Говард Роберт

 

   DELENDA EST

 

                   [Подлежит уничтожению (лат.)]

 

     --  Клянусь  вам,  это  не  империя,  а  жалкая  подделка!

Империя?  Ха!  А  мы  всего  лишь пираты! -- Разумеется, то был

вечно унылый и хмурый Гунегас с  заплетенными  в  косы  черными

кудрями   и   свисающими   усами,   выдающими   его  славянское

происхождение. Он гулко вздохнул и фалернское вино в нефритовом

кубке, стиснутом в его мускулистой руке, плеснуло через край на

его багряную, шитую золотом тунику. Гунегас отхлебнул из  кубка

шумно,   как  пьют  лошади,  и  с  меланхоличным  удовольствием

продолжал сетовать:

     --  Чего  мы  добились  в   Африке?   Уничтожили   крупных

землевладельцев  и  священников, сами сделались помещиками. Кто

же обрабатывает землю? Вандалы? Ничего подобного! Те  же  люди,

что  обрабатывали  ее при римлянах. Мы просто-напросто заменили

собой римлян. Мы собираем налоги и назначаем арендную плату, но

при этом вынуждены защищать эти земли  от  проклятых  варваров.

Наша  слабость  --  в нашем количестве. Мы не можем смешаться с

народами, потому что будем поглощены ими.  Мы  не  можем  также

превратить  их  в  своих союзников или подданных -- мы способны

лишь поддерживать нашу военную репутацию. Мы  --  жалкая  кучка

чужаков,  сидящих  в  своих  замках  и пытающихся навязать наше

правление  огромному  туземному  населению,  которое,   кстати,

ненавидит нас ничуть не менее, чем прежде римлян, но...

     --  Эту  ненависть  можно  отчасти  погасить,  --  перебил

Атаульф. Он  был  моложе  Гунегаса,  чисто  выбрит  и  довольно

симпатичен; его манеры были не столь примитивны. Он относился к

сувитам  [Сува  --  город и область в древней Сирии. ] и провел

свою юность  заложником  при  дворе  Восточного  Рима.  --  Они

исповедают  православие,  и  если  бы  мы смогли заставить себя

отречься от арианства [Доктрина  Ария  (250-336),  отрицающего,

что  Иисус  сродни  Богу и утверждающего, что он лишь высшее из

существ. В 325 г. арианство признано Никейским собором  ересью,

а пресвитер Арий отлучен от церкви.]...

     --  Нет! -- Тяжелые челюсти Гунегаса захлопнулись с силой,

способной раскрошить более слабые, чем у него зубы. Его  темные

глаза  загорелись  фанатизмом,  присущим  среди  всех  тевтонов

исключительно его расе. -- Никогда! Мы -- хозяева,  а  их  удел

подчиняться  нам! Мы знаем истину Ария, и коль жалкие африканцы

не в силах осознать свою ошибку, то необходимо  указать  им  на

нее  --  пусть с помощью факела, меча и дыбы! -- Глаза Гунегаса

снова потускнели и,  с  очередным  шумным  вздохом  из  глубины

своего брюха, он пошарил рукой в поисках Кувшина с вином.

     --  Через сотню лет королевство вандалов сохранится лишь в

памяти потомков, -- предрек он.  --  Ныне  его  держит  воедино

только  воля  Гейзериха  [Вождь  вандалов  и  аланов (428-477),

прославился могуществом вандалов на море и созданием  сев.-афр.

гос-ва с чертами раннефеодальной структуры.].

     Хозяин  этого  имени  рассмеялся, откинулся назад в резном

кресле черного дерева и вытянул перед собой  мускулистые  ноги.

То  были  ноги всадника, хотя их владелец давно сменил седло на

палубу боевой галеры. Он был королем народа, имя  которого  уже

служило  эпитетом уничтожения, и обладал самым чудесным на этом

свете мозгом.

     Рожденный на берегах Дуная и возмужавший на долгом отрезке

пути на запад, когда миграция народов смела римские укрепления,

он соединил с выкованной для него в Испании короной всю  бурную

мудрость столетий, накопленную в войнах, возвышениях и падениях

народов.  Его  лихие  конники втоптали копья римских правителей

Испании в прах. Когда  вестготы  и  римляне  соединили  руки  и

начали  поглядывать  на  юг, лишь умысел Гейзериха бросил на юг

закаленных в боях гуннов Аттилы [(ок. 434-453) могуществ. царь,

объединивший под своей  властью  кочевой  народ  гуннов  и  др.

племена  (остготов,  герулов, аланов). В 451 г. во время похода

против Галлии потерпел поражение от войск Аэция. ], ощетинивших

пылающие горизонты мириадами своих пик. Теперь Аттила был мертв

и  никто  не  знал,  где  лежат  его  кости  и  его  сокровища,

охраняемые  духами  пяти сотен убитых рабов. Его имя гремело по

всему миру, но в  те  времена  он  был  лишь  одной  из  пешек,

бестрепетно движимых рукой короля вандалов.

     Когда  же  вслед  за  аланами  [кочевые  иранские племена,

родственные сарматам. Отдельные орды аланов переправились в 429

г. вместе с королем вандалов Гейзерихом в Сев. Африку,  где  их

следы   затерялись.]   орды  готтов  двинулись  через  Пиренеи,

Гейзерих  не  ждал,  чтобы   его   смяли   превосходящие   силы

противника.   Многие   все   еще   проклинали   имя  Бонифация,

попросившего Гейзериха помочь ему в  борьбе  с  его  соперником

Аэцием  [Аэций  Флавий  (род.  ок.  390) -- полководец, один из

последних защитников Западной Римской  империи.  В  451  г.  на

Каталаунских  полях во главе войска из германцев и аланов и при

поддержке вестготов одержал  победу  над  предводителем  гуннов

Аттилой.] и открывшего вандалам путь в Африку. Его примирение с

Римом  слишком запоздало; тщетным оказалось и мужество, которым

он пытался снять с себя вину за содеянное.  Бонифаций  умер  на

копье вандала, а на юге поднялось новое королевство. Теперь был

мертв  и  Аэций, а огромные боевые галеры вандалов двигались на

север, покачиваясь на волнах и погружая в  них  длинные  весла,

поблескивающие серебряными бликами ночами, в свете звезд.

     Слушая  беседу  своих  капитанов  в  каюте ведущей галеры,

Гейзерих с  мягкой  улыбкой  приглаживал  непокорную  пшеничную

бороду  сильными пальцами. В его жилах не было и следа скифской

крови, отделявшей его народ от расы прочих тевтонов  еще  в  те

давние   времена,   когда   покрытые  шрамами  конники-степняки

отходили на запад перед наступающими сарматами, чтобы очутиться

среди народов, населяющих верхние истоки  Эльбы.  Гейзерих  был

чистокровный  германец среднего роста, с великолепными плечами,

грудью и массивной жилистой шеей;  его  тело  бурлило  избытком

жизненных  сил  в  той же мере, как его широко открытые голубые

глаза отражали мыслительную мощь.

     Он славился, как самый сильный  мужчина  на  свете  и  был

пиратом  --  первым  из тевтонских морских разбойников, которых

прозвали позже викингами, но подвластной ему  территорией  были

не  Балтийское  или  синее  Северное  моря,  а  залитое солнцем

средиземноморское побережье.

     -- Воля Гейзериха, -- ухмыльнулся он в ответ на  последние

слова Гунегаса, -- приказывает нам пить и пировать, ну а завтра

-- будь что будет.

     --  Неужели?  -- буркнул Гунегас с фамильярностью, все еще

бытующей  среди  варваров.  --  Когда  это  ты   полагался   на

завтрашний  день?  Ты  громоздишь  заговор  на  заговор -- и не

только на завтра, но на тысячу дней вперед! Нечего притворяться

перед нами! Мы не римляне, чтобы принимать тебя  за  глупца  --

коим оказался Бонифаций!

     -- Аэций не был глупцом, -- пробормотал Тразамунд.

     --  Но  он  мертв, а мы плывем в Рим, -- ответил Гунегас с

первой ноткой удовлетворения в голосе. -- Слава Богу, Аларик не

забрал себе всю добычу! И я рад, что  в  последний  миг  Аттила

упал духом -- тем больше добычи для нас.

