Дэвид Вебер

Меж двух огней

(Хонор Харрингтон – 6)

David Weber . Honor among enemies (1996)

 

Сканирование — RUS_Alex

Дополнительная редакция перевода и оформление — Дмитрий Горбачев

 

 

Пираты, базирующиеся в пределах Силезской конфедерации, наносят страшный урон мантикорскому гражданскому судоходству. При нехватке боевых кораблей обуздать пиратов способен лишь один человек: капитан Хонор Харрингтон. В этом мнении едины как друзья, желающие возродить ее карьеру, так и враги, которые надеются, что в этой невыполнимой миссии она погибнет.

 

 

Предисловие редактора

 

Вы, уважаемые читатели, наверняка заметили самое бросающееся в глаза исправление, из сделанных мною. Переводчики этой замечательной серии переименовали главную героиню в Викторию, а я “вернул” ей собственное имя: Хонор. Проблема в том, что, в отличие от Веры, Надежды и Любви, нет русского имени Честь*. [ Хонор (honor) — честь (англ.). ] Хонор превратили в Викторию явно под воздействием первой книги (“Космическая станция Василиск”). Да, вполне подходящее имя для той, кто способна буквально вырвать победу. Однако, во-первых, ее боевой путь — не есть цепочка блестящих побед. Будет разное, в том числе и плен. Единственное, что ей никогда не изменит — это Честь . И, во-вторых, большая часть книг серии имеет в названии игру слов, которую, к сожалению, невоз адекватно передать по-русски и в которой обыгрывается значение имени Хонор. В частности оригинальное название данной книги перевести как “Хонор среди врагов”, а также “почет среди врагов”.

Д.Г.

 

Посвящается Бомбуру;

если бы коты имели руки он был бы Нимицем

 

Пролог

 

— У нас проблема, шкипер.

— Что такое, Крис?

Гарольд Суковский, капитан торгового корабля “Бонавентура” грузовых линий картеля Гауптмана, мгновенно обернулся к старшему помощнику. В голосе Кристины Хёрлман слышалась тревога: даже легкий намек на “проблемы” в Силезской конфедерации грозил обернуться ужасными последствиями. Так было всегда, но за последний год ситуация резко обострилась, и Суковский чувствовал, что все на капитанском мостике “Бонавентуры”, застыв, смотрят на него. Его сердце забилось быстрее и чаще. То, что они без всяких препятствий подошли так близко к пункту назначения, только усиливало напряжение. “Бонавентура” лишь десять минут назад выполнила обратный переход в нормальное пространство, и до звезды класса G 0 системы Телемах оставалось всего двадцать две световые минуты. Но, в то же время, это означало двадцать две минуты на прохождение сигнала, да и пикет Силезского флота на Телемахе был символическим. Собственно, символическим был и весь флот Конфедерации, и даже если бы Суковский успел вовремя связаться с командиром здешнего пикета, это, в сущности, ничего бы не изменило.

— Кто-то приближается к нам сзади, шкипер, — доложила коммандер Хёрлман, не отрываясь от экрана. — Размеры, кажется, невелики — может быть, семьдесят-восемьдесят килотонн, но компенсатор у него военного образца. Он находится на расстоянии восемнадцать-точка-три световой секунды, скорость у него больше на две тысячи километров в секунду, и он жмет на пятистах g .

Капитан кивнул, лицо его помрачнело. Свой капитанский диплом Суковский получил еще тридцать стандартных лет назад. К тому же он служил в Королевском флоте Мантикоры, и Крис могла не объяснять ему, что все это значит. Имея массу шесть миллионов тонн, а также импеллеры и инерционные компенсаторы обычного торгового судна, “Бонавентура” была легкой добычей для любого военного корабля. Ее максимально возе ускорение составляло всего 201 g , а ее радиационные и пылевые щиты выдерживали максимальную скорость лишь 0,7 световой. Если у преследователя защитные экраны соответствовали характеристикам импеллера, он мог не только превзойти “Бонавентуру” в ускорении, но и выдерживать постоянную скорость на уровне восьмидесяти процентов от скорости света. А значит, у Суковского нет никаких шансов оторваться.

— Сколько им нужно, чтобы догнать нас? — спросил он.

— Грубо — двадцать две с половиной минуты до точки перехвата, даже если мы пойдем на максимальном ускорении, — ровным голосом доложила Хёрлман. — Мы разгонимся к тому моменту примерно до двенадцати тысяч семьсот километров в секунду, но они превзойдут девятнадцать тысяч. Кто бы это ни был, нам от них не оторваться.

Суковский нервно кивнул. Крис Хёрлман, почти вдвое моложе его, тоже входила в число совладельцев “Бонавентуры”. Она была четвертым по старшинству офицером на корабле, и хотя Суковский никогда бы не признался в этом, но они с женой относились к ней, как к дочери, тем более что желанная дочь так и не появилась на свет. Он втайне надеялся, что Крис и его второй сын когда-нибудь поженятся. Несмотря на то что девушка была слишком молода для такого звания, она отлично справлялась со своими обязанностями, а ее видение ситуации всегда полностью совпадало с его собственной оценкой.

Само собой разумеется, это расчет минимального времени, необходимого для перехвата, а акула позади них явно не собирается торопиться. Когда она убедится, что они никуда не денутся, тварь почти наверняка уменьшит ускорение, чтобы уравнять скорости, — но для судьбы “Бонавентуры” это уже не существенно. Все, что сделать сейчас, — лишь оттянуть неизбежное... хотя бы чуть-чуть.

Он отчаянно пытался сообразить, каким образом спасти судно. Но выхода не было. Казалось бы, пиратство само по себе не должно быть экономически выгодным занятием. Даже самый большой торговый транспорт — лишь пылинка в огромных межзвездных просторах, однако те суда, что курсировали сегодня от звезды к звезде, как и древние океанские парусники на Старой Земле, следовали определенными и вполне предсказуемыми маршрутами. Они вынуждены были придерживаться их, потому что гравитационные потоки, проходившие в гиперпространстве, диктовали эти маршруты так же, как господствующие ветра на Старой Земле определяли курс парусника. Ни один пират не мог знать достоверно, где какой-то конкретный корабль совершит альфа-переход из гипера в нормальное пространство — но пираты хорошо представляли область перехода, удобную для большинства кораблей. И если они достаточно долго скрывались в засаде, то какой-нибудь невезучий бедняга попадал прямо к ним в лапы. На этот раз настал черед Суковского.

Капитан выругался, едва сдерживая злость. Если бы Силезский флот действительно было назвать флотом, ничего бы не случилось. Два или три крейсера (да что там, черт возьми, даже один-единственный эсминец!), прикрывающие торговые пути, заставили бы пиратов искать более безопасный промысел. Но Силезская конфедерация напоминала скорее постоянно бурлящий котел, чем единую звездную нацию. Слабое центральное правительство измотали бесконечные вспышки сепаратистских движений. Мятежи постоянно требовали присутствия имеющихся в распоряжении флота кораблей в той или иной горячей точке, а пираты, наводнившие космическое пространство Конфедерации, как раз держались подальше от очагов нестабильности. Так было всегда, но сейчас обстановка изменилась в худшую сторону, поскольку подразделения Королевского флота Мантикоры, по традиции охранявшие торговое судоходство Звездного Королевства в Силезии, были отозваны для участия в войне Мантикоры против Народной Республики Хевен, и Гарольду Суковскому совершенно не у кого было попросить помощи.

— Свяжитесь с ними, Джек, — сказал он. — Попросите его представиться и сообщить о своих намерениях.

— Есть, сэр. — Офицер связи включил свой микрофон и отчетливо произнес: — Неизвестный корабль, с вами говорит мантикорское торговое судно “Бонавентура”. Назовите себя и сообщите о своих намерениях.

Прошли сорок бесконечных секунд. На экране Хёрлман красный импеллерный след все продолжал приближаться к ним с нарастающей скоростью. Офицер связи в недоумении пожал плечами:

— Ответа нет, шкипер.

— Я на него и не надеялся, — вздохнул Суковский. Он посидел, пристально глядя на звезду, до которой оставалось совсем немного, и пожал плечами. — Ну что ж, ребята, мы это отрабатывали. Генда, — обратился он к главному инженеру судна, — перед уходом переключите ваши приборы на мою панель управления. Крис, отвечаешь за отход спасательных катеров. Пересчитай всех по головам и доложи мне перед тем, как произведете расстыковку.

— Но, шкипер... — попыталась возразить Хёрлман.

Суковский решительно покачал головой.

— Я сказал, все сделать, как по нотам! А теперь убирайтесь отсюда к черту, пока пираты не подошли на расстояние ракетного выстрела!

Хёрлман в нерешительности молчала, лицо ее отражало мучительные колебания. Она работала вместе с Суковским уже более восьми земных лет, почти четверть всей жизни. За эти годы “Бонавентура” стала ее единственным настоящим домом, и ей было трудно бросить шкипера и корабль. Суковский понимал, что с ней происходит, поэтому обжег ее холодным свирепым взглядом:

— Вы должны сейчас заботиться о людях, это ваша работа. Так шевелитесь, черт вас возьми!

Хёрлман помедлила еще некоторое время, коротко кивнула и бросилась к лифту капитанской рубки.

— Слышали, что сказал шкипер! — резко прикрикнула она, в голосе чувство собственной вины смешалось с пониманием близкой опасности. — Скорее, будь оно все проклято!

Суковский посмотрел вслед своей команде, затем повернулся к панели управления. Лейтенант Курико уже переключил все инженерные службы на терминал капитана, и теперь Суковский набирал команду за командой, приняв на себя и рулевое управление. Он ощущал неприятную, холодную пустоту в животе, но отчаянно давил желание последовать за Крис и остальным экипажем. “Бонавентура” была его судном, и он отвечал как за нее, так и за ее груз. Шансы на то, что ему удастся что-то сделать, чтобы спасти этот груз, были ничтожно малы, но все-таки существовали, особенно если противник окажется капером* [ Капер — частное судно, имеющее патент от государства захватывать и уничтожать корабли противника. (Прим. ред.) ], а не пиратом-беспредельщиком. А если существовал хоть малейший шанс выкрутиться, работа Гарольда Суковского как раз в том и заключалась, чтобы сделать все возе и невозе. Это была одна из обязанностей капитана, и...

Зазвенел зуммер, и он нажал на кнопку связи.

— Говорите, — коротко сказал он.

— Экипаж в полном составе, шкип, — ответил голос Хёрлман. — Я собрала всех в седьмом шлюпочном отсеке.

— Теперь выводи их с корабля, Крис... и удачи! —теперь Суковский заговорил мягче.

— Есть, шкипер.

Он расслышал неуверенность в ее голосе и понял, что она хочет еще что-то сказать ему, но говорить больше было не о чем, и Крис, щелкнув кнопкой, прервала связь.

Суковский глубоко и, дождавшись, когда на экране вспыхнула маленькая зеленая точка, с облегчением вздохнул. Шаттл служил одним из основных грузовых транспортных средств “Бонавентуры”, его двигатель по мощности мог сравниться с ЛАКом* [ ЛАК — легкий атакующий корабль, самое маленькое из военных судов, не обладает гипердвигателем. — Д.Г. ]. В отличие от него, он был абсолютно безоружен, но стартовал с ускорением почти четыреста g — медленнее, чем преследователь, зато в два раза быстрее родной “Бонавентуры”. Пираты, должно быть, чертовски разозлятся, увидев, что команда, которую они надеялись заставить вкалывать на захваченном корабле, ускользает от них, но “Бонавентура” и ее шаттл все еще находились вне радиуса действия их ракет. И вряд ли преследователи кинутся потом в погоню за жалким шаттлом, захватив такой трофей — целехонькое торговое судно в шесть миллионов тонн. А, кроме того, с горечью подумал Суковский, они, конечно, предвидели такую ситуацию. Да, у них на борту наверняка есть лишние инженеры и техники для управления системами захваченного приза.

Он позволил себе вытянуться в удобном командирском кресле, которое будет принадлежать ему еще почти полчаса. Позволил себе потешиться надеждой на то, что пираты поверят: да, мистер Гауптман действительно обещал выкуп за каждого своего служащего, попавшего в руки пиратов. Суковский знал, как ненавистна Гауптману идея выкупа, — но после ухода мантикорского Флота из космического пространства Силезии ничего больше шеф поделать не мог. Каким бы заносчивым и скупым ни был этот старый ублюдок, Суковский лучше всех знал, что Клаус Гауптман не бросает своих служащих. Это было традицией клана Гауптманов...

Мысли Суковского прервало шипение открывающейся двери лифта. Щелкнув рычагом, он развернул командирское кресло, и глаза его вспыхнули от гнева — из лифта вышла Крис Хёрлман.

— Какого дьявола ты здесь делаешь? — рявкнул он. — Я же приказал, Хёрлман!

— Ну и черт с ними, с вашими приказами! — Она выдержала его взгляд, глядя прямо ему в глаза, и прошла к своему месту в капитанской рубке. — Это не военный флот, будь он проклят, а вы не Эдуард Саганами!

— Я все еще капитан этого долбаного судна, черт побери, и хочу, чтобы ты прямо сейчас убралась отсюда!

— Ну что ж, не так уж плохо, — уже гораздо мягче сказала Хёрлман, усаживаясь в свое кресло и расправляя гарнитуру наушников поверх черных волос. — Единственная проблема с этим вашим “хочу”, шкипер, в том, что дерусь я лучше и грязных приемов не чураюсь. Вы тут пытаетесь выкинуть меня с моего же корабля, а ведь может так случиться, что вместо этого вас самого отсюда... пинком.

— А что с командой, коммандер? — спросил Суковский. — Вы отвечаете за нее, это ваша должностная обязанность.

— Мы с Гендой бросили монетку, и он проиграл, —пожала плечами Хёрлман. — Не беспокойтесь, он доставит всех на Телемах целехонькими.

— Черт подери, Крис. Я не хочу, чтобы ты здесь оставалась, — Суковский старался говорить как спокойнее. — Нет никакой необходимости так рисковать: тебя могут убить или того хуже...

Хёрлман с минуту разглядывала пульт управления, а затем, повернувшись, посмотрела ему прямо в глаза.

— Я рискую ровно столько же, сколько и вы, шкип, —тихо сказала она, — и будь я проклята, если я оставлю вас одного с этими ублюдками. Кроме того, — она подчеркнуто улыбнулась, — такой старой перечнице, как вы, нужен в помощь кто-то помоложе и решительнее. Мне здорово достанется от Джейн, если я сбегу и брошу вас на произвол судьбы.

Суковский открыл было рот, желая ответить, но затем снова закрыл. Казалось, чья-то железная рука больно сжала его сердце, но он понял, какая непреклонность кроется за милой улыбкой. Девушка ни за что не уйдет, и она права: дерется она куда лучше его. Отчасти он был даже рад видеть ее здесь и знать, что теперь он не одинок , что бы с ним ни случилось. Но эта отчаянная радость была порождена мерзким эгоизмом, который он всегда ненавидел. Он хотел отговорить ее, упросить, даже умолить (если уж на то пошло!), однако он понимал, что не может игнорировать ее правоту: смыслом всей ее жизни были долг и моральные обязательства.

— Ладно, черт с тобой, — пробормотал он вместо этого. — Ты поступаешь, как идиотка и бунтовщица, и если мы выберемся отсюда живыми, я позабочусь о том, чтобы тебя никогда больше не взяли на работу. Но если ты решила не подчиняться своему законному командиру, я не знаю, как тебе помешать.

— Именно так, — почти радостно сообщила Хёрлман.

Несколько секунд она изучала дисплеи, затем поднялась и подошла к кофейному автомату у дальней стенки. Она налила себе чашку, бросила, как обычно, два куска сахара и, подняв бровь, обратилась к человеку, приказы которого только что отказалась выполнять.

— Как насчет кофе, шкип? — кротко спросила она.

 

Глава 1

 

— Мистер Гауптман, сэр Томас.

Сэр Томас Капарелли, Первый Космос-лорд Королевского флота Мантикоры, поднялся навстречу гостю, которого секретарь проводил в его огромный кабинет, и изо всех сил попытался приветливо улыбнуться. Он подозревал, что улыбка выглядит не очень убедительно, но Клаус Гауптман отнюдь не принадлежал к числу симпатичных ему людей.

— Сэр Томас.

Темноволосый человек с седыми баками и бульдожьей челюстью коротко кивнул лорду. Гауптман не был демонстративно груб, просто именно так он приветствовал почти всех. Потом, чтобы смягчить свою резкость, он протянул руку.

— Благодарю вас за то, что согласились меня принять, — он не добавил “наконец”, но сэр Томас все же расслышал это и почувствовал, что улыбается все более натянуто.

— Присаживайтесь, пожалуйста.

Дородный адмирал, в фигуре которого еще было распознать бывшего футболиста, возглавлявшего команду Академии в трех чемпионатах звездной системы, вежливо указал гостю на удобное кресло напротив своего письменного стола, затем сел сам и кивком головы отпустил секретаря.

— Благодарю вас, — повторил Гауптман. Он уселся в указанное кресло (“как китайский император на трон”, —подумал Капарелли) и откашлялся. — Я знаю, как много у вас сейчас работы, сэр Томас, поэтому перейду сразу к делу. А дело заключается в том, что ситуация в Конфедерации становится невыносимой .

— Я понимаю, что положение дел очень серьезное, мистер Гауптман, — начал Капарелли, — но линия фронта сейчас...

— Прошу прощения, сэр Томас, — прервал его Гауптман, — но я в курсе обстановки на фронте. Адмирал Кортес и адмирал Гивенс (уверен, с вашей подачи) не так давно разъяснили мне ее во всех подробностях. Я понимаю, что вы и весь Флот испытываете сейчас огромные трудности, но потери в Силезии становятся катастрофическими — и не только для картеля Гауптмана.

Капарелли стиснул зубы и напомнил себе, что надо быть осторожным. Клаус Гауптман — заносчивый, упрямый, жестокий... и самый богатый человек во всем Звездном Королевстве. И это говорит о многом. Несмотря на ограниченные размеры — система двойной звезды с тремя обитаемыми планетами, — Королевство было третьим по совокупному национальному достоянию звездным государством на расстоянии пятисот световых лет в округе. А в показателях на душу населения даже Солнечная Лига не могла состязаться с Мантикорой. Во многом сложившееся положение дел объяснялось случайностью, следствием существования Мантикорского Узла, сделавшего Мантикорскую туннельную Сеть перекрестком восьмидесяти процентов дальних торговых рейсов этого сектора. В не меньшей степени богатство росло в результате того, как Звездное Королевство воспользовалось представившимся ему шансом: целые поколения монархов и парламентариев заботливо вкладывали средства в процветание Узла. За исключением Солнечной Лиги, никто в известной галактике не мог тягаться с Мантикорой в технической оснащенности или производительности труда, а ее университеты составляли конкуренцию университетам Старой Земли.

Капарелли соглашался с тем, что Клаусу Гауптману, как и его отцу с дедом, пришлось много потрудиться для возведения инфраструктуры, которая сделала возможными мантикорские экономические достижения.

К сожалению, Гауптман тоже понимал это и подчас (слишком часто, с точки зрения Капарелли) вел себя так, будто все Звездное Королевство естественным образом принадлежало ему.

— Мистер Гауптман, — сказал адмирал после короткой паузы, — я очень сожалею, что вы и другие картели несете убытки. Но ваш запрос, каким бы разумным он ни был, в данный момент удовлетворить просто невоз.

— При всем должном уважении, сэр Томас, лучше бы Флот сделал это возможным!

Безапелляционный тон Гауптмана был почти оскорбительным, но магнат одернул себя и глубоко вздохнул.

— Извините меня, — сказал он голосом человека, явно не привыкшего просить прощения. — Я говорил грубо и враждебно. Тем не менее рациональное зерно в моих словах есть. Боевые действия зависят от нашей экономической мощи. Транспортные пошлины, таможенные сборы, имущественные налоги, которые платим я и мои коллеги, уже втрое выше, чем в начале войны, и...

Капарелли уже приготовился ответить, но Гауптман жестом остановил его:

— Минутку. Я не жалуюсь на сборы и налоги. Мы воюем со второй по величине империей в известном нам пространстве, и кто-то должен оплачивать военные расходы. И я, и мои коллеги — мы понимаем это. Но вы, в свою очередь, должны понимать, что если потери будут продолжать расти, у нас не останется иного выхода, как сократить или даже полностью ликвидировать наше судоходство в Силезии. Я предоставляю вам оценить, чем это обернется для доходов Звездного Королевства и бюджета боевых действий .

Глаза Капарелли сузились, а Гауптман покачал головой.

— Это не угроза, это просто положение дел. Страховые сборы уже достигли небывалой высоты и продолжают ползти вверх. Если они вырастут еще на двадцать процентов, доставка грузов станет убыточной. А вдобавок к нашим финансовым потерям, дело касается и человеческих жизней. Наших людей — моих людей, которые десятки лет работали на меня! — убивают, сэр Томас.

Капарелли откинулся на спинку кресла, невольно соглашаясь с этим неприятным человеком, потому что Гауптман был прав. Слабое центральное правительство Конфедерации всегда превращало подвластное ему пространство в поле риска, но множество обитаемых планет Силезии были не только огромными рынками сбыта для промышленной продукции и оборудования, торговли гражданскими технологиями Звездного Королевства, но и важными источниками сырья. И как ни велика была личная неприязнь Капарелли к Гауптману, магнат имел полное право требовать помощи Флота. В конце концов, одной из основных задач Флота была защита мантикорской торговли и граждан, и до начала войны Королевский флот Мантикоры именно эту задачу в Силезии и выполнял...

К сожалению, теперь там требовалось усилить военное присутствие — не линейных эскадр (использование кораблей стены против пиратов похоже на истребление мух кувалдой), а легких маневренных сил в постоянной боеготовности. Но действующему флоту катастрофически не хватало этих легких кораблей для использования против хевенитов. Они исполняли роль эскорта тяжелых кораблей, использовались для бесчисленных патрулей, для разведывательных и конвойных операций... Легких крейсеров и эсминцев никогда не было достаточно, а теперь обострившаяся нужда в крупных кораблях не позволяла верфям закладывать легкие корабли в необходимых количествах.

Адмирал вздохнул и наморщил лоб. Он был не самым блестящим офицером КФМ. Он знал свои достоинства — смелость, честность и упорство, которого хватило бы на троих, — но он также признавал и свои слабые стороны. С такими офицерами, как граф Белой Гавани или леди Соня Хэмпхилл, он всегда чувствовал себя неловко, потому что отдавал себе отчет в их интеллектуальном превосходстве. А Белая Гавань, как признавал Капарелли, имел к тому же невообразимую дерзость быть недосягаемым не только в стратегии, но и в тактике. Несмотря на это, именно сэра Томаса Капарелли назначили Первым Космос-лордом как раз перед самым началом войны. Его задача заключалась в том, чтобы одержать победу, — и он обязан был победить. Однако не менее важной его задачей оставалась защита мантикорских граждан и их законной коммерческой деятельности... и при всем при том силы Флота давно уже на пределе...

— Я разделяю ваше беспокойство, — произнес он наконец, — и не могу не согласиться со всем тем, что вы сказали. Проблема в том, что наши возсти резко ограничены. Я не могу — без всякого преувеличения, именно не могу — отозвать с фронта дополнительные корабли для усиления наших конвойных сил в Силезии.

— Однако нужно что-нибудь предпринять.

Гауптман говорил спокойно, но Капарелли почувствовал, что надменному магнату стоит больших усилий подстроиться под рассудительный тон адмирала.

— Разумеется, система конвоев неоценима во время перелетов между секторами. Мы не потеряли ни одного корабля из тех, которые шли под охраной, и поверьте мне, сэр Томас: и я, и все мои коллеги благодарны вам. Но рейдеры тоже понимают, что пока корабли находятся под прикрытием, к ним соваться нечего. И прекрасно знают, что после того, как суда достигнут сектора назначения, две трети из них пойдут дальше сами по себе — кораблей сопровождения на всех не хватит...

Капарелли мрачно кивнул. Ни одного судна не потеряли караваны с конвоем, который прикрывал переход между административными центрами главного сектора Силезии, но пираты с лихвой наверстывали упущенную выгоду, накидываясь на торговые суда после того, как тем приходилось оставлять караван и следовать далее по индивидуальным маршрутам в миры Конфедерации.

— Я не уверен, что мы можем сделать что-то еще, сэр, — сказал адмирал после долгого молчания. — Адмирал Белой Гавани на следующей неделе возвращается на Мантикору. Мы с ним обсудим этот вопрос и посмотрим, есть ли у нас возсть реорганизовать флот и изыскать дополнительные корабли сопровождения, но, откровенно говоря, я даже не надеюсь, что это станет возможным, прежде чем мы возьмем звезду Тревора. Я немедленно поставлю перед моим штабом задачу приступить к анализу всех — я подчеркиваю, мистер Гауптман, всех способов, которые позволят нам облегчить ситуацию в Силезии. И я уверяю вас, что этот вопрос по важности и срочности будет вторым после звезды Тревора. Я сделаю все возе, чтобы сократить наши потери. И лично ручаюсь вам за это.

Гауптман откинулся на спинку стула, рассматривая лицо адмирала, затем хмыкнул с усталой и злой безнадежностью и весьма неохотно наклонил голову.

— О большем я и не могу просить вас, сэр Томас, —с некоторым принуждением произнес он. — Я не собираюсь давить на вас и требовать чуда, но положение очень, очень серьезно. Месяц мы еще продержимся... но через четыре или максимум пять месяцев вся торговая деятельность в Силезии окажется свернутой.

— Я понимаю, — повторил Капарелли, поднявшись, и протянул руку для прощания. — Я сделаю все, что смогу, — и как быстрее. И обещаю, что лично сообщу вам о ситуации, как только у меня появится возсть обсудить ее с адмиралом Александером. С вашего разрешения, я поручу своему секретарю запланировать для этой цели еще одну встречу с вами. Может быть, в ближайшее время мы сможем что-нибудь придумать. А до тех пор, пожалуйста, держите со мной связь. Вы и ваши коллеги, вероятно, и в самом деле лучше чувствуете ситуацию, чем мы в Адмиралтействе, и любая информация, которую вы можете предложить моим аналитикам и стратегам, будет высоко оценена.

— Хорошо, — вздохнул Гауптман, в свою очередь поднявшись, и пожал руку адмирала, поразив Капарелли кривой усмешкой. — Понимаю, что я не самый легкий в общении человек на свете, сэр Томас. Я очень стараюсь не походить на пресловутого слона в посудной лавке. Я искренне признателен вам и за то, что вы не уклоняетесь от трудностей, и за те усилия, которые предпримете по нашей просьбе. И я надеюсь, что они принесут свои плоды. Лучше раньше, чем позже...

— И я тоже, мистер Гауптман, — тихо сказал Капарелли, провожая гостя до двери. — Я тоже.

 

* * *

 

Хэмишу Александеру, тринадцатому графу Белой Гавани и Зеленому адмиралу КФМ, было любопытно узнать, выглядит ли он снаружи таким же усталым, как ощущает изнутри. Графу исполнилось девяносто стандартных лет, но в обществе, еще не знающем пролонга, он сошел бы за полного сил сорокалетнего мужчину — и то ему добавила бы лишний возраст седина, пробивавшаяся в черных волосах. Да еще вокруг холодных синих глаз появились новые морщинки. Утомление слишком ощутимо давало о себе знать.

Он наблюдал за тем, как за иллюминатором его командирского бота, спускавшегося к Лэндингу* [ Столица Мантикоры. (Прим. ред.) ], черное, как смола, пространство, наливается глубоким темно-синим цветом. От усталости ломило все кости. Звездное Королевство (во всяком случае, наиболее трезвомыслящая часть его населения) в течение последних пятидесяти стандартных лет сознавало угрозу неизбежной войны с Народной Республикой, поэтому Флот (и Хэмиш Александер) все эти годы готовился к войне. И вот уже почти три года, как война идет... в точности оправдывая все его самые худшие опасения.

Дело вовсе не в том, что хевы — такие уж хорошие вояки, их просто чертовски много. Несмотря на внутреннюю неразбериху, которую Народная Республика устроила сама себе после убийства наследного президента Гарриса, несмотря на ветхую экономику и чистки, стоившие хевенитскому флоту самых опытных офицеров, НРХ, даже обремененная чудовищной массой бездельников-пролов, оставалась мощной и безжалостной силой. И достигни ее промышленность хотя бы половины эффективности Звездного Королевства, ситуация стала бы безнадежной . При нынешних обстоятельствах лишь сочетание мастерства, решимости и удачи — последней даже в большей степени, чем рискнул бы рассчитывать самый искушенный профессиональный стратег, — позволяло Королевскому флоту Мантикоры сохранять свои позиции.

Но сохранять позиции — еще недостаточно.

Белая Гавань вздохнул и потер уставшие глаза. Он не хотел покидать передовую, но, раз уж надо, он сумел оставить командование на адмирала Феодосию Кьюзак. Он был уверен, что в его отсутствие Феодосия сумеет удержать ситуацию под контролем. При этой мысли Хэмиш фыркнул. Чем черт не шутит, может быть, она даже ухитрится взять звезду Тревора. Бог знает почему, но самому ему в этом секторе не очень-то везло...

Он отнял руки от глаз и взглянул в обзорный иллюминатор, обдумывая последнюю мысль. Правда заключалась в том, что на сегодняшний день ситуация на фронте складывалась, мягко говоря, паршиво. В первый год войны его Шестой флот глубоко вошел в пространство Республики, попутно перемолов столько живой силы и техники, что это стало бы гибельным для любого другого неприятельского флота в мире. Белой Гавани и его коллегам-адмиралам удалось уравнять хилые шансы, с которыми Королевство вступило в войну, они захватили не меньше двадцати четырех звездных систем. Но второй и третий год военных действий разительно отличались друг от друга. Хевы опомнились, Комитет общественного спасения Роба Пьера ввел режим террора, способный воодушевить любого хевенитского адмирала. И если крушение династий Законодателей, прежде управлявших Народной Республикой, стоило Народному флоту большей части опытных адмиралов, оно одновременно разрушило и систему протекционизма, мешавшую талантливым офицерам делать карьеру, которой они по своим способностям заслуживали. Сейчас, когда Законодатели оказались не у дел, некоторые из таких новоиспеченных адмиралов доказали, что и они не пальцем деланы. Взять, например, адмирала Эстер МакКвин, командующую соединением Республики в окрестностях звезды Тревора...

Александер поморщился, глядя в иллюминатор. Согласно данным Разведуправления Флота, специальные уполномоченные Республики, которых Комитет общественного спасения назначил, чтобы формировать политический климат в Народном флоте, на деле заправляли всем. Если это действительно так, если политические комиссары мешают работе талантливых офицеров — типа МакКвин, — Белая Гавань мог только радоваться. За последние несколько месяцев он даже начал сочувствовать этой женщине, поскольку считал себя более сильным стратегом, чем она. Но его превосходство, если и существовало на самом деле, было все-таки отнюдь не “подавляющим”, как ему хотелось бы; кроме того, МакКвин была исключительно хладнокровна. Она понимала сильные и слабые стороны своего флота, сознавала, что его технический уровень гораздо ниже, а офицерский корпус менее опытен, но все же сосредоточила у себя достаточное количество хороших офицеров и решительно уклонялась от провокаций, которые могли бы привести ее к ошибке. Все это с лихвой возмещало остальные недостатки. А с учетом того, что Мантикора была кровно заинтересована в захвате звезды Тревора, стратегическая задача для МакКвин существенно упрощалась. В итоге республиканский и королевский адмиралы играли примерно вничью. С тех пор как МакКвин вступила в должность, потери обеих сторон стали почти одинаковыми, а Мантикора просто не могла себе этого позволить. Особенно в войне, которая выглядела так, словно может продолжаться несколько десятилетий, и особенно тогда (допускал Хэмиш), когда с каждым месяцем возрастала угроза, что Республика ухитрится добиться прорыва в своей отсталой технологии и промышленности. Если хевы достигнут хотя бы примерного качественного паритета, сохранив количественное превосходство, последствия будут просто катастрофическими.

Вой турбин бота, который начал спуск к Лэндингу, резанул Александера по ушам, и он вздрогнул. Они с Кьюзак разработали план, который мог позволить им захватить звезду Тревора. Именно эту стратегическую задачу предстояло решить в ближайшем будущем. В Мантикорской Сети пространственно-временных туннелей был только один терминал, который Мантикора не контролировала — и который в потенциале представлял чрезвычайную для Звездного Королевства угрозу. Но и для хевенитов звезда Тревора могла послужить плацдармом для решительного броска — и одновременно являлась весьма уязвимой позицией. Если терминал удастся захватить, это будет означать не только ликвидацию опасности прямого вторжения в Мантикору, но и глубокий прорыв КФМ, глубоко внутрь пространства Республики. Корабли — как военные, так и транспортные — будут тогда преодолевать расстояние между тыловыми базами и линией фронта практически мгновенно, причем без угрозы перехвата. Захват звезды Тревора — если он когда-нибудь осуществится — фантастически облегчит материально-техническое обеспечение мантикорского Флота и откроет новые горизонты для стратегического планирования. Большего успеха они могли бы достичь, только захватив саму систему Хевена. Но даже при оптимальном раскладе подготовка операции займет по меньшей мере четыре месяца, скорее больше, а, судя по донесениям Капарелли, удерживать нынешнюю расстановку сил так долго будет чертовски трудно.

 

* * *

 

— Вот такая ситуация, — подвел итог Белая Гавань. —Мы с Феодосией думаем, что сможем это сделать, но на подготовку понадобится время.

— Гм...

Адмирал Капарелли медленно покивал, не отводя глаз от голографической звездной карты над письменным столом. План Александера не предполагал молниеносного удара — за исключением, может быть, последнего этапа. Прошедшие десять месяцев наглядно доказали, что молниеносный удар не срабатывает. В сущности, граф предлагал оставить беспорядочную безрезультатную борьбу на главном направлении и сражаться по периметру границ пространства звезды Тревора. План предусматривал последовательное уничтожение поддерживающих Тревор систем, парализацию коммуникаций, постепенную изоляцию главной цели и обеспечение позиций для развертывания атак на Тревор с различных направлений, а затем — привлечение Флота метрополии. Эта часть предлагаемой операции была невероятно дерзкой и крайне рискованной. Три полные и одна половинного состава эскадры Флота метрополии под командованием сэра Джеймса Вебстера могли бы через туннель достичь звезды Тревора почти мгновенно, несмотря на огромное расстояние, отделявшее терминал от Мантикоры. Но переход кораблей такой массы блокирует работу Центрального Узла более чем на семнадцать часов. Если Флот метрополии пойдет в атаку и не сумеет одержать быструю и полную победу, половина всех супердредноутов Мантикоры окажется ловушке, не имея возсти отступить тем же путем, которым они прибыли.

Первый Космос-лорд, хмурясь, теребил нижнюю губу. Если план удастся, это будет иметь решающее значение в войне. Если провалится, то Флот метрополии — основной стратегический резерв КФМ — за один день будет выведен из строя. Странным образом именно высокий риск катастрофы и мог сделать план действенным. Ни один здравомыслящий адмирал не прибегнет к такой передислокации, если не будет абсолютно уверен в успехе — или если у него не будет другого выбора. Поэтому вряд ли хевениты ожидают чего-нибудь в этом роде. Конечно, нет сомнения, на всякий случай они проанализировали возсть такой попытки и прикинули необходимые контрмеры, но Капарелли был согласен с Александером и Кьюзак. Приняли хевы эту возсть при составлении планов обороны в расчет или нет, в реальности Народный флот не будет готов к подобной атаке, особенно если предварительные операции Белой Гавани создадут предпосылки победы мантикорцев и без перехода через Узел. Если граф сможет вовремя отвлечь с позиций флот противника, прикрывающий терминал, если убедит его, что Шестой флот КФМ является реальной угрозой...

— Согласованность действий, — пробормотал Капарелли. — Вот в чем главная проблема. Как нам управлять операцией на таком расстоянии?

— Совершенно верно, — согласился Белая Гавань. — Мы с Феодосией — и весь наш штаб — сломали голову, размышляя над этой проблемой, и смогли придумать только один вариант. Мы будем держать вас в курсе, посылая с курьерским судном как более полную информацию, но время, потраченное на дорогу, сделает невозй настоящую согласованность. Для полной координации мы должны заранее согласовать время, когда мы начнем операцию, и тогда Флоту метрополии в час “икс”придется только послать через туннель разведчика, чтобы убедиться, что мы справились с задачей.

— Если вы не справитесь с задачей, — холодно сказал Капарелли, — тому, кого мы пошлем на Тревор из Мантикоры, придется туговато.

— Это правда.

Голос Белой Гавани не дрогнул, но граф коротко кивнул в знак согласия с доводом Капарелли. Масса одного-единственного судна дестабилизирует Узел на считанные секунды, и если обороняющие его хевениты и в самом деле будут отвлечены, как запланировано, то разведчик сможет проскочить туннель, снять необходимую информацию и вернуться назад прежним путем раньше, чем по нему откроют огонь. Но вот если хевы не будут заняты по уши, разведчик обречен.

— Я согласен, это риск, — сказал граф. — К сожалению, я не вижу другого выхода. Если мы посмотрим на ситуацию объективно, то угроза потерять один-единственный корабль — ничто по сравнению с опасностью тянуть резину, а не вести решительные боевые действия. И уж если на то пошло, я бы послал целую эскадру, даже сознавая риск потерять ее целиком, — если бы это помогло нам качнуть весы в свою пользу. Мне не нравится такое решение, но учитывая уже понесенные потери, — и те потери которые мы понесем продолжая наносить фронтальные удары, — я думаю, это лучший выход. Наш план может сработать, мы поставим неприятеля в безвыходное положение и получим реальную возсть разбить его наголову. Конечно, это рискованно, но в случае удачи наш вероятный выигрыш огромен.

— Гм, — снова хмыкнул Капарелли и в задумчивости провел рукой по волосам.

Забавно, что этот план предложил именно Александер, потому что скорее Капарелли должен был изобрести что-нибудь похожее — если бы, по его собственному признанию, осмелился бы первым подумать про такое. Белая Гавань был мастер по части обходных маневров, он обладал почти гениальной способностью выбрать подходящий момент для неожиданной атаки и откромсать у неприятельского флота еще несколько эскадр, а его ненависть к военным планам типа “все или ничего” вошла в легенды. Идея рискнуть исходом всей войны и вывалить все козыри разом была для него абсолютно неприемлема.

Капарелли допускал, что это считать еще одним аргументом за реализуемость плана. В конце концов, хевы изучали офицерский состав КФМ так же тщательно, как Мантикора — офицеров Народного флота. Противник понимал, что подобный ход мыслей нетипичен для склада ума Белой Гавани и что именно Белая Гавань, по существу, формирует общую стратегию КФМ. А значит, республиканцы почти наверняка будут смотреть в другую сторону, когда Александер нанесет этот дилетантский удар... если удастся согласовать действия.

— Хорошо, милорд, — сказал после долгого молчания Космос-лорд. — Есть еще вопросы, на которые я хотел бы получить ответы, прежде чем созрею для решения, но я передам ваши предложения для оценки Пат Гивенс, Военному Совету и моему штабу. Вы, конечно, правы, мы не можем бесконечно играть на истощение наших сил, и мне не нравится, как все больше раскрываются таланты МакКвин. Если мы отберем у нее звезду Тревора, может быть, Комитет общественного спасения расстреляет ее pour encourager les autres *. [ Для воодушевления остальных. (фр. ) ]

— Воз, — согласился, поморщившись, Александер.

Капарелли разделял его чувства. Ему тоже была омерзительна мысль о том, что кто-то обрекает на казнь хороших офицеров — сделавших все возе, выполняя свои обязанности, — просто потому, что их усилий не хватило, чтобы остановить врага. Но Звездное Королевство боролось за само свое существование. И если Народная Республика так любезна, что уничтожает лучших собственных офицеров, Томас Капарелли принимает эту услугу.

— Единственное, что беспокоит меня в вашем плане — конечно, кроме, — он не мог удержаться, чтобы не уколоть графа, — вероятности разом вывести из строя весь Флот метрополии, — это нехватка времени. Для того чтобы вы справились с поставленной задачей, мы должны укрепить наши формирования легковооруженных кораблей, а с нынешней ситуацией в Силезии...

Он пожал плечами, и Белая Гавань понимающе кивнул.

— Как сильно это может помешать нам? — спросил он.

Капарелли нахмурился.

—  Собственно говоря, мы выживем, даже если полностью прекратим коммерческую деятельность в Силезии, — проворчал он. — Будет не очень приятно, а Гауптман и остальные картели во все горло заорут “караул”. Более того, их, вероятно, многие поддержат. Разрыв торговых отношений может разорить мелкие и даже средние предприятия, хотя большие рыбы, типа Гауптмана и Дёмпси, на плаву удержатся. Но политические последствия могут оказаться очень тяжелыми. Вчера у меня был долгий разговор с Первым лордом... в общем, ее завалили запросами, критическими замечаниями... Вы знаете ее лучше, чем я, но у меня сложилось впечатление, что она находится под очень плотным давлением.

Хэмиш задумчиво кивнул. Он и вправду лучше Капарелли знал Франсину Морье, баронессу Морнкрик, Первого лорда Адмиралтейства. Будучи королевским министром, на которого возложена ответственность за весь Флот, Морнкрик, как и предположил Капарелли, несомненно, находилась сейчас под большим давлением. И если она позволила кому-то заметить это, то действительность намного хуже, чем думает Капарелли.

— Добавьте тот факт, что Гауптман на короткой ноге с либералами, а также с Ассоциацией консерваторов, не говоря уже о прогрессистах, — и мы по уши в дерьме, — продолжал мрачно Первый Космос-лорд. — Если оппозиция решит начать склоку из-за “незаинтересованности” Флота в защите торговых отношений, положение может выйти из-под контроля. И речь идет даже не о прямых потерях — налог на ввоз товара и транспортные пошлины... Речь идет о человеческих жизнях.

— Это уже другой вопрос, — неохотно протянул БелаяГавань.

Капарелли удивленно поднял бровь.

— Рано или поздно кто-то вроде МакКвин осознает открывающиеся здесь возсти, — объяснил граф. — Если какая-то шайка пиратов способна нанести нам заметный ущерб, задумайтесь, что случится, если хевениты вышлют им в сотоварищи несколько эскадр крейсеров. До сих пор мы держали их в постоянном напряжении, не позволяя отвлекаться на относительно мелкие проблемы, — но, откровенно говоря, им куда проще высвободить небольшие подразделения легких кораблей, не говоря обо всех тех боевых единицах, которые еще стоят в резерве. А Силезия — не единственное место, где они могут напасть на нас, если решат всерьез развязать войну на торговых коммуникациях.

Хэмиш, кисло подумал Капарелли, умеет придумывать неприятные сценарии.

— Но если мы не сможем высвободить дополнительные корабли сопровождения, которые необходимы нам до зарезу, — начал было Первый Космос-лорд, — тогда как...

Он вдруг замолчал и прищурил глаза. Белая Гавань недоумевающе склонил голову набок, но Капарелли, не обращая на него внимания, набрал запрос на своем компьютере. Несколько секунд он изучал информацию, появившуюся на экране, затем подергал себя за ухо.

— Рейдеры... — сказал он как бы самому себе. — Мой Бог, может быть, это и есть ответ?..

— Рейдеры? — переспросил Белая Гавань.

Несколько секунд казалось, что Капарелли не слышит его, но затем тот снова включился в разговор.

— А не послать ли нам в Силезию несколько “троянцев”? — медленно проговорил он.

Тут уж настал черед Александера задумчиво нахмурить брови.

Проект “Троянский конь” был идеей Сони Хэмпхилл, и, по признанию самого графа, относился он к проекту предвзято. Они с Хэмпхилл были старыми и отчаянными идейными противниками, и он категорически не принимал ее стратегической доктрины, основанной на приоритете материально-технического обеспечения Флота. Но “Троянский конь”, не содержал никаких серьезных перегибов и имел достаточно ощутимые преимущества перед прочими ее прожектами — хотя тайной своей цели: добиться, чтобы ее разработки начали нравиться графу, — Хэмпхилл еще не достигла.

В сущности, Хэмпхилл предлагала старый фокус: превратить несколько стандартных транспортных судов КФМ класса “Караван” в рейдеры, или вспомогательные крейсера*. [ Вспомогательный крейсер — общепринятое название для внекатегорийного боевого корабля, переделанного из гражданского судна и предназначенного в основном для охраны своих коммуникаций или действий на коммуникациях противника как “судно-ловушка” сочетающее невинную внешность и относительно солидное вооружение. ]

“Караваны” были очень большими кораблями, весом более семи миллионов тонн, но медленными и безоружными, с двигателем гражданского образца. В обычных условиях они оказывались беспомощными против настоящих военных кораблей. Хэмпхилл хотела оснастить их как более мощной артиллерией и распределить по конвоям, сопровождавшим суда, которые обеспечивали поставки Шестому флоту. Идея заключалась в том, что внешне они походили на самое обычное торговое судно — ровно до тех пор, пока какой-нибудь неосторожный агрессор не подошел бы поближе: в тот же момент его бы разнесли на молекулы.

Адмирал Александер сомневался, что идея будет приносить пользу в течение долгого времени. Хевениты уже использовали эту тактику в предыдущих войнах. Едва противник поймет, что против него используется такой прием, он начнет лупить с самой дальней дистанции по всему, что хоть отдаленно напоминает “оборотня”. Кроме того, республиканские рейдеры были судами специальной постройки. То есть они были оснащены двигателями военного образца, которые делали их такими же быстрыми, как любой боевой корабль сравнимых размеров, а их архитектура была архитектурой нормального военного корабля — с батарейными палубами, взрывопрочными перегородками между отсеками и дублированием систем, чего “Караваны” были полностью лишены.

Однако в данном случае предложение Капарелли имело смысл, поскольку пираты, бороздившие пространство Силезии, не были собственно военными кораблями... и никакому государственному флоту не принадлежали. Большинство из них ни от кого не зависели, сбывая добычу “торговцам” (на деле, разумеется, скупщикам краденого), которые финансировали их операции, не задавая лишних вопросов. Пираты использовали вооруженные как попало небольшие коммерческие суда и действовали обычно в одиночку или группами из двух-трех бортов. Обычный раздрай в Конфедерации, звездные системы которой, как и положено, стремились вырваться из подчинения центральной власти, дополнительно усложнял ситуацию, поскольку возникающие “суверенные государства” раздавали каперские свидетельства направо и налево и разрешали каперам — во имя Свободы и Независимости, разумеется, — нападать на коммерсантов других систем. Редко когда команды каперов имели в своем распоряжении что-то серьезнее вооруженного торгового судна среднего тоннажа, и уж совсем невероятной редкостью было объединение их в эскадры, действующие сообща в интересах родной звездной системы. А главное, как раз они-то всеми силами постараются избегать рейдеров — а значит (в отличие от операций против хевенитов), “троянцы” были бы куда более эффективны именно в том случае, если бы о них стало широко известно. Пираты, в конце концов, занимаются налетами ради денег, не желая рисковать ни своими жизнями, ни своими кораблями — собственно, единственным их капиталом, — и они не станут расстреливать потенциальные трофеи с большой дистанции. Если республиканец может сознательно пойти на риск и вступить в бой с вспомогательным крейсером, чтобы помешать мантикорской космической торговле, то пират стремится лишь к наживе — и вряд ли согласится рисковать своим кораблем... тем более что на военном корабле богатые трофеи ему не светят.

— Это не лишено смысла, — сказал граф после тщательного обдумывания идеи. — Конечно, пока мы не будем располагать ими в огромном количестве, мы не сможем подавить пиратство окончательно. По-моему, в этой ситуации эффект будет не столько реальным, сколько моральным — но именно моральное воздействие нам сейчас особенно важно: как в Силезии, так и в парламенте. А есть ли в наличии хотя бы несколько таких кораблей, уже готовых к боевым действиям? Я думал, что нам не хватает еще несколько месяцев.

— Почти есть, — подтвердил Капарелли. — Согласно этим данным, — он застучал по клавиатуре компьютера, — первые четыре корабля будут готовы примерно через месяц, но большинство будет завершено в лучшем случае месяцев через пять. Мы до сих пор не сформировали ни одного экипажа... и, откровенно говоря, с кадрами у нас тоже туго. Но мы можем начать. Как вы сказали, милорд, много пользы принесут чисто психологические факторы. Хуже всего дела обстоят сейчас в секторе Бреслау. Если мы пошлем туда первую четверку и устроим утечку информации, то, скорее всего, сможем заметно сократить потери — пока остальные “оборотни” не будут готовы.

— Воз... — Белая Гавань потер подбородок и пожал плечами. — Проклятье, пока не подтянутся остальные корабли, это будет далеко не апперкот... Тому, кому вы вручите эскадру, придется чертовски несладко — с четырьмя-то кораблями на всем оперативном пространстве. Но зато нам будет что сказать Гауптману и его приятелям.

И при этом, добавил он про себя, не отвлекая корабли, которые нужны нам для дела.

— Верно... — Капарелли секунду-другую барабанил пальцами по столу. — Ну, пока это только теория. Я сегодня же озадачу Пат и послушаю, что скажет штаб. — Он раздумывал еще несколько секунд, затем вскинул голову. — А тем временем давайте-ка чуть подробнее рассмотрим основные части вашего плана. Вы говорите, что вам нужны еще две линейные эскадры в Найтингейле? — Белая Гавань кивнул. — Ну что же, предположим, мы перебросим их из...

 

Глава 2

 

Мягкая классическая музыка, звучавшая в огромном зале, создавала подобающую атмосферу для элегантно одетых мужчин и женщин. Остатки роскошной трапезы еще не были убраны со столов, а гости с бокалами в руках распределились по залу небольшими группами, и звук их голосов, как шепот прибоя, соперничал с негромкой музыкой. Сцена покоя богатых и могучих; правда, в голосе Клауса Гауптмана спокойствия было мало.

Мультимиллиардер стоял рядом с женщиной, лишь немного уступавшей ему и богатством, и властью, и мужчиной, который ни при каких обстоятельствах не стал бы участвовать в подобном состязании. И не потому, что клан Хаусманов был бедным, отнюдь нет. Однако их состояние складывалось из “старых капиталов”, и большинство Хаусманов с презрением относились к такому грубому делу, как современная торговля. Конечно, некоторым приходилось нанимать управляющих, чтобы те заботились о сохранении фамильного состояния, ибо это было неподходящее занятие для джентльмена . Реджинальд Хаусман разделял известное предубеждение против нуворишей, “новых богатых” (а по меркам Хаусманов, даже состояние Гауптмана было слишком “новым”), но сам он получил широкую известность как один из шести лучших экономистов Звездного Королевства.

Клаус Гауптман не разделял признание его авторитета и относился к нему, в сущности, с глубочайшим презрением. Несмотря на бесчисленные академические дипломы Хаусмана, Гауптман считал его дилетантом, олицетворяющим старинную пословицу: “Кто может — делает; кто не может — учит”. Самомнение Хаусмана раздражало Гауптмана — как человека, доказавшего свою собственную компетентность единственным несомненным способом: успехом. И не то чтобы Хаусман был полным идиотом. Несмотря на высокомерную нетерпимость, он оказался покладистым и очень активным сторонником стимулирования частного сектора для поддержки общественной экономической стратегии. Гауптман даже жалел этого человека, который был слепо предан идее, что правительство вправе — при всей его очевидной неспособности — диктовать частным предприятиям, как вести дела. Все же он допускал при этом, что Хаусман может быть неплохим политическим аналитиком.

Шесть лет назад он был еще и восходящей звездой на дипломатической службе, и время от времени его до сих пор приглашали в качестве консультанта по внешней политике. Но когда королева Елизавета III испытывала к какому-либо человеку личную неприязнь, только очень прочно стоящий на ногах политический деятель рискнул бы предложить использовать впавшего в немилость — в данном случае Хаусмана — на королевской службе. А с началом войны потеряли свою ценность и мощные связи семьи Хаусман с либеральной партией. Давнишняя борьба либералов за сокращение военных расходов Звездного Королевства нанесла сокрушительный удар по их статусу, когда Народная Республика развязала наконец свою подлую войну. Хуже того, либералы объединились с Ассоциацией консерваторов и прогрессистами в оппозиции правительству Кромарти, поддержав государственный переворот, который уничтожил прежнее руководство Народной Республики Хевен. Они попытались препятствовать формальному объявлению войны, желая оттянуть активные боевые действия, ибо надеялись, что режим, возникший из хаоса государственного переворота, предложит мирный способ решения военного конфликта. Больше того, многие из них, включая и Реджинальда Хаусмана, до сих пор полагали, что имели — и утратили — бесценную возсть сохранить мир.

Ни ее величество, ни премьер-министр герцог Кромарти с этим не соглашались. А уж тем более — народ. Вследствие этого на последних всеобщих выборах либералы потерпели сокрушительное поражение с соответствующими потерями представительских мест в палате общин. В палате лордов они пока еще оставались силой, с которой считались, но даже там они пострадали из-за недавнего перехода либералов-центристов под флаги Кромарти. Партия отнеслась к перебежчикам с демонстративным презрением, которого заслуживали идеологические предатели, но поражение либералов стало свершившейся реальностью, и потеря большого числа голосов заставила партийное руководство пойти на блок с консерваторами. Такое глубоко противоестественное положение дел обе партии терпели только потому, что, каждая по своим собственным соображениям, продолжали ожесточенно противостоять действующему правительству и всем его ставленникам.

Их союз, однако, оказался исключительно ценным для Клауса Гауптмана. Проницательный инвестор, он потратил годы, укрепляя личные (а путем разумного размещения вкладов — и финансовые) связи по всему политическому спектру. Теперь, когда либералы и консерваторы вынужденно объединились и ощущали себя как бы осажденным маленьким гарнизоном, покровительство Гауптмана стало для обеих партий бесценным. И Гауптман прекрасно понимал: если оппозиция главным образом беспокоится об утраченном влиянии, то приверженцы Кромарти весьма озабочены своим все еще недостаточным представительством в палате лордов. Магнат научился с немалой выгодой использовать свое влияние на либералов и консерваторов.

Использовал он его и сейчас.

— Так что это лучшее, что они могут сделать, — мрачно сказал он. — Никаких дополнительных оперативных групп. Даже ни одной эскадры эсминцев. Все, что они готовы предложить нам, — четыре судна, только четыре ! И притом это “вспомогательные крейсера”!

— О, успокойтесь, Клаус! — криво усмехнувшись, ответила Эрика Демпси. — Я согласна, что это, вероятно, вряд ли серьезно изменит ситуацию, но они пытаются что-то сделать. Учитывая трудности, которые они сейчас испытывают, я удивляюсь, что им удалось сделать так много за столь короткий срок. И они, конечно, правы в том, что сосредоточили внимание на Бреслау. Только за прошедшие восемь месяцев мой картель потерял в этом секторе девять судов. Если они смогут хоть немного пугнуть пиратов, это будет уже кое-что.

Гауптман фыркнул. Лично он был склонен согласиться, но не намеревался признаваться в этом до тех пор, пока Хаусман не заглотнет приманку. Сейчас он жалел, что Эрика вступила в разговор. Картель Демпси уступал только картелю Гауптмана, а Эрика, возглавлявшая его в течение шестидесяти стандартных лет, была столь же умна, сколь привлекательна. Гауптман, который уважал очень немногих людей, относился к ней с несомненным почтением, но именно сейчас он меньше всего нуждался в голосе чистого разума. К счастью, Хаусмана, казалось, ее логика не впечатлила.

— Боюсь, что Клаус прав, госпожа Демпси, — с сожалением сказал он. — Четыре вооруженных торговых судна не многого достигнут, хотя бы даже в силу своего количества. Они могут только обозначить свое присутствие одновременно только в четырех местах, и ни в коей мере не являются кораблями стены. Эскадра опытных пиратов сможет справиться с любым из них, а в Бреслау и Познани в настоящий момент как минимум три сепаратистских правительства. И каждое вербует каперов, которые в гробу видели все наши империалистические авантюры.

Эрика закатила глаза. Она плохо относилась к либералам, а последняя фраза Хаусмана было прямой цитатой из их идеологической библии. Более того, Хаусман, при всем неприятии текущей войны, считал себя военным экспертом. Он рассматривал любое применение силы как свидетельство глупости и неудачной дипломатии, но это не мешало ему с восторгом играть в солдатики (разумеется, с безопасного расстояния). Он всегда с готовностью объявлял, что его интерес объясняется исключительно тем фактом, что, подобно врачу, любой дипломат-миротворец должен изучить болезнь, против которой он борется. Гауптман сомневался, что это заявление могло одурачить кого-либо, кроме товарищей по партии. Более того, Реджинальд Хаусман был втайне твердо убежден, что, стань он великим завоевателем, подобно Наполеону Бонапарту или Густаву Андерману, он превзошел бы их по всем статьям. Так уж получилось, что изучение военных проблем не только позволило наслаждаться чужими острыми ощущениями, удовлетворявшими его порочные инстинкты, но и создало ему репутацию “военного эксперта” либеральной партии. Тот факт, что большинство королевских офицеров — независимо от рода войск — относились к Реджинальду Хаусману как к отъявленному подлецу и трусу, его ни в малейшей мере не беспокоил. Он умудрялся воспринимать презрение военных как основанную на страхе враждебность, порожденную его меткой и острой критикой этих солдафонов.

— А что касается меня, мистер Хаусман, — сказала Демпси ледяным тоном, — то я готова согласиться на любую “империалистическую авантюру” — при условии, что моих людей перестанут убивать.

— Я очень хорошо вас понимаю, — заверил Хаусман, явно не замечая ее презрения. — Проблема в том, что из авантюры-то ничего не выйдет. Я сомневаюсь, что даже Эдуард Саганами — да и любой другой адмирал, коли на то пошло, — смог бы чего-то достичь с такими ничтожными силами. Самый вероятный результат таков: кого бы ни послало туда Адмиралтейство, операция закончится гибелью всех кораблей... — Он печально покачал головой. — За прошедшие три стандартных года Флот во многих ситуациях проявил близорукость. Я очень боюсь, что эта идея —всего лишь очередная ошибка Адмиралтейства.

Несколько секунд Демпси разглядывала политика, затем фыркнула и отошла в сторону. Гауптман с облегчением посмотрел ей вслед и снова обратился к Хаусману:

— Боюсь, вы правы, Реджинальд. Тем не менее это все, что мы можем получить. В данных обстоятельствах я любым способом хотел бы увеличить шансы на успех.

— Если Адмиралтейство настаивает на совершении подобной глупости, мы мало что можем сделать. Они посылают чрезвычайно слабое подразделение прямо льву в пасть. Всякий, кто изучал историю, мог бы сказать им, что дело закончится позором.

На одно лишь мгновение, вопреки собственным планам, Гауптман почувствовал непреодолимое желание устроить этому всезнайке жестокую выволочку. Он не был бы первым, кто не устоял перед соблазном, но, к сожалению, и предыдущие попытки ни к чему не привели, а цель, которую преследовал Гауптман, не позволяла ему открыто выразить свое презрение, как это сделала Эрика.

— Я понимаю, — произнес он вместо того, что очень хотелось сказать, — и вы, несомненно, правы. Но я хотел бы извлечь максимально возможную пользу из их присутствия там, прежде чем их уничтожат.

— Хладнокровно, но прагматично, — вздохнул Хаусман.

Гауптман скрыл кривую усмешку. При всем своем праведном неприятии милитаризма, Хаусман, как и большинство теоретиков, беспокоился о судьбе жертв куда меньше, чем “милитаристы”, которых он так страстно презирал. В конце концов, все погибшие добровольно согласились на беззаветную преданность и опасную службу, и потом: невоз сделать яичницу, не разбив яиц. По наблюдениям Гауптмана, люди, которым действительно приходилось посылать других на смерть, обычно намного осторожнее подходили к принятию решения, чем кабинетные “эксперты”. Сам он скорее сожалел о том, что внутренне согласен с прогнозом этого хлыща относительно вероятной судьбы кораблей-ловушек, но ответ Хаусмана показал, на какие кнопки следует нажимать в предстоящем разговоре.

— Совершенно верно, — ответил Гауптман. — Но вот ведь проблема: без хорошего командира им мало что удастся сделать, прежде чем они погибнут. В то же время, я думаю, едва ли рассчитывать на то, что Адмиралтейство пошлет способного офицера для командования обреченным на гибель экипажем, особенно если они планировали всего лишь маневр для ослабления политического давления на военных. Вероятнее всего, мы столкнемся с тем, что они свалят всю ответственность на никчемного недотепу, а когда все стихнет, только обрадуются, что избавились от него.

— Скорее всего, — тотчас согласился Хаусман, готовый, как всегда, приписывать милитаристам самые коварные макиавеллиевские помыслы.

— А в таком случае, мы должны предпринять все возе, чтобы удержать их от этого варианта, — убежденно сказал Гауптман. — Если их операция — единственная поддержка, какую они собираются нам оказать, то мы имеем все права требовать, чтобы они провели ее с максимальной эффективностью.

— Я примерно представляю... — задумчиво ответил Хаусман.

Похоже, он в уме просматривал сейчас список возможных кандидатур на должность командующего эскадрой, но в планы Гауптмана не входило позволить Хаусману сделать собственное предложение, по крайней мере до тех пор, пока он не вставит в этот список своего протеже. И сделает это так ловко, чтобы не дать Хаусману возсть с ходу отвергнуть командующего, который нужен картелю Гауптмана.

— Трудно найти офицера, — сказал магнат, старательно изображая вдумчивый мысленный поиск, — способного хорошо выполнить свое дело, но такого, которым Адмиралтейство согласится рискнуть! Чересчур умный нам тоже не подойдет... — Хаусман поднял бровь, и Гауптман пожал плечами. — Я полагаю, что нам нужен хороший воин. Тактик, озабоченный лишь тем, как лучше всего распорядиться кораблями, а не стратег, который будет постоянно размышлять об изначальной бесперспективности своей миссии. Тот, кто привык трезво смотреть на вещи, вероятно, поймет, что вся операция в целом — не более чем жест, и тогда он вряд ли решится действовать достаточно агрессивно.

Он сделал паузу, пока Хаусман размышлял над его словами. А ведь что он сейчас сказал, если по сути? Что им нужен командир, который ввяжется в безнадежный бой, обречет на смерть себя и несколько тысяч других людей. Он был достаточно честен (во всяком случае, перед самим собой) чтобы признать, что такая постановка вопроса была изрядно подлой. Однако воевать и погибать — в этом и заключается долг людей в форме. Если им удастся в ходе операции помочь Гауптману спасти свое имущество и пошатнувшееся положение в Силезии, он постарается свыкнуться с мыслью об их трагической гибели. А вот у Хаусмана никакой прямой заинтересованности в Силезии нет. Для него все это не больше чем интеллектуальное упражнение. И даже теперь Гауптман не был уверен, что у политика хватит хладнокровия приговорить тысячи мужчин и женщин к почти неминуемой смерти: жертвы ведь реальные живые люди, а не просто предполагаемые потери на симуляторе.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — пробормотал Хаусман, пристально глядя в бокал. Он потер бровь и пожал плечами. — Я бы не хотел напрасных жертв, но если Адмиралтейство идет на этот шаг, вы правильно описываете офицера, который идеально подходит для выполнения данного поручения, — он тонко улыбнулся. —Вы хотите сказать, что нам нужен некто, у кого смелости больше, чем мозгов, но чтобы при этом его тактический талант перевешивал личную глупость.

— Именно об этом я и говорю.

Несмотря на собственные осторожные маневры, Гауптману было неприятно бравирование и очевидное презрение Хаусмана к человеку, которому уготовано умереть, выполняя свой долг. Но магнат намеревался сейчас сказать совсем другое.

— И думаю, я могу припомнить как раз такого офицера, — произнес он, улыбаясь собеседнику.

— И кто же это?

Некий оттенок в голосе Гауптмана заставил политика оторвать взгляд от бокала. Смутное подозрение отразилось в его карих глазах, в голове мелькнула неясная догадка. Ему нравилось ощущать себя “посвященным” в интриги высокопоставленных лиц, и Гауптман знал это. Как знал и то, что ему навсегда заказан вход в круг посвященных после скандального происшествия на планете Грейсон.

— Харрингтон, — тихо сказал магнат.

Сказал — и увидел, как Хаусман мгновенно вспыхнул от ярости лишь при одном звуке этого имени.

—  Харрингтон ? Вы, должно быть, шутите! Это абсолютно сумасшедшая женщина!

— Конечно. Но разве мы только что не договорились — нам нужен именно ненормальный? — возразил Гауптман. — У меня свои счеты, и весьма серьезные, я уверен, что вы это помните, но, сумасшедшая она или нет, у нее отличный послужной список. Я никогда не предложил бы назначить ее на должность, на которой требуется трезво и практически мыслящий человек, но в данном случае она абсолютно подходит для главной нашей задачи.

Ноздри Хаусмана задрожали, на щеках вспыхнули ярко-красные пятна. Из всех людей во вселенной он больше всего ненавидел Хонор Харрингтон... и Гауптман прекрасно понимал почему. И хотя на свете существовало совсем немного вопросов, по которым он мог бы согласиться с Хаусманом, в отношении Харрингтон Гауптман полностью разделял чувства экономиста. В отличие от Хаусмана, он не стремился игнорировать ее достоинства, но это ни в коей мере не означало, что эта женщина ему нравится. Она доставила ему серьезные неприятности и нанесла немалые финансовые потери восемь стандартных лет назад, когда раскрыла причастность его картеля к попытке Хевена взять под контроль систему Василиска. Правда, тогда Гауптман ничего не знал о деятельности своих служащих... К счастью, ему удалось доказать в суде личную невиновность — что, впрочем, не спасло картель от огромных штрафов и пятна на добром имени.

Клаус Гауптман был не из тех, кто спокойно сносит вмешательство в свои дела. Он отдавал себе в этом отчет и наедине с собой соглашался, что эту черту считать его слабостью. Но вместе с тем бешеная нетерпимость составляла часть его движущей силы, давала ему энергию, заставлявшую идти от одной победы к другой, и поэтому он был готов мириться с отдельными случаями, когда темперамент холерика подводил его и подталкивал к ошибкам.

С этим он мирился. Как правило. По крайней мере, он так думал. Как правило. Но не в случае с Харрингтон. Она не просто поставила его в неловкое положение, она посмела угрожать ему!

Он стиснул зубы, поскольку в памяти вновь закрутились неприятные воспоминания. Когда административное самоуправство Харрингтон стало невыносимым, Гауптман лично отправился на станцию “Василиск”. Он не знал в то время ни о предательских планах хевенитов, ни о том, как все могло обернуться, но эта женщина стоила ему денег, больших денег, а конфискация одного из судов картеля в наказание за контрабанду стала для него пощечиной, и с этим он уж никак не мог смириться. И — понесся, чтобы проучить нахалку. Но этого ему не удалось сделать. Она фактически проигнорировала его, как будто даже не поняла (или ее это не интересовало), что он был самим Клаусом Гауптманом! Она была осторожна в словах, пользовалась канцелярским языком и скрывалась за официальным мундиром и своим положением старшего офицера в звездной системе, но она фактически обвинила его в прямом соучастии в контрабанде .

Она задела его за живое. Он признавал это — как и то, впрочем, что действительно обязан был тщательнее следить за операциями своих торговых агентов. Но, черт побери, как он может полностью контролировать такую махину, как картель Гауптмана, да еще в подобных мелочах? Именно для этого он и нанимает торговых агентов, чтобы те заботились о деталях, которые он охватить физически не способен. И даже если бы она полностью доказала его вину (а не доказала ведь!) — как осмелилась дочь простого йомена разговаривать с ним так дерзко? Она была жалким коммандером, всего-навсего капитаном легкого крейсера, который он мог бы купить на карманные деньги! Как она посмела говорить с ним таким резким, холодным тоном?

Однако она посмела, и Гауптман, потеряв терпение, перестал церемониться. Она не знала, что его картель был держателем контрольного пакета акций медицинской компании ее родителей, работавших врачами на Сфинксе. Он всего только намекнул невзначай о возможных последствиях для ее семьи — что, мол, может случиться, если она вынудит его защищать себя и свое доброе имя посредством неофициальных методов. А она мало того что отказалась отступить, она пошла гораздо дальше. Она ответила куда более страшной, поистине смертельной угрозой.

Никто, кроме них двоих, не слышал ее слов. Только это обстоятельство его и спасло; ибо означало, что никто никогда не узнает, как Хонор Харрингтон угрожала убить его, если он только осмелится предпринять что-нибудь против ее родителей.

Несмотря на глубокую, жгучую ярость, Гауптман даже теперь почувствовал озноб, вспомнив холодные как лед миндалевидные глаза и голос, которым она объясняла, что собирается сделать. Он и тогда поверил сразу, а три года назад она доказала, насколько реальной была угроза: убила на дуэли одного за другим двух мужчин, причем первый из них был профессиональным наемным бретером. Если и были ему нужны доказательства того, что с Харрингтон надо быть очень осторожным, то те два поединка сделали свое дело.

Сейчас ненависть к Харрингтон объединила его с Хаусманом (что случалось крайне редко) — поскольку именно Хонор разрушила дипломатическую карьеру Хаусмана. Она не только отказалась выполнить его приказ отвести мантикорскую эскадру из системы Ельцина и оставить планету Грейсон беззащитной перед союзниками хевенитов, но попросту врезала ему по морде, когда он попытался заставить ее подчиниться. Она сбила его с ног в присутствии свидетелей, а жгучее презрение, с которым она тогда говорила, невоз было скрыть. К настоящему времени все влиятельные люди в точности знали все, что она тогда сказала, с холодной, злой скрупулезностью обличая его трусость. Официальный выговор, который она получила за то, что ударила королевского посланника, был с лихвой возмещен полученным одновременно дворянским титулом — не говоря уж о лавине почестей, которую народ Грейсона обрушил на спасительницу планеты.

— Я не могу поверить, что вы говорите серьезно, —холодный, жесткий голос Хаусмана вернул Гауптмана к действительности. — Боже мой, ну и дела! Эта женщина не лучше обыкновенного убийцы! Вы знаете, как она загнала Северную Пещеру в тот поединок? Она имела невероятную наглость бросить ему вызов прямо в Палате Лордов, а затем подстрелила его, как зверя, невзирая на то, что у него уже кончились патроны! Вы не можете серьезно предлагать ее ни на какую командирскую должность после того, как мы наконец вынудили ее уйти со службы.

— Да вот как раз и могу. — Гауптман одарил молодого человека холодной, тонкой улыбкой. — Именно потому, что она сумасшедшая и очень опасна, мы должны использовать ее в наших собственных интересах. Подумайте об этом, Реджинальд. Несмотря на все ее дурные качества, она — опытный боевой командир. О, я согласен, что в промежутках между сражениями ее следует держать на цепи. Она чертовски высокомерна, и я сомневаюсь, что она когда-либо хотя бы пыталась усмирить свой характер. Черт возьми, давайте будем честными и признаем, что у нее все задатки одержимого маньяка! Но она действительно умеет воевать. Это, может быть, единственная задача, для которой она приспособлена. Если кто-нибудь действительно может, прежде чем погибнуть, нанести пиратам реальный урон, так это она.

В последней фразе он придал своему голосу шелковистую мягкость, сделав легкое ударение на слове “погибнуть”, и в глазах Хаусмана вспыхнул неприятный огонек. Ни один из них никогда не выразился бы определеннее, но слово прозвучало, и Гауптман заметил, что молодой человек глубоко вздохнул.

— Даже если предположить, что вы правы — только предположить! — я не вижу, как это осуществить, —сказал наконец Хаусман. — Она в отставке, и Кромарти никогда не рискнет вновь призвать ее на действительную службу. После того как она при всех бросила вызов Северной Пещере, палата придет в ярость, стоит только внести подобное предложение.

— Не исключено, — ответил Гауптман, сильно сомневаясь в правильности выводов экономиста.

Два года назад он, несомненно, согласился бы с Хаусманом, но теперь мнение Гауптмана сильно изменилось. Харрингтон удалилась на Грейсон, чтобы вступить в права “землевладельца Харрингтон”, полноправной феодальной правительницы поместья, специально созданного тамошним Протектором и названного в ее честь. В сан землевладельца грейсонцы возвели ее в знак благодарности за оборону их родной планеты. Учитывая позорную роль, сыгранную Хаусманом в той самой обороне, вряд ли стоило удивляться, что он игнорирует иностранные титулы, но картель Гауптмана был глубоко вовлечен в обширные промышленные и военные программы, реализуемые в системе Ельцина с тех пор, как Грейсон присоединился к Мантикорскому Альянсу. Не доверяя собственному опыту общения с Харрингтон, Гауптман провел тщательный анализ ее положения на Грейсоне и выяснил, что она имеет там больше власти и влияния, чем кто-либо в Звездном Королевстве, включая самого герцога Кромарти.

Взять для начала тот факт, что она была, вероятно (сами грейсонцы, воз, даже не отдавали себе в этом отчета), самым богатым человеком на их планете, особенно с тех пор, как ее корпорация “Небесные купола Грейсона” стала приносить прибыль. А если добавить мантикорские вложения, которыми управлял Уиллард Нефстайлер, то к настоящему времени она почти наверняка по праву могла называться миллиардером — не так уж плохо для бизнесмена, начальный капитал которого складывался исключительно из призовых выплат. Но для грейсонцев ее богатство едва ли имело значение. Она не только спасла их от оккупации, но также вошла в число восьмидесяти представителей высшей знати, которые управляли их миром, не говоря уже о втором по значимости чине офицера в их флоте. Несмотря на вялое отвращение, которое могли бы испытывать к ней наиболее консервативные из грейсонских теократов, большинство грейсонцев почти обожествляли чужестранку.

Более того, она фактически второй раз спасла систему Ельцина в начале прошлого года. Независимо от всего того, что думает о ней палата лордов, информационные сообщения о Четвертой Битве при Ельцине сделали ее почти такой же героиней в глазах населения Звездного Королевства, какой она была на Грейсоне. Если бы правительство Кромарти, обладавшее сейчас относительно устойчивым большинством в палате лордов, попыталось вернуть Харрингтон на службу Короне в Мантикору, Гауптман был уверен, что такая попытка увенчалась бы успехом.

К сожалению, и Кромарти, и Адмиралтейство, казалось, не были склонны рисковать, опасаясь неизбежной и опасной межпартийной борьбы в парламенте. Но даже при всем их желании вряд ли они сочли бы уместным назначать офицера такого высокого уровня командовать четырьмя жалкими вооруженными торговыми кораблями черт знает в какой дали от зоны активных боевых действий. А вот если бы предложение поступило от другого источника...

— Послушайте, Реджинальд, — голос Гауптмана зазвучал исключительно убедительно. — Уж мы-то с вами знаем, что Харрингтон сродни потерявшей управление боеголовке, но именно мы, как никто другой, понимаем, что, удайся нам добиться ее назначения в Силезию, она могла бы здорово потрепать пиратов, прежде чем навсегда сойти со сцены — верно?

Хаусман медленно кивнул; его явное нежелание пойти на этот шаг боролось с не менее очевидным искушением послать ненавистную ему женщину на неизбежную гибель.

— Хорошо. Также не надо забывать, что она чертовски популярна во Флоте. Неужели вы думаете, Адмиралтейство не захочет вернуть ей мантикорский мундир?

Хаусман снова покачал головой. Гауптман, пожав плечами, продолжал:

— В таком случае, как вы думаете, что произойдет, если мы сами предложим отправить ее в Силезию? Представьте себе на минуту. Если оппозиция поддержит ее кандидатуру в качестве командира нашей операции, разве Адмиралтейство не ухватится за шанс “реабилитировать” эту ненормальную?

— Полагаю, ухватится, — с кислым видом согласился Хаусман. — Но почему вы думаете, что она согласится на это предложение? Она там заделалась местным жестяным божком. Чего ради она откажется от положения офицера номер два в их крошечном сопливом флотике — и согласится на что-то подобное?

— Да потому, что их флот — крошечный и сопливый, —ответил Гауптман.

На самом деле было иначе — и только едкая ненависть Хаусмана ко всему, что связано с системой Ельцина, заставляла его так думать и чувствовать. Грейсонский космический флот, начав с десяти трофейных хевенитских супердредноутов и первых трех построенных на собственных верфях кораблей стены, превратился в весьма внушительную силу, став вторым по мощности флотом Альянса. С точки зрения личных амбиций, для Харрингтон было бы безумием бросить положение второго в офицерской иерархии командира в перспективном и быстрорастущем ГКФ* [ Грейсонский космический флот. ] ради возвращения к прежнему званию простого капитана КФМ. Но при всей своей ненависти к этой женщине, Гауптман понимал ее гораздо лучше, чем Хаусман. Независимо от званий, положения и наград Хонор Харрингтон была урожденной мантикорианкой, и тридцать лет своей жизни она отдала родному флоту, строя свою карьеру и репутацию на королевской службе. С большой неохотой Гауптман вынужден был признать ее личную храбрость и бесспорное, в самой глубине натуры укоренившееся чувство долга. Именно это чувство долга и могло подстегнуть ее очевидное желание оправдаться перед соотечественниками, снова получив место во Флоте, из которого ее выжили враги. Гауптман твердо знал, что она примет предложенное ей назначение, но он ни за что не назвал бы Хаусману ее истинные мотивы.

— В Грейсонском флоте она, конечно, королева лягушатника, — сказал он вместо этого, — но тамошняя лужа слишком мала по сравнению с нашим Флотом. Всех их кораблей едва наберется на две полные линейные эскадры, Реджинальд, и вы это знаете лучше меня. Если она хочет вернуться командиром в настоящий флот, мы дадим ей единственный шанс — нашу операцию.

Хаусман хмыкнул и, откинув голову, медленно выпил вино, затем опустил бокал и стал разглядывать донышко. Гауптман понял, что его собеседника раздирают противоречивые эмоции, и положил руку ему на плечо.

— Я знаю, что прошу слишком многого, Реджинальд, —сочувственно сказал он. — Очень большое мужество требуется человеку для того, чтобы даже подумать о возвращении на королевскую службу своего обидчика. Но я не могу припомнить кого-нибудь, кто подходил бы для нашей задачи лучше, чем она. И в то же время я буду сожалеть о любом офицере, который может погибнуть при выполнении своего долга в ходе нашей миссии, и вы должны признать, что именно Харрингтон, с ее неуравновешенностью, была бы наименее болезненной потерей среди всех людей, которые могут прийти вам на память.

Для любого другого человека последняя фраза прозвучала бы ужасно, но в глазах Хаусмана снова загорелся огонек, явно свидетельствующий о крайнем удовлетворении.

— Почему вы решили поговорить именно со мной? —спросил он, немного помолчав.

Гауптман пожал плечами.

— Ваше семейство имеет большое влияние в либеральной партии. Это означает влияние на оппозицию вообще, а учитывая ваше глубокое знание военных проблем и особенно личный опыт общения с Харрингтон, именно ваша рекомендация будет иметь решающее значение для коллег. Если вы предложите графине Нового Киева выдвинуть кандидатуру Харрингтон для выполнения этой миссии, партийное руководство отнесется к этому серьезно.

— Вы действительно хотите от меня слишком многого, Клаус, — тяжело вздохнул Хаусман.

— Я знаю, — повторил Гауптман. — Но если оппозиция выдвинет ее кандидатуру, Кромарти, Морнкрик и Капарелли с радостью подхватят предложение.

— А что делать с консерваторами и прогрессистами? —возразил Хаусман. — Этим партиям ваша идея понравится не больше, чем графине Нового Киева.

— Я уже говорил с бароном Высокого Хребта, — признался Гауптман. — Он не очень доволен моей идеей, и не будет обязывать консерваторов официально поддерживать Харрингтон, но согласился, что разрешит им голосовать, как велит совесть.

Глаза Хаусмана сузились: было очевидно, что разрешение “голосовать, как велит совесть” — не более чем дипломатическая выдумка, позволяющая Высокому Хребту официально оставаться в оппозиции, пока соответствующим образом проинструктированные сторонники поддерживают игру.

— Что касается прогрессистов, — продолжал Гауптман, — граф Серого Холма и леди Декро согласились воздержаться при голосовании. Но ни один из них не рискнет взять на себя выдвижение Харрингтон. Вот почему так важно, чтобы вы и ваше семейство договорились об этом с Новым Киевом.

— Понимаю... — В течение нескольких бесконечно долгих секунд Хаусман теребил нижнюю губу, потом тяжело вздохнул. — Хорошо, Клаус. Я поговорю с ней. Мне придется наступить себе на горло, уж поверьте, но я согласен с вашим мнением и сделаю все, что в моих силах, для того чтобы поддержать вас.

— Благодарю, Реджинальд. Очень признателен, — тихим искренним голосом произнес Гауптман.

Он похлопал молодого человека по плечу, кивнул и отошел к бару. Виски давно кончился, а ему срочно нужно было выпить, чтобы смыть с языка мерзкий привкус. Вообще-то неплохо было бы и руки вымыть... но Париж стоит мессы. Четыре вооруженных транспортных судна — капля в море, но их значение в масштабе всей войны намного возрастет, если ими будет командовать капитан Хонор Харрингтон.

Правда — как он только что постарался внушить Хаусману, — слишком велика вероятность того, что она погибнет, прежде чем успеет что-нибудь сделать. Жаль, конечно, но нельзя отнимать у человека шанс сделать полезное дело...

А главное, сказал он себе, с улыбкой протягивая бармену стакан, независимо от того, удастся ли ей остановить пиратов, или пираты ухитрятся убить ее, он, Гауптман, все равно оказывается в выигрыше.

 

Глава 3

 

Любые автоматические пистолеты, стреляющие пулями, были технологическим антиквариатом, но от этого оружия веяло совсем уж седой древностью. Это была точная копия армейского пистолета Кольта, который более двух тысяч стандартных лет назад был известен как “Модель 1911А1” под патрон сорок пятого калибра. Он хорошо лежал в руке — менее 1,3 килограмма в условиях грейсонской гравитации, составлявшей 1,17 от земного притяжения; однако отдача у него была огромная. Древность не сделала его менее шумным: несмотря на защитные наушники, не один стрелок на соседних дорожках тира вздрогнул, когда пуля диаметром 11,43 миллиметра с гулом понеслась вдаль на скорости всего лишь 275 м/с. Скорость была ничтожной даже по сравнению с тем огнестрельным оружием, которое производили на Грейсоне до присоединения системы к Альянсу. И уж намного меньше двух с лишним тысяч метров в секунду — скорости, с которой современный пульсер выпускает свои дротики. Но массивная пятнадцатиграммовая пуля завершила свой пятнадцатиметровый путь до щита с приличной кинетической энергией. Покрытый никелевой оболочкой кусочек свинца, проделал в центральном круге такой же анахроничной бумажной мишени дыру — и исчез в яркой вспышке, врезавшись в гравитационный барьер-пулеуловитель.

Низкий раскатистый грохот старинного пистолета еще раз перекрыл высокий жалобный визг пульсеров, затем еще и еще раз. Семь отозвавшихся эхом выстрелов прогремели через равные промежутки времени, и центр мишени исчез, превратившись в зияющее отверстие.

Адмирал леди Хонор Харрингтон, землевладелец и графиня Харрингтон, опустила пистолет (она держала его в излюбленном положении для стрельбы с обеих рук), осмотрела оружие, дабы убедиться, что затвор открыт, а магазин пуст, положила его на стойку перед собой и сняла очки и наушники. Стоявший позади нее в таких же защитных очках и наушниках майор Эндрю Лафолле, ее личный оруженосец и главный телохранитель, покачал головой. Хонор нажала кнопку, и мишень с жужжанием поехала вперед. Пистолет леди Харрингтон был подарком гранд-адмирала Уэсли Мэтьюса, и Лафолле недоумевал, каким образом Верховный главнокомандующий ГКФ узнал, что она будет рада именно такому экстравагантному презенту. Как бы то ни было, адмирал оказался, конечно, прав. Не реже одного раза в неделю леди Харрингтон тренировалась с этим чудовищем, извергающим пороховое пламя и сокрушающим барабанные перепонки, — либо на борту ее флагманского супердредноута, либо здесь, в небольшом стрелковом тире охраны в поместье Харрингтон. Казалось, после каждого сеанса стрельбы она получает почти такое же удовольствие и от ритуала чистки оружия.

Хонор сняла мишень и приложила к ней карманную линейку, с явным удовольствием измеряя диаметр дыры — три сантиметра. Несмотря на критические замечания Лафолле в адрес оглушительного старинного оружия, майора поражала и воодушевляла аккуратность Хонор в обращении с пистолетом. Любой, кто видел ее на дуэльном поле Лэндинга, знал, что каждый ее выстрел попадает в цель, но, неся ответственность за жизнь своего землевладельца, Лафолле всегда радовался, глядя, как она демонстрирует способность позаботиться о себе самостоятельно. При этой мысли он фыркнул и криво усмехнулся.

Хонор стояла прямо, похожая на стройный факел, — в длинном зеленом платье, закрывавшем лодыжки, и жилете до бедер. Ее шелковистые каштановые волосы свободно рассыпались по плечам. При этом она была, вероятно, самым опасным человеком в тире... даже по сравнению с Эндрю Лафолле. Хонор продолжала регулярно тренировать своих телохранителей, и хотя они заметно продвинулись в ее любимом виде спорта — борьбе coup de vitesse , — она все еще с невероятной легкостью укладывала их на лопатки.

Конечно, при росте более ста девяноста сантиметров она была выше любого из них, а привычка к силе тяжести родной планеты, которая превышала и без того высокую грейсонскую гравитацию еще на пятнадцать процентов, одарила ее впечатляющей физической силой, подвижностью и выносливостью. Она могла оставаться стройной, но за стройностью скрывались крепкие, хорошо тренированные мускулы. И все же не это объясняло ее безусловное физическое превосходство над гвардейцами. Истинная причина состояла в том, что, благодаря современным (уже третьего поколения!) методам пролонга — которому она подверглась еще ребенком, — Хонор сейчас выглядела, как юная девушка, а фактически была на тринадцать стандартных лет старше самого Лафолле и в течение тридцати шести лет своей жизни занималась coup de vitesse . Это означало, что она обучалась борьбе на протяжении всей жизни Лафолле, хотя даже он, глядя на ее молодое, экзотической красоты лицо, иногда сомневался в том, что такое воз.

Хонор закончила рассматривать мишень и, достав из кармана ручку, написала на ней дату, а затем уложила вместе с дюжиной похожих расстрелянных мишеней и пистолетом в переносной футляр. Там же разместила оба дополнительных магазина с патронами, закрыла футляр и взяла его под мышку, сунула в карман защитные очки для стрельбы и, захватив наушники, оглянулась на Лафолле, попытавшегося скрыть вздох облегчения. В полутьме блеснули ее миндалевидные глаза, унаследованные от матери-китаянки.

— Ну вот и все, Эндрю, — улыбнулась она.

Они вместе направились из тира ко входу во Дворец Харрингтон. Пушистый шестилапый сфинксианский древесный кот кремово-серого цвета поднялся с належанного места в ярком пятне солнечного света, лениво потянулся и, мягко ступая, пошел им навстречу. Лафолле тем временем на ходу снимал защитные наушники. Хонор рассмеялась.

— Кажется, Нимиц разделяет твое предубеждение против шума, — заметила она и наклонилась, чтобы взять кота на руки.

Нимиц в ответ на ее замечание согласно чирикнул, и она засмеялась снова, устраивая его у себя на плече. Кот занял обычную позицию: когти средних лап вонзились в ткань жилета на плече Хонор, а задние лапы уцепились за спину чуть ниже лопатки. Он помахал своим пушистым хвостом, когда Лафолле, улыбаясь, ответил:

— Это не просто шум, миледи. Другой уровень энергии. Самое брутальное оружие из всех, которые я видел.

— Правда. Но он приятнее, чем импульсное оружие, — ответила Хонор. — Скажем так: в бою я предпочла бы что-нибудь более современное, но этот... он звучит авторитетно , правда?

— Не стану спорить, миледи, — признал Лафолле, автоматически оглядываясь вокруг и проверяя, нет ли потенциальной угрозы. Даже здесь, во Дворце Харрингтон, совершенно безопасном месте, он не забывал про свои обязанности. — Но и в бою он, по-моему, не совсем бесполезен. Помимо прочего, его грохот должен потрясать противников.

— Наверное, ты прав, — согласилась Хонор. Искусственные мускулы в восстановленной левой половине лица делали ее улыбку слегка кривоватой, но в глазах заплясали чертики. — Может, мне стоит отобрать у гвардейцев пульсеры и выяснить, не сможет ли Верховный адмирал достать мне столько кольтов, чтобы хватило и для всех вас?

— Спасибо, миледи, но пульсер меня вполне устраивает, — подчеркнуто вежливо ответил Лафолле. — Я ведь таскал свой, такой же как у вас, с пороховыми патронами... эх, и не такой, а огромный, — десять лет таскал, пока вы не модернизировали наше вооружение. Теперь я уже избаловался.

— Только не говори потом, что я не предлагала, —поддразнила она и кивнула часовому, который открыл перед ними дверь служебного подъезда Дворца Харрингтон.

— Не буду, — заверил ее Лафолле, когда дверь за ними закрылась, отрезав звук выстрелов, доносившихся из тира. — Знаете, миледи, я хотел кое о чем спросить, — добавил он.

Хонор удивленно подняла бровь и кивком разрешила ему продолжить.

— Тогда, на Мантикоре, перед вашим поединком с Саммервалем, полковник Рамирес изо всех сил пытался скрыть свою тревогу. Чтобы его успокоить, я сказал ему, что видел, как вы тренировались, и что вы не новичок в стрельбе из пистолета, но сам я всегда удивлялся тому, насколько хорошо вы им владеете.

— Я выросла на Сфинксе, — ответила Хонор, и теперь уже Лафолле удивленно поднял брови. — Сфинкс осваивали в течение почти шестисот стандартных лет, —продолжала она объяснять, — но треть планеты все еще остается коронной землей, а это значит — нетронутой, дикой местностью, и владения Харрингтонов примыкают к заповеднику Медных гор. Многие дикие звери на Сфинксе не прочь отведать, каковы люди на вкус, поэтому в необжитой местности большинство взрослых и дети постарше носят с собой оружие как предмет первейшей необходимости.

— Но, держу пари, не такое древнее, как это, — Лафолле показал на ящик с пистолетом у нее под мышкой.

— Правда, — призналась она. — Это причуда дяди Жака.

— Дяди Жака?

— Старшего брата моей мамы. Он приехал с Беовульфа и гостил у нас примерно около года. Мне было тогда двенадцать стандартных лет. Он был членом Общества любителей старины, чудаков, которым нравилось реставрировать прошлое и все, что с ним связано. Любимым периодом истории у дяди Жака было второе столетие до Расселения — это значит... м-м, двадцатое столетие, — пересчитала она: на Грейсоне до сих пор использовали древний Григорианский календарь. — В год приезда он стал чемпионом Планетарных соревнований резервистов по стрельбе из пистолета. Он был так же красив, как мама, и я обожала его... — она с усмешкой отвела глаза. — Я таскалась за ним повсюду, как преданный щенок, что, должно быть, раздражало его, но он никогда не подавал виду. Более того, он научил меня стрелять из этого, как он сам говорил, настоящего оружия, и... — она рассмеялась, — Нимицу и тогда не понравился звук выстрелов.

— Это потому, что Нимиц — культурное и цивилизованное создание, миледи.

— Ха! Тем не менее я занималась стрельбой довольно регулярно, пока не уехала в Академию, и хотела тогда вступить в команду по стрельбе из пистолета. Но я уже довольно хорошо освоила стрелковое оружие, зато только-только начала заниматься coup de vitesse — года за четыре до того, как сдала вступительные экзамены. Поэтому я решила завязать со стрельбой и войти в команду рукопашников.

— Ясно... — Лафолле сделал пару шагов и криво усмехнулся. — В таком случае, миледи, если я никогда не говорил этого прежде, вы не слишком похожи на истинную грейсонскую леди. Пистолеты, рукопашный бой... Может быть, в следующий раз, если возникнет опасность, вы будете защищать меня ?

— Ну ты даешь, Эндрю! Как ты можешь говорить такие вещи своему землевладельцу!

Лафолле рассмеялся в ответ, однако мысленно признался, что ее шутливый упрек совершенно справедлив. Ни одному порядочному грейсонскому мужчине даже в голову не пришло бы обсуждать такие ужасные вещи с благовоспитанной дамой. Но леди Харрингтон воспитывалась не на Грейсоне, да и местные правила поведения изменялись. Изменения, должно быть, стороннему наблюдателю казались медленными, но для грейсонца, вся жизнь которого была построена на традиции, в течение последних шести стандартных лет они шли с изумительной скоростью, и причиной тому была женщина, которую Эндрю Лафолле охранял, рискуя собственной жизнью.

Странно, но она, вероятно, менее других на планете отдавала себе отчет в этих изменениях, поскольку прибыла из общества, которое отрицает саму идею неравенства мужчин и женщин. Но на редкость приверженное традициям патриархальное общество и религия Грейсона уже тысячу лет изолированно развивались в мире, в котором смертельные концентрации тяжелых металлов сделали планету худшим врагом собственного народа. Основные принципы, сформировавшие эти традиции, подразумевали, что любое изменение должно происходить постепенно, точнее очень постепенно, но Лафолле все время замечал, как вокруг него постоянно и почти незаметно что-то меняется. Он полагал, что в основном это хорошие изменения, не всегда и не для всех удобные, как выяснилось чуть менее года назад, когда группа религиозных фанатиков пыталась убить его землевладельца, — но хорошие. Однако он был практически уверен, что леди Харрингтон все еще не понимает, насколько решительно молодые женщины Грейсона начали изменять свою жизнь по примеру, который подавали она сама и другие мантикорианки, служившие в грейсонских военно-космических силах. Не то чтобы Грейсон обнаруживал какие-то особые признаки превращения в зеркальное отражение Звездного Королевства. Наоборот, грейсонцы развивали новую модель жизни по собственному образцу, и Эндрю часто задавался вопросом, к чему это может привести...

Они прошли коротким коридором и поднялись на лифте на второй этаж дворца, где были расположены личные апартаменты Хонор. Двери лифта открылись, и Лафолле увидел поджидавшего их пожилого мужчину с серыми глазами и редеющими рыжеватыми волосами. Хонор, склонив голову набок, обратилась к встречавшему:

— Привет, Мак. Что случилось?

— Мы только что получили сообщение с космодрома, мэм.

Подобно Хонор, Джеймс МакГиннес носил гражданскую одежду — как и подобало мажордому поместья Харрингтон. Он был единственным из всех ее подданных, кто обращался к ней каким-либо отличным от “миледи” образом. Объяснялось это очень просто: старший стюард МакГиннес был ее личным стюардом, или, как она любила говорить — главным хранителем, — вот уже более восьми лет. Он единственный из всех здешних слуг знал ее еще до того, как она была возведена в рыцарское достоинство, а позднее стала графиней и землевладельцем. В присутствии посторонних он обычно называл ее “миледи”, но в личном общении всегда возвращался к прежнему воинскому этикету.

— Какое сообщение? — спросила Хонор, и он широко улыбнулся в ответ.

— От капитана Хенке, мэм. Три часа назад ее “Агни” совершил альфа-переход.

— Мика здесь? — радостно переспросила Хонор. —Отлично! И когда же нам ее ждать?

— Она зайдет на посадку через час-другой, мэм.

Что-то странное послышалось в тоне МакГиннеса, и Хонор посмотрела вопросительно.

— Она не одна, мэм, — доложил стюард, — с нею адмирал Белая Гавань. Он спрашивает, ли ему сопровождать капитана Хенке во Дворец Харрингтон.

— Граф Белой Гавани здесь? — заморгала Хонор, и МакГиннес кивнул. — Он говорил что-нибудь о причине визита?

— Нет, мэм. Он только спросил, согласитесь ли вы принять его.

— Конечно соглашусь! — Она задумалась на несколько секунд, затем встряхнула головой и вручила МакГиннесу футляр с пистолетом. — Ну вот, теперь придется наряжаться... Проследи, чтобы его почистили, Мак.

— Конечно, мэм.

— Благодарю. Думаю, надо послать за Мирандой, она мне нужна.

— Я уже позаботился, мэм. Она сказала, что будет в гардеробной.

— Тогда я не должна заставлять ее ждать, — подытожила Хонор и помчалась по коридору к ожидающей ее служанке, ломая голову, почему с ней захотел встретиться сам граф Белой Гавани.

 

* * *

 

Стук по косяку открытой двери послужил Хонор предупреждением, и она с улыбкой посмотрела на гостей, которых МакГиннес провел в ее просторный, залитый солнцем кабинет. Она была одна, если не считать Лафолле, чье постоянное присутствие, согласно законам Грейсона, было обязательным, и Нимица. Говард Клинкскейлс, ее управляющий, в этот день находился в Остин-Сити на переговорах с канцлером Прествиком. Хонор встала и вышла из-за стола, чтобы протянуть руку стройной женщине, чья кожа была разве что чуть светлее, чем иссиня-черная, как космос, форма КФМ.

— Мика! Почему ты не предупредила меня о своем прибытии? — воскликнула Хонор.

Вошедшая женщина крепко пожала ей руку.

— Потому что я не знала, что прибуду.

Сильное мягкое контральто капитана второго ранга Мишель Хенке звучало насмешливо, гостья широко улыбнулась хозяйке дома. Мика Хенке была двоюродной сестрой королевы Елизаветы, и в ее внешности отражались характерные черты представителей дома Винтонов. Когда-то она была соседкой Хонор по комнате и ее “общественным наставником” в общежитии Академии на острове Саганами. Несмотря на огромное социальное неравенство между ними, она стала самым близким другом Хонор, и сейчас глаза ее светились от радости встречи.

— “Агни” совсем недавно снова перевели в Шестой флот, и адмирал Александер выбрал нас в качестве такси.

— Ясно.

Хонор снова пожала руку Хенке и повернулась к ее спутнику — высокому, широкоплечему адмиралу.

— Милорд, — произнесла она более официально и подала руку и ему. — Рада видеть вас снова.

— Я тоже, миледи, — ответил он столь же официально и...

Ее скулы вспыхнули румянцем, когда он нагнулся, чтобы вместо рукопожатия поцеловать ей руку. Это был обычный для Грейсона способ приветствовать женщину, и, живя здесь, она уже привыкла к нему, но смутилась, когда этот фокус выкинул адмирал Александер. Разумом она понимала, что ее титул выше чем его и, безусловно, дает ей право на подобное приветствие, но она носила свой титул всего шесть лет, тогда как род графов Белой Гавани возник одновременно со Звездным Королевством. К тому же граф был одним из самых уважаемых адмиралов флота, в котором она служила в течение более тридцати лет.

Белая Гавань выпрямился, в синих глазах вспыхнул огонек — будто он отгадал ее чувства и мысленно упрекнул за них. Они не виделись почти три стандартных года, фактически с того дня, когда Хонор отправили в отставку, и она лишь улыбнулась в ответ, отметив про себя новые глубокие морщины вокруг его заблестевших глаз.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — пригласила она, жестом указывая на стулья, расставленные вокруг журнального столика.

Пока все рассаживались, со своего насеста на стене спрыгнул Нимиц, мягко ступая, обошел вокруг стола и протянул Мике сильную, крепкую переднюю лапу. Хенке рассмеялась.

— И я тебя очень рада видеть, паршивец, — приветствовала кота капитан, пожимая протянутую лапу. — Ну, как, удалось стащить приличный пучок сельдерея?

Нимиц фыркнул, выражая тем самым мнение о ее чувстве юмора, но Хонор благодаря взаимной эмпатической связи ощутила, что он очень доволен. Люди с Мантикоры и Грифона — двух других обитаемых планет Звездного Королевства — склонны недооценивать интеллект древесных котов с планеты Сфинкс, но Мика и Нимиц были старыми друзьями. Как и Хонор, Хенке знала, что шестилапые коты умнее очень многих двуногих людей и, несмотря на неспособность говорить, лучше понимают обычный человеческий язык, чем большинство мантикорских подростков.

Она также знала о слабости всех древесных котов и, снова усмехнувшись, достала из кармана стебель сельдерея и протянула коту. Нимиц с радостью схватил его и принялся чавкать, прежде чем его человек успел запротестовать или вообще хоть что-то сказать.

Хонор вздохнула.

— Не прошло и пяти минут, как ты здесь, а уже балуешь его! Ты коварное существо, Мика!

—  С кем поведешься, от того и наберешься! — быстро подхватила Хенке, и тут уж настал черед Хонор рассмеяться.

Хэмиш Александер, откинувшись на спинку стула, внимательно наблюдал за происходящим. Последний раз он видел Хонор Харрингтон после поединка, в котором она убила Павла Юнга, графа Северной Пещеры. Поединка, который стоил ей карьеры и едва не стоил жизни, ибо Северная Пещера открыл огонь до сигнала и стрелял ей в спину. При той последней встрече ее прооперированная после ранения левая рука и плечо были еще неподвижны, но физические раны не шли ни в какое сравнение с теми, что глубоко поразили ее сердце.

Глаза Александера потемнели, когда он вспомнил подробности трагедии. Убив на дуэли Северную Пещеру, она, конечно, отомстила за смерть человека, которого очень любила, но это не могло вернуть Пола Тэнкерсли к жизни, а лишь позволило пережить потерю. Белая Гавань пытался предотвратить тот поединок, поскольку знал, чем он обернется для ее карьеры, но попытка была напрасной. Она считала, что обязана совершить акт правосудия, и при ее характере любой другой исход дела был неприемлем. Он смирился с этим, хотя бесконечно сожалел о последствиях. А еще он задавался вопросом: понимает ли она, как сходны чувства, которые довелось пережить им обоим, как много знает он о боли и печали потерь? Вот уже пятьдесят стандартных лет его жена была полным инвалидом. До нелепой воздушной катастрофы Эмили Александер была популярнейшей актрисой Звездного Королевства — и, в течение долгих мучительных лет видя ее чудесную отважную душу заключенной в тюрьме немощной плоти, Хэмиш Александер познал полную меру страдания, которое может причинить любовь.

Но сидящая перед ним женщина уже не была похожа на ту, с почерневшим от горя лицом, какой он помнил ее со дня последней встречи на борту линейного крейсера “Ника”. А еще, в первый раз увидев ее не в военной форме, он удивился тому, как прекрасно выглядит она в грейсонском платье. И как достойно держится. Понимает ли она сама, как сильно изменилась и какой характер носят эти изменения? Она всегда была отличным офицером, но здесь, на Грейсоне, в ней появилось что-то еще. Хонор была вдвое моложе его, однако он отчетливо ощущал ее скрытую внутреннюю силу, когда она обменивалась шутками с капитаном Хенке. Ее улыбка скрывала такую невыносимую печаль, такую боль утраты, такие глубокие незаживающие раны, что Александеру становилось страшно — но и радостно, потому что он чувствовал, как в этих муках укреплялась несокрушимая воля Хонор, ее стальной каркас, — радостно за нее и за Королевский флот Мантикоры. Офицеров ее калибра на королевской службе было не так уж много, и он очень хотел снова увидеть ее в мантикорской военной форме... даже если это означало отправку Хонор в сектор Бреслау.

Хонор перестала смеяться и посмотрела на графа.

— Прошу прощения, милорд. Капитан Хенке с Нимицем — старые друзья, но я не должна позволять им отвлекать меня. Чем могу служить, сэр?

— Я прибыл сюда в качестве посланника, дама Виктория, — ответил он. — Ее величество просила меня встретиться с вами.

— Ее величество?

Хонор выпрямилась на стуле, а граф кивнул.

— Мне поручено попросить вас вернуться на действительную военную службу, миледи, — спокойно сказал он.

И был поражен внезапным, ярко вспыхнувшим светом в ее темных, шоколадного цвета глазах. Она хотела что-то сказать, но затем, передумав, глубоко вздохнула, и он увидел, как свет погас. Он не исчез совсем, скорее стал приглушенным — видимо, благодаря новому отношению к себе и ко всему происходящему, а также переоценке прошлого, — и граф почувствовал возросшее уважение к этой новой Хонор Харрингтон.

— На действительную службу? — переспросила она несколько секунд спустя. — Я польщена, конечно, милорд, но уверена, что и вы, и ее величество хорошо осведомлены: я выполняю сейчас другие обязанности.

— Конечно, и не только мы, но и Адмиралтейство, — ответил Белая Гавань тем же спокойным тоном. — То, что вы сделали здесь, и не только как землевладелец Харрингтон, но и как офицер грейсонского флота, невоз переоценить. Именно поэтому ее величество просила передать вам ее просьбу, а не приказ о возвращении на службу. Она также поручила мне сообщить, что она никогда — ни в этот раз, ни впредь — не будет настаивать на вашем возвращении. Звездное Королевство слишком жестоко обошлось с вами... — Хонор уже приготовилась ответить, но граф жестом остановил ее. — Прошу вас, миледи. Именно так и было, и вы знаете это. Особенно отличилась Палата Лордов — отнесшаяся к вам с чудовищным неуважением, которое стало оскорблением лично для вас, для вашей воинской чести и для чести Звездного Королевства. Ее величество и герцог Кромарти знают об этом, как знает и весь Флот, и большинство наших сограждан. Никто не вправе упрекнуть вас, если вы останетесь здесь, где вам оказано уважение, которого вы заслуживаете.

Лицо Хонор вспыхнуло, хотя Нимиц подтвердил, что граф искренен. Древесные коты всегда улавливали чувства людей, но, насколько она знала, она стала первым человеком, который сумел ясно ощутить эмоции древесного кота — а затем, через Нимица, и эмоции других людей. Эта необычная способность развивалась в течение последних пяти с половиной лет, и Хонор постепенно научилась управляться с ней. И хотя это существенно расширило поле чувственного восприятия, временами Хонор остро желала ничьих посторонних чувств не слышать, и сейчас был как раз такой случай. Она знала, что Нимиц обеспечивает ей одностороннюю связь с другими людьми. Белая Гавань наверняка не сможет почувствовать, что она читает его глубоко скрытые эмоции, но глубокое уважение и сочувствие, которые исходили от графа, ужасно смущали ее. Независимо от чужого мнения, Хонор слишком хорошо отдавала себе отчет в собственных ошибках и слабостях, чтобы хоть на секунду поверить, что она заслужила такие чувства.

— Я не это имела в виду, милорд, — сказала она, помолчав несколько мгновений. Голос прозвучал несколько хрипло, и она откашлялась, чтобы прочистить горло. — Я понимаю, почему лорды отреагировали подобным образом. Я не могу согласиться с ними, но я их понимаю, и я прекрасно знала в то время, какой будет их реакция. Поэтому я согласилась стать землевладельцем не только номинально и приняла на себя все связанные с моим новым положением обязанности, не говоря уже о службе в ГКФ. У меня есть теперь обязательства, которыми я не могу просто пренебречь, как бы ни хотелось мне снова вернуться на действительную службу в Звездном Королевстве.

Хонор посмотрела через плечо на Эндрю Лафолле, молча и без всякого выражения на лице стоявшего за ее стулом. Его внутреннее состояние она тоже чувствовала. Он был взволнован куда сильнее, чем Александер, почти смятен, им овладела буря эмоций, яростное одобрение того факта, что ей дали шанс реабилитироваться на мантикорской службе, мешалось с отстраненно холодным согласием с адмиралом: Звездное Королевство действительно обошлось с ней крайне несправедливо. Но острее всего чувствовался страх: возвращение к активной службе в КФМ может означать угрозу для безопасности женщины, которую он обязан защищать. Тем не менее она не ощущала никакого давления с его стороны. Он был военным и грейсонцем. Его долг состоял в том, чтобы охранять своего землевладельца, а не указывать, что ей делать. Это не мешало ему с изысканной вежливостью и упрямой настойчивостью заставлять Хонор подчиняться, если ей грозила опасность, а также принимать меры против любого, кто мог нанести ей оскорбление, но он никогда бы не осмелился влиять на ее решения. Его переживания были глубокими и серьезными, как и его преданность ей. Он хотел одного — чтобы она поступила так, как считает нужным и правильным, — и Хонор мысленно оперлась о его невидимую поддержку, когда повернулась к Белой Гавани.

— Я хорошо понимаю, о чем вы говорите, миледи, и уважаю вашу позицию, — сказал граф. — Как я уже отметил, ее величество просто просила вас рассмотреть наше предложение и приказала Адмиралтейству согласиться с любым вашим решением. Если вы предпочтете не возвращаться на действительную службу, вы можете оставаться на половинном жаловании столько, сколько пожелаете... пока не решите вернуться.

— И это все, чего хочет от меня Адмиралтейство?

—  Я был бы счастлив сказать вам, что у них есть задача, достойная вас, миледи, но это не так, — искренне ответил граф. — Мы собираем небольшую эскадру вспомогательных крейсеров для размещения их в Силезии. Полагаю, вы хотя бы в общих чертах знаете о состоянии дел в том районе? — Хонор кивнула, а он беспомощно пожал плечами. — Мы не можем перебросить туда силы, необходимые в данной ситуации, но от нас требуют предпринять хоть какие-нибудь шаги, и это все, что может сделать Адмиралтейство. И поскольку они не могут послать достаточно мощную группу, они намереваются направить туда одного из лучших офицеров в надежде, что выдающемуся командиру удастся достигнуть хоть какого-то результата, несмотря на ограниченные средства.

Хонор задумчиво разглядывала графа, пытаясь через Нимица прочитать чувства, скрывающиеся за словами. Она улыбнулась своей кривой улыбкой, но на этот раз ей было не до смеха.

— Думаю, это не единственная причина, по которой меня хотят послать туда, милорд, — сказала она.

Белая Гавань кивнул, нисколько не удивившись ее проницательности. Он всегда отдавал должное острому уму Хонор.

— Откровенно говоря, миледи, вы правы. Если бы адмирал Капарелли был свободен в своих действиях, он представил бы вас к флагманскому званию, которого вы давно заслуживаете, и дал бы вам эскадру кораблей стены — или вернул хотя бы вашу собственную эскадру линейных крейсеров. Но он не может так поступить. Политические силы, которые вынудили его отправить вас в отставку, все еще диктуют условия, хотя и несколько ослабили свои позиции.

— Тогда почему я должна принять это предложение?

Адмирал с пониманием отнесся к тому, что в голосе ее прорезался гнев, а глаза вспыхнули.

— Простите, милорд, но ваше предложение заставляет думать, что меня собираются бросить на очередную станцию “Василиск” и с теми же неадекватными силами, которые были у меня там.

— В некотором смысле да, — признался граф. — Но посмотрим на проблему с другой стороны. Наступил удобный момент, чтобы окончательно вернуться на мантикорскую службу. И как бы это меня ни возмущало, но я вынужден сказать, что, воз, нам еще долго не представится другой такой возсти. Поверьте мне, в Адмиралтействе долго размышляли, прежде чем предложить вам командирскую должность. Баронесса Морнкрик и Первый Космос-лорд сказали мне не слишком много, но из их слов я понял, что они не предложили бы вам ее, не будь на то других причин.

— Каких же? — коротко спросила она.

— Миледи, вы являетесь одним из лучших офицеров Флота, — решительно сказал Белая Гавань. — Если бы не ваши политические враги, которых вы заработали в немалой степени тем, что слишком хорошо выполняли свой долг, вы бы уже давно были по меньшей мере коммодором, и на флоте хорошо известно, почему обстоятельства сложились иначе. Но в данном случае кое-кто из этих самых врагов и предложил назначить вас для выполнения этой миссии.

Ноздри Хонор затрепетали от удивления, а граф медленно кивнул в знак подтверждения. Она откинулась на спинку стула, протянула руки к Нимицу, тот скользнул к ней на колени и наклонил голову, переведя пристальный взгляд травянисто-зеленых глаз на адмирала. Она обняла кота, прижала к груди, поглаживая одной рукой, и взглядом попросила Александера продолжать.

— Ваше имя назвала графиня Нового Киева. Мы не можем знать точно ее мотивы. — сказал граф. — Я совершенно уверен, идею ей подсказал кто-то другой, но остальные представители оппозиции либо согласились, либо воздержались. Новый граф Северной Пещеры был единственным пэром, который активно выступил против, но после того, что случилось с его братом, он почти вынужден придерживаться такой линии поведения, иначе он открыто признает, каким подонком был на самом деле Павел Юнг. Как я уже сказал, мы не знаем точно, почему они сделали это. Полагаю, отчасти потому, что даже ваши враги понимают, что вы — хороший офицер. Другая причина может заключаться в том, что на последних всеобщих выборах оппозиция потерпела сокрушительное поражение и вы им просто подвернулись под горячую руку, — так что, воз, они рассматривают это предложение как способ вернуть утраченные позиции — и при этом ухитриться не дать вам должность, которой вы действительно заслуживаете. И у них могут быть и менее приятные мотивы. Давайте будем откровенны: слишком мало шансов, что вы сможете добиться чего-то существенного, имея лишь четыре вооруженных транспортных судна, — каким бы отличным офицером вы ни были. Так что ваши враги могут просто ожидать вашего провала, который наверняка используют, чтобы оправдать то, как они обошлись с вами раньше.

Хонор медленно кивала головой, следя за его рассуждениями, и ледяной комок гнева внутри наконец растаял от радостной мысли: она может вернуться на службу Мантикоре!

— Учитывая сложившиеся условия, — продолжал ровным голосом Белая Гавань, — я бы не советовал соглашаться на их предложение. Они рассчитывают на то, что все шансы против вас, и они правы. Но это еще не все. Тот, кто манипулирует ими, — опытный и проницательный стратег. Поскольку оппозиция сама предложила вашу кандидатуру, у Адмиралтейства нет иного выбора, кроме как предложить это место вам. Если это не будет сделано — или если вы откажетесь, — у оппозиции появится право заявить, что вам дали шанс, а вы отклонили его. В конечном счете, это не будет решающим препятствием для возвращения на королевскую службу, но намного затруднит его и оттянет — по меньшей мере на год, не исключено, что больше. С другой стороны, если вы согласитесь на это назначение, оно вряд ли продлится дольше шести-восьми месяцев. К тому времени военная ситуация может измениться до такой степени, что мы высвободим легкие корабли и отправим в Силезию. И даже если этого не произойдет, то все равно мы будем наращивать в этом регионе концентрацию вспомогательных крейсеров. Так или иначе, Адмиралтейство, выждав какое-то время, будет вправе назначить вас на другую должность, более достойную вас. Учитывая то, что лорды должны будут утвердить и ваше повышение по службе, и перевод в другой сектор, вероятно, нельзя будет достаточно быстро присвоить вам ранг, который вы должны получить по праву, но это не помешает Адмиралтейству предоставить вам такие полномочия, которых вы заслуживаете.

— Из ваших слов, милорд, следует, что я должна согласиться, — сказала Хонор.

Граф Белой Гавани немного поколебался, а затем кивнул.

— Полагаю, что так, — вздохнул он. — Мне это не по душе: я предпочел бы, чтобы вы командовали одной из моих эскадр в Шестом флоте. Но, учитывая ситуацию, для вас это шанс вернуться к исполнению своего долга. Не самый лучший шанс. Чертовски несправедливый, говоря по чести. Но только таким путем и все исправить... — он недовольно дернул плечом. — Как я уже сказал, никто не будет обвинять вас, если вы решите остаться здесь, и я уверен, что Протектор Бенджамин и гранд-адмирал Мэтьюс, не говоря уже о подданных поместья Харрингтон, хотели бы, чтобы именно так вы и поступили. Но я буду с вами откровенен, миледи. Мы так же сильно нуждаемся в вас, как и Грейсон, если не больше. Мы противостоим сейчас самому мощному флоту космоса — чуть уступающему нам в плане оснащенности и явного превосходящему нас по общему тоннажу. Идет борьба за само наше существование. Гонять пиратов в Силезии — это, может быть, и не вопрос жизни и смерти для Звездного Королевства. Но если ваше назначение туда на период в несколько месяцев — единственный способ, с помощью которого мы сможем вернуть вас к решению более важных задач, Адмиралтейство готово заплатить такую цену. Вопрос в том, готовы ли к этому вы.

Хонор нахмурилась, задумчиво глядя на Александера, ее пальцы ласково поглаживали мягкий мех Нимица, и неразличимое человеческим ухом урчание кота становилось слышнее, когда она прижимала его к себе. Холодный гнев, вызванный предложением, которое следовало расценить как намеренное оскорбление, еще полыхал в ней, но все же она понимала, что Александер прав. Он просил ее отказаться от собственной — и великолепной — эскадры супердредноутов и положения второго офицера в иерархии целого флота — ради того, чтобы принять командование жалкой четверкой переделанных транспортных судов в глухом (с точки зрения стратегии) углу вселенной... И тем не менее он был прав. Такую цену назначила ей оппозиция за возвращение в ряды флота родного королевства и подтверждение ее профессиональных качеств.

Она молча сидела почти целых три минуты, затем вздохнула.

— Я не буду прямо сейчас говорить “да” или “нет”, милорд. Я хочу посоветоваться с Протектором Бенджамином и гранд-адмиралом. Я понимаю, что вам надо возвращаться к своим обязанностям, но я буду рада, если вы найдете возсть погостить у меня денек-другой. Я хотела бы снова обсудить с вами этот вопрос после разговора с Протектором и адмиралом Мэтьюсом.

— Конечно, миледи, — ответил граф.

— Благодарю вас. А теперь, — она поднялась со стула, — если вы и капитан Хенке согласитесь отужинать со мной, мой повар будет рад познакомить вас с настоящей грейсонской кухней.

 

Глава 4

 

Легкий крейсер “Натан” вздрогнул, когда был захвачен стыковочным лучом; пилот погасил мощность малых реактивных двигателей, которые он использовал в течение последних восемнадцати минут, и развернул корабль гироскопами. Вскоре молотообразный нос “Натана” плавно вошел в похожий на пещеру стыковочный отсек Космической станции Ее Величества “Вулкан”. Капитан “Натана” молча сидел в своем командирском кресле, боясь задеть локтем рулевого, и следил за ходом стыковки с преувеличенным беспокойством. Мало того, что приходилось маневрировать на глазах одного из лучших флотов Галактики, но на борту его корабля находился землевладелец, а этого достаточно, чтобы заставить нервничать любого шкипера.

Хонор понимала чувства коммандера Тинсдейла — и именно поэтому отклонила его почтительное приглашение разделить с ним капитанский мостик для командования сближением и стыковкой (вопреки страстному желанию согласиться). Несмотря на долгую службу в космическом флоте, а может быть, благодаря ей, она чувствовала почти физическое наслаждение, наблюдая любой хорошо выполненный маневр, пусть даже такой обыкновенный. Однако Тинсдейла вряд ли вдохновило бы то, что пассажирка, по совместительству крупный феодал и по чистой случайности адмирал, дышит ему в затылок.

Вот почему она сидела не на капитанском мостике, а в пассажирской каюте перед обзорным экраном и наблюдала, как нос “Натана” плавно и точно заходит на нужную позицию. При всей ее концентрации она не была сосредоточена на действии, как это бывало обычно, а пыталась проанализировать собственные чувства.

Черный мундир КФМ, отделанный золотом, казался чужим после восемнадцати стандартных месяцев в лазурно-голубой форме Грейсона, и Хонор с удивлением обнаружила, что ей не хватает широких золотых нашивок и звезд на воротнике, обозначавших ее грейсонское звание. Это было... странно — снова оказаться в ранге “просто” капитана, она ощущала себя почти раздетой без тяжелой золотой цепи Ключа лена Харрингтон на шее. Она надела кроваво-красную орденскую ленту Звезды Грейсона, а также Золотой Крест Мантикоры, медаль “За отвагу” и полдюжины других медалей и в результате чувствовала себя похожей на выставку драгоценностей, однако сегодня на ней был парадный мундир, и, согласно этикету, она обязана была надеть настоящие ордена и медали (включая иностранные награды), а не просто орденские ленты. Вот только Ключ — не орден. Он обозначает ее статус: землевладелец Харрингтон, член правительства планеты и фактически глава маленького самостоятельного государства, — а устав, диктуя правила ношения формы КФМ, не предусматривает наличие регалий иностранных правителей.

Хонор знала, что могла настоять на своем праве не снимать Ключа, но не захотела, поскольку сама еще колебалась, есть ли на то основания. К ее величайшему смущению, протектор Бенджамин настоял на оглашении вердикта Суда Королевской скамьи, который признал, что капитан Харрингтон и землевладелец леди Харрингтон являются двумя разными людьми, которым приходится уживаться в одном теле. Он не пожелал просто довольствоваться прежним соглашением, согласно которому Хонор имела право постоянно иметь при себе вооруженную охрану, оно же гарантировало телохранителям дипломатическую неприкосновенность. На этот раз Бенджамин настоял (а на самом деле категорически потребовал) на официальном признании юридического разделения личности Хонор. Капитан Харрингтон, конечно, должна подчиняться всем правилам и предписаниям военного устава, но землевладелец Харрингтон является почетным членом Правительства и пользуется, как и ее телохранители, дипломатической неприкосновенностью. Хонор надеялась, что официальный приказ (учитывая все связанные с ним заморочки) со временем потихоньку замотают, но Бенджамин был непреклонен. Он решительно отказался освободить ее от обязанностей владелицы лена, пока приказ не будет признан и распространен по всей территории Альянса — что и было, наконец, сделано.

Формально его настойчивость диктовалась грейсонскими законами, гласившими, что любого землевладельца должна постоянно сопровождать вооруженная охрана. Поскольку военный устав запрещал находиться на корабле Ее Величества вооруженным иностранным гражданам, то для соответствия грейсонским законам пришлось внести поправку в мантикорские, чтобы Эндрю Лафолле и его подчиненные свободно носили оружие. Такова была официальная сторона дела, но, честно говоря, упрямая непреклонность Бенджамина объяснялась в основном его решимостью утереть нос всей Палате Лордов, добившись для Хонор уникального статуса. При всей дипломатичности выражений условия, выдвинутые Бенджамином, были сформулированы совершенно четко, и Хонор не сомневалась, что с точки зрения дипломатии это очень жесткий ход. Независимо от того, как к этому относилась аристократия Звездного Королевства, владельцы ленов на Грейсоне обладали абсолютной личной властью; мантикорская знать о таком могла только мечтать. Внутри собственных владений слово Хонор было законом в буквальном смысле — при условии, что ее распоряжения не нарушали всепланетной конституции. Более того, она обладала правом вершить правосудие на всех уровнях, включая Верховный суд, и год назад она и в самом деле воспользовалась этим правом, когда, выступая Защитником Протектора Бенджамина, убила на поединке государственного изменника, землевладельца Бёрдетта.

Ее враги, конечно, про себя списали дуэль (фактически казнь) на варварство отсталой планеты, но упорство Бенджамина не позволило им огласить это мнение публично. Мантикорские пэры сумели изгнать графиню Харрингтон из палаты лордов, но к владелице грейсонского поместья Харрингтон они обязаны были относиться не иначе как с почтением и уважением. И в довершение ко всему статус землевладельца обеспечивал Хонор превосходство практически над всеми аристократами, которые проголосовали за ее изгнание. Из членов палаты лордов только Великий герцог Мантикорский, Великая герцогиня Сфинксианская и Великий герцог Грифонский были выше ее по рангу, но они-то как раз Хонор поддерживали.

Каждый раз, когда она задумывалась о реакции остальной знати, ее бросало в дрожь. Требования Бенджамина своей утонченностью смахивали на пинок в брюхо, однако Хонор оказалась бессильна отговорить его. Бенджамин IX был прекрасно образованным, терпимым и мудрым, но при этом чертовски упрямым человеком, и он по-прежнему испытывал холодную ярость по поводу того, как обошлась с ней оппозиция. А в качестве главного союзника Звездного Королевства он имел возсть влиять на ситуацию.

Однако размышления о смене мундира и возй реакции оппозиции составляли лишь часть неясных волнений Хонор. Космическая станция Ее Величества “Вулкан” находилась на орбите Сфинкса, четвертой планеты Мантикоры-А, ее родной планетной системы, и она страстно желала снова увидеть родителей и вдохнуть воздух планеты, которая была и всегда будет ее истинным домом. Но рисунок созвездий, на фоне которых плавал в пространстве этот мир, казался каким-то давно забытым — словно из исторических хроник. Слишком много всего произошло с Хонор на Грейсоне, и она сама изменилась. Каким-то странным образом, по непонятным для нее причинам, она стала на родине почти иностранкой; ее жизнь разрывалась между двумя “родными” планетами, и она почувствовала горько-сладостную боль, когда осознала, что так оно и есть.

Хонор глубоко вздохнула и поднялась. Парадный мундир казался ей ужасно вычурным, но даже в этом у нее не было выбора. Она вернулась сюда простым капитаном, которому надлежало вступить в довольно скромную командирскую должность, но, согласно протоколу, до тех пор, пока она не вернется официально на действительную службу в КФМ, адмирал Георгидес, командир “Вулкана”, должен принимать ее как землевладельца Харрингтон, что означало официальный прием государственного уровня. Она сделала мысленную заметочку: при следующей встрече намылить шею Бенджамину IX , — а сейчас, покорно вздохнув, повернулась лицом к МакГиннесу.

Стюард тоже переоделся в форму КФМ и выглядел неприлично довольным. Он бы никогда не позволил себе проговориться, но Хонор знала, что он очень переживал по поводу того, как с ней обошелся Флот, и поэтому, в отличие от своего капитана, он с нетерпением ожидал торжественного приема, знаменующего официальную ее реабилитацию. Она хотела строго выговорить ему, но передумала. МакГиннес по возрасту годился ей в отцы и временами относился к хозяйке нежно-покровительственно, что далеко выходило за рамки устава. То есть он слушал с абсолютным вниманием и уважением все, что она говорила... и потом упорно продолжал делать по-своему.

Она встретила его ласковый взгляд и подняла руки, чтобы он застегнул пряжку на ее портупее. К парадному мундиру требовалось прицепить на пояс старинную железяку, которую она всегда считала скорее курьезом, чем оружием. Впрочем, в данном случае она пришла к абсолютному согласию и с МакГиннесом, и с Протектором. Вместо бесполезной парадной шпаги, которую носило большинство мантикорских офицеров, клинок, который только что прикрепил к ее поясу МакГиннес, был смертоносен. Всего четырнадцать месяцев назад это был меч Бёрдеттов. Теперь же восьмисотлетний клинок стал родовым мечом Харрингтонов, и Хонор, едва МакГиннес отступил назад, привычно поправила оружие.

Она повернулась к зеркалу и аккуратно надела на голову черный берет — новенький белый командирский дожидался ее официального вступления на капитанский мостик нового космического корабля. Потом потрогала четыре золотые звезды на груди слева. Каждая означала командование кораблем Королевского флота — и, вопреки всей неопределенности своего положения, Хонор почувствовала удовлетворение при мысли, что вскоре к ним прибавится пятая.

Она рассматривала себя более тщательно, чем обычно. Женщина в зеркале казалась ей почти знакомой. Строгое треугольное лицо было прежним: плотно сжатые губы, высокие скулы и решительный подбородок, но волосы отросли намного длиннее, чем в последний раз, когда в зеркало смотрелась капитан Харрингтон, а глаза... Огромные миндалевидные глаза тоже изменились. Они стали мрачнее и серьезнее, а за решимостью в них проглядывала печаль.

Справлюсь, решительно подумала Хонор и кивнула МакГиннесу.

— Думаю, что вернусь на борт “Натана” сегодня вечером, Мак. Если что-то изменится, я дам знать.

— Да, мэм.

Хонор обернулась и взглянула на Эндрю Лафолле. Тот, в зеленом мундире гвардии Харрингтон, выглядел безукоризненно.

— Джейми и Эдди готовы? — спросила она.

— Так точно, миледи. Они ждут в шлюпочном отсеке.

— Полагаю, у вас был с ними разговор?

— Так точно, миледи. Обещаю, что мы не будем вам мешать.

Хонор посмотрела на него строго, и он ответил ей спокойным взглядом серых глаз. Ей не нужна была связь с Нимицем, чтобы понять, что Лафолле не обманывает. Он был абсолютно искренен в своем обещании, но она понимала, что хотя ее охрана, как и МакГиннес, обрадована, но явно не расположена терпеть всякие глупости.

Замечательно, — подумала она, криво усмехнувшись, — мои ребятишки готовы начать небольшую личную войну, если кому-то из них хотя бы покажется, что кто-то пытается нанести оскорбление Моему Величеству. Надеюсь, этот парадный прием будет менее запоминающимся, чем может оказаться.

Ну что ж... Она сделала все, что в ее силах, чтобы предотвратить неприятности. Нимиц вспрыгнул ей на руки и вскарабкался на плечо, тоже излучая удовольствие — предвкушая ее триумф. Хонор в очередной раз вздохнула.

— Хорошо, Эндрю. Тогда в путь.

 

* * *

 

Пока стюард адмирала Георгидеса в очередной раз наполнял ее бокал, Хонор успела подумать, что до сих пор все складывается намного лучше, чем она ожидала. Дипломатический корпус присутствовал в полном составе, решив продемонстрировать, что он может с легкостью перенести даже такую неестественную ситуацию. Правда, при всей их решимости, дипломаты явно чувствовали себя немного не в своей тарелке. Они походили на танцоров, не очень уверенно разучивших движения. Кажется, мундир, очевидно доказывавший, что Хонор является капитаном Харрингтон, не соответствовал сложившемуся мысленному образу владелицы имения Харрингтон.

Адмирал Георгидес, со своей стороны, казался совершенно спокойным. Хонор никогда не встречалась с ним прежде: когда в прошлый раз она была на борту КСЕВ “Вулкан”, ею командовал адмирал Тейер. А Георгидес был ее земляком-сфинксианцем и относился к числу тех редких офицеров, которых, как и Хонор, приручили древесные коты.

Как правило, древесные коты принимали взрослых людей. Выбор ребенка, как в случае с Хонор (и, кстати сказать, с королевой Елизаветой), происходил исключительно редко. Никто в точности не знал почему, но передовые теории утверждали, что древесным котам, для того чтобы установить связь с человеком, нужна необычайно сильная личность с развитой способностью к сопереживанию. Всем котам нравились простые детские эмоции, однако недостаточная сложность личности, находящейся в процессе формирования, казалось, затрудняла им полноценное подключение к переживаниям ребенка. А Хонор могла засвидетельствовать, что гормональные и эмоциональные потрясения, которые испытывает человек во время полового созревания, и подростковые комплексы могут истощить даже ангельское терпение, тогда как у существа, вынужденного постоянно сопереживать связанному с ним человеку, этого самого терпения явно меньше, чем у ангела.

Поскольку Аристофан Георгидес и его спутник Одиссей не были исключением из правил, период учебы в Академии на острове Саганами они провели еще раздельно. Георгидес уже получил чин старшего лейтенанта, когда в его жизни появился Одиссей. Тем не менее это произошло более пятидесяти стандартных лет назад, а сам Одиссей был на несколько сфинксианских лет старше Нимица. Когда Хонор и Георгидес сели вместе во главе стола, она почувствовала, что Одиссей и его человек пребывают в комфорте и излучают комфортность.

— Спасибо, — поблагодарила она стюарда.

Тот коротко поклонился и отошел в сторону, а она сделала первый глоток: дегустация. Грейсонские вина всегда казались ей слишком сладкими, и она с удовольствием покатала на языке объемное и крепкое бургундское с Грифона.

— Вино отличного урожая, сэр, — оценила она. Георгидес обрадовался.

— Мой отец — приверженец старых традиций, миледи, — отозвался он. — Он к тому же романтик и настаивает, что единственный достойный грека напиток — это рецина*. [ Столовое вино, производимое по особой технологии, предусматривающей по окончании брожения добавление сосновой смолы. ] Так вот, я уважаю своего отца. Я восхищаюсь его успехами, и он всегда выглядит вполне разумным человеком, — но я не могу понять, как пить рецину добровольно. Я храню у себя в винном погребе несколько бутылок этого вина, но мне хотелось бы верить, что мой собственный вкус с годами стал несколько изысканнее.

— Если это вино из вашего погреба, вы совершенно правы, — с улыбкой сказала Хонор. — Вам следует как-нибудь встретиться с моим отцом. Я сама люблю хорошее вино, но папа в этом отношении — настоящий сноб.

— Пожалуйста, миледи, только не “сноб”! Мы предпочитаем называть себя ценителями.

— О, да, — ответила Хонор, усмехнувшись, и адмирал засмеялся.

Она обернулась и посмотрела на два очень высоких стула, не предназначенных для людей. Как почетная гостья, она сидела справа от Георгидеса. Нимиц обычно располагался по правую руку от нее. В этот вечер стулья были поставлены так, что оба кота сидели бок о бок, слева от адмирала, и Нимиц оказался по другую сторону стола . И он, и Одиссей демонстрировали безукоризненные манеры на всем протяжении обеда, но сейчас оба удобно откинулись на спинку стула и жевали по веточке сельдерея, а она едва улавливала сложное взаимодействие между ними. И это удивляло ее — потому что оно происходило на таком глубоком уровне, где раньше ей бывать не приходилось.

За прошедшие три с половиной года они с Нимицем не встречались с древесными котами, зато ее собственная способность воспринимать Нимица резко возросла. Она почему-то никогда не говорила об этом вслух, однако подозревала, что МакГиннес, ее мать, Мика Хенке и Эндрю Лафолле по крайней мере догадываются, как обстоят дела. Она могла сформулировать несколько причин, почему она должна скрывать свою необычную способность: ну, хотя бы потому, что посторонние люди будут беспокоиться, что она читает их эмоции. Но все это пришло ей в голову потом. Она никогда не принимала сознательного решения скрывать двустороннюю эмпатическую связь с Нимицем, — но раз уж так получилось, она нашла рациональные оправдания тому, что ей пришлось так поступить.

Однако когда она выяснила, что такой способностью не обладает никто из людей, она вдруг задумалась, не могут ли ее чувства быть подтверждением одной из фантастических теорий о древесных котах. Несмотря на то что их способность сопереживать была принята как данность в течение веков, никто не мог объяснить, как она осуществляется — или как это самое восприятие может служить средством связи с другим котом, а не с человеком. Древесные коты, очевидно, имели намного более сложную связь друг с другом, но традиционная наука утверждала, что это — лишь вариант их связи с людьми. Однако такое заключение всегда казалось Хонор неестественным. Даже сейчас об общественном устройстве племени древесных котов в дикой природе было известно очень немного, и мало кто из не-сфинксианцев понимал, что коты используют людей в качестве своего инструмента.

А Хонор испытала это на себе. Она поняла это еще ребенком, сопровождая Нимица к его родному племени. Об этом не знали даже ее родители — их бы трижды хватил удар, узнай они, что одиннадцатилетняя Хонор забредала в дикие уголки Медных гор в сопровождении одного только древесного кота! — но она всегда с радостью совершала такие путешествия. Они позволили ей глубоко проникнуть в сообщество котов. Она задумалась о том, что теперь, вероятно, она знает о котах больше, чем девяносто девять процентов ее приятелей-сфинксианцев, не говоря уже о жителях других планет, — и она спрашивала себя, как создания с такими ограничениями в разговорном языке умудрились создать то сложное общество, с которым познакомил ее Нимиц.

Разумеется, правильны были самые дикие теории: эти создания попросту не нуждались в разговорном языке, поскольку были телепатами...

Эта мысль волновала ее все долгие годы, проведенные вместе с Нимицем. Вопреки тысячелетним усилиям, никому не удалось достоверно обнаружить телепатию между людьми или даже среди нескольких дюжин иных мыслящих существ, с которыми столкнулось человечество. Сама Хонор всегда считала, что физика не позволяет ничего подобного... но что, если древесные коты, вопреки физике, и впрямь телепаты? Что, если их “способность к сопереживанию” — не более чем эхо, отражение одной маленькой грани внутривидовой способности, сделавшей возй связь с человечеством?

Хонор нахмурилась, водя пальцем вверх и вниз по ножке бокала и раздумывая над этими выводами. Интересно, на каком расстоянии способна работать эта связь? Насколько чувствительны они друг к другу? Насколько глубоки их личности, мысли, взаимосвязь? И если они действительно телепаты, тогда как мог кто-нибудь вроде Нимица прожить столько лет отдельно от других своих сородичей? Она знала, что Нимиц любит ее с горячей преданностью защитника, так же как и она любит его, однако действительно ли возсть оставаться с ней стоила того, чтобы на многие годы лишиться глубокого сложного общения, которое, судя по всему, в данный момент происходило между ним и Одиссеем?

Нимиц поднял голову и встретился с ней взглядом, его зеленые глаза были спокойны. Он смотрел на Хонор — и к ней текли уверенность и любовь, исходящие от него. Наверное, он ощутил ее внезапный испуг, что общение Нимица и Одиссея приведет к утрате чего-то ценного, может быть, даже уникального. Одиссей тоже перестал жевать сельдерей и в течение нескольких секунд с любопытством смотрел на Нимица, затем перевел взгляд на Хонор, и благодаря своей связи с Нимицем она почувствовала некое заинтересованное удивление старого кота. Тот склонил голову набок, пристально разглядывая ее, и еще одна нить сочувствия присоединилась к утешению Нимица. Она “ощущалась” совершенно иначе, с привкусом ироничного удивления и дружеского гостеприимства, и Хонор моргнула, когда поняла, что оба кота сознательно посылают ей информацию. Впервые кто-то, воспользовавшись ее связью с Нимицем, вступал с ней в контакт, и ее это взволновало.

Она не знала точно, как долго это продолжалось (конечно, не более трех-четырех секунд), но вот Нимиц и Одиссей, явно забавляясь, встряхнули ушами и посмотрели друг на друга, как старые друзья, вспоминая им одним известную шутку. Хонор снова моргнула.

— Хотел бы я знать, что все это значит, — пробормотал Георгидес.

Хонор, оглянувшись на адмирала, обнаружила, что он тоже пристально смотрит на котов. Какое-то время он разглядывал их, а потом пожал плечами и улыбнулся своей гостье.

— Всякий раз, когда я думаю, что наконец-то понял, чего мне ждать от этого маленького черта, он делает все, чтобы доказать мою тупость, — заметил он, криво усмехнувшись.

— Я думаю, это их общая черта, — сочувственно согласилась Хонор.

— В самом деле. Скажите, миледи, правда ли, что самым первым живым существом, которое приняли древесные коты, была одна из ваших прабабушек?

