Юрий
Брайдер. Николай Чадович. Следы рептилии.
Книга:
Брайдер Ю., Чадович Н.
Собрание
сочинений, Том 1, «Телепатическое ружье»
Издательство
«Эридан», Минск, 1994
С
вечера Сергей почему-то долго не мог уснуть, а задремав, наконец, спал тяжело
и
тревожно, ворочаясь с боку на бок, роняя на пол одеяло и без конца поправляя
подушку.
Проснувшись в очередной раз от какого-то кошмарного сновидения, он
зажег
спичку и посмотрел на часы. Был второй час ночи. В саду шумели на ветру
старые
деревья, по всей деревне лаяли собаки и кто-то тихо, но настойчиво стучал
в окно.
Сергей
встал и пошарил рукой по стенке в поисках выключателя — дом был чужой, им
еще не
обжитый. В окно забарабанили сильнее.
—
Откройте! — донеслось с улицы невнятное всхлипывание. — Это я, тетка Броня.
— Что
случилось? — Сергей отдернул занавеску.
— Что
же у меня может случиться, сыночек? Неужели ты не знаешь? Горе у меня! С
доброй
вестью к участковому ночью не ходят.
— Я,
тетка Броня, две недели только участковый. Опять ваш Степаныч буянит?
— Не
буянит уже мой Степаныч, — старуха зарыдала. — Убили родимого!
— Кто
убил?
— Кабы
я знала.
—
Подождите, сейчас я выйду.
Торопливо
одевшись, он ощупью пробрался через кухню, в которой тихо похрапывал
на
холодной печи хозяин дома глухой дед Иосиф, и, сбив в сенях пустое ведро,
вышел
на крыльцо.
— Где
вы, тетка Броня? — позвал он. — Показывайте дорогу. Но пути все и
расскажете.
— Ох;
сыночек, что рассказывать! Ручки-ножки мои отнялись! Глазоньки не видят.
Конец
света пришел…
— Вот
что, тетка Броня, — сказал Сергей. — Вы меня лучше по званию называйте. В
крайнем
случае, по имени-отчеству.
— Мы,
Сергей Андреевич, с войны на хуторе остались жить, ты же знаешь. Глухотище
зимой,
словом перекинуться не с кем…
— Вы
самую суть давайте, — перебил ее Сергей.
Они
миновали крайний дом деревни, возле которого скрипел на столбе, бросая во
все
стороны скользящие кривые тени, электрический фонарь.
— Я
самую суть и даю, — обиделась старуха. — Только стемнело нынче, что-то как
загудит
в лесу, как завоет… Страшно…
— Что
загудело? Машина?
— Какая
машина! Смерть так гудит. Горе так воет… Хоть ложись под иконы и
помирай.
— Ну,
ладно. Загудело в лесу. Что дальше?
— Дед
мой давай в лес собираться. Поглядеть, значит, что к чему. Он у меня
знаешь
какой! Отчаянный! Партизанскую медаль имеет. С собой ружьишко прихватил,
конечно.
—
Откуда у него ружьишко?
— Да
оно совсем старое. Дети когда-то на чердаке нашли. Ржавое оно. Ты про дело
спрашиваешь
или про хлам всякий!
— Про
дело, тетка Броня, про дело…
В
последний раз оглянувшись на огни деревни, старуха и Сергей спустились к
болоту,
по кладке перешли ручей, и тут ночь в полной своей силе и загадочности
поглотила
их обоих. Темнота, казалось, была не только вокруг них, но даже и под
ногами.
Люди словно плыли в холодной темной пустоте.
— Потом
слышу я, — шепотом продолжала старуха, — выстрел в лесу, потом еще один.
И тихо
стало. Я чуток подождала и пошла тихонько следом. По тропке на полянку
вышла,
гляжу — лежит мой старенький. И не шевелится!
— А
потом что?
— А
потом позвали меня.
— Кто
позвал?
— Не
знаю. Может, сатана, а может, Боженька. Я такого голоса отродясь не
слыхивала.
Душенька моя сразу же в пятки ушла. Не помню, как до деревни
добежала.
— Ясно.
Долго еще идти?
— Не.
Сейчас березнячок будет. Потом хутор наш минем. А там лесом с полверсты.
Ты,
сынок, хоть пистолет с собой прихватил?
— Нет у
меня пистолета, тетка Броня. Не выдали еще. Обойдемся как-нибудь. Не
сорок
пятый год.
— Разве
ты знаешь, что тут в сорок пятом году было? Тебе же, наверное, годков
двадцать
всего будет.
