Алена Василевич. Как я был доктором


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: Елена Семеновна Василевич. "Я - внук капитана". Рассказы
     Перевод с белорусского Б.Бурьяна И В.Машкова
     Издательство "Мастацкая лiтаратура", Минск, 1978
     OCR & : Zmiy (zmiy@inbox.ru), 30 декабря 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------
     Для детей младшего школьного возраста.
     Собираясь на работу, мама повторила еще раз:
     - Вова,  ровно  в  двенадцать часов закапаешь Наташе глаза.  Альбуцид в
шкафу.
     - А-ай...   -   готовая  вот-вот  раскиснуть,  сморщилась  моя  любимая
сестрица.
     - Не "ай"! - строго оборвала ее мама и в который уже раз напомнила мне:
- Вова, запомни - по две капли в каждый глаз.
     Мама  знает,  кому  давать  ответственные  поручения,  но  все-таки  не
сдерживается:
     - И, пожалуйста, не перепутай ничего.
     Сначала я  хотел обидеться,  да  передумал -  ведь не девчонка же я  на
самом  деле,  чтобы  дуться  из-за  всякой  мелочи.  Подумаешь,  разные  там
напоминания:  все  равно ведь мне  мама доверила лечить Наташку.  Исподтишка
дернув сестру за косу, я постарался заверить маму:
     - Не волнуйся,  мамочка,  ровно в  два часа я  закапаю ей по двенадцать
капель в каждый глаз.
     - Я  так и  знала!  Ты уже сейчас,  не успела я порог перешагнуть,  все
перепутал...  Не по двенадцать капель,  а  по две!  И  не в  два часа,  а  в
двенадцать... Да смотри, в школу не опоздай!
     - Не опоздаю,  мамочка,  что ты!  Иди на работу, а то сама опоздаешь. Я
уже хорошо запомнил: в двенадцать... по две...
     Легонько подталкивая,  я проводил маму к двери и выслушал еще раз,  уже
напоследок: "Смотри же, не забудь и ничего не перепутай". Наконец с какой-то
веселой отчаянностью повернул ключ в замочной скважине.
     Заложив руки за спину, я наклонился вперед и, будто на коньках по льду,
побежал в комнату,  где была Натка - моя больная, или пациентка, как говорит
наш сосед, доктор Бобрович.
     Натка  сидела  на  диване  и,  насупившись,  листала  кипу  "Мурзилок".
Собранные за  несколько лет  журналы были сшиты толстыми нитками:  это  папа
заставил меня подшить их по годам.
     Я посмотрел на Натку:  тоже мне грамотейка нашлась! Разрумянилась, и на
голове бант розовый!
     Мне никогда еще не удавалось пройти мимо сестры,  чтобы я  не дернул ее
за эти косы.
     Так я сделал и на этот раз.
     - Пусти, а то как дам!
     Хотя  Натке  идет  всего  седьмой год  -  мне  осенью  исполнится целых
одиннадцать!  -  и дома у нас она слывет ужасной плаксой, "сдачи" давать она
умеет. На нашем дворе ее побаиваются все малыши. Так ведь то малыши, а я...
     Я  выпучил глаза,  вытянул вперед  подбородок и  уставился на  Наташку,
гипнотизируя ее. Приближаюсь к ней и шепчу:
     - А я тебе закапаю не по две, а по двенадцать капель альбуцида в каждый
глаз! Ага...
     И  я захохотал тем противным смехом,  который мы слышали в театре кукол
на спектакле "РВС" Аркадия Гайдара. Так смеялся махновец.
     Я  не  сразу понял,  что  больше напугало Натку -  мой страшный вид или
двенадцать капель альбуцида, - но только она вдруг пронзительно взвизгнула и
вспрыгнула с ногами на диван.
     - Не буду! Не хочу! Я маме все расскажу, как придет!..
     До маминого прихода было далеко: мама еще только на улицу успела выйти.
А  все  эти "не буду" и  "не хочу" меня не  пугали:  я  был старшим в  доме,
наделенным неограниченной властью.
     Чтобы не  оглохнуть от  визга и  плача,  я  решил перейти к  "холодной"
войне.
     - Ладно,  не  хочешь -  не  будешь,  но тогда ослепнешь!  -  тоном,  от
которого, как мне казалось, должна была застыть кровь в жилах, пригрозил я.
     Натка сразу притихла и недоверчиво посмотрела на меня,  прикусив кончик
указательного пальца.  Это  могло означать одно из  двух:  либо она начинает
хитрить, либо и впрямь перепугалась.
     Теперь у  меня почему-то пропала охота дразнить сестру.  Но поскольку я
чувствовал себя хозяином положения,  я  не  мог и  не  хотел первым начинать
переговоры. Первой должна была заговорить она.