     -- Аттила вспомнил аланов, -- протянул Атаульф. -- Рим еще

кое в  чем  жив  --  клянусь  святыми,  это странно. Даже когда

империя кажется полностью разрушенной, разодранной на  части  и

оскверненной   --  в  ней  появляются  новые  ростки.  Стилихо,

Феодосий, Аэций... как знать? Быть может, в эту минуту  в  Риме

спит человек, который свергнет всех нас.

     Гунегас хмыкнул и постучал кулаком по залитой вином доске.

     --  Рим  мертв,  как  белая  кобыла,  павшая подо мной при

взятии Карфагена [Древний город-государство в  Сев.  Африке,  у

современного   Туниса.  Основан  финикийцами  (9  в  до  н.э.),

полностью разрушен в результате Пунических войн с Римом  в  146

г.   до   н.э.  В  дальнейшем  был  основан  заново,  продолжал

развиваться, превратился в город мирового значения.]. Нам нужно

лишь протянуть руки и очистить город от добра!

     --  Был  однажды  великий  полководец,  одержимый  той  же

мыслью,   --  сонно  пробормотал  Тразамунд.  --  Он  тоже  был

карфагенянин, клянусь Господом! Я забыл  его  имя,  но  он  бил

римлян как хотел. Коли, руби -- таков был его девиз!

     --  Но  он все-таки проиграл, -- заметил Гунегас. -- Иначе

он уничтожил бы Рим.

     -- Вот именно! -- воскликнул Тразамунд.

     -- Мы не карфагеняне! -- рассмеялся Гейзерих. И кто сказал

о разграблении Рима? Разве мы  не  плывем  в  имперский  город,

отвечая  на  просьбу императрицы, которой досаждают завистливые

враги? А теперь убирайтесь все вон! Я хочу спать.

     Дверь  каюты   закрылась,   заставляя   умолкнуть   хмурые

пророчества  Гунегаса, находчивые реплики Атаульфа и бормотанье

прочих. Гейзерих поднялся и подошел к столу, чтобы налить  себе

последний бокал вина. Он шел хромая; копье франков поразило его

в ногу много лет назад.

     Подняв  осыпанный  драгоценными  камнями  кубок  к  губам,

король  вдруг  с  проклятием  повернулся.  Он  не  слышал,  как

открылась  дверь  каюты,  но  по ту сторону стола от него стоял

незнакомец.

     -- Клянусь Одином! -- Арианство  Гейзериха  испарилось  во

мгновение ока. -- Что тебе нужно в моей каюте?

     Его  голос  был  спокоен,  почти  безмятежен после первого

испуганного возгласа. Король был слишком хитер, чтобы  выдавать

свои  искренние  чувства  на  каждом  шагу.  Его  рука украдкой

сомкнулась на рукояти меча. Резкий неожиданный удар...

     Но человек не выказал ни малейшей враждебности. Вандал  на

глаз  определил,  что  непрошенный гость не был ни тевтоном, ни

римлянином. Незнакомец был высок,  смугл,  с  гордо  посаженной

головой и длинными кудрями, перехваченными темно-алой повязкой.

Курчавая  борода патриарха обнимала его грудь. Облик незнакомца

пробудил в мозгу вандала смутные непрошенные воспоминания.

     -- Я пришел к тебе без злого умысла! --  прозвучал  низкий

рокочущий  голос.  Что  касалось  одежды  гостя,  Гейзерих смог

разглядеть лишь окутывающий фигуру широкий темный плащ. Вандала

интересовало, не прячет ли он под этим плащом оружие.

     -- Кто ты,  и  как  попал  в  мою  каюту?  --  осведомился

Гейзерих.

     -- Неважно, кто я, -- ответил гость. -- Я нахожусь на этом

корабле  с  тех  пор,  как  вы отплыли из Карфагена. Вы отплыли

ночью, и с той поры я здесь.

     --  Но  я  не  видел  тебя  в  Карфагене,  --  пробормотал

Гейзерих. -- А ты не из тех, кто незаметен в толпе.

     --  Карфаген  -- мой родной город -- промолвил незнакомец.

-- Я прожил в нем много лет. Я в  нем  родился,  и  мои  предки

тоже.  Карфаген  --  моя  жизнь!  -- Последние слова прозвучали

столь страстно и свирепо,  что  Гейзерих  невольно  отступил  и

сощурился.

     --   У   жителей   этого   города  может  быть  повод  для

недовольства нами, -- проговорил он. Но я  не  отдавал  приказа

грабить  и  разрушать.  Даже тогда я собирался сделать Карфаген

моей столицей. Если ты понес убытки от мародерства, то...

     --  Только  не  от  твоих  волков,   --   мрачно   перебил

незнакомец.  Ограбление  города?  Я видел такие грабежи, что не

снились  даже  тебе,  варвар!  Вас  называют  варварами,  но  я

повидал, на что способны цивилизованные римляне.

     --   Римляне  не  грабили  Карфаген  на  моей  памяти,  --

проворчал Гейзерих, озадаченно хмурясь.

     -- Поэтическое правосудие! -- воскликнул  незнакомец,  его

рука выскользнула из складок плаща и ударила по столу. Гейзерих

заметил,   что   рука   была  сильной,  но  белокожей  --  рука

аристократа.  --  Жадность  и  предательство   Рима   разрушили

Карфаген,  но  торговля  возродила город в новом облике. Теперь

ты,  варвар,  плывешь  из  его  гавани,  чтобы   покорить   его

завоевателя!  Разве  удивительно,  что  старые  мечты  серебрят

пеньку твоих кораблей и крадучись бродят в  трюмах,  а  забытые

призраки  покидают свои древние усыпальницы, чтобы скользить по

твоим палубам?

     --  Кто  сказал  о  покорении  Рима?  --  сурово  процедил

Гейзерих.  -- Я всего лишь плыву, чтобы уладить спор, возникший

по поводу...

     -- Ба! -- Рука снова хлопнула по столу. -- Если бы ты знал

то, что известно мне, ты смел бы сей  проклятый  город  с  лица

земли,  прежде  чем  снова повернуть корабли на юг. Даже сейчас

те, кому ты спешишь на помощь, замышляют  твою  погибель  --  и

предатель находится здесь, на борту твоего корабля!

     --  Поясни  свою мысль! -- В голосе вандала по-прежнему не

слышалось ни волнения, ни страсти, ни гнева.

     --  Предположим,  я  докажу  тебе,   что   твой   наиболее

доверенный  компаньон  и  вассал замышляет твою смерть вместе с

теми, ради кого ты поднял паруса?

     --  Докажи  --  и  можешь  просить,  чего  пожелаешь,   --

проговорил Гейзерих с угрюмой ноткой в голосе.

     --  Прими  это  в  знак  доверия!  -- Незнакомец со звоном

бросил  на  стол  монету  и  поймал  небрежно   брошенный   ему

Гейзерихом шелковый пояс.

     --  Следуй  за  мной  в  каюту  твоего  советника и писца,

красивейшего мужа среди всех варваров...

     -- Атаульф? -- Гейзерих невольно вздрогнул. --  Я  доверяю

ему более кого-либо.

     --  Значит,  ты  не  столь  мудр, как я полагал, -- мрачно

ответил  незнакомец.  --  Предателя   среди   ближних   следует

опасаться  больше, чем внешнего врага. Меня победили не легионы

Рима -- это сделали предатели из моего окружения.  Рим  владеет

не  только мечами и кораблями, но и душами людей. Я пришел сюда

из далеких земель, чтобы спасти  твою  империю  и  твою  жизнь.

Взамен я прошу лишь одного: залей Рим кровью!

     На  миг  гость  застыл  словно преобразившись: его могучая

рука взметнулась,  пальцы  сомкнулись  в  кулак,  темные  глаза

метнули  молнии. От него исходила аура ужасающей властной силы,

она внушила благоговейную робость даже  необузданному  вандалу.

Запахнувшись  царственным  жестом  в  свой багряный плащ, гость

направился к двери и покинул  каюту,  несмотря  на  восклицание

пытавшегося удержать его Гейзериха.

     Пораженно  чертыхаясь, король прохромал к двери, открыл ее

и выглянул на палубу. На полуюте горел фонарь,  из  трюма,  где

усердствовали  за веслами гребцы, поднималась вонь немытых тел.

