Сергей Булыга. 
                                  Андел
   ----------------------------------------------------------------------
   Журнал "Фантакрим-MEGA"
    & spellcheck by HarryFan, 26 July 2000
   ----------------------------------------------------------------------
   В одном немалом городе, при самой заставе, кузнец проживал.  Как  звали
его, не скажу, не положено. А вот что с ним приключилось - пожалуйста.
   Было тому кузнецу лет под тридцать. Но не женатый еще - то  ли  некогда
было, то ли он привередничал, я не знаю. А работник он был наилучший; конь
прежде сдохнет, чем Кузнецова подкова отвалится. Так что от  заказчиков  у
него отбоя не было, и жил кузнец  неголодно.  И  все  же,  хоть  я  и  сам
холостой, а признаю - без хозяйки в хозяйстве неладно: вроде и  есть  все,
что нужно, а как бы и нет ничего.
   И вот как-то  на  мясопуст,  только  морозы  ударили,  стемнело  уже...
стучатся в дверь! Открыл кузнец - а на пороге странница.  Худая,  бледная,
шубейка драная. Стоит, молчит и улыбается.  Ну,  ясное  дело:  мороз,  вот
нищая и просится. Может, утащит чего, а все равно ведь живой  человек,  не
прогонишь. И говорит кузнец:
   - Входи.
   Вошла. Села в угол, греется и улыбается. Присмотрелся кузнец  -  а  она
ведь красавица! Заволновался кузнец, расстарался;  самовар  выставляет,  и
сахару восемь кусков, и беседу - про снег, про  морозы,  дороги...  ну  и,
конечно, про странных людей - куда их, зачем и  какая  судьба  неприкаянно
носит. Улыбается гостья, чай пьет, головою кивает, на сахар налегает... Но
ни словечка в ответ за весь вечер так и не сказала!
   И кузнец замолчал и задумался: вот ведь как  в  жизни  бывает  -  немая
красавица! Что за баба без слов? Хотя, может, и к лучшему...
   Ночь наступила. Дует, свистит за окном. Кузнец и так  и  сяк  прикинул,
смутился... и постелил страннице за  печкой.  А  потом  -  от  соблазну  -
занавеску приладил.
   Странница за печку ушла, повозилась маленько и стихла.
   Тогда и кузнец, головою мотнув, на лежанку полез. Лег на рабочий правый
бок, глаза закрыл... А сон нейдет! Вспоминается странница, вся из  себя...
Да разве в шубейке рассмотришь? Нет, не то! Завтра встанет  пораньше,  две
телеги починит,  четыре  замка,  после  странница...  тьфу  ты,  пристала,
нечистая! Рассердился  кузнец,  с  боку  на  бок  ворочается,  спать  себя
заставляет.
   Час, другой отзвонили. А лукавый все на ухо шепчет да шепчет. Тут разве
уснешь! Да и кто виноват? Ведь сама же видала - живет  он  один,  неженат.
Так зачем оставалась? Не смущай человека, иди на мороз!
   Лежал так кузнец, сомневался и злился, а после подумал: а  странница  -
ей каково? Кто ее, худющую такую,  приголубит?  Может,  мается  несчастная
душа, слезы льет. Надо б выйти и глянуть. Просто глянуть, и все.
   Встал, свечку зажег и за печку пошел. Там занавеску легонько откинул...
А надо вам сказать, что  по  случаю  мороза  было  в  доме,  как  в  бане,
натоплено... И видит болезный: лежит! Ничком. Теплый толстый  армяк  -  он
его накрываться давал - в ноги сбился, и  лежит  его  гостья  в  чем  мать
родила! У кузнеца - дрожь в руки, одурь в голову. Он ближе. Наклоняется...
И обмер!  У  странницы  чуть  ниже  плечиков  два  малых  белых  крылышка.
Пушистые.
   - Андел! - охнул кузнец.
   Свечу заплевал и скорее к себе на лежанку. Там в угол забился, сопит  и
гадает: отчего бы ему честь такая? Ведь  андел  явился!..  А  про  лукавые
страсти и думать забыл. Да и что там кузнец, коли все мы такие.
   Так и лежал он, судьбу восхвалял и только к рассвету забылся.
   А как проснулся - вздохнул: эх, вовек не вставал бы! После сладкого сна
неохота ему в эту постную жизнь возвращаться.
   Ну, а как две телеги, четыре замка? Встал кузнец, вышел...
