Валерий Дмитриевич ГУБИН
                           СЛУЧАЙНОЕ ЗНАКОМСТВО
                          Фантастический рассказ
     Она   была   такая   некрасивая,   что   некоторые  мужчины  невольно
вздрагивали,  вглядываясь в  ее  лицо.  Толстый,  весь  в  бугорках,  нос,
маленькие,  почти без ресниц,  глаза, пористая кожа, да к тому же странное
фиолетовое пятно на левой щеке. Еще в школе из-за фамилии Морковина ее для
краткости прозвали Репой,  и  это прозвище переползало за  ней из класса в
класс, а потом каким-то чудом и в институт, хотя никто из одноклассников с
ней вместе дальше не учился.  После института она работала в  поликлинике,
училась в ординатуре,  даже пробовала писать диссертацию,  но бросила - не
хватило душевных сил,  мучило одиночество.  Она  давно уже  примирилась со
своей внешностью,  с  тем,  что ей  никогда не  найти ни мужа,  ни хотя бы
временного спутника жизни, в силу ее тяжелого характера подруг она тоже не
имела,  и  к  тридцати пяти годам ее все чаще начала посещать мысль о том,
что  не  худо было бы  однажды прекратить самой это  невыносимо тягостное,
бессмысленное существование.
     С этой  же жуткой мыслью о самоубийстве она сидела однажды в скверике
у театра,  когда вдруг почувствовала, что на нее кто-то смотрит с соседней
скамейки.  Подняв глаза,  увидела красивого пожилого мужчину, почти совсем
седого, в коричневом замшевом пиджаке, который внимательно и даже серьезно
смотрел на нее. Она досадливо отвернулась: "Верно, думает: "Ну и морда!" -
и тут же услышала голос:
     - Разрешите присесть рядом с вами?
     Подняв голову,  она  увидела,  что  он  уже  стоит  рядом -  высокий,
худощавый - и смотрит так приветливо, что у нее захолонуло сердце.
     - Я осмелился подойти,  потому что увидел ваше необычайно озабоченное
лицо.  Наверное,  такие тревожные мысли посетили вас, что вы оказались как
будто в тени туч, хотя вокруг солнце. Не могу ли я вам чем-нибудь помочь?
     - Чем же вы можете помочь, - вздохнула она.
     - Чем  угодно.  Давайте вместе бороться с  вашим настроением.  Сейчас
пойдем, например, в ресторан, выпьем, потанцуем, а потом будем песни петь,
на весь зал, когда вокруг все напьются.
     Она посмотрела на него: не издевается ли? Но у него было внимательное
и участливое лицо, и говорил он серьезно, хоть и улыбался. В ресторане она
не была с выпускного институтского вечера - не одной же туда идти, да и не
было особого желания.
     По дороге он бережно держал ее под руку,  и ей казалось,  что с миром
что-то случилось -  изменился свет солнца и  цвет домов,  от волнения было
трудно дышать,  и она почти ничего не говорила.  "А, хоть десять минут так
прожить, а потом пропади все пропадом".
     Она  тем не  менее замечала,  что почти все встречные женщины смотрят
внимательно на  ее спутника,  а  некоторые даже оглядываются вслед.  То же
самое продолжалось и в ресторане,  где они пили, танцевали, а потом он и в
самом деле начал петь,  довольно громко, когда уже ушел оркестр и погасили
большой  свет,  изображая  вдребезги  пьяного  человека,  а  она  от  души
хохотала.  Потом он  проводил ее домой,  сам напросился на чашку чая,  сам
попросил оставить его ночевать, и она, конечно, согласилась. Проснувшись в
пять утра,  она долго смотрела на него,  и  ей было страшно от внезапности
свалившегося на  нее неожиданного жуткого счастья.  Он спал спокойно,  как
спят дети, и его дыхания было почти не слышно. Часы пробили уже девять, но
она  по-прежнему лежала,  боясь шелохнуться,  понимая,  что он  проснется,
встанет и уйдет навсегда.
     Но,  проснувшись, он не пожелал никуда уходить, а, наоборот, попросил
разрешения пожить у нее некоторое время.
     - Вы с женой поссорились?
     Он засмущался:
     - Да нет,  у меня собственно нет жены,  есть, правда, семья, но там я
не  очень нужен...  да  и  здесь мне так хорошо,  я  обещаю не  быть вам в
тягость.