Ритмичное  клацанье  соперничало  с  убывающим  эхом   подобных

звуков, доносящихся с длинной призрачной вереницы идущих следом

кораблей.  Луна поблескивала серебром на волнах, сияла белизной

на палубах. У двери Гейзериха стоял на страже одинокий  воин  и

лунный  свет сиял на его золотистом, с плюмажем шлеме и римской

кирасе. Он поднял в знак приветствия свой дротик.

     -- Куда он ушел? -- осведомился король.

     -- Кто, мой повелитель? -- глуповато переспросил воин.

     -- Высокий  человек,  тупица!  --  нетерпеливо  воскликнул

Гейзерих.  --  Человек  в  багряном  плаще,  который только что

покинул мою каюту.

     -- Никто не покидал твоей каюты с тех пор, как  Гунегас  и

другие  господа  ушли  отсюда,  мой  повелитель,  --  изумленно

пробормотал вандал.

     -- Лжец! -- меч Гейзериха серебряной  молнией  выскользнул

из ножен. Воин побледнел и отшатнулся.

     --  Бог  мне  свидетель,  о  король, -- поклялся он, -- но

сегодня ночью я не видел такого человека.

     Гейзерих пристально уставился на воина: вождь разбирался в

людях и понял, что этот страж не лжет. Волосы на голове  короля

шевельнулись,  он молча повернулся и торопливо захромал к каюте

Атаульфа. Чуть помедлив у двери, он распахнул ее.

     Атаульф,  раскинув  руки,  лежал  лицом  на  столе  и  его

состояние  можно  было  определить  одним  взглядом.  Его  лицо

посинело, остекленевшие глаза были широко открыты, а между  губ

торчал  почерневший  язык.  Шею  Атаульфа  стягивал  завязанный

особым морским узлом шелковый пояс Гейзериха. Возле  одной  его

руки   лежало   гусиное  перо,  у  другой  --  чернила  и  лист

пергамента. Подняв его, Гейзерих медленно, с усердием прочел:

     Ее величеству, императрице Рима:

     Я, твой  верный  слуга,  выполнил  твою  просьбу  и  готов

убедить  варвара,  которому  служу, повременить с нападением на

имперский город до прибытия ожидаемой тобою помощи из Византии.

Тогда я заманю его в упомянутый  залив,  где  его  можно  будет

зажать в клещи и уничтожить вместе с его флотом...

     Письмо    обрывалось   непонятной   закорючкой.   Гейзерих

уставился на труп и у него снова шевельнулись  короткие  волосы

на  голове.  Высокий незнакомец исчез бесследно и вандал понял,

что никогда не увидит его снова.

     -- Рим заплатит за это, -- пробормотал он. Маска,  которую

Гейзерих  привычно  носил на людях, сползла и под ней оказалась

личина голодного волка. Злобный взор и стиснутая в мощный кулак

рука со  всей  откровенностью  указывали  на  уготованную  Риму

участь.  Гейзерих  вдруг  вспомнил  о все еще зажатой в пальцах

монете, брошенной незнакомцем на стол. Он  взглянул  на  нее  и

шумно  выдохнул сквозь стиснутые зубы, узнавая письмена старого

забытого языка и профиль человека, знакомый ему по высеченным в

древнем   мраморе   старого   Карфагена   изображениям,   чудом

избежавшим гнева империи.

     -- Ганнибал! -- пораженно выдохнул Гейзерих.

 

     УЖАС ИЗ КУРГАНА

 

     Стив  Брилл  не  верил ни в привидения, ни в демонов. Зато

Хуан  Лопес  верил.  Но  ни  осторожность  одного,  ни  упорный

скептицизм  другого  не  смогли уберечь их от встречи с ужасом,

забытым людьми уже более трех сотен  лет  --  вопиющим  ужасом,

воскрешенным из тьмы забытых веков.

     Впрочем,  в тот последний вечер, когда Стив Брилл сидел на

своем шатком крыльце, мысли его блуждали далеко  от  каких-либо

потусторонних  зловещих событий. Его размышления были пронизаны

горьким материализмом. Он  оглядел  свой  земельный  участок  и

выругался. Длинный и поджарый Брилл был груб, как сапожная кожа

--  истинный сын несгибаемых пионеров, вырвавших Западный Техас

из плена дикой природы. Тощие ноги и высокие сапоги  загорелого

и сильного, как олень, парня, выдавали его ковбойские инстинкты

и  даже  сейчас  он  ругал  себя за то, что сошел со "штормовой

палубы" своего горячего мустанга и  занялся  фермерством.  Нет,

фермер  из  меня  просто  никудышный,  мысленно признал молодой

ковбой.

     Однако не один он был виноват  в  постигшей  его  неудаче.

Обильные  дожди  зимой  --  столь  редкие  в Западном Техасе --

обещали хороший урожай. Но как обычно случилось непредвиденное.

Поздняя метель уничтожила  почки  на  всех  плодовых  деревьях.

Беспощадные   бури   с   градом   рассекли   и  вбили  в  землю

многообещающие  на  вид  и  успевшие  пожелтеть   зерновые,   а

продолжительная   засуха,   завершившаяся   очередным   градом,

окончательно добила кукурузу.

     Последним сгинул выдержавший все невзгоды хлопок  --  стая

саранчи  за  ночь  очистила  догола  поле Брилла. Вот почему он

поклялся, сидя на крыльце, что не возобновит свою  аренду  и  с

жаром возблагодарил судьбу за то, что не владел землей, которую

понапрасну  полил  своим  потом  и  за  то,  что  на Западе еще

остались просторные равнины, где  молодой  и  крепкий  наездник

может заработать на жизнь своим лассо.

     Угрюмые  мысли  Брилла  рассеялись при виде приближающейся

фигуры -- молчаливый старый мексиканец, обитавший в  лачуге  по

ту  сторону  холма,  зарабатывал  на хлеб корчеванием и был его

ближайшим соседом. Сейчас он расчищал полосу земли на  соседней

ферме и, возвращаясь домой, срезал угол пастбища Брилла.

     Стив  лениво  наблюдал  за  тем,  как  старик преодолевает

колючую проволоку ограды и бредет по протоптанной  в  невысокой

сухой  траве  дорожке. Уже больше месяца он вырубает сучковатые

мескитовые деревья, корчуя их немыслимо длинные корни  и  Брилл

знал,  что  старик  всегда  шел  домой  одной и той же дорогой.

Неожиданно Брилл заметил, что  мексиканец  свернул  в  сторону,

очевидно,  огибая низкий круглый холм, слегка возвышающийся над

пастбищем. Лопес обошел холм со значительным  запасом  и  Брилл

вспомнил,  что  старый  мексиканец  всегда  держался от него на

расстоянии. К тому же Брилл нехотя  припомнил,  что  Лопес  при

этом  обычно прибавлял шагу и ухитрялся миновать холм до заката

-- впрочем, мексиканцы  как  правило  работали  с  рассвета  до

последнего  проблеска  сумерек,  особенно  на  раскорчевке, где

платили  за  акры,  а  не  повременно.  В  фермере   проснулось

любопытство.

     Он поднялся и, неторопливо спустившись по пологому склону,

на вершине   которого   стояла   его  хижина,  окликнул  тяжело

шагающего мексиканца.

     -- Эй, Лопес, погоди!

     Лопес  остановился,  огляделся  и  застыл  на  месте,  без

особого  воодушевления  поджидая  белого человека. -- Лопес, --

небрежно протянул Брилл. -- Это не мое дело, но я просто  хотел

спросить:  почему  ты  всегда  обходишь  стороной тот индейский

курган?

     -- Но сабэ, -- пробурчал Лопес.

     -- Ты лжешь,  --  добродушно  заметил  Брилл.  --  Ты  все

прекрасно понимаешь и говоришь по-английски не хуже меня. В чем

дело  --  думаешь,  тот  курган посещают привидения или нечто в

этом духе?

     Стив мог  говорить  и  читать  по-испански,  но  наряду  с

большинством англосаксов предпочитал говорить на родном языке.

     Лопес пожал плечами.

     --  Это плохое место, но буэно, -- пробормотал он, избегая

взгляда фермера. -- Пусть оно хранит свою тайну.