— Ну... — Хонор оглянулась вокруг, убеждаясь, что позади ее стула на достаточно близком расстоянии, чтобы расслышать то, чем делятся только с верными друзьями или доверенными лицами, стоит один Лафолле. — Согласно моим семейным преданиям, это правда. Интересная штука! Если им верить, только это и спасло ей жизнь. Можете назвать меня эгоисткой, но я очень рада, что она выжила.

— Я тоже рад за нее, — тихо сказал Георгидес и протянул руку, чтобы ласково погладить Одиссея. Кот подставил спину для ласки, сверкнув зелеными глазами на своего человека, и адмирал улыбнулся. — Я спросил вас, миледи, потому что, если легенда достоверна, я хочу выразить свою благодарность.

— От имени моей семьи — принимаю, — ответила она с улыбкой.

— А пока мы обсуждаем тему человеческой благодарности, — продолжил Георгидес немного более торжественно, — я также хотел бы поблагодарить вас за то, что вы согласились на это назначение. Я знаю, чем вы пожертвовали на Грейсоне, и ваш добровольный отказ от высокого положения только подтверждает все хорошее, что я слышал о вас. — Хонор покраснела, но адмирал тихо продолжил: — Если “Вулкан” может хоть как-то помочь подготовиться к вашей миссии, скажите мне об этом, пожалуйста.

— Благодарю вас, сэр. Непременно, — заверила она его таким же негромким голосом и снова взяла свой бокал.

 

Глава 5

 

Катер Хонор прошел сквозь огромный люк первого грузового отсека вспомогательного крейсера “Пилигрим”. Небольшой летательный аппарат был мелкой рыбешкой рядом с громадной пастью створок грузового трюма, испещренного звездами светильников, который легко мог вместить целый эсминец. Рабочие огни создавали ярко освещенные округлые зоны — там бригады строителей верфи выполняли последние доработки. Поскольку атмосфера, способная рассеивать свет, отсутствовала, большая часть пространства внутри корпуса из сверхпрочных сплавов была чернее простирающегося за створками люка космоса.

Заключительный хлопок двигателей малой тяги погасил остаток инерции катера. Кораблик неподвижно застыл в невесомости отсека, и Хонор перевернула лежащего у нее на коленях Нимица, чтобы осмотреть панель управления на его скафандре. После трех лет тренировок кот полностью освоился с маленьким скафандром, изобретенным для него Полом Тэнкерсли, но это не повод рисковать зря — и поэтому она тщательно проверила замки и показания индикаторов.

Нимиц терпеливо перенес осмотр, потому что, как и сама Хонор, хорошо понимал: любая ошибка может привести к роковым последствиям. Все индикаторы светились зеленым светом. Хонор встала на ноги — благодаря внутренней гравитации катера,— подняла кота на плечо и застегнула шлем. Лафолле уже застегнул свой и стоял у люка, выжидая, пока его хозяйка кивнет бортинженеру:

— Мы готовы, старшина.

— Есть, мэм,— ответила старшина и быстро пробежала взглядом по показаниям приборов, а затем связалась с пилотом. — Мы открываем люк.

— Принято,— отозвался пилот, и бортинженер нажала кнопки на панели рядом с выходным люком.

Катер был вспомогательным космическим кораблем, спроектированным специально для причаливания к стыковочным шлюзам более крупных судов. Поэтому его собственный переходный шлюз был небольшим, рассчитанным на одного, максимум на двух человек. Внутренний люк открылся, инженер кивнула своим пассажирам, и Эндрю Лафолле шагнул в крошечную шлюзовую камеру.

Строгие правила этикета предписывали Хонор как старшему офицеру на борту первой сойти с корабля, и в обычных обстоятельствах Лафолле подчинился бы обычаю. Но зловещая темнота огромного отсека вызвала у него инстинктивное беспокойство, которое возобладало над правилами вежливости, и Хонор не стала возражать, когда он закрыл за собой люк и защелкнул замок. Внешний люк открылся, Лафолле выплыл наружу в тридцати метрах над палубой отсека — и включил двигатели скафандра. Они мягко опустили его на палубный настил, и при соприкосновении с палубой силовые вставки подошв его ботинок щелкнули. Он постоял, оглядываясь вокруг, и произнес в микрофон, обращаясь к Хонор:

— Выходите, миледи.

Хонор с Нимицем вошла в шлюз в сопровождении коммандера Франка Шуберта, занимавшегося переоборудованием “Пилигрима”. Она держала кота на руках все то время, пока Шуберт запирал шлюз, а затем открывал наружный люк. Почти одновременно с Шубертом она опустилась на палубу рядом с Лафолле, а Нимицу не понравилось неловкое перемещение с помощью “ботинок”, и он решил держаться в метре над ее головой. Он легко завис там, плавая в пустоте и перемещаясь при помощи микродвигателей, настроенных на обратную связь с его мышцами; из наушников доносилось его радостное чириканье. Нимиц всегда любил невесомость, и она чувствовала, как он доволен, летая без всяких усилий .

— Только не потеряйся, паршивец. Отсек очень большой,— предупредила она его по интеркому и ощутила молчаливое заверение в послушании.

Мягкий импульс двигателей скафандра плавно опустил кота вниз, Нимиц протянул одетые в перчатки передние лапы, схватился за петлю на плече скафандра Хонор и устроился на привычном месте. Хонор подстроила искусственный левый глаз к слабоосвещенному пространству, чтобы осмотреть отсек, заметила, что по стенам проложены рельсовые пути, похожие на эстакады портальных кранов, и с усмешкой повернула голову к коту. Он в ответ встопорщил усы, а она мысленно послала ему мягкое напоминание: держись поближе.

Теперь все ее внимание сосредоточилось на Шуберте. Адмирал Георгидес заверил ее, что, несмотря на относительно невысокое звание, Шуберт является одним из лучших его офицеров, и все, что она видела до сих пор, подтверждало высокую оценку Георгидеса.

— Добро пожаловать на борт, миледи,— раздался в шлемофоне звучный тенор Шуберта, и она улыбнулась, когда он обвел рукой зияющее пространство отсека — подобно королю, показывающему свои владения.

— Благодарю вас,— ответила Хонор.

Приветствие Шуберта не было простым жестом вежливости, как мог подумать безграмотный штатский. Дело в том, что, пока переоборудование “Пилигрима” не завершено окончательно, он принадлежит станции “Вулкан”, а не Хонор. А значит, это корабль Шуберта (если, конечно, неподвижный, лишенный источника питания конгломерат металла мог рассматриваться как “корабль”), а Хонор — лишь гостья на его борту.

— Прошу вас следовать за мной,— продолжал Шуберт.

Хонор, согласно кивнув, нажала кнопку двигателей, а Шуберт грациозно отплыл от нее первым. Лафолле двинулся третьим, удерживаясь у плеча Хонор с такой точностью, будто полжизни провел в мантикорском скафандре. Хонор оглядывалась вокруг с живым интересом, оставив глаз в ночном режиме. Шуберт продолжал говорить с ней по связи через шлемофон.

— Как вы можете заметить, миледи,— сказал он,— первое, с чем пришлось иметь дело, это огромная кубатура. Когда разработчики составили планы для переделки, они думали, что могут извлечь из него выгоду. Основная причина, по которой мы не успеваем сделать все к намеченной дате,— это количество изменений, внесенное в первоначальный проект Бюро кораблестроения.

Три человека и древесный кот стрелой пронеслись через вакуум к одному из островков света, и Шуберт затормозил, описав в пустоте плавную дугу. Остальные последовали за ним. Хонор переключила глаз в режим нормального освещения, когда Шуберт показал на бригаду строителей.

— Это одна из главных направляющих, миледи,— сказал он. — Всего их шесть, они расположены по всей окружности отсека и соединены поперечными путями через каждые двести метров. Таким образом, залп состоит из шести кассет-подвесок, по десять ракет в каждой,— а если противник повредит любую из направляющих, то будет перенаправить кассеты по ближайшему поперечному соединению и все равно сбросить их за борт.

— Отлично, коммандер,— промурлыкала Хонор, глядя на рабочих. Они закончили сваривать последние швы и теперь проверяли силовой блок для обеспечения системы энергией.

Она почувствовала невольное восхищение замыслом. Поскольку адмирал Александер не принимал непосредственного участия в проекте “Троянский конь”, он сумел дать ей только самое общее представление о планах Бюро кораблестроения, но у Хонор было время для самостоятельного изучения, и она невольно поразилась задумке.

У капитана Харрингтон были свои причины недолюбливать Красного адмирала леди Соню Хэмпхилл. “Кошмариха Хэмпхилл” (как ее называли в некоторых офицерских кругах) была ведущим представителем “ jeune ecole ” — группировки офицеров флота, которая отвергала “традиционалистские” взгляды офицеров вроде графа Белой Гавани — или, к примеру, леди Харрингтон. Хэмпхилл охотно допускала, что изучение классической стратегии и тактики может принести какую-то незначительную пользу, но она доказывала — и очень страстно, — что эта доктрина зашла в тупик. Вооружение современных кораблей велось на основе постоянного совершенствования старой, сформировавшейся несколько веков назад системы, и вследствие этого тактика использования известного оружия основательно изучена. С точки зрения Хэмпхилл, изученность равнялась деградации, и представители “ jeune ecole ” предлагали уничтожить “узкое место устаревших теорий” путем разработки принципиально нового оружия. Их идея заключалась в том, чтобы внедрить настолько радикальные технологии вооружения, что любой флот, которому не удастся перенять их, не сможет надеяться на выживание, противостоя тем, кто их освоит.

Хонор в немалой степени симпатизировала и самой идее, и амбициям “молодых” офицеров. Она не верила в волшебные снаряды, но как тактик ненавидела ставший нормой формализм, а как стратег страстно желала участвовать в решительных битвах, а не изнуряющих кампаниях, из которых более слабый противник мог свободно вывести войска и уйти от сражения.

Учитывая пространства, на которых ведутся звездные войны, предпринять молниеносную атаку на какой-нибудь жизненно важный вражеский центр (как система Хевена, например) означало оставить без прикрытия собственный стратегический центр. Тот, кто обладает превосходящими силами, может защищать свои важные территории, одновременно атакуя противника, но в серьезной войне подобное случается редко. Кабинетные стратеги забывают об этом, когда пытаются понять, почему Флот упорно ввязывается в бои за захваченные врагом периферийные системы. Ведь корабли свободно передвигаются по всем просторам космоса и, разумно разработав маршрут, легко могут избежать перехвата по дороге к своей цели, не так ли? В конце концов, Народная Республика за пятьдесят с лишним лет завоевательной войны десятки раз поступала именно так: захватывала центральные планеты, а потом уже прибирала к рукам все остальное.

Но хевениты могли себе это позволить потому, что силы их противников оказались слишком малы для серьезной защиты. Лишь у КФМ хватило сил остановить Народный флот. В войне двух серьезных противников обе стороны понимали, что атаковать сразу центральную систему врага нельзя — не хватит сил. Поэтому никто из них не хотел оставлять без прикрытия жизненно важные объекты. Более того, они содержали в полной боевой готовности те соединения флота и те укрепления, которые, по их расчетам, должны были защищать внутренние территории, и вели активные действия, используя только резервы. А это означало, что атакующие флоты редко бывали достаточно мощными, чтобы произвести решительный удар — чего жаждут дилетанты. Вот почему они ввязывались в войну за звездные системы, лежащие между своей территорией и неприятельской. Намеченные системы обычно выбирались из-за их собственной ценности, но истинная цель заключалась в том, чтобы вынудить врага сражаться за их удержание... и таким образом истрепать его силы до такой степени, чтобы он более не мог одновременно и защищать себя, и нападать на стратегические центры противника. Именно поэтому адмирал Белой Гавани и Шестой флот так настаивали на взятии звезды Тревора . Это не только уменьшило бы угрозу для системы Мантикоры и существенно облегчило проблему материально-технического обеспечения Альянса, но главное, сражения глубоко в пространстве Хевена заставили бы республиканцев перейти в состояние обороны. А это позволило бы Альянсу диктовать им свои условия в войне... и предотвратить дальнейшие попытки противника нанести “решительный удар”. Таких попыток было уже две: первый раз в начале войны, а потом еще раз на Ельцине, всего лишь год назад. Дождаться третьей никому в Альянсе не хотелось.

Такой путь к победе был, мягко говоря, не самым коротким, и Хонор очень хотела бы провести именно молниеносную атаку, за которую ратовали кабинетные бойцы. К сожалению, не с каждым противником справиться кавалерийским наскоком — а что бы там ни говорили о хевах, они были противником опытным и довольно умелым, чтобы позволить осуществиться такой атаке. Это означало, что только уничтожение их флота (а следовательно, способности Хевена вести наступательные или оборонительные действия) было единственной стратегической целью. Чем быстрее и решительнее Мантикорский Альянс с ней справится, тем меньше своих людей он потеряет в ходе ее выполнения, и Хонор приветствовала все, что могло бы ускорить этот процесс, даже если идея исходила от Кошмарихи Хэмпхилл.

Некоторые традиционалисты, однако, просто боялись изменений. Они хорошо разбирались в существующих правилах и не желали сталкиваться с совершенно другими боевыми условиями, в которых их опыт оказывался ненужным. Хонор понимала это и не соглашалась с ними столь же решительно, как и с представителями “ jeune ecole ”. Такую же позицию, по ее сведениям, занимал и Белая Гавань. Проблема заключалась в чрезмерном энтузиазме Хэмпхилл, заставлявшем ее с восторгом относиться к любой новой идее только потому, что она новая. Более того, при всей своей любви к новому вооружению она твердо придерживалась теории ресурсной войны... то есть просто называла другим термином войну на изнурение, от которого хотела избавиться Хонор. Идеал Хэмпхилл заключался в том, чтобы броситься прямо на врага, желательно будучи оснащенным превосходящим оружием, и крушить друг друга до тех пор, пока кто-то не уступит. Иногда это и вправду был единственный выход, но офицеры, такие как Александер и Хонор, не были готовы принять число жертв, на которое с легкостью соглашалась “ jeune ecole ”.

Хонор часто думала о том, что на самом деле кому-то надо объединить принципы соперничающих школ. Кое-что удалось сделать адмиралу Белой Гавани: он настоял, чтобы новому оружию была открыта дорога — но при этом эффективность оружия должна оцениваться и измеряться исходя из классических концепций. Он и некоторые другие старшие офицеры — такие, как сэр Джеймс Вебстер, Марк Сарнов, Феодосия Кьюзак и Себастьян д'Орвиль, — начали работать в этом направлении, но всякий раз, когда они продвигались на сантиметр, Хэмпхилл со товарищи воображали, что противник выкинул белый флаг, и бросались в атаку, требуя немедленных и кардинальных перемен.

Нельзя сказать, что деятельность Хэмпхилл не давала никаких плодов. Нет, были и достойные результаты. Сверхсветовая связь ближнего действия у КФМ появилась благодаря одному из ее любимых проектов, как и новые ракетные подвески. Ходили слухи о том, что разрабатываются и другие секретные программы, которые могут принести такие же ценные нововведения, и если бы только Хэмпхилл была менее экспансивной, у Хонор не было бы никаких претензий. К сожалению, в свое время, будучи еще коммандером, она жестоко пострадала от одной из попыток Кошмарихи Хэмпхилл протолкнуть радикальную (и в корне неверную) идею. Хонор пришлось тогда применить новое экспериментальное оружие в смертельном бою — против республиканского рейдера, замаскированного под транспортное судно. В результате половина ее команды погибла, а корабль выбыл из строя навсегда — и этого оказалось достаточно, чтобы Хонор скептически относилась к любому предложению Хэмпхилл.

Однако в данном случае замысел леди Сони был впечатляющим, особенно для Хонор, на личном опыте знавшей, насколько опасным может быть умело применяемый рейдер .

Хонор покачивалась в невесомости грузового отсека и, казалось, внимательно слушала все, что говорил Шуберт. Она знала, что сможет потом воспроизвести весь разговор дословно, но сейчас она размышляла о том, что уже знала о проекте “Троянский конь”.

Хевенитские рейдеры, подобные тому, с которым некогда столкнулась Хонор, были созданы по специальному проекту. На самом деле это были боевые корабли, лишь внешне замаскированные под торговые, с военными импеллерами, защитой и компенсаторами под стать вооружению . В открытом бою они могли противостоять линейному крейсеру, потому что были построены с запасом прочности, позволявшим вести бой, даже имея серьезные повреждения.

И в этом заключалось самое уязвимое место “Троянского коня”. Суда класса “Караван” были настоящими транспортными судами — большими, медленными, неповоротливыми посудинами, без оружия, без двигателей военного образца, без взрывоустойчивых переборок, без сложной аварийной системы с дистанционным управлением, как на боевых кораблях. Их корпус, как и у любого судна с импеллерным двигателем, был похож на сплюснутое с обеих сторон веретено, но они проектировались для максимально эффективного проведения погрузочно-разгрузочных работ и не имели оголовья в форме молота, как у боевых кораблей, где корпус снова постепенно расширялся, чтобы вместить мощное оружие продольного огня. Каждый корабль имел один-единственный энергоблок, который, как и многие другие жизненно важные системы, был специально размещен поближе к наружной оболочке корпуса, для того чтобы облегчить уход и ремонт. К сожалению, это же делало его уязвимее для огня неприятеля, и хотя “Вулкан” добавил второй термоядерный реактор глубоко внутри корпуса “Пилигрима”, никто в здравом уме не стал бы рассматривать то, что получилось, как “настоящий” боевой корабль.

Но бесспорно богатое воображение союзников Хэмпхилл в Бюро Кораблестроения снабдило вспомогательные крейсера некоторыми преимуществами, о которых хевениты никогда бы и не подумали. Так, например, энергетические орудия “Пилигрима” станут большой неожиданностью для того, кто, к несчастью для себя, приблизится к ним на расстояние выстрела. Хевенитские рейдеры несли излучатели, сравнимые с теми, что стояли на линейных крейсерах, — но Хэмпхилл переплюнула хевов, воспользовавшись критической ситуацией в графике постройки супердредноутов. Производство оружия значительно опережало создание самих корпусов, так что Хэмпхилл убедила Адмиралтейство использовать полностью укомплектованные лазеры и гразеры, без дела пылившиеся на складах. “Пилигрим” имел лишь половину от количества энергетических установок своих республиканских аналогов, зато мощность его залпа была в три раза выше. Если он приблизится на достаточное расстояние для того, чтобы вмазать всей мощью, цель поймет, что значит настоящий горячий поцелуй.

И в ракетном сражении ни один налетчик не обрадовался бы встрече с ним. Поскольку “троянцы” должны были из торговых кораблей стать военными, Хэмпхилл убедила Адмиралтейство пойти до конца и использовать все объемы, предназначенные для грузов, — кроме отсеков для запасных частей и ремонтного оборудования. Даже после размещения систем жизнеобеспечения, требовавшихся морской пехоте и орудийным командам, у строителей оставались еще огромные пустые пространства на корабле (в конце концов, любой из “Караванов весил 7,35 мегатонны), и они продемонстрировали редкую изобретательность. Они устроили помещение для артиллерийских складов, чтобы хранить в них громадный ресурс боеприпасов для двадцати бортовых ракетных установок, которые, как и энергетическое оружие, вполне могли находиться на супердредноуте класса “Грифон”. На судне, которому предстояло в течение длительного периода действовать вдали от каналов снабжения, имело смысл предусмотреть как большую вместимость склада боеприпасов, но бортовые орудия “троянцев” были оружием вспомогательным, а “главным калибром” стало нечто другое...

Первый грузовой отсек “Пилигрима” был перестроен специально под автономные ракетные кассеты — те, что прежде назывались подвесками и буксировались снаружи. Размеры отсека позволяли размещать их буквально сотнями, а некоторые изменения кормовой части наградили его способностью, которая недоступна обычному кораблю. Супердредноут может буксировать внутри своего клина десять или двенадцать подвесок, используя их при необходимости. Корабли меньшего размера с более компактными и менее мощными импеллерами вынуждены тащить подвески за пределами клина, жертвуя ускорением и рискуя их потерять в результате близкого взрыва.

У “Пилигрима” не было традиционных орудий в хвостовой части, которые обычно заполняли до отказа кормовую секцию корабля. Недостаточный (по сравнению с боевым кораблем) объем кормовой части судна создал некоторые проблемы, но хитроумное решение Шуберта позволило расширить пространство первого отсека вплоть до последней переборки. Это означало, что перенесенный туда грузовой люк мог быть использован для сброса груза прямо через задний створ импеллерного клина (который все равно не мог быть закрыт защитной стеной), а направляющие позволяли произвести залп из шести десятиракетных кассет с частотой один залп каждые двенадцать секунд. Так что “Пилигрим” мог выпускать в пространство триста ракет в минуту.

Но конструкторы на этом не остановились. Имея в своем распоряжении такое большое пространство, они оборудовали третий и четвертый грузовые отсеки под ангары для ЛАКов. Обыкновенные ЛАКи по многим параметрам значительно уступают более крупным боевым кораблям. Из-за небольшого размера на них нет места для гипергенераторов, поэтому они не способны уходить в гиперпространство. И на них невоз установить паруса Варшавской, а значит — использовать их внутри гравитационных потоков, по которым передвигаются обычно космические корабли, даже если бы кораблик каким-нибудь образом мог переместиться в гиперпространство. Маломощные импеллерные клинья и защитные стены канонерок делали их более уязвимыми по сравнению с боевыми кораблями, и размеры не позволяли им нести достойную броню и достаточное количество оружия, необходимые для ведения длительного боя. Они были похожи на вооруженные молотом яичные скорлупки, тяжело груженые ракетными снарядами, обычно в одноразовых пусковых установках. Лучшее, на что они могли рассчитывать в большинстве случаев — это выпустить свои снаряды раньше, чем их самих уничтожат.

Однако за последние четыре года Звездное Королевство разработало ЛАКи нового поколения (опять-таки, надо признать, в результате мозгового штурма Сони Хэмпхилл). Бюро кораблестроения сделало огромные успехи в конструировании инерциальных компенсаторов, создававшихся на основе оригинальных исследований, которые Грейсон предпринял еще в то время, когда находился в изоляции и изобретал собственные технологии. Отказавшись от того “что знают все”, грейсонское Бюро кораблестроения наивно последовало идее, которую остальные отмели как “нерабочую”, — и открыло путь к достижению совершенно нового уровня эффективности компенсаторов. Инженеры Звездного Королевства провели огромное количество экспертиз, постоянно усовершенствуя изначальную идею грейсонцев. Предыдущему мантикорскому кораблю Хонор, линейному крейсеру “Ника”, было от силы четыре года, и он уже был оснащен новейшим и лучшим по тем временам мантикорским компенсатором, основанным на оригинальных грейсонских изысканиях. Современные проектируемые корабли должны были получить компенсаторы, которые превзойдут “Нику” по уровню эффективности на двадцать пять процентов... а ЛАКи “Пилигрима” уже их получили. Оборудованные соответственно и более мощными импеллерами, они могли развивать ускорение более шестисот g , что делало их на сегодняшний день самыми быстрыми из досветовых кораблей.

На новых ЛАКах была установлена более серьезная бортовая защита и почти приличное энергетическое оружие для поддержки имевшегося ракетного. Они были заметно тяжелее старых, но зато быстрее, крепче и намного опаснее на дальности стрельбы энергетическим оружием. Ракетное вооружение нового ЛАКа было аналогичным тому, что несли в себе кассеты, то есть тоже более мощным, чем обычно.

У пиратов, скорее всего, не было настоящих боевых кораблей. Один ЛАК нового поколения по мощности и силе вооружения мог сравниться с типичным пиратом, переоборудованным из грузовика или пассажирского судна, — а перестроенный “Пилигрим” имел по шесть таких корабликов в каждом из двух модифицированных грузовых отсеков. Где бы он ни находился (за исключением пребывания внутри гравитационного потока), он мог увеличить свою ударную силу, введя в бой дюжину современных и удивительно мощных для своих размеров вспомогательных боевых кораблей.

Минусом, и серьезным, было то, что двигатель “Пилигрима” было усовершенствовать не иначе, как буквально разобрав корабль на части и собрав заново. Изначально сконструированный как судно для транспортировки сыпучих грузов, он был снабжен легкой бортовой защитой, которая и так уже была по возсти усовершенствована. “Вулкан” сумел модернизировать антирадиационный экран внутри этой защиты, но во многих отношениях “Пилигрим” оставался просто подобием старого ЛАКа — в безумно увеличенном масштабе. Он мог одним ударом уничтожить большинство своих противников, особенно захватив их врасплох, но был совершенно не способен выдержать большое количество повреждений.

В конечном счете, подумала Хонор, когда Шуберт закончил свои пояснения и полетел дальше показывать ей следующий важный объект, “Пилигрим” и подобные ему корабли могут оказаться даже более эффективными в секторе Бреслау, чем полагало Адмиралтейство.

Когда-то Хонор провела большую часть своей двухлетней командировки в пространство Силезии, охотясь за пиратами на тяжелом крейсере “Бесстрашный”. Она знала этот регион не хуже большинства мантикорских офицеров и никогда еще не встречала пирата, который оказался бы в состоянии противостоять “Пилигриму”. Некоторые из каперов, тоже бороздивших просторы Конфедерации, еще могли стать поводом для беспокойства (кое-кто из них, воз, обладал наступательной мощью, почти равной линейному крейсеру), но такие встречались редко, поскольку старались избегать мантикорских судоходных линий. Ситуация изменилась в связи с отзывом Флота в зону активных боевых действий, но каперам приходилось оглядываться на свои “суверенные государства”, которые они номинально представляли. Ни одна отделившаяся звездная система не хотела чрезмерно раздражать Звездное Королевство, и нередко случалось, что капер оказывался схваченным собственным правительством, а вся его команда передана в руки мантикорских судей — стоило этому правительству узнать, что с ним произойдет, если пираты не будут выданы.

Нет, рассудительно подумала Хонор, с достойной командой за спиной ей не страшно бросить вызов любому пирату или каперу, о которых она когда-либо слышала... и тут она поняла, что уже начинает с нетерпением ожидать нового назначения.

 

Глава 6

 

Сэр Люсьен Кортес, Зеленый адмирал КФМ, Пятый Космос-лорд Королевского флота Мантикоры, поднялся из-за стола навстречу Хонор Харрингтон, едва секретарь ввел ее в кабинет.

Последние три дня оказались очень бурными для Хонор. Ей удалось урвать несколько часов, чтобы повидать родителей, но все остальное время она провела, ползая в утробе своего нового корабля и обсуждая его переоснащение со специалистами КСЕВ “Вулкан”. Для каких-либо серьезных изменений первоначального плана уже не оставалось времени, но ей удалось предложить пару усовершенствований, которые еще могли быть сделаны. Одно касалось дополнительного лифта, соединяющего отсеки с ЛАКами между собой, что позволило бы персоналу легко передвигаться в нормальных условиях и сокращало на двадцать процентов время, необходимое командам для того, чтобы по тревоге занять места на кораблях. Это было самое основательное и требующее больших затрат нововведение, и Бюро кораблестроения протянуло целых тридцать шесть часов, прежде чем дало “добро”.

Другая ее идея была намного проще и хитроумнее. В свое время на “Василиске”, преследуя республиканский рейдер “Сириус”, она поняла, что противник вооружен, когда он сбросил фальшивую обшивку, маскирующую оружейные отсеки, и ее радары засекли отделившиеся от корабля части. Учтя этот эпизод, “Вулкан” прикрыл орудийные порты “троянцев” фальшивыми грузовыми люками, а не фальшивой обшивкой; идея похвальная, но такие же люки уже существовали на отсеке ЛАКов, так что в бортах “Пилигрима” оказалось чересчур много “грузовых люков” — что могло возбудить подозрение у осторожного пиратского шкипера... Если только люки не будут невидимыми. Вот почему Хонор предложила покрыть их пластиковыми щитами, имеющими такую форму и окраску, чтобы полностью слиться с обшивкой внешнего корпуса. Она обратила внимание на то, что щиты должны быть из радиопрозрачного пластика. Тогда их сброс во время боя никакие радары не засекут, изготовить такую ерунду дешево и быстро за считанные дни, а в трюмах достаточно места для сотни таких щитов — чтобы менять их после каждого сражения.

Коммандеру Шуберту идея понравилась, даже Бюро кораблестроения не нашло никаких возражений, и это предложение реализовали быстрей, чем какое-либо другое в жизни Хонор. Однако, погрузившись с головой в детали технического обеспечения, она смутно беспокоилась о двух вопросах, о которых никто еще с ней не беседовал: экипаж и детальные инструкции перед началом операции.

В общих чертах она понимала, зачем Адмиралтейство намеревается послать ее в Бреслау, но до сих пор никто официально не объявил ей об этом... так же как никто ничего не сказал о кораблях, которые уйдут под ее командованием. Тому могла найтись масса причин: в конце концов, оставалось еще более трех недель до того, как “Вулкан” выпустит “Пилигрима” для ходовых испытаний после переделки... и все же... непонятно. Она даже не знала, кто будет у нее старпомом и кого планируют назначить капитанами остальных трех кораблей ее небольшой эскадры. Вообще-то она была бы только рада не забивать голову лишними проблемами, но она отдавала себе отчет, что не может пустить дела на самотек. Как бы ни хотелось ей сейчас сосредоточиться на чем-нибудь одном, важно срочно начинать формировать коллектив будущей эскадры, и Хонор недоумевала, почему с этим тянут.

Сейчас, когда она пересекла огромный кабинет Пятого Космос-лорда и пожала протянутую для приветствия руку, она поняла, что ей предстоит узнать причину задержки. А поскольку она уже почувствовала через Нимица настроение Кортеса, то знала, что ничего хорошего не услышит.

— Пожалуйста, присаживайтесь, миледи, — предложил Кортес, указав на кресло перед рабочим столом.

Хонор опустилась в кресло. Остролицый лысеющий адмирал тоже сел, облокотился на стол, положил подбородок на переплетенные пальцы и внимательно посмотрел на нее. До настоящего момента они встречались всего дважды, и оба раза случайно. Но он следил за ее карьерой и пытался понять, что она за личность, ибо Люсьен Кортес относился к людям научившимся доверять своей интуиции. Сейчас он изучал ее глаза, взгляд которых был тверд и невозмутим, хотя она, должно быть, понимала, что должна существовать особая причина того, что Пятый Космос-лорд вызвал на аудиенцию простого капитана. Он мысленно одобрил ее манеру держаться.

Конечно, напомнил он себе, она давно перестала быть “простым” капитаном. За прошедшие полтора стандартных года она получила звание адмирала — правда, в относительно молодом флоте, но звание от этого не менялось. И хотя она никому не напоминала об этом, Кортес отдавал себе отчет в том, что Грейсонский космический флот просто откомандировал ее для “временной службы” в КФМ. С точки зрения Грейсона, она все еще считалась действующим офицером их флота, и ее высокое звание в ГКФ могло расти и дальше. Многим ли офицерам, подумал он, криво усмехнувшись про себя, приходилось, уйдя в отставку с одного флота, в другом сразу же получить повышение на четыре ранга? На Грейсоне перед ней открывалась замечательная перспектива, но она, казалось, совершенно не думала об этом, глядя на Кортеса с тем уважением, с каким любой капитан смотрит на своего командующего.

Хонор почувствовала напряженное внимание, которое так хорошо скрывали его мягкие карие глаза. Она не могла сказать, какие мысли таятся за этим взглядом, но зато сумела ощутить странную смесь изумления, любопытства, досады, разочарования и опасения. Она была уверена в том, что последние три чувства направлены не на нее, однако истинной причиной, их вызвавшей, была именно ее эскадра, и поэтому терпеливо ожидала объяснений.

— Благодарю вас за то, что пришли, миледи, — произнес наконец глава комитета КФМ по кадрам. — Сожалею, что мы не смогли встретиться с вами раньше, но все это время я занимался поиском людей, для того чтобы укомплектовать ваши корабли личным составом.

Внутренние антенны Хонор завибрировали от его наполовину едкого, наполовину извиняющегося тона. Она выпрямилась в кресле и, погрузив руки в пушистый мех Нимица, решительно посмотрела на адмирала. Кортес, встретив ее взгляд, поморщился и откинулся на спинку стула, бессильно разводя руками.

— У нас тяжелая ситуация, миледи, — вздохнул он. — А необходимость ускорить ввод в действие ваших кораблей нарушила все мои планы по укомплектованию их экипажами.

— В какой мере, сэр? — спросила осторожно Хонор.

— Чрезвычайно, — ответил Кортес. — Нас попросили ввести ваши корабли на шесть месяцев раньше срока, а мы не учитывали этого в наших кадровых перемещениях. Вы, несомненно, осведомлены о том, в каких стесненных обстоятельствах мы сейчас находимся?

— В общих чертах, сэр, но меня три года не было в Звездном Королевстве и, соответственно, на королевской службе.

Ей с большим трудом удалось изгнать из голоса след прежней обиды.

— Тогда я коротко расскажу. — Кортес переплел пальцы и оперся о подлокотники кресла.— Уверен, вы знаете, что около пятидесяти тысяч офицеров и матросов КФМ в настоящее время служат в Грейсонском космофлоте, не считая персонала технического обеспечения, который мы предоставили для работы в их Бюро кораблестроения и научно-исследовательских подразделениях. Учитывая острую нехватку Грейсона в квалифицированных кадрах, этого вряд ли достаточно, чтобы полностью укомплектовать личным составом их флот , а ситуация стала еще напряженнее с тех пор, как они начали вводить в строй построенные у себя корабли стены. Я упоминаю ситуацию на Ельцине только как пример — один из многих, однако, без сомнения, самый наглядный — того, какие кадры мы отправили на службу к нашим союзникам. В обшей сложности сто пятьдесят тысяч мантикорцев в настоящий момент служат на чужих флотах. Прибавьте к этому обслуживающий персонал, и число достигнет почти четверти миллиона человек.

Он пристально посмотрел на Хонор, и она медленно наклонила голову.

— Кроме того, мы и сами нуждаемся в новом личном составе. У нас примерно триста кораблей стены со средней командой в пять тысяч двести человек. Это составляет примерно полтора миллиона. Далее, мы имеем сто двадцать четыре орбитальные крепости, прикрывающие терминалы Мантикорской Сети с миллионом или более того человек на борту. Затем идет весь остальной флот, который требует еще два с половиной миллиона человек персонала, наши судовые верфи, базы флота на иностранных станциях, таких как Грендельсбейн, а еще научно-исследовательские и опытно-конструкторские учреждения, Разведуправление Флота и так далее и тому подобное. Плюс ко всему нам нужны люди и для обычной ротации кадров. Итого у нас получается порядка одиннадцати миллионов человек во флоте и в морской пехоте. Это составляет более трех десятых процента от всего нашего населения — причем это люди наиболее продуктивного возраста. А по прогнозам, наши потребности в человеческих ресурсах через два стандартных года удвоятся. И конечно, нам надо побеспокоиться об укомплектовании личным составом армии и торгового флота.

Хонор снова кивнула, на этот раз очень медленно, потому что начала понимать, куда клонит Кортес. Морская пехота КФМ несла службу на борту судна, выполняя функции абордажной команды и принимая участие в экстренных боевых ситуациях на поверхности. Серьезные сражения были уделом Королевской Армии. В мирное время армия была невелика, поскольку морская пехота справлялась с большинством миротворческих миссий, но с началом военных действий росла стремительно, хотя бы для того, чтобы обеспечить оккупационные функции. Корпус морской пехоты всего год назад (с глубоким вздохом облегчения) передал армейскому командованию планету Масада, так что в настоящее время армия держала гарнизоны на планетах уже восемнадцати космических систем, ранее принадлежавших Народной Республике или ее союзникам. Для обеспечения своего стратегического преимущества Звездному Королевству пришлось захватить — и придется захватить в будущем — чертовски много планет, — а это означало, что потребность армии в кадрах возрастает прямо пропорционально успехам мантикорского флота.

Что еще создавало серьезную проблему с кадрами, так это необходимость содержать мощный торговый флот — четвертый по численности в Галактике. Он намного превосходил по тоннажу торговый флот Народной Республики — уступая только флотам Солнечной Лиги. Даже в условиях войны сокращать торговый флот было нельзя, так как именно торговые суда были фундаментом богатства Звездного Королевства. Они господствовали на всех транспортных и пассажирских торговых путях за пределами Лиги, содержа за счет своей коммерческой деятельности сражающийся военный флот. И несмотря на то что большая часть торговых судов обходилась командой гораздо меньшей численности, чем боевые корабли такого же размера и мощности двигателя, вся эта масса кораблей в сумме тоже требовала огромного числа хорошо обученных специалистов.

— Я так подробно обрисовываю ситуацию, миледи, — сказал Кортес, — для того, чтобы вы могли понять, какими числами приходится оперировать комитету по кадрам. Вы можете не знать этого, но мы удвоили количество классов в Академии из-за острой нехватки подготовленных офицеров. И даже в этих условиях мы были вынуждены призвать гораздо больше, чем хотелось бы, резервистов с торгового флота, а в недалеком будущем нам придется ввести краткосрочные курсы по переводу коммерческих астронавтов в ранг офицеров королевской службы. Однако, несмотря на все это, мы едва удовлетворяем спрос. Наши новые учебные программы спланированы так, чтобы идти наравне с требованиями растущего строительства. Весь наш план по работе с кадрами — это тщательно построенное, но очень хрупкое сооружение. А теперь мы включили в нашу программу “Троянского коня”. Повторяю, мы ожидали, что у нас будет еще шесть месяцев для подготовки. Как вы знаете, вашему собственному кораблю (и его ЛАКам) требуется две тысячи пятьсот офицеров и матросов, плюс пятьсот морских пехотинцев, а всего по программе “Троянский конь” планируется ввести в строй пятнадцать кораблей. То есть это еще сорок пять тысяч человек, миледи, — почти столько же, сколько мы предоставили для наемной службы в ГКФ, — и как их нам сейчас не хватает! Через шесть месяцев мы решим эту проблему, а сейчас просто не в состоянии.

Он снова поднял руки, и Хонор прикусила губу. Она упрекала себя за то, что даже не приняла во внимание эту сторону кадровой проблемы. Но, ругая себя, она пыталась понять, не было ли какого-то подсознательного мотива, по которому она намеренно избегала думать о том, о чем ей положено думать по долгу службы.

— Насколько плохо обстоят дела, сэр Люсьен? — спросила она наконец, и тот беспомощно пожал плечами.

— Первые четыре корабля не составят большой проблемы. В конце концов, речь идет лишь о двенадцати тысячах человек. Беда в другом. Чтобы набрать необходимое количество персонала, нам придется отзывать людей из действующих экипажей. По моим оценкам, они могут предоставить нам примерно треть требуемой численности, но вы же знаете, ни один капитан не отдаст добровольно своих лучших людей. Мы сделаем для вас все, что в наших силах, но большинство в ваших экипажах составят совершенно неопытные новички, только что окончившие обучение, или те, от кого капитаны рады избавиться. Личный состав вашей морской пехоты должен быть надежным, и мы сделаем все возе, чтобы избавить вас от смутьянов, переведенных с других кораблей, — но я солгу, если скажу, что мы дадим вам такую команду, которую я лично жаждал бы повести в бой.

Хонор снова кивнула. Теперь она понимала чувства Кортеса. Пятый Космос-лорд сам был опытным боевым командиром. Он понимал, что вытекает из того, о чем он говорит сейчас, и ощущал личную ответственность. И хотя на самом деле не он был виноват в сложившемся положении вещей, это не влияло на его чувства.

Размышляя над услышанным, Хонор мысленно отметила одно странное несоответствие. Ни один капитан не захочет повести в бой плохо подготовленную команду. В отношении командира рейдера это более чем справедливо. Рейдеры обычно действуют в одиночку. В случае аварии прийти им на помощь некому, и вопрос жизни или смерти зависит от того, насколько хорошо экипаж знает свое дело. Но стремление срочно ввести в операцию ее эскадру означает, что времени для тренировки плохо подготовленной команды почти не останется. Она была уверена в своей способности убедить даже самого ярого нарушителя порядка в необходимости выполнять ее приказания, но для этого ей требовалось время, — а люди, чьим единственным недостатком было отсутствие опыта, нуждались в особенно внимательном обращении. А если у нее не будет нужного времени...

— Сожалею, миледи, — тихо произнес Кортес.— Уверяю вас, я и мои сотрудники сделаем все, что в наших силах. Откровенно говоря, я, как мог, откладывал эту встречу в надежде, что кто-нибудь из моих людей в озарении найдет выход из положения. К сожалению, никто не смог ничего придумать, и в данных обстоятельствах я считаю, что мой долг — объяснить ситуацию вам лично.

— Понимаю, сэр...— несколько секунд Хонор смотрела на Нимица, поглаживая его по спинке, затем снова подняла глаза на адмирала. — Вы сделали все, что в ваших силах, сэр, — теперь моя очередь. Экипаж следует привести в нужную форму. Именно это сейчас требуется. Мы справимся.

Она почувствовала, как фальшиво звучит ее уверенный голос, но это был единственно возможный ответ, потому что обязанность капитана как раз и заключается в том, чтобы превратить любой предоставленный ему личный состав в действенную боевую силу. Такую работу ей приходилось выполнять и прежде. Но без таких серьезных препятствий, холодно подсказал ей подлый внутренний голос.

— Ну что же, — Кортес на мгновение посмотрел в сторону, затем снова встретился с ней глазами. — Кое-что я все-таки могу вам предложить, миледи. Как бы мы ни были ограничены в опытных кадрах, мне удалось собрать небольшое ядро из надежных офицеров и старшин флота. Откровенно говоря, большинство из них излишне молоды для постов, на которые мы их назначили, но у них блестящие заслуги, и я думаю, что вы узнаете многих, кто служил с вами прежде. — Он взял из ящика диски и протянул через стол Хонор. — Вот их данные. Если вы захотите запросить кого-то еще, я постараюсь предоставить их. Боюсь, может сложиться ситуация, что кого-то просто не будет в досягаемости, но мы, конечно, сделаем все возе. Что касается новичков... ваша эскадра получает право первоочередного выбора. У них еще молоко на губах не обсохло — но мы дадим вам тех, у кого будут самые лучшие характеристики.

— Благодарю вас, сэр, — с искренней признательностью сказала Хонор.

—  Я сумел решить еще один вопрос, о чем, думаю, вам приятно будет услышать, — сообщил Кортес через несколько секунд. — Даже два на самом деле. Элис Трумэн только что получила новое звание, и мы назначили ее капитаном “Парнаса” и вашим заместителем по эскадре .

При этих словах глаза Хонор просияли, но к радости примешалось некоторое беспокойство. Несмотря на предвкушение скорой работы, которое она начала ощущать за последние три дня, она хорошо помнила первое впечатление от своего назначения. Офицер уровня Трумэн, особенно если она только что стала капитаном первого ранга (что фактически гарантировало ей в будущем ранг флагманского офицера), могла с успехом расценить назначение на вспомогательный крейсер как оскорбление. Хонор не упрекнула бы ее за это, но если она сочтет, что это назначение было сделано с подачи капитана Харрингтон...

— Должен сказать, — добавил Кортес, будто прочитав ее мысли, — что мы объяснили ей ситуацию, и она добровольно пошла на это назначение. Ей планировали отдать“Лорда Элтона”, но “Элтона” поставили на пятимесячный капремонт. Когда мы спросили ее, не хочет ли она вместо этого перейти на “Парнас”, и объяснили, что она будет служить вместе с вами, она тут же согласилась.

— Спасибо, что сказали мне это, сэр, — сказала Виктория с довольной и благодарной улыбкой. — Капитан Трумэн — одна из лучших офицеров, каких я когда-либо знала.

Мысль о том, что Элис, даже зная всю необъятность стоявшей перед ними задачи, добровольно вызвалась ее решать, согрела ей сердце.

— Я знал, что вы обрадуетесь, — ответил Кортес, тоже слегка улыбнувшись. — И кроме того, я нашел старшего помощника, который, думаю, вам понравится.

Он нажал кнопку переговорного устройства и снова откинулся на спинку кресла. Некоторое время спустя дверь открылась, и в кабинет вошел высокий черноволосый коммандер. Очень высокий. Худой, с орлиным носом и сияющей улыбкой. Грудь его мундира украшали белая с голубыми полосами лента медали “За отвагу” и красно-белая лента Креста Саганами, а на правом рукаве, как и у Хонор, красовался кроваво-красный шеврон Монаршей Благодарности. Он выглядел слишком юным (даже для того, кто прошел курс пролонга), чтобы успеть получить две из четырех высших наград Звездного Королевства за героизм, а в тот момент, когда Хонор с искренней радостью поднялась ему навстречу, перед ее мысленным взором возник неуклюжий младший лейтенант, которого она взяла с собой на станцию “Василиск” восемь лет назад...

— Раф! — вскрикнула она, перекладывая Нимица на согнутую в локте левую руку, чтобы протянуть правую для приветствия.

— Полагаю, миледи, вы уже знакомы, — пробормотал Кортес, слегка улыбнувшись, когда коммандер Кардонес энергично потряс руку Хонор.

— Мне не пришлось долго служить под вашим началом на “Нике”, шкип, — сказал он. — Может быть, этот заход будет удачнее.

— Я уверена в этом, Раф, — сердечно ответила Виктория и обернулась к Кортесу. — Благодарю вас, сэр. Большое спасибо.

— Его и так должны были назначить старпомом к кому-нибудь, миледи, — сказал Космос-лорд, отмахнувшись от ее благодарности. — Кроме того, кажется, вы кое-что сделали для его карьеры, помимо завершения обучения. Жаль было бы разбивать хорошую команду, когда вам явно еще многое предстоит.

Кардонес в ответ на замечание, которое восемь лет назад немедленно заставило бы его, бессвязно бормоча, покраснеть, только усмехнулся, и Хонор улыбнулась ему. Несмотря на молодость, Рафаэль Кардонес был одним из лучших тактических офицеров из всех, кого она когда-либо встречала, и он, бесспорно, продолжал совершенствоваться в то время, пока она была на Грейсоне.

Кортес радовался явному удовлетворению Хонор, восторгу Кардонеса и его уважению к своему командиру и размышлял о том, понимает ли леди Харрингтон, насколько молодой офицер подражает ей. Кортес вылез вон из кожи, подыскивая для нее подходящего старшего помощника, однако простое сравнение достижений Кардонеса до и после первого места службы под руководством Харрингтон доказывало, что это не просто копирование манер, а что-то куда более глубокое. Собственно, Кортес провел подобные сравнения по целому ряду офицеров, служивших некогда под ее началом, — и был поражен результатами. Далеко не все успешные боевые командиры КФМ были хорошими учителями, а вот Хонор Харрингтон обладала бесспорным талантом. Помимо всех ее безупречных боевых заслуг, она проявляла почти мистическую способность передавать подчиненным свою преданность делу и профессионализм, и для начальника комитета по кадрам это ее качество было, пожалуй, более ценно, чем исключительный батальный талант.

Сейчас он кашлянул, пытаясь привлечь к себе их внимание, и показал подбородком в сторону Кардонеса.

— У коммандера есть неполный список команды “Пилигрима”, миледи. Он пока примерный, но по крайней мере может послужить отправной точкой. Коммандер уже предложил кандидатуры офицеров и старшин, и мои помощники в данный момент просматривают учетные записи, проверяя, кого из них мы можем вам предоставить. Я слышал, что по оценкам адмирала Георгидеса, через три недели вы сможете принять корабль и начать переводить личный состав на борт?

— Примерно так, сэр, — ответила Хонор. — Думаю, что это его самые пессимистичные подсчеты, но вряд ли он сможет заметно сократить сроки, максимум на пару дней. “Парнас” и “Шахерезада” будут закончены примерно в это же время, а вот “Гудрид”, похоже, понадобится еще по меньшей мере дней десять.

— Хорошо. — Кортес поджал губы, прикидывая про себя. — К четвергу на каждый из четырех кораблей у меня будет как минимум капитан и старпом. К тому времени, когда вы действительно сможете начать перевод команды на борт судна, мы должны иметь всех офицеров либо на борту, либо вызванными, либо по пути к вам. Мы также постараемся к тому моменту подыскать вам уоррент-офицеров и старшин, а генерал Вондерхофф заверила меня, что подобрать для вашего корабля личный состав морской пехоты не составит труда. Однако, что касается матросов, ситуация будет более хаотической. Я не представляю, как быстро и каким образом нам удастся их собрать, однако мы сделаем все, что в наших силах.

— Я уверена в этом, милорд, и благодарна вам, — искренне сказала Хонор, хорошо понимая, насколько необычно для Кортеса лично обсуждать проблемы укомплектования экипажа одной-единственной эскадры с ее командиром.

— Это самое малое, что мы можем сделать, миледи,—ответил Кортес и снова поморщился. — Плохо, когда предвзятое отношение мешает военным операциям. Особенно теперь, когда оно обходится нам непомерно дорого, вынуждая использовать такого прекрасного офицера, как вы, на второстепенном театре. Я сожалею, миледи, что ваше возвращение на мантикорскую службу проходит в подобных обстоятельствах. И если вам никто еще не говорил об этом, знайте: мы рады, что вы вернулись.

— Спасибо, сэр.

Хонор почувствовала, как снова запылали скулы, но она спокойно встретила взгляд Кортеса и прочитала в его глазах поддержку.

— В таком случае, миледи, я разрешаю вам и коммандеру Кардонесу приступить к несению службы. — Кортес протянул руку. — У вас впереди огромная работа, капитан, и вы встретитесь с такими трудностями, которых следовало бы избежать. Но я уверен, что только вы сможете справиться с ними. Если мы не увидимся снова перед отходом вашего корабля, хочу пожелать вам успеха — и удачной охоты.

— Спасибо, сэр, — повторила Хонор, крепко пожимая его руку. — Мы сделаем все, что в наших силах.

 

Глава 7

 

Хонор откинулась на спинку кресла и помассировала уставшие глаза.

До тех пор, пока она не сможет перебраться на борт “Пилигрима”, ее поселили в одной из гостевых кают “Вулкана”, довольно вместительных “капитанских апартаментах” Места здесь было меньше, чем в каюте, которую она займет на борту своего корабля, и уж намного меньше той, что когда-то у нее была на супердредноуте “Грозный”. Но по стандартам Флота здесь было просторно и достаточно комфортно. К сожалению, у Хонор было мало возстей наслаждаться этим комфортом, да и позаниматься в спортзале для старших офицеров “Вулкана” времени не нашлось. Когда вновь назначенный капитан принимал командование кораблем, канцелярская работа всегда оказывалась для него пропастью глубиной в световой год, — и все было гораздо хуже, если корабль поступал в его распоряжение прямо с верфи. Добавьте к этому море документов, электронных и печатных, связанных с комплектованием эскадры, и все это под дамокловым мечом приближающегося начала операции, и у вас едва останется время перевести дух. Соответственно, еще меньше времени останется для спорта... и сна.

Хонор криво усмехнулась если ей приходилось работать с кучами бумаг, то у Рафа Кардонеса были целые горы. Капитан командовал кораблем и нес полную ответственность за все стороны его деятельности и безопасности, но старпом управлял этим кораблем. Его обязанностью было так четко организовать работу судовой команды, снабжение, содержание и техническое обслуживание, расписание учебно-тренировочных занятий и все остальные вопросы жизнедеятельности корабля, чтобы капитан почти не обращал внимания на “хозяйство”, находящееся в ведении его помощника. Это была трудная задача, однако необходимая... именно поэтому должность старпома на флоте всегда была для любого офицера заключительным испытанием на право командовать собственным кораблем. Всего этого было достаточно, чтобы полностью загрузить офицера работой, а вдобавок Адмиралтейство не назначило Хонор штаба для руководства эскадрой. Она допускала, что в этом есть некий смысл, — учитывая, что ее “эскадра” почти наверняка не будет действовать как единое целое, а разделится на дивизионы или одиночные корабли, однако это означало, что на плечи Рафа ложилось бремя исполняющего обязанности флагманского капитана — вдобавок ко всем его старпомовским заботам.

Но хотя необходимость срочно подготовить эскадру к началу операции дополнительно перегрузила и без того напряженный рабочий день Рафа, он справлялся достойно. Он полностью взял на себя связь с верфью, и вдвоем со своим помощником, главстаршиной Арчером, они перелопачивали всю корреспонденцию, касавшуюся самого “Пилигрима” и эскадры в целом, прежде чем она доходила до стола Хонор. Она сознавала и ценила их усилия, но все же именно она в конечном счете отвечала за все. Лучшее, что они могли сделать, — это упорядочить и систематизировать документацию, чтобы ей осталось только поставить резолюцию на решениях, которые они уже подготовили.

Но это не спасло ее от доклада, который она готовила сейчас на своем компьютере.

Хонор перестала тереть глаза, сделала глоток какао из чашки, поставленной МакГиннесом у левого локтя, и снова принялась за работу. Арчер уже выделил самое важное по каждому разделу. Большая часть вопросов относилась скорее к сферам деятельности Кардонеса, чем Хонор. Старпом предложил собственные решения по большинству основных проблем, однако одно или два вызвали у Хонор сомнения, и она заставила себя спокойно изучить каждое. До сих пор все выглядело вполне разумно, даже если бы она сама сделала совершенно по-другому, а некоторые варианты, честно говоря, были даже лучше, чем те , что пришли бы ей в голову. А самое главное, что выполнять все эти решения должен сам Раф. Ей надо только поставить на них свою резолюцию. Кроме того, за ним оставалось право делать все по-своему до тех пор, пока он не передаст ей корабль полностью готовым к действиям. Поэтому она стремилась не оказывать на него давление, если только он не делал серьезных ошибок, а их практически не было.

Хонор наконец дошла до последнего слова бесконечного доклада и снова вздохнула, на этот раз с облегчением. Весь гигантский документ потребовал от нее принятия всего шести решений, что намного превосходило ожидания любого капитана. Она черкнула свою подпись на сканирующей панели, ввела команду сохранить изменения и перебросила документ в память компьютера Арчера.

Одно дело сделано, подумала она, и нажала следующую клавишу. Появился заголовок нового документа, и она застонала. Гидропоника! Она ненавидела инвентарь для гидропоники! Конечно, он был жизненно важен, но список был очень, очень, очень длинным... Она снова отхлебнула какао, бросила завистливый взгляд на Нимица, мирно посапывающего на своем лежбище над ее столом, и, стиснув зубы, снова решительно нырнула в работу.

Но ее погружение внезапно прервал раздавшийся у двери звонок. Ее глаза — и настоящий, и кибернетический — засветились от удовольствия — передышка!.. пусть временная, зато отвлечься от питательных веществ, удобрений, запасов семян, фильтрационных систем...

Она нажала кнопку на столе.

— Я слушаю.

— К вам посетитель, миледи, — послышался голос Лафолле. — Ваш флайт-диспетчер хочет засвидетельствовать свое почтение.

— Да ну? — Хонор с удивленным видом почесала нос.

— Должность флайт-диспетчера — руководителя полетами ЛАКов, катеров, шаттлов, а также членов экипажа в скафандрах, снабженных индивидуальными двигателями, — была одной из самых важных, но оставалась вакантной, поскольку они с Рафом все никак не могли подобрать нужного человека. Следовательно, если Раф, даже не поговорив предварительно с ней, фактически назначил кого-то, этот офицер должен иметь отличные рекомендации.

— Пригласите его в кабинет, Эндрю, — сказала Хонор и поднялась из-за стола, когда дверь открылась.

К ее удивлению, Лафолле не вошел внутрь, опередив вновь прибывшего незнакомца. На борту “Вулкана” она была совершенно уверена в собственной безопасности, однако для Эндрю позволить кому-либо находиться в ее присутствии без сопровождения (если только она не отдавала специального распоряжения по этому поводу) было ужасным упущением — с точки зрения его профессиональной паранойи. Но, увидев вошедшего в дверь молодого лейтенанта, Хонор расплылась в улыбке.

— Лейтенант Тремэйн прибыл для прохождения службы, мэм, — доложил Скотти Тремэйн и вытянулся по стойке смирно, продемонстрировав четкую выправку выпускника острова Саганами. Следовавший за ним гигантский, помятого вида человек с нашивками главного корабельного старшины отдал честь и встал справа от лейтенанта, отступив на полшага.

— Главный корабельный старшина Харкнесс прибыл для прохождения службы, мэм! — прогремел его голос, и улыбка Хонор превратилась в усмешку.

— Кошмарный дуэт! — рассмеялась она и быстро обогнула стол, торопясь пожать руку Тремэйна. — Кто согласился пустить эту парочку на мой корабль?

— Ну, коммандер Кардонес сказал, что находится в безвыходной ситуации, мэм, — ответил Тремэйн с неописуемым блеском в глазах. — Поскольку он не смог найти квалифицированные кадры, он решил, что придется ему обойтись хотя бы нами.

— К чему катится флот!

Хонор, обменявшись рукопожатием с Тремэйном, повернулась к Харкнессу. Старшина застыл на мгновение, его лицо боксера-профессионала приобрело растерянный вид, но затем он мощной хваткой сжал руку Хонор.

— На самом деле, мэм, — сказал Тремэйн более серьезно, — я задержался из-за переназначения с “Принца Адриана”. Мы были на Грифоне, и капитан МакКеон ждал приказа отправиться с кораблем или без корабля в расположение Шестого флота. Когда комитет по кадрам приказал ему предоставить в распоряжение вашей эскадры пятнадцать человек, включая одного офицера, он решил, что как раз сможет обойтись без моих услуг. Собственно, он выразился примерно так: мне надо исчезнуть с его глаз и попасть в руки того, кто сумеет “обуздать мою пылкость”. — Лейтенант наморщил лоб. — У меня нет ни малейшего представления, что он имел в виду, — с невинным видом добавил он.

— Не сомневаюсь, — согласилась Хонор, широко улыбаясь.

Энсин Прескотт Тремэйн, едва окончив Академию, совершил под командованием Хонор свой первый полет. И был с ней на “Василиске”, когда там все летело в тартарары... и потом еще на Ельцине. При этом воспоминании улыбка исчезла. Он оказался рядом с ней, когда она узнала, что масадские палачи сделали с командой крейсера “Мадригал”. Они никогда не обсуждали случившееся (и никогда не будут обсуждать), но она знала, что Скотти тогда фактически спас ее карьеру. Немногим молодым офицерам хватило бы мужества удержать командира эскадры от безумного поступка.

— Ну что ж, — сказала она, внутренне собравшись, и перевела взгляд на Харкнесса. — Я вижу, вам удалось сохранить добавочную нашивку, главстаршина.

Харкнесс покраснел при этом намеке на его пеструю карьеру. Он был слишком хорошим специалистом, и флот не желал отказываться от его услуг, но Горацио Харкнессу присваивали звание главного корабельного старшины уже более двадцати раз — и столько же раз он это звание терял, заработав в конечном счете легендарную репутацию. Красочные описания его драк с таможенными офицерами (а также морпехами, с которыми он “встречался” в барах в свободное время) ходили по всему флоту. Но с тех пор, как его путь пересекся с Тремэйном, он, казалось, начал исправляться. Хонор толком не понимала, как это получается, но где бы ни оказывался Тремэйн, рядом тут же обнаруживался Харкнесс. Он был старше лейтенанта на добрых тридцать лет, однако они составляли такую естественную пару, что даже комитет по кадрам не мог их разделить. Хонор, размышляя о причине, предположила, что кадровики, вероятно, сообразили, как великолепно дополняют друг друга эти двое.

— О да, мэм... в смысле, миледи, — сказал Харкнесс.

— Мне хотелось бы, чтобы вы сохраняли ее и дальше, — сказала она с легким нажимом. — Я не предвижу никаких проблем с таможней, — румянец Харкнесса стал еще гуще, — но у нас на борту будет расквартирован целый батальон морской пехоты. И я буду вам признательна, если вы не попытаетесь сократить их численность, если нам вдруг понадобятся свободные помещения.

— О нет, главстаршина больше так делать не будет, мэм, — заверил ее Тремэйн. — Его жена этого не потерпит.

— Его жена?!

Хонор заморгала, снова взглянув на Харкнесса, и брови ее удивленно поднялись, когда старшина ярко зарделся.

— Ну да, миледи... — пробормотал Харкнесс. — Вот уже восемь месяцев.

— Неужели! Мои поздравления! И кто она?

— Старший сержант Бэбкок, — подсказал Тремэйн, видя явное замешательство Харкнесса.

Хонор прыснула со смеху. Она просто не в силах была удержаться. Неловко, конечно, хихиканье никак не соответствовало ее статусу, но она ничего не могла с собой поделать. Харкнесс женился на Бэбкок? Невероятно! Но на лице великана она увидела подтверждение и решительно удавила прорвавшийся вдруг в тишине смешок. Ей пришлось на секунду задержать дыхание — убедиться, что она справилась с собой, и когда она заговорила снова, голос ее был абсолютно спокоен.

— 3-замечательная новость, старшина!

— Благодарю вас, миледи. — Харкнесс украдкой бросил взгляд на Тремэйна и почти застенчиво усмехнулся. — Действительно, новость хорошая. Никогда не думал, что встречу кого-нибудь из морской пехоты, кто может мне понравиться, но вот ведь...

Он пожал плечами, и Хонор почувствовала себя легко и непринужденно, увидев блеск в его голубых глазах.

— Рада за вас, старшина. Очень рада, — мягко сказала Хонор, похлопав его по плечу.

Она не кривила душой. Именно от Айрис Бэбкок она менее всего ожидала замужества, но теперь, поразмыслив, Хонор пришла к выводу о закономерности подобного брака. У Бэбкок карьера была настолько же образцовая, насколько у Харкнесса... колоритная. Айрис принадлежала к числу лучших профессиональных военных (и бойцов coup de vitesse ), известных Хонор. Хонор никогда не думала о Бэбкок и Харкнессе как о супружеской паре, но сержант была именно той женщиной, которая могла удержать в рамках этого буяна. И именно той женщиной, пришло вдруг Хонор в голову, у которой хватило мудрости понять Харкнесса, рассмотрев за его внешностью и поведением, какой он добрый и хороший человек.

— Благодарю вас, миледи, — повторил старшина, и Хонор радостно кивнула обоим.

— Ну что же, я понимаю, почему старпом взял тебя во флайт-диспетчеры, Скотти. Ты уже осмотрел наш отсек для легких кораблей?

— Нет, мэм. Пока нет.

— Тогда займись этим сейчас, не возражаешь? И возьми с собой Харкнесса. Я думаю, вам понравится. Тебе предстоит работать с майором Хибсон — я уверена, вы оба ее помните, — по вопросам набора абордажной команды и коммандером Жаклин Армон, она возглавляет нашу эскадрилью ЛАКов. Они еще не прибыли. А вот старший сержант Хэллоуэлл находится где-то поблизости. Вызови его и захвати с собой. Нам осталось еще несколько дней до того, как верфь нас выпустит, так что если после осмотра тебе захочется внести какие-то поправки, до ужина сообщи о них мне или старпому.

— Есть, мэм.

Тремэйн отдал честь, снова превращаясь в исполнительного вежливого офицера, каким он всегда был на службе. Харкнесс последовал его примеру.

— Можете идти, джентльмены, — сказала Хонор и улыбнулась.

Они ушли. Как хорошо, что ей удалось встретиться с ними здесь, где она могла пренебречь официальностью, являвшейся правилом поведения на борту корабля, и не бояться упреков в том, что она оказывает кому-то предпочтение. А она была очень довольна их появлением в ее команде. Список экипажей эскадры начал заполняться, и пока что офицерский и старшинский состав выглядел надежным, как и обещал ей Кортес, а рядовой персонал казался “зеленым” (или проблемным), чего адмирал и опасался. И было приятно по ходу дела обнаружить несколько неожиданных лучиков света.

Хонор покачала головой и снова рассмеялась. Айрис Бэбкок! Боже мой! Вот уж, наверное, интересный получился процесс ухаживания! Она задумалась на минуту, затем вздохнула и, расправив плечи, обошла стол, возвращаясь к гидропонике.

 

* * *

 

Когда Хонор, в сопровождении Кардонеса и Лафолле, вошла в комнату для совещаний “Вулкана”, все офицеры встали. Джейми Кэндлесс, второй телохранитель, остался в коридоре и занял позицию за дверью, как только она закрылась. Хонор прошла к компьютерному терминалу во главе длинного стола. Остальные офицеры, дождавшись, пока она сядет, тоже расселись вокруг стола, и она взглядом обвела всех собравшихся.

Личный состав эскадры продолжал прибывать, но основные старшие офицеры были уже на месте. Напротив Хонор на другом конце стола сидела капитан первого ранга Элис Трумэн, золотоволосая зеленоглазая блондинка, ладно и крепко сложенная. Шесть лет назад она была заместителем Хонор на Ельцине. Рядом с Элис заняла свое место коммандер Анжела Тургуд, старпом “Парнаса”. Хонор подавила улыбку, потому что Тургуд была такой же золотоволосой, как Элис. Блондины не были такой уж редкостью в Звездном Королевстве, но встречались не слишком часто. Однако, казалось, установилась традиция: где бы Хонор ни встречала Трумэн, ее заместитель — мужчина или женщина — всегда имел светлые волосы.

Капитан второго ранга Аллен МакГвайр, командир “Гудрид” и второй заместитель Хонор по эскадре, сидел слева от Элис. МакГвайр был невысок ростом, на целых двадцать пять сантиметров ниже Хонор, и тоже блондин. Он был едва ли не единственным из ее капитанов, кого она не знала прежде, но она уже успела оценить его живое чувство юмора, которое могло очень пригодиться командиру “приманки”. Он был решителен и умен и с самого прибытия плотно работал с коммандером Шубертом. Вместе им удалось на три дня приблизить запланированную дату завершения ремонта “Гудрид”, и этого было достаточно, чтобы расположить к нему Хонор, даже если бы она не видела других его ценных качеств.

Коммандер Кортни Стилман, старпом МакГвайра, как и Хонор, была намного выше своего капитана. Ростом она на десять, а может, двенадцать сантиметров уступала Хонор, но даже при этом, как башня, возвышалась над своим капитаном. Они странно смотрелись в паре, и не только из-за разницы в росте. Глаза у темнокожей Стилман были даже темнее, чем у Хонор, а черные волосы она стригла коротко — точь-в-точь как Хонор четыре года назад. Похоже, у нее абсолютно отсутствовало чувство юмора, но при этом они с МакГвайром хорошо ладили друг с другом.

Дальше сидел капитан второго ранга Сэмюэль Хьюстон Вебстер, командир “Шахерезады”. Он тоже служил с Хонор на “Василиске” и чуть не умер там от ран. В следующий раз они встретились на станции “Ханкок” в начале нынешней войны, когда Хонор командовала флагманским кораблем адмирала Сарнова. Вебстер работал тогда в штабе Сарнова, и ей было приятно увидеть, что с тех пор он получил заслуженное повышение по службе. Его характерный “подбородок Вебстеров” выдавал в нем наследника одной из наиболее влиятельных флотских династий КФМ. К счастью, он также обладал и другими замечательными качествами, доставшимися ему вместе с подбородком.

Коммандер Аугустус ДеВитт, старпом Вебстера, замыкал ряд. С ДеВиттом Хонор тоже не была знакома прежде, но выглядел он знающим и уверенным в себе человеком. У кареглазого ДеВитта были каштановые волосы, а кожа — почти такая же темная, как у Стилман. Загорелый обветренный вид всегда выдавал уроженцев Грифона, пятой планеты Мантикоры-Б. Население Грифона было самым малочисленным из всех обитаемых планет Мантикорской системы (потому что, как заявляли обитатели Сфинкса и Мантикоры, только безумцы могут жить в мире с таким климатом, как на Грифоне), но поставляло непропорционально много хороших офицеров и командиров флота... большинство из которых, казалось, чувствовали моральный долг присматривать за неженками, родившимися на соседних планетах.

Хорошая подбирается команда, подумала Хонор. Несомненно, рано делать выводы, однако она доверяла своей интуиции. Все понимали, что отправляются далеко не на пикник, но при этом никто, казалось, не относился к миссии как к ссылке. И это уже было хорошо. Честно говоря, даже очень хорошо. И Хонор улыбнулась собравшимся.

— Я только что получила сообщение от комитета по кадрам, — сказала она. — Еще пятьсот человек прибудут на “Вулкан” в ноль пять тридцать. У нас нет полных досье на них, но, кажется, мы сможем по крайней мере укомплектовать ваше инженерно-техническое подразделение, Аллен.

Она сделал паузу, и МакГвайр кивнул:

— Это хорошая новость, миледи. Коммандер Шуберт готов к проверке второго реактора, и к тому времени, когда он начнет испытания, мне хотелось бы иметь в своем распоряжении всю команду машинного отделения.

— Похоже, так и будет, — ответила Хонор и посмотрела на Трумэн. — Я также получила полетное задание,—сказала она более сдержанно. — Задача будет трудной, как мы и предполагали.

Она набрала команду на клавиатуре своего терминала, и над столом ожила и замерцала звездная схема. Неровная сфера пространства Силезской конфедерации была подсвечена желтым светом, ее ближайшая граница лежала на расстоянии в сто тридцать пять световых лет к галактическому северо-западу от Мантикоры. Чуть большая по размерам сфера Андерманской империи сверкала зеленым светом немного дальше, в сторону и вниз от Мантикоры, на юго-западе от Силезии, а тонкая темно-красная линия, обозначавшая ответвление мантикорской Сети, связывала империю со Звездным Королевством. Алая граница огромной, раздутой сферы Народной Республики была едва видна на расстоянии ста двадцати световых лет к северо-востоку от Мантикоры и ста двадцати семи световых лет от самой ближней к ней границы Силезии. Золотой значок терминала Сети в системе Василиска сиял как раз посередине между Хевеном и Конфедерацией. Одного взгляда на схему было достаточно, чтобы совершенно ясно представить все преимущества и опасности астрографического положения Звездного Королевства, подумала Хонор, внимательно изучая голосферу.

— Во-первых, — кашлянув, начала она, — наше подразделение наконец получило имя. С ноль трех тридцати сегодняшнего дня мы значимся в списке как оперативная группа “десять тридцать семь”. — Она криво усмехнулась. — “Оперативная группа”, может быть, звучит для нас немного громко, но я подумала, что вам приятно будет узнать, что теперь нас как-то зовут.

Несколько офицеров рассмеялись, и она, вернувшись к звездной схеме, продолжила более серьезным тоном.

— Как вы уже знаете, место нашего назначения — здесь, в секторе Бреслау. — Хонор отметила темно-желтым цветом участок рядом с западной границей Конфедерации. — Кратчайший путь для нас лежит через терминал на Василиске, затем — на запад, через Конфедерацию. Но Адмиралтейство решило отправить нас через Грегор, сюда, вниз, через пространство Андерманской империи. — На конце темно-красной границы загорелась зеленая точка, и ломаная зеленая линия протянулась от Грегора к сектору Бреслау. — В сумме затраченное на перелет время увеличится на двадцать пять процентов, что, конечно, не радует, но зато этот маршрут дает нам некоторые преимущества.

Она откинулась на спинку кресла, разглядывая лица офицеров, пока те рассматривали схему.

— С точки зрения подготовленности эскадры, увеличение пути на тридцать или сорок световых лет не повредит, поскольку даст нам возсть провести испытания кораблей в реальных условиях, но это не главная причина, по которой Адмиралтейство хочет, чтобы мы отправились по этому маршруту. Движение по Треугольной трассе”, — она нажала другую клавишу, и зеленая линия протянулась от Мантикоры вниз на Грегор, затем вверх к центру Конфедерации и снова через систему Василиска по туннелю назад к Мантикоре, — почти прекратилось. С началом войны коммерческие рейсы через “Василиск” один за другим отменялись. Объемы торговли до сих пор довольно велики, но большой процент торговых путей отклоняется от обычных маршрутов (включающих наш “Треугольник”), чтобы избежать зоны военных действий. Сторожевой пикет станции “Василиск” достаточно силен, чтобы отразить атаку эскадры хевенитских налетчиков, да и Флот метрополии находится на расстоянии всего одного туннельного перехода, но торговые суда не хотят рисковать грузом. Учитывая все это, большинство наших торговцев идут через Грегор, затем делают петлю и прибывают в Силезию с юга. На протяжении нескольких лет такая схема была для нас обычной, поскольку это позволяло нам первым делом заходить в андерманские порты. Теперь произошли большие изменения: грузоперевозчики возвращаются на Грегор, а не идут на Василиск, чтобы завершить “треугольник”. А поскольку через Грегор проходит большинство торговцев и Адмиралтейство хочет, чтобы мы были похожи на обычные торговые суда — до тех пор, пока серьезно не возьмемся за пиратов, — мы проследуем тем же самым маршрутом.

Капитан Трумэн подняла руку вверх, и Хонор кивнула ей:

— Да, Элис?

— А как насчет андерманцев, миледи? — спросила Трумэн. — Они в курсе, что мы прибудем?

— Они знают, что прибудут четыре торговых корабля.

— У их флота всегда было немного напряженное отношение к Грегору, миледи, — заметил МакГвайр, — а нам придется довольно долго идти через андерманское пространство.

— Принимаю ваше замечание, Аллен, — сказала Хонор, — но это не составит большой проблемы. Империя признала наш ранее заключенный договор с республикой Грегор, когда сорок лет назад, э-э... получила Грегор-Б. Они этому конечно не радуются, но, в сущности, Грегор-А принадлежит нам , и они всегда признавали наше законное беспокойство по поводу безопасности тамошнего терминала Сети. Они также в курсе наших неприятностей в Силезии. Я не скажу, что они так уж обливаются слезами по этому поводу, поскольку по мере уменьшения нашего присутствия там их влияние увеличивается, но они всегда благосклонно относились к проходу наших конвойных сил через их пространство. А поскольку мы не будем по дороге производить выгрузку ни в одной из планетарных систем империи, вряд ли мы будем подвергнуты таможенным проверкам. Они даже не поймут, что мы вооружены.

— До тех пор, пока мы не начнем стрелять по пиратам, миледи, — уточнила Трумэн. — А тогда они узнают и поймут, откуда мы шли и как добрались до Бреслау... я боюсь, как бы не было последствий.

— Если даже и будут, то это проблемы министра иностранных дел. Полагаю, что андерманцы посмотрят на это сквозь пальцы. В конце концов, они ничего не смогут сделать, не рискуя спровоцировать какой-нибудь инцидент с нами, а они этого не хотят.

Все согласно закивали головами. Присутствующие хорошо знали, что империя вот уже семьдесят лет алчными глазами смотрит на Силезскую конфедерацию. И вообще-то ругать за это империю было трудно. Хроническая беспомощность Силезского правительства и порождаемый ею хаос создавали невыносимые условия для организации производства и профессиональной занятости населения. Все это создавало немало сложностей для граждан Силезии, которые с печальной закономерностью оказывались то в одной, то в другой вооруженной группировке, и андерманцам приходилось разбираться с многочисленными инцидентами вдоль всей северной границы. Некоторые подобные инциденты оказывались довольно опасными, а пару раз даже привели к карательным экспедициям, предпринятым Андерманским Императорским Флотом. Но в Силезию АИФ всегда входил осторожно, с оглядкой на КФМ.

Ибо на Силезию алчно поглядывал не один мантикорский премьер-министр — не менее чем его (или ее) имперские коллеги. В экономическом отношении Силезия как рынок для Звездного Королевства уступала лишь самой империи, и царящий там хаос порой аукался неприятными последствиями для фондовой биржи Лэндинга. Это было важным доводом для правительства ее величества; вторым доводом (правда, в меньшей степени, чем была готова допустить Хонор) была потеря в Силезии человеческих жизней. В конце концов что-то надо было делать — поскольку никаких серьезных изменений в способности центрального правительства Конфедерации управлять страной не ожидалось. Хонор предполагала, что герцог Кромарти хотел бы позаботиться об этой проблеме еще несколько лет назад. Но, к сожалению, никак не мог пойти на “агрессивную империалистическую авантюру”, которую по той или иной причине осуждали все оппозиционные партии в королевстве. И вместо того чтобы очистить змеиное гнездо раз и навсегда, КФМ более столетия охранял силезские торговые трассы и позволял гражданам Конфедерации уничтожать друг друга к полному удовлетворению их кровожадной натуры.

Кстати сказать, присутствие КФМ было единственным фактором, удерживавшим пять последних андерманских императоров от захвата обширных участков Силезской территории. Поначалу их останавливало лишь то, что КФМ в три раза больше по размерам, чем Императорский Флот, но с тех пор, как хевениты превратились в оголтелых агрессоров, империя обнаружила еще одну причину проявлять выдержку. Императора, должно быть, и соблазняла попытка напасть и немного откусить, пока внимание Мантикоры отвлечено, но он не знал наверняка, что произойдет, если он все-таки решится на эту авантюру. Звездное Королевство, конечно, могло спустить дело на тормозах, но мог ведь возникнуть и вооруженный конфликт между АИФ и КФМ, а император этого не хотел. В течение шестидесяти лет Звездное Королевство служило заслоном между его собственной империей и хевенитскими конкистадорами, и теперь, с началом масштабной войны, император не собирался расшатывать этот барьер.

Так, по крайней мере, расписывали положение аналитические доклады министерства иностранных дел, и об этом сейчас вспомнила Хонор. Разведуправление Флота разделяло эту точку зрения, и Хонор была склонна согласиться с ними. Однако Элис с МакГвайром правы, и, с учетом независимого характера операций эскадры, воз именно Хонор придется урегулировать возможные дипломатические инциденты. Эта мысль, конечно, не добавляла спокойствия, зато заставляла учитывать особенность территорий, по которым лежал их путь.

— В любом случае, — продолжила Хонор, — настоящая работа начнется тогда, когда мы дойдем до Бреслау. Адмиралтейство согласно предоставить нам свободу в выборе схемы нашей операции, и я еще не решила, как мы будем действовать — по одиночке или парами. Каждый из вариантов имеет свои плюсы, и мы проведем моделирующие учения, чтобы посмотреть, как это будет выглядеть. Надеюсь, у нас хватит времени для маневров, пока мы завершаем испытания корабля, но я никому не советую расслабляться. Насколько я понимаю, самый сильный довод в пользу разделения — это больший объем пространства, который мы сможем охватить, действуя в одиночку. А поскольку мы будем иметь дело только с обычными заурядными подонками, индивидуальной огневой мощи каждого корабля должно хватить, чтобы противостоять любой силе, с которой нам доведется столкнуться.

Все снова согласно закивали головами. Кроме Вебстера, все капитаны из эскадры Хонор имели личный командирский опыт операций в Силезии. Охрана Силезского пространства была основным военным занятием КФМ в течение ста стандартных лет, и Адмиралтейство завело привычку испытывать там в деле самых перспективных офицеров. Раф Кардонес приобрел в Конфедерации двухлетний боевой опыт в качестве тактического офицера Хонор на борту тяжелого крейсера “Бесстрашный”, Вебстер, ДеВитт и Стилман служили в секторе на разных должностях. Остальные старшие офицеры Хонор, несмотря на их относительно невысокие звания, прослужили там лет по двадцать... и это, несомненно, было не последним аргументом, когда их отбирали для выполнения нынешнего задания.

— Отлично, — сказала она, оживляясь. — Никто из нас прежде еще не командовал рейдером, равно как и ни один флотский офицер не командовал доселе кораблем с таким смешанным вооружением, каким снабдили нас. Нам придется овладевать им по ходу дела, а наши операции послужат основой, на которой Адмиралтейство выработает тактику поведения для остальных “троянцев”. Исходя из этого, мне хотелось бы начать мозговой штурм прямо сейчас. Давайте приступим к рассмотрению вопроса, как наилучшим образом использовать ЛАКи.

Почти все ее подчиненные вынули планшеты и подключили их к терминалам на рабочих местах, а она еще глубже откинулась на спинку своего кресла.

— Мне кажется, самое главное — это вывести их в пространство достаточно быстро, однако не слишком рано, — продолжила она. — Нам надо выяснить, с какой скоростью мы сможем произвести экстренный запуск, и я постараюсь найти время, чтобы отработать маневр против одного из наших собственных боевых кораблей. Это поможет нам смоделировать ситуацию и понять, насколько легко засечь легкие корабли и сможем ли мы спрятать их за нашими импеллерными клиньями. После чего нам нужно внимательно изучить, как они взаимодействуют с нашей главной системой контроля огня, и, учитывая слабость наших защитных стен и брони, с системами активной обороны. Элис, я хотела бы, чтобы вы запланировали ряд занятий на тренажерах..

Пальцы сидящих за столом офицеров стучали по клавишам, капитан леди Хонор Харрингтон методично излагала свои соображения, а ее мозг напряженно искал ответы на поставленные вопросы.

 

Глава 8

 

Техник-электронщик первого разряда Обри Вундерман выглядел молодо без всякого пролонга. Стройный, с каштановыми волосами и твердым, почти совсем взрослым взглядом юноша бросил изучение физики в Университете Маннхейма на середине первого курса, чтобы поступить на военную службу. Его отец-инженер противился изо всех сил, но не смог повлиять на решение Обри. И как бы ни сокрушался Джеймс Вундерман по поводу “вспышки чрезмерного патриотического рвения”, Обри понимал, что отец втайне гордится им. А еще Обри с иронией думал о том, что даже его отец не мог пожаловаться на образование, которое он получил на флоте. Любой крупный университет приравнял бы обучение на флотских краткосрочных курсах к своему трехгодичному курсу, а тот факт, что Обри закончил курсы с оценкой 3,93 балла* [ Вебер использует “родную” ему американскую систему оценок, в которой наивысшая оценка — “А” — при расчете среднего балла считается за 4. Таким образом 3,93 — это очень высокий, почти максимальный балл. — Д.Г. ], объяснял наличие нарукавных нашивок специалиста первого разряда.

Но ему потребовалось целых два года, чтобы заслужить эти нашивки, предмет его гордости. Он понимал, что современному флоту нужны опытные кадры, а не бестолковое пушечное мясо, а на приобретение необходимого опыта требовалась целая вечность, и он смутно чувствовал себя виноватым, когда в Мантикору приходили боевые сводки с Найтингейла и звезды Тревора. Он с нетерпением ждал службы на борту корабля — не без страха, потому что не относил себя к исключительно храбрым личностям, но с каким-то испуганным рвением. И его действительно назначили на корабль стены. Он знал, что назначили, потому что старшина Гарнер позволил ему заглянуть в кое-какие документы.

Только вот теперь выходит, что не назначили. То есть не назначили вообще на какой-нибудь настоящий боевой корабль. Вместо этого его вытащили из потока обычного персонала и приписали пусть к вооруженному, но торговому — торговому! — судну.

Его досаде не было предела. Никто не воспринимал эти “вспомогательные крейсера” всерьез. Они болтались по пространству в долгих, нудных, бесполезных патрулях, слишком незначительных для того, чтобы использовать там настоящие боевые корабли. Или тащились из системы в систему, охраняя конвои в тех секторах, где на самом деле не нужна была никакая охрана. А в это время другие люди продолжали воевать. Выходит, он, Обри Вундерман, отказался от вольной жизни и поступил во флот только затем, чтобы о нем забыли!

Но Обри знал одно: приказы на флоте не обсуждаются. И он с тоской завидовал старым кадровым служакам, что за долгую карьеру научились ловко приспосабливать систему под свои предпочтения. Сам он был еще слишком молод для этого. Старшина Гарнер был славный малый, но и он никак не откликнулся на нерешительные намеки Обри: мол, надо бы как-то изменить приказ о его назначении. И Обри понял, что у него не осталось иного выбора, кроме как примириться с досадой.

Следующие два дня бесконечных бюрократических согласований он провел в состоянии безропотного уныния, но с каждым часом в нем нарастало ощущение, что его обманули. Он добился чертовски многого, стал вторым в списке выпускников своего класса — что, конечно, должны были принять во внимание. Но ведь не приняли! И он в полной тоске аккуратно уложил свой сундучок и присоединился к остальным выпускникам военной школы, ожидавшим отправки на службу.

И вот тут у него зародилась надежда, что все-таки его назначение, может быть (о, если бы это было воз!), не станет ссылкой в полную неизвестность. Он сидел в главном вестибюле школьного вокзала, размышляя о своем несчастном назначении, когда на скамейку рядом с ним бухнулась Джинджер Льюис.

Джинджер, как и Обри, была техником по гравитационной аппаратуре. Хорошенькая рыжеволосая девушка стояла девятнадцатой из сотни в списке выпускников его класса (а он-то, он-то — вторым!), но она была старше на двенадцать лет, и он всегда втайне побаивался ее. По сравнению с ним она была не сильна в теории, но обладала сверхъестественным чутьем на отыскание неисправностей, как будто бы на самом деле могла ощущать, где и в чем заключается проблема. Возраст добавлял ей авторитета, а исключительная внешняя привлекательность окончательно затрудняла Обри общение с ней. И уж тем более не помогало прозвище, которым она его наградила, — Вундеркинд. Он понимал, что это всего лишь игра слов, объединяющих его фамилию и оценки, но это не прибавляло ему ловкости в ее присутствии.

— А, вот ты где, Вундеркинд! — радостно приветствовала она. — Тебя тоже назначили в шестидесятую команду?

— Да, — мрачно подтвердил он.

Она удивленно подняла свои огненно-рыжие брови:

— Ну и что, и по какому поводу траур?

Он вымученно улыбнулся ее шутливому тону, но ведь насмешка была не так уж далека от истины.

— Извини, — пробормотал он и отвернулся. — Меня сначала назначили на “Беллерофонт”, — вздохнул он. — Старшина Гарнер показывал мне бумаги. А потом они сунули меня на вспомогательный крейсер .

На последних двух словах губы его задрожали, но он совершенно не ожидал реакции Джинджер на это сообщение. Она не выразила сочувствия. Она даже не пожалела его, как следовало бы поступить чуткому товарищу. Она просто расхохоталась!

Обри резко повернул к ней голову, и она засмеялась даже громче, увидев выражение его лица. Затем покачала головой и похлопала его по плечу, совсем как мама когда-то — когда десятилетний Обри разбил свой гравискутер.

— Вундеркинд, ты, я вижу, не в курсе. Конечно, они послали тебя на вспомогательный крейсер, но — тебе совсем не интересно, кто капитан этого вспомогательного крейсера?

— А что тут интересного? — фыркнул Обри. — Это либо старая развалина-резервист, либо полный осел, которому не могут доверить настоящий боевой корабль!

 Ну, ты даешь! Ты что, совсем ничего не слышал? Лопух, твоя “старая развалина-резервист”, представь себе, зовется Хонор Харрингтон.

— Харрингтон?

Джинджер энергично кивнула, и он с отвисшей челюстью секунд пятнадцать глазел на девушку, прежде чем смог заговорить снова.

— Ты имеешь в виду ту самую Харрингтон? Леди Харрингтон?

— Ее и только ее.

— Но ведь... но она еще на Ельцине!

— Ты и впрямь, должно быть, слишком редко читаешь инфошки, — сделала вывод Джинджер. — Она вернулась почти неделю назад. А некоторые хорошо информированные источники, которые всегда заслуживают доверия, и по вполне понятным причинам, — она игриво скосила глаза на Обри, — сообщили мне, что ее назначили старшим офицером нашей новой эскадры.

 О боже, — прошептал Обри, боясь показаться слишком возбужденным.

Действительно, леди Харрингтон была почти насильно выслана после двух скандальных дуэлей. И конечно, совершенно логично, если ей даровали как раз такую амнистию, вроде этого странного назначения, о котором печалился Обри, но он никак не мог поверить. Женщина, которую молва окрестила “саламандрой” за ее манеру оказываться всегда в самых горячих точках, была слишком хороша для командования такой военной операцией. И уж конечно, это не флотские придумали запихнуть ее в такое место, чтобы возобновить карьеру. Если бы флот распоряжался ее возвращением самостоятельно, ей бы нашли самое лучшее применение!

— Думаю, может, это тебя немного утешит, Вундеркинд? — сказала Джинджер. — Ты ведь всегда жаждал славы, а? — От смущения Обри стал огненно-красным, но она только усмехнулась и снова потрепала его по плечу. — Я уверена, что как только леди Харрингтон поймет, какой ты ценный кадр, она возьмет тебя в свою команду на капитанский мостик.

— Ну хватит, Джинджер! — сказал он, еле удерживаясь от смеха, и она показала ему язык.

— Вот так-то лучше! И... — она замолчала и наклонила голову набок, — мне кажется, объявляют наш шаттл.

Все это произошло четырнадцать часов назад, и вот теперь Обри благодарно вздохнул, втаскивая свой сундучок на антиграве в назначенный ему пассажирский отсек. С тех пор как он поступил на флот, таких отсеков он насмотрелся с лихвой, но в этом ему не придется оставаться долго. Старшина второй статьи, встречавший их команду на “Вулкане”, предупредил, что до перевода на борт корабля осталось не более шести дней, — и Обри, несмотря на прежнее отчаяние, понял, что с нетерпением ждет прибытия на борт своего корабля.

Распределение по отсекам производилось по алфавиту, и Обри обнаружил, что оказался отдельно от своей группы. Он уже привык постоянно оказываться в конце списка* [ В оригинале фамилия Обри — Wanderman , а “ W ” — четвертая с конца буква английского алфавита. — Д.Г. ], но в отсеке, куда его привела схема размещения, никого больше не было. Он втащил в отсек сундучок, рассмотрел на панели схему расположения мест, и вдруг глаза его посветлели. Две нижние койки еще оставались свободными, и он вставил в прорезь панели электронное удостоверение личности, забронировав одну из них для себя. Сзади послышался звук шагов. В отсек вошла группка военных, Обри вытащил электронную карту и отступил назад, чтобы освободить схему для вновь прибывших. Он подтащил сундук к своему месту, засунул его под койку и сел, с удовольствием вытянув уставшие ноги.

— Ты слышал, кто командует этой дерьмовой эскадрой? — спросил кто-то незнакомый.

Обри, удивившись сердитому тону вопроса, взглянул на людей, столпившихся у схемы.

— Ну да, — ответил другой голос с явным отвращением. — Харрингтон.

— О господи! — простонал первый голос. — Мы все подохнем, — продолжал он с омерзительной уверенностью. — Ты видел ее обычный список потерь?

— А то! — согласился второй голос. — Она всех нас загонит прямо в дерьмо, а сама получит еще одну медаль за то, что сунула туда наши задницы.

— Ну уж нет, — проворчал третий голос. — Она будет играть в героев, отлично, а у меня найдется занятие поинтереснее, чем...

Сосредоточенность Обри на ворчливом разговоре внезапно была прервана — кто-то сильно ударил по спинке его койки.

— Эй, сопляк! — произнес чей-то низкий голос. — Убери свою задницу с моего места.

Обри в изумлении поднял глаза, и говоривший уперся в него нехорошим взглядом. Огромный темноволосый мужчина с грубыми чертами лица и разбитыми костяшками, был намного старше Обри. На его обшлаге виднелись пять маленьких золотых значков, каждый из которых означал три мантикорских года (почти пять стандартных лет) службы, но при этом он был всего лишь энерготехником второго разряда. Это означало, что Обри в данный момент старше его по званию, однако, глядя в презрительные холодные карие глаза, чувствовал он все что угодно, только не превосходство в чине.

— Я думаю, вы ошиблись, — ответил он как спокойнее. — Это мое место.

— Нет, сопляк, — неприветливо ответил энерготехник.

— Проверьте схему, — коротко сказал Обри.

— Да я плевать хотел на эту долбанную схему. А ты, сопляк, убирай-ка свою задницу с моего места, пока еще можешь ходить.

Обри заморгал и побледнел, когда громила сжал огромный, угрожающего вида кулак и с мерзкой ухмылкой постучал костяшками пальцев по рукаву. Молодой человек искоса оглядел отсек, но свидетелями происшествия была лишь небольшая группка из шести или семи спутников его мучителя, и никто из них, похоже, не собирался становиться на сторону жертвы. Они все были старше Обри, и он заметил, что у всех звание явно не соответствует возрасту. По меньшей мере половина из них неприятно ухмылялась — как стоящий перед ним энерготехник, — а те, кто не улыбался, казались абсолютно безразличными. Еще присутствовал приземистый, суетливый санитар, который нервно отводил глаза, избегая смотреть на стычку.

До сих пор в своей флотской карьере Обри удавалось избегать подобных ситуаций, но он сумел не растеряться. Он понимал, что находится в опасности, однако чутье подсказывало ему, что если сейчас он уступит, то последствия этого происшествия дадут о себе знать еще не раз. Вот только чутье перевешивал страх, потому что он еще никогда не оказывался на грани серьезного столкновения, чуть ли не драки, а ухмыляющийся энерготехник был в два раза крупнее и сильнее его.

— Послушайте, — сказал Обри, все еще пытаясь говорить спокойно. — Мне жаль, но я пришел сюда первым.

— Ты прав — тебя стоит пожалеть, — насмехался энерготехник. — Сейчас ты станешь самым жалким куском дерьма, какой только попадался мне за последнее время, сопляк. И еще сильнее пожалеешь, если мне придется еще раз повторить тебе, чтобы ты сдвинул в сторонку свою— маленькую розовую задницу.

— Я не уйду, — ровно ответил Обри. — Займите другое место.

Что-то ужасное вспыхнуло в карих глазах. Отсвет этакой почти порочной радости. Энерготехник облизнул губы, будто предвкушая особое удовольствие.

— Ты только что совершил грубую ошибку, сопляк,—прошептал он.

Выбросив вперед левую руку, он ухватил Обри за шиворот форменного комбинезона. Молодой человек ощутил кромешный ужас, когда его сдернули с места. Он обеими руками схватился за кулак обидчика, пытаясь оторвать его от воротника, но с тем же успехом он мог сражаться с деревом.

— Скажи всем “доброй ночи”, сопляк, — проревел энерготехник и отвел правый кулак к уху, приготовившись ударить.

— Стоять!

Одно-единственное слово прозвучало, как треск пистолетного выстрела, и энерготехник повернул голову назад. Губы его дрогнули, но что-то изменилось в глазах; а Обри завертел головой, пытаясь глотнуть воздуху, потому что обидчик, перекрутив воротник комбинезона, сдавил ему горло.

На пороге пассажирского отсека, положив руки на бедра, стояла женщина, и спокойные глаза ее были так же холодны, как у энерготехника. Но это была единственная черта сходства между ними. Женщина выглядела так, будто только что сошла с агитационного вербовочного плаката. На обшлаге ее рукава блистали семь маленьких золотых значков, а на плечах — три шеврона и нашивка, собранные вокруг старинного золотого якоря; это обозначало, что она не просто главный корабельный старшина, но и боцман. Ее взгляд хлестнул по застывшим обитателям отсека, словно морозный зимний ветер.

— Убери от него руки, Штайлман, — произнесла женщина ровным голосом с ярко выраженным грифонским акцентом.

Энерготехник еще секунду смотрел на нее, а затем резким движением пренебрежительно разжал пальцы. Обри, плюхнувшийся в кресло, тут же снова вскочил на ноги, его бледные щеки покрылись красными пятнами. Он был признателен старшине за вмешательство и понимал, что она только что спасла его от жестокого избиения, но он был еще слишком молод, а поэтому ощущал глубокий стыд за то, что его понадобилось спасать.

— Кто-нибудь может мне сказать, что здесь происходит? — спросила женщина с убийственным спокойствием.

Все промолчали, и она презрительно поджала губы.

— Что случилось, Штайлман? — сухо обратилась она.

— Просто недоразумение, — ответил энерготехник тоном человека, которого нимало не беспокоит, понимают ли присутствующие, что он лжет. — Этот сопляк занял мое место.

— Вот как? В самом деле?

Женщина вошла в отсек, и всех зевак как ветром сдуло с ее дороги. Она взглянула на схему, затем посмотрела на Обри.

— Ваша фамилия Вундерман? — спросила она грозным тоном, и Обри кивнул.

— Т-так точно, главный корабельный старшина, — сумел выговорить он и покраснел еще сильнее, потому что голос его сорвался.

— Достаточно просто “боцман”, Вундерман, — отозвалась она.

Обри задохнулся от удивления. Только одного человека команда корабля Ее Величества называла “боцман”. Этот человек был самым старшим среди старшин, и, как втолковывали учителя Обри, стоит прямо по правую руку от Бога.

— Есть, боцман, — выговорил он, и она, кивнув ему, снова посмотрела на Штайлмана.

— Насколько я понимаю, — она мотнула головой в сторону схемы, — это его место. И прошу заметить, у Вундермана — звание первого разряда. Если мне не изменяет память, это означает, что его ранг выше, чем у такой бестолочи, как ты, Штайлман, правда?

Энерготехник поджал губы, глаза его сверкнули, но он промолчал, и женщина улыбнулась.

— Я задала тебе вопрос, Штайлман, — настойчиво повторила она, и верзила стиснул зубы.

— Да, выше, — ответил он угрюмо.

Она склонила голову набок, и энерготехник сердито добавил:

— Боцман.

— Вот именно, — подтвердила она. Снова посмотрев на схему, она нажала на одну из свободных верхних кнопок — самое дальнее место от входа и носовой части судна. — Полагаю, это идеальное место для тебя, Штайлман. Располагайся.

Плечи энерготехника напряглись, но глаза избегали ее холодного твердого взгляда. Он подошел к схеме, вставил в нее электронное удостоверение личности и подтвердил резервирование указанного места. Женщина одобрительно кивнула.

— Вот видишь? С небольшой помощью, даже ты можешь отыскать свое место.

Обри наблюдал за происходящим с леденеющим комком в животе. Он был рад увидеть, как Штайлман получил отпор, однако боялся того, что сделает с ним энерготехник, когда боцман уйдет.

— Хорошо, а теперь всем встать в строй, — скомандовала она, указывая на зеленую линию, пересекающую палубу.

Присутствующие, возмущенно толкаясь, выстроились вдоль линии, Обри подошел и встал рядом, а боцман, заложив руки за спину, с бесстрастным видом осмотрела их шеренгу.

— Моя фамилия МакБрайд, — сказала она твердым голосом. — Кое-кто из вас — Штайлман, например — уже имеют обо мне представление. А вот я про вас знаю все. К примеру, про тебя, Каултер. — Она ткнула пальцем в другого энерготехника, высокого, узкоплечего, с рябым лицом. Он тоже избегал встретиться взглядом с боцманом. — Уверена, твой капитан был рад отделаться от воришки. А тебя, Тацуми... — Она одарила бледного суетливого санитара строгим взглядом. — Если я застукаю тебя за тем, что ты нюхаешь сфинксианскую зелень на моем корабле, ты сам захочешь, чтобы я выкинула тебя из шлюза.

Она замолчала, будто ожидая ответа. Все молчали, но Обри почувствовал, что вокруг него закипают ненависть и возмущение, и нервы его напряглись. Он никогда не представлял себе, что в современном флоте может происходить нечто подобное, хотя и должен был догадаться. Любой флот таких размеров, как КФМ, должен был иметь свою долю воров, хулиганов и бог весть кого еще. Сердце его упало, когда он понял, что люди в его отсеке — из числа тех наихудших, с кем флот вынужден иметь дело. Ради бога, что он-то здесь делает?

— Практически все вы, кроме Вундермана, находитесь здесь потому, что ваш предыдущий шкипер едва смог дождаться оказии избавиться от вас, — продолжала МакБрайд. — Я рада, что остальные ваши товарищи по команде на вас не похожи, но я подумала, что вам пойдет на пользу небольшая приветственная беседа. Так вот, джентльмены, если кто-либо из вас на моем корабле выйдет из рамок приличия, мало вам не покажется. И лучше молите бога, чтобы я сама разделалась с вами, потому что если вы вздумаете выделываться перед леди Харрингтон, то получите такого пинка, что ваша поганая задница нагонит вас, только когда вы приземлитесь прямо в тюремном карцере. И пробудете там так долго, что постареете и поседеете, несмотря на любой пролонг, прежде чем снова увидите дневной свет. Поверьте мне. Я служила с ней прежде и скажу вам, что наша Старуха без соли съест на завтрак целую кучу таких, как вы — так называемые “тяжелые случаи”!

Она говорила спокойно и бесстрастно, однако это придавало ее словам гораздо больше веса. Она не угрожала, а только констатировала факты, и Обри почувствовал, что возмущение и враждебность всех остальных уступают место животному страху.

— Ты помнишь, что произошло в прошлый раз, когда мы столкнулись, Штайлман? — мягко спросила МакБрайд.

Ноздри энерготехника задрожали. Он ничего не сказал, а она слегка улыбнулась.

— Ну что ж, не дрейфь. Давай испытай меня снова, если хочешь. На “Пилигриме” прекрасный доктор.

Штайлман заиграл желваками, а легкая улыбка МакБрайд стала шире. Хотя она была женщиной крепкого сложения, Обри ни за что не поверил бы в то, что она только что сказала, — до тех пор, пока не взглянул в сторону Штайлмана и не увидел в глазах здоровенного энерготехника самый настоящий страх.

— Так будет и впредь, — сказала МакБрайд, еще раз окидывая всех взглядом. — Только попробуйте дернуться — завяжу морским узлом, ясно? Вы будете выполнять свою работу и держать носы чистыми, а первый кто попробует вякнуть, очень пожалеет об этом. Пожалеет искренне и глубоко . Понятно?

Никто не ответил, и она повысила голос.

— Я спросила: “понятно”!?

Ей ответил нестройный хор согласия, и она кивнула.

— Хорошо. — Она повернулась, как будто хотела уйти, но затем остановилась. — Вот еще что, — спокойно сказала она. — Вундерман распределен в этот отсек потому, что у меня нет другого места для его размещения. Скоро к вам присоединятся полдюжины морских пехотинцев, и я советую вести себя хорошо. А в особенности советую позаботиться о том, чтобы ничего непредвиденного не произошло с техником Вундерманом. Если только ему случится обо что-нибудь споткнуться, я лично обещаю каждому из вас, что вы пожалеете о том, что появились на свет. Мне безразлично, как вам все сошло с рук на вашем прежнем корабле. И не моя забота, как вы рассчитываете выкрутиться на моем, — потому что, ребята, ничего у вас не выйдет.

Голос ее стал почти ледяным, она снова улыбнулась, повернулась кругом и вышла из отсека. Обри Вундерману захотелось (захотелось так, как никогда и ничего в прежней жизни) побежать за ней следом, но он понимал, что не может этого сделать. Он с трудом проглотил застывший комок в горле и повернулся лицом к остальным.

Штайлман смотрел на него с неприкрытой, жгучей ненавистью, и губы его шевелились. Обри собрал всю свою смелость, чтобы не попятиться. Он стоял, не сходя с места, изо всех сил пытаясь смотреть бесстрашно, и Штайлман сплюнул на палубу.

— Это еще не конец, сопляк, — тихо пообещал он.—Мы еще долго будем на одном корабле, а с сопляками часто происходят несчастные случаи. — Он стиснул зубы. — Даже с боцманами происходят несчастные случаи.

Он отвернулся и поволок свой потрепанный сундук к месту, которое ему указала МакБрайд, а Обри снова сел на койку и постарался унять бившую его нервную дрожь. Он никогда прежде не слышал такой омерзительной злобной ненависти в голосе, по крайней мере в свой адрес. Час от часу не легче! Он лично ничего не сделал Штайлману, но энерготехник чем-то липким и противным испачкал мечту Обри о том, какой полагается быть флотской службе. Как будто Штайлман загрязнил сам воздух, каким дышал Обри, и протянул к нему откуда-то из своей утробы темное, отвратительное, тошнотворное щупальце.

Обри Вундерман дрожал, пытаясь сделать вид, что ему не страшно, и отчаянно надеялся, что вскоре появится кто-нибудь из тех морпехов, о которых говорила МакБрайд.

 

Глава 9

 

Хонор Харрингтон сидела в своем командирском кресле и поглаживала одной рукой лежащего у нее на коленях древесного кота. КЕВ “Пилигрим” тем временем наращивал скорость, двигаясь к Центральному Узлу мантикорской туннельной Сети на восьмидесяти процентах мощности. “Вулкан” полностью разобрал прежнюю капитанскую рубку и, по возсти, переоборудовал ее в командный пункт настоящего боевого корабля, но одного взгляда на показания приборов лейтенанта Каниямы было достаточно , чтобы развеять эту иллюзию. Хонор сухо отметила: на максимальной мощности “Пилигрим” сумеет развить ускорение лишь 153,6 g .

Импеллеры судна вырабатывали две расположенные под углом друг к другу плоские гравитационные волны, которые удерживали в своем клиновидном захвате зону нормального пространства. Корабль плыл в этой нише, балансируя подобно серфингисту на гребне сильной волны, и, в принципе, мог мгновенно разогнаться до скорости света. Но незначительные практические соображения (например, тот факт, что вся команда корабля при этом превратится в месиво) удерживали кораблестроителей от крайностей, да и физические характеристики двигателя требовали, чтобы обе горловины импеллерного клина оставались открытыми — что тоже ограничивало максимальную скорость любого звездного корабля. Каким бы ни было максимально возе ускорение, открытый нос клина означал, что приходится беспокоиться о межзвездном вещества и микрометеоритах. Антирадиационные щиты военного корабля позволяли ему развивать в нормальном пространстве максимальную скорость до 0,8 световой в обычных условиях (в гиперпространстве, где плотность частиц выше, максимальная скорость уменьшалась на двадцать пять процентов, а в районах с очень низкой плотностью межзвездного вещества становилась несколько больше). Но конструкторы торговых кораблей не хотели идти на издержки и многочисленные проблемы, связанные с генераторами такой мощности. Поэтому максимальная скорость торговых кораблей в нормальном пространстве ограничивалась 0,7 с , в гиперпространстве — 0 ,5 с ... а “Пилигрим” был построен как торговое судно.

Тот факт, что горловина импеллерного клина была в три раза шире его кормовой части, объяснял то, что маневром-мечтой каждого тактика было “перекрестить Т”; сам клин был практически неуязвим для любого известного оружия, а с боков корабль прикрывали пусть и более слабые в сравнении с “крышей” и “днищем” клина, но все равно исключительно мощные гравитационные стены На достаточно близком расстоянии энергетические орудия могли прожечь бортовую защиту, но лучше всего было — пересечь курс противника, поскольку мощность бортового залпа была многократно выше, чем мощность орудий продольного огня, бьющих сквозь горловину клина. Так что больше всего Хонор беспокоила неуклюжесть ее громадного корабля — любой военный корабль окажется и быстрее, и маневреннее.

Максимальный уровень ускорения любого корабля зависит от трех факторов: его массы, мощности импеллера и эффективности компенсатора. Импеллеры и компенсаторы военного образца намного мощнее, чем дешевая аппаратура, установленная на торговых судах, а по размеру корабли класса “Караван” могли сравниться с супердредноутами. При одинаковых по эффективности компенсаторах корабль меньших размеров мог компенсировать больший процент сил инерции. Это объясняло, почему более легкие боевые суда могли убегать от более тяжелых, несмотря на то что максимальные скорости у обоих судов были равны. Корабль поменьше не мог двигаться быстрее, чем ему позволял антирадиационный щит, зато он был способен быстрее достигнуть максимальной скорости и всегда мог избежать боя, если его более тяжелому противнику не удавалось вовремя приблизиться к нему на расстояние выстрела. Однако у “Пилигрима” положение было намного хуже, чем у крупного боевого корабля, поскольку любой супердредноут его размера мог развить по сравнению с ним в два раза большее ускорение.

Все это означало, что “Пилигрим” маневрировал с ловкостью восьмидесятилетней черепахи и для того, чтобы заставить врага вступить в бой, потребуется немало ловкости и хитрости.

При этой мысли Хонор криво усмехнулась. Ко всему приходилось приспосабливаться, и она со своими капитанами часами обсуждала возможные тактические приемы, а затем они отрабатывали их на компьютерных тренажерах в условиях острой нехватки времени. Они использовали каждый час , который было выкроить для маневров из плотного графика подготовки к операции. Конечно, некоторые идеи на практике оказались неприменимы, но по мере того, как они осваивали свои корабли, Хонор чувствовала, как в ней растет уверенность, что одно существенное преимущество у них все-таки есть. Если “плохие парни” примут их за торговое судно, то не сомневаться в том, что они подойдут поближе. Для того и потребуется ловкость и хитрость — убеждать врага в том, что “Пилигрим” действительно жирная, сочная и беззащитная добыча — вплоть до того момента, когда противник уже не сможет уклониться от обстрела.

Хонор удовлетворенно обвела глазами дисплеи, размещенные вокруг командирского кресла. “Парнас” и “Шахерезада” четко шли позади “Пилигрима” слева и справа от него, держась так плотно, насколько позволял размах плоскостей клиньев, а “Гудрид” двигался за кормой, замыкая их ромбовидный строй. Интервалы были четко выдержаны, и Хонор радовалась профессиональным достижениям своих подчиненных. Но нельзя сказать, что ей бы не хотелось еще чуть-чуть потренировать их. Три недели назад “Пилигрим” успешно прошел сдаточные испытания, сразу же за ним верфь выпустила “Парнас” и “Шахерезаду”, а “Гудрид” от ходовых испытаний до начала операций выпало менее двух недель. Капитан МакГвайр совершил чудеса, и у них с коммандером Стилманом сложились доверительные отношения, но Хонор знала, что обоих беспокоят потенциально слабые места — людей ли, механизмов ли, — поскольку слишком мало времени было отпущено на их поиск и ликвидацию. Хонор разделяла их беспокойство. Она намеренно зачислила старослужащих с отвратительными характеристиками в команду “Пилигрима” и “Парнаса”, где они с Элис могли их обуздать, однако она прекрасно сознавала, какие неприятности может доставить экипаж, составленный пополам из новобранцев и озлобленных космических волков, от которых их родные экипажи отделались при первой возсти. Фактически все ее подразделения еще только осваивались, и она бы отдала на отсечение два пальца левой руки, только бы иметь в запасе еще недельку-другую для обучения и тренировки экипажей. Но Адмиралтейство подчеркивало настоятельную необходимость срочно отправить опергруппу 1037 в сектор Бреслау — и, учитывая данные разведки, Хонор не могла не согласиться.

Более того, из других секторов тоже начали поступать тревожные сигналы о растущих потерях, а последний анализ ситуации в Силезии, сделанный Разведуправлением Флота под руководством Второго Космос-лорда Патриции Гивенс, прямо свидетельствовал: вызванный уходом КФМ рост потерь Звездного Королевства придал смелости даже тем налетчикам, которые ранее избегали нападать на мантикорские корабли. В сложившихся условиях Адмиралтейство решило, что эскадре не менее важно напугать космических преступников своим появлением в Конфедерации, чем Хонор — начать громить пиратов. Оно не внесло никаких изменений в инструкции по поводу характера операции, но адмирал Капарелли ясно дал понять, что ему нужно, чтобы Хонор со своими кораблями как скорее оказалась в Бреслау.

Все это очень странно, подумала она, когда на ее оперативном мониторе появилось изображение входного портала туннельного перехода. Никогда прежде она не участвовала в таком спешном проекте, даже когда накануне войны помогала Сарнову в организации Пятой эскадры линейных крейсеров. Катастрофическая нехватка времени заставила ее сократить все подготовительные мероприятия, чего раньше она никогда бы не сделала, и она испытывала небывалую тревогу по поводу качественного состава собственных экипажей. Она была так занята организацией эскадры, что у нее фактически не было возсти познакомиться с теми, кто не входил в число персонала капитанского мостика, а уж остальные тем более не имели возсти познакомиться с нею. Однако эскадра вполне достойно проявила себя в кратких маневрах, которые Хонор все-таки успела провести. Оставалось, правда, множество недоделок, и она не питала никаких иллюзий: им с Кардонесом еще предстоит столкнуться с проблемами, о которых они пока просто не подозревают. Но несмотря на беспокойство адмирала Кортеса и собственную озабоченность по поводу парочки особенно выдающихся досье, исходный материал экипажей казался по большей части вполне приличным.

— Через восемнадцать минут пересечем внешнюю границу укреплений, миледи, — объявил лейтенант Канияма из штурманской рубки, и Хонор согласно кивнула.

— Отлично, мистер Канияма. Мистер Казенс, свяжитесь с центральной диспетчерской Узла и уточните интервалы и очередность прохождения.

— Есть, мэм, — чернокожий офицер связи коротко поговорил в подвесной микрофон и оглянулся на Хонор. — Нам разрешили проход, мэм. “Пилигрим” пойдет двенадцатым в очереди на Грегор. Порядок прохождения остальной эскадры — на ваше усмотрение.

— Спасибо. Пожалуйста, известите эскадру, что мы проследуем через портал в порядке старшинства.

— Есть, мэм.

Лейтенант снова развернулся к своей панели, и Хонор посмотрела на рулевого.

— Заводите нас в очередь, старшина О'Халли.

— Есть, мэм. Выходим на вектор.

Хонор кивнула. Переход через портал не являлся боевым маневром, но вместе с тем был вовсе не так прост, как могло показаться простому наблюдателю, а команда ее капитанского мостика тренировалась всего несколько недель, да и то лишь на компьютерных тренажерах. Но действовали они достаточно четко, что вселяло уверенность, и Хонор откинулась на спинку кресла, поглаживая Нимица и наблюдая на экране, как зеленые бусинки кораблей ее эскадры медленно проходят мимо орбитальных крепостей Центрального Узла.

Самая маленькая из этих гигантских крепостей весила более шестидесяти миллионов тонн, пространство между ними было сплошь усеяно минами, четверть укреплений находились в состоянии полной боевой готовности. Они сменяли друг друга каждые пять с половиной часов, один раз в мантикорские сутки отрабатывая дежурство на полной готовности, и затраты на износ их оборудования были впечатляющими.

К сожалению, без этого не обойтись... по крайней мере, пока не будет взята звезда Тревора, и это безусловно говорило в пользу абсолютного приоритета, которого придерживался Шестой флот в проведении своих операций.

Каждая крепость сама по себе была намного мощнее любого супердредноута, но даже диспетчеры Астроконтроля Мантикоры, контролировавшие движение кораблей по туннелю, не могли знать, кто проходит через Узел, вплоть до момента появления самого корабля. Это означало, что переход большого количества вражеских кораблей всегда будет неожиданностью для крепостей и они понесут значительные потери. Атакующие в этом случае, вероятно, погибнут полностью, однако республиканский режим уже продемонстрировал свою безжалостность, и нельзя было позволить себе игнорировать возсть такого самоубийственного маневра.

Хонор когда-то участвовала в маневрах флота, в которых отрабатывалась идея, допускавшая, что Народная Республика может использовать часть огромного числа своих линкоров именно для этой цели. Все знали, что линкоры не способны устоять в битве с супердредноутом или дредноутом (что и было доказано Хонор в четвертой битве при Ельцине), — вот почему у Мантикоры их не было. КФМ мог позволить себе строительство и укомплектование личным составом только кораблей, способных занять позицию в боевом порядке, но у других флотов линкоры были, и они идеально подходили для прикрытия дальних рубежей от нападения эскадр крейсеров. Они также были прекрасным инструментом для удержания своенравных планетарных систем от поползновений к независимости — такова была основная причина, по которой прежний режим Хевена их и создавал. Новая власть использовала сейчас для этой цели примерно две трети их общего количества.

Но организаторы маневров предполагали, что, поскольку линкоры бесполезны в космических сражениях, Народный Флот мог вместо этого перебросить их со звезды Тревора к Центральному Узлу с единственной целью: сократить количество охраняющих Узел крепостей противника. Независимые эксперты подсчитали, что хевениты смогут пропустить через туннель за один переход примерно пятьдесят таких кораблей — менее тринадцати процентов от их общего количества. Это теоретически означало, что они могут многократно повторять переход подкреплений, если предпримут подобную операцию... и, пожертвовав линкорами, “хевенитский командир” на военных учениях “разрушил” тридцать одну орбитальную крепость — или четверть всех сил обороны Центрального Узла. В чисто материальном выражении жертву оценить следующей пропорцией: почти двести миллионов тонн общего тоннажа кораблей и 150000 членов экипажей (предполагая, что в живых никого не останется) НРХ в обмен на уничтожение четырехсот восьмидесяти миллионов тонн крепостей и убийство более 270000 мантикорцев. Если только посмотреть на эти цифры, не задумываясь о людях, получается выгодная сделка, особенно для флота, который изначально имел серьезное численное превосходство. Однако Хонор не могла поверить, что любое вменяемое командование может согласиться на катастрофический урон, какой неизбежно нанесла бы подобная самоубийственная операция моральному состоянию флота.

К сожалению, нельзя было положиться на здравый смысл противника, если речь шла о риске разрушения основной линии обороны столичной звездной системы. Особенно если, в отличие от Народной Республики, эта система является единственной. Необходимость затрат, десятилетиями выделявшихся на содержание Центрального Узла, съедала такую огромную часть бюджета КФМ, что Звездное Королевство начало войну, значительно уступая Хевену в количестве кораблей стены, и расходы на стационарную оборону все продолжали расти, как и потребности в персонале, оттягивая от театра боевых действий финансовые и кадровые ресурсы. Если бы с обслуживания крепостей Центрального Узла сняли хотя бы половину персонала, высвободилось бы такое количество квалифицированных кадров, что Адмиралтейство смогло бы немедленно укомплектовать экипажи двадцати четырех эскадр супердредноутов и почти в полтора раза увеличить боевую мощь КФМ в этом классе кораблей. Эта мысль неотвязно лезла в голову Хонор, которая лично столкнулась с трудностями комитета по кадрам в комплектовании экипажей.

Однако ничего нельзя предпринять до тех пор, пока адмирал Белой Гавани не захватит звезду Тревора, а это означало, что хевениты будут отчаянно сражаться, чтобы отбросить его... а также объясняло, почему Адмиралтейство смогло выделить для Бреслау лишь четыре корабля.

Светлая точка “Пилигрима” на экране аккуратно остановилась, неподвижно застыв относительно Узла, и под ней загорелся красный номер “12”. Номер быстро поменялся на “11” — корабль в голове очереди выполнил переход, и Хонор нажала кнопку в подлокотнике командирского кресла. Около ее правого колена вспыхнул маленький экран, высветив лицо рыжеволосого зеленоглазого человека, и правый уголок ее рта дернулся в усмешке, а Нимиц, лежавший у нее на коленях, сел прямо и насторожил уши. Изящное шестилапое создание на плече рыжеволосого тоже выпрямилось, и, как только два древесных кота встретились глазами, Хонор снова ощутила волну обмена глубинными, замысловатыми эмоциями.

— Инженерная служба. Коммандер Чу слушает, — низким голосом произнес человек.

Хонор улыбнулась:

— Приготовьтесь к переходу на паруса Варшавской, мистер Чу.

— Есть, мэм. К переходу готовы, — ответил Чу. Как и адмирал Георгидес, Чу оказался ее земляком-сфинксианцем, но его спутник был еще менее обычным, чем Нимиц и Одиссей. Это была кошка! Большинство древесных котов, принявших человека, были именно котами. Хонор, знавшая очень многих прирученных котами людей, могла припомнить лишь с полдюжины кошек, установивших подобные связи, причем исключительно с лесничими, никогда не покидавшими Сфинкс. Но ее удивило не столько то, что спутником Чу оказалась кошка, сколько то, что в момент, когда кошка приняла человека, он был лишь на десять лет старше Хонор. То есть он как раз закончил первый семестр третьего курса Академии, приехал домой на каникулы... и встретил Саманту. Хонор поежилась при мысли о том, насколько налаживание отношений с древесной кошкой осложнило его пребывание на острове Саганами. Конечно, лучше было бы его спутнице немного подождать, но, как убедились задолго до него многие и многие сфинксианцы, древесные коты мыслят по-своему.

Внешне Саманта была немного меньше Нимица, шкурку ее окрашивали коричневые и белые пятна, и в родной среде заметить ее было даже труднее, чем сплошной кремово-серый окрас Нимица. К тому же она была моложе и, по меркам лесных котов, являлась исключительно красивой юной особой. “Что не может не произвести впечатления на Нимица”, — подумала с усмешкой Хонор. Древесные коты спариваются весной, вот почему большинство сфинсксианцев называют это время года “брачным сезоном” древесных котов, но на самом деле коты, как и люди, сексуально активны круглый год... и прошло уже около трех земных лет с тех пор, как Нимиц в последний раз встречался с древесной кошкой. Хонор не хотелось думать о возможных последствиях этой встречи — но, учитывая непропорциональное соотношение количества котов и кошек, живших с людьми в качестве компаньонов, Чу с такой ситуацией, вероятно, сталкивался не впервые. По крайней мере, Хонор на это надеялась.

Нимиц повернул голову, оторвав взгляд от экрана, и посмотрел на хозяйку, сверкнув своими зелеными глазами. Хонор усмехнулась и потрепала его по ушам. Ее жизнь, вероятно, усложнится, если он решит флиртовать с кошкой-спутницей одного из подчиненных, но в корабельном уставе по этому поводу не выдумано никаких запретов. Более того, она и не подумает препятствовать Нимицу и Саманте, какие бы отношения для себя они ни выбрали. И Нимиц знал об этом.

— Приближаемся к порталу, миледи, — объявил Канияма, и Хонор, оторвавшись от размышлений, обнаружила, что номер под значком “Пилигрима” уменьшился до “3”.

— Благодарю вас, мистер Канияма. Старшина О'Халли, выводите нас на курс.

— Есть, мэм. Курс на портал.

Рулевой медленно вел “Пилигрим” вперед, спокойно следуя за двумя кораблями, все еще державшимися впереди. И все же Хонор ощущала легкое внутреннее беспокойство. Несмотря на то что астронавты и обычные люди называли этот переход “туннельным переходом”, астрофизики осуждали неправильное употребление термина. Он совершенно не соответствовал истине, поскольку в действительности Узел был разломом в пространстве вселенной, в котором гравитационный поток многократно большей мощности, чем в так называемых “Бушующих Безднах”, проделал брешь в “стене”, отделяющей гиперпространство от нормального пространства. В сущности, это был застывший на одном месте в гиперпространстве “водоворот”, а отнюдь не тихая заводь — через него постоянно проходил исключительно мощный гравитационный поток. Для такого перехода не могли быть использованы импеллеры, а правильная траектория входа требовала исключительно точного соблюдения правил судовождения. Один из инструкторов Хонор в Академии называл проход Узла “ездой в каяке по цунами”, и она всегда считала это лучшим сравнением.

Но правильное сопровождение и этот маневр делало шаблонным, поэтому лейтенант Канияма, расслабившись, спокойно сидел перед своим пультом, а компьютеры центральной диспетчерской, управляющие движением кораблей, прочертили ему точный маршрут прямо в середину портала. Старший рулевой О'Халли вывел “Пилигрим” на курс с отточенным за пятнадцать лет службы на флоте мастерством, и Хонор снова посмотрела на Чу.

— Задействовать передний парус.

— Есть, мэм. Конфигурация переднего паруса начата. Гипергенераторы к переходу готовы.

— Отлично, — ответила Хонор и переключила внимание на экраны инженерно-технической службы.

Инженерная служба тоже пока не избавилась от шероховатостей из-за недостаточной подготовки, но на момент перехода Чу поставил в наряд своих лучших людей. Импеллерный клин “Пилигрима” вдвое сбросил мощность, передние узлы аккуратно перераспределили энергию. Бета-узлы уже были полностью отключены, тогда как альфа-узлы создали почти невидимый диск паруса Варшавской радиусом в триста километров. Хонор смотрела, как прыгают на ее панели красные цифры, пока корабль продолжал медленно двигаться вперед, используя энергию одних лишь задних узлов, а парус все глубже погружался в туннель.

— Приготовить задний парус, — пробормотала она, обращаясь к Чу, ни на минуту не отрываясь от своих приборов.

— Есть приготовить парус, — ответил инженер.

На такой скорости в любом случае оставался запас времени в пятнадцать секунд, прежде чем налетевший гравитационный поток коснется задних узлов “Пилигрима”, но плохо выполненный переход мог вызвать тошноту и сильное головокружение у членов команды. Кроме того, ни один капитан не хотел выглядеть зеленым новичком. Хонор внимательно следила за цифрами, в то время как передний парус раскрывался как все быстрее и быстрее — до тех пор, пока они не пересекли входное отверстие туннеля. Парус теперь давал энергию, достаточную для того, чтобы обеспечить движение независимо от импеллера, и Хонор резко кивнула.

— Поднять задний парус!

— Есть поднять задний парус, — тотчас отозвался Чу.

“Пилигрим” слегка дернулся — его клин исчез. Он еще быстрее пошел вперед, движимый только парусом Варшавской, несмотря на то что с точки зрения физики он все еще находился в нормальном пространстве, и в уголке экрана Хонор ярко вспыхнуло табло, отсчитывающее время перехода.

— Приготовиться к входу в гиперпространство, — сказала она. — Входим в гипер!

— Есть, мэм.

В ту же секунду Чу нажал на кнопку генератора, и КЕВ “Пилигрим” исчез. На один мимолетный момент, который не в силах заметить ни один хронометр или человеческое чувство, он просто перестал существовать, а потом вдруг оказался уже не в Мантикоре, а в семистах световых минутах от звезды класса F 9, известной как Грегор-А, в обычном пространстве, на расстоянии ста восьмидесяти световых лет от Мантикоры. Диски парусов Варшавской, рассеивая энергию перехода, сияли голубыми зеркалами, а гипергенератор, отработав запрограммированный импульс, снова отключился. Корабль плавно двинулся вперед, теперь уже в обратном от туннеля направлении, и Хонор удовлетворенно кивнула, оценив четко выполненный переход.

— Переход завершен, — объявил рулевой О'Халли.

— Благодарю, старшина. И вас, мистер Канияма. Превосходная работа.

Она увидела, как расплылось лицо астрогатора в ответ на ее комплимент, и снова посмотрела на Чу.

— Переключайтесь на импеллер, мистер Чу.

— Слушаюсь, мэм. Есть переключиться на импеллер.

“Пилигрим” сложил свои “крылья”, вырвавшись из “объятий” гравитационного потока, и старшине О'Халли не понадобилось приказа, чтобы активировать корабельный клин. Судно стало наращивать скорость прямо от портала перехода, освобождая дорогу следующему за ним “Парнасу”, и направилось в сторону трассы на Грегор, а Хонор снова проверила схему.

Терминал Грегора имел собственные орбитальные крепости, но были они намного меньше и малочисленнее, чем в Мантикоре, и лейтенант Казенс, откашлявшись, произнес:

— Пограничный командный пункт Грегора на связи,мэм.

— Сообщите им наш номер, — ответила Хонор.

Всем кораблям посылали один и тот же запрос, а затем пропускали, поскольку, по большому счету, это была простая формальность. Корабли могли двигаться в сторону Мантикоры и обратно через любой терминал туннеля, но прямой переход от одного терминала к другому был невозможен, любое прибывающее сюда судно вынуждено было проходить через Центральный Узел Сети. Но пограничный пункт Грегора исправно выполнял свои обязанности, и Хонор оценила, насколько быстро поступил запрос.

— Нас пропускают, миледи, — доложил Казенс. — Контр-адмирал Фрейснер рад приветствовать вас на Грегоре и сожалеет о том, что вы не сможете отобедать с ним, — добавил он.

Хонор улыбнулась:

— Передайте мой привет адмиралу. Поблагодарите его и скажите, что я с нетерпением буду ожидать возсти пообедать с ним на обратном пути.

— Слушаюсь, миледи.

Хонор снова посмотрела на монитор — позади как раз вспыхнуло пятно: за ее кораблем появился “Парнас” и тоже, как “Пилигрим”, врубил ускорение, — и пожалела, что не сможет воспользоваться гостеприимством Фрейснера. К сожалению, за пределами пограничного командного пункта Грегора все должны были верить, что эскадра — обычный небольшой конвой из четырех судов, и было бы крайне странным со стороны командующего пикетом пригласить шкипера проходящего мимо торгового корабля на обед. Кроме того, ее ожидал эскорт конвоя опергруппы 1037, который должен был присоединиться к ним на пути в Саксонию, ближайшую узловую систему Конфедерации. Старший офицер эскорта, состоявшего из двух эсминцев, знала, чем на самом деле являются корабли Хонор, но она была, единственным информированным человеком в конвое, и Хонор надеялась, что коммандер Элиот будет помнить, что ей следует обращаться с их кораблями с той нетерпеливой грубоватой любезностью, с которой сталкиваются обычные торговые суда.

— Вы запеленговали маяк конвоя, мисс Хьюз?

— Так точно, миледи, — ответила лейтенант-коммандер Дженифер Хьюз, тактик “Пилигрима”. — Курс ноль-один-три на один-ноль-один. Расстояние — два-точка-три миллиона километров.

— Благодарю вас. Присоединяйтесь к соседям, мистер Канияма.

— Есть, мэм. Рулевой, вектор ноль-один-три на один-ноль-один, ускорение — пятьдесят g .

— Есть курс ноль-один-три на один-ноль-один на пятидесяти g , — ответил О'Халли.

Хонор, закинув ногу на ногу, задумалась над предчувствиями, бурлившими глубоко в ее сознании. Несмотря на дикую спешку, на тысячу неприятных мелочей и вопросов без ответа (особенно по поводу качественного состава экипажа, а также истинного характера угрозы, с которой ей придется столкнуться), снова оказавшись на королевской службе, она чувствовала себя, как птица в полете. Она позволила себе наслаждаться этим чувством, а ее корабль тем временем устремился навстречу неизвестности.

 

Глава 10

 

— Они опять обходят нас! — выкрикнула лейтенант-коммандер Хьюз, когда по “Гудрид” был выпущен новый ракетный залп. — Почините же гравидетекторы!

Склонившийся над панелью с диагностическими приборами техник-электронщик 1 разряда Вундерман чувствовал, как по лицу его струится пот. До него долетали обрывки отчаянных переговоров, которые вели шкиперы уцелевших ЛАКов, упорно рвавшиеся на перехват последней атаки налетчиков. Атака началась совершенно неожиданно, и им, очевидно, пришлось противостоять целой эскадре каперов, а не обыкновенных пиратов. Первым предупреждением тактикам лейтенант-коммандера Хьюз стал ракетный залп, который разнес на части эсминец сопровождения, а вслед за ракетами и сам противник пошел в атаку.

— Я знаю, что они там, — бормотала лейтенант Уолкотт, помощник старшего тактика “Пилигрима”.

Обри понял, что ей сильно не по себе. Кто бы ни были эти люди, их системы радио-электронной борьбы работали превосходно, и активные сенсоры “Пилигрима” показывали полную чушь. К тому же у налетчиков был по меньшей мере один носитель тяжелых ракет, который обстреливал конвой, оставаясь вне радиуса действия системы обнаружения Уолкотт.

В гиперпространстве радиус действия датчиков всегда меньше, и Уолкотт нужны были гравитационные детекторы, чтобы вычленить излучения импеллеров противника на фоне путаницы, образованной заряженными частицами, радиопомехами и электромагнитным излучением разорвавшихся лазерных боеголовок. Но вся гравитационная система слежения вышла из строя, и Вундерман никак не мог привести ее в порядок.

—  Мы потеряли “Фому”! — объявил кто-то.

На этот раз Хьюз тихо выругалась. Три налетчика уже были выведены из строя, но противник подбил четвертый ЛАК и нанес повреждение “Гудрид” капитана МакГвайра.

— Цель изменилась! Приготовить орудия правого борта! — выкрикнула тактик, нажимая кнопки на пульте управления.

Мощные энергетические орудия “Пилигрима” напряженно ждали, когда кто-нибудь наконец приблизится к ним на расстояние выстрела.

— Авария на пятом гразере! — рявкнули за спиной, и Обри услышал, как чьи-то пальцы застучали по клавишам терминала. — Черт побери! Вот дьявол! Это ошибка оператора!

— Дрянь дело! — Хьюз склонилась над своим терминалом.

Команда “Пилигрима” была еще слишком неопытной, и это проявлялось постоянно. Хьюз ввела запрос в компьютер и тихо выругалась.

— Пятый — отбой! Попытайтесь переключить его на центральное управление!

— Есть переключить, — объявил первый голос. — Подключение выполнено! Снова подключена центральная система контроля!

— Работает система отслеживания цели! — доложил старший сигнальщик. — Наводка... наводка... захват!

— Огонь!

Восемь гразеров, по мощности равных тем, которые устанавливаются на кораблях стены, сработали идеально, открыв непрерывный огонь через “бойницы” в бортовой защите “Пилигрима”, и пират — размером с линейный крейсер — исчез в сверкающей вспышке взрыва термоядерного реактора.

— Один готов! — сердито заметил кто-то.

— Да уж, но теперь они знают, чем мы вооружены,—зловеще произнес кто-то еще.

— Разрешите готовить кассеты? — обратилась Уолкотт, но Хьюз яростно замотала головой.

— Не разрешаю. Мы еще не обнаружили их носители ракет.

Уолкотт уныло кивнула. “Гудрид” потерял двери заднего грузового отсека от шального выстрела в самом начале атаки, и его система сброса ракетных кассет была повреждена. Это означало, что в распоряжении Хьюз осталась только система “Пилигрима”, но если обнаружить ее, применив против видимых сейчас целей, то те, кого пока не удалось обнаружить, сосредоточат на нем весь огонь. Для “Пилигрима”, учитывая его хрупкость, это было бы катастрофой. Обри тихо выругался себе под нос, поскольку на его панели замигали диагностические датчики. На дисплеях замелькали цифры и схемы, тесты программного обеспечения гравитационных систем и тестовые программы, проверяющие техническое состояние систем корабля. Ему сейчас очень не хватало Джинджер с ее чутьем на поломки оборудования, но Джинджер погибла в первом гравитационном отсеке, и...

Загорелся красный свет, и изображение на его экранах замерло. Глаза Обри пробежали по схемам, и он снова выругался. Удар, разрушивший первый гравитационный отсек, вызвал выброс энергии на главную антенну. Предохранители саму систему защитили, но скачок напряжения поразил цепи передачи информации и сжег основной канал связи, идущий от второго гравитационного отсека. Только одна эта проблема потребует полной замены оборудования — долгих часов работы.

— Это был “Линнет”! — сообщил матрос-наблюдатель о гибели последнего из кораблей сопровождения.

— Они идут в атаку, мэм! — внезапно сказала Уолкотт. — Цели Семь и Восемь заходят на нас сзади-снизу, направление два-четыре-ноль на два-три-шесть. — Голос ее был напряженным, но он стал еще резче к концу доклада. — Тринадцать и Четырнадцать зависли чуть выше по правому борту, мэм. Один-один-девять на ноль-три-три. Похоже, они пытаются перегнать нас и перекрестить Т!

— Покажи! — резко приказала Хьюз.

Уолкотт перевела изображение на основной тактический экран с планом-схемой. Несколько секунд лейтенант-коммандер внимательно изучала картину на экране, затем кивнула.

—  Поворачиваем! Три-три-ноль, тот же уровень!

— Есть поворот, три-три-ноль, уровень тот же, — подтвердил старшина О'Халли, и тяжеловесный “Пилигрим” сошел с прежнего курса.

— “Иоанн” и “Андрей” уничтожили цель Девять, — доложил сигнальщик Хьюз, но тактик ничего не ответила.

Ее глаза были прикованы к экрану, где переделанный торговый корабль лег на левый борт, подставив свое брюхо угрозе справа, и повернул назад, оказавшись поперек пути следования конвоя. Маневр поставил его левым бортом вниз, навстречу наступающим “снизу” двум налетчикам, внешне похожим на крейсера, и пальцы Хьюз залетали по панели.

— Радарный захват целей Семь и Восемь, — объявил сигнальщик.

— Огонь без команды по готовности, — жестко приказала Хьюз.

— Попали в “Гудрид”, — охнул кто-то. — Она разваливается на части!

— Кэрол, найдите мне эти ракетные платформы! —сказала Хьюз.

Обри, закрыв глаза, лихорадочно пытался соображать.

Налетчики напали на конвой в самый уязвимый для него момент, на переходе между двумя гравитационными потоками в глубинах гиперпространства. Два потока находились на очень близком расстоянии друг от друга — в половину светового дня. При оптимальной в гиперпространстве скорости конвою требовалось для перехода тридцать часов — и, обнаружив его в этом месте, налетчики смогли напасть на него, идя на импеллерных двигателях. Они не только перехватили их как раз тогда, когда торговые суда двигаются медленнее всего и наименее маневренны, но выбрали тот момент, когда могли использовать свою собственную бортовую защиту и ракеты. Хуже того, из-за неработающих датчиков и неожиданно хорошей системы РЭБ* [ Радиоэлектронной борьбы. ] противника никто их даже не заметил, пока первые залпы не уничтожили оба эсминца и не привели в негодность пусковую кассет “Гудрид”. То, что в настоящий момент конвой находился вне гравитационного потока, хотя бы позволило Хьюз запустить ЛАКи, и их неожиданное появление и мощь осадили врага, но не заставили обратиться в бегство. Видимо, он решил, что все, что так серьезно защищается, стоит того, чтобы захватить невзирая на собственные потери, и продолжал упорно наступать. Без ракетной поддержки “Пилигрим” и оставшиеся ЛАКи еще могли выдержать неприятельские атаки, но сделать что-нибудь с ракетными платформами противника было только при условии, что их удастся увидеть, а с вышедшей из строя системой, над которой бился Обри...

Стоп! Вундерман от неожиданности захлопал глазами и набрал запрос на клавиатуре приборов контроля, затем свирепо ухмыльнулся. Получалась довольно заковыристая и совершенно противоречащая уставу задача, но если он отключит шестой радар и направит входной сигнал со второго гравитационного детектора через систему шестого к вспомогательному радару на триста шестьдесят первый узел, а затем шунтирует вручную провода и произведет переключение со вспомогательного...

— Батареи левого борта — огонь! — выкрикнул помощник Хьюз.

Гразеры “Пилигрима” взяли на прицел свою жертву, и из их жерл вырвался новый энергетический залп. Еще два пирата уничтожены, но один из них успел нанести ответный удар. Его маломощные лазеры проникли сквозь слабую бортовую защиту и несуществующую броню вспомогательного крейсера и вывели из строя третий и пятый гразеры, седьмую и девятую ракетные пусковые, почти полностью уничтожив команду обеих энергетических орудий.

Пальцы Обри летали по панели, вводя требуемые команды. Он опирался скорее на интуицию, чем на опыт, потому что, насколько ему было известно, никто прежде не пытался сделать что-то подобное, но бояться у него не было времени. Его наспех выполненные программные файлы получились сумбурными, зато им надлежало выполнить хитрый прием. Он свесился к технической секции и с треском открыл ящик с инструментами.

— Следите за этими паразитами по правому борту,—приказала Хьюз.

— Противник переводит огонь с “Гудрид” на нас, — доложил лейтенант Янсен с поста противоракетной защиты.

— Сделайте все, что в ваших силах, — мрачно сказала Хьюз.