     Она больше ни о  чем не расспрашивала,  с радостью согласившись.  И с
этого мгновения время для  нее  остановилось.  С  ним  она была совершенно
счастлива и дрожала от страха,  когда он уходил по своим делам, думалось -
все кончилось.  Она не спрашивала его ни о том, где он живет, ни о работе,
ни о  семье,  ей совсем ничего не хотелось знать об этом и  временами даже
казалось, поскольку он сам ничего не рассказывал, что у него вообще нет ни
работы,  ни  семьи,  ни дома,  что он вообще не существует сам по себе,  а
возникает только в ее присутствии, только для нее.
     Впервые за  несколько лет она взяла отпуск,  они ходили в  рестораны,
театры,  на выставки,  встречались с его друзьями,  и она видела,  с каким
вниманием люди  относятся к  ее  другу,  он  буквально излучал  теплоту  и
доброжелательность,  видела, как все замолкали, когда он начинал говорить.
Словно искра пробегала меж людьми и  заставляла их встрепенуться,  хотя он
обычно ничего особенного не  говорил.  Правда,  иногда он все-таки говорил
весьма странные вещи.  Так,  однажды, смотря какой-то фильм по телевизору,
он сказал, лениво потягиваясь:
     - Послушать их,  так Достоевский был мрачным,  нелюдимым человеком, а
меж тем он так часто смеялся и  всегда устраивал розыгрыши.  Однажды ночью
мы  с  ним возвращались с  вечеринки,  так он  до  смерти пугал городовых,
изображая пьяного генерала.
     - Сколько  же  тебе  лет,  -  ласково  спросила  она,  -  если  ты  с
Достоевским встречался?
     Он,  справившись с секундным замешательством, сказал, что года тут ни
при чем,  а Достоевский жил не так уж давно, если вдуматься. Потом, спустя
неделю,  он  с  увлечением рассказывал ей о  зимней кампании 1815 года,  о
Париже,  в  котором он тогда впервые побывал и чуть не женился на какой-то
француженке,  а один раз,  когда она спросила его о происхождении шрама на
груди, сказал, что это след от удара шведской шпаги при штурме Ревеля. Она
спокойно относилась к подобным словам,  считая это милым чудачеством с его
стороны,  желанием развлечь ее.  Так прошел целый месяц,  и  ей уже начало
казаться,  что  вся  ее  прошлая жизнь сжалась,  свернулась,  как засохший
осенний лист, и только напоминает о себе иногда легким, но уже не страшным
шуршанием.
     Она  все  время  подглядывала за  ним,  пытаясь поймать неприязненное
выражение лица или досадливую гримасу, - не могла же она ему действительно
нравиться - такая страшная, - он очень добрый, но должен ведь когда-нибудь
выдать себя.  Но он всегда был настолько внимателен,  ласков и  приветлив,
что она чувствовала,  как у  нее в груди постепенно начинает рассасываться
тяжелый плотный ком многолетней тоски.
     Они много гуляли по вечерам, и он рассказывал ей истории о звездах, о
их влиянии на судьбы людей,  о  том,  что все человеческие слова,  крики и
вздохи не затухают совсем,  а в виде волн,  колебаний уносятся к звездам и
потом  еще  долго,   тысячи  лет  путешествуют  во  Вселенной,  поочередно
отражаясь от звезд,  и по-прежнему звучат, но все тише и тише, пока совсем
не затихнут.  Набравшись смелости,  она громко прокричала его имя,  и  оно
унеслось к звездам, и она подумала, что они уже успеют умереть, а ее слово
будет жить и, может быть, не долетит еще до самой ближней звезды.
     Как-то  после одной такой прогулки он  вечером пожаловался на сердце.
Она забеспокоилась,  сделала ему настой пустырника, напоила валерьянкой и,
укутав одеялом,  прилегла с краю и не шевелилась всю ночь, стараясь его не
беспокоить.  Он быстро заснул, но потом среди ночи стал бормотать какие-то
непонятные ей слова.  Она осторожно погладила его по голове,  он затих,  и
тогда она наконец тоже погрузилась в сон.
     Проснулась она  как  будто от  сильного толчка.  Он  лежал как всегда
неподвижно на спине,  но в  лице его появилось что-то непонятное и жуткое.
Она прикоснулась к  его лбу и мгновенно отдернула руку -  лоб был ледяной.
Она вскочила, легонько потрясла его, попробовала пульс, потом вскрикнула и
заметалась по  комнате.  Он  был  мертв и  умер часа два назад,  когда она
спала. На его лице застыла еле заметная гримаса боли - сердце не выдержало
и остановилось. Он, видимо, даже не проснулся.