     --  Мне  сдается,  ты  боишься  призраков,   --   развязно

продолжал  Брилл.  -- Чепуха, если это индейский курган, то его

хозяева померли так давно, что от их  духов,  должно  быть,  не

осталось и следа.

     Брилл знал, что неграмотные мексиканцы смотрят с суеверным

страхом  на  встречающиеся  там  и сям на юго-западе курганы --

останки прошлых, забытых веков, содержащие заплесневелые  кости

вождей и воинов исчезнувшей расы.

     -- Лучше не беспокоить скрытую землей тайну, -- проговорил

Лопес.

     --  Чепуха, -- возразил Брилл. -- Мы с ребятами как-то раз

вскрыли один из курганов в Пало Пинто и отыскали части скелета,

бусы, кремневые наконечники стрел и прочее.  Я  хранил  у  себя

зубы,   пока  не  потерял  их,  но  меня  не  посещают  никакие

привидения.

     -- Индейцы? -- вдруг хмыкнул  Лопес.  --  Кто  говорит  об

индейцах?  В  этой  стране  жили  не  только  индейцы. В старые

времена здесь случались  странные  события.  Я  слышал  легенды

моего  народа, передающиеся от поколения к поколению, а мой дед

был здесь задолго до вашего, сеньор Брилл.

     -- Пожалуй, ты прав, -- согласился Стив. -- Первыми белыми

здесь были, конечно, испанцы. Я слыхал, что  неподалеку  отсюда

проходил  Коронадо,  а  экспедиция Эрнандо де Эстрады проходила

прямо здесь -- нет, чуть в стороне -- не помню как давно.

     -- В 1545-м, -- сказал Лопес. Они разбили лагерь там,  где

сейчас стоит ваш корраль.

     Брилл  повернулся,  чтобы  взглянуть  на  свой огороженный

корраль, где обитали сейчас его ездовая  лошадь,  пара  рабочих

лошадей и одна тощая корова.

     --  Откуда  ты так много об этом знаешь? -- с любопытством

осведомился он.

     -- Один из моих предков прошел с отрядом  де  Эстрады,  --

ответил  Лопес.  --  Порфирио  Лопес,  солдат;  он рассказал об

экспедиции своему сыну, тот --  своему,  и  постепенно  легенда

дошла  до  меня, но у меня нет сына, которому я мог бы передать

ее.

     -- Я и не знал, что у тебя была  такая  важная  родня,  --

заметил  Брилл.  --  Может,  тебе  что-то известно о золоте, по

слухам спрятанном где-то в окрестностях?

     -- Здесь не было никакого золота, -- проворчал  Лопес.  --

Солдаты  де  Эстрады несли лишь свое оружие и шли с боями через

враждебную страну -- многие оставили в пути свои  кости.  Позже

--  много  лет  спустя -- на караван мулов из Санта-Фе напали в

нескольких милях  отсюда  команчи,  но  испанцы  спрятали  свое

золото  и  бежали  --  тогда  легенды  перемешались. Но даже их

золота здесь уже нет, потому  что  гринго-охотники  на  бизонов

нашли и выкопали его.

     Брилл  рассеянно  и  почти равнодушно кивнул. Юго-западная

часть континента Северной Америки как никакая другая  изобилует

легендами   о   спрятанных   сокровищах.   Сказочные  богатства

перемещались  туда-сюда  через  холмы   и   долины   Техаса   и

Нью-Мексико  в старые времена, когда испанцы владели золотыми и

серебряными рудниками Нового Света и держали в руках прибыльную

торговлю мехами Запада, и отголоски тех времен все еще слышатся

в легендах о золотых кладах. Рожденная надвигающейся  бедностью

и неудачей смутная мечта сродни тем возникла в мозгу у Брилла.

     --  Вообще-то,  -- произнес он вслух, -- делать мне сейчас

нечего, так что я подумываю  раскопать  этот  старый  курган  и

посмотреть, нет ли в нем чего ценного.

     Это  простое намерение Стива произвело на Лопеса буквально

потрясающее  впечатление.  Он  отпрянул  и  его  смуглое   лицо

посерело;   черные   глаза  старика  вспыхнули  и  он  умоляюще

всплеснул руками.

     -- Диос, нет! -- вскричал он. -- Не делайте этого,  сеньор

Брилл! На нем лежит заклятье, так говорил мой дед...

     -- О чем он говорил? -- поинтересовался Брилл.

     Неожиданно Лопес погрузился в мрачное молчание.

     --  Я  не  могу  сказать,  --  пробормотал вскоре он. -- Я

поклялся молчать и могу открыть свое сердце лишь старшему сыну.

Но поверьте, лучше сразу перерезать себе горло,  чем  вскрывать

этот проклятый курган.

     -- Но если это и впрямь опасно, -- проговорил раздраженный

суевериями мексиканца Брилл, -- почему бы тебе не рассказать об

этом мне? Дай мне разумный повод не вскрывать его.

     --  Но  я  н  могу  говорить!  --  в  отчаянии  воскликнул

мексиканец. -- Я знаю, но поклялся молчать на святом  распятии,

как  прежде  клялись  все мужчины нашей семьи. Это столь темная

тайна, что можно угодить в ад за  один  лишь  разговор  о  ней.

Своим  рассказом я бы вышиб душу из вашего тела. Но я поклялся,

и у меня нет сына -- а потому мой язык навеки запечатан.

     -- Вот как, -- насмешливо сказал Брилл. -- Тогда почему бы

тебе не написать об этом?

     Лопес вздрогнул и  уставился  на  Стива,  но  к  изумлению

фермера, ухватился за эту мысль.

     --  Так  я  и  сделаю! Слава Господу, что добрый священник

научил меня писать, когда  я  был  мальчишкой.  Моя  клятва  не

упоминает о письме, я только поклялся не говорить. Я напишу обо

всем  для  вас,  если  поклянетесь не говорить об этом никому и

уничтожить бумагу сразу после прочтения.

     -- Согласен, -- сказал Брилл, чтобы успокоить его и старый

мексиканец облегченно вздохнул.

     -- Буэно! Я пойду и напишу прямо сейчас. Завтра, по дороге

на работу, я передам вам эту бумагу и вы поймете, почему  никто

не должен вскрывать этот проклятый курган!

     С  этими  словами  Лопес  торопливо  зашагал  домой, качая

согбенными плечами  от  непривычных  усилий.  Стив  усмехнулся,

пожал плечами и собрался было вернуться в свою хижину, но вдруг

помедлил  и  задумчиво  уставился  на  поросший  травой  низкий

округлый холм. Должно быть, это индейская гробница,  решил  он,

находя  в симметричном сооружении сходство с другими индейскими

курганами.  Стив,   нахмурясь,   попытался   мысленно   связать

таинственный холм с воинственным предком Хуана Лопеса.

     Брилл   проводил   взглядом   удаляющуюся  фигуру  старого

мексиканца.  Рассеченная  надвое  полуиссохшим  ручьем  долина,

окаймленная  деревьями  и  кустарником,  лежала между пастбищем

Брилла и низким холмом, за  которым  пряталась  хижина  Лопеса.

Уходящий  старик почти затерялся среди деревьев, растущих вдоль

берега ручья, и Брилл принял неожиданное решение.

     Торопливо поднявшись к себе, он извлек из пристроенного  к

тыльной  стене  хижины  сарая  с  инструментами кирку и лопату.

Солнце еще не село и Брилл надеялся, что сможет вскрыть  курган

настолько,   чтобы   определить  характер  его  содержимого  до

наступления темноты. Или ему  придется  поработать  с  фонарем.

Порывистая  натура  Стива  требовала  немедленно вскрыть холм и

открыть его тайну -- если  она  вообще  существовала.  Мысль  о

кладе   вновь  пришла  ему  в  голову,  обостренная  уклончивым

поведением Лопеса.

     Что если эта травянистая горка коричневой земли  и  впрямь

таит  в  себе  клад  -- девственное золото забытых рудников или

испанскую монету старой чеканки? Разве не могло случиться  так,

что мушкетеры де Эстрады собственноручно насыпали этот холм над

сокровищем,  которое  не в состоянии были унести, и придали ему

затем облик индейского кургана, чтобы одурачить кладоискателей?