     Сестра насупленно молчала.
     Тогда,  чтобы подчеркнуть силу моей власти,  я направился к шкафу,  где
стояла наша домашняя аптечка, достал с полки пузырек с альбуцидом, приблизил
его к правому глазу, левый прищурил и поглядел на свет. Взболтнул жидкость и
опять поглядел на свет.  Затем, не торопясь, взял пипетку - такую стеклянную
трубочку,   с  маленьким  резиновым  колпачком  на  конце,   которой  обычно
закапывают глаза...
     - А  мама  сказала в  двенадцать закапать.  А  еще  двенадцати вовсе  и
нету...  еще рано...  -  словно сухой кленовый лист на ветру,  прошелестел у
меня за спиной дрогнувший Наткин голос.
     Я расправил плечи и, не отвечая сестре, снова повторил свои упражнения:
поднес пузырек с  альбуцидом к  глазу,  поглядел на свет,  взболтнул.  Нажал
несколько раз пипетку... Я видел, как это делают в поликлинике.
     - Еще не пора закапывать,  -  снова раздался у меня за спиной отчаянный
шепот.
     Если говорить правду,  то по натуре я  не такой уж и зловредный,  каким
почему-то  всегда  стараюсь выглядеть перед  сестрой.  Властью своей  я  уже
упился досыта,  вдосталь насладился Наткиным испугом и слезами.  Не повернув
головы, я проговорил:
     - А я и не собираюсь сейчас закапывать.
     - Мама говорила,  чтобы мы  убрали в  квартире,  -  как бы предупреждая
новые мои выдумки, сказала Натка.
     - Ты что будешь делать?  -  снисходительно,  как это и следует мужчине,
спросил я. - Берись пыль вытирать, а я пойду половики вытрясу...
     - Я  тоже  хочу  вытрясать  половики!   -   заявила  Натка,  но  тотчас
спохватилась,  вспомнив,  что она подчинена мне, и покорно согласилась: - Ну
ладно, давай сделаем, как ты хочешь... Я протру везде, а ты половики...
     Я так хочу!..  И это говорит моя сестра, которая никогда в жизни никому
ни в чем не уступала: "Как ты хочешь!" Вот что значит власть!
     Я  перепрыгивал через две ступеньки и  тащил за собой ковровую дорожку,
словно огромный хвост дракона. Мне было весело. Я даже запел "Барабанщика":
                Однажды ночью на привале
                Он песню веселую пел,
                Но, пулей вражеской сраженный,
                Допеть до конца не успел...
     Через час  нашу  квартиру нельзя было  узнать.  Уж  если  мы  с  Наткой
возьмемся,  то  умеем порадовать маму.  Даже пол  вымыли,  хотя сперва и  не
собирались этого делать.  Правда,  размахались тряпками и  не заметили,  как
забрызгались и перемазались, но - не беда!
     Пока мы с Наткой убирали квартиру,  потом чистили одежду и сушили ее на
батарее,  время пролетело незаметно.  Только я  переоделся в школьную форму,
как вспомнил про свои докторские обязанности.  Я взглянул на часы:  половина
первого...
     - Натка!  -  закричал я.  -  Быстренько ложись на подушку, я тебе глаза
закапаю...
     Натка опять сморщилась,  но  все-таки  послушно устроилась на  подушке,
подложив под нее две вышитые "думки", чтобы было повыше. Я подбежал к шкафу,
схватил пузырек с  каплями,  пипетку и  приступил к  самой  главной операции
этого дня.
     - Ты на охотников смотри!  Смотри на охотников!  -  нервно приказывал я
сестре,  которая никак не  могла раскрыть глаза.  У  нас  над  диваном висит
картина художника Перова "Охотники на привале".
     Натка глянула на охотников,  и  я  в  тот же миг капнул ей в  глаз одну
каплю.
     - Ой-ей-ей! - застонала Натка. - Холодно!
     - Где холодно? - удивился я, собираясь капнуть вторую каплю. Но глаза у
Натки будто зашили. Она ерзала по дивану и все приговаривала:
     - Ой, Вовочка, холодно! В глазу холодно!
     От  нашего соседа,  доктора Бобровича,  я  слыхал,  что больные требуют
вежливого и  ласкового обращения,  даже когда они говорят глупости и городят
всякую несусветную чепуху.
     - Да это тебе только кажется, - как  ласковее произнес я, хотя мне
не  терпелось дернуть ее  как следует за  косу.  -  Ты  смотри,  Наташа,  на
охотников...
     Натка поверила мне и  на какое-то мгновение открыла глаза.  И  в  ту же
секунду я капнул ей вторую каплю.