—
Двадцать три.
— Все
одно. Я тебя маленького помню. Такой никудышный хлопчик был, все книжки
читал.
—
По-вашему, лучше водку хлестать?
— Что
одна беда, что другая.
—
Помолчали бы вы. Мужа вон убили, а она трещит, как сорока.
—
Может, и не убили.
— Как
не убили? Вы же сами говорили — мертвый!
— Не
живой он. Но, вроде, и не мертвый.
— Ну и
дела! Не живой и не мертвый! Шуточки!
— Что
же тут такого! А упырь, что кровь человеческую сосет, он что — мертвый? Ты
поживи
с мое, всю родню схорони, сам с жизнью раз пять распрощайся — тогда все
на
свете знать будешь. Места наши глухие — леса да болота. Здесь люди вечно со
всяким
лихом бились. Ты в городе да на службе позабыл все.
Темнота
уже пахла смолой и хвоей. Вековой лес тяжело и размеренно дышал вокруг.
Даже
случайный хруст ветки под ногой казался кощунством в этом грозно гудящем
мраке.
Пройдя еще с сотню шагов, старуха остановилась и заплакала.
— Вот
он, — прошептала она, — смотри.
Сергей
обошел ее и на цыпочках двинулся вперед — туда, где поперек смутно
белеющей
лесной тропы лежал кто-то. Подойдя почти вплотную, он разглядел
скрюченное
старческое тело. Седые разметанные волосы странным образом застыли
над
затылком, словно запечатленные на фотоснимке с короткой выдержкой. Лицо
старика
при падении зарылось в мох, руки были широко раскинуты. Сергей попытался
перевернуть
старика на спину, но примерно в полуметре от земли его пальцы
наткнулись
на что-то твердое и невидимое. Это что-то было не холодное и не
теплое,
совершенно гладкое и безукоризненно прозрачное, как тщательно
отшлифованный
стеклянный слиток.
—
Господи! — застонала старуха. — Кара какая.
— Вы
вот что, — сказал Сергей, — быстро идите обратно. Телефон знаете где?
— На
ферме. Да я и звонить-то не умею.
—
Попросите сторожа. Пусть свяжется с милицией. Объясните, что и как, только
короче.
Я здесь подожду.
—
Может, батюшку позвать?
—
Идите, я же сказал!
— А ты?
Пойдем вместе. Пропадешь, дитятко!
—
Иди!!!
Старуха
исчезла быстро и бесшумно, словно сама была порождение этого мрака и
нереального
мира. Сергей присел на корточки и попробовал на ощупь определить
границы
прозрачного саркофага. Он скрывал почти всe тело деда вместе с ружьем.
Наружу
торчали только ноги — одна по щиколотку, другая по колено. Сергей стянул
стоптанный
кирзовый сапог и потрогал совершенно ороговевшую от долгой жизни и
тяжких
трудов пятку старика.
—
Теплая, — сказал он негромко, прислушиваясь к своему голосу.
Ему
было не то чтобы страшно, но как-то необъяснимо тоскливо. Предчувствие
какой-то
беды томило душу. Казалось, он ощущал на себе холодный пронизывающий
взгляд
чего-то недоброго, таящегося в лесу.
— Тьфу,
ерунда какая-то! — он выпрямился, решительно шагнул вперед и…
—
Подойди! — завизжала темнота вокруг. — Подойди! — завыл лес. — Подойди! — эхом
загрохотало
небо.
Инстинкт
сработал быстрее разума и заставил тело резко метнуться в сторону —
сначала
заячьими прыжками сквозь колючие кусты, а потом, после столкновения с
сосновым
пнем, кувырком по мягкому мху.
—
Подойди! — голос начинался нестерпимо высокой, пронзительно звенящей нотой, но
быстро
менял тональность и переходил в могучий басовый рев. — Подойди, не бойся!
— Я не
боюсь, — пересохшими губами прошептал Сергей. Сердце его колотилось так,
что
нестерпимо заныло под правой ключицей. — Я не боюсь! — повторил он и,
сознавая,
что делает страшную глупость, вышел на тропу.
Впереди,
среди деревьев, скрывалось что-то огромное и бесформенное, почти такое
же
темное, как и ночь.
— Тебе
не будет причинен вред, — взвизгнуло и заскрежетало оттуда. — Мне нужен
ответ
на вопрос. Может быть, на несколько.
— Кто
вы такой? — сказал Сергей, чтобы только не молчать.
— Я не
принадлежу к каким-либо проявлениям живой или неживой природы этой
планеты,
точно так же, как и не являюсь воплощением неких иррациональных сил.