Обри бросился под дисплей радара, так быстро юркнув в тесное пространство, что Янсен даже не успел посторониться. Лейтенант издал короткий удивленный возглас и быстро убрал ноги, освобождая Обри место, а техник сорвал переднюю панель основного пульта. Он заставил себя задержаться на мгновение, убедившись в том, что все делает правильно, и зажал “крокодилами” клеммы ввода терминалов. Он откинулся на спину, затем сел, взявшись за край консоли, и так, в сидячем положении, стремглав проехал через всю палубу к тактическому сектору, где нырнул под панель управления Уолкотт.

В отличие от Янсена, помощник тактика успела заметить его приближение и развернула кресло в сторону, чтобы дать ему место для работы, а сама продолжала следить за приборами.

— “Павел” докладывает, что у него нестабильный клин, а у “Галактического путника” два попадания повредили заднее импеллерное кольцо. Скорость падает.

—  Рулевой, выводите нас кратчайшим путем к “Путнику”! — резко отдала команду Хьюз. — Приготовить орудия правого борта к атаке. Одиннадцатый и Тринадцатый тащатся перед нами!

— Ракеты на подходе! — выкрикнул Янсен и выругался, поскольку именно к этому моменту Обри дотянул кабель, закрепил его на клеммах под консолью Уолкотт и ввел в активный режим свое импровизированное программное обеспечение. — Отключился шестой радар! Переходим на аварийный третий!

— Включились гравидетекторы! — ликуя, завопила Уолкотт. — Есть пеленг неприятельских ракетных платформ: ноль-один-девять на два-ноль-три, дистанция полмиллиона километров! Присваиваю имена: цель Четырнадцать и цель Пятнадцать! Похоже, два переделанных торговых судна, мэм!

— Чтоб их!.. — прорычала в ответ Хьюз. — Приготовиться к запуску кассет!

— Идет программирование системы контроля ведения огня, — ответила Уолкотт.

Прошло несколько секунд, и...

— Решение стрельбы готово и загружено! Кассеты готовы!

— Пуск! — отдала короткий приказ Хьюз.

Из кормового отсека “Пилигрима” высыпалось шесть ракетных кассет. Их внезапное появление застало налетчиков врасплох, и ни один из них даже не попытался открыть по ним огонь, а тем временем двигатели малой тяги придали кассетам нужное направление, и они произвели залп. Шестьдесят ракет, намного мощнее тех, что были у противника, понеслись к своим целям, а Обри, тяжело дыша, поднялся на колени, чтобы проследить на основном экране трассу их полета. Лазерные головки, достигнув своей цели, сдетонировали, и множество проникающих рентгеновских пучков вонзились во вражеские ракетоносцы. Защита неприятеля была даже слабее, чем у “Пилигрима”, шансов на спасение никаких, оба корабля в считанные секунды разлетелись на части.

— Порядок! — вскрикнул кто-то.

— Внимание на правый борт! — рявкнула Хьюз.

Два налетчика, все еще приближавшиеся сверху к носовой части правого борта “Пилигрима”, вполне могли уничтожить корабль, но каперы уже потеряли половину своей эскадры, а внезапное проявление ракетной мощи “Пилигрима” вкупе с потерей собственных ракетных платформ лишило противника уверенности в себе. Они внезапно прекратили атаку и развернулись, прикрывшись импеллерными клиньями.

Губы Хьюз растянулись в хищной улыбке.

— Продолжаем работать кассетами, Кэрол! Я прикончу этих ублюдков!

— Есть, мэм. Новая цель захвачена. Запуск!

Новый поток подвесок вылетел из дверей грузового трюма в корме “Пилигрима”. Убегающие рейдеры были гораздо более трудной мишенью, чем ракетные платформы, но и они не смогли устоять против такого огня. Понадобилось пять залпов, чтобы уничтожить оба корабля, и, когда налетчики на дальнем фланге растянувшегося конвоя тоже развернулись и, взяв с места в карьер, исчезли, Хьюз с вздохом откинулась на спинку кресла.

Обри, все еще стоя на коленях, сел на пятки и вытер пот со лба. И тут экраны внезапно погасли. Затем снова включились, показывая целехонькие корабли конвоя, безмятежно следующие в гравитационном потоке MSY -002-91, и Хьюз, пригладив рукой волосы, обратилась к тактической секции.

— Не так уж плохо, ребята, — сказала она, когда раздался сигнал, объявивший конец учений. — Мы поздно их засекли, но когда начали стрельбу, вы оказались на уровне.

— Действительно, на уровне, — раздалось знакомое сопрано.

Обри, вздрогнув, вскочил на ноги. В открытом люке между их альфа-тренажером и бета-тренажером, с которого коммандер Кардонес управлял “каперами”, стояла капитан Харрингтон. Она почесывала за ухом свернувшегося у нее на руках древесного кота, и Обри не имел ни малейшего представления, как давно она там стоит. Судя по выражению лица лейтенант - коммандера Хьюз, он был не единственным, кто хотел бы это узнать.

Все поднялись, приветствуя входящего в отсек капитана, но она покачала головой:

— Сидите, ребята. Вы это заслужили.

Довольные улыбки были ответом на ее слова, а она прошла к пульту управления Хьюз и набрала команду. На экране снова возник тот момент, когда внезапно появились ракетные платформы, и Хонор ткнула пальцем.

— Думаю, что Раф прижал вас этим ударом в первый гравитационный детектор, — заметила она.

— Так точно, мэм. И я так подумала, — согласилась Хьюз.

Леди Харрингтон усмехнулась.

— Ну что же, если уж он не смог вас достать, я надеюсь, что у негодяев, которые нападут на нас, тоже возникнут серьезные проблемы, а? Как вы думаете? — спросила капитан, и кот у нее на руках одобрительно замурлыкал.

— Он бы прикончил нас, если бы не Кэрол, — ответила Хьюз, но Уолкотт отрицательно покачала головой.

— Это не я, шкипер, — обратилась она к капитану.—Это все Вундерман. — Она качнула своей каштановой шевелюрой, показывая на Обри, и усмехнулась. — Я не знаю, что он сделал, но это действительно сработало!

— Я тоже заметила, — пробормотала леди Харрингтон и перевела взгляд на Обри.

Техник-электронщик почувствовал, что его лицо покрылось румянцем, но он вытянулся по стойке “смирно” и постарался достойно выдержать ее пристальный взгляд.

— И что же такое вы сделали? — спросила она с любопытством.

— Я... как бы сказать... я перестроил систему обмена информацией, мэм... я хотел сказать “миледи”, — сказал Обри, краснея еще гуще из-за того, что пришлось поправиться в обращении.

Капитан покачала головой:

—  “мэм”. И как вы ее перестроили?

— Э-э, ну, сам детектор еще работал, мэм. Оставалось только связать все. Но информация со всех систем проходила через триста шестьдесят первый узел. Это узел предварительной обработки входных данных для других систем, а взорвавшийся сектор работал на пересылку программ на другие терминалы. — Он проглотил комок в горле. — Так что я переключил основные компьютеры, перепрограммировал каналы связи данных и загрузил их через шестой радар.

— Так вот, оказывается, что произошло, — сказал лейтенант Янсен. — Вы знаете, что при этом отключили половину радаров активной защиты правого борта?

— Я... — Обри взглянул на оператора противоракет, затем снова сглотнул комок, придя в еще большее замешательство. — Я не подумал об этом, сэр. Я только... Ну, я мог думать только об одном, и потом...

— И потом не было времени на обсуждения, — закончила за него леди Харрингтон. — Хорошая работа, Вундерман. Просто отличная. Быстро придумал и проявил инициативу. — Она задумчиво посмотрела на Обри, и ее кот, повернув голову, тоже задержал взгляд зеленых глаз на технике-электронщике. — Я никогда раньше не видела, чтобы кто-нибудь применял такую уловку.

— Это потому, что прием не должен был сработать, — вставила Хьюз. Она нажала кнопку на своем терминале и с минуту изучала появившуюся информацию, затем присвистнула. — Пересечение каналов связи действительно происходит в триста шестьдесят первом узле, но я все равно не понимаю, как ему удалось добиться информационной совместимости. Ему пришлось переупрямить компьютер, отвечающий за проведение боя, и определить ему три независимых канала передачи сигналов...

Она недоверчиво покачала головой, и все устремили глаза на Обри, который готов был провалиться сквозь палубу. Но капитан снова улыбнулась и, приподняв бровь, спросила:

— А где вы взяли программное обеспечение для этого?

Обри неловко пожал плечами :

— Ну... я написал его по ходу дела... мэм, — признался он, а она засмеялась.

— Написали его по ходу дела? — Она снова посмотрела на Хьюз, и глаза ее заблестели. — У нас есть еще некоторые проблемы с орудийными расчетами, но, похоже, у вас здесь подобралась замечательная команда, мисс Хьюз. Я поздравляю вас всех.

Теперь Обри смог по-настоящему почувствовать удовлетворение, затопившее отсек компьютерного моделирования, а капитан посадила древесного кота на правое плечо и повернулась к выходу. Затем вдруг остановилась и оглянулась:

— Сегодня вечером я бы хотела снова посмотреть фрагменты записи вместе с вами и старпомом, мисс Хьюз. Не согласились бы вы с мисс Уолкотт поужинать с нами?

— Конечно, миледи.

— Хорошо. И, конечно, принесите отчет об импровизации Вундермана. Посмотрим, сможем ли мы немного доработать ее и держать про запас на случай, если она понадобится нам снова.

— Есть, мэм.

— Написал по ходу дела! — тихо повторила леди Харрингтон, улыбнулась Обри, потом покачала головой и направилась к выходу из отсека компьютерных тренажеров.

 

* * *

 

Хонор откинулась на спинку командирского кресла, а “Пилигрим” и остальные корабли конвоя, тормозя на четырех сотнях g , шли по гравитационному потоку MSY -002-91, собираясь совершить бета-переход, а затем вернуться в нормальное пространство. Такое ускорение уничтожило бы всю команду, если бы они шли на импеллерном двигателе, но даже самый слабый из гравитационных потоков гиперпространства невероятно более мощен, чем любой сделанный человеком двигатель, а возсти компенсатора, соответственно, больше. На самом деле даже не было жесткой необходимости снижать скорость. Скорость падала на девяносто процентов всякий раз, когда корабль спускался на очередной уровень гиперпространства, — что иногда использовалось как ловкий тактический маневр. Резкие переходы были тяжелым испытанием для людей и техники, и торговые шкиперы предпочитали более мягкий и безопасный режим и низкую скорость. Это не только позволяло команде избежать ужасных приступов тошноты, вызванных быстрым переходом, но и в ощутимой мере предохраняло от износа альфа-узлы корабля, что доставляло удовольствие бухгалтерам их компаний.

Конвой входил в систему Новый Берлин, столицу Андерманской империи, лежавшей на расстоянии примерно сорока девяти световых лет от Грегора. Сами по себе эсминцы сопровождения под флагом коммандера Элиот могли бы завершить путешествие за семь дней по всеобщему времени (или всего лишь за пять дней по собственному времяисчислению, учитывая эффект сжатия времени), но для этого им пришлось бы хорошенько подняться — до эта-полосы гиперпространства. Принимая во внимание почтенный возраст некоторых своих подопечных, Элиот держала конвой в более низком дельта-диапазоне, где максимум эффективной скорости лишь чуть-чуть превышал 912 с , так что путешествие объективно заняло почти двадцать дней, субъективно — семнадцать. Коммандер согласовала свое решение с Хонор, которая, знал об этом кто нет, на самом деле являлась старшим офицером конвоя, но капитан Харрингтон не собиралась вмешиваться в ее распоряжения. Если бы Элиот слишком увеличила скорость, это могло бы выглядеть подозрительно. А кроме того, у Хонор оказалось больше времени, чтобы погонять экипажи на компьютерных тренажерах — во время одного из таких занятий, например, Дженифер Хьюз и разбила Рафа наголову.

Она улыбнулась, вспомнив об этом, и посмотрела через капитанскую рубку на своего старпома. Тот, просмотрев информацию в планшете помощника, ставил подпись на сканирующей панели. Несмотря на весь свой тактический опыт, Раф излишне погорячился, когда понял, что перестали работать гравитационные детекторы, а “Гудрид” лишился дверей ракетного отсека. Правила компьютерного моделирования сражений запрещали ему использовать свою осведомленность относительно вооружения вспомогательных крейсеров до тех пор, пока оно не будет применено в ходе учений. Он изо всех сил старался придерживаться требований, но когда Хьюз не удалось уничтожить его ракетные платформы, он понял, что, судя по всему, у нее что-то случилось с системой контроля ведения огня. Тогда он перешел в стремительную атаку, намереваясь быстро разделаться с беспомощным кораблем, и тут импровизация электронщика Вундермана стоила ему исхода сражения.

Другой офицер мог бы и рассердиться на техника, но Кардонес был очень доволен. При поддержке Хонор он забрал юношу с первоначального места службы и, несмотря на низкое звание, назначил постоянным руководителем гравитационной секции на должности исполняющего обязанности старшины третьей статьи. Вундерман, казалось, не мог поверить в свою удачу. Хонор не нужен был Нимиц, для того чтобы понять, с каким пиететом молодой человек относится к ней и ее героическим подвигам. Ее это несколько веселило, но Вундерман, похоже, держал свои чувства под контролем, так что она решила обойтись без вразумляющих разговоров. В конце концов, сказала она себе, он очень молод, и это его первая боевая операция. Нет причины ставить его в неловкое положение, пусть насладится сполна.

Слегка улыбнувшись, Хонор перевела взгляд с Кардонеса на Уолкотт. Кэролин Уолкотт проделала долгий путь со времени начала своей службы на борту тяжелого крейсера “Бесстрашный”. Она никогда не теряла самообладания, а сейчас, став старшим лейтенантом, она излучала абсолютную уверенность в себе. Она была ненамного старше Вундермана, их разделяло всего лишь тринадцать стандартных лет — что в обществе, освоившем продление молодости, в счет практически не шло, — но тот явно испытывал в ее присутствии благоговейный трепет.

Конвой совершил альфа-переход, вновь войдя в нормальное пространство на безопасном расстоянии в двадцать пять световых минут от Нового Берлина, звезды класса G 4, и с дисплеев исчезли вихревые узоры гиперпространства. С такого расстояния солнце столицы империи казалось крошечным, но внезапно дублирующий экран Хонор запестрел от многочисленных следов импеллеров. Самый ближний находился всего в двух световых минутах от ее кораблей, еще один, заметив след гиперперехода торгового судна, не спеша направился прямо к конвою с ускорением в двести g .

Прошло несколько секунд, и лейтенант Казенс, откашлявшись, произнес:

— Коммандер Элиот получила запрос с андерманского эсминца, миледи.

— Ясно.

Хонор нажала кнопку, подключив свои наушники к сети, и прислушалась к обычным переговорам между андерманцами и “Линнетом” коммандера Элиот. Корабль сторожевого пикета продолжал приближаться, пока его собственные датчики не подтвердили характеристики, переданные коммандером Элиот, а затем, вежливо поприветствовав гостей, развернулся и пошел обратно на исходную позицию. Все это показалось Хонор ужасно занудным, но, несомненно, только потому, что ее собственное королевство находилось сейчас на военном положении.

Конвой потянулся внутрь системы, направляясь к орбитальным торговым складам и грузовым платформам, расположенным вокруг столичной планеты Потсдам. Там же находилось множество военных кораблей, включая три полные линейные эскадры, по-видимому участвующие в каких-то маневрах. Хонор смотрела на них с завистью и оценивающе . Императорский Флот был меньше, чем КФМ, но его техническое обеспечение более всех остальных флотов приблизилось к уровню Мантикоры, и ей очень хотелось, чтобы герцогу Кромарти удалось привлечь андерманцев к участию в войне. В конце концов, если Мантикора падет, то империя будет следующей жертвой хевенитов, а поддержка таких хорошо подготовленных боевых кораблей имела бы для Королевства неоценимое значение.

Но Андерманский двор так не думал. Или, точнее, действующий император Густав XI не имел намерения вступать в войну до тех пор, пока не выторгует чего-нибудь для себя. Видимо, это было наследственной чертой андерманских императоров. Поколение за поколением они расширяли свои границы путем медленной, но неуклонной экспансии, пользуясь освященной временем традицией — ловить рыбу в мутной воде. И Густав XI , очевидно, намеревался делать то же самое. До сих пор Мантикора вполне успешно сохраняла прежние позиции, но Густав явно надеялся на то, что придет время, когда Звездное Королевство будет испытывать такую насущную потребность в союзнике, что пойдет на уступки в Силезии в обмен на услуги андерманского флота. Хонор считала это скорее недальновидным, но было бы нереально ожидать чего-то другого от любого представителя Андерманов. Зато если уж империя встанет на чью-либо сторону, она останется верной союзнику до конца, что подтверждалось многочисленными прецедентами.

Вероятно, это совершенно естественно, размышляла Хонор. Что ни говори, до того, как Густав Андерман решил “удалиться на заслуженный отдых”, заполучив собственную империю, он был торговцем, и одним из лучших, — и его потомки, казалось, унаследовали его образ мышления. Удивительным было то, как сплоченно держалась империя. На протяжении последних шести или семи столетий появилось множество военных диктаторов, создавших свои карманные государства, но только династия Андерманов держалась крепко, потому что, несмотря на остальные свои недостатки, она производила, по всей видимости, исключительно способных правителей. Правда, некоторые из них были со странностями — начиная с основателя.

Густав Андерман был убежден, что в него вселился дух прусского короля Фридриха Великого. Хуже того, он был настолько уверен в этом, что ходил повсюду в историческом костюме времен пятого столетия до Расселения. Никто над ним не смеялся (если бы вы были таким же хорошим флотоводцем, как он, вам бы тоже прощали подобные пустяки), но едва ли его поведение назвать нормальным. Затем был еще Густав VI . Подданные долго мирились с существованием его фаворита и постоянного собеседника — розового куста, но ситуация несколько вышла из-под контроля, когда он попытался сделать его канцлером. Это оказалось слишком даже для андерманцев, и Густав VI был тихо убран с престола. Его низложение создало некоторые проблемы, поскольку императорская Хартия предписывала, чтобы корона переходила только по мужской линии. Густав VI вместо сыновей имел полдюжины кузенов, и отвратительная династическая война продолжалась до тех пор, пока старшая из его трех сестер не положила конец безрассудству, прибегнув к финту с законодательством. На Императорском совете она объявила себя мужчиной, захватила корону (и контроль над андерманским Флотом Метрополии) в качестве “Густава VII ” и пригласила всех родственников-мужчин, кому не терпится, попытать счастья на поединке. Никто не принял ее вызова, и она продолжала еще тридцать восемь лет удерживать трон как “Его Императорское Величество Густав VII ”. Она оказалась одним из лучших правителей за всю историю империи, о чем очень много писали.

Хонор с усмешкой подумала, что империя не была обычной монархией и, несмотря на все изгибы своего пути, двор Андерманов отлично ладил со своим народом. Взять хотя бы тот факт, что императоры всегда были достаточно мудры, чтобы предоставлять огромную степень местной автономии различным завоеванным мирам, а также проявляли незаурядную ловкость, подгребая под свое крылышко системы, которые по тем или иным причинам попали в беду. Как, например, Республика Грегор на Грегоре-Б. Вся система разлетелась на части в ходе чрезвычайно хаотичной гражданской войны, а тут к ним пришел АИФ и провозгласил мир. Как и многое другое в империи, традиция “помогать” побежденным народам восходила к Густаву I и истории самого Потсдама.

До того как Густав Андерман со своим флотом окружил планету и приготовился к атаке, Потсдам назывался Куан Инь в честь китайской богини милосердия. И это было одним из самых ироничных названий, когда-либо присвоенных планете: этнические китайцы, населявшие ее тогда, оказались в ловушке не менее смертоносной чем та, которая едва не погубила предков грейсонцев.

Как и первые мантикорские поселенцы, колонисты Куан Инь вылетели со Старой Земли еще до того, как парус Варшавской сделал гиперпространство достаточно безопасным для судов колонистов. Они совершили свое путешествие длиной в столетие в субсветовом режиме, в анабиозных камерах, и в конце концов убедились, что при первом осмотре планеты была упущена маленькая деталь — не изучили один незначительный элемент экосистемы их нового дома. А именно — ее микробиологию. Почва Куан Инь была богата всеми необходимыми минералами и большей частью питательных веществ, необходимых для земных растений, но местные микроорганизмы проявили ненасытный аппетит в отношении земного хлорофилла и уничтожили все надземные части растений, посаженных поселенцами. Ни один из микробов не был вреден для самих колонистов и привезенных ими земных животных. Но ни одна земная форма жизни не смогла бы питаться местной растительностью, а земные кормовые культуры подвергались уничтожению в буквальном смысле слова “на корню”, и урожаи катастрофически упали. Колонистам все же удалось выжить путем бесконечного непосильного труда на полях, но некоторые основные пищевые растения были полностью истреблены, скудость рациона стала катастрофической, и они поняли, что, несмотря на все свои отчаянные усилия, они ведут в конечном итоге безнадежную войну против микробов собственной планеты. Со временем им пришлось оставить большую часть освоенных земель, оказавшись на грани вымирания, и они ничего не могли с этим поделать. Все это объясняет, почему они приветствовали “завоевание” планеты Андерманами, приняв военную операцию почти как освободительную.

Ни одна из причуд Густава Андермана не мешала ему быть одаренным руководителем. Он обладал выдающейся способностью определять проблемы и решать их. К тому же у него был талант, который, видимо, унаследовало и большинство его здравомыслящих потомков: умение признавать таланты других людей и использовать их наилучшим образом. В течение следующих двадцати стандартных лет он привез к себе современных микробиологов и генных инженеров, которые переломили ситуацию, создав генинженерные варианты земных растений, взявшие верх над местными микробами. Потсдам, вероятно, никогда не станет планетой-садом и не сможет экспортировать излишки продовольствия, но по крайней мере его народ оказался способен накормить себя и своих детей.

Поэтому уроженцы Куан Инь с удовольствием приняли Андермана в качестве своего нового императора. Их не беспокоили странности — они были готовы простить ему даже явное безрассудство, превратившись в по-настоящему преданных и верных подданных. Густав I начал производить и экспортировать единственный продукт, в котором отлично разбирался, — обученных наемников, — а потом занялся ремеслом конкистадора. К моменту его смерти Новый Берлин стал столичной системой империи, состоявшей из шести звездных систем, и с тех пор империя только увеличивалась в размерах, иногда не слишком впечатляюще, но всегда неуклонно.

— Нас вызывают, мэм, — внезапно сказал лейтенант Казенс.

Хонор прищурилась, когда чужой голос прервал ее размышления. Она посмотрела на лейтенанта, удивленно подняв бровь, и пожала плечами.

— Это узконаправленный радиолуч. Вызывают лично капитана мантикорского королевского торгового судна “Пилигрим”, — доложил он.

Хонор нахмурилась.

— Кто это?

— Я не знаю точно, мэм. Нет никаких опознавательных знаков, но сигнал поступает с вектора ноль-два-два.

— Что вы думаете, Дженифер? — Хонор посмотрела на Хьюз, и тактик набрала запрос на своей панели.

— Если Фред правильно определил направление, сигнал исходит от андерманской эскадры супердредноутов, — сказала она через несколько секунд.

Хонор глубоко задумалась. У корабля АИФ не было никакой разумной причины окликать простое мантикорское торговое судно. Она забарабанила пальцами по подлокотнику кресла, размышляя, и недоуменно пожала плечами:

— Соедините меня с ним, но держите фокус камеры только на моем лице.

— Слушаюсь, мэм, — ответил Казенс.

Посылать собеседнику изображение только лица было не принято, но и не было чем-то особо необычным. По крайней мере, предательская мантикорская военная форма останется вне поля зрения собеседника. Она приготовила приветливую улыбку, рядом с ее правым коленом загорелся предупредительный огонек, а через мгновение на маленьком экране под огоньком появился какой-то человек.

Как и у большинства граждан Нового Берлина, у него были преимущественно китайские предки, и кожа вокруг глаз сморщилась, когда он улыбнулся, увидев Хонор. Он был одет в белый китель адмирала флота АИФ, но на правой стороне круглого воротника-стойки сверкнуло маленькое лучистое солнце из прекрасно обработанного золота, и Хонор, заметив значок, с трудом сохранила невозмутимое выражение лица. Золотое солнце носили только те, кто имел прямое право наследования императорской короны.

—  Гутен морген, капитан. — Официальным языком Андерманской империи был немецкий. — Я — Чин-лу Андерман, герцог фон Рабенштранге, — продолжил он на стандартном английском, гортанно выговаривая слова, — и от имени моего кузена императора я рад приветствовать вас в Новом Берлине.

— Очень мило с вашей стороны, сэр, — осторожно сказала Хонор, пытаясь придумать какое-то объяснение тому, что андерманский герцог оказывает личное внимание капитану простого торгового судна. Она так и не смогла представить себе что-нибудь правдоподобное, однако Рабенштранге, очевидно, имел веские основания для своего поступка, а тот факт, что она пересекала имперскую территорию на вооруженном судне, о котором никто не побеспокоился поставить империю в известность, означал, что она должна очень и очень осторожно подбирать каждое слово.

— Как вы полагаете, нельзя ли изменить фокус вашей камеры, леди Харрингтон? — промурлыкал адмирал, и Хонор прищурила глаза. — Вы так неудобно сидите, и все только для того, чтобы не дать мне увидеть вашу военную форму, миледи, — добавил он почти извиняющимся голосом.

Она почувствовала, как ее рот дернулся в кривой усмешке.

— Думаю, да, — сказала она, кивнув Казенсу, откинулась на спинку кресла.

— Благодарю вас, — ответил Рабенштранге.

— Пожалуйста, герр герцог, — ответила Хонор, решив ответить на его учтивость. — Должна признать, — продолжила она, — что вы поставили меня в несколько неловкое положение, сэр.

— Умоляю вас, миледи! Вы знаете, что у нас есть свои разведывательные службы. Какими бы плохими военными мы были, если бы не следили за всеми, кто пересекает наше пространство! Боюсь, некоторые ваши люди кому-то проболтались о вашей эскадре и ее цели. Вы можете довести это до сведения адмирала Гивенс.

— О, я сделаю это, сэр. Непременно, — заверила его Хонор, и он снова улыбнулся.

— На самом деле, — продолжал он, — мой кузен попросил меня выйти с вами на связь, чтобы заверить в том, что Андерманская империя не имеет возражений против вашего присутствия в нашем пространстве и что мы понимаем ваше беспокойство относительно Силезии. Однако его величество сочтет за личную услугу, если адмирал Капарелли поставит его в известность перед тем, как пошлет туда следующую группу боевых кораблей. Мы можем понять, почему вы предпочли скрыть вашу операцию от Конфедерации, но, пожалуй, некрасиво с вашей стороны держать в неизвестности и нас.

— Упрек принят, милорд. Прошу вас передать его величеству мои извинения за нашу... э-э... оплошность!

— В этом нет необходимости, миледи. Его величество понимает, что за все оплошности отвечают ваши руководители, а не вы. — Адмирал явно развлекался, но его заверение прозвучало серьезно, и Хонор обозначила поклон. — Тем не менее я все же почту за честь, если вы соизволите отобедать со мной на борту моего флагманского корабля. Боюсь, ваша слава далеко опережает вас, и мои офицеры и весь мой штаб будут очень рады встретиться с вами. Более того, император попросил меня предложить вам официальную помощь АИФ в снабжении вашей эскадры всем необходимым, и мой офицер разведки будет рад поделиться с вами свежими данными и оценкой ситуации в Конфедерации.

— Вот как! Ну что же, благодарю вас, милорд, от себя лично и от имени моей королевы.

Хонор честно старалась скрыть свое изумление, но поняла, что ей это не удалось. Рабенштранге мягко покачал головой.

— Миледи, — голос его стал ниже и серьезнее, — у империи и Звездного Королевства мирные отношения, и мы хорошо понимаем, какие большие потери вы несете в этой войне. Пираты являются врагами всех цивилизованных звездных наций, и мы будем рады предложить вам любую помощь в борьбе с ними.

— Благодарю вас, — повторила она, и он в ответ пожал плечами.

— Вас устроит восемнадцать тридцать по местному времени? — спросил он.

Хонор взглянула на хронометр, показывающий местное время, и кивнула в знак согласия.

— Да, сэр. Абсолютно устроит. Но хочу попросить вас об одной услуге, милорд.

— Слушаю вас.

— Насколько я понимаю, наше прикрытие уже дезавуировано каким-то болтуном, чем и воспользовалась имперская разведка, но я была бы в высшей степени благодарна вам, если бы вы предотвратили возсть того, чтобы о нас проговорился кто-нибудь еще.

— Конечно, миледи. В расписании вашего конвоя имеется трехдневная остановка в пути. Если вы на боте доберетесь до станции Альфа, то один из моих ботов подберет вас там и доставит на борт “Дерфлингера”. Я взял на себя смелость заранее освободить ради вас гражданский причал для особо важных персон, Альфа-710, а служба безопасности станции проследит за тем, чтобы на галерее, когда вы пристыкуетесь, никого не было.

— Еще раз благодарю вас, милорд. Вы обо всем позаботились.

Ее кривая усмешка подтвердила, что она сдалась. Рабенштранге не только знал о ее прибытии, но и предугадал просьбу о сохранении анонимности. “Хорошо, что у нас мирные отношения с этими людьми, — подумала она. — Помоги нам боже, если когда-нибудь хевениты таким же образом поймают нас!” Но по крайней мере, Рабенштранге в данной ситуации вел себя как джентльмен.

— Не стоит благодарности, миледи. Итак, я буду ждать вас в восемнадцать тридцать, — сказал адмирал с очаровательной улыбкой и прервал связь.

 

Глава 11

 

Бот произвел стыковку со станцией Альфа, центром орбитальной инфраструктуры Потсдама. Хонор поднялась с кресла и одернула полы парадного кителя. Диспетчерская служба ничем не выдала своей осведомленности относительно особенного статуса катера — как и ожидала Хонор. Она предполагала, что люди вроде герцога Рабенштранге умеют добывать информацию и еще лучше — хранить ее в тайне... что в данный момент было и хорошо, и плохо. Хонор очень интересовали планы империи относительно ее эскадры, однако она точно знала, что сможет выяснить только то, что захочет открыть ей Рабенштранге. Тем не менее, если бы в империи намеревались возражать против ее миссии, адмиралу не было бы нужды притворяться. Уже хорошо. Другим добрым знаком было его недвусмысленное предложение помощи. Когда затвор стыковочного туннеля прочно встал на место, загорелся зеленый свет, и бортинженер открыл входной люк. Хонор оглянулась на трех своих телохранителей и посадила Нимица на плечо. Как и трое грейсонцев, кот был абсолютно спокоен, и она решила принять это за еще один добрый знак. Потянувшись к поручню, она плавно нырнула в невесомость туннеля.

Как и было обещано, на галерее причального отсека не было никого, кроме единственной встречающей — коммандера АИФ, с плеча которой свисал аксельбант штабного офицера. Когда Хонор появилась из туннеля, коммандер вытянулась по стойке “смирно” и отсалютовала. Хонор ответила на приветствие, андерманский офицер протянула ей руку.

— Коммандер Тиан Шенингер, миледи, — представилась она, — начальник оперотдела эскадры адмирала Рабенштранге. Добро пожаловать в Новый Берлин.

— Благодарю вас, коммандер.

Хонор ответила ей осторожным рукопожатием, поскольку гравитация Потсдама составляла всего лишь восемьдесят пять процентов от земного стандарта — менее шестидесяти пяти процентов силы тяжести Сфинкса. Подобно большинству андерманцев, Шенингер была маленькой, хрупкой и стройной, и глаза ее, такие же миндалевидные, как у Хонор, сверкнули, когда коммандер смерила глазами высокий рост гостьи и улыбнулась.

— Моя охрана, — представила Хонор, свободной рукой показав на Эндрю Лафолле, Джейми Кэндлесса и Эдди Говарда.

Коммандер слегка нахмурилась и хотела что-то сказать, увидев у них на поясах пульсеры, но передумала и решилась на приветственный поклон.

— Господа, — сказала она после очень короткой паузы, — Я и не думала, что когда-либо буду иметь удовольствие встретиться с грейсонцами. Я знаю, что жизнь на вашей планете такая же... м-м-м, трудная, как на Потсдаме.

— Некоторым образом, мэм, — ответил Лафолле за своих товарищей.

Она улыбнулась, выпустила руку Хонор и показала на бот АИФ, пристыкованный рядом с ботом “Пилигрима”.

— Если вы изволите следовать за мной, миледи, адмирал Рабенштранге ждет вас.

Бот АИФ был предназначен для особо важных персон и имел все признаки дорогого комфортного гражданского пассажирского шаттла, включая бар с внушительным строем бутылок. Палуба была покрыта коврами, кресла соблазняли невероятным удобством, из скрытых динамиков доносилась тихая музыка. Хонор спросила себя, насколько обычно для “Дерфлингера” проявление таких излишеств. В качестве военного аппарата это была почти бесполезная модель, но, воз, АИФ считал его подходящим для адмирала, особенно если учесть, что этот адмирал приходится к тому же кузеном императору.

На подходе к флагманскому судну Рабенштранге пилот сделал разворот, чтобы дать пассажирам возсть рассмотреть супердредноут, и Хонор с интересом принялась изучать “Дерфлингер”. Она видела довольно много андерманских военных кораблей во время давней своей службы в Силезии, но, как и Королевский Флот Мантикоры, АИФ использовал там, прежде всего, легкие корабли. В первый раз Хонор видела имперский корабль стены так близко. Зрелище было впечатляющим.

Из донесений разведки она знала, что суда класса “Зейдлиц”, подобные “Дерфлингеру”, были на полмиллиона тонн легче кораблей КФМ класса “Сфинкс” и почти на три четверти миллиона тонн легче, чем новейшие корабли класса “Грифон”, но тем не менее флагманский корабль Рабенштранге был супердредноутом массой покоя более семи миллионов тонн. Как и все военные корабли, он тоже имел импеллерные двигатели и симметричный корпус наподобие сигары, с расширенными носом и кормой, но цвет его был дымчато-серым, а не белым, как предпочитали в КФМ, да и в Народном Флоте тоже. Вместо номера на корпусе прямо у переднего импеллерного кольца золотыми, с красной каймой, по меньшей мере пятиметровыми буквами было выведено название. И вооружение на нем было размещено по-другому: лазерные батареи были немногочисленны и сконцентрированы на отдельной палубе, размещавшейся между двумя заполненными пусковыми установками очень плотно. Увидев их, Хонор слегка присвистнула. “Дерфлингер” был все же меньше по размеру, чем супердредноут КФМ, и вместимость погребов для столь многочисленных пусковых, очевидно, выгадывали за счет пространства, обычно отводимого под энергетическое оружие. Но, несмотря на то что этот корабль был бы намного слабее в ближнем бою с применением энергетического оружия, чем любой из его мантикорских аналогов, у него было в полтора раза больше ракетных пусковых, чем у “Сфинкса”. Из разведисточников Хонор знала об этом давно, но теперь, убедившись воочию, была потрясена увиденным. И все же у смешанного вооружения были свои плюсы: тот же “Дерфлингер” мог оказаться в серьезной беде, если бы врагу удалось к нему приблизиться.

Корабль дрейфовал на фоне звезд, двигаясь по стационарной орбите. И когда Хонор рассмотрела громадину из брони и сплавов, сверкающую зелеными и белыми швартовочными огнями, она внезапно поняла, почему АИФ пошел на меньшую по размерам модель супердредноута. Уменьшение массы позволяло “Дерфлингеру” развивать более высокое ускорение, чем у любого “Грифона”, предполагая равную эффективность компенсатора, и эта подвижность полностью соответствовала идее сверхтяжелого ракетного вооружения, которую, очевидно, принял на вооружение АИФ. Конечно, подумала она, тщательно скрывая улыбку, андерманцы, воз, уже поняли, что вопреки их ожиданиям она оказалась менее эффективной по сравнению с доктриной вооружения КФМ. Мантикорские ракетные кассеты и усовершенствованные инерционные компенсаторы свели преимущества “Дерфлингера” почти на нет. Супердредноут КФМ мог дать первый залп гораздо большей мощности, а более совершенные компенсаторы мантикорского судна делали его не менее маневренным, несмотря на выигрыш “Дерфлингера” в массе.

С другой стороны, подумала Хонор, внезапно потеряв всякое желание улыбаться, их разведка сумела разоблачить нашу эскадру. Интересно, пытаются ли они раздобыть и проект нашего компенсатора? Вот об этом стоило бы подумать!

Бот подплыл ближе, заглушил двигатель и нырнул под перемещавшееся по орбите чудовище, идя на реактивных двигателях малой тяги, а силовой луч втянул его вверх, в сверкающую пещеру стыковочного отсека, и аккуратно поместил на опоры. Когда механические стыковочные кронштейны надежно захватили бот, покрытая коврами палуба вздрогнула.

Лишь только Хонор появилась из стыковочного туннеля, ей отсалютовал аккуратно и нарядно одетый лейтенант-коммандер, почетный караул вытянулся по стойке “смирно”. По системе внутренней связи не прозвучало обычного объявления о прибытии офицера, зато засвистели боцманские дудки. Они были старомодными, духовыми, а не электронными, какие использовались в КФМ, и Хонор держала руку в ответном салюте до тех пор, пока они не смолкли.

— Разрешите взойти на борт, сэр? — спросила она, когда стало тихо.

— Разрешаю, миледи, — ответил лейтенант-коммандер, резко опустив руку от козырька высокой фуражки.

Хонор подумала, насколько неудобен, вероятно, его китель со стоячим воротником. Сохранять ослепительную белизну его было, по всей видимости, нелегко, но смотрелся он действительно здорово.

Не менее впечатляюще выглядели и морские пехотинцы почетного караула. Как и на Грейсонском флоте, но не на КФМ, морская пехота АИФ считалась армейским подразделением, назначенным нести корабельную службу. К тому же на андерманских кораблях пехоты было расквартировано гораздо меньше, потому что ее единственной задачей было проведение боев на суше и абордаж. Но тренировали их так же отменно, как и морских пехотинцев Мантикоры, а вид у них был внушительный и грозный — даже в парадных мундирах. Грудь черных кителей была украшена тесьмой (что показалось Хонор несколько вычурным), а стоявший во главе офицер носил перекинутый через плечо отороченный мехом гусарский ментик и высокую меховую фуражку с серебряной кокардой в виде черепа на лбу.

От удивления Хонор подняла брови: череп и кости означали принадлежность морских пехотинцев “Дерфлингера” отряду гусаров “Мертвая голова”, аналогу личного полка Ее Величества в Королевской Армии Мантикоры. Густав Андерман лично разрабатывал эскиз мундиров “Мертвой головы”, пытаясь отразить в нем “прусское наследие”, и Хонор сразу заинтересовалась главным: неужели и в повседневном обиходе эта форма столь же неудобна, как выглядит со стороны? Впрочем, репутация “Мертвой головы” — как и у того, кто придумал эту форму, — была такова, что люди редко позволяли себе смеяться над ними. За исключением военного времени, их редко было увидеть вне границ Потсдама, а их присутствие здесь было признаком того , что Рабенштранге пользуется покровительством императора.

Оставив отряд, замерший по стойке “смирно”, на шаг позади, офицер поднял в приветствии шпагу, и Хонор, ответив вежливым кивком, проследовала за Шенингер к лифту. Коммандер нажала нужную кнопку и, едва лифт тронулся, грустно улыбнулась Хонор.

— Наши люди выглядят чересчур живописно? — негромко сказала она.

— Да, пожалуй, — ответила Хонор нейтральным тоном, не понимая, куда клонит Шенингер, но коммандер только покачала головой.

— Уверяю вас, наша повседневная форма гораздо практичнее, миледи. Временами мне очень хочется, чтобы покрой нашей парадной формы был не так явно старомоден, но я думаю, мы бы потеряли часть самих себя, если бы сменили ее.

Ироничный тон провожатой заставил Хонор улыбнуться и задать более откровенный вопрос:

— А ведь те гусары — из “Мертвой головы”, не так ли?

— Да, это они.

В голосе Шенингер послышалось удивление, оттого что их узнали, но через свою связь с Нимицем Хонор не почувствовала настоящего удивления в эмоциях девушки.

—  Мне казалось, что они покидают Потсдам только в военное время, — то ли заявила, то ли спросила Хонор.

Шенингер подтвердила:

— Обычно это так, миледи. Но герцог Рабенштранге — двоюродный брат императора. Они вместе учились в Академии и всегда были очень близки. Его величество лично приказал приписать отряд “Мертвой головы” к флагманскому кораблю герцога.

— Понятно, — медленно кивнула Хонор.

Коммандер снова улыбнулась. Улыбка получилась еле заметная, но Хонор почувствовала удовлетворение Шенингер и поняла, что девушка специально подвела беседу к тому, чтобы сказать последнюю фразу. Хонор задумалась, не было ли это просто попыткой мимоходом прибавить вес своему хозяину. Из того немногого, что она пока поняла о коммандере Шенингер, этот вариант показался ей маловероятным. Гораздо более правдоподобным было предположение, что коммандер хотела убедиться, насколько хорошо Хонор осознает, что все исходящее из уст Рабенштранге рассматривать как мнение правящих кругов, близких к императору. Какими бы ни были намерения Шенингер, девушка вела себя безупречно, и Хонор почувствовала искреннее восхищение. Тонкость в общении ей никогда не давалась, но это не означало, что она не могла оценить ее в других.

Лифт остановился, и коммандер повела своих спутников по коридору к люку, охраняемому двумя одетыми в черное морскими пехотинцами, которые при их приближении встали по стойке “смирно”.

— Гости к адмиралу, — объявила Шенингер, — Нас ждут.

— Так точно, мэм, — ответил один из морпехов на стандартном английском языке (Хонор оценила эту любезность) и нажал кнопку на панели связи, — Fregatten-kapitanin Schoeninger und Grafin Harrington, Herr Herzog , — объявил он по-немецки.

Секунду спустя дверь плавно открылась.

— Прошу вас, миледи, — обратилась к ней Шенингер, указывая рукой на вход в самую роскошную каюту из всех, когда-либо виденных Хонор. Размеры помещения были немного меньше ее собственных апартаментов на борту “Грозного”, но обстановка отличалась кардинально.

— А! Леди Харрингтон!

Чин-лу фон Рабенштранге, с улыбкой протягивая руку, встал, чтобы приветствовать ее, одновременно с ним поднялись еще два офицера. Оба мужчины: один, слишком коренастый для андерманца, был одет в форму капитана, а на плече другого, коммандера, виднелся аксельбант офицера штаба, как и у Шенингер.

— Герцог Рабенштранге, — пробормотала Хонор, пожимая его руку.

Лицо стоявшего позади герцога капитана приобрело несколько страдальческое выражение, потому что он увидел ручное оружие на поясах ее охранников и попытался взглядом передать адмиралу свое беспокойство, но сам Рабенштранге только кивнул, представляя своих спутников:

— Капитан Гунтерман, капитан флагманского корабля, и коммандер Хаузер, моя разведка.

Его подчиненные вышли вперед, чтобы в свою очередь обменяться с гостьей рукопожатиями.

— Мои телохранители, милорд, — ответила Хонор, — Майор Лафолле, гвардеец Кэндлесс, гвардеец Говард.

— Ах, да! — воскликнул Рабенштранге, — Я читал о майоре Лафолле в вашем досье, миледи.

Без малейшего колебания он протянул грейсонцу руку, даже намеком не попытавшись подчеркнуть свое благородное происхождение, и на сей раз улыбка, которой он одарил Хонор, была серьезной.

— Вам повезло, что вы имеете таких преданных и — судя по донесениям — квалифицированных телохранителей.

Лафолле покраснел, а Хонор только кивнула.

— Да, милорд, повезло, — просто сказала она, — Я надеюсь, что их присутствие не составит проблем?

— Если следовать строгим предписаниям протокола, вероятно составило бы, — ответил Рабенштранге, — Но, учитывая данные обстоятельства и ваш собственный статус, я полагаю, все будет одобрено.

Капитан Гунтерман явно был не согласен с этим, и Хонор ему посочувствовала. Она знала, как бы она чувствовала себя, если бы иностранный офицер захотел притащить с собой на ее корабль вооруженных сопровождающих, да еще в присутствии представителя Дома Уинтонов. Однако Рабенштранге выглядел вполне искренним. Казалось, он от души радовался встрече с ней, а в эмоциях, которые она ощущала через свою связь с Нимицем, различались радушие, предвкушение развлечения и какое-то дьявольское удовольствие вкупе с несомненной серьезностью.

— Благодарю вас, милорд. Я ценю вашу чуткость, — сказала она.

Адмирал покачал головой.

— Нет никакой необходимости благодарить меня, миледи. Я пригласил вас сюда в качестве моей гостьи. В сущности, я предполагал, что вам придется следовать тем правилам, которые диктует ваше положение.

Хонор почувствовала, как при очередном доказательстве его полной осведомленности относительно ее статуса брови сами собой полезли вверх. Очень немногие мантикорцы знали, что закон Грейсона категорически требует присутствия рядом с ней вооруженной охраны, и она была изумлена, что Рабенштранге знает и об этом. Ее удивление было настолько очевидным, что адмирал снова засиял.

— У нас довольно полное досье на вас, миледи, — сказал он, не то забавляясь, не то извиняясь, — Видите ли, ваши успехи вызвали у нас особый интерес к вам.

Хонор почувствовала, что ее скулы вспыхнули огнем, но Рабенштранге лишь рассмеялся и указал ей рукой на стул. Остальные андерманцы тоже сели. Лафолле занял привычную позицию за плечом Хонор, а Кэндлесс и Говард как незаметнее расположились у стены. Внезапно возникший стюард предложил всем вина, а затем исчез так же тихо, как и появился. Вино было темным, почти черным, и Рабенштранге ждал, пока Хонор, отпив из своего бокала, распробует вкус.

— Отлично, милорд, — оценила она, — Не думаю, что мне доводилось пробовать когда-либо нечто подобное.

— Думаю, не доводилось. Это вино Потсдамского купажа. Когда микробиологи заново разрабатывали наши сельскохозяйственные культуры, они случайно создали новый сорт винограда, который может расти только на Потсдаме. Вино получается замечательное. Я лично полагаю, это одно из самых удачных их достижений.

— В самом деле, милорд, — снова оценивающе пригубив вино, Хонор откинулась на спинку стула и скрестила ноги.

Нимиц вспрыгнул к ней на колени и устроился поудобнее, а она, склонив голову набок, с легкой улыбкой посмотрела на Рабенштранге.

— Однако, милорд, я все же сомневаюсь, что вы пригласили меня на борт вашего корабля лишь затем, чтобы предложить отведать сокровища вашего винного погреба.

— Конечно нет, — согласился Рабенштранге, откидываясь на спинку кресла. Он поставил локти на ручки кресла, с довольным видом держа в ладонях свой бокал, и улыбнулся ей в ответ, — Как я уже сказал, мне хотелось, чтобы коммандер Хаузер смог поделиться с вами нашими собственными данными по ситуации в Конфедерации. Я попросил его подготовить диск, на котором собрать все наши донесения за последние несколько стандартных месяцев. Но если быть совершенно откровенным, миледи, то я пригласил вас, потому что хотел встретиться с вами лично.

— Встретиться со мной, милорд? Я могу спросить зачем?

— Конечно, — Рабенштранге улыбнулся еще шире, его глаза вспыхнули, и Хонор ощутила новую, более сильную волну поистине дьявольского восхищения, — Полагаю, сначала я должен признаться, что во мне все еще сидит озорной мальчишка, — обезоруживающе сказал он — и одна из моих целей — поразить вас обширностью наших разведданных относительно Звездного Королевства вообще и вас в частности, — Хонор удивленно подняла тонкую бровь, и он рассмеялся, — За долгие годы, миледи, мы, андерманцы, очень хорошо усвоили одну истину: неразумно держать в неведении потенциального союзника — да и врага — относительно способностей нашей разведки. Если люди, с которыми вам приходится иметь дело, понимают, что вы знаете больше, чем они думают, это значительно упрощает жизнь.

Хонор не смогла удержаться от смеха. Рядом с ней сидел человек, с удовольствием играющий в некую игру. В его настроении, несомненно, ощущалось легкое высокомерие, сознание своего высокого положения в имперской иерархии, но вместе с тем он отказывался воспринимать себя чересчур серьезно. Она понимала, что под видимой беззаботностью в нем скрыт железный характер, и знала, что он, как и сама она, предан своему долгу, но это не означало, что он не может получать от этого удовольствие. Без сомнения, он был чрезвычайно опасной личностью и при этом невероятно азартной, на редкость азартной, Хонор почти не приходилось сталкиваться с чем-то подобным.

— Считайте, что вы меня поразили, милорд, — криво усмехнувшись, ответила она Рабенштранге, — Уверяю вас, что мое следующее донесение Адмиралтейству представит способности вашей разведки в наилучшем виде.

— Превосходно! Ну вот, я уже выполнил добрую половину моей миссии, — Капитан Гунтерман покачал головой, словно пеняя, как наставник своему капризному подопечному, но Рабенштранге не обратил на это ни малейшего внимания и продолжал: — А еще я очень хотел познакомиться с вами, потому что знаю, что вы сделали для своей королевы. У вас блестящая карьера, миледи. Наши аналитики ожидают, что в ближайшие годы вы проявите себя еще лучше, и я думаю, что офицерам, находящимся на службе, никогда не помешает изучить характер друг друга, исходя из личных наблюдений.

А в этих словах Хонор почувствовала слабое, но вполне отчетливое предостережение. Радушие Рабенштранге ни в коей мере не уменьшилось, но Хонор поняла глубинный смысл фразы. Она не совсем разделяла оценку ее собственной значимости для КФМ, но соглашалась с андерманцем в главном. Независимо от роли — союзник ты или враг — знание человеческой личности, скрывающейся за именем любого офицера, неоценимо для любого командующего.

— И последнее — по списку, но не по значению, миледи. Вы собираетесь вести вашу эскадру в Силезию... — Теперь Рабенштранге, став совершенно серьезным, выпрямился на стуле, — В империи отлично понимают, какая критическая ситуация там сложилась, а сокращение обычного уровня военного присутствия вашего королевства, равно как и характер вашей миссии, явно свидетельствуют о том, насколько ваш флот занят войной против Народной Республики. Мой кузен хочет, чтобы я разъяснил вам (а через вас и вашему Адмиралтейству), что наши военные полностью поддерживают позицию наших дипломатов в отношении Конфедерации.

— И какова же эта позиция, милорд? — вежливо спросила Хонор, когда он сделал паузу.

— Как и ваше королевство, империя имеет серьезные интересы в Силезии, — спокойно ответил Рабенштранге. — Нет сомнения, что вас ввели в курс дела, да и я знаю, что вы прежде служили в том регионе, так что мне не надо скрывать тот факт, что мы рассматриваем большую часть пространства Конфедерации как жизненно важную для нашей собственной безопасности зону. Некоторые группировки в правительстве и во флоте всегда были сторонниками политики более активных силовых действий в регионе — скажем, оккупации, — а нынешний рост пиратской активности подбросил им аргументов. То, что силезское правительство находится в еще большем смятении, чем обычно, тоже играет им на руку. Тем не менее его величество приказал нам не предпринимать никаких действий там без предварительной консультации с вашим правительством. Он полностью сознает тяжелое положение вашего флота и также угрозу, которую Народная Республика представляет для Силезии, а следовательно, и для империи. Император не намерен скомпрометировать себя каким-либо действием, которое могло бы... отвлечь ваш флот от нынешней концентрации сил на фронте.

— Понимаю, — Хонор постаралась скрыть вздох облегчения.

Заявления Рабенштранге находились в полном соответствии с анализами министерства иностранных дел и Разведуправления Флота, но одно дело — мнение аналитиков, и совершенно другое — прямое официальное заявление. К тому же высокое положение Рабенштранге в имперской иерархии и во флоте делало его исключительно авторитетным оратором, а Андерманская империя славилась тем, что говорила то, что думала. Она могла порой просто отмалчиваться (один из самых эффективных способов до поры до времени скрывать свои замыслы), но когда она действительно заявляла о своих намерениях, это заявление не было пустым звуком.

Конечно, в некоторых щекотливых вопросах Рабенштранге явно не договаривал. Он не сказал, что империя намерена отказаться от своих перспективных целей в Силезии, подчеркнув только, что они не будут нагнетать ситуацию, пока Звездное Королевство сражается с хевенитами за само свое существование. Может, и был какой-то намек на то, что империя ожидает некоторой послевоенной свободы действий в обмен на нынешнюю сдержанность, однако Рабенштранге не упомянул об этом вслух. К счастью, эти вопросы лежали далеко за пределами компетенции Хонор.

— Я ценю вашу искренность, милорд, и, конечно, передам ваши слова моему командованию.

— Благодарю вас, миледи. Однако ко всем моим заверениям хочу добавить, что его величество желает поддержать вашу операцию. Наш торговый флот намного меньше вашего, но во избежание любого намека на вызывающее поведение мы несколько уменьшили наше присутствие в пространстве Конфедерации. В настоящее время мы ограничиваем количество эскортов для собственного судоходства и будем держать легковооруженные силы только в самых важных центральных системах. Естественно, ваш больший по размерам торговый флот подвергается большей опасности, чем наш, да и слишком далеко друг от друга раскиданы ваши корабли. Его величество поручил мне сказать, что в тех районах, где мы сохраняем присутствие Императорского Флота, нашим капитанам приказано обеспечивать защиту ваших судов, как своих собственных. Если ваше Адмиралтейство в свете этих приказов пожелает провести перегруппировку имеющихся формирований, мы будем присматривать за вашим тылом, пока вы будете заняты передислокацией. Мы также намерены зорко следить за тем, чтобы не допустить со стороны Народной Республики... э-э... раздувания огня. Если это случится, мы будем готовы оказать дипломатическое давление на действующее правительство Республики, чтобы оно отозвало свои подразделения. Естественно, мы не обещаем выйти за рамки дипломатических мер до тех пор, пока какой-нибудь хевенитский военный корабль не нападет на наше торговое судно, но мы сделаем все, что в наших силах.

Хонор прищурилась, услышав совершенно неожиданное великодушное предложение. Оно было оправданно, поскольку андерманцы также страдали от пиратов или любых других налетчиков в Силезии, как и Звездное Королевство, но последнее заявление почти равнялось неофициальному предложению о союзничестве.

— Я, конечно, передам выше по инстанциям и это заявление, — сказала она, и Рабенштранге кивнул.

— Наконец, миледи, что касается действий вашей собственной эскадры. Если я правильно понимаю, вам предоставлен широкий выбор опознавательных кодов для кораблей?

— Да, это так, милорд,—насторожившись, ответила Хонор.

Перенастройка опознавательного радиомаяка на военном корабле была сродни старой уловке с подъемом чужого флага. Она была признана законной военной хитростью большинством звездных наций и разрешена полудюжиной межзвездных соглашений, но Андерманская империя никогда их формально не принимала. Империя официально заявляла, что считает использование ее собственных опознавательных кодов кем-то еще враждебным и противоправным действием... что не удержало Разведуправление Флота от того, чтобы снабдить Хонор несколькими полными наборами андерманских кодов.

— Я так и думал, — пробормотал Рабенштранге, — и, конечно, рейдер действует в особых, более жестких условиях, чем обычный боевой корабль, — Он кивнул как бы самому себе, затем продолжил: — Его величество желает, чтобы я обеспечил вас опознавательным кодом, который позволит любому императорскому военному кораблю распознавать ваши суда. Тот же самый опознавательный код для вашей идентификации будет и у командующих наших космических станций, расположенных в Силезии. У нас их гораздо меньше, чем у вашего флота, но те, что имеются, будут готовы пополнить ваши запасы, обеспечить вас данными разведки, техническим обслуживанием и текущим ремонтом. По возсти они также предложат прямую военную поддержку, если придется иметь дело с доморощенными рейдерами. Кроме того, его величество попросил меня сообщить вам, что в настоящий момент наш флот будет... э-э... смотреть в другую сторону, если кому-то на ваших судах придется вдруг использовать андерманские коды.

— Милорд, — искренне сказала Хонор, — я и не рассчитывала на такую щедрую поддержку со стороны императора. Вы, вероятно, понимаете, насколько ценной может оказаться такая помощь, особенно для рейдеров. Уверяю вас, я отдаю себе отчет в ее значимости, и от своего имени, и от имени моей королевы я буду признательна, если вы передадите благодарность нашего королевства его величеству за подобное великодушие.

— Непременно, — ответил Рабенштранге и с грустной улыбкой снова откинулся на спинку стула, — Правда заключается в том, миледи, что ни одно из наших государств не хочет, чтобы ситуация в Силезии вышла из-под контроля. Без сомнения, в перспективе Конфедерация для нас — самое большее яблоко раздора. Лично я считаю, что если противостояние выльется когда-нибудь в открытые военные действия, это будет катастрофой для обеих наших стран. К сожалению, никто не может предсказать, к чему борьба амбиций и вполне законные требования безопасности могут привести межзвездные правительства, а я, как и вы, нахожусь на службе короне. Однако именно сейчас, в этот самый момент, здравый смысл говорит о том, что для выживания в борьбе с Народной Республикой Звездное Королевство Мантикора и Андерманская империя должны остаться дружественными державами. Его величество предпринял изложенные мною действия как самые веские аргументы, имеющиеся в его распоряжении, с помощью которых он может ясно заявить о своей позиции. Тот факт, что это позволяет мне оказать поддержку и помощь офицеру, чьи подвиги и боевые заслуги я уважаю, — просто благоприятный побочный эффект выполнения обязательств по этой позиции.

— Благодарю вас, милорд, — спокойно ответила Хонор.

— Не стоит благодарности, — Рабенштранге сделал еще один глоток вина, вздохнул и резко поднялся, — Ну, все! Хватит формальностей, миледи. Я пригласил вас на ужин, и мой повар особенно постарался в честь вашего визита. Если вы и, конечно, ваши гвардейцы, — добавил он с внезапной улыбкой, — составите компанию капитану Гунтерману, коммандеру Шенингер, коммандеру Хаузеру и мне, то мы сможем — как цивилизованные люди — насладиться плодами его усилий. А после этого будет достаточно времени для нудных военных совещаний.

 

Глава 12

 

— У Вас есть свободная минута, мэм?

Хонор, работавшая в центральном посту, оторвала взгляд от экрана компьютера. В проеме открытой двери стояли Раф Кардонес и лейтенант-коммандер Чу. Кардонес держал под мышкой планшет, а на плече главного инженера, дергая ушами и подрагивая усами, восседала его древесная кошка. По утомленному лицу Чу было понять, что он проводит фактически все свободное от сна время в аппаратной. Это означало, в свою очередь, что его кошка редко бывала на капитанском мостике. Теперь она с интересом поглядывала по сторонам красивыми зелеными глазами, и Нимиц, сидевший на спинке командирского кресла, тотчас навострил уши. Хонор жестом пригласила их войти и спрятала улыбку, почувствовав, что Нимиц приветствует Саманту. Древесные коты были совершенно равнодушны к человеческой сексуальности, и Хонор успокоилась, обнаружив, что даже при ее необычной связи с Нимицем любовные переживания кота не влияют на ее собственные гормоны. Конечно, при этом она воспринимала все, что чувствовали кот и Саманта, и ей вдруг стало интересно, что испытывал Нимиц, когда то же самое происходило между ней и Полом Тэнкерсли.

Хонор указала на стулья и, пока Кардонес и Чу усаживались, закрыла дверь. Кардонес положил на стол свой планшет, и она слегка улыбнулась, когда старпом, вздохнув, откинулся на спинку стула.

— Почему-то мне кажется, что вы оба что-то задумали, — вопросительно сказала она.

Кардонес коротко ухмыльнулся.

— Вероятно, потому что это правда, — ответил он.—Я...

Он замолчал, потому что Нимиц стек с кресла Хонор и, мягко ступая, молча пошел по столу. Саманта спрыгнула с плеча Чу навстречу Нимицу, и обе кошки сели лицом к лицу. Они внимательно глядели в глаза друг другу, почти соприкасаясь носами и помахивая кончиками пушистых хвостов.

Кардонес, пристально вглядевшись в них, через несколько секунд покачал головой.

— Приятно видеть, что хоть у кого-то все хорошо, — сказал он и, подняв бровь, повернулся к Чу, — У нее в каждом порту есть кот?

— Нет, — в низком голосе инженера, несмотря на очевидную усталость, слышались веселые нотки, — Она не настолько испорчена. Но она действительно умеет ладить с мужчинами, не правда ли?

Оба кота сосредоточились друг на друге, не обращая внимания на людей. Хонор слышала их низкое, почти инфразвуковое мурлыканье. Исходившее от обоих тихое урчание, сливаясь, превращалось в странную замысловатую мелодию. Чу бросил на Хонор изумленный, почти извиняющийся взгляд, а она в ответ беспомощно пожала плечами. В естественной среде молодые древесные коты часто устанавливали временные отношения, но взрослые особи были моногамны и выбирали себе пару на всю жизнь. Однако тот, кто приручал человека, почти не имел шансов найти постоянного партнера, и Хонор часто задавалась вопросом: происходит ли это потому, что избранные ими узы отдаляют их от собратьев, или же коты ставят на первое место отношения с людьми, потому что — так или иначе — отличаются от своих товарищей. Но она уже была свидетелем процесса ухаживания у древесных котов. Происходящее сейчас выглядело довольно серьезно и могло иметь... интересные последствия. Одинокие древесные коты были практически бесплодны, но состоявшиеся пары — это уже совершенно особый случай.

Однако что толку рассуждать. Все, что происходило между Самантой и Нимицем, касалось только их двоих. Именно эту истину не в состоянии понять большинство людей, которые упорно считают древесных котов простыми домашними животными. Это неправильное представление, вероятно, возникло из-за того, что люди почти всегда были ведущими партнерами в отношениях с древесными котами, но такое положение сложилось лишь потому, что коты, приручившие людей, приняли решение жить в человеческом обществе и признали необходимость соблюдать социальные правила — хотя некоторые из них и ставили шестилапых сфинксианцев в тупик. Коты полагались на людей не только в плане руководства поведением в обществе: они знали, что не могут полностью понять чудеса технической мысли человечества, которые были подчас смертельными. Но тот, кого принял древесный кот, знал, что они являются особыми личностями, с такими же правами и потребностью в личной свободе, как любой человек. Инициаторами возникновения эмпатического контакта всегда были коты, и бывали случаи, когда они разрывали узы, если человек пытался превратить кота в некую собственность. Это происходило очень редко, потому что древесные коты почти никогда не ошибались в выборе людей, но все-таки случалось.

Кардонес еще несколько секунд смотрел на кошек, улыбаясь и не вполне понимая значения того, что видит и слышит, затем прокашлялся и снова обратился к Хонор. Его улыбка исчезла, когда он положил руку на свой планшет.

— У нас с Гарри проблема, мэм.

— Какая же? — спокойно спросила Хонор.

— Эффективная работа команды, мэм, — ответил Чу, — Особенно инженерно-технической службы. Именно в этом мы все еще не соответствуем должному уровню.

— Ясно.

Хонор установила спинку кресла вертикально и покрутила в руке перо. Их так называемый “конвой” лишь месяц назад вышел из Нового Берлина и на следующей неделе должен был прибыть в Саксонию. Долгий путь предоставил ей достаточно времени, чтобы ознакомиться с новой командой. На самом деле она и без Чу знала, что эффективность работы его подразделения оставляет желать лучшего. Конечно, не только у него были проблемы, но именно его служба дольше всех остальных не могла довести свою подготовку до необходимого уровня. Однако Хонор стало легче оттого, что он сам завел об этом разговор. Она хотела, чтобы Кардонес дал Чу время, чтобы тот попробовал самостоятельно уладить дела в своем подразделении, но ей было любопытно посмотреть, как инженер отреагирует на отсутствие официального давления сверху. Некоторые офицеры попытались бы сделать вид, что проблемы не существует — до тех пор, пока старпом или капитан не вызвали бы их на ковер, и Хонор рада была увидеть, что Чу не пошел по этому пути.

— И вы знаете, почему это происходит? — спросила она, выдержав паузу.

Чу провел рукой по своим коротко остриженным волосам.

— Знаю, мэм. Проблема в том, что я не знаю, что мне с этим делать.

— Объясните, коммандер, — попросила Хонор, и он нахмурился.

— В сущности, вопрос сводится к тому, кому следует руководить, — начал он, затем делал паузу и глубоко вздохнул, — Прежде чем продолжить, мэм, я попрошу вас понять, что я не оправдываюсь. Если у вас есть какой-нибудь совет или предложение, я буду рад их услышать, но я понимаю, на ком лежит ответственность за работу инженерно-технической службы.

Он спокойно выдерживал взгляд Хонор до тех пор, пока она не кивнула, затем продолжил:

— Я сказал уже, что действительно нуждаюсь в совете, потому что, вообще-то говоря, я первый раз командую целым подразделением. Я хочу попытаться кое-что изменить в нем, но я не вполне уверен, что стоит это делать, не обсудив сначала с вами. И если я произведу такие изменения, боюсь, как бы это не оказалось противоречащим существующим правилам.

Хонор снова кивнула. Нимиц был слишком занят Самантой, и Хонор не могла проверить настроение инженера, но она и не нуждалась в подтверждении кота, чтобы удостовериться в искренности Чу. Подобно многим ее офицерам, он был слишком молод для своей должности и, как уже сам сказал, первый раз нес полную ответственность за свое подразделение. Чу ясно сознавал свою неопытность, и Хонор подозревала, что на самом деле он хочет, чтобы она не решила за него его проблемы, а сказала, что любая его идея будет одобрена.

— Итак, — заговорил он уже более спокойным тоном, — Как и во всех наших подразделениях, у меня много новичков, да и сам размер судна осложняет нам жизнь. Первый энергоблок убрали в центр корпуса, а второй оставили на прежнем месте, и мне требуется почти пятнадцать минут только для того, чтобы добраться от одного генератора до другого, а от них ужас как долго добираться до главного гипергенератора, импеллерных узлов и центральной системы аварийного контроля. В течение первых нескольких недель я потратил чертовски много времени, пытаясь, как челнок, сновать взад и вперед между раскиданными далеко друг от друга рабочими секциями, и мои помощники брали с меня пример. Я вполне уверен, что в первую очередь это было вызвано тем, что большинство моих людей — новобранцы, и если возникала какая-то проблема, я хотел им всем помочь. К сожалению, единственным моим реальным достижением оказалось то, что я пытался находиться во многих местах одновременно. Я был “бегущей мишенью”, и когда неприятность действительно неожиданно возникала, я почти всегда оказывался не в том месте.

Он пожал плечами и, криво усмехнувшись, потер бровь.

— Но об этом мы уже позаботились. Я провел дополнительные линии связи к первому энергоблоку, и в нем мы поставили репитеры главных пультов управления вторым энергоблоком, а также гипергенератором. Это позволит мне лично контролировать их и при необходимости даст возсть видеть состояние всех блоков одновременно.

Хонор снова кивнула. Она знала, что Чу производил какие-то изменения, но не сознавала, что они были столь обширны. Однако она одобрила их и про себя отметила инициативу инженера. Люди, которые изо всех сил пытаются решить проблемы, вместо того чтобы сидеть сложа руки, к сожалению, встречаются не так уж часто.

— Больше всего меня сейчас беспокоит то, что я не вижу результата, которого ожидал от нововведений. Отчасти этого следовало ожидать, имея такое количество новобранцев, которые еще только знакомятся с рабочими местами. И я полагаю, потребуется еще больше времени, чтобы убрать у них из мозгов всякую школярскую чушь, потому что у нас слишком мало опытных наставников для их обучения. Но другое объяснение — это личности “опытных” людей. Честно говоря, меня крайне беспокоят несколько неприятных типов, мэм.

Хонор уже не опиралась на спинку кресла и, подавшись вперед, сложила на столе руки. До сих пор (благодаря, конечно, Салли МакБрайд) на “Пилигриме” было не так уж много проблем с дисциплиной к которым Хонор была почти готова. Боцман не из тех, кто согласится терпеть вздорные выходки, и Хонор была практически уверена, что некоторые проблемы с персоналом Салли уладила с помощью средств, не предусмотренных уставом. Как капитан “Пилигрима” Хонор мирилась с этим, но, похоже, у Чу не все шло гладко. И она виновато подумала, что сознательно пошла на то, чтобы с лихвой обеспечить офицеров своего корабля потенциальными возмутителями спокойствия.

— У меня почти дюжина воистину “тяжелых случаев”, — сказал Чу, — Двое из них составляют особую проблему. У них есть знания и опыт, необходимые для работы, но они просто смутьяны. Они сидят без дела, если никто ежеминутно не стоит у них над душой, и заставляют новичков вести себя точно так же. Я не могу понизить их в звании, потому что ниже просто некуда — они и так докатились до самого дна.

— Вы хотите списать их с корабля? — спокойно спросила Хонор.

— Мэм, ничего лучшего и пожелать нельзя, — искренне сказал Чу, — но я думаю, что это было бы неправильным шагом. Что я должен сделать — так это выщипать им все перья и воткнуть в их ленивые задницы. А потом убедиться, что все в подробностях знают о том, что я сними сделал.

— Понятно, — Хонор согласно кивнула, довольная ответом Чу.

— Но это еще не все. Некоторые из моих старшин не справляются со своими обязанностями. Мои трудновоспитуемые очень осторожны, они не пытаются нагадить в тот момент, когда поблизости находится офицер, но записи в вахтенном журнале говорят о том, что они устраивают одну неприятность за другой, когда нас там нет. Хуже всего обстоят дела в первом импеллерном отсеке: начальник первой вахты не имеет решимости осадить нарушителей спокойствия без поддержки офицера, и в третьей вахте сложилась почти такая же скверная ситуация... — инженер сделал паузу и покачал головой. — В некотором смысле, я понимаю, чего боятся упомянутые начальники, — признался он, — Инженерно-техническая служба может быть очень опасным местом, и, если говорить честно, я думаю, что те двое, о которых я говорил, способны устроить “несчастный случай” почти любому, кто наложит на них взыскание.

— Любой, кто устроит какой-нибудь “несчастный случай” на моем корабле, будет проклинать небеса за то, что вообще родился — или родилась, — мрачно отозвалась Хонор.

— Я знаю, но в этом случае вы получите их только после того, как с ними разделаюсь я, — сказал Чу, — А пока они реально ничего не предприняли, все, что я могу сделать, — это строго предупредить их. Но я не думаю, что они мне поверят. Хуже того, те двое начальников, которые, кажется, спасовали перед ними, тоже не думают, что хулиганы верят моим угрозам.

— Тогда что вы намерены предпринять?

— Ну, мэм... — Чу взглянул на Кардонеса. Тот кивнул и глубоко вздохнул. — Я намерен, мэм, освободить от должности обоих упомянутых мной начальников вахт. Я найду для них какое-нибудь ерундовое назначение — во-первых, чтобы они не доставляли хлопот другим, а во-вторых, чтобы их подчиненным стало ясно, что они были сняты из-за несоответствия занимаемой должности. Но мне и так не хватает одного руководителя подразделения. А если я выгоняю тех двоих, то должен заменить их кем-то, у кого хватит характера для такой работы, а у меня не густо с людьми, обладающими нужным званием и отношением к делу.

— Понятно, — повторила Хонор и стала быстро перебирать в уме возможные кандидатуры.

Учитывая спешку, с которой были укомплектованы экипажами ее суда, возникшие трудности с набором персонала были неизбежны, и Чу прав, говоря о нехватке старшин. И при этом ни у кого больше не было подходящих кадров, чтобы выделить инженеру лишнего человечка.

— А как насчет Харкнесса? — спустя несколько секунд спросила Хонор у Кардонеса.

— Я уже думал о нем, мэм. Одно я могу сказать наверняка: он ни от кого не потерпит безобразий, и только сумасшедший рискнет задеть его хотя бы в шутку. Проблема в том, что он нужен Скотти. Официально он является ракетным техником, но он у нас к тому же еще и лучший бортинженер малых летательных аппаратов. Он не только поддерживает в рабочем состоянии боты, но и уделяет много времени эскадре ЛАКов. Если мы заберем его оттуда, у нас в этом подразделении возникнет огромная прореха.

— Верно, — пробормотала Хонор и снова взглянула на Чу. — Я полагаю, Гарри, что, обозначив проблему, вы уже наметили для себя кандидатуры?

— Да, мэм, но ни один из них не имеет звания, необходимого для этих должностей. Вот в этом и заключается моя проблема. Главстаршина Райли уже назначен начальником вахты в центральном посту аварийного контроля. Я полагаю, что могу выдвинуть его на главного корабельного старшину и доверить ему третью вахту в первом импеллерном отсеке. Но при этом мне все равно нужен кто-нибудь для первой вахты, а это настоящая “горячая точка”, да еще плюс замена для Райли в посту аварийного контроля. У меня есть на примете два человека, но они только-только начинают службу. Я знаю, что они ответственно относятся к работе, но при этом они всего лишь техники второго разряда.

— И вы хотите поставить техников второго разряда на должность, которую должен занимать главстаршина? — спросила Хонор очень осторожным тоном.

Чу закивал.

— Я знаю, что это похоже на бред, мэм, но распределение вахт у меня очень шаткое. Я уже сделал много назначений, исходя из способностей людей, а не их званий, потому что это был единственный способ выполнить работу. Но всему есть предел, и мои дальнейшие изменения могут только усугубить положение. Если мы повысим тех людей, о которых я говорил, то это будет наименьшим ущербом для дела.

—  И у вас нет никого старше по званию, чтобы заполнить освободившиеся посты?

— Нет, мэм. На самом деле нет. Ну, то есть у меня есть несколько действительно хороших специалистов. Я не хочу сказать, что все мои люди — или большая их часть — это проблема. Но у нас такой большой фронт работы и так велика потребность в хороших кадрах, что такие люди, как старшина Райли, у которых есть и необходимый опыт, и... гм, сила духа, уже занимают ключевые посты. Я не могу сорвать с места ни одного из них, не оголив соответствующий участок работы, а мне некем закрыть дырки в штатном расписании.

— Понимаю. А о ком именно из специалистов второго разряда идет речь?

— Это энерготехник Максвелл и техник-электронщик Льюис, мэм, — вступил в разговор Кардонес, глядя на появившуюся по его запросу информацию на экране планшета, — Оба имеют отличный школьный аттестат, оба примерно исполняют свои обязанности с момента заступления на борт, и у обоих возраст не соответствует их низкому чину. Дело в том, что они завербовались только после начала войны, — добавил он, объясняя ситуацию. — Максвелл — специалист по двигателям, у него большой опыт работы, он был начальником машинного отделения на торговых судах компании Демпси, и ему для подтверждения квалификации не хватает только стажа флотской службы. Но он подходит, мэм, действительно подходит. Льюис — специалист по гравитационным установкам. У нее как раз нет никакого предыдущего опыта, но я внимательно слежу за ее работой с тех пор, как она прибыла на наш корабль. Она очень серьезна, и старшина Райли хорошо отзывается о ней, особенно как о специалисте по выявлению и устранению неисправностей. Гарри хочет поставить ее на место Райли в посту аварийного контроля, а Максвелла отправить в первый импеллерный отсек. Я искренне верю, что они отлично справятся с этими участками, но никто из них и близко не подошел к тому званию, которое требуется для назначения на такой пост, по крайней мере с точки зрения комитета по кадрам.

— В этом старпом прав, мэм, — подтвердил Чу, — но они действительно классные специалисты, и к тому же у обоих твердый характер. Ни один из них не отступил бы перед негодяями.

Хонор снова оперлась на спинку кресла и задумчиво посмотрела на Нимица и Саманту, на самом деле даже не видя их. Кардонесу и Чу не надо было напоминать ей о том, что она не имеет права назначать двух техников второго разряда на должность исполняющих обязанности главных старшин, руководителей подразделений. Если они собираются приступать к выполнению своих обязанностей, то мало того, что они просто достойны высокого ранга, соответствующего должности, нет, ранг им просто необходим. И без того не миновать недовольства людей, через головы которых они перепрыгнули; но если они не получат соответствующую нашивку на рукаве, то их авторитет окажется под сомнением. А если Хонор решит присвоить им пресловутые нашивки, она должна обосновать правомочность своих действий.

Капитан королевского судна имеет большие полномочия по раздаче повышений в звании в ходе выполнения боевого задания. Те, кто получал такое продвижение, до конца операции назывались “исполняющими обязанности”, как в случае с Обри Вундерманом. Но их утверждение комитетом по кадрам по окончании боевого задания происходило почти автоматически, с самым поверхностным просмотром индивидуального отчета и оценок эффективности работы, так как считается, что капитану виднее соответствуют ли его люди более высокому рангу и надо ли продвигать их по службе.

Однако если Хонор одним махом переведет техника второго разряда в ранг главстаршины, кадровый комитет начнет задавать очень неприятные вопросы. Некоторые капитаны, как известно, заводят любимчиков, а такое внезапное повышение — дело неслыханное. У нее должны быть неоспоримые аргументы, и лучше всего было бы оправдать такое решение достигнутыми результатами. Самым неприятным моментом было следующее: кадровый комитет мог исправить ее ошибку только одним путем — понизить звание Максвелла и Льюис до прежнего ранга, а это уже считалось бы разжалованием. Это не было бы названо так в их личном деле, но такое понижение в звании преследовало бы их до окончания карьеры. Любой офицер, который когда-либо просмотрит эти личные дела, вправе будет предположить, что они и в самом деле были выдвинуты вследствие привилегированности положения, и им придется, как никому, много и упорно работать, чтобы доказать обратное.

Хонор оторвала взгляд от котов и снова сосредоточилась на Чу. Он наблюдал за ней с волнением, и его беспокойство свидетельствовало о том, что он отдает себе полный отчет в возможных последствиях просьбы. Но при этом он казался уверенным в своем выборе, и, в отличие от Хонор, он знал людей, о которых сейчас шла речь.

— Вы понимаете, — заговорила она, потому что молчание уж слишком затянулось, — что вы ставите этих людей, Максвелла и Льюис, в очень трудную ситуацию?

— Да, мэм, — Чу кивнул без малейшего колебания.—Я предпочел бы просто оставить все как есть, но... — Он пожал плечами, давая понять, что сознает все те долговременные последствия, о которых только что размышляла Хонор, — Что касается Максвелла, он знает оборудование от А до Я, и рядовые понимают это. Они также понимают, где и как он получил свой опыт, и что он — крепкий орешек. Я думаю, что даже Штайл... — Он осекся, — Я думаю, что даже самый ярый смутьян не захочет с ним связываться. Льюис совсем не впечатляет физически, но я искренне верю, что у нее выдающиеся руководящие способности и прямо волшебный дар отыскивать и устранять неполадки в технике. Она более слаба в теории, но все равно знает больше, чем девяносто процентов остальных моих людей. Я не удивлюсь, если она галопом пройдет по служебной лестнице и лет через десять уже займет мою должность, мэм. А с учетом интенсивных программ переобучения, которые сейчас вводит комитет по кадрам, может быть и быстрее. Она далеко пойдет.

Хонор просто кивнула, хотя очень удивилась оценке, которую Чу вынес потенциалу Льюис. В КФМ по сравнению с большинством других флотов с аристократическими традициями было больше офицеров вышедших из рядовых, начинавших службу с нижнего чина долго и упорно зарабатывая свои звания, но никогда не бывало, чтобы кто-то смог различить будущего офицера в простом технике второго разряда в самом начале прохождения службы. На какой-то момент у Хонор возникли подозрения, что Чу может иметь личные причины для выдвижения Льюис, но она сразу же отмела их. Чу был не из тех, кто мог серьезно увлечься подчиненным, да и в этом случае она, конечно, что-то почувствовала бы через Нимица.

Главное, что Гарольд Чу просит ее вынести профессиональное решение относительно двух человек, которых она даже не знает. Его поступок требовал немалого мужества, потому что многие капитаны не упустили бы возсти отомстить ему — в случае если кадровый комитет оттопчется на капитане за такое назначение, — но мужество не обязательно означало, что он прав. С другой стороны, это было его подразделение. В отличие от Хонор, он прекрасно знал этих людей. И все равно что-то надо предпринимать. Все другие подразделения на корабле зависели от инженерно-технической службы, а пост аварийного контроля в любом сражении играет исключительно важную роль.

На самом деле, размышляла она, все сводится к тому, насколько она доверяет мнению Чу. В некотором смысле он загнал ее в угол. Хонор не обвиняла его в этом, но, предлагая свое решение, он предоставил ей лишь два выхода: согласиться с ним, или же не согласиться, показав тем самым, что она недостаточно верит ему. Никто никогда не узнал бы об этом, кроме нее, Рафа и самого Чу... но и этого было бы довольно.

— Хорошо, Гарри, — сказала она наконец, — Если вы думаете, что это и есть решение проблемы, мы попробуем. Раф, — она посмотрела на Кардонеса, — пусть старшина Арчер подготовит документы к смене вахты.

— Да, мэм, — ответил Кардонес.

— Спасибо, мэм, — тихо произнес Чу, — Я вам очень признателен.

— Тогда возвращайтесь к своим обязанностям и докажите мне, что это было правильное решение, — ответила Хонор, улыбаясь своей асимметричной улыбкой.

— Я докажу, мэм, — пообещал лейтенант-коммандер.

— Вот и отлично.

Оба офицера поднялись, собираясь направиться к выходу. Саманта стала взбираться со стола на плечо Чу. Но на полдороги она остановилась и, цепляясь за его руку, оглянулась на Нимица. Кот обернулся к Хонор и посмотрел на нее смеющимися глазами.

— Вы сможете выдержать двух котов, мистер Чу? —напрямик спросила она.

— Я же сфинсксианин, мэм, — ответил инженер, слегка улыбнувшись.

— Это, вероятно, поможет вам, — рассмеялась Хонор, наблюдая за тем, как Саманта одолевает оставшийся отрезок пути к его правому плечу.

Через несколько секунд Нимиц, последовав примеру кошки, устроился на левом плече Чу, и Хонор ощутила глубочайшее удовлетворение, излучаемое котом.

— Только не задерживайся допоздна, паршивец, — предупредила она кота, — Мы с Маком не собираемся откладывать ужин. А на ужин у нас кролик.

 

Глава 13

 

Торговое судно не должно было здесь находиться.

Мертвая громадина дрейфовала на самой окраине звездной системы Арендшельдт на таком расстоянии от ее звезды класса G 3, что вряд ли кто-либо когда-либо смог бы обнаружить ее. И никто никогда не нашел бы, если бы легкий крейсер был менее озабочен поиском укрытия. Он занял позицию, с которой его датчики могли отследить и составить план торговых путей системы, определив лучшие места дислокации, где в нужный час предстояло разместить другие суда, и при этом совершенно случайно обнаружил погибшее судно. “А еще потому, — холодно подумал гражданин коммандер Кэслет, — что у моего тактика редкое чутье”.

Он размышлял, как ему сформулировать отчет, чтобы показалось, будто у него был серьезный повод помчаться в направлении слабого отраженного сигнала радара. Тот факт, что Дени Журден, народный комиссар легкого крейсера Народного Флота “Вобон”, оказался на удивление хорошим парнем, обнадеживает, но если Кэслет не сумеет придумать на редкость вескую причину завернуть в этот район, кто-нибудь все равно станет утверждать, что он преследовал личные цели. С другой стороны, Комитет общественного спасения не доверял военным и не допускал, чтобы они устанавливали свои порядки. Это означало, что люди, которые принимали окончательное решение по поводу его действий, вообще-то говоря, не имели никакого опыта службы на флоте... а большинство тех, кто таки имел этот опыт, старалось держать рот на замке, пока кто-то не вляпается совсем уж безнадежно. Может, удастся изобрести правдоподобный предлог, особенно с неявной помощью Журдена?

Но все это не имело большого значения для Кэслета в тот момент, когда он смотрел на вспомогательном дисплее трансляцию, передаваемую ему гражданином капитаном Бранскомом. Гражданин капитан со своей командой морских пехотинцев продолжал осмотр холодных, лишенных освещения и воздуха внутренних помещений судна, но того, что они уже нашли, было достаточно, чтобы Кэслет едва справлялся с приступами тошноты.

Когда-то погибшее судно ходило под флагом Трианонского Синдиката. Синдикат находился под протекторатом Силезской конфедерации и состоял всего лишь из одной звездной системы. Он не имел своего военного флота — центральное правительство Конфедерации с осторожностью относилось к обеспечению боевыми кораблями предполагаемых сепаратистов, — и вряд ли кто-то охранял его торговцев. Этот факт мог бы объяснить, что случилось с великаном, который некогда был трианонским судном по имени “Эревон”.

Он повернул голову и посмотрел на главный экран, показывавший вид “Эревона” снаружи, и снова скривил рот, видя уродливые отметины пробоин, оставленных энергетическим оружием. Торговец был не вооружен, но это не удержало неизвестных убийц от расстрела совершенно безобидного судна. Отверстия выглядели крошечными на фоне корпуса в пять миллионов тонн, но Кэслет был боевым офицером. Он хорошо знал, как разрушительно современное оружие, и ему не нужны были видеоматериалы Бранскома, чтобы представить, как огонь исковеркал внутренние системы “Эревона”.

“Зачем? — размышлял он, — Какого черта им надо было это делать? Они должны были знать, что могут повредить двигатель и потом не смогут забрать приз с собой. Тогда зачем они стреляли по нему?”

У него не было ответов. Он знал только, что кто-то все-таки сделал это, и, по всей вероятности, просто потому, что ему так захотелось. Потому что для него было развлечением напасть на безоружное судно.

Кэслет вздрогнул, оттого что произнес про себя слово “развлечение” как раз в тот момент, когда Бранском снова привел морпехов туда, где некогда был спортзал “Эревона”. Безжалостный свет упал на скрюченные тела. Тот, кто нанес удар по “Эревону”, выбрал цель неудачно. Согласно декларации в его компьютерах, судно прибыло, чтобы забрать груз из Сентера, единственного населенного мира Арендшельдта, и шло налегке, с небольшим для своих трюмов, но важным грузом — оборудованием для шахт Сентера.

Такая добыча имела низкую цену, и огонь налетчиков повредил гипергенератор “Эревона”. Увезти судно с собой было невоз, так как, по всей видимости, пиратский корабль имел слишком маленькую мощность, чтобы отбуксировать массивный трофей. Но они, похоже, нашли способ компенсировать свою неудачу, подумал Кэслет с холодной жестокостью и заставил себя снова посмотреть на тела.

Всех мужчин экипажа привели в спортзал и расстреляли. Похоже, многих сначала пытали, но об этом трудно было судить наверняка, потому что их тела неровными рядами лежали у стен, там, где их скосил огонь импульсного оружия, и сверхскоростные дротики превратили трупы в сплошную массу разодранного мяса. Но им повезло больше, чем женщинам команды. Судебно-медицинские эксперты уже собрали доказательства о массовом изнасиловании и зверствах — и о том, что насильники, прежде чем уйти, убили всех женщин выстрелами в голову.

Всех, кроме одной. Одну женщину не тронули. На ней все еще был мундир капитана “Эревона”. Ее приковали наручниками к спортивному снаряду, откуда она могла видеть все, что пираты делали с ее командой, а когда они закончили, то просто ушли и оставили женщину одну... а потом отключили электроэнергию и стравили воздух.

Уорнер Кэслет был опытным офицером. Он бывал в сражениях и пережил кровавые ужасы, неотъемлемую составляющую любой войны. Но все увиденное было чем-то в корне иным, и он ощутил острую, испепеляющую ненависть к людям, которые устроили эту резню.

— Мы все проверили, гражданин коммандер, — доложил Бранском, и Кэслет услышал такую же ненависть и в его голосе, — Выживших нет. Мы взяли список команды из компьютеров и смогли установить личности всех, кроме троих. Они все здесь, а те трое так изуродованы этими ублюдками, что нам никак их не опознать .

— Ясно, Рэй, — вздохнул Кэслет и тряхнул головой. — Вы взяли показания их датчиков?

— Так точно, гражданин коммандер. Взяли.

— Тогда вам больше нечего там делать, — решительно сказал Кэслет, — Возвращайтесь на борт.

— Слушаюсь, гражданин коммандер.

Бранском переключился на связь с морпехами, чтобы отдать приказ возвращаться на “Вобон”, а Кэслет обернулся к гражданину комиссару Журдену.

— С вашего разрешения, сэр, я сообщу координаты этого корабля властям Арендшельдта.

— Мы можем это сделать, не выдавая нашего присутствия здесь?

— Нет.

Кэслет сумел сдержаться и не добавил: “конечно же нет”. И не только из благоразумия. Несмотря на свою роль официального наблюдателя Комитета общественного спасения на борту “Вобона”, Журден был разумным человеком. Он, несомненно, проявлял признаки необходимого революционного рвения, но два с половиной стандартных года, которые он провел на “Вобоне”, казалось, несколько притупили его усердие, а Кэслету пришлось признать за комиссаром личную порядочность. “Вобон” был избавлен от худших проявлений произвола со стороны Комитета общественного спасения и Бюро государственной безопасности, а его экипаж фактически сохранил тот же состав, что и до переворота. Кэслет понимал, как повезло ему и его людям, он считал своим долгом защищать их всеми средствами, поэтому рассудительность Журдена была для него бесценным сокровищем.

— Если мы сообщим об этом, они поймут, что здесь кто-то был, гражданин комиссар, — сразу пояснил Кэслет, — Но если мы не представимся, они не узнают, кто послал сообщение, а к тому времени, когда они получат его, мы уже совершим альфа-переход и войдем в гиперпространство.

— В гипер? — чуть резче переспросил Журден, — А как же быть с нашей разведывательной миссией?

— При всем моем уважении, сэр, я думаю, у нас появилась более ответственная задача. Кто бы ни были эти палачи, они все еще на свободе, и если они сделали это однажды, то совершенно точно сделают это снова... если мы не остановим их.

— Остановим их, гражданин коммандер? — Журден, прищурившись, посмотрел на него, — Это не наша забота — останавливать их. Нам предписано вести разведку для гражданина адмирала Жискара.

—  Да, сэр. Но гражданин адмирал не планировал начинать здесь действия в течение ближайших двух месяцев, и у него есть еще девять легких крейсеров, которые он может послать в разведку до начала операции.

Он выдерживал пристальный взгляд Журдена до тех пор, пока гражданин комиссар не склонил голову, медленно. В глазах комиссара не было одобрения, но не было и прямого отказа на то, что собирался предложить Кэслет, хотя он, должно быть, уже догадывался. Гражданин коммандер тщательно продумал, что ему следует сказать вслух.

— Сэр, учитывая, что гражданин адмирал Жискар имеет другие источники разведывательной информации, я полагаю, он может обойтись без наших услуг в течение следующих нескольких недель. Между тем мы знаем, что существует некто, преднамеренно замучивший и безжалостно убивший команду целого судна. Я не знаю, как вы, сэр, но я очень хочу увидеть тех ублюдков. Я хочу увидеть их мертвыми и хочу, чтобы они знали, кто их убил, и я верю, что гражданин адмирал и комиссар Причарт присоединились бы ко мне.

При этих именах глаза Журдена сверкнули. Элоиза Причарт, народный комиссар Хавьера Жискара, была умной, непреклонной и честолюбивой женщиной. Темнокожая, с платиновыми волосами, эта женщина была к тому же поразительно привлекательна... как некогда и ее сестра . Но Причарты были Долистами и жили в башне ДюКвесин — воз, наихудшей разновидности жилья в хевенитской системе, — и однажды недоброй темной ночью банда юнцов загнала Эстеллу Причарт в угол... Именно страшная смерть Эстеллы и привела Элоизу в ряды активистов Союза Гражданских Прав, а потом и на службу в Комитет общественного спасения, и Журден не хуже Кэслета знал, как она отреагирует на подобное злодеяние. Однако, при всех обстоятельствах, предложение Кэслета ставило Журдена в нелегкое положение.

— Я не уверен, гражданин коммандер.., — Он отвел глаза, избегая встретиться с Кэслетом взглядом, и быстро прошелся по капитанской рубке, — То, что вы предлагаете, в сущности, идет вразрез с нашими приказами, — продолжал он голосом человека, которому очень не нравится говорить то, чего требует от него должность, — Наша цель здесь заключается в том, чтобы нагнетать обстановку и отвлекать силы монти. Уничтожение пиратов пусть совсем немного, но все-таки ослабит напряженное положение в этом секторе.

— Я понимаю, сэр, — ответил Кэслет, — В то же время я думаю, мы оба знаем, что действия оперативной группы все равно возымеют необходимый нам эффект нагнетания ситуации. А тот факт, что кто-то расстрелял “Эревон” только потому, что не мог забрать призовой корабль с собой , — не говоря уже о том, что они сделали с его командой, — заставляет думать, что эти... люди... просто самостоятельная банда. Я не могу представить себе варианта в котором нам бы пригодились эти отморозки, хотя бы учитывая то, что из-за них мы теряем потенциальные призы. Если это действительно просто бандиты, то их уничтожение не уменьшит существенно общих потерь монти в Конфедерации. Более того, вспомните наши приказы относительно андерманского судоходства.

— Что вы имеете в виду? — спросил Журден, но его тон подсказал Кэслету, что комиссар уже догадался.

В идеале, оперативная группа 29 гражданина адмирала Жискара, как предполагалось, должна была сохранять абсолютную маскировку, но в приливе небывалого приступа реалистического мышления кто-то на родине понял, что это, в конечном счете, вряд ли воз. Но и это озарение не помешало отдать приказ Жискару продолжить выполнение задания, хотя заставило задуматься над тем, как отреагируют андерманцы, если империя поймет, что происходит. Дипломаты и военные разошлись во мнениях по поводу возй реакции андерманцев. Дипломаты полагали, что давняя напряженность между андерманцами и Мантикорой относительно Силезии помешает империи жаловаться слишком громко, ибо все, что ослабляло Звездное Королевство, увеличивало шансы империи захапать всю Конфедерацию. Военные утверждали, что это бессмысленно. Андерманцы должны понимать, что они следующие в списке жертв Народной Республики — и к тому же вряд ли согласятся пассивно смотреть, как война приближается к самому их порогу.

Кэслет разделял точку зрения военных, однако победу одержали дипломаты, и не в последнюю очередь потому (и это хорошо понимал гражданин коммандер), что Комитет общественного спасения продолжал испытывать недоверие к собственному флоту. Но адмиралам бросили маленькую кость (Кэслет подозревал, что они были бы счастливы обойтись без нее), и оперативная группа получила специальный приказ защищать андерманские торговые суда от местных пиратов. Выполнение этого приказа, конечно, исключало возсть сохранить свое присутствие здесь в тайне, но идея, очевидно, заключалась в том, что этот жест должен убедить андерманцев в чистых, как снег, намерениях Хевена относительно империи. Сам Кэслет понимал, что только слабоумный андерманец может поверить в такую бредятину, но пункт о защите имперского грузового судоходства давал ему крошечную лазейку.

— Эти разбойники уничтожили силезское судно, сэр, — спокойно продолжал он, — но я абсолютно уверен в том, что они подняли бы руку и на андерманское. Они уже могли ограбить с дюжину имперских грузовых судов, а если и нет — то сделают это при первой же возсти. Если мы уничтожим пиратов и сможем доказать, что это сделали именно мы, то получим дополнительные аргументы, убеждая андерманцев, что мы не являемся врагами для них , и они согласятся с нашим присутствием.

— Думаю, это так, — медленно сказал Журден. Он долго, проницательным взглядом смотрел в глаза Кэслету. — В то же время, гражданин коммандер, я не могу избавиться от подозрения, что мысли об империи на самом деле не являются для вас первостепенными.

— Так и есть, — Кэслет никогда не признался бы в этом, если бы перед ним стоял другой народный комиссар, — “Первостепенная мысль”, сэр, заключается в том, что эти люди — садисты и ублюдки, и если только кто-нибудь не уничтожит их, то они будут продолжать делать то же самое.

И гражданин коммандер показал на изображение спортзала, все еще остававшееся на его вспомогательном мониторе, и лицо его стало жестким.

— Я знаю, что идет война, сэр, и я знаю, что на войне мы должны делать многое из того, что нам не нравится. Но бойня — не война. По крайней мере, так воевать нельзя . Я — боевой флотский офицер. И мой долг — не допускать подобных вещей, кому бы ни принадлежало несчастное судно. С вашего разрешения, я хотел бы воспользоваться случаем совершить хоть один достойный поступок, которым мы могли бы потом гордиться.

Он затаил дыхание, потому что на последней его фразе плечи Журдена напряглись. Прозвучавшие слова легко было расценить как скрытую критику всей войны против Мантикоры, а это опасно. Но Уорнер Кэслет не мог позволить людям, которые совершили такое злодеяние, уйти безнаказанными и продолжать свое черное дело, если у него была малейшая возсть остановить их.

— Допустим, я все-таки соглашусь с вами, — произнес Журден после долгого многозначительного молчания, — но почему вы думаете, что сможете найти их?

— Я не уверен, смогу ли, — признался Кэслет, — но я думаю, у нас появится реальный шанс, если люди гражданина капитана Бранскома доставят нам полные записи датчиков “Эревона”. Пираты совершенно точно должны были находиться в радиусе действия его датчиков, когда открыли огонь. Я не надеюсь получить от датчиков грузового судна информацию военного уровня, но я уверен, что и этого для нас будет достаточно, чтобы суметь идентифицировать нападавших по характеру излучений их корабля. Это означает, что мы сможем опознать их, если когда-нибудь встретимся.

— И как вы найдете их — или даже просто узнаете, где их искать?

— Во-первых, мы знаем, что они — пираты, — стал перечислять Кэслет, загибая пальцы на руках, — Это означает, что мы можем быть уверены: они базируются в какой-то планетной системе. Во-вторых, мы можем быть вполне уверены, что ни одно крупное формирование не финансирует их, потому что ни один из правителей систем Конфедерации не стал бы связываться с подобными людьми. Это значит, что они, вероятно, базируются в системе, которой больше никто не интересуется и куда они могут возвращаться для пополнения запасов и ремонта. В-третьих, сюда, в Арендшельдт, они, кажется, сходили впустую. Мы не можем быть уверены, что они не подстрелили кого-нибудь еще на следующий день, но суда здесь появляются редко. По предположению гражданина военврача Янковской, они напали на “Эревон” менее двух недель назад. И я думаю, из этого следует , что они не нашли никого другого, иначе, без сомнения, они бы двинулись дальше в поисках более богатой поживы. В-четвертых, на месте убегающего отсюда пирата я бы направился либо к звезде Шарона, либо на Мадьяр. Это две ближайшие обитаемые системы, и ближняя из них — звезда Шарона. Если я угадал, они все еще могут находиться около одной из них — учитывая, что мы лишь недавно узнали о том, что они побывали здесь. Итак, я предлагаю оповестить Арендшельдт о местонахождении “Эревона” и немедленно двинуться к звезде Шарона. Если повезет, нам удастся прихватить подонков сразу. В противном случае мы можем идти дальше на Мадьяр, и так как мы пойдем прямо, не охотясь за добычей, у нас неплохие шансы нагнать их там и перебить.

— Пространство звездной системы велико, гражданин коммандер, — уточнил Журден, — Почему вы уверены, что разыщете их, даже если они действительно находятся в одной из этих систем?

— Мы не будем этого делать, сэр. Мы заставим их самих искать встречи с нами .

— Извините?

Журден выглядел озадаченным, и Кэслет чуть заметно улыбнулся, махнув рукой тактику, чтобы она присоединилась к ним.

Гражданка лейтенант-коммандер Шэннон Форейкер оказалась в числе тех очень немногих офицеров, которые после катастрофы с четвертой битвой за Ельцин получили повышение в звании. Именно она разглядела западню, в которую попал флот гражданина адмирала Терстона, и не ее вина, что она заметила ловушку слишком поздно. Кэслет знал, что рапорт Журдена сыграл решающую роль в повышении Шэннон. Кроме того, народный комиссар разделял чувства экипажа “Вобона”, боготворившего своего тактика. Большинство хевенитских офицеров смирились с техническим превосходством противника — но только не Форейкер! Больше того, она восприняла ситуацию как личный вызов и подчас достигала таких результатов , что это граничило с настоящим волшебством. Она поистине стала незаменимым специалистом, и Журден, видимо, решил не обращать внимания на постоянные ошибки в ее революционном словаре. А может быть, подумал Кэслет, криво усмехнувшись про себя, комиссар все-таки понял, что Шэннон так глубоко увлечена своими компьютерами и датчиками, что у нее не остается времени на всякую ерунду вроде нюансов общения.

— Вы понимаете, что я имею в виду, Шэннон? — спросил гражданин коммандер, когда Форейкер подошла и встала позади его кресла. Она кивнула, и Кэслет мотнул головой в сторону Журдена, — Тогда расскажите народному комиссару, почему мы можем рассчитывать на то, что негодяи сами на нас выйдут.

— Нет проблем, шкипер, — Форейкер одарила Журдена радостной улыбкой, и комиссар почти против воли улыбнулся ей в ответ, — Эти ублюдки охотятся за торговыми судами, сэр. И вот что мы делаем: перенастраиваем нашу систему радиоэлектронной борьбы, отключаем примерно половину бета-узлов импеллерного клина, чтобы снизить его энергетические идентификационные характеристики до уровня обычного торгового корабля, и идем туда, где они могут поджидать грузовое судно. Если они там, то должны подойти на расстояние... э-э... четырех или пяти световых минут, чтобы разгадать нашу хитрость с электроникой и понять, что мы — боевой корабль. К тому времени мы уже полностью расшифруем показатели их излучений. И узнаем, те ли это, кого мы ищем.

— Понимаете, сэр? — обратился Кэслет к Журдену. — Мы подсунем им приманку, против которой они не смогут устоять, и попытаемся заманить в ловушку. По крайней мере, тогда мы можем опознать их — а если повезет, то они направятся к нам, пытаясь выровнять скорости до того, как узнают кто мы на самом деле. Не зная заранее их максимального ускорения и взаимных векторов скорости мы, конечно, не можем быть уверены в том, что перехват удастся... но я абсолютно уверен, что мы зададим им жару. Хотя вообще-то я бы даже предпочел не перехватить их.

— Почему? — удивленно спросил Журден.

— Потому что если мы приблизимся к ним настолько, что сможем преследовать их в гиперпространстве, они по глупости могут привести нас к своей родной системе, — мрачно ответил Кэслет, — Независимые они или нет, но у них может оказаться не один корабль, сэр, а я хочу знать, где находится их гнездо. У меня такое ощущение, что гражданину адмиралу Жискару захочется их увидеть так же сильно, как и нам, но, в отличие от “Вобона”, у него есть огневая мощь, способная разбить любую банду пиратов, кто бы за ними ни стоял.

Журден медленно кивнул, казалось, даже не заметив, что Кэслет сказал “нам”, а не “мне”, и гражданин коммандер спрятал улыбку. Журден еще раз прошелся по капитанской рубке, сложив за спиной руки, затем снова кивнул и повернулся к командиру “Вобона”:

— Хорошо, гражданин коммандер. Для того чтобы отклониться от маршрута к звезде Шарона, много времени нам не потребуется. Если мы не застанем пиратов там, я должен буду снова все взвесить, прежде чем разрешить вам двигаться дальше на Мадьяр, но наша экспедиция к звезде Шарона не должна сбить график для остальной части эскадры. И потом, — он улыбнулся холодно и мрачно, — вы правы. Я действительно хочу увидеть этих людей.

— Благодарю вас, сэр, — тихо сказал гражданин коммандер Уорнер Кэслет и посмотрел на Форейкер, — Загрузите в компьютер данные Бранскома, и как скорее, Шэннон.

 

Глава 14

 

— И каково ваше мнение?

Хонор сидела в кают-компании своего корабля, полтора месяца назад отбывшего из Нового Берлина; ее эскадра выходила на орбиту планеты Саксония. Саксония была административным центром одного из секторов Конфедерации, что означало наличие здесь мощного подразделения Силезского флота, и Андерманская империя на сто лет арендовала третий спутник планеты для штаб-квартиры космической станции АИФ. В результате система стала крохотным островком безопасности посреди конфедератского хаоса, но в данный момент внимание Хонор было сосредоточено не на Саксонии, а на голографической схеме, светящейся над столом для совещаний, и она подняла руку ладонью вверх, обращая вопрос ко всем своим помощникам.

— Я не уверен, миледи, — Рафаэль Кардонес хмуро смотрел на схему, — Если информация андерманцев достоверна, значит, именно этот район является самым опасным. Но вы хотите увеличить сферу нашего влияния до размеров целого сектора. Адмиралтейство это вряд ли одобрит... да и мне не очень-то нравится идея рассредоточить эскадру на таком большом пространстве. Как вы думаете, капитан Трумэн?

Золотоволосая помощница Хонор пожала плечами.

— Рассредоточение есть рассредоточение, Раф, — сказала она, — Мы с равным успехом будем находиться далеко друг от друга и вне зоны взаимной поддержки, защищая и одну систему, и десять. Вы же не хотите, чтобы мы собрались в одном месте и превратились в довольно странную компанию отдыхающих бездельников. У некоторых пиратов чертовски развит инстинкт самосохранения: если они увидят группу торговых судов, толпящихся на стоянке в одной-единственной звездной системе, они могут учуять западню и обойдут нас стороной. Но если наши корабли рассредоточить по одному, мы сможем прикрывать намного больше звездных систем. Мне также нравится мысль о чередовании. Смена районов патрулирования не только заставит бандитов задергаться, но и не даст нашим людям потерять форму.

— Может быть, и так, — согласился Кардонес, — Но андерманцы смогли нас разгадать. Почему бы не догадаться кому-то еще? Если бандиты узнают, что у нас здесь “оборотни”, то они либо решат держаться подальше, либо появятся, соблюдая все меры предосторожности... и, воз, превосходящей численностью, — он посмотрел на Хонор, — Помните учения на тренажерах-симуляторах, которые вы устроили для меня и Дженифер, шкипер?

Хонор кивнула и, подняв бровь, взглянула на Трумэн, которая в ответ пожала плечами:

— Я не могу придраться ни к одному утверждению, но ведь мы сами хотим, чтобы они “держались подальше”. Я думаю, что уничтожить их всех до одного было бы более надежным решением, но наша реальная задача заключается в том, чтобы уменьшить потери торгового флота, не так ли? А что касается количества, если пиратский флот решит навалиться на одно из наших судов, то нам, конечно, не поздоровится. Но зачем целой эскадре налетчиков преследовать один вспомогательный крейсер? Достойных трофеев они не получат, зато огребут уйму серьезных неприятностей, даже если им и удастся уничтожить нас — что вряд ли. Они понимают это, так зачем им рисковать, не надеясь на прибыль?

Хонор медленно кивала, почесывая за ухом свернувшего у нее на коленях Нимица. Раф играл роль осторожного “адвоката дьявола”, въедливого критикана — роль, чуждую его собственному энергичному характеру; его задача в том и заключалась, чтобы найти изъяны в планах командира. Все соглашались с известным утверждением, что лучше старпому разгромить критикой планы своего капитана, чем потом неприятелю разгромить их корабль. И Раф был прав. Если банда попытается атаковать одиночное судно, ему точно не поздоровится. Но Элис тоже была права.

Проблема возникла из-за новой информации, предоставленной коммандером Хаузером. С тех пор как Разведка Флота предоставила капитану Харрингтон вводные, исходя из сводок, имевшихся на момент начала операции, схемы пиратских набегов изменились. Корабли продолжали, как и прежде, исчезать по одному, по два в Бреслау и в соседнем с ним секторе Познань. Но раньше налетчики накидывались на отдельные суда, а затем уходили, так что следующие несколько кораблей проходили благополучно. Теперь пропадало по три или даже четыре судна подряд — в одной и той же системе. Фактически сейчас потери были выше в Познани, чем в Бреслау, и это заставило Хонор заново пересмотреть первоначальные планы операции развертывания, но новая схема — череда следующих друг за другом исчезновений — беспокоила даже больше, чем рост их общего количества. Непрекращающиеся нападения в одном и том же месте подразумевали, что налетчики болтаются где-то поблизости, стремясь нахватать побольше жертв в один заход, и это настораживало. Пираты не должны так себя вести... по крайней мере, если они работают, как обычно, поодиночке.

Ни один пиратский капитан не захочет попусту ошиваться в космосе с добычей на буксире, потому что у двух судов больше вероятность быть обнаруженными, и потенциальные жертвы начнут их избегать. И потом, проблема с личным составом. Очень немногие пиратские суда имели многочисленные команды, достаточные, чтобы обеспечить экипажем более двух-трех, максимум четырех захваченных кораблей, если только они не брали в плен экипажи трофейных судов и не заставляли их управлять собственными бортовыми системами.

С другой стороны, грустно подумала она, даже это воз только при условии, что налетчикам удалось сохранить эти самые экипажи. Обычно примерно в половине случаев суда, подвергшиеся нападению пиратов, успевали эвакуировать персонал прежде, чем судно будет захвачено, и до сих пор нападения отчасти происходили по привычной схеме. Но что-то изменилось: экипажи не менее восьмидесяти процентов мантикорских судов, пропавших в Познани, исчезли вместе со своими кораблями. Это намного превосходило средние статистические показатели и предполагало два объяснения, ни одно из которых не радовало. Первое — что кто-то просто взрывает торговые суда — казалось маловероятным. И второе: у кого-то было в распоряжении достаточно кораблей, чтобы использовать одни для преследования всех ускользнувших шаттлов и катеров, пока другие захватывают трофейное судно.

Именно об этом и беспокоился Раф. Если у негодяев много кораблей, действующих сообща, то противостоять им будет гораздо труднее, чем предполагало Адмиралтейство.

— Жаль только, что мы не знаем, как андерманцы нас разоблачили, — пробормотала Трумэн, и Хонор согласно кивнула.

— Мне тоже жалко, — призналась она, — но Рабенштранге ни намеком не обмолвился, и, честно говоря, я даже не могу на него сердиться. Сказав нам даже пару лишних слов, он мог подвергнуть опасности их разведывательную сеть. Вы только представьте, чего бы мы на самом деле от них потребовали: чтобы они рассказали нашим парням из контрразведки, как они их провели!

— Согласен, миледи, — сказал Кардонес. Он потер нос и пожал плечами, — Я бы только хотел знать, почему в корне изменилась схема нападений. Согласно данным коммандера Хаузера, мы — единственные, кто теряет торговые суда целыми партиями.

— Это может оказаться простой случайностью, — предположила Трумэн, — Несмотря на потери, у нас здесь больше судов, чем у кого-либо еще. Если общее количество нападений увеличивается, то те, у кого больше объектов для нападений, подвергаются им наиболее часто.

— А если вы учтете снижение количества легких судов охраны, — вставила Хонор, — то мы превращаемся в более привлекательные объекты, чем, предположим, андерманцы, у которых по-прежнему есть военные корабли, способные дать отпор. На месте налетчика я выбрала бы для нападения того, кто, как я знаю, не в состоянии уронить мне на голову эскадру эсминцев.

— Все это так, но только я не могу отделаться от ощущения, что здесь есть что-то еще, — сказал Кардонес.

— Вероятно, есть, но об этом узнать, только если отправиться туда и разузнать все на месте.

Хонор ввела с клавиатуры еще одну команду, и на голографической карте появились яркие зеленые линии. Они связали десять звездных систем — шесть в Бреслау и четыре в Познани — в сложную, вытянутую схему с расстоянием в тридцать два световых года между самыми удаленными точками. Вид у капитана был весьма невеселый.

— Если мы будем следовать этой схеме, — несколько секунд спустя сказала она, — то у нас примерно раз в неделю один корабль, причем каждый раз новый, будет входить и выходить в одну из этих систем. Если кто-то затаится, чтобы наблюдать за нами, он не увидит одно и то же судно, слоняющееся в округе в течение долгого промежутка времени. Таким образом, мы перестанем быть похожими на слоняющиеся просто так боевые патрули и окажемся в центре самой опасной зоны, патрулируя достаточно большую территорию.

— Да, в самом деле, — признал Кардонес, — Если допустить, что мы случайно не столкнемся с целой эскадрой пиратов, то это явно лучшее решение. Но в действительности оно сместит нас в Познань и оставит все эти системы в Бреслау без прикрытия, — Он нажал несколько клавиш, и на голограмме замигали еще девять звезд, — Там мы тоже несем потери, а ведь целью нашей операции является Бреслау.

— Я знаю, — вздохнула Хонор, — Но если мы еще расширим район охвата, мы также увеличим время, необходимое для перехода между звездами. Мы и так проводим слишком много времени в гипере и мало — в нормальном пространстве, где у нас, будем рассуждать здраво, куда выше вероятность найти и уничтожить пиратов. Мне кажется, этот план дает нам возсть лучше всего использовать и нашу хитрость, и время, Раф.

— Согласен, — сказал Кардонес, — Мне только хотелось, чтобы мы постарались охватить большее пространство, если все-таки собираемся рассредоточиться. Однако как бы энергично мы ни взялись за дело, вы понимаете, что случится, если нас не окажется там, где нападут на любой мантикорский корабль: картели поднимут вой, что мы не выполнили... что не выполняем свою работу.

— Картели должны все-таки согласиться, что мы делаем все, что в наших силах, — ответила Хонор. — Наше торговое судоходство все равно будет еще долго страдать от нападений, какой бы план действий мы с вами не приняли, и без увеличения количества “троянцев” нам не удастся добиться заметных результатов. Я знаю, что судовладельцы будут недовольны, если мы не сможем охватить какую-то систему и они потеряют там судно, но дело в том, что пираты действуют по собственной инициативе. Именно они решают, где им совершить набег, и все, что мы можем сделать, это застукать их и задать жару, чтобы оставшиеся в живых предпочли убраться в другое место. Если мы зачистим от пиратов одну область, они двинутся в другую, а мы — следом за ними, и тогда нам удастся ограничить масштаб их действий. И как только мы пришибем хоть какое-то количество налетчиков, Адмиралтейство сможет предъявить эту цифру как доказательство, что мы и в самом деле приносим пользу.

— Знаете, чего я хочу? — вдруг спросила Трумэн. Хонор посмотрела на нее, и та пожала плечами, — Я хочу знать, кто финансирует и поддерживает этих ублюдков. Все мы знаем, что пираты могут позволить себе терять и заменять суда — и команды, — если хотя бы одной трети пиратских экипажей удается взять приличную добычу за рейс. Подумайте об этом. Эти одиннадцать кораблей, — она подключила к сети свой планшет и вывела на экран перечень названий последних недавно пропавших судов, — имеют совокупную стоимость почти двенадцать миллиардов, и это только цена самих кораблей. За такие-то деньги прикупить кораблики потяжелее — чтобы продолжить охоту на купцов.

— Согласно сведениям коммандера Хаузера, андерманцы, как и РУФ, продолжают работать над этим вопросом, — сказала Хонор, — Если мы сможем установить, кто в действительности сбывает суда и грузы, у нас будет основание потребовать от местных властей принять против них меры, — Трумэн издала звук, который только из снисхождения было назвать смехом, и Хонор пожала плечами, — Я знаю, что многие местные жители действуют заодно с пиратами. Но если администрация окажется настолько тупой (или бесчестной), что откажется предпринять против бандитов хотя бы формальные действия, я полагаю, что адмирал Рабенштранге будет только рад привести на такую планетку в гости эскадру супердредноутов и убедить в необходимости принять правильное решение. К сожалению, у нас нет такой огневой мощи. Все, что мы можем сделать, — лишь начать тушить пожар и хотя бы заставить местных возместить потери.

— Понимаю, — вздохнула Трумэн, — но хотеть мне не запрещается, правда?

— Будем хотеть этого вместе, — согласилась Хонор. — В то же время, мне кажется, исходя из имеющейся информации и наличных сил, мы выбрали оптимальное решение относительно дальнейших действий.

— Согласна, — сказала Трумэн.

Кардонес нехотя кивнул, хотя он по-прежнему казался немного расстроенным перспективой. Хонор понимала, что больше всего он переживает за нее, поскольку ей придется отбиваться от неизбежных нападок и обвинений — а куда деваться от критики при выполнении эскадрой этого плана? Она только удивлялась одному обстоятельству: его логика очень напоминала доводы адмирала Белой Гавани, когда тот на Грейсоне объяснял сложившуюся ситуацию. Раф — проницательный человек, а его тревога указывает, что он способен на большее, чем простое умение делать тактический анализ.

— Хорошо, — оживленно сказала Хонор, отбрасывая собственное беспокойство, — В таком случае, Элис, мы будем следовать той схеме, которую вместе с вами обсудили. Вы уйдете на “Парнасе” к Телемаху, а Сэмюэль поведет “Шахерезаду” в Познань, чтобы оттуда начать патрулирование. Я поведу “Пилигрима” через Вальтер к Либау, к своей стартовой точке, а Аллен с “Гудрид” начнут с участка Хьюм-Госсет.

Трумэн кивнула. Намеченная Хонор схема патрулирования отводила их собственным кораблям, “Парнасу” и “Пилигриму”, самые опасные системы для выполнения первого этапа патрулирования, в то время как “Гудрид” МакГвайра получил для начала самую легкую систему.

— Хорошо, — еще раз повторила Хонор. Она выпрямилась в кресле и по очереди посмотрела в глаза каждому из подчиненных, а Нимиц перелез через ее плечо и уселся на спинке кресла, — Мы должны рассмотреть еще два вопроса. Во-первых, что нам делать с пленными. Раф служил со мной на “Бесстрашном”, так что он уже знает мою позицию. В отличие от вас, Элис. У вас была возсть просмотреть мою служебную записку по этому поводу?

— Да, мэм, — ответила Трумэн, сдержанно кивнув.

— У вас есть вопросы? — спокойно спросила Хонор .

— Нет, мэм,—покачала головой Элис. — Разве что... вы слишком снисходительны.

— Воз, — призналась Хонор, — но мы должны делать вид, что в Конфедерации есть действующее правительство, во всяком случае до тех пор, пока нам не докажут обратное. В то же время я составлю официальные приказы по этому поводу для вас, Аллена и Сэмюэля. Помните, что нам нужна любая информация, которую мы сможем использовать в наших оперативных планах. Если кто-то захочет стать вашим информатором, не стесняйтесь проявлять инициативу по поводу условий.

Трумэн кивнула, и Хонор устало потерла глаза.

— И это подводит меня к последнему вопросу: а что, если эти новые схемы налетов означают, что мы имеем дело не с обычными пиратами, пусть даже каперами. Если там действует целая эскадра, то, скорее всего, ответственность лежит на правительствах Психеи и Лутрелла. Но есть и другое предположение.

— Хевы, — напрямик рубанула Трумэн. Хонор, скривившись, согласилась.

— Точно. Ни РУФ, ни андерманцы не заметили никаких признаков их присутствия, но хевы имеют здесь давние связи. Надо учитывать, что их посольства все еще открыты, так как они не находятся в состоянии войны с Силезией или андерманцами. И для них не слишком трудно пойти на тайную сделку с каким-нибудь правителем небольшой звездной системы, чтобы нелегально осуществлять поставки, а их посольства, вероятно, не хуже наших собирают разведывательную информацию о маршрутах судоходства. Если бы им удалось незаметно для нас провести сюда эскадру рейдеров, они преследовали бы именно наши корабли, а не кого-то другого, и не в их интересах упускать команды захваченных судов, чтобы те могли сообщить нам, что здесь замешаны хевениты.

— Если только их цель не состоит в том, чтобы вынудить Адмиралтейство выделить более крупные силы для охоты и оттянуть их от фронта, — сказала Трумэн, — Именно это они пытались сделать и прежде, готовясь к атаке на Ельцин, и тогда маневр удался. Почему сознательно не позволить нашим людям “уйти”? Разве не имело бы смысл обнаружить себя, если их цель состоит том, чтобы продемонстрировать Адмиралтейству, какой серьезной опасности подвергается наше судоходство?

— Воз, — согласилась Хонор, — но я не думаю, что они это сделали бы. Их действия перед четвертой битвой за Ельцин были частью скоординированного плана, предназначенного лишь для того, чтобы спровоцировать временное изменение в нашем развертывании и отвлечь силы подальше от определенного объекта для одной наступательной операции. Они могут попытаться снова заманить нас в ложное развертывание, но так далеко от дома они не способны координировать свои действия с фронтом. Я подозреваю, что это означает с их стороны подготовку к долгосрочной общей диверсии, а не отдельной краткосрочной операции.

Она хмуро вгляделась в голографическую схему, потирая кончик носа, и продолжила:

— Прежде всего, если мы энергично примемся за преследование, то нанесем большой урон всем хевенитским кораблям, посланным в этот район. Без собственных постоянных баз флота (а у Хевена их здесь нет) они окажутся в очень невыгодном положении, стоит только Адмиралтейству перевести сюда приличную эскадру. И не забудьте о том, что более короткий по времени переход через туннель дает нам преимущество и по скорости передачи информации, и по скорости перегруппировки. Мы могли бы с успехом пройти через туннель, нанести хевам серьезный удар и вернуть домой наши легковооруженные силы даже раньше, чем остальные хевениты узнают о том, что случилось. К тому же я сомневаюсь, что они рискнут вызвать своими действиями раздражение империи. Они, должно быть, рады, что император пока вроде бы не интересуется тем, что они делают, а вот открытые крупномасштабные операции флота на задворках андерманцев могут заставить его изменить мнение. Более того, по этой самой причине они вынуждены скрывать свое присутствие. И в конце концов, не имеет значения, кто именно совершает на нас налеты, важно, что этот кто-то существует.

— Совершенно верно, — кивнула Трумэн.

— Но вот на что я хочу обратить внимание, — продолжала Хонор, — Если это хевы, они будут использовать настоящие военные корабли, а не легкие суда, которые вооружают подручными средствами обычные пираты. Маловероятно, что мы увидим хевов, и, воз, я шарахаюсь от теней, но мы не можем позволить себе ни единого прокола. Нам важно продолжать наше патрулирование, и я письменно проинструктирую всех капитанов сохранять маскировку и избегать действий против любого хевенитского военного корабля, который по размерам окажется крупнее, чем тяжелый крейсер. Если мы столкнемся с линейным крейсером или тем более линкором (которых, даст бог, мы не встретим), надо попытаться любой ценой избежать боя. Потеря полноценного военного корабля нанесет им больше ущерба, чем Звездному Королевству потеря вспомогательного крейсера, но нам гораздо важнее узнать, с чем мы здесь имеем дело.

— Если они и правда действуют здесь, то, вероятно, небольшими силами, — сказала Трумэн.

— Конечно, и если мы столкнемся с любой из их легких единиц, мы их уничтожим, — сказала Хонор, — Но в прошлом году на Ельцине я тоже не ожидала увидеть линкоры. Хевениты тогда показали, что умеют эффективно использовать эскадры легких кораблей, хотя в начале войны большая часть их офицерского корпуса практически не имела опыта. И если с тех пор они его набрались, я хочу знать, насколько. Я говорю серьезно. Никакого героизма! Если вас будут принуждать вступить в бой, напрягайте все свои силы и уходите, любой ценой, пускайте в ход все средства, плевать на маскировку. Сообщить о присутствии здесь тяжелых боевых кораблей Народной Республики гораздо важнее, чем пытаться уничтожить их. Понятно?

Кардонес и Трумэн молча кивнули. Хонор встала, подхватила Нимица со спинки кресла и посадила себе на плечо.

— В таком случае, за дело. Я хочу, чтобы мы отправились на наши исходные позиции в три ноль-ноль.

 

Глава 15

 

Людмила Адамс, водитель Клауса Гауптмана, открыла ему дверь воздушного лимузина, магнат сдержанно кивнул. Он выбрался из роскошной машины грозный, как громовая туча, да и атмосфера внутри лимузина во время полета была отнюдь не успокаивающей. Но Людмила не относила на свой счет ни сухость кивка, ни гнев. Когда Клаус Гауптман был кем-то огорчен, он давал об этом знать виновному совершенно недвусмысленно. А поскольку он не набросился на нее, то, стало быть, собирается устроить разнос кому-то другому. Людмила давно уже научилась воспринимать его периодические вспышки гнева почти так же хладнокровно, как человек, живущий на склоне действующего вулкана, относится к перспективе извержения. Если они случались, значит, случались, и она привыкла сносить их без вреда для здоровья. Кроме того, каким бы высокомерным и эгоцентричным ни был Клаус Гауптман, он обычно старался загладить свою вину, когда понимал, что сорвался на одного своего служащего из-за провинности другого.

Конечно, так случалось далеко не всегда, и он бывал невероятно мстительным старым ублюдком, но Адамс уже более двадцати лет находилась с ним рядом. Она служила не только шофером, но и руководителем службы безопасности, и личным телохранителем, и обладала качеством, которое Клаус Гауптман ценил больше любых других — компетентностью. Он уважал ее, за прошедшие два десятилетия у них сложились хорошие взаимоотношения. Это были отношения хозяина и нанятого работника, не равноправные, зато гарантировавшие ей определенную защиту от его мерзкого характера.

Теперь он шагал за ней по ухоженной лужайке имения Гауптманов. Низкий, широко раскинувшийся особняк, казалось, имел в высоту всего два этажа, но внешность была обманчива. Хотя сами Гауптманы и их маленькая армия слуг жили на этих верхних этажах видимых всем, зато девяносто процентов здания было скрыто в девяти цокольных и подвальных уровнях, где разместились гаражи, подсобные помещения, отделы сбора и обработки информации и сотни других подразделений, необходимых для управления картелем Гауптмана.

Архитекторы создали гибрид, напоминавший смесь римской виллы со Старой Земли и простого охотничьего домика. Сплав стилей должен был выглядеть смешным, однако пестрая архитектура слилась в единое, гармоничное целое, которое странным образом соответствовало густому лесу , окружавшему имение. Конечно, для цивилизации овладевшей антигравитацией постройка отдавала нарочитой манерностью. Небоскребы были намного дешевле и эффективнее в использовании рабочего и жилого пространства: всегда легче строить вверх, чем зарываться вниз, да и слугам в правильно спроектированном высотном здании не приходится проходить по полкилометра от кухни до столовой. Но дедушка Клауса Гауптмана решил, что ему нужно деревенское поместье, и построил именно деревенское поместье.

— Нам сегодня еще будет нужна машина, сэр? — спокойно спросила Адамс.

— Нет, — бросил Гауптман, затем сам себя одернул. — Простите, Мила. Я не хотел вам нагрубить.

— Это входит в мои обязанности, сэр, — ответила она, усмехнувшись, и он выдавил из себя хриплый смешок.

— Я все равно не должен так поступать, — признал он, — но...

Он пожал плечами, и она кивнула: мол, все понятно.

— Во всяком случае, — продолжал он, — сегодня вечером машина мне не нужна. Собственно, я могу вскоре вообще улететь с планеты.

— Вот как? — переспросила Адамс. — Я должна предупредить наших людей, чтобы они приготовились?

— Нет, — покачал головой Гауптман, — Если я все-таки отправлюсь, это будет не просто путешествие, — Адамс удивленно подняла бровь, и он криво улыбнулся, — Я не хочу говорить загадками, Мила. Поверьте мне, когда настанет время, я сообщу вам заблаговременно, прежде чем куда-то отправиться.

— Хорошо, — ответила Адамс и нажала кнопку пульта дистанционного управления на левом запястье.

Лимузин позади них поднялся в воздух и с тихим шумом полетел к входу на стоянку, а она отправилась вслед за Гауптманом к внушительному зданию, которое он скромно называл “дом”.

Швейцар (не механизм, а живой человек) открыл им старомодную неавтоматическую дверь, и Гауптман кивнул ему в знак приветствия. Швейцар бросил взгляд на лицо хозяина и отступил в сторону. Он ничего не сказал, но повел бровью, адресуясь к Адамс, и с кривой усмешкой покачал головой, когда Гауптман прошел мимо него. Адамс улыбнулась ему в ответ и поплелась вслед за магнатом по длинному просторному коридору, щедро украшенному произведениями искусства.

— Стейси здесь? — проворчал Гауптман.

Адамс проконсультировалась с пультом на запястье.

— Да, сэр. Она в бассейне.

— Ладно... — Гауптман остановился и несколько секунд молча теребил себя за мочку уха. Затем вздохнул, — Вы можете идти, Мила. Уверен, что у вас есть свои дела, а сегодня вечером мы останемся дома. Если вы свободны, я буду рад, если вы поужинаете вместе с нами.

— Конечно, сэр, — кивнула шеф службы безопасности и взглядом проследила, как Гауптман шагает по коридору уже без нее.

На ее губах заиграла легкая улыбка. Он был странным человеком, ее начальник. Резкий, эгоцентричный, способный на чудовищную грубость, высокомерный, вспыльчивый — и абсолютно не понимающий высокого смысла преимуществ, которые давало ему его богатство, но все же способный на рассудительность, доброту, даже великодушие (насколько он себе это представлял) и пронизанный железным чувством ответственности за тех, кто был у него на службе. Адамс подумала, что для его характеристики лучше всего подошло бы одно слово — “испорченный”... Не будь он самым богатым человеком в Звездном Королевстве. А поскольку он все-таки им был, его могли назвать лишь “эксцентричным”, и с этим ничего не поделать.

Клаус Гауптман гордо шествовал по коридору, не подозревая о размышлениях своей телохранительницы. Выходя во внутренний двор имения, он думал о других, совсем не радостных для него вещах.

В саду правильной планировки росли розы, обычные для Старой Земли, а венчики мантикорских цветов образовывали аллеи, расцвечивающие двор разными красками и выводившие к огромному плавательному бассейну в центре сада. Бассейн по площади составлял половину футбольного поля, а в центре его возвышался богато украшенный фонтан. Из открытых ртов больших бронзовых рыб с полудюжины планет в бассейн струями била вода, а между рыбами сидели в небрежных позах русалки и тритоны, и монотонное журчание плещущейся воды успокаивающе действовало на подсознание.

Однако в данный момент внимание Гауптмана было обращено на молодую женщину в бассейне. У нее были темные, как и у него самого, волосы, а глаза — карие, как у ее матери. Высокие (материнские) скулы и овальное лицо гармонировали с глазами, черты лица отражали внутреннюю — собственную — силу. Она не была красавицей, и в этом тоже ощущалась ее личная позиция, утверждение власти, поскольку она могла позволить себе прибегнуть к услугам, вероятно, самой лучшей пластической медицины в галактике и превратиться в богиню. Но Стейси Гауптман не пошла на это, а пожелала довольствоваться лицом, дарованным ей природой и генами. Тем самым четко заявив, что она довольна своей жизнью и не собирается никому ничего доказывать.

Она сделала последний круг и, заметив отца, остановилась на месте. Он помахал ей, и она, в ответ, тоже махнула рукой.

— Привет, папа! Я не думала, что ты вернешься домой так рано.

— Кое-что произошло, — ответил он, — У тебя есть время? Нам надо поговорить.

— Конечно.

Она быстро подплыла к лестнице, выбралась из бассейна и взяла полотенце. У нее была красивая и гибкая фигура, с хорошо развитыми формами, и Гауптман почувствовал знакомый прилив раздражения при виде ее миниатюрного купальника. Он подавил злость при помощи не менее знакомой сдержанной насмешки над собой. Его дочери было двадцать девять стандартных лет, и она уже вполне доказала свою способность обходиться без постороннего присмотра. Чем она занималась и с кем — это касалось только ее, но Гауптман предполагал, что каждый отец переживает одни и те же чувства. В конце концов, отцы помнят какими они были когда-то в молодости, разве не так?

Гауптман рассмеялся и подошел к брошенной на кресло одежде. Подняв халат, он накинул его на плечи дочери, защищая от наступившей вечерней прохлады, затем махнул в сторону стульев, расставленных вокруг стола у края бассейна. Она завязала пояс на халате и села, откинулась на спинку стула, забросила ногу на ногу, затем с любопытством посмотрела на отца, и его веселость исчезла: он разом вспомнил о новостях сегодняшнего дня.

— Мы потеряли еще одно судно, — отрывисто сказал он.

Глаза Стейси потемнели, потому что она восприняла известие как их общую проблему. Ее отец сказал “мы”, и это было правильное местоимение, поскольку Гауптман многому научился на ошибках собственного отца. Эрик Гауптман принадлежал к последнему поколению, жившему до начала массового применения пролонга, и он настаивал на поддержании прямого личного управления своей империей до последнего дня жизни. Клаусу выделили некоторые полномочия, но он всегда был только одним из множества менеджеров, и смерть отца выявила, что он, к сожалению, не подготовлен к свалившимся на него обязанностям. Хуже того, он-то думал, что на самом деле готов к ним, и первые несколько лет в кресле президента компании стали для картеля нешуточным испытанием, сродни езде на американских горках.

Клаус Гауптман не хотел повторить эту ошибку, тем более что, в отличие от своего отца, он мог рассчитывать по крайней мере еще на два стандартных столетия энергичной деятельности. Женился он довольно поздно, но уже долгое время жил один, и в отношении Стейси у него не было намерения, с одной стороны, позволить ей превратиться в бездеятельного трутня, а с другой — заставить девушку чувствовать себя посторонней, не допущенной до управления, а следовательно, и непригодной к настоящему делу. Она уже занимала в картеле должность начальника производства на Мантикоре-Б и отвечала за огромный участок работы по разработке месторождений на астероидах в этой зоне, и она получила эту должность, потому что заслуживала ее, а не только потому, что была дочерью босса. После смерти матери она была также единственным человеком во вселенной, которого Клаус Гауптман беззаветно и преданно любил.

— И какое же судно? — спросила Стейси. Он на мгновение закрыл глаза.

— “Бонавентуру”, — выдохнул он — и услышал, как дочь горестно вздохнула.

— А команда? А капитан Гарри? — быстро спросила она.

Медленное покачивание головой в ответ.

— Он вывел с корабля большую часть своей команды, а сам остался, — тихо сказал отец, — Как и его старпом.

— О нет, папа! — прошептала Стейси, и он сжал в кулаки лежащие на коленях руки.

Гарольд Суковский служил капитаном космической яхты семейства Гауптман, когда Стейси была еще ребенком. Она очень любила его, и именно он обучал ее основам астронавигации и тренировал для получения лицензии внеатмосферного пилота. Он и его семейство стали очень близкими и важными людьми для Стейси, особенно после смерти матери. Как ни любил Гауптман свою дочь, он сознавал, что никогда не умел показать ей свои чувства, а ее богатство и положение обеспечили ей одинокое детство. Она рано научилась относиться настороженно к людям, которые хотели стать ее “друзьями”, и большинство тех, с кем она фактически сблизилась, были служащими отца. Суковский, конечно, тоже принадлежал к их числу, но он к тому же имел чин капитана космического корабля и связанное с этим званием очарование, да и относился к ней не как к принцессе, наследнице самого большого мантикорского состояния, даже не как к своей будущей хозяйке, но как к одинокой маленькой девочке.

Она обожала его. На самом деле Гауптман неожиданно для себя испытал глубокую ревность, когда понял, как его дочь относится к Суковскому. К своей чести, он сумел тогда сдержаться в отношении капитана и, оглядываясь назад, радовался тому, что так поступил. Он не был самым лучшим отцом, которого могла бы, вероятно, желать лишенная материнской заботы дочь, и семейство Суковского помогло заполнить пустоту, которую смерть матери оставила в жизни Стейси. Ей стало ужасно не хватать Суковского, когда он передал управление яхтой другому капитану, но вместе с тем она радовалась, что за заслуги в судоходной компании Гауптманов ему выдали судно “Бонавентура” прямо со строительных стапелей. Она притащила отца на праздник по случаю назначения Суковского капитаном “Бонавентуры” и подарила Гарри старинный секстан в честь ввода судна в действие, а он ответил внесением ее в список членов команды (сверх штата), чтобы сделать ее владелицей нового судна “с килевой пластины” — то есть изначально.

— Я понимаю.

Гауптман открыл глаза и, сжав челюсти, посмотрел поверх бассейна. Проклятое Адмиралтейство! Если бы оно не тратило время впустую, этого бы не произошло!

Гауптман испытывал крайне неприятное чувство из-за потери любого своего служащего, но он отдал бы на отсечение собственную руку, только бы избавить Стейси от переживаний из-за этой потери. И он признавался себе, что сам переживает утрату как глубокое личное горе. С очень немногими людьми он действительно был когда-либо так близок, и хотя он никогда не выделял Суковского из приближенных — это было не в его правилах, — но потеря капитана заставила его страдать.

— Есть какие-то известия? — спросила Стейси некоторое время спустя.

— Пока нет. Наш представитель на Телемахе послал письмо, как только спасшиеся люди с “Бонавентуры” сообщили о потере корабля, а для того, чтобы поступила другая информация, прошло не так много времени. Конечно, у Суковского было с собой документальное подтверждение нашего предложения о выкупе в обмен за его безопасность.

— Ты действительно полагаешь, что это что-то меняет? — резко спросила Стейси. В голосе слышался гнев — не на отца, а на собственную беспомощность.

Гауптман испытывал то же самое, однако, услышав ее слова, разозлился вконец и еще крепче сжал и без того напряженные челюсти.

— Я не знаю, — сказал он наконец, — Это все, что у нас есть.

— А где был флот? — требовательно спросила Стейси, — Почему они ничего не сделали?

— Ты сама знаешь ответ, — возразил Гауптман, — Они были “слишком заняты выполнением других задач”. Черт возьми, все, что я смог выбить у них — это четыре вспомогательных крейсера!

— Отговорки! Это только отговорки, папа!

— Воз, — Гауптман опять посмотрел на свои руки и снова вздохнул, — Будем откровенными, Стейси. Вероятно, они действительно сделали все, что смогли.

— Вот как? Тогда почему они поручили командование Харрингтон? Если они хотели остановить беспредел, почему они не послали в Силезию действительно компетентного офицера?

Гауптман внутренне содрогнулся. Стейси никогда не встречалась с Хонор Харрингтон. Все, что она знала о ней, было почерпнуто из средств массовой информации, или компьютерных файлов... или рассказов отца. И Гауптману неловко было сознавать, что он когда-то постарался не дать дочери объективный отчет о том, что случилось на “Василиске”. По сути, он понимал, что, когда впоследствии он описывал их стычку Стейси, чувство унижения заставило расписать действия Харрингтон самыми черными красками. Он не особенно гордился этим, но и не собирался идти на попятную и пытаться задним числом исправить свою версию событий. Особенно потому, как с яростью сказал он сам себе, что Харрингтон действительно была непредсказуемой и неуправляемой, как взбесившаяся боеголовка!

