Александр Степанович Грин. На досуге


     -----------------------------------------------------------------------
     А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 1. - М.: Правда, 1980
     OCR & : Zmiy (zmiy@inbox.ru), 14 мая 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------
     Начальник  еще  не  приходил  в  контору.  Это  было  на  руку писарю и
старшему  надзирателю.  Человек  не  рожден для труда. Труд, даже для пользы
государственной  -  проклятие,  и  больше  ничего.  Иначе  бог не пожелал бы
Адаму, в виде прощального напутствия, "есть хлеб в поте лица своего".
     Мысль  эта  кстати напомнила разомлевшему писарю, что стоит невыносимая
жара  и  что  его  красное,  телячье  лицо  с оттопыренными ушами обливается
потом.  Задумчиво  вытащил  он платок и меланхолично утерся. Право, не стоит
ради  тридцатирублевого  жалованья  приходить  так рано. Годы его - молодые,
кипучие...   Сидеть  и  переписывать  цифры,  да  возиться  с  арестантскими
билетами  -  такое  скучное  занятие.  То  ли  дело  -  вечер.  На  бульваре
вспыхивают  разноцветные  огни.  Аппетитно звякают тарелки в буфете и гуляют
барышни.  Разные  барышни. В платочках и шляпах, толстые, тонкие, низенькие,
высокие,  на  выбор.  Писарь  идет,  крутит  ус,  дергает задом и поигрывает
тросточкой.
     - Пардон, мадмуазель! Молоденькие, а в одиночестве... И не скучно-с?..
     - Хи,   хи!   Что   это,  право,  за  наказание!..  Такие  кавалеры,  а
пристаете!..
     - А  вы,  барышня,  не чопуритесь!.. Так приятно в вечер майский с вами
под   руку   гулять!..   И   так   приятно  чай  китайский  с  милой  сердцу
распивать-с!..
     - Хи, хи!..
     - Хе-хе!..
     Легкие  писарские  мысли  нарушены зевотой надзирателя, старой тюремной
крысы,  с седыми торчащими усами и красными, слезящимися глазками. Он зевает
так,  как  будто  хочет  проглотить  всех  мух, летающих в комнате. Наконец,
беззубый рот его закрывается и он бормочет:
     - А уголь-то не везут... Выходит, что к подрядчику идти надо...
     С  подрядчиком  у  него  кой-какие сделки, на почве безгрешных доходов.
Вот  еще  дрова - тоже статья доходная. На арестантской крупе да картошке не
разжиреешь.  Нет,  нет - да и "волынка", бунт. Не хотят, бестии, "экономную"
пищу  есть.  Так  что  с  перерывами  -  подкормишь,  да  и  опять в карман.
Беспокойно.  То  ли  дело  - дрова, керосин, уголь... Святое, можно сказать,
занятие...
     Часы  бьют  десять. Жар усиливается. В решетчатых окнах недвижно стынут
тополи,  залитые  жарким  блеском.  Кругом - шкафы, книги с ярлыками, старые
кандалы в углу. Муха беспомощно барахтается в чернилах. Тишина.
     Сонно   цепенеет   писарь,  развалившись  на  стуле,  и  разевает  рот,
изнемогая  от  жары.  Надзиратель  стоит,  расставив  ноги,  шевелит усами и
мысленно  усчитывает  лампадное  масло.  Тишина,  скука; оба зевают, крестят
рты, говорят: "фу, черт!" - и зевают снова.
     На  крыльце  -  быстрые,  мерные  шаги;  тень,  мелькнувшая  за  окном.
Медленно  открывается  дверь,  визжа  блоком. Тщедушная фигура рассыльного с
черным  портфелем  и  разносной  книгой  водворяется в канцелярию и обнажает
вспотевшую голову.
     - От товарища прокурора... Письма политическим...
     Тишина  нарушена.  Радостное оживление оскаливает белые, лошадиные зубы
писаря.  Перо  бойко  и  игриво  расчеркивается  в  книге,  и  снова хлопает
визжащая  дверь.  На  столе  -  небольшая  кучка писем, открыток, измазанных
штемпелями.  Писарь  роется  в  них,  подносит  к  глазам,  шевелит губами и
откладывает в сторону.
     - Вот-с!  -  торжествующе  восклицает  он,  небрежно,  как  бы случайно
подымая  двумя  пальцами  большой,  синий  конверт. - Вот-с, вы, Иван Палыч,
говорили, что отец Абрамсону не напишет! Я уж его почерк сразу узнал!..
     - Что-то  невдомек  мне,  -  лениво зевает надзиратель, шевеля усами: -
что он писал у в прошедший раз?..
     - Что  писал!  -  громко  продолжает  писарь, вытаскивая письмо. - А то
писал,  что ты, так сказать - более мне не сын. Я, говорит, идеи твои считаю
одной фантазией... И потому, говорит, более от меня писем не жди...
     - Что  ж,  - меланхолично резонирует "старший", подсаживаясь к столу. -
Когда  этакое супротивление со стороны своего дитя... Забыв бога, к примеру,
царя...
     - Иван  Павлыч!  -  радостно  взвизгивает писарь, хватая надзирателя за
рукав.  -  От  невесты Козловскому письмо!.. Ну, интересно же пишут, господи
боже мой!..
     - Значит  -  на прогулку сегодня не пойдет, - щурится Иван Павлыч. - Он
