага ударила ее как отдача выстрела.

Эшли скорчился, осел на землю, видимо, он судорожно пытался отпустить кнопку, пожертвовать собой, сметая взрывом псиоников – ему мешала вызванная наводкой судорога мышц.

— Кэт! Линдер! Помогите!

Белочка упала прямо в лужицу подтаявшего снега, яркое страдание, последнее отчаяние Эшли жгли огнем, ледяная вода не показалась ей неприятной. Картинка мира – блеклое небо декабрьского утра, лица ошеломленных людей, все это заволокло влажной пеленой, ресницы намокли. Она из последних сил держала наводку, казалось, упругая скользкая, окровавленная живая нить бьется в ее пальцах, норовя выскользнуть и ударить в ответ. Эшли скорчился в комок, прижимая бомбу к груди.

— Она держит меня! Стреляйте!

 

Первая пуля, выпущенная стриженной девушкой, ударила Белочку в правое плечо задев кость, Джу почти не заметила раны, только боли стало немного побольше. Люди шарахнулись, уходя с линии огня, двое мужчин бросились к стриженной, выбили пистолет, свалили ее ничком, заломили тонкие руки.

Линдер помедлил, как ни странно, это сыграло ему на пользу – никто не понял, зачем невысокий белобрысый парень пробивается сквозь толпу. Линдер подошел вплотную к Белочке – на вроде бы споткнувшуюся женщину в желтом плаще сейчас не смотрел никто, люди столпились возле схваченной террористки, обступили скованного наводкой, беспомощного Эшли, еще не понимая опасности.

— Бегите!

Белочке казалось, что она кричит, на самом деле она даже не шептала – фраза сложилась в ментальный сигнал и наугад полетела в толпу. Кое-кто из псиоников насторожился, видимо, уловив не только настроение послания, но и смысл – Джу уже не видела ничего. Она смотрела только на руку Линдера, его напряженный палец лежал на курке.

— Линдер, стреляй! — глухой, надтреснутый, страдающий голос Эшли едва долетел до слуха сострадалистки. У террориста Линдера тряслись руки – второй выстрел пришелся Джу пониже левой ключицы.

Она ощутила, как горячая жидкость заливает шею, грудь, пропитывает платье, стекает на руку. Настоящей боли от ран по-прежнему не было, Белочка вошла в разум Эшли и мучилась теперь его страданием.

— Да пристрели же ее, наконец! В голову!

Линдер смотрел на девушку в желтом – она не казалась опасной, и, по-видимому, была без сознания. Но он привык повиноваться авторитету Эшли, поэтому навел ствол прямо на прядь каштановых волос у ее виска.

И выстрелил.

 

***

 

...Эшли не успел отпустить запал. Миша Бейтс, референт-телохранитель консула, перехватил руку Эндина, нащупал скользкий пластиковый кружок, сдвинул ослабевший палец террориста и прижал, не отпуская кнопку бомбы. Он так и держал коробку – ощерясь от отчаяния и не подпуская к себе бестолковых гражданских, держал до тех пор, пока не пришла помощь.

Консул северо-востока пробился к месту трагедии почти сразу же. Его безуспешно пыталась удержать охрана, люди отступились после того, как наиболее ретивого служаку сбил с ног собственный удар правителя.

Стриж растолкал толпу, чужие люди шарахались в стороны, чужие лица искажало ненужное ему, чужое сочувствие. Двое мужчин в камуфляже отойдя от тела, жадно смотрели, как консул опустился на колени в грязь.

— Ваше превосходительство...

Джулия Симониан лежала на холодной земле. “Она, наверное, замерзла”. Тонкий желтый плащ, испятнанный багровым, раскинулся смятым крылом, каштановые волосы намокли, Стриж попытался убрать их из стылой, подкрашенной розовым лужи, но никак не мог поймать шелковые ускользающие пряди. В прижатое к земле мертвое лицо он так и не посмотрел.

— Разум Милосердный, за что?

Телохранитель – Стриж забыл его имя – подошел и деликатно остановился немного поодаль.

— Мастер консул, мы взяли их, наши ребята взбесились, хотят кончить дело самосудом...

Консул даже не обернулся:

— Обратитесь к Ральфу.

Рядом с мертвой Белочкой, в прозрачной снеговой воде лежала оброненная, слишком легкая для зимы, серебряной кожи туфелька.