Однако именно поэтому он не мог признаться дочери в том, что сам настоял на назначении Харрингтон. Во всяком случае, он не мог ей это рассказать без долгих предварительных объяснений.

— Она, может быть, и сумасшедшая, — сказал он вместо этого, — но вместе с тем она — первоклассный боевой командир. Ты знаешь, что я не люблю эту женщину, но она отличный военный. Я представляю, почему они выбрали именно ее. И независимо от того, назначили они ее или нет, а также их объяснений, почему они это сделали, — продолжал он все настойчивее, — факт остается фактом: мы потеряли “Бонавентуру”.

— И каковы наши убытки? — спросила Стейси, обратившись к менее болезненной для себя теме.

— Сами по себе не такие ужасные. Судно было застраховано, и я уверен, что мы покроем убытки с помощью страховых фирм. Но если Харрингтон ничего не удастся предпринять, чтобы изменить ситуацию, страховые тарифы для нас снова возрастут, и тогда нам придется, вероятно, приостановить нашу деятельность в Конфедерации.

— Если мы это сделаем, так поступят все, — предупредила Стейси.

— Вот именно, — Гауптман встал и засунул руки в карманы, все еще глядя поверх бассейна, — Я не хочу этого делать, Стейси, и не только потому, что я не хочу потерять наши доходы. Мне не нравится то, что всеобщий отказ от деятельности в Силезии приведет к нарушению всей торговли. Королевству просто необходимы и рынки сбыта, и прибыль от судоходства в том районе, особенно теперь. Не говоря о том, что это будет означать для общественного мнения. Если голодранцы-пираты выгонят нас из Конфедерации, люди могут принять это как доказательство того, что мы не выдержим и противостояния с хевенитами.

Сидевшая позади него Стейси молча кивнула. Длинная и бурная история отношений ее отца с Королевским Флотом в значительной степени объяснялась тем фактом, что он был одним главных судостроителей Звездного Королевства. Это держало его в постоянном конфликте с бухгалтерией КФМ, но она знала, что другая причина крылась в отказе Флота подчиниться его воле. Кроме того, как и отец, она была проницательным политическим аналитиком и понимала, что именно эти острые отношения, совокупно с огромным богатством, сделали Клауса Гауптмана весьма привлекательной фигурой для оппозиции. Как один из главных экономических спонсоров оппозиционных партий, он осторожно ограничивал свою официальную поддержку действий военных “правильными” заявлениями — с тем, чтобы сохранить симпатии оппозиции и использовать ее в собственных целях. Но все же он ясно понимал значение войны против Народной Республики... и понимал, что потеряет все, если Звездное Королевство войну проиграет.

— Сколько наших людей исчезли к настоящему моменту? — спросила Стейси.

— Если считать Суковского и его старпома, у нас почти триста человек, пропавших без вести, — с горечью сказал Гауптман.

Она содрогнулась. Ее собственные обязанности почти не соприкасались с проблемами грузового судоходства, и она не знала, что число потерь настолько велико.

— Что еще мы можем сделать?

Ее голос был очень тихим и вялым, но в нем ощущалось то чувство ответственности, которое она унаследовала от отца, и он в ответ пожал плечами.

— Я не знаю.

Он еще несколько секунд смотрел поверх водной глади бассейна, а потом повернулся и посмотрел ей в глаза.

— Я не знаю, — повторил он, — но я подумываю слетать туда самому.

— Зачем? — быстро спросила она, и резкость тона выдала ее тревогу, — Что ты можешь сделать там, чего не можешь сделать здесь?

— С одной стороны, я месяца на три могу сократить задержку связи, — сказал он сухо, — С другой стороны, и ты, и я — мы оба знаем: ничто не может заменить прямое наблюдение за проблемой и информации из первых рук.

— Но если ты сам будешь добывать ее там, то тебя могут захватить в плен или убить! — возразила она.

— Ну, в этом я сомневаюсь. Если я вообще отправлюсь туда, то на “Артемиде” или “Афине”, — заверил он дочь.

Стейси, замолчав, задумалась. “Артемида” и “Афина” были двумя пассажирскими лайнерами класса “Атлант” гауптмановских судоходных линий. “Атланты” имели минимальную грузовместимость, но были оборудованы компенсаторами и импеллерами военного образца, очень быстро перевозя людей с места на место. Поскольку “Артемида” и “Афина” были специально построены для передвижения по Силезии, они также были оснащены легким ракетным оружием, а их высокая скорость и способность защищать себя от обычных пиратов сделала их чрезвычайно популярными среди путешественников в Конфедерацию.

— Хорошо, — помолчав, сказала Стейси, — Я полагаю, ты будешь в относительной безопасности. Но если ты отправишься туда, я тоже поеду с тобой.

— Что? — удивился Гауптман и решительно покачал головой, — Никуда ты не поедешь, Стейси! Один из нас должен остаться дома, чтобы присматривать за делами и я не хочу, чтобы ты попусту таскалась по Силезии.

— Во-первых, — парировала она, не уступая ни пяди, — Мы очень хорошо платим очень компетентным людям специально за то, чтобы они “присматривали за делами”, папа. Во-вторых, если это достаточно безопасно для тебя, значит, достаточно безопасно и для меня. И в-третьих, речь идет о капитане Гарри.

— Послушай, — убедительно заговорил отец, — я знаю, как ты переживаешь за капитана Суковского, но ты не можешь сделать то, чего не могу сделать я. Оставайся дома, Стейси. Пожалуйста. Позволь мне самому заняться этим.

— Папа!

Стальной взгляд карих глаз скрестился с синим отцовским, и Клаус Гауптман почувствовал, как слабеет его решительность.

— Я отправлюсь с тобой. Мы можем продолжать обсуждение сколько тебе хочется, но я решила окончательно.

 

Глава 16

 

Звонок коммуникатора заставил Хонор оторвать взгляд от книжного проектора. Мак-Гиннес заглянул в гостиную ее каюты — предупредить, что ответит на вызов, но коммуникатор зазвонил снова, на сей раз специальным сигналом, означающим срочный вызов, и она отодвинула “” в сторону.

— Я сама, Мак, — сказала она, быстро встав.

Нимиц, лежа на своем насесте, поднял голову, и она почувствовала короткую волну его интереса, но у нее не было времени задумываться, потому что она сразу нажала кнопку связи. Она уже открыла рот и набрала воздуху, но Раф Кардонес опередил ее, с необычайной резкостью начав говорить еще до того, как на экране появилось изображение.

— Я думаю, у нас появился первый клиент, мэм. Цель прямо за кормой, она превосходит нас скоростью на девятьсот километров в секунду и идет с большим ускорением. По прикидкам тактиков, триста g , и расстояние до него миллион семьсот тысяч километров. Если ускорение не изменится, Джон полагает, что она догонит нас примерно через девятнадцать минут.

— Вы засекли его только что?

— Да, мэм, — хищно улыбнулся Кардонес, — Мы также не видим никаких признаков радиоэлектронного противодействия. Похоже, что он лежал затаившись и только что включил двигатель.

— Ясно.

Улыбка Хонор стала отражением улыбки старпома.

— Его масса? — спросила она.

— Исходя из параметров импеллера, Дженифер дала приблизительную оценку в пятьдесят пять килотонн.

— Ну-ну, — Хонор потерла кончик носа и резко кивнула, — Хорошо, Раф. Боевая тревога. Сьюзен и Скотти — готовить первый дивизион ЛАКов для запуска по моему сигналу. Я буду в рубке через пять минут.

— Есть, мэм.

Лишь только Хонор прервала связь, раздался рев общей боевой тревоги, и Нимиц с глухим стуком вспрыгнул на стол. Она встала с кресла, а повернувшись, обнаружила, что МакГиннес уже принес ее скафандр. Она благодарно улыбнулась ему и, взяв костюм, ушла в спальную каюту. Стюард тем временем доставал скафандр кота. Когда дверь за нею закрылась, Хонор начала срывать с себя форму. Она разбросала ее по ковру (Мак, пожалуй, простит ее на этот раз) и с небывалой поспешностью влезла в скафандр. Когда она снова открыла дверь спальни, МакГиннес уже одел Нимица, и Хонор, подхватив кота, сразу направилась к персональному капитанскому лифту.

Набрав код места назначения, она заставила себя успокоиться и подумать над тем, что сообщил Раф. Показания датчиков на судах коммерческого типа выдавали информацию очень приблизительного характера. Любой шкипер, имея голову на плечах, захотел бы раздобыть приборы понадежнее, если собирался путешествовать по Конфедерации, но никакой датчик не мог исправить нерадивость, которой отличались некоторые астронавты с коммерческих судов.

Если тот, кто гонится за “Пилигримом”, помнит об этом, то, вероятно, не слишком удивляется тому, что корабль не отреагировал на появление чужака немедленно, но если реакции не будет слишком долго, у него зародятся подозрения. А это означает, что...

Дверь лифта открылась, и Хонор шагнула в упорядоченный рабочий бедлам капитанского мостика. Команда орудийных расчетов все еще суматошно рассаживалась по местам (у них пока все шло не так гладко, как хотелось бы), но группа тактиков Дженифер Хьюз уже в полном составе следила за приближением цели. Хонор взглянула на хронометр и позволила себе едва заметно улыбнуться. Конструкторы “Пилигрима” поместили капитанскую каюту всего на одну палубу ниже и прямо под капитанской рубкой, а персональный лифт был и вовсе чудесной роскошью. Хонор пообещала Рафу прибыть через пять минут, а оказалась на месте уже через три.

Кардонес встал из кресла в центре рубки, и она, кивнув ему, села на освободившееся место. Нимиц вскарабкался на спинку кресла, Хонор повесила шлем на подлокотник и нажала кнопку, включавшую все дисплеи вокруг ее рабочего места.

“Пилигрим” находился в двадцати одной световой минуте от второй планеты системы Вальтер, в пятнадцати световых годах от Либау, изображая потенциальную жертву; шел со скоростью 11175 км/с и ускорением всего семьдесят пять g . Это было мало даже для торгового судна, но простительно для шкипера с изношенными импеллерными узлами, и Хонор пошла на это, хорошо зная, что делает. Она хотела, чтобы никто не пропустил ее: низкая скорость должна была сработать, как запах крови, расплывающейся по воде. И, как оказалось, сработала. Цель приблизилась еще на двести тысяч километров. Пират уже имел преимущество в скорости девятьсот десять км/с, причем скорость постоянно увеличивалась, но ситуация скоро должна перемениться. Неизвестный не захочет обогнать их слишком быстро, когда настигнет, но он явно ожидает, что “Пилигрим”, завидев чужака, рванет во весь опор. Именно поэтому он обеспечивал себе перевес в скорости, и жаль было разочаровывать его.

— Хорошо, Раф. Выводите корабль на максимальное ускорение.

— Есть, мэм. Старшина О'Халли, ускорение полтора километра в секунду в квадрате.

— Есть ускорение один-точка-пять километра в секунду в квадрате, сэр, — подтвердил приказ рулевой.

“Пилигрим” резко рванул вперед на максимально возм безопасном ускорении. Судно за кормой могло выдать ускорение вдвое больше, но и этого должно было хватить, чтобы убедить преследователя в том, что его заметили.

— Сколько теперь у него времени, чтобы нас догнать?

— Два-четыре-точка-девять-четыре минуты, миледи, — почти мгновенно ответил Джон Канияма, и она кивнула.

— Вызовите его, Фред. Сообщите ему, что мы — мантикорское судно, и прикажите держаться подальше.

— Есть, мэм, — коротко ответил лейтенант Казенс в передающую камеру.

Хонор стала пристально рассматривать изображение на тактическом мониторе. Они уже находились на достаточном расстоянии для действия ракет с импеллерным двигателем. Пират, вероятно, не захочет повредить свою добычу, но...

— Запуск ракет! — выкрикнула Дженифер Хьюз. — Одна ракета, приближается с ускорением восемьдесят тысяч g ! — Джен следила за ней на своем экране в течение нескольких секунд, затем уточнила: — Не самый точный выстрел, мэм. Она пройдет по правому борту в более чем шестидесяти тысячах километров.

— Интересно, какая это ракета? — пробормотала Хонор, наблюдая, как за ее кораблем тянется след ракеты.

Птичка взорвалась по правому борту. У нее была обычная ядерная, а не лазерная боеголовка, и взрыв произошел далеко от “Пилигрима”. Итак, предупреждение получено. Корабль Хонор продолжал движение, и хотя пират продемонстрировал, что подошел на расстояние выстрела, он вряд ли продолжил бы стрельбу, ведь у жертвы не было никаких шансов уйти. Но не было и никакой гарантии, что человек, выпустивший ракету, достаточно разумен.

— Пришло какое-нибудь сообщение, связь?

— Пока нет, мэм.

— Ясно. Ну что же, очень хорошо, Раф. Резко ложимся на правый борт и убираем ускорение. Клин не отключать.

— Есть, мэм.

“Пилигрим” перестал набирать ускорение, и Хонор нажала кнопку связи с флагманским кораблем первого дивизиона ЛАКов. Коммандер Жаклин Армон, командир эскадрильи ЛАКов, была темноволосой, темноглазой женщиной с самолюбием докосмического летчика-истребителя и язвительным чувством юмора. Оба этих качества оказались полезными командиру хрупкого летательного аппарата. Именно она настояла на том, чтобы двенадцать находящихся под ее командой канонерок назвали именами двенадцати апостолов, и когда изображение Жаклин появилось на маленьком экране связи перед Хонор, коммандер уже сидела в тесной командирской рубке корабля Ее Величества “Петр”.

— Готовы, Джеки? — спросила Хонор.

— Так точно, мэм!

Армон одарила ее хищной улыбкой, и Хонор предупреждающе покачала головой.

— Помните, по возсти, они нам нужны живыми.

— Запомним, мэм.

— Отлично. Запуск — по вашему усмотрению, как только мы уберем правую защитную стену, но не отходите далеко.

— Есть, мэм.

Хонор прервала связь и посмотрела на Хьюз.

— Уберите правую гравитационную стенку.

— Слушаюсь, мэм. Есть убрать правую стенку.

Гравитационная защитная стена правого борта “Пилигрима” исчезла. Несколько секунд спустя шесть маленьких боевых корабликов вихрем вылетели из “грузовых отсеков” правого борта на двигателях малой тяги. Они отошли на некоторую дистанцию от клина выпустившего их корабля, прежде чем включили собственные двигатели, затем зависли неподвижно, скрытые от радарного и гравитационного обнаружения массивной тенью рейдера, и Хонор вернулась к тактическому монитору.

Цель теперь явно тормозила. Учитывая ее превосходство в скорости на данный момент, она проскочит “Пилигрим” больше чем на сто сорок тысяч километров и только потом придет в состояние покоя относительно него, но его скорость при проходе будет достаточно низкой, чтобы осуществить абордаж. Ой как он удивится, когда поймет, кто кого будет брать на абордаж, холодно подумала Хонор.

— У меня хорошие данные, поступившие от пассивных датчиков. План ведения огня “А” готов, мэм, — сообщила Хьюз, —За целью ведется постоянное наблюдение, ввод огневого решения завершен. Выводим данные на ваш экран.

Хонор посмотрела на монитор. Замедляющий ход пират располагался кормой к передающей камере, предоставляя прекрасный обзор открытой задней горловины своего импеллерного клина. Он был меньше, чем обычный эсминец, и не мог нести тяжелое вооружение, если запихал в такой корпус гипердвигатель и паруса Варшавской. Нос и корма его имели расширенную форму, как у обычного военного корабля, и это предполагало наличие какое-то оружия продольного огня. И чем бы он ни был вооружен, все это сейчас нацелено прямо на “Пилигрима”. Хонор решение перехвата Каниямы и мысленно одобрила его. Нет смысла позволять пирату приблизиться на такое расстояние, когда он будет иметь шанс пробить ее защитные стены — не теперь, когда им предоставляется такой великолепный ракурс выстрела “под юбку”.

— По моему сигналу, Дженни, — спокойно сказала она, поднимая левую руку, а правой нажимая кнопку связи на своей панели.

— Неизвестное судно, — решительно заговорила она, — к вам обращаются со вспомогательного крейсера Ее Величества “Пилигрим”. Немедленно отключите двигатель, иначе вы будете уничтожены!

Замолчав, она резко махнула рукой вниз, и все бортовые стволы “Пилигрима” выстрелили, как единое целое. Восемь мощных гразеров выплеснули сноп огня, пролетевший мимо цели почти вплотную — менее тридцати километров; десять мощных ракет последовали за ними. Как и в единственном выстреле пирата, это были не лазерные, а обычные ядерные боеголовки, но, в отличие от предупредительного выстрела пирата, они взорвались в четко определенной точке — ровно тысяча километров от цели, — окружив корабль кольцом взрывов.

Сообщение было предельно ясным, особенно если к нему добавить тот факт, что шесть ЛАКов внезапно вылетели из-за корабля-носителя, взяв пирата на прицел своей бортовой артиллерии и ощупывая его радарными и лидарными* [ Лидар — лазерный локатор. ] лучами, достаточно мощными для того, чтобы испарить краску с корпуса и убедиться, что там, на борту, понимают, чем это грозит.

— “Пилигрим”! “Пилигрим”!!! — пронзительно закричал голос в динамике, и двигатель пирата мгновенно заглох, — Не стреляйте! Ради бога, пожалуйста, не стреляйте! Мы сдаемся!

—  Приготовьтесь к абордажу, — холодно приказала Хонор, — Любое сопротивление приведет к немедленному уничтожению вашего судна. Понятно?

— Да! Да!

— Хорошо, — сказала она таким же ледяным тоном и, прервав связь, откинулась на спинку кресла, чтобы улыбнуться Кардонесу, — Ну что? — сказала она гораздо более мягко, — Восхитительно, правда?

— Для кого как, мэм, — широко улыбаясь, ответил Кардонес.

— Думаю, ты прав, — согласилась Хонор и посмотрела на Хьюз, — Отличная работа, тактики! И это относится ко всем, — обратилась она к команде капитанской рубки.

Довольные улыбки послужили красноречивым ответом, а она вновь повернулась к Кардонесу.

— Скажите Скотти и Сьюзен, что они могут начинать, когда уравняются скорости. ЛАКи проследят за нашим другом, пока мы маневрируем.

— Есть, мэм.

Хонор встала и потянулась, затем взяла Нимица со спинки кресла.

— Я думаю, вы сможете закончить самостоятельно, старпом, — сказала она, к вящему удовольствию остальной части команды капитанской рубки, — и потом, вы оторвали меня от замечательной книги. Я буду у себя в каюте. Пожалуйста, попросите майора Хибсон привести командира той штуки ко мне, после того как она разместит остальных на корабельной гауптвахте.

— Есть, мэм. Мы справимся, — подтвердил Кардонес, все еще ухмыляясь.

— Благодарю вас, — сказала Хонор и под тихое хихиканье вахтенных направилась к лифту.

 

* * *

 

Командир рейдера был приземистым, коренастым мужчиной, некогда мускулистым, но мускулы его давно превратились в жир. Дряблое лицо посерело от потрясения, когда майор Хибсон втолкнула пирата в каюту Хонор. Наручники на него не надели, и он был раза в два крупнее миниатюрного майора морской пехоты, но только полный дурак мог позволять себе вольности со Сьюзен Хибсон. Да и непохоже было, что пират способен был сейчас думать о каких-то вольностях.

Тем не менее Эндрю Лафолле стоял настороже у правого плеча Хонор, держа руку на пульсере, и внимательно наблюдал за налетчиком холодным взглядом серых глаз, пока тот неуклюжей шаркающей походкой не доплелся до указанного ему места, где и остановился, пытаясь расправить плечи. Хонор, откинувшись на спинку кресла и одной рукой поглаживая настороженные уши Нимица, посмотрела на пирата такими же ледяными, как у ее телохранителя, глазами, и его попытка встать прямо безнадежно провалилась. Он выглядел побитым и жалким, но она напомнила себе об отвратительном занятии, которым тот жил, и выдержала долгую паузу, прежде чем подняла краешки губ в едва заметной улыбке.

— Вот так сюрприз, — холодно сказала она, и пленный вздрогнул.

Она чувствовала через Нимица его кромешный ужас, кот презрительно оскалил на чужака свои острые клыки.

— Вы и ваша команда были захвачены Королевским Флотом Мантикоры во время пиратского налета, — продолжила она несколько секунд спустя, — Как капитан этого судна, согласно межзвездному закону, я имею полное право всех вас казнить. Советую вам избавить меня от уверток, которые могут вызвать мое раздражение.

Пленный снова вздрогнул, и она почувствовала исходящую от Сьюзен Хибсон волну отчаянного и изумленного одобрения. Хонор не сводила с пирата ледяных карих глаз до тех пор, пока тот, дернувшись, не закивал головой, а затем выпрямилась в кресле.

— Хорошо. У майора, — кивнула она на Хибсон, — есть несколько вопросов для вас и вашей команды. Я полагаю, вы помните о том, что мы получили всю вашу базу данных в целости и сохранности, и ее мы тоже будем анализировать. Если я случайно обнаружу какие-либо несоответствия между тем, что значится там, и тем, что говорите вы, мне это очень не понравится.

Пленник снова кивнул, и Хонор презрительно фыркнула.

— Уберите его с моих глаз, майор, — решительно сказала она.

Хибсон посмотрела на пирата и ткнула пальцем в его плечо. Пленный сглотнул комок в горле и поплелся вон из каюты. Дверь за ними закрылась, и на несколько мгновений в каюте установилась тишина. И тут прокашлялся Лафолле.

— Я могу узнать, что вы собираетесь с ними делать, миледи?

— Гм? — Хонор подняла на него взгляд и коротко улыбнулась, — Я не собираюсь выкидывать их в космос, если ты об этом. Во всяком случае, если мы не найдем в их файлах что-нибудь поистине отвратительное.

— Я и не думал, что вы так поступите, миледи. Но в таком случае, какое же вы примете решение?

— Ну что ж, — Хонор развернула к нему свое кресло и жестом пригласила его присесть на диван, — я думаю передать их местным силезским властям. На Вальтере, правда, нет ни одной базы флота, но есть небольшая таможенная станция. И там есть возсть решить вопрос с пленными.

— А их корабль, миледи?

— Его мы, вероятно, уничтожим после того, как опустошим компьютеры, — сказала она, пожав плечами. — Это единственный путь (за исключением казни всей команды) лишить их возсти снова приняться за дело.

— Они примутся за это снова, миледи? Я понял так: вы сказали, что передадите их местным властям.

— Передам, — сухо подтвердила Хонор, — но это вовсе не означает, что их посадят. — Лафолле выглядел озадаченным, и она вздохнула, — Конфедерация — это сточная канава, Эндрю. О, нормальные люди здесь, вероятно, такие же приличные, как и повсюду, но посмотри, что происходит, когда правительство полностью поражено коррупцией. Я не удивлюсь, если наш доблестный пират имеет некую договоренность с губернатором системы Вальтера.

— Вы шутите! — изумился Лафолле.

— Хотелось бы, чтоб это была шутка, — сказала она и безрадостно рассмеялась при виде его перекошенного лица, — Мне тоже, Эндрю, трудно было в это поверить, когда я столкнулась с подобной ситуацией во время выполнения моего первого задания в этих краях. Но когда я дважды захватила в плен одну и ту же команду... и они были куда более мерзкими типами, чем этот, сегодняшний. Я передала их местному губернатору, и он уверил меня, что с ними разберутся. А одиннадцать месяцев спустя у них уже было новое судно, и я поймала их за грабежом андерманского торговца в той же самой звездной системе.

— Боже милостивый! — пробормотал Лафолле и встряхнулся, как собака, выбравшаяся из воды.

— Именно поэтому я хочу внушить тому жалкому подонку страх Божий, — Хонор кивнула на дверь, за которой исчез пленник, — Если он действительно окажется на свободе, я хочу, чтобы он покрывался крупным потом всякий раз, как только подумает о преследовании торгового судна. Именно поэтому я собираюсь сказать ему и всей его команде еще кое-что, прежде чем передам их в чужие руки.

— Что сказать, миледи? — с любопытством поинтересовался Лафолле.

— Что они уже использовали свой шанс, — мрачно сказала Хонор, — В следующую нашу встречу каждый — или каждая — из них вылетит из шлюзовой камеры с дротиком в голове.

Лафолле пристально посмотрел на нее, и его лицо побледнело.

— Шокирует, Эндрю? — мягко спросила она. Он помедлил с ответом, но потом кивнул, и она горестно вздохнула, — Ну да, мне это тоже неприятно, — призналась она, — но не позволяй жалкому виду этого разбойника одурачить тебя. Он — пират, а пираты — совершенно гнусный народ. Они воры и убийцы. Так вот о той команде, которую я отдала местным властям, — Она вздернула бровь, и Лафолле кивнул, — Во второй раз, когда я захватила их в плен, они уже успели убить девятнадцать человек, — резко сказала она, — Девятнадцать человек, чьим единственным “проступком” было то, что у них имелось нечто, чем хотели обладать пираты. Девятнадцать человек были бы живы, если бы я казнила бандитов, когда они попали в мои руки в первый раз, — Она покачала головой, и глаза ее были холодны, как космос, — Я дам местным властям один шанс разделаться с собственным мусором, Эндрю. Коррумпированы они или нет, это их территория, и я обязана так поступить. Но один шанс — это все, что они у меня получат.

 

Глава 17

 

МакГиннес сложил десертные тарелки на поднос и подал гостям Хонор свежий кофе, а ее чашку снова наполнил какао.

— Что-нибудь еще, миледи? — спросил он, и она покачала головой.

— Мы справимся сами, Мак. Только оставь кофейник для этих варваров.

— Слушаюсь, миледи.

Голос стюарда был, как всегда, почтителен, но он посмотрел на своего капитана с легким укором и исчез в буфетной.

— “Варвары” — это, наверное, сильно сказано, мэм, — с усмешкой возразил Раф Кардонес.

— Вздор! — живо ответила Хонор — Любой человек с действительно изысканным вкусом понимает, что какао — это напиток, а кофе — черт знает что. Это знают все, кроме варваров.

— А-а, — Кардонес посмотрел на соседей по обеденному столу и очаровательно улыбнулся, — Скажите, мэм, вы видели в “Лэндинг Таймс” статью о любимом сорте кофе ее величества?

Хонор фыркнула прямо в чашку, за столом раздался дружный негромкий смех. Она поставила чашку, вытерла салфеткой губы и, нахмурив брови, взглянула на старпома.

— У офицеров, которые имеют наглость переспорить своего командира, карьера коротка и ужасна, мистер Кардонес, — сообщила она.

— Понимаю, мэм. По крайней мере, я могу согласиться с тем, что пить какао — не столь отвратительно, как жевать резинку.

— Вы действительно задались целью навлечь на себя неприятности? — заинтересовалась Сьюзен Хибсон.

Старпом усмехнулся, а Сьюзен сунула руку в карман кителя и достала пачку жевательной резинки. Тщательно развернула обертку, положила в рот жвачку и стала медленно жевать, вызывающе поблескивая глазами цвета морской волны. Кардонес содрогнулся, но не рискнул принять вызов, и над столом прокатился еще один взрыв смеха.

Хонор откинулась на спинку стула и скрестила ноги. Сегодняшний ужин был устроен в честь празднования их первой победы, и она была рада непринужденной обстановке. Все старшие офицеры, кроме Гарольда Чу и Джона Каниямы, собрались в уютной столовой, устроенной конструкторами “Пилигрима” для капитана. Канияма нес вахту на мостике, а Чу собирался прийти, но возникшая в последнюю минуту проблемка в первом реакторном отсеке помешала ему присутствовать здесь. Неполадка была не очень серьезной, но Чу, как и Хонор, полагал, что лучше заняться проблемой сразу, как только она возникла.

— Как решился вопрос с пиратами, мэм? — спросила Дженифер Хьюз.

Хонор нахмурилась.

— Довольно гладко. Внешне, по крайней мере.

— Что значит “внешне”, мэм? — уточнила Хьюз, и Хонор пожала плечами.

— Губернатор Хаген с благодарностью взял всех под стражу, вот только мне показалось, пожалуй, что он жаждет побыстрее от нас избавиться.

Хонор повертела в руках чашку с какао и посмотрела на майора Хибсон. Они вместе доставили закованных в цепи пленников губернатору системы, и Хонор понимала, что Хибсон разделяет ее подозрения. Конечно у Сьюзен не было такого преимущества, как собственный древесный кот. Так что она не ощутила огромного облегчения, пережитого пиратским капитаном при виде губернатора... чего уж точно нельзя было ожидать от человека, ожидающего строгого наказания.

— Точно, мэм, — согласилась Хибсон и поморщилась, — Он казался даже немного расстроенным, когда вы объявили о своем решении взорвать пиратский корабль. Вы заметили?

— Конечно, заметила, — ответила Хонор.

Губернатор Хаген поднял невероятный шум: он расписывал перспективы перевода пиратского корабля в разряд таможенного патрульного судна... так что слова “немного расстроен” значительно преуменьшали его реакцию на отказ Хонор отдать ему приз.

Она несколько секунд внимательно разглядывала свою чашку, а потом неопределенно пожала плечами.

— Ну, не в первый же раз, верно? Я думаю, что смогу пережить расстройство доброго губернатора. Но мы хотя бы можем быть уверены, что эту посудину больше не увидим.

— Вы действительно разрешите мне расстрелять этих пиратов, если мы задержим их повторно, мэм?

Хонор кивнула, и выражение ее лица сразу стало суровым.

— Хорошо, — тихо сказала майор.

Сьюзен Хибсон была миниатюрной женщиной, ростом меньше ста шестидесяти сантиметров, но в ее глазах и тонких точеных чертах лица не было и следа мягкости. Она до мозга костей была морским пехотинцем, а морская пехота очень не любила пиратов. Не в последнюю очередь, как подозревала Хонор, это было вызвано тем, что абордажные команды морской пехоты часто становились первыми свидетелями разрушений и трупов, которые налетчики оставляли после себя.

— Лично я, — сказала Хонор несколько секунд спустя, — не хотела бы никого расстреливать, Сьюзен. Но если это единственный путь покончить с ними, у меня нет иного выхода. По крайней мере, мы можем быть уверены что устроим им перед казнью справедливый суд. И с практической точки зрения это может быть полезно — если до мозгов следующей банды, которую мы арестуем, дойдет, что мы намерены с ними делать.

— Похоже на профилактическую прививку, миледи, — вставила со своего места на другом конце стола судовой врач лейтенант-коммандер Анджела Райдер. Темноволосая, как Хибсон, с тонким задумчивым лицом, немного рассеянная, Райдер предпочитала униформе белый костюм врача, зато врачом она была первоклассным, — Я тоже не люблю убивать людей, — продолжала она, — но если урок пойдет на пользу, то, в конечном счете, нам придется убить их гораздо меньше.

— Вот именно, Энджи, — ответила Хонор, — Но, по моим наблюдениям, люди, которые обычно становятся пиратами, попросту не думают о том, что может с ними случиться. Они убеждены, что они слишком умны или слишком хитры — или слишком удачливы, — чтобы погибнуть так бесславно. И, к сожалению, многие из них не напрасно верят в свою удачу. Конфедерация простирается примерно на сто пять световых лет, а ее объем равен почти шестистам тысячам кубических световых лет. Без действенного и честного правительства, стремящегося прижать их к ногтю, пираты всегда смогут найти место, чтобы отсидеться, да, впрочем, большинство из них — только наемники.

— Я действительно никогда не понимала этого, мэм, — сказала Райдер.

— Исторически пиратство всегда финансировалось “честными торговцами”, — объяснила Хонор. — Даже давным-давно, до космической эры, на Старой Земле “приличные” деловые люди обращались к пиратам, работорговцам, контрабандистам, наркоторговцам и прочей подобной швали. В подобных операциях крутится слишком много денег, и высокопоставленные люди активнее принимаются за них, чем рядовые. Они идут буквально на все, чтобы считаться столпами общества (и некоторых из них назвать настоящими филантропами), потому что это — их первая линия защиты. Это выводит их из-под подозрения и позволяет притвориться жертвой обмана, если преступление все же становится явным. Кроме того, их руки никогда не касаются крови, и суды обычно более снисходительны к ним, даже если их удается уличить... — она пожала плечами, — Это отвратительно, но именно так обстоят дела. И когда ситуация столь беспорядочна и запутана, как в Силезии, возрастает соблазн использовать благоприятную возсть обогатиться. В глазах многих людей пиратство имеет своего рода романтическое очарование беззакония. Так почему уважаемому человеку — например, губернатору Хагену — не получать деньги, пока кто-то другой совершает жестокие убийства?

— Вы правы, мэм, это отвратительно, — помолчав, сказала доктор.

— Однако отвращение ничего не меняет в ситуации, — вмешалась Хьюз, — и она останется прежней, если кто-то не заставит ее измениться. Отчасти поэтому вы хотите продолжать нашу операцию и напустить на них андерманцев, не так ли?

— По меньшей мере в ближайшее время, — Хонор отпила глоток какао и, опустив чашку, криво усмехнулась, — Конечно, в перспективе Андерманская империя, которая подомнет под себя всю Конфедерацию, может стать еще худшим соседом, чем пираты. Во всяком случае, у меня такое чувство, что герцог Кромарти разделяет мое мнение.

— Трудно винить его за это, — заметил Фред Казенс. — У нас достаточно неприятностей и с хевенитами.

Хонор приготовилась отвечать, но остановилась, потому что Нимиц встал на своем высоком стуле и с наслаждением потянулся. Лениво зевнув, он обнажил острые, как иглы, клыки, и посмотрел ей в глаза, а она ответила ему пристальным взглядом. Они все еще не могли обмениваться конкретными мыслями, но стали намного лучше воспринимать посылаемые друг другу образы, и теперь он мысленно нарисовал перед ней секцию гидропоники, обеспечивающую команду свежими овощами и вслед за этим — Саманту. Древесная кошка изящно сидела под шпалерой с помидорами, и Хонор улыбнулась, прочитав в ярких глазах Саманты призыв.

— Ладно, паршивец, — сказала она, но при этом погрозила ему пальцем, — Только не болтайся под ногами и не потеряйся!

Нимиц бодро мяукнул и спрыгнул на палубу. Хотя обычно он держался рядом с Хонор, он научился открывать автоматические двери, еще когда она была ребенком, а управляться с лифтами — в Академии. Он не мог пользоваться телефоном в лифте, чтобы сказать центральной диспетчерской, куда ему надо ехать, но был вполне способен запомнить и нажать нужную кнопку. Теперь он снова посмотрел на Хонор смеющимся взглядом, махнул ей хвостом и степенно вышел из каюты.

Подняв глаза, она увидела, что Кардонес сидит с совершенно завороженным видом.

— Он хочет немного размять ноги, — пояснила она.

— Понятно.

Выражение лица Кардонеса было удивительно серьезным, но Хонор не нужен был Нимиц, чтобы ощутить, что старпома распирает восторг.

— Во всяком случае, — сказала она более оживленно, — теперь, когда мы захватили одно пиратское судно, я хотела бы просмотреть то, что Сьюзен и Дженни сумели вытрясти из их компьютеров. У нас не так много сведений относительно того, кто мог бы руководить их действиями или где они базировались, но мы знаем, где они побывали... и куда планировали идти дальше, и этому месту придется стать нашим следующим пунктом назначения. Вопрос заключается в том, действительно ли мы должны провести еще несколько дней здесь, или нам лучше идти прямо на Шиллер. Какие будут мнения?

 

* * *

 

Обри Вундерман вышел из лифта и поискал глазами стрелку на переборке, указывающую направление движения.

Гражданские конструкторы “Пилигрима” отвели слишком мало места для персонала его нынешней военной команды: рабочие верфи нарезали часть огромного второго трюма на кроличьи клетки кают, так что Вундерман до сих пор путался. Необходимость вместить в такое пространство еще и средства жизнеобеспечения в достаточном количестве для трех тысяч человек отнюдь не облегчала ситуацию, и проходы, которые, по идее, должны были вести в нужном направлении, сводили с ума, оттого что имели обыкновение заканчиваться где-нибудь в совершенно неожиданном месте. У большинства членов команды “Пилигрима” это вызывало просто раздражение, но Обри нравилось исследовать лабиринт, что вызывало насмешки бывалых служак. Однако, несмотря на их поддразнивание, он со временем стал лучше ориентироваться, загрузив в память своего планшета внутренний план корабля. И все же единственным способом убедиться, что новый маршрут освоен, было пройти по нему собственными ногами. Именно такое упражнение он и спланировал на этот вечер.

Он набрал на клавиатуре код маршрута и некоторое время изучал изображение на экране. Пока он шел правильно. Если он проследует по этому коридору до следующего перехода, то сможет сократить расстояние от машинного отделения до второго ангара ЛАКов и попадет к смежному лифту, ведущему в спортзал, — конечно, если предположить, что он с самого начала правильно проложил маршрут.

Обри усмехнулся и, насвистывая на ходу, двинулся по пустому коридору. Он бы и на спор не поменял свое теперешнее звание простого исполняющего обязанности старшины на более высокое положение Джинджер, потому что выдвижение на этот пост позволило ему оказаться в команде капитанского мостика и присутствовать при том, как капитан захватила их первого пирата. Он еще никогда в жизни не чувствовал себя таким взволнованным. Он понимал, что по большому счету разволновался гораздо сильнее, чем того заслуживал повод, учитывая, что масса налетчика составляла меньше одного процента от массы “Пилигрима” с его семью с лишним миллионами тонн, но это не слишком беспокоило Обри. Они здесь чтобы ловить пиратов, и леди Харрингтон отлично справилась с первым захватом. Более того, он, Обри Вундерман, присутствовал при этом. Он был всего лишь только крошечным винтиком в огромном механизме, но все-таки частью его, и юноша высоко оценил ощущение выполненного долга. “Пилигрим”, конечно, не Беллерофонт”, но все же у Обри не было причин стыдиться своего назначения, и...

Палуба внезапно ринулась вверх и со страшной силой обрушилась ему прямо в лицо. Неожиданный удар превратил выдох в мучительный задыхающийся хрип, а потом что-то жестоко, с хрустом ткнулось в ребра.

Удар отбросил его от переборки, и Обри, защищаясь, инстинктивно попытался свернуться в клубок, но ничего не получилось. Чье-то колено уперлось ему в спину, а мощная рука схватила за волосы, и он закричал, потому что его лицо снова врезалось в палубу. Он отчаянно выворачивался, борясь с захватившей его рукой, и, почти теряя сознание, услышал холодный противный смех.

— Ну-ну, сопляк! — злорадствовал голос, — Похоже, с тобой действительно произошел несчастный случай.

Штайлман! Обри сумел перехватить руку энерготехника, но Штайлман свободной рукой снова ударил его и ткнул лицом в палубу.

— Надо смотреть, коли идешь по коридору, сопляк. А то человек идет-идет на своих двоих, а потом споткнется и ушибется.

Обри предпринял слабую попытку подняться, но энерготехник снова хлопнул его лицом о палубу. Вундерман почувствовал вкус крови и понял, что правая щека разбита, но собрал все оставшиеся силы и резким движением вырвался из хватки Штайлмана. Шатаясь, он оперся спиной о переборку и, скрестив руки, закрыл ими лицо. Обутая в тяжелый ботинок нога энерготехника с силой ударила его в плечо. Он повалился на бок, но в ответ яростно лягнул Штайлмана и услышал, как тот выругался от боли: Обри пяткой попал в голень энерготехника.

— Козел! — прошипел тот, — Да я тебя...

— Эй, потише там! — настойчиво произнес чей-то голос.

Обри с трудом поднялся на колени. Он заморгал, пытаясь рассмотреть расплывающуюся перед глазами картину, и узнал невысокого, коренастого санитара, которого в первый раз увидел в пассажирском отсеке “Вулкана”. Тацуми. Так его звали. Иоширо Тацуми.

— Пошел отсюда, нюхач! — прорычал Штайлман.

— Эй, вы! Успокойтесь! — тихим голосом сказал Тацуми с прежней настойчивостью, — Что вы там делаете, меня не касается, делайте что хотите. Но сюда идет коммандер Чу из первого энергоблока!

— Вот дерьмо! — Штайлман выглянул в коридор, по которому только что подошел Тацуми, затем вытер рот тыльной стороной ладони и уперся взглядом в Обри, — Это еще не все, сопляк, — пообещал он, — Я закончу твой “несчастный случай” попозже, — Обри с ужасом смотрел на него, сплевывая кровь, а энерготехник злобно усмехнулся и обернулся к Тацуми, — А что до тебя, торчок, то у меня есть три человека, готовых поклясться, что я нахожусь сейчас у себя в каюте, а ты ничего не видел и ничего не слышал. Этот чертов сопляк просто упал, запнулся своими неуклюжими ногами, понял?

— Как скажешь, парень, — согласился Тацуми, подняв руки в успокаивающем жесте.

— Не забудь, — прорычал Штайлман и рысью побежал по коридору.

Несколько секунд спустя лязгнул эксплуатационный люк, и энерготехник исчез в лабиринте проходов, обслуживающих внутренние системы судна. Тацуми с озабоченным лицом склонился над Обри.

— Видок так себе, — пробормотал санитар.

Он присел около юноши, и Обри вздрогнул от боли, когда мягкие пальцы коснулись его кровоточащего носа.

— Вот гадство. Думаю, этот ублюдок сломал его, — присвистнул Тацуми. Он посмотрел по сторонам и обнял Обри за плечи, — Пошли, парень. Дай я доведу до лазарета.

— А г-г-где... коммандер Чу? — выдавил Обри.

Ему приходилось дышать ртом, и голос его звучал сипло и неразборчиво, но с помощью Тацуми ему все-таки удавалось идти, пошатываясь на ослабевших ногах.

— Где коммандер? Черт его знает, наверное, все еще по уши занят в первом энергоблоке!

— То есть... — выдавил из себя Обри. Тацуми пожал плечами.

— Должен же я был что-то ему сказать, Вундерман. Этот парень убил бы тебя к чертовой матери.

— Да уж... — Обри попробовал вытереть кровь с подбородка, но свежая липкая струйка тотчас потекла снова. — Да, убил бы. Спасибо.

— Не надо меня благодарить, — сказал Тацуми, — Я не люблю, когда на моих глазах кого-то обижают, но у вас со Штайлманом свои дела. Это очень опасный сукин сын, и я не хочу с ним связываться.

Обри скосил глаза на Тацуми. Он видел страх в лице и голосе санитара и не мог ругать его за это.

— То есть ты мне не свидетель, — уточнил он спустя несколько секунд.

— Ты все понимаешь. Я только проходил мимо и увидел, что ты там лежишь. Я ничего не видел и ничего не слышал, — Тацуми посмотрел в сторону, а потом сконфуженно покачал головой, — Извини меня, ладно? У меня свои проблемы, и если Штайлман решит и на мне тоже оттянуться...

Он содрогнулся, и Обри кивнул:

— Я понимаю.

Тацуми завел его в лифт и нажал кнопку корабельного госпиталя, а Обри слабо похлопал его по плечу.

— Не вини себя, — невнятно произнес он, — Только я не понимаю, почему он меня так ненавидит.

— Ты поставил его в дурацкое положение, — объяснил Тацуми, — Я не думаю, что он сам соображает своей башкой, в чем дело, но такой уж он есть, а ты встал у него на дороге, тогда, в пассажирском отсеке, а потом боцман заставила его отступить. Это не ты виноват, но он думает, что должен отомстить тебе. Я полагаю, что он потому только не набрасывался на тебя так долго, что старпом решил перевести тебя в капитанскую рубку. На твоем месте я бы держался подальше от машинного отделения, Вундерман. Как дальше.

— Нельзя же все время от него прятаться... — Обри оперся о Тацуми, — Корабль не такой уж большой. Если захочет, он меня найдет, — Юноша покачал головой и вздрогнул, потому что это движение вызвало новый приступ боли, — Мне надо с кем-нибудь поговорить. Не знаю, что делать.

— Если бы я мог помочь! Но я не в счет, — тихим голосом сказал санитар, — Ты слышал, как он назвал меня?

— Нюхач?

— Ну да. Видишь ли, я попался на сфинксианской “зелени” несколько лет назад. Правду говорю, черт меня дери. Я теперь чист, но в моем досье полно черных меток, так что болтаться мне во втором разряде еще лет пятьдесят. Ты слышал, что сказала боцман в первый день... а у меня нет друзей среди офицеров. А еще надо мной висят Штайлман и его банда, так что однажды я могу исчезнуть, как никому не нужная ветошь.

— Почему же тебя не разжаловали? — помолчав, спросил Обри.

Тацуми пожал плечами.

— Ну, видишь... Каков я ни есть, думаю, я хорошо работаю. Когда меня поймали на том, что я нюхал наркотик, за меня заступился военврач. Шесть месяцев меня не допускали до работы — наверно, спасали от дисциплинарной комиссии, — но это удержало меня на службе.

Обри понимающе кивнул. Он понимал, о чем говорит Тацуми, и не винил санитара в желании держаться подальше от чужих проблем. Да и как , если Тацуми только что спас ему жизнь? Но если Тацуми не поддержит его версию случившегося, то против Штайлмана у него будут только слова. Этого могло быть достаточно, учитывая разницу в их характеристиках... но ведь могло и не хватить. Кроме того, если Тацуми прав и у Штайлмана есть “банда” для поддержки (а ведь Штайлман знал, где устроить засаду Обри, и это доказывает, что ему помогли), то Обри не спасет и заключение энерготехника на корабельную гауптвахту. Все в вахте Вундермана знали о его хобби, да он особенно и не скрывал свои планы на вечер, но Штайлмана там сегодня не было. Он мог узнать об этом, только если кто-то ему рассказал. Обри не мог представить себе, что кто-то мог добровольно связаться с такой скотиной, как Штайлман, но какая, в конце концов, разница. Имело значение лишь то, что, по всей очевидности, кто-то действительно с ним связан... и Обри понятия не имел, кто это.

Он поднес ладони к разбитому лицу, пытаясь остановить кровотечение. Глубокая внутренняя тревога не давала ему покоя. Он должен найти ответ, но как? Он мог лично поговорить с боцманом, однако Салли МакБрайд не из тех, кто согласится выжидать. Если она поверит Обри, то немедленно примет меры. Хотя нет, без доказательств все, что она может сделать, это предупредить Штайлмана о последствиях, а она это уже сделала. Очевидно, энерготехник уверен, что выйдет сухим из воды, “отомстив” Обри, несмотря на ее предупреждение, и Вундерман не надеялся, что Штайлман теперь передумает. Штайлман, вероятно, ошибался, думая, что сможет избежать наказания, но что бы после этого ни сделала боцман с энерготехником, Обри это вряд ли утешит, поскольку раньше Штайлман уложит его в лазарет или даже хуже...

— Вот и добрались, — облегченно вздохнул Тацуми, когда лифт остановился и двери с шипением разошлись.

Он помог Обри одолеть короткий переход, и юноша закрыл глаза. Ему нужна помощь. Он должен поговорить с достаточно опытным человеком, чтобы тот посоветовал ему, что делать, но он не знал никого, кто обладал подобным опытом!

— Боже мой! — сказал кто-то, — Что с ним случилось?

— Точно не знаю, — ответил Тацуми, — Я нашел его в коридоре.

— Кто это? — спросил голос.

— Его фамилия — Вундерман, — ответил Тацуми. — Я думаю, пострадало только лицо.

— Дайте мне осмотреть его.

Чьи-то руки отодвинули в сторону санитара и мягко ощупали голову Обри, и юноша заморгал, когда лейтенант медицинской службы заставил его разомкнуть веки и заглянул в глаза.

— Что случилось, Вундерман? — спросил он.

“Скажи ему! — закричал внутренний голос Обри, — Вот прямо теперь и скажи ему!” Но если он расскажет все офицеру, то...

— Я упал, — хрипло сказал он.

 

Глава 18

 

Из сна без сновидений Уорнера Кэслета вырвал сигнал боевой тревоги. Капитан перевернулся в кровати, сел и чисто автоматически потянулся к кнопке связи, еще не открыв глаза. Когда загорелся экран, затемненная каюта осветилась.

— Капитан слушает, — сказал он сонным голосом. — Говорите.

— Я думаю, мы что-то нащупали, шкипер, — Это была Элисон МакМэртри, его старший помощник, — Я не уверена, что это тот, кого мы ищем, но за нами кто-то увязался.

— Только один? — Кэслет протер глаза, и МакМэртри кивнула.

— Пока мы видим только одну сигнатуру, шкип.

Гражданин комиссар Журден вошел в поле зрения передающей камеры старпома и посмотрел через ее плечо на Кэслета. МакМэртри оглянулась узнать, кто подошел, но ее лицо не выдало признаков беспокойства, хотя многие народные комиссары считали обращение “шкипер” или “шкип” почти таким же “нелояльно элитарным”, как дерзость назвать “сэром” кого-либо, кроме комиссара.

— Как далеко?

— Девятнадцать миллионов километров, шкип. Чуть больше одной световой минуты. У нас пока нет никаких данных с активных... — Она прервалась и отвела взгляд от камеры. Кэслет услышал голос Шэннон Форейкер, и МакМэртри снова повернулась лицом к камере, жутковато улыбаясь, — Тактик только что подтвердила, шкипер. Теперь поступают данные активных сенсоров, и они соответствуют характеристикам нашего приятеля.

— И он определенно следует за нами?

— Совершенно точно. Кроме нас, здесь никого нет, и он только две минуты назад включил свой двигатель, — подтвердила старпом, и Кэслет ответил ей такой же жутковатой улыбкой.

— Я сейчас буду. Вы с Шэннон знаете, что делать до моего прихода.

— Так точно, шкипер. Мы притворимся толстыми, глупыми и счастливыми.

— Молодец, — кивнул Кэслет и, прервав связь, прошел к шкафу со скафандром.

В числе многих привилегий, которых офицерский корпус лишился при новом режиме, были услуги стюардов, но этот вопрос Кэслета никогда особенно не беспокоил, а уж тем более теперь. Он быстро осмотрел индикаторы “второй кожи”, но мысли его блуждали сейчас далеко. Несмотря на все данные Журдену заверения, шансы обнаружить одного конкретного пирата были очень малы. Теперь, когда это у него получилось, Кэслет спрашивал себя, удастся ли ему следующий шаг. Согласно файлам с показаниями датчиков, которые они вытащили из компьютеров “Эревона”, пират был намного легче Вобона”, и Кэслет серьезно сомневался, что жалкая шайка пиратов может сравниться с его хорошо вымуштрованной, опытной командой. Он был уверен, что способен уничтожить этих людей, но при этом он хотел захватить их судно (и бортовые компьютеры) не слишком поврежденными — что ставило перед ним куда более трудную задачу.

Он влез в скафандр, подавил привычную дрожь, подсоединяя систему удаления отходов, и застегнулся. Ему нужен этот корабль, и он соглашался пойти на определенный риск, чтобы захватить его, но он не был готов к тому, чтобы подвергнуть излишней опасности своих людей. И если возникнут проблемы, то он вполне удовлетворится тем, что разнесет пирата на части. Честно говоря, инстинкты даже требовали поступить именно так. При этой мысли он оскалил зубы и , подхватив шлем, направился к двери.

 

* * *

 

— Похоже, мы его надули — по крайней мере, пока, — приветствовала МакМэртри Кэслета, когда он вошел в капитанскую рубку. Она показала рукой на голосферу и вслед за капитаном подошла к ней поближе, — Он заходит почти прямо с кормы — вектор один-семь-семь, но чуть выше, так что он может увидеть только нашу крышу. И ему никак не получить отраженный радиолокационный или оптический сигнал.

— Хорошо.

Кэслет вручил свой шлем помощнику, который пристегнул его к подлокотнику командирского кресла, и стал пристально вглядываться в голосхему. Пират немного приблизился, он находился сейчас в восемнадцати с половиной миллионах километров и шел с ускорением почти 500 g . Текущая скорость “Вобона” составляла 13800 км/с, ускорение составляло 102 g в направлении звезды Шарона, но пират уже увеличил скорость до 15230 км/с, и его преимущество в скорости составляло более тысячи четырехсот километров в секунду. Кэслет некоторое время рассматривал изображения курсов на схеме, а затем взглянул на гражданина лейтенанта Саймона Хаутона.

— Время до перехвата?

— При нынешнем ускорении — скажем, сорок пять минут, — ответил астрогатор, — но его преимущество в скорости превысит двенадцать тысяч километров в секунду.

— Ясно.

Кэслет еще несколько секунд изучал голосферу, а затем подошел к командирскому креслу. Журден уже сидел в таком же кресле рядом с ним и, подняв брови, ждал, когда коммандер займет свое место.

— Вы уверены, что это те люди, которые вам нужны, гражданин коммандер?

— Если Шэннон говорит, что это они, значит, это они, сэр. И пока, кажется, они делают именно то, чего мы от них хотим. Задачка состоит в том, чтобы они продолжали в том же духе.

— И как вы их заставите?

Вопрос Журдена, воз, прозвучал иронически, но это было откровенное любопытство, и Кэслет коротко улыбнулся.

— Ни один из их датчиков не может проникнуть сквозь наш импеллерный клин, сэр. В настоящее время все, что у них есть для принятия дальнейших решений, — это визуально оцениваемый размер наших клиньев и наши активные излучения, а Шэннон с машинным отделением изо всех сил стараются притвориться торговым судном. Мы не смогли бы дурачить долго настоящий военный корабль, если бы он что-нибудь заподозрил, но эти люди ожидают увидеть коммерсантов. Они должны ломить прямо на предполагаемую цель, то есть на нас, до тех пор, пока мы не сделаем чего-нибудь, что их напугает, или пока они не увидят наш корпус. Хорошо, что они находятся над нами, это означает, что сейчас они направляются к верхней части нашего клина. Мы не можем рассчитывать на то, что так будет продолжаться вплоть до перехвата, но задолго до этого они дадут нам массу поводов для начала ответных действий. И если мы правильно рассчитаем время, то, когда наконец решим “встретиться” с ними, сама геометрия помешает им разглядеть нашу корму.

— Так что они не увидят наш корпус, — сказал Журден, медленно кивнув, и Кэслет подтвердил.

— Вот такой замысел, гражданин комиссар. Если они выдают сейчас свое максимальное ускорение, что кажется весьма вероятным, то у нас есть преимущество около десяти g . Этого недостаточно, если только мы не сумеем подойти к ним ближе. В настоящий момент, если мы просто развернемся и начнем преследовать их, то они могут легко ускользнуть и уйти в гиперпространство, прежде чем мы их догоним. Но если мы будем вести себя как очень испуганное грузовое судно, они продолжат нас преследовать — и отложат абордаж или бой с нами до тех пор, пока не окажутся точно в нужном нам месте.

— А затем мы их уничтожим, — сказал Журден с явным удовлетворением.

Народный комиссар часами просматривал видеозаписи с борта “Эревона”, сделанные гражданином капитаном Бранскомом, и явно перестал переживать из-за того, что уничтожение таких подонков уменьшит давление на мантикорцев. Еще один знак: он слишком порядочен для настоящего шпиона Комитета общественной безопасности — правда, Кэслет и не думал огорчаться по этому поводу. Однако настало время придать мыслям Журдена несколько другое направление.

— И затем мы можем их уничтожить, сэр, — повторил Кэслет, подчеркнув слово “можем”, — Но как бы справедливо это ни было, я бы взял их в относительно неповрежденном состоянии.

— Неповрежденном? — Журден снова поднял брови. — Но ведь это намного труднее!

— О, несомненно, сэр. Но если мы захватим их компьютерную базу данных, у нас будет больше шансов выяснить, в частности, размеры их змеиного гнезда. А при удаче мы вытащим достаточно информации для распознавания других их судов, если вдруг столкнемся с ними или выясним, где они базируются. Информация — второе смертельное оружие, известное человеку, сэр.

— Второе? А что же тогда, скажите, пожалуйста, является первым, гражданин коммандер?

— Неожиданность, — мягко сказал Кэслет, — и она у нас уже есть.

Пират продолжал приближаться, “Вобон” поджидал его. Легкий крейсер двигался прямо к звезде Шарона, готовясь к обычному повороту на 180 градусов. Кэслет и Шэннон Форейкер вели постоянное наблюдение. Прошло тридцать четыре минуты, и расстояние между кораблями сократилось почти до семи миллионов километров.

Скорость налетчика была почти на десять тысяч километров в секунду больше и казалась Кэслету неоправданно высокой. Даже при скромном ускорении, которое до сих пор поддерживал “Вобон”, если они резко реверсируют двигатель, через четырнадцать с половиной минут налетчик обгонит его на скорости более шести тысяч км/с. Допустим, что грузовое судно (пират ведь не догадывается, что это крейсер) переживет обгон, а не будет расстреляно. Но пирату потребуется еще двадцать шесть минут только для того, чтобы свести к нулю собственную скорость относительно жертвы. К этому времени расстояние между ними опять увеличится до девяти с половиной миллионов километров, и пиратам снова придется сокращать разрыв. В конечном счете, для грузового судна игра заведомо проигрышная, учитывая, что у пирата ускорение выше, но бесстрашный торговый шкипер мог на нее решиться. И какой бы безнадежной она ни казалась, умелый капитан мог протянуть достаточно долго. А там, глядишь, и обнаружился бы кто-нибудь еще. Даже в Конфедерации существовала вероятность того, что этот кто-то оказался бы военным кораблем и пришел на помощь “купцу”. Шансы против такого счастливого исхода были буквально астрономические, но тот факт, что негодяи не учли его, служил еще одним доказательством их профессиональной некомпетентности.

С другой стороны, даже и не такая банда деревенщин, вероятно, продолжала бы и дальше наращивать ускорение — главным образом потому, что грузовое судно все равно непременно засекло бы их примерно через миллион кликов. Они просто сознательно приближали момент, когда оно заметит их присутствие, и...

— Запуск ракет! Я держу в пеленге две “птички”, шкип, они расходятся к правому и левому борту!

— Хорошо. Рулевой, — спокойно сказал Кэслет, — вызнаете, что делать.

— Да, сэр. Уклоняемся.

Нос “Вобона” упал “вниз”, когда крейсер встал перпендикулярно эклиптике, отчаянно “нырнув”, и повернулся на правый борт. Этот единственно возможный для невооруженного корабля маневр ухода резко увел в сторону от ракет вектор его движения, подставив им нижнюю часть импеллерного клина. Несмотря на очень большое расстояние, из-за превосходящей скорости налетчиков “Вобон” оказался в пределах досягаемости их ракет Любое грузовое судно, лишенное активной защиты и не способное отразить огонь атакующего, могло надеяться только на быстрое уклонение. Конечно, пират и сам хотел, чтобы оно уклонилось, поэтому обычные ядерные боеголовки в конце своего пути спокойно взорвались без вредных последствий. Зато от пиратов поступило сообщение.

— Нас вызывают, шкипер, — сказал офицер связи. — Они приказывают нам вернуться на первоначальный курс.

— Они приказывают? — пробормотал Кэслет и улыбнулся народному комиссару, — Это именно то, что нам надо. Они сказали что-нибудь по поводу остановки импеллеров?

— Нет, гражданин коммандер. Они хотят, чтобы мы поддерживали наше первоначальное ускорение, пока они не сравняют скорости.

— Это еще лучше, — заметил Кэслет и посмотрел на экран.

“Маневр уклонения” “Вобона” несколько увеличил вертикальную дистанцию между ними, не намного, на самую малость, и капитан, откинувшись назад, несколько секунд задумчиво потирал подбородок.

— Тэд, ответьте им, только по радиосвязи, ни в коем случае не пользуйтесь визуальной. Сообщите, что мы являемся андерманским торговым судном “Инг Крюгер”,и потребуйте прекратить преследование.

— Есть, гражданин коммандер.

Гражданин лейтенант Даттон снова повернулся к приборам связи, а Журден озадаченно посмотрел на Кэслета.

— Это-то для чего, гражданин коммандер? — спросил он.

— Мы находимся на расстоянии досягаемости их ракет, сэр, — ответил Кэслет, — но ни один нормальный пират не захочет повредить свою добычу, тем более лазерными боеголовками, а ракеты — не самое точное оружие. Они нужны главным образом для демонстрации силы. Пирату надо подойти ближе, чтобы угрозой для нас стало его энергетическое оружие. Им надо остановить нас, но не уничтожить полностью. Торговые шкиперы знают об этом, и какой-нибудь бесстрашный капитан (или просто глупый) попытался бы убалтывать пиратов, пока они не подошли к нему на расстояние выстрела. Однако это позволяет нам не выйти из роли, и, кстати, чем большей вертикальной дистанции между нами мне удастся достичь, прежде чем мы вернемся на наш первоначальный курс, тем более острым будет угол, когда наши векторы пересекутся. Им придется заходить на нас “сверху”, и это должно чуть дольше удержать наш клин между нами и их активными датчиками.

— Понятно... — Журден покачал головой и слегка улыбнулся, — Напомните мне не садиться играть с вами в покер, гражданин коммандер.

— Они повторяют приказ возобновить прежний курс и ускорение, — объявил Даттон и усмехнулся, глядя на капитана, — Похоже, они чуток разозлились, шкип.

— Какая жалость! Повторите сообщение, — Кэслет улыбнулся Даттону и перевел взгляд на МакМэртри, — Мы будем продолжать протестовать, пока они не подойдут на расстояние в четыре миллиона, Эдисон, а затем сложим лапки, как послушная слабая жертва.

Преследование близилось к завершению, и атмосфера на капитанском мостике КРФ “Вобон” стала гораздо напряженнее. Требования пирата, чтобы “Инг Крюгер” шел на стыковку, становились все более неприятными и угрожающими, прерываясь разрывами ядерных боеголовок, которые ложились все ближе и ближе — до тех пор, пока Кэслет не уступил и не подчинился. Теперь пират находился на расстоянии чуть более четверти миллиона километров, и Кэслет удивленно качал головой. На самом деле он никак не ожидал, что эти идиоты подойдут так близко, даже не разобравшись, с кем они имеют дело, Но шкипер налетчиков оказался в высшей степени самоуверенным. Тот факт, что не худо было бы перед атакой бросить хоть один-единственный беглый взгляд на корпус жертвы, мало значил для него, потому что он “знал” по излучениям, что перед ним — торговое судно. Впрочем никто снаружи и не смог бы расшифровать импеллерный клин, потому что действие полосы гравитационных волн шириной в метр, где гравитация менялась от ноля почти до ста тысяч м/с 2 , скручивало фотоны в витые крендели. Тот, кто находился внутри корабля и знал точные характеристики клина, мог использовать компьютерную корректировку, чтобы превратить искаженные излучения в нечто внятное, но извне никто не мог выполнить такой трюк. Маневры Кэслета удержали импеллерный клин между его кораблем и датчиками налетчика, и пират даже не задумался, почему так получилось. Но теперь негодяи находились в пределах действия энергетического оружия, и Кэслет взглянул на Форейкер.

— Готова, Шэннон?

— Так точно, сэр.

Тактик была погружена в показания приборов на пульте и, ни на секунду не задумавшись, использовала принятое до переворота формальное обращение, а Журден, покачав головой, неохотно пропустил ее оговорку мимо ушей.

— Ладно, ребята. Тут-то мы и прижмем к ногтю этих ублюдков. Приготовиться... внимание... начали!

Крейсер “Вобон” перестал быть грузовым судном. Все это время Форейкер не могла использовать ни одной активной системы, не нарушив маскировки, но ее пассивные системы в течение почти двух часов скрупулезно следили за противником. Она знала совершенно точно, где находится враг, и знала также, что враг подходит к ней с отрицательным ускорением под достаточно острым углом, предоставляя ей прекрасную возсть атаковать так, чтобы сразу вынудить его сдаться. Элисон МакМэртри с молниеносной скоростью развернула “Вобон” на правый борт, и, едва судно повернулось, по налетчику дали залп две мощные лазерные установки. Кэслет мог открыть в три раза более мощный огонь, но он хотел, чтобы пиратское судно уцелело... и двух аккуратных ударов нанесенных по не прикрытому защитными стенами кораблю, должно было хватить с лихвой.

Лазеры — оружие, действующее со скоростью света, и первым предупреждением для налетчиков стал момент, когда два лазерных луча Форейкер (прямое попадание!) уперлись в корму их судна. Орудия продольного огня исчезли во взрыве разлетевшейся обшивки, а лучи когерентного света, подобно демонам, устремились дальше, к заднему импеллерному кольцу. Мощные лучи проникли во внутренние системы судна, поднятое взрывом оборудование разлеталось во все стороны, как поп-корн, в то время как заднюю треть корпуса разнесло в пыль, и термоядерный реактор начал аварийное отключение. Импеллеры корабля вышли из строя, он внезапно потерял способность маневрировать, развернутый кормой к потенциальной жертве, так что ни клин, ни бортовая защита не могли помешать огню “Вобона”.

— С вами говорит гражданин коммандер Уорнер Кэслет, — строго сказал Кэслет в свой микрофон, — Вы мои пленники. Любая попытка сопротивления закончится разрушением вашего судна.

Никакого ответа не последовало, и капитан, прищурившись, посмотрел на экран. Несмотря на многочисленные повреждения пиратского корабля, часть бортового оружия, должно быть, все-таки уцелела, включая ракетные стволы, которые все еще могли произвести несколько выстрелов на оставшейся энергии. Но, судя по показаниям датчиков, единственный разрушительный залп привел корабль в полную негодность. Если бы он действительно захотел вступить в бой, это было бы одно из самых коротких сражений в истории.

— Никакого ответа, шкип, — сказал Даттон, — Мы, воз, повредили их передатчики.

Кэслет кивнул. Если так, то и приемники налетчиков, вероятно, тоже повреждены. Но слышал или нет сообщение их командир, он вряд ли захочет совершить самоубийство. Кэслет взглянул на маленький экран связи, соединявший его с отсеком для личного состава на боте гражданина капитана Бранскома.

— Ладно, Рэй. Отправляйтесь за ними, но будьте осторожны. Держите боты поближе и оставайтесь вне нашей директрисы.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Бранском, и два бота набитые закованными в боевую броню морскими пехотинцами, вышли из причального отсека “Вобона”.

Они сделали большой круг, держась подальше от бортового оружия легкого крейсера, и заняли позицию в двух километрах за кормой полуразрушенного судна. Люки ботов открылись, из них выплыли по одному одетые в броню морские пехотинцы и направились к пиратскому судну.

Кэслет наблюдал на дисплее, как морская пехота приблизилась к самому ближнему неповрежденному люку для личного состава. Существовала возсть, что пираты решатся предпринять прощальный, вызывающий, самоубийственный жест, взорвав себя, только чтобы захватить с собой морских пехотинцев, но среди пиратов никогда не встречалось камикадзе... и потом, они не подозревали, что Кэслет гонится за ними после “Эревона”. Если бы они знали, если б только могли предположить, что он намеревается сделать с ними, они все же покончили бы с собой. Но они ничего такого не выкинули, и Кэслет вздохнул с облегчением, когда люди Бранскома вошли внутрь корабельного корпуса и начали сгонять в кучу команду, не оказавшую сопротивления.

— Отличная работа, гражданин коммандер, — сказал спокойно Дени Журден, — Превосходная работа. И учитывая обстоятельства, — он улыбнулся немного грустно, — я думаю, мы действительно можем этим гордиться.

 

Глава 19

 

Кэслет ждал стыковки бота Бранскома в галерее причального отсека. Сцепив за спиной руки, он с трудом скрывал нетерпение, глядя, как выдвигается труба стыковочного туннеля. Соединились фалы, открылся круглый люк трубы. Несколько секунд спустя из него выплыл закованный в боевую броню Бранском, схватился за поручень туннеля и плавно вошел в зону внутренней гравитации “Вобона”. В громоздкой броне не так-то просто выполнить этот маневр, и морские пехотинцы, в своих скафандрах очень походившие на роботов, не раз вырывали поручень вместе с кронштейнами, но у Бранскома все получилось легко. Он уперся ногами в палубу, за счет мощной брони оказавшись на полметра выше обычного, и поднял передний щиток шлема.

— Мы разнесли к черту их корпус после восьмидесятого шпангоута, шкипер, — сказал он, — а один из лучей уничтожил их мостик. Там теперь сумасшедший дом. Все, кроме аварийного освещения, отключено, и, похоже, треть компьютерной секции уничтожена взрывом. Но мои техники говорят, что пиратам не удалось уничтожить основную базу, и гражданка сержант Симонсон сейчас пытается вытащить из нее хоть что-нибудь.

— Ясно. Было оказано сопротивление?

— Никак нет, сэр, — зловеще улыбнулся морпех.

Как и у Шэннон Форейкер, словарь гражданина капитана Бранскома плохо согласовался с революционными нормами, — Я полагаю, мы уничтожили почти половину их команды. Вы не поверите, но только абордажная команда у них была в скафандрах.

Он покачал головой, и теперь настала очередь Кэслета улыбнуться.

— Конечно, Рэй. Мы ведь были для них всего лишь безобидным торговым судном, идущим на заклание.

— Они так и думали. Некоторые из них, кажется, негодуют, что их обманули.

— Мое сердце обливается кровью, — съязвил Кэслет и потер подбородок, — Итак, Симонсон, может быть, удастся кое-что выудить из их компов, а? Ну что же, это хорошие новости.

— Она, похоже, не очень уверена, сэр, — предупредил Бранском, — но если есть хотя бы малейшая возсть, она сделает. Кроме того у нас есть кое-что получше компьютеров...

Кэслет резко поднял глаза на Бранскома, но гражданин капитан смотрел не на него. Боевая броня — вещь жесткая, и задняя часть шлема неподвижно соединена с плечами. Сейчас Бранском внимательно смотрел на маленький экран заднего обзора. Кэслет сделал шаг в сторону — посмотреть, что там происходит. Из стыковочного туннеля появились еще два морских пехотинца, между ними, как серединка сэндвича, болтались мужчина и женщина в грязных комбинезонах.

— Это их старшие офицеры? — холодно спросил Кэслет.

— Нет, сэр... я хотел сказать “гражданин коммандер”, — поморщился морской пехотинец, — Если они говорят правду, то они даже не имеют отношения к экипажу.

— А что еще им остается врать? — саркастически усмехнулся Кэслет.

— Вообще-то, шкипер, я думаю, они говорят правду.

Кэслет, подняв брови, снова посмотрел на морского пехотинца, и Бранском потряс головой — жест, который одетый в броню человек использует вместо того, чтобы пожать плечами в знак недоумения.

— Через минуту вы поймете почему, — добавил он более мрачным тоном.

Кэслет скептически наморщил лоб, но ничего не сказал, а в это время морские пехотинцы со своими пленниками вошли в зону гравитации. Однако, присмотревшись внимательно к внешнему виду пленников, капитан застыл от неожиданности.

Пролонг всегда мешал судить точно о чужом возрасте, но у мужчины виднелось несколько седых прядей в волосах и неопрятной бороде. Лицо измученное, с огромными темными кругами под глазами и уродливым свежим шрамом, обезобразившим его правую щеку. Кэслет понял, что шрам полукольцом идет вокруг всей правой стороны головы, а правое ухо полностью отсутствует.

Женщина, вероятно, была моложе, но об этом трудно судить точно. Когда-то, должно быть, она была весьма привлекательна, и это ощущалось до сих пор, несмотря на грязную кожу и жирные волосы, но она выглядела еще более измученной, чем ее спутник, и глаза были похожи на глаза загнанного в угол животного. Она непрерывно шарила взглядом по сторонам, пугаясь каждой тени, и Кэслет поборол внезапное желание попятиться. От женщины исходило ощущение полубезумного, смертельного страха, рот как будто застыл в беззвучном крике.

— Гражданин коммандер Кэслет, — тихо сказал Бранском, — разрешите вам представить капитана Гарольда Суковского и коммандера Кристину Хёрлман.

Глаза мужчины забегали, но ему удалось отвесить вежливый поклон. Женщина даже не пошевелилась, и Кэслет внимательно посмотрел на нее, а мужчина — Суковский — обнял ее за плечи.

— Гражданин коммандер, — хрипло сказал Суковский, и Кэслет прищурил глаза, опознав произношение. — Я никогда не думал, что буду счастлив встретиться с Народным Флотом, но я счастлив. Я действительно счастлив.

— Вы — монти, — вкрадчиво сказал Кэслет.

— Да, сэр.

Женщина по-прежнему молчала. Только ее глаза метались из стороны в сторону, как два попавших в ловушку зверька, и Суковский плотнее прижал ее к себе.

— Капитан мантикорского королевского торгового судна “Бонавентура”. А это... — его голос дрогнул, и он с трудом взял себя в руки, — мой старпом.

— Скажите, ради бога, что вы там делали? — спросил Кэслет, махнув рукой в сторону полуразрушенного пирата за переборкой галереи.

— Они захватили мое судно у Телемаха, четыре месяца назад, — Суковский в течение нескольких секунд оглядывал галерею, затем умоляюще посмотрел на Кэслета. — Пожалуйста, гражданин коммандер. У вас, вероятно, есть доктор на борту, — Кэслет кивнул, и Суковский откашлялся, — Могу я попросить вас вызвать его? Пожалуйста. У Крис сейчас... ей очень трудно пришлось.

Кэслет быстро перевел взгляд на женщину, и желудок его сжался, когда он вспомнил, что эти же самые налетчики сделали на борту “Эревона”. В голове у него возник не один десяток вопросов, но ни единому он не позволил сорваться с губ.

— Конечно.

Он кивнул морскому пехотинцу, стоявшему рядом с Хёрлман, чтобы тот отвел ее к лифту. Но едва тот дотронулся до спасенной, неподвижно стоявшая женщина внезапно бросилась в атаку. Это было безумием — морской пехотинец в бронированном скафандре, защитный козырек шлема все еще опущен! — но она пошла на него с голыми руками (и ногами!), не произнеся ни слова, и это молчание было почти столь же ужасающим, как и ее ярость. Если бы морской пехотинец был без брони, любой из полудюжины ударов, которые она нанесла, прежде чем кто-то смог среагировать, ранил бы или убил его. Второй морпех решил вмешаться.

— Нет! Назад! — закричал Суковский и сам пошел к ним.

Первый морпех даже не пробовал защититься. Он просто старался пятиться от нападавшей, стараясь не повредить ей, но она не могла успокоиться. Она запрыгнула на него, схватившись обеими руками за его шлем, и ударила коленом в бронированную нагрудную пластину, потом еще, и еще, и еще раз, и тут Суковский подобрался к ней вплотную. Кэслет инстинктивно выкрикнул:

— Осторожнее! Она сейчас...

Но Суковский никого не слышал. Его внимание было полностью сосредоточено на Хёрлман, и голос зазвучал очень нежно:

— Крис, Крис, это я. Это шкипер, Крис. Все в порядке. Он не причинит вреда ни тебе, ни мне. Крис, это друзья. Послушай меня, Крис. Послушай меня.

Слова лились подобно тихой, успокаивающей, умоляющей мелодии, и ярость женщины стала затихать. Ее удары становились все реже, затем совсем прекратились, и она через плечо оглянулась на Суковского.

— Все в порядке, Крис. Мы теперь в безопасности. — По щеке мантикорца стекла слеза, но голос его остался тихим и мягким, — Все в порядке. Все в порядке, Крис.

Она издала какой-то звук, первый звук, который Кэслет услышал от нее. Это не было словом. Это даже не походило на звук, который способен издать человек, но Суковский закивал.

— Хорошо, Крис. А теперь пойдем со мной. Давай, Крис, пойдем.

Она вздрогнула и на мгновение плотно закрыла глаза, а затем выпустила шлем морского пехотинца из своей смертельной хватки. Ослабев, она присела на палубу, и Суковский опустился рядом с ней на колени. Он обеими руками обнял ее и прижал к себе, но она извивалась в его объятиях, отворачивая от него лицо. Скользнув взглядом по морпехам, она заметила Кэслета и, растянув губы, обнажила зубы в хищной улыбке. Видимо, она была готова напасть снова, и Кэслет судорожно облизнул губы. Мучительно было сознавать, какую жестокость проявили по отношению к ней пираты, но она напала на морпеха не для того, чтобы защитить себя. Она защищала своего капитана и была намерена драться, пусть даже голыми руками, с каждым, кто только посмотрит на него угрожающе.

— Все закончилось, Крис. Мы теперь в безопасности, — снова и снова шептал Суковский ей в ухо, до тех пор пока она наконец слегка не расслабилась.

Мантикорский капитан на мгновение закрыл глаза, а потом снова посмотрел на Кэслета.

— Я думаю, будет лучше, если я сам отведу ее в госпиталь, — сказал он, и в его хриплом голосе уже не было уверенности, которую он силился придать себе, говоря с Хёрлман.

— Конечно, — тихо сказал Кэслет. Он глубоко вздохнул и опустился на колени рядом с женщиной, — Никто не причинит никакого вреда ни вам, ни вашему капитану, коммандер Хёрлман, — сказал он таким же тихим голосом, — Никто больше не причинит боли никому из вас. Я даю вам слово.

Женщина впилась в него взглядом, и рот ее беззвучно зашевелился, но Кэслет не отводил взгляда, и, как ему показалось, глубоко в ее глазах что-то промелькнуло. Она перестала шевелить губами, и он, поднявшись с колен, протянул ей руку.

— Идемте со мной, коммандер. Я отведу вас к доктору Янковской. Она приведет в порядок вас и вашего капитана, а потом мы поговорим снова, хорошо?

В течение нескольких долгих, напряженных секунд она пристально разглядывала его руку, а затем расслабленно опустила плечи. Какое-то время она сидела, бессильно свесив голову, а потом посмотрела на Кэслета и взяла его за руку с повадкой пугливого дикого животного. Он мягко сжал ее ладонь и с усилием поднял на ноги.

Два часа спустя Гарольд Суковский сидел за столом в кают-компании Кэслета напротив гражданина коммандера, Элисон МакМэртри и Дени Журдена. Кристины Хёрлман там не было. Ее поместили в корабельный госпиталь под присмотр доктора Янковской, и Кэслет молился, чтобы ее прогноз оправдался. Янковская до переворота в НРХ работала гражданским врачом в башне ДюКвесин. Она и прежде имела дело с психическими травмами, вызванными изнасилованием, и теперь, казалось, почти обрадовалась тому, что Хёрлман так одержима жаждой убийства.

— Дела пойдут лучше у того, кто все еще хочет драться, а не у того, кто чувствует себя побежденным, шкипер, — сказала доктор, — Она сейчас находится в ужасном состоянии, но у нас уже есть на что опереться. Если она не сошла с ума, когда поняла, что действительно спасена, то, я думаю , у нее есть шанс восстановиться. Воз, не полностью, но намного больше, чем вы могли бы сейчас представить.

Кэслет оторвался от своих мыслей и посмотрел на Суковского. Мантикорец, приняв душ и переодевшись в чистый костюм, выглядел гораздо лучше, но напряжение на его лице все же нисколько не ослабло, и Кэслет не был уверен, произойдет ли это когда-нибудь.

— Я думаю, — сказал гражданин коммандер, — что мы можем допустить, что вы и коммандер Хёрлман действительно являетесь теми, за кого себя выдаете, капитан Суковский. Однако я все же хотел бы знать, что вы делали на борту пирата.

Суковский слегка улыбнулся горькой, понимающей улыбкой. К настоящему моменту морская пехота Бранскома доставила на борт “Вобона” всех выживших пиратов, и Кэслет уже понял, что в жизни не видел такой коллекции психопатов. Он никогда не мог себе представить Аттилу* [ Аттила (406?–453 г.г. до н.э.) — предводитель гуннов с 434 года. Возглавил опустошительные походы в Римскую империю, Галлию, Сев. Италию. Заслужил прозвище Божья Кара. (Прим. пер.) ] на космическом корабле. Вообще-то говоря, для того, чтобы быть астронавтом, человеку требуется некоторый интеллект. Но эти люди являли собой нечто невообразимое. Без сомнения, они все-таки были по-своему разумными, но при этом такими жестокими садистами и подонками, что Кэслет не представлял, как Суковский и Хёрлман выжили, будучи их пленниками.

— Как я уже сказал, гражданин коммандер, они захватили мое судно на Телемахе. Большая часть моей команды спаслась, но вот Крис... — глаза его вспыхнули, — Крис не захотела меня оставлять, — тихо сказал он, — Она полагала, что за мной следует присматривать, — Ему удалось выдавить слабую улыбку, — Она была права, но, боже, как жаль, что она не ушла!

Он опустил глаза и с минуту рассматривал стол, затем глубоко вздохнул и положил руку туда, где когда-то было правое ухо.

— Они сделали это, как только взошли на борт, взяв нас на абордаж, — спокойно сказал он, — Они были... сердиты, поскольку мои люди ушли от них, и трое пиратов держали меня, пока четвертый отрезал ухо. Я думаю, что они собирались медленно убить меня только потому, что очень разозлились, но для этого им нужно было время, а Крис каким-то образом освободилась от того, который ее держал. От меня было не много толку, а она ранила ножом одного ублюдка и уложила еще троих, прежде чем они набросились на нее всем скопом.

Он отвел в сторону взгляд и заиграл желваками.

— Я думаю, она захватила их врасплох, но когда они повалили ее, то страшно избили и... — Он прервался и снова глубоко вздохнул, МакМэртри подала ему стакан холодной воды. Он сделал глоток и откашлялся, — Извините, — Слово получилось хриплым, и он снова прочистил горло и очень осторожно поставил стакан на стол.—Извините. Просто то, что они сделали с нею... отвлекло их от меня. Вместо меня они выместили злость на ней. — Он закрыл глаза и стиснул зубы, — Мужчины были просто отвратительны, но, боже праведный, женщины! Они ведь давали советы этим ненормальным ублюдкам, как будто...

Его голос прервался, и ноздри затрепетали.

— Если вам нужно время, чтобы... — начал мягко Журден, но Суковский решительно замотал головой.

— Нет-нет, я почти в порядке. Позвольте мне рассказать все до конца.

Народный комиссар кивнул и откинулся на спинку стула, лицо его было искажено страданием. Суковский снова открыл глаза и продолжал:

— Мы живы сейчас только потому, что работаем на картель Гауптмана. Мистер Гауптман согласился выплачивать выкуп за всех своих служащих, которые попали в руки пиратов. Слава богу, пока они совсем не убили Крис, неожиданно появился один из их “офицеров”. Я никогда в жизни не говорил так быстро! Но все-таки я сумел убедить его, что живые мы стоим больше, чем мертвые, и он отогнал от нее своих зверей. Конечно, не было никакой уверенности в том, что они прекратят нас мучить. Брат того ублюдка, который отрезал мне ухо, в первую же ночь зашел в нашу тюрьму и попытался снова изнасиловать Крис. Она едва ли была в сознании, но для него это не имело значения, только я схватил его за шиворот, перевернул и хорошенько пнул ему по яйцам. Я был уверен тогда, что они убьют нас обоих, и отчасти даже надеялся на это. Я, вероятно, был не в себе. Я кричал, что убью каждого, кто дотронется до нее, а приятели того ублюдка кричали, что убьют меня. Тут Крис каким-то образом поднялась на ноги и пыталась напасть на них, а они ударили ее рукояткой пульсера. И я пошел на них и...

Он замолчал, руки его отчаянно дрожали, и он снова откашлялся, прочищая горло.

— Это все, что я помню из того дня, а может, двух дней, — сказал он без всякого выражения, — Когда я снова пришел в себя и начал понимать, что происходит, их “капитан” сказал мне, что мне чертовски повезет, если я не ошибся относительно выкупа. Потому что если я солгал, то он отдаст Крис на растерзание команде, а меня заставит смотреть, а потом они разделаются с обоими. Но тем не менее они почти оставили нас в покое. Я думаю, — ему удалось выдавить из себя ужасную пародию на улыбку, — они боялись, что если попытаются снова пристать к нам, то им придется убить одного или обоих золотых гусей и остаться с носом. Во всяком случае, теперь я рассказал вам о том, что мы делали на этом дьявольском судне. Даже лагерь для военнопленных по сравнению с ним покажется раем.

— Я думаю, что мы постараемся избежать лагеря, капитан Суковский, — сказал Журден, и Кэслет удивленно посмотрел на комиссара, — Вам с коммандером Хёрлман и так досталось. Боюсь, нам придется задержать вас на некоторое время, но я лично ручаюсь, что вы оба будете переданы в ближайшее мантикорское посольство, как только позволит наша собственная оперативная ситуация.

— Спасибо, сэр, — спокойно сказал Суковский, — Большое спасибо.

— Тем временем, однако... — Кэслет выждал несколько секунд, — Любая информация, которую вы сможете нам предоставить, будет исключительно полезной. Мы, конечно, находимся в состоянии войны с вашим королевством, капитан Суковский, но мы не монстры. Мы только хотим разделаться с этими людьми, причем со всеми.

— Одного судна вам точно будет недостаточно, — сказал мрачно Суковский, — Мне не удалось взглянуть на их данные по астронавигации, но они решили, что я должен “отрабатывать затраты на мое содержание”, и сунули меня вкалывать в машинное отделение. Они сказали, что если я виноват в том, что им пришлось послать свой персонал на “Бонавентуру”, то я должен помочь им закрыть дырки на их корабле. Они были чертовски довольны, что дали мне самую дрянную работу, но я-то искренне радовался, что мне приходится хоть чем-то заниматься, а они разговаривали между собой, не обращая на меня никакого внимания. Я запомнил названия их кораблей, о которых они говорили мимоходом, и, насколько я мог сделать вывод, у них, по крайней мере, десять единиц, а может, и больше.

— Десять?

Кэслет не мог скрыть удивления в голосе, и Суковский горько улыбнулся.

— Я был тоже удивлен. Я не мог представить себе, что кто-то окажется настолько безумным, что будет финансировать подобных маньяков, но они вообще-то не пираты. То, с чем вы имеете дело, гражданин коммандер — обычная эскадра каперов, базирующихся где-то в районе Чаши.

— О боже, — пробормотала МакМэртри.

Кэслет поджал губы. Их инструктаж включал в себя информацию о восстании в звездном скоплении Чаша и безумце, который его начал. Только такое правительство, каким бог наградил Конфедерацию, могло позволить сумасшедшему вроде Андре Варнике захватить власть не над маленьким городком, а над целым звездным скоплением с тремя обитаемыми планетами. Конечно, справедливости ради надо сказать, что он сначала вел себя вполне разумно — ровно до тех пор, пока не оказался у власти. Он объявил о своем намерении создать республику и придерживаться свободных и открытых выборов, как только он “обеспечит общественную безопасность”, а потом назначил своих близких друзей на ключевые посты органов внутренней безопасности и ввел режим террора, по сравнению с которыми чистки Комитета общественного спасения в Хевене могли сойти за чайные церемонии. По оценкам организации, что некогда была флотской разведкой Хевена, получалось, что он убил примерно три миллиона граждан скопления Чаши, прежде чем никуда не годный флот Конфедерации приковылял туда и подавил восстание — после неоднократных неудачных попыток в течение четырнадцати стандартных месяцев.

— Вот именно, — сказал Суковский таким же мрачным голосом, — Силезцы оказались даже более криворукими, чем обычно, и эти ублюдки сумели уйти до того, как все рухнуло. Более того, они забрали с собой Варнике.

— Так Варнике жив?! — выдохнул Кэслет. Суковский вяло, но утвердительно кивнул.

— Но его повесили! — возразил Кэслет, — В нашей базе данных есть копии видеоматериалов!

— Я знаю, — хмыкнул Суковский, — Его люди тоже смотрят такие копии и надрывают животы от смеха. Насколько я могу понять, конфедераты полагали, что он погиб в сражении, но все же захотели сделать из этого “наглядный пример”, поэтому сфабриковали материалы о повешении. Но он жив, гражданин коммандер, и вместе со своими убийцами захватил абсолютную власть на какой-то малонаселенной планете. Я не знаю точно, где она находится, но местные жители никак не ожидали что на них свалится целая эскадра. Теперь Варнике использует ее как плацдарм для дальнейших действий, пока не подготовит “контрнаступление” на Конфедерацию.

— И эти люди действительно верят, что ему это удастся? — спросил скептически Журден.

Суковский в ответ пожал плечами.

— Не могу вам сказать. В настоящее время они просто пиратствуют. У Варнике где-то в Конфедерации еще есть партнеры, способные реализовать трофеи, и они отлично справляются с этим, не обращая внимания, каким образом достаются призы. По крайней мере, некоторые из них, кажется, действительно думают, что повстанцы постепенно накопят силы и вернут себе Чашу, хотя другие, похоже, просто потакают безумцу. Но в данный момент он держит всех в узде, и, как я понял из разговоров, его доверенные лица готовы начать поставлять ему дополнительные корабли.

— Мне все это очень не нравится, — проворчала МакМэртри.

— Мне тоже, — согласился Кэслет и посмотрел на Журдена, — И я уверен, что это не понравится гражданину адмиралу Жискару и гражданке комиссару Причарт. Мы думали, что Варнике мертв, поэтому я не получил на него подробного досье. Но те сведения, которыми я располагаю, говорят о том, что он не постесняется захватить регулярный военный корабль, чтобы увеличить таким образом свой “флот”.

— Вы же не хотите сказать, что он может угрожать именно нам, — возразил Журден.

— Нельзя недооценивать этих людей только потому, что они животные, сэр. Допустим, флот Конфедерации слаб, но обратите внимание: Варнике больше года держался против них и бежал только когда дела развалились окончательно. Корабль, который мы только что захватили, имел такое же тяжелое вооружение, как наш эсминец класса “Бастонь”. Он может иметь даже более мощные суда, и если он однажды бросит их против нас, то сможет уничтожить и линейный крейсер.

— Гражданин коммандер прав, сэр, — подтвердила МакМэртри.

Журден перевел на нее вопросительный взгляд, и она, пожав плечами, продолжила:

— Я сомневаюсь, что Варнике сумеет захватить одну из наших боевых единиц в пригодном для дальнейшего боя состоянии, но это не означает, что он не будет к этому стремиться. А для наших людей безразлично, уничтожат их судно или захватят. В любом случае их ожидает смерть.

— Не говоря уже о том, какие злодеяния тем временем совершат пираты, — добавил Кэслет.

— Ваша позиция ясна, гражданин коммандер, — Журден задумался, теребя нижнюю губу, и снова посмотрел на Суковского, — У вас нет никаких предположений, где находится эта планета, которую они сделали своей базой, капитан?

— Боюсь, что нет, сэр, — уныло сказал мантикорец. — Я знаю только, что они возвращались домой.

— Это уже кое-что, — пробормотал Кэслет, — Мы знаем, где они были несколько недель назад, и знаем, где они сейчас. Это дает нам общее направление... — Он почесал бровь, — Они действовали в одиночку, капитан?

— Все то время, пока мы были у них на борту, — да, но, по слухам, они совсем скоро собирались встретиться с двумя или тремя другими судами. Я не знаю точно где, но примерно через месяц предполагалось прибытие какого-то конвоя в Познань, и, по прикидкам пиратов, у них должно хватить сил, чтобы уничтожить корабли охраны.

— В таком случае, у них, вероятно, имеется несколько достаточно мощных боевых единиц, шкипер, — сказала МакМэртри взволнованным голосом, и Кэслет кивнул.

— Я полагаю, капитан Суковский, что речь идет мантикорском конвое? — вкрадчиво спросил он.

Суковский ничего не ответил, но вид у него был очень смущенный, и гражданин коммандер понимающе кивнул:

— Простите меня. Я не должен оказывать на вас давление, но я сомневаюсь в том, что даже Варнике нападет на конвой, охраняемый тяжеловооруженными кораблями. А здесь, вообще говоря, курсируют только ваши и андерманские эскорты, но КФМ представлен куда хуже чем АИФ.

Несколько секунд он покусывал ноготь большого пальца, а потом снова кивнул Суковскому.

— Ладно, капитан. Большое спасибо. Вы оказали нам помощь, и я думаю, что могу говорить и от имени моего начальства, заверяя вас, что мы постараемся найти и уничтожить оставшихся паразитов. А пока, может быть, вам стоит вернуться в госпиталь и немного отдохнуть? Вы понадобитесь коммандеру Хёрлман, когда она снова придет в себя.

— Вы правы, — Суковский поднялся и посмотрел на трех хевенитов, затем протянул руку Кэслету, — Спасибо, — просто сказал он, пожимая руку гражданину коммандеру, затем повернулся и вышел.

Стоявший у двери морской пехотинец увел его с собой. Когда дверь за ними закрылась, Кэслет повернулся к МакМэртри и Журдену.

— Нам чертовски повезло, что Суковский и Хёрлман оказались на борту этого корабля, — мрачно сказал он. — Теперь мы хоть что-то знаем.

— Воз, компьютеры пиратов скажут нам больше? — сказал с надеждой Журден, но МакМэртри покачала головой.

— Мне жаль, сэр. Но я получила информацию от Симонсон как раз перед тем, как капитан Суковский пришел к нам. Она смогла восстановить информацию в их центральной системе, но тот взрыв на мостике разнес к черту всю компьютерную секцию управления полетом. То есть у нас полно информации относительно судна и его операций, и бортовой журнал их “капитана” рассказал нам, где он побывал, но он называл их базу просто “базой”, без всяких координат.

— Тогда мы спросим команду, — сказал Журден и холодно улыбнулся, — Я думаю, если мы пообещаем, что не расстреляем того, кто скажет нам, где находится “база”, найдутся добровольцы.

— Мы можем попробовать, сэр, — вздохнул Кэслет, — но теперь, когда Суковский рассказал нам, кто за всем этим стоит, то, что прежде для меня не имело никакого смысла, начинает казаться более правдоподобным, — Журден вопросительно посмотрел на него, и гражданин коммандер пожал плечами, — Эти люди работали в режиме оперативной безопасности. Я думаю, именно поэтому журнал никак не называет систему, где они базируются. Это может также объяснить, почему рядовой состав команды , кажется, не догадывается, где она находится. Большинство их офицеров уже отосланы со специальными заданиями — чтобы управлять трофейными судами, а их астрогатор, капитан и старпом убиты при взрыве мостика. Никто из оставшихся в живых, кажется, ничего ценного не знает, а то, чего они не знают...

— ... они не смогут рассказать, даже спасая свою жалкую шкуру, — закончил с отвращением Журден.

— Совершенно верно.

Кэслет глубокомысленно потер подбородок и набрал команду на своем терминале, вызвав голографическую карту звездного неба. Он несколько раз вводил дополнительные команды, приближая и выдвигая на первый план отдельные системы, затем откинулся назад и немелодично засвистел, разглядывая то, что у него получилось.

— У вас есть идея, гражданин коммандер? — спросил Журден через несколько секунд.

— На самом деле две, сэр, — признался Кэслет, — Взгляните. В первый раз мы напали на их след здесь, в Арендшельдте, затем отправились за ними прямо к звезде Шарон, верно? — Журден кивнул, и Кэслет выделил еще две звезды, — Так, согласно журналу их капитана, последние два места, где они предприняли свои атаки до Арендшельдта, были Сигма и Гера. Перед этим они захватили добычу в Кресвелле, именно поэтому у них не хватило персонала, чтобы обеспечить командой “Эревон”: они использовали лишних членов своего экипажа в Кресвелле после того, как им не удалось найти какую-нибудь жертву в Слокуме. Понимаете? Они следуют по дуге, и Суковский сказал, что они направлялись на встречу, прежде чем атаковать направляющийся в Познань конвой. Мне кажется, из этого следует, что для следующей остановки они шли либо на Мадьяр, либо на Шиллер. также предположить, что их база находится где-нибудь здесь, на юго-западе, но это уже более сомнительно.

— Гм, — Журден в свою очередь изучал схему в течение нескольких секунд, затем кивнул. — Ладно, до этого момента мне все понятно, гражданин коммандер, но куда вы предлагаете следовать?

— На Шиллер, — ответил Кэслет с улыбкой, — Мадьяр в пространстве находится ниже Шиллера, а по отношению к нам лежит на добрых двадцать световых лет ближе. Если бы не Суковский, Мадьяр, вероятнее всего, стал бы следующей целью пиратов, но Шиллер расположен ближе к Познани, и если мы направимся прямо туда, то сможем добраться довольно быстро и там успеем подстрелить еще какого-нибудь одиночку, который, вероятно, скажет нам, где находится их база.

— А если они придут туда в полном составе? — холодноватым тоном спросил Журден.

— Я не склонен к самоубийству, сэр, — снисходительно сказал Кэслет, — Если они окажутся в полном составе нет смысла ссориться с ними без особой на то причины. Но еще один момент делает Шиллер более привлекательным для меня, чем Мадьяр: у нас там торговая дипломатическая миссия, и в распоряжении нашего атташе имеется курьерский корабль. Если мы передадим ей полученные сведения, то она сможет использовать курьера, чтобы предупредить гражданина адмирала Жискара гораздо быстрее, чем это сделали бы мы.

— Верно, — пробормотал Журден и кивнул, — Очень хорошая идея, гражданин коммандер.

— Так вы даете мне разрешение следовать на Шиллер?

— Да, — согласился Журден.

— Спасибо, сэр, — Кэслет посмотрел на МакМэртри. — Вы слышали, что сказал гражданин комиссар, Элисон. Попросите Симонсон как быстрее закончить работы на пиратском корабле, а затем установите там фугасы. Я хочу выступить через два часа.

 

Глава 20

 

— Боже мои, Обри! Что с тобой случилось?

Обри открыл глаза и увидел Джинджер Льюис. Первая мысль, которая пришла ему в голову: спросить, что это она делает в каюте, где он живет с тремя другими старшинами. Вторая: о чем она так беспокоится? И только с третьей попытки к его сознанию пробилось, что он все еще находится в корабельном госпитале после сотрясения мозга.

— Я упал, — сказал он.

Слова получились нечеткими и хриплыми из-за того, что губы распухли, а нос все еще отказывался пропускать воздух. Обри закрыл глаза, ощутив новый приступ боли. Лейтенант медицинской службы Холмс, посуливший быстрое выздоровление, позаботился о том, чтобы за эти несколько дней хотя бы синяки и ушибы перестали бросаться в глаза. К сожалению, даже когда исчезли синяки, сломанный нос и треснувшие ребра продолжали требовать лечения.

— Черт знает что ты говоришь, — решительно возразила Джинджер, и он снова открыл глаза, — Не ври мне, Вундеркинд. Кто-то тебя здорово избил.

Обри заморгал глазами, увидев жесткое выражение ее лица. Он чувствовал себя немного странно и недоумевал, почему Джинджер так рассердилась. В конце концов, не ее же побили.

— Я упал, — повторил он.

Даже в дезориентированном состоянии он знал, что должен придерживаться придуманной версии. Это было важно, но временами он не мог вспомнить точно почему. Потом он все-таки вспомнил, и его глаза потемнели.

— Я упал, — сказал он в третий раз, — Просто споткнулся, упал лицом вниз, и вот...

Он пожал плечами и вздрогнул, потому что движение вызвало внезапный приступ острой боли.

— Ну, уж нет, — возразила ему Джинджер все тем же ровным, решительным тоном, — У тебя сломано два ребра, и лейтенант Холмс говорит, что твоя голова стукнулась обо что-то твердое по крайней мере три раза. Теперь скажи-ка мне, кто это сделал. Я надеру ему задницу.

Обри снова замигал. Как странно! Джинджер сердится из-за того, что случилось с ним. Она всегда ему нравилась, и, несмотря на холодный страх, который окатывал его всякий раз, когда он вспоминал о Штайлмане, он почувствовал, как ему стало теплее от ее заботы. Но он не мог рассказать ей. Если бы он рассказал, она бы что-то предприняла. Это и ее втянуло бы в неприятности, а он не вправе этого допустить.

— Да ладно, Джинджер...—Он попытался — правда без большого успеха — заставить голос звучать громче и увереннее, — Наплюй.

— Ага, сейчас! — сказала она сквозь стиснутые зубы.—Во-первых, мы с тобой друзья. Во-вторых, по словам Тацуми, это случилось в машинном отделении, а это —сфера моей компетенции. В-третьих, тем ублюдкам, которые шляются там и калечат людей, надо порвать задницы. В-четвертых, я теперь главный старшина, и у меня есть желание потренироваться в этом деле. Так что скажи мне, кто это сделал!

— Нет, — он слабо покачал головой, — Я не могу. Держись подальше от этого, Джинджер.

— Черт возьми, я приказываю тебе, скажи! — Она вышла из себя.

Но он только покачал головой. Она впилась в него взглядом, сверкая глазами, и начала приводить еще какие-то аргументы, но тут появился лейтенант Холмс.

—  Ну все, хватит, главстаршина, — твердо сказал врач, — Ему нужно отдохнуть. Приходите снова часов через десять или двенадцать, и вам, может, удастся добиться от него больше толку.

Джинджер на мгновение посмотрела на военврача и глубоко вздохнув, согласно кивнула.

— Хорошо, сэр, — сказала она неохотно и посмотрела на Обри обжигающим взглядом, — А что касается тебя, Вундеркинд, приведи в порядок голову. Скажешь ты мне или нет, я все равно найду того, кто это сделал, а когда найду, сделаю из него фарш.

Она повернулась и, досадливо стукнув кулаком в ладонь, вышла из госпитального отсека. Холмс, качая головой, наблюдал, как она уходит. Затем доктор посмотрел на Обри и, удивленно подняв бровь, мягко заметил:

— Видел я сердитых людей, но что-то не припомню, чтобы кто-нибудь был до такой степени взбешен. Честно говоря, я бы посоветовал вам вспомнить, о кого вы там споткнулись и упали, потому что, боюсь, главстаршина будет устраивать вам веселую жизнь, пока вы не вспомните всё, — Обри посмотрел на него, не говоря ни слова, и Холмс невесело улыбнулся, — Ваше дело, Вундерман... но не говорите потом, что я не предупреждал.

 

* * *

 

Джинджер вышла из госпиталя в коридор и остановилась. Она постояла какое-то время, потирая бровь, резко дернула головой и, развернувшись, пошла обратно. Нужного ей человека она нашла в амбулатории. Он сидел к ней спиной, потому что просматривал на компьютере какой-то список, но, едва она кашлянула, обернулся. Лицо его сразу стало озабоченным, он приостановил работу компьютера, взгляд сделался настороженным.

— Я чем-то могу помочь вам, главстаршина?

— Я полагаю, что можете, — сказала она ему, — Это ведь вы нашли Вундермана, верно?

— Да, главстаршина, — сказал он излишне предупредительно, и она чуть улыбнулась.

— Хорошо. Тогда, воз, именно вы можете сказать мне то, что я хочу знать, Тацуми.

— Что именно, главстаршина? — спросил он осторожно.

— Вы знаете, черт возьми, что именно! — сказала она стальным голосом, — Он не скажет мне, кто это был, но вы-то знаете, не так ли?

— Я...—запнулся Тацуми. — Я не понимаю, что вы имеете в виду, главстаршина.

— Тогда позвольте мне растолковать, — мягко сказала Джинджер, подступая к нему поближе, — Он говорит, что упал, вы говорите, что вы думаете, что он упал, и мы все трое знаем, что все это — полное фуфло. Я хочу знать имя, Тацуми. Я хочу знать, кто это сделал, и я хочу узнать это сейчас же.

Ее серо-голубые глаза впились в Тацуми, и тот судорожно сглотнул. Напряженная атмосфера амбулатории действовала ему на нервы, и ему потребовалось все его мужество, чтобы выдержать ее пристальный взгляд, не отводя глаз.

— Послушайте, — сказал он наконец хриплым голосом, — ведь он сам говорит, что упал, правильно? Ну и я ничего другого не могу сказать. Я уже сделал все, что смог.

— Нет, не все, — решительно сказала она.

— Да нет же, все! — Он отступил от нее, лицо перекосилось, — Я пришел вовремя и спас его шкуру, главстаршина, и я рисковал собственной шеей, чтобы сделать это, но будь я проклят, если засуну голову прямо в мясорубку! Мне нравится этот парень, но у меня куча своих проблем. Вы хотите знать, кто сделал это, так заставьте его самого сказать.

— Я могу в пять минут притащить вас к боцману или старпому, Тацуми, — сказала она все тем же решительным тоном, — С вашей характеристикой... я не думаю, что вы захотите предстать перед ними. Особенно когда молчание может рассматриваться как соучастие.

Санитар уставился на нее, и плечи его напряглись.

— Делайте, что хотите, главстаршина, — сказал он, — но что касается меня, наш разговор ни к чему не приведет. Заставьте его заговорить, и, может быть — может быть! — я смогу подтвердить его слова, но сам не собираюсь первым называть чье-то имя. Если я только рискну — мне не жить, вы хоть это понимаете? Вы хотите послать меня назад в тюрягу? Ладно, ваше право. Поступайте по своему разумению. Но я сам не назову никаких имен — ни вам, ни боцману, ни старпому, ни даже капитану, — Он снова отвел от нее глаза и беспомощно пожал плечами, — Мне жаль, — сказал он более тихим голосом, — Мне действительно жаль. Но у меня нет выхода.

Джинджер покачалась на пятках. Ее первоначальное подозрение, что Тацуми участвовал в избиении Обри, испарилось, когда она увидела, какой сильный страх испытывает санитар, и тот же страх, передавшись ей, пронзил ее до костей, словно ледяной ветер. Должно быть, случилось что-то более уродливое, чем она сначала заподозрила, и она прикусила губу. Обри не хотел ее вовлекать, а Тацуми, без преувеличения, был напуган до смерти. Ей вдруг пришло в голову, что санитар назвал бы виновного, если бы речь шла только об одном человеке . В конце концов, если бы Тацуми и Обри оба свидетельствовали против него, флотская дисциплина обрушилась бы на преступника, как молот. И они бы выбросили его из головы навсегда... Значит, здесь замешан кто-то еще — и не один. И это заставляло предположить ...

— Ладно, — сказала она, — Храните ваши тайны. Пока... Но я собираюсь докопаться до правды, и поверьте, не только я. Вы с Обри можете говорить все что угодно, но лейтенант Холмс знает, что Обри не падал, и могу поспорить, он напишет обо всем полный доклад. Который получит боцман. И уж обязательно начальник дисциплинарной комиссии. И я не думаю, что старпом останется в стороне. А стоит внимательно посмотреть на это дело, сразу догадаться об очень многом, и если вы действительно замешаны, молитесь, чтобы кто-то другой выяснил правду, прежде чем это сделаю я. Ясно?

— Ясно, главстаршина, — почти прошептал санитар, и Джинджер вышла из корабельного госпиталя.

 

* * *

 

— ...  вот такая история, боцман. Никто из них не скажет мне правды, но я точно знаю, что это было не просто падение.

Салли МакБрайд, слегка опершись на спинку стула, смерила разъяренную девушку, свежеиспеченного главстаршину, спокойным взглядом карих глаз. Джинджер Льюис была допущена до связанного тесными узами братства главных старшин “Пилигрима” меньше месяца назад, но МакБрайд понравилось, как за это время показала себя новенькая. Льюис была добросовестна, трудолюбива, строга к подчиненным, и она не стала прятаться за маской маленького оловянного идола, чтобы скрыть неуверенность в новом положении. Именно этого больше всего боялась МакБрайд, когда Старуха резко продвинула по службе Льюис и Максвелла. Теперь, видя гнев в глазах молодой женщины, она спрашивала себя, не стоит ли ей побеспокоиться еще кое о чем. Старшина, которого не заботит то, что происходит с его подчиненными, ни на что не годится, но тот, кто позволяет гневу управлять его поступками, — намного хуже.

— Сядьте, — сказала наконец МакБрайд, указывая на стул для посетителей, который только и помещался в маленькой боцманской.

Она подождала, пока девушка выполнит ее просьбу, а потом привела спинку своего кресла в вертикальное положение.

— Итак, — решительно сказала она, — вы рассказали мне вашу версию того, что произошло, — Джинджер открыла рот, чтобы ответить, но поднятая рука боцмана остановила ее, прежде чем она произнесла хоть слово. — Я не сказала, что вы ошибаетесь, но я сказала, что пока это только ваши мысли по поводу случившегося. Есть какая-то неточность в моем утверждении?

Джинджер стиснула зубы и, резко вдохнув, покачала головой.

— Именно это я имела в виду. Так вот, о том, что случилось, мне уже рассказал лейтенант Холмс, — продолжала МакБрайд, — а я сама уже поговорила с начальником дисциплинарной комиссии Томасом. И я, и лейтенант — мы оба согласны с вами. К сожалению, неопровержимых доказательств нет. Лейтенант Холмс может сказать нам как врач, что травмы Вундермана не являются результатом падения, но он не может это доказать. Если сам Вундерман не скажет нам правду, официально мы ничего не сможем сделать.

— Но он до смерти перепуган, боцман, — возразила Джинджер. Ее голос зазвучал спокойнее, но в нем чувствовалась горечь, и взгляд стал умоляющим, — Он еще очень молод, это его первая боевая операция, а он смертельно боится того, кто его избил. Именно поэтому он ничего мне не скажет.

— Воз, вы правы. Кажется, у меня есть некоторые подозрения по поводу того, кто мог это сделать. — Взгляд Джинджер стал сосредоточеннее, но МакБрайд спокойно продолжала: — Мы поговорим с Вундерманом утром — мистер Томас и я. Мы попробуем заставить его открыть правду. Но если он промолчит — как и Тацуми, — наши руки будут связаны. А если уж наши руки будут связаны, то ваши — и подавно.

— Что вы хотите этим сказать? — Вопрос Джинджер прозвучал излишне резко.

— Я хочу сказать, главстаршина Льюис, что на моем судне вы не будете изображать из себя члена “комитета бдительности” или замаскированного мстителя, — решительно сказала МакБрайд, — Я знаю, что вы с Вундерманом учились вместе. Поэтому я понимаю, что вы относитесь к нему, как к младшему брату. Но ведь он не ребенок. Он является исполняющим обязанности старшины, а вы — главстаршины. Вы не дети, и это не игра. Его обязанность — рассказать нам, что случилось, а он изображает из себя наивного ребенка. Я думаю, что в конечном счете он разговорится, но на это, видимо, потребуется время. Однако вы не являетесь ни его старшей сестрой, ни его нянькой, и вам следует воздержаться от любых действий, помимо официальных.

— Но... — начала Джинджер — и заставила себя замолчать, как только МакБрайд пристально посмотрела на нее.

— Я не привыкла повторять, главстаршина, — сказала боцман холодно, — Я одобряю ваше беспокойство и чувство ответственности. Хорошо, что вы их проявляете, это соответствует вашему званию. Но есть время, чтобы беспокоиться, и время, чтобы не беспокоиться. Есть также время поступать минуя официальные каналы, и время быть железно уверенной в том, что вы этого не сделаете. Вы поставили меня в известность, как вам и полагалось. Если вы сможете убедить Вундермана сказать нам что-то, помимо того, что он уже сказал, — хорошо. На этом ваша миссия заканчивается, и вы должны предоставить это дело мне. Ясно, главстаршина Льюис?

— Так точно, боцман, — с трудом выдавила из себя Джинджер.

— Хорошо. В таком случае вы свободны. Я знаю, что вы заступаете на вахту через сорок минут.

Салли МакБрайд проводила глазами девушку и, когда дверь закрылась, вздохнула. Как она намекнула Джинджер, у нее были серьезные подозрения относительно виновного; кроме того, она винила в случившемся себя. Не то чтобы это была стопроцентно ее ошибка, но она должна была убрать Штайлмана из команды “Пилигрима” в тот момент, когда увидела его имя в списке. Она этого не сделала — и теперь спрашивала себя, до какой степени это решение продиктовала гордыня. Она однажды поставила его на место — и была уверена, что сможет сделать это снова. Собственно, она до сих пор была уверена в этом... и просто не учла, что это может дорого обойтись кому-то еще. А ведь она должна была об этом подумать, особенно после той первой его стычки с Вундерманом.

МакБрайд, нахмурившись, смотрела в пустой экран. Все это время она держала Штайлмана в поле зрения, но у того, казалось, со времени их последнего совместного полета звериной хитрости только прибавилось. Конечно, он стал на десять стандартных лет старше, и ему каким-то образом удалось прожить все эти годы, не попав в тюрьму. Это должно было насторожить ее сразу. И потом, она не могла понять, как он добрался до Вундермана, чтобы она ничего не заподозрила. Если подозрения Джинджер Льюис верны, все сходится. Большая часть команды “Пилигрима” — хорошие люди, как обычно, но на корабле присутствовала небольшая группа закоренелых нарушителей правопорядка. Пока ей и начальнику дисциплинарной комиссии Томасу удавалось держать их под контролем — или они думали, что им это удается. Теперь она усомнилась и, поджав губы, перетасовывала в уме свой список имен и лиц.

Каултер, подумала она. Он был там. Они оба со Штайлманом были в машинном отделении. Она и лейтенант-коммандер Чу, по возсти, разделяли эту парочку, но они все же остались в одной вахте, хотя и в разных отделениях. Это давало им слишком много времени, чтобы встречаться в свободные от дежурства часы, и, вероятно, они сумели привлечь еще несколько подобных им ублюдков. Элизабет Шоуфорт, например. Она водила компанию со Штайлманом и была такой же испорченной, хотя и на свой лад. И еще там были Стеннис с Илюшиным...

МакБрайд была недовольна собой. Люди, подобные Штайлману и Шоуфорт, вызывали у нее отвращение, но они умели запугивать окружающих, а неопытность большинства членов экипажа играла им на руку. Слишком многие в команде “Пилигрима” были до того юны, что еще не могли постоять за себя. До нее уже доходили слухи о случаях мелкого воровства и запугивания, но она думала, что все находится в рамках допустимого, и надеялась, что ситуация улучшится, когда новички оперятся. Однако, учитывая то, что случилось с Вундерманом, похоже, она жестоко ошиблась. И если юноша не согласится рассказать, что же произошло на самом деле, она не сможет предпринять никаких официальных действий, а это поднимет авторитет Штайлмана с его закадычными дружками и серьезно ухудшит ситуацию.

Салли МакБрайд не понравились собственные выводы. Она знала, что, если надо, сможет раздавить Штайлмана и его банду, как жуков, но тогда понадобится полномасштабное расследование. А это приведет к применению суровых мер в отношении всей команды, и последствия для морального состояния и чувства солидарности, которое она воспитывала у персонала, будут катастрофическими. Однако если что-нибудь срочно не предпринять, то разрастающаяся язва приведет к тому же результату.

Несколько секунд она взвешивала все “за” и “против” и приняв решение, кивнула. Как она и сказала Льюис, есть время не беспокоиться... но есть также время принимать меры. Льюис была новичком на своей должности и слишком молода для того, чтобы предпринимать самостоятельные действия. Сама МакБрайд не могла вмешаться, поскольку это придало бы делу слишком широкую огласку, а ей нельзя было показывать, что она действительно обеспокоена. Но были и другие люди, которые могли сказать свое веское слово.

Она нажала на кнопку терминала.

— Центр связи слушает, — ответил чей-то голос, и она невольно улыбнулась.

— Говорит боцман. Мне нужен главстаршина Харкнесс. Пожалуйста, разыщите его и пригласите ко мне.

 

Глава 21

 

— Что это у нас там? — пробормотал капитан второго ранга Сэмюэль Вебстер то ли самому себе, то ли тактику “Шахерезады”.

— Не знаю, шкип, — коммандер Эрнандо покачал головой. — Они идут довольно стандартным курсом перехвата, но их двое. Необычно для вольных охотников. А теперь посмотрите на это... — Он набрал команду с клавиатуры, и на дисплее замигали цифры с расчетами мощности импеллерного клина первой цели. — Чересчур много для наблюдаемого ускорения, шкипер. Похоже, что это как минимум тяжелый — и то же самое относится к его приятелю.

— Замечательно...

Вебстер откинулся на спинку кресла и почесал крутой подбородок. Вроде бы не ожидалось никаких неприятных встреч, размышлял он, особенно в этом районе. Несмотря на резкий рост потерь в Силезии за последнее время, реальные горячие точки, как предполагалось, были на Телемахе, Бринкмане и Вальтере в секторе Бреслау, или на Шиллере и Мадьяре — в южной части Познани. Так что же делают два тяжелых крейсера, взявших очевидный вектор преследования за мантикорским торговым кораблем здесь, близ звезды Тайлера?

— Может быть, это силезцы? — спросил Вебстер.

Эрнандо покачал головой:

— Нет, если только система радиоэлектронного противодействия конфедератов не стала намного лучше, чем мы предполагали. Учитывая, что эти типы все время идут с постоянным ускорением, они приблизились на девять световых минут до того, как мы их увидели, и даже сейчас упорно не используют активные датчики. Я сомневаюсь, что обычный торговый корабль даже заподозрил бы, что они здесь.

— Хм-м-м...

Вебстер снова почесал подбородок и пожалел, что поблизости нет капитана Харрингтон — она дала бы ему совет. Им потихоньку начали овладевать очень неприятные подозрения по поводу двух обозначившихся целей, и он вдруг почувствовал себя слишком неподготовленным к тому, что должно было сейчас случиться.

Он поднял руку и подозвал старпома. Коммандер ДеВитт подошел к нему с другого конца капитанской рубки, и Вебстер очень тихо сказал ему:

— А что, если это два тяжелых крейсера хевенитов, Аугустус?

ДеВитт, обернувшись, посмотрел на голосхему. Указательным пальцем он потер свою обветренную щеку и медленно кивнул.

— Вполне воз, сэр, — согласился он. — Но если это так, что, черт возьми, нам с ними делать?

— Непохоже, что у нас большой выбор, — с иронией сказал Вебстер.

Распоряжения капитана Харрингтон были кристально ясны. Он мог открыть огонь только по одиночному тяжелому крейсеру Народной Республики. Если он столкнется с линейным крейсером (а учитывая пока еще предварительные показания приборов Эрнандо, анализировавших мощность вражеских импеллеров, любой из двух кораблей мог таковым оказаться) или более чем с одним тяжелым крейсером, Вебстеру полагалось по возсти избегать боя. К сожалению, цели — чем бы они ни были и кому бы ни принадлежали — находились сейчас всего в пяти световых минутах от его корабля. “Шахерезада” шла на скорости одиннадцать тысяч км/с, с ускорением в сто пятьдесят g , но цели набрали уже более сорока трех тысяч и развивали пятьсот g . Это означало, что они догонят Вебстера всего лишь за сорок одну минуту, а он находился слишком далеко внутри гиперграницы и не мог сбежать в гиперпространство. Как бы он ни поступил, эти люди настигнут его, и он ничего не сможет с этим поделать.

Несмотря на неравные силы, Вебстер полагал, что у него есть неплохие шансы атаковать обоих и одержать над ними победу, особенно если они по-прежнему будут принимать его за простое невооруженное грузовое судно — до тех самых пор, пока он не докажет обратное. Конечно если они окажутся линейными крейсерами, он получит тяжелые повреждения, но, воз, не настолько тяжелые, как сами враги. Но что, если они разделятся? Если вторая цель отстанет и останется вне действия его ракет (что вполне могло произойти, поскольку трудно предположить, что хевенитскому командиру придет в голову использовать два тяжелых крейсера, для того чтобы ударить по одному торговому судну), — тогда с ним Вебстер вообще не сможет вступить в бой. И тогда те негодяи, что отстанут, воочию увидят практически все огневые возсти “Шахерезады”, независимо от того, что станет с тем кораблем, который к нему приблизится. С другой стороны...

— Что вы думаете о возможных намерениях противника? — спросил он ДеВитта.

Старпом, нахмурив лоб, задумался. Он был на пять стандартных лет старше своего капитана. Если Вебстер в течение многих лет служил офицером связи, то ДеВитт следовал прямой стезей тактика. Несмотря на это, не возникало и тени сомнения, кто из них был командиром, и вопрос, который только что задал Вебстер, был свидетельством его уверенности в себе.

—  Если это хевы, — медленно начал ДеВитт, — тогда они, должно быть, нападают здесь на наши торговые суда. Это может объяснить увеличение наших потерь в секторе. — Вебстер кивнул, и старпом нахмурился еще больше. — В то же время мы не слышали, чтобы кто-нибудь подтвердил их присутствие здесь. Это означает, что они сумели захватить команды всех судов, на которые нападали, верно?

— Вполне, — согласился Вебстер. — И это, вероятно, лучшая новость из всех, что у нас есть.

— Согласен, — решительно кивнул ДеВитт. — Даже с последними системами электронного противодействия, имеющимися у Республики, большинство грузовых судов должны были вовремя заметить их приближение и на малых летательных аппаратах эвакуировать команды с корабля и скрыться. Этого не произошло ни разу. А значит, все это время хевы должны были работать хотя бы попарно.

— На месте их старшего офицера, — размышлял Вебстер, — я бы помчался вдогонку, разогнав как следует оба корабля. Затем вышел бы на связь — как только маневры моей жертвы показали бы, что меня заметили, — и приказал не выходить в эфир и не пользоваться спасательными шаттлами.

— Точно, — сказал ДеВитт. — Если два корабля висят у нас на хвосте, да с таким превосходством в скорости, мы ни за что не сможем уйти отсюда на шаттле. И ни один капитан грузового судна не посмеет нарушить приказ и выйти в эфир под носом бортовых орудий двух тяжелых крейсеров. И не только в Силезском пространстве. Воз, в системе Мантикоры он бы и рискнул, но здесь шансы, что кто-то передаст его сообщение дальше, практически равны нулю. Так зачем подвергать угрозе судно и экипаж?

— Ладно, — сказал Вебстер более оживленно. — Мы не можем уйти, а они, вероятно , не станут разделяться. Это хорошая новость. Плохая новость — это то, что они уж никак не меньше чем тяжелые крейсера. А значит, у них должна быть приличная активная защита и они могут промчаться мимо нас на скорости более сорока тысяч километров в секунду. У нас не будет много времени обстрела, а они будут очень сложной целью, если успеют засечь наши ракеты, так что мы должны исхитриться и уничтожить обоих быстро.

ДеВитт снова кивнул, и Вебстер посмотрел на своего тактика:

—  Оливер, допустим, у нас здесь пара тяжелых крейсеров. Далее предположим, что они будут держаться вместе и будут поддерживать данное ускорение до тех пор пока мы каким-то образом не отреагируем на их присутствие. У нас не будет другого выбора, придется вступить в бой, так что сообразите, как мне лучше всего грохнуть их влёт.

— Слушаюсь, сэр. — Эрнандо оглянулся на голосферу и глаза его внезапно сузились. — Как близко вы хотите дать им подойти, прежде чем мы пальнем по ним, шкипер? На выстрел энергетического оружия?

— Воз. Люки наших оружейных отсеков трудно заметить, но если мы подпустим их ближе, тогда противник тоже сможет воспользоваться своими энергетическими установками. Дайте мне анализ вариантов для большой и малой дистанции.

— Слушаюсь, сэр, — повторил тактик и принялся серьезно совещаться со своим помощником.

— Аугустус, — обернулся Вебстер к старпому, — я прошу вас связаться с коммандером Чи. Если нам придется запускать его канонерки, то им придется круто набирать скорость. Внимательно следите вместе с ним за приближением противника, чтобы определить оптимальное время для запуска эскадрильи. Мы, вероятно, не сумеем сбросить их так рано, как ему бы хотелось, но мне нужны его расчеты оптимальной точки, чтобы отдать для прикидок Оливеру.

— Сейчас сделаем, сэр, — подтвердил приказ ДеВитт и пошел к своему рабочему месту, а Вебстер снова откинулся на спинку кресла.

 

* * *

 

— Приблизились на три световые минуты, гражданин капитан.

— Хорошо.

Гражданин капитан Джером Уотерс кивнул, подтверждая получение сообщения. Все на капитанском мостике, включая народного комиссара Сейферта, были спокойны и уверены в себе — как и полагалось. Пространство системы звезды Тайлера было девственно чистым, крейсерскому дивизиону Уотерса предстоит пятый по счету захват, и пока операции проходят гладко, как и предсказывал гражданин адмирал Жискар. Самым сложным было не дать уйти ни одному члену экипажа с захваченных судов, и пока ни один из них не проявил особой хитрости, пытаясь удрать.

Уотерс скорее сожалел об этом. Он ненавидел Звездное Королевство нескрываемой жгучей ненавистью. Ненавидел за то, что мантикорский флот нанес такие потери Народному Флоту. Ненавидел за то, что построенные мантикорцами суда и оружие намного превосходили все, что могло предоставить ему собственное правительство. И больше всего бывший долист ненавидел Королевство за экономику, которая начисто игнорировала все вечные истины о “равных возстях” и “экономических правах” — то, на чем Народная Республика основывала само свое существование... и все равно до сих пор обеспечивала своему народу самый высокий уровень жизни во всей известной галактике. Вот этого оскорбления Уотерс простить не мог. Было время, когда граждане Республики Хевен считались такими же обеспеченными, как и подданные королевы, и по всем правилам, которым Уотерса учили с колыбели, именно граждане Народной Республики должны быть сегодня жить лучше, чем мантикорцы. Разве новое правительство не принудило-таки богачей заплатить справедливую долю? Разве оно не издало билль об экономических правах? Разве не заставило частную промышленность платить тем, кто остался без работы из-за несправедливых изменений в технологии или колебаний рынка рабочей силы? Разве не гарантировало даже наименее обеспеченным своим гражданам бесплатное образование, бесплатное медицинское обслуживание, бесплатное жилье и номинальный доход?

Конечно, все это правительство сделало. И со всеми перечисленными гарантированными правами граждане Хевена должны быть, по идее, богатыми и спокойными, а их экономика — процветающей. Но ни граждане, ни экономика идеалу категорически не соответствовали, и хотя Джером Уотерс никогда бы не признался в этом, но Успехи Звездного Королевства заставляли его чувствовать себя ничтожным и униженным. Это несправедливо, когда злостные экономические еретики имеют так много, а приверженцу истинных идей достается так мало. Уотерс с восторгом давил врагов в пыль — сообразно тяжести их грехов.

И если какие-то тупые торгаши по своей непроходимой глупости полагали, что он не будет по ним стрелять... тем с большим удовольствием он разнесет их на ма-а-аленькие кусочки.

— Ну как, они догадываются, что мы у них на хвосте?

— Никак нет, гражданин капитан. — Никто в команде Джерома Уотерса на йоту не смел пренебречь уравнивающими всех формулами обращения, принятыми при новом режиме. — Они идут прежним курсом, довольные и счастливые. Если бы они знали, что мы у них за спиной, они бы уже как-то отреагировали, хотя бы по радиосвязи.

— Как скоро они сообразят, что мы здесь?

— Минуты через три или четыре, не больше, гражданин капитан, — ответил главный тактик. —Даже на датчиках гражданского образца должны скоро проявиться сигнатуры наших импеллеров.

— Ладно. — Уотерс обменялся взглядом с народным комиссаром Сейфертом и кивнул офицеру связи. — Приготовьтесь передать наш ультиматум, как только они отреагируют, гражданин лейтенант.

 

* * *

 

— Ну все, шкипер, — сказал Эрнандо. — Даже полуслепой торговый корабль сейчас бы их уже заметил.

— Это точно.

Вебстер осознал, как напряженно звучит его голос и заставил себя расслабить плечи — он видел, так делала капитан Харрингтон на “Василиске” и “Ханкоке”, — и следующие слова прозвучали уже легко и спокойно:

— Ну что, ребята, думаю, время пришло. Рулевой, маневр Альфа-один.

 

* * *

 

— Ага, они нас увидели, гражданин капитан, — сказал старпом Уотерса, когда ускорение грузового судна вдруг увеличилось до ста восьмидесяти g и оно резко легло на правый борт.

Гражданин капитан кивнул и скосил глаза на офицера связи, но приказа не понадобилось — сообщение уже ушло.

— Мантикорское торговое судно, с вами говорит тяжелый крейсер Народного Флота “Фальчон”! Не пытайтесь выходить в эфир. Не пытайтесь покидать судно. Возобновите первоначальные характеристики полета и поддерживайте их вплоть до абордажа. Любое сопротивление будет жестоко подавлено. “Фальчон”, конец связи.

 

* * *

 

Из динамиков рубки грохотал грубый голос, и Вебстер обменялся взглядами с Эрнандо и ДеВиттом.

— Точно по сценарию, — заметил он. — Похоже, они чересчур деловые, а?

Несмотря на внутреннюю напряженность, в этот момент многие в капитанской рубке заулыбались, а Вебстер махнул офицеру связи:

— Вы знаете, что им сказать, Джина.

 

* * *

 

— Гражданин капитан, они утверждают, что они — не мантикорцы, — сказал офицер связи Уотерса. — Они говорят, что они — андерманцы.

— Черта с два, — мрачно сказал Уотерс. — Это мантикорский опознавательный код. Скажите им, что у них последний шанс вернуться на прежний курс, прежде чем мы откроем огонь.

— Мантикорское грузовое судно, вы не являетесь, повторяю: не являетесь андерманским кораблем. Я повторяю: вернитесь к первоначальному вектору и ускорению и не выходите в эфир, или мы будем стрелять. Это наше последнее предупреждение! “Фальчон”, конец связи.

 

* * *

 

— Боже мой, да они, кажется, разозлились? — пробормотал Вебстер. — Подошли на расстояние выстрела, Оливер?

— Почти, сэр. До дальности ракет — сорок одна секунда.

— Тогда я полагаю, что нам не стоит и дальше испытывать его терпение. Рулевой, Альфа-два.

 

* * *

 

— Боже правый, взгляните на этого идиота! — проворчал старпом Уотерса, и гражданин капитан с отвращением покачал головой.

Начав с попытки убежать (абсолютно и очевидно бессмысленной), а потом прибегнув к удивительно грубому обману, мантикорский шкипер явно ударился в панику. Вместо того чтобы просто лечь на прежний курс, он попытался возобновить прежний вектор, еще более круто завалившись на левый борт. Дно его клина вновь оказалось обращено к “Фальчону” и его напарнику.

Уотерс фыркнул.

— Рулевой, реверс тяги, — приказал он.

 

* * *

 

— А вот и они, — пробормотал Вебстер.

Оба республиканских крейсера, сделав полный разворот, с трудом тормозили. Они все еще обгоняли “Шахерезаду” более чем на тридцать тысяч километров в секунду, но выдавали отрицательное ускорение почти в три раза выше, чем мог позволить себе корабль Вебстера. При такой огромной скорости они никак не могли уклониться от диктуемого ситуацией курса и шли теперь прямо на преследуемого, понимая, что другого выхода у них нет.

Но они пока не знают, с кем связались, мрачно подумал Вебстер. И с чего бы? Пока его команда открывала люки, обычно скрывавшие орудийные порты, он предусмотрительно подставил хевенитам брюхо импеллерного клина, потому что на открытых люках оставались теперь только тонкие маскировочные пластиковые накладки, которые капитан Харрингтон уговорила поставить во время переоборудования на КСЕВ “Вулкан”, а накладки были проницаемы для радара. Радарное изображение корпуса представила бы на бортах “Шахерезады” очень странную картину, и Вебстер сделал все, чтобы хевениты не смогли ее получить вовремя.

Но они даже и не пытались рассмотреть жертву поближе и нагоняли судно Вебстера с потрясающей самоуверенностью. Корма у обоих хевов была теперь направлена почти прямо на него, и они могли воспользоваться только оружием продольного огня... а широко открытая задняя горловина импеллерных клиньев так и манила нанести удар .

Сэмюэль Вебстер почувствовал нервную дрожь. Капитану Харрингтон понравился бы план Эрнандо и поправки самого Вебстера. Но теперь не время думать о капитане. Этот маневр был решающим, и все его нюансы были тщательно продуманы заранее. Либо он пройдет блестяще, либо все пойдет кувырком. Вебстер посмотрел на главного тактика.

— Ладно, Оливер. Открывайте огонь, — спокойно сказал он и Эрнандо кивнул:

— Есть, сэр. Рулевой, Бейкер-один по моей команде. — Тактик бросил взгляд на панель управления, проверяя готовность к залпу, а затем перевел глаза на экран управления огнем, где высвечивались все уменьшающиеся цифры расстояния между ним и противником.

Сэмюэль Вебстер сидел совершенно неподвижно. Он испытывал искушение выбрать вариант боя на дальней дистанции, — в расчете на то, что ракетные кассеты разобьют хевов наголову, но в этом случае слишком велика была вероятность, что хотя бы один из них, находясь на предельном расстоянии, успеет удрать. Бой на средней дистанции оказался бы для “Шахерезады” наихудшим из вариантов. Хевениты оказались бы тогда достаточно близко, чтобы не суметь уйти, но все же слишком далеко для его энергетического оружия. При этом время полета его ракет позволило бы им выпустить два или три собственных бортовых залпа, а, несмотря на впечатляющие размеры, вспомогательный крейсер был гораздо уязвимее кораблей противника.

Но если он не мог сражаться на дальней дистанции, чтобы не позволить кому-то из противников уйти, и не мог сражаться на средней дистанции без серьезных повреждений для своего корабля, ему оставался только одни вариант — бой на “дистанции пистолетного выстрела”. Ему нужно вывести из строя оба корабля за минимальное время, а значит — нанести им первый удар, энергетическим оружием и почти в упор. Конечно если он подпустит их так близко и не уничтожит первым же залпом, они разнесут его в пыль, но и он успеет расколошматить их вдребезги.

— Приготовиться, — промурлыкал Эрнандо. — Внимание... Огонь!

 

* * *

 

— Гражданин капитан! Монти...

Уотерс резко выпрямился в своем кресле, когда мантикорское грузовое судно внезапно легло на левый борт. Это было безумием! Если оно пыталось уклониться то выбрало самое неподходящее время, потому что меньше чем через двенадцать секунд его крейсера должны были обойти корабль с обеих сторон и их огонь мог грохнуть его к чертям в любую секунду!

— Приготовиться к бо... — начал он, и в тот же миг вселенная взорвалась.

 

* * *

 

— Огонь! — выкрикнул Эрнандо.

Тонкие пластмассовые щиты люков исчезли, и с левого борта “Шахерезады” ударили восемь мощных гразеров. Расстояние — менее четырехсот тысяч километров, никакой бортовая защита, и семь из восьми лучей попали в свою цель.

Оба тяжелых крейсера содрогнулись, когда лучистая энергия, поглощаемая металлом, керамикой и пластиком, превратилась в тепловую, мгновенно раскалив все на своем пути до температуры поверхности звезд. Отлетевшие куски обшивки, кружась, унеслись прочь. Вспыхнувшие кормовые секции кораблей сгорали, как бумага, исторгая из себя в ураганном потоке вытекающей раскаленной атмосферы обломки переборок, оружие и людей... Броня оказалась бессильной против энергетического выстрела, равного по мощности залпу супердредноута... Оба корабля почти мгновенно потеряли задние импеллерные кольца, а судя по тому, как замигала сигнатура “Фальчона” на приборах “Шахерезады” , мощный электромагнитный импульс вывел из строя его системы управления.

Но “Шахерезада” не остановилась на этом — хотя уже несомненно победила. Сразу после команды Эрнандо открыть огонь, рулевой крейсера все тем же плавным движением начал переворот на сто восемьдесят градусов через левый борт, одновременно задирая нос корабля. Поврежденные крейсера ухитрились огрызнуться, уцелевшее бортовое оружие под местным управлением открыло бешеный огонь, но цели-то у них уже не было — только непроницаемая верхняя и нижняя поверхность импеллерного клина “Шахерезады”.

— Бейкер-два! — выкрикнул Эрнандо.

Штурман и рулевой безукоризненно завершили маневр. Корабль продолжил вращение вокруг продольной оси, но сама эта ось развернулась почти перпендикулярно к вектору движения республиканцев, и едва орудийные порты оказались обращены в сторону противника, грянул второй залп. На этот раз Эрнандо использовал не только гразеры, но и ракеты. Залп был направлен в открытые горловины импеллерных клиньев кораблей НРХ, а когда орудия левого борта выстрелили, защитные стены правого борта резко отключились. Из своих отсеков вылетели шесть ЛАКов и устремились к тяжелым крейсерам с ускорением в шестьсот g .

Хевы сделали все, что могли, но первый разрушительный выстрел уничтожил их электронные системы. Центральная система контроля ведения огня еще кое-как теплилась, пытаясь как-то разобраться в ситуации и упорядочить ее, тем временем включались вспомогательные системы. Уцелевшее оружие работало под управлением местной системы аварийного контроля, в полной зависимости от собственных установленных на орудиях датчиков и компьютеров наведения. Большинство из них не могли даже определить, где находится в данный момент “Шахерезада”, и их отчаянные запросы перегрузили каналы связи. Системе нужно было время, чтобы оправиться от такого ужасного удара... а времени у крейсеров не было. У них оставалось лишь пятнадцать секунд, и в “Шахерезаду”, в ответ на ее второй разрушительный бортовой залп, выстрелил один-единственный лазер.

Крейсер Вебстера вздрогнул, когда этот единственный луч ударил в небронированный корпус; завыли сигналы аварийной тревоги. Третья ракетная пусковая исчезла в облаке плазмы, взрывом снесло переборку первого причального отсека и уничтожило несколько катеров и бот (ни на одном, к счастью, не было экипажей). Семнадцать человек погибли и одиннадцать были ранены, но при всем при этом “Шахерезада” отделалась невероятно легко.

Второй бортовой залп Эрнандо не был столь точен как первый: много было факторов, которые менялись слишком быстро, для того чтобы он успел учесть их и достигнуть первоначальной точности. Но и этого хватило для совершенно беззащитных целей, и когда один из гразеров “Шахерезады” поразил термоядерный реактор, крейсер Народного Флота “Фальчон” исчез во вспышке кипящего света. Аварийно-спасательных капсул так и не появилось; Вебстер перевел взгляд на второй крейсер как раз в тот момент, когда его нос снесло взрывом. Передние импеллеры исчезли, а с ними, соответственно, и импеллерный клин, и защитные боковые стены. Для маневров остались лишь реактивные двигатели малой тяги. Вебстер оскалился.

— Запускайте вторую эскадрилью ЛАКов, — сказал он и махнул рукой офицеру связи. — Свяжите меня с ними, Джина.

 Микрофон включен, шкипер, — ответила Джина Альверетти.

Сэмюэль Хьюстон Вебстер заговорил холодным четким голосом:

— Крейсер Народной Республики, с вами говорит вспомогательный крейсер Ее Величества “Шахерезада”. Приготовьтесь к абордажу. И, как вы сами только что сказали, — он свирепо улыбнулся в передающую камеру, — “любое сопротивление нашей абордажной команде будет жестоко подавлено”.

 

* * *

 

— Я начинаю чувствовать себя, как отец, у которого дети не пришли домой после комендантского часа, — заметил гражданин адмирал Хавьер Жискар, подливая вино в бокал народного комиссара Элоизы Причарт.