Знал ли об этом старый Лопес? Не удивительно,  что  мексиканец,

зная  о  спрятанном  кладе,  не смел тревожить его. Обуреваемый

мрачными суевериями старик предпочитал жить тяжелым трудом,  не

рискуя  вызвать  гнев  неуловимых призраков или демонов -- ведь

мексиканцы  всегда  говорят,  что  спрятанное   золото   всегда

проклято,  и  этот  курган  тоже  наверняка  таит в себе особое

неведомое заклятье. Что ж,  размышлял  Брилл,  латино-индейские

дьяволы  не пугают англосаксов, терзаемых демонами засухи, бурь

и угрозой гибели урожая.

     Стив принялся за работу с присущей  его  племени  яростной

энергией.  Задача  оказалась  нелегкой; обожженная безжалостным

солнцем и смешанная с камнями и галькой почва была твердой  как

железо.  Брилл  обливался  потом  и  кряхтел  от усилий, но его

охватил пламенный азарт кладоискателя. Стряхнув пот с глаз,  он

продолжал могучими ударами разбивать на куски слежавшуюся землю

кургана.

     Солнце  опустилось  за  горизонт и наступили долгие летние

сумерки, но фермер трудился, не покладая рук и  не  замечая  ни

времени,   ни   происходящего  вокруг.  Находя  в  почве  следы

древесного  угля,  Стив  все  более   убеждался,   что   курган

действительно    был   индейской   гробницей.   Древние   люди,

воздвигавшие подобные курганы, по  нескольку  дней  кряду  жгли

поверх   них  на  определенной  стадии  постройки  костры.  Все

вскрытые Стивом прежде курганы содержали в себе на определенной

глубине  внушительный  слой  угля.  Но  нынешние,  обнаруженные

кладоискателем следы угля беспорядочно пронизывали почву.

     Его   идея   о   построенном   испанцами  хранилище  клада

потускнела, но  он  продолжал  работать.  Как  знать  --  может

странные  люди,  которых  ныне называют "строителями курганов",

захоронили здесь вместе с покойниками свои сокровища?

     Неожиданно  кирка  Стива  прозвенела   о   металл   и   он

возбужденно  вскрикнул. Схватив находку, он поднес ее к глазам,

напрягая зрение в убывающем свете  сумерек.  Она  была  покрыта

слоем ржавчины и едва достигала толщины бумаги, но он мгновенно

узнал  в  ней  колесико  от  шпоры  -- судя по длинным жестоким

"лучам" испанское. Находка крайне изумила кладоискателя -- ведь

ни один испанец  наверняка  не  строил  этот  курган  с  явными

признаками  работы  аборигенов.  Откуда же взялся этот таящийся

глубоко в слежавшейся почве "сувенир" испанских кабальерос?

     Покачав головой, Брилл снова принялся копать. Он знал, что

в центре кургана, будь это гробница аборигенов, он  обязательно

обнаружит узкую, сложенную из тяжелых камней камеру, содержащую

кости  вождя,  ради которого был воздвигнут холм и принесены на

его поверхности человеческие  жертвы.  Наконец,  в  сгущающейся

темноте кирка фермера тяжело ударила в неподатливую, похожую на

гранит  поверхность. И по виду, и наощупь то был грубоотесанный

каменный сляб, замыкающий один из концов  погребальной  камеры.

Пытаться  разбить  его  бесполезно,  поэтому Брилл подрыл землю

вокруг, отгребая грязь и камешки,  пока  не  почувствовал,  что

сможет  вывернуть  камень,  стоит  лишь  подсунуть под его край

конец кирки и воспользоваться ею как рычагом.

     Вдруг Стив понял, что наступила ночь. В свете молодой луны

предметы потускнели  и  потеряли  очертания.  Из  корраля,  где

усталые животные смирно перемалывали челюстями зерно, донеслось

ржание  мустанга.  Где-то  в непроницаемо-темных изгибах узкого

ручья жалобно отозвался козодой.  Брилл  неохотно  распрямился.

Пожалуй, он принесет фонарь и продолжит раскопки при его свете.

Кладоискатель пошарил в кармане, рассчитывая вывернуть камень и

осмотреть   могилу   с   помощью  спичек,  но  вдруг  застыл  и

прислушался. Неужели  ему  послышался  слабый  зловещий  шорох,

позади  замыкающей плиты? Змеи! Несомненно, в основании кургана

у них были норы и, возможно, дюжина "гремучек" с ромбами  вдоль

спины  ожидают свернувшись кольцами в камере, чтобы он просунул

к ним руку. Содрогнувшись при этой мысли,  фермер  отпрянул  от

вырытой им ямы. Не годится наугад совать руки в дыры. К тому же

вот  уже  несколько минут ему досаждал слабый гнилостный запах,

исходящий из щели вокруг замыкающей плиты  --  хотя  этот  факт

говорил  о  возможном  присутствии рептилий не более, чем любой

другой угрожающий запах. В нем был присущий кладбищу дух  тлена

--  наверняка  в  погребальной  камере образовались опасные для

всего живого газы.

     Стив  отложил  кирку  и  вернулся  в   дом,   досадуя   на

необходимую  заминку.  Войдя в темную хижину, он зажег спичку и

нашел фонарь, висящий  на  вбитом  в  стену  гвозде.  Встряхнув

фонарь,  он  с  удовлетворением  заметил,  что в нем достаточно

минерального масла, и зажег его. Затем Стив снова отправился  к

кургану,  поскольку  его  страсть  даже  не  позволяла ему чуть

задержаться, чтобы перекусить. Вскрытие  кургана  заинтриговало

его, как человека с богатым воображением, а найденная испанская

шпора лишь обостряла любопытство.

     Он   спешил   к   кургану  и  его  раскачивающийся  фонарь

отбрасывал впереди и позади него длинные уродливые тени. Фермер

ухмыльнулся, представляя себе,  что  подумает  и  скажет  Лопес

утром,  узнав  о  вторжении  в  запретный курган. Хорошо, что я

вскрыл его в тот же вечер, решил Брилл, -- знай об этом  Лопес,

он мог б помешать мне в этом деле.

     В  задумчивой  тишине  летней  ночи  Брилл достиг кургана,

поднял фонарь -- и пораженно выругался.  Фонарь  осветил  место

раскопок, небрежно брошенные неподалеку инструменты -- и черную

зловещую  яму!  Огромный замыкающий камень лежал возле нее, как

будто был мимоходом отброшен в сторону. Стив  с  опаской  сунул

фонарь вперед и заглянул в маленькую, похожую на пещеру камеру,

ожидая  увидеть  нечто неведомое. Но его взгляд не наткнулся ни

на  что,  кроме  голых  каменных  стен  узкой  длинной  камеры,

достаточно  большой, чтобы принять тело человека и сложенной из

грубоотесанных и прочно скрепленных между собой каменных плит.

     -- Лопес! -- злобно воскликнул Стив. -- Грязный койот!  Он

выследил меня за работой, а когда я пошел за фонарем, подкрался

сюда,  поднял  рычагом  камень -- и схватил то, что здесь было.

Черт побери его жирную шкуру, ну и задам я ему!

     Он  сердито  задул  фонарь  и  уставился  поверх  заросшей

кустарником  долины.  Неожиданно он замер: на краю холма, по ту

сторону которого стояла лачуга Лопеса,  двигалась  тень.  Узкий

полумесяц  луны  снижался  и  тени обманчиво перемещались в его

тусклом свете. Но зрение Стива закалило солнце и ветры  пустыни

и он знал, что за кромкой покрытого мескитовыми деревьями холма

исчезало двуногое существо.

     --  Удирает  в  свою  хижину,  --  оскалился  Брилл.  -- И

наверняка прихватил что-то, иначе не несся бы как угорелый.

     Брилл сглотнул, удивляясь дрожи, охватившей его тело.  Что

особенного  в старом вороватом чудаке, семенящем домой со своей

добычей?  Он  пытался  подавить  в  себе  мысли   о   странной,

вприпрыжку,  походке  огибающей холм темной фигуры. Наверное, у

старого грузного Хуана Лопеса были основания выбрать себе столь

быструю и особенную манеру передвижения.