     Она мучительно соображала,  что ей делать -  вызвать скорую, но тогда
его заберут,  совсем заберут,  и она его больше никогда не увидит. Кто она
ему -  чужой человек.  Нужно срочно что-то делать. Но она два или три часа
просидела не двигаясь, смотря на него и гладя ему руку с резко вздувшимися
венами.  Потом с трудом поднялась,  взяла его одежду -  ни документов,  ни
денег,  ни бумаг.  Она попыталась вспомнить фамилии его друзей, с которыми
они встречались, но никаких фамилий они не называли.
     "Не отдам,  никому не отдам, - решила она наконец, - пусть хоть после
смерти он будет мой,  только мой.  Да ему в последние дни никто и не нужен
был, кроме меня".
     Она раздела его,  перенесла на  стол,  обмыла.  Она делала все как во
сне,  в  комнате было сумрачно,  и  только его  лицо оставалось необычайно
ясным и  бледным,  видимым ей во всех деталях.  Только лицо она и  видела,
надевая на  него чистую,  выстиранную ею  рубаху,  застегивая на  нем  его
прекрасный пиджак,  который ей так нравился.  Она не плакала,  внутри было
отчаянно холодно,  так холодно,  что слезы,  наверное, замерзли, а в горле
постоянно сильно першило.  Закончив,  она села у стола,  прижалась щекой к
его руке и так сидела неподвижно до тех пор, пока совсем не стемнело.
     Потом она  расстелила на  полу ковер,  перенесла его туда,  достала с
антресолей бог  весть  с  каких  времен хранившуюся там  лопату,  свернула
ковер,  оделась,  стараясь не думать, хватит ли у нее сил. Но сил хватило,
то  ли  он  был такой легкий,  то  ли  отчаяние не  позволило ей  проявить
слабость.  Она  вынесла  свернутый  ковер,  положила  его  на  скамейку  у
парадного и  вышла  на  мокрую мостовую ловить машину.  Она  помнила,  что
недалеко  до  поворота на  Орехово,  метров  триста  в  глубь  леса,  есть
заброшенное кладбище,  давно уже не охраняемое и никому не нужное. Машины,
не  останавливаясь,  проносились мимо,  она  стояла около часа с  поднятой
рукой и чувствовала,  как вода течет ей за обшлаг,  как намокает рукав,  и
все пальто становится тяжелым и плотным.  Наконец, рядом с ней притормозил
какой-то фургон.
     - Тебе куда, тетка? - высунулся из кабины водитель.
     - Мне в сторону Владимира, только я с вещами.
     - Носит вас черт на ночь глядя,  -  проворчал тот,  но вылез,  открыл
дверь фургона, помог ей втащить рулон в кузов.
     - И что ты там наложила, такая тяжесть?
     Она не отвечала, он махнул рукой:
     - Иди, садись в кабину, вымокла вся!
     Они ехали долго -  час или два - по сторонам дороги стоял темный лес,
дождь летел параллельно земле в  стекло крупными блестящими каплями,  и ей
казалось,  что  они  не  едут  на  машине,  а  летят  среди  звезд,  и  те
расступаются перед ними.
     "Только бы  не  проехать",  -  вдруг  испугалась она,  но  в  это  же
мгновение шофер затормозил.
     - Дальше  мне  налево,  так  что  выходи здесь,  может,  поймаешь еще
машину.
     - Да,  да,  конечно,  спасибо вам,  -  она совала ему какие-то смятые
деньги.
     - А может, поедем до Орехова, что ты тут со своим ковром ночью делать
будешь? Утром доберешься.
     - Нет, нет, мне надо сегодня. Я доберусь, ничего со мной не случится,
- она испугалась, вдруг он не послушается и увезет ее в город.
     - Ну, как знаешь.
     Они вдвоем вынесли ковер,  положили его на обочину. Машина фыркнула и
исчезла за стеной дождя. Еще несколько мгновений был виден красный огонек,
потом он пропал, и все погрузилось во тьму.
     Она  в  нерешительности  постояла  несколько  минут,  пока  глаза  не
привыкли ко  мраку,  а  потом заметила,  что вовсе не  так уж  темно,  как
казалось из  кабины.  Лес  начинался сразу за  дорожным рвом.  Она подняла
ковер, прижала его к груди и смело, как в пропасть, шагнула под деревья.