Для душевного спокойствия Комитета общественного спасения было важно, чтобы ни сам Комитет, ни сотрудники госбезопасности даже не подозревали, как хорошо уживаются Жискар и Причарт. А если б они узнали, то были бы потрясены, потому что Жискар и его сторожевая собака спали в одной постели — в буквальном смысле слова.

— Почему? — спросила Причарт, потягивая вино.

Она, как и Жискар, понимала, что произойдет, если госбезопасность однажды выяснит истинный характер их отношений. Но при этом она никак не хотела отказываться от Жискара. Он был не только блестящим и проницательным офицером, но и выдающимся мужчиной — во всех смыслах этого слова. Его воспитал один из лучших капитанов Народного Флота довоенного времени — Альфредо Ю, — и, подобно своему наставнику, Жискар был куда более достойным человеком, чем того заслуживал старый режим. Причарт часто задавалась вопросом: что бы произошло, если бы руководство не вынудило Альфредо Ю перейти в лагерь противника после фиаско в Ельцине. Они с Хавьером составили бы замечательный дуэт... а теперь оказались по разные стороны баррикад. Она надеялась, что эти двое никогда не столкнутся лицом к лицу друг с другом, поскольку знала, как глубоко уважает Хавьер своего учителя. Но Хавьер так же страстно ненавидел Законодателей. Он, воз, не любил новый режим (за что Причарт не могла его ругать, как бы ей ни хотелось), но был к нему лоялен. И останется таковым, если только госбезопасность не выкинет что-нибудь из ряда вон...

Но Элоиза Причарт намерена не допускать неожиданностей. Хавьер — слишком ценный офицер... и она слишком любила его.

— Что почему? — переспросил он, тихонько покусывая ухо Элоизы, а рукой гладя ее бедро под простыней.

— Я спросила, почему ты чувствуешь себя, как беспокойный родитель?

— А! Ну, только потому, что некоторые дети, заигравшись, долго не возвращаются домой. Я не особо беспокоюсь по поводу “Вобона”: Кэслет — хороший командир и если он воспользовался свободой действий и ушел в какое-то другое место, значит у него были на то серьезные основания. Но вот о ком я действительно тревожусь, так это об Уотерсе. Не следовало выпускать его в глубокий рейд.

— Тебе не нравится Уотерс, да? — спросила Причарт. В ответ он пожал плечами.

— Я не упрекаю его за избыток революционного рвения, гражданка комиссар, — сказал он с кривой усмешкой, как бы признавая, что уступает перед идеологическим пылом влиятельных покровителей Уотерса. — Меня волнует его отношение к делу. Он чересчур ненавидит мантикорцев.

— Как “чересчур” ненавидеть врага?

В устах любого другого комиссара этот вопрос имел бы зловещий подтекст, но Причарт спрашивала с неподдельным интересом.

— Твердые установки — хорошая вещь, — объяснил Жискар очень серьезным тоном, — и иногда ненависть может помочь их выработать. Но мне это не нравится, потому что, безотносительно наших разногласий с монти, они все же люди. Если мы хотим, чтобы они действовали профессионально и гуманно в отношении наших людей, мы сами должны поступать так же с ними. — Он помолчал, дождавшись, пока Причарт кивнет, и продолжил: — Проблема заключается в том, что ненависть для Уотерса и ему подобных начинает заменять здравый смысл. Он хорошо подготовленный, способный офицер, но он еще молод для своей должности, и ему бы следовало поднабраться опыта, прежде чем стать капитаном. Я не хочу сказать, что он так уж отличается от большинства наших капитанов — или адмиралов, — с иронией уточнил он, — если учесть, что случилось со старым офицерским корпусом. Но он чересчур активен, чересчур вспыльчив. Меня немного беспокоит, как это повлияет на его здравый смысл, и я бы предпочел держать его на коротком поводке.

— Понятно. — Причарт откинулась назад, рассыпав свои платиновые волосы по плечу любовника, и медленно кивнула. — Ты действительно думаешь, что он попал в какую-то неприятность?

— Вообще-то нет. Но меня встревожило известие, что монти послали туда эскадру рейдеров. Если они действуют там одной компанией, то группа в два-три борта может оказаться крепким орешком для того, кто на них наткнется — а ведь Уотерс ушел прежде, чем мы получили донесение разведки об их присутствии. Но ему приказано нападать только на одиночные суда, и я не думаю, что какой-либо вспомогательный крейсер справится с парой тяжелых крейсеров класса “Меч”... разве что Уотерс соблазнится атакой на группу “купцов”. Но это беспокойство, скорее всего, вызвано ощущением, что я должен присматривать за ним чуть больше, чем за другими, Элли.

—  По собственному опыту, я бы прислушалась к этому “ощущению”, Хавьер, — серьезно сказала Причарт. — Я уважаю твою интуицию.

— Но не только, надеюсь? — сказал он с ребяческой улыбкой, пока его рука шарила под простыней, и она легонько шлепнула его по голой груди.

— Перестань, ты разлагаешь гражданскую добродетель!

— И не думаю, гражданка комиссар, — ответил он, и она задрожала от удовольствия.

— Но тут его рука замерла. Элоиза приподнялась на локте, чтобы потребовать продолжения ласки, и застыла с покорной улыбкой. Она действительно любила этого мужчину, но боже, он бывал таким несносным! Вдохновение приходило к нему в чертовски неподходящее время, и пока он не заканчивал формулировать новую идею, он не мог думать ни о чем другом.

— Что такое?

— Я как раз подумал о рейдерах монти, — задумчиво сказал Жискар. — Жаль, что мы не смогли получить подтверждение, действительно ли ими командует Харрингтон.

— Мне кажется, что ты только что сказал, что вспомогательный крейсер — не соперник для тяжелого крейсера, — уточнила Причарт. Он утвердительно кивнул, и она пожала плечами. — Ну что же, у вас ведь двенадцать тяжелых крейсеров и восемь линейных. Мне кажется, с таким количеством избыточной мощи расслабиться.

— О да, согласен. Но если монти решили присматривать там за порядком, воз нам придется отправиться на охоту в какое-нибудь другое место. Знаешь каким бы ни было соотношение сил, теоретически всегда существует возсть, что в сражении что-то пойдет не так, как надо. И одно вспомогательное судно может завалить какую-нибудь нашу боевую единицу (скажем один из легких крейсеров) и тем испортить нам всю операцию, обнаружив наше присутствие в секторе.

— И что же?

— А то, гражданка комиссар, — сказал Жискар, отставив свой бокал, чтобы освободить обе руки и поворачиваясь к ней с улыбкой, которую она так любила, — что пришло время скорректировать схемы наших действий. Мы можем передать для Уотерса и Кэслета депеши относительно всей подтвержденной информации, но остальные наши силы сосредоточатся здесь. В данных обстоятельствах, я думаю, мне придется обсудить со штабом вопрос о новых охотничьих угодьях... чуть позже, конечно, — озорно добавил он и поцеловал ее.

 

Глава 22

 

Главстаршина сектора электроники Льюис с трудом пыталась скрыть свою злость, входя в первый импеллерный отсек. Рабочее место Джинджер находилось не здесь, и ей не хотелось сюда идти. К сожалению, возникла какая-то проблема в каналах связи первого импеллера с центральным блоком аварийного контроля, и лейтенант Сильветти, шеф Джинджер в центре аварийного контроля, послал ее присмотреть за тем, как техники ищут неполадки. Строго говоря, обычный ремонт не входил в обязанности начальника вахты системы аварийного контроля, но Сильветти уже привык доверять ее интуиции в поиске неисправностей, а неопытный старшина третьей статьи, чья команда обнаружила поломку, вероятно, сам еще нуждался в присмотре.

Джинджер не могла не согласиться с логикой Сильветти, особенно после того, как он внес ее в список “потерь” и приказал старшине Сьюэлу замещать ее в центре аварийного контроля до конца учений. Машинное отделение за прошедшие несколько недель добилось определенных успехов, но подразделение в целом все еще не соответствовало должному уровню, а его персонал следовало школить и школить. Но больше всего в этом поручении Джинджер не нравилось то, что Рэнди Штайлман работал именно в первом импеллерном, а она намеревалась выполнять приказ Салли МакБрайд держаться от него подальше. Не потому что смирилась, но потому что это был приказ .

— Привет, Джинджер.

Ее приветствовал Брюс Максвелл — как и Джинджер недавно выдвинутый на должность главстаршины. Он был на десять лет старше ее и походил на крепкий мореный древесный пень. Брюс возглавил вахту в первом импеллерном отсеке, и она нисколько не завидовала ему. Максвелл славился твердым и сугубо деловым отношением к работе и подчиненным, однако присутствия Штайлмана, работавшего на его вахте, было достаточно, чтобы снизить показатели эффективности работы команды на целых десять процентов. Не потому, что Штайлман не умел работать, но потому, что он всячески уклонялся от того, чтобы ее выполнять.

— Привет, Брюс, — ответила она, отступив в сторону, чтобы освободить люк для прохода старшины Янсена и его команды.

— У нас проблема с телеметрией? — Максвелл поднял бровь. Подчиненные Янсена сгрудились у оптоволоконного канала, связывавшего дисплеи центра аварийного контроля с первым импеллером.

— Да...

Джинджер смотрела, как Янсен принимается за работу. Она не хотела вмешиваться до тех пор, пока Янсен не попросит о помощи; его люди выглядели довольно уверенно: установили переносные рабочие стойки, разместили на них оборудование и приступили к работе.

— Может быть, просто плохой разъем на линии, — сказала она Максвеллу, — но я не уверена. Что-то вывело из строя считывающие приборы на всех ваших нечетных узлах.

— Только нечетные номера?

— Да. Вот в чем проблема. Они все находятся на одной и той же основной линии связи, но есть две отдельные вспомогательные, и каждая из них должна справляться с нагрузкой самостоятельно. Это наводит на мысль, что надо что-то делать с самой системой контроля. — Она покачала головой. — Жаль, что на “Вулкане” не хватило времени на полную переоснастку двигателя.

— Мне тоже жаль, — кисло согласился Максвелл.

Конструкторы кораблей военно-космического флота свято верили в принцип избыточности. Корабельный импеллер должен иметь две независимые основные линии передачи данных, разнесенные друг от друга на как большее расстояние, чтобы один удар не мог вывести из строя одновременно оба канала связи. Кроме того, каждую такую линию обслуживала отдельная система текущего контроля, полностью независимая и изолированная от других. Однако конструкторы “Пилигрима” не сочли нужным включить в число вероятных поломок возсть повреждения в бою. Штатский предшественник коммандера Шуберта слишком явно проявлял заботу о снижении себестоимости судна — что сказалось на техническом состоянии оптоволоконных каналов вообще и в особенности здесь.

— Если нам повезет, найдем незначительную поломку в аппаратуре, — с надеждой сказала Джинджер, — но если это сбой в программном обеспечении...

Она пожала плечами, а Максвелл хмуро кивнул и неопределенно пожал плечами.

— Ну, в чем бы ни была проблема, я уверен, что вы найдете ее, — ободряюще сказал он и вернулся к выполнению своих обязанностей.

Боковым зрением Джинджер видела, что он отошел в кормовую часть огромного помещения и исчез в дальнем конце высокого генераторного блока, но основное ее внимание было сосредоточено на Янсене и его людях. Она стояла в стороне, готовая включиться немедленно — если они напортачат или им понадобится совет, — и наблюдала за его людьми, одобряя про себя их действия. Двое проверяли основные цепи, а сам Янсен сосредоточился непосредственно на системе текущего контроля, значит, они с Джинджер думали сейчас об одном и том же.

Прошло несколько минут, и она подошла ближе, чтобы глянуть через плечо Янсена на контрольный экран. Старшина третьей статьи посмотрел на нее и улыбнулся сдержанно-триумфальной улыбкой.

— Аппаратура полностью функционирует, главстаршина, — доложил он. — Только одна проблемка: ни одна из идеально функционирующих систем не выполняет свою работу.

— И почему, как вы думаете? — спросила она.

— Ну, учитывая, что вся аппаратура на передней панели выглядит нормально (все датчики и связующие звенья соответствуют схеме на сто процентов) и испытания центрального процессора тоже прошли хорошо, неисправность, должно быть, связана с программным обеспечением. Я проверяю сейчас программное обеспечение, но если бы мне пришлось заключать пари, я поставил бы пятерку на то, что это повреждение одного из основных исполняемых файлов. Лишь такой сбой мог вывести из строя всю систему. Но если это так, я не могу понять, почему ни одна из систем самоконтроля не просигналила в центральный пост.

— Где загружается программное обеспечение самопроверки? — спросила Джинджер.

— Это... О! — Янсен немного застенчиво улыбнулся. —Я все забываю, что это гражданский проект. Вот здесь, правильно?

— Правильно, — кивнула Джинджер. — Именно поэтому я согласна на ваше пари. Только ставлю пятерку на то, что сбой либо в протоколах линии передачи данных, либо это все-таки неисправность аппаратуры. Если канал связи нарушен или если устройство сопряжения процессора с каналами связи не принимает входные команды, то система никогда не получит сигнал включиться и, естественно, ничего не сообщит в центр аварийного контроля, а...

— ... если система контроля никак не включается, тогда вспомогательные линии нам не помогут, потому что они работают только на передачу сигнала, — закончил Янсен. — Вы правы. Все равно как если бы компьютер просто не работал, правильно?

— Вот за что мне платят большие деньги, — ответила Джинджер и с усмешкой потрепала его по плечу.

Янсен улыбнулся в ответ и снова стал вглядываться в дисплей, как вдруг подскочил — раздался внезапный, пугающий грохот металла о металл. Джинджер резко повернула голову, и ее серо-голубые глаза вспыхнули, когда она увидела, что стало причиной инцидента. Один из техников Янсена сидел на палубе с перекошенным от боли лицом, и его левая рука прижимала к груди правую, а все содержимое ящика для инструментов валялось вокруг. Но не эта картина зажгла ее глаза опасным блеском.

На техника стоял и смотрел, качая головой, Рэнди Штайлман, а губы его кривились в ухмылке. Он собирался улизнуть, но Джинджер двумя широкими шагами оказалась почти рядом.

— Стойте на месте, Штайлман!

Ее голос рассек пространство между ними, и техник, остановившись, повернулся к ней лицом с неторопливой, бессловесной дерзостью. Со свойственной ему наглой фамильярностью он смерил ее взглядом и удивленно приподнял бровь.

— Слушаю, главстаршина, — ответил он, изображая невинность.

Не обращая на него внимания, Джинджер посмотрела на раненого электротехника. Два пальца молодого человека были в крови, и один показался ей сломанным.

— Что случилось, Демпси?

— Н-не знаю, — выдавил техник сквозь стиснутые зубы. — Я только потянулся к моему ящику, и...

Он беспомощно пожал плечами, и Джинджер перевела взгляд на женщину, которая работала с ним рядом.

— Я тоже не знаю, главстаршина, — сказала она. — Я смотрела на экран. Нам был нужен гаечный ключ номер три, чтобы снять крышку со следующего порта, и Кирк потянулся за ним, а потом я услышала, как все рухнуло на палубу. Когда я посмотрела туда, все уже случилось.

— Я вам все еще нужен? — лениво вставил Штайлман .

Джинджер бросила на него угрожающий взгляд, и он в ответ вежливо улыбнулся. Она прикусила язык, но удержалась от резкого замечания, помня распоряжения МакБрайд, и наклонилась, чтобы осмотреть рабочий стенд Демпси. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — обе опоры с правого края ничем не были закреплены и разъехались в стороны, а рычаг зажима, когда она к нему прикоснулась, свободно закачался.

Она медленно выпрямилась, и огонь в ее глазах превратился в холод, когда она повернулась к Штайлману.

— Я надеюсь, что через пару минут вы все еще будете думать, что это забавно, — сказала она ему ледяным голосом.

— Я? Что забавно? Ну вот еще, с чего бы это мне так думать? — спросил он с издевательской улыбкой.

— Потому что я наблюдала, как Демпси и Бранкузи устанавливали стенд, Штайлман. Я сама видела, что Демпси закрепил эти опоры, и они, черт побери, уж точно не разошлись сами по себе.

— И что вы хотите сказать? Вы думаете, я что-то сделал с ними? — Улыбка Штайлмана исчезла, и на лице осталась отвратительная гримаса. — Да вы свихнулись, что ли?

— Я подам рапорт, Штайлман, — холодно сказала Джинджер.

В его глазах вспыхнули совершенно мерзкие огоньки.

— Вы полное дерьмо, главстаршина, — начал глумиться он. — И ни хрена вы не сможете доказать, что я имею отношение к тому стенду.

— Может, и так, а может, и смогу, — решительно сказала Джинджер, — но в данный момент вы обвиняетесь в нарушении субординации.

— В чем? — недоверчиво переспросил Штайлман. — Да у вас мания величия из-за шибко быстрого взлета...

— А ну-ка повтори, падаль, — повысила голос Джинджер, и он замолчал, разинув рот от неожиданности.

Его правая рука сжалась в кулак, он шагнул вперед. Джинджер смотрела, как он подходит, не отступая ни на дюйм. Она смотрела, как поднимается его кулак, и очень хотела, чтобы он нанес удар, потому что в этом случае Штайлман был бы у нее в руках. Ударить старшину не было таким серьезным правонарушением, как ударить офицера, но очень близко к тому, и...

— Стоять, Штайлман! — рявкнул чей-то баритон.

Штайлман застыл. Он повернул голову, и челюсти его сжались, когда он увидел, что прямо на него несется Брюс Максвелл. Мерзавец оглянулся на Джинджер полным ненависти взглядом и тихо выругался. Зачем, черт возьми, Брюс появился в самый неподходящий момент?

— Что ты тут собираешься сделать, черт тебя возьми?! —прорычал Максвелл.

Штайлман пожал плечами:

— Мы с главстаршиной немного разошлись во мнениях.

— Ерунда! Будь ты проклят, Штайлман, мне уже приходилось сталкиваться с твоими гнусностями!

— Я ничего не делал, — угрюмо настаивал Штайлман. — Я только стоял здесь, а она набросилась на меня из-за того, что сделал один из ее придурков.

— Джинджер? — Максвелл посмотрел на нее, и она ответила ему твердым взглядом.

— Вызовите начальника дисциплинарной комиссии, — сказала она, наблюдая краем глаза, как напрягся Штайлман, проявив наконец беспокойство. — Я обвиняю Штайлмана в оскорблении. И я хочу, чтобы с этого стенда сняли отпечатки пальцев для проверки.

— Отпечатки пальцев?

Максвелл выглядел озадаченным, и она позволила себе улыбнуться.

— Кто-то снял зажим с ножек, чтобы стенд рухнул. Так вот, воз, это был один из моих людей, но я ни за что не поверю. Я думаю, что кто-то другой сделал это, просто чтобы посмеяться, и я не вижу в этом помещении ни одного человека в перчатках, не так ли?

— Но... — начал Максвелл, но больше ничего сказать не успел.

— Я не шучу, — холодно перебила Джинджер. — посмотрите на руку Демпси. Это телесное повреждение. Случай предусмотрен статьей пятидесятой, и я хочу знать, кто виновен.

Максвелл посмотрел на сидящего техника, и его лицо вытянулось, когда он разглядел, что безымянный палец юноши согнут под неестественным углом. Когда он вновь оглянулся на Штайлмана, выражение его лица было холодным и суровым, но обратился он к Джинджер.

— Вы правы, Джин, — решительно произнес он и приказал другому старшине: — Джеф, сходите за коммандером Чу и вызовите мистера Томаса.

 

* * *

 

— Посылали за мной, мэм?

— Да, посылала, Раф. Сядь, пожалуйста.

Хонор оторвала взгляд от висящей на переборке оплавившейся золоченой пластинки с выгравированным изображением планера и указала на стул перед письменным столом. Она подождала, пока Кардонес усядется, и, сложив за спиной руки, долго смотрела на него в упор без единого слова.

— Что за слухи ходят о Вундермане? — спросила она, наконец приступив к главному вопросу с типичной для нее прямолинейностью.

Кардонес вздохнул. Он надеялся, что наверх ничего не просочится, пока ему не удастся уладить дело, но он должен был лучше знать своего капитана. Он не мог понять, как ей удается быть в курсе всех событий, происходивших на борту ее судна. Он был уверен, что частью системы оповещения является МакГиннес — как и грейсонские телохранители, появившиеся у нее недавно. Однако он не сомневался, что она могла бы обойтись и без них.

— Я намеревался уладить все сам, прежде чем предложить этот вопрос вашему вниманию, мэм, — сказал он.

Всегда плохо, когда старпом не ставит в известность своего командира о чем-то серьезном. В то же время работа старпома как раз и заключается в том, чтобы улаживать подобные вопросы, не привлекая шкипера. В любом экипаже капитан корабля Ее Величества своей властью принимал окончательные санкции по поводу противозаконных действий подчиненных и, соответственно, должен был оставаться в запасе на самый крайний случай, когда не останется иного варианта, кроме как прибегнуть к высшей Власти. Как только подключался капитан, нельзя было избежать применения военного кодекса в полную силу, и Кардонес, как и сама Хонор, полагал, что почти всегда лучше смягчить ситуацию, чем сразу прибегать к тяжелой артиллерии.

“Но иногда нет другого выхода, кроме как выкатить большую пушку”, — хмуро подумал он. Желание спасти ситуацию никак не могло служить оправданием и позволить животному, способному искалечить товарища по команде, остаться безнаказанным.

— Я принимаю твои мотивы и твою позицию, Раф, — сказала Хонор, садясь за стол и устанавливая вертикально спинку кресла, — но до меня доходят слухи, которые мне совсем не нравятся... включая происшествие в первом импеллерном отсеке.

Со своего насеста соскочил Нимиц и, запрыгнув к ней на колени, сел прямо и оперся спиной о Хонор, чтобы пристально посмотреть на старпома зелеными, как трава, глазами. Она принялась поглаживать кошачьи уши.

— Мне самому они очень не нравятся, мэм, но в данный момент мы загнаны в угол. Что касается Вундермана, то он настаивает на том, что упал, и Тацуми, санитар, который доставил его в корабельный госпиталь, заявляет, что ничего не знает. — Старпом развел руками. — Полагаю, они оба лгут... но оба к тому же до смерти напуганы. Если ничего не изменится, я не думаю, что кто-то из них признается, а пока они этого не сделают, у нас нет официального основания для дальнейших действий.

— Что говорит начальник дисциплинарной комиссии?

— Томас взял нескольких своих людей и внимательно осмотрел место “падения”. Его нетрудно было найти — Вундерман потерял много крови. В том месте не обо что споткнуться, а больше всего пятен крови находится рядом с переборкой, о которую точно не мог удариться лицом человек, идущий по середине коридора. Ни одно из этих обстоятельств, однако, не может быть решающим, и Вундерман мог просто запутаться в собственных ногах, если двигался достаточно быстро.

— А его ребра? — тихо спросила Хонор.

— Снова маловероятное, но возе объяснение, — вздохнул Кардонес. — Мы с Энджи обсудили, как могло совершиться падение, которое, вероятно, и нанесло ему телесные повреждения. Мы даже составили компьютерные модели. Я бы сказал, тут требуется профессиональный акробат, чтобы выполнить весь комплекс движений, которые он должен был проделать в падении, но вы знаете, как неловко может приземлиться неожиданно споткнувшийся человек. Лично я полагаю, и такого же мнения придерживаются медики, боцман и начальник дисциплинарной комиссии, что кто-то его избил. Мы с боцманом считаем, что это был энерготехник по имени Штайлман, но мы не можем доказать это. Мы также полагаем, что того, кто избивал юношу, остановило появление Тацуми. Я подумывал сломать Тацуми. У него есть несколько очень серьезных замечаний в личном деле, и я мог бы добиться от него правды, но Энджи возражает. Она говорит, что он один из лучших санитаров, каких она когда-либо видела, и что бы ни говорили записи в его личном деле относительно прошлого, он хорошо себя вел на борту “Пилигрима” и, очевидно, на двух предыдущих местах службы. Если он действительно исправляется, я не хочу сделать то, что заставит его взяться за старое.

— А случай в первом импеллерном отсеке?

— Отчасти он кристально ясен, мэм. Нет сомнений по поводу оскорбления Штайлманом старшего по званию. Это произошло в присутствии более двадцати свидетелей. Некоторые из них не торопятся рассказывать детали, думаю потому, что боятся Штайлмана, но они все же подтвердили версию главстаршины Льюис в том, что он сказал. Все остальное не так ясно. Льюис сообразила, как получить доказательства, но люди Томаса не смогли получить четкие отпечатки пальцев с рухнувшего рабочего стенда. Им удалось снять два фрагмента, явно не принадлежащие людям, которые этим стендом пользовались, но они слишком смазаны, чтобы сказать что-то большее. Совершенно ясно, что кто-то преднамеренно разомкнул держатель опор, так что стенд упал, но мы не можем доказать, что это был Штайлман.

— Но вы думаете, что это был он, — решительно сказала Хонор.

— Да, мэм, я уверен. Он — неприятность с заглавной буквы, и тот факт, что Вундерман не признает в нем своего обидчика, делает хуже только ему самому. Это единственная причина, почему я так упорно думал о допросе Тацуми, но, как я уже сказал, если он действительно вернется к старым привычкам, мы сломаем ему карьеру, признав его, наряду со Штайлманом, непригодным к службе.

— Гм. — Хонор покачалась на стуле, потирая кончик носа, и нахмурилась. — Я тоже не хочу этого делать, Раф... но я также не желаю допускать подобные вещи. Если единственный способ добиться правды и положить конец безобразиям состоит в том, чтобы допросить с пристрастием Тацуми, у нас нет выбора. Он — один, а нам надо думать обо всей корабельной команде.

— Я понимаю, мэм, и если придется это сделать, я сделаю. Но, учитывая то, что уже случилось с Вундерманом, и то, как напуган Тацуми, я предпочел бы соблюдать в этом деле максимальную осторожность. — Кардонес почесал бровь, его ястребиное лицо было необычно озабоченным. — Проблема состоит в том, что мы не знаем всех деталей происходящего. Мы с боцманом думаем, что за всем этим стоит Штайлман, но у нее есть сведения, что он действует не один. Даже если мы предварительно заключим его на гауптвахту, нельзя быть уверенным в том, что один из его дружков не доберется до Тацуми или Вундермана прежде, чем они успеют нам все рассказать. Я полагаю, что мы могли бы поместить их обоих в безопасное место и держать там, пока они не решатся сказать нам правду. Но я не могу сделать то же самое с Льюис, а перевод Вундермана и Тацуми под охрану может вызвать шум, которого я хотел бы избежать Короче говоря, это наглядно покажет, что Штайлман и на этот раз вышел сухим из воды.

Хонор кивнула, все еще потирая кончик носа, затем откинулась на спинку кресла и запустила пальцы в мягкий, пушистый мех Нимица. Годы командирского опыта научили ее держаться спокойно, но глубоко внутри закипал гнев. Она ненавидела хулиганов, она презирала подонков, которые объединялись в банду для того, чтобы внушать людям страх — о чем говорил Кардонес. Более того, жертвы Штайлмана были членами ее команды. Она не была знакома с Кирком Демпси, но она знала Вундермана, и юноша ей нравился. Однако даже не это важнее всего. Важно было то, что в обязанности Флота, а на борту “Пилигрима” Флот олицетворяла она, входило следить за тем, чтобы подобного не происходило и чтобы люди, преступающие закон, дорого за это расплачивались. Но Кардонес прав. Пока Вундерман и Тацуми отказываются называть имена и пока нельзя доказать, что Штайлман был причиной “несчастного случая” в первом импеллерном отсеке, у руководства нет никаких официальных оснований для того, чтобы призвать его к ответу.

Хонор пристально смотрела в свой планшет. Пауза затянулась минуты на две. Капитан принимала решение молча и наконец, вздохнув, спросила:

— Ты хочешь, чтобы именно я поговорила с Вундерманом?

— Я не знаю, мэм, — раздельно ответил Кардонес.

Только в одном старпом был уверен — в том, что на “Пилигриме” есть только один-единственный офицер, который мог бы заставить Вундермана открыться и это — капитан Харрингтон. Парень боготворил ее и очень доверял. Только ей он мог бы назвать виновника избиения. Но ведь мог и не назвать. И не только потому, что был почти до беспамятства напуган, но к настоящему моменту он в многочисленных беседах так настаивал на своем “падении”, что изменение этой версии будет равносильно признанию во лжи, а Вундерман слишком молод, чтобы пережить такое унижение.

— Я хотел бы попробовать сначала еще кое-что, мэм, —спустя несколько секунд сказал старпом. Хонор посмотрела на него, удивленно подняв бровь, и он улыбнулся. — Боцман решила, что Вундерман, воз, нуждается в... э-э... в небольшом совете, — сказал он, — так вот, она попросила Харкнесса исполнить для парня роль наставника.

— Харкнесса? — Хонор поджала губы, но все-таки не удержалась от смеха. Что-то неприятное послышалось в этом сдавленном звуке, а в ее миндалевидных глазах вспыхнуло холодное удовлетворение. — Я и не подумала об этом, — призналась она. — А он сможет... придать парню уверенности, а?

— Да, мэм. Единственно, я беспокоюсь за его склонность к прямолинейным действиям, — ответил Кардонес.

Глаза Хонор загорелись при воспоминании о разговоре с адмиралом Белой Гавани — тот прочел ей целую лекцию о вреде прямолинейных действий. Однако временами ситуация требовала именно прямолинейности, и Хонор доверяла здравому смыслу Харкнесса и МакБрайд. Каждый офицер знал, кто в действительности приводит в движение механизмы Флота, и она очень хотела дать старшинам немного творческой свободы.

 Хорошо, Раф, — сказала она, обстоятельно взвесив решение. — Я предоставлю вам с боцманом решить этот вопрос, но мы можем прижать Штайлмана не откладывая — наказав его за оскорбление старшины. На “капитанскую мачту”* [ “Капитанская мачта” — единоличный суд капитана корабля, проводящийся в походных условиях. (Прим. ред.) ] его — завтра же. Посмотрим, как ему понравится быть энерготехником третьего разряда. Кроме того, я хочу с ним немного поговорить . И пусть не спускают глаз с Вундермана и Тацуми. Не хочется, чтобы с ними случилось еще что-нибудь, прежде чем мы доберемся до сути дела. Я пока постою в стороне, чтобы дать тебе и Харкнессу некоторую свободу для маневров, но если у Вундермана будут еще неприятности, или с кем-то другим произойдет “несчастный случай” или “падение” придется прекратить церемонии. — Она мрачно улыбнулась и тихо добавила: — Абсолютно прекратить.

 

* * *

 

— Ну что, парень. Я вижу, ты снова на ногах.

Обри Вундерман, морщась от боли в ребрах, быстро обернулся на звук низкого голоса. В проеме открытого люка стоял плотный, явно видавший виды главстаршина с нашивкой помощника канонира — перекрещенными ракетами. Он был крупным мужчиной (не таким большим, как Штайлман, но на пять сантиметров выше Обри) и выглядел внушительно. Обри огляделся вокруг, он понятия не имел, кто это такой... или, уж коли на то пошло, зачем этот тип пришел в госпиталь.

— Гм, так точно, главстаршина... — неуверенно ответил он.

— Харкнесс, — подсказал главстаршина, ткнув пальцем в имя на правой стороне груди рабочего костюма. — Я из диспетчерской эскадрильи ЛАКов.

— А!.. — кивнул Обри, его замешательство было очевидным.

Он не знал никого в секторе управления полетами ЛАКов, но он слышал фамилию Харкнесс. Репутация главстаршины была легендарной, хотя ходили слухи, что в последнее время он изменился. Все же Обри не мог придумать ни одной разумной причины для его посещения.

— Так... — Харкнесс, усмехнувшись, сел на свободную койку напротив постели, в которой Обри провел два предыдущих дня. — Значит, парень, у тебя был какой-то неприятный случай.

То, что Харкнесс называл его “парень” и обращался на “ты”, не оскорбляло Обри, как при общении с другими старыми служаками, но он почувствовал знакомый холод в слове “неприятный случай”. Значит, вот в чем дело. Харкнесс здесь для того, чтобы попытаться заставить его сказать правду. Обри почувствовал, как напряглось его лицо.

— Да, — сказал он, глядя в сторону. — Я упал.

— Дело дрянь.

В словах старшины не было раздражения. И вообще, Харкнесс как будто забавлялся. Обри почувствовал, как на смену прежнему холоду приходит горячий румянец. В конце концов, то, что с ним случилось, забавно в последнюю очередь! Он метнул на Харкнесса горящий от гнева взгляд, но главстаршина лениво и самоуверенно усмехнулся в ответ, как большой грифонский кодьяк или сфинксианская гексапума. Обри покраснел.

Харкнесс еще несколько мгновений выдерживал паузу, затем откинулся назад, опершись на локти, и развалился поперек кровати.

 Слушай, парень, — довольно громко сказал он, —я знаю, что это гнилое дело, и ты сам знаешь, что это гнилое дело, и боцман знает, и даже сама Старуха знает, что это гнилое дело. Ты ведь заврался, так?

Он выдержал взгляд Обри все с тем же ленивым вызовом и, не торопясь, кивнул, поскольку юноша ничего не ответил.

— Да уж, и с Тацуми то же самое, — спокойно продолжал он, — я, по правде говоря, и не думаю ругать ни его, ни тебя. Штайлман — гнилой тип. Но вы же, братцы, не думаете, что на этом все и закончится, а?

Обри еще больше похолодел, когда услышал фамилию Штайлмана. Он не называл его ни единой душе и был уверен, что и Тацуми тоже промолчал, но Харкнесс каким-то образом все узнал. Если он пойдет к боцману или старпому, Штайлман никогда не поверит, что Обри не выдавал его.

— Я... — начал он, но замолчал и беспомощно уставился на Харкнесса.

— Позволь мне кое-что тебе объяснить. — В низком голосе главстаршины послышалась неожиданная нотка сочувствия. — Понимаешь, я здесь не для того, чтобы просить тебя называть какие-то имена, я не собираюсь бежать к боцману или мистеру Томасу, чтобы доложить о том, что ты мне скажешь. Мне кажется, что ты сам должен пойти к ним, но это твое дело. Никто другой за тебя решать не будет. Однако ты должен хорошо подумать о том, что сказать капитану Харрингтон, если она решит поговорить с тобой лично. Слушай меня, парень — когда Старуха задает вопросы, ей надо отвечать. Ты ведь не хочешь ее разозлить?

Обри сглотнул комок в горле, и главстаршина рассмеялся.

— Конечно, это тоже твое личное дело, и я не собираюсь указывать, как тебе поступать. Нет, — он покачал головой, — я пришел сюда для практических мероприятий.

— Практических? — нерешительно переспросил Обри.

— Да. Мне интересно, Вундерман, не то, что ты будешь говорить людям, а что ты собираешься с этим делать.

— Как что делать?

Обри сел на кровать, прижимая руку к ребрам, и облизнул губы. Выздоровление шло быстро, но он все еще немного задыхался. Он снова сглотнул комок, застрявший в горле.

— Что... что значит “собираюсь с этим делать”, главстаршина?

— Вот что я обо всем этом думаю, — спокойно сказал Харкнесс. — Штайлман зверски тебя избил, потом, вероятно, сказал что-то вроде: “У меня есть друзья, так что заткни пасть”, или еще что-нибудь в том же духе. — Он пожал плечами. — Только если ты решил держать рот закрытым, то тебе придется что-нибудь придумать, чтобы он оставил тебя в покое. Иначе он сам ни за что не отвяжется, и все повторится снова. Я знаю таких, как Штайлман. Им просто нравится измываться над людьми, они получают от этого удовольствие. Ну, и как ты думаешь справиться с ним в следующий раз?

— Я...

Обри замолк, лицо его выражало полную беспомощность, и Харкнесс кивнул.

— Вот о чем я тебе и толкую. Ты ведь даже не подумал, что еще ничего не кончилось, верно?

Обри отрицательно покачал головой, не понимая, что этим жестом молчаливо признает, что на самом деле никакого падения не было... и что Харкнесс правильно назвал того, кто его избил. Глаза Обри были прикованы к главстаршине. Харкнесс, вздохнув, продолжил:

— Вундерман, ты — хороший парень, но чертовски зеленый еще. У тебя только два пути. Или ты идешь к боцману и говоришь ей, что на самом деле произошло, или будешь разбираться со Штайлманом сам. Или то, или другое. Потому что, если ты просто ждешь, можешь держать пари, что Штайлман измордует тебя, как только все успокоится. Так что ты выбираешь?

— Я... — Обри опустил глаза к палубе и, глубоко вздохнув, покачал головой. — Я не могу идти к боцману, главстаршина, — признался он хриплым голосом. — Не только из-за меня, и не только из-за Штайлмана. У него есть друзья... и у меня тоже. Если я выдам его — где гарантии, что один из его друзей не отомстит мне или Джин... — Он сделал паузу и прочистил горло. — Или кому-то из моих друзей?

— Ладно. — Харкнесс пожал плечами. — Я думаю, ты не прав, но если ты так считаешь, это твое дело, к тому же я тебе не мамочка. Но тогда остается единственный выход. Ты и в самом деле готов к продолжению?

— Нет, — безнадежно пробормотал Обри. Его плечи опустились, лицо вспыхнуло от унижения, но он заставил себя оторвать взгляд от палубы. — Я никогда в жизни не дрался, главстаршина, — сказал он с каким-то жалким достоинством. — Я даже не знаю, хватит ли у меня духа попытаться дать отпор в следующий раз, но не думаю, что чего-то добьюсь, даже если и буду сопротивляться.

— Хватит ли духа? — повторил очень тихо Харкнесс и засмеялся. — Парень, да у тебя больше духа, чем у Штайлмана, черт возьми! — Обри заморгал, глядя на него, и главстаршина покачал головой. — Ты боишься его до смерти, но ты не в панике, — уточнил он. — Если бы ты паниковал, то закричал бы и вызвал боцмана, как только оказался в госпитале. Нет, твоя проблема, Вундерман в том, что у тебя хватает духа, чтобы не запаниковать, но малость не хватает, чтобы побежать к боцману не с перепугу, а сознательно. Потому-то ты поразмышлял и поступил, как тебе кажется, по-умному. Ты застрял где-то посередине. Но я хочу, чтобы ты подумал минутку о Штайлмане. Подумай о том, кого он решил избить. Он больше тебя примерно в два раза. Он вдвое старше, и у него в десять раз больше опыта, чем у тебя. Но разве он выбрал для драки меня? Или сцепился с боцманом? Или Брюсом Максвеллом? Нет. Он прицепился к зеленому юнцу, которого принял за легкую добычу, и все равно не забыл об осторожности, поэтому и прихватил тебя наедине. Сколько духу, по-твоему, ему на это потребовалось?

Обри заморгал. Главстаршина ошибался относительно личной храбрости Обри (Обри-то знал про себя все точно), но он был прав насчет Штайлмана. Обри никогда не рассматривал случившееся под таким углом .

— Слушай, вот что ты должен понять о таких людях, как Штайлман, — сказал Харкнесс. — Они действуют наверняка. Штайлману нравиться избивать людей. Он получает удовольствие, обижая их, и любит чувствовать себя хозяином положения. К тому же он большой ублюдок, должен признать. Он больше меня и сильнее, а дерется нечестно. Мне кажется, что ему нравится строить из себя опасного бывалого типа. Но на самом деле он не такой уж крутой, парень. Если бы он был таким, он бы понимал, что любой может быть опасен. Даже ты.

— Я?! — Обри уставился на Харкнесса и громко засмеялся. — Да он справится со мной одной левой, главстаршина!Да что говорить, он уже так и сделал!

— Но ты же проходил основы рукопашного боя? —возразил Харкнесс.

— Конечно проходил, но звезд с неба никогда не хватал. Вы же не будете утверждать, что шесть недель тренировок научили меня драться с кем-нибудь типа Штайлмана?!

— Нет. Но это дало тебе какую-то базу, именно поэтому курс так и называется — “основы”, — сказал Харкнесс с такой серьезностью, что Обри пришлось прислушаться. — “Курс”, как ты знаешь, еще не может заменить реальную жизнь. Это только обучение, а ты про себя думаешь: ну что, я — маленький обычный паренек, я никогда не дрался, и не собираюсь драться, и даже нисколько не хочу драться, даже если бы и мог. Примерно так?

— Именно так, — с чувством ответил Обри, и Харкнесс рассмеялся.

— Ну, тогда слушай меня, в чем ты не прав. Тебе придется драться. Вопрос только в том, победишь ты в драке или тебе снесут твою глупую голову. И знаешь, в чем секрет, чтобы не дать снести свою голову?

— В чем? — спросил Обри почти против воли.

— Первым снести голову противнику, — сказан мрачно Харкнесс. — Понял? Это настроит твои мозги на то, чтобы начать атаку, а не на то, чтобы только защищаться. Ты должен решить заранее: если потребуется, ты убьешь подлеца.

— Я?! Убью кого-то типа Штайлмана? Да вы с ума сошли!

— Нехорошо говорить старшим, что они сумасшедшие, парень, — сказал Харкнесс с ленивой усмешкой. — Когда я был в твоем возрасте, я был не намного больше, чем ты сейчас. Ну да, повыше, но мяса на костях было столько же. Но тогда, Вундерман, я был чертовски нахальным, не то что ты. И если ты хочешь справиться со Штайлманом и уцелеть при этом, тебе тоже надо быть нахальнее.

— Нахальнее? Мне?

Обри горько рассмеялся, а Харкнесс вздохнул и снова выпрямился, сидя на кровати.

— Послушай меня, — решительно сказал он. — Я уже говорил тебе, что у тебя сейчас только два выхода, а ты сам сейчас сказал мне, что не собираешься поступать по-умному. Ладно, значит, остается одно — сделать все по-тупому, и если ты выбираешь этот путь, тебе надо кое-чему научиться. Вот зачем я здесь. Штайлман никак не ожидает от тебя одного — что в следующий раз ты сам набросишься на него, а я скажу тебе про Штайлмана маленький секрет. Он не умеет драться. На самом деле не умеет. Он никогда не учился этому, потому что он большой, сильный и наглый. Вот зачем я пришел сюда парень. Если ты хочешь научиться, как напинать ублюдку по яйцам, я и Ганни Хэллоуэлл покажем тебе, как это делается. Мы не можем обещать, что ты победишь, но кое-что гарантировать можем, Вундерман. Дай нам несколько недель, чтобы поработать с тобой, и будь уверен, ты сумеешь заставить этого ублюдка изрядно попотеть.

 

Глава 23

 

Обри редко чувствовал себя настолько не в своей тарелке. Он обежал глазами спортзал морской пехоты и нервно сглотнул комок в горле, глядя, как крепкие, спортивного вида мужчины и женщины уверенно и методично валяют друг друга по полу. Это не было похоже на курсы по основам борьбы без оружия, которые обеспечивал Флот своим новобранцам. Все происходящее скорее напоминало художественную форму зарядки, а не тренировку боя, цель которого — нанесение увечий. Людям на флоте не полагается опускаться до низкопробной драки. Они используют в войне мегатонные боеголовки и лучи когерентного света или гамма-излучения... Подобно большинству товарищей-новобранцев, Обри считал обучение рукопашному бою пережитком и данью военной традиции.

Другое дело — морские пехотинцы. Им положено высаживаться в грязь и реки крови. Они совершенно серьезно относились к науке, учившей, как голыми руками разбирать на части своих собратьев. Все они были добровольцами и, подобно большинству военных в обществе, практикующем пролонг, подписывали контракт на долгий срок службы — как минимум десять стандартных лет, Что давало им уйму времени на совершенствование в выбранном ремесле.

Большинство занимающихся в зале работали в полный контакт пользуясь только легким защитным снаряжением. Наблюдая за работой майора Хибсон Обри вздрагивал при каждом резком глухом звуке, сопровождавшем удар рукой или ногой, попадавшими точно в цель.

Майор была очень маленькой женщиной, почти вполовину меньше своего противника, но телосложение сделало ее юркой — и, несмотря на небольшой рост, она казалось, была собрана из элементов боевой брони. Ее спарринг-партнер не был неуклюжим и обладал при этом огромным преимуществом — высокий рост и длинные руки. Было очевидно, что оба борца знают все приемы нападения и защиты. Их движения были настолько отработаны, что выполнялись автоматически, и постороннему могло показаться, что майор и ее противник заняты исполнением тщательно продуманного хореографического номера, а не пытаются сразить противника. Но они были исключительно серьезны, и, несмотря на маленький рост, Хибсон постоянно увеличивала темп. Она работала по внешнему кругу, уклоняясь от противника и нанося ему ложные удары с ослепительной быстротой. Даже Обри понял, что она пытается сделать, и был уверен, что ее противник тоже понял, но все же он вынужден был играть по ее правилам. Майор стойко переносила боль (ее партнер нанес ей несколько серьезных ударов), но она, казалось, воспринимала ее как плату за занятие, а от лучших атак противника она всегда уворачивалась. Она блокировала их или смягчала так, чтобы лишить силы, иди просто сносила удар и продолжала нападать со свирепостью, которая Обри казалась просто ужасной, и в конце концов один из самых опасных ударов противника прошел всего лишь в нескольких сантиметрах от ее головы.

Хибсон качнулась в сторону, избежав удара, но на сей раз движение было направлено вперед, а не назад. Внезапно она оказалась в пределах досягаемости противника, и тогда быстро повернулась к нему спиной, ее нога в мягкой тренировочной обуви резко взлетела вверх в совершенно невозм с виду ударе — назад и вверх, прямо в челюсть. Он зашатался, а ее руки уже летели вниз, хотя она все еще балансировала на пальцах одной ноги. Она ухватила его за лодыжку и рывком дернула вверх, а когда противник упал, подпрыгнула и приземлилась прямо на поверженного. Он попытался зажать ее своей медвежьей хваткой, но был почти оглушен и замешкался, лишь на долю секунды. Она уперла свой локоть, как сваезабивочную машину, в его солнечное сплетение, изогнулась, словно только что выброшенная из воды на землю рыба, и наконец встала, придавив коленом грудь партнера, тогда как ее правая рука рванулась вниз в смертельном ударе и остановилась, лишь чуть-чуть не дойдя до беззащитного горла противника.

Обри покачал головой. Его затея была безумием! Эти люди годами обучались подобным приемам, а он был специалистом по электронике, а не морским пехотинцем. Он подумал, что его должно бы вдохновить зрелище, когда кто-то ростом с Хибсон повергает ниц огромного противника, но он видел, как тяжело ей пришлось в этом бою... и понял, какое высокое мастерство требовалось для этого. У него-то не было таких способностей, и мысль о том, что он мог каким-то образом приобрести их, прежде чем в следующий раз столкнется со Штайлманом, показалась ему смехотворной. Ему следовало развернуться и...

— Извини, парень, я опоздал.

Обри почти выскочил из кожи, когда увесистая рука похлопала его по плечу. Он со вздохом повернулся к старшине, и Горацио Харкнесс взглянул на него с усмешкой.

— Кажется, ты уже двигаешься свободнее, Вундерман. Ребра почти зажили, а?

— М-м... да, главстаршина, — пробормотал Обри.

— Ладно! Идем со мной, парень.

Обри хотел сказать Харкнессу, что передумал, но не мог вымолвить ни слова, и был несколько удивлен тем, что ему показалось важным сохранить уважение главстаршины. Это самолюбие, подумал он. Сколько людей пострадало из-за неуместного чувства собственного достоинства?

Его мысли прервались, когда Харкнесс махнул рукой гиганту в выцветшем спортивном костюме. Черноволосый, темноглазый мужчина ростом был не меньше двух метров, его густые брови срослись на переносице. Плечи — невероятно широкие, лицо — темное от загара, а волосатые руки скорее напоминали грузозахватные клещи, но двигался он с неким ленивым изяществом, совершенно не подходившим такому огромному человеку.

— Харкнесс!

Как и у боцмана, у гиганта четко слышался грифонский акцент, а голос был еще ниже, чем у главстаршины. Он звучал тихо, почти мягко — пожалуй, владельцу редко приходилось его повышать. Харкнесс кивнул ему:

— Ганни, это Вундерман. У него небольшая проблема.

— Я слышал.

Черноволосый мужчина глубокомысленно оглядел Обри, и юноша почувствовал, как его плечи сами собой распрямляются, — он понял, кто этот человек. Самого старшего и опытного из главных сержантов на борту любого корабля Ее Величества издревле неофициально называли “ганни”, — следовательно, этот гигант и есть старший батальонный сержант Льюис Хэллоуэлл, и его должность в рядах морской пехоты эквивалентна флотскому боцману.

— Да ну, расслабься, Вундерман, — прогрохотал старший сержант.

Обри заморгал, и Хэллоуэлл усмехнулся. От этого его темное, обветренное лицо внезапно стало похожим на лицо озорного мальчишки, и Обри, почувствовав, что уголки его губ тоже задергались, заставил спину немного расслабиться.

— Уже лучше, — заметил Хэллоуэлл. — Ты среди друзей, даже если тебя приволок сюда этот паршивый старый звездоплюй.

Обри снова заморгал, но Харкнесс только усмехнулся в ответ на слова старшего сержанта, и тот, фыркнув, снова обратился к Обри. Он указал на груду спортивных матов, Обри послушно сел. Хэллоуэлл, легко согнувшись, устроился на палубе лицом к нему, положил кулаки на колени и наклонился вперед.

— Ладно, Вундерман, — сказал он более оживленно, — у меня к тебе есть только один вопрос: насколько ты серьезно настроен?

Обри перевел взгляд на Харкнесса, но Хэллоуэлл решительно покачал головой.

— Не смотри на старшину. Я хочу знать, насколько серьезно настроен ты .

— Я... не вполне понимаю, что вы имеете в виду, старш... ганни, — чуть помедлив, сказал Обри.

— Это не трудно, — терпеливо сказал Хэллоуэлл. — Харкнесс здесь изложил мне твою проблему. Я знаю, что за тип Штайлман, и понимаю, как здорово ты влип. Я хочу только узнать, действительно ли серьезно ты намерен выбраться из ситуации, потому что это будет нелегко и потребует много работы. Тебе придется хорошенько попотеть, а еще больше — постонать от ушибов, и временами тебе будет казаться, что мы с Харкнессом — еще худшие враги для тебя, чем Штайлман. Если ты собираешься смотаться от нас, я хочу знать это сейчас, а если ты скажешь мне, что выдержишь, то тебе надо будет сдержать слово, парень.

Обри с трудом проглотил застрявший в горле комок. Наступил решающий момент. Он все еще безумно боялся и все больше склонялся к тому, что идея бессмысленная и ни к чему не приведет, но все-таки он зашел довольно далеко. А если он скажет Хэллоуэллу, что готов держаться до конца, то виновато будет то самое самолюбие, которое привело его в спортзал после разговора с Харкнессом. Но он понимал, что если предпримет попытку и она не удастся, этому и так уже потрепанному чувству собственного достоинства будет нанесен сокрушительный удар. Зато пока эти мысли вихрем проносились в его голове, он понял еще кое-что: он принял для себя решение. Он действительно хотел здесь заниматься и сквозь его страх начал проступать медленный, похожий на лаву, гнев.

Обри глубоко вздохнул и, заглянув в глаза Хэллоуэлла, согласно кивнул.

— Да, старший сержант, — сказал он и сам удивился насколько твердо прозвучал его голос, — я настроен серьезно.

— Отлично! — Хэллоуэлл наклонился к нему и, усмехнувшись, хлопнул его по плечу с такой силой, что Обри чуть не упал. — Будут моменты, когда ты пожалеешь, что сказал это, Вундерман, — но когда мы с этим старым, траченным молью звездоплюем сделаем свое дело, тебя уже не побеспокоит ни один Штайлман во всей вселенной.

Обри усмехнулся ему в ответ, немного нервно, но с симпатией, и Хэллоуэлл еще удобнее устроился на палубе.

— Итак, первая вещь, которую ты должен понять, — начал он, — что у нас с Харкнессом разные стили. Я люблю хитрость и ловкость, а он предпочитает грубую силу и натиск.

Харкнесс издал возмущенный звук, и Хэллоуэлл усмехнулся, но его низкий, мягкий голос был абсолютно серьезным,, когда он продолжил:

— Правда в том, парень, что оба стиля работают потому, что нет опасного оружия и опасных боевых искусств. Есть только опасные люди , и если ты не являешься опасным, то нет никакой разницы в том, что ты с собой таскаешь или как хорошо ты натренирован. Запомни это прямо сейчас, потому что это та вещь, которой тебя никто, кроме тебя самого, научить не сможет. Мы можем рассказать и показать, мы можем до посинения читать тебе лекции, но пока ты не поймешь это сам, нутром, это все только слова, ясно?

Обри облизнул губы и кивнул, и Хэллоуэлл одобрительно кивнул ему в ответ .

— Далее, — продолжал он, — я знаю, что тебя учили основам, а базовый курс не так уж плох. По крайней мере, он учит двигаться и закладывает основу. Как я понимаю, у нас нет времени, чтобы учить тебя новым приемам, и тебе, вероятно, придется отработать как следует те, которые ты уже знаешь, так что первое, что мы сделаем, это познакомимся с моим личным методом освещать в памяти пройденный курс. После этого каждый день ты будешь проводить три часа в спортзале, работая со мной или Харкнессом, а может, и с обеими. Примерно через неделю мы сможем привлечь также капрала Слэттери, она лучше подходит тебе по росту и весу. Мы только хорошенько отработаем то, что ты уже знаешь, и научим тебя, как это применить в жизни. Скорость, сила и напор, Вундерман. Вот пока твои ключи. Конечно, когда тебе надоест первый класс, мы можем научить тебя и большему. А на текущий момент давай сосредоточимся на азбуке и на том, что нам надо хорошенько отхреначить Штайлмана, добро?

Обри снова кивнул, слегка замечтавшись, однако внезапно почувствовал, как внутри него появляется чувство уверенности: он действительно сможет это сделать! По крайней мере, главстаршина Харкнесс и старший сержант Хэллоуэлл, казалось, даже не сомневаются, а интуиция подсказывала ему, что ганни и Харкнесс, конечно , лучше него могут судить о его способностях. Эта мысль показалась необычайно утешительной, и Обри даже удалось улыбнуться в ответ Хэллоуэллу.

— Отлично! В таком случае, Вундерман, не начать ли нам с небольшой разминки? Поверь мне, — улыбка главного сержанта превратилась в озорную усмешку, — тебе это не помешает.

 

* * *

 

Хонор подошла к центральному пульту и, встав перед ним, пристально вгляделась в голографическую сферу. В течение нескольких секунд она просчитывала варианты и усмехалась про себя, потому что на самом деле их было не так много. Но зато она прояснила для себя картину и поняла, что ей нужно делать. Теперь настало время выступать.

Ее судно провело на орбите одиночной обитаемой планеты Вальтер десять дней, и то, что губернатор системы Хаген затягивал следствие по делу пиратов, подтверждало ее подозрения. Он хотел отложить “суд” над ними до тех пор, пока “Пилигрим” не исчезнет за пределами гиперпространства, и она знала почему. Без посторонних губернатор мог организовать слушание дела так что пираты в результате точно вышли бы на свободу (или, в худшем случае, просто получили символические сроки) на основании какой-нибудь подходящей несоблюденной формальности или “неясности” улик, принятых в качестве доказательств. Но Хаген не намерен был рисковать, пока Хонор с ее экипажем остаются здесь и могут дать свидетельские показания, способные устранить любые неясности... и еще он знал, что время на его стороне. Каждый день задержки в системе Вальтера был днем, когда Хонор не преследовала других пиратов, и с каждой новой беседой ее все больше раздражала губернаторская маска праведного беспокойства об отсрочке судебного процесса и защите суверенитета Силезской конфедерации.

Ну да, она знала, что после того, как она передаст налетчиков в его руки, начнется волынка... ладно, я их предупредила, мрачно подумала она. Конечно, она не сказала, что депеши, оставленные у местного мантикорского атташе, обеспечат каждый крейсер ее эскадры, когда она сюда прибудет, идентификационными характеристиками на каждого из бывших пленников. Если губернатор и его друзья-пираты думают, что ее корабль — единственный рейдер в этом секторе (или что она является единственным капитаном КФМ, готовым выполнить свои обещания), им придется туго, когда они обнаружат свою ошибку.

А теперь, однако, пришла пора выступать. Нельзя сказать, что Хонор впустую потратила проведенное здесь время. Довольно долго ей приходилось делать вид, что она, с одной стороны, заглядывает Хагену через плечо, а с другой — дает ему некоторую свободу действий. Но к настоящему времени Хаген уяснил, что намерения у нее исключительно серьезные. Он мог издеваться над ее неспособностью заставить его выполнять его же обязанности, мог даже считать ее по-дурацки назойливой, но он знал, что она не потратила бы попусту целых десять дней без серьезной на то причины. Это должно помочь следующему кораблю эскадры, который прибудет сюда, и, по большому счету, должно заставить губернатора поосторожнее относится ко всему, что имеет отношение к Хонор Харрингтон.

Более того, каждая беседа с ним была записана, наряду с торжественными обещаниями, что налетчики будут строго наказаны. Если окажется, что бандитам все сошло с рук (а Хонор была уверена, что так и будет), тогда записи будут отправлены правительством Ее Величества вышестоящему начальству губернатора. Звездное Королевство редко прибегало к прямому вмешательству во внутренние дела Конфедерации, но при случае поступало и так, и данный эпизод вписывался в рамки проблем, которые она в деталях обсуждала со своим командованием перед отлетом из Мантикоры. Коррупция силезских должностных лиц была притчей во языцех, и Хонор не питала напрасных надежд, что ее полностью устранить. Но Звездное Королевство периодически укрощало ее, выявляя губернаторов, чьи руки были чересчур замазаны, и преследовало их всеми имеющимися средствами. Даже при текущем уменьшении военного присутствия в регионе Мантикора сохранила более чем достаточно средств воздействия, которых хватило бы, чтобы раздавить любого такого губернатора. Помимо всего прочего, торговая палата могла просто внести Вальтер в черный список для всего мантикорского судоходства: последствия для экономики системы стали бы разрушительными. Вместе с официальным требованием отставки Хагена и судебного преследования за сообщничество с пиратами эти меры гарантированно привели бы карьеру губернатора к полному краху. А без официального кресла он не имел никакой ценности для своих партнеров, которые все — кто тайно, кто явно — были связаны с криминалом... и многие из которых имели привычку устранять неудачников, Дабы они не портили внешний облик государства.

Хонор ненавидела такие маневры, но выбора у нее не было, и тот факт, что выбранный путь будет слишком долгим, не означал, что он окажется неэффективным. Даже если Хаген переживет эту историю, другие коррумпированные губернаторы примут во внимание то, что с ним случилось. Это, вероятно, не заставит никого из них коренным образом измениться, но зато сделает их более осмотрительными, а все, что препятствует действиям налетчиков, идет во благо Мантикоре.

Зато Хонор собрала всю информацию, которая требовалась для следующей части операции, и теперь знала что в секторе действует много других пиратских судов. Настало время взяться за них, подумала она, притягивая к себе Нимица, чтобы почесать ему грудку, и посмотрела на лейтенанта Канияму:

— Проложите курс на Шиллер, Джон. Я хочу выйти туда в течение следующих двух часов.

 

* * *

 

Джинджер Льюис наблюдала за тренировкой секции электроники старшины второй статьи Уилсона. Ей все еще было немного странно чувствовать себя проверяющим, хотя по выражению лица Джинджер никто и не догадался бы об этом. Всего несколько недель назад она сама входила в число подчиненных Уилсона. Теперь, как начальник вахты она стала командиром для старшины второй статьи. Но по крайней мере здесь ей не приходится терпеть скученность, которая царит в первом импеллерном отсеке у Брюса.

При этой мысли она усмехнулась. Здесь, в центральном посту аварийного контроля, под командой Джинджер по крайней мере работали цивилизованные люди, и тот факт, что она досконально знала свое дело, большинству из них казался достаточным. Ей очень помогло то, что Уилсон спокойно объяснил при случае: его нисколько не задевает, что ему приходится получать от нее приказы. А кроме того, люди на ее вахте с каждым днем работали все лучше и лучше.

Все это должно было служить для Джинджер источником ничем не замутненного удовлетворения. Она, в конце концов, менее чем за три месяца совершила скачок по служебной лестнице, в обычных условиях потребовавший бы пятнадцати стандартных лет, и раз лейтенант-коммандер Чу и его офицеры считают, что она справляется о своими обязанностями, значит, она и впрямь соответствует новому званию. И по этому поводу она тоже испытывала удовлетворение. Однако ее угнетала тревога за Обри, а собственный опыт общения со Штайлманом окончательно уверил ее в том, что кто-то должен поставить этого негодяя на место — быстро и решительно.

“Конечно, воз, эта навязчивая мысль вызвана тем самым происшествием”, — подумала Джинджер, когда подчиненные Уилсона закончили тренировку, уложившись в заданные нормативы. Уилсон посмотрел на нее, и она, одобрительно кивнув, подошла к центральному терминалу и вызвала на экран вахтенный журнал. Ее вахта заканчивалась только через двадцать минут, и она занялась бортжурналом, записывая замечания для своего сменщика, но даже во время работы ее мозг не переставал с тревогой мусолить одну и ту же проблему.

До настоящего момента оставалось недоказанным, что именно Штайлман избил Обри, и тот факт, что энерготехник, казалось, вышел сухим из воды, работал на его авторитет. Из-за происшествия в первом импеллерном капитан прошлась по нему, как тяжелый танк: она разжаловала его до третьего разряда и посадила на пять дней на гауптвахту (максимальное наказание за подобное нарушение). Сопутствовавший разжалованию ледяной выговор так запугал бы любое разумное существо, что оно с той минуты ходило бы по струночке. Но Штайлман разумным существом не был. Чем больше Джинджер узнавала о нем, тем более убеждалась в том, что этот человек едва ли находится в здравом уме. Он воспринял свое понижение в должности и время заключения на гауптвахте не как предупреждение, но как доказательство, что ему удалось выкрутиться, замяв дело о “несчастном случае” с Кирком Демпси. Хуже того: внешне он вроде бы и не пострадал, и это не только принесло ему завистливое уважение других хулиганов, но заставило тех, кого он запугал, еще больше нервничать при встрече с подонком. Джинджер знала, что лейтенант-коммандер Чу представил собственный короткий, с холодной точностью составленный доклад, но само по себе отсутствие официального следствия уже по двум случаям, за которые негодяя следовало списать на берег и отдать под суд, сгладило впечатление от поступка главного инженера — как, впрочем и от капитанского выговора. Штайлман твердил о своей невиновности, возражая против всех обвинений (кроме оскорбления, за которое он действительно “принес извинения” Джинджер), и клялся, что он чище свежевыпавшего снега, но Джинджер знала, что все это время он смеялся над тем, как легко отделался. Правда, он и его товарищи стали осмотрительнее, но все же она была уверена, что они только затаились на время.

Она тихо вздохнула — и закрутилась в формальностях передачи вахты. Рано или поздно Штайлман и его шайка проявят себя, и тогда уж на них обрушится вселенная. Закон неотвратим, как энтропия, — Джинджер в это свято верила. Все же от этого ущерб, который они успеют принести, не станет меньше. “Нет, — подумала она, — их надо прихлопнуть, и чем скорее, тем лучше, но без официального обвинения со стороны Обри...”

Она проследила за тем, как лейтенант Сильветти передает вахту лейтенанту Клонцу, и, кивнув главстаршине Джордану, своему сменщику, пошла по коридору к каюте. Хоть умри, надо заставить Обри сказать правду, но он закрылся, как моллюск в раковине, и больше не блуждал по судну, исследуя коридоры и переходы. Ее и успокаивала и тревожила очевидная осторожность Обри и то, как упорно он старается не оставаться в одиночестве там, где кто-нибудь может устроить засаду. Но он не мог говорить даже с ней, и она улавливала в осторожности Обри эхо злорадного удовлетворения Штайлмана. Это вызывало у нее досаду, однако делать было нечего.

По крайней мере, Обри снова выздоровел, но у него появился необыкновенный талант исчезать всякий раз, когда ему выпадало свободное время. Джинджер пробовала выяснить, куда он исчезает, но безуспешно... и это, в большому счету, не имело смысла. “Пилигрим” — большой корабль, но его необычайно многочисленная команда заняла все выделенное для жизнеобеспечения пространство. Поскольку Обри не умел становиться невидимкой, у Джинджер сердце разрывалось от мысли, что он так напуган, что нашел какую-то укромную дыру и сразу после дежурства мчится прямо туда, прятаться.

Но уж если она не могла найти его, то и Штайлман, вероятно, не смог бы, утешала она себя. Это уже кое-что.

 

* * *

 

Обри Вундерман замычал от боли, в очередной раз ударившись лицом о спортивный мат. Он полежал с секунду, тяжело дыша, поднялся на четвереньки и помотал головой. Все части тела, кажется, остались на своих местах, и он, подавшись назад, привстал на колени и посмотрел на ганни Хэллоуэлла.

— Уже лучше, Вундерман, — подбодрил Хэллоуэлл.

Обри рукавом спортивного костюма вытер мокрое от пота лицо. Все кости и мышцы болели, а синяки и ушибы появлялись на самых невообразимых местах, но он знал, что Хэллоуэлл прав. Обри действительно делал успехи. Комбинация, которую он только что попытался выполнить, почти преодолела защиту старшего сержанта, и Обри приземлился так жестко только потому, что Хэллоуэлл выманил его на слишком сильный встречный удар и бросил через себя намного энергичнее, чем Обри ожидал.

Обри снова встал в стойку, все еще тяжело дыша, но Хэллоуэлл покачал головой.

— Перерыв пять минут, парень, — сказал он, и Обри с удовольствием плюхнулся на мат.

Хэллоуэлл усмехнулся и сел рядом с ним, скрестив ноги. Обри подавил знакомый прилив зависти, слушая совершенно ровное дыхание Хэллоуэлла.

Юноша лег на спину и уставился в потолок. Вокруг него свободные от вахты морские пехотинцы “Пилигрима” продолжали отрабатывать удары. Пока он не начал обучаться здесь, он не понимал, до какой степени отличается отделенный от корабельной команды коллектив морской пехоты от всех остальных. О! Он знал о традиционном соперничестве между “бронецефалами” и “звездоплюями”. Но он был так погружен в тесный мирок своей вахты! Он даже не догадывался о том, что команда “Пилигрима” на самом деле состоит из нескольких отдельных , почти изолированных миров. Каждый человек на корабле знал в основном служащих своего подразделения в структуре служб корабля, и даже если у него были друзья в других секциях, друзей все чаще отвлекали свои заботы. Обычно выходило так, что он меньше общался с ними, чем с коллегами, даже если последние ему совсем не нравились.

И если это было верно в отношении дружбы среди обычного персонала флота, то это было в десять раз вернее для морской пехоты. Морские пехотинцы составляли часть орудийных расчетов, но у них была своя кают-компания, свои жилые каюты, собственные тренировочные площадки и собственный офицерский и сержантский состав. У них существовали особенные традиции и ритуалы, не очень понятные для рядового состава флота, но морские пехотинцы, казалось , были очень довольны таким положением дел.

Все это заставляло его задумываться, почему ганни Хэллоуэлл согласился помогать какому-то там Обри Вундерману, который не имел абсолютно никакого стремления стать когда-нибудь морским пехотинцем.

Обри полежал несколько секунд на мате, затем собрался с духом и, приподнявшись на локте, обратился к Хэллоуэллу:

— Старший сержант...

— Да, слушаю.

— Я, м-м, благодарен вам за то, что вы возитесь со мной, но...

— Выкладывай, Вундерман, — пророкотал Хэллоуэлл. —Мы сейчас не на ринге, так что тебе не будет больно, даже если действительно сделаешь какую-нибудь глупость, — добавил он с усмешкой, поскольку юноша замолчал, явно испытывая неловкость.

Обри покраснел и усмехнулся в ответ.

— Я только хотел узнать, почему вы это делаете, ганни.

— Я мог бы сказать так: потому что кто-то должен это сделать, — помолчав, ответил Хэллоуэлл. — А еще потому, что я не люблю таких ублюдков, как Штайлман, или даже потому, что я не хотел бы, чтобы на моей совести была жизнь парня, который только недавно начал бриться. Я полагаю, засчитать все причины, и любая из них могла бы послужить главным поводом для моего вмешательства. Но, честно говоря, настоящая причина в том, что меня попросил об этом Харкнесс.

— Но я думал... — Обри замолчал и пожал плечами. — Я ценю это, старший сержант, но я... м-м... думал, что главстаршина не очень ладит с морской пехотой, и... как это...

— ... и наоборот? — со скрытым смешком закончил за него Хэллоуэлл и тоже пожал плечами. — Когда-то, пожалуй, ты оказался бы недалеко от истины, парень, но это было до того, как он одумался и женился на сержанте морской пехоты. — Обри от удивления широко открыл глаза, и старший сержант громко рассмеялся. — Значит он не говорил тебе об этом?

— Нет, — ответил Обри дрожащим голосом.

— Ну да, женился, и она — моя давняя подруга, мы вместе учились. Но я сомневаюсь, что большинство из нас, “бронецефалов”, когда-либо действительно серьезно обижались на его пунктик. Видишь ли, Вундерман, у Харкнесса никогда не было к нам личной ненависти. Ему просто нравилось драться, и, выбирая морских пехотинцев, он просто не хотел трогать своих.

— Вы хотите сказать, что все те драки, которые каждый раз заканчивались для него разжалованием, были только ради забавы?

— Я никогда не говорил, что он умен, Вундерман, — ответил Хэллоуэлл, снова усмехаясь, — и как я слышал, примерно половина случаев его разжалования связана скорее с черным рынком, чем с драками. Ну да результат почти один и тот же. — Обри оторопело уставился на него, и старший сержант покачал головой, — Слушай, парень, ты уже должен был усвоить, как мои люди действуют, когда дело принимает серьезный оборот, и ты уже много работал и с Харкнессом, и со мной. Мне неприятно в этом сознаваться, но в бою Харкнесс чертовски хорош для звездоплюя. В теории он, заметь, не очень, но боец отличный, черт возьми. Думаешь, кто-то вроде него мог в течение двадцати лет нарываться на драки в барах, при этом не погибнув сам и никого не убив, если только это не делалось забавы ради? Сам подумай. Если бы он хотел причинить вред, кто-нибудь давно загремел бы в госпиталь, не говоря о случайных контузиях, швах и тому подобных прелестях...

Хэллоуэлл пожал плечами, а Обри задумался. Забавы ради искать повод для драки с большими, крепкими, хорошо обученными незнакомцами... Эта идея была абсолютно чуждой его сознанию, для него это было непостижимо. Все же он понимал, что ганни сказал чистую правду. Главстаршине Харкнессу просто нравилось драться (по крайней мере до того, как он исправился). И видимо, морские пехотинцы всегда об этом знали. Кстати, Хэллоуэлл выглядел даже довольным, когда сказал, что Харкнесс охотнее выбирал для драки морскую пехоту, а не флотских приятелей, как будто это был какой-то комплимент.

Раздумывая над всем этим, Обри осознал, что теперь стал лучше понимать Харкнесса, чем раньше. Ничего общего со Штайлманом. Энерготехник любил не драться, он любил унижать людей. И он не выбирал тех, кто мог дать ему отпор, он выбирал жертву . А Харкнесс любил поединок. Для него это было скорее соревнование, желание помериться силами с достойным соперником. Обри подозревал, что главстаршина, вероятно, страстно и отчаянно стал бы отрицать свои честолюбивые помыслы, но даже и это не делало их несуществующими.

А больше всего удивляло то, что Обри начал понимать: кто-то действительно может относиться к дракам как к развлечению. Сам он всегда выступал в спортивных командных состязаниях вполне прилично, но никогда не думал, что начнет заниматься боевыми искусствами. Он допускал, что и сейчас не занимался бы ими, если бы Штайлман не... вынудил его. Все же теперь, когда он начал чувствовать, что это такое, его больше всего удивляло как ему это нравится. С одной стороны, он добился, вероятно, лучшей спортивной формы, чем когда-либо, но и это было не главное. Он ощутил вкус к тренировке! И это важное ощущение пришло откуда-то изнутри, как результат полученных умений. То, чему он пока научился лишь показало, сколько еще надо узнать, и он решал теперь более трудную задачу, чем все, с какими он сталкивался когда-либо прежде, — однако это только усиливало удовольствие от достигнутых успехов. И уж с одним-то предрассудком ганни Хэллоуэлл и главстаршина Харкнесс справились: они убедили Обри в том, что случайный ушиб или растяжение связок — еще не конец света. Если Хэллоуэлл работал с Обри над техникой и основными стойками, то Харкнесс придерживался более простого стиля обучения, который, вероятно, объяснялся тем, что, в отличие от главного сержанта, Горацио был самоучкой. Он учил по собственной методике: лупил Обри, чтобы тот сообразил, как надо отлупить Штайлмана, используя все обретенные за время своей яркой карьеры хитрости, пока Обри не стал быстро и достаточно твердо парировать его удары. Методика работала.

— Ты должен помнить, — помолчав, уже другим тоном сказал Хэллоуэлл, как будто прочитал мысли Обри, — то, что мы с тобой сейчас делаем, или даже то, что делаете вы с Харкнессом, отличается от того, что тебе придется делать, когда ты столкнешься со Штайлманом.

Обри привел себя в сидячее положение и наклонил голову. Его глаза, потемнев, стали серьезными, а главный сержант слегка улыбнулся.

— Ты быстрее его, но он — больше и сильнее. Судя по записям в его досье, он — скандалист, но не боец. Он, вероятно, попытается захватить тебя врасплох и потащить в уединенное место, поэтому первое, что ты должен делать, — быть начеку, особенно когда знаешь, что находишься в одиночестве. Если он действительно нападет первым, тебе придется нелегко, так что если это случится, быстро остановись, отступи — и атакуй сам. Что бы ты ни делал, не дерись по его правилам, потому что он способен на звериную жестокость. Ты должен уничтожить его любым способом. Не разыскивай его, не начинай первым, если не желаешь, чтобы тебя привлекли к суду за нападение, но в тот момент, когда он замахнется, свали его с ног к чертовой матери и не слишком волнуйся о последствиях. Если ты не убьешь его совсем, доктор Райдер сможет, наверное, собрать все кусочки обратно, а учитывая разницу в ваших размерах и тот факт, что он первым начал драку, тебя вряд ли осудят за то, что ты его усмирил. Но чтобы у тебя все получилось, ты должен помнить о том, что он очень сильный. Если ты попытаешься отвечать ему ударом на удар или позволишь ему диктовать свои правила, — значит, он победит. Атаку начинай как быстрее и решительнее, и когда он свалится, не отступай. Продолжай до тех пор, пока не будешь уверен, что он больше не встанет, понял меня?

— Да, ганни, — очень серьезно ответил Обри.

Мысль, что он сможет сделать то, что Хэллоуэлл только что описал, все еще казалась ему маловероятной, но уже не такой абсурдной.

— Отлично! Тогда поднимайся, парень, и на сей раз попробуй атаковать меня не так, как это делает моя старая тетка-пацифистка.

 

Глава 24

 

Стоя в галерее второго причального отсека торгового корабля Ее Величества “Артемида” и наблюдая стыковку шаттла для особо важных персон, Маргарет Фушьен вовсе не ощущала себя счастливой женщиной. Как правило, люди на борту “Артемиды” лезли вон из кожи, лишь бы не допустить, чтобы Фушьен чувствовала себя несчастной, поскольку на ее форме красовались четыре золотые полосы, а сама она была сугубо деловым, трезво мыслящим человеком, чего и следовало ожидать от шкипера первоклассного лайнера Звездного Королевства. Она была достойна каждого своего повышения по службе, которое когда-либо получала, и поэтому привыкла вести себя так, как считала нужным. Это была привилегия, которую она заслужила вместе с высоким рангом. Но мужчина и женщина на борту прибывающего шаттла были не простыми пассажирами, это были люди, которые выписывали — или подписывали — чеки на ее зарплату. Более того, они были владельцами ее корабля.

Она вовсе не радовалась встрече, потому что уже более пяти стандартных лет водила “Артемиду” по силезским маршрутам, и ей не нужны были последние ориентировки Адмиралтейства, чтобы знать, что ситуация в Конфедерации неуклонно катится к чертям. И как раз сейчас она меньше всего нуждалась в ответственности за главу клана Гауптманов и его наследницу... но вряд ли ее интересы имели какое-то значение для ее работодателей. Когда стыковочный туннель открылся, она приклеила на лицо улыбку. Появился Клаус Гауптман. “Артемида” была пассажирским лайнером и, в отличие от военного корабля или грузового судна, ее огромные стыковочные туннели обладали собственным полем тяготения, так что магнат легко переступил через границу раздела в поле внутренней гравитации на борту корабля. Там он остановился и подождал, пока к нему присоединится дочь, а затем подошел к Фушьен.

— Приветствую вас, капитан, — он протянул ей руку и Фушьен пожала ее.

— Мистер Гауптман! Мисс Гауптман! Добро пожаловать на борт “Артемиды”, — выговорила она, ухитрившись даже не стиснуть зубы.

— Благодарю вас, — ответил Гауптман и оглянулся на женщину, только что появившуюся из туннеля.

Фушьен и Людмила Адамс встречались во время одного из предыдущих рейсов мультимиллионера, сейчас они обменялись поклонами и краткими улыбками. Лицо Адамс было слишком хорошо тренированным, чтобы выразить то, чего она не желала показать, но Фушьен немного утешилась, заглянув в ее глаза. Ясно, что Адамс в таком же восторге от этой поездки, как и сама капитан.

— Мы подготовили каюты владельцев для вас и мисс Гауптман, сэр, — сказала Фушьен. — Собственно, у нас на борту полно свободных мест.

В ответ на скрытое предупреждение Гауптман коротко и напряженно улыбнулся. Вначале, когда он сообщил ей о своих планах, она бурно возражала и, несмотря на его прямой приказ закончить обсуждение, не собиралась сдаваться. Но он считал, что она не права. За последние пять или шесть месяцев пассажирские перевозки в Силезии резко снизились и дошли до того, что “Артемида” и “Афина” стали просто убыточными. Конечно, их эксплуатация никогда не была дешевой, учитывая многочисленность команды и вооружение. При массе около миллиона тонн “Артемида” не была намного больше линейного крейсера, но ее команда была в три раза больше, чем на таком грузовом судне, как “Бонавентура”, и значительную часть экипажа составляли бывшие кадровые флотские, которые заботились о системах вооружения. Чтобы обеспечить прибыль, ей надо было курсировать практически с полной пассажирской загрузкой и обычно места расхватывали задолго до полета, зная про высокую скорость и безопасность полета. Теперь, однако, ситуация ухудшилась настолько, что даже такое судно не набирало нужного количества пассажиров, и капитан, некстати напомнив об этом, откровенно намекала, что хозяину следует остаться, к черту, дома и не подвергать себя опасности.

Но не для того он сюда приехал... и Стейси не проявила ни малейшего желания прислушаться к его аргументам относительно того, как ей следует поступить. Он вздохнул, внутренне соглашаясь с капитаном, и подумал, догадывается ли Фушьен, насколько он ей сочувствует.

— Хорошо, — сказал он, — по крайней мере, не будет слишком тесно в столовой первого класса.

— Да, сэр, — ответила Фушьен и повела рукой в сторону лифта. — Позвольте, я провожу вас к вашим каютам, а потом снова вернусь на мостик.

 

* * *

 

— Вы шутите! — воскликнул сэр Томас Капарелли.

— Боюсь, что нет, — ответила Патриция Гивенс. — Я узнала об этом сегодня утром, только что.

— Боже! — Капарелли судорожным жестом пригладил волосы.

В присутствии очень немногих людей он позволял себе такой жест отчаяния. Последние сведения Разведуправления Флота о потерях в Силезии поступили всего два дня назад, и потери оказались значительно выше, чем были тогда, когда уходила на операцию оперативная группа 1037. Определенно только одного не хватало сейчас Первому Космос-лорду — чтобы самый богатый человек в Звездном Королевстве и его единственный ребенок спешно отправились в самый центр этой заварухи.

—  Мы никак не можем остановить их, — тихо сказала Гивенс, будто прочитав его мысли. А это было совсем не сложно. — Если частные граждане хотят пересечь территорию, которая фактически является военной зоной, это их личное дело. Если, конечно, мы не собираемся издать приказ задержать “Артемиду”.

— Нельзя, — вздохнул Капарелли. — Если мы начнем задерживать лайнеры, люди будут спрашивать, почему мы не задерживаем и грузовые суда тоже. Или, хуже того, торговые суда сами начнут задерживаться. И мы не сможем сознаться в том, что волнуемся только о двух пассажирах, как вы считаете?

— Не сможем, сэр.

— Проклятье!

Капарелли долго смотрел в планшет, затем нажал кнопку на терминале. Не прошло и нескольких секунд, как на экране появилось лицо лейтенанта КФМ.

— Центральный командный пункт, лейтенант Вейл.

— Это адмирал Капарелли, лейтенант, — рявкнул Первый Космос-лорд. — Пожалуйста, соедините меня с капитаном Хелперном.

— Слушаюсь, сэр.

Лейтенант исчез, и вместо него на экране возник высокий коренастый офицер с четырьмя нашивками.

— Чем могу быть полезен, сэр? — вежливо спросил он.

— Корабль “Артемида” через одиннадцать часов отправляется в Силезию, — сказал Капарелли, сразу приступая к главному, — с Клаусом и Стейси Гауптман на борту. — Глаза Хелперна расширились, а Капарелли мрачно кивнул. — Вот именно. Мы не можем остановить их, но мне не надо говорить вам, каким боком нам с вами выйдет, если с этой парочкой что-нибудь случится. — Хелперн покачал головой, и Капарелли вздохнул. — Так как мы не можем остановить их, нам лучше послать с ними эскорт с опытным экипажем. Вы можете там найти свободный эсминец или легкий крейсер?

— Секунду, сэр.

Хелперн опустил глаза, и Капарелли услышал, как он набирает запрос на клавиатуре информационного терминала. Прошло, может быть, секунд тридцать, и Хелперн снова посмотрел на Первого Космос-лорда.

— Сейчас у меня нет в наличии ни одного крейсера, сэр. Однако если вы сможете задержать их примерно на четырнадцать часов, я мог бы подтянуть “Аматэрасу”.

— Гм. — Капарелли потер подбородок и отрицательно покачал головой. — Нет. Нам нужно, чтобы все выглядело случайным совпадением. Если поднимется много шума, люди начнут спрашивать, с чего это вдруг мы решили выделить специальный эскорт для отдельного судна, а не для всех, и мне бы очень не хотелось объяснять, почему некоторые подданные ее величества более значимы, чем другие.

— Понятно, сэр. В таком случае лучшее, что я могу предложить, это эсминец “Ястребиное крыло”, он как раз сейчас загружает припасы на “Гефесте”. Через тринадцать часов он должен отдать швартовы и отправиться на “Василиск”. Если я прикажу коммандеру Ашеру поторопиться, он управится к намеченному времени отхода “Артемиды”.

— Выполняйте, — разрешил Капарелли. — И попросите одного из ваших людей, кого-нибудь помоложе, связаться с капитаном Фушьен. Сообщите ей, что “Ястребиное крыло” отправляется на задание в Силезию, и что совершенно случайно он готов отправиться именно сейчас. А потом спросите ее, не нужна ли “Артемиде” небольшая приятная компания.

— Есть, сэр. Я немедленно займусь этим.

 

* * *

 

Коммандер Джин Ашер, командир корабля Ее Величества “Ястребиное крыло”, прочитав послание, тихо выругался. “Ястребиное крыло” не принадлежал к поколению самых современных эсминцев КФМ, но для свежеиспеченного коммандера это было самое подходящее назначение, и Ашер им гордился. Нельзя сказать, что он с нетерпением ждал шестимесячного дежурства на “Василиске”, даже учитывая, что станция “Василиск” больше не считалась местом ссылки, как прежде, но он уже настроился на него... и ему очень не понравился пришедший в последнюю минуту приказ об изменении задания.

Он еще раз перечитал послание и выругался чуть громче. “Артемида”. По крайней мере, нянчиться с одним кораблем легче, чем пасти целый караван судов, а лайнеры класса “Атлас” были, к счастью, достаточно быстроходны, чтобы сделать переход коротким. Но Ашер был опытным офицером. Он умел читать между строк и видел только одну причину, по которой штаб добавил к приказу копию пассажирской декларации “Артемиды”. Два имени на экране сразу бросались в глаза, и жгучей мысли о том, что у такого мстительного старого ублюдка, как Клаус Гауптман, хватило влияния, чтобы вытребовать крайне необходимый на фронте эсминец только для того, чтобы сторожить свою задницу, было достаточно для расстройства.

Он вздохнул и, возвратив планшет с сообщением офицеру связи, посмотрел на астрогатора.

— Изменение в приказе, Джимми. Мы идем в Силезию.

— Как в Силезию, сэр? — удивленно нахмурился лейтенант Джеймс Сарджент. — Шкипер, у меня даже нет самых последних данных по судоходным путям в Силезии, вся моя картография загружена программами для“Василиска” и Народной Республики.

— Тогда возьмите в центральном штабе “Гефеста”. Скачайте программы из центрального поста как скорее, затем пошлите запрос на “Артемиду” — офицер связи станции знает, где она. Поговорите с астрогатором “Артемиды” и согласуйте все с ней. Мы будем играть в няньки.

— Всю дорогу до Силезии?

— Всю дорогу туда, куда бы она, к чертям собачьим, ни отправилась, если мы не сможем найти кого-нибудь внутри сектора, чтобы сбыть ее с рук, — вздохнул Ашер, — но не говорите так ее астрогатору. Потому что в отношении “Артемиды” нам придется делать вид, что нам просто по пути.

— Замечательно, — криво усмехнувшись, сказал Сарджент — Ладно, шкипер. Я приступаю.

Ашер кивнул и побрел к командирскому креслу. Он сел, несколько секунд уныло смотрел на чистый дисплей, а сам в уме быстро перебирал, что еще предстоит срочно выполнить. Изменение приказа о передислокации звездного корабля менее чем за двенадцать часов до выхода никогда не было легким делом, но право уведомить командующего станции “Василиск” о том, что он туда не прибудет, он предоставит центральному штабу. У него полно своих хлопот, например ускоренная догрузка необходимых запасов для судна.

Он продумал все свои действия и нажал на кнопку внутрисудовой связи.

— Соедините меня с боцманом, — приказал он.

 

* * *

 

— ... так что, если вам по вкусу наша компания, “Ястребиное крыло” будет счастлив следовать за вами по пятам до Саксонии.

— Ну, спасибо, лейтенант, — сказала капитан Фушьен с экрана связи.

Она с большим трудом попыталась скрыть усмешку, которая, она знала, приведет лейтенанта в бешенство, но справиться с чувствами было нелегко. Путешествие обоих Гауптманов в Силезию по-прежнему не нравилось ей ни чуточки, но эсминец для компании определенно не помешает. Она знала, как не хватает флоту боевых кораблей... а значит, последнему энсину ясно, кто из ее пассажиров послужил причиной “случайной” щедрости.

— Пожалуйста, — ответил лейтенант. — Если по дороге случится что-нибудь непредвиденное обращайтесь к коммандеру Ашеру.

— Конечно, — согласилась Фушьен.

Это только справедливо, в конце концов. Флот, воз, не желает называть это конвоем из одного судна, но именно так оно и будет. Скорость “Артемиды” позволяла Фушьен не пользоваться кораблями сопровождения и она не привыкла ходить с эскортом. Обычно она относилась к предложениям о сопровождении ее судна как к завуалированному оскорблению, но один-то раз она могла и потерпеть.

— Ну что ж, капитан. Я уверен, что коммандер Ашер скоро свяжется с вами.

— Еще раз спасибо, лейтенант. Мы очень признательны вам, — совершенно искренне сказала Фушьен и, когда погас экран, откинулась на спинку командирского кресла и широко усмехнулась.

 

Глава 25

 

В тишине кубрика раздавался шелест тасуемых карт — толстые пальцы Рэнди Штайлмана тасовали колоду. Он скинул рабочую униформу, оставшись в шортах и футболке; густые волосы на его сильных мускулистых руках были похожи на темный, блестящий на свету мех. Он протянул колоду Эду Илюшину, чтобы тот взял карту, но техник систем жизнеобеспечения первого разряда — этот ранг делал его самым старшим по званию среди всех сидящих в каюте — только стукнул по колоде пальцем, отказываясь от замены, и тут же зазвенели монеты: игроки делали ставки для следующего круга.

— Седьмой заход, — объявил Рэнди.

Вновь зашелестели карты, раздающий отложил оставшуюся колоду и первым открыл свою карту.

— Старшая — король бубей, — сказал он. — Что там у нас, Джексон?

— Гм... — Джексон Каултер почесал подбородок и бросил на стол монету в пять долларов.

— Боже, какой транжира! — Смех Штайлмана рокотал у него глубоко в животе, и он посмотрел на Элизабет Шоуфорт. — Как у тебя, дорогуша?

— А пинок под зад не хочешь? — Шоуфорт показала пикового валета и бросила пять долларов.

Илюшин, которому пришла десятка бубен, сделал то же самое, и Штайлман покачал головой:

— Черт, что за компания слабаков!

Ему самому пришла восьмерка треф, и он бросил на стол десять долларов, даже не заглянув в свои карты потом посмотрел на Ала Стенниса, пятого и последнего игрока. Стеннису шли только младшие черви, и он бросил сердитый взгляд на Штайлмана.

— Почему ты всегда так торопишься, Рэнди? — жалобно спросил он, но поддержал ставку сдающего.

Штайлман испытующе посмотрел на остальных трех игроков, и те по очереди поставили на кон еще по пять долларов.

— Такая уж натура! — польщенно рассмеялся Штайлман.

Он раздал еще по одной карте и удивленно поднял бровь, когда Каултер выложил на стол даму червей.

— Вроде ничего, Джексон! Давайте посмотрим: у Джексона — потенциальный стрит-ройял, у дорогуши — больше ничего, у Эда — стрит, у Ала — дело швах, и... — Он подбросил на ладони девятку треф и просиял. — Ну и ну! — захохотал он. — Потенциальный флэш-стрит у того, кто раздавал!

Он бросил на кон еще десять долларов, и остальные заворчали. Но все же сделали свои ставки, и Штайлман снова стал раздавать карты по кругу.

Игра в покер в кубрике № 256 была вторым серьезным занятием его обитателей, и в это с трудом поверили бы многие их товарищи по команде, которые только и строили непристойные предположения по поводу того, кто с кем и чем там занимается.

Обычно распределение по кубрикам на борту проводилось по взаимному соглашению. Первоначальное распределение происходило по прибытии членов экипажа на борт судна, но офицеры, командующие подразделениями, не возражали против того, чтобы персонал свободно менялся местами — пока сохранялось разделение между рядовыми, старшинами и офицерами. На флоте уже давно установился такой порядок при размещении, хотя морская пехота придерживалась более строгих правил: там для изменения места проживания требовалось разрешение командира.

Флот также давно пришел к выводу, что попытка навязать сексуальное воздержание в смешанных командах не только порочна концептуально, но и попросту обречена на провал, и комитет по кадрам проводил разумную политику, выработанную за предыдущие пятьсот стандартных лет. Единственные отношения, которые были абсолютно запрещены, указывала статья 119: отношения между офицером или старшиной и любым из их подчиненных. За исключением этого ограничения, члены экипажа были свободны в выборе контактов, и всему женскому составу вживлялись контрацептивы сроком на пять лет, которые по просьбе женщины могли быть удалены. В мирное время такие запросы удовлетворялись автоматически, но во время войны они рассматривались только при наличии резервного личного состава, позволяющего осуществить замену. При этом женщины, заявившие о своем намерении забеременеть, немедленно отзывались с корабельной службы и назначались на одну из космических станций или наземных баз, где — если они действительно беременели — их проще было заменить и перевести на работу без угрозы радиационного облучения. Это было несправедливо, поскольку ограничивало женщин в рождении потомства — хотя женщины могли также использовать будущую беременность как предлог, чтобы избежать службы на борту корабля, но биология и сама по себе несправедлива, а практика вынашивания детей in vitro * [ in vitro (лат.) — “в пробирке”. В медико-биологической практике обозначает процессы проводимые в искусственной среде. — Д.Г. ] во многом уменьшала эту несправедливость. Кроме того, комитет по кадрам обеспечивал личному составу Флота бесплатное хранение спермы и яйцеклеток и покрывал семьдесят пять процентов затрат на выращивание эмбриона в искусственной среде — с единственной целью: еще больше уравнять возсти мужчин и женщин. Несмотря на периодические жалобы, люди поняли (а главное, приняли) эту методику как лучший компромисс, который могло придумать военное ведомство.

Такая политика означала также, что мудрый капитан и старпом в принципе не станут цепляться к тому, кто с кем спит, пока не нарушена статья 119. И все же необычно было, чтобы представитель одного пола проживал с четырьмя представителями пола противоположного, а именно это и делала Элизабет Шоуфорт. Ее выбор был тем более примечателен тем, что сексуальные интересы той же Шоуфорт не распространялись на мужчин... следовательно, она выбрала в качестве соседей Штайлмана, Каултера, Илюшина и Стенниса не для этой специфической формы социального общения. С другой стороны традиция невмешательства в личные дела персонала обеспечивала удобное прикрытие для настоящей причины по которой она желала находиться именно здесь.

— Я думаю, Рэнди, не худо бы тебе притормозить, — проворчал Стеннис, когда Штайлман раздал карты.

— Что, слишком большая ставка для твоих нервов?

— Я не о покере, — произнес Стеннис намного тише и поднял глаза от карт, чтобы встретиться взглядом с остальными игроками.

— И какого черта ты хочешь сказать, Ал? — грозно спросил Штайлман.

Стеннис проглотил слюну, но не отвел глаза в сторону.

— Ты знаешь, о чем я хочу сказать. — Он все-таки не выдержал, отвел глаза и окинул взглядом остальных в поисках поддержки. — Я знаю, что ты зол на Льюис, но ты испортишь нам все дело, если будешь продолжать эту бодягу.

Рэнди Штайлман положил колоду на стол и, отодвинув стул на несколько сантиметров, повернулся и посмотрел Стеннису прямо в глаза; взгляд его был угрожающим.

— Слушай, ты, чертов хрен, — тихим голосом произнес он. — Дело, о котором ты говоришь, это моя идея. Я его придумал, и я скажу, когда мы начнем. А что я тем временем делаю — не ваше собачье дело, всем ясно?

В каюте внезапно наступила полная тишина, лоб Стенниса покрылся потом. Ал нервно посмотрел на закрытую дверь, а затем наклонился еще ближе к Штайлману и продолжил, очень тщательно выбирая слова, и в голосе его звучало упрямство.

— Я не ничего не говорю против. Ты это придумал, ты это затеял, и что касается меня, то я считаю тебя главным. Но, боже, Рэнди! Если ты будешь продолжать преследовать Вундермана или искать повод для драки, ты испортишь дело всем нам. И чем тогда кончится вся наша затея? Я только хочу сказать, что мы в одной лодке, и если кто-нибудь узнает, что мы затеяли, мы все исчезнем отсюда на очень-очень долгое время. Если нам повезет.

Рот Штайлмана искривился, а в глазах вспыхнуло пламя, но он почувствовал, что остальные тоже согласны с Алом. Они все в той или иной степени боялись его (и это доставляло ему огромное удовольствие), но для выполнения задуманного ему был нужен каждый из них. И он сознавал, что если хоть кто-то слишком испугается, то этот кто-то может просто сломаться и донести на всех, только чтобы вымолить снисхождение у военного трибунала.

Но это не означало, что он намеревался терпеть их бухтение по поводу того, что он может и чего не может делать. Этот маленький хрен Вундерман и его подружка получат все, что заслужили. Рэнди Штайлман привык к выговорам и разжалованиям. И уж если на то пошло, он близко был знаком с тюрьмой и гауптвахтой — и, в общем и целом, считал их нормой жизни. Но никто не мог бросить ему вызов и уйти безнаказанным. Это было его железное правило, главный смысл существования. Он был так устроен, что подпитывался и процветал за счет собственной жестокости и страха, который вызывал в других. Именно чужой страх давал ему ощущение власти над людьми, и без него он неизбежно увидел бы себя таким, каким был в действительности. Он никогда не задумывался над этим, что, однако, не меняло положения вещей, и он не мог позволить Вундерману и Льюис ускользнуть от него и перестать его бояться. Даже если при этом он рисковал вылететь вон с корабля без скафандра.

Отчасти он понимал, что слишком далеко зашел с той дурацкой выходкой в первом импеллерном. Много лет назад он узнал (благодаря трепке, которую главстаршина МакБрайд задала ему однажды ночью), что существуют пределы даже для него. Но он скучал, оперативность, к которой Максвелл приучал своих людей, раздражала его, не говоря о том, что и самому ему приходилось работать усерднее. Кроме того, он слышал, что Льюис давит на Вундермана... и чем бы все ни закончилось, Штайлман знал, что должен отомстить этой суке за разнос который ему устроила ее высокоблагородие леди Харрингтон.

Где-то глубоко внутри он вдруг ощутил дрожь, припомнив ледяной голос капитана и еще более холодные ее глаза. Она не кричала, не разглагольствовала, как некоторые офицеры, под началом которых он служил за многие годы службы. Она даже не ругала его. Она просто смотрела на него с холодной презрительной ненавистью, и ее речь была рассчитана так точно, будто она пренебрежительно отхлестала его по щекам. Он тогда все сильнее дрожал от страха и всячески пытался избавиться от него, не признаваясь себе в этом, но страх никуда не уходил, и Штайлман ненавидел и себя, и свой страх. Только один человек вызвал в нем когда-то подобные чувства. Это была Салли МакБрайд, из-за которой он в конце концов решился перейти от планов к делу. Он пытался держаться от боцмана как дальше, но теперь он убедился в том, что МакБрайд его не обманула. Харрингтон опаснее любого боцмана. Она могла провести черту, пересечь которую смертельно опасно, и Штайлман снова испугался, почувствовав зловещую уверенность в том, что если он далеко зайдет, то она попросту наплюет на юридические процедуры и доказательства. А если так, держаться от нее следует еще дальше, чем даже от МакБрайд.

Но при этом Рэнди Штайлман был убежден, что всегда сможет выкрутиться. Воз, ему не следовало упорствовать в своей уверенности, учитывая, сколько раз он был разжалован или заключен под арест, но он верил в свою безнаказанность. И причина на самом деле была достаточно проста. Ни одно из наказаний, которым его когда-либо подвергали, даже близко нельзя было сравнять с тем, что он любил делать с другими. И потому-то глубоко внутри жила в нем твердая уверенность, что он никогда не будет наказан соответствующим образом. И это был не довод разума. Причина находилось гораздо глубже в подсознании, где никогда не подвергалась сомнению, потому что Штайлман никогда даже не размышлял над этим — что и делало его столь опасным. Он никогда никого не убивал, однако был убежден, что смог бы... и на сей раз он именно это и намерен был сделать.

Откровенно говоря, он с нетерпением этого ждал. Это было бы окончательным доказательством его силы, а также его прощальным, заключительным “подарком” Флоту, который он ненавидел. Он подписал свой новый контракт совсем незадолго до войны — и нипочем не подписал бы его, если бы подозревал, что война действительно начнется. Вообще-то он и сам не знал точно, зачем снова нанялся на службу, — если не считать того, впрочем, что это была единственная жизнь, которую он знал, — и он не переставал удивляться тому, что Флот опять позволил ему завербоваться . Его характеристика в отношении дисциплины никак не стала лучше, чем в предыдущие десять лет, и в обычных условиях Флот не принял бы с готовностью его услуги. Но Штайлман не задумывался о подобных вещах, поэтому ему никогда и в голову не приходило, что единственная причина, по которой он все-таки оказался на службе, состояла в том, что, в отличие от него, Флот знал о приближении войны и снизил уровень требований отбора в отношении опытного технического персонала, потому что понимал, как остро будет вскоре нуждаться в нем.

Правда, ему приходило в голову, что он может погибнуть. Списки потерь КФМ были намного короче, чем у хевенитов, но все же они неуклонно росли, и Рэнди Штайлман не видел никакой причины подставлять под огонь свою задницу ради королевы и королевства.

С учетом всего этого легко пришло решение дезертировать с Флота, но существовало одно серьезное препятствие. Наказанием за дезертирство в мирное время было не менее тридцати лет тюремного заключения, в военное время — расстрел. А вот это ему совершенно ни чему. Хуже того, в боевой операции во время войны убежать с корабля гораздо труднее. Штайлман был не из тех, кого капитан захочет видеть на борту эсминца или легкого крейсера, где небольшая численность персонала означает, что каждый член команды должен выполнять свои обязанности от и до. Более крупные суда были отозваны с маршрутов мирного времени и объединены во флоты и оперативные группы. Для конвойных эскортов или антипиратских операций могли быть выделены только легкие боевые единицы. А значит , только они, по всей вероятности, будут заходить в иностранные порты, где человек может исчезнуть, смешавшись с местным населением.

Так было до настоящего момента. Когда Штайлман узнал, что назначен на судно Хонор Харрингтон, он сначала испугался. Остальные глупцы в команде могли целовать палубу, по которой разгуливала “Саламандра”, и кудахтать о том, какой она великий флотоводец... Рэнди Штайлмана беспокоили лишь списки потерь, связанные с ее именем за эти годы, начиная со станции “Василиск”. Все остальные могли продолжать восхищаться тем, что никто не мог сделать ничего лучше ее и что потери могли быть намного больше. Они даже указывали суммы наградных, которые получили члены ее экипажей или их наследники. Штайлман любил деньги, может, даже больше всего на свете, но мертвецу они ни к чему, а известие о том, что МакБрайд пришла боцманом на “Пилигрим”, сделало для него ситуацию почти непереносимой... пока он не узнал, куда направлялась опергруппа 1037. Во всей галактике Силезия была лучшим местом для человека, который хочет исчезнуть. Особенно для опытного астронавта, который отбросил дурацкие колебания. В войне против пиратов Рэнди Штайлман оказался не на той стороне. Он с нетерпением ждал, когда присоединится к тем, к кому действительно принадлежал, и знал, что рано или поздно “Пилигрим” должен зайти в какой-нибудь силезский порт.

Штайлман тщательно спланировал этот момент. Он во все глаза и уши собирал информацию о кораблях Харрингтон и оперативных схемах. Он знал гораздо больше об их сильных и слабых сторонах, чем подозревали люди, сидевшие вокруг карточного столика. Он также сделал незаконные копии разнообразной технической документации (что строго запрещалось инструкциями, но было не так трудно для человека с его опытом, и в этом ему помогло то, что Шоуфорт работала в отделе компьютерного обеспечения). И ему было очень интересно, сколько флотский атташе хевов заплатит ему за некоторые из этих материалов. Чипы находились в его рундуке, и вытащить их с корабля, когда придет время, не составит труда. По крайней мере, более сложной является задача самому оказаться на поверхности какой-нибудь планеты.

Но он придумал и это, когда подвернулись Стеннис с Илюшиным. Они служили техниками систем жизнеобеспечения, а этот отдел отвечал за обслуживание аварийно-спасательных капсул “Пилигрима”. Количество людей, которые могут уйти с поврежденного в бою корабля, невелико, но кому-то почти всегда удавалось это сделать (если только проклятое корыто не разлеталось, к чертям собачьим, на атомы), но корабли могли терпеть крушение и по другим причинам. Потому и существовали спасательные капсулы. В далеком космосе они были немногим больше, чем модули жизнеобеспечения, снабженные маячками (тот, кто выигрывал сражение, подбирал уцелевших с обеих сторон), — но они также предназначались для независимого входа в атмосферу, если в случае катастрофы поблизости окажется пригодная для жилья планета.

Под руководством Штайлмана Шоуфорт собрала, а Стеннис с Илюшиным установили в контрольную сеть капсулы № 184 малозаметный блочок. Когда придет время, этот блок заработает и будет регулярно докладывать на пункт контроля, что десятиместная капсула находится там, где ей положено быть, с выключенными системами — а на самом деле она будет находиться в совершенно другом месте. Проблемой будет спровоцировать некоторую неразбериху, чтобы отвлечь всеобщее внимание от радарного следа уходящего с корабля объекта, и Штайлман уже обо всем позаботился. Они с Каултером собрали бомбу для первого импеллерного отсека. Не какую-то сверхмощную, но достаточную для того чтобы полностью вывести из строя два генератора альфа-узлов. Энергия, высвободившаяся при взрыве конденсаторов, причинит дополнительный ущерб как кораблю, так и тем, кто, к своему несчастью, окажется в это время в первом импеллерном, а в возникшем беспорядке и панике пятеро человек, случайно оказавшиеся не на вахте, спокойно сядут в капсулу № 184 и отправятся в более приятное место.

Штайлману потребовалось несколько недель, чтобы определить людей, нужных ему для этого дела, и таких оказалось больше, чем ему хотелось. В конце концов, чем больше людей вовлечено, тем больше вероятность, что какая-нибудь ерунда пойдет не так. Но иначе он бы не смог вовремя сделать все, как надо, чтобы привести свой план в действие на Вальтере. Зато теперь Штайлман был готов. Теперь им нужно только выйти на орбиту вокруг подходящей планеты (Шиллер не годился: его первые колонисты прибыли с Африканского континента на Старой Земле, и все пятеро будут выделяться там, как нарыв на пальце, а Харрингтон наверняка попросит помощи местных властей в розыске) — и они распрощаются с этим чертовым кораблем.

Но перед уходом он собирался расквитаться с Вундерманом и Льюис. И это будет прощальным подарком не только флоту, но и ханже и суке МакБрайд. Да и капитану Хонор Харрингтон, будь она проклята!

— Послушайте, — сказал он наконец, — я хочу залечь на некоторое время. Пусть наша чертова Старуха думает, что она вселила в меня страх перед Господом — мне плевать, черт побери! Но чтоб никто из вас не смел мне говорить, что я могу и чего не могу делать. — Он увидел страх в глазах напарников, и вся его уродливая сущность возликовала, видя такую реакцию. — Я разделаюсь с Льюис, убью этого долбаного Вундермана своими собственными руками, и никто не сможет меня остановить, а уж более вы. — Он оскалил зубы и для выразительности пристукнул огромным кулаком по столу. — Я не хочу ни черта больше слышать об этом, а если я так решил, то мне в помощь нужен один из вас, и ей-богу, вы мне поможете и не рыпнетесь. А если не поможете, то в нашей капсуле будет меньше народу, когда она высадится на поверхность планеты, ясно?

Стеннис проглотил слюну и опустил глаза. Потом отрывисто кивнул. Казалось, исходивший от него страх пощупать. Штайлман обвел глазами остальных, и те один за другим тоже кивнули. Все, кроме Каултера, который просто посмотрел ему в глаза и слегка улыбнулся в ответ холодной улыбкой согласия.

— Отлично.

Единственное слово камнем упало в повисшей тишине, а Рэнди Штайлман взял со стола колоду и снова начал раздавать карты.

 

Глава 26

 

Когда его бот наконец пристыковался, гражданин коммандер Кэслет издал глубокий вздох облегчения. Он допускал, что приказ постоянно сохранять маскировку имеет смысл, но для него лично все сводилось к сплошному геморрою — особенно учитывая, что даже собственному дипломатическому корпусу Республики не было известно, что в Конфедерацию послан гражданин адмирал Жискар. Послы и торговые атташе, разбросанные по Силезскому пространству, были неотъемлемыми звеньями разведывательной сети Республики, но большинство из них остались после смены режима на своем месте. Комитет общественного спасения применял методику “новой метлы” к дипломатам, работающим в таких серьезных местах, как Солнечная Лига, а Силезия была тихой заводью, слишком далекой от арены решающих дипломатических маневров, чтобы влиять на расстановку сил в отечестве. Поэтому Госбезопасность доверяла служащим своего посольства не более, чем они того заслуживали, — что, как заключил Кэслет, было по-своему мудро со стороны ГБ. Шестеро самых влиятельных послов правительства Законодателей перебежали к мантикорцам... после того, как Госбезопасность казнила большую часть их родственников за “измену народу”.

По мнению Кэслета, такое вполне предсказуемое проявление причинно-следственной связи было одним из наиболее вопиющих примеров безумия революционной власти и очень осложняло его собственную жизнь. Он не мог напрямую использовать разведывательные каналы дипломатической службы, не обнаруживая своего присутствия в системе и, вероятно, не рассекречивая какие-то элементы миссии, поскольку источники разведданных были сомнительными в глазах его начальства. Гражданин адмирал Жискар мог использовать любую информацию, которую они поставляли, но только после того, как она проходила через одного из послов, назначенных после переворота, а Жасмин Хейнс, торговый атташе в системе Шиллера, находилась в связующей цепочке слишком далеко. Кэслет мог использовать Хейнс, чтобы посылать через нее зашифрованные донесения Жискару дипломатической почтой, но он не мог сказать ей ни о том, что говорится в донесениях, ни о том, кем он является, ни даже попросить предоставить любую информацию, которая могла бы “каким-то образом поставить под угрозу оперативную безопасность вашей миссии” — исчерпывающая формулировка приказа, начисто лишавшая его помощи с поверхности планеты.

У Кэслета были опознавательные коды на случай, если потребуется ее помощь, но сейчас он был вынужден таиться в Шиллере, прячась за самым крупным газовым гигантом системы, и высылать с донесениями простой бот. Ему это очень не нравилось. Не нравилось быть прикованным к месту встречи с катером до момента его возвращения, а еще больше не нравилось подвергать опасности своих людей, не имея возсти подстраховать их. Но Элисон, кажется, проводила встречи со связником, соблюдая строжайшие меры безопасности, и Кэслет наблюдал теперь из коридора причального отсека, как стыковочный туннель соединяется с переходным шлюзом прибывшего катера.

По туннелю плавно проплыла Элисон Макмэртри, и Кэслет, чуть более торопливо, чем обычно, ответил на ее приветствие, разглядев в ее глазах мучительную досаду. Она знала его слишком хорошо, знала, что он сгорает от нетерпения, страстно желая вернуться к охоте на пиратов. Конечно, и он понимал ее чувства. Они не говорили об этом друг с другом, но оба питали одинаковое презрение к Комитету общественного спасения и его ставленникам, за исключением, воз, горстки людей вроде Дени Журдена. И ни одному из них, говоря по совести, не нравилось охотиться на торговые суда.

“И это довольно глупо с нашей стороны, — поразмышляв, пришел к выводу Кэслет. — Не в том ли заключается весь смысл наличия флота у государства — не давать врагу пользоваться космическим пространством, одновременно обеспечивая собственную безопасность? И как вы можете помешать кому-то в этом, если не желаете уничтожать торговые суда противника? Кроме того, "купцы" столь же важны для монти, как и военные корабли, а может, и более важны, не так ли?”

Он отбросил эту мысль и вошел в лифт. Макмэртри встала рядом с ним, и он нажал на панели кнопку мостика.

— Как дела? — спросил он.

— Не так уж плохо, — ответила она, слегка пожав плечами. — Их таможенные патрули действительно ни черта не стоят. Никто и не подумал хотя бы глянуть в нашу сторону.

— Это хорошо, — пробормотал Кэслет.

Ему не нравилось предписанное приказом прикрытие: “судно, ведущее разработку месторождений на астероидах”, — потому что его бот менее всего походил на гражданское космическое судно. Но то, что когда-то было разведкой Народного Флота, настаивало, что так называемый таможенный патруль здесь будет довольствоваться считыванием показаний сигнального маячка, и, подумать только, в кои-то веки они оказались правы. “Уже кое-что”, — без энтузиазма подумал он.

— Однако мы сделали все с помощью узконаправленного луча прямо с орбиты, — продолжала докладывать Макмэртри. — Хейнс не хотела отсылать свое курьерское судно, но она все же согласилась с вашим распоряжением. Наше донесение дойдет до адмирала Жискара, — она упомянула дореволюционный ранг, поскольку рядом не было комиссаров, — в течение трех недель. — Она поморщилась. — Мы бы сэкономили целых десять дней, если бы направили ее прямо на место рандеву, шкипер.

— А секретность, Элисон? — отозвался Кэслет, на что она сердито фыркнула.

Кэслет всецело разделял ее недовольство. Чтобы успокоить Госбезопасность, они должны были посылать свои донесения в систему Сагинау, из которой уже другое курьерское судно (находившееся в распоряжении посла, которому Комитет общественного спасения доверял) доставляло их Жискару. Даже учитывая высокие сверхсветовые скорости, на которых обычно перемещались курьерские суда, переход все равно занимал много времени.

— Во всяком случае, — продолжал он, — мы можем быть уверены, что он будет знать все, что мы делаем и что собираемся сделать. А значит, мы с чистой совестью можем снова отправляться на поиски пиратов.

— Верно, — согласилась Макмэртри. — Что-нибудь изменилось, пока я отсутствовала?

— Фактически ничего. Так, мелочи... Я полагаю, мы убедимся, что на гипергранице чисто, заглянем в гиперпространство на пару световых недель — а потом возвратимся на прежний маршрут к звезде Шарона.

— А что, если мы еще с кем-то случайно столкнемся?

— Ты имеешь в виду “обычного” пирата вместо счастливых туристов Варнике? — Макмэртри кивнула, и Кэслет пожал плечами. — Мы получили из их компьютеров достаточно информации, чтобы теперь опознать их излучения. Так что мы сможем вычислить тех, кто нам нужен.

Он замолчал, потирая бровь; Макмэртри молчаливо ждала. Кропотливый анализ показал, что гражданка сержант Симонсон вытащила из компьютеров захваченного пиратского судна гораздо больше сведений, чем они ожидали. И это была большая удача, потому что от пленников они добились даже меньше, чем надеялись вначале. Но это даже и к лучшему. Поскольку не было надобности заключать с ними сделки, все налетчики были преданы справедливому военному суду, а затем отправились в шлюз. В отличие от пиратов, Народный Флот не привык получать садистское удовольствие, так что морские пехотинцы Бранскома застрелили каждого, прежде чем он (или она) попал в безвоздушное пространство.

Но из разрозненных фрагментов компьютерной памяти Симонсон извлекла уйму обрывочных сведений, подтвердивших сообщение капитана Суковского по поводу Андре Варнике, и добыла некоторые интересные подробности о кораблях “каперской эскадры”. Большинство пиратов по мощности равнялись уничтоженному “Вобоном”, но было еще четыре судна, скорее всего, более серьезно вооруженные, чем типичный тяжелый крейсер Народной Республики. Была и хорошая новость: экспертиза систем захваченного оружия обнаружила разнообразные недостатки. “Революционное правительство” Чаши строило свои суда для того, чтобы уничтожать торговые корабли, которые не могли вести ответный огонь, или нанимало силезские корабли, которые едва ли соответствовали стандартам ведущих флотов. Они, казалось, настойчиво пытались оснастить корабли максимумом огневой мощи — что было обычной ошибкой флотов слабых государств. Мощный залп — это хорошо, но не менее важна и защита от вражеского огня.

Но если их использовать правильно, они могли представлять серьезную опасность — хотя, судя по всем признакам, ничего сравнимого с линейными крейсерами Жискара. Но если бы людям Варнике удалось сосредоточить два или три своих корабля против одного хевенитского, исход состязания был бы непредсказуемым. И для легких крейсеров этот расклад был намного более угрожающим, чем для линейных!

Отрезвляющая мысль. Но компьютеры также выдали тот факт, что все суда Варнике построены на одной и той же верфи и снабжены одинаковой модификацией стандартных систем датчиков и радиоэлектронной борьбы Силезского флота. Насколько смогла определить Форейкер, их радар был уникальной установкой, поэтому Кэслету нужно было теперь только засечь его характеристики, чтобы однозначно опознать убийц-ублюдков.

— Я полагаю, что если мы с кем-нибудь случайно столкнемся, нам придется просто приказать им держаться в сторонке и отпустить их следовать дальше, куда шли, — со вздохом произнес он наконец.

Сама мысль об этом была ему отвратительна. Уничтожать пиратов — естественный долг любого военного, но Кэслет понимал, что на самом деле у него нет выбора. Журден — хороший человек, но он откажется уничтожать обычных пиратов, которые могут помочь “в оказании давления на мантикорцев”.

— Мне это не нравится, — пробормотала Макмэртри. Кэслет невесело рассмеялся.

— Только между нами, Элисон: за прошедшие три года мне довольно часто приходилось так думать, — ответил он.

Макмэртри с минуту смотрела на него, широко раскрыв глаза, затем улыбнулась и похлопала по плечу. Очень немногие офицеры в Народном Флоте посмели бы так откровенничать. Однако они долгое время служили вместе, и Элисон хотела ответить ему, но вместо этого лишь улыбнулась, поскольку лифт уже приехал на нужную палубу. Двери с тихим шорохом раскрылись, и Кэслет первым вошел в капитанскую рубку “Вобона”.

— Все хорошо, гражданка старпом? — спросил Журден у Макмэртри, и она кивнула в ответ.

— Так точно, сэр, — четко доложила она. — Гражданка Хейнс уже отправила курьерское судно.

— Превосходно! — Журден удовлетворенно потер руки. — В таком случае, гражданин коммандер, я думаю, настало время отправиться на поиски этих людей, так?

— Конечно, сэр, — ответил Кэслет и улыбнулся.

Когда Журден только прибыл на борт, Кэслет мог бы поспорить на свое пятилетнее жалованье, что тот останется вечной болью в самом неприличном месте. Теперь же Кэслет отлично понимал, как ему тогда повезло, и его улыбка на мгновение потеплела. Но он тут же встряхнулся и обратился к астрогатору.

— Итак, Саймон. За дело.

 

* * *

 

Гарольд Суковский опустился на стул рядом с кроватью Крис Хёрлман и улыбнулся. Девушке стало легче, она больше не напоминала пойманного в ловушку зверька. Она находилась под неусыпным наблюдением доктора Янковской, но военврач решила отложить врачебный консилиум и ограничиться тем, что Крис помыли и лечили теперь только физические повреждения. Несомненно улучшению состояния девушки помог тот факт, что доктор была женщиной, но Суковский полагал, что не последнюю роль сыграло и то, что впервые после захвата “Бонавентуры” Крис чувствовала себя в полной безопасности, очутившись среди людей, которые не только не угрожали ей и ее шкиперу, но искренне желали им добра.

Пережить первые день-два было непросто. Он не отходил от ее кровати и всякий раз, когда она приходила в сознание, был рядом, но Крис только лежала, уставившись в потолок. Припадки пока не возобновлялись или были, слава богу, недолгими. Ей становилось то хуже, то лучше, но сегодня, казалось, она чувствовала себя хорошо. Пока Суковский усаживался рядом с ее кроватью, ей удалось улыбнуться ему в ответ. Это была лишь слабая тень прежней заразительной улыбки Крис, и его сердце сжалось от сострадания, когда он представил себе, сколько сил, должно быть, ушло у нее даже на такую кривую гримасу, но он ласково сжал руку девушки.

— Похоже, они здесь умеют работать, — тихо заметил он.

Ее улыбка была неустойчивой, но все-таки не исчезла, и Крис, прокашлявшись, прошептала:

— Да.

Ее голос был хриплым и прерывистым, но сердце его дрогнуло, когда она заговорила, потому что в течение всего кошмарного пребывания на борту капера она не проронила ни слова.

— Наверное, мне надо было послушаться вашего приказа, — сиплым голосом проскрипела она, и одинокая слезинка скатилась по ее щеке.

— Надо было, — согласился он, бережно утирая пальцем ее слезу, — но тогда я бы погиб. Учитывая обстоятельства, я решил не наказывать тебя за неподчинение приказу.

— Ну, спасибо, — выдавила она, и ее плечи затряслись смеха, очень похожего на рыдание. Она закрыла глаза облизнула губы. — Они поместят нас в лагерь для военнопленных?

— Нет. Они говорят, что отошлют нас домой, как только смогут.

Крис повернула голову на подушке, от недоверия широко раскрыв глаза, и Суковский пожал плечами.

— Никто об этом не говорит, но они находятся здесь, чтобы нападать на наши торговые маршруты. Это обеспечит им кучу пленных космоторговцев. Рано или поздно им придется признаться в этом и открыто пойти на переговоры по обмену гражданскими заключенными.

— До тех пор, пока им не надоест брать пленных, — пробормотала Крис.

Суковский покачал головой:

— Я не больше любого нормального человека доверяю хевенитскому правительству, но вот эти люди кажутся вполне порядочными. Они, несомненно, хорошо позаботились о нас, — он хотел сказать “о тебе”, и она понимающе кивнула, — и они, кажется, так же настроены проучить ублюдков, которые изувечили нас, как решил бы любой из наших шкиперов. Мне удалось посмотреть их видеозаписи с другого корабля, который стал жертвой этих ублюдков, и мне кажется, я понимаю, почему им так не терпится схватить их, — добавил он с легкой дрожью и снова пожал плечами. — Как бы то ни было, именно этим они и занимаются в данную минуту, а значит, и в отношении гражданских пленных будут следовать правилам.

— Воз, — недоверчиво сказала Крис.

Суковский крепко стиснул ее руку, которую до сих пор удерживал в своей руке. После всего, что ей пришлось пережить, он не мог упрекать ее за ожидание худшего, но все же он был убежден в том, что она несправедлива по отношению к Кэслету и Журдену.

— Я думаю... — он начал, но так и не закончил фразу. Его оборвал внезапный вой сигнала общей тревоги “Вобона”.

 

* * *

 

— Говорите, Шэннон! — торопил Кэслет, наблюдая ужасную картину, разворачивающуюся на главном экране.

Похожее на кита торговое судно отчаянно и грузно рыскало, двигаясь по траектории, почти совпадающей с направлением движения “Вобона”, а за ним по пятам гнались целых три барракуды. Они все были в пределах досягаемости радара Форейкер — вернее, были бы, если бы она активировала датчики, не боясь демаскировать прикрытие “торгового судна”, но их высвечивающиеся на экране импеллерные сигнатуры ясно и четко означали только одно.

— Мину...

Форейкер прервалась на полуслове. Она склонилась над своими приборами, пальцы ее поглаживали пульт, как возлюбленного, пока она анализировала поступающую информацию. Наконец она выпрямилась.

— Это “наши” парни, шкип, — решительно сказала она. — Два, похоже, немного меньше, чем тот, которого мы уничтожили, а третий немного больше — может быть, размером с нас. Трудно судить отсюда, не засветив себя, но нам мешают какие-то помехи от торгового судна; однако это точно их радар. Я бы сказала, что это они... и, судя по маневрам, это определенно пираты. Только одна заминка, сэр. — Она повернула свое кресло, чтобы посмотреть капитану в глаза, и мрачно улыбнулась. — Борт, который они преследуют, — мантикорский.

— О черт! — прошептала Макмэртри, и ее ругательство было похоже на молитву, но прозвучало так тихо, что услышал только Кэслет, и его лицо вытянулось.

Монти! Замечательно. Просто замечательно! И надо же было так случиться, что выбранная каперами жертва оказалась мантикорским торговым судном!

Он повернул голову и посмотрел на Журдена, который как раз направлялся к нему с другого конца капитанской рубки. Выражение его лица было таким же встревоженным, как и у Кэслета. Он наклонился к уху гражданина коммандера и очень тихо спросил:

— И что теперь?

— Сэр, я не знаю, — просто ответил Кэслет, глядя, как обреченное мантикорское судно продолжает свой путь, стараясь изо всех своих слабеньких силенок развить максимальное ускорение.

Пираты рассредоточились в форме клина левее кормы преследуемого, далеко впереди по основному курсу “Вобона”, и стремительно приближались к цели. Через двенадцать минут они должны оказаться на расстоянии ракетного выстрела, и торговцу уже не уйти от них.

Кэслет склонился к своему пульту, ввел запрос и нахмурился, когда на экране появились параметры движения и проекции траекторий. Если все суда будут придерживаться своего нынешнего курса и скорости, пираты настигнут свою добычу на расстоянии менее миллиона километров от “Вобона”, а это слишком короткая дистанция, чтобы чувствовать себя комфортно. Более того, учитывая, что их траектории почти совпадают, и делая поправку на неизбежное торможение налетчиков при заходе на абордаж торгового судна, в точке перехвата пираты будут двигаться на несколько сотен километров в секунду медленнее “Вобона”, что может растянуть время схватки и сделать ситуацию еще опаснее.

— Нас кто-нибудь облучает радаром? — спросил Кэслет.

— Нет, шкип. Они, кажется, сосредоточились на монти. — Форейкер фыркнула, красноречиво выражая свое презрение к непрофессионализму каперов. — Конечно, они засекли нас гравитационными датчиками, только не стали приглядываться к нам поближе, — предположила она. — Мы, в конце концов, используем только пассивные датчики. Они, вероятно, ведут нас аналогичным образом, а мы выглядим, как торговое судно. Воз, они даже надеются, что мы их еще не заметили. А если так, то они не захотят беспокоить нас своим радаром.

Кэслет кивнул и, нахмурившись, посмотрел на экран. Преследуемое грузовое судно было вражеским. Не военным кораблем, нет, но все равно, оно шло под вражеским флагом. И учитывая приказы, очертившие его миссию здесь, он был обязан напасть на монти. Его начальство, конечно, и представить себе не могло ситуацию, в которой он думал бы о том, как спасти врага, но он слишком многое узнал о психопатах Варнике. Все его существо молило, чтобы он пришел на помощь мантикорцам, однако перевес в силах обескураживал. Кэслет был готов поспорить, что его люди выдержат бой один на один с любым космическим кораблем одинакового класса (“всегда учитывай техническое преимущество монти”, — кисло поправил он себя), тем более что пираты вряд ли когда-либо встречались с настоящим отпором. И оружие его было лучше пиратского... а это с лихвой окупало невыгодное положение.

Он был уверен, что сможет одолеть два корабля поменьше, но его беспокоил третий, большой. Да еще тот факт, что, если он ввяжется сейчас в бой, кто-нибудь там, наверху, обязательно потребует его голову. Но, черт возьми, не мог же он так просто сидеть и смотреть, как эти варвары убивают еще одну команду!

— Я хочу вступить в бой, сэр.

Кэслет с трудом поверил в то, что смог произнести эти слова, и увидел, как изменился в лице Журден. Сам он прислушивался к собственному спокойному, ровному голосу так, будто голос принадлежал кому-то другому.

— Это пираты, и они будут знать, что, даже в случае нашей гибели, мы успеем нанести им очень серьезные повреждения. Если мы выступим открыто, они, вероятно, прекратят атаку.

— А если нет? — прямо спросил Журден.

— В таком случае, если нам очень не повезет, они могут нас уничтожить. Но даже наша гибель не будет представлять никакой угрозы операциям гражданина адмирала Жискара. Если же мы не вмешаемся, они поступят с тем судном точно так же, как с капитаном Суковским и коммандером Хёрлман или с командой “Эревона”.

— Но это мантикорское судно, — тихо уточнил Журден — Мы же находимся здесь для того, чтобы самим совершать налеты на их торговые корабли.

— Ну что ж, — Кэслет почувствовал, что улыбается против воли, — в таком случае, мы должны убедить пиратов предоставить это судно нам, не так ли? — Журден заморгал глазами, глядя на него, и Кэслет пожал плечами. — Его команде придется трудновато, если мы сначала “спасем” их, а потом сами захватим, гражданин комиссар, но если у них будет возсть обсудить это с капитаном Суковским, я думаю, что они предпочтут попасть к нам, а не к людям Варнике. И, как вы говорите, нам полагается брать в плен любой мантикорский торговый корабль, с которым мы сталкиваемся. Так ведь говорится в наших приказах?

— Так или иначе, — сказал Журден сухим тоном, — я сомневаюсь, что люди, составлявшие эти приказы, думали, что мы ввяжемся в бой с втрое превосходящими силами пиратов.

— Они бы непременно ввели соответствующий пункт, сэр, просто такое им не пришло в голову. — Кэслет почувствовал, что его улыбка стала шире от внезапно нахлынувшего безрассудства и прилива в кровь адреналина. — Учитывая характер задания, я не думаю, что у нас есть выбор. Приказы не обсуждаются, в конце концов.

— Они распнут нас обоих, если вы потеряете корабль, гражданин коммандер.

— Если мы потеряем корабль, им будет нечего распинать, сэр. С другой стороны, если мы выиграем, я думаю, гражданин адмирал Жискар и гражданка комиссар Причарт закроют глаза на все... скажем так, ненормальности в наших действиях. В конце концов, победителей не судят.

— Вы сошли с ума, — произнес Журден самым обычным тоном и пожал плечами. — Ну что ж, семь бед — один ответ.

— Спасибо, сэр, — тихо сказал Кэслет и посмотрел на Макмэртри и Форейкер. — Так, ребята, давайте соображать. Шэннон, введи в действие имитатор... Настрой его так, чтобы он полз за нами примерно в ста тысячах километров и имитировал излучения легкого крейсера. Если они отслеживают нас только пассивными датчиками, они могут подумать, что наш “напарник” прятал свои импеллеры в нашей тени до тех пор, пока мы не пошли в атаку.

— Есть, шкип, — ответила Форейкер. Кэслет повернулся к астрогатору:

— Приготовьтесь вывести клин на полную мощность, Саймон, и проложите курс на прямой перехват. Затем сообщите мне время и скорость в точке пересечения.

— Есть, шкип. — Лейтенант Хаутон набрал на панели команды, которые должны были немного изменить курс “Вобона” и максимально увеличить его ускорение, и несколько секунд изучал голосхему. — При условии, что они не изменят направления, курс прямого перехвата при максимальном ускорении пересечет их основной курс через одиннадцать минут и восемнадцать секунд. Мы выйдем на сходящийся вектор на расстоянии чуть меньше семисот тысяч километров до ближайшего бандита на относительной скорости плюс один-пять-девять-шесть километров в секунду.

— Как скоро мы войдем в радиус действия их ракет при этом курсе, Шэннон?

— Думаю, через восемь минут, шкип.

— Ну что же, ребята, — решительно произнес Уорнер Кэслет. — Приступим.

 

* * *

 

— Статус Цели-Два изменился!

При этом крике тактика коммодор Джейсон Арнер застыл в своем командирском кресле мостика легкого крейсера.

— Какое изменение? — выпалил он.

—  Это... О черт! Это вообще не торговый корабль. Это легкий крейсер, будь он неладен, и несется к нам на всех парах!

— Крейсер? — Арнер пронзил взглядом экран. — Чей? — спросил он. — Мантикорский?

— Не думаю... — Тактик запустил активные системы слежения и компьютерную систему опознания, исследуя приближающееся судно, затем в недоумении покачал головой. — Определенно не мантикорский. Не андерманский и не конфедератский. Будь я проклят, если знаю, кто это, но он идет прямо к нам, — Он сделал паузу, затем уныло продолжил: — Я вижу еще один крейсер за его кормой.

— Дьявол!

Арнер с негодованием уставился на свой экран, и мозг его бешено заработал. Первым выскочило предположение, что крейсер мантикорский и использовал грузовое судно впереди себя, чтобы подманить их. Но если вновь прибывшие не были ни монти, ни андерманцами, ни силезианцами, то кто же, черт возьми, это был? Еще одна пара пиратов? Такое случалось время от времени, хотя и редко, но даже в их ремесле были правила, и вторжение на чужую территорию было серьезнейшим их нарушением.

— Откуда появился второй?

— Я не знаю, — искренне ответил старший тактик. — Он находится почти в сотне тысяч километров позади первого, и я думаю, что он скрывался, пользуясь системой радиоэлектронного противодействия. Но если так, тогда у него дьявольски хорошие системы. Более получаса я отслеживал вторую цель сетью наших гравитационных датчиков — и не получил ни намека на еще один источник импеллерного излучения. Конечно, если они правильно просчитали, то, вероятно, держали вторую цель между своей позицией и нашей. Мы не могли увидеть ее отсюда, если они шли точно по такому же вектору.

— Или это радиоуправляемый имитатор, — предположил Арнер.

— Воз. Только отсюда я не могу ничего сказать наверняка.

— Как скоро вы сможете это проверить?

— Воз, через шесть минут.

— Если понадобится, мы сможем еще уйти после этого?

— Трудно сказать, — ответил тактик.

Он склонился над вычислениями, затем пожал плечами. — Если мы и дальше пойдем этим курсом, а потом максимальным ускорением выйдем на вектор отрыва, то они смогут приблизиться к нам на расстояние ракетного выстрела и продержать нас на этой дистанции в течение, может быть, двадцати минут — в зависимости от их максимального ускорения, но они не смогут подойти на радиус действия энергетического оружия, пока мы им не позволим.

Арнер хмыкнул и потер чисто выбритый подбородок В отличие от многих товарищей по эскадре он помнил что был почти профессиональным офицером космического флота, и держал себя в рамках приличий. Некоторые несчастные торговые шкиперы, видя такой его представительный вид, надеялись, что будут иметь дело с цивилизованным индивидуумом. Как они ошибались!

Но при всех своих недостатках Джейсон Арнер редко паниковал, и все инстинкты офицера, которым он едва не стал, включились теперь на полную катушку. Если два появившихся корабля — пираты или регулярные военные корабли — не прервут наступление, ему следует сразиться с ними. С другой стороны, у него три борта на два корабля противника, и даже с учетом того, что оба окажутся настоящими крейсерами, его каперы очень хорошо вооружены для своего тоннажа. Он, вероятно, получит несколько опасных ударов, и адмирал Варнике разозлится — что отнюдь не радовало. Но если ему удастся захватить и крейсер, и торговое судно, он не только получит весь груз, который несет его первоначальная жертва, но, весьма воз, добавит флоту еще один крейсер, а может быть, даже два. Этого вполне должно хватить, чтобы ублаготворить адмирала, учитывая его планы в конечном счете вернуться в Чашу.

— Продолжайте курс на преследование, — приказал Арнер рулевому и оглянулся на тактика. — Следите за вторым кораблем. Сообщите мне, когда вы точно идентифицируете обоих.

 

* * *

 

— Они не уходят, шкип, — сообщила Форейкер.

Кэслет поморщился. Где-то глубоко внутри вопил слабый голос благоразумия, потому что, несмотря на все сказанное Журдену, он понимал: то, что он собирается сделать, — невероятная глупость. Кстати сказать, он был уверен, что Журден тоже понимает это. Если ему придется сражаться при соотношении сил три к одному, “Вобон” превратится в груду обломков, даже если победит, а если проиграет, весь экипаж, вероятно, погибнет. Принимая это во внимание, не было абсолютно никаких резонов рисковать всем ради защиты одного вражеского судна, но Кэслет знал, что поступит так в любом случае.

Почему? — спрашивал он себя. — Потому что в том и заключается работа офицера флота — защищать гражданских жителей от убийц и насильников? Потому что он действительно верит в то, что это и есть его долг перед собственным флотом? Стоило ли идти на сознательный риск с такими неравными шансами? И как к этому отнесется гражданин адмирал Жискар? Или для Кэслета это всего лишь безумный жест открытого вызова Комитету общественного спасения? Его способ сказать однажды: “Смотрите! Я — все еще офицер, и честь моего флота кое-что еще значит, в какой бы грязи вы его ни вываляли!”

Он не знал точного ответа на свой вопрос, да это и не имело значения. Какими бы ни были мотивы поведения Кэслета, остальные офицеры с ним согласились. Он чувствовал поддержку в каждом, даже в Журдене. И поэтому Кэслет улыбался, мрачно глядя на тактическую схему. “Готовьтесь, ублюдки, мы вам проковыряем новые дырки в задницах...”

 

* * *

 

— Этот второй — имитатор, — решительно сказал главный тактик. — Наверняка. Отраженный радарный импульс от него намного сильнее, чем от ведущего корабля: то ли он имитирует большую отражающую поверхность, то ли их тактик пытается подсунуть нам кучку дерьма как мишень для ракет.

— Вот как, да? — пробормотал Арнер с мерзкой улыбкой.

Торговое судно, которое послужило невольным поводом к сражению, продолжало отчаянно барахтаться впереди, а корабли Арнера тормозили, чтобы сравняться с ним в скорости. Но не на него сейчас было обращено основное внимание. Приближающийся незнакомец находился в безнадежном положении, но он был все-таки вооружен. Это делало его главным объектом. А для торгового судна будет полно времени и потом.

— Знаете, — медленно проговорил артиллерийский офицер, — я думаю, что этот корабль может быть только хевенитским.

— Хевы? — В голосе Арнера послышалось неодобрение. — Что здесь делать Народной Республике?

— Будь я проклят, если б я знал, но никого другого я в нем не опознаю — и не думаю, что обычный пират захотел бы напасть на нас троих. Кроме того, никто из наших не будет таскать с собой имитатор... — артиллерист отрицательно покачал головой. — Нет. Такую глупость мог сделать только профессиональный флотский офицер. Ну, знаете, там, “честь флота” и все такое прочее.

— Тогда нам надо только указать ему на его ошибку, — со злым смешком сказал Арнер.

 

* * *

 

— Через минуту входим в радиус действия ракет, шкип, — напряженно доложила Форейкер, — Они все время щупают нас радаром и лазерным локатором, но, похоже, совсем не обращают внимания на имитатор. Вряд ли они купились.

— Понятно.

Кэслет защелкнул ремни безопасности и уголком глаза увидел, что остальная команда его капитанской рубки делает то же самое. Он равнодушно подумал, что никогда и не питал особой надежды на то, что имитатор обманет этих ублюдков, но попытаться все-таки стоило.

Кэслет, скривив губы, пристально смотрел на маневры противника. Они несколько сомкнули строй и чуть изменили вектор, замедляя относительную скорость на подходе, но один из меньших по размеру кораблей был примерно на полмиллиона километров ближе к “Вобону”, чем остальные его спутники. На такой дистанции он мог оказаться в пределах досягаемости ракетного выстрела за шесть минут до того, как его друзья снова возьмут отставшего под защиту. Пришло время начать уравнивать шансы.

— Возьми его на прицел, Шэннон, — холодно сказал Кэслет. — Вмажь по этому ублюдку.

 

* * *

 

Легкие крейсера Народного Флота класса “Завоеватель” имели перекос в сторону ракетного вооружения, как и меньшие по размеру эсминцы класса “Бреслау”. При этом они были на двадцать тысяч тонн тяжелее, чем мантикорские “Аполлоны”, и за счет этого несли по девять стволов с каждого борта — против шести на кораблях соответствующего мантикорского класса. По сравнению с “Аполлоном” преимущество в общем весе залпа у “Вобона” было бы сведено на нет более тяжелыми и мощными мантикорскими ракетами, радиоэлектронным противодействием и активной защитой, — но против пиратов его “птички” были заведомо круче, и недаром гражданин коммандер Кэслет вместе с Шэннон Форейкер часами обсуждали, как лучше использовать их даже против монти.