Стриж поднял ее. Незнакомая пожилая женщина неодобрительно покачала головой:

— Ваше превосходительство, вы уж лучше дождитесь санитаров, у вас и так все руки в крови.

Добросовестный охранник не уходил, загораживая собою консула. Пахло несуществующей полынью, стрекотали несуществующие цикады, Стриж с трудом поднял голову:

— Вы осматривали тело, сержант...

— Это чудо какое-то. У нее не было оружия.

— Что-нибудь еще нашли?

— Только дохлую бабочку...

 

***

 

Тело Джулии Симониан сожгли на погребальном костре, церемония, организованная Мишей Бейтсом, была роскошна и торжественна, но это ничуть не утешило Стрижа. В судебный процесс над Эшли Эндином и его сообщниками консул не вмешивался, в зале суда не появлялся и даже, кажется, совершенно не интересовался приговором. Кое-кого из верхов Консулярии шокировало такое каменное равнодушие.

Уже осужденный, обреченный, всеми отринутый Эшли на последний вопрос о мотивах заявил не без достоинства, впрочем,

маскирующего отчаянный страх:

— Ненавижу псиоников!

 

***

 

Из мемуаров Хэри Майера. “Первые годы Консулярии”

 

...Я с полной ответственностью утверждаю, что Дезет, при всей его одиозной биографии и де-факто жестокости, в годы нашего знакомства и в частной и в общественной жизни был справедлив. Симониан, кроме некоторых эпизодических исключений, в своем качестве псионика-сострадалиста, оставалась милосердна. Сочетание этих, по чести сказать, противоположных качеств производило на современников неизгладимое впечатление...

 

 

Глава XXXIII. Finis coronat opus.

 

7008 год, Консулярия, Арбел, Резиденция.

 

Спустя некоторое время в Арбеле, который еще хранил черты патриархального деревенского поселка, но уже стремительно превращался в столицу Консулярии, состоялось еще несколько встреч.

 

***

 

...Президент Барт был сумрачен, корректен и настойчив. Рядом с ним маячила неопределенного вида личность — правильное, доброжелательное лицо, коротко стриженные волосы, вежливые манеры, и толстый как поросенок мобильный сайбер на цепочке.

— Юлиус Вэнс – представился спутник президента.

Стриж протянул руку для приветствия. Барт принял ее и сел, напряженно выпрямившись в кресле, в петлице костюма черным мотыльком устроилась траурная лента. Глава Каленусии нервно сцепил белые, чистые пальцы широких стариковских ладоней.

— Мастер Дезет, сейчас жесткое время, у нас нет времени на медленную дипломатию. В конце концов, кто бы ни командовал здесь временно, Арбел был и остается каленусийской территорией. Вы – чужак, мы – на своей земле, наша встреча не гласна и не официальна. К тому же, вы человек, не искушенный в протоколе, вам, полагаю, все равно. Вы не против полной прямоты, без оглядки на корректность?

— Не против.

— Мой каленусийский вам понятен?

— Более чем.

— Тогда задаю вопрос прямо. Вы понимаете, что творите?

— Полагаю – да. Я помешал вам решить вопрос с общиной северо-восточных территорий в том же духе, в котором вы расправились с псиониками Порт-Калинуса.

Барт обреченно покачал головой.

— Нет, мастер новоиспеченный незаконный консул. Вы делаете нечто худшее – вы пытаетесь создавать государство псиоников. Прошу вас, выслушайте меня со вниманием. Я знаю вас лично куда лучше, чем может показаться – я был среди тех, кто изучал ваше судебное дело и тогда – шесть лет назад, и относительно недавно, когда вы были выданы Порт-Иллири. Поверьте мне, я отдаю вам должное – и как противнику, и как человеку. Ну так ответьте мне – зачем вам, заведомому атеисту и нулевику, нужно все это?

Стриж пожал плечами.

— Я уже сказал. Вы видели живые факелы у придорожных столбов, смотрели на хладнокровно вивисецированных людей? Я в меру своих возможностей не даю вам экспортировать такую практику сюда, на эту землю.

Барт сардонически улыбнулся.

— Не торопитесь с выводами. Я видел всякое, я сам потерял семью. Юлиус... скажите ему вы.

Коротко стриженный референт Барта подтянул поближе своего “ручного” сайбера и с цепким интересом, без особой вежливости, посмотрел прямо в спокойные глаза Стрижа.