     -- Любая его находка принадлежит  нам  обоим  поровну,  --

поклялся  вслух  Брилл,  стараясь  отвлечься от поразившего его

воображение побега Лопеса. -- Я взял эту землю  в  аренду  и  я

раскопал  холм.  Ясно почему он рассказал мне басню о заклятье!

Черта с два я поверю в  эти  сказки!  Хотел,  чтобы  я  оставил

курган  в  покое и клад достался бы ему. Удивительно, что он не

выкопал его давным-давно. Хотя, эти тупые мексиканцы совершенно

непредсказуемы...

     Продолжая размышлять вслух, Брилл широко шагал по пологому

склону пастбища, опускающегося к  руслу  ручья.  Углубившись  в

тень деревьев и густой кустарник, он перешел через сухое русло,

рассеянно подметив, что в темноте не прозвучал крик козодоя или

совы. Ночь застыла в напряженной неприятной тишине. Он пожалел,

что  задул  фонарь, который все еще был при нем, и порадовался,

что нес в правой руке смахивающую на боевой  топор  кирку.  Ему

вдруг захотелось свистнуть, просто чтобы нарушить тишину, но он

чертыхнулся  и  передумал.  Стив  рад  был  вскоре подняться на

низкий берег ручья, освещенный звездным небом.

     Очутившись на холме,  он  посмотрел  вниз,  на  окруженную

мескитовыми  деревьями  прогалину,  где  стояла  жалкая  лачуга

Лопеса. В одном из окон горел свет.

     -- Видно, готовит пожитки для побега, -- проворчал Стив  и

вдруг  покачнулся будто его ударили, потому что тишину разорвал

ужасный крик и ему  захотелось  зажать  руками  уши,  чтобы  не

слышать   этот   невыносимо   пронзительный  вопль,  неожиданно

захлебнувшийся на самой высокой ноте.

     -- Боже милостивый! -- Стив  почувствовал,  как  по  всему

телу  выступил  холодный пот. -- Это кричал Лопес... или кто-то

дру...

     Недоговорив,  он  уже  мчался  с  холма  так  быстро,  как

способны  были  нести  его  длинные  ноги.  В  одинокой  хижине

происходило нечто  немыслимое  ужасное  и  он  обязательно  все

узнает, даже если ему придется встретиться с самим дьяволом. На

бегу  Брилл  покрепче  стиснул  в  руке рукоять кирки. Какие-то

мародеры и бродяги убивают старого Лопеса за добычу, взятую  им

из  кургана,  решил Стив и забыл о своем гневе. Любому обидчику

старого мошенника придется плохо, пусть даже Лопес и был вором.

     Фермер выбежал на прогалину, но в эту минуту свет в хижине

погас и  Стив,  пошатнувшись  на  бегу,  с  налету  врезался  в

мескитовое дерево. Не сдержав стона и поранившись о колючки, он

отпрянул,  чертыхнулся  и  снова  побежал  к хижине, готовясь к

худшему.

     Брилл  попытался  открыть  единственную  дверь  хижины   и

обнаружил,  что  она  заперта  изнутри.  Он окликнул Лопеса, но

ответа не было. И все же, тишина не  была  абсолютной.  Изнутри

донесся  звук приглушенной возни, прекратившийся, когда Брилл с

треском вонзил в дверь кирку. Тонкая  преграда  разлетелась,  и

Брилл  влетел  внутрь  с  горящими  глазами  и  занесенной  для

нападения киркой. Но ничто не нарушило вновь наступившей тишины

и не пошевелилось  в  комнате,  хотя  лихорадочное  воображение

Брилла успело населить темные углы лачуги ужасными фигурами.

     Влажной  от пота рукой он отыскал спичку и зажег ее. Кроме

него в хижине был только Лопес -- старина  Лопес,  мертвый  как

камень,   лежал  на  полу,  напоминая  распятие  своими  широко

раскинутыми руками. Его рот был разинут  в  идиотской  гримасе,

глаза  выкачены  и  наполнены  невыносимым ужасом. Единственное

окно было распахнуто,  указывая  на  способ  побега  убийцы,  а

может,  и на способ его проникновения в хижину. Брилл подошел к

окну и осторожно выглянул наружу. Он увидел лишь склон холма по

одну сторону и мескитовую прогалину по другую. Фермер вздрогнул

-- не шевельнулось ли что-то среди укороченных теней мескитовых

деревьев  и  чаппараля  --  или  ему  показалось,  будто  среди

деревьев промелькнула темная фигура?

     Когда  спичка  догорела до самых пальцев, он повернулся и,

ругаясь из-за того, что обжегся, зажег старую масляную лампу на

грубом столе. Стеклянный шар лампы был очень горяч,  как  будто

она горела много часов.

     Он  неохотно  перевернул  лежащий  на  полу труп. Какая бы

смерть ни настигла Лопеса  --  она  была  ужасна,  но  проворно

осматривающий  мертвого  старика Брилл не нашел на нем ни одной

раны -- ни от ножа, ни от дубинки. Стоп!  На  ощупывающей  руке

Брилла  появилась  тонкая  полоска  крови. Продолжая искать, он

обнаружил причину: три или четыре крошечных  прокола  на  горле

Лопеса,  из  которых  по  капле  сочилась  кровь.  Вначале  ему

показалось,  раны  нанесены  стилетом  --  узким   кинжалом   с

закругленными  кромками  --  затем он покачал головой. Он видел

раны от стилета, у него на теле тоже была такая  рана.  Но  эти

раны,  скорее,  напоминали  укус  какого-то животного с острыми

клыками.

     Впрочем,  Брилл  сомневался,  что  раны  были   достаточно

глубоки,  чтобы  вызвать  смерть,  да и крови из них вытекло не

много.  В  темных  закоулках  его  мозга  возникла   вызывающая

отвращение  уверенность,  что Лопес умер от страха, а раны были

нанесены одновременно с его смертью, либо мгновением позже.

     Вдобавок,  Стив  заметил  еще  кое-что:   на   полу   были

разбросаны  грязноватые  листы бумаги, исчирканные грубой рукой

мексиканца -- ведь он собирался написать о  проклятье  кургана.

Исписанные листы, валявшийся на полу огрызок карандаша, горячая

масляная  лампа  -- все указывало на то, что старик просидел за

грубоотесанным столом несколько часов кряду. Но  кто  же  тогда

вскрыл  погребальную  камеру  и  выкрал  содержимое?  И  что за

существо, удирающее вприпрыжку за холм, успел заметить Брилл?

     Оставалось  только  одно:  оседлать  своего   мустанга   и

проскакать   десять  миль  до  Колодцев  Койота  --  ближайшего

поселка, чтобы сообщить шерифу об убийстве.

     Брилл собрал с пола бумаги. Последний смятый в комок  лист

был зажат в руке старика и Брилл добыл его с некоторым усилием.

Повернувшись, чтобы погасить лампу, фермер помедлил, ругая себя

за   страх,  притаившийся  в  закоулке  мозга  --  страх  перед

протянувшейся через окно тенью, которую он успел заметить перед

тем, как в хижине погас свет. Несомненно, то была длинная  рука

убийцы,  тянущаяся  к  лампе, чтобы загасить ее. Что показалось

ему необычным, нечеловеческим в этой тени, возможно, искаженной

в тусклом  свете  лампы?  Как  человек,  старающийся  вспомнить

подробности  кошмарного  сна, Стив пытался четко пояснить себе,

почему при виде убегающей фигуры он  испугался  настолько,  что

сходу  врезался  в дерево, и почему при одной мысли об этом, он

снова  покрывается  потом  холодным  потом.  Укоряя  себя   для

храбрости,  он зажег свой фонарь, задул лампу на грубом столе и

решительно отправился в путь. И все же, крепко стискивая в руке

кирку,  он  недоумевал,  почему  некоторые  особенности   этого

жестокого  убийства  так  угнетали  его?  Подобные преступления

отвратительны,   но   достаточно   заурядны,   особенно   среди

мексиканцев, лелеющих свои тайные распри.

     Ступив  в  молчаливую,  усеянную  звездами  ночь, он вдруг

замер  на  месте.  За   ручьем   послышалось   душераздирающее,

смертельно  испуганное ржание лошади -- и безумный топот копыт,

вскоре  исчезнувший  вдали.  Брилл  яростно  и  с   отвращением

выругался.  Не  прячется ли среди холмов пантера, и не убила ли

эта чудовищная кошка старого Лопеса? Но почему  тогда  на  теле

жертвы  не  было  следов  свирепых кривых когтей? И кто погасил

свет в хижине?