“Вобон” стремительно наступал на врага, вращаясь вокруг своей оси, как танцующий дервиш. Пиратам было простить, что они сочли это движение простым маневром, целью которого было получить максимальную защиту от крыши и дна импеллерного клина, но они обнаружили свою ошибку, когда Форейкер нажала кнопку запуска. Из стволов левого борта вылетели девять ракет, но их двигатели были установлены на отсрочку запуска. Они полетели прочь по инерции, на скорости, сообщенной им ускорителями ракетных пусковых; затем крейсер развернулся, чтобы прицелились и выстрелили орудия правого борта. Это был сложный маневр, но Форейкер отработала его до совершенства и дополнительная команда двигателям ракет первой волны послала в цель все восемнадцать ракет как единый точно скоординированный залп.

Пиратский эсминец никак не ожидал такого шквала. Противоракеты помчались навстречу, но кораблю не хватило ни ракет, ни времени, чтобы остановить все, и пять лазерных боеголовок прорвались на нужное для атаки расстояние. Они приблизились, каждая по своей траектории и атаковали судно, хотя оно бешено вертелось, подставляя для защиты свой клин. Три из них достигли заданной цели. Сработали лазеры с ядерной накачкой, мощнейшие рентгеновские пучки пронзили защитные стены, и эсминец дернулся, когда они пробили его легкобронированный корпус. Воздух и осколки выплеснулись в космос, и глаза Уорнера Кэслета сверкнули.

— Ближе! Подойдите ближе к нам! — кричал Арнер.

Боже! Откуда у одного легкого крейсера такая огневая мощь? Арнер уставился на свои приборы, барабаня по подлокотнику командирского кресла, и сердито заворчал, получив ответ от тактиков. Понятно теперь, почему этот ублюдок так крутился! Но в бою с применением энергетического оружия эти штучки сукину сыну не помогут.

 

* * *

 

Новые ракеты устремились к пирату, тогда как собственные противоракеты и лазерные батареи “Вобона” справились с ракетами противника. Силезский флот не был первоклассным флотом, а “революционное правительство” Чаши использовало в качестве образца именно его суда. Эсминец пиратов имел тяжелое энергетическое оружие, соответствующее его массе, но на его борту было установлено только четыре ракетных пусковых, а активная защита оставляла желать лучшего. Когда еще две боеголовки из второго двойного залпа ударили ему в корпус, он накренился, импеллерный клин дестабилизировался поскольку узлы двигателя начисто смело взрывом, куски обшивки корпуса хвостом потянулась за эсминцем, отчаянно тянувшимся под прикрытие товарищей. Но было уже слишком поздно, и Кэслет торжествовал.

Он прихлопнул это чучело отдельно от двух других, и ублюдок не сможет добраться до них вовремя. А если и доберется, ничего хорошего ему все равно не светит.

— Через три минуты подходим на расстояние выстрела к тем двоим, шкип, — предупредила Форейкер.

Кэслет кивнул, а по его жертве хлестнул еще один залп лазерных боеголовок. На сей раз его проняло основательно. Когда отключилось заднее кольцо его клина, он вдвое снизил ускорение. В ответном залпе было только две ракеты, а активная защита совершенно сдохла, и Кэслет оскалился. Еще два бортовых залпа должны покончить с ним, а затем наступит время для главного представления.

Он украдкой взглянул на торговое судно. Там не понимали, что за чертовщина тут происходит; воз, они думали, что “Вобон” — просто еще один пират, подошедший, чтобы присоединиться к нападению. Шкипер монти, однако, поступил разумно. Его судно находилось на расстоянии ракетного выстрела от всех участников сражения, любой из которых мог бы внезапно выпустить одну-две ракеты в его сторону, так что монти изменил вектор движения на девяносто градусов в той же самой плоскости и повернул судно на бок, подставив боевым кораблям только брюхо своего клина. Это означало, что расстояние сокращалось еще быстрее: через несколько минут при таком векторе движения корабль окажется в пределах досягаемости не только ракетного, но и энергетического оружия, однако это было единственным рациональным решением в данной ситуации, и Кэслет на мгновение пожалел вражеского капитана. Кто бы ни добился успеха в этом бою, судно монти станет наградой победителю, и Кэслет задумался, за кого болеет купец.

 

* * *

 

— Огонь! — выкрикнул тактик.

Арнер почувствовал, как вздрогнул его корабль, когда выпустил первый бортовой залп по атакующему легкому крейсеру. Его лицо бледнело, пока он смотрел на трассы ракет, мчавшихся в сторону противника. Один из кораблей Арнера уже получил критические повреждения, а огонь “Вобона”, казалось, только усиливался. Но у Арнера все еще оставалось двадцать стволов на восемнадцать неприятельских, и “Вобон”, скорее всего, окажется слабее на дистанции выстрела энергетического оружия и тогда не сможет использовать преимущество в пусковых установках.

 

* * *

 

Кэслет наблюдал, как оборона Шэннон перехватывает летящие к ним ракеты. Активная защита отлично справилась со своим делом, но некоторым “птичкам” удалось проскочить ее, и Кэслет вцепился в подлокотники командирского кресла, когда “Вобон” накренился от прямого попадания. Рентгеновский пучок пробил правую защитную стену и глубоко вошел в корпус, разрушил обшивку и уничтожил одну из лазерных установок, но ракетные пусковые остались нетронутыми и тут же выплюнули в ответ разрушительный залп.

Они могли добить уже покалеченный неприятельский эсминец, но Шэннон уже переключилась, без всякого приказа, на легкий крейсер налетчиков, и Кэслет одобрительно кивнул. Конечно, нет необходимости стрелять по прежней цели “Вобона”. Последний залп полностью уничтожил левую бортовую защитную стену противника, а затем раздался взрыв (нет, не реактор, потому что вспышка была не настолько мощной) в задней части судна, как раз перед кормовым импеллерным кольцом. Взрывом оторвало корму, вторичные взрывы пронеслись по всему корпусу, а его передние импеллеры, работавшие бесконтрольно, раскручивали корабль, пока аварийные системы не отключили подачу энергии. Кэслет поморщился. Если компенсатор неприятельского судна уничтожен взрывом , то мощная волна ускорения убила всех, кто находился в передней части корпуса корабля.

У Кэслета не было времени волноваться о мертвых, живые требовали его полного внимания, а “Вобон” покачнулся снова, когда в него угодил еще один выстрел. И еще один. Первый отсек гравитационных датчиков исчез, сменившись хаосом разлетевшейся обшивки и мертвых тел, а вслед за ним седьмая и девятая ракетные пусковые. Следующий удар разрушил оружейный погреб номер три и отрезал от подачи боеприпасов оставшиеся пусковые установки, потом взорвались три бета-узла переднего кольца, и корабль снова затрясся, когда первый удар бортового лазера противника пробил защитную стену. Загудели сигналы аварийной тревоги, мощность двигателя резко снизилась, но его собственные лазеры огрызнулись в ответ и дали отличный залп по легкому крейсеру пиратов. Характеристики излучений ублюдка вздрогнули и заплясали на экране: он получил серьезные повреждения, и...

— Боже праведный!

Взвизг потрясенной Форейкер пронесся по рубке, как вой пилы, и челюсть Кэслета отвисла — он тоже заметил внезапные перемены на тактической схеме. Вот только что его крейсер содрогался под беспощадным огнем двух противников, но уже в следующий миг никакого противника не стало. Вектор военных кораблей привел их на расстояние менее трехсот тысяч километров от мантикорского торгового судна, которое внезапно развернулось к врагам бортами. Восемь невероятно мощных гразеров обрушились с “грузового судна”, как гнев Божий, и второй эсминец пиратов просто исчез. Пара попаданий по легкому крейсеру прожгла его бортовую защиту, как будто ее и не было, а треть кормовой части взметнулась ураганом осколков и плавящейся обшивки. Три бортовых лазера Шэннон добавили к этому разгрому собственный вклад и прогрызли огромные дыры в том, что осталось от корпуса противника, но это было уже излишним, поскольку капер уже превратился в беспомощную развалину.

— Нас вызывают, шкипер, — сказал потрясенный лейтенант Даттон из сектора связи.

Кэслет только взглянул на него, не в силах что-либо сказать, затем снова посмотрел на обзорный экран и проглотил застрявший в глотке комок: из гравитационной тени “торгового судна” появились отлично узнаваемые импеллерные сигнатуры целой дюжины ЛАКов — его корабль взяли на прицел.

— Включить динамик, — хрипло выкрикнул он.

 Неизвестный крейсер, с вами говорит Хонор Харрингтон, капитан вспомогательного крейсера Ее Величества “Пилигрим”, — послышалось спокойное сопрано. — Я ценю вашу помощь, мне очень жаль, что я не могу предложить вам награду, которой заслуживает ваша отвага . .. но боюсь, что мне придется попросить вас сдаться.

 

Глава 27

 

Хонор стояла в галерее отсека малых летательных аппаратов и со смешанным чувством наблюдала за стыковкой бота. Она потратила два часа, заманивая пиратов, чтобы те бросились в погоню за “Пилигримом”, и немного беспокоилась по поводу того, как ей удастся справиться со всеми тремя их кораблями. Ей хватило бы огневой мощи, чтобы уничтожить их, однако по крайней мере один из них имел превосходный шанс взорвать “Пилигрим”, прежде чем она или ее ЛАКи прижали бы всех к ногтю. Но тут, откуда ни возьмись, примчался ее “спасать” легкий крейсер, и притом хевенитский. За долгие часы совещаний она со своими тактиками проигрывала множество всяких сценариев, но такой поворот событий никогда не приходил им в голову, и она чувствовала себя виноватой. Как-то непорядочно было позволить кораблю хевов угодить прямо в расставленную ею западню, чтобы за все хорошее основательно получить в конце концов по шее. Тот шкипер, спасая вражеский торговый корабль, потерял часть своего экипажа (более пятидесяти человек, если предварительные доклады Сьюзен Хибсон и Скотти Тремэйна точны), и теперь ей казалось ужасной неблагодарностью “вознаграждать” его, отбирая у него корабль.

Но у нее не было выбора. Само присутствие легкого крейсера Народного Флота в Силезии требовало расследования, а данный борт был вражеским военным кораблем. Кое-что она все же могла сделать: помочь раненым — неизбежным жертвам такого неравного сражения. Анжела Райдер с двумя своими помощниками военврачами и дюжиной санитаров отправилась за ними первым же ботом.

Хонор отступила назад, когда санитары с мрачными лицами потянулись из стыковочного туннеля, вынося тяжелораненых. В галерее собралось чересчур много морпехов “Пилигрима”, но они мигом освободили дорогу к лифтам, и санитары, руководимые лейтенантом Холмсом, быстро перемещались в госпиталь со своим грузом.

Поток раненых продолжался мучительно долго, и Виктория облегченно вздохнула, когда из туннеля показалась последняя группа людей. Первым шел мужчина в хевенитском скафандре со знаками отличия коммандера, и Хонор шагнула ему навстречу, как только он оказался в поле внутренней гравитации “Пилигрима”.

— Капитан? — очень спокойно сказала она.

Мужчина с жесткими темными волосами разглядывал ее в течение нескольких секунд. Лицо его было бледным, а в глазах все еще держалось недоумение. Наконец он приветствовал ее с болезненной четкостью:

— Уорнер Кэслет, гражданин коммандер, крейсер Народного Флота “Вобон”.

Он говорил так, словно находился под властью ночного кошмара. Затем откашлялся, чтобы прочистить горло, и жестом показал на мужчину и женщин, следовавших за ним.

— Народный комиссар Журден. Гражданка лейтенант-коммандер Макмэртри, мой старпом. И гражданка лейтенант-коммандер Форейкер, мой старший тактик, — хрипло представил он подчиненных.

Хонор кивнула по очереди каждому и протянула руку Кэслету. Он несколько секунд разглядывал ее, потом расправил плечи и протянул свою.

— Коммандер, — она говорила по-прежнему очень спокойно, а Нимиц сидел на ее плече совершенно неподвижно, — я сожалею. Вы продемонстрировали храбрость и сострадание, помогая судну под вражеским флагом. То что вы не знали о нашем вооружении, но пошли в бой при таких неравных шансах, делает ваши действия еще более достойными, и я действительно уверена, что Вы бы справились со всеми тремя налетчиками. Я глубоко сожалею о том, что мне пришлось “в награду” захватить ваше судно. Вы заслуживаете лучшего вознаграждения, и мне жаль, что я не могу дать его вам. Не знаю, имеет ли это для вас значение, но я могу только выразить благодарность от меня лично и от имени моей королевы.

Кэслет скривил губы и слегка покачал головой. А что еще он мог сделать! Хонор через Нимица почувствовала горькое чувство потери, владеющее им. И глубокий, обжигающий гнев — не столько на Хонор, сколько на поистине извращенную шутку мироздания. А еще страх. Это на мгновение озадачило Хонор, но потом она догадалась. Ну, конечно! Он боялся не того, что она могла сделать с ним или его людьми. Он боялся того, что его собственное правительство сделает с ними или их семьями, и Хонор ощутила новую волну гнева, на сей раз собственного. Этот человек рисковал ради благородной цели, и она с ненавистью думала о том, как собирались расплатиться с ним за это на родине.

Он постоял, еще немного молча, а затем глубоко вздохнул.

— Спасибо за быструю медицинскую помощь, капитан Харрингтон, — сказал он. — Мои люди...

Голос его прервался, и она с состраданием кивнула.

— Мы позаботимся о них, коммандер, — пообещала она ему. — Я ручаюсь за это.

— Спасибо, — повторил он и снова откашлялся. — Я не знаю, сказали ли вам, капитан, но у нас на борту двое мантикорских подданных. Мы подобрали их на другом пиратском судне, и они пережили очень трудные испытания.

— Мантикорцы?

Хонор удивленно подняла брови и приготовилась задавать вопросы, но остановилась. Кэслет и его спутники были очень измучены, и самое малое, что она могла сделать для них, это дать им время, чтобы опомниться Несомненно, какой-нибудь занудный тип из Разведки Флота принялся бы долдонить, что лучший способ получить от врагов информацию — это расспросить их прямо сейчас, когда они еще не оправились от удара... Но это было бы абсолютно непорядочно. Война между Народной Республикой и Звездным Королевством была уродливой и все же Хонор Харрингтон относилась к этим людям с уважением, которого требовал их поступок .

— Коммандер Кардонес, мой старпом, — показала она на Рафа, — проводит вас к вашим каютам. Я распорядилась, чтобы как скорее принесли вашу личную одежду, так что вы сможете переодеться в более удобные костюмы. Мы поговорим позже, за обедом.

— Мои люди... — заговорил Кэслет и осекся.

Они больше не были “его” людьми. Они были военнопленными и находились не на его ответственности, а в распоряжении Хонор. Но он уже понял, что победители отнесутся к ним должным образом. Он со своими спутниками вышел вслед за Кардонесом из галереи, два морских пехотинца сопровождали их сзади, и Хонор смотрела на них с грустной улыбкой.

 

* * *

 

— Что нам делать с “Вобоном”? — спросил Кардонес.

Они с Хонор стояли на мостике “Пилигрима”, пристально рассматривая обзорный экран и обсуждая, как власти Шиллера собираются переварить случившееся. Даже силезские датчики системы наблюдения, должно быть, засекли следы короткого, но жестокого сражения, но никто не появился и не задал ни одного вопроса. Это могло означать, что губернатор Шиллера, как и Хаген, нашел “взаимопонимание” с местными пиратами, но также могло оказаться простым благоразумием, особенно если на Шиллере получили сколько-нибудь точные данные наблюдения относительно примененного в бою оружия. Согласно разведывательной информации Хонор, самой тяжелой боевой единицей Шиллера был корвет, а с такими символическими военными силами опасно раздражать того, на чьих судах установлены мощные гразеры.

— Я не знаю, — сказала она спустя несколько секунд.

Нимиц тихо заурчал, сидя на спинке командирского кресла, и Хонор, не отводя глаз от схемы, погладила его.

Кэслет точно выдержал все правила капитуляции корабля. Если у капитана было время, ему полагалось эвакуировать команду на небольших летательных аппаратах, имевшихся на борту, а затем взорвать корпус, но правила войны устанавливали другие стандарты на тот случай, если корабль оказался в тактически безнадежном положении. Победителю полагалось дать врагу шанс сдаться, а капитану проигравшего корабля полагалось согласиться с неизбежным и не губить команду зазря. В конце концов, если спровоцировать разрушение судна огнем в упор, в живых останутся немногие, a quid pro quo * [ “Это за то” (лат.), то есть обмен, компенсация. ] за спасение выживших было само капитулировавшее судно, которое в относительной целости доставалось победителю в качестве приза.

Но прежде чем захваченное судно возьмут на абордаж, капитан должен очистить все базы данных компьютеров и уничтожить все секретное оборудование, и Кэслет все это тщательно выполнил. Конечно, РУФ все равно захочет детально осмотреть его корабль, и досмотровые команды Хонор еще долго будут рыться в поисках копий каких-нибудь документов. Какие-то ценные данные, пусть в небольшом количестве, все же будут восстановлены, да и к настоящему времени КФМ уже захватил достаточно много хевенитских судов, чтобы ознакомиться с их техническими достижениями. Хонор не ожидала найти на борту “Вобона” сокровищ, но все же ей надо было решить, как поступить с добычей... и пленниками.

— Самое важное, — сказала она через несколько секунд скорее самой себе, чем Кардонесу, — не позволить хевам узнать, что мы захватили их корабль. Рост наших потерь в Познани может объяснить, что он делают здесь, но если он был частью операции по разрушению нашей торговли, он был не один. Так что мы сначала должны удостовериться в том, что наши люди узнают об их присутствии прежде, чем их люди поймут, что мы здесь делаем.

— Правильно, мэм. Но как быть с уведомлением представителей Народной Республики?

— В том-то все и дело, — грустно подхватила Виктория.

Денебское соглашение требовало, чтобы воюющие стороны сообщали друг другу имена пленных и погибших в бою — обычно через Солнечную Лигу, потому что она оставалась самым сильным нейтральным государством в окрестностях. Хотя хевениты обычно были небрежны в этом вопросе, Звездное Королевство, напротив, придерживалось соглашения в точности, но все же оповестить хевов о том, что Кэслет и его люди находятся в плену, автоматически означало рассказать им, что “Вобону” крышка.

— Мы можем немного потянуть с этим, — решила она. — Мы обязаны уведомить их правительство в “разумный период времени”, а не просто “как скорее”. Учитывая наши требования оперативной безопасности, я буду толковать это условие несколько вольно.

Кардонес кивнул в знак согласия, а она, глядя на экран, на несколько секунд погрузилась в размышления и наконец приняла решение :

— Корабль все еще способен передвигаться в гиперпространстве, так что мы пошлем на борт трофейную команду, лейтенант Рейнольдс примет командование, и отправим его на орбитальную станцию Грегора для дальнейшего следования в Мантикору. По пути он может зайти на андерманскую космическую станцию в Саксонии и еще раз остановиться в Новом Берлине. Я думаю, мы обязаны сообщить обо всем герцогу Рабенштранге, и мы можем просить нашего посла в Саксонии передать информацию по каналам посольства в Конфедерацию. Мы оставим донесения нашему военному атташе здесь, в Шиллере, для остальных кораблей нашей эскадры: они все появятся здесь по очереди. Это, вероятно, самый быстрый способ оповестить их без риска для нашей безопасности.

— Так точно, мэм. А пленные?

— У нас нет помещений для их содержания, — пробормотала Хонор, потирая кончик носа, — и я хотела бы как скорее доставить раненых в нормальную больницу. Мы перед ними в долгу. — Она сняла Нимица с кресла, и он уютно устроился у нее на руках, а Хонор тем временем обдумывала свое решение. — Госпиталь “Вобона” не поврежден, и его системы жизнеобеспечения находятся в хорошем состоянии. Офицеров мы оставим здесь, а на борт “Вобона” переправим большую часть рядового состава и всех раненых а я скажу Рейнольдс, чтобы она попросила АИФ снять раненых в Саксонии.

Кардонес кивнул в ответ. Он понимал, зачем надо отделить офицеров от рядового состава команды “Вобона”: во избежание подстрекательства на захват судна во время пути.

— Я попрошу майора Хибсон выделить небольшое подразделение для обеспечения безопасности, — заметил он, и Хонор согласно кивнула. — Итак! — более оживленно сказал старпом, — С хевами мы решили, а как быть с пиратами?

— С ними поступят как обычно, — ответила Хонор.

Конечно, несколько рискованно передавать горстку выживших в сражении бандитов губернатору местной системы. Даже окажись он честным человеком, они могли проболтаться о захвате “Вобона”. С другой стороны, их было не так много. Фактически не осталось никого с двух меньших судов и ни одного офицера из капитанской рубки легкого крейсера. Оставшиеся в живых знали, что они стреляли по легкому крейсеру, но вряд ли они знали, что это был хевенитский корабль, и до сих пор у них не было возсти хоть как-то узнать об этом. Однако...

— Было бы неплохо внушить им, что они попались на удочку нашему легкому крейсеру, лежавшему в засаде — добавила она.

— Я позабочусь об этом, мэм, — подтвердил Кардонес и отправился отдавать необходимые распоряжения.

Хонор осталась сидеть в кресле, все еще пристально глядя на экран.

Слишком много вопросов осталось без ответа. Совершенно неожиданным оказалось количество пиратских кораблей, а также то, что они были необычайно тяжело вооружены. Как правило, торговые суда почти поголовно безоружны, и требовалось совсем немного, чтобы заставить их сдаться, но эти пираты были снабжены огромным количеством оружия, что заметно сокращало жизненное пространство, необходимое для размещения обычно больших пиратских команд.

Ну, по крайней мере, теперь у нее есть прекрасная возсть узнать, в чем тут дело. На первой жертве “Вобона” не выжил никто: полный отказ компенсатора и пятьдесят одна секунда безудержного ускорения — более четырехсот g — сработали чисто. Но компьютеры уцелели. Трем ЛАКам коммандера Армон потребовалось пять часов, чтобы отыскать развалюху и отбуксировать ее назад, к “Пилигриму”, а команды Гарольда Чу и Дженифер Хьюз осторожно осмотрели все системы. Хонор старалась не думать об останках людей, среди которых им пришлось работать во время осмотра, и она оторвалась наконец от экрана — в надежде, что хотя бы некоторые ответы будут вскоре найдены.

 

* * *

 

Уорнер Кэслет шел по коридору за лейтенантом морской пехоты, гордо расправив плечи. Это было очень нелегко, и он бесился от собственной глупости. Он потерял свой корабль, то есть совершил самый ужасный грех для любого капитана, и, что главное, — совершенно напрасно.

Он до боли сжал челюсти. Мало пользы от сознания того, что он поступил правильно (благородно! — насмехался он над собой), учитывая нехватку сведений. Разведка не предупредила его, что монти используют корабли-ловушки. Ведь когда он пришел на помощь “Пилигриму”, у него были все основания верить в то, что это действительно торговое судно. И даже ненавидя себя, Кэслет не терял уверенности в том, что принял правильное решение, исходя из имевшейся у него на тот момент информации. Но ничто не могло смягчить его презрение к самому себе... или спасти его от последствий.

Во всяком случае, это произойдет не так уж скоро, язвительно подумал он. Народная Республика отказалась обмениваться военнопленными во время войны. Были аргументы и за, и против обмена пленными, но у монти было намного меньше населения, чем у Республики... которая уж точно не собиралась возвращать КФМ хорошо обученный персонал. Кроме того, подумал он в приливе сарказма, для поддержания равновесия нам придется обмениваться в отношении один к двадцати...

Уорнеру Кэслету не доставляла удовольствия перспектива провести следующие несколько лет в лагере для военнопленных, даже если монти относятся к заключенным лучше, чем в Республике. Однако для его здоровья было бы лучше навсегда остаться их узником. Уж мантикорцы-то не расстреляют его за глупость.

Он даже думал о том, чтобы попросить политического убежища, но никак не мог решиться. Он знал, что кое-кто из офицеров Народного Флота так уже поступал, например Альфредо Ю, который был теперь адмиралом грейсонского флота. Все отступники, попадись они когда-нибудь в руки хевенитов, с гарантией были бы уничтожены. Это подразумевалось само собой, но не поэтому Кэслет не мог отважиться на такой шаг. Несмотря на произвол Комитета общественного спасения и все безумные препятствия, которые Комитет и его комиссары вместе с Госбезопасностью чинили офицерам флота, Уорнер Кэслет, когда получал звание офицера, дал присягу. Он не мог отречься от присяги, как не мог позволить палачам Варнике насиловать и убивать гражданских космонавтов, которые, как он думал, составляли команду преследуемого судна. Он сам не ожидал от себя такого решения в тот момент, однако это и была истина. Даже если теперь его, вероятно, расстреляют свои же сограждане.

Он поднял глаза, когда его сопровождающий остановился. Человек в зеленой униформе (явно не мантикорской), стоявший у закрытой двери, с удивлением посмотрел на лейтенанта.

—  Комманд... Гражданин коммандер Кэслет — к капитану, — доложил морской пехотинец.

Кэслет скривил губы, когда морпех поправился, представляя его. Прозвучало довольно нелепо, но при этом стало какой-то странно утешительной ниточкой, связавшей Кэслета с тем человеком, каким он был всего несколькими часами раньше.

Человек в зеленой униформе кивнул и сказал что-то по селекторной связи, а через мгновение отошел в сторону, и дверь открылась. Лейтенант тоже посторонился с почтительным полупоклоном, и гражданин коммандер, кивнув ему в ответ, прошел в дверь и замер.

Перед ним стоял длинный, покрытый белоснежной скатертью стол, уставленный блестящим фарфором и хрусталем. Воздух наполняли восхитительные кулинарные ароматы. За столом сидели Дени Журден, Элисон Макмэртри, Шэннон Форейкер, Гарольд Суковский и полдюжины мантикорских офицеров, включая коммандера Кардонеса и молодого лейтенанта, который командовал ботом, доставившим пленников с борта “Вобона”. Еще один человек в зеленой униформе стоял у стены, а третий, рыжеволосый, с цепким взглядом серых глаз, выдававшим телохранителя, бесшумно следовал за капитаном Харрингтон, когда та подошла к гостю.

Кэслет посмотрел на нее настороженно. Тогда, в галерее стыковочного отсека, он был слишком потрясен, чтобы составить о ней впечатление. Он сердился на себя за это, хотя его поведение в момент сдачи в плен было вполне объяснимо, но сейчас он снова успокоился и внимательно оценивал представшую перед ним женщину. Судя по слухам, окружавшим ее имя, она должна быть трехметровой великаншей и выдыхать огонь. Легкая дрожь побежала у него по спине, когда она подошла ближе. Эта женщина была ночным кошмаром для всего Народного Флота — как и адмирал Белой Гавани или адмирал Кьюзак, — и Кэслет не мог представить себе, что она командует единственным занюханным рейдером в этом силезском болоте. Он смутно догадывался, что ему следовало быть благодарным мантикорцам за то, что они так по-дурацки используют ее способности, но в данный момент ему было не до рассуждений о мантикорской глупости.

Она была высока, но двигалась необычайно грациозно. Убранные под белый берет волосы отросли намного длиннее, чем на единственной фотографии в досье разведки, а миндалевидные глаза... в реальности еще больше приводили в замешательство. Он знал, что один из них искусственный, но мантикорцы изготавливали превосходные протезы, и Кэслет не мог сказать, какой глаз был настоящим. Странно. Он знал о ее боевых навыках и невольно ожидал, что она окажется... более коренастой? Более мощной? Он не мог подобрать подходящего слова. Она была крепкой, как все уроженцы ее родной планеты с высоким уровнем гравитации, и ее руки с длинными пальцами были сильными и мускулистыми. При этом ее фигура оставалась изящной и стройной как у гимнаста, а не борца, без единого лишнего грамма веса .

— Гражданин коммандер.

Она протянула Кэслету руку и улыбнулась, когда он ответил на пожатие. Улыбка была приветливой и лишь самую чуточку кривобокой. Левая сторона ее рта двигалась с незначительным отставанием, и он различил едва слышимую нечеткость “р” в слове “коммандер”. Наверное, это и были последствия ранения в голову, которое она получила на Грейсоне.

— Капитан Харрингтон.

В свете новых правил агрессивной политики Народной Республики по всеобщему уравниванию Кэслет решил избежать употребления многочисленных “элитарных” титулов Хонор, прибегнув к ее флотскому званию.

— Прошу присоединиться к нам, — пригласила она.

Подведя к столу, она усадила его на стуле справа от себя и только потом села сама, не сделав ни одного лишнего движения. Ее древесный кот сидел по другую сторону стола, напротив гражданина коммандера, и Кэслет увидел, как в его умных глазах цвета зеленой травы мелькнуло удивление. Одного взгляда Кэслету было достаточно, чтобы понять, как ошиблось разведывательное досье на Харрингтон, объявив кота глупым бессловесным животным, но, с другой стороны, Республика очень немного знала о древесных котах. Большинство имевшихся о них сведений были только слухами, и сами слухи оказывались очень противоречивыми.

Светловолосый стюард разлил вино по бокалам, и Харрингтон откинулась на спинку стула, спокойно разглядывая Кэслета.

— Я уже сказала комиссару Журдену и гражданкам коммандерам Макмэртри и Форейкер, что я хотела бы еще раз поблагодарить вас за то, что вы попытались сделать. Мы оба — кадровые офицеры флота, гражданин коммандер. Вы знаете, что я действовала под давлением своих обязанностей, но я глубоко сожалею о том, что мне пришлось подчиниться их требованиям. Я также сожалею о людях, которых вы потеряли. Я должна была выждать, пока пираты не приблизятся ко мне на расстояние действия энергетического оружия, чтобы быть уверенной в том, что смогу их уничтожить... и, конечно, в том, что ваш крейсер не сможет уйти... — Она сказала это спокойно и без обиняков, глядя ему прямо в глаза, и Кэслет почувствовал невольное уважение, — Воз, если бы я начала стрелять раньше, некоторые из погибших остались бы живы, и я искренне сожалею, что не смогла этого сделать.

Кэслет сухо кивнул, не доверяя своему голосу. Или, если на то пошло, не желая открыто отвечать в присутствии Журдена. Народный комиссар был в таком же непонятном положении, как и Кэслет, но при этом он оставался специальным уполномоченным и не хуже Кэслета сознавал меру своей ответственности. Не это ли являлось причиной, с иронией подумал гражданин коммандер, что теперь они понимали друг друга гораздо лучше, чем он ожидал вначале?

— Я также хочу поблагодарить вас за то, что вы позаботились о капитане Суковском и коммандере Хёрлман, — сказала Харрингтон после небольшой паузы. — Я отослала вашего доктора Янковскую с остальной частью команды ухаживать за вашими ранеными, но мой врач уверяет меня, что она оказала исключительную помощь в лечении коммандера Хёрлман, за что я выражаю вам мою искреннюю признательность. Я уже в курсе того, что эти звери могут сделать с пленными, — взгляд ее карих глаз на мгновение стал жестким, — и я глубоко ценю ваше вежливое и внимательное отношение к нашим людям.

Кэслет снова кивнул, а Харрингтон взяла со стола бокал и несколько секунд разглядывала его, а потом снова посмотрела на “гостя”.

— Я намерена уведомить Народную Республику о вашем теперешнем статусе военнопленных, но наша оперативная ситуация требует, чтобы мы на некоторое время отложили это уведомление. В настоящий момент, боюсь, мне придется задержать вас и ваших старших офицеров на борту “Пилигрима”, но смею вас уверить, с вами будут обращаться со всей учтивостью соответственно рангу и заслугам в последнем сражении. На вас не будут оказывать никакого нажима относительно секретной информации. — При этих словах Кэслет слегка прищурил глаза, и она улыбнулась своей характерной асимметричной улыбкой. — Ну, если кто-то из вас о чем-то обмолвится, то мы, конечно, доложим наверх, но, по существу, допрос пленных — функция РУФ, а не моя. С учетом сложившихся обстоятельств я только рада этому факту.

— Спасибо, капитан, — сказал Кэслет, и она, кивнув, продолжала:

— Между прочим, у меня была возсть поговорить с капитаном Суковским о его пребывании на борту вашего корабля. Я понимаю, что вы не обсуждали с ним никаких оперативных вопросов, но, учитывая то, о чем вы ему рассказали, и сведения, которые мы вытащили из компьютеров каперов, я могу догадываться о том, что вы делали в Шиллере и почему пришли к нам на помощь.

— Взгляд Харрингтон снова стал жестким, и Кэслет был рад, что ее холодная ярость направлена не на него.

— Я думаю, — продолжала она спокойным голосом который, однако, не мог скрыть ее гнев, — настало время разобраться с мистером Варнике раз и навсегда, и благодаря вам мы сможем это сделать.

— Благодаря нам, мэм? — В вопросе Кэслета послышалось удивление.

— Мы полностью восстановили базы данных эсминца, который вы вывели из строя. С двух других разбитых кораблей нам не удалось взять ничего ценного, но зато с этого мы получили все... включая данные астронавигации. Мы знаем, где прячется Варнике, гражданин коммандер, и я собираюсь нанести ему визит.

— С единственным кораблем, капитан?

Кэслет оглянулся на Журдена. Находится он на борту этого корабля или нет, ясно, что его обязанность — сделать все возе, чтобы спровоцировать гибель “Пилигрима”. Но он не мог избавиться от воспоминаний о том, что палачи Варнике сделали с командой “Эревона” — или даже с Суковским и Хёрлман. Журден выдержал его взгляд, едва заметно кивнув, и Кэслет снова посмотрел на Харрингтон.

— Прошу прощения, мэм, — осторожно сказал он, — но наши данные указывают на то, что у Варнике несколько кораблей. Даже если вы знаете, где его найти, вы можете не рассчитать свои силы, и орешек окажется вам не по зубам.

— Зубы “Пилигрима” довольно острые, гражданин коммандер, — парировала она с улыбкой. — А с их компьютеров мы сняли полную информацию относительно его флота. Он захватил власть на планете Сайдмор, в системе Марш. Марш является (или являлась) независимой республикой на границе с Конфедерацией — что отчасти объясняет, почему силезцы никогда не искали Варнике там, предполагая, что он ушел в неизвестном направлении. Но эта система и до его захвата была совсем хиленькой, а в распоряжении пиратов было, кажется, единственное исправное судно, на котором они удрали из Чаши. Их ресурсы ограничены, несмотря на все контакты, которые Варнике может поддерживать, и сейчас, по нашим расчетам, они имеют — имели! — в общей сложности двенадцать кораблей. Два вы уничтожили, и мы устранили еще пару, так что их число сократилось до восьми. Некоторые будут отсутствовать, находясь на операциях в других системах. Судя по информации с захваченного корабля, их орбитальная оборона сляпана кое-как, а войска на планете составляют всего несколько тысяч человек. Поверьте, гражданин коммандер, мы можем их разгромить... и мы сделаем это.

— Не могу сказать, что мне неприятно это слышать, капитан, — помолчав немного, сказал Кэслет.

—  Я вас понимаю. И хотя это не может возместить потерю вашего корабля, я предлагаю вам кресло в партере. Вы станете свидетелем возмездия психопатам Варнике. Я хочу пригласить вас и комиссара Журдена присутствовать вместе со мной на мостике во время атаки.

Кэслет вздрогнул от неожиданности. Разрешить вражескому офицеру, даже пленному, находиться на командном посту в военное время было неслыханным делом. Правда, даже опытный глаз заметит не так уж много, но Адмиралтейство наверняка не захочет, чтобы неприятель знал даже эту малость. Конечно, подумал Кэслет в следующее мгновение, вряд ли дома он сможет кому-то об этом рассказать.

— Спасибо, капитан, — сказал он вслух. — Я вам очень признателен.

— Это самое меньшее, что я могу сделать, гражданин коммандер, — ответила Харрингтон с грустной и мягкой улыбкой.

Она подняла свой бокал, глядя на Кэслета, и он ответ непроизвольно приподнял свой.

— Леди и джентльмены, я предлагаю тост, к которому мы все можем присоединиться, — обратилась она к сидящим за столом, и теперь в ее холодной улыбке не было ни грусти, ни мягкости. — За то, чтобы Андре Варнике получил все, что заслужил.

Раздались возгласы одобрения, и в этом хоре Уорнер Кэслет расслышал и свой собственный голос, и голос Дени Журдена.

 

Глава 28

 

Обри Вундерман вбежал в спортивный зал. С дюжину морских пехотинцев, которые за прошедшие несколько недель из непонятных и совершенно чужих людей превратились в его друзей, радушно кивнули ему, послышалось несколько энергичных и не вполне пристойных приветствий в адрес “нашего звездоплюя”. Он уже привык к этому и (поскольку звание позволяло) не остался в долгу, ответив в том же духе. Странно, но именно здесь и ни в каком другом месте на корабле он чувствовал себя, как дома, и полагал, что никогда не сможет относиться к морпехам так, как принято относиться на флоте к “бронецефалам”.

Он с нетерпением ждал назначенного часа занятий, и это тоже было странно, если считать его тренировки лишь жестом отчаяния. Но, несмотря на постоянные ушибы, он стал получать от занятий удовольствие. Его худенькое тело налилось мускулами, а внутренняя подтянутость (как и уверенность в себе) радовали его даже больше, чем появившееся вместе с ними сознание собственной физической силы. Кроме того, он признавал, что спортзал стал для него убежищем. Люди здесь действительно любили его... и ему не приходилось беспокоиться о внезапном появлении Штайлмана. Вундерман усмехнулся. Если существовало такое место, где Рэнди Штайлман ни за что не посмел бы показаться, то это, конечно, территория морской пехоты!

Но вдруг Обри остановился, и от удивления его улыбка сползла с лица: в центре спортзала он заметил двух человек. Старший сержант Хэллоуэлл был одет не в обычный затасканный спортивный костюм, а в официальное кимоно и подпоясан черным поясом, соответствующим его рангу, а напротив сержанта стояла леди Харрингтон.

Капитан тоже была в кимоно, и Обри заморгал от удивления, увидев на ее поясе семь полос. Он знал, что у нее черный пояс в coup de vitesse , но он никогда не представлял себе, что она имеет такую высокую степень. Было только два официально присуждаемых разряда выше седьмого. Те считанные люди, которые достигли девятого во все времена назывались просто “Мастер”, и только большой глупец мог спросить почему.

Однако на поясе главного сержанта Хэллоуэлла было восемь полос, и Обри судорожно сглотнул. Он знал, что ганни во время занятий не проявляет всю силу и мастерство, но он не предполагал, насколько высок уровень Хэллоуэлла, — и с внезапным уважением подумал о своей неспособности выиграть у такого наставника. Однако эта мысль тут же сменилась удивлением при виде капитана. Насколько ему было известно, она никогда не посещала спортзал морской пехоты, поэтому ее присутствие здесь вызвало у Обри волну противоречивых эмоций.

Он вовсе не избегал ее, старшина третьей статьи, работающий на мостике, не может “избежать” встречи с полубожеством, командующим кораблем Ее Величества, но с тех пор, как Штайлман избил его, он чувствовал себя в ее присутствии крайне неловко. Он понимал причину своего стеснения и полностью признавал правоту Джинджер и главстаршины Харкнесса: надо было рассказать правду о случившемся и верить, что капитан все уладит. Но Обри по-прежнему беспокоился о своих друзьях и о том, что такой мерзкий тип, как Штайлман или его дружки, может с ними сделать. А еще Вундерман признавался себе, что уже избавился от отчаяния и неверия в то, что не сможет поквитаться со Штайлманом, и теперь сгорал от нетерпения сделать это самостоятельно, без чьей-либо помощи Это было его личное дело, и хотя он знал, что потакает простому упрямству, он ничего не мог с собой поделать.

Обри боялся, что капитан сама спросит его о том, что случилось. Он понимал, что не сможет ей солгать, и знал, что, вероятно, не станет запираться, если она прямо прикажет ему говорить правду. Но хотя она бросила на него несколько испытующих взглядов, когда в прошлый раз он докладывал ей, но давить не стала. И вот теперь она здесь, и если она заметила его, неужели не догадалась, для какой цели он здесь находится? И если поняла, то не захочет ли она положить этому конец? Бесспорно, она могла это сделать. Обри представить себе не мог, что капитан что-то не выполнит, если примет решение, и он терялся в догадках, не за этим ли она сюда пришла.

Но в данный момент ее внимание было полностью сосредоточено на Хэллоуэлле. Они оба были одеты в более тяжелые защитные костюмы, чем обычно надевали для борьбы морские пехотинцы, и оба, отвесив друг другу традиционный поклон, встали в стойку.

Вся деятельность в зале прекратилась, морпехи молча собрались вокруг центрального татами, и Обри присоединился к ним. Древесный кот капитана устроился на брусьях и, навострив уши, оглядывался по сторонам, а Обри почувствовал, что затаил дыхание, глядя, как капитан и Хэллоуэлл абсолютно неподвижно стоят лицом к лицу. Оба были довольно высокими, но морпех был на десять сантиметров выше капитана, и Обри по собственному печальному опыту знал, каким быстрым мог быть его наставник. Но проходили секунды, а ни один из бойцов не двигался. Они просто смотрели друг на друга с такой сосредоточенной напряженностью, что Обри ощущал ее физически.

И вот они начали. Несмотря на обостренное внимание, с каким Обри следил за ними, он бы не сказал точно, кто был первым. Показалось, что они двинулись с места одновременно, как будто их мускулы управлял одним мозгом, а руки и ноги наносили удары с такой скоростью, какой Обри до этого даже не мог себе представить. Он-то думал, что майор Хибсон движется как молния, и это было правдой, но капитан и старший сержант при такой же скорости были намного крупнее.

Coup de vitesse лишен элегантности дзюдо или айкидо. Это жесткий наступательный стиль, который без всякого зазрения совести перенял понемногу из каждого источника — от французского бокса до тай-чи* [ Иначе Тай Цзи Цзюань — китайское боевое искусство с сильной медитативной компонентой. Его движения и позы основаны на циркуляции психической энергии в теле медитирующего бойца. (Прим. пер.) ] — и, извлекая суть из каждого, вобрал в себя всю их свирепость. Обри знал, что некоторые люди считают эту борьбу жестокой и недовольны атакующим стилем, требующим гораздо больших энергетических затрат, чем айкидо, которое считается самым совершенным из всех видов боевых искусств. Но, глядя на капитана и главного сержанта, Обри понял, что перед ним — два убийцы... и понял, почему Хонор Харрингтон из всех видов борьбы предпочла именно этот. Для него настал момент удивительного внутреннего постижения своего капитана: он понял, что она никогда не будет довольствоваться защитой, если у нее есть возсть атаковать, и никто никогда не заставит ее отступить. Она двинулась прямо на Хэллоуэлла, и, несмотря на его преимущество в силе, росте и мастерской степени, именно она вела атаку.

Руки в перчатках и ноги в протекторах с глухим стуком ударялись в защитные доспехи соперника. Обри смотрел, как они выполняют комбинации, которые он даже не мог описать, не говоря уже о том — вот смехотворная мысль! — чтобы воспроизвести самостоятельно. Их лица были бледными от напряжения, и вдруг юноша вздрогнул: левая нога Хэллоуэлла с силой ударила капитана в живот .

Но Хонор предвидела этот удар. Она не могла уклониться от него, поэтому двинулась навстречу, ударив правым локтем по ноге противника, прежде чем та коснулась ее. Обри услышал громкий треск, когда рука в налокотнике обрушилась на мощную голень главного сержанта, и Хэллоуэлл охнул, поскольку этот прием свел на нет большую часть силы, сложенной в удар, достаточно мощный, чтобы заставить охнуть и капитана, но она даже глазом не повела. Рука, нанесшая удар, отскочила и распрямилась. Ее кулак понесся прямо в солнечное сплетение Хэллоуэлла, но тот успел поставить блок. Это изменило направление удара, но пока он блокировал правую руку капитана, левая рука нанесла жесткий рубящий удар под колено все еще вытянутой ноги соперника. Колено рефлекторно резко согнулось, и капитан, перенеся вес на одну ногу, другой обрушилась на правую лодыжку противника, а ее правая рука замельтешила, подобно взбесившейся ветряной мельнице, — хотя на самом деле все движения были рассчитаны. Хэллоуэлл вертел головой, уходя от ударов и блокируя их, но кулак Харрингтон в какой-то миг ушел от блока и ударил в грудную клетку противника, а ее нога махом прошлась по его лодыжке. Он стал падать, попытавшись заплести ногой ее ноги, чтобы увлечь ее за собой, и это ему почти удалось. Он действительно чуть не сбил ее с ног, но она увернулась таким отточенным движением, как будто только этого и ожидала. Ее левая рука вылетела вперед, проскользнув из-за спины под левой подмышкой Хэллоуэлла, и вцепилась в его запястье. Потом капитан, наполовину отвернувшись от противника, дернула его запястье вверх, оттянув локоть назад и сильно заломив его в противоположную сторону, чтобы заставить Хэллоуэлла перевернуться. Его рука оказалась зажатой под его же корпусом, а ее правая кисть метнулась вниз в рубящем движении , чтобы остановиться в тот самый момент, когда коснулась его беззащитной шеи.

— Сдаюсь, — невозмутимым тоном признал поражение Хэллоуэлл, и они раскатились в стороны и встали на ноги. Морпех массировал левую руку, сгибая-разгибая пальцы, и улыбался. — Айрис Бэбкок научила вас этому, так ведь, мэм?

— Вообще-то, да, — согласилась капитан, улыбнувшись в ответ.

— Она всегда была такой коварной, — заметил Хэллоуэлл.

Он перестал разрабатывать свою руку и снова поклонился.

— С другой стороны, — добавил он, — и я тоже не прост. И оба бойца снова встали в стойку.

Двадцать минут спустя Обри Вундерман понял, что больше всего на свете не хотел бы (и он искренне надеялся, что этого никогда не произойдет) рассердить капитана или старшего сержанта Хэллоуэлла. Ганни победил капитана по очкам, набрав семь к шести, но даже Обри видел, что вполне могло получиться наоборот. Капитану удалось сделать то, чего никогда не мог добиться Обри: когда они с Харрингтон обменивались поклонами в конце поединка, Хэллоуэлл на самом деле вспотел и запыхался. Конечно, капитану тоже пришлось нелегко, а на правой щеке ее наливался заметный синяк.

— Спасибо, ганни, — тихо сказала она, когда они сошли с татами, а весь зал вернулся к своим занятиям. — У меня не было такой хорошей встречи с того времени, когда я в последний раз работала в спарринге с Айрис.

— На здоровье, миледи, — пророкотал в ответ Хэллоуэлл, массируя ушиб на затылке. — Не так уж плохо для флотского офицера, да и для капитана, если позволите.

— Позволяю, — согласилась она, и на ее щеке появилась ямочка, когда она улыбнулась. — Нам надо будет попробовать еще раз.

— Как скажет капитан, — усмехнулся Хэллоуэлл. Она кивнула ему, а затем посмотрела на Обри.

— Привет, Вундерман. Я так понимаю, что вы все это время работали здесь со старшим сержантом и главстаршиной Харкнессом?

— М-м... да, мэм.

Обри почувствовал, как вспыхнуло его лицо, но капитан, склонив голову, лишь несколько секунд задумчиво рассматривала юношу, а потом снова обернулась к Хэллоуэллу:

— И каковы его успехи, ганни?

— Довольно сносно, миледи. Довольно сносно. Он немного колебался, когда мы начали, но сейчас, кажется у него серьезные намерения.

Обри почувствовал, что его румянец стал ярче. Хэллоуэлл подмигнул ему и улыбнулся капитану.

— Мы все еще работаем над основными движениями, но он быстро все схватывает и не слишком часто допускает одни и те же ошибки.

— Хорошо.

Капитан вытерла лицо полотенцем и, повесив его на шею, нагнулась к древесному коту, подбежавшему к ней с другого конца зала. Она взяла его на руки и улыбнулась Обри.

— Я бы сказала, что вы стали намного крепче, Вундерман. Мне нравятся мускулистые люди. И мне нравится видеть моих людей в хорошей физической форме... и знать, что в случае необходимости они сами могут о себе позаботиться.

Ее кот повернул голову к Обри, и молодой человек почувствовал, как его сердце замерло. “Она знает”, — подумал он. Она поняла настоящую причину, по которой он здесь находился, зачем ему нужна хорошая физическая форма. И еще одна мысль внезапно пришла ему в голову. Она не только знает, она одобряет его. Ни один капитан не мог позволить себе прямо сказать члену своего экипажа, что хочет, чтобы он вправил мозги другому члену экипажа, но она именно это только что дала ему понять, и Обри почувствовал, как плечи его расправляются.

 Спасибо, миледи, — тихо сказал он. — Хочется верить, что я смогу постоять за себя, если придется. Конечно, мне еще многому нужно научиться у старшего сержанта и главстаршины Харкнесса.

— Вот и отлично, они оба — хорошие преподаватели — весело ответила капитан, энергично похлопав его по плечу, и ее карие глаза стали вдруг необычайно серьезными. — С другой стороны, я сделала для вас все, что могла, заставив ганни выложиться. Теперь он в вашем распоряжении.

— Спасибо, миледи.

Обри поглядел на улыбающегося Хэллоуэлла и почувствовал, что невольно начинает улыбаться сам.

— Только если это не заставит его отыграться на мне, мэм! — внезапно добавил он.

— Не бери в голову, Вундерман, — ухмыльнулся Хэллоуэлл. — В конце концов... — Он широко улыбнулся капитану и закончил в унисон с Обри:

— На этом корабле прекрасный доктор!

 

* * *

 

— Присаживайся, Раф.

Хонор откинулась на спинку кресла и указала место за столом напротив. Наверху на своем обычном насесте устроился Нимиц, рядышком с котом нежилась Саманта, и Кардонес, усаживаясь, улыбнулся им уголком рта. Виктория, проследив за его взглядом, пожала плечами. Саманта, как и Нимиц, уже освоилась с управлением лифтами, и коты, казалось, пытались распределить время так, чтобы им не приходилось оставлять своих людей на слишком долгий период.

— Вы сказали, что у вас появились какие-то новости, мэм? — спросил старпом, и она утвердительно кивнула.

—  Мы не поняли это сразу, но на борту “Вобона” мы нашли-таки настоящую золотую жилу. Ты знаешь, что Кэрол все это время работала с найденными материалами?

Кардонес кивнул. Лейтенант Уолкотт заняла у Виктории свободное место офицера разведки, обнаружив восхитительные способности к этой работе.

— Так вот, вчера вечером они со Скотти просматривали личные планшеты экипажа и нашли кое-что весьма интересное.

— Кэрол и Скотти, гм?

Кардонес коротко глянул на древесных котов и, недоуменно подняв бровь, вопросительно посмотрел на капитана, которая вместо ответа молча пожала плечами. Инструкции запрещали любовные связи между офицерами одной командной цепочки, но Тремэйн и Уолкотт имели одинаковое звание, хотя Скотти был старше по выслуге, зато служили они в разных подразделениях.

— Так что же они нашли? — спросил Кардонес.

— Вот это, — Хонор положила на стол планшет. — Судя по всему, лейтенант Хаутон вел дневник.

— Дневник? — Глаза Кардонеса сузились. — А Кэслет в курсе?

— Я не знаю. И не собираюсь ему рассказывать, — ответила Хонор. — Мы, естественно, не дадим ему понять, как много нам известно, но, с другой стороны, я также не хочу, чтобы он бранил Хаутона за эту вольность. С одной стороны, ему нравится этот человек, с другой, к чести Хаутона, я не считаю, что он записывал здесь какие-то секретные сведения. Но мы можем прочитать кое-что между строк.

— Например? — Кардонес с напряженным лицом подался вперед.

— Большая часть записей, как и следовало ожидать, имеет личный характер, но есть несколько ссылок на “эскадру”, хотя он из осторожности никогда не упоминает о количестве кораблей. Есть также довольно язвительный комментарий по поводу приказа помогать андерманским торговым судам, в нем содержится намек на планы дипломатов по выгодной подаче информации относительно событий, вызванных действиями этой самой эскадры, а также ссылка на гражданина адмирала Жискара. Я, честно говоря, ничего особенного найти не ожидала и просто на всякий случай проверила нашу базу данных. И обнаружила некоторые сведения о Жискаре. До переворота он был всего лишь коммандером, но у нас нашлись выдержки из его досье, которое РУФ собирало на него, потому что он служил военным атташе в Мантикоре... а еще потому, что он служил инструктором в их военном колледже.

— Коммандер? — заморгал Кардонес, и Хонор энергично закивала:

— Я полагаю, что он добился бы более высокого звания, если бы родился в семье Законодателей. Ты же знаешь, как трудно было простому человеку прорваться в разряд флагманских офицеров — господи помилуй, Альфредо Ю они сделали всего лишь капитаном! Но, по косвенным данным, Хавьер Жискар в Народном Флоте был одним из самых ярых апологетов войны на торговых путях.

— И логическим следствием этого стала отправка его сюда, так? — пробормотал Кардонес.

— В самом деле. Мне жаль, что у нас нет на него более подробных сведений, хотя я полагаю, что нам повезло найти даже такую малость: при старом режиме он занимал почти никакую должность. А еще мне жаль, что мы не знали об этом прежде, до того как отослали “Вобон”. В нашем файле на него есть примечание: РУФ имеет гораздо более полное досье на Жискара, чем мы.

Кардонес понимающе кивнул: даже с современной технологией хранения информации не было никакого способа втиснуть в электронную память отдельного корабля все огромные архивы РУФ на вражеских офицеров.

— Но то, что у нас есть, — продолжала Хонор, —заставляет предположить, что он отстаивал идею развертывания тяжелых сил для систематических операций. Он также настаивал на необходимости вести интенсивную разведывательную деятельность в помощь главным силам. Очевидно, этим и занимался “Вобон”, до того как Кэслет наткнулся на Суковского и узнал о Варнике.

— Мне все это не нравится. — Кардонес потер бровь. —Если его назначили, чтобы он претворил в жизнь свои идеи, тогда ему позволят сгруппировать именно те силы, какие он планировал.

— Совершенно верно. Я бы сказала, что мы вполне можем столкнуться по меньшей мере с эскадрой тяжелых крейсеров, а может, даже линейных крейсеров, в распоряжении которой имеются разведывательные подразделения легких крейсеров. С нас бы хватило и легких крейсеров, а уж тяжелые или линейные крейсера вполне могут разнести вдребезги практически любое сопровождение наших торговых караванов, учитывая общее сокращение.

— И тут появляемся мы, — тихо сказал Кардонес.

— И тут появляемся мы. — Хонор вертела в руках планшет, хмуро разглядывая его. — Если Жискар находится здесь, — наконец произнесла она, как бы размышляя вслух, — и если он использует для своей разведывательной сети все республиканские дипломатические и торговые представительства в этом регионе, тогда он должен иметь схему местных судоходных маршрутов, правильно?

— Да, мэм. — Кардонес кивнул, пытаясь понять, куда она клонит.

Хонор поморщилась.

— Хорошо, давай пойдем дальше и предположим, что он уже знает (или очень скоро узнает) о том, что у нас в этом районе есть рейдеры. Исходя из схемы наших потерь и учитывая причастность к ним хевенитов, следует заключить, что Жискар, должно быть, действует, разделившись на отряды. Он может использовать свои тяжеловооруженные суда поодиночке — но, вероятнее всего, он создал дивизионы минимум по два корабля в каждом: его лекции в военном училище явно подчеркивали необходимость серьезно относиться к собственной безопасности и без крайней нужды силы не распылять. Но будь ты на месте Жискара и скажи тебе кто-нибудь, что в регионе появилась эскадра мантикорских вспомогательных крейсеров, изменил бы ты оперативную схему?

— Да, мэм, — ответил Кардонес после некоторого размышления. — Если он даже для совершения обычных набегов делает ставку на концентрацию кораблей, то на случай встречи с нами он увеличит размер подразделений. Он не сможет охватить большой участок пространства, но при этом он будет знать, что на всю его ораву попадутся один или два наших корабля. И конечно, он не будет рассчитывать на то , что мы действуем поодиночке, а это подстегивает его желание концентрироваться.

— Согласна, но я думала о другой крайности.

— Другой? — Кардонес нахмурился. — Какой, мэм?

— Допустим, что Жискар так же сообразителен, как и мы, но он не знает, что мы захватили один из его вымпелов или что у нас есть какая-то другая причина подозревать об его присутствии. Учитывая это, на его месте я бы предположила, что мой мантикорский коллега поступит точно так, как мы и сделали: двинется в область максимальных потерь и будет ее патрулировать.

Хонор взглянула на Кардонеса, тот кивнул, и она продолжила:

— Пошли дальше. Теперь, ставя себя на его место и исходя из этих предположений, я думаю, что могла бы принять решение показаться где-нибудь еще. В какой-нибудь такой области, где я могла бы нахапать много торговых судов с относительно небольшим для себя риском, в то время как охотники будут изо всех сил искать меня в совершенно ином секторе.

— Я полагаю, что это имеет смысл, — согласился Кардонес, внимательно изучая лицо своего командира. — Вопрос только в том, где бы вы смогли найти такую цель.

— А вот здесь, — спокойно сказала Хонор и включила голографическую карту.

Загоревшаяся на ней схема показывала подходы к юго-западному сектору Конфедерации, и капитан ткнула световой указкой в точку, лежащую на расстоянии примерно двадцати световых лет от Саксонии. Кардонес смотрел на нее какое-то время, а потом глаза его сузились: до него дошло, что светлая точка находится в районе, известном как “Провал Селкира”.

“Провалы” были участками гиперпространства между гравитационными потоками. Они встречались не так уж редко: фактически, большая часть всего гиперпространства была одним огромным провалом, потому что гравитационные потоки обычно довольно узки — по межзвездным масштабам. К сожалению, потоки размещались бессистемно (схема их расположения больше всего напоминала лоскутное одеяло), а это означало, что большинство маршрутов космических кораблей вынужденно пересекали хотя бы один поток. А поскольку любой поток по мощности превосходил все, что мог выдумать и произвести человек и обладал собственной уникальной частотой и течениями, то взаимодействие между ним и импеллерным клином мгновенно производило высвобождение энергии, достаточной, чтобы уничтожить абсолютно любое судно. Именно по этой причине до тех пор, пока не были изобретены паруса Варшавской и датчик гравитационных аномалий, экспедиции колонистов продолжали использовать оборудованные анабиозной аппаратурой субсветовые суда, и путешествия нередко продолжались целыми столетиями. Команды исследовательских кораблей, которые исследовали гиперпространство, составляли отчаянные смельчаки: человеческие потери были огромны. Экипажи собирались снова и снова, привлеченные страстью к путешествиям, а также щекочущими нервы приключениями и фантастическим жалованьем. Но те, кто улетал с семьей к новому месту жительства, довольствовались путешествием в условиях нормального пространства и в низкотемпературном сне.

В 1273 году эры Расселения физик Адрианна Варшавская, специалист по гиперпространству, установила на испытательном судне “Флитвинг” кардинальным образом перепроектированные и намного более мощные узлы импеллера (которые она назвала “альфа-узлы”), вырабатывающие самые первые паруса Варшавской. По большому счету, это были просто две плоскости сжатого пространства обыкновенного импеллерного клина, но “Флитвинг” выбрасывал их не в форме клина, а в виде огромных дисков, перпендикулярных оси корабля. Настоящее чудо заключалось в том, как Варшавская научилась управлять парусами, потому что именно это открытие позволяло подстраивать их фазу и синхронизироваться с гравитационным потоком. Они обеспечивали устойчивость “Флитвингу” относительно гравитационного потока плавно подстраиваясь к ее силе и частоте, “захватывали” часть его энергии, которая позволяла судну использовать сам поток как движитель — и благодаря инерциальным компенсаторам двигаться с громадным ускорением. Как бонус — при взаимодействии между парусом и потоком вырабатывается невероятное количество энергии, которая могла использоваться и, тем самым, экономить рабочее тело реакторов. Само собой разумеется, парус Варшавской произвел революцию в практике межзвездных путешествий. Вместо того чтобы как чумы, избегать гравитационных потоков, капитаны начали их искать с помощью гравитационных датчиков которые она же и создала (и которые были названы в её честь “детекторами Варшавской”). С тех пор потоки превратились из смертельных ловушек в самые эффективные средства передвижения, известные человеку. Судно, снабженное обычным импеллерным двигателем, могло идти на той же установившейся скорости в нормальном пространстве, но в гиперпространстве извилистый маршрут, уклоняющийся от известных потоков, в значительной степени увеличивал время путешествия, а последствия столкновения с неожиданным потоком оказывались фатальными. Корабль же, передвигавшийся в потоке, ускорялся быстрее, требовал меньше затрат энергии и избегал опасности столкновения с потоком.

Однако во время любого длительного рейса судну почти всегда приходилось делать хотя бы один переход (а обычно и больше) между гравитационными потоками, и эти переходы производились — со всеми предосторожностями — на импеллерной тяге.

И уж в “Провале Селкира”, подумал Кардонес, без этого точно не обойтись.

Главные межзвездные маршруты были проложены так, чтобы избегать крупных провалов. Это зачастую удлиняло путь, но считалось оправданным с точки зрения безопасности и экономических затрат. Провала же Селкира, однако, было невоз избежать. Просто никакого обходного пути для судов, курсирующих между империей и Силезией, не существовало. И вдобавок ко всем неприятностям, это место было родиной так называемого “бродячего” гравитационного потока, известного под названием “Разлом Селкира”.

Большинство гравитационных потоков “фиксированы”, то есть являются частью системы взаимосвязанных между собой формаций, что заставляло их сохранять позиции относительно друг друга. Они двигались так годами, а если изменялись, то медленно и постепенно, как единое целое, и всегда были предсказуемы.

“Бродячие” потоки вели себя по-другому. Эти потоки были ответвлениями или протуберанцами, отброшенными другими потоками, и не входили в общую систему. Они могли появиться и исчезнуть без предупреждения или с невероятной скоростью изменить положение — хотя большинство гиперфизиков полагало, что нестандартные потоки на самом деле были цикличными явлениями и время их появления будет предсказывать тогда, когда будет собрано достаточно информации о них. Капитаны торговых судов более всего хотели получить и менее всего желали собирать подобную информацию.

Но “Провала Селкира” нельзя было избежать, поэтому суда, курсирующие между империей и Конфедерацией, пересекали его на импеллерном двигателе, с исключительно низкой скоростью (порядка 0,16 с ), чтобы иметь шанс уклониться, если их датчики внезапно засекут приближение “Разлома Селкира”. Это означало, что им требовалось целых пять дней, только для того чтобы пересечь Провал, зато появлялась гарантия, что они останутся целы.

— Вы думаете, хевы могут устроить засаду конвоям в Провале?

Вопрос Кардонеса был риторическим, и Хонор кивнула.

— Почему бы и нет? — спокойна спросила она. — К настоящему времени все в Конфедерации знают, что мы используем для охраны наших конвоев только эсминцы, этого достаточно, чтобы удержать от нападения обычных пиратов, но не тяжелые или линейные крейсера. И плотность частиц в Провале необычно низкая. Если установить там дозорную линию, то диапазон действия датчиков в таких условиях будет намного больше, а низкая скорость потенциальной жертвы позволит перехватить любое судно, вползающее в поле зрения. Более того, он может идти за ними на импеллерном двигателе, с включенной бортовой защитой, с ракетами наготове. Тяжелые суда могут полностью уничтожить сопровождающую охрану и затем беспрепятственно переловить транспорты.

— И за один раз уничтожить целых сорок-пятьдесят торговых судов, — тихо сказал Кардонес.

— Вот именно. Однако, — Хонор закинула ногу на ногу и переплела руки на правом колене, — все это только предположение. Нам нельзя игнорировать возсть, что Жискар решит продолжить охоту в прежних угодьях, или попытается претворить в жизнь обе концепции разом... хотя мне кажется, что это не так. Подобная тактика слишком расходится с его упорной идеей о концентрации силы.

— Я не думаю, что надо сразу отметать эти догадки, мэм.

— И я так не думаю. — Хонор, нахмурившись, посмотрела на голографическую карту и вздохнула. — Ну что ж, я вижу только один выход. Мы будем проходить Саксонию послезавтра. Я собиралась сделать простой облет планеты и двигаться прямо в систему Марш, но теперь я склоняюсь к решению задержаться. Воз, внутри этой системы у андерманцев или конфедератов есть какие-нибудь боевые единицы, которые захотят присоединиться к нам в Марше.

— Вряд ли, мэм, — отозвался Кардонес. — Когда мы шли сюда, подразделение конфедератов готовилось выступить против сепаратистов Психеи, а если там сейчас не проходит ни одного конвоя, то самое большее, что будет в распоряжении андерманцев, это один-два эсминца.

— Я знаю. Именно поэтому я собиралась идти в обход, пока все не прояснится. Тогда мы могли бы задержаться, сделать довольно длительную остановку, чтобы разослать через наше посольство новые сообщения для остальной части эскадры. Я отправлю для Элис приказ продолжать операцию, но переключиться на андерманский или конфедератский опознавательные коды и обеспечивать себе маскировку при любом перехвате до тех пор, пока она не удостоверится, с кем имеет дело. Кроме того, — продолжала Хонор, снова откинувшись на спинку кресла, — пошлю донесения на Грегор и в Адмиралтейство. Если Жискар действует в этом районе, то нам нужны еще корабли, и срочно. Я не знаю, где адмирал Капарелли найдет дополнительные единицы, но ему придется придумать, где их взять.

— А атака на Варнике?

— Мы доведем это дело до конца, независимо от того, получим мы поддержку андерманцев или нет, — решительно сказала Хонор. — Лучший способ положить конец деятельности пиратов — это уничтожить их в самом логове, а Марш — основная база, которую мы смогли установить. Главное: Варнике намного опаснее обыкновенного пирата с большой дороги. Мы должны как быстрее ликвидировать его.

— А потом, мэм?

— Потом, я думаю, нам надо присмотреться к Провалу. В случае необходимости мы можем позаботиться о себе лучше любого торгового судна. Я собираюсь совершить облет этого района — используя андерманский опознавательный код — и посмотреть, не удастся ли нам обнаружить признаки дозорной линии. Для них будет неожиданностью, что на борту торгового судна установлены датчики военного образца, но если у них есть приказ помогать андерманскому космическому судоходству, они не должны к нам цепляться. Нам надо без лишних сложностей облететь весь район, и если мы засечем слабые излучения военных кораблей, устроивших засаду, то для Адмиралтейства это станет подтверждением нашей гипотезы.

— Что мы будем делать, если засечем их, мэм? — Мы должны избегать одного — вступать с ними в бой, — твердо сказала Хонор. — Если в их распоряжении есть линейные крейсера, то они окажутся быстрее нас. И в конечном счете даже в Провале, где мы можем использовать наши кассеты, они нас уничтожат. В самом лучшем случае нам повезет вначале справиться с одним-двумя их кораблями, но ведь если они собрали там целую дозорную линию, кто-то обязательно заметит что соседей бьют... — она покачала головой. — Адмиралтейство не имело никакого намерения посылать нас сражаться с крупными военными кораблями, и в этом отношении я не хочу проявлять инициативу. Воз, с “Бесстрашным” или “Никой” я была бы более агрессивной, но на “Пилигриме” я испытываю острое желание выглядеть как более безобидной при встрече с хевенитской эскадрой.

— Гм... — Кардонес в течение двух секунд мысленно прокрутил все сказанное и усмехнулся. — Пожалуй, я соглашусь с таким подходом, мэм, — бодро сказал он.

 

Глава 29

 

— Ну что, ребята...

Хонор спокойно оглядела капитанскую рубку, затем перевела взгляд на многоканальный коммуникатор, с экранов которого смотрели на собравшихся Гарольд Чу и Жаклин Армон. Она сожалела, что у саксонского командующего АИФ не нашлось ни одного корабля, готового присоединиться к ее экспедиции. Самое большее, что мог пообещать коммодор Блом, — это в течение трех месяцев организовать эскадру для высадки десанта, но до того Хонор будет предоставлена сама себе.

— Давайте приступать? — продолжала она. — Двигателисты готовы, Гарри?

— Так точно, мэм. Гарантирую, это будет захватывающее зрелище, шкипер.

— Дух уже захватывает. Только бы нам и правда не потерять альфа-узел.

— Не беспокойтесь, мэм.

— Постараюсь. Вы проинструктировали своих людей, Джекки?

— Так точно, мэм, — отозвалась коммандер Армон из командирской рубки “Петра”, и ее темные глаза на экране заблестели.

— Хорошо.

Хонор развернула кресло и посмотрела на своих необычных гостей. Стоявшим у обзорного экрана Уорнеру Кэслету и Дени Журдену не хватило кресел с системой ремней безопасности, но одеты они были в скафандры. На схеме зеленая бусинка “Пилигрима” продолжала ползти вперед, приближаясь к точке альфа-перехода в систему Марш. Хонор кивнула Кэслету, когда хевенит через плечо посмотрел на нее, и глубоко вздохнула.

— Поехали, — сказала она.

 

* * *

 

Когда лифт остановился, адмирал Раина Шерман — некогда действительно чуть не ставшая адмиралом в формировании, которое уже было считать почти флотом, — собравшись с силами, подавила чувство непреходящего отчаяния. К тому моменту, когда лифт открылся и она вышла на палубу флагманской рубки, лицо ее не выражало абсолютно ничего. Вахтенные офицеры уважительно приветствовали командира, но без отточенной четкости кадровой флотской команды, и она, подавив знакомый прилив горечи, коротко кивнула им в ответ.

Она подошла к голосфере и всмотрелась в нее. Не обнаружив никаких изменений (какие могли быть изменения!), Раина прошла к командирскому креслу. Флагман продолжал медленный монотонный полет. Это было смешно. Ее собственный корабль “Президент Варнике” (вот уж скромное название!), а также эскортные “Виллис”, “Хендриксон”, и “Джармон” (названные в честь трех звездных систем, входящих в скопление Чаши, которой им больше не видать как своих ушей, чего не понимал только полный идиот) представляли собой треть “флота” Андре Варнике. К тому же они являлись самыми мощными его боевыми единицами, и держать их здесь было нелепо и бессмысленно. Шерман давно поняла, как глупо она поступила, когда подписала контракт с Варнике. Но если уж она здесь оказалась (и застряла намертво; правда, люди Варнике не без оснований подозревали ее в желании дезертировать, но правительство Конфедерации заочно приговорило адмирала Шерман к смертной казни, так что деваться ей было некуда), то предпочла бы действовать эффективно. Эскадра должна действовать как эскадра — в полном составе двигаться по определенному маршруту; тяжелым крейсерам полагалось уничтожать эскорты торговых караванов, а более легким — захватывать призы и вообще разгуливать по всему силезскому пространству. Особенно теперь, когда от монтийских эскортов в зоне остались только рожки да ножки. Весь смысл отступления в систему Марш заключался в том, что она совершенно никого не интересовала. Основной защитой Варнике служила удаленность от всех, а уж если кто-то однажды узнает, где они находятся, и прибудет с визитом, четыре крейсера Шерман вряд ли смогут остановить пришельцев.

Кроме того, Шерман находилась здесь для поддержания порядка. Чтобы “коммодору” Арнеру и его свиньям ничто не мешало предаваться любимым развлечениям. Большинство былых соратниц Андре Варнике сбежали, как только он показал себя в истинном свете, и Шерман хорошо понимала, почему ее и почти весь оставшийся женский персонал перевели на корабли, которые никогда не покидали Марш.

Она внутренне содрогнулась, стараясь, чтобы лицо не выдало ее чувства. По крайней мере, торчать здесь лучше, чем наблюдать за работой кого-нибудь Арнера, мрачно подумала она. Эскадра Арнера должна была сейчас грабить караваны в Познани, и мысль о том, как он позволяет своей команде развлекаться, вызывала у Шерман отвращение. “Почему все скатилось к этому? — в который раз спрашивала она себя. — Я ведь и в самом деле когда-то верила в наше общее дело и думала, что оно действительно изменит жизнь в Чаше к лучшему. Теперь я просто не вижу никакого выхода... а "вождь" день ото дня становится все безумнее. И прежде, до того как нас выгнали из Чаши, дела обстояли скверно, но теперь... — ее передернуло. — Варнике, может, и вправду верит, что когда-нибудь вернется, но я в этом сомневаюсь. Я думаю, он просто разозлился на весь мир. И хочет найти равновесие, уничтожив как больше людей... а я оказалась прямо в центре этого безумия...”

Она закрыла глаза. Тебе нельзя так думать, сказала она самой себе. Он может быть сумасшедшим, но это делает его лишь более опасным. Если он только подумает, что ты больше “не заслуживаешь его доверия”...

Она открыла глаза. Одно утешает: ей не приходится проводить много времени на планете. Это уже плюс. “Вождь” сумел впихнуть на борт кораблей, покидавших Чашу более четырех тысяч своих “отборных гвардейцев”, и все они находились сейчас на Сайдморе. Один бог ведает чем они там развлекались, и у Шерман не было ни малейшего желания узнавать. Ее ночные кошмары и без того были ужасными. Не то чтобы...

— След гиперперехода!

От неожиданности Шерман выпрямилась. Старший тактик “Президента Варнике” уже склонился над своим пультом, и Шерман крепко сжала губы. Сейчас он доложит все, что ему удастся выяснить, и она заставила себя терпеливо ждать ответа — но офицер-наблюдатель опередил тактика.

— Господи! — выдохнул лейтенант Чанга. — Это выброс энергии паруса Варшавской, адмирал, и какой большой! Похоже, кто-то потерял целый альфа-узел, а может, и два, когда выходил из гипера .

— Выброс? — Шерман встала и подошла к Чанге. Лейтенант показал на каскадный экран.

— Видите, мэм? Выход энергии подскочил как минимум на четыре тысячи процентов, как только он прошел последний энергетический барьер. Кто бы он ни был, ему чертовски повезло, что парус выдержал переход.

— Он не может принадлежать кому-то из наших? —спросила Шерман, переведя взгляд на тактиков.

— Никоим образом, — ответил коммандер Трюит. — На ближайшие девять дней по местному времени у нас не было никаких запланированных возвращений. Кроме того, эта штука намного больше любого нашего корабля. Я бы сказал, это торговец.

— Система слежения подтверждает, —доложил Чанга. — По импеллерному следу я бы дал ему по меньшей мере мегатонн шесть или семь. Может, чуть побольше, если он потерял не один альфа-узел.

— Расстояние и направление?

— Он выполнил мягкий переход, — ответил Трюит. — Что понятно, если он терял контроль над парусом. Он находится в тридцати световых минутах отсюда, только выше эклиптики, вектор ноль-восемь-два. Скорость в данный момент... скажем, девятьсот километров в секунду. Ускорение примерно восемьдесят g . Сдается мне, он потерял часть импеллерного отсека, если это все, что он может выдать.

— Направление?

— Похоже, он направляется на Сайдмор, — сказала астрогатор. — Если он не сможет увеличить ускорение, его перехватить часов через тринадцать.

Шерман кивнула и медленно возвратилась к своему креслу. Незнакомец находился на расстоянии чуть более одиннадцати световых минут от ее кораблей. Даже если он знает об их присутствии, потребуется время, чтобы его радиообращение преодолело это расстояние. Однако она недоумевала: кто это такой и какого черта здесь делает. Может быть, это трофей, отосланный домой одним из кораблей, находящихся на операции? Но это было совершенно против принятого порядка действий. Контакты “вождя” в Силезии делали бессмысленной и неудобной пересылку через Марш (изоляция имеет свои недостатки), и его капитаны обычно отсылали трофеи прямо к скупщикам краденого. Это усложняло возвращение трофейной команды на корабль, но именно поэтому Варнике и держал “Сайласа”. Захваченный грузопассажирский паром имел приличную скорость и был занят на челночных маршрутах между Маршем и... ну, куда придется.

Все же если это не трофейное судно, то что оно здесь делает? Марш никто никогда не посещал. Это был основной критерий, по которому Варнике выбирал звездную систему, чтобы залечь на дно. А если бы кто-то и появился здесь, то совершенно точно, это было бы небольшое грузовое судно, не работающее на постоянных рейсах, Но уж точно не огромный торговец.

Парус Варшавской. Скорее всего, дело в том, что бедолаги поняли, что вот-вот потеряют парус, а мы находимся недалеко от самого короткого маршрута между империей и Саксонией. Им срочно нужна была какая-нибудь обитаемая система, и мы оказались самым близким “безопасным портом”, до которого они могли доползти... бедные ублюдки!

Она откинулась на спинку кресла и потерла висок. Если у них неприятности, они начнут звать на помощь, как только увидят кого-нибудь, к кому обратиться и что она тогда сделает? Потеря одного паруса не лишала судно возсти входить в гиперпространство, она лишь означала, что если при входе туда их накроет гравитационный поток, корабль будет разрушен. А если нет, то судно все же способно будет ускоряться там и выйти на среднюю скорость в тысячу раз больше скорости света. Так что, если эти люди выскочат назад в гиперпространство, они, в конечном счете, смогут оказаться где-нибудь в другом месте, хотя им и придется активно маневрировать, чтобы избежать в пути всех гравитационных потоков. Такой полет будет, конечно, чертовски мозголомным занятием, но и он возможен.

Значит, если они заметят что-нибудь подозрительное и уйдут в гипер, у нее не будет иного выхода, кроме как последовать за ними. Теоретически это не должно стать проблемой, потому что их ускорение и предельная скорость намного ниже, чем у Шерман. Но одной из причин, по которой Марш так редко посещали суда, было то, что рядом с системой проходил один-единственный гравитационный поток, и тот довольно слабый. Вероятно, это и повлияло на решение незнакомца вынырнуть здесь, потому что более слабый поток оказывал меньшую нагрузку на альфа-узлы. Но это также означало, что торговец мог драпануть отсюда на импеллерных двигателях почти в любом направлении, а местные условия гиперпространства для работы датчиков были просто отвратительными. Если кто-то из ее эскадры не окажется прямо за ним, когда они будут совершать переход, он с успехом сможет удрать от нее. И в следующий раз беспарусное судно обратится уже к конфедератской эскадре.

Нет, ей надо подойти к ним поближе, чтобы быть уверенной, что они не смогут уйти. Лучше бы перехватить их на гипергранице Марша, чтобы они вообще не могли вернуться в гиперпространство, а эта линия находилась на расстоянии менее девятнадцати световых минут от центрального светила — звезды класса G 6. Но им туда добираться долго, так долго, что хватит времени передумать и сбежать, если они действительно заметят что-нибудь подозрительное. Итак, первый вопрос на повестке дня: не дать им поводов для подозрений.

Далее. Если это торговое судно, у него должны быть датчики гражданского образца, которые вряд ли увидят ее суда на расстоянии более восьми световых минут, а они не пошлют ей сообщение, если не увидят ее. Так что ей, прежде всего, нужно держаться на дальней дистанции, пока они не окажутся в точке, откуда уже не будет возврата. Это также даст ей возсть проверить, насколько их датчики лучше, потому что они, конечно, пошлют ей сообщение, как только заметят. Следовательно, отсутствие сообщения означает, что они не догадываются о присутствии других кораблей. Но в таком случае они должны связаться прямо с Сайдмором, что означает...

Шерман еще сильнее потерла висок и, приняв решение, развернула кресло к астрогатору.

— Новый курс эскадры, Сью. Мы должны держаться в трех световых минутах от радиуса действия их датчиков. Я хочу незаметно зайти им за корму после того, как они сделают поворот на Сайдмор, а пока идем прежним курсом в течение еще... — она сверилась со временем, высвечивающимся на главной схеме, — десяти минут.

— Не беспокойтесь, — ответила астрогатор. — У нас ускорение в шесть раз больше, чем у них. Хватит с запасом.

— Отлично. — Шерман повернулась к офицеру связи. — установите связь с Сайдмором. Скажите им, что я буду маневрировать, чтобы не попасть в диапазон действия датчиков нашей жертвы, пока мы не отрежем их от границы, и пошлите им координаты нашего курса. Сью его проработает. Если эти люди выйдут на связь, пусть им скажут, что неподалеку находится антипиратский патруль конфедератов и что их сообщение будет передано военным, а они пусть следуют прежним курсом. Пусть скажут им, что “подразделения космического флота” встретят их, координаты точки встречи вам даст Сью. Ясно?

— Так точно, мэм, — ответила офицер связи, и Шерман снова откинулась на спинку кресла.

 

* * *

 

— Сейчас Сайдмор, должно быть, получает наше сообщение, мэм, — доложил Хонор Фред Казенс.

По маневрам каперов было ясно, что они уловили гравитационные излучения “Пилигрима”. Очень не многие “грузовые суда” могли засечь пиратов на таком расстоянии, и они, очевидно, полагали, что “Пилигрим” их не засек. Их суда прошли по краю предполагаемого диапазона действия датчиков “Пилигрима”, а потом легли на попутный курс за его кормой. Это было очевидное (и вполне логичное) стремление помешать любой попытке к бегству. Все четыре корабля продолжали держаться вместе. Это хорошо. Если Хонор смогла обмануть их с самого начала, ей не придется беспокоиться о том, что кто-то из них улизнет.

Она заставила себя откинуться на спинку кресла и излучать безмятежную уверенность в себе, а одетый в свой скафандр Нимиц свернулся клубком у нее на коленях. Выдумка Чу с парусом Варшавской получилась, как и было обещано, очень убедительной, и ему удалось (и это он тоже обещал) практически ничего не повредить. Но он все-таки подверг всю систему предельному напряжению, а такие вещи никогда не проходят для корабля бесследно. Для того чтобы произвести импульс нужной мощности, потребовалось задействовать все восемь передних альфа-узлов, и Хонор ожидала серьезного выговор представителей Бюро кораблестроения за сокращение ресурса ее корабля на добрую тысячу часов, но игра стоила свеч. Она мысленно поправила себя: пока стоила.

Кэслет подошел и встал рядом с Хонор. Взгляды встретились. Он и его старшие офицеры каждый вечер обедали вместе с ней, и между Хонор и хевенитским коммандером росло чувство взаимного уважения и даже какой-то осторожной симпатии. Она вспомнила Томаса Тейсмана, шкипера эсминца Народного Флота (а теперь адмирала), которого она захватила в плен в сражении на “Вороне”, и еле заметно улыбнулась. У Тейсмана и Кэслета было много общего. Как, кстати сказать, и у Эдисон Макмэртри, Шэннон Форейкер и даже, как бы, она не относилась вначале к “народному комиссару”, у Дени Журдена. Все они чертовски ответственно относились к своей работе, и были честными людьми.

— Четыре тяжелых крейсера взять намного сложнее, капитан, — тихо заметил Кэслет.

— Я сказала вам, что у нас острые зубы, — спокойно ответила она. — Я не столько беспокоюсь о количестве их кораблей, сколько о том, что мы двигаемся очень медленно. Если они отошлют хоть один корабль, он уйдет от нас.

Кэслет прищурился. Хонор беспокоило то, что тяжелый крейсер может “уйти” от переоборудованного торгового судна? Он охотно признавал, что на ее “крейсере” установлено чрезвычайно мощное энергетическое оружие, но у него были возсти убедиться, что “Пилигрим” изначально спроектирован как гражданское судно — а следовательно, очень уязвим и не располагает пространством, необходимым для размещения ракетных пусковых. Его оружие дальнего радиуса действия, следовательно, ослаблено, особенно учитывая, сколько пространства занимают эти проклятые гразеры, и корабль не способен вынести серьезные удары. Все это означало, что в любом длительном сражении обыкновенный военный корабль разнесет небронированный корпус “Пилигрима” на куски. Пусть у него есть эти ЛАКи, но сами они хрупки и слабо вооружены. Независимо от личного отношения к исходу сражения, Уорнер Кэслет ожидал, что “Пилигрим” выйдет из строя задолго до того как сможет уничтожить такое количество противников.

— Ну что же, кажется, пока они держатся вместе, — криво усмехнувшись, сказал он. — Так что, если это ваша главная забота, капитан, я бы сказал, что все выглядит пока очень даже ничего...

 

* * *

 

— Поступает сообщение, — сказала офицер связи “Варнике”.

С минуту она напряженно вслушивалась и, оглянувшись, посмотрела через плечо на Шерман. — База говорит, что это андерманское грузовое судно “Звездный свет”. У них авария двух узлов переднего паруса, и они понесли тяжелые потери при взрыве. Им требуется техническая и медицинская помощь.

— Трюит, что у вас? — спросила Шерман.

— Идет проверка базы данных... —тактик несколько секунд следил за дисплеем, потом пожал плечами. — У нас в списке его нет, но наши андерманские списки никогда не были полными. Однако заголовок сообщения явно принадлежит андерманской торговой службе, и опознавательный код совпадает.

— Ясно. — Шерман закинула ногу на ногу и задумалась, потом снова посмотрела на офицера связи. — И что ему ответили?

— Я сейчас прокручу запись, — сказала офицер связи.

Из динамиков зазвучал мощный глубокий голос Андре Варнике:

— “Звездный свет”, это Сайдмор. Ваше сообщение получено, и мы принимаем меры для оказания помощи. Я боюсь, нам не хватит средств технического обслуживания для восстановления ваших альфа-узлов в местных условиях, но у нас есть и хорошие новости. Два дивизиона крейсеров антипиратского патруля из Саксонии на этой неделе нанесли нам визит вежливости и все еще находятся внутри системы. Они, вероятно, тоже не смогут помочь вам с узлами, но у них на борту есть врачи, и они могут дать кому-нибудь знать о том, что вы находитесь здесь . Я попрошу их оказать вам срочную помощь. Они сейчас проводят маневры в нашем внешнем поясе астероидов, и им потребуется какое-то время, пока они доберутся до вас. Продолжайте следовать данным курсом. По моим оценкам, они встретятся с вами примерно через пять часов и дальше будут сопровождать вас. Сайдмор, конец связи.

— Неплохо, — прошептала Шерман.

Да, звучит очень убедительно. Интересно, как законченный сумасшедший может говорить так разумно и сочувственно? Она отвлеклась от своих мыслей и снова посмотрела на главную схему. Расстояние сократилось до десяти световых минут, ее эскадра обходила “Звездный свет”, подбираясь к месту засады, но все еще находясь вне досягаемости датчиков грузового корабля.

 

* * *

 

— ... сопровождать вас. Сайдмор, конец связи.

Хонор, подняв бровь, посмотрела на Рафа Кардонеса.

— О! Какую запутанную сеть мы плетем! — сказал он с улыбкой. — Во всяком случае, это подтверждает, что мы на верном пути. Если нас встретят крейсера конфедератов, я съем главную фазированную решетку наших датчиков.

— Присоединяюсь, миледи, — подхватила Дженифер Хьюз. — Кэрол замерила основные параметры излучений. Они полностью соответствуют тем, что мы вытащили из компьютеров той раздолбанной жестянки, и ясно как божий день, что ни в каких астероидных поясах никого нет.

— Отлично, — удовлетворенно сказала Хонор. Больших сомнений не было и раньше, но следовало убедиться в том, что именно эти корабли уничтожали ни в чем не повинных людей.

Она пристально вгляделась в экран, наблюдая, как бусинка “Пилигрима” неуклонно движется к планете, а крейсера обходят “ничего не подозревающее торговое судно” за кормой. Они все еще держались плотно друг к другу. Это было хорошо. Это могло одновременно ввести их всех в радиус действия оружия “Пилигрима”, когда придет время.

— Отвечайте, Фред, — сказала она. — Поблагодарите их за помощь и скажите, что мы следуем прежним курсом. Для убедительности включите для их врачей описание доктором Райдер наших пострадавших.

 

* * *

 

Шерман подавила чувство вины, возникшее, когда она наблюдала, как несчастное грузовое судно плывет прямо в ее западню. Замена альфа-узлов такого судна будет гигантской задачей для их корабля технического обслуживания (придется импровизировать, потому что ни одно их судно не использовало узлы такой мощности), но они должны справиться. И Андре будет рад добавить в список своих трофеев еще одно судно. Кроме того, там есть целая команда обученных астронавтов, которых “убедить” оказать дополнительную техническую помощь, необходимую людям Варнике.

Было бы более милосердно разнести это судно на части, мрачно подумала она, но я не могу. Андре убьет меня, если я испорчу его добычу. Она смотрела на светлое пятнышко грузового судна, находившееся теперь на расстоянии менее десяти световых минут от места встречи, и не могла оторвать от него глаз. Мне очень жаль, сказала она светящейся на экране точке и снова развернула кресло к старшему тактику.

 

* * *

 

— Девять с половиной минут до перехвата, мэм, — сказала Дженифер Хьюз. — Они заходят с правого борта, скорость на повороте меньше двух тысяч километров в секунду, ускорение — порядка двухсот g . На данный момент расстояние до Цели-Один — более трехсот одиннадцати тысяч километров, до Цели-Четыре — четыреста девять тысяч. Мы засекли излучения системы контроля ведения огня от Цели-Два, другие не посветили в нас даже радаром. Они у нас в руках, миледи.

Хонор кивнула. “Крейсера Конфедерации” несколько часов назад вышли на связь, женщина, представившаяся как “адмирал Шерман”, носила силезский мундир, точнее таким было ее изображение на экране. Хонор у них на экранах тоже красовалась в андерманской торговой униформе — благодаря небольшому компьютерному преобразованию. Но, в отличие от “адмирала Шерман”, Хонор знала, что ее собеседница лжет. Тактики отследили все маневры крейсеров Варнике — ничего общего с тем, что описывала “Шерман”.

— Хорошо, ребята, — Хонор посмотрела на Кэслета, и хевенит кивнул в ответ. — Начинайте атаку, коммандер Хьюз, — официально приказала она.

— Есть, мэм. Кэрол, сбрасывай кассеты.

 

* * *

 

— Это забавно.

Шерман обернулась и посмотрела на коммандера Трюита, а тактик в недоумении пожал плечами.

— Я только что заметил, как от купца что-то отделилось, — сказал он. — Я не знаю точно, что это такое. Похоже на какой-то груз, но уж очень маленький — отраженный радарный сигнал очень слабый. Это отлетело сейчас от его кормы, и... — Он нахмурился. — Вон летит еще одна партия.

— Какой груз?

— Я не знаю, — признался Трюит. — Выглядит так, будто они выбрасывают за борт свой груз или... Еще одна партия! — Он внезапно усмехнулся. — Вы же не думаете, что они занимались контрабандой в Конфедерации?

— Почему нет, — сказала Шерман, но в ее тоне послышалось сомнение.

Если “Звездный свет” на самом деле перевозил контрабандный груз (а этим грешило большинство капитанов Силезии), он наверняка захотел бы избавиться от него, прежде чем эскадра конфедератов пришлет на борт своих людей. Но если он собирался сбрасывать груз, тогда почему так медлил с этим? Он точно должен был знать, что суда Шерман приблизились настолько, что увидят сброс на экране радара. Конечно, из сообщений медиков следовало, что у них на борту довольно много серьезно пострадавшего персонала. А из-за аварии и раненных, воз, у капитана просто вылетело из головы позаботиться о грузе.

Пока Шерман размышляла, от кормы грузового судна отлетела четвертая партия неизвестно чего. Потом последовала пятая... и тут грузовое судно внезапно повернулось, подставив крейсерам брюхо импеллерного клина и Раина Шерман наконец поняла, чем был этот “выброшенный за борт груз”.

 

* * *

 

Из-за того, что ракетные кассеты крайне уязвимы для любого оружия, Комиссия по развитию вооружения постоянно пыталась изобрести модель, сделанную из материала с низкой радиоотражающей способностью, чтобы лишить реперов вражеские радиолокационные системы наведения. Полностью добиться этого не удалось, но все же в последних сериях ответный радарный импульс получался намного слабее, чем если бы он отражался от обычного тела сопоставимых размеров, а черная поглощающая краска сделала кассеты почти незаметными как для визуального обнаружения, так и для лазерных локаторов — лидаров, которые на большинстве флотов предпочитали использовать для наведения на коротких дистанциях. В результате с борта другого корабля сброшенные кассеты казались чем-то очень маленьким, не представляющим реальной угрозы... и именно на это рассчитывала Хонор, когда вместе с Кардонесом и Хьюз планировала тактику начала сражения.

Пять полных комплектов кассет вылетело с кормы, из необычно больших дверей грузового отсека; бортовые системы контроля ведения огня были запрограммированы на отсроченный ввод ракет в действие. Первый залп был отложен на сорок восемь секунд, второй — на тридцать шесть, третий — на двадцать четыре, четвертый — на двенадцать...

Пятый ударил сразу — и прямо в морду каперам рванули триста мощных ракет.

Расстояние было менее полумиллиона километров, а мощные ракеты КФМ последнего поколения ускорялись на 92000 км/с 2 . Время полета до ближайшего вражеского корабля составляло двадцать четыре секунды, время до самого дальнего — всего на четыре секунды больше. У “Хендриксона”, “Джармона” и “Уиллиса” не было ни единого шанса.

На каждого из них неслось семьдесят пять необычайно мощных лазерных боеголовок, а пираты еще даже не успели включить систему управления огнем, и уж тем более активную защиту. В этом ведь не было никакой необходимости! Они были охотниками, а их добыча — всего лишь огромное, медленное, совершенно беззащитное грузовое судно. Они были в этом уверены. Теперь же капитаны в ярости выкрикивали приказы рулевым, пытаясь повернуть судно и подставить под удар клин, и “Джармону” даже удалось это сделать... правда, его это не спасло. На пиратов обрушился точно рассчитанный Дженифер Хьюз ракетный шквал, и у птичек было достаточно времени, чтобы их двигатели выполнили маневр для захода на атаку. Лазеры с ядерной накачкой боеголовок с расстояния меньше тысячи километров разнесли рентгеновскими пучками бортовую защиту своих целей, как будто она была из папиросной бумаги, и ни один тяжелый крейсер не смог бы выдержать такого удара.

Уорнер Кэслет потрясенно смотрел, как по основной схеме змейками света скользят бесчисленные сигнатуры ракет. Он метнулся к экрану видеотерминала — и отпрянул назад, поскольку боеголовки как раз взорвались. Расстояние было чуть больше полутора световых секунд, и белый яркий свет ядерного огня ослепил его, несмотря на оптические фильтры.

“Боже, — в оцепенении подумал он. — Боже милостивый, и это всего лишь рейдер! Что, черт возьми, произошло бы, если бы они оснастили обычный военный корабль этим... этим адским оружием?!”

 

* * *

 

Когда на “Президента Варнике” понеслись ракеты, Шерман побелела как полотно. Ее флагманский корабль как раз собирался потребовать сдачи “грузового судна”, и ее управления огнем была настроена на эту задачу Весь экипаж “Варнике” совершенно растерялся, но компьютеры активной защиты среагировали на внезапную угрозу и включились автоматически, выпустив залп противоракет и включив батареи лазеров, чтобы противостоять потоку огня.

К сожалению, все системы защиты оказались слишком слабы, чтобы остановить такой бешеный шквал, даже если бы они знали заранее, что это случится. “Варнике” был всего лишь тяжелым крейсером, а даже супердредноут не смог бы в одном залпе выпустить семьдесят пять ракет. Некоторые удалось подбить, но большая их часть прорвалась сквозь защиту, и, когда в судно ударили рентгеновские пучки, Шерман вцепилась в командирское кресло. Обшивка испарялась под действием лучистой энергии, превращенной в тепловую, воздух вырывался в вакуум огромными грязными пузырями. Завыли аварийные сигналы тревоги, и Шерман ничего, абсолютно ничего не могла с этим поделать.

Клин “Варнике” замерцал и едва устоял, когда взорвались альфа- и бета-узлы. Радары и половина гравитационных систем разлетелась вдребезги, бушующая стена осколков взрыва прошла сквозь секцию связи. Обе защитные стены, замерцав, исчезли, затем появились снова, но уже вполовину меньшей мощности, две трети брони было уничтожено. Корабль трясся и дергался — еще живой, но уже погибающий. Его полуразрушенная система слежения безошибочно показала радарные отражения ЛАКов, вылетавших с флангов огромного “грузового судна”.

— Связь! Скажите им, что мы сдаемся! — закричала Шерман.

— Я не могу! — прокричала в ответ насмерть напуганная офицер связи. — Все разрушено, и первая, и вторая секция связи!

Шерман почувствовала, что сердце ее остановилось. “Грузовое судно” поворачивалось в прежнее положение, наводя на “Варнике” бортовые орудия, и намерение его не допускало двойного истолкования. Но без связи она даже не могла сказать им, что сдается! Если только...

— Заглушить клин!

Астрогатор “Варнике” несколько секунд разглядывала капитана, прежде чем поняла, что от нее хотят. Это был общепринятый последний предсмертный сигнал о сдаче корабля, и ее руки забегали по панели...

 

* * *

 

— Цель захвачена, — спокойно сказала Дженифер Хьюз, когда “Пилигрим” завершил переворот.

Восемь мощных гразеров взяли на прицел свою жертву, и она нажала на кнопку.

Гразеры, как и лазеры, являются оружием, действующим на скорости света. Раина Шерман даже не успела осознать, что она наконец нашла спасение от безумия Андре Варнике, потому что чудовищные потоки концентрированного гамма-излучения испепелили ее вместе с ее кораблем прежде, чем она увидела, что в нее выстрелили.

— Ну вот и все, — спокойно сказала Хонор Харрингтон, разглядывая на экране водоворот кипящего света и разваливающийся на части корабль, который был когда-то Целью-Два.

 

Глава 30

 

— Передача из Сайдмора, шкипер.

Хонор, разговаривавшая с Рафом Кардонесом, жестом попросила Рафа прерваться и, вопросительно подняв бровь, обернулась к Фреду Казенсу.

— Тот же парень, что и раньше, но на этот раз есть картинка, — сказал офицер связи .

— Вот как? — Хонор слегка улыбнулась. — Переведите на мой экран.

Ее маленький экран связи вспыхнул и показал мужчину в безупречной униформе коммодора Силезского флота. Темноволосый, с аккуратно подстриженной бородкой — без военной формы его легко было принять за преподавателя колледжа или банкира. Но Виктория узнала этого человека, несмотря на то что на портрете в файле разведданных он был без бороды.

— Боже мой, женщина! — выдохнул Варнике, и его лицо исказилось от ужаса. — Бога ради, вы понимаете, что вы наделали? Вы только что убили три тысячи силезских военнослужащих!

— Нет, — ответила Хонор своим холодным сопрано. — Я только что ликвидировала три тысячи преступников.

Понадобилось четыре минуты, чтобы трансляция на скорости света достигла планеты. Затем глаза Варнике сузились. Его разъяренное лицо стало очень бледным, в течение нескольких секунд он пристально вглядывался в камеру коммуникатора, но когда заговорил снова , его голос был совершенно спокоен.

— Кто вы? — решительно спросил он.

— Капитан Хонор Харрингтон, Королевский флот Мантикоры, к вашим услугам. Я уже сожгла четыре ваших корабля у звезды Шарона и в Шиллере... — она испытала некоторую неловкость, приписав себе то, что сделал Кэслет, но для пояснений времени не было, — а теперь уничтожила четыре ваших тяжелых крейсера. У вас скоро кончатся корабли, мистер Варнике, но ведь на самом деле это не имеет значения, не так ли? — улыбнулась она, ее миндалевидные глаза были холоднее льда. — В конце концов, ваше время тоже заканчивается.

Хонор откинулась на спинку кресла, пережидая неизбежную задержку трансляции, но Варнике даже не вздрогнул, когда до него дошли ее слова. Он только оперся на спинку стула и оскалил зубы.

 Может, и так, капитан Харрингтон, — сказал он. — С другой стороны, у меня может оказаться гораздо больше времени, чем вы полагаете. В конце концов, в моем распоряжении целый гарнизон и население всей планеты. Цепляясь к моим людям, ... запачкаться, вам не кажется? И конечно, я принял меры предосторожности, установив несколько ядерных зарядов в различных городах. Мы ведь не хотим, чтобы, не дай бог, что-нибудь случилось с теми зарядами, а?

Ноздри Хонор затрепетали. Это не было неожиданностью, но от этого не легче. Если предположить, что угроза реальна. К сожалению, по всей вероятности, так оно и было. Для Андре Варнике вселенная должна была исчезнуть вместе с его смертью, а он точно знал, что с ним сделает правительство Конфедерации, если он когда-нибудь попадет в их руки. Если ему придется умереть, он, не колеблясь, заберет с собой сотни тысяч других жизней. И даже получит от этого удовольствие.

— Позвольте мне кое-что объяснить вам, мистер Варнике, — спокойно сказала Хонор. — Я теперь контролирую эту звездную систему. Никто не войдет и не выйдет из нее без моего разрешения, и каждый, кто попытается нарушить это правило, будет уничтожен. Я уверена что у вас есть достаточно мощные датчики, чтобы подтвердить весомость моего обещания. У меня также есть батальон морской пехоты — в полном вооружении и тяжелой броне, — и вскоре я возьму под контроль орбиту вашей планеты. Я могу нанести точные кинетические удары повсюду, где мне понадобится поддержать моих людей. А у вас всего четыре тысячи человек, которые в профессиональном отношении не стоят даже дротика пульсера. А в отношении вашего военного снаряжения я могу поручиться, что оно устарело и по мантикорским стандартам является просто мусором из лавки старьевщика. Более того, я сообщила коммодору андерманского флота Блому координаты вашего логова, и сюда вскоре прибудут тяжелые подразделения АИФ вместе с императорской оккупационной армией. Короче говоря, мистер Варнике, мы можем отобрать (и отберем) у вас эту планету в любое время, когда захотим. И я уверена, что вы отлично понимаете, что если этого не сделаем мы, то вами займется Конфедерация.

Она сделала паузу, а затем продолжала:

— Весьма воз, что вы на самом деле установили ядерные заряды, которые только что угрожали взорвать. Если вы действительно взорвете их, то погибнете. Если мы отправим на поверхность войска, вы тоже умрете — или в бою, или на веревке, для меня это не имеет значения. Но, мистер Варнике, если вы сдадитесь и сдадите своих людей и планету, я лично гарантирую, что вас передадут в руки андерманцев, а не силезцев. В настоящее время ни один из вас не был обвинен в преступлении, за которое империя приговаривает к смертной казни, и коммодор Блом уполномочил меня обещать вам, что империя не казнит вас за все, чего вы так явно заслуживаете. Тюрьма — да, но не казнь. Я сожалею об этом, но я готова предложить вам ваши жизни в обмен на мирную сдачу планеты.

Она улыбнулась снова, еще холоднее прежнего, и закинула ногу на ногу.

— Выбор за вами, мистер Варнике. Мы поговорим снова, когда мои суда выйдут на орбиту Сайдмора. Конец связи.

Лицо Варнике исчезло с экрана, а Хонор посмотрела на Казенса:

— Игнорируйте любые дополнительные обращения до моего приказа, Фред.

— Есть, мэм.

— Вы слишком сильно давили на него, капитан, — тихо сказал Кэслет, и она развернулась лицом к нему вместе с креслом.

Хевенит пришел в себя после потрясения, вызванного ошеломляющим уничтожением крейсеров Варнике, и взгляд его карих глаз снова стал пристальным.

— Я знаю.

Она встала, взяла Нимица на руки и подошла к главной схеме. По ней передвигались ЛАКи коммандера Армон: три из них устремились вперед, к планетарной орбите, пока остальные девять собирали ракетные кассеты “Пилигрима” и буксировали их для повторного использования. Хонор наблюдала, как очертания Сайдмора становятся все ближе. Она стояла рядом с Кэслетом, задумчиво глядя на планету в полном молчании, и наконец пожала плечами.

— У меня не такой уж большой выбор, Уорнер. —В первый раз она назвала его по имени, хотя раньше обращалась не иначе, как “гражданин коммандер”, но ни один из них даже не заметил этого. — Надо полагать, он действительно заминировал города и в любой момент может нажать кнопку. Но если мы или андерманцы не вышибем его отсюда, появятся конфедераты. Они появятся... и, честно говоря, мне было бы трудно примириться с тем, что он снова уйдет. В общем, кто бы его ни прижал, он все равно нажмет кнопку, и огромное количество людей погибнет.

Она взглянула на Кэслета, и он кивнул, соглашаясь с ее рассуждениями.

— Этот человек — эгоманиакальный психопат, — решительно сказала она. — Я вижу только один путь — ткнуть его носом в тот факт, что он находится в безвыходном положении, и что Конфедерация захочет получить его в что бы то ни стало, несмотря на все угрозы. Мне нужно любым способом добиться, чтобы он преодолел свою манию величия, и тогда предложить ему выход, который позволит выжить. Это единственная возсть избежать огромных жертв среди гражданского населения, но он должен увидеть путь к отступлению. Потому что как только он поймет, что выхода у него нет... Она пожала плечами, и Кэслет снова кивнул.

— Я понимаю вашу логику, — сказал он, — но вы действительно думаете, что это сработает?

— С Варнике? — Хонор покачала головой. — Воз, нет. Я должна попытаться. Имея дело с маньяком, ни в чем нельзя быть уверенным. Но он там не один. У него на планете четырехтысячное войско. Они может и подонки, но могут оказаться чуть более благоразумными, чем их предводитель. Если я достаточно долго буду вести с ним переговоры, рано или поздно станет известно, что я предоставила ему право выбора. И тогда кто-нибудь, кому не хочется умирать, как раз и сможет выдать нам Варнике.

Кэслет молча взглянул на нее, пытаясь скрыть внутреннюю дрожь, она ответила пристальным взглядом. Ее лицо было спокойным и невозмутимым, но глаза... Он увидел в них сомнение, боль... и страх. Ее слова звучали так бесстрастно, так разумно, производя впечатление уверенности, которая является главным оружием офицера космического флота, но все же глубоко внутри она отлично сознавала, какую опасную игру она ведет, и это приводило ее в ужас.

Он понял, что Хонор с самого начала знала, что ее ожидает. Она давно уже обдумывала варианты, которые только что предложила Варнике; она предвидела последствия своего решения. Вот почему она заранее обсудила их с коммодором Бломом. Однако, даже сознавая всю опасность, она решила сделать все сама, а не перекладывать ответственность на чьи-то плечи. Если бы она этого не сделала, подключились бы силезцы или андерманцы, и она, конечно, понимала это, как понимал и Кэслет, но все же она не стала уклоняться от выполнения служебного долга. За время пребывания на борту “Пилигрима” Кэслет успел немного узнать ее, не слишком хорошо, но вполне достаточно для того, чтобы понять: если Варнике нажмет кнопку, тени погибших на Сайдморе будут преследовать ее всю жизнь. И еще он понимал, что сейчас она думает об этом же. Как и обо всех остальных аспектах этой операции. Если случится худшее, вся галактика будет готова осуждать ее действия, обвинять в том, что произошла ужасная катастрофа, доказывать, что она действовала слишком грубо, что надо было найти способ избежать такого количества погибших. Да она сама себя будет проклинать. И будет постоянно думать, что могла бы избежать этого, если бы была умнее, находчивее, энергичнее. И прекрасно все это понимая, она тем не менее прибыла сюда, чтобы рисковать собой ради планеты, населенной совершенно чужими ей людьми.

Почему она делала это? Почему заставляла себя принять такую серьезную ответственность, хотя могла легко переложить ее на чужие плечи? Уорнер Кэслет тоже был флотским офицером, привыкшим к бремени ответственности командира, но все же и он не знал ответа на свои вопросы. Он знал только, что она это сделала... а он мог бы и увильнуть.

Они были врагами друг для друга. Ее королевство боролось за свое существование, сражаясь против его Республики, а люди, которые управляли Республикой, сражались против ее королевства, спасая собственные жизни. Исход мог быть только один: либо Звездное Королевство будет побеждено, либо толпа, которой вместо обещанной лучшей жизни подсунули изнурительную кровопролитную войну, сметет Комитет общественного спасения. Кэслет не питал никакой любви ни к Комитету, ни к его членам, но если и это правительство в свою очередь падет, один бог знает, в какие реки крови провалится его межзвездная нация. А поскольку оба они были боевыми офицерами и знали, что последствия поражения будут ужасными для обоих, они могли быть только врагами. И все же в данный момент Кэслету было жаль, что их отношен не могут сложиться иначе. Он оказался под властью обаяния Хонор, которое заставляло ее подчиненных обожать своего капитана и идти за ней в огонь и воду, — и он наконец разгадал его причину.

Она любила своих людей и заботилась о них. Все был предельно просто. Она заботилась о них и делала все что от нее зависело, требуя взамен максимальной отдачи при выполнении служебных обязанностей. Кэслет только что видел, как виртуозно она уничтожила четыре тяжелых крейсера, и признавал, что она очень опасный человек. Однако она посвятила свою жизнь тому, чтобы защищать от других опасных людей тех, кто не мог защититься сам, и Кэслет понимал это, потому что и сам был таким. Он разгадал ее и отдавал себе отчет, кем она была на самом деле, какую опасность представляла она для Республики, для его флота и, в конечном счете, персонально для Уорнера Кэслета...

Только сейчас это не имело никакого значения.

Он пристально разглядывал ее какое-то время, а затем, неожиданно для нее, да и для себя тоже, ободряюще положил руку ей на плечо.

—  Я надеюсь, что это сработает, капитан, — тихо сказал он и снова повернулся к голосфере.

 

* * *

 

— Выходим на орбиту, мэм, — доложил Джон Канияма.

Нимиц лежал животом вверх на коленях Хонор и боролся с ней всеми шестью лапами. Выслушав доклад, она посмотрела на астрогатора и кивнула. Затем погладила напоследок Нимица, наслаждаясь посланной им волной любви и ободрения, встала, пересадила кота на спинку кресла и сцепила руки за спиной.

— Свяжитесь с Варнике, Фред.

— Слушаюсь, мэм.

Казенс нажал кнопку на пульте управления связью и кивнул ей, подтверждая готовность, а она повернулась лицом к видеокамере, и глаза ее стали холодными. На главном экране появилось лицо Варнике. Он выглядел почти таким же спокойным, как и в прошлый раз, но не совсем, и ей было жаль, что она не может воспользоваться помощью Нимица, чтобы понять эмоции Варнике. Но, воз, ей не помог бы и Нимиц, потому что человек на экране был безумен, а полагаться на эмоции сумасшедшего очень опасно.

— Я сказала, что мы еще поговорим, мистер Варнике? — спросила она.

— Что вы и сделали, — ответил он, и задержка связи теперь была едва заметна. — У вас там, кажется, совершенно необыкновенное “грузовое судно”, капитан. Мои поздравления.

Хонор холодно кивнула в подтверждение, и он слегка улыбнулся.

— А у меня здесь все та же кнопка, и я уверяю вас, что нажму ее, если вы меня к этому принудите. Конечно, в таком случае в смерти всех этих невинных гражданских жителей будете виноваты только вы.

— Я не думаю, что мы будем играть в эту игру, — ответила Хонор. — У вас есть выбор. Если вы взорвете ваши заряды, вы сделаете это потому, что предпочли не принять непомерно щедрое предложение, которое я вам уже сделала.

— Ну надо же! А я-то думал, что это я образцовый злодей! — Варнике поднял руку, продемонстрировав перед объективом камеры маленький переносной передатчик, и оскалил зубы. — Я вам еще не надоел со своей кнопкой? Мне нечего терять, знаете ли. Я наслышан об андерманских тюрьмах. И я совсем не уверен, что я предпочту жить в одной из них, так что...

В подкрепление слов он взмахнул рукой с передатчиком, и его глаза вспыхнули опасным светом. Хонор почувствовала, как по спине у нее побежали ледяные мурашки, но выражение ее лица не изменилось.

— Воз, вам в тюрьме и не понравится, мистер Варнике, но ведь смерть — это навсегда.

— Хотите сказать: где есть жизнь, там есть надежда? — Человек на экране рассмеялся и откинулся на спинку стула. — Вы меня забавляете, капитан Харрингтон. Правда забавно. Неужели вы окажетесь такой ханжой, что скорее предпочтете увидеть убитыми сотни тысяч людей чем позволить одному пирату и его немногочисленным сторонникам просто уйти на невооруженном ремонтном судне?

— Ого! — Хонор недоуменно подняла бровь. — Вы намереваетесь разместить на нем четыре тысячи людей создав экстремальную нагрузку для систем жизнеобеспечения? — Она покачала головой. — Боюсь, у вас кончится воздух прежде, чем вы долетите до другой планеты.

— Ну, жертвы, конечно, неизбежны, — признался Варнике, — и я полагаю, что с моей стороны будет любезностью оставить вам в качестве трофея тысчонку-другую пленников. Вообще-то, когда я говорю об отлете, я имею в виду себя и примерно сотню близких друзей. — Он наклонился к камере. — Подумайте об этом, капитан. Я понимаю, что мои каперы, должно быть, захватили несколько мантикорских судов (в конце концов, их так много!), но Конфедерация — не ваше королевство. На что вам сдались силезские повстанцы и революционеры? Вы можете получить Сайдмор, спасти Марш, выслать к чертям всех “пиратских” главарей в одном битком набитом судне и взять тысячи пленных — и все это без малейшего риска для какого-нибудь города или поселения. Полный успех, вам не кажется?

— Меня поражает ваша преданность вашим последователям, — заметила Хонор.

Варнике снова смеялся.

— Преданность, капитан? Этим дуракам? Они уже дважды подводили меня — они и их ни на что не годные экипажи. Они стоили мне нации и места в истории. С чего это я вдруг должен быть предан им? — Он покачал головой. — Да будь они все неладны, капитан Харрингтон. Забирайте их себе и будьте счастливы.

— И вы сбежите сейчас, чтобы потом попытаться все это начать снова? Ну уж нет, мистер Варнике.

— Ну-ну, капитан! Вы же знаете, что это лучшее, что вы можете получить в сложившейся ситуации. Победа или смерть, успех или впечатляющий крах — вот альтернатива для флотского офицера, так ведь? Почему вы думаете, что у меня должно быть по-другому?

Хонор долго и пристально смотрела на него, мысли ее блуждали в это время далеко. Сочный голос Варнике был так хорошо поставлен и убедителен, что сказанное им казалось исключительно умным и логичным. Должно быть, в самом начале карьеры на Чаше голос был самым мощным его оружием. Даже теперь он источал какое-то извращенное обаяние, словно порожденное дьявольским соблазном. “Но внутри него — пустота”, — подумала она. Там, где у нормального человека была душа, у Варнике была пустота. Кровь на руках для него ничего не значила, а пустота была его броней. И поскольку он не чувствовал никакой вины, его ничто не тревожило.

— Вы действительно думаете, — сказала она наконец, — что я могу позволить вам уйти? Вот так запросто?

— Почему бы и нет? Кто-то давно на Старой Земле сказал: “Убейте одного человека — и вы убийца, убейте миллион — и вы государственный деятель”. Я, видимо, не совсем точно цитирую, но уверен, что смысл примерно таков. И флотские, и военные, и даже монархи всегда договаривались с такими “государственными деятелями”, капитан. Так что теперь вы договоритесь со мной... или я могу невзначай нажать кнопку, просто чтобы доказать вам, что вы должны относиться ко мне серьезно. Вот, например...

Он поднес руку к фокусу объектива камеры и указательным пальцем нажал кнопку на цифровой клавиатуре передатчика.

— Ну вот! — сказал он с ослепительной улыбкой —и Хонор услышала, как позади нее кто-то с шумом втянул в себя воздух.

Она повернула голову и увидела, что Дженифер Хьюз в ужасе смотрит на свой дисплей. Выражение лица старшего тактика было непередаваемым, и Хонор левой рукой сделала быстрое рубящее движение вне поля зрения снимающей камеры. Казенс все это время внимательно следил за капитаном, поэтому моментально отключил звук, прежде чем Хьюз успела открыть рот.

— Боже мой, мэм! — выдохнула тактик. — Ядерный взрыв на планете! Система слежения показывает, что это порядка пятисот килотонн... прямо в центре города!

Хонор будто ударили кулаком в живот, лицо ее побледнело. Скрыть это она не могла, но даже когда ее окатила волна ужаса, она осталась внешне невозмутимой.

— Число погибших? — решительным голосом спросила она.

— Я, я... не могу сказать точно, мэм. — Закаленный в боях офицер была явно потрясена. — Судя по размеру города, может быть, десять или пятнадцать тысяч.

— Понятно.

Хонор глубоко вздохнула и снова повернулась к экрану связи, махнув рукой Казенсу. Звук снова включился, но улыбка Варнике исчезла.

— Я не сказал, что могу взрывать заряды по отдельности? — промурлыкал он. — Боже мой! Неужели? Какая невнимательность с моей стороны! А вы-то думали, что это было предложение “или все, или ничего”. Конечно, вы же не знаете, сколько у меня осталось зарядов, так ведь? Интересно, сколько еще городов я смогу стереть с лица планеты — похоже на шаг при аукционе, вы понимаете, да? — прежде чем я взорву самый большой?

— Очень впечатляет, — Хонор слышала себя как будто со стороны. — Только какова ваша ставка?

— Я думал, все будет очень просто, капитан. Я и мои друзья садимся на борт нашего ремонтного судна и уходим. Ваши корабли остаются на орбите Сайдмора до тех пор, пока мое судно не достигнет гиперграницы, а затем вы высаживаетесь на планету и разбираетесь с тем сбродом, который я вам оставлю.

— А как я смогу убедиться, что вы не пошлете команду о взрыве с борта вашего судна?

— И зачем бы мне это делать? — спросил Варнике с ленивой улыбкой. — Однако неплохая мысль, не правда ли? Полагаю, мне надо рассмотреть ее надлежащим образом, дабы... э-э... наказать вас за то, что вы испортили мне налаженную здесь жизнь... но это было бы очень жестокой местью с моей стороны, не так ли?

— Не стоит рисковать, проверяя это, — решительно сказала Хонор. — Но если, я подчеркиваю, мистер Варнике, если мне придется согласиться и позволить вам улететь, мне нужны доказательства, что вы не взорвете свои заряды.

— Как только вы будете в этом уверены, вы уничтожите меня. Ну-ну, капитан! Я ожидал от вас большего! Очевидно, мне надо хранить мой дамоклов меч, пока я не окажусь вне пределов вашей досягаемости!

— Подождите. — Хонор потерла бровь, недолго размышляя, а затем позволила своим плечам слегка обвиснуть. — Вы правы, — произнесла она более тихим голосом, — но ведь и я по-своему права. Вы можете убить людей на Сайдморе, а я могу убить вас. От одной только мысли отпустить вас меня тошнит, но... — она глубоко вдохнула. — Нам нельзя совершать поступки, которые приведут к необратимым последствиям. Вы не можете оставить систему без моего разрешения, а я не могу высадить морскую пехоту без вашего ведома и под угрозой этой вашей кнопки. Позвольте мне подумать еще некоторое время. Воз, я придумаю какое-нибудь решение, приемлемое для нас обоих.

— Так быстро сдаетесь, капитан? — Варнике подозрительно рассматривал ее. — Звучит, однако, не очень искренне. Вы не можете придумать ничего поумнее, а?

— Например? — холодно спросила Хонор. — Я же не сказала, что позволю вам уйти. Я только сказала, что никому из нас нет смысла действовать второпях. В данный момент мы оба имеем равные козыри, мистер Варнике. Давайте так и оставим, пока я продумаю свои варианты, согласны?

— Почему нет, конечно, капитан. Я люблю угождать дамам. Я буду здесь, когда вы решите снова выйти на связь. Всего хорошего.

Изображение исчезло с экрана, и когда погас индикатор рабочего состояния камеры, Хонор Харрингтон почувствовала, что лицо ее исказилось от ненависти.

 

Глава 31

 

Атмосфера в кают-компании была такой напряженной, что ее было резать ножом. Старшие офицеры Хонор (и Уорнер Кэслет с Дени Журденом) сидели за длинным столом с мертвенно-бледными лицами.

— Боже мой, мэм, — сказала Дженифер Хьюз — Он вот просто взял и убил всех тех людей — и посмеялся над этим!

— Да, Дженни.

Хонор закрыла глаза и сжала переносицу. Внутри нее все дрожало. Она больше не сомневалась: Варнике сумасшедший. Не в том общеизвестном смысле, что не способен отличить правильное действие от неправильного, но в более глубинном. Ему просто безразлично, что правильно, а что нет, и его беспричинное массовое убийство только еще раз подтвердило прежнее мнение Виктории. Во что бы то ни стало ему нельзя было позволить уйти, чтобы он снова вернулся к своему гнусному промыслу. В этом заключалась основная проблема Он неизбежно примется за старое — или сотворит что-нибудь еще более ужасное... потому что он получает от этого наслаждение.

— Мы не можем — уж я-то точно не могу — позволить ему уйти, — сказала она. — Его надо остановить, прямо здесь и прямо сейчас.

— Но если он готов убить всех на планете... — медленно начал Чу.

Хонор резко затрясла головой:

— Нет, не готов. Пока, по крайней мере. Он все еще играет с нами и все еще думает, что сможет победить. Вспомните, что он попытался сделать в Чаше и что сделал после того, как сбежал оттуда. Но в любом случае он убежден, что он в силах победить всю вселенную, потому что он самый алчный и жестокий человек в ней. На это он и рассчитывает. Он ожидает, что мы будет добренькими и охотнее уступим, чем примем на себя вину за жертвы, которых нам будет стоить его захват.

— Но если мы не уступим и он нажмет свою кнопку, виноваты будем мы, мэм, — тихо сказал Кардонес. Глаза Хонор вспыхнули, и он отчаянно замахал руками. — Я так не думаю, шкипер. Вы правы: решение принимал он. Но факты есть факты: мы всегда будем помнить о том, что могли отпустить его и избежать катастрофы.

Он сказал “мы”, подумала Хонор, но на самом-то деле нужно — “вы”. Кардонес пытался защитить ее — сделать решение коллективным, разделить с ней ответственность и дать ей выход из трудной ситуации.

— Мы не собираемся рассматривать этот вариант, Раф, — мягко ответила она. — В частности потому, что не можем быть уверены, что он так или иначе не нажмет эту проклятую кнопку... — Она потерла висок и сокрушенно покачала головой. — Однако каким бы спокойным он ни пытался казаться, он, должно быть, ненавидит нас за уничтожение его флота и его карманного королевства. Он уже продемонстрировал, как охотно погубил целый город, и он знает точно, как наказать нас, используя против нас наши собственные принципы. Ему даже не пришло в голову подумать о моральной стороне этого поступка или о том, что за этот взрыв ему уготована смертная казнь в любом государстве, которое когда-либо захватит его. Я предложила ему выбор, но он предпочитает сражаться до полной победы, а не принимать тюрьму как альтернативу смерти, так что угроза отдаленного возмездия его тоже не удержит. Поскольку он понимает, что ему нечего терять, так почему ему не делать все, что хочется?

Она откинулась на спинку кресла, прижимая к груди Нимица. В каюте воцарилась тишина, пока остальные обдумывали ее слова и приходили к выводу, что она права.

— Если бы только был способ отделить его от передатчика, — пробормотала она. — Как-то убрать от него эту кнопку, чтобы мы могли разделаться с ним раз и навсегда. Как-то...

Она замолчала и прищурила глаза. Кардонес выпрямился на стуле, глядя на нее пристально и с тревогой потому что понял, что ее мысли закрутились с бешеной скоростью. Затем оглядел остальных присутствующих Другие офицеры выглядели просто обеспокоенными, но выражение лица Уорнера Кэслета было сосредоточенным, в точности как у капитана.

— Удалить его от передатчика, — сказал хевенит. Виктория перевела на него глаза, и он медленно кивнул. — Если мы не можем удалить его от передатчика, тогда, может, удалить его вместе с передатчиком от планеты?

— Точно, — отозвалась Хонор. — Убрать его из диапазона действия приемников ядерных зарядов, а затем покончить с ним.

— Он может все же поставить таймер, — размышлял Кэслет так, будто он и Хонор были одни в каюте. Остальные могли слышать их слова, но эти двое общались на каком-то более глубоком уровне, недоступном для посторонних.

— С таймерами мы справимся, — ответила Хонор. — Мы знаем, откуда он даст сигнал — и он никому не доверит свой детонатор. Значит, эта штука должна находиться в его штаб-квартире, и если нам понадобится, мы можем уничтожить ее с орбиты.

— Это в городе, — возразил Кэслет.

— Допустим, но если Варнике действительно воспользуется таймером, он поставит задержку взрыва до тех пор, пока сам не окажется достаточно далеко от Сайдмора, чтобы мы не перехватили его до гиперграницы, а его ремонтное судно, вероятно, медленнее “Пилигрима”. Даже если бы оно могло развить двести g — что вряд ли, — все равно ему понадобится более четырех часов, чтобы добраться до гиперграницы, а наши ЛАКи могут выдать почти шестьсот. Значит, мы можем дать ему три часа форы — и потом с гарантией догнать.

— Три часа, чтобы найти таймер, который может находиться где-то в его штаб-квартире? — с сомнением переспросил Кэслет.

— А нам и не надо искать, — ответила Хонор холодным, как сам космос, голосом. — Город довольно большой, но его штаб-квартира находится на окраине. При необходимости мы можем эвакуировать ближайший район города, а затем кинетическим ударом с орбиты уничтожить штаб-квартиру. Ударная волна и тепловой выброс разнесут, скорее всего, местную недвижимость, но все останутся живы. Кстати сказать, Варнике возьмет с собой очень немногих, а большинство своих людей оставит на планете. Предположим, что мы скажем им, что города заминированы? Тогда мы предложим им жизнь (пусть в тюрьме, но жизнь), если они найдут его таймер, разрядят его и передадут нам... и скажем им, что если взрыв произойдет, мы казним всех выживших. Учитывая, что их “бесстрашный вождь” уже предал их, я думаю, мы можем рассчитывать на то, что они выроют таймер из-под земли.

— Любой вариант рискован в нашей ситуации, но вы, вероятно, правы, — согласился Кэслет. — Но как нам добиться, чтобы он сначала захотел покинуть планету? Он, может быть, сумасшедший, но он слишком сообразителен для того, чтобы согласиться на то, что покажется ему невыполнимым.

— Системы связи, — мягко сказала Хонор. — Системы связи ремонтного судна. Это слабое место в нити, на которую он повесил свой дамоклов меч.

—  Конечно! — Глаза Кэслета засверкали. — Его ручной передатчик не может иметь большого радиуса действия. Когда он уйдет на несколько световых секунд от планеты, он вынужден будет использовать системы корабля, чтобы передать команду на взрыв!

— Точно! — Шоколадные глаза Хонор вспыхнули так же ярко, как глаза Кэслета, и она улыбнулась — кроме того, я, кажется, представляю себе способ обезвредить таймер или выкроить лишний час, чтобы попытаться его обнаружить.

— Вы уверены? — Кэслет потер подбородок.

— Я так думаю. Гарри, — она обратилась к главному инженеру, — мне нужно, чтобы вы срочно собрали для меня небольшое устройство. Во-первых...

 

* * *

 

— Итак, мистер Варнике, — сказала Хонор, обращаясь к лицу на экране связи несколько часов спустя —я взвесила все варианты, как и обещала, и у меня есть к вам предложение.

— В самом деле? — Варнике улыбнулся, как добрый дядюшка, и поднял руки в красноречивом жесте, приглашая продолжить. — А ну-ка расскажите мне все, капитан Харрингтон. Поразите меня своей мудростью.

— Вы хотите покинуть систему, а я хочу быть уверенной, что вы не взорвете планету сразу после отлета, верно?

Хонор говорила спокойно, пытаясь не обращать внимания на переживания, обуревавшие Эндрю Лафолле. Они транслировались ей через Нимица. Главный телохранитель был на грани паники, узнав, что она собирается сделать, но она не могла позволить себе отвлекаться на страхи Эндрю. Ее личное участие было приманкой, необходимой, чтобы заманить в западню человека, который рассматривал всю вселенную только как приложение к себе — и того же ожидал от других. Хонор сосредоточила все свое внимание на противнике.

— Это, кажется, подводит нас к весьма приятному итогу, — согласился Варнике.

— Очень хорошо. Я предлагаю следующее: я позволю вам и вашим людям уйти на борту ремонтного судна, но только после того, как я пошлю на него абордажную команду, чтобы вывести из строя все системы связи...

Варнике с застывшим выражением лица склонил голову набок, и она улыбнулась.

— Без мощной корабельной радиостанции для ретрансляции сигнала на взрыв вы ведь не сможете надуть меня в последнюю минуту?

— Вы, должно быть, шутите, капитан! — на этот раз Варнике нахмурился и заговорил раздраженно. — Если вы лишите меня возсти выходить на связь, вы заберете из моих рук оружие. Я не думаю, что мне захочется отправиться на борт корабля только затем, чтобы, как только я отойду подальше, взорваться в космосе!

— Терпение, мистер Варнике. Терпение! — улыбнулась Хонор. — После того как мои люди выведут из строя системы связи судна, вы пошлете на борт указанных вами “сподвижников”. Однако вы сами и еще три человека по вашему выбору будете находиться на борту единственного невооруженного шаттла, пристыкованного к корпусу вашего судна снаружи. Я присоединюсь к вам с тремя моими офицерами. Передатчик вашего шаттла, конечно, будет способен ретранслировать команду на взрыв в любое время в течение всего полета. Но это будет единственная радиостанция дальнего действия. Только после того, как мои люди убедятся, что других передатчиков в вашем распоряжении нет, я позволю судну покинуть орбиту. У вашего шаттла будет также радиосвязь короткого радиуса действия, чтобы поддерживать связь с персоналом на борту. Как только вы убедитесь, что все члены моей абордажной команды покинули ваше судно, оно стартует, а вы, трое ваших, я и три моих офицера останемся на борту шаттла, пока судно не достигнет гиперграницы. Если до того как мы туда доберемся, ничего... гм... нехорошего не случится, вы перейдете на борт судна, а я с моими офицерами отстыкую шаттл и вернусь на свой корабль, забрав с собой аппаратуру, с помощью которой вы могли бы взорвать заряды. Так как шаттл безоружен, мы, естественно, никоим образом не сможем воспрепятствовать вашему дальнейшему полету.

Она подняла одну руку ладонью вверх, вопросительно выгнув брови, и Варнике нескольких секунд пристально разглядывал ее.

— Интересное предложение, капитан, — пробормотал он наконец. — Пока вроде бы нельзя упрекнуть во лжи милую женщину и офицера, но что помешает вашей абордажной команде, выводящей из строя мои передатчики между делом установить собственное взрывное устройство? Я окажусь самым большим неудачником, если войду в гиперпространство только затем, чтобы мое судно там и взорвалось.

— Ваши люди могут свободно наблюдать за действиями абордажной команды. Мои морпехи будут, конечно, при оружии, и любую попытку помешать им они решительно пресекут. Но вашим людям и не надо вмешиваться, верно? В случае чего им достаточно только сказать вам, что на борту установлено взрывное устройство, и вы сразу нажмете кнопку.

— Верно, — Варнике осторожно почесал бороду. — Но ведь могут произойти осложнения и на борту шаттла, капитан. Я ценю вашу готовность предложить себя в качестве заложницы, чтобы показать чистоту ваших намерений, но вы хотите привести с собой трех офицеров. Так вот, если четверо вооруженных военных (включая и вас) окажутся в подобной ситуации, они могут решиться на какой-нибудь героический поступок, а мне бы этого тоже не хотелось.

— Я понимаю, но я должна быть уверена, что вы не воспользуетесь системами связи шаттла.

— Верно, — снова сказал Варнике и лениво улыбнулся, — Как бы то ни было, капитан, я думаю, что мне придется настоять на том, чтобы ваша сторона явилась без оружия.

— Невоз, — отрезала Хонор, молясь про себя, чтобы он не догадался, что она уже продумала этот самый вопрос. — Я не намерена предоставлять вам дополнительных заложников, мистер Варнике.

— Я боюсь, что у вас нет выбора, — сказал он. — Да ладно вам, капитан! Где же храбрость воина? Где готовность умереть за свои убеждения?

— Вопрос стоит не в том, чтобы умереть за свои убеждения, — парировала Хонор. — а в том, чтобы умереть и все же позволить вам взорвать планету.

— В таком случае, я думаю, мы зашли в тупик. Жаль. Похоже, идея был отличная.

— Подождите!

Хонор сцепила за спиной руки и стала расхаживать взад и вперед, напряженно раздумывая. Пока тянулись бесконечные секунды, Варнике откинулся на спинку стула, играя с портативным передатчиком и насвистывая веселую мелодию. Вдруг она остановилась и снова повернулась к объективу камеры.

— Хорошо, вы можете проверить наличие оружия у нас, когда мы прибудем на борт, — сказала она. Варнике так и не догадался, что она с самого начала намеревалась сделать это предложение. — Но во время этой проверки мои люди все еще будут находиться на борту вашего судна, так что я советую вам соблюдать осторожность и вежливость. А один из моих инженеров прикрепит к шаттлу взрывное устройство — достаточно мощный заряд, способный уничтожить и шаттл, и все ваше судно целиком.

— Взрывное устройство? — заморгал Варнике, и она скрыла улыбку, увидев, что ей наконец удалось испугать его.

— Это кажется мне только справедливым, — возразила она, — учитывая заряды, которые вы уже разместили на планете. Наш фугас будет настроен так, чтобы взорваться по сигналу с моего корабля, а я все время буду с ним на связи. Если связь прервется, мой старший помощник взорвет и заряд и ваше ремонтное судно, а заодно и нас с вами.

Он нахмурился, а она усилием воли сохранила бесстрастное выражение лица. В ее предложении был один явный дефект, и она знала это. Более того, она ожидала, что Варнике его заметит. Если допустить, что она верно просчитала его личность, он сейчас скорее всего должен думать о том, что сможет использовать это обстоятельство в своих интересах... и радостное удивление от того, что он это заметил, а она проворонила, должно отвлечь его от догадки, что она действительно намеревается сделать.

— Вот это да, изящно придумано, не так ли? — произнес наконец человек на экране связи и захихикал. — Мне интересно, будет ли у нас время сыграть партию-другую в покер, капитан. Занятно, распространяется ли на карты ваш талант игрока.

—  Я не играю в азартные игры, мистер Варнике. Вы можете убить планету, и вы можете убить меня, но только если вы сами желаете умереть. Если ничего... нехорошего не случится, вы перейдете на борт ремонтника в согласованной точке — скажем, за десять минут до гиперграницы, — а я и мои офицеры как раз успеем отстыковаться и уйти с передатчиком и фугасом.

— Боже мой, ну надо же... — пробормотал Варнике. Он еще несколько секунд молча размышлял и затем кивнул. — Ну ладно, капитан Харрингтон. Сделка заключена!

 

Глава 32

 

Понадобилось несколько часов, чтобы утрясти мелкие побочные условия, но основой послужило предложение Хонор. Возмущало то, с какой насмешливой учтивостью Варнике принуждал ее к сделке, но она могла это стерпеть, поскольку в ходе всех сложных переговоров он, кажется, так и не понял одну простую вещь. Воз, и не самую главную, но зато жизненно важную.

Хонор ни разу не сказала Варнике, что действительно намерена позволить ему уйти.

На каждом этапе переговоров она добавляла один и тот же комментарий. Если Варнике примет ее условия и если все пройдет в точности как согласовано, то тогда он сможет свободно улететь. Но она уже наметила момент, в который ситуация решительно переменится... а главное, она ведь так и не дала им слово, что не предпримет ничего такого!

Первым шагом был допуск абордажной команды на борт судна Варнике, и все прошло даже более гладко, чем ожидала Хонор. Боты Скотти Тремэйна доставили на ремонтное судно Сьюзен Хибсон и отряд закованных в броню морских пехотинцев под бдительным присмотром двух ЛАКов Жаклин Армон, сопровождавших боты. Команда ремонтного судна была, очевидно, напугана появлением мрачных тяжеловооруженных десантников в бронированных скафандрах, но не пыталась воспрепятствовать их высадке на борт. Осмотр показал, что судно будет двигаться даже медленнее, чем предполагала Хонор: большой, неуклюжий передвижной ремонтный док был способен на максимальное ускорение не более 1,37 км/с 2 . При этом он не имел никакого вооружения. На нем даже не установили активную защиту, что превращало его в жертву, способную только, склонив голову, ожидать гибели, если один из шкиперов Армон решит нажать на гашетку и открыть огонь — и команда хорошо понимала это.

Но многие в экипаже ремонтника очень обрадовались морским пехотинцам Хибсон, потому что почти треть экипажа составляли пленные астронавты торгового флота. А еще тут нашлись мантикорские подданные с захваченных эскадрой Варнике судов. Всем пленникам предоставили выбор: работать на захватчиков или умереть. Женщин среди них оказалось очень мало, и зеленые глаза Жаклин Хибсон превратились в лед, когда освобожденные невольники Варнике рассказали ей, что случилось с остальными. Она еле сдерживалась, чтобы не спустить своих морпехов на перепуганную команду ремонтного судна, но справилась с душившим ее гневом. Она могла пока подождать, поскольку уже знала, что намеревается сделать капитан Харрингтон.

Пока Хибсон обеспечивала безопасность на судне и перевозила освобожденных невольников на “Пилигрим”, началось уничтожение систем связи. Персонал бригады Гарольда Чу, под бдительным присмотром десантников Хибсон и в сопровождении притихших техников Варнике, проверил все коммуникационные секции и удалил некоторые детали, а часть приборов просто разбил. Приемники на корабле оставили неповрежденными, как и один передатчик короткого радиуса действия, так чтобы Варнике с борта шаттла мог держать связь со своей командой. Но все другие передатчики были разбиты вдребезги. Конечно, команда могла починить, в конце концов, сломанную аппаратуру (ведь это все-таки ремонтное судно), но на работу ушло бы дня два, а этого срока с лихвой хватало на все, что, как думал каждый участвующий в операции с обеих сторон, должно было произойти.

Уничтожив системы связи, Хибсон вывела с судна всех морпехов, кроме одного взвода. Взвод охраны занял позицию в причальном отсеке, где они одновременно выполняли роль заложников — на случай попытки Хонор уничтожить судно — и следили за каждым шаттлом, прибывающим с Сайдмора. Майор только беспокоилась, как на все это отреагирует основной гарнизон, остававшийся на планете, но они, вероятно, попросту ничего не знали. Пожалуй, иначе и быть не могло. Если бы только оставшиеся узнали, что происходит, началась бы чудовищная драка за каждое место на ремонтном судне.