     - Ой, помираю, ой, холодно! - голосила она на всю квартиру.
     Я  знаю,  второй такой притворщицы,  как  наша Натка,  во  всем мире не
сыщешь!  Я  даже слыхал,  как об этом говорили мама с  папой.  И  поэтому не
очень-то  обращал внимание на  ее стоны и  плач.  Если уж она подцепила этот
конъюнктивит - так назвал Наткину болезнь доктор Бобрович, - то нужно как-то
от  него избавляться!  Потом,  когда глаза перестанут болеть,   будет и
рассчитаться с ней,  надавать как следует.  Но пока что,  хорошо усвоив, как
доктор должен обращаться с больными, я ласково уговаривал сестру:
     - Вот и все! Вот и хорошо! Видишь, один глаз уже закапали. Теперь давай
второй... Смотри на охотников...
     Однако Натка качалась по дивану и бормотала сквозь слезы:
     - Ой, холодно! Ой, в нос потекли капли!
     Этого уже  я  понять не  мог.  Мне самому не  один раз закапывали глаза
альбуцидом, но я никогда не мерз и никогда капли не текли мне в нос. С такой
пациенткой я  наверняка мог опоздать в  школу,  не  говоря уж  о  том,  что,
конечно, мне не удастся позавтракать и придется мчаться на занятия голодным.
     - Ну,  знаешь, некогда мне тут с тобой нянчиться! - Все же голос у меня
перестал быть ласковым. - Смотри на охотников!
     Как и всякая,  даже самая дерзкая,  девчонка,  Натка боялась настоящего
мужского тона: она испугалась, моргнула, и я тут же ловко капнул ей капельку
в другой глаз.
     - Ай, Вовочка, миленький, больше не надо!
     Что еще за глупости! Осталось капнуть всего одну каплю...
     - Смотри,  пискля!  -  дольше выдерживать вежливый докторский тон я  не
мог.   -   Вот  я  закапаю  эти  капли  себе,   хотя  у  меня  нет  никакого
конъюнктивита...
     Я даже не лег,  как Натка,  на подушку,  только откинул голову и - раз,
два! - закапал сперва в один глаз! Раз - в другой!..
     Мгновенно ослепнув,  я  на ощупь поставил пузырек с лекарством на стол,
положил пипетку и бросился на подушку рядом с Наткой.
     - Ну, что? - простонала Натка, протирая глаза марлей.
     - Ни-ничего, сей-сейчас пройдет...
     - Тебе не холодно?
     - Хмы... Вроде бы холодновато... У тебя не проходит?
     - Не-ет, - заплакала Натка. - Дальше в нос потекло...
     Потекло в  нос и  мне.  Потекло что-то  пахучее,  резкое,  холодное.  А
главное, глаз не раскрыть!
     - Ну, тебе уже лучше? - спросил я.
     - Нет, мне еще хуже... А тебе?
     Я вынужден был признаться, что и мне "еще хуже".
     - И  что это за  такой альбуцид?  Никогда больше не  буду закапывать им
глаза. Я его выкину на помойку! - хныкала Натка и колотила ногами по дивану.
     Я  уже  и  сам  согласен был  вышвырнуть за  окно  противный пузырек  с
лекарством...  Но вдруг меня насторожил какой-то знакомый запах. В чем дело?
Альбуцид ведь ничем не пахнет!
     Я протянул руку к столу, нащупал пузырек и поднес его к левому глазу, в
который закапал только одну каплю,  -  он еще кое-как раскрывался.  И теперь
холодно стало не только моим глазам, но у меня уже похолодели и уши, и ноги,
и все тело...
     В руках у меня было ментоловое масло - средство от насморка.
     - Натка! - заорал я в отчаянии. - Мы ослепли!
     Натка, как и всегда, заголосила на всю квартиру.
     - Быстрей бежим  на  кухню!  -  крикнул я  и,  схватив сестру за  руку,
потащил ее к  умывальнику.  Отвернул кран и горстями стал плескать воду себе
на лицо и  на глаза.  То же самое делала и искалеченная моим лечением Натка.
Умывание,  однако,  помогло мало.  Тогда я налил в чашки теплого чаю, и мы с
Наткой принялись делать примочки. Стало немного лучше.
     Мы  добавляли теплой воды и  все прикладывали и  прикладывали к  глазам
влажную марлю. Наконец Натка спросила:
     - Ну что, теперь мы не ослепнем?
     Я  не успел ответить на этот вопрос:  к нам кто-то звонил.  Мы кинулись
открывать.  Соседка,  тетя Поля,  увидев наши покрасневшие лица и слезящиеся
глаза, всплеснула руками.