этак всегда. Я в глазок* сматривал. Долго письма читает...
     ______________
     * Глазок - круглое отверстие в дверях камеры.
     Писарь  торопливо,  с жадным любопытством в глазах, пробегает открытку,
мелко  исписанную  нервным, женским почерком. На открытке - заграничный вид,
лесистые горы, мостики, водопад.
     - В  глазок  сматривал,  -  продолжает  Иван  Павлыч  и щурится, ехидно
усмехаясь,  отчего вваливается его беззубый, черный рот и прыгает жиденькая,
козлиная  бородка. - Когда плачет, когда смеется. Потом прячет, чтобы, тово,
при  обыске  не  отобрали...  Свернет  это  мелконько  в  трубочку  - да и в
сапог...  Смехи!..  Потом,  значит,  зачнет  ходить и все мечтает... А я тут
ключами  -  трах!..  -  "На прогулку!" - "Я, говорит, сегодня не пойду"... -
"Как,  говорю,  не  пойдете?  По  инструкции,  говорю, вы обязаны положенное
отгулять!" - Раскричится, дрожит... Сме-ехи!..
     - "Ми-лый...  м...  мой.  Пе...  тя..."  -  торжественно читает писарь,
стараясь    придать    голосу    натуральное,    смешливое    выражение.   -
Про-сти-что-дол-го-не-пи-са-ла-те-бе. Ма-ма-бы-ла-боль-на-и...
     Писарь кашляет и подмигивает надзирателю.
     - Мама-то  с  усами была! Знаем мы! - говорит он, и оба хохочут. Чтение
продолжается.
     - ...бу-ду-те-бя-жда-ать...                   те-бя-сош-лют-в-Сибирь...
Там-уви-дим-ся... При-е-хать-же-мне, сам знаешь, - нель-зя...
     - Врет!  -  категорически решает Иван Павлыч. - Что ей в этом мозгляке?
Худой,  как  таракан...  Я  карточку  ейную  видел  в  Козловского камере...
Красивая!..  Разве  без  мужика  баба обойдется? Врет! Просто туману в глаза
пущает, чтобы не тревожил письмами...
     - Само  собой!  -  кивает  писарь.  - Я вот тоже думаю: у них это там -
идеи,  фантазии  всякие...  А  о  кроватке-то,  поди  -  нет,  нет  -  да  и
вспомнят!..
     - Что   барская  кость,  -  говорит  внушительно  Иван  Павлыч,  -  что
мещанская  кость,  -  что  крестьянская  кость.  Все  едино. Одного, значит,
положения природа требует...
     - Жди  его!  -  негодующе  восклицает  писарь. - Да он до Сибири на что
годен  будет!  Измочалится  совсем!  Будет  не  мужчина,  а... тьфу! Ей тоже
хочется, небось, ха, ха, ха!..
     - Хе-хе-хе!.. Любовь, значит, такое дело... Бе-е-ды!..
     - Вот!    -    писарь    подымает    палец.    -    Написано:    "здесь
мно-го-инте-рес-ных-людей"...  Видите?  Так оно и выходит: ты здесь, милочек
мой, посиди, а я там хвостом подмахну!.. Ха-ха!..
     - Хе-хе-хе!..
     - Какая  панорама!  -  говорит  писарь, рассматривая швейцарский вид. -
Разные виды!..
     - Тьфу!..  - Надзиратель вскакивает и вдруг с ожесточением плюет. - Чем
люди   занимаются!  Романы  разводят!..  Амуры  разные,  сволочь  жидовская,
подпускают... А ты за них отвечай, тревожься... Па-а-литика!..
     Он  пренебрежительно  щурит  глаза  и взволнованно шевелит усами. Потом
снова садится и говорит:
     - А  только  этот  Козловский  не  стоит,  чтобы  ему  письма давать...
Супротивнее  всех...  Позавчера:  "Кончайте  прогулку",  -  говорю, время уж
загонять  было. - "Еще, говорит, полчаса и не прошло!" - Крик, шум поднял...
Начальник  выбежал...  А  что,  -  меняет  тон  Иван Павлыч и сладко, ехидно
улыбается, - ждет письма-то?
     Писарь подымает брови.
     - Не  ждет,  а  сохнет!  -  веско  говорит  он. - Каждый день шляется в
контору - нет ли чего, не послали ли на просмотр к прокурору...
     - Так  вы  уж, будьте добры, не давайте ему, а? Потому что не заслужил,
ей-богу!..  Ведь  я  что...  разве  по  злобе?  А  только что нет в человеке
никакого уважения...
     Писарь   с   минуту   думает,   зажав   нос  двумя  пальцами  и  крепко
зажмурившись.
     - Чего  ж?  - роняет он, наконец, небрежно, но решительно. - Мо-ожно...
Картинку себе возьму...
     В  камере  палит  зной.  В  решетчатом  переплете ослепительно сверкает
голубое, бесстыжее небо.
     Человек  ходит  по  камере  и,  подолгу останавливаясь у окна, с тоской
глядит   на   далекие,  фиолетовые  горы,  на  голубую,  морскую  зыбь,  где
растопленный, золотистый воздух баюкает огромные, молочные облака.
     Губы его шепчут:
     - Катя, милая, где ты, где? Пиши мне, пиши же, пиши!..


ПРИМЕЧАНИЯ


     На досуге. Впервые - в газете "Товарищ", 1907, 20 июля (2 августа).
     Чопуритесь - здесь: от чопорный, строго соблюдающий правила приличия.
     Товарищ   прокурора  -  в  дореволюционной  России  слово  "товарищ"  в
соединении с названием должности обозначало понятие "заместитель".
                                                                    Ю.Киркин