Особенно хитрым делом была доставка на судно самого Варнике. Лазеры ЛАКов легко могли бы уничтожить шаттл во время полета, а оружие, действующее со скоростью света, не оставило бы ему времени нажать перед смертью кнопку. Но Хонор догадывалась, что Варнике предусмотрительно сдублирует пульт дистанционного управления какой-нибудь разновидностью “взрывателя мертвой руки”, который должен послать сигнал ядерным зарядам в случае его гибели. Так что горячиться не следовало. В конце концов, главной целью переговоров было создание ситуации, при которой в распоряжении Варнике остался бы единственный передатчик, который он должен был оставить перед переходом в гипер, и Хонор была готова доказывать, что устройство работающее по принципу “мертвой руки” не подходит под оговоренные условия.

К счастью, однако, такой вопрос даже не возник, потому что Варнике, желая благополучно добраться до ремонтника, принял еще одно ее предложение. На перевозку всех беглецов потребовалось бы пятнадцать рейсов шаттлов, и, как предложила Хонор, ЛАКи все это время должны были оставаться вне радиуса действия лазеров, а чтобы забрать морских пехотинцев по окончании последних приготовлений на судне, использовались невооруженные катера. Поскольку мантикорцы не могли заранее знать, на каком именно шаттле прибудет Варнике, по пути ему не угрожало ничего, кроме ракет — оружия смертоносного, но отнюдь не мгновенного действия — следовательно, у него оставалось время нажать кнопку.

Варнике прибыл на четвертом шаттле, который тотчас состыковали с корпусом ремонтного судна с помощью фюзеляжных захватов в девяноста метрах от ближайшего воздушного шлюза. Без стыковочного туннеля никто из экипажа судна не смог бы добраться без выхода в открытый космос ни до шаттла, ни до взрывного устройства которое инженеры Чу установили непосредственно на корпусе шаттла — перед самыми иллюминаторами.

А персонал ремонтного судна внимательно наблюдал за тем, как техники Чу устанавливали взрывное устройство...

Итак, партия началась.

— Все-таки вы сошли с ума, миледи, — негромко, но решительно произнес майор Лафолле, когда катер приблизился к шаттлу Варнике. — Это самая безумная вещь, которую вы когда-либо делали, и еще неизвестно, к чему она приведет!

— Именно это мне и нравится, Эндрю, — ответила Хонор, глядя в иллюминатор, пока ее пилот маневрировал, стараясь как точнее произвести стыковку шлюз к шлюзу с шаттлом.

Телохранитель захлопнул рот. Было слышно, как он скрипнул зубами. Хонор слегка улыбнулась своему отражению в иллюминаторе. Бедный Эндрю! Ему действительно страшно не нравилась вся операция, но это был единственный вариант, имевший шанс на успех. Когда стыковка завершилась, Хонор отвернулась от иллюминатора и посмотрела на своих “офицеров”.

С самого начала было ясно, кто именно будет ее сопровождать: ей придется взять личную охрану, и выбора просто нет. Вот почему Лафолле, Джеймс Кэндлесс и Саймон Маттингли сменили униформу гвардии Харрингтон на мантикорские мундиры, и Хонор порадовалась, что на корабельном складе нашлись нужные размеры. Кэндлесс был в мундире коммандера, Маттингли — старшего лейтенанта , а Лафолле — в скромной форме второго лейтенанта морской пехоты. Это должно было отвлечь внимание от того, кто на самом деле командует сопровождающими Хонор людьми, но главная причина заключалась в том, что из всех ее телохранителей у Лафолле был самый заметный грейсонский акцент. Кэндлесс почти в совершенстве научился подражать резкому сфинксианскому выговору Хонор, а Маттингли мог при необходимости сойти за уроженца Грифона, но Лафолле никак не мог преодолеть мягкий, медленный говор родного языка. Вряд ли Варнике так хорошо знал мантикорские диалекты, чтобы вывести самозванца на чистую воду, но не было смысла рисковать, а младшему офицеру много говорить не придется.

Замигал зеленый свет, люк плавно открылся, и Виктория глубоко вздохнула.

— Ладно, ребята, — спокойно сказала она телохранителям. — Будь что будет.

Лафолле фыркнул, как рассерженный медведь, и встал перед ней, пока она усаживала Нимица на плечо. Она долго и мучительно размышляла, стоит ли брать с собой кота, но тот сам совершенно недвусмысленно дал ей понять, какое решение он принял. Одного его желания могло оказаться недостаточно, чтобы переубедить Викторию — она не желала рисковать жизнью кота, но Нимиц доказал свою исключительную полезность в критических ситуациях. Он был так мал, что не многие посторонние люди понимали, какую смертельную опасность он представляет, и на этот раз его способность читать эмоции Варнике и его приближенных могла в буквальном смысле решить вопрос жизни и смерти. Хонор ощутила напряженную, как сжатая пружина, готовность кота, когда усаживала его на обычное место, и замешкалась, мысленно посылая ему последнюю просьбу: не торопись. В ответ пришло ощущение согласия, и, несмотря на собственную нервозность, она осталась довольна. При появлении внезапной угрозы коты имели обыкновение руководствоваться древними инстинктами, но Хонор была уверена, что Нимиц понимает, с чем им придется столкнуться и полагалась на его проницательность. Кроме того, в случае возникновения осложнений чувствующий чужие эмоции кот сможет среагировать на опасность намного раньше, чем Хонор или ее телохранители.

Вслед за Лафолле Хонор вышла из люка; четверо одетых во “вторую кожу” мужчин ждали их в шаттле. Варнике сидел в дальнем конце пассажирской каюты с передатчиком на коленях. Этот прибор был больше, чем тот который он демонстрировал, находясь на планете. Его мощности хватало, чтобы послать сигнал непосредственно с орбиты, минуя ретранслятор шаттла, но Хонор была к этому готова, так как замену они обсудили заранее. У всех пиратов были пульсеры, а двое , стоявшие по обе стороны от Варнике, были вооружены еще и громоздкими дробовиками. Четвертый, с маленькими серебряными крыльями на воротнике, эмблемой главного пилота, стоял у самой двери, чтобы обыскать мантикорцев. Лафолле прошел процедуру первым и сдвинулся в сторону, его лицо было красным и сердитым от унижения, а пилот, мерзко улыбнувшись, потянулся к Хонор.

— Попридержи руки, если не хочешь, чтобы я их сломала, — сказала она.

Она даже не повысила голоса, но фраза прозвучала, как удар плетью, а Нимиц оскалил клыки. Пилот замер, Хонор, скривив губы, повернула голову, чтобы обратиться напрямую к Варнике.

— Я согласна пройти досмотр на наличие оружия, а не лапанье одним из ваших животных.

— Какая разговорчивая леди, — прорычал один из охранников Варнике. — А что, если я тебя по стенке размажу?

— Попробуй, — холодно ответила она. — Твой “Вождь” знает, что произойдет, если ты это сделаешь.

— Спокойно, Аллен. Спокойно, — сказал Варнике. —Капитан Харрингтон — наш гость, — Он улыбнулся и склонил голову набок. — Тем не менее, капитан, вы действительно должны убедить меня, что вы не вооружены.

— Так оно и есть, — тонко улыбнувшись, ответила Хонор.

Варнике в тревоге прищурил глаза: он заметил прямоугольный футляр, прикрепленный ремешками к левому запястью Хонор. Футляр был двадцать два сантиметра в длину, пятнадцать — в ширину и десять — в высоту, а на верхней панели имел три выключателя, маленькую клавиатуру с цифрами и две не горящие сигнальные лампочки.

— И что это такое? — Он пытался говорить непринужденным тоном, но в голосе почувствовалось напряжение, и его телохранители тотчас взяли оружие на изготовку.

— Кое-что помощнее пульсера, мистер Варнике, — холодно сказала Хонор. — Это взрыватель с дистанционным управлением. Когда он сработает, сдетонирует взрывное устройство. А он сработает, если я не буду набирать каждые пять минут соответствующий шифр.

— Вы ничего не говорили об этом прежде!

На этот раз голос Варнике почти сорвался в крик. Нимиц зашипел, а Хонор засмеялась. Смех был холодным и походил на взмах острого меча, а карие глаза были ледяными.

— Не говорила. Но у вас сейчас нет другого выхода, кроме как согласиться, не так ли? Вы уже здесь, мистер Варнике. Вы можете убить меня и всех троих моих офицеров. Вы можете даже взорвать планету. Но взрывное устройство все равно останется на месте, и вы умрете максимум через пять минут после нас. — Его рот искривился, а Хонор насмешливо улыбнулась. — Ну-ну, мистер Варнике! У вас есть ваши дробовики, а у моих людей, как мы и договаривались, нет даже скафандров. Вы можете расстрелять нас или разгерметизировать шаттл в любое время, когда вам заблагорассудится. Все, что могу сделать я, — это убить себя... и, конечно, вместе с вами. Мне кажется, это вполне приемлемое соотношение сил.

Глаза Варнике вспыхнули, но он заставил себя придать лицу более спокойное выражение.

— Вы умнее, чем я думал, капитан, — заметил он почти обычным своим мягким тоном.

— Вы же не думали, что я забыла об ограничениях устанавливаемых скоростью света, когда составляла план? — возразила Хонор. — Мы согласились отделить шаттл за десять минут полета до границы гиперпространства... то есть в двенадцати световых минутах от моего корабля. За двадцать четыре минуты, которые понадобились бы сигналу на путь в оба конца, вы сумели бы расправиться с нами, подать команду на взрыв ваших зарядов на планете, отстыковать шаттл и перейти на борт судна — времени на все хватит с избытком. Пусть уж лучше детонатор управляется отсюда, так надежнее.

— Но как я могу убедиться, что вы не прячете оружие в этом футляре? — весело спросил Варнике. — Там вполне достаточно места для маленького пульсера, не так ли?

— Я уверена, у вас здесь есть какие-нибудь детекторы энергии. Проверьте ими.

— Превосходное предложение. Гаррисон!

— Пилот сердито посмотрел на Хонор и открыл шкаф с оборудованием. Он вынул оттуда ручной сканер и провел над ящичком, который держала Хонор.

— Ну? — спросил Варнике.

— Ничего, — хмыкнул пилот. — Только сигнал одного десятивольтового источника энергии. Это достаточно для передатчика малого радиуса действия, но слишком мало для пульсера.

— Прошу простить мой подозрительный характер, капитан, — пробормотал Варнике, выслушав доклад и утвердительно кивнув. — Я полагаю, однако, что это единственное оружие, которое вы принесли с собой?

— Вы видите все, что я принесла, — абсолютно честно сказала Хонор. — Что касается другого оружия...

Она сняла и передала Лафолле свой передатчик, посадила Нимица на стул, совершенно спокойно расстегнула китель, сбросила его и повернулась на месте в своей белой блузе с высоким воротником.

—  Видите? В рукаве ничего не спрятано.

— Не могли бы вы также разуться? — вежливо попросил Варнике. — За последние годы я видел довольно много неприятных сюрпризов, спрятанных в ботинках.

— Если вы настаиваете.

Хонор сняла обувь и протянула пилоту, который угрюмо проверил все опытным взглядом и, сердито посмотрев на женщину, бросил обратно.

— Чисто, — хмыкнул он.

Сев рядом с Нимицем, она насмешливо улыбнулась в ответ на его сердитый взгляд и снова обулась. Потом надела китель, застегнула ремень и, снова взяв кота на руки, забрала у Лафолле футляр и пошла в противоположный конец пассажирской каюты. Там она села в удобное кресло и, положив футляр на колени, нажала верхнюю кнопку. Одна сигнальная лампа загорелась ровным желтым светом, и два охранника Варнике беспокойно заерзали.

Она подождала, пока Кэндлесс и Маттингли следом за ней войдут в шаттл и подвергнутся досмотру. Наконец она откашлялась и сказала:

—  Еще один момент, мистер Варнике. Прежде чем катер отстыкуется и морские пехотинцы покинут ваш причальный отсек, коммандер Кэндлесс осмотрит вашу рубку. Вдруг там кто-то прячется, а нам бы этого очень не хотелось.

— Там точно никого нет, — сказал Варнике. — Аллен, проводите коммандера. И следите, чтобы он ничего не трогал.

Охранник резко кивнул, и оба мужчины скрылись в носовой части шаттла, а тем временем Хонор с Варнике разглядывали друг друга с расстояния десяти метров — через всю пассажирскую каюту. Спустя несколько секунд мужчины вернулись, и Кэндлесс вытянулся для доклада.

— Чисто, капитан, — сказал он с прекрасным сфинксианским акцентом.

Хонор одобрительно кивнула.

— Теперь, я думаю, мы все должны занять наши места прямо здесь, где мы сможем следить друг за другом, — весело сказала она. — Я понимаю, что у вашего переносного передатчика хватит мощности для того, чтобы отсюда послать сигнал о взрыве, так что, пока мы не выйдем за радиус его действия, я не хотела бы, чтобы вы пользовались им, когда я этого не вижу.

— Как хотите.

Варнике подозвал своих подручных, и те сели рядом с ним. Все они находились между Хонор с ее телохранителями и рубкой управления. Внезапно футляр издал звуковой сигнал, и вторая сигнальная лампочка на нем загорелась красным светом. Все четверо пиратов одновременно развернули кресла к Хонор. Она улыбнулась.

— Простите, — пробормотала она и набрала на клавиатуре ящика девятизначный код.

Красный сигнал моментально погас, и она, расслабившись, откинулась на спинку кресла.

— Все нормально, капитан? — спросил через открытый люк бортинженер мантикорского катера.

— Да. Скажите коммандеру Кардонесу и майору Хибсон, чтобы продолжали, как договорено.

— Слушаюсь, мэм.

Люк закрылся, и катер произвел расстыковку. Он отошел на двигателях малой тяги и повернул в сторону “Пилигрима”. Через пять минут (еще один сигнал из футляра) три других катера покинули причальный отсек, увозя Сьюзен Хибсон и ее морпехов.

— Проверьте, все ли улетели, Гаррисон, — приказал Варнике.

Пилот включил переговорное устройство скафандра и забормотал в микрофон, а потом в течение нескольких секунд прислушивался к наушнику.

— Проверено. Все улетели. В данный момент мы сходим с орбиты.

— Отлично. — Варнике откинулся на спинку кресла, — А сейчас, капитан, я предлагаю всем устроиться поудобнее. В конце концов, нам предстоит провести несколько часов в компании друг друга.

 

* * *

 

Следующие три часа тянулись томительно медленно. Секунда шла за секундой, а напряжение, как туман, расползалось по всему шаттлу. Каждые пять минут начинал звенеть звуковой сигнал в футляре, лежавшем на коленях у Хонор, и каждые пять минут она вводила шифр, чтобы он прекратился. Маттингли и Лафолле сидели у иллюминатора: Маттингли наблюдал за взрывным устройством, а Лафолле следил за тем, чтобы одетые в скафандр члены пиратского экипажа не подобрались к входному люку шаттла. Варнике положил свой тяжелый переносной передатчик на соседнее кресло, но его охранники следили за Хонор и ее телохранителями так же напряженно, как Маттингли и Лафолле присматривали за люком и взрывным устройством. Один из охранников постоянно держал Хонор и ее людей под прицелом, но дробовик — штука достаточно тяжелая, и потому охранники сменяли друг друга каждые пятнадцать минут: чтобы опустить руки и отдохнуть. Впрочем, одного дробовика хватило бы за глаза. Было очевидно, что до Варнике и его прихвостней не добраться.

Все молчали. Варнике нравилось сидеть молча и слегка улыбаться, а у Хонор не было никакого желания разговаривать ни с ним, ни с его людьми. Через Нимица она чувствовала, как они напряжены, но при этом в них нарастало предвкушение победы — по мере того, как ремонтное судно все дальше и дальше уходило от ее боевых кораблей. Еще немного — и они уйдут от наказания...

Кот с трудом переносил их злорадное возбуждение. Он свернулся в клубок на соседнем с Хонор кресле, периодически вонзая когти в обивку, а она, пока тянулись эти бесконечные минуты, медленно и успокаивающе гладила его пушистую спину.

Снова раздался звонок, и Хонор, перестав гладить кота, неторопливо потянулась к клавиатуре и набрала на ней нужные цифры. На этот раз код был слегка изменен. Красный сигнал потух, а она мимоходом посмотрела на хронометр на переборке.

Три часа пятьдесят минут. Они с Фредом Казенсом долго обсуждали максимальный радиус действия портативного передатчика Варнике, прежде чем она позволила пирату сменить его на другой. Они допускали — с учетом возй высокой чувствительности приемной антенны, — что прибор такого размера может иметь радиус действия две световые минуты. Поэтому Хонор решила, что Варнике должен оказаться хотя бы в пяти световых минутах от планеты, прежде чем она посмеет что-нибудь предпринять против него. Теперь это время настало.

Она подождала еще несколько секунд, затем нажала третью кнопку на крышке футляра (ту, которую привел в состояние готовности новый цифровой код), и почти мгновенно произошло два события. Сначала ожил маленький, но очень мощный глушитель — устройство для радиоэлектронного подавления, установленное одновременно с фугасом на внешней стороне шаттла. Модуль генерировал достаточно сильное поле, чтобы подавить любой радиосигнал. Коммуникационные лазеры шаттла все еще могли передать приказ Варнике о взрыве, но в тот момент, когда пришел в действие глушитель, дно ящичка открылось, и Хонор в руку автоматически скользнул взведенный пистолет сорок пятого калибра.

Никто из людей Варнике не понял, что произошло, потому что стоявшее перед Хонор кресло закрывало от них ящик. Кроме того, они знали, что она безоружна, поскольку они проверили ящик и не обнаружили мощного источника энергии, необходимого для пульсера или любого другого современного ручного оружия. Им и в голову не пришло, что использовать такую примитивную штуковину с химической взрывчаткой.

Лицо Хонор даже не дрогнуло, когда она спокойным и плавным движением подняла пистолет, и его внезапный оглушительный грохот раздался в пассажирской каюте, как удар карающей Божьей десницы. Охранник, державший Хонор под прицелом, не успел понять, что уже умер: его лоб проломило пятнадцать граммов свинца — и ошеломляющий грохот выстрела поверг пиратов в полную прострацию, пусть на какую-то долю секунды.

Второй охранник даже не двинулся с места когда кольт рявкнул во второй раз.

Охранника выбросило из кресла, и он забрызгал переборку (и Андре Варнике) мозгами и кровью, а Виктория уже стояла, держа пистолет двумя руками.

— Игра окончена, мистер Варнике, — сказала она, и глаза ее казались вырезанными из ледяного кремня.

Ей пришлось говорить громко, чтобы расслышать свой голос сквозь звон в ушах, и она улыбнулась, видя, как пират хлопает глазами, не в силах поверить в происшедшее.

— Встаньте и отойдите от передатчика.

Варнике, широко раскрыв глаза, проглотил комок в горле, когда понял, что в конце концов встретил убийцу еще более беспощадного, чем он сам. Дрожа от страха, он кивнул и начал вставать. В этот самый момент пилот нырнул было за упавшим оружием, и оглушительные выстрелы сорок пятого калибра еще дважды прогремели в каюте. На этот раз две пули попали не в голову, а в грудь, и у пилота оставалось еще секунд пятнадцать, чтобы покричать, корчась на палубе. Кровь потоком лилась у него изо рта, пока он не он умер. Но Хонор и глазом не повела: кольт снова уставился в лоб Варнике, прежде чем тот успел хотя бы подумать об оружии у себя на поясе.

— Встаньте, — повторила она.

Он повиновался. Отошел от передатчика. Хонор кивнула Лафолле.

Ее главный телохранитель не был склонен к вежливости. Он прошел по проходу с правого борта каюты, оставаясь все время вне сектора огня, пока не добрался до Варнике, — и очень грубо бросил пирата на палубу. Уперев колено в спину своего пленника, он так резко заломил назад его руки, что Варнике вскрикнул от боли.

Через мгновение рядом уже был Маттингли, который подобрал забрызганные кровью и мозгом пульсеры и дробовики и перебросил их Кэндлессу, а потом они с Лафолле резко поставили Варнике на ноги. Маттингли вытащил из кобуры Варнике пульсер и сунул в карман. Затем оба телохранителя протащили Варнике со скрученными за спиной руками в дальний конец каюты и толкнули его на сиденье. Маттингли сел за три кресла от него наставив отобранный пульсер в грудь пленника, а Виктория осторожно опустила свой тяжелый пистолет сорок пятого калибра и аккуратно уложила его в боковой карман кителя.

— Я делала вам предложение, которое могло оставить вас в живых, — сказала она своему пленнику. — Мне пришлось бы сдержать слово. Благодаря вам мне этого делать не надо. — Ее улыбка могла заморозить звезду до самого ядра. — Спасибо, мистер Варнике. Я вам очень признательна.

Она снова взяла футляр и набрала на цифровой клавиатуре третью комбинацию. Глушитель послушно отключился, и мощные захваты, удерживающие взрывное устройство на шаттле, отсоединились. Устройство, которое Варнике беспечно принял за простую фугасную бомбу, лязгнуло о корпус ремонтного судна — и вспыхнула желтая контрольная лампочка, подтверждая, что второй комплект захватов удерживает заряд на новом месте.

Хонор взяла на руки Нимица; чувствуя ликование кота, она прижала его к себе и, переступив через тела убитых ею людей, прошла в рубку пилота. Приборы были стандартными, но она, усадив кота в кресло второго пилота, в течение двух минут осваивалась с ними, прежде чем надела наушники пилота и откинула пластмассовый щиток с тумблеров управления стыковочными захватами. Трудно и опасно отчаливать от судна, идущего на импеллерном двигателе — к счастью, у ремонтного судна не было боковых защитных стен. Хонор зажгла в пассажирской каюте сигнал предупреждения о запуске и включила селекторную связь.

— Запуск — через тридцать секунд, — объявила она. —Пристегните ремни, будет тяжело.

Она выждала указанное время, глядя на убывающие цифры на табло, затем убрала захваты, соединявшие шаттл с корпусом ремонтного судна, и вывела мощность фюзеляжного и главного двигателя почти до предела.

Это были обычные реактивные двигатели, но достаточно мощные, и ускорение в добрую сотню g швырнуло шаттл прочь от судна. Компенсаторы инерции маленького летательного аппарата сделали все возе, но для нормальной работы им необходим был импеллерный клин, так что на экипаж обрушилось не менее двадцати g , и Хонор охнула, когда гигантский кулак припечатал ее к спинке кресла. Шаттл понесся прочь от ремонтного судна с ускорением один километр в секунду в квадрате. Этого более чем хватало, чтобы выскользнуть из клина прежде, чем его сужающаяся задняя часть накроет и уничтожит крошечный летательный аппарат. Двигатель проработал бесконечные шесть секунд и выключился — и только тогда Хонор удалось с хрипом набрать немного воздуха в выжатые перегрузкой легкие...

Перестраховки ради она еще тридцать секунд держала ускорение в пятьдесят g , а потом запустила импеллер. Когда активировался клин, Хонор включила передатчик шаттла.

— Пиратское судно, с вами говорит капитан Хонор Харрингтон, — холодно сказала она. — Я захватила в плен вашего предводителя. Ядерные заряды на планете не сработают, зато у вас на обшивке корпуса прикреплен заряд в двести килотонн, а у меня находится передатчик, который им управляет. Немедленно поворачивайте обратно, или я взорву его. В вашем распоряжении одна минута для выполнения моего требования.

Она развернулась и помчалась от ремонтного судна на четырехстах g . Одним глазом она смотрела на дисплей, а другим — на часы. Потом снова включила микрофон.

— У вас осталось тридцать секунд, — категорически объявила она, разворачиваясь, чтобы не выпускать ремонтное судно из виду.

Тем не менее пираты продолжали двигаться в сторону гиперграницы. Хонор не могла понять: то ли они думают, что она их обманывает, то ли просто оставшимся на борту судна людям нечего терять?

— Пятнадцать секунд, — бесстрастно сказала Хонор, занося руку над футляром. — Десять секунд.

Судно продолжало следовать своим курсом. Хонор развернула нос шаттла в другую сторону, и удирающее судно исчезло из поля зрения кабины пилота, зато оказалось перед иллюминаторами пассажирской каюты.

— Пять секунд, — объявила она пиратам голосом палача, наблюдая за судном на экране радара. — Четыре... три... две... одна...

Она одним движением нажала вторую кнопку на своем ящике, и ремонтное судно вместе со всей своей командой исчезло в ослепительной вспышке.

 

Глава 33

 

Джинджер Льюис наблюдала, как ее команда помогает команде третьей рельсовой стойки заводить ракетную кассету назад в первый грузовой отсек. Кассета была меньше ЛАКа, но намного больше бота, а проектировщики гораздо больше беспокоились о ее боевой эффективности, чем о транспортировке и обслуживании. Ситуацию не облегчал и тот факт, что “Пилигрим”, первый из четырех кораблей, оборудованных новой пусковой установкой, снабженной рельсовыми направляющими, был вынужден самостоятельно отрабатывать более или менее приемлемые процедуры транспортировки. Каждая кассета стоила более трех миллионов долларов, и Бюро кораблестроения высоко оценило идею их повторного использования. Джинджер соглашалась: да, использовать их для атаки на врага многократно — это очень правильно.

Но возни с ними от этого нисколько не меньше.

ЛАКи коммандера Армон разыскали все кроме трех кассеты, использованные в коротком и жестоком избиении крейсеров Андре Варнике, и это было замечательно, учитывая, как трудно их искать по слабому излучению отраженных сигналов. Хорошо бы поставить на них приводной маяк, подумала Джинджер, сделав себе заметку внести это предложение. Интересно, почему Комиссия по развитию вооружения не додумалась до такой простой вещи?

Тем временем все двадцать семь найденных кассет был уже отбуксированы к “Пилигриму”, где одетым в скафандры командам инженерного и тактического отделов предстояло завести каждую торцом вперед на свое место и заново проверить пусковые стволы. Две кассеты не прошли проверку. Их было бы отремонтировать, но не на “Пилигриме”, и капитан приказала их уничтожить.

Таким образом, осталось двадцать пять, и все надо было перезарядить. Это было бы сделать на направляющих пусковой установки, но “Пилигрим” был оборудован новейшими ракетами модели 27- C . В условиях нормального тяготения каждая ракета весила более ста двадцати тонн. Даже для невесомости это слишком большая масса и инерция, а эти проклятые штуки имели к тому же пятнадцать метров в длину. В конечном счете Джинджер была вынуждена признать оптимальным проводить снаряжение кассет новыми ракетами вне судна, где было много пространства для работы, — и только после этого проводить установку кассет на направляющие.

Это был тяжелый, изнурительный труд, и объединенные команды инженерного и тактического отделов занимались этим уже восемнадцать часов подряд. Это была третья по счету смена Джинджер, и она начинала беспокоиться по поводу усталости персонала. Утомленные люди допускают опасные ошибки, а ее работа как раз и заключается в наблюдении за тем, чтобы ошибки не происходили.

Она прошла дальше по первому грузовому отсеку, держась у стены, чтобы лучше видеть, как транспортная команда, одетая в тяжелые скафандры и оснащенная погрузочно-разгрузочными устройствами для перемещения тяжестей, осторожно заводит на направляющие поступившую в отсек перезаряженную кассету. Устройства для погрузочно-разгрузочных работ походили на портативные пусковые ракетные установки, только побольше, и на конце у каждого из них были установлены спаренные прижимные и тягловые механизмы грузоподъемностью порядка тысячи тонн. Транспортная команда использовала прижимные механизмы, как гигантские домкраты, чтобы совместить магнитную колодку кассеты точно с направляющей — и, несмотря на усталость, они работали увлеченно и сосредоточенно. Джинджер устало улыбнулась, отметив это про себя. Начиная с событий в Шиллере, настроение на борту “Пилигрима” было приподнятым. Сначала они уничтожили два эсминца (ну хорошо, один эсминец) и легкий крейсер пиратов и вдобавок захватили в плен легкий крейсер хевенитов. Потом они прилетели прямо в систему Марш и прикончили четыре тяжелых крейсера, а потом Старуха собственноручно захватила одного из самых известных убийц в истории Силезии, отправила прямо в ад более тысячи пиратов — и спасла от ядерного опустошения целую планету. “Не хило! — подумала Джинджер и улыбнулась, снова вспомнив давний разговор с горько разочарованным новобранцем Обри Вундерманом. — Конечно, не корабль стены, Вундеркинд. Однако я сомневаюсь, чтобы ты захотел бы сейчас оказаться на другом корабле, а не на мостике Старухи!”

Как всегда, вспомнив про Обри, она помимо воли ощутила волну болезненного беспокойства: с ним все же что-то происходило. Джинджер не сумела выяснить точно, что именно. Все-таки она, хоть и получив звание заслуженно, была новичком и не могла пока пользоваться информационной сетью старшин (в конце концов, нельзя же назвать это сплетнями!), но она знала, что Горацио Харкнесс и ганни Хэллоуэлл тоже имеют к этому какое-то отношение, а она испытывала очень большое уважение к обоим джентльменам. Мысль о том, что они как-то заботятся о юноше, приносила ей огромное облегчение, как и изменения, которые она видела в Обри. Он все еще был осторожным, но уже не напуганным до смерти, как раньше, и, если она не ошибалась, парень начал набирать мышечную массу. Одним из побочных эффектов пролонга было замедление физического процесса созревания. В двадцать лет Обри выглядел, как шестнадцати- или семнадцатилетний подросток цивилизации, не знающей искусства продленной жизни. Теперь же он превращался в крепкого семнадцатилетнего юношу с хорошо развитой мускулатурой, и его уверенность в себе возрастала с каждым днем. И это была уже зрелость. Парень, которого она дразнила (и незаметно брала под крылышко), за последнее время вырос и превратился в мужчину, который ей нравился.

— Отлично! — раздалось в наушниках победное восклицание старшины Вейнтрауба, когда подвеска наконец вошла в точный контакт с направляющей.

Рабочая команда отступила назад, освободив пространство, а Вейнтрауб дал сигнал лейтенанту Уолкотт заводить кассету на направляющие, и Джинджер услышала хор утомленных, но довольных возгласов, когда кассета четко встала на свое место, готовая к очередному запуску.

— Еще восемь на подходе, и только две из них — наши. — Вейнтрауб воспользовался двигателями скафандра, чтобы подлететь поближе к Джинджер, и помахал ей дистанционным манипулятором. — Минут через пять к нам подойдет следующая малютка, Джин. Дайте вашим людям передохнуть немного и посмотрите, как загружают двадцать четвертую кассету, ладно?

— Не беспокойтесь, старшина.

По рангу Джинджер была старше Вейнтрауба, но он был специалистом по ракетам, которого Комиссия по развитию вооружения специально подготовила как сменного руководителя вахты, и третья направляющая была его сферой ответственности. Кроме того, передышка давала ей возсть в первый раз за всю смену опробовать двигатели своего скафандра. Она отплыла назад, к дверям грузового отсека, и посмотрела на экран, расположенный на внутренней поверхности лобового стекла шлема. Ага! Вот где двадцать четвертая! Девять километров по вектору ноль-три-девять.

Джинджер оттолкнулась ботинками от корпуса и на мгновение свободно зависла, пристально глядя вниз на огромный, голубовато-белый мраморный Сайдмор. “И вправду очень симпатичная планета, — подумала она. — Здорово, что мы смогли вернуть ее народу, которому она принадлежит”. Джинджер смотрела на звезды, переполненная знакомым чувством благоговения. В отличие от многих людей, она любила выходы в открытый космос. Необъятность вселенной не надоедала ей, она считала, что космос очищает душу и как-то странно успокаивает, и особое чувство уединенности смешивалось удивительной радостью, что Бог позволяет ей бросить взгляд на Его творение с Его собственной прекрасной и выгодной для обзора позиции.

Но она находилась здесь не для того, чтобы восхищаться открывшимся видом. Она направила крест визира на внутреннем экране шлема на маяк двадцать четвертой кассеты и зафиксировала вектор в автоматической системе управления двигателя длительного действия — ДДД. Блоки ДДД были предназначены для продолжительных работ за бортом космического корабля и обладали гораздо большим запасом топлива и мощностью, чем двигатели малой тяги обычных скафандров. Джинджер радовалась, когда выпадала редкая возсть применить их в деле. Теперь она еще раз проверила вектор движения, улыбаясь от предвкушения, и нажала пусковую кнопку.

Тут это и случилось.

В ту секунду, когда заработали двигатели, вся система сошла с ума. Вместо мягкого набора ускорения, которого ожидала Джинджер, ДДД мгновенно заработал на полную мощность. Это отбросило ее прочь от судна на ускорении, предназначенном только для чрезвычайного использования, и она застонала от боли, не в силах даже закричать, раздавленная чудовищной тяжестью. В отчаянии она потянулась большим пальцем к прибору ручного управления, чтобы блокировать автоматическую систему, отработанным движением вслепую быстро нашла кнопку, резко нажала на нее... и ничего, абсолютно ничего не произошло.

Но не это было самое худшее. Двигатели, отвечавшие за стабилизацию в пространстве, тоже пришли в неистовство и, бешено завертев скафандр колесом, погнали ее еще дальше в пространство. В первые две секунды она потеряла всякую ориентацию, вестибулярный аппарат обезумел, а она уже вихрем умчалась прочь от судна. Только милостью божьей она двигалась от судна: неисправный ДДД с таким же успехом мог направить ее прямо в корпус, сделав неизбежной мгновенную смерть.

Но и то, что с ней происходило, было отвратительно. Впервые в жизни Джинджер Льюис была поражена морской болезнью, которая всегда вызывала у нее изумленное сострадание, когда она видела приступы у других. Ее неудержимо рвало. Кашель и прерывистое дыхание вместе с рефлексами, которые инструкторы заставляли ее вырабатывать на тренировочных занятиях, помогали ей держать дыхательные пути чистыми. Она никогда не ожидала, что тренировки окажутся полезными (она была не из тех, кто блюет от пустячной работы в вакууме!), но только благодаря беспощадным инструкторам она выжила и смогла ударить липким от рвоты подбородком в переключатель системы связи и выйти на аварийную частоту флайт-диспетчера.

— Мэйдэй! Мэйдэй!* [ Мэйдэй — стандартный сигнал бедствия по голосовой радиосвязи, подобно SOS морзянкой. — Д.Г. ] Неисправность скафандра! — выдохнула она, а ее двигатели продолжали реветь, словно взбесившиеся животные. — Это... — У нее снова возник позыв на рвоту, и она задержала дыхание, подавляя рвотный рефлекс. — Это “синий-шестнадцать”! Я... Боже, я не знаю, где я!

Она слышала панику в собственном голосе, но вот видеть она уже ничего не могла. Содержимое ее желудка залепило внутреннюю часть шлема, закрыв звезды и еще больше усугубив дезориентацию, а двигатели все ревели — и непонятно почему, ни с того ни с сего!

— Мэйдэй! — пронзительно закричала она в микрофон.

Ответа не было .

 

* * *

 

— Что за...

Скотти Тремэйн только что сменил лейтенанта Джастиса, флайт-диспетчера второго дивизиона канонерок, и, сев в кресло перед пультом управления полетами, заметил радарную отметку, удаляющуюся прочь от корабля в нештатном направлении.

Он ввел запрос в компьютеры, но они тоже не знали, что это такое, и он нахмурился. Связь на аварийной частоте молчала, так что это не мог быть человек, попавший неприятность, — но что тогда?.. Он поднес световое перо к дисплею, обвел сигнал и перебросил его на главный экран в боевой информационный центр, а затем нажал кнопку общей связи.

— Говорит флайт-диспетчер, — решительно сказал он в микрофон. — Вижу неопознанный объект, удаляющийся от корабля на... — он проверил цифры, — на тридцати пяти g *. [ Компенсатор, не связанный с импеллерным двигателем, способен смягчать перегрузки только на 80%, следовательно, Льюис испытывала около 7 g , причем с резко меняющимся вектором, что находится на грани человеческих возстей. (Прим, ред.) ] — Всем руководителям подразделений, пересчитайте ваш персонал. Результаты проверки представьте как быстрее!

Он откинулся на спинку кресла, покусывая губу; вскоре начали поступать сообщения. Они посыпались из динамиков с обнадеживающей скоростью, и он отмечал на графике каждое подразделение, когда его руководитель докладывал о своих людях. Но вот сообщения закончились, а одно подразделение по-прежнему молчало.

— “Синий-шестнадцать”, “синий-шестнадцать”! — обратился он в микрофон. — “Синий-шестнадцать”, мне нужен ваш отчет!

Ответом была тишина, и тогда заговорил кто-то еще.

— Диспетчер, это “желтый-три”. Я послал “синий-шестнадцать” проверить двадцать четвертую кассету три или четыре минуты назад.

Тремэйн почувствовал, как кровь застыла в жилах, и тотчас переключил связь на первый отсек для малых летательных аппаратов.

— Человек за бортом! — рявкнул он. — Флайт-диспетчер объявляет: Человек за бортом! Вывести дежурный бот!

В ответ поступило испуганное подтверждение, и он включил связь с БИЦ*. [ Боевой информационный центр. — Д.Г. ]

— Уллерман, БИЦ — ответил чей-то голос.

— Тремэйн, флайт-диспетчер, — быстро проговорил Скотти. — Послушайте! Я веду на радаре скафандр двигающийся прочь от корабля на тридцати пяти g . Я перенес его сигнал на ваш обзорный экран три минуты назад. Свяжитесь с дежурным ботом и наводите его. И ради бога, не потеряйте сигнал!

— Принято, — отрапортовал голос.

Тремэйн вернулся к радару. Он был малого радиуса действия и намного менее мощный, чем главные следящие установки, сигнал уже исчезал с его экрана. Скотти увидел более широкий радарный след дежурного бота отходящего от корабля на ракетных двигателях, и его губы зашевелились: он шептал тихую молитву за того, чей сигнал сейчас исчезал на радаре.

Если бот не доберется до него прежде, чем система слежения потеряет его, несчастный станет Летучим Голландцем.

 

* * *

 

— Вы действительно в этом уверены, Гарри? — спокойно спросила Хонор.

— Абсолютно, — сердито сказал лейтенант-коммандер Чу. — Кто-то основательно поработал с ее ДДД, шкипер. Он попытался представить все как общий сбой системы, но перестарался, когда устраивал “отказ” рации. Система связи изолирована от ДДД, поэтому ему пришлось соединять компьютер ДДД с компьютером скафандра. Это не трудно, но такое не могло произойти случайно: кто-то это сделал и, черт возьми, хорошо справился со своей задачей. Компьютер ДДД полностью вышел из строя, все исполняемые файлы его программ стерты без возсти восстановления — но мои люди, работающие над восстановлением данных, нашли несколько потерянных кластеров, и в том числе единственную уцелевшую кодовую строку программы, направляющую выходной сигнал к системе связи. Это только фрагмент, но его там абсолютно не должно быть, потому что подсоединения ДДД к системе связи не предполагается. Это не отказ аппаратуры и не сбой программы. Чтобы все это произошло, требовалось ввести отдельную специальную программу.

Хонор сцепила руки за спиной. Целую минуту она не произносила ни слова, но глаза ее сверкали. Моральный настрой и поведение людей на борту “Пилигрима” улучшались с каждым днем. Ее экипаж становился сплоченным коллективом, где каждый делал свое дело. Людям надо было только оглянуться вокруг, чтобы убедиться, как хорошо они справляются со своей работой, и Хонор была уверена, что они знают: она тоже довольна ими. Даже Салли МакБрайд и начальник дисциплинарной комиссии Томас разделяли ее мнение, а технический отдел Чу вообще творил чудеса.

А теперь кто-то попытался убить члена ее экипажа, и способ, который он выбрал, был даже хуже, чем попытка убийства сама по себе. Немногие астронавты признавались в этом, но ужас быть потерянным, беспомощно плавая в пространстве, пока не кончится воздух и тепло в скафандре, был одним из самых главных кошмаров их профессии.

Именно такой кошмар кто-то собирался сделать реальностью для Джинджер Льюис, и гнев Хонор вспыхнул еще сильнее, потому что это была ее ошибка. Она не сомневалась относительно ответственности за случившееся. Именно она виновата в том, что Штайлман все еще на свободе. Она должна была забыть о карьере Тацуми и чувстве собственного достоинства Вундермана и нанести удар по Штайлману тогда, когда он в первый раз перешел за черту. Она позволила себе отвлечься, фактически позволила себе с нетерпением ждать, как Вундерман даст отпор Штайлману, и пренебрегла тем, что он, мог наметить себе в жертву Льюис.

Правый уголок ее рта начал дергаться, и Раф Кардонес напрягся, поскольку хорошо знал этот признак гнева. Затем понял, что она разгневана даже сильнее, чем он думал, потому что голос ее, когда она наконец заговорила, был спокойным, почти ровным.

— Льюис в порядке?

— Энджи говорит, что все будет хорошо, но я бы сказал, что она израсходовала удачу, отпущенную на два срока жизни, — осторожно ответил он. — Двигатели управления могли легко бросить ее прямо на корпус корабля, кроме того, она вдохнула достаточно кислоты из желудка, и поэтому очень пострадали легкие. Энджи говорит, что вдобавок ко всему Джинджер, абсолютно не готовая к этому, в течение двадцати минут неслась на тридцати пяти g , виляя как лиса, преследующая зайца. Ни к чему хорошему это не привело, и она довольно долго испытывала недостаток кислорода в крови — из-за ожога легких, а не повреждения скафандра, и только потом катер добрался до нее. Между прочим — добавил он, — Тацуми был тогда дежурным санитаром. Энджи говорит, что только благодаря ему она все еще жива.

— Понятно...

Хонор расхаживала по каюте, а Нимиц, подняв дыбом шерсть, выгибался дугой на своем насесте и бил хвостом, разделяя ее жгучий гнев. Чу принес с собой Саманту, и кошка вздрагивала от хлещущих от Хонор и Нимица эмоций, которые эхом отдавались в ней... и от переживаний своего человека. Инженер протянул руку, чтобы успокоить ее, погладив по спинке, но она увернулась и даже с шипением оскалила клыки.

— Кто занимался обслуживанием скафандра? — спросила наконец Хонор, повернувшись к остальным присутствующим.

— Я посмотрел список дежуривших, но из-за погрузки кассет мы производили тогда изменения в расписании вахт, поэтому были привлечены дополнительные люди, —ответил Чу. — У меня есть отметка о проверке ДДД Льюис, ее проводил Аврам Хирошио, один из лучших моих техников. Но там так много людей входило и выходило из отсека хранения скафандров, что это мог сделать любой. Все дело в программном обеспечении, мэм. Тому ублюдку нужно было всего пять секунд, когда никто его не видел, чтобы переписать программу с чипа на компьютер ДДД.

— Вы хотите сказать, — Хонор произносила каждое слово с убийственной четкостью, — что кто-то на моем корабле попытался убить одного из членов моего экипажа и у нас нет ни малейшего представления о том, кто это мог быть?

— Я могу сузить перечень, шкипер, но этого недостаточно, — признался Чу. — Останется список из двух или трех десятков человек. Мне жаль, но дело обстоит так.

— В этом списке есть Рэнди Штайлман? — резко спросила она.

— Нет, миледи, но... — Чу сделал паузу и глубоко вздохнул. — Штайлмана там нет, но есть Джексон Каултер и Элизабет Шоуфорт. Оба из компании Штайлмана. Хотя я не могу доказать, что это был кто-то из них.

— Мне все равно, что вы можете доказать. По крайней мере, сейчас. — Хонор повернулась к Кардонесу. — Вызовите по селекторной связи начальника дисциплинарной комиссии. Я хочу, чтобы Каултер и Шоуфорт были арестованы, и хочу, чтобы их допросили с пристрастием.

— Я понимаю, мэм, — начал отвечать Кардонес, — но без доказа...

— По моему приказу, — сказала она все тем же ровным,спокойным голосом. — Так и скажите им. И напомните,что военнослужащий не имеет права хранить молчание. Один из этих двоих только что предпринял попытку совершить убийство, и я буду давить на них до тех пор, пока не узнаю, кто это был.

Кардонес встретил ее спокойный пристальный взгляд, но сам очень встревожился.

— Я так и сделаю, шкипер, но ведь вы сами знаете, что даже если мы сломаем их на допросе, они могут заявить на суде, что не думали убивать ее, что это была только шутка, которая вышла из-под контроля...

— Мне все равно. — Хонор Харрингтон, высокая и прямая, стояла, все еще сцепив за спиной руки, и ее карие глаза были холодны как лед. — Это второй “несчастный случай”, происшедший с одним из моих людей. Третьего не будет. Я заключу этих двоих на гауптвахту и добьюсь от них правды. И найду, кто виноват. А когда найду, ей-богу, я сделаю из него, кто бы это ни был, самый жалкий кусок дерьма, который когда-либо носил мантикорскую форму. Вы меня поняли, Раф?

— Да, мэм.

Кардонес резко кивнул, подавив желание вытянуться по стойке “смирно”, и она в ответ тоже кивнула.

— Отлично.

 

* * *

 

Обри Вундерман снова находился в госпитале, но теперь уже он держал Джинджер за руку. Она лежала неподвижно, рот и нос ее были закрыты прозрачной кислородной маской. Коммандер Райдер обещала Обри, что Джинджер будет в порядке, что ей просто нужен кислород, пока не заживут и не восстановятся ее обожженные кислотой легкие, но она выглядела такой тихой... Такой сломленной...

“Это быстро пройдет, придурок!” — резко сказал он сам себе. И он себя не обманывал. Ей дали общий наркоз, пока вымывали кислоту из легких, а потом ввели большую дозу быстродействующих лекарственных препаратов. Это всегда тяжело для пациента. Но видеть ее в таком состоянии было ужасно. Кто-то остановился в ногах постели Джинджер. Обри поднял глаза. Иоширо Тацуми.

— Спасибо, — сказал Обри, и санитар неловко пожал плечами.

— Да ладно, это ведь моя работа.

— Да, я знаю. Но все равно спасибо. Она моя подруга.

— Я в курсе, — кивнул Тацуми. Его темные глаза с состраданием посмотрели на девушку. — Ты знаешь, у нее, похоже, будут проблемы, когда она очнется, — тихо сказал он. — Я имею в виду, что она будет немного не в себе, парень. Вероятно, у нее разовьется посттравматический синдром. — Он покачал головой. — Я знал когда-то одного парня, техника по электронике, как и ты, так вот, он как-то раз оказался за бортом. Он работал на гравитационной антенне, а какой-то дурак в БИЦ не проверил список работающих. Дал напряжение на антенну, как раз когда там был парень, и того унесло далеко от корпуса. Выброс напряжения сжег его систему связи и половину электроники скафандра. Нам потребовалось почти двенадцать часов, чтобы найти его... Тот парень больше никогда не выходил за пределы корабля. Просто не смог заставить себя.

— Джинджер покрепче... — сказал Обри с большей уверенностью, чем на самом деле испытывал. — Она всегда любила выходы в открытый космос. И, потом, она была там только минут тридцать. Она выдержит. И уж никак не позволит глупому несчастному случаю перечеркнуть ее жизнь.

— Несчастный случай? — замигал Тацуми и, осторожно посмотрев вокруг, покачал головой. — Какой, к черту, несчастный случай, парень! — сказал он гораздо более тихим голосом. — Разве ты не слышал?

— Что слышал? Лейтенант Уолкотт разрешила мне прибыть прямо сюда, и с тех пор я не выходил.

— Черт, Вундерман! Старуха арестовала Каултера и Шоуфорт. Говорят, кто-то повредил ДДД, и шкипер уверена, что это кто-то из них. Она собирается превратить того, кто это сделал, в реакторную массу — когда выяснит, кого именно надо наказать. Я думаю, наша леди здорово разозлилась, парень!

— Каултер и Шоуфорт? — повторил Обри и не узнал собственного голоса.

Тацуми кивнул, и Обри медленно встал. Он нежно погладил руку Джинджер и снова посмотрел на Тацуми.

— Присмотри за ней для меня, ладно? Я хочу, чтобы кто-то был здесь, если она придет в себя.

— Куда ты пойдешь? — встревоженно спросил санитар.

— Предстоит небольшой урок, — спокойно сказал Обри и вышел, не сказав больше ни слова.

 

Глава 34

 

— Господи Боже, Рэнди! Ты соображаешь своими чертовыми мозгами? — Эд Илюшин наклонился ближе, и голос его зазвучал совсем тихо, чтобы никто в большой, полупустой столовой не смог их услышать.

— Я? — лениво улыбнулся Рэнди Штайлман. — Я не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь.

— Я говорю о том, что случилось с Льюис! — прошипел Илюшин. — Черт побери, Шоуфорт и Каултера уже взяли! И ты думаешь, они нас не сдадут?

Ал Стеннис нервно дернул головой, и глаза его забегали по сторонам, проверяя, не может ли кто-нибудь подслушать их разговор. Но рядом никого не было. Штайлман и его закадычные друзья не пользовались популярностью среди товарищей.

— Шоуфорт ни черта не знает, — сказал Штайлман. — Это все, что она может сказать. Что касается Джексона, черт побери, это была его идея.

Дело обстояло несколько иначе, но Штайлман не слишком погрешил против истины. Он просто решил, что общая эйфория по поводу недавних побед “Пилигрима” ослабит надзор, и воспользовался моментом, чтобы разделаться с Льюис. А Каултер предложил прекрасный способ сделать это и ввел необходимую программу в ДДД Льюис.

— И в отличие от вас, негодяев, — продолжал он, — у Джексона есть нюх. Что бы он ни сделал, вы думаете он может выдать нас, не сознавшись в попытке покушения на убийство?

— Но если их допросят с пристрастием, они могут рассказать о... — начал говорить с тревогой Стеннис, но захлопнул рот, потому что Штайлман впился в него предостерегающим взглядом.

— Мы говорим об этом только в каюте, и больше нигде, — тихо сказал громила энерготехник. — И никто их об этом не спросит, потому что никто ничего не знает. А на случай допроса у обоих есть башка на плечах. Они и раньше сиживали в тюрьме и не будут колоться только потому, что кто-то их арестовал. И какого черта их будут допрашивать, если нет никаких свидетелей?

— А откуда ты знаешь, что их нет? — спросил Илюшин чуть более спокойным голосом. — Почему схватили именно их, если нет свидетелей?

— Черт! То, что их взяли обоих, — лучшее доказательство, что никаких свидетелей нет! — фыркнул Штайлман. — Смотри, они знают, что оба живут с нами в одной каюте, правильно? И они знают, что я поругался с Льюис, так ведь? — Оба его собеседника кивнули, и Штайлман пожал плечами. — Так вот, именно поэтому их и допросят, дурьи вы башки. Все, что у них есть, — это возможный мотив. Если были бы свидетели и доказательства, тогда бы они знали точно, кого из них надо хватать, верно? А значит, Шоуфорт и Джексон должны молчать и не сдаваться, тогда нас не смогут припереть к стенке.

— Ну, не знаю, — с сомнением заговорил Стеннис. —Мне кажется...

Техник замолчат от неожиданности, потому что на стол рядом со Штайлманом кто-то поставил поднос. Энерготехник поднял голову и уже открыл рот, чтобы послать наглеца подальше. Внезапно глаза его округлились. Он в течение секунды смотрел на подошедшего, не в силах поверить. Лицо его вспыхнуло, а Обри Вундерман насмешливо улыбнулся.

— Какого черта тебе надо, сопляк? — сердито спросил Штайлман.

И Обри улыбнулся еще насмешливей. Это было трудно, но не настолько, как он ожидал.

— Я просто подумал, не взять ли что-нибудь перекусить, — ответил он. — У меня сейчас подвижный график — мне дали пару свободных дней, чтобы побыть в госпитале с другом, так что есть приходится урывками.

Штайлман прищурился. Что-то было не так. Ирония в голосе Вундермана ножом полоснула его по сердцу да и взгляд парень в сторону не отводил. Где-то глубоко в глазах, воз, и мерцал нервный блеск, но обычного страха в них не было. Еще секунда потребовалась энерготехнику, чтобы понять: в глазах появилось то самое выражение, которое обычно проявлялось только в его собственном взгляде, — и опять волна недоверия захлестнула Рэнди. Да ведь этот маленький хрен в самом деле напрашивается на драку!

— Вот как? — презрительно усмехнулся Штайлман. — А не пойти ли тебе пожрать в другое место? Меня может стошнить, если придется слишком долго смотреть на тебя.

— Валяй, — сказал Обри и взял вилку. — Только постарайся не забрызгать ничего на моем подносе.

Штайлман задрожал от гнева, услышав презрительную насмешку в голосе молодого человека, и сжал кулак. Стеннис, похоже, был сбит с толку. Илюшин пристально наблюдал за происходящим. Он не проявлял себя в деле так активно, как Штайлман, и часто в обсуждениях примыкал к более осторожному Стеннису — но был не менее порочен, чем Каултер и Штайлман. Они с Каултером были скорее гиенами, тогда как Штайлман — диким норовистым слоном, и рот Илюшина изогнулся в уродливой ухмылке. Он не знал, что задумал Вундерман, но знал, что глупый пацан сейчас огребет по полной программе. Он предвкушал интересное зрелище... и так сосредоточенно смотрел на Обри, что ни он, ни кто другой из его товарищей не заметили, как в столовую тихо вошли Горацио Харкнесс и Салли МакБрайд.

— Хочешь, чтобы я вбил твою задницу промеж ушей, сопляк? — прорычал Штайлман.

— Нет, — Обри собрал вилкой несколько зеленых бобов, медленно прожевал их и проглотил. — Я просто сижу здесь и ем. И потом, я подумал, что тебе интересно будет услышать, как дела у Джинджер Льюис.

— Какое мне дело до этой нахальной сучки? — Штайлман оскалился, поскольку глаза Обри наконец загорелись. — Ну, задала она мне трепку за то, чего я не делал, и что с того? Всегда так бывает. Говорят, что она чуть не подохла из-за неполадок в собственном ДДД. Ну, от такого “главстаршины”, как она, я примерно такой глупости и ждал.

— Вообще-то, — голос Обри сначала чуть завибрировал, но, сцепившись взглядом со своим врагом, он заставил себя говорить ровно, — у нее все скоро будет отлично. Доктор Райдер говорит, что она выйдет из госпиталя примерно через неделю, раз выздоровление идет так быстро.

— И какого черта тебе надо?

— Да я подумал, ты захочешь узнать, что тебе все-таки не удалось убить ее, — сказал Обри обычным тоном, но довольно громко.

Слышно было за каждым столом. Все удивленно повернули головы на звук. Большинство присутствовавших в столовой мужчин и женщин давно пришли к тому же выводу, но ни один из них и не думал, что кто-нибудь (особенно Обри Вундерман!) осмелится высказать обвинение вслух.

Штайлман побледнел, не от страха, а от ярости, и вскочил на ноги. Обри положил вилку и тоже поднялся, отступив от соперника на шаг, но не отводя от него глаз, и его улыбка больше не была холодной и насмешливой. Она была угрожающей и полной ненависти, и Штайлман затрясся, как взбешенный бык.

— А не широко ты раскрываешь свой дурацкий рот? — зло сказал он. — Надо бы тебе его заткнуть!

— Я просто сказал то, что думаю, Штайлман. — Обри старался говорить спокойно, внимательно наблюдая за громилой. — Конечно, все остальные тоже думают об этом, не так ли? И когда Шоуфорт или Каултер расколются, а они расколются, Штайлман, — все узнают, что так все и было. А еще они узнают, что большому ублюдку Рэнди Штайлману не хватило духу самому разделаться женщиной. В чем дело, Штайлман? Испугался, что она надерет тебе задницу, как боцман когда-то?

Штайлман уже не был бледным. От гнева он побелел как бумага, им овладело страстное желание уничтожить этого несносного маленького поганца. Он был слишком разгневан, чтобы думать о множестве свидетелей вокруг. Но даже если он и отдавал себе в этом отчет, воз это уже не имело для него значения. Его ярость была слишком глубока, слишком горяча для того, чтобы вспомнить, что он планировал поймать Обри наедине. Что он собирался выждать время и заставить мерзавца хныкать и ползать на коленях. Теперь он хотел только одного — стереть его в порошок, но ему и в голову не приходило, что его умышленно подстрекали к драке.

Ал Стеннис с ужасом наблюдал за происходящим. В отличие от Штайлмана, он еще мог соображать — и понимал, что произойдет, если Штайлман нападет первым. Обри не произвел ни одного угрожающего движения, даже словами не выразил никакой угрозы. Если Штайлман изобьет его перед всеми этими свидетелями, да еще после предупреждений, которые он получил, он отправится на гауптвахту и останется там до конца операции, а это могло легко привести к провалу всего плана побега, особенно теперь , когда Шоуфорт и Каултер уже под подозрением. Стеннис понимал это, но ничего не мог поделать. Он просто сидел с отвисшей челюстью и смотрел, как их план разваливается на куски.

Рэнди Штайлман взревел от ярости и, зверски скривившись, ринулся вперед. Его пальцы потянулись к горлу Обри, чтобы разорвать, задушить... как вдруг он вскрикнул от боли, поскольку точно рассчитанный удар ногой пришелся ему прямо в живот. Он отлетел назад, опрокинув два пустых стула, и упал на колени. Справился с дыханием и впился взглядом в худенького старшину, не в силах поверить в то, что произошло. Потом он замахал руками, отшвырнул от себя стулья и снова ринулся на Обри, на этот раз прямо с колен.

Молниеносный удар Вундермана угодил Штайлману в лицо еще до того, как тот поднялся. Энерготехник снова упал, взвыв от боли, потому что у него сломался нос и вылетели два передних зуба. Он выплюнул зубы и кровь, посмотрел на них в удивлении и ярости, а Илюшин, не выдержав, тоже взревел и рванулся к Обри. Но это движение закончилось так же внезапно, как и началось: он замер, задыхаясь от боли, поскольку его шею охватил стальной зажим. Одну его руку завели за спину так, что она тыльной стороной ладони оказалась прижатой к его же лопатке, чье-то колено уперлось ему в спину, и глубокий, холодный голос загремел у него над ухом.

— А ты держись подальше от них, дорогой, — мягко, почти нежно сказал Горацио Харкнесс, — или я сломаю твою долбаную спину, понял?

Илюшин побледнел, выгибаясь от боли в локте и плече. Как и Штайлман, он был хулиганом и садистом, но не кретином... и он знал репутацию Харкнесса.

Никто не обратил внимания на Илюшина с Харкнессом. Все глаза были устремлены на Штайлмана и Обри. Энерготехник снова поднялся на ноги. Лицо его было испачкано кровью из носа и разбитого рта. Он встряхнулся и провёл тыльной стороной ладони по подбородку.

— Сейчас ты подохнешь, сопляк! — свирепо сказал он. — Я оторву тебе голову и сломаю тебе шею!

— Валяй, — сказал Обри.

Он чувствовал, что сердце его бешено колотится, глаза заливал пот. Он боялся, поскольку знал, как ужасно все это может закончиться, но он уже был неподвластен своему страху. Он использовал свой страх как учили его Харкнесс и ганни Хэллоуэлл: позволяя обострить реакции, но не разрешая управлять собой. Он был сосредоточен так, как никогда не светило Рэнди Штайлману, и ждал следующей атаки противника.

На этот раз Штайлман подступал более осторожно. Держа сжатый правый кулак у корпуса, левую руку он вытянул, собираясь схватить и притянуть Обри поближе.

Но несмотря на то, что уже произошло, осторожность была слишком тонкой уздой для его гнева. Он не знал, не понимал, насколько изменился Обри, и его ум не поспевал за эмоциями. Он уже пострадал, но он был уверен в своей физической силе и даже не представлял себе что может проиграть. Этого просто не могло быть. Сопляку всего лишь повезло, вот и все, и Штайлман помнил как он запугал Обри во время их первой встречи, а во второй раз жестоко избил его, когда подкараулил одного. Штайлман знал (не думал, а именно знал), что может разнести этого маленького ублюдка в клочья, и где-то глубоко в его глотке родился свирепый рык, предвещающий расправу.

Обри не стал мешать его атаке, но у него самого уже не было ни страха, ни сомнений. Он помнил все, чему научил его Хэллоуэлл, и понимал, что, если он позволит, Штайлман сотрет его в порошок, несмотря на полученные травмы. Но он также помнил, как Хэллоуэлл велел ему действовать, и когда он шагнул навстречу противнику, его глаза были холодны. Правая рука его, словно рапира, слегка отвела наружу и вниз левую руку Штайлмана — и тут огромный кулак энерготехника полетел ему в голову, грозя сокрушительным ударом. Огромная мощь была в том кулаке, но левая рука Обри мягко проскользнула под запястьем Штайлмана, отклонив удар в сторону, а правая продолжала двигаться вперед, и Штайлман уже не мог ни остановиться, ни увернуться. Пальцы Обри обхватили его затылок, последовал резкий рывок, и энерготехник по инерции полетел лицом вниз — на подставленное колено Обри.

Штайлман откатился назад, вопя от боли, и закрыл лицо руками. Раздались четкие шаги, в столовой внезапно появились два морских пехотинца с черными нарукавными повязками корабельной полиции, но поднятая рука Салли МакБрайд остановила их. Не сказав ни слова, оба тотчас остановились, и глаза их засветились от удовольствия, когда они поняли, что происходит.

Руки Штайлмана все еще закрывали лицо, сделав его слепым и уязвимым. Обри припал на колено и ужасным апперкотом ударил его в пах. Удар шел издалека, от правой икры Обри, и звук, который издал Штайлман на этот раз, не был криком. Это был звук животной агонии. Штайлмана согнуло вперед, он отнял руки от лица и схватился за пах, и тогда Обри ребром левой ладони, как топором, ударил в его правую скулу. Голова Штайлмана резко дернулась в сторону, глаза широко открылись от недоверия и ужасной боли, и он взвыл еще раз, когда точно рассчитанный удар ногой обрушился на его правое колено.

Коленная чашечка тотчас сломалась, и Штайлман грохнулся на палубу, громко и пронзительно крича, его нога согнулась назад под невозможным углом. Он даже не дотронулся до маленького ублюдка! Даже сквозь агонию эта мысль, как яд, сжигала его мозг. Сопляк не только побил его, он уничтожил его, и сделал это с невероятной легкостью!

— Это за меня и за Джинджер Льюис, — сказал Обри Вундерман, отступив от человека, которого когда-то боялся.

МакБрайд наконец подала знак морским пехотинцам приступить к делу.

— Я надеюсь, козел, что тебе понравилось, — закончил Обри холодно сквозь мучительные рыдания энерготехника. — Как мне, например.

 

Глава 35

 

Вундерман ждал, когда его вызовут к капитану; рядом с ним стояла капрал морской пехоты с бледным лицом. Обри хорошо знал ее — они с капралом Слэттери часто боролись в спарринге, но ее официальное выражение лица ничего не говорило ему о его судьбе. Единственной хорошей новостью, помимо той, что Джинджер очень быстро оправлялась после сурового испытания, было то, что его ожидал “всего лишь” Капитанский суд, а не официальный трибунал. Самое тяжелое наказание, которое мог назначить Капитанский суд, — заключение на гауптвахту на срок до сорока пяти дней за правонарушение и понижение в должности максимум на три ранга. Конечно, не считая лишения статуса исполняющего обязанности старшины. Капитан могла сделать это в любой удобный для нее момент и попросту ободрать с него все выслуженные лычки.

Так скорее всего и будет, подумал Обри. Драка на борту судна была серьезным нарушением, но флот давно научился справляться с ними “в своем кругу”, не привлекая “тяжелую артиллерию”. Другое дело — нанесение телесных повреждений члену своей команды, а колено Рэнди Штайлмана требовало хирургической операции для восстановления. А это уже тянет на трибунал, долгое тюремное заключение или даже увольнение с лишением всех прав и привилегий.

С нашивками уж точно придется распроститься. Это было самое лучшее, на что он мог надеяться... но дело того стоило. Теперь, когда прошел накал эмоций после драки, воспоминание о том, как хрустнуло колено Штайлмана, вызывало у Обри весьма неприятные ощущения. Его даже замутило. Несмотря на все, чему научили его главстаршина Харкнесс и ганни Хэллоуэлл, до его сознания действительно не доходил тот факт, что он может причинить кому-то такой вред. Все же потрясение и неприятные ощущения никак не могли подавить холодное удовлетворение. Штайлман крепко задолжал ему — и не только ему.

Но он все же не испытывал радости в ожидании встречи со шкипером.

 

* * *

 

Хонор Харрингтон прямо и строго сидела за своим рабочим столом. Начальник дисциплинарной комиссии привел и поставил перед ней Рэнди Штайлмана. Энерготехник был в униформе, а не в своем обычном рабочем комбинезоне, но вид его был ужасен. Покалеченная нога в гипсе при каждом неуклюжем шаге широко вымахивала в сторону, а глаза смотрели сквозь узкие фиолетовые щели по обе стороны багровой бесформенной шишки, которая некогда была его носом. Между такими же раздутыми губами виднелись обломки зубов, а скула была сплошь покрыта багрово-синим синяком. Хонор не раз видела следы физического насилия, но ей редко попадались люди, избитые так жестоко, как стоящий перед ней человек, и она не позволила своим каменно-бесстрастным глазам выдать чувство удовлетворения.

— Головной убор снять! — гаркнул Томас.

Штайлман, стянув с головы берет, с трудом изобразил некое подобие стойки “смирно”. Он пытался придать себе вызывающий вид, но Хонор заметила страх на его лице и понурые плечи. И это не только потому, что его избили, подумала она и перевела взгляд на Салли МакБрайд.

— Обвинения? — спросила она.

МакБрайд сделала вид, что очень внимательно изучает экран планшета.

— Заключенный обвиняется по статье тридцать четвертой, — сказала она решительным голосом. — Брань, оскорбления и угрозы в адрес члена своей команды. По статье тридцать пятой — нападение на члена своей команды, по статье девятнадцатой... — ее голос стал холоднее — преступный сговор с целью дезертировать во время войны, и по статье девяностой — преступный сговор с целью совершения убийства.

Глаза Штайлмана вспыхнули, когда он услышал третье обвинение, и потемнели, когда прозвучало четвертое. Хонор посмотрела на Рафа Кардонеса:

— Вы произвели расследование по поводу этих обвинений, мистер Кардонес?

— Так точно, капитан, — официальным тоном ответил старпом. — Я опросил всех свидетелей инцидента в столовой, и все показания поддерживают первые два обвинения. Исходя из новых свидетельских показаний техника-электронщика Шоуфорт и техника систем жизнеобеспечения Стенниса, а также улик, найденных в каюте заключенного и в аварийно-спасательной капсуле сто восемьдесят четыре, я полагаю, что для поддержки двух последних обвинений также имеется убедительное основание.

— Ваши предложения?

— Отбывание наказания на борту судна по первым двум обвинениям, а по возвращении на первую же космическую станцию флота созвать официальный трибунал по поводу двух последних, — сказал Кардонес.

Хонор заметила, как побледнел Штайлман. По девятнадцатой или девяностой статье его могут расстрелять — и он знал это. Хонор считала, что от расстрела он может отвертеться, поскольку на самом деле ему не удалось ни дезертировать, ни убить Джинджер Льюис, — но даже в самом лучшем случае Рэнди Штайлман состарится задолго до того, как выйдет из тюрьмы.

Было принято разрешать обвиняемому сказать речь в свою защиту, но на этот раз в предоставлении последнего слова не было никакого смысла, и все присутствующие в капитанской каюте понимали это. Кроме того, — холодно подумала Хонор, — ей не хочется, чтобы слова этого человека загрязняли воздух, которым ей приходилось дышать.

— Очень хорошо, — сказала она и кивнула Томасу.

— Заключенный, смирр-наа! — рявкнул уоррент-офицер. Штайлман постарался расправить плечи.

— По статье тридцать четвертой — сорок пять суток строгого тюремного заключения на основном рационе, — холодно сказала Хонор. — По статье тридцать пятой — сорок пять суток строгого тюремного заключения на основном рационе. Приговоры исполняются путем сложения сроков. По обвинению в совершении преступлений, предусмотренных статьями девятнадцатой и девяностой, заключенный будет находиться в тюремном заключении до тех пор, пока не будет передан под стражу на первой же космической станции флота для проведения суда военного трибунала. Проследите за этим, начальник дисциплинарной комиссии.

— Слушаюсь, мэм!

Штайлман обмяк, хотел что-то сказать, но ему так и не удалось выговорить ни слова.

— Заключенный, головной убор надеть! — рявкнул Томас.

Штайлман дернулся и трясущимися руками натянул берет на голову.

— Кругом! — рубанул Томас.

Энерготехник повернулся и, не сказав ни слова, неуклюже потащился к выходу, волоча ногу.

Дверь открылась, и Обри с тревогой взглянул на появившегося в дверном проеме начальника дисциплинарной комиссии Томаса. Его лицо было бесстрастным, как и у капрала Слэттери. Он повелительно дернул головой, и Обри поднялся. Прошел за Томасом до конца коридора и глубоко вздохнул, когда показалась дверь в каюту капитана. Одетый в зеленую униформу охранник, повернув в его сторону голову, спокойно осмотрел обоих и нажал кнопку. Обри прошел в открывшуюся дверь и встал перед столом капитана.

— Головной убор снять! — скомандовал Томас. Обри стащил свой берет, спрятал его под мышкой и встав по стойке “смирно”, отсалютовал, как на параде.

— Обвинения? — спросила леди Харрингтон боцмана резким официальным тоном.

— Заключенный обвиняется по статье тридцать шестой — драка с членом своей команды при отягчающих обстоятельствах, — так же резко сказала боцман.

— Ясно.

Капитан некоторое время разглядывала Обри холодными карими глазами.

— Это очень серьезное нарушение, — сказала она и повернулась к коммандеру Кардонесу.

— Вы провели расследование по поводу обвинения, мистер Кардонес?

—  Так точно, капитан. Я опросил всех свидетелей инцидента. Все они сходятся во мнении, что заключенный намеренно искал ссоры с энерготехником третьего разряда Штайлманом и обвинил его в попытке убить главстаршину Льюис. За этим последовала драка, в ходе которой Штайлман первым попытался нанести удар. Исполняющий обязанности старшины Вундерман защищался и по ходу драки методично избил энерготехника Штайлмана, выбив несколько зубов, сломав ему нос, челюсть и коленную чашечку, причем для восстановления последней требуется хирургическое вмешательство.

— Насколько я понимаю, это и есть “отягчающие обстоятельства”? — спросила капитан.

— Да, мэм. Особенно колено. Все свидетели единодушно заявляют, что энерготехник Штайлман уже был практически выведен из строя и что пинок по колену был специально предназначен для того воздействия, которое он и произвел.

— Ясно.

Капитан снова обратила на Обри пристальный, как у василиска, взгляд и откинулась на спинку кресла. Древесный кот на насесте над ее столом тоже очень внимательно, навострив уши, рассматривал юношу зелеными глазами. Капитан наставила на Обри палец.

— Вы действительно искали ссоры с энерготехником Штайлманом?

— Да, мэм, искал, — ответил Обри как отчетливее.

— Вы допускали когда-нибудь оскорбления или угрозы в его адрес?

— Нет, мэм, — сказал Обри и задумался. — М-м, ну разве что в самом конце, мэм. Я действительно назвал его “козлом”, — признался он и густо покраснел.

Губы капитана на мгновение дрогнули, но Обри сказал себе, что это, должно быть, ему показалось.

— Ясно. И вы намеренно сломали ему нос, челюсть, зубы и колено?

— Большую часть из перечисленного — чисто случайно, мэм. Кроме колена... — Обри стоял очень прямо, пристально глядя в точку на пять сантиметров выше ее головы. — Я полагаю, что я действительно сделал это нарочно, мэм, — спокойно сказал он.

— Ясно, — повторила Хонор и посмотрела на старпома. — Каковы ваши рекомендации, мистер Кардонес?

— Это очень серьезное признание, капитан, — сказал коммандер. — Мы не можем допустить, чтобы наши люди сплошь и рядом преднамеренно ломали друг другу кости. С другой стороны, заключенный впервые допустил нарушение, так что я думаю, что ему может быть оказано некоторое снисхождение.

Капитан глубокомысленно кивнула и в полной тишине целую минуту пристально разглядывала Обри. Он старался стоять совершенно неподвижно в ожидании момента, когда она объявит его участь.

— Старпом прав, Вундерман, — сказала она наконец. — Самозащита от нападения — это одно, а преднамеренная провокация драки с членом экипажа и нанесение тяжелой травмы — уже совсем другое дело. Вы согласны?

— Так точно, мэм, — решительно сказал Обри.

— Я рада, что вы согласны, Вундерман. Я надеюсь, что это послужит вам уроком и вы никогда больше не предстанете ни передо мной, ни перед любым другим капитаном, по подобному обвинению.

Она подождала, пока до него дойдет смысл сказанного, затем решительно продолжила:

— Вы готовы отвечать за последствия?

— Так точно, мэм, — снова сказал Обри.

— Очень хорошо. По статье тридцать пятой, с учетом отягчающих обстоятельств, заключенный приговаривается к заключению в каюте сроком на одни сутки и штрафу в размере недельного жалованья. Дело объявляется закрытым.

Обри заморгал и вытаращил глаза на капитана, не в силах поверить. Ни один мускул не дрогнул на ее лице, но какой-то еле заметный огонек блеснул в глазах, которые так и остались холодными. Он не знал, полагается ли что-то говорить, но тут ему на помощь пришел начальник дисциплинарной комиссии.

— Заключенный, головной убор надеть! — рявкнул он, и спина Обри автоматически выпрямилась, а руки рванулись к голове. — Кру-гом! — скомандовал Томас.

Обри повернулся и покорно вышел, чтобы отбыть заключение в каюте.

 

* * *

 

— Вы видели лицо Вундермана? — спросил Кардонес, когда ушла боцман.

Хонор улыбнулась.

— Я думаю, что он ожидал, что на него рухнет планета, — ответила она.

— И ведь могла бы, — усмехнулся Кардонес. — Я бы сказал, что именно вы внушили ему страх Божий — а то и не совсем Божий, шкипер!

— На него столько всего навалилось, что это уже не так пугает его. И с коленом он все-таки перестарался. С другой стороны, Штайлман понес совершенно заслуженное наказание, и я рада, что именно Вундерман выдал ему сполна. Ему надо было научиться постоять за себя.

— И он действительно научился. Но я думаю, у него не будет больше никаких неприятностей, после того как он отметелил Штайлмана.

— Правильно. И если бы, благодаря ему, Штайлмана не оказался под арестом, Шоуфорт и Стеннис, воз, не раскололись бы о задуманном дезертирстве или о диверсии Каултера с ДДД Льюис, — сказала Хонор намного более серьезным тоном. — В целом, я думаю, что он всем нам оказал услугу.

— Точно, — подтвердил Кардонес. — Мне только жаль,что все это так долго тянулось и что за это время Льюис чуть не убили.

Хонор медленно кивнула, откинулась на спинку кресла и забросила ноги на стол, а Нимиц спустился вниз и устроился у нее на коленях. Кот излучал одобрение, она тихо рассмеялась и потрепала его за уши.

— Ну, что же, с этим покончено. Я полагаю, пришло время решать, что мы будем делать дальше.

— Да, мэм.

Хонор глубокомысленно потерла кончик носа. Как оказалось, на ядерных зарядах таймера не было, а наземные войска ударились в панику, едва узнали о дезертирстве своего вожака и о том, что случилось с их бывшими сподвижниками на борту ремонтного судна. Когда боты “Пилигрима” выгрузили батальон морских пехотинцев в боевой броне, а затем снова поднялся в небо, чтобы обеспечить поддержку с воздуха, все войска на планете начали сдаваться.

Хонор мрачно думала о том, что, в конечном счете, ничего хорошего для них из этого не вышло. Сайдморское планетарное правительство (или то, что осталось от него после долгих, диких месяцев оккупации Варнике) выбралось из подполья, когда осознало, что кошмар закончился. Президент планеты попала в число первых заложников, расстрелянных головорезами Варнике, но вице-президент и два члена кабинета избежали плена. Хонор высадилась на планету, чтобы приветствовать всех троих, и была поражена: в их глазах постоянно мелькал мучительный страх затравленной дичи. Тем не менее правительство начало действовать. А самое замечательное — на Сайдморе существовала смертная казнь.

Хонор все еще была слегка шокирована тем холодным удовлетворением, которое она ощутила, сообщая Варнике, что он будет передан на Сайдмор для судебного разбирательства. Вице-президент Гутиэрес пообещал Виктории, что его суд будет безупречно честным и справедливым, и у Хонор не было причин сомневаться. Улик имелось предостаточно, и она была уверена, что Гутиэрес гарантирует вожаку пиратов справедливое повешение. Множество его подчиненных, вероятно, вскоре присоединятся к своему предводителю, но мысль об этом ее нисколько не беспокоила.

Ее беспокоили те четыре корабля Варнике, которые все еще разгуливали на свободе. Один из них — легкий крейсер, а три других — всего лишь эсминцы, но системе Марш нечем было от них защититься. А поскольку пираты не знают, что их база уничтожена, они, в конечном счете, непременно вернутся сюда. Согласно захваченным на планете записям, они курсировали по отдельности, так что было ожидать, что они и возвращаться будут поодиночке, но любой из них — пожелай его капитан отомстить Сайдмору — мог уничтожить все города и поселения на планете, а до прихода обещанной коммодором Бломом эскадры АИФ оставалось еще несколько недель.

— Я думаю, что нам придется оставить здесь отряд из нескольких ЛАКов, — решила она наконец.

— Для обороны системы?

— Да. — Она снова потерла нос. — Мы оставим Джекки Армон как старшего офицера и дадим ей Первую эскадрилью. Шесть канонерок должны справиться со всеми оставшимися судами Варнике, особенно если захватят их врасплох, да еще под командой Джекки.

— Это половина наших вспомогательных подвижных боевых единиц, шкип, — уточнил Кардонес. — И они не приспособлены к передвижению в гиперпространстве. Они будут торчать здесь, пока мы не вернемся и не заберем их.

— Я знаю, но до Нового Берлина добираться долго, и мы не можем оставить Марш без защиты. — Она задумалась еще на некоторое время, затем кивнула. — Полагаю, мы оставим им еще несколько дюжин ракетных кассет. Мы можем перестроить систему контроля за ведением огня так, чтобы каждый ЛАК мог управлять одновременно парой кассет, а затем вывести их на орбиту Сайдмора. Если кто-то из сирот Варнике захочет потягаться с такой огневой мощью, здесь он и останется.

— Идея мне нравится, — немного подумав, сказал Кардонес и усмехнулся. — Конечно, люди, которые недавно загружали эти кассеты, могут слегка расстроиться, когда мы отдадим приказ снова выгрузить их.

— Я думаю, они переживут, — ответила Хонор, улыбаясь в ответ. — Кроме того, я объясню, что цель у нас благая. — Напоследок она еще раз потерла нос и кивнула. — Еще один момент. Я думаю оставить Джекки письменные распоряжения о передаче кораблей пиратов вице-президенту Гутиэресу, если она сможет захватить их неповрежденными. Их не так много, но местному населению придется полагаться на свои силы, и парочки кораблей вполне должно хватить, чтобы отпугнуть любого нормального пирата.

— А кем они укомплектуют их экипажи? — с сомнением спросил Кардонес, и Хонор пожала плечами.

— У них есть несколько сотен собственных опытных астронавтов, а те, кого Варнике использовал в качестве рабской силы, будут торчать здесь, пока какое-нибудь судно с достаточно емкой системой жизнеобеспечения не вернет их на родину. Джекки и ее люди могут преподать им краткий учебный курс по обращению с системами вооружения. Кроме того, я порекомендую Адмиралтейству основать здесь космическую станцию флота.

— Вот как? — Кардонес удивленно поднял брови, и она снова пожала плечами.

— Подумай сам, в этом есть смысл. Конфедерация никогда не хотела предоставлять нам право базирования в их пространстве. Глупо с их стороны, так как именно мы обычно держали пиратов в рамках, но, я думаю, их упрямство вызвано отчасти раздражением от того, что мы им нужны. И потом, некоторым из их губернаторов очень не нравится, что мы крутимся у них под ногами и мешаем устраивать свои делишки. Но у Марша есть все основания быть нам благодарными, и они только что на собственном ужасном опыте убедились, к чему может привести неспособность защитить себя. При этом система находится на расстоянии всего пятнадцати световых лет от Саксонии. Там у нас нет станции, в отличие от андерманцев, и если бы мы устроили базу здесь и держали бы на станции несколько крейсеров, мы бы могли изменить к лучшему ситуацию с охраной наших торговых караванов... а заодно приглядывать за андерманцами в Саксонии.

— АИФ очень помогает нам в настоящий момент, шкип.

— Да, очень. И я надеюсь, будет помогать и впредь. А может и нет. Но ни они, ни конфедераты не смогут возразить против подписания соглашения о нашем базировании с независимой системой, находящейся вне их границ. Это уже кое-что. При необходимости мы быстренько дадим этому соглашению ход — и, случись что между нами и андерманцами, не так уж плохо будет получить космическую базу нашего флота между империей и Силезией.

— Гм...

Теперь уже Кардонес долго и старательно тер свой нос. Он думал о том, что ее речь больше к лицу адмиралу, а не капитану. Но с другой стороны, она уже два года была адмиралом. Да и раньше она никогда не стеснялась принимать на себя дополнительные обязанности.

— Может, вы и правы, — сказал он наконец. — А что, этому учат на высших офицерских курсах?

— Конечно. В учебной программе это называется “конструктивная паранойя один ноль один”, — невозмутимо ответила Хонор.

Кардонес рассмеялся. А капитан сняла ноги со стола и привела спинку кресла в вертикальное положение.

— Ладно. До нашего убытия я запущу основную идею в обсуждении с Гутиэресом — никакого давления, только прощупывание. С учетом того, что мы оставляем отряд ЛАКов и кассеты, как скоро мы можем отправиться отсюда?

— Я полагаю, примерно через день, — задумчиво ответил Кардонес. — Мы хотя бы должны обеспечить Джекки запасами, и наши морпехи рассеяны по всей планете.

— Один день — это хорошо, тогда у нас не будет большой спешки.

— Вы помните, что мы сильно потеряем в премиальных, если Джекки в самом деле сумеет захватить суда в целости и передаст их местным властям, шкипер? — сказал Кардонес.

— Верно. С другой стороны, если Адмиралтейство откажется от идеи основать здесь станцию, то местные власти могут принять решение расплатиться с нами каким-нибудь образом. Мне деньги не нужны, но я, конечно, настоятельно порекомендую им, чтобы они приняли правильное решение относительно наших людей. Они это заслужили.

— Определенно заслужили, — согласился Кардонес.

— Вот и отлично! — Хонор встала и с Нимицем на руках направилась к выходу. — Пойдем посмотрим, как все это получится на практике.

 

Глава 36

 

Коммандер Ашер пребывал в довольно скверном настроении. Ему с самого начала не нравилась новая задача, а как только “Ястребиное крыло” и “Артемида” достигли Нового Берлина, ситуация стала много хуже.

Он бы с удовольствием сорвал зло на капитане Фушьен, но эта женщина была профессионалом до мозга костей — никого другого и нельзя было ожидать увидеть на капитанском мостике одного из самых шикарных лайнеров Звездного Королевства. Капитаны для судов такого уровня берутся не с улицы, и Фушьен отлично знала, как успокоить сердитых и вспыльчивых офицеров флота, выделенных для охраны ее судна. Она дала понять, что в случае любых неприятностей она будет считаться с мнением Ашера, несмотря на его относительно юный возраст и младший ранг, — и вообще никто не смог бы превзойти ее в учтивости. В результате настроение Ашера только ухудшилось, потому что он не нашел повода поскандалить.

Проблема заключалась в том, думал он по дороге к своему командирскому креслу, что он не мог отыграться на человеке, который на самом деле заслуживал скандала. Сознание того, что Клаус и Стейси Гауптман являются такими важными персонами, что ради них королевский корабль отозвали от выполнения прямых обязанностей, с самого начала действовало капитану на нервы. Более того, выдумка Адмиралтейства о том, что “Ястребиное крыло” “чисто случайно” идет именно в Силезию — куда направлялась “Артемида”, — стала выглядеть совсем неубедительно в системе Слайго.

Как и все пассажирские билеты военного времени, билеты пассажиров данного рейса “Артемиды” продавались с условием, что капитан по своему усмотрению может делать любые изменения в маршруте по пути следования до обозначенного в их билетах конечного пункта, если сочтет это необходимым. Условие позволяло шкиперу защитить судно, избегая опасных мест и не боясь судебного иска от сердитого пассажира. Но на этот раз оно использовалось в совершенно иных целях.

Клаус Гауптман решил, что ему нужно еще три дня для переговоров с его главным андерманским торговым представителем в Слайго. Этот надменный человек попросту приказал Фушьен, чтобы она держала судно на месте, пока он решает свои деловые вопросы. Ашер сомневался, что он даже задумался о том, насколько это могло обеспокоить всех остальных пассажиров, хотя он все-таки по-своему разрядил ситуацию, предоставив свободный шаттл для полетов туда и обратно на известные лыжные курорты планеты Ирландия.

Такое “великодушие”, воз, уменьшало недовольство пассажиров “Артемиды”, но только не Джина Ашера. И уж тем более не помогало ему поддерживать иллюзию того, что его корабль лишь по случайному совпадению тащится следом за “Артемидой”. Слайго была второй по численности населения системой империи, и здесь кругом было полно кораблей АИФ, способных защитить лайнер. А значит, Ашер с чистой совестью мог следовать своей дорогой... если бы он в самом деле был направлен на действующую станцию флота в Силезии. К сожалению, его настоящая миссия состояла в том, чтобы сопровождать “Артемиду”, а значит, он не мог уйти без нее, что в свою очередь означало — провести эти самые три дня вместе с ней на орбите Ирландии.

Гауптман не дурак. То, что “Ястребиное крыло” ждет их, болтаясь на орбите, подтверждало то, о чем он, несомненно, с самого начала догадывался — и, когда они достигли Нового Берлина, решил использовать в своих интересах. Он не стал затягивать стоянку, но вместо этого придумал кое-что похуже.

Когда “Артемида” и “Ястребиное крыло” прибыли на Новый Берлин, там, в ожидании следующего запланированного конвоя, находились три грузовых судна, принадлежавшие картелю Гауптмана. Но, стоя на месте, суда ничего не зарабатывали. Благодаря огромным размерам межзвездные торговые суда в пересчете на тонну были гораздо дешевле в перевозке грузов, чем любая разновидность планетарного транспорта. Одно торговое судно могло легко взять на борт четыре или пять миллионов тонн груза, а антигравитационные установки и импеллеры в достаточной степени облегчали транспортировку груза, что делало выгодным предприятием даже межзвездную транспортировку пищевых продуктов. Но судно дорого обходилось своим владельцам, находясь в ожидании на орбите, а не путешествуя меж звездами, где приносило доход, — и ни одному судовладельцу не нравилось, когда его корабли простаивали без дела.

Конечно, учитывая потери в Силезии, только идиот захотел бы отправить суда без сопровождения. Ожидание на орбите планеты уменьшало размер прибыли, но эти издержки не шли ни в какое сравнение с потерей целого транспорта. К сожалению, Гауптман решил нагло воспользоваться эсминцем, которому “чисто случайно” оказалось с ним по пути, и дал команду своим грузовым судам присоединиться к “Артемиде” на маршруте в Саксонию.

Ашер, пытаясь не слишком громко скрежетать зубами, думал, что ничего другого от старого ублюдка нельзя было и ожидать. Предоставленные сами себе “Ястребиное крыло” и “Артемида” могли легко подняться до зета-полосы, довести субъективную скорость до 0,7 с при объективной скорости две с половиной тысячи с и выполнить переход от Нового Берлина до Саксонии за три стандартные недели, что для них самих составило бы пятнадцать субъективных дней. Однако, обремененные грузовыми судами Гауптмана, они должны были ограничиться дельта-полосой и максимальной скоростью всего лишь 0,5 с ... а значит, тот же самый маршрут займет почти сорок восемь стандартных дней, а сжатие времени сократит изнурительное безделье всего на пять дней.

Такое троекратное увеличение времени перехода было опасно и само по себе, но Ашера приводила в неудержимое бешенство мысль о том, что Гауптман использовал в личных корыстных интересах корабль Ее Величества — его корабль.

“Старый ублюдок, должно быть, только радуется”, — мрачно подумал Ашер, наблюдая за схемой расположения судов на экране. “Ястребиное крыло” занял позицию по левую сторону от импровизированного конвоя, в наилучшем месте для перехвата любой угрозы, а все остальные монотонно тащились друг за другом на гребне гравитационного потока. “Артемида” шла третьей в колонне, с грузовым судном “Макхэм” за кормой, и вся эта картина предупредительности и услужливости безумно раздражала Ашера. Старый магнат десятки лет враждовал с Адмиралтейством по самым разным поводам, говорил сам себе коммандер, и проигрывал гораздо чаще, чем выигрывал. А теперь сидит в своей каюте и радуется тому, как он “заставил” флот охранять его караван. И ведь самое обидное, ему и слова не пришлось сказать. Он не просил, не умолял, не грозил. Он просто злоупотребил предоставленным по билету условием, и я не могу даже возразить, потому что официально я вообще его не сопровождаю!

Он еще некоторое время смотрел с негодованием на монитор, и вдруг выражение его лица изменилось. На смену сердитому взгляду пришла злая усмешка, и он нажал кнопку связи.

— Старпом слушает, — почти тотчас ответил голос лейтенант-коммандера Алисии Маркос.

Ашер откинулся на спинку кресла, обратив злорадную усмешку к потолку.

— Простите, что беспокою вас во время отдыха, Алисия, но мне в голову только что пришла одна мысль.

— Одна мысль, шкипер? — Маркос служила с ним достаточно долго и умела распознавать по тону его настроение, так что сама она сразу заговорила осторожнее.

Ну да! — ответил Ашер, довольно улыбаясь в потолок каюты. — Поскольку у нас... гм! неожиданно появилось время, не кажется ли вам, что мы должны найти ему лучшее применение?

— Каким образом, капитан? — еще более осторожно спросила Маркос.

— Я рад, что вы спросили, — еле сдерживаясь, сказал Ашер. — Почему бы вам с Эдом не зайти в мою каюту чтобы обсудить это?

 

* * *

 

— Капитана — на мостик! Капитана — на мостик!

От неожиданности Маргарет Фушьен так дернула головой, что кофе выплеснулся из чашки на ее потрепанные форменные брюки. Коричневая жидкость была обжигающе горячей, но капитан едва ли заметила это, потому что взвилась со своего стула во главе стола, накрытого к завтраку, и помчалась к лифту.

— Капитана — на мостик! — повторял настойчивый голос.

Войдя в лифт, Фушьен выругалась, потому что действующие на “Артемиде” приказы были кристально ясны. В отсутствие настоящей необходимости (аварии или другой критической ситуации) пассажиров нельзя вводить в панику сообщениями по общей трансляции. На корабле полно стюардов, которые могли незаметно шепнуть все, что надо, ей на ухо.

Она нажала кнопку аварийного блока управления, с шумом закрыла двери лифта и бросилась к панели селекторной связи.

— Капитана — на...

— Говорит капитан! Заткните это проклятое радио! —прорычала она, и записанный на пленку голос замер на полуслове. — Вот так! Ну а теперь скажите, что за дьявольская срочность?

—  Нас атакуют, мэм! — в некоторой панике ответил второй помощник капитана.

— Атаку... — Фушьен оторопело уставилась на динамик, но тут же опомнилась. — Кто и сколько их? — спросила она.

— Мы пока не знаем.

Голос лейтенанта Даневского стал чуть более спокойным, и она поняла, что он глубоко дышит, пытаясь взять себя в руки.

— Все что нам известно: “Ястребиное крыло” передал предупреждение о нападении, приказал нам изменить курс и, покинув общий строй, начал разворот вправо.

— Проклятье.

Мысли Фушьен неслись с бешеной скоростью. Было бы очень любезно со стороны Ашера сообщить ей, что происходит! В конце концов, “Артемида” имеет на борту ракетные пусковые установки от тяжелого крейсера и неплохих артиллеристов. Эти ракеты как нельзя больше пригодились бы сейчас, если бы Фушьен имела хоть какое-то представление о размерах угрозы.

Но Ашер был боевым офицером, а порядок есть порядок. При любой атаке решения присутствующего старшего офицера флота имеют абсолютный приоритет.

— Следуйте в указанном направлении. Я буду в рубке через две минуты.

— Слушаюсь, мэм!

Фушьен отпустила кнопку “связь” и отступила с кислым выражением лица, пытаясь убедить себя, что она не боится.

Лифт остановился ровно две минуты спустя, и Фушьен стрелой влетела на мостик. На лице Даневского проявилось явное облегчение, и она, махнув ему рукой, быстро прошла к голосфере.

Капитанский мостик “Артемиды” был своеобразным гибридом. Гражданские суда требовали меньшего количества вахтенных офицеров, однако капитанские рубки гражданских кораблей обычно строили просторнее, чем у военных, где каждый кубометр был слишком ценен, чтобы расходовать его без явно выраженной пользы. Поэтому обширное пространство рубки торгового судна флотскому офицеру казалось претенциозным, хотя по стандартам пассажирского флота командный отсек “Артемиды” был довольно тесен. Тактический пульт флотского образца под управлением лейтенанта Аннабель Вард размещался тут же.

Фушьен подошла и встала рядом с Вард, впившись глазами в схему. Грузовые суда и ее собственный корабль — больше ничего постороннего. Все шли на оптимальном ускорении (почти две тысячи g , благодаря гравитационной волне) под прямым углом к прежнему курсу. “Ястребиное крыло” тоже был виден: он шел в совершенно противоположном направлении с ускорением более пяти тысяч двухсот g . Расстояние между ними увеличивалось с ускорением более 51 км/с 2 , и эсминец находился уже в 3,75 световых секунды (более миллиона километров) от кормы грузового судна.

— Кого он, черт возьми, преследует? — вслух недоумевала Фушьен.

— Будь я проклята, если знаю, шкипер, — ответила Вард с сильным сфинксианским акцентом. — Он только что рванул туда, как ошпаренный древесный кот, и приказал, чтобы мы изменили курс. Но я ни черта не вижу в том направлении...

Фушьен еще несколько секунд изучала ничего не говорящую ей голосферу, потом бросила сверкающий гневом взгляд на экраны с видеоинформацией. В этой волне плотность частиц была выше обычного уровня даже для гиперпространства, и великолепное холодное свечение разрядов было красивее, чем всегда. Но эта же самая красота значительно сокращала эффективность датчиков, и Маргарет Фушьен не хотелось думать о том, что может двигаться в ее сторону за пределами радиуса действия приборов. Но, черт возьми, что же там могло быть? Ее датчики были такими же мощными, как и у “Ястребиного крыла”, так как же он мог разглядеть то, что не могли засечь они?

— Есть что-нибудь еще от “Крыла”? — спросила она, повернувшись к Даневскому.

— Никак нет, мэм.

— Прокрутите еще раз первоначальное сообщение, — приказала она.

Даневский кивнул офицеру связи, и через пять секунд в динамиках рубки раздался голос коммандера Ашера.

“Всем кораблям! Говорит “Ястребиное крыло”! Красная тревога! Немедленно следуйте курсом двести семьдесят, на максимальном для конвоя ускорении! Держитесь данного направления до следующего приказа! “Ястребиное крыло”, конец связи.”

—  Это все? — недоверчиво спросила Фушьен.

— Да, мэм, — сказал Даневский. — Мы записали его сообщение, но, прежде чем смогли ответить, он понесся так, будто за ним черти гнались, и Анна уловила, что он поднял защитные стены и включил систему контроля ведения огня.

Фушьен, удивленно изогнув брови, повернулась к лейтенанту Вард, и та утвердительно кивнула.

— Я не знаю, что засек Ашер, шкипер, но не думаю, что он дурит нас, — сказала тактический офицер. — Его боевые системы заработали почти через двенадцать секунд с того момента, когда он начал передавать сообщение, и, даже не закончив говорить, он уже следовал новым курсом.

Фушьен кивнула и перевела взгляд на экран лейтенанта Вард. Эсминец находился теперь в целых тридцати световых секундах позади них, двигаясь с относительной скоростью более тридцати тысяч километров в секунду, и уже развертывал модули системы РЭБ. Это был зловещий признак, и Фушьен проглотила внезапный комок страха, перекрывший горло . Зачем Ашер это делает? В гравитационном потоке бесполезны ракеты, и ничто не может находиться в радиусе действия энергетического оружия, если этого не видят сканеры “Артемиды”, какими бы ни были местные условия!

— Почему так срочно развертываются ловушки? — напряженно спросила она у Вард.

— Я не знаю, шкипер. — Тактик хорошо контролировала себя, но в ее быстром ответе чувствовалась легкая неуверенность.

— Может, там кто-то замаскировался?

—  Воз, но если они уже находятся в радиусе действия ракеты, мы должны к этому времени засечь их на гравитационных датчиках, как бы хороши ни были системы маскировки. — Вард набрала запрос на пульте и, откинувшись на стуле, с несчастным видом покачала головой. — Ничего, шкипер. Ни черта я там не вижу, что...

Ее голос резко оборвался, поскольку Ашер круто положил “Ястребиное крыло” на левый борт. Эсминец развернулся ведя беглый огонь лазерами правого борта, и Вард побледнела. Смертоносная энергия обрушивалась на нечто . Но что же там такое могло быть, чтобы вызвать на себя такой огонь? И где оно было?

— Шкипер, мистер Гауптман на связи, — объявил Даневский.

Фушьен хотела рявкнуть, чтобы ее не беспокоили, но глубоко вздохнула и махнула рукой.

— Да, мистер Гауптман? — Она не смогла сдержать свой гнев на несвоевременный звонок. — Я как раз сейчас немного занята, сэр!

— Что происходит, капитан? — спросил Гауптман.

— Мне кажется, на нас напали, сэр, — как спокойнее сказала Фушьен.

— Как напали? Кто?!

— Пока у меня нет ответа на эти вопросы, сэр. Но кто бы это ни был, “Ястребиное крыло” уже сражается с ним, так что он близко.

— Боже мой...

Тихие слова сорвались с губ магната почти против его желания. Находясь на другом конце оптоволокна, он закрыл глаза.

— Пожалуйста, держите меня в курсе, — сказал он и прервал связь.

И в этом, по мнению Фушьен, было больше здравого смысла, чем она ожидала от чересчур богатого человека.

— По кому же, черт возьми, он стреляет? — кипела от ярости Вард. — Я все еще не могу увидеть эту проклятую штуку!

— Я не знаю, — спокойно сказала Фушьен, — но кто бы там ни был, это...

Лазеры “Ястребиного крыла” продолжали вести огонь по противнику, которого никто в рубке “Артемиды” не мог даже увидеть. Согласно датчикам, там абсолютно ничего не было, однако на это ничто уже в течении пяти минут обрушивались залп за залпом.

А затем, внезапно, “Ястребиное крыло” прекратил огонь, еще раз повернулся на девяносто градусов влево и начал движение в сторону торговых судов.

Фушьен в замешательстве уставилась на голосферу, затем повернулась и встретила пристальный взгляд Вард. Вид у главного тактика был не менее смущенный, чем у Фушьен, и она в полном непонимании развела руками.

— Побей меня бог, шкипер. Никогда в жизни не видела ничего подобного.

— Сигнал с “Ястребиного крыла”, капитан, — объявил офицер связи.

— Слушаю, — напряженно сказала Фушьен.

“Всем судам возобновить прежний курс, — радостно произнес голос Джина Ашера. — Спасибо за сотрудничество и превосходное время реагирования. На этом мы завершаем внеплановые учения.”

 

Глава 37

 

Хонор откинулась на спинку дивана в своей каюте, уютно подвернув под себя ноги и положив на колени книжный проектор. В правой руке был бокал на длинной ножке с ее любимым “Делакуром”, рядом лежала открытая коробка конфет. Она улыбалась, нажимая левым указательным пальцем кнопку перелистывания страниц.

И вино, и роман были подарены отцом. За последние напряженные месяцы у нее так и не выдалось времени для чтения, и она решила расценивать его как особое удовольствие — награду самой себе, которую, по собственному мнению, она заслужила.

Это была очень, очень старая книга, и, несмотря на то что печатные и звуковые записи сохранили язык, было трудно понимать докосмический английский, особенно когда герои использовали жаргон определенного исторического периода. А еще в книге использовалась старая английская система мер. Математика никогда не была сильным местом Хонор, и все ее знания об английской системе мер сводились к тому, что “ярд” — немного короче метра, а “миля” — чуть меньше двух километров. Она понятия не имела, сколько граммов в “фунте” — что имело существенное значение, в частности, для этого романа, и ситуация осложнялась тем, что “фунты” (а также “гинеи” и “шиллинги”), как оказалось, были к тому же денежными единицами. Она помнила “фунты” (и “франки”) со времени изучения истории наполеоновских войн, но ее прежние тексты конвертировали те денежные суммы в тогдашние доллары — что дало ей весьма неопределенное представление о том, сколько стоил фунт, — но она никогда в жизни не слышала о “гинеях” или “шиллингах”. Все это очень запутывало, хотя она была вполне уверена, что большей частью понимает смысл из контекста, и раздумывала (в который раз!), не запросить ли компьютер относительно современных эквивалентов для английской системы мер и таблицы докосмических валют.

Однако в настоящий момент она находилась в прекрасном настроении и не хотела подниматься с дивана. Мало того что подарок отца оказался очень интересным, несмотря на архаизмы, но она испытывала сейчас редкое чувство абсолютного удовлетворения. “Пилигрим”, может, и не был кораблем стены, но показал себя в лучшем виде, а после напряженных шести месяцев его команда сплотилась так, как Хонор и представить себе не могла. Новички прочно встали на ноги, лучшие опытные кадровые специалисты получили возсть усовершенствовать свои навыки, хулиганы либо сидели в тюрьме, либо исправились, либо старались держаться тише мыши под веником, а оценки эффективности отделов приближались к стабильному “отлично”. Хонор была уверена, что остальная часть опергруппы 1037 ничуть не хуже, — хотя хорошо бы получить официальное подтверждение этому, когда они будут проходить Саксонию на обратном пути из Нового Берлина, — но лучше всего было то, что она снова носила мантикорскую военную форму. И, отметим, подумала она, переворачивая страницу, все наши достижения должны иметь большое значение для завершения моей “реабилитации”.

Даже тот факт, что она когда-то нуждалась в “реабилитации”, перестал тревожить ее, и она призналась себе, что “Пилигрим” стал ей дороже линейной эскадры, которой она командовала на грейсонской службе. Она думала о том, что рождена быть капитаном, командиром космического корабля, первой после Бога — и нести полную единоличную ответственность за все происходящее на борту. Это была, без сомнения, самая одинокая миссия во вселенной, но при этом она была настоящим, достойным делом, истинным испытанием для нее... и совсем скоро она должна будет его оставить.

Эта последняя мысль посещала ее все чаще. Она была кадровым военным и капитаном с почти девятилетним стажем. Даже если оппозиции удастся нарушить планы Адмиралтейства перевести Хонор из этого сектора на фронт, по сроку службы в этом звании она неизбежно станет коммодором в течение четырех-пяти лет, а может и раньше: войны всегда открывали множество вакансий! А судя по тому, что граф Белой Гавани сказал на Грейсоне, ее, вероятно, скоро выдвинут на должность исполняющего обязанности коммодора.

Когда это произойдет, с капитанством будет покончено. Отчасти она с нетерпением ждала повышения — как всегда с нетерпением ждала следующего вызова своим способностям (с предвкушением и желанием побыстрее приступить к новому делу), и на этот раз она не чувствовала болезненной неуверенности: хватит ли у нее сил справиться с задачей. Она доказала на Ельцине, что может командовать эскадрой кораблей стены, или, уж если на то пошло, целой оперативной группой. Более того, она знала, что “отстрелялась” хорошо. Ее способности стратега пока не были испытаны, но она твердо знала, что сумеет отлично справиться с тактической стороной новой задачи.

Но при всем удовлетворении, которое приносила ей эта мысль, и при всем понимании, что без флагманского звания она никогда не сможет играть видную роль на большой сцене формирования военной политики, ее удручала сама мысль оставить белый берет командира звездного корабля. Она понимала, как ей повезло: она командовала несколькими кораблями, и два из них получила прямо из рук строителей. Но она также понимала, что всегда будет желать только одного — следующего корабля.

Она криво усмехнулась и отпила из бокала, недоумевая, почему мысль проститься с капитанской должностью не доставляет ей такой боли, как раньше. Почему сладостно-горькое сожаление смешано с удовольствием, а не ощущением глубокого несчастья? “Может, я просто чуть более честолюбива, чем хотела бы признаться?” — спросила она себя.

Ее улыбка стала шире, и Хонор посмотрела на мягкий урчащий клубок, свернувшийся рядом с ней на диване. У Нимица вообще не было никаких задних мыслей. Он знал, что ей нравится командовать звездным кораблем, но он был также абсолютно уверен в ее способности справиться с любой задачей, которая встанет у нее на пути... и без малейшего смущения он ясно давал понять, что она достойна стать командующим хоть всего королевского флота.

Ну что же, это были планы на будущее, а будущее имеет странную способность в нужное время заботиться само о себе, хотя многие человеческие особи смущаются, когда происходит то, что должно было произойти. А пока — у Хонор был бокал превосходного вина и прекрасный роман. Этот парень, Форестер* [ Сесил Скотт Форестер (1899–1966), настоящее имя — Cecil Lewis Troughton Smith — знаменитый английский писатель, отдавший дань и морской теме. Наиболее известно его десятикнижие о мичмане, затем лейтенанте, затем капитане Хорнблауэре. Несомненно, С.С. Форестер оказал огромное влияние на Дэвида Вебера. Отзыв, приведенный в тексте, принадлежит Уинстону Черчиллю. (Прим. ред.) ], написал чертовски хорошую !

Она только что перевернула страницу, когда раздался тихий звонок в дверь. Она хотела отложить роман в сторону и подняться, но в каюту мягкой походкой вошел МакГиннес, и Хонор осталась сидеть на диване, а он подошел к ее столу и нажал кнопку связи.

— Да? — сказал он.

— Главный инженер — к землевладельцу, — объявил Эдди Говард.

МакГиннес, подняв бровь, посмотрел на своего капитана.

— Гарри?

Хонор взглянула на хронометр. На борту “Пилигрима” день был в полном разгаре, и она недоумевала почему Чу просто не связался с ней по интеркому. Но у него, вероятно, были на то свои причины, и она дала знак МакГиннесу. Стюард нажал кнопку, дверь открылась.

Чу вошел в каюту с Самантой на плече. Кошка выглядела невыносимо самодовольной (Хонор удивилась, почему ей пришло в голову такое специфическое определение), а Нимиц тихо заурчал и тотчас очнулся от дремы. Он сел, потянулся с долгим ленивым зевком и резко оборвал его. Затем склонил голову набок, очень пристально глядя на Саманту, и Хонор удивилась, ощутив течение глубоких, сложных эмоций. Она не могла в них разобраться, но самую сильную из них было бы назвать восхищением.

— Простите за беспокойство, шкипер, — криво усмехнувшись, сказал Чу, — но я должен вам кое-что сказать.

— Вот как?

Хонор все-таки отложила в сторону, а Саманта спрыгнула с плеча инженера, пронеслась через всю каюту и вскочила на диван рядом с Нимицем. Оба кота сели так близко друг к другу, что их тела соприкоснулись. Пока Хонор в изумлении смотрела на них, Нимиц странно оберегающим движением обвил кошку своим цепким хвостом и потерся о ее макушку с низким, ласковым урчанием.

— Да, мэм, — сказал Чу все с той же кривой улыбкой. — Я боюсь, что мне придется попросить предоставить мне декретный отпуск.

Хонор удивилась в третий раз и прищурила глаза.

— Так точно, мэм, — повторил инженер. — Я думаю,что Сэм беременна.

Хонор выпрямилась, сидя на диване, и от удивления разинула рот. Она быстро повернулась и уставилась на котов. Нимиц в ответ посмотрел на нее с нелепо самодовольным и гордым видом, удовольствие в нем било через край. Он в течение нескольких секунд выдерживал пристальный взгляд Хонор. Наконец она покачала головой и улыбнулась. Нимиц? Отец? Почему-то она никогда не думала о том, что это может случиться, хотя все последнее время кот проводил с Самантой. Хонор в теории допускала такую возсть, но они так долго были только вдвоем с Нимицем (кроме кратких счастливых месяцев с Полом), что она полагала, что так будет всегда.

— Да уж, Гарри, — сказала она наконец, — это действительно неожиданно. Я полагаю, вы уверены?

— Сэм уверена, — чуть не рассмеялся Чу, — и мне этого достаточно. Кошки не часто ошибаются в подобных вопросах.

— Конечно, не ошибаются.

Хонор оглянулась на МакГиннеса, который выглядел еще более удивленным, чем она, но при этом широко улыбался.

— Я думаю, что нам нужен еще один бокал, Мак, —сказала она ему. — Даже два, ведь ты скоро станешь дядей. А учитывая обстоятельства, несколько стеблей сельдерея, вероятно, тоже придутся весьма кстати.

— Слушаюсь, мэм!

МакГиннес еще раз улыбнулся ей и поспешил из каюты, а Хонор перевела взгляд на Чу.

— Это создаст некоторые проблемы. Мне будет не хватать вас, Гарри. Вы очень много сделали.

—  Простите, шкипер. Мне ужасно не хочется покидать вас, но...

Инженер пожал плечами, и Хонор кивнула. За всю историю Королевского Флота это случалось, вероятно, считанные разы, но прецеденты точно были. Адмиралтейство, мягко говоря, восторга по этому поводу не испытывало, но семь из последних девяти мантикорских монархов, включая правящую королеву Елизавету, были приняты древесными котами в спутники, и королевская семья была очень решительно настроена в отношении прав и положения котов во Флоте. Коты были живыми разумными существами, и к ним относились, как к любым другим людям в команде королевского судна, а это означало, что беременные освобождались от службы на корабле или там, где они могли столкнуться с опасностью облучения. При этом они не могли разлучиться со своими приемными людьми — и какие бы проблемы ни доставляло это комитету по кадрам, это были проблемы только комитета по кадрам. То есть Гарольд Чу был абсолютно серьезен, когда требовал “декретного отпуска”. Они с Самантой должны возвратиться на Сфинкс первым же попутным транспортом, и Чу, вероятно, будет оставаться на планете в течение по крайней мере трех лет — до тех пор, пока котята не вырастут настолько, что их сможет взять на воспитание другая древесная кошка.

Но это был уже совсем другой вопрос, и Хонор повернулась, чтобы посмотреть на котов, лежащих у нее на кушетке.

— Я думаю, вы оба понимаете, что это означает? —мягко спросила она.

Нимиц посмотрел на нее, склонив голову набок, а Саманта положила голову ему на плечо.

— Правила для вас те же самые, что и для нас, двуногих, — сказала Хонор коту. — Нам придется как скорее отослать Саманту обратно на Сфинкс, чтобы она и ее малыши были в безопасности.

Нимиц издал мягкий звук и обнял Саманту своей сильной передней лапой. Он смотрел на кошку сверху вниз, глаза в глаза, и они долго вглядывались друг в друга. Виктория снова почувствовала глубокий, внешне неуловимый поток, связывающий этих двоих. И грусть в ожидании расставания. Она подумала о том, что они действительно стали парой и беспокоились о том, чем все закончится, а мысль о разлуке причиняла боль обоим. Но даже если бы не расставание из-за неожиданной беременности, размышляла про себя Хонор, рано или поздно она и Чу уж точно были бы назначены на разные суда. Неужели Нимиц и Саманта не учитывали этого?

И вот тут Нимиц снова перевел взгляд на Хонор. Его глаза были серьезными и печальными, без обычного озорства, и Хонор почти услышала ответ. Конечно, они учитывали это. И, как любой военнослужащий Флота, решивший вступить в брак, они соглашались с частыми и продолжительными периодами разлуки. Хонор знала, какие чувства испытываешь от такой перспективы, потому что сама столкнулась с этим незадолго до смерти Пола, и понимала, что они переживали не меньше, чем она когда-то. Но ни один из них не смог бы оборвать свои отношения с прирученным им человеком, чтобы остаться вместе с любимым, иначе и быть не могло...

Хонор ощущала их печаль и любовь, — не только друг к другу, но и к ней самой, и к Гарольду Чу, — как продолжение собственных переживаний, и это было болезненное чувство. Огромная радость смешивалась с глубокой грустью, а удовольствие при мысли о будущих малышах соединялось с сожалением, что Нимица не будет рядом, когда они появятся на свет... Хонор почувствовала в глазах слезы. Она сморгнула их и нежно погладила обоих котов, а затем посмотрела на Чу.

У него не было такой связи, как у нее с Нимицем, но эмоции, разлитые в каюте Хонор, были такими сильными, что он не мог не ощущать их, и она видела, как они отражаются на его лице.

— Садитесь, Гарри, — мягко сказала Хонор, показав место на диване по другую сторону от котов.

На миг он заколебался, но потом кивнул и сел, а коты между ними с нежной и грустной радостью дружно замурлыкали, обращаясь к своим людям.

— Никогда не думал, что маленькая шалунья решит остепениться, — низкий голос Чу был подозрительно хриплым, когда он нежно коснулся спинки Саманты.

— И я никогда не ожидала, что такое случится с Нимицем, — с улыбкой согласилась Хонор. — Похоже, в ближайшие годы нам придется получше познакомиться друг с другом. Надо попытаться так составить график отпусков, чтобы они могли побыть вместе.

— Для меня в ближайшие годы планирование отпуска не составит особой проблемы, шкипер, — с усмешкой заметил Чу. — Я останусь на Сфинксе, чтобы заботиться о малышах, пока они не вырастут, так что вы теперь точно знаете, где нас найти.

— Точно. Кстати, хорошо, что кланы котов имеют такие обширные семейные связи, иначе вы могли бы застрять там по меньше мере лет на десять. Подумайте что стало бы с вашей карьерой!

— Гм, всем приходится приспосабливаться к потребностям своей семьи, правильно? Мне жаль, что наши коты не предупредили нас чуть раньше, но...

Он пожал плечами, и Хонор кивнула. Без сомнения, если бы древесные коты чаще выбирали своими спутниками офицеров флота, Адмиралтейство распространило бы противозачаточную программу и на них тоже. Но в любом случае Нимиц и Саманта имели право принять собственное решение. Что они и сделали, подумала Хонор, вспоминая, как редки случаи беременности среди кошек, не имевших постоянного супруга.

— Вы сможете найти клан Саманты? — осведомилась она спустя несколько секунд.

Она бы не удивилась, получив отрицательный ответ. Ее собственные визиты в клан Нимица было очень необычным явлением; из всех людей — спутников древесных котов в действительности только егеря Лесной службы четко знали особенности и места обитания семейных кланов их компаньонов.

— Я не уверен, что смогу, — признался Чу. — Я проводил каникулы на Джебел Хасса, на Земле Джефери, когда она приняла меня. Я знаю, что она откуда-то с гор Аль-Хиджаз, но откуда точно...

— Гм... — Хонор потерла бровь и покосилась на котов, прежде чем снова посмотреть на инженера. — Так вышло, что я точно знаю, где обитает клан Нимица в Медных горах.

— Вот как? — Чу на мгновение задумался, а потом обратился к Саманте. — Как ты считаешь, Сэм? Хочешь, чтобы тебя представили семейству Нимица? Я уверен, что они будут рады тебя видеть.

Два кота с минуту внимательно смотрели в глаза друг другу, а потом каждый повернулся к своему хозяину и дернул ушами, выражая согласие. Чу рассмеялся.

— Рад, что это решено, — криво усмехаясь, сказал он. — Воображаю, сколько бы времени я провел в течение следующих шести месяцев, бродя в окрестностях Джебел Хасса и дожидаясь, пока Саманта скажет: “Мы — дома”

Он посмотрел на Хонор, и выражение его лица стало более серьезным.

— Должно быть, хорошо уметь так общаться друг с другом, как вы с Нимицем, шкипер.

Хонор удивленно вскинула брови, и он рассмеялся.

—  Шкип, люди, которые не были приняты древесными котами, не способны заметить, но все, кого они приручили, отлично поняли бы, что вы нашли дополнительную волну, которой мы не знаем. Вы могли бы научить этому меня и Саманту? Я знаю, что она понимает меня, но я бы все отдал, чтобы и я мог понимать ее тоже.

— Я не думаю, что этому может научиться каждый, — с искренним сожалением сказала Хонор. — Так получилось. Вряд ли кто-то из нас двоих понимает, как и почему это произошло, но требуются годы на то, чтобы научиться обмениваться эмоциями в двусторонней связи и понимать друг друга.

— Думаю, это больше, чем просто эмоции, шкипер, —спокойно сказал Чу. — Я никогда не видел такой гармонии, как у вас с Нимицем. Когда вы задаете ему вопрос, вы получаете намного более ясный ответ, чем это бывает у любой другой пары, которую я знаю. Это выглядит так, будто каждый из вас точно знает, о чем в этот момент думает спутник.

— Правда? — Хонор на мгновение задумалась, а потом медленно кивнула. — В этом что-то есть.

Она фактически ни с кем из людей никогда не обсуждала свою особую связь с котом, но если она не могла поговорить об этом с будущим “дедушкой”, тогда с кем же?

— Я не могу слышать то, что он думает — наша связь вовсе не телепатия, — но мне действительно кажется, что я получаю... ну, что ли, более полное впечатление от направления его мыслей, а не просто эмоции. И мы можем посылать друг другу визуальные образы — во всяком случае, довольно часто. Это намного труднее, но пару раз очень пригодилось.

— Я представляю себе, — задумчиво сказал Чу и снова с любовью погладил Саманту, как будто заверяя ее, что его неспособность чувствовать ответные эмоции не делает кошку менее родной и близкой.

— Я была бы вам благодарна, если бы вы все-таки никому больше не говорили об этом, — сказала Хонор через какое-то время.

Чу вопросительно посмотрел на нее, и она пожала плечами.

— Я могу ощущать через Нимица эмоции других людей. Это бывает очень полезно — например, оказало мне неоценимую услугу, когда маккавеи предприняли попытку убить семью Протектора на Грейсоне, — и я предпочитаю держать это в тайне, как секретное оружие.

— Спасибо за доверие, — очень серьезно ответил Чу после некоторого размышления. — И я рад, что вы обладаете такой способностью. Честно говоря, мне ни за что на свете не научиться тому, что умеете делать вы, шкипер. Я и с проблемами лейтенант-коммандера еле справляюсь.

Хонор улыбнулась, но не успела ответить, потому что возвратился МакГиннес с новыми бокалами и маленькой тарелочкой сельдерея. Стюард поставил тарелочку перед котами и потянулся к бутылке с вином, но Виктория рукой указала ему на стул.

— Оставь ее и присядь рядом, “дядя Мак”, — сказала она ему, сама взяла бутылку и налила всем вина. — Тост, господа, — сказала она и подняла свой бокал в сторону Саманты, которая сидела, уютно свернувшись под защитой хвоста Нимица, и деликатно грызла веточку сельдерея.

Кошка перестала жевать и серьезно посмотрела на Хонор. Хонор улыбнулась:

— За Саманту! Чтобы ваши дети были счастливыми и здоровыми и чтобы вы с Нимицем жили вместе долго-долго.

— Правильно, правильно! — сказал Чу, поднимая свой бокал, и МакГиннес присоединился к ним.

 

Глава 38

 

Гражданка капитан Мария Штеллингетти выругалась когда еще одна лазерная боеголовка поразила бортовую защиту ее линейного крейсера и раздался пронзительный вой сирены, предупреждавшей о новом повреждении корабля. “Керебин” уже получил девять попаданий, и хотя ни одно из них не было смертельным, но все были серьезными, так что ремонтному судну оперативной группы потребуются недели (а скорее месяцы), чтобы управиться с ними без помощи стационарных верфей.

— Он снова поменял курс, шкипер, — кратко доложил ее старший тактик. — Я не... Боже правый!

Мантикорский эсминец дал еще один сдвоенный залп, и половина летящих в цель ракет несла генераторы помех, а не боеголовки. Они играли дьявольские шутки с активной защитой “Керебина”, и Штеллингетти снова выругалась, когда еще один рентгеновский пучок пробил корпус ее судна.

— Поражен девятый гразер! — доложил главный инженер из центра аварийного контроля. — Тяжелые потери, гражданка капитан! — Возникла непредвиденная пауза, затем доклад возобновился. —Повреждены пятнадцатый и семнадцатый генераторы бортовой защиты. Мы можем совсем потерять семнадцатый.

— Хорош этот сукин сын, шкипер, — сказал тактик.

— Да уж, и это по моей вине мы с ним сцепились! —проворчала Штеллингетти.

Она могла сделать это признание, поскольку народный комиссар Райдель (который, по здравой оценке Штеллингетти, был законченным ослом) находился сейчас на “Ахмеде” и обменивался мнениями с гражданином коммодором Юргенсом. А это означало, что она могла хотя бы в этом сражении управлять своим судном самостоятельно, не беспокоясь о том, что ей будут шипеть под руку... и что она могла быть откровенной со своими офицерами.

Гражданин коммандер Эдвардс только хмыкнул, сидя на своем рабочем месте в тактической секции, но они оба знали, что она права. Их залп по крайней мере в три раза превосходил залп вражеского эсминца, и, несмотря на невероятно эффективную активную защиту монти, падающее ускорение свидетельствовало о серьезном повреждении импеллера. Ракетные поединки с мантикорцами обычно заканчивались не в пользу Хевена, Штеллингетти знала об этом, однако надеялась изрешетить противника, не приближаясь к нему на расстояние выстрела энергетического оружия, единственное удачное попадание которого могло иметь катастрофические последствия.

Но получилось по-другому. “Керебин” все еще побеждал (он был настолько больше и крепче эсминца, что любой другой исход трудно было себе представить), но пока он крушил монти, монти сумел нанести ему серьезные и опасные повреждения. А тем временем — и Штеллингетти со злостью наблюдала за сигнатурами на экране — проклятые грузовые корабли удирали во все лопатки, как черти. Это их не спасет, в конце концов (наверное!), но они разбегались во все стороны, пока крошечный эскорт отчаянно и безнадежно сражался, прикрывая бегство подопечных. Будь рейдер один, расходящиеся векторы беглецов дали бы превосходный шанс уйти хотя бы троим из них.

Вот только “Керебин” был не один. Два его ближайших соседа спешили на помощь, поднятые по тревоге сообщением Штеллингетти, посланным сразу же после обнаружения каравана, и они, несомненно, передали сигнал по цепочке. Пикеты были рассеяны так далеко друг от друга, что даже ближайшему понадобится не один час, чтобы добраться сюда, но в Провале Селкира плотность частиц была низкой (для гиперпространства), и торговцы не успеют ускользнуть от гравитационных датчиков “Керебина” до подхода помощи.

По крайней мере троим-то из них точно крышка. Однако одно судно, которое тактики первоначально приняли за линейный крейсер, все-таки имело шанс уйти. Оно развивало поразительное для торгового судна ускорение, и Штеллингетти очень хотелось узнать, что это за дьявольская штука. Это, конечно, не военный корабль, как первоначально определил БИЦ. Ни один мантикорский линейный крейсер не сбежал бы, оставив эсминец в одиночку прикрывать его уход.

Нет, это, должно быть, все-таки гражданское судно, и Штеллингетти почувствовала холодную дрожь, когда эта мысль пришла ей в голову. Чем бы оно ни было, на нем была установлена превосходная активная защита, а также импеллер военного образца, чему Штеллингетти была в данном случае только рада. Корабли дозорной линии дрейфовали заглушив все активные системы со скоростью 40000 км/с, чтобы обычное движение, происходившее с учетом местных условий на скорости в 44000 км / с, само нагоняло их, когда в поле зрения “Керебина” попал маленький конвой. Штеллингетти выпустила первый полный бортовой залп по “линейному крейсеру” в полной уверенности, что это ее самый опасный противник. Активная защита остановила многие из выпущенных снарядов, несмотря на то что они застали монти врасплох, но все же Штеллингетти насчитала три прямых попадания. Не будь на судне активной защиты, оно было бы полностью уничтожено, а если на самом деле это было то, что Мария внезапно заподозрила...

— Ладно, Джон, — мрачно сказала она Эдвардсу. — не будем больше ходить вокруг да около. Беглый огонь из всех орудий.

Ей страшно не хотелось расходовать боеприпасы таким образом, пока оперативная группа вдали от источников снабжения, но если она не задавит активную оборону эсминца, это будет ее самый несчастный день, будь он неладен.

— Так точно, шкипер. Беглый огонь.

— Рулевой, курс два-шесть-ноль, ускорение — максимальное. Сокращайте дистанцию.

— Есть курс два-шесть-ноль, ускорение — максимальное.

“Керебин” направился на сближение со своим невероятно живучим противником. Штеллингетти на секунду оглянулась на экран, а затем связалась с боевым информационным центром.

— БИЦ слушает. На связи гражданин коммандер Геррик.

— Джейк, это шкипер. Пусть кто-нибудь сравнит характерные излучения цели Один с нашими данными по мантикорским пассажирским лайнерам класса “Атлас”.

— Пасс... — Геррик прервался. — Боже мой, шкипер! Если это — “Атлас”, то у него может быть до пяти тысяч пассажиров на борту, и мы точно попали в него по крайней мере три раза!

— Ты мне будешь об этом рассказывать, — мрачно парировала Штеллингетти, глядя, как ее массированный огонь обрушивается на эсминец, в то время как новая пара рентгеновских пучков вгрызлась в ее собственный корабль. — Я свяжусь с тобой позже, Джейк. Ситуация начинает меня немного беспокоить.

 

* * *

 

Маргарет Фушьен громко хлопнула кулаком по ладони, глядя горящими от досады глазами на тактический дисплей Аннабель Вард. Ракеты “Артемиды” могли бы сказать решительное слово в вопросе жизни и смерти, который решался сейчас для “Ястребиного крыла”... если бы их позволили запустить. Но приказы коммандер Ашер отдал совершенно четкие, и он был прав. Если бы “Артемида” хоть раз выстрелила по хевенитам, то они бы точно (и абсолютно оправданно) открыли ответный огонь, а орудия небронированного лайнера могли справиться лишь с пиратским судном размеров легкого крейсера и не больше. Ни в одном из самых жутких своих кошмаров Фушьен и представить себе не могла, что выйдет один на один с линейным крейсером Народной Республики. Даже если бы “Артемида” и “Ястребиное крыло” победили, лайнер превратился бы в металлолом, а ведь у него на борту почти три тысячи пассажиров. Фушьен не могла подвергнуть опасности их жизни, пытаясь помочь “Ястребиному крылу”, так что “Артемида” уносилась прочь на предельном ускорении, а эсминец погибал, прикрывая ее уход.

В наушнике Маргарет загудел сигнал о срочном сообщении. Она нажала кнопку приема, и резкий голос инженера чуть не оглушил ее.

— У меня попадание в главный гипергенератор, шкипер, — проорал он. — Тут все всмятку. Половины каналов подачи энергии нет, напряжение упало, четырнадцать погибших.

Фушьен закрыла глаза от боли. Первый бортовой залп хевов застал врасплох всех. Она и не думала, что здесь, посреди Провала, будет скрываться вражеский линейный крейсер, но ублюдки на это и рассчитывали. Их импеллеры и активные датчики были выключены, так что ни одно характерное излучение от них не могло предупредить “Ястребиное крыло” (или “Артемиду”) до тех пор, пока они не запустили двигатели. Но, очевидно по ошибке, хевы приняли “Артемиду” за крейсер. Только это спасло “Ястребиное крыло” от мгновенного уничтожения, а Вард сделала почти невозе, остановив семьдесят пять процентов атакующих ракет. Фушьен понимала это, но пять рентгеновских пучков, которые достигли лайнера, нанесли ему серьезный ущерб. Слава богу, ни один из пассажиров не был убит, но тридцать членов экипажа погибли, корабль потерял три бета-узла и две огромные спасательные шлюпки, а один из ударов пришелся прямо в главный отсек гипергенератора.

— Как сам генератор? — резко спросила Фушьен, запретив себе думать о погибших.

— Паршиво, шкип. — Голос коммандера Чини звучал подавленно. — Мы потеряли обе управляющие системы верхнего контура, их схемы сгорели, когда стала утекать энергия. Основные системы не затронуты, но если мы попытаемся подняться выше дельта-полосы, гармоники колебаний разорвут нас на части.

— Проклятье! — прошептала Фушьен.

Она открыла глаза и снова посмотрела на схему Вард. Хевенит вплотную взялся за эсминец, направляясь к нему на максимальном ускорении, а “Ястребиное крыло” был слишком покалечен, чтобы удерживать дистанцию. Агония могла продлиться еще минут пятнадцать, каждая секунда сверх этого времени потребовала бы отдельного чуда. Когда эсминец погибнет, республиканцы погонятся за “Артемидой”, и если Фушьен не сможет преодолеть границу дельта-полосы, ей ни за что не убежать от них. Она могла бы еще поспорить с ними в фактической скорости, но в дельта-полосе ее непременно перехватят. Идущие вместе с ней грузовые суда вообще не способны идти выше этого уровня. Из сообщения Чини следовало, что теперь и она не сможет его преодолеть — а следовательно, конец будет фатальным. В отличие от нее, хевениты могли подняться до эпсилон- или дзэта-полосы, легко нагнать ее, затем вернуться в дельта и обрушиться прямо ей на голову.

Капитан заставила себя не смотреть на голосферу, в которой к оставшемуся позади обреченному эсминцу неслись все новые ракеты. Она не могла себе позволить думать об Ашере и его людях. Ее задача — спасти свое судно и пассажиров, чтобы жертва “Ястребиного крыла” была не напрасной, но — как?..

— Рулевой, выводите судно на максимальный режим двигателя, — сказала она и почувствовала, что ее офицеры, несмотря на отчаянное положение, застыли в шоке .

“Артемида” никогда, со времен ходовых испытаний, не ходила при полной нагрузке двигателя. При максимальном режиме все предохранители аварийных систем отключались, оставляя нулевую устойчивость компенсатора к случайным колебаниям, и в случае отказа компенсатора все люди на борту “Артемиды”, включая пассажиров Фушьен, погибнут. Но...

— Слушаюсь, шкипер. Выходим на максимальный режим двигателя.

Фушьен сдерживала дыхание, пока ее рулевой вводил поправки в режим работы импеллеров, но “Артемида” взяла “груз”, как чемпион-тяжеловес. Фушьен всем существом своим ощущала, как красавец корабль напрягся, натянув все свои сухожилия, чтобы выдержать ее жесткие требования, и она чуть не зарыдала, потому что уже поняла, что и этих усилий недостаточно. Но другого выхода у нее все равно не было. “Артемиде” не хватало сил убежать от хевов, но если бы ей удалось отойти на достаточное расстояние от датчиков неприятеля, пока “Ястребиное крыло” задерживал его, она могла бы “нырнуть”. Если бы она прошла сквозь пару полос (или даже вовсе вернулась бы в нормальное пространство), затем заглушила двигатели и все активные системы, тогда она все-таки могла бы ускользнуть от ублюдков.

Могла бы!

— У “Ястребиного крыла” вырубились передние импеллеры! — охнул кто-то.

Фушьен, сжав зубы, пыталась придумать, что бы такое (ну хоть что-нибудь!) она могла предпринять.

— Шкипер, у меня новая цель! — объявила Вард, и Фушьен вздрогнула.

 Еще один хев? — резко спросила она.

— Не думаю... — Вард помолчала, затем отрицательно покачала головой. — Это вообще не военный корабль, шкипер. Это торговое судно.

— Торговое судно? Где?

Вард высветила цель на своем экране, и Фушьен о удивления широко раскрыла глаза. С правого борта к ним приближалось торговое судно, направляясь прямо к “Артемиде”. Его скорость была уже больше тридцати тысяч километров в секунду, а ускорение — целых двести g . Но это же безумие! Даже датчики гражданского образца должны были засечь на таком расстоянии взрывы лазерных боеголовок, и любой нормальный торговый шкипер должен был драпать отсюда на всех парах.

— Связь, прикажите ему убираться подальше! — приказала Фушьен.

Нет никакого смысла увеличивать добычу хевенитов еще на одну жертву. Неизвестное грузовое судно находилось пока в нескольких световых минутах, и Фушьен вернулась к проблеме выживания собственного лайнера, не дожидаясь ответа, отсроченного задержкой связи. Она снова вызвала Чини.

— Сид, каковы перспективы с ремонтом?

— Ремонт? — горько рассмеялся Чини. — Забудьте, мэм. Во-первых, у нас просто нет запчастей для таких повреждений. Чтобы залатать такую дыру, полностью оборудованному доку потребуется целая неделя.

— Ладно. Вы же говорили, что это только управляющие системы верхнего контура?

— Я только предполагаю, что нет чего-то более серьезного, — поправил Чини. — А еще утечка энергии. Но мы здесь все разбираем, работаем в тяжелых скафандрах... —Фушьен почти увидела, как он пожал плечами.

— Мне нужно знать как скорее, Сид. Если мы не сможем подняться в верхний диапазон, мы должны будем спуститься, и я должна знать, выдержит ли генератор экстренный переход.

— Экстренный переход? — с сомнением произнес Чини. — Шкип, я не могу гарантировать, что здесь все не разлетится из-за одной этой поломки, даже если я не найду никаких других повреждений. У нас огромный перепад напряжения по всем системам управления, а если они не отработают на сто процентов, когда вы попытаетесь выполнить этот переход, мы все погибнем.

— Мы можем все погибнуть, если я не попытаюсь его выполнить, — мрачно сказала Фушьен. — Просто как быстрее дайте мне полную информацию по вашим системам.

— Слушаюсь, мэм.

— О боже милосердный! — шепотом вознесла молитву Аннабель Вард.

Фушьен подняла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как КЕВ “Ястребиное крыло” внезапно исчез из вселенной. Она долго смотрела на пустое место в голосфере, затем облизнула пересохшие губы.

— Мы можем засечь радиомаяки аварийных спасательных капсул на таком расстоянии, Анна? — очень тихо спросила она.

— Нет, мэм, — так же тихо ответила тактик. — Но я сомневаюсь, что там есть хоть одна. Он слишком быстро исчез с экрана, и приборы показали ужасный выброс энергии. Я думаю, что это был его реактор, шкипер.

— Царство им небесное, — прошептала Маргарет Фушьен.

А теперь — наша очередь, сказал в ее голове тихий спокойный голос.

— Ладно, Анна. Постарайтесь выжать все из активной защиты, если они подойдут достаточно близко и откроют огонь, но ради бога, не стреляйте по ним!

— Шкипер, я не могу помешать линейному крейсеру разнести нас на куски. Мы могли бы продержаться какое-то время, противостоя его орудиям продольного огня, но нам не выдержать и десятка его бортовых залпов.

— Я знаю. Но их ускорение — не намного выше нашего. Чтобы нагнать нас, им понадобится не меньше часа — “Ястребиное крыло” слишком дорого заплатил за это, — и как только Сид скажет мне, что это безопасно, я уйду в экстренный переход на бета-полосу.

— Хорошо, шкипер. Я сделаю все, что смогу.

Вард набрала серию команд на пульте, развертывая радиолокационные ловушки, а затем запустила с левого борта три беспилотных модуля. Каждый был запрограммирован так, чтобы дублировать изменившиеся из-за повреждений характерные излучения импеллера “Артемиды . Все три беспилотных аппарата понеслись прочь по различным, широко отстоящим друг от друга векторам. Их мощности не хватило бы надолго и вряд ли они смогли бы по-настоящему заморочить хевенитов, но пока враг будет разбираться кто есть кто, инженерно-техническая служба получит еще несколько драгоценных минут.

— Шкипер, это торговое судно по-прежнему движется к нам, — сообщила Вард. Она поймала слабый сигнал передачи, пропустила через компьютер, чтобы усилить его, и вдруг с удивлением покачала головой. — Это андерманец, мэм.

 

* * *

 

— Что у нас тут — транспортный узел? — громко проворчала Штеллингетти, свирепо разглядывая свой экран.

Уменьшенные размеры схемы показывали объекты ближе друг к другу, чем они находились на самом деле, и Штеллингетти впилась взглядом в новую цель, приближавшуюся к ее удирающей жертве. Картину на экране еще больше запутали мантикорские радиоуправляемые снаряды, но “Керебин” был все-таки достаточно близко, чтобы отследить их запуск, и БИЦ сумел не перепутать их, когда они заработали . А зная, где находятся фальшивые цели, он мог не обращать на них внимания и сосредоточиться на настоящей. Вот за ней-то и устремился линейный крейсер. Полученные повреждения снизили его мощность на пять процентов, но по массе он был меньше жертвы и потому все еще мог развить более высокое ускорение, чем мантикорское судно.

— Кто это там появился за нами?

— Похоже, что “Дюрандаль”, шкипер, — ответил Эдвардс. — И справа от него, судя по ускорению, какой-то линейный крейсер. Думаю, “Ахмед”.

— До “Дюрандаля” дойдет сигнал?

— При таких условиях — едва-едва, — сказал офицер связи Штеллингетти.

— Прикажите ему снизить скорость и подобрать наши поисково-спасательные боты.

— Слушаюсь, гражданка капитан.

Штеллингетти не ожидала, что ее катера найдут много монти, но несколько аварийно-спасательных капсул отлетели от эсминца как раз перед тем, как он взорвался. Те люди больше не были врагами, они были просто горсткой живых существ, затерянных посреди невероятно огромной вселенной. Если их не подобрать прямо сейчас, они не выживут, а Мария Штеллингетти не хотела никого предавать такой смерти.

— Что за чертовщина с этим новичком, Джон?

— Судя по мощности импеллера, это еще один грузовой корабль, — ответил Эдвардс, — и я улавливаю опознавательные сигналы андерманского радиомаяка.

— Андерманец? — Штеллингетти удивленно покачала головой. — Удивительно. Просто удивительно! Зачем это андерманцу маневрировать сближая вектор с мантикорцем, да еще с нами на хвосте?

— Я не знаю, шкип. — Тактик набрал запрос и покачал головой. — Просто какие-то гонки. Тот, кто управляет андерманским судном, достаточно опытен — очень рискованно выжимать такую скорость на двигателе гражданского образца. Цель-Один превосходит Цель-Два в ускорении, но идет под углом к вектору его движения. Похоже, что она скоро уравняет с ним вектора — к тому времени, когда мы подойдем на расстояние ракетного выстрела.

— Проклятье!