— Вы знаете меня, Дезет.

— Не припомню.

— Я – Фантом.

— Шеф пси-спецслужбы Каленусии?

— Он самый. Вы имеете основания мне не верить и, тем не менее, я говорю правду – мы не хотели этого. Мы не хотели ни факелов, ни крови, ни массовых расстрелов. События вышли из-под контроля. Почему так произошло? Кто знает... Сенс-дар — лишь предлог для нетерпимости и жестокостей. Должно быть, подобная возможность заложена в природе человека, псионика или нет — неважно. Вы сами не безгрешны, Стриж, не вам судить других. Я не жду от вас немедленного отказа от вашей позиции по восточным территориям, я только предлагаю подумать – не открываете ли вы тем самым новую страницу фанатизма?

Стриж задумался. В словах каленусийца был свой резон. Барт и Юлиус Вэнс настороженно ждали. Дезет не стал затягивать их ожидание.

— Я выслушал вас, господа. Все, что вы сказали, сводится к одному: цели наши, мол, были благородны, результаты оказались плачевны. Я выслушал, я понял. Что ж, подобное случалось, и не раз. Пусть так, но свободный северо-восток уже состоялся. У нас нет желания мстить и тем самым вмешиваться в дела Каленусии, но факт нашего существования уже не отменить – у вас для этого не найдется ни сил, ни возможностей. Вам придется считаться с фактами, хотите вы того или нет. Но я понял – и вас, мастер президент, и вас, Юлиус Вэнс, поверьте, то, что вы сейчас сказали, останется в моей памяти навсегда. Мы постараемся не повторять ваших ошибок. Это трудно – но мы будем стараться.

Барт молча переглянулся с Фантомом. Оба встали одновременно.

— Прощайте, Дезет. Я ничего не обещаю вам, в том числе не обещаю признания независимости северо-восточных территорий.

— Прощайте, президент. Рад был познакомиться лично. А для признания еще наступит время.

— Прощайте, Стриж. Мне кажется, можно сказать “до свидания”?

— До встречи, Фантом. С такими людьми, как вы, она, видимо, неизбежна...

Стриж подошел к окну, чтобы проводить взглядом эту странную пару. Он не подозревал, что видит Барта в последний раз, что через три месяца глава Каленусии будет расстрелян в упор неизвестным террористом-смертником, а в Калинус-Холле с общего согласия утвердится новый президент, безмерно популярный генерал, герой нации, он же Юлиус Вэнс. А сейчас – сейчас каленусийцы вместе шли к вертолету. Зимний дождь со снегом поливал стекло, беспощадно смазывая картинку...

 

***

 

...Оттон Иллирианский вошел, заметно стараясь придать оплывшему телу некое подобие статного вида. Завитые виски чуть взмокли от пота, яркие глаза гневно сверкали. Он демонстративно не принял вежливо протянутую руку Стрижа и тяжело упал в кресло.

Секунды шли – иллирианский диктатор молчал. Стриж припомнил другое место и свое собственное молчание, брань и угрозы принцепса, но на лице бывшего сардара не отразилось ничего, кроме холодно-вежливого внимания.

Хозяин Иллиры неожиданно грустно вздохнул, вытащил смятый платок и по-стариковски вытер взмокшее лицо.

— Ну что, сынок, добился своего? Рад? По глазам вижу – да. Махнул из грязи в консулы, решил, что со мною сравнялся?

Оттон тяжело закашлялся – губы диктатора посинели, он сердито сплюнул в драгоценную ткань.

— Врешь. Себе врешь, сынок. Был ты шавкой для поручений, ею и остался. В драке хорош, не спорю, а в политике тебе шею свернут. Ты справедливости хочешь – дурак, справедливость – это когда ничья. Ничья противна сердцу человека. Власть – наркотик, власть – ошейник золотой, теперь прощайся с прежней долей, сынок – ты о ней еще пожалеешь. Честной жизни хочешь? Не будет тебе покоя. Хочешь добра? А кто его не хочет – только добро у каждого свое. Твое добро – большое, оно еще подрастет, оно людишек придавит, вот когда их косточки хрустнут, тогда мы сравняемся в мудрости, сынок... Унижению моему радуешься? Нет? Врешь – радуешься, хоть на донышке души, но рад. Смотри-смотри... Смотри на меня хорошенько. Нравится?