     Размышляя над этой загадкой, Брилл спешил к темному ручью.

Ковбоя всегда  волнуют  причины  паники  в  собственном  стаде.

Очутившись  в  тени  окаймляющего сухой ручей кустарника, Брилл

вдруг обнаружил,  что  у  него  пересох  язык.  Он  то  и  дело

сглатывал  слюну  и нес фонарь над головой. Тусклый свет фонаря

был едва виден во  мраке  и  лишь  подчеркивал  кромешную  тьму

сгустившихся  теней.  Почему-то  среди  хаоса  досаждавших  ему

мыслей вдруг появилась мысль о том, что земля эта, хотя и новая

для англосаксов, по сути, очень старая. Вскрытая и оскверненная

могила была немым свидетельством того, что человек был здесь  в

глубокой  древности  --  и неожиданно ночь, холмы и обступившие

фермера  тени  показались  ему  пугающими   реликтами   темного

прошлого.  Здесь  жили  и умирали долгие поколения людей еще до

того, как предки Брилла  услышали  об  этой  земле.  Наверняка,

ночами,  где-то здесь, у темного ручья, испускали дух в ужасных

мучениях жертвы. Обуреваемый такого рода мыслями, Брилл  спешил

миновать затененный деревьями ручей.

     Наконец он облегченно вздохнул, выйдя из зарослей на своей

стороне  участка.  Торопливо  поднимаясь  по  пологому склону к

обнесенному  оградой  корралю,  он  всматривался  по  сторонам,

высоко  поднимая  фонарь. Корраль был пуст, поблизости не видно

было ни единого животного. Колья ограды лежали  на  земле,  что

указывало на работу человека и события приобрели новый зловещий

смысл.  Кому-то  не  хотелось, чтобы он поехал в Колодцы Койота

этой ночью, а  значит,  убийца  намерен  был  сбежать  и  хотел

оставить  за  собой  блюстителям  закона как можно больше миль,

решил с усмешкой Брилл. Ему показалось, будто с дальнего  конца

мескитовой  прогалины  все  еще  доносится  еле  слышный  топот

лошадей. Что могло испугать  их  так  сильно?  Холодные  пальцы

страха пробежали по спине Брилла.

     Стив  направился к дому. Он не вошел в него без оглядки, а

крадучись обошел хижину, с дрожью всматриваясь в темные окна  и

мучительно  прислушиваясь к малейшему шороху, способному выдать

присутствие затаившегося убийцы. Наконец, он осмелился  открыть

дверь  и  войти внутрь. Вначале он ударил дверью о стену, чтобы

узнать, не прячется ли кто-нибудь за ней, затем поднял фонарь и

с колотящимся сердцем ступил в дом, свирепо сжимая в руке кирку

и охваченный мешаниной из страха и слепой ярости. Но на него не

напал прячущийся убийца и осторожный осмотр не дал результатов.

     Со вздохом облегчения Брилл  запер  дверь,  плотно  закрыл

окна  и  зажег  свою  старую  масляную  лампу. Мысль об одиноко

лежащем в лачуге по ту сторону ручья старом Лопесе, вернее, его

трупе с остекленелыми глазами, заставила Стива  вздрогнуть,  но

он не собирался отправиться в поселок пешком этой ночью.

     Он  извлек  из  потайного места свой надежный старый кольт

45-го  калибра,  повращал  сине-стальной  барабан  и   невесело

ухмыльнулся.  Возможно,  убийца  не собирался оставлять в живых

свидетеля своего преступления. Что ж, пусть приходит! Он -- или

они -- обнаружат в молодом ковбое  с  шестизарядной  пушкой  не

столь   легкую   добычу,   какой   оказался  старый  безоружный

мексиканец. Все это напомнило Бриллу о бумагах, принесенных  им

из  лачуги  Лопеса.  Убедившись,  что  он не находится на линии

окна,  через  которое  могла  влететь  неожиданная  пуля,  Стив

уселся,   чтобы   прочесть  их,  не  забывая  прислушиваться  к

подозрительным шорохам снаружи.

     Читая  корявые,   с   трудом   нацарапанные   строки,   он

чувствовал,  как  в  душе  у  него  растет ледяной ужас. Старый

мексиканец поведал пугающую историю -- ту,  что  передаются  от

поколения к поколению -- историю о незапамятных временах.

     В  бумагах Брилл прочел о странствиях кабальеро Эрнандо де

Эстрады и его копьеносцев, бросивших вызов  ранее  неизведанным

пустыням   юго-запада.  Рукопись  гласила,  что  вначале  отряд

состоял из сорока с небольшим солдат, слуг и господ. Среди  них

были  капитан де Эстрада, священник, молодой Хуан Завилла и дон

Сантьяго де Вальдес -- загадочный дворянин, снятый с беспомощно

дрейфующего в Карибском море корабля и рассказавший о том,  что

остальные  члены  команды  и  пассажиры  умерли  от  чумы и ему

пришлось выбросить их тела за борт. Поэтому де Эстрада взял его

на борт корабля, несущего экспедицию из Испании, и  де  Вальдес

присоединился к первопроходцам.

     Далее  старый  Лопес описывал путешествие испанцев в своей

примитивной манере, как это передавалось от  отца  к  сыну  его

предками свыше трех сотен лет. Слова на бумаге едва ли отражали

ужасающие  тяготы,  с  которыми  столкнулись  первопроходцы  --

засуха, жажда, наводнения, песчаные  бури  и  копья  враждебных

краснокожих.  Но  старый  Лопес  поведал  и о другом испытании,

постигшем одинокий караван, прокладывающий путь в дебрях  дикой

природы. Неведомый таящийся ужас превратил отряд в свою добычу,

люди  один  за  другим становились его жертвами и никто не знал

убийцу. Страх и черное подозрение грызло сердца  людей  подобно

язве  и  даже  их предводитель пребывал в растерянности. Но все

знали: среди них был дьявол в обличье человека.

     Люди начали отстраняться друг  от  друга,  шли  врассыпную

вдоль тропы и их взаимная подозрительность, побуждающая каждого

уединяться,  лишь  облегчала задачу дьяволу. Останки экспедиции

брели через пустыню потерянные,  измученные  и  беспомощные,  а

невидимый  ужас  продолжал  преследовать  их,  повергая  наземь

отставших, не щадя дремлющих часовых и  уснувших  путников.  На

горле   каждого   из   них  находили  раны  от  острых  клыков,

выпускавших из жертвы кровь до капли -- поэтому живые знали,  с

какого  рода  злом  им  придется иметь дело. Люди, шатаясь, шли

вперед; призывая на помощь святых или  богохульствуя  в  слепом

страхе,  они  отчаянно  боролись  со  сном  до тех пор, пока не

падали в изнеможении, и подкравшийся сон нес им ужас и смерть.

     Подозрение   сосредоточилось   на   чернокожем   великане,

рабе-людоеде  из Калабара. Они сковали его цепями, но юный Хуан

Завилла погиб как все предыдущие, а затем та же участь постигла

священника. Но священник сопротивлялся  дьявольскому  убийце  и

прожил  достаточно долго, чтобы шепнуть имя дьявола де Эстраде.

Далее Брилл с дрожью и широкооткрытыми глазами прочел:

     "... Теперь де Эстраде было  ясно,  что  добрый  священник

поведал   истину   и  убийцей  был  дон  Сантьяго  де  Вальдес,

оказавшийся  вампиром  и  питающийся  кровью  живых.  Тогда  де

Эстрада вспомнил о некоем гнусном дворянине, прячущемся в горах

Кастилии  со  времен мавров и живущем кровью беспомощных жертв,

дарующих ему отвратительное бессмертие. Тот дворянин был изгнан

с гор и никто не знал, куда он бежал, но теперь  очевидно,  что

дон Сантьяго и был тем злодеем. Он покинул Испанию на корабле и

де  Эстрада  знал,  что люди с этого корабля умерли не от чумы,

как представил этот дьявол, а от клыков вампира.