   А странница, в шубейку запахнувшись, сидит в  углу  и  улыбается.  Нет,
значит, не снилась  она,  значит,  вправду  явилась!  Засуетился,  забегал
кузнец. Печь растопил, чего мог наварил, гостью накормил, а после говорит:
   - Лютый мороз на дворе. Пережди.
   Странница молча шубейку сняла, на гвоздь повесила, ну  а  потом...  Бух
ему в ноги! Нет, что это я! Бух на  грудь!  Щекою  уткнулась,  трясется  -
может, плачет, а может, смеется.
   А кузнец обнимает, ласково гладит ее по спине, говорит:
   - Вот и ладушки. Оставайся, живи.
   Сильный, смелый кузнец, ну, а руки дрожат  -  он  под  тонкой  девичьей
рубашкой пушистые крылышки  чувствует.  И  страшно,  и  радостно!  Головой
мотнул и в горячем поту ушел в кузницу.
   Там от зари до зари намахался, себя не щадил, и совсем не устал.  Такая
ведь радость была - к нему андел явился! И точно: он лишь на порог, а  она
улыбается, ждет.
   Кузнец на стол собрал, поели. С бубликами, с  разговорами.  Только  это
кузнец говорит, а странница лишь улыбается. Зато все улыбки - небесные.
   И снова  ночь  пришла.  Кузнец  из  сундука  перину  вытащил  и  гостье
постелил, а сам на лежанку залез и затих. Но  не  спится  ему.  Лежал  он,
лежал, и вдруг слышит - она просыпается! Растерялся кузнец и зажмурился  -
мало ли! Не шелохнется, не дышит. И слышит - ширк! ширк! Глянул...
   Странница тихо к лежанке подходит. В белой рубахе и косы распушены.  Не
удержался кузнец, ей в ноги кинулся.
   - Андел! Андел! - твердит.
   Она взялась его поднимать, ну, а он не дается, ей ноги целует и чуть ли
не плачет.
   Странница тяжко вздохнула, кузнеца по  макушке  погладила  и  за  печку
ушла.
   А утром, когда кузнец возле печки старался, странница к  окну  подошла,
рукавом по стеклу провела - и просветлело. Значительно.
   С той поры изменился кузнец, похудел. Зато каждый день  гладко  выбрит,
со всеми приветлив, учтив, на любую работу согласен.  Ну,  а  к  работе  -
заказчики. Вот и стал он большую деньгу зашибать, но в корчму не заходит -
все к себе да к себе. В доме андел сидит  -  румяная,  красивая,  веселая.
Отогрелась, отъелась былая бродяжка.
   Ну, а кузнец, тот за день умотается,  на  лежанку  повалится...  А  сон
нейдет! Целыми ночами с боку на бок ворочается, вспоминает: то про то, как
рубаха на ней распахнулась, то про то, какие крылышки пушистые. Кто она  -
человек или андел?  Человек.  Рукава  ему  заштопала,  к  порткам  пуговку
пришила... Нет, андел,  андел!  Вот  только  крылья  вырастут,  и  улетит.
Страшно и радостно это. И удивительно.
   Только стали шептаться соседи: возгордился кузнец, в храм не  ходит,  в
гости к себе никого не пускает; не иначе, как знается  мастер  с  нечистою
силой. Ну, и, как водится, донесли фельдфебелю. А тот...
   Пришел никем не зван и первым делом в кузницу. Там все кругом  перерыл,
ничего не нашел. И тогда, разозлясь, приказал:
   - Веди в хату!
   Власть есть власть, кто с ней спорит? Зашли...
   Только нет нигде странницы! Вот уже истинно андел - ведь  целыми  днями
сидела, чай пила и в зеркало смотрела...
   А фельдфебель, про это не зная, под стол,  под  лавки  и  даже  в  печь
заглянул - все, как у прочих людей. Тогда он, насупясь, за печку...  И  за
косу ее оттуда выволок!
   Стоит странница посреди хаты, очи потупила и улыбается.  А  фельдфебель
ей:
   - Р-разберемся!
   Потом кузнецу:
   - Ну, и как она, сладкая?
   Молчит кузнец; ведь власть на то она и власть, чтоб унижать.
   А фельдфебель развернулся на высоких каблуках и  пошел  себе  вон,  усы
лихо покручивая. И был, все знали, зверь зверем. Никому пощады  не  давал,
законы строго соблюдал. Нахмурился кузнец.