Дряблые, безобразные щеки Оттона тряслись как студень, подкрашенные брови болезненно заломились, будто диктатор собирался заплакать, хотя яростные карие глаза оставались сухи и чисты.

— Смотри получше. Я – это ты, я — это лучшее будущее твое. Лучшее! Если тебе, подкидыш, повезет, если тебя свои не пристрелят, не отравят, не выкинут обратно в грязь, где место тебе отроду отведено, во веки веков, во имя Звезд и Разума. Dixi.

Стриж встал, прошелся по просторной, полупустой комнате, остановился у окна, скрестив руки на груди. Диктатор мучительно, астматически кашлял.

— Налить вам воды?

Оттон вяло махнул рукой.

— Гуманист хренов.

— А вы все также цветисто ругаетесь, вашество.

— Ругаюсь, значит, жив.

— Что, настолько плохо?

— Устал я, сынок, устал, исчерпан и истощен.

Принцепс иронически всхохотнул, колыхнув жирным, оплывшим телом. Стриж налил подогретой ключевой воды в бокал.

— Подпишите мировую?

— А ты ожидал, что я отвечу “нет”? Разочаруйся – повода не дам, подпишу, мерзавец. Вообще-то, я рад видеть тебя, ты лучшая поделка в моей жизни.

Оттон выпил воду, вытер дряблые губы платком и крепко стиснув дорогое перо, подписал документ.

— Возьми и утешься, щенок. Все бумаги относительны – надежны только хорошие солдаты. Иногда. Ха!

Стриж убрал договор, незаметно подавив улыбку. Принцепс тяжело поднялся с кресла.

— Не провожай меня – без суррогатного почета обойдусь. А насчет того, что я сказал, веришь ли, не веришь, но помни. Помни, тебе полезно, сынок...

 

***

 

Вечером того же дня Стриж шел по дороге, убегающей от окраины Арбела в сторону холмов. Охрана отстала, обманутая одним из тех приемов, которыми в совершенстве владел бывший сардар. Стриж шел, оставляя одинокую цепь следов на тонком белом полотне снега. Он знал, что среди бесчисленного множества укрытых этим снегом могильных холмиков нет того, самого дорогого. Прах сострадалистки – невесомый пепел – давно смешался с речной водой.

Дезет дошел до вершины холма и остановился там, вдыхая холодный чистый воздух. Река медленно несла свинцово-серую, не тронутую льдом воду на север.

Я хотел спасти ее – подумал Стриж. Хотел, стремился всей душой и не сумел, и никто в этом не виноват, никто, кроме меня самого. И я получил то, чего не хотел, чего не заслуживаю и к чему не стремился никогда — власть. Прав ли в своем изощренном цинизме его величие, принцепс иллирианский? Наверное, по-своему прав, за ним грязь и опыт десятилетий правления. И все-таки я не верю ему, не хочу верить, не буду верить, пока остается моя надежда.

Пока остается spes.

 

Эпилог, которого могло и не быть.

 

Лимб, безвременье

 

Груды клубящихся облаков прогнал прочь резкий, колючий, порывистый ветер, он же унес прозрачные лоскутья изодранной пелены тумана. Широкое, просторное поле у подножия скалы сплошь усеивали разномастные обломки – осколки портиков, руки, ноги и прочие члены статуй, каменное кружево, сбитое с арок, битый мрамор запорошила едкая пыль разрушения.

Ближе к центру этого отчаянного беспорядка, у нелепого вида конструкции примостились четверо – толстый старик в черной рубашке, тощий старик в балахоне проповедника, крепкий мужчина средних лет в сдвинутой на ухо кепи военного образца и долговязый насмешливый подросток. В странной конструкции при ближайшем рассмотрении без труда можно было опознать громоздкий сайбер, соединенный шнуром с велосипедом без колес.

— В седло, Септимус! Крутите педали, наша новая система отчаянно нуждается в питании.

Полковник Хиллориан (а кепи носил именно он), нехотя проворчал:

— Как пыльная работенка, так сразу – Септимус. С тех пор, как Разум с огромными потерями отыграли-таки последний раунд у Оркуса, имидж Лимба подозрительно изменился...

— Я бы не сказал однозначно, что в худшую сторону – улыбнулся уютно расположившийся в удобной автоматизированной каталке Аналитик.

Иеремия гневно затряс ежиком седых волос:

— И горестно мне в Лимбе самом видеть технический разврат и всяческое непотребство!