     Долго шла между редкими соснами по усыпанной иголками земле, и каждое
следующее,  едва видимое во тьме дерево казалось ей стоящим человеком. Она
ужасно боялась и  даже временами скулила от  страха,  но  все  шла  и  шла
вглубь, уверенная, что идет правильно. Наконец, силы ее иссякли, она почти
бросила рулон  и  опустилась возле  него  на  колени прямо  в  мокрый мох,
дожидаясь,  когда вернется дыхание,  и  тут  увидела замшелые покосившиеся
кресты и  сломанные могильные загородки.  Дождь кончился,  немного,  самую
малость посветлело.  Она  даже видела стоящую вдалеке между сосен одинокую
березу.  Достав лопату, она долго и неумело копала, опять выбилась из сил,
сняла пальто,  снова копала и плакала,  не от горя,  а от бессилия.  Земля
подавалась плохо,  все время приходилось перерубать мелкие корни. Наконец,
отбросив лопату, она стала выбирать землю горстями.
     Потом развернула ковер,  села  рядом с  телом.  Его  лицо  было таким
бледным и так хорошо видным в темноте,  что,  казалось, кто-то подсвечивал
его изнутри.  Она не помнила,  сколько просидела так,  и,  когда очнулась,
увидела,  что  уже  заметно светает.  Серые тени пролегли от  деревьев,  и
одинокая береза заметно приблизилась к  ним.  Она  поцеловала его  в  лоб,
снова завернула в ковер,  перетащила в неглубокую и очень узкую яму, стала
засыпать сначала  руками,  потом  вспомнила о  лопате.  Навалив  небольшой
холмик,  она  легла  на  него  грудью,  раскинув руки,  и  опять  впала  в
забытье...
     К  дороге она  шла  очень долго и  все  удивлялась,  какое расстояние
сумела пронести свою ношу. На шоссе было пустынно в этот ранний час, она в
полудреме медленно пошла по  краю,  не зная,  правильно ли идет,  в  какой
стороне Москва.  Из  оцепенения ее вывел шум мотора,  возникший за спиной,
она бросилась на  середину и  тут же  услышала визг тормозов.  Обернулась.
Огромный синий самосвал стоял в  трех метрах от нее,  а  выскочивший шофер
злобно кричал:
     - Тебе что, жить надоело?
     Она повернулась и  пошла к  машине,  он продолжал еще что-то кричать,
но, увидев ее лицо, вдруг замолчал, а потом вежливо спросил:
     - Вам до Москвы?
     Она кивнула.
     - Садитесь, у меня тепло, сразу согреетесь.
     В  кабине действительно было тепло,  негромко играло радио,  и  пахло
кожей от  новой обивки сиденья.  Она  молчала,  тупо  глядя перед собой на
мокрую дорогу,  и чувствовала,  что шофер -  молодой парень -  все время с
интересом посматривает на нее.
     - У вас какое-то несчастье? - наконец спросил он.
     Она кивнула и полезла за платком.
     - Странно, что у таких красивых женщин и бывают несчастья.
     Она враждебно посмотрела на него. Но парень даже не улыбался.
     - Да, - вздохнула она, - сейчас я особенно красива.
     - Не знаю,  может,  сейчас и особенно,  только вот щека у вас в земле
испачкана, вытрите, - он повернул к ней зеркало.
     Она взглянула в  него,  и  у нее бешено забилось сердце:  это было ее
лицо,  и  все-таки это  была не  она.  На  нее  из  зеркала смотрела очень
красивая,  невероятно красивая женщина со слегка запачканной в земле левой
щекой.
__________________________________________________________________________
          Губин В. Д.
          Г 93.  Кругом пришельцы: Сборник фантастических рассказов. - М.:
     Изд-во РУДН, 1992. - 152 с., ил.
          ISBN 5-209-00516-X
          Основная тема  рассказов  -  попытка  глазами   героев   увидеть
     фантастическое,   необычное   в  повседневной  жизни.  Книга  поможет
     читателю в  формировании  самобытного  мышления,  в  выходе  из  оков
     привычных  представлений и стереотипов.  Является как бы своеобразной
     литературной иллюстрацией к  научным  трудам  автора  -  философа  по
     профессии,  продолжающего  и  в  опубликованных,  и в новых рассказах
     традиции романтической фантастики в духе Р. Брэдбери, Р. Шекли и др.
          Для широкого круга читателей.
          ИБ ь 782
     Художник©                С. Ю. Г©а©в©р©и©л©о©в©а
     Редактор©                Л. Г. Т©я©г©л©о©в©а
     Художественный редактор© Е. А. И©о©н©о©в©а
     Корректоры©              Е. В. К©о©л©ч©и©н©а, Е. Е. М©и©т©и©н©а
__________________________________________________________________________
     Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 19.03.2002
     О найденных в тексте ошибках сообщать по почте: vgershov@chat.ru
     Новые редакции текста можно получить на: http://vgershov.lib.ru/