     - Батюшки, да что это с вами?
     - Мы ослепли! - торжественно сообщила Натка.
     - Что-о?
     - Мы закапали глаза ментоловым маслом вместо альбуцида, - признался я.
     - Боже  мой!  -  воскликнула тетя  Поля  и,  ничего  больше не  сказав,
бросилась за двери.
     Мы  удивились ее  поведению:  вместо того  чтобы  пожалеть нас  и  хоть
чем-нибудь помочь, она убежала!
     Закрыв двери  на  ключ,  мы  опять  пошли промывать глаза теплой водой.
Теперь у нас возникла,  правда,  слабая,  но все же надежда -  а может быть,
все-таки не  ослепнем?!  Глазам становилось все  теплее,  и  они уже не  так
слезились. Только, правда, из носов у нас текло, как при хорошем насморке...
     Минут через десять в  нашу дверь кто-то застучал так,  что мы с  Наткой
застыли на месте от испуга.
     - Кто это? - прошептала Натка.
     - Не знаю, - ответил я таким же тревожным шепотом.
     Стук повторился с новой силой.
     - А вдруг воры?
     - Воры приходят ночью, - не совсем уверенно произнес я.
     В  двери стали и  стучать и  звонить.  Мы расслышали голоса и среди них
узнали голос тети Поли.
     - Ей-богу,  они,  наверно, отравились там... Я чуть в обморок не упала,
как увидела их. Белые как полотно, а глаза красные...
     - Может,  у кого-нибудь из соседей ключ подойдет к этой квартире? Иначе
придется двери взламывать, - произнес молодой женский голос.
     Мы с Наткой на цыпочках подошли к дверям и прислушались.
     - Нет таких ключей,  у всех разные, - говорила тетя Поля. - Пойду топор
принесу да  квартиранта своего позову.  Одни,  без мужчин,  мы тут ничего не
сделаем...
     На площадке затопали, застучали - видать, побежали за топором.
     Мы с Наткой и дохнуть не смели.
     За дверями кто-то грубоватым голосом сказал:
     - Таких матерей,  что оставляют у детей под руками что попало, в тюрьму
сажать надо.
     - А  меня беспокоит,  что за  дверями не слышно ни звука,  -  отозвался
молодой мягкий и озабоченный голос.
     При этих словах снова раздался стук в двери.
     Мы с Наткой переглянулись.
     - Не надо открывать,  -  прошептала Натка,  -  а  то нашу маму в тюрьму
посадят...
     - А если двери взломают?
     На  площадке раздались уверенные шаги,  кто-то сильно толкнул двери,  и
мужской голос громко крикнул:
     - Дети, а ну открывайте!..
     - Он увидел нас...
     Натка, а следом за нею и я на цыпочках отошли к вешалке и спрятались за
мамино старое пальто...
     - Ломайте, говорят вам, двери! Это ведь дети, а не куклы вам! Может, их
там уж и в живых нету...  - Тетя Поля была, видать, не на шутку перепугана и
чуть не плакала.
     Заскрежетало железо,  затрещали двери... Мы с Наткой стояли за вешалкой
и ждали, что вот-вот полетят щепки... Что будет, когда вернутся домой папа с
мамой и увидят поломанные двери? Молчать дольше было нельзя.
     - Мы живые!  - каким-то тоненьким голоском прокричала Натка и подбежала
к дверям, я - вслед за ней.
     - Мы  живые!  -  повторяли мы  наперебой,  и  нам  никак  не  удавалось
повернуть ключ в замочной скважине.
     Когда двери все-таки раскрылись,  мы лицом к  лицу столкнулись с  двумя
женщинами в белых халатах.  Из-за них выглядывали тетя Поля, ее квартирант и
соседи из других квартир.
     - Ну,  что тут у  вас?  Живые?  Здоровые?  -  обратилась к  нам смуглая
женщина в  белом халате.  Это была врач "скорой помощи".  Она вглядывалась в
нас, и глаза ее смеялись.
     Мы с Наткой виновато опустили головы.
     - Рассказывайте все по порядку.
     - А вы не посадите нашу маму в тюрьму? - спросила Натка. Это теперь нас
волновало больше всего.
     - Нет, не посадим, - улыбаясь, пообещала молодая женщина.
     Женщина постарше укоризненно покачала головой.
     - А стоило бы! Чтобы знали, как гонять "скорую помощь"...
     - Ну,  ну, Ивановна... - сказала ей молодая и снова обратилась к нам: -
Ну, так что же у вас случилось? Рассказывайте.
     - Вова лечил меня... - показала на меня Натка.
     Я уже осмелел,  перестал бояться врачей в белых халатах и рассказал все
без утайки, как я был доктором.