Рослый, с виду пятнадцатилетний Мюф ухмыльнулся и засвистел с лукавой иронией подростка.

Мигнул и осветился монитор сайбера, Элвис Миниор устало вздохнул:

— Смотрите сами, господа, вот что значит раздавать кому ни попало свободную волю и предоставлять авантюрную историю ее естественному развитию. Что мы видим? Чем это обернулось, где мораль, где воспитание юношества, что скажут об этом безобразии беспристрастные наблюдатели? Девушку убили, военный преступник обелен...

— Джу и Холодная Пустота – две вещи крутые, но несовместные – твердо заявил Мюф.

— Полностью согласен с Аналитиком, отдать власть в руки Стрижа – хуже развязки не придумаешь. – отрезал полковник, продолжая яростно крутить педали. – шесть метров площади и двадцать пять лет в хорошей строго режима тюрьме — вот то, что пристало негодяю. Я бы с удовольствием увидел иллирианца повешенным, но тогда призрак Дезета явится Лимб и нам всем придется постоянно сносить его наглость.

— Не любите Стрижа?

— Терпеть не могу – честно и скромно признался Хиллориан. – Он мой стратегический противник.

Мюф перестал насвистывать мотив песенки “и что она в нем нашла”:

— Ну, это точно, стратегический!

Он незаметно подкрался к Хиллориану сзади, и растопырив пальцы, приставил к макушке полковничьего кепи рожки. Аналитик отрешенно посмотрел на облака:

— Что будем делать, господа? Мы сами отказались от своих прав и нам уже не подправить события. Разве что запустить повтор... Не радуйтесь, Септимус, вам-то все равно ничего не светит.

Призрак Хиллориана, не прекращая крутить педали, ловко вытащил и закурил сигарету, выпустил облако дыма в сторону облаков, а потом добавил совершенно серьезно:

— Да я и не надеялся.

Аналитик задумался, отвернулся от неба, склонил на плечо лысую голову, тени туч тут же лениво разбрелись по развалинам Лимба.

— Мы не можем отнять у человека свободную волю. Она и так прожила слишком долго для сострадалистки, да и исход выбрала сама... Разве что... А почему бы и впрямь не переиграть наудачу? Кроме свободной воли существует множество крошечных случайностей. В конце концов, Линдер мог промахнуться.

— Ха! Стреляя в упор?

— Допустим, он поскользнулся в луже.

— Бред. – отрезал полковник.

— Всякое бывает. – возразил Иеремия.

— Жаль, что мне нет ходу из Лимба. Я бы сам его уронил. – добавил Мюф.

Призрак Аналитика пошарил под каталкой, наполнил из пузатой бутылки крошечный, граненого хрусталя стаканчик, с наслаждением отпил маленький глоток золотой жидкости, потом посмотрел на обломки портиков и статуй, на обвалившуюся скалу, на облака и дымку призрачного, не знающего ни рассвета, ни заката неба Лимба.

Серый купол небес с одной стороны слинял пурпуром, как будто там, за плотной завесой туч нехотя и грозно все же вставало несуществующее солнце.

— Вы знаете, Септимус, глупо заботимся о судьбах отдельных людей – они только мелкие винтики Вселенной. Но никто, никакой Мировой Разум, не запрещает нам дать им самим второй шанс. Разыграем все снова, начиная с критической точки, если события повторятся – это просто справедливая неизбежность, а если нет... что ж, просто назовем это чудом!

 

***

 

...Белочка вышла в ясное утро, пустую улицу Арбела заливали потоки света, тонкий слой снега почти стаял, лишь на ветвях деревьев кое где оставались белые клочья. Зима обманчиво обернулась весной, Джу оставила куртку в резиденции, свежий ветер с холмов развевал край ее желтого плаща...

 

Конец

 

Пермь, 2001 год.

1 Название города увеселений происходит от слова “рай”

2 Луддиты – здесь, движение за уничтожение машин

3 философская школа, смешивающая вымысел и реальность

4 вопреки ожиданию (лат.)



Полезные ссылки:

Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
Либмонстр - читай и публикуй!
Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)



Поиск по фамилии автора:

А Б В Г Д Е-Ё Ж З И-Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш-Щ Э Ю Я

Старая библиотека, 2009-2024. Все права защищены (с) | О проекте | Опубликовать свои стихи и прозу

Worldwide Library Network Белорусская библиотека онлайн

Новая библиотека