Если
тебе хоть что-то известно о реальном устройстве Вселенной, ты поймешь, кто
я.
—
Значит, вы из космоса? — спросил Сергей.
— Твоя
осведомленность упрощает дело. Теперь ответь на мой вопрос. Учти, чтобы
задать
его тебе, мне пришлось в течение бесконечно долгого времени преодолевать
бесконечно
большое пространство. Ответ на него важен не только для тех, кто
послал
меня — но и для вас, землян.
—
Спрашивайте, — сказал Сергей. Он все еще не верил в реальность происходящего.
Самому
себе он казался невольным участником чьего-нибудь грандиозного бреда или
дурного
сна.
— На
эту планету совершил когда-то посадку космический аппарат. Что стало с ним
и его
экипажем?
— Не
знаю. Я об этом никогда не слышал.
—
Посадка была вынужденной и должна была сопровождаться такими грандиозными
катаклизмами,
память о которых сохраняется на очень долгий срок.
— Он не
взорвался?
— Нет.
После посадки он даже сумел послать несколько сообщений. В одном из них
говорилось,
что на планете существуют разнообразнейшие формы жизни, в том числе
и
разумные, хотя цивилизация в общепринятом смысле этого слова отсутствует. Эти
разумные
существа не создали, или не могли создать какое-либо стабильное
общество.
Их взаимоотношения между собой и с низшими биологическими видами
отличались
необыкновенным антагонизмом, выражавшимся в жестоком и бессмысленном
истреблении
живых организмов. Причем делалось это чаще всего безо всякой
утилитарной
цели, а ради одной идеи уничтожения. Исследование мозга этих
разумных
существ, проведенное биологами экспедиции, дало удручающие результаты:
в нем
не оказалось ничего, что в дальнейшем могло стать зачатком нравственности,
морали
или гуманизма. Это была раса убийц и разрушителей. Они способны были
творить
только зло. Патологический жестокий разум — редчайший случай во
Вселенной.
— Это
сказано о людях?
— Да.
—
Неправда! Люди совсем не такие! Бывают, конечно, разные выродки, но чтоб
такое…
—
Хорошо. Лучше слушай дальше. Последнее сообщение оказалось коротким и
бессвязным.
Из него можно было понять, что местным жителям каким-то образом
удалось
захватить космический аппарат. Ты по-прежнему утверждаешь, что ничего
подобного
не знаешь?
—
Решительно, ничего не знаю.
—
Владея космическим аппаратом, это кровожадное племя могло вырваться на
просторы
Вселенной, заполучить в свои руки мощнейщие орудия разрушения. Чтобы не
допустить
этого, я и был послан сюда. До сих пор мои поиски ничего не дали. Но
то, что
я смог увидеть и услышать, производит крайне неприятное впечатление. Я
ощущал
отзвуки прошедших войн и видел, как одна за другой возникают новые. Все
вы
говорите на разных языках, причём об одном и том же событии обычно сообщаются
исключающие
друг друга факты. Информацию такого уровня даже нельзя
анализировать.
Для того, чтобы принять окончательное решение, я пошел на прямой
контакт
с людьми. Первый человек применил против меня оружие, второй — убежал,
ты —
третий. Мое время на исходе. Если после беседы с тобой мои выводы окажутся
неблагоприятными
или хотя бы неясными — против землян будут применены
необходимые
защитные меры.
— Какие
меры?
—
Защитные. Попросту говоря, вы будете уничтожены или возвращены в среду
животного
мира. Я говорю об этом совершенно открыто, так как помешать мне никто
не
сможет. У вас еще нет оружия, способного разрушить этот аппарат, а выманить
меня из
него невозможно — так уж он сконструирован.
—
Уничтожить людей? За что?
—
Пойми, это мера вынужденная. Она необходима для сохранения жизни многих других
народов.
Вы ведь тоже уничтожаете смертельно вредные для вас организмы,
бактерии,
например.
— Но
это же убийство! О каком же гуманизме вы тогда тут говорили!
— Никто
не собирается вас убивать. Просто, через некоторое время климат на вашей
планете
изменится настолько, что вы вымрете или совершенно деградируете. Тебя
это не
успеет коснуться, не беспокойся.
— А как
же дети мои? А внуки?
—
Судьба детей, а тем более внуков, тебя совершенно не должна волновать. В
сообщении
биолога имелись сведения о том, что чувство привязанности к потомству
так же
незнакомо вам, как и чувство сострадания. Странно даже, что