     Де Эстрада, чернокожий великан и  несколько  оставшихся  в

живых  солдат  отправились  на поиски и нашли бестию безмятежно

спящей в зарослях чаппараля;  вампир  досыта  напитался  кровью

последней  жертвы.  Теперь  уже  хорошо  известно,  что вампир,

подобно удаву погружается, будучи сытым, в глубокий сон  и  его

можно  пленить без опаски. Но де Эстрада задумался над тем, как

можно убить нежить? Ведь вампир -- давно умерший человек, ловко

приспособившийся к своему мерзкому промыслу.

     Люди настояли, чтобы Кабальеро загнал в сердце дьяволу кол

и отрезал ему голову, произнося святые слова, обращающие  давно

мертвое тело в прах, но священник умер и де Эстрада боялся, что

чудовище очнется во время ритуала.

     Поэтому  они  осторожно  подняли дона Себастьяна и отнесли

его  к  находящемуся  неподалеку  старому  индейскому  кургану.

Вскрыв  холм,  они  выбросили  найденные в нем кости, поместили

внутрь вампира и вновь закрыли курган -- да  сохранит  его  так

Господь до Судного дня.

     Сие  место  проклято  и мне жаль, что я не умер где-либо с

голоду прежде, чем прийти сюда в поисках работы -- ибо  я  знал

это  место, ручей и курган с его страшной тайной еще с детства;

так что, теперь вы понимаете, сеньор Брилл, почему вы не должны

вскрывать этот курган и будить дьявола..."

     На этом месте  рукопись  обрывалась  торопливым  росчерком

карандаша, прорвавшего смятый лист.

     Брилл  поднялся с безумно колотящимся сердцем, бледный как

мел, и с прилипшим к небу языком. С трудом переведя  дух,  Стив

произнес:

     --  Вот  почему  шпора  оказалась  в  кургане  --  один из

испанцев  потерял  ее  во  время  раскопок,  и  мне   следовало

смекнуть,   что   холм  уже  вскрывали,  хотя  бы  по  россыпям

древесного угля...

     Его обступили  темные  видения  и  он  в  ужасе  съежился,

представляя  себе,  как  погребенное в могильном мраке чудовище

лихорадочно  пытается  сдвинуть  каменную  плиту,   расшатанную

киркой  невежи; затем темную фигуру, вприпрыжку огибающую холм,

спеша на свет,  обещающий  человеческую  добычу..  и  немыслимо

длинную руку в тусклоосвещенном окне лачуги.

     --  Это  безумие! -- задыхаясь пробормотал Брилл. -- Лопес

ей-Богу спятил. На свете нет вампиров! А если есть,  то  почему

чудовище  не  расправилось со мной вместо Лопеса -- если только

вампир  не  захотел  прежде  осмотреться,   чтобы   действовать

наверняка? Однако к чертям все эти бредни...

     Слова  замерли  у  него  в  горле. В окне появилось лицо и

уставилось на него, беззвучно  шевеля  губами.  Ледяные  глаза,

казалось, проникли до самых тайников его души. Из глотки Брилла

вырвался  вопль  и  отвратительный  призрак  исчез. Но в хижине

появился гнилостный запах, висящий ранее  над  курганом.  Дверь

хижины заскрежетала и начала медленно прогибаться внутрь. Брилл

встал спиной к стене, револьвер плясал у него в руке, а в вихре

мыслей  выделялась  только  одна  -- сейчас между ним и ужасным

порождением ночного  мрака  из  тьмы  веков  была  лишь  тонкая

деревянная   перегородка.   Его   глаза  расширились  при  виде

подающейся двери и он услышал стон удерживающей засов скобы.

     Дверь  рухнула  внутрь.  Брилл  не   завопил.   Его   язык

превратился  в  ледышку,  а  остекленевшие  глаза уставились на

высокую, похожую на  хищную  птицу  фигуру  --  ледяные  глаза,

длинные  черные  когти,  истлевшее  платье  старинного  покроя,

высокие сапоги со  шпорами,  мягкая  шляпа  с  поникшим  пером,

превратившийся  в  лохмотья просторный плащ... В темном дверном

проеме стояло отвратительное существо  из  прошлого,  при  виде

которого  у  фермера  пошла  кругом  голова.  От фигуры исходил

леденящий  холод,  пахнущий  затхлой  глиной  и   кладбищенской

землей.

     Неожиданно  тварь  набросилась  на  него,  как падающий на

добычу гриф.

     Брилл выстрелил в упор и увидел, как клок материи  вылетел

из  груди существа. Вампир покачнулся от удара тяжелой пули, но

выпрямился и с пугающей быстротой снова кинулся на Стива. Брилл

с придушенным воплем припал к стене и револьвер  выпал  из  его

бесчувственной руки. Так значит, темные легенды говорили правду

--  оружие  человека  бессильно, ибо разве может он убить того,

кто был уже мертв долгие столетия?

     Когтистые руки потянулись к его горлу,  погружая  молодого

ковбоя  в  горячку  безумия.  Он  сражался  с  холодной мертвой

нежитью, пытающейся завладеть  его  жизнью  и  душой  так,  как

сражались   когда-то,   бросая   вызов   суровой   судьбе   его

предки-пионеры.

     Брилл почти не запомнил подробностей смертельной  схватки.

Она  показалась ему слепым хаосом, где он рычал, рвал и молотил

кулаками чудовище, впившееся в него  длинными  черными  когтями

пантеры  и  лязгающее острыми зубами у самого его горла. Они то

катались  по  полу  хижины,  окутанные  тлетворными   складками

древнего  плаща,  то  поднимались  и, шатаясь, пытались одолеть

друг друга  среди  останков  развалившейся  мебели,  но  ярость

вампира была не ужаснее отчаяния обезумевшей от страха жертвы.

     Наконец они рухнули на стол, повалив его на бок и масляная

лампа  разлетелась  вдребезги  от  удара  о  пол,  облив  стены

пламенем. Брилл почувствовал на себе брызги  горящего  металла,

но  в  пылу  сражения не обратил на раны внимания. Черные когти

терзали его, нечеловеческие глаза  леденили  душу,  а  иссохшая

плоть  чудовища казалась ему наощупь твердой, как сухое дерево.

Волны  слепой  ярости  окатывали  Стива  Брилла,  он  дрался  с

кошмаром  как безумный, а вокруг них уже занимались огнем стены

и крыша хижины.

     Они продолжали сражаться среди языков  пламени,  напоминая

демона и смертного, одержимых битвой на раскаленном пороге ада.

Брилл  собрал  в  себе  силы  для последнего отчаянного выброса

энергии; окровавленный и  задыхающийся,  он  оттолкнул  гнусную

тварь,  затем  вновь бросился на нее и обхватил так крепко, что

даже вампир не мог разорвать его хватку. Взметнув  дьявольского

противника  в  воздух, он ударил его о торчащий край стола, как

человек, ломающий о колено деревяшку. Что-то  хрустнуло,  будто

сломалась  ветка,  вампир  выскользнул  из  рук Брилла, упал на

горящий пол и застыл в нелепой изломанной позе. Но  он  не  был

мертв,  потому что его горящие глаза сверлили Брилла с голодным

вожделением,  а  тело  пыталось  ползти  к  нему,  несмотря  на

сломанный позвоночник, как ползет умирающая змея.

     Задыхаясь  и  едва не падая, Брилл стряхнул кровь с глаз и

почти наощупь вышел через сломанную дверь. Очутившись  снаружи,

он, спотыкаясь, бросился через заросли мескита и чаппараля, как

беглец из ада, и бежал до тех пор, пока не рухнул в изнеможении

на  землю.  Оглянувшись,  он  увидел  пламя  пылающего  дома  и

поблагодарил Господа за то, что  хижина  его  выгорит  дотла  и

кости  дона Сантьяго де Вальдеса обратятся в прах, не оставив о

нем более памяти людям...

 



Полезные ссылки:

Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
Либмонстр - читай и публикуй!
Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)



Поиск по фамилии автора:

А Б В Г Д Е-Ё Ж З И-Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш-Щ Э Ю Я

Старая библиотека, 2009-2024. Все права защищены (с) | О проекте | Опубликовать свои стихи и прозу

Worldwide Library Network Белорусская библиотека онлайн

Новая библиотека