   А странница за печку спряталась и даже к ужину не показалась.
   Всю ночь кузнец в кошмарах  провалялся.  Беда!  Этот  фельдфебель,  ему
ничего не докажешь: упрячет странницу в дальний  острог  и  на  крылья  не
глянет. Бежать ей, бежать срочно надо! Правда, он без нее... Ну, а кто  он
такой? Он - никто. А она...
   Встал кузнец, свечку зажег, пошел, глянул за печку - спаслась! Улетела!
Завтра утром фельдфебель придет, а кузнец ему скажет...
   Только  трудно  вдруг  стало  дышать,  повалился  кузнец  на   подушку,
зажмурился. Эх, если б не крылья, если б такая, как все... Или пусть  даже
андел, ведь так еще лучше, уж он бы старался! Вздохнул и  забылся  кузнец,
словно умер.
   А утром проснулся - глазам не поверил. Снова андел сидит, кушать  ждет,
улыбается. Просветлел кузнец. Накормил, нагляделся, на работы  побежал.  С
работ прибежал, накормил, нагляделся - и на лежанку.
   Лежит он и думает: забыл фельдфебель, истинно забыл! Небось,  в  корчме
сидит  и  пьянствует.  И  ладно!   Улыбнулся   кузнец,   лег   на   левый,
чувствительный бок и заснул беспечально.
   Крепко спал, ничего не приснилось. А кто еще  может  присниться,  когда
андел едва не под боком?! Только ближе к полуночи... бряк!  Рядом  где-то.
Кузнец подскочил, осмотрелся. Нет, тихо.  А  может,  фельдфебель?  В  окно
глянул - нет, спят все кругом. Ну и он опять на боковую.
   А под самое утро вновь брякнуло.
   Тут кузнец подниматься не стал, только глаз приоткрыл -  андел  в  окно
возвращается! Волосы распушены, рубаха распахнута, грудь белая  навыкат...
К печке идет, словно лебедь плывет, - ни одна половица  не  скрипнет  -  и
тихо поет. Нежно, ласково так. Вот когда  он  впервой  ее  голос  услышал!
Только радости не было.
   А утром поднялся кузнец как ни в чем не бывало, андела накормил, в доме
прибрал, в кузнице намахался, на ночь опять завалился и  притворился,  что
спит.
   И только стемнело как следует, андел  снова  лебедью  проплыла,  окошко
открыла... и улетела!
   Подхватился кузнец - и за нож... нет, за топор! Нет, все бросил  и  так
побежал. Прибежал куда надо, стал под окошко и слушает.
   Темно в чужой хате, мертво... Нет, живо! На  печке  возятся,  шушукают.
Один голос, потоньше, мурлычет ласково и  очень  знакомо.  А  другой,  что
потолще, браво этак подхохатывает, а после жадно шепчет:
   - Ангел ты мой! Ангелочек!
   Кузнец дальше слушать не стал и ушел.
   А как только окно на рассвете раскрылось, и как только странница потною
ножкой на половицу ступила... так кузнец ее за волосы схватил  и  во  двор
поволок.
   А со двора да в кузницу. Там бросил  ее  под  ноги,  а  сам  стал  горн
раздувать. После клещи накалил, и к анделу. Рубашку на  ней  разорвал,  на
брюхо повалил, коленом придавил  и  горячими  клещами  с  корнем  крылышки
выдрал, золою присыпал и стал ждать, когда опомнится.
   Опомнилась. Села, рубашку не оправила. И улыбается.
   Почернел кузнец, осерчал до крайности и за ворота вытолкал. Она стала у
ворот и улыбается. Очень даже ласково, небесно улыбается. И сквозь прорехи
богатое тело горит... Да только кузнец...
   - Пошла вон, проклятая!
   Странница голыми плечами пожимает.
   - Ну, как знаешь, - говорит.
   А после развернулась и пошла. Опять к фельдфебелю.
   И у них потом семеро деток случилось,  один  другого  краше.  Странница
остепенилась, раздобрела,  замаслилась.  Но,  как  и  прежде,  все  больше
молчит. Фельдфебель, бывало, пьяный со службы придет или - тоже  случалось
- от девок каких непотребных, так обязательно андела вожжами выходит -  то
ему щи пригорят, то квас перебродит - а она все равно улыбается. Андел  он
и есть андел.
   А кузнец? Он повесился. В тот же день.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 16.07.2001 17:53