Гражданка капитан покусала ноготь большого пальца и впервые пожалела, что комиссара Райделя нет на борту. Не в обычаях Штеллингетти было уклоняться от ответственности, но если Комитет общественного спасения приставил к ней своего проклятого шпиона, этот сукин сын мог бы принести хоть какую-то пользу, пояснив ей, что за ерунда здесь творится! Приказы требовали от Штеллингетти “использовать все необходимые средства”, что бы воспрепятствовать любому судну под мантикорским флагом уйти с известием о присутствии в секторе оперативной группы, но когда гражданин адмирал Жискар и народный комиссар Причарт написали этот приказ, они даже не думали о том, что им в руки попадется пассажирский лайнер. Совесть Штеллингетти никогда не позволит ей забыть убийство нескольких тысяч гражданских, однако приказы не оставляли ей выбора. Если лайнер не остановится, она должна его уничтожить, и душа ее содрогалась. Без сомнения, Комитет по открытой информации заявит, что судно было вооружено (и это, кстати, правда) и что вооружение и отказ остановиться сделали лайнер законным объектом охоты. У Комитета по открытой информации отлично получалось делать жертвы виновными в своей несчастной судьбе. Но все-таки Штеллингетти предстояло каждый день смотреть на себя в зеркало. И что за чертов андерманец там появился? Приказы также требовали, чтобы она избегала недоразумений с андерманцами и даже помогала им противостоять пиратам. Но это грузовое судно так настойчиво сует сюда свой нос, что оно станет ненужным свидетелем, если лайнер придется взорвать. И что ей тогда делать? Грохнуть и андерманца, чтобы только покончить со всеми свидетелями, которые могли бы оспорить версию Комитета по открытой информации?

— Связь, прикажите андерманцу отойти и держаться подальше! Прикажите остановиться, а не то я не отвечаю за последствия.

— Слушаюсь, шкипер.

 

* * *

 

— Забудьте об аварийных переходах, шкипер, — решительно сказал Сид Чини. — У нас два поврежденных сектора на линии первичной передачи данных, главный компьютер сгорел, а вспомогательный почти пришел в негодность после перепада напряжения. Если вы дадите на них нагрузку аварийного перехода, то шансы семьдесят на тридцать, что либо резервный компьютер, либо системы управления откажут на полдороге.

— Как долго надо заменять поврежденные сектора систем управления? — спросила Фушьен.

— Даже если я заменю их, нам все равно придется молиться о том, чтобы не отказал компьютер.

— Я понимаю. — Фушьен хваталась за соломинку, потому что ничего другого ей не оставалось. — Но если мы вычтем из уравнения, по крайней мере, самую ненадежную часть...

— Моя команда уже работает, но это — двенадцать часов тонкой ручной работы. Может получится справиться за шесть часов, но будет не очень качественно, ничего?

— Ничего, Сид, — мягко сказала Маргарет Фушьен.

— Извини, Мэгги. — Голос инженера звучал еще мягче, чем у нее. — Я делаю все, что в моих силах.

— Знаю.

Фушьен заставила себя расправить плечи и сделать глубокий вдох. Радиоуправляемые модули Вард не смогли одурачить повисших на хвосте хевенитов. Еще через восемнадцать минут они окажутся на расстоянии ракетного выстрела, и с ненадежным гипергенератором “Артемида” никак не сможет сделать переход достаточно быстро, чтобы ускользнуть от вражеских датчиков.

Она снова посмотрела на экран управления огнем и наморщила лоб. Андерманцы быстро приближались к лайнеру, через пятнадцать минут они пройдут у нее за кормой почти впритирку. Они не смогут долго держаться с нею вровень (даже с поврежденными бета-узлами “Артемида” могла обогнать любой когда-либо построенный грузовой транспорт), но в данный момент их курсы почти совмещались, и они двигались почти на одной скорости. Ей следовало восхититься тем, как неизвестный капитан управлял приближавшимся судном, но сейчас решался вопрос ее жизни.

— Есть что-нибудь от хевов? — спросила она сектор связи.

— Никак нет, мэм.

Ответ прозвучал напряженно, вполне соответствуя настроению Фушьен, и она выдавила из себя усталую улыбку и стала ходить кругами по мостику. Неужели действительно нет никакого выбора? Когда хевенит подойдет на расстояние ракетного выстрела, все, что ей останется, — лечь в дрейф и сдаться. Все остальное будет полным безумием.

— Шкипер! — Это был ее офицер связи. — Нас окликает андерманец!

 

* * *

 

— Они там что, назначили свидание? — сказал Эдвардс. — Что дальше?

— Я не знаю. Он вообще ответил на наше предупреждение отвалить и держаться подальше?

— Никак нет, шкипер, — ответил офицер связи. — Ни слова.

— В какую, дьявол, игру он играет? — кипятилась Штеллингетти.

Она сердито откинулась на спинку командирского кресла и впилась взглядом в экран. Какими бы ни были первоначальные намерения андерманского судна, оно только что испортило к черту все варианты атаки “Керебина”. Оно находилось слишком близко к монти. На таком расстоянии ракеты Эдвардса с тем же успехом могли угодить как в монти, так и в андерманца, и мантикорский шкипер понял это. Он снизил ускорение, чтобы сравняться с андерманцем, идя точно перед ним, чтобы использовать его в качестве прикрытия, и Штеллингетти стиснула зубы.

— Андерманцам не понравится наша рейдерская операция в такой близости к империи, шкипер, — спокойно заметил Эдвардс. — Вам не кажется, что этот шутник пытается приказать нам отойти и держаться подальше, а?

— Если так, значит, он чертовски слаб на голову, — сердито огрызнулась Штеллингетти.

 

* * *

 

Линейный крейсер продолжал приближаться, сокращая расстояние, отделявшее его от других двух кораблей. Далеко за его кормой крейсер “Дюрандаль” выпустил свои боты, чтобы помочь поисково-спасательным ботам “Керебина”. Они уже подобрали более восьмидесяти членов команды “Ястребиного крыла” — удивительно много. Это свидетельствовало о настойчивости поисковых ботов, однако спасательные действия крейсера фактически помешали ему заняться охотой. Линейный крейсер “Ахмед”, однако, пролетел мимо “Дюрандаля” более сорока минут назад, неуклонно наращивая скорость, и у него все еще был превосходный шанс настигнуть “Керебина” и “Артемиду”.

Другие суда Народного Флота тоже были сравнительно недалеко, один из них как раз нацелился на мантикорский транспорт “Путешественник” и начал преследование, а его товарищ покинул общий строй, погнавшись за ТКЕВ “Палимпсест”. Первоначальный план развертывания совершенно смешался, но хевенитские боевые корабли контролировали ситуацию, а расстояние между “Керебином” и “Артемидой” быстро сокращалось.

 

* * *

 

— Выходим на восемьсот тысяч километров, — объявил Эдвардс.

Штеллингетти хмыкнула. Еще полторы световые секунды, и она сможет открыть по мантикорцу огонь из энергетического оружия. Вмешательство андерманца не спасет лайнер, а поскольку мантикорский капитан понимал, что не сможет уйти, у него остается только один выбор...

— Ракеты! — вскрикнул Эдвардс.

Мария Штеллингетти приподнялась в командирском кресле, не в силах поверить. Это невоз! Монти не мог произвести такой колоссальной силы залп, иначе он ни за что бы не бросил эсминец! Должно быть, ракеты идут от андерманца, но как?..

— Круто на левый борт! — закричала она. — Ответный огонь по андерманцу!

“Керебин” резко повернул налево, стремительно разворачиваясь вокруг оси, чтобы подставить под удар клин, хоть как-то защититься от надвигающегося смерча, но от такого огромного количества ракет не могло быть никакого спасения. Хевенский корабль сумел выпустить всего один бортовой залп, а потом его бешеные маневры в попытке уклониться от огня сбили прицел орудий. И ни у одного человека на борту уже не было возсти посмотреть, к чему, — если хотя бы к чему-нибудь, — привел их отчаянный залп. Ракеты, несшиеся к “Керебину”, достигли цели на целых двадцать секунд раньше, чем ответный залп. Они шли, рассыпаясь широким веером и крейсер никак не мог уклониться. Система радиоэлектронного противодействия выдала всплеск помех, бросились в атаку противоракеты, лазерные батареи стреляли с отчаянной скоростью, и почти сто ракет прошли мимо цели или исчезли во взрывах успешных перехватов. Но было еще пятьсот, и когда они достигли заданной точки и взорвались, рентгеновские пучки их боеголовок, как дыхание дракона, поглотили “Керебина”.

Ракеты достигли конечной точки траектории не одновременно. Они атаковали с разных направлений, и потребовалось почти девять секунд, чтобы сдетонировали все боеголовки, но многие из них были просто потрачены впустую. Линейный крейсер Народного Флота “Керебин” взорвался через пять секунд после попадания первой ракеты, и все люди на его борту растворились в распухающем плазменном шаре.

 

Глава 39

 

Хонор Харрингтон выслушивала стекавшиеся к ней сообщения о повреждениях, заставив себя сидеть совершенно неподвижно. Отчасти ее ужасало то, что ей пришлось только что сделать, но линейный крейсер класса “Султан” был слишком опасен, чтобы заигрывать с ним. Она должна была уничтожить его первым же залпом, даже понимая, что применение такой избыточной мощности не оставит на крейсере ни одной живой души... и вот она только что обратила в плазменный шар две тысячи человек, не дав им ни единого шанса на спасение.

Но хевенит погиб не безответно. Его единственный бортовой залп бросил в “Пилигрима” и “Артемиду” двадцать ракет, а близость лайнера заставила Хонор сделать из собственного судна более привлекательную мишень. Попади любая из этих ракет в “Артемиду”, она легко могла бы уничтожить и сам лайнер, и гражданских пассажиров, за спасение которых и сражалась Хонор. Поэтому она развернула “Пилигрима” поперек кормы лайнера, приняв на себя всю тяжесть мести обреченного “Керебина”. Тактики сделали все, что могли, но у нее не было полноценной активной защиты, как у того же крейсера, и восемь лазерных боеголовок прорвались к ее кораблю...

— Подтверждаются сообщения о том, что у нас девяносто два погибших, шкипер, — отрывисто сказал Раф Кардонес. — Госпиталь докладывает о том, что у них уж больше шестидесяти раненых, и они продолжают поступать.

— Повреждения?

— Разбиты полностью первый, третий и пятый гразеры с левого борта, — ответил Чу из центра аварийного контроля. — А также первая и седьмая ракетные пусковые, а пятой и девятой теперь управлять только вручную. Первый отсек ЛАКов разрушен, но, к счастью, он пуст. Второй гравитационный сенсор вышел из строя, у меня сгорело три генератора защитной стены левого борта, а также бета-узел второго импеллера.

— Шкипер, докладываю об отказе первого грузового отсека, — тут же подключилась Дженифер Хьюз, и Виктория почувствовала холод в животе.

— Гарри?

— Я еще проверяю. Сбоев в работе направляющих не видно, но... — инженер перебил сам себя, тихо выругавшись. — Извините, поправка. Теперь приборы действительно показывают сбой, только не системы запуска, а... — Он изучил мониторы и покачал головой. — Направляющие все в рабочем состоянии, шкипер, это двери отсека дают сбой. Тот удар в заднее импеллерное кольцо, должно быть, вызвал короткое замыкание в их силовом блоке. Двери левого борта закрываются только до половины, а двери правого борта заклинило.

— Мы можем снова открыть их?

— Не скоро, — мрачно сказал Чу.

Он набрал команду на пульте, затем вторую и поморщился.

— Похоже, они остановились, когда сгорел мотор, и теперь замерли в единственно возм положении. Может, еще заработает система управления двери левого борта — я не уверен, воз, там поломка дистанционного управления, — но дверь правого борта точно вышла из строя. Если управление левого борта работает, мы смогли бы подтянуть новый силовой кабель и открыть двери. Это освободило бы вам две направляющих, но удар разнес весь корпус в том месте к черту, и у меня не осталось там работающих камер, чтобы доложить о поломках прямо сейчас. Если ремонт вообще возможен, он займет как минимум час. — Он посмотрел ей прямо в глаза с ее маленького экрана связи. — Мне жаль, шкипер. Но это все, что я могу сделать.

— Ясно.

Мозг Хонор работал с бешеной скоростью. Ускорение “Пилигрима” было до слез мало по сравнению с боевым кораблем хевов, приближавшимся к месту боя, серьезные повреждения орудий левого борта на четверть уменьшили ее способность вести огонь с близкого расстояния, а заклинившие двери грузовых отсеков лишали возсти ввести в бой кассеты. Даже если бы у Гарольда хватило времени снова открыть двери левого борта, она все равно потеряла две трети вооружения, способного вести огонь на дальней дистанции. Ее шансы на выживание в сражении с настоящим боевым кораблем, который подойдет к ней на расстояние ракетного выстрела, практически равнялись нулю, и, как только что продемонстрировал первый хевенитский линейный крейсер, даже противник, которого ей удастся уничтожить одним ракетным залпом, сумеет забрать “Пилигрима” с собой.

У нее была еще вторая эскадрилья ЛАКов (именно поэтому она подставила левый борт), и она могла использовать их здесь, в Провале. С их поддержкой она смогла бы победить тяжелый крейсер даже без ракетных кассет, но в схватке с линейным крейсером этого будет недостаточно. И если бы каким-нибудь чудом ей удалось уничтожить такую махину, та в ответ так раскурочила бы “Пилигрима”, что следующий корабль хевов взял бы его тепленьким.

— У меня на связи капитан Фушьен, шкипер, — сообщил Фред Казенс.

Хонор оторвалась от своих мыслей. Она жестом попросила Казенса задержать подключение и посмотрела на Дженифер Хьюз.

— Сколько хевам добираться до нас?

— Вероятно, еще часа три, — ответила Хьюз. — Я не знаю, что случилось с тем тяжелым крейсером — он снизил скорость и совсем исчез из поля зрения датчиков двадцать шесть минут назад, — но второй “Султан” приближается очень быстро. Он отслеживает наши излучения — и с устойчивым преимуществом в скорости он в конечном счете, нас догонит.

Хонор сделала глубокий вдох: все варианты прояснились с предельной жесткостью и простотой. Она мрачно подумала о том, что ее противником станет отнюдь не тяжелый крейсер, и махнула рукой Казенсу.

— Выведите на мой экран капитана Фушьен, — сказала она, и на экране связи вместо Чу возникло лицо Маргарет Фушьен.

— Спасибо, капитан..?

Гражданский шкипер запнулась, и Хонор криво усмехнулась. Действительно, прежде у них не было времени познакомиться.

— Харрингтон, капитан вспомогательного крейсера Ее Величества “Пилигрим”.

Женщина на экране широко раскрыла глаза, но потом покачала головой, будто отгоняя прочь надоедливую муху.

— Каково ваше состояние, леди Харрингтон? — спросила она.

Ее датчики показывали выброс воздуха и водяных паров, что свидетельствовало о серьезном повреждении корпуса, а оптика обнаружила зияющие отверстия в левом борту и корме “Пилигрима”.

— У нас по меньшей мере сто пятьдесят погибших, — решительно сказала Хонор. — У меня выведена из строя треть орудий левого борта и большая часть ракетных пусковых. Мы пытаемся восстановить ракетные установки, но надежды мало. И если вы надеетесь на то, что мы сможем отразить еще одного неприятеля, я боюсь, что вы ошибаетесь.

Произнеся эти слова, Хонор почувствовала, как в рубке повисла тишина. Ее офицеры уже все поняли, но решительность, с которой капитан признала это вслух, болезненным эхом отозвалась в душе каждого. На экране связи Фушьен сжала губы и прикрыла глаза.

— Тогда я вынуждена сказать, что у нас очень большие неприятности, миледи, — спокойно сказала она. —Мои гипергенераторы серьезно повреждены. Я не могу подняться в другую полосу, а шансы перейти на более низкий уровень составляют от силы процентов двадцать. Если нагрузка чуть увеличится, то вся система может отказать. А значит, мы тоже не сможем убежать от них.

— Ясно...

Хонор, усилием воли сохранив спокойное выражение лица, откинулась на спинку кресла, на которой тем временем устроился одетый в скафандр Нимиц. Благодаря связи с котом Хонор чувствовала страх, сковавший команду капитанской рубки (и то, как решительно они пытались его подавить), и задумчиво потерла бровь, ища выход из ситуации.

— В таком случае, — начала она, как вдруг в их разговор ворвался еще один голос.

— Это Клаус Гауптман! — выкрикнул голос. — Ваши гипергенераторы не повреждены — почему вы не можете взять наших пассажиров на борт вашего судна?

Губы Хонор превратились в тонкую нить, а взгляд стал жестким. Присутствие Гауптмана на борту “Артемиды” стало для нее полной неожиданностью, но грубое вторжение было настолько характерным для этого типа, что ей захотелось влепить ему оплеуху.

— Я говорю с капитаном Фушьен, — холодно сказала она. — Немедленно очистите канал!

— Черт знает что! — выпалил Гауптман, но все-таки сменил тон.

Хонор могла представить себе, как он борется со своим раздражением. Его голос стал заметно спокойнее, когда он заговорил снова.

— Мое присутствие на этом канале не препятствует вам говорить с капитаном Фушьен, — сказал он, — и мой вопрос остается в силе. Почему вы не можете снять нас с поврежденного корабля?

— Потому, — подчеркнуто холодно ответила Виктория, — что наша оптимальная емкость системы жизнеобеспечения — три тысячи индивидуумов. У нас на борту одна тысяча девятьсот членов экипажа, и наши системы также серьезно повреждены. Я сомневаюсь, что у меня хватит мощностей для поддержания нормальных условий для одних только моих людей на долгое время, не говоря уже об огромной толпе с вашего судна. Теперь либо очистите канал, либо заткнитесь , сэр!

Лицо Клауса Гауптмана покраснело от ярости, но он сжал зубы и перевел глаза с экрана связи, работавшего с отключенным изображением, на дочь. Никто другой не смог бы различить страх за сдержанным выражением лица Стейси, но он знал ее слишком хорошо. Он мог почти ощущать этот страх, и все внутри него кричало, что надо наорать на Харрингтон, пригрозить ей, запугать ее, подкупить, если это потребуется! — только бы обеспечить дочери безопасность. Но было что-то в глазах Стейси, что не дало сорваться с его губ угрозам и предложениям о подкупе, и глупый, жгучий стыд, которого он не испытывал практически никогда, смешался с гневом, когда он снова отвернулся к экрану связи.

— А теперь, капитан, — более спокойно продолжала Хонор, — каково состояние ваших систем жизнеобеспечения?

— Они в порядке, — ответила Фушьен. Только легкая грустная улыбка обозначила реакцию на то, как Хонор оборвала ее хозяина. — У нас повреждены три бета-узла, несколько спасательных шлюпок и десять процентов активной защиты, но все остальное — кроме гипергенератора — находится в приличной форме. Пока.

— Сколько у вас пассажиров?

— Мы сделали перекличку. У меня приблизительно две тысячи семьсот человек плюс команда.

— Понятно.

Хонор потерла кончик носа, чувствуя, как усы Нимица мягко щекочут шею, а его поддержка мягко прибавляет ей сил, и наконец кивнула.

—  Ладно, капитан, вот что мы с вами сделаем. Я перемещу на ваш корабль весь второстепенный персонал, потому что у вас хватит на это мощности систем жизнеобеспечения. А потом...

— Минуту! — Клаус Гауптман, почти против воли, снова прервал разговор. — Что значит, вы переместите людей на это судно?! Почему...

—  Заткнитесь, мистер Гауптман! — оборвала его Виктория. — У меня нет ни времени, ни терпения выслушивать ваши замечания, сэр!

На краткий миг установилась звонкая тишина, и Виктория сосредоточила внимание на Фушьен, по лицу которой было видно, что она начинает понимать. В своей каюте Клаус Гауптман с тихой, ожесточенной злобой выругался, разъяренный ее тоном. Но когда он снова взглянул на Стейси, он увидел, что в ее глазах появилось что-то еще, помимо страха . Он увидел... разочарование, и дочь отвела от него взгляд, не сказав ни слова.

— Как я уже сказала, я хочу переместить весь второстепенный персонал на ваше судно, — продолжила Виктория. — Я также выделю вам шесть ЛАКов для поддержки и прикрытия. Как только перемещение будет закончено, вы и ЛАКи заглушите все излучения. Абсолютно все, капитан Фушьен. Я хочу, чтобы вы превратили свое судно в “черную дыру”, вы меня понимаете?

— Да.

Фушьен почти прошептала это слово, и Хонор улыбнулась.

— Прежде чем вы заглушите свои двигатели, я запущу имитатор, запрограммированный так, чтобы соответствовать вашим излучениям. “Пилигрим” отойдет от вас, гоня его перед собой. Если повезет, хевениты подумают, что мы все еще остаемся в одной связке, и оставят вас в покое. Как только вы убедитесь в этом, начинайте плавный нисходящий переход. Уходите в нормальное пространство и оставайтесь там в течение как минимум десяти дней. Десять дней, капитан! Восстановите ваш генератор и отойдите как дальше от этого места, прежде чем вернетесь в гиперпространство.

— Вы струсили! — прошипел Клаус Гауптман.

Он потерял над собой контроль. Он и понимал это и стыдился этого, но ничего не мог с собой поделать. Гауптман боялся, боялся не за себя, а за свою дочь, и этот страх полностью завладел им .

— Вы даже не пытаетесь защитить наше судно! Вы только собираетесь сбежать в надежде, что никто нас не заметит! Вы оставляете нас, чтобы спасти свою трусливую...

— Заткнись, папа!

Гауптман взвился с кресла у экрана связи, потому что этот ледяной голос принадлежал не Хонор Харрингтон. Это был голос Стейси, и ее глаза пылали яростью которой он никогда не видел в них прежде.

— Но она...

— Она собирается умереть за нас, папа, — произнесла Стейси Гауптман стальным голосом. — Этого должно быть достаточно даже для тебя!

Гауптман был поражен и задет так, как никто и никогда не мог задеть его, и внутри у него все съежилось, когда он посмотрел в глаза дочери.

— Но... — Он проглотил комок в горле. — Но я беспокоюсь о тебе ... — снова начал он.

Стейси просто протянула руку и нажала кнопку, отключив связь. А потом повернулась к нему спиной и вышла из каюты, не сказав больше ни слова.

— Он отключился, миледи, — спокойно сказала Фушьен. — Я прошу прощения. Вы не заслуживаете такого...

— Не беспокойтесь, — Хонор покачала головой и посмотрела на Рафа Кардонеса. — Начинайте перемещение. Я хочу, чтобы все наши раненые и вспомогательный персонал через тридцать минут были на борту лайнера. Убедитесь, что доктор Холмс и все наши военнопленные отправились с ними.

— Слушаюсь, мэм.

Кардонес резко кивнул, и она снова обратилась к Фушьен.

— Мы сделаем все возе, чтобы отвлечь их от вас на себя. У вас хорошие датчики?

— У нас такое же электронное оборудование, с каким линейные крейсера класса “Гомер” начинали войну, и мы прошли модернизацию первой и второй ступени, получив имитаторы и радиоуправляемые беспилотные модули РЭБ — все, кроме систем маскировки и сверхсветовой связи. Они слишком уж засекречены.

— Вот даже как? — Хонор, оценив перечень, снова потерла кончик носа. — Это лучше, чем я ожидала. Тогда у вас должно быть существенное преимущество перед хевами.

— Я знаю, — ответила Фушьен. — Они, должно быть, лежали, затаившись и замаскировав все излучения, когда мы нарвались на них. Если бы не это, “Ястребиное крыло” сумел бы их заметить, даже если бы мы...

— Что вы сказали?

Фушьен нахмурилась от неожиданности, потому что лицо Хонор внезапно побелело.

— Вы сказали “Ястребиное крыло”? — резко переспросила Харрингтон.

— Да, миледи. “Ястребиное крыло”, коммандер Ашер. Вы... вы знали коммандера?

— Нет.

Хонор, чуть откинув голову, прикрыла глаза, и ноздри ее затрепетали. Затем она сокрушенно покачала головой.

— Нет, — повторила она тихим голосом, — но я знала “Ястребиное крыло”. Это был мой первый корабль.

— Мне жаль, миледи, — мягко сказала Фушьен. — Я не знаю, что... — Теперь пришел ее черед сокрушенно качать головой. — Я знаю, что это не очень утешит вас, миледи, но только благодаря “Ястребиному крылу” и коммандеру Ашеру нам удалось уйти. Мой старший тактик... не думает, что кто-то из их экипажа остался в живых.

— Понятно.

Хонор командовала пятью звездными кораблями. На сегодняшний день второй был пущен в лом, первый — погиб, а последний скоро тоже погибнет — вместе с ней самой. Она позволила себе еще мгновение погоревать о корабле, который когда-то означал для нее всю вселенную, и когда снова открыла глаза, ее голос был спокоен и ровен.

— Хорошо, капитан. Я отправлю к вам одного моего врача, санитаров — столько, сколько смогу выделить и всех наших раненых. У вас есть возсть позаботиться о них?

— У нас до черта таких возстей, миледи.

— Благодарю вас. Теперь — о ЛАКах. Это новая модель, и шесть из них, если придется, смогут противостоять тяжелому крейсеру. Однако у них нет ни гипергенераторов, ни парусов Варшавской. Они не смогут войти в гравитационный поток, и когда вы начнете переход, вам придется снять их команды и уничтожить корабли.

— Тогда вам надо взять их с собой, — сказала Фушьен. — Если мы все равно будем переходить в нормальное пространство, а они достаточно мощные, их использовать...

— Их мощности недостаточно, чтобы противостоять линейному крейсеру, — сказала Хонор. Слова не мешали обеим женщинам молча соглашаться с истиной, которую они обе знали. — Они в любом случае погибнут, а у вас будет хоть какое-то прикрытие, если на вас наткнутся другие корабли хевов.

“А я смогу оставить в живых членов их экипажей”, — подумала Хонор.

— Я... — начала Фушьен, но замолчала. — Вы, конечно, правы, — тихо закончила она.

— Рада, что вы согласны со мной. — Хонор позволила себе слегка улыбнуться. — Тогда, полагаю, это все, и я могу заняться неотложными делами. У меня есть одна, последняя просьба к вам, если .

— Все, что угодно, миледи.

— Пожалуйста, приготовьтесь принять сообщение для Адмиралтейства. Я хотела бы, чтобы Первый лорд узнала о том, что мы сделали, прежде...

Она пожала плечами.

— Конечно, миледи. Я лично передам его. Даю слово.

— Благодарю вас.

На экране Хонор было видно, что с ее неповрежденного правого борта вылетели ЛАКи, в сторону “Артемиды” двинулись первые катера и боты. Шаттлы лайнера тоже были запущены, чтобы помочь перемещению, и Виктория глубоко вздохнула.

— В таком случае, капитан Фушьен, приступим к делу, — тихо сказала она и прервала связь.

 

* * *

 

Поток персонала с “Пилигрима” на “Артемиду” тек с головокружительной скоростью, потому что времени было катастрофически мало. Несмотря на недовольство экипажа, Рафаэль Кардонес и Скотти Тремэйн сумели принудить всех выполнять суровый приказ, и список эвакуируемых, составленный Кардонесом по распоряжению Хонор, остался без изменений.

В список вошли все три помощника Джона Каниямы, поскольку предстоящие маневры для укрытия и спасения “Артемиды” требовали помощи в астронавигации. Вошли Фред Казенс и весь его отдел — потому что, как только “Пилигрим” расстанется с “Артемидой”, ему не с кем будет связываться. Вошли Гарольд Суковский и Крис Хёрлман — вместе с пленными офицерами “Вобона”. Еще там были специалисты по гидропонике, дополнительные санитары из госпиталя и морские пехотинцы — поскольку необходимости в абордажных командах не предвиделось. Офицеры складских помещений, секретари и квартирмейстеры, офицеры кадрового отдела и повара — все люди, присутствие которых не обязательно для сражения и ремонта повреждений судна. И хотя все они вошли в этот список потому, что без них могли обойтись, каждого из них терзало чувство вины за то, что они бросают товарищей по команде.

Но список тех, кто мог покинуть судно, оказался неполным.

Начальник дисциплинарной комиссии Томас погиб, как и его старший помощник, а выжившие охранники и не подумали проверить гауптвахту. Перед началом боя Рэнди Штайлману, Джексону Каултеру, Элизабет Шоуфорт, Эду Илюшину и Алу Стеннису выдали их скафандры. Но заключенные по-прежнему оставались в своих камерах (которые были расположены в центре судна, в самом безопасном месте на борту), а “вторая кожа” неофицерского состава не имеет устройств связи а значит, никто не мог услышать их мольбы и вопли.

Скотти Тремэйну тоже полагалось улететь — как и Горацио Харкнессу. Диспетчерская не требуется, если на борту останется только два бота и не останется ни одного ЛАКа. Но ни Тремэйн, ни Харкнесс не имели намерения оставлять свой корабль, и Тремэйн послал вместо себя двух пилотов ботов и бортинженера.

Джинджер Льюис тоже должна была улететь. Ее внесли в обязательный список на эвакуацию, но она понимала, что Гарольду Чу понадобятся все имеющиеся рабочие руки для того, чтобы попытаться открыть двери грузового отсека. Так что она игнорировала приказ отправиться на катер, передав свое место двадцатидвухлетнему компьютерному технику-первогодку, и с бледным спокойным лицом отправилась в центральный пост аварийного контроля.

Иоширо Тацуми тоже отказался от шанса на спасение. Он был приписан для сопровождения доктора Холмса, но тихо поменялся местами с другим санитаром. Когда-то доктор Райдер помогла ему, теперь он был нужен ей.

Еще несколько человек тоже приняли решение остаться на судне. В некоторых случаях причиной была храбрость, в других — вызов, но всех объединяло общее чувство — преданность. Преданность своему кораблю, своим товарищам по команде, своим офицерам и своему долгу и прежде всего — своему капитану. Хонор Харрингтон нуждалась в них, и они отказались бросить ее в беде.

Клаус Гауптман сидел в каюте, неловко ссутулившись в уютном кресле и закрыв руками лицо. Его переполнял стыд. Не гнев, который так часто служил ему движущей силой, а стыд. Мучительный, горький стыд. Тот самый, который проникает в человека и разъедает его изнутри. Отчасти он понимал, что только безумный страх за дочь заставил его спорить с Хонор Харрингтон, бранить и проклинать ее, однако это не утешало и не помогало. Он помнил только, как в глазах Стейси вспыхнуло неожиданное страдание — из-за него. Единственный человек во вселенной, чье хорошее мнение действительно имело для него значение, его дочь, заглянула ему в душу и с ужасом отвернулась, и Гауптман чувствовал, как в его глазах закипают слезы, которых он не хотел проливать.

А еще в глазах Стейси было то холодное презрение, которое он слышал в голосе Харрингтон. С ним уже говорили таким тоном, но на сей раз — заслуженно. Он сознавал это и не мог придумать ни другого названия своему поступку, ни извиняющего объяснения. И эта ядовито-горькая правда заставила его вспомнить давнюю стычку с Харрингтон. Ему пришлось признать — воз, впервые в его взрослой жизни, — что он лгал сам себе. Он, который всегда думал, что может смело смотреть себе в глаза, теперь понимал истину лучше, чем когда-либо. Он с отчаянием думал о том, что Харрингтон и в тот, первый раз была права. Права, что не поддалась давлению, которое он пробовал пустить в ход, права, что испытывала к нему презрение, права даже в том, что угрожала человеку, который пал так низко, что использовал против нее угрозу ее родителям из-за одного только больно задетого самолюбия и оскорбленной гордости. Она угрожала человеку, который даже не понимал низости своих поступков, потому что мораль для него в тот момент ничего не значила.

Он сидел в каюте наедине со своими мыслями о том, кем же он на самом деле стал, и ни богатство, ни власть, ни положение, ни успехи не могли защитить его от себя самого.

 

* * *

 

Гарольд Суковский, одной рукой поддерживая Крис Хёрлман, вышел в стыковочный туннель пассажирского судна, снабженный генератором внутренней гравитации. За время пребывания на борту “Пилигрима” коммандер полностью излечилась от физических ранений и намного больше, чем он ожидал, оправилась от психических травм. Но она все еще была слаба, ее грубоватый бесшабашный юмор, казавшийся неотделимым от нее, так и не вернулся, и Гарольд прижимал ее к себе, ограждая от любого случайного контакта в царившем вокруг них хаосе. Маргарет Фушьен отрядила стюардов и некоторых членов команды, чтобы они направляли поток эвакуируемых. Важно было как быстрее освобождать коридор отсека малых летательных аппаратов, и персонал “Артемиды” старался изо всех сил. Но когда Суковский и Хёрлман вышли из туннеля следом за Шэннон Форейкер, в коридоре возник затор. Всех военнопленных с “Пилигрима” послали одной группой, с единственным морским пехотинцем для охраны, и Суковский, войдя в коридор, сразу увидел гнев на лицах встречавших их стюардов. Гнев моментально перерос в ненависть к людям, одетым в форму флота, который только что уничтожил “Ястребиное крыло” и убил тридцать их товарищей. Старший стюард, руководивший этой группой, с перекошенным от ярости лицом открыл рот, готовясь что-то сказать. Но Суковский быстро прошел вперед и встал во главе заключенных между Уорнером Кэслетом и Дени Журденом. Взгляд его был очень решительным .

— Придержите язык, — велел он стюарду резким холодным тоном.

Тот смутился, поскольку искалеченный человек с покрытым шрамами лицом и в простой робе говорил ледяным командным голосом. Суковский шагнул к нему, прежде чем стюард сообразил, что ответить.

— Я капитан Гарольд Суковский, — произнес он тем же холодным тоном, и глаза стюардов вспыхнули, потому что они узнали четвертого по рангу капитана своей судоходной линии. — Эти люди спасли жизнь мне и моему старпому, уничтожили палачей, захвативших в Телемахе мою “Бонавентуру”. Они казнили всех свиней, которые держали нас в заточении, а затем потеряли собственный корабль, пытаясь спасти мантикорское торговое судно. — Он не назвал судно. Да это и не имело значения: ни Кэслет, ни Журден не знали в тот момент, что пришли на помощь “Пилигриму”. — И вы будете относиться к ним с должным уважением, старший стюард. Ясно?

— М-м, так т-точно, сэр! — выпалил стюард. — Как прикажете, сэр!

— Хорошо. Теперь проводите нас, чтобы освободить коридор.

— Слушаюсь, сэр. Прошу капитана и... и его друзей следовать за мной.

Стюард повел их дальше по коридору, а Суковский почувствовал, что кто-то положил руку ему на плечо. Обернувшись, он встретил пристальный взгляд Кэслета, и они обменялись суровыми улыбками, глядя в глаза друг другу. Улыбками понимания... и сочувствия.

 

* * *

 

— Последняя шлюпка, шкипер, — объявил Кардонес.

Старпом охрип, отдавая приказы, и Хонор кивнула ему, оторвавшись от разговора с Дженифер Хьюз. Улучив секунду, она бросила полный боли взгляд на спинку своего командирского кресла. Ей отчаянно хотелось отослать с корабля и Нимица. Но кот не мог ее оставить, так же как Саманта — Гарольда Чу. Воз, Виктории следовало настоять на его перемещении на “Артемиду”, но она не могла. Просто не могла. И ее кот был экипирован лучше Саманты. У него был скафандр, а Чу вынужденно пользовался стандартным модулем жизнеобеспечения. Вот хотя бы в этом Виктория могла им помочь — и предоставила улучшенный вариант. У нее в каюте стоял роскошный модуль, который она приобрела для Нимица еще до того, как Пол изготовил скафандр для кота. Модуль был построен из противорадиационной брони и снабжен дополнительными системами жизнеобеспечения, и Хонор настояла, чтобы Чу принес Саманту в ее каюту и поместил кошку в это более надежное укрытие.

“Хотя в конечном счете это не будет иметь никакого значения”, — мрачно подумала Хонор.

— Когда мы можем отправляться? — спросила она.

— В любой момент, шкип. — Кардонес улыбнулся, хотя оставался таким же мрачным, как и Хонор. — Те катера уже не вернутся. Нам остались только два бота... и, конечно, наши аварийные капсулы.

— Конечно, — согласилась Хонор и нажала кнопку связи с центром аварийного контроля.

— Аварийный контроль слушает. На связи главстаршина Льюис.

— Льюис? Что вы там делаете? — в недоумении спросила Хонор.

— Коммандер Чу отправил все имеющиеся в наличии души в первый грузовой отсек, мэм, включая лейтенанта Сильветти. Я у них про запас, — ответила Джинджер, делая вид, что не поняла вопроса, и Хонор сложила губы в легкую грустную улыбку.

— Хорошо, старшина. Расскажите мне, как у них дела.

— Двигатели правого борта совсем не работают, мэм, — решительно сказала Льюис. — Их разнесло взрывом, и понадобится полная замена. Два, а может, и три из двигателей левого борта еще действуют, но весь отрезок управляющего кабеля между шпангоутом семьсот девяносто два и кормой уничтожен взрывом. Они сейчас прокладывают новый кабель, а чтобы его подключить, им надо убрать обломки, и еще две кассеты сорвалось с направляющей номер четыре. Они должны поставить их на место, прежде чем смогут взяться за ремонт.

— Сколько на это уйдет времени?

— Главный инженер полагает, девяносто минут как минимум, мэм.

— Ясно. Пусть продолжает, передайте ему.

— Слушаюсь, мэм.

Хонор прервала связь и посмотрела на Дженифер Хьюз.

— Сколько времени до встречи с неприятелем?

— Через два часа и пять минут подойдем на расстояние ракетного выстрела.

— Но они ведут нас только гравитационными датчиками?

— На этом расстоянии и в таких условиях они ничего другого и не могут, мэм, — уверенно сказала Хьюз.

— Очень хорошо. — Хонор повернулась к Кардонесу, который взял на себя сектор связи после эвакуации Казенса. — Раф, выведите на основной экран капитана Фушьен.

— Слушаюсь, мэм.

На передней переборке командирской рубки вспыхнул двухметровый экран связи. Лицо Фушъен было мрачным, глаза бегали по сторонам, но она вежливо поклонилась.

— Время, капитан, — сказала ей Хонор, удивившись спокойствию своего голоса.

Воз, больше всех в рубке собственное спокойствие удивило именно ее.

— Двигайтесь перед нами. Я хочу, чтобы вы были прикрыты нашим импеллером, когда выключите двигатель.

— Слушаюсь, миледи, — негромко сказала Фушьен.

Хонор оглянулась и посмотрела через плечо на Хьюз:

— Запускайте имитатор, Дженни.

— Есть, мэм.

“Артемида” плавно пошла впереди “Пилигрима”, следуя точно перед его носом, и Хонор повернулась к рулевому, главстаршине О'Халли.

— Это надо будет очень ловко сделать, старшина, — спокойно сказала она ему, и тот понимающе кивнул.

“Артемида” была очень близко от безопасной границы импеллерного клина “Пилигрима”, едва ли не в шестидесяти километрах от него. Но ей приходилось держаться так близко, чтобы скрыться от хевенитского крейсера, держа собственные импеллеры в тени, а “Пилигрим” все еще шел с ускорением более ста g . Малейшая ошибка рулевого в тот момент, когда клин “Артемиды” опустится и Хонор выполнит маневр отрыва, могла привести к тому, что клин вспомогательного крейсера уткнется прямо в корпус лайнера и тотчас разнесет судно на части.

— Ясно, мэм, — сказал О'Халли намного более спокойно, чем должен был в данный момент себя чувствовать.

Хонор перевела глаза на голосферу, наблюдая, как “Артемида” точно занимает согласованную позицию и глубоко вздохнув, снова посмотрела на Фушьен.

— Удачи, капитан, — сказала она.

— Да поможет нам Бог, миледи, — тихо сказала Фушьен.

Обе женщины, с глазами, полными страдания, коротко поклонились друг другу. Оба капитана понимали, чего требуют от них обязанности.

— Очень хорошо, — решительно сказала Хонор Харрингтон, снова обращаясь к своей капитанской рубке. — За дело!

 

Глава 40

 

Гражданин коммодор Абрахам Юргенс впился взглядом в две светлые точки на экране в рубке своего флагманского корабля. Он хорошо знал Марию Штеллингетти и Джона Эдвардса, знал, какие они опытные офицеры, но линейный крейсер “Керебин” был на гравитационных датчиках “Ахмеда” — и вдруг исчез. Насколько Юргенс мог судить, крейсер все делал правильно... однако был уничтожен, и коммодор понятия не имел, что за чертовщина там произошла. На таком расстоянии было засечь только импеллер звездного корабля: “Керебин” внезапно пошел на маневр уклонения, а потом исчез. И это было все, что знал Юргенс.

“Что-то здесь не то”, — в ярости подумал он. Как и многие офицеры Хевена, он ненавидел Королевский Флот Мантикоры за все поражения, которые он им нанес. В отличие от этого идиота Уотерса, он не считал тотальное уничтожение торговых астронавтов своей святой обязанностью на службе Республике, но и не проливал по ним слез, понимая значение набегов на мантикорское торговое судоходство. И он ожидал, что нынешняя операция будет относительно безопасной, однако половина его дивизиона линейных крейсеров была только что стерта с лица вселенной, а он даже не знал, как это произошло!

“Но неужели ты не догадываешься? — спрашивал он сам себя. — Ну, по крайней мере, ты знаешь, кто это мог сделать. То самое лишнее "грузовое судно" — скорее всего, рейдер монти. Только бог знает что он здесь делает, и только бог знает, чем, черт возьми, этот корабль вооружен, чтобы так ударить по "Керебину" но уж ты-то понимаешь, что это значит?”

Из информации от “Дюрандаля” он знал, что вовсе не “Цель-Один” Штеллингетти сделала это черное дело: если бы у нее была такая огневая мощь, она использовала бы ее прежде, чем “Керебин” уничтожил эсминец сопровождения. Нет, вероятнее всего, это сделало второе судно, и у него был компенсатор гражданского образца, иначе оно двигалось бы гораздо быстрее. И оно, скорее всего, одно из тех самых “вспомогательных крейсеров” монти, а значит, намного более хрупкое, чем флагманское судно Юргенса. Но оно, очевидно, обладало каким-то необычайно мощным вооружением, раз смогло угробить “Керебина” на расстоянии восьмисот тысяч километров, далеко за пределами радиуса действия энергетического оружия.

“Более мощное, чем их проклятые ракетные подвески? — недоумевал про себя Юргенс. — Допустим. Но как могло жалкое торговое судно тащить на себе такое количество подвесок? Даже их супердредноуты ограничиваются десятком, не больше, а этого не хватило бы, чтобы так мощно атаковать "Керебина". Но даже если оно и применило их в данном случае, оно не снизило скорость, чтобы развернуть другие подвески, так что оно не сможет сделать со мной то же самое”.

Это была не только его оценка. Гражданин капитан Хольц, командир “Ахмеда”, и его собственный начальник штаба тоже так считали. Однако Юргенс не имел никакого намерения влипнуть в неприятности. Он собирался аккуратно приблизиться к неизвестному судну, держа противоракетную защиту наготове, и относиться к нему со всей осторожностью, как если бы это был линейный крейсер, или даже линкор, до тех пор пока не удостоверится, что оно не поступит с ним, как с “Керебином”. Но как только удостоверится...

— Цель-Один не должна была снижать ускорение, — спокойно сказал народный комиссар Астон.

Юргенс повернул голову и посмотрел на полного человека в униформе без всяких знаков различия. Вообще говоря, оперативной группе повезло с народными комиссарами. Элоизе Причарт предоставили свободу выбора, и, кроме одного или двух дураков, которые были навязаны ей их покровителями (как Франк Райдель, единственный оставшийся в живых из всей команды “Керебина”), большинство комиссаров группы было удивительно компетентными и душевными людьми. Сказанное в полной мере относилось и к Кеннету Астону. Юргенс ответил ему:

— Вы правы. У рейдера гражданский компенсатор, так что он вышел на свое максимальное ускорение, и антирадиационный экран у него гражданского образца. А Цель-Один... — Он покачал головой. — Это, должно быть, пассажирский лайнер, раз он развивал такое ускорение, когда мы заметили его, и они должны были позволить ему убежать. Ему несомненно удалось бы унести ноги, особенно если учесть, что этот рейдер смог бы нас задержать, а мы единственный корабль, который находится к ним достаточно близко для обнаружения и перехвата. Если бы они разошлись, мы бы ни за что не догнали лайнер.

— Если только не существует причины, по которой они не могут разделиться, — предположил Астон.

— Не исключено, что и не могут, — подтвердил Юргенс. — Я полагаю, что “Керебин” повредил ему двигатели, но ускорение лайнера было намного выше до того, как к нему присоединился вооруженный транспорт. Нет, — покачал он головой, — тот, кто командует рейдером, здорово облажался. Он постарается держать его поближе к себе, чтобы “защитить” лайнер.

— Согласен... — Астон кивнул, но глубокомысленно потер свой двойной подбородок. — В то же время он с невероятной скоростью разрушил корабль гражданки капитана Штеллингетти, и если у него есть датчики военного образца, он почти наверняка знает, что мы единственный борт, у которого он все еще высвечивается на детекторах. А может, он и с нами хочет поступить так же, как с “Керебином”?

— Все может быть, — мрачно сказал Юргенс. — Если он уничтожит нас, они оба затаятся, и нашим кораблям ни за что не отыскать их снова в этом бардаке. — Он махнул рукой в сторону мерцающего буйства энергии гиперпространства на экранах рубки его флагмана. — Мы теперь не видим даже “Дюрандаля”, а остальные корабли пикета, которые достаточно близко, чтобы отозваться, в этой погоне вообще бесполезны. Но если он думает, что сможет взять мое флагманское судно, не потеряв при этом собственной головы, он фатально ошибается!

 

* * *

 

— Он прибавил еще несколько g ускорения, шкипер, —сказала Дженифер Хьюз. — Скорректированное время до дистанции ракетного выстрела теперь один час семнадцать минут.

Хонор просто кивнула в подтверждение. Она сделала все, что смогла. Чу вкалывал в первом грузовом отсеке, но повреждение оказалось серьезнее, чем он думал сначала, и он уже потерял шесть своих сотрудников: одна из сорвавшихся кассет раздавила насмерть двоих и искалечила четверых, прежде чем ее снова установили на место. Первоначально запланированное время ремонта увеличилось вдвое. Хонор очень хотелось связаться с Чу и поторопить его, но она понимала, что ничего этим не добьется, разве только отвлечет Гарольда, заставит нервничать и еще больше задержит. Он сам свяжется с ней, когда ему будет о чем доложить.

Другая бригада сумела снова подключить седьмую ракетную пусковую к главной сети контроля ведения огня, а Джинджер Льюис отлично работала в центральном посту аварийного контроля. Не каждый старшина мог справиться с такой работой, как бы опытен он ни был, но все здоровые люди нужны были Чу для других рабочих мест, а голос Льюис, когда она звонила в рубку и докладывала обстановку, звучал уверенно. “Гарри был, конечно, прав относительно ее способностей”, — подумала Виктория, слегка улыбнувшись, и снова посмотрела на схему на своем мониторе.

Они запустили уже второй имитатор, и скоро мог понадобиться третий. Электроника имитатора пожирала огромное количество энергии, воспроизводя характеристики двигателя лайнера класса “Атлас”, и ни один модуль не мог долго работать в таком режиме. Но именно поэтому Хонор и держала их так близко. Она приказала Кэролин Уолкотт вводить их в гравитационную “тень” “Пилигрима” и выводить из нее с интервалами, выбранными наугад. Это должно было выглядеть для хевов как проблемы с управлением у “Артемиды” идущей впереди рейдера и давало Хонор возсть проводить замену имитаторов вне видимости хевов. К настоящему моменту, вероятно, имитаторы были уже не нужны, хевениты, судя по всему, уверились, что преследуют два судна, но нельзя было допустить ни одной оплошности.

Особенно теперь. “Артемида” отключила свой двигатель, но все еще летела вперед с набранной к этому моменту скоростью 0,39 с и теперь отставала от “Пилигрима” на тридцать тысяч километров в секунду. Хевениты прошли мимо ее позиции менее десяти минут назад, и если бы они поняли, что случилось, притормозили и занялись поисками, они все-таки смогли бы ее найти.

Риск был минимальным, но все-таки существовал, и Хонор не могла допустить прокола. Особенно теперь, когда она уже решила пожертвовать собственным судном для спасения лайнера капитана Фушьен.

Она заставила себя посмотреть правде в глаза и признаться самой себе в том, что сознательно приговорила собственную команду к смерти, зная, что они не могут нанести поражение врагу. Командир корабля Народного Флота, находившегося за кормой “Пилигрима”, должно быть, знал, что это она своими ракетами уничтожила его товарища. И он не захочет подойти ближе, чем надо, так что он развернется бортом и выпустит залп на максимально возм расстоянии, чтобы посмотреть, чем она ему ответит. И если она не сможет ответить ему адекватно, он, не сходя с места, будет наносить “Пилигриму” смертельный удар за ударом, даже не приблизившись на радиус действия ее энергетического оружия.

Хонор понимала, что погибнет. Но если она помешает врагу поймать “Артемиду”, жертва того стоит. Виктория соглашалась с этим, но... но за внешним спокойствием ее сердце обливалось кровью при мысли о том скольким живым существам суждено погибнуть вместе с ней. Например, Нимицу и Саманте. Рафу Кардонесу, Джинджер Льюис и Джеймсу МакГиннесу, которые наотрез отказались эвакуироваться с корабля. Обри Вундерман, Кэрол Уолкотт, Горацио Харкнесс, Льюис Хэллоуэлл... Все эти люди — каждого из которых она знала и высоко ценила как личность и как друга — погибнут вместе с ней. Она не могла спасти их, как не могла спасти и себя, и чувство вины тяжким грузом лежало на ее сердце. Все остальные погибнут потому, что она приказала им, потому что ее долг как раз и заключается в том, чтобы вести их за собой на смерть, а их долг состоит в том, чтобы следовать за ней. Но, в отличие от них, сама она умрет, сознавая, что это ее приказы убили всех до одного.

Однако иного пути не было. Она эвакуировала с борта “Пилигрима” восемьсот человек, сократив список жертв до тысячи. Одна тысяча мужчин и женщин и два древесных кота умрут, чтобы спасти четыре тысячи других людей. Во всяком случае, это должно стать неплохой сделкой, но... проклятье, какая боль заложена в этих подсчетах!

Хонор спрятала горечь за спокойным взглядом карих глаз, заботясь о состоянии офицеров капитанской рубки. Когда все начнется, они будут сосредоточены на ней, получая от нее приказы, вдохновение и решимость, и в душе у нее боролись два противоречивых чувства — гордость за них и печаль по ним.

 

* * *

 

Маргарет Фушьен, Гарольд Суковский и Стейси Гауптман стояли перед экраном Аннабель Вард и беспокойно вглядывались в него. Линейный крейсер пронесся мимо них двенадцать минут назад, не заметив ни лайнера, ни прикрывающих его канонерок. И почему он должен был их заметить? Они представляли собой лишь семь инертных кусков материи, не излучавших никакой энергии и затерявшихся в необъятных просторах гиперпространства, тогда как “Пилигрим” намеренно увлекал врага за собой.

— Семьдесят пять минут, — пробормотала Вард.

— Они еще останутся в радиусе действия сенсоров, капитан Гарри? — тихо спросила Стейси.

— Мы будем видеть их импеллеры, но не очень четко. — Суковский на мгновение закрыл глаза, затем покачал головой. — В известной степени, я даже рад. Я не хочу все это видеть. Это будет... — Он стойко выдержал пристальный взгляд Стейси. — Это будет скверно, Стейси. Ее корабль и так уже крайне поврежден, и если ублюдки просто подойдут на безопасное расстояние и ударят по ней... — Он снова покачал головой.

— Она сдастся? — спросила Фушьен, прервав молчание, и Суковский перевел взгляд на нее. — Когда они откроют по ней огонь, она ведь сдастся?

— Нет, — просто ответил Суковский.

— Почему нет? — настойчиво спросила Стейси, ее голос внезапно сорвался. — Почему нет? Она уже спасла нас — почему ей не сдаться и не спасти своих людей?

— Потому что она все еще спасает нас, — как мягче ответил Суковский. — Когда противник подойдет достаточно близко, чтобы начать бой, он при этом окажется на таком расстоянии, что сможет распознать имитатор. Они узнают, что нас там нет, а, зная время, когда мы должны были заглушить двигатель, еще через час или два они вычислят наш вектор. А значит, если они вернутся и начнут нас искать, у них будет прекрасная подсказка, где начать поиски. Маловероятно, что они обнаружат нас, но все же леди Харрингтон намеревается сделать так, чтобы они точно нас не нашли. Она будет бить по ним, пока у нее остается оружие, Стейси, для того, чтобы вывести из строя вражеские датчики и задержать начало поисков. — Он увидел слезы в глазах Стейси и обнял ее одной рукой как когда-то Крис Хёрлман. — Это — ее работа, Стейси — тихо сказал он. — Ее долг. А эта женщина знает, что такое долг. Я провел достаточно времени на борту ее корабля, чтобы понять это.

— Я завидую тебе, Гарри, — тихо сказала Маргарет Фушьен.

 

* * *

 

— Через двадцать одну минуту выходим на дальность действия ракетного оружия, — предупредила Дженифер Хьюз. — Если ускорение будет постоянным, через тринадцать с половиной минут после этого мы окажемся в радиусе действия энергетического оружия.

Хонор кивнула и нажала кнопку связи.

— Аварийный контроль. Льюис слушает, — сказала появившаяся на ее экране женщина, и Хонор криво усмехнулась.

— Я не хочу торопить коммандера Чу, но мне необходимо знать его оценку времени, необходимого для ремонта грузовых дверей.

— По последним расчетам остается... — Джинджер посмотрела на часы и посчитала в уме, — тридцать девять минут, мэм.

— Спасибо, — спокойно сказала Хонор и отключила связь.

Вот что получается. Кассеты вернутся в рабочее состояние только к моменту, когда хевы почти подойдут на расстояние выстрела энергетического оружия. Но Хонор ничего не могла поделать с этим. Все, что она могла, — это продолжать убегать до тех пор, пока это воз, увлекая за собой хевенитов, выигрывая время для “Артемиды” и готовясь держаться до последнего.

— Выполняем план Альфа-один, — сказала она. — Раф, объявите всему экипажу: через десять минут задраить шлемы.

 

* * *

 

Необычайно съежившийся, Клаус Гауптман вошел в рубку “Артемиды”. Люди, собравшиеся вокруг голосферы, оглянулись на него, и лицо магната вытянулось, когда он увидел руку Суковского на плече Стейси. Это он должен был успокаивать свою дочь. Но он мрачно подумал о том, что утратил это право, когда оказался настолько мелким в ее глазах.

Да и в своих собственных.

Он подошел к голосфере, с трудом выдерживая пристальные взгляды остальных собравшихся. Это было наказанием для него, суровым испытанием, которое он намеренно вменил себе сам и сам привел в исполнение. Фушьен и Суковский кивнули ему с нейтральным выражением лица, но ни один не заговорил с ним, а Стейси даже ни разу не посмотрела на отца.

— Сколько еще? — спросил он, и его обычно мощный, уверенный голос был хриплым и нервным.

— Шестнадцать минут до радиуса действия ракет, сэр, — ответила Аннабель Вард.

 

* * *

 

— Ладно, Стеф, — сказал Абрахам Юргенс капитану своего флагманского судна. — Я не хочу приближаться к ним, пока мы не удостоверимся, что они лишились зубов.

— Слушаюсь, гражданин коммодор.

Гражданин капитан Стефен Хольц посмотрел на экран и нахмурился. Корабль монти использовал какие-то чертовски эффективные имитаторы, да и системы РЭБ начали свою игру с его датчиками, а естественное снижение чувствительности датчиков в гиперпространстве делало их усилия еще более ощутимыми, чем обычно. Но корабль Хольца проник уже на пять тысяч километров в глубь сферы досягаемости корабельных ракет.

При нормальных условиях он бы давно развернулся для бортового залпа — но условия не были нормальными. Его собственные системы радиоэлектронного противодействия работали во всю мощь, а значит, противнику так же трудно стрелять, как и ему самому. С учетом обстоятельств, как это ни парадоксально, имело смысл подставлять неприятелю уязвимое горло клина, поскольку это была маленькая и очень нечеткая цель — в отличие от корабля во всю его длину.

Конечно, это также сводило всю огневую мощь крейсера к трем ракетным пусковым продольного огня в носовой части — но это, пожалуй, и к лучшему. Он хотел жалить ублюдка, раздразнить его. Если он сможет заставить противника израсходовать все подвески на предельном расстоянии, его активная защита сработает намного более эффективно... и монти будет куда труднее поразить цель.

 

* * *

 

— Запуск ракет! — объявила Дженифер Хьюз. — К нам движутся две, нет, три штуки. Время полета — сто семьдесят секунд. Активной защите — готовность.

— Есть готовность! — ответил лейтенант Янсен.

— Разведите чуть подальше друг от друга четвертый и пятый имитаторы, Кэрол, — сказала Хьюз. — Посмотрим, как мы сможем справиться с этими “птичками”.

— Слушаюсь, мэм.

Уолкотт отрегулировала положение имитаторов. Виктория потянулась к Нимицу, чтобы проверить его экипировку. Кот, как и она, был в задраенном шлеме, а ремни безопасности, вмонтированные в ее кресло, были прикреплены к небольшим кольцам на его скафандре. Это было не так надежно, как амортизационная рама, но никто не изготавливал рамы по размерам древесного кота.

— Контакт через девяносто секунд, — объявил Янсен и нажал кнопку, которая выслала навстречу противнику противоракеты.

 

* * *

 

— Они уничтожили все три, шкипер, — сообщила тактик Хольцу, когда третью ракету разнесло на части.

Хольц с отвращением отметил про себя, что ни одна из них не дошла даже до зоны стрельбы противоракетных лазеров корабля монти. Ну что ж, это неудивительно. По крайней мере, их проклятые подвески не выпустили в ответ ракеты, способные уничтожить его судно.

— Никаких признаков ракетных подвесок?

— Никаких, гражданин капитан. Вообще никакого ответного огня.

Хольц понял, что гражданка коммандер Паслот злится на него — мол, нечего спрашивать об очевидном! — потому что в таком состоянии она всегда называла его “гражданин капитан”, а не “шкипер”. Он поморщился, но ему не за что было ее упрекнуть. Он еще немного подумал и кивнул.

— Ладно. Беглый огонь, Элен.

— Слушаюсь, шкипер, — ответила она гораздо веселее и набрала новую команду на своем пульте.

 

* * *

 

Хонор сощурила глаза: хевениты изменили схему ведения обстрела. Линейный крейсер вел огонь из трех орудий, расположенных в носовой части корабля, при этом каждый второй залп производился с задержкой старта. Таким образом, хотя увеличившиеся интервалы между залпами давали больше времени защите на сопровождение целей, общая нагрузка на активную защиту возросла, и еще это позволяло хевам запускать вместе с ракетами и генераторы помех и другие вспомогательные устройства преодоления защиты. Хонор понимала стоявшую за этим логику, но ей было совершенно непонятно, почему хевы ограничивают себя исключительно оружием преследования. У них было по двадцать орудий на каждом борту, и ускорение они держали намного выше. Крейсер мог ходить вокруг “Пилигрима”, нанося по нему удары по очереди с обоих бортов, в каждом залпе выпуская в шесть раз больше ракет.

Хонор нахмурилась и включила систему связи своего скафандра, подсоединившись к личному каналу Кардонеса.

— Как ты думаешь, почему он так упорно использует только орудия преследования? — спросила она.

Кардонес потер верхушку своего шлема.

— Он проводит разведку, — ответил Раф. — Он старается не подставляться нам для прицеливания и пытается разведать, чем мы можем ему ответить.

— Ничем, — тихо заметила Хонор, и Кардонес ответил ей кривой усмешкой.

— Ну да, у нас не такой уж большой арсенал, шкипер.

— Верно, — сказала она с мягкой улыбкой. — Но я думаю, это не только разведка.

Кардонес удивленно поднял брови, и она в ответ пожала плечами.

— Это больше, чем просто разведка. Он засек нас своими гравитационными датчиками, когда мы уничтожили его товарища, но был тогда слишком далеко, чтобы увидеть, как именно мы это сделали. Он, вероятно, решил, что мы использовали ракетные подвески, и теперь вынуждает нас открыть огонь и потратить все, что мы можем использовать, на максимальной дистанции.

— Логично, — согласился Кардонес после некоторого размышления — как раз когда активная защита лейтенанта Янсена разделалась с последней ракетой последнего залпа. — Конечно, он довольно скоро выяснит, что у нас нет никаких подвесок, иначе мы бы уже вели ответный огонь.

Ракеты продолжали донимать “Пилигрима”, прилетая с кормы по шесть штук за раз. Радиолокационные ловушки и системы помех Кэролин Уолкотт сбивали с толку их системы самонаведения, как только они приступали к операции заключительного захвата цели, а противоракеты и лазерные батареи Янсена с методической точностью уничтожали их по одной. Но законы фортуны неумолимы. Рано или поздно одна из ракет должна пренебречь ловушками, прорваться через глушители и пройти сквозь системы активной обороны.

В наушнике Хонор раздался звонок, и она, опустив глаза на маленький экран связи, увидела лицо Джинджер Льюис.

— Сообщение от коммандера Чу, мэм! Он сделал! Он подключил питание к системе автоматического управления двери левого борта! Она открывается, мэм!

Сердце Хонор подскочило. Они будут запускать всего лишь по две кассеты за один раз, даже если дверь левого борта сработает без единого сбоя, но и этого может оказаться достаточно. Открыв огонь прямо по наступающему с кормы врагу, когда он не видел ни одного ответного выстрела, они могли бы...

Как раз в этот момент ракета неприятеля проскользнула мимо антиракет и прошла, как кинжал, сквозь предельно загруженные работой лазерные батареи. Ракета скорректировала траекторию в двадцати четырех тысячах километров и взорвалась прямо напротив кормы “Пилигрима”. Пять посланных ею рентгеновских пучков толщиной в сантиметр вошли точно в заднюю горловину импеллерного клина...

Мегатонная масса “Пилигрима” вздыбилась, когда его лишенный брони корпус с небрежной легкостью пронизала огненная река. Восьмой бета-узел заднего импеллерного кольца получил прямое попадание. Пятый, шестой, седьмой и девятый бета-узлы исчезли в неистовом взрыве энергии, унеся с собой и пятый альфа-узел. Во втором импеллерном отсеке взорвался генератор, убив девятнадцать мужчин и женщин и разослав безумные энергетические волны, с треском носившиеся по всему помещению, как запертые в клетку молнии. Взрывом разнесло девятнадцатый, двадцатый и двадцать второй лазеры активной защиты, а вместе с ними и шестой радар, шестнадцатую ракетную пусковую и все их орудийные расчеты.

Но не эти разрушения стали самым жестоким ударом, который нанесла вражеская ракета.

Один-единственный пучок проник через левую дверь первого грузового отсека. Он разбил двигатели, которые только-только со скрипом заработали, разорвал две кассеты на смертоносные, убивающие людей осколки и уничтожил питающие кабели, которые инженеры Хонор так самоотверженно пытались восстановить. Попутно он убил семьдесят одного человека, включая лейтенанта Джозефа Сильветти, лейтенанта Адель Клонц... и лейтенант-коммандера Гарольда Чу.

Хонор почувствовала смерть Чу. Почувствовала, когда это отозвалось в Саманте, как удар молнии. Почувствовала, потому что эхо близкой смерти острой болью прошло через кошку к ее партнеру, а от Нимица — к самой Хонор. Рафаэль Кардонес замотал головой когда система связи его скафандра даже сквозь вой тревоги донесла до него мучительный стон капитана, и он побелел, увидев в глазах Хонор страдание, и боль утраты и ужасное, безысходное отчаяние. Он не знал, что произошло. Он только понял, что женщину, на которую надеялось каждое живое существо на “Пилигриме”, тоже, воз, поразил снаряд , обрушившийся на судно, и в страхе за нее он вскочил на ноги.

Но Хонор стиснула зубы и подавила едва не овладевшую ею агонию. Она обязана была держаться. Каждая клеточка ее существа кричала, что ей надо сдаться и завыть во весь голос от горя, как это сделали Саманта и Нимиц, броситься к любимым друзьям, поддержать их в момент этой ужасной гибели. Но она была капитаном звездного корабля. До мозга костей офицером королевской службы. И выработанная за тридцать два года службы и двадцать лет командования ответственность сделали свое дело. Она не могла позволить себе простые человеческие чувства, а потому голос ее был нечеловечески спокойным, даже когда боль разрывала ей сердце.

— Рулевой, поворот прямо вверх — поставьте нас на дыбы!

— Есть, мэм! — выкрикнул рулевой главстаршина О'Халли.

“Пилигрим” начал разворот, поднимаясь на дыбы, как лошадь, чтобы быстро спрятать от врага корму под срез клина.

 

* * *

 

— Мы его достали, шкипер! — ликовала Паслот. — Мощность двигателя только что резко снизилась, и посмотрите на его маневр!

— Я вижу, Элен.

Хольц набрал запрос в аналитический компьютер, проверяя спектр излучения, и прикусил нижнюю губу. Противник, очевидно, получил по-настоящему мощный удар, но выброс атмосферы в космос был несущественным. Он не знал, что первый грузовой отсек уже был разгерметизирован, он знал только, что, хотя монти задергались, с судна просачивается слишком мало воздуха.

Он лихорадочно соображал, пытаясь найти этому объяснение. Новый курс мантикорцев лишил “Ахмеда” хорошей ракетной цели, но при этом оставил их без поступательного ускорения. Они наращивали скорость перпендикулярно к основному курсу “Ахмеда”, но, начав с нуля, не имели никакого преимущества, что позволяло Хольцу при желании приблизиться к ним очень быстро. Но...

Он еще несколько секунд размышлял, а затем посмотрел на экран связи, соединенный с флагманской рубкой Юргенса.

— Наши приборы показывают, что у противника очень низкая потеря атмосферы, гражданин коммодор, и он не произвел по нам ни единого выстрела и ничем не обнаружил своих подвесок. Я полагаю... — Он глубоко вздохнул и наконец решился. — Я полагаю, что он не стреляет потому, что не может. Я не могу представить себе ни одного капитана, который, будучи в силах открыть ответный огонь, не сделал бы этого. Он не может оставлять за собой больше воздуха, потому что “Керебин” потрепал его гораздо сильнее, чем мы думали, и разгерметизировал многие его помещения ранее.

Юргенс хмыкнул и прищурил глаза. Хольц, воз, был прав. Во всяком случае, его рассуждения соответствовали наблюдениям. А если он действительно прав, то им оставить свои острожные маневры на дальнем расстоянии и взяться за вспомогательный крейсер со всей основательностью. Но если он был так серьезно поврежден, тогда почему?..

— Шкипер! — Это была Элен Паслот, и внезапное неприятное открытие сделало ее голос визгливым. — Впереди него — вовсе не Цель-Один!

— Что? — Хольц резко развернул кресло в ее сторону, и она в ярости замотала головой.

— Я только что сняла новые показания приборов. Это всего-навсего проклятый имитатор!

Юргенс осознал смысл сообщения Паслот и, подняв глаза, встретил неожиданно сочувственный взгляд народного комиссара Астона. “Вот ублюдки! — подумал он — Жалкие, дерзкие чертовы ублюдки!”

— Это приманка, — прошептал он. — Они специально отвлекли нас подальше от лайнера, потому что знали что не смогут остановить нас... и потому что только мы могли прихватить его!

— Точно, — решительно поддержал Астон. — И что мы теперь будем делать?

Юргенс потер подбородок, лихорадочно соображая, и пожал плечами.

— Я вижу только один выход, сэр, — решительно сказал он. — Судя по их маневрам и наблюдениям нашего тактического сектора, мы можем предположить, что “Керебин” повредил их намного серьезнее, чем мы допускали. Это все объясняет: если они не могут сражаться с нами, им остается только убегать, чтобы отвлечь нас от лайнера. Ведь пока мы тратим время на преследование, мы упускаем нашу главную цель.

Он быстро набрал на своем терминале серию команд, проецируя траектории рейдера и “Ахмеда”. Затем на дисплее обозначился заштрихованный конус, который пересек курс “Ахмеда” слева направо почти десять световых минут позади и протянулся дальше влево от него.

— Лайнер должен находиться в этом районе. Наши шансы обнаружить его очень невелики, если они ведут себя осторожно, но чем скорее мы начнем искать, тем больше вероятность найти. Только сначала нам надо покончить с рейдером. Если он уйдет, то наша тайная операция станет широко известной — что произойдет и в том случае, если мы упустим лайнер.

— Точно, — снова сказал Астон.

 Я думаю, нам следует допустить более серьезные повреждения у монти, чем мы полагали. Мы должны начать атаку, подойдя к нему поближе, и покончить с ним, а затем вернуться и заняться лайнером.

В течение, наверное, десяти секунд Астон пристально разглядывал экран гражданина коммодора — и наконец кивнул.

— Разделайтесь с ним, гражданин коммодор, — сказал он.

 

* * *

 

Внутри у Джинджер Льюис все сжалось от ужаса, когда на дисплеи центра аварийного контроля выплеснулась волна сообщений о повреждениях. Из почти истерических донесений оставшихся в живых членов рабочей бригады она поняла, что произошло в первом грузовом отсеке. Три четверти офицеров инженерно-технического отдела погибли. Остались только лейтенант Хансен из первого реакторного отсека и два энсина. Вся ответственность за работу Аварийного контроля легла на плечи Джинджер, и она с трудом проглотила скопившийся в горле комок.

— Ладно, ребята, — решительно сказала она растерянным подчиненным. — Уилсон, свяжитесь со вторым импеллером. Мне нужны сведения о жертвах и поломках. Сделайте все, что в ваших силах, и помогите им через вашу систему дистанционного управления. — Уилсон коротко кивнул, и она обратилась ко второму старшине: — Дерке, вы отвечаете за поисково-спасательную службу. Свяжитесь с госпиталем и попытайтесь направить их спасательные и медицинские бригады в места самых крупных повреждений. Хаммонд, вы отвечаете за шестой радар. Похоже, там проблема с антенной решеткой, но, может, просто нарушена передача информации. Выясните это как скорее. Если дело в решетке, посмотрите, сможете ли перестроить четвертый радар для охвата хотя бы части того участка. Эшли, проверьте четвертый погреб. Мои датчики показывают спад давления в отсеке, тот удар по шестнадцатой ракетной установке, воз, повредил также подачу боеприпасов на четырнадцатую пусковую. Если это так, свяжите ее по обходу через...

Она продолжала отдавать команды, подтверждая своими действиями профессиональное чутье Гарольда Чу благодаря которому он назначил ее на этот пост. Ее распоряжения были правильными и четкими, и погибший главный инженер мог гордиться своим выбором.

 

* * *

 

— Он приближается, шкипер! — удивленно вскрикнула Дженифер Хьюз. — Он снова вышел на максимальное ускорение и теперь несется сюда, как на крыльях!

Хонор очнулась от своих мыслей, все еще содрогаясь при воспоминании о смерти Чу, и посмотрела на схему. Дженифер была права. Республиканец не мог знать, что он только что уничтожил значительную часть самой мощной орудийной системы “Пилигрима”, но решил, очевидно, что серьезно повредил корабль, и теперь приближался, чтобы окончательно разделаться с ним. Судя по тому, как он двигался, он намеревался уничтожить неприятеля теперь уже энергетическим оружием.

Это казалось бессмысленным. Он бомбардировал противника в течение почти сорока минут, не получив в ответ ни одной ракеты. Он должен был понимать, что может висеть у него на корме и продолжать вести массированный огонь без всякого риска для своей команды, так почему...

Имитатор! Он опознал его и теперь хочет прикончить “Пилигрима”, пока “Артемида” не ускользнула от него совсем! Только эта причина могла объяснить изменившееся поведение, и на его месте Хонор думала бы так же. Но, окажись она на его месте, и она бы ошиблась так же, как теперь ошибался он.

— Ладно, — сказала она, и ее сопрано было похоже на холодный ветер, погасивший искры паники, которую зажег разрушительный удар, — Он приближается, и нам здорово достанется, но он даже не догадывается о том, какое энергетическое оружие у нас есть. Дженни, похоже, что мы в конце концов сможем применить схему огня “Ястребиное крыло”.

— Так точно, шкипер, — сказала Дженифер Хьюз, и ее страх исчез, растворившись в жадном предвкушении.

Она знала, что слова “здорово достанется” никакого отношения к “Пилигриму” не имеют — ее корабль просто не выживет в перестрелке энергетическим оружием в упор с линейным крейсером класса “Султан”. У хевенита было шестнадцать энергетических орудий (восемнадцать, считая орудия продольного огня на флангах) и по двадцать ракетных пусковых на каждом борту, в то время как “Пилигрим” имел только восемь гразеров и девять пусковых, уцелевших по менее пострадавшему правому борту. Но на переделанном грузовом судне были установлены орудия супердредноута, а хев об этом даже не подозревал.

— Он подойдет с кормы, если мы останемся на этом же курсе, — продолжала Хонор, говоря теперь одновременно с Кардонесом, с главстаршиной О'Халли и с Дженифер Хьюз. — Раф, подключи секцию рулевого отсека к своей панели, я хочу, чтобы у тебя было резервное управление, если мы потеряем главное. Мы будем придерживаться данного направления, пока крейсер не подойдет достаточно близко. А тогда я хочу резко лечь на правый борт. Выполните маневр как резче, старшина. Я хочу, чтобы наши орудия правого борта были направлены на него, когда он пройдет под нами, а затем я хочу подрезать его с кормы и выстрелить “под юбку”. Ясно?

Кардонес и О'Халли кивнули, и Хонор оглянулась на Хьюз.

— Возьмите его на прицел, Дженни, — спокойно сказала она. — У нас будет только одна попытка.

 

* * *

 

Они движутся прежним курсом, —доложила Паслот, и Хольц кивнул.

Еще один признак отчаянного положения корабля монти. Если бы у него осталось хоть что-нибудь из бортовых орудий, он бы развернулся, чтобы подставить борт носовой горловине “Ахмеда”, когда Хольц атакует его. Без сомнения, его капитан надеялся продолжать петлять из стороны в сторону, подставив импеллерный клин крышей к “Ахмеду”, когда линейный крейсер будет проходить под ним, и маневр ему может удаться. Это было маловероятно, учитывая общую разницу в массе, но даже если бы противник сумел уклониться от первого захода, маневренный бой, который неизбежно последовал бы за этим оказался бы очень выгоден более легкому и мощному линейному крейсеру. Рано или поздно (вероятнее всего, рано) “Ахмед” улучит благоприятную возсть и превратит корпус грузового корабля в кучу лома.

— Мы атакуем его по плану, Элен, — мрачно сказал Хольц, и глаза его загорелись — скоро он отомстит за“Керебин”.

 

* * *

 

Они атакуют, — сказала Хонор мягким, почти успокаивающим голосом.

Она наблюдала за тем, как линейный крейсер снизил скорость, как он начал поворачиваться, чтобы навести на нее орудия правого борта. Затем посмотрела на старшину О'Халли и Рафа Кардонеса и поняла, что заключительный маневр ее карьеры будет безупречным... даже если не останется никого, чтобы вспомнить о нем.

Никого с обеих сторон.

— Хорошо-о, —протянула она. — Ждем. Жде-о-ом... Пошел!

 

* * *

 

“Ахмед” продолжал сближение, когда Кендрик О'Халли резко оттянул джойстик управления на себя и со стуком рванул его вправо. “Пилигрим” развернулся, как взбесившееся животное, как будто само судно из всех сил пыталось избежать разрушения. Но он послушался руля, накренился, повернулся и нацелил правые бортовые орудия на противника, как раз когда “Ахмед” прицелился в него.

На один крошечный момент вечности оба судна застыли, в позиции для ведения огня друг по другу, и в это самое мгновение запустились программы ведения огня, размещенные в двух разных компьютерах.

Человеческие чувства не способны были уловить то, что произошло в следующий момент, ни один человеческий мозг не смог бы разобраться в этом. Расстояние составляло всего лишь двенадцать тысяч километров, и ракеты, лазеры и гразеры, как разъяренные демоны, обрушили свою смертоносную мощь на этот крошечный участок безвоздушного пространства.

“Ахмед” покачнулся, когда первый гразерный луч легко прошел через защитную стену. На бортах крейсера лежала метровая броня, самый прочный сплав керамических и композитных соединений, который к этому времени научился создавать человек, но гразер прожег ее с небрежной легкостью. Из чудовищной раны вышибло огромные куски обшивки, а само движение корабля превратило то, что должно было стать простой пробоиной, в огромный, зияющий косой разрез. Он вскрыл борт, как нож для потрошения вспарывает акулье брюхо, и завывающий циклон выбросил наружу воздух, обломки и людей.

И это был только один из восьми гразерных лучей. Все они достигли цели, и никто на линейном крейсере и вообразить не мог, что переделанное транспортное судно способно нести такое оружие. Каналы связи хевенита наполнились визжащей какофонией — криками муки, удивления, ужаса. “Пилигрим” растоптал его, как слон игрушку. Затем сработали прилетевшие ракеты вспомогательного крейсера, нанося один за другим сокрушительные удары рентгеновскими пучками от взрывающихся боеголовок. Орудийные отсеки разнесло на части, всплески энергии метались, как безумные, кабели управляющей системы горели, с треском лопались и взрывались. Отсек первого импеллера разлетелся вдребезги, потому что гразер нанес удар прямо в генераторы, и взрывом раскромсало сто метров бронированного корпуса. Все три реактора автоматически отключились в аварийном порядке, а герметичные двери захлопывались по всему кораблю. Но во многих случаях этим дверям уже нечего было закрывать, чтобы сохранить воздух, потому что гразеры “Пилигрима” прорвали корпус крейсера насквозь, навылет, и теперь огромный корабль кружась уносился в пространство, беспомощный и умирающий.

Но он умирал не один.

“Пилигрим” выстрелил на долю секунды раньше “Ахмеда” (но только на долю секунды!), и, в отличие от “Ахмеда”, у него не было ни брони, ни отсеков, наглухо изолированных друг от друга. Он был торговым судном, с тонкой обшивкой вокруг огромного пустого пространства, предназначенного для груза и никакое переоборудование не могло изменить этого факта. Уцелевшее оружие хевенитов, обрушившееся на корпус “Пилигрима”, было намного легче, чем то, которое распотрошило “Ахмеда”, но и его было более чем достаточно для такой уязвимой цели.

Весь правый борт от тридцать первого до шестьсот пятидесятого шпангоута на корме был разрушен. Пустые отсеки ЛАКов разнесло вдребезги — так разгневанный пьяница топчет стаканы. Второй и четвертый оружейные склады были уничтожены, как и все пусковые, за исключением второй. Шесть из восьми гразерных установок превратились в руины, погребя под собой практически все номера орудийных расчетов. Один луч проник глубоко внутрь корабля, уничтожив первый реактор, и добрался до тюрьмы, так что Рэнди Штайлману и его товарищам никогда уже не светило предстать перед военным трибуналом. Другой прорвался прямо на мостик. Ударная волна и страшный толчок дважды сотрясли его, разорвав внутренние переборки и внешнюю обшивку, и свистящий ураган сорвал Дженифер Хьюз с кресла, несмотря на раму безопасности, и вынес в космос. Никто никогда не смог бы отыскать ее там, но это едва ли имело значение, потому что поток вылетавшего в проем воздуха ударил Дженифер о рваный край дыры в корпусе и сразу же проломил шлем. Канал связи Джона Каниямы принес страшный крик — офицера пронзил кусок обшивки. Главстаршину О'Халли осколком разрезало пополам, и у Обри Вундермана выплеснулось прямо в шлем содержимое желудка, когда тот же самый осколок пролетел мимо и разорвал на куски Кэролин Уолкотт и лейтенанта Янсена.

Подобный ужас повторялся снова и снова, по всему обширному пространству “Пилигрима”. Мечущиеся обломки поражали тех, кого упустили выстрелы “Ахмеда”, как будто умирающий корабль мстил команде, которая довела его до беды. КЕВ “Пилигрим”, кувыркаясь, летел в никуда с заглохшим двигателем, разрушенным гипергенератором и с восемью сотнями мертвых и умирающих людей в разбитых на куски отсеках.

 

Глава 41

 

Хонор с трудом выбралась из амортизационной рамы и завертела головой. Ремни безопасности Нимица сорвало, и он потихоньку уплывал от нее в неожиданно наступившей невесомости. Но он был жив. Она знала, что он жив, и с облегчением вздохнула, когда Эндрю Лафолле, качаясь из стороны в сторону, поймал потерявшего сознание кота и притянул его к себе. Хонор взяла Нимица у телохранителя, с помощью оборванного ремня привязала кота к крепежному кольцу на плече своего скафандра и переключила внимание на корабль и экипаж.

Или на то, что от них осталось.

Две трети команды капитанской рубки погибли, остальные были ранены. Она увидела, что Обри Вундерман и Раф Кардонес склонились над сигнальщицей из отдела слежения, суетясь и защелкивая аварийные замки герметизации на ее скафандре... отвела глаза от искалеченных останков, которые были когда-то Кэролин Уолкотт и Кендриком О'Халли... от плавающего трупа Эдди Говарда. Затем Хонор сама стала отбрасывать в сторону обломки, вытаскивая тела и пытаясь обнаружить в них признаки жизни.

Ей удалось найти немногих. И в каждую секунду, когда она изо всех сил пыталась спасти кого-то и ее сердце вскипало от ярости на вселенную, она понимала, что точно такие же сцены повторяются по всему кораблю.

 

* * *

 

Аварийный контроль уцелел, но все основные линии связи были разрушены, а компьютеры работали на резервном питании. Джинджер Льюис с трудом поднялась с палубы и уронила свое тело в кресло. Что бы ни случилось, мозг ее продолжал работать. Система внутренней связи отключилась, но одетые в перчатки пальцы Джинджер залетали по клавиатуре. Она вывела на экран список вахтенных дежурств и подключила к сети коммуникатор своего скафандра.

— Лейтенант Хансен, — сказала она, читая имя на дисплее, — это Аварийный контроль. Доложите ситуацию в первом реакторе. — Никакого ответа не было, и она резко выдохнула. — Кто-нибудь в первом реакторе, с вами говорит Аварийный контроль. Доложите ситуацию!

Ответа не было, и Джинджер перешла к следующему имени.

— Энсин Вайр, с вами говорит Аварийный контроль. Доложите ситуацию во втором реакторе .

Казалось, мгновение тянулось бесконечно, но вдруг ответил хриплый голос:

— Аварийный контроль, говорит старшина Гаррис, реакторный отсек номер два. Мы... — Старшина закашлялся, но когда заговорил снова, его голос заметно окреп. —Реакторы работают. Энсин Вайр погибла, и у нас еще четыре или пять погибших, но мы все равно работаем.

— Аварийный контроль принял, — сказала Джинджер и замахала рукой, привлекая внимание старшины Уилсона.

Она нажала клавишу, сбросив на его компьютер часть списка, и Уилсон кивнул. Джинджер потратила еще секунду, чтобы обозначить второй реактор на своей схеме как действующий (единственный зеленый отсек выглядел трогательно крошечным на планшете), а затем перешла к следующему пункту списка.

— Коммандер Райдер, говорит Аварийный контроль. Доложите о ситуации в госпитале и количестве раненых.

 

* * *

 

Скотти Тремэйн застонал и попытался чем-нибудь пошевелить. На мгновение ему захотелось, чтобы у него ничего не получилось, но сознание медленно прояснялось. Он задумался было о том, что он делает на палубе вместе с половиной своего диспетчерского пульта перелетевшего через его голову, потом увидел обеспокоенное лицо Горацио Харкнесса.

— Все в порядке, сэр? — спросил тот, и Скотти кивнул.

— Что происходит?

— Пока не знаю, но все обстоит не очень хорошо. — Харкнесс снял последний обломок с ног своего лейтенанта и без усилий поднял его на руки. — Гравитации нет, — уточнил он. — Значит, машинное отделение здорово повреждено. И линии связи уничтожены.

— А что у нас? — хрипло спросил Скотти.

— Мистер Бейлз и старшина Росс все еще с нами, больше ни от кого я ответа не получил, — мрачно сказал Харкнесс, и Скотти вздрогнул.

Двадцать один человек оставался в секторе обеспечения полетов.

— Оба бота, похоже, целы, — продолжал Харкнесс, — и у нас есть пустой отсек. Мы можем вывести их, сэр...если понадобится.

— Я... — Скотти замолчал, поскольку в динамике его скафандра зазвучал новый голос.

— Лейтенант Тремэйн, говорит старшина Уилсон, Аварийный контроль. Доложите ситуацию в отсеке, — сказал голос.

 

* * *

 

Анжела Райдер смотрела, как в госпиталь, пошатываясь, заваливается очередная спасательная бригада. Она и ее единственный помощник только что ампутировали Сьюзен Хибсон правую ногу, и у них не было времени отрываться от отчаянной, но пока безрезультатной борьбы за жизнь старшего сержанта Хэллоуэлла, но Иоширо Тацуми сразу же склонился над извивающейся, одетой в скафандр женщиной, которую доставила спасательная бригада.

Госпиталь чудом сохранил атмосферное давление. Хирурги работали на запасном источнике энергии, и Райдер не разрешала себе задумываться о том, что произойдет, если эта энергия закончится. Тогда все, кого она спасла от смерти, умрут, только чуть позже. Она понимала это, но она была врачом. Ее враг не носит униформы, и она будет бороться с ним до последнего.

 

* * *

 

— Ну что ж, несмотря на то что они сделали с нами, мы, должно быть, шарахнули по ним не хуже, — устало сказал Кардонес, и Хонор кивнула.

Они сделали для своих раненых все, что смогли, и вместе с Рафом опробовали каждый датчик, чтобы найти республиканский линейный крейсер. Ни одна из систем, которые они пробовали запустить, не работала, но Раф был прав. Если бы хевениты не были повреждены так же ужасно, как “Пилигрим”, они бы уже давно прикончили его.

Нельзя сказать, что для этого потребовалось бы много усилий.

Хонор встряхнулась и прижала к себе Нимица, заворочавшегося у нее на плече. Кот очнулся, и она почувствовала его боль и смятение. А еще она почувствовала, что он тянется к ней — и к Саманте. Она ощутила вырвавшуюся из него сильную волну облегчения, когда он понял, что они обе живы, и еще крепче вцепился в плечо, изливая это чувство облегчения на Хонор.

Но сейчас Хонор надо было выяснить ситуацию с ее потрепанной командой, и как...

— Капитан Харрингтон, говорит Льюис из Аварийного контроля, — раздался чей-то голос в динамике интеркома скафандра. — Капитан Харрингтон, пожалуйста, ответьте.

— Льюис? — Хонор сосредоточилась. — Капитан слушает. Говорите.

— Есть, мэм! — В голосе Джинджер прорвалось такое же глубокое облегчение, как и у Нимица, и она несколько секунд молчала, прежде чем продолжить. — Мэм, я связалась со всеми постами через каналы связи скафандров, — доложила она ровно и спокойно. — Пока ответили менее двадцати процентов. Мы знаем только, что разрушен первый реактор, но второй все еще работает. Системы жизнеобеспечения полностью списать. Главный гипер получил прямое попадание, и генератор отключился. Оба паруса Варшавской не работают, первый и второй импеллеры сильно повреждены. Мы сможем запустить несколько бета-узлов в каждом кольце, если нам удастся найти что-нибудь для ремонта, но только не паруса. Искусственная гравитация тоже не работает, и боцман пытается осмотреть там генераторы. Я не могу сказать, сможем ли мы вернуть все это в рабочее состояние, пока не получу известия от нее, но перспективы не очень обнадеживающие. Насколько я могу судить, все датчики не работают. У нас есть один действующий гразер по левому борту и одна-единственная ракетная пусковая по правому, но ни защитных стен, ни антирадиационного экрана нет. Корпус весь искорежен. Без осмотра я не могу точно сказать, в каком состоянии несущие конструкции и смогут ли они перенести дальнейший полет, если нам удастся запустить импеллеры. В госпитале еще сохраняется давление и запасы энергии, а у меня есть люди, которые пытаются снова подключить его к основному источнику энергии. Полетная диспетчерская разбита, но два катера уцелели, и у нас есть для них пилоты, хотя на одном надо найти замену для бортинженера.

Голос в наушниках Хонор замолчал в нерешительности, а затем спокойно продолжил:

— Судя по донесениям, число оставшихся в живых — менее ста пятидесяти человек, мэм. Подсчет, скорее, пессимистический, но это все что я смогла получить. — Джинджер откашлялась, прочищая горло. — У меня пока все, капитан. Извините, что сведения неполные, но мы еще собираем их.

Хонор от удивления широко открыла глаза. Это было невероятно. Главстаршина, которая менее шести месяцев назад перескочила на это место с должности простого техника второго разряда сумела каким-то образом по собственной инициативе собрать всю эту информацию. Мучительные переживания о погибших, терзавшие ее душу, когда она получила доклад о потерях, скреблись глубоко внутри, но это только подтверждало ее собственную оценку, и Хонор не позволила чувствам парализовать ее волю.

— Не извиняйтесь, Джинджер, — сказала Хонор, не заметив, как обрадовалась девушка, когда капитан назвала ее по имени. — Я с трудом могу поверить, что вам так много удалось сделать. Продолжайте и дальше и параллельно со мной держите в курсе коммандера Кардонеса. В первую очередь восстановите подачу энергии в госпиталь и убедитесь, что там не будет сбоя с атмосферным давлением.

— Слушаюсь, мэм. Мы как раз сейчас этим занимаемся.

Хонор повернулась к Кардонесу, и старпом мрачно покачал головой и наклонился вперед, чтобы их шлемы соприкоснулись.

— Наша песенка спета, шкипер, — спокойно сказал он, так чтобы голос передавался не по системе связи, а через механический контакт их шлемов. — Без генератора и парусов мы погибнем, даже если предположить, что мы сможем обеспечить достаточные условия для поддержания жизни.

— Согласна. — Хонор говорила мягко, но ее лицо исказилось от боли. — С другой стороны, мы можем занять наших людей работой. — Раф согласно кивнул, и она продолжала: — Подумай, что ты можешь сделать, чтобы прямо отсюда организовать ремонтную бригаду. Попытайтесь войти в центральные шахты лифтов. Они обесточены, но только через них мы сможем наладить сообщение людей друг с другом. Проверьте, есть ли отсеки, в которых сохранилось нормальное давление, а потом я хочу,чтобы ты и МакБрайд занялись спасательными отрядами. Отыщите всех, кто еще жив. Это может не иметь значения в конечном итоге, но я не хочу, чтобы хоть один человек умер, попав в ловушку в какой-нибудь каюте.

— Слушаюсь, мэм.

Кардонес снова кивнул и отодвинулся, а Хонор подключилась к каналу связи, который до сих пор боялась проверить.

— Мак? — нерешительно сказала она, и лицо ее чуть прояснилось, когда она услышала голос.

— Я здесь, мэм. В вашей каюте все перевернуто вверх дном, но я проверил модуль жизнеобеспечения. Саманта, кажется, в порядке, но я не могу убедиться в этом. Она свернулась на полу в домике и не поднимает глаз, когда я стучу ей в окошко.

— Гарри Чу умер, Мак, — тихо сказала Хонор. — Все, что мы можем сделать пока, это оставить ее в покое, но я хочу, чтобы ты был с ней. Пусть она знает, что рядом кто-то есть.

— Понятно, мэм, — так же тихо ответил он.

— Я скоро снова свяжусь с тобой, — пообещала Хонор и опять переключила канал, на этот раз на частоту связи со всей командой, и когда она заговорила, ее голос был твердым и спокойным.

— Слушайте все, говорит капитан, — обратилась она к потрепанным остаткам своего экипажа. — Мы сейчас находимся в тяжелой ситуации, но мы все еще живы. Все выходите на палубу нулевого уровня. Мы соберемся там и начнем поисково-спасательные работы и осмотр повреждений. Все раненые или оказавшиеся запертыми в каютах, сообщите по системе связи старшине Льюис в центр аварийного контроля или в поисково-спасательную бригаду. Не беспокойтесь. Мы выведем всех. Капитан связь закончила.

Она выключила передатчик и еще раз осмотрела капитанскую рубку, спрашивая себя, что она будет делать, когда они все соберутся.

В голову ничего не приходило.

 

* * *

 

— Все, шкипер. — Голос Аннабель Вард был спокоен. — Я не знаю, что случилось, но оба импеллерных следа исчезли с экрана почти одновременно.

— Может, мы вышли из предела досягаемости?

— Нет, мэм. Они просто... исчезли.

Фушьен посмотрела на Суковского. Воз, один или оба корабля выжили, но ясно, что двигатели обоих не работают, и это было плохим знаком.

— Шкипер, наши датчики вообще ничего не показывают, — негромко добавил старпом, как будто ему неприятно было слушать самого себя, и Фушьен кивнула.

Приказы леди Харрингтон были предельно ясны, и она, пожертвовав “Пилигримом”, дала “Артемиде” возсть уйти. Но при этом “Артемида” была единственным судном, на котором знали, что произошло с “Пилигримом” и хевенитским линейным крейсером и знали место, где это произошло.

— Мы не можем уйти, — сказал кто-то.

Фушьен удивленно повернулась на голос, потому что это был голос Клауса Гауптмана. Ее хозяин, помрачневший, смотрел суетливо бегающими глазами, но в его глазах появилось что-то еще, кроме стыда. Он покачал головой, затем взглянул на других офицеров в рубке и на свою дочь и продолжил тихим, почти робким тоном, которого никто из них никогда у него не слышал.

— Я... виноват. Если бы я не задержал “Артемиду” в Новом Берлине из-за грузовых судов, мы пересекли бы Провал в эпсилон-полосе, и хевениты ни за что бы нас не заметили. Что касается того, как я разговаривал с леди Харрингтон...

Гауптман сделал паузу и снова покачал головой. Голос его стал чуть громче, когда он заговорил снова.

— Теперь это не имеет значения. Мы знаем, в каком месте “Пилигрим” исчез с экрана, и мы знаем, каков был его вектор. Если кто-то у него на борту или на борту хевенита остался в живых, я полагаю, мы единственные люди, которые могут помочь им.

— Я не могу разрешить переход туда “Артемиды”, — решительно сказала Фушьен. — Во-первых, хевенит, воз, выжил, и его повреждения могут быть отремонтированы. Мы можем попасть прямо под прицел его бортовых орудий, а я не могу рисковать всеми людьми на борту этого судна. Во-вторых, в любом случае для полета нам потребуется время, а каждая минута при работающем двигателе увеличивает вероятность того, что появится какой-нибудь другой хев и прихлопнет нас.

— Я понимаю, но мы не можем просто бросить их.

— У нас нет выбора, сэр! — Голос Фушьен был резким, а глаза сверкали от гнева. Глупо было направлять свой гнев на Гауптмана за то, что он заставил ее сказать правду. — Вы, сэр, можете быть владельцем этого судна, но я — его капитан.

— Пожалуйста, капитан!

Многие находящиеся в рубке широко раскрыли глаза, не в силах поверить, что слышат в голосе Гауптмана умоляющую интонацию.

— Ведь можем мы хоть что-нибудь сделать!

Фушьен хотела ответить резко, но сжала губы и довольствовалась тем, что с мрачным видом отрицательно покачала головой. Гауптман разом ссутулился, и выражение страдания в его глазах поразило Гарольда Суковского, как молния. Он должен что-то предпринять, подумал капитан. Он — черствый, высокомерный, твердолобый сукин сын, но он понимает, что такое ответственность, и леди Харрингтон как раз в это и ткнула его носом. И таким образом, — Суковский посмотрел на Стейси Гауптман, — выставила его дураком перед дочерью. Но Мэгги права. Мы не можем рисковать судном, как бы мы все ни хотели...

Его мысли прервались, и он нахмурился. Он слышал, что Фушьен и Гауптман продолжают говорить, но их голоса звучали словно издалека, потому что его мозг работал с невероятной скоростью.

— Я сожалею, сэр, — сказала наконец Фушьен гораздо более мягким голосом. —Я действительно сожалею. Но мы ничего не можем сделать.

— А вот и нет — можем, — пробормотал Суковский, и все присутствующие в рубке посмотрели на него. — “Артемида” не может прийти на помощь, — продолжал он, — но есть другой путь.

 

* * *

 

— Вижу хева, шкипер, — сказал Скотти Тремэйн. Они с Харкнессом вывели бот для осмотра корпуса, и одного взгляда было достаточно, чтобы понять всю безнадежность ситуации. “Пилигрим” был разбит и раздавлен, его импеллеры уничтожены. Это означало, что никто из них не выживет, и Хонор послала Тремэйна и Харкнесса на поиски хевенитского крейсера. Воз, его повреждения менее серьезны, чем у “Пилигрима”. А если так, и если выжившие члены обеих команд объединятся, то они смогут добраться до какого-нибудь порта... а в данный момент даже республиканский лагерь для военнопленных казался раем.

Теперь Хонор слушала по системе связи скафандра, как Скотти описывает повреждения “Ахмеда”, и надежды ее стремительно таяли. Она сидела, сняв шлем, в одной из кают-компаний для рядового состава, в которой сохранилось атмосферное давление. Кроме нескольких небольших отрядов МакБрайд, все еще искавших тех, кто мог быть заперт в каютах, все ее выжившие находились либо здесь, либо в госпитале, либо в центре аварийного контроля, либо во втором реакторном отсеке.

Народа так мало, что от толкучки никто не страдает, мрачно сказала она себе и подождала, пока Скотти закончит доклад.

— Хорошо, — произнесла она. — Он никуда не уйдет со своей дырой в носовой части, а нас сносит все дальше и дальше. Проверьте, можете ли вы связаться с кем-нибудь на борту. Похоже, они находятся в еще худшей ситуации, чем мы. Если так, предложите их снять и перевезти на борт “Пилигрима”. Скажите им, что... — она холодно улыбнулась, — кто чей пленник, мы можем выяснить позже.

— Слушаюсь, мэм, — ответил Тремэйн и направил бот к “Ахмеду”.

— Разумно ли это, шкипер? — спросил Кардонес тоном, который постороннему мог показаться излишне спокойным. — Мы используем последние резервы системы жизнеобеспечения.

— Хевов не могло остаться много, Раф, — ответила она так же спокойно, — и насколько мы знаем, у них вообще нет никакого жизнеобеспечения. А там ведь может находиться кто-то из наших пленных. С другой стороны, вся наша надежда только на то, что один из хевенитских кораблей сопровождения догадается, куда делся крейсер, и начнет искать нас... и этим, с крейсера, до прихода помощи не дожить. Дадим же им шанс, что есть у нас. Единственно достойный поступок, по-моему.

Кардонес медленно кивнул и вернулся к своим обязанностям, а Хонор оглянулась и подозвала старшину, с которым говорила, когда поступило сообщение Тремэйна.

— Хорошо, Хаверти, — оживленно сказала она — Как только вы почините утечку в семьсот семнадцатой, я хочу, чтобы вы снова подали туда давление. Коммандер Райдер должна перевести часть людей из госпиталя, чтобы уменьшить тесноту, и лучше всего разместить их там. Так что, как только вы подадите туда давление, сообщите главстаршине Льюис, чтобы мы смогли организовать рабочую бригаду для перемещения раненых. Раз уж вы будете в семьсот семнадцатой, я хочу, чтобы вы или ваши люди бросили взгляд на главную систему жизнеобеспечения. Тогда...

Она продолжала говорить, отдавая приказы уверенным голосом капитана, а сама спрашивала себя, как долго еще она сможет притворяться.

 

* * *

 

Стефен Хольц с ошеломленным, окаменевшим от перенесенного шока лицом прошел вслед за мантикорским лейтенантом в кают-компанию. Его потери были намного серьезнее, чем у противника, и в абсолютных, и в относительных величинах. На его судне было две тысячи двести мужчин и женщин. Сорок шесть оставшихся в живых смогли свободно разместиться на одном боте, который прибыл, чтобы забрать их.

Мантикорский пилот — лейтенант Тремэйн — пригласил его на место второго пилота на борту бота, и Хольц смотрел через иллюминатор, как вырастает перед ним искореженный корпус корабля-ловушки. Он ощутил горькое удовлетворение при мысли о том, что разрушил его, — правда, рейдер разрушил его красавца “Ахмеда”, и он понимал, что все это невероятно глупо. Монти были его врагами, но остатки его команды выжили только потому, что эти самые враги забрали их с безвоздушной, беспомощной громадины, которая когда-то была красавцем линейным крейсером. И они, как и он, просто выполняли свой долг.

Долг, с горечью подумал он. О да. Мы выполнили свой долг! И посмотрите, куда это нас всех привело...

Высокая женщина в скафандре капитана обернулась к нему и встретилась с ним взглядом, ее миндалевидные глаза тоже были темными от горя, и он коротко склонил голову. Формальное приветствие было бы неуместным.

— Стивен Хольц, линейный крейсер Народного Флота “Ахмед”, — представился он хриплым голосом.

— Хонор Харрингтон, КЕВ “Пилигрим” — или то,что от него осталось, — ответила она.

Хольц почувствовал, что глаза его вылезают из орбит. Так это Хонор Харрингтон! Столь же опасна, сколь умна — говорилось о ней в донесениях... и как хороша! Ну что ж, предположил он, мне удалось то, чего никто еще не мог добиться. Она больше не будет жечь наши корабли.

— Мне жаль, что вы понесли такие большие потери, — сказала Харрингтон. — Как вы можете видеть, мои собственные...

Она пожала плечами, и Хольц кивнул. Им не было смысла ненавидеть друг друга.

— Мы можем оказаться в немного лучшем положении, чем я думала, — продолжала она более оживленно. — Пока мы задействовали небольшой резерв из системы жизнеобеспечения. Это обеспечит жизненные условия на несколько часов, но одна из наших основных воздухоочистительных установок уцелела, и у нас есть один действующий реактор. Если мы сможем подать энергию к воздухоочистителю, то нам хватит ресурсов жизнеобеспечения примерно для четырехсот человек. И этого, — она добавила с тихой горечью, — будет более чем достаточно. — Она глубоко вздохнула и продолжила. — К сожалению, у нас осталось только шесть или семь техников систем жизнеобеспечения, а все наши офицеры инженерно-технического отдела пострадали от обстрела, так что на все это потребуется время.

— Мой помощник инженера жив, — предложил Хольц. —Он может оказать помощь.

— Спасибо, — просто ответила Харрингтон и посмотрела ему прямо в глаза. — Наш вектор несет нас в глубь Провала, капитан, но все-таки мы смещаемся в сторону Силезии. В лучшем случае, мы продержимся девять дней прежде чем войдем в Саксонскую Волну и разлетимся на атомы. Конечно, если мы раньше не попадем в Разлом Селкира. Как я понимаю, наш единственный реальный шанс — использовать боты, чтобы нести вахту на сенсорах и надеяться, что кто-то из ваших прибудет сюда и станет вас искать. Тогда мы сможем с ними связаться. Если они доберутся сюда вовремя, — она сделала глубокий вдох, — мы с моей командой сдадимся вам в плен. А пока — все, что осталось от этого корабля, по-прежнему является кораблем Ее Величества, и им командую я.

— И тем временем мы должны считать себя вашими пленными? — спросил Хольц с намеком на улыбку.

Они оба понимали, что шанс на спасение практически равен нулю, но все же оба продолжали играть свои роли, и эта мысль развлекала его.

— Я предпочитаю, чтобы вы считали себя нашими гостями, — ответила Харрингтон с легкой ответной улыбкой.

— Согласен, — сказал он и протянул ей руку.

Она крепко пожала ее, и одетое в скафандр шестилапое существо на ее плече серьезно кивнуло ему. Хольц, к своему удивлению, тоже кивнул в ответ и махнул рукой в сторону небольшого отряда оставшихся в живых членов своей команды.

— А теперь, пожалуй, гражданину коммандеру Виклову стоит присоединиться к вашим техникам,капитан, — спокойно сказал он.

 

* * *

 

Мы подключили реактор к системе жизнеобеспечения, мэм, — доложила три часа спустя из центрального поста контроля повреждений измученная Джинджер Льюис. — Коммандер Виклов оказал большую помощь, он нашел способ ликвидировать утечку тепла, когда мы подключали воздухоочиститель.

— Отлично, Джинджер. Отлично. Как моя каюта?

— Мы не можем дать туда давление, мэм, там слишком большая дыра в переборке. Но боцман думает, что она нашла способ извлечь оттуда модуль.

Хонор вздохнула с облегчением, услышав это. Модуль Саманты не был поврежден, но ниша переборки, в которой он был установлен, страшно деформировалась и заклинила его на месте. Саманта не смогла бы выжить вне модуля, однако, казалось, не было никакого способа достать его из каюты Хонор.

— Так точно, мэм, — раздался на канале связи голос Салли МакБрайд. — Есть служебная шахта позади переборки. Я могу послать туда команду со сварочным аппаратом и вырезать всю переборку, а затем вынуть модуль через шахту. Тесновато будет, но мы выкрутимся.

— Спасибо, Салли, — вздохнула Хонор. — Большое спасибо. Мы можем выделить кого-нибудь для этого?

— Да, мэм. В конце концов, — Хонор расслышала усталый смешок боцмана, — она единственный член команды, все еще запертый в каюте. Здесь у меня ваш Кэндлесс, мы с ним сможем управиться сами.

— Спасибо, — снова сказала Хонор. — И поблагодари за меня Джейми, пожалуйста.

— Обязательно, мэм, — заверила МакБрайд.

Раф Кардонес снова остановился рядом с ней, и Виктория подняла глаза.

— Я думаю, что в основном ситуация под контролем, шкипер.

— Хорошо. В таком случае, давай накормим людей. — Хонор показала рукой на столы, где добровольцам удалось собрать огромные блюда с бутербродами из запасов камбуза. — У нас будет достаточно неприятностей, связанных с усталостью, и незачем прибавлять к ним ошибки, вызванные голодом и низким содержанием сахара в крови.

— Согласен. И это к тому же должно поднять настроение. Бог знает, чего бы я только сейчас не съел!

— Я тоже, — сказала Хонор с улыбкой. — Ну, так...

— Шкипер! Шкипер!

Хонор вскочила, чуть не выпрыгнув из скафандра, когда из динамика скафандра раздался ликующий вопль. Это был Скотти Тремэйн, на вахте на своем боте вместе с Горацио Харкнессом. Она никогда не слышала, чтобы он так вопил.

— Да, Скотти?

— Шкипер, у меня отсюда открывается самый красивый вид в этой долбаной вселенной! — Скотта почти кричал, впервые выругавшись в ее присутствии. — Это великолепно, шкипер!

— Что — “великолепно”? — потребовала она.

— Вот это, шкипер! Позвольте мне транслировать вам, — сказал он вместо прямого ответа.

Хонор в замешательстве посмотрела на Кардонеса, и вдруг еще один голос послышался из системы связи ее скафандра.

—  “Пилигрим”, это Гарольд Суковский, иду на сближение от ноль-два-пять, три-один-девять, — сказал голос. —Нахожусь на борту ЛАК “Андрей” вместе с вашим лейтенантом Хантером, иду с “Иоанном”, “Павлом”, “Фомой” и тремя шаттлами за компанию. “Иаков” и “Фаддей” присматривают за “Артемидой”. Мы подумали, что вам, может быть, хочется домой.

 

Глава 42

 

Гражданин коммандер Уорнер Кэслет и его офицеры проследовали в зал, ведомые мантикорским морским пехотинцем. Знакомый человек в зеленой униформе быстро оглядел их и постучал в косяк открытой двери, расположенной в конце коридора.

— Гражданин коммандер Кэслет и его офицеры, миледи, — доложил Саймон Маттингли.

Из комнаты послышалось чистое сопрано:

— Проводите их, пожалуйста.

Маттингли улыбнулся и махнул хевенитским офицерам рукой. К удивлению Кэслета, перед самой дверью морской пехотинец отошел в сторону, а Маттингли тихо закрыл за ними дверь, оставив их наедине с Хонор Харрингтон и Эндрю Лафолле.

Ну да, не совсем наедине. На спинке ее кресла сидели два древесных кота. Пятнистая кошка, чуть поменьше размером, плотно прижималась к шее Хонор, а кот прикрывал свою многоцветную подругу, как истинный защитник. Кэслет знал, что случилось с человеком Саманты, и он видел, как потеря отзывается в каждом движении кошки, но он также ощущал поддержку любви, текущую к ней от Нимица и Хонор.

— Пожалуйста, садитесь, — пригласила Хонор, махнув рукой на стулья, расставленные перед столом.

Шестеро хевенитов уселись, и появившийся МакГиннес налил каждому по бокалу вина.

Хонор откинулась на спинку кресла, пристально глядя на гостей, а Саманта, соскользнув вниз, свернулась клубком у нее на коленях. Хонор взяла кошку на руки обняла ее, как обнимала Нимица, и почувствовала, что Нимиц перенаправил ее поддержку Саманте. Но в тот момент, когда она прикоснулась к печальной древесной кошке, ее память снова всколыхнулась от воспоминаний о беспокойных событиях минувшего месяца.

Когда появился Суковский, Хонор с трудом поверила своим глазам. При всей уверенности, которую она излучала, она знала — не думала, а точно знала, что они все погибнут. Трудно было перестать в это верить, даже имея перед собой доказательство ошибки. А затем на смену ликованию и облегчению пришел ужасный гнев на то, что Суковский, Фушьен и лично ею назначенные шкиперы ЛАКов посмели пойти на безумный риск после того, как “Пилигрим” заплатил ужасную цену, чтобы обеспечить спасение “Артемиды”!

Хонор понимала тогда, что ее ярость была рождена зашкалившими противоречивыми эмоциями, но одного понимания было недостаточно, чтобы помешать ее гневу. Поспешность, с которой Суковский и лейтенант-коммандер Хантер начали объяснять, что они на самом деле ничуть не рисковали, развеселила бы ее, если бы в тот момент она сохранила хоть отдаленные воспоминания о существовании такой штуки, как логика.

И ведь они действительно соблюдали осторожность. “Артемида” запустила ЛАКи и шаттлы, а затем очень осторожно снизилась до альфа-полосы без помощи импеллеров, что было воз при таком медленном переходе, однако только самый лучший астрогатор и инженер сумели бы выполнить этот маневр, и затаилась там, в то время как Суковский вел поисковую операцию в районе последней известной позиции “Пилигрима”. Датчики ЛАКов уступали приборам линейного крейсера, но зато и след их импеллеров был намного слабее: они заметили бы любого хевенита прежде, чем тот мог обнаружить их, и все были готовы немедленно заглушить импеллеры.

Суковский начертил схему их поиска, и отличную схему. Но они спокойно могли бы пропустить неподвижную махину “Пилигрима”, если бы Скотти Тремэйн и Горацио Харкнесс не обнаружили их своими пассивными датчиками и не привели в нужное место. Хонор с дрожью подумала о том, насколько мал был шанс обнаружить их.

Все же это удалось. Каким-то непостижимым образом удалось, и четыре канонерки вместе с тремя шаттлами дальнего действия стартовали с борта “Пилигрима”, увозя с собой всех выживших членов команд — и мантикорской, и хевенитской.

Шанс, что кто-то случайно обнаружит корабль, прежде чем он столкнется с любой гравитационной волной и разлетится в пыль, был ничтожен, и Хонор была уверена в том, что его не найдут. Но на всякий случай она лично установила разрушительный ядерный заряд с часовым механизмом на двенадцать часов, прежде чем взошла на борт “Андрея” вместе с Суковским и Хантером.

Места на малых летательных аппаратах очень мало, и она приказала всем оставить багаж, но МакГиннес и ее выживший телохранитель тайком пронесли на борт “Андрея” меч и Ключ лена Харрингтон, ее пистолет сорок пятого калибра, и золоченую памятную гравюру в честь рекордного полета на дельтаплане в Академии. Она сама не взяла из своих вещей ничего, кроме голографического кубика с портретом Пола. Она увозила с собой только портрет, свою жизнь, а еще Нимица... и Саманту.

Обратный полет к “Артемиде” заставил поволноваться всех. Снова выйти на связь с такими небольшими летательными аппаратами, как канонерки и шаттлы, после двойного перехода через два различных диапазона гиперпространства было астронавигационным подвигом из разряда тех, о которых слагались легенды, но Маргарет Фушьен справилась с задачей. “Артемида” медленно поднялась в дельта-полосу, совсем как подводная лодка, всплывающая из глубин, и оказалась менее чем в двухстах километрах от запланированной Фушьен позиции. После этого встала простая, хотя и хлопотная задача: снова вернуться в нормальное пространство и в течение десяти дней сделать ремонт. А потом тайно проскочить обратно в гамма-полосу и вернуться на Новый Берлин. Забот было много, и Хонор изо всех сил помогала Фушьен. Капитан “Артемиды” была благодарна, но Хонор понимала истинную причину своего усердия. Каким бы чудом ни было их спасение капитаном Суковским, изнурительная деятельность была для нее единственным средством избежать мыслей о погибших.

На четырнадцатый день их полета Клаус Гауптман тихо попросил разрешения войти в каюту Фушьен, предоставленную хозяйкой Хонор. Пять из двенадцати ее гвардейцев погибли вместе с остальным экипажем, но когда появился Гауптман, на часах у двери стоял Джейми Кэндлесс. Хонор смогла расслышать холодное презрение в голосе Джейми, когда он объявил ей имя посетителя, и такое же презрение она увидела в глазах Эндрю Лафолле, когда магнат вошел в дверь. Но оба охранника даже не догадывались об истинной причине его посещения.

— Леди Харрингтон, — сказал он, — я пришел принести свои извинения.

Слова получились негромкими и маловыразительными, но тон был решительным, и Хонор через Нимица почувствовала, что он говорит искренне.

— Принести извинения, мистер Гауптман? — ответила она как более нейтральным голосом.

— Да. — Он откашлялся, прочищая горло, и прямо посмотрел ей в глаза. — Я не испытываю к вам особой симпатии, миледи. От этого я чувствую себя еще более неловко, но, вне зависимости от моих чувств к вам, я понимаю,что относился к вам... ужасно. Я не буду вдаваться в детали. Я только скажу, что глубоко сожалею об этом. Этого больше не повторится. Я обязан вам своей жизнью. Но что еще более важно, я обязан вам жизнью моей дочери, а я привык отдавать свои долги, к счастью — или к несчастью, может быть, — отчасти потому, что это делает меня время от времени таким сукиным сыном. Но мой долг перед вами нельзя возместить, и я понимаю это. Я могу только сказать спасибо и принести извинения за то, как я говорил с вами — и о вас — все прошедшие годы. Я также был не прав на “Василиске”, и я хочу, чтобы вы знали, что я это понимаю.

Хонор спокойно смотрела на него, чувствуя его напряжение и сознавая, как неимоверно трудно ему было сказать все это. Она тоже не испытывала к нему симпатии и сомневалась, что когда-либо будет относиться к нему по-другому, но в этот момент она испытала к нему гораздо большее уважение, чем могла себе представить. Она медленно кивнула.

— Я не стану возражать вам, сэр, — тихо ответила она, и, несмотря на то что его глаза вспыхнули, он принял ее слова без всякого протеста. — А что касается долгов, и я, и моя команда — мы просто выполняли свой долг, и никакого вознаграждения за это не требуется. Но я принимаю ваши извинения, мистер Гауптман.

— Спасибо, — ответил он и, к ее удивлению, усмехнулся слабой, кривой усмешкой. — Как бы вы к этому ни относились, но я знаю, что я в долгу перед вами и вряд ли когда-нибудь смогу его оплатить. Если я или мой картель сможем оказать вам какую-либо услугу, леди Харрингтон, мы в вашем распоряжении.

Она просто кивнула, и его улыбка стала шире.

— А теперь, миледи, у меня есть к вам одна просьба. Я приглашаю вас и вашего древесного кота — или котов, —добавил он, взглянув на Саманту, — на обед сегодня вечером.

— Обед? — Она хотела вежливо отказаться, но он почти умоляюще вскинул руку.

— Пожалуйста, миледи! — проговорил он, гордый и высокомерный человек, прося об одолжении, на которое, как он сам понимал, не имел никакого права. — Я был бы вам очень признателен. Это... важно для меня.

— Я могу спросить почему, сэр?

— Потому что если вы не отобедаете со мной, моя дочь ни за что не поверит, что я действительно извинился перед вами, — признался он. — И не будет со мной разговаривать.

Он смотрел на нее с такой мольбой, что она не могла более отказываться и кивнула.

— Хорошо, мистер Гауптман. Мы придем, — сказала она.

И, к своему удивлению, осталась по-настоящему довольной обедом. Оказалось, что у них со Стейси Гауптман много общего, что поразило ее... и заставило задуматься о человеке, который смог вырастить такую дочь.

А теперь она снова оторвалась от своих мыслей, отбросив в сторону воспоминания, и посмотрела на военнопленных, которых она пригласила в комнату, предоставленную ей герцогом Рабенштранге на главной базе Андерманского Императорского Флота на Потсдаме. Андерманцам не очень приятно было узнать о том, что в пределах их пространства хевениты осуществляют рейдерские операции, и они выразили свое неудовольствие по дипломатическим каналам. Решение АИФ оказать гостеприимство экипажу Хонор (и пленникам) до того времени, когда КФМ сможет забрать их , было еще одним способом для империи подчеркнуть свое отношение к данному факту, и посол Хевена, попытавшийся (безуспешно) требовать передать ему пленных, не мог этого не заметить.

— Спасибо за то, что вы пришли, — сказала она этим самым пленным.

— Пожалуйста, — с иронией ответил Кэслет. — Нам было трудно отказаться от приглашения.

— Конечно. — Хонор улыбнулась и пожала плечами. — Герцог Рабенштранге приглашает нас всех на обед. Он хочет видеть всех, но я попросила вас сначала прийти сюда. Гражданин капитан Хольц уже извещен. По моей рекомендации и с одобрения андерманцев и нашего посланника в империи, вы и все оставшиеся в живых члены команды “Ахмеда” через три дня будете переданы вашему послу. Мы не ставим никаких условий для вашего освобождения.

Улыбка Кэслета застыла, и Хонор ощутила его тревогу, как и тревогу его товарищей. Она на мгновение замолчала, понимая, что ей не следует говорить то, что она хотела сейчас сказать, но не смогла удержаться от искушения. Она откашлялась, прочищая горло, и спокойно продолжала:

— Несмотря на усилия гражданки коммандера Форейкер выведать у моих людей техническую информацию, — сказала она, глядя, как краснеет Форейкер под ее пристальным взглядом, — ни один из вас не видел ничего такого, что уже не было или не будет очень скоро известно вашему флоту от других источников. Например, вы знаете, что наши вспомогательные крейсера имеют тяжелое энергетическое оружие и способны использовать мощные ракетные кассеты, но к настоящему времени другие источники в пределах Конфедерации, несомненно, уже предоставили эту информацию одному из ваших многочисленных шпионов. Соответственно, мы можем возвратить вас в Республику, не подвергая риску себя самих, а учитывая вашу помощь капитану Суковскому и коммандеру Хёрлман, не говоря уже о той помощи, которую оказали люди капитана Хольца “Пилигриму”, с нашей стороны было бы неучтиво не освободить вас.

И отпустить домой, подумала она, чтобы вы рассказали вашему начальству, что наши переделанные транспортные суда разнесли два ваших тяжелых крейсера и два линейных крейсера (не говоря уже о целой базе Варнике), потеряв всего лишь один свой корабль. Это, может быть, заставит штаб переосмыслить значение всех рейдерских операций в целом.

— Спасибо.

Кэслету не удалось скрыть подавленность в своем голосе. Он предвидел, что сделает с ним госбезопасность за потерю корабля при попытке спасти судно под мантикорским флагом. Хонор улыбнулась.

— Пожалуйста, гражданин коммандер, — серьезно ответила она. — Однако я хочу попросить вас об одном одолжении, прежде чем вы уйдете.

— Одолжении?

— Да. Видите ли, я скоро вернусь в Мантикору для получения нового назначения, и сейчас я пытаюсь привести в порядок мои документы. К сожалению, мы потеряли записи, когда погиб “Пилигрим”, и мне трудно теперь восстановить отчеты о многих событиях.

Кэслет удивленно посмотрел на нее, пытаясь понять, куда она клонит. Хонор чуть нахмурилась.

— В частности, — спокойно продолжала она, — я не помню названия андерманского судна, опознавательный код которого я использовала, когда вы пришли к нам на помощь в Шиллере.

Какое-то время он не мог понять, что от него хотят... и вдруг похолодел. Она знает, подумал он. Она знает, что нам приказано было помогать андерманским торговым судам! Но — как???

Да какая разница. Это уже не имело значения. Имело значение только то, что она действительно знала... и что мужчины и женщины в этой тихой комнате были единственными людьми, которые находились тогда в рубке “Вобона”. Только они знали, что сознательно пришли на помощь мантикорскому судну, и все они понимали, что произойдет, когда это станет известно их командованию.

Кэслет посмотрел вокруг, видя замешательство и озарение на лицах всех своих товарищей по экипажу. Он посмотрел на Эдисон Макмэртри, и та с кривой усмешкой кивнула ему. Потом на Дени Журдена. Народный комиссар сидел с совершенно бесстрастным лицом, тянулись бесконечные секунды, и наконец он слегка дернул плечом, а на губах у него появилось слабое подобие улыбки.

— Э-э... я полагаю, что это был андерманский корабль “Звездный свет”, миледи, — сказал он, впервые за все время используя невоенное обращение, и Хонор улыбнулась ему в ответ.

— Я так и думала, — сказала она. — Спасибо. Я прослежу за тем, чтобы эта информация была отражена в моем рапорте и в рапортах моих офицеров.

— Рад услужить вам, миледи.

Голос Журдена был красноречивее слов, и они с Викторией чуть поклонились друг другу, когда глаза их встретились. Затем она поднялась и с Нимицем на плече, Самантой на руках и Эндрю Лафолле за спиной подвела хевенитских офицеров к двери.

— Мне будет вас всех не хватать, — сказала она с легкой озорной усмешкой, — но я уверена, что вы рады вернуться домой. А сейчас, однако, адмирал Рабенштранге, а с ним, разумеется, гражданин капитан Хольц и гражданин коммандер Виклов ждут нас.

 

Список действующих и упоминаемых в книге лиц

(ХХ-1, ХХ-2, ХХ-3, ХХ-4, ХХ-5 — указание на соответствующие книги сериала)

 

Адамс, Людмила — водитель, телохранитель и начальник службы безопасности Клауса Гауптмана

Александер, Хэмиш — тринадцатый граф Белой Гавани, Зеленый адмирал КФМ, командующий соединением КФМ, ведущего наступление на звезду Тревора; флагман — супердредноут “Королева Кейтрин” (ХХ-1, ХХ-2, ХХ-3, ХХ-4, ХХ-5)

Александер, Эмили — жена лорда Хэмиша Александера (ХХ-1, ХХ-4)

Альверетти, Джина — офицер связи вспомогательного крейсера “Шахерезада”, КФМ

Андерман, Густав XI — император Андерманской империи

Армон, Жаклин — коммандер, командир эскадры ЛАКов вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Арнер, Джейсон — коммодор пиратского флота Андре Варнике

Арчер главстаршина, помощник Рафаэля Кардонеса на вспомогательном крейсере “Пилигрим”, КФМ

Астон, Кеннет — народный комиссар линейного крейсера “Ахмед”, НРХ

Ашер, Джин — коммандер, капитан эсминца “Ястребиное крыло”, КФМ

Блом — коммодор АИФ, командующий пикетом в Саксонии

Бранкузи — электротехник вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Бранском, Рэй — капитан морской пехоты легкого крейсера “Вобон”, НРХ

Бэбкок, Айрис — старший сержант морской пехоты на КЕВ “Принц Адриан”, бывший старший сержант подразделения морских пехотинцев на тяжелом крейсере “Бесстрашный” (ХХ-2, ХХ-4)

Бард, Аннабель — лейтенант, тактик лайнера “Артемида”, картель Клауса Гауптмана, Мантикора

Варнике, Андре — беглый мятежник из Силезии, “президент” захваченной им звездной системы Марш, предводитель пиратов

Варшавская, Адрианна — физик, специалист по гиперпространству, изобретатель гравитационных датчиков и “парусов”, сделавших возможным передвижение по гравитационным потокам

Вебстер, Сэмюэль Хьюстон — капитан второго ранга, командир вспомогательного крейсера “Шахерезада”, КФМ

Вейнтрауб — старшина вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Виклов — коммандер, помощник инженера линейного крейсера “Ахмед”, НРХ

Винтоны — правящая династия Звездного Королевства Мантикора

Вондерхофф, дама Эрика генерал морской пехоты Мантикоры (ХХ-4)

Вундерман, Обри — техник-электронщик первого разряда, впоследствии старшина третьей статьи, вспомогательный крейсер “Пилигрим”, КФМ

Гаррисон — личный пилот Андре Варнике

Гауптман, Клаус — глава картеля Гауптмана, одного из самых крупных в Звездном Королевстве Мантикора (ХХ-1, ХХ-2, ХХ-3, ХХ-4)

Гауптман, Стейси — единственная дочь и наследница Клауса Гауптмана

Гауптман, Эрик — отец Клауса Гауптмана

Георгидес, Аристофан — адмирал КФМ, командир КСЕВ “Вулкан”, КФМ

Геррик, Джейк — коммандер, начальник боевого информационного центра линейного крейсера “Керебин”, НРХ

Гивенс, Патриция — вице-адмирал, Второй Космос-лорд, шеф Бюро планирования и Управления Разведки Флота Звездного Королевства Мантикора (ХХ-3 ХХ-4)

Говард, Эдди — гвардеец лена Харрингтон, личный телохранитель Хонор (ХХ-4, ХХ-5)

Гунтерман — капитан первого ранга Андерманского Императорского Флота, капитан супердредноута “Дерфлингер”

Гутиэрес — законный вице-президент Сайдмора, Марш

Даневский — лейтенант, второй помощник капитана Фушъен, лайнер “Артемида”

Даттон — лейтенант, офицер связи легкого крейсера “Вобон”, НРХ

ДеВитт, Аугустус — коммандер, старпом капитана Вебстера, КФМ

Декро, леди — лидер партии прогрессистов парламента Мантикоры (ХХ-4)

Демпси, Кирк — электротехник вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Демпси, Эрика — глава картеля Демпси, одного из самых крупных в Звездном Королевстве Мантикора

Дерке — старшина, аварийный контроль вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Джастис — лейтенант, флайт-диспетчер второй эскадрильи ЛАКов вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Джордан — главстаршина вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Жанвье, Мишель — барон Высокого Хребта, лидер Ассоциации консерваторов (ХХ-1, ХХ-4)

Жискар, Хавьер — адмирал, командующий оперативной группой 29, теоретик войны “на торговых путях”, НРХ

Журден, Дени — народный комиссар легкого крейсера “Вобон”, НРХ (ХХ-5)

Илюшин, Эдуард — техник систем жизнеобеспечения первого разряда вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Казенс, Фред офицер связи вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Канияма, Джон — лейтенант вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Капарети, Томас — Зеленый адмирал КФМ, Первый Космос-лорд (ХХ-3, ХХ-4, ХХ-5)

Каултер, Джексон — техник вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Клинкскейлс, Говард — регент поместья Харрингтон, президент корпорации “Небесные купола Грейсона”; в прошлом — министр безопасности Грейсона (ХХ-2, ХХ-4, ХХ-5)

Клонц, Адель лейтенант, начальник вахты центрального поста аварийного контроля вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Кортес, сэр Люсьен — Пятый Космос-лорд, шеф Комитета по кадрам КФМ (ХХ-1, ХХ-3, ХХ-4)

Курико, Генда старший инженер торгового судна “Бонавентура”, картель Клауса Гауптмана, Мантикора

Кэндлесс, Джеймс — гвардеец лена Харрингтон, личный телохранитель Хонор (ХХ-4, ХХ-5)

Кэслет, Уорнер — коммандер, капитан легкого крейсера “Вобон”, флот НРХ (ХХ-5)

Лафолле, Эндрю — майор гвардии лена Харрингтон, личный телохранитель Хонор (ХХ-4, ХХ-5)

Льюис, Джинджер — главстаршина, бывший техник второго разряда, аварийный контроль вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

МакБрайд, Салли — боцман вспомогательного крейсера “Пилигрим”, бывший боцман КЕВ “Бесстрашный”, КФМ (ХХ-1)

МакГиннес, Джеймс — личный стюард Хонор Харрингтон (ХХ-1, ХХ-2, ХХ-3, ХХ-4, ХХ-5)

МакГвайр, Аллен — капитан второго ранга, командир вспомогательного крейсера “Гудрид”, КФМ

МакКвин, Эстер — вице-адмирал флота НРХ

МакКеон, Алистер — капитан линейного крейсера “Принц Адриан”, бывший старпом КЕВ “Бесстрашный” бывший капитан эсминца “Трубадур” (ХХ-1, ХХ-2 ХХ-3, ХХ-4)

Макмэртри, Элисон — старпом капитана Кэслета, легкий крейсер “Вобон”, НРХ

Максвелл, Брюс — главстаршина, энерготехник вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Маркос, Алисия — лейтенант-коммандер, старпом капитана Ашера, КФМ

Маттингли, Саймон — капрал гвардии лена Харрингтон, личный телохранитель Хонор (ХХ-4, ХХ-5)

Морье, леди Франсина, баронесса Морнкрик — Первый лорд Адмиралтейства (ХХ-3, ХХ-4)

Мэйхью, Бенджамин IX — Протектор планеты Грейсон (ХХ-2, ХХ-3, ХХ-4, ХХ-5)

Мэтьюс, Уэсли — Гранд-адмирал Протектората Грейсон (ХХ-2, ХХ-3, ХХ-4, ХХ-5)

Нефстайлер, Уиллард — финансовый советник Хонор на Мантикоре (ХХ-4)

О'Халли, Кендрик — рулевой вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Одиссей — древесный кот, спутник адмирала Георгидеса

Паслот, Элен — коммандер, старший тактик линейного крейсера “Ахмед”, НРХ

Прествик, лорд Генри — канцлер Совета Протектора, землевладелец Грейсона (ХХ-2, ХХ-5)

Причарт, Элоиза — народный комиссар при адмирале Жискаре

Пьер, Роберт Стэнтон — председатель Комитета общественного спасения, в прошлом — спикер народного Кворума, один из менеджеров долистов Хевена (ХХ-3, ХХ-4, ХХ-5)

Райдель, Франк — народный комиссар линейного крейсера “Керебин”, НРХ

Райдер, Анджела — лейтенант-коммандер, судовой врач вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Райли — главстаршина, аварийный контроль вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Рамирес, Томас Сантьяго — полковник, командир подразделения морской пехоты КЕВ “Ника” (ВЗ-2, ХХ-4)

Рейнольдс — лейтенант КФМ, командир трофейной команды на захваченном у Хевена легком крейсере “Вобон”, НРХ

Саганами, Эдуард — создатель Королевского флота Мантикоры (ХХ-3)

Саманта — древесная кошка, спутница Гарольда Чу

Саммерваль, Денвер — наемный убийца, в прошлом капитан Королевского Корпуса морской пехоты Мантикоры, дальний родственник Алена Саммерваля (ХХ-1, ХХ-4)

Сарджент, Джеймс — лейтенант, астрогатор эсминца “Ястребиное крыло”, КФМ

Сейферт — народный комиссар тяжелого крейсера “Фальчон”, НРХ

Серый Холм — граф, пэр Мантикоры, лидер партии прогрессистов (ХХ-4)

Сильветти, Джозеф — лейтенант, начальник центрального поста аварийного контроля вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Симонсон — сержант морской пехоты легкого крейсера “Вобон”, НРХ

Слэттери — капрал морской пехоты, вспомогательный крейсер “Пилигрим”, КФМ

Стеннис, Ал — техник систем жизнеобеспечения, вспомогательный крейсер “Пилигрим”, КФМ

Стилман, Кортни — коммандер, старпом капитана МакГвайра, КФМ

Суковская, Джейн — жена Гарольда Суковского

Суковский, Гарольд — капитан торгового судна “Бонавентура”, картель Клауса Гауптмана, Мантикора

Сьюэл — старшина вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Тацуми, Иоширо — санитар вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Тейер — адмирал КФМ, бывший командир КСЕВ “Вулкан” (ХХ-2)

Тернер, леди Марица — графиня Нового Киева, министр по делам планеты Медуза, глава либеральной партии Мантикоры (ХХ-1)

Терстон, Александер — вице-адмирал флота НРХ, командующий операцией “Кинжал”; флагман — линкор “Конкистадор”; разбит Хонор Харрингтон в битве при Ельцине (ХХ-5)

Тинсдейл — коммандер, капитан легкого крейсера “Натан”, Грейсон

Томас уоррент-офицер, начальник дисциплинарной комиссии вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Тремэйн, Скотти (Прескотт) — лейтенант, флайт-диспетчер эскадры канонерок вспомогательного крейсера “Пилигрим” (ХХ-1, ХХ-2, ХХ-4)

Трумэн, Элис — капитан вспомогательного крейсера “Парнас”, КФМ

Трюит — коммандер, старший тактик пиратского флагмана “Президент Варнике”

Тургуд, Анджела — старпом капитана Трумэн, вспомогательный крейсер “Парнас”, КФМ

Тэнкерсли, Пол — капитан, возлюбленный Хонор Харрингтон, убит на дуэли Денвером Саммервалем (ХХ-1, ХХ-2, ХХ-3, ХХ-4)

Уилсон — старшина, аварийный контроль вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Уллерман — старшина, боевой информационный центр вспомогательного крейсера “Пилигрим”

Уолкотт, Кэролин лейтенант, помощник старшего тактика вспомогательного крейсера “Пилигрим”, бывший помощник тактического офицера на КЕВ “Бесстрашный”, КФМ (ХХ-2)

Уотерс, Джером — капитан тяжелого крейсера “Фальчон”, НРХ

Фицкларенс, Уильям — лорд Бёрдетт, землевладелец поместья Бёрдетт (ХХ-5)

Форейкер, Шэннон — лейтенант-коммандер, старший тактик легкого крейсера “Вобон”, флот НРХ (ХХ-5)

Фушьен, Маргарет — капитан торгового корабля Ее Величества “Артемида”, картель Клауса Гауптмана, Мантикора

Хаверти — старшина, аварийный контроль вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Хаген — губернатор Вальтера, Силезская конфедерация

Хаммонд — старшина, аварийный контроль вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Хансен — лейтенант, аварийный контроль вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Харкнесс, Горацио — главстаршина, помощник флайт-диспетчера эскадры ЛАКов вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Харрингтон, леди Хонор — капитан первого ранга, командующая эскадрой вспомогательных крейсеров в Силезии, флагман — “Пилигрим”, КФМ; землевладелец Грейсона, адмирал грейсонского флота, командующая Первой линейной эскадрой Грейсона, флагман — супердредноут “Грозный” (ХХ-1, ХХ-2, ХХ-3, ХХ-4, ХХ-5)

Хаузер — коммандер, офицер разведки эскадры адмирала Рабенштранге, АИФ

Хаусман, Реджинальд — экономист, в прошлом заместитель Рауля Курвуазье в дипломатической миссии на Грейсоне (ХХ-2, ХХ-5)

Хаутон, Саймон — лейтенант, астрогатор легкого крейсера “Вобон”, НРХ

Хейнс, Жасмина — торговый атташе НРХ в системе Шиллера

Хенке, Мишель (Мика) — капитан второго ранга, капитан легкого крейсера Ее Величества “Агни”, бывший старпом Хонор Харрингтон на “Нике” (ХХ-3, ХХ-4)

Хёрлман, Кристина — старпом торгового судна “Бонавентура”, картель Клауса Гауптмана, Мантикора

Хибсон, Сьюзен — майор морской пехоты, вспомогательный крейсер “Пилигрим”, КФМ

Хирошио, Аврам — техник вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Холмс — лейтенант медицинской службы, вспомогательный крейсер “Пилигрим”, КФМ

Хольц, Стефан — капитан линейного крейсера “Ахмед”, НРХ

Хьюз, Дженифер — лейтенант-коммандер, тактик вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Хэллоуэлл, Льюис, “Ганни” — старший сержант морской пехоты вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Чанга — лейтенант флагмана пиратского флота “Президент Варнике”, Марш

Чи — коммандер, командующий эскадры ЛАКов вспомогательного крейсера “Шахерезада”, КФМ

Чин-лу Андерман, герцог фон Рабенштранге — адмирал АИФ, флагман — супердредноут “Дерфлингер”

Чини, Сид — коммандер, инженер лайнера “Артемида”, картель Клауса Гауптмана, Мантикора

Чоу, Жак — “дядя Жак”, старший брат Алисон Чоу, матери Хонор Харрингтон

Чу, Гарольд — коммандер, инженер вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Шенингер, Тиан — коммандер, операционист эскадры адмирала Рабенштранге, АИФ

Шерман, Раина адмирал пиратского флота, флагман — “Президент Варнике”, Марш

Шоуфорт, Элизабет — техник-электронщик второго разряда, вспомогательный крейсер “Пилигрим”, КФМ

Штайлман, Рэнди — энерготехник второго, затем третьего разряда, вспомогательный крейсер “Пилигрим”, КФМ

Штеллингетти, Мария — капитан линейного крейсера “Керебин”, НРХ

Шуберт, Франк — коммандер, КСЕВ “Вулкан”, КФМ

Эдвардс, Джон — коммандер, тактик линейного крейсера “Керебин”, НРХ

Элиот — коммандер, капитан КЕВ “Линнет”, КФМ

Эрнандо, Оливер — коммандер, тактик вспомогательного крейсера “Шахерезада”, КФМ

Эшли — старшина, аварийный контроль вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ

Ю, Альфредо — капитан супердредноута “Грозный”, флагманского корабля Хонор Харрингтон; в прошлом — капитан линейного крейсера “Гнев Господень”, Масада (он же “Саладин”, HP Хевен, ХХ-5)

Юргенс, Абрахам — коммодор эскадры Народного Флота, флагман “Ахмед”

Янсен — лейтенант, пост противоракетной защиты вспомогательного крейсера “Пилигрим”, КФМ



Полезные ссылки:

Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
Либмонстр - читай и публикуй!
Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)



Поиск по фамилии автора:

А Б В Г Д Е-Ё Ж З И-Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш-Щ Э Ю Я

Старая библиотека, 2009-2024. Все права защищены (с) | О проекте | Опубликовать свои стихи и прозу

Worldwide Library Network Белорусская библиотека онлайн

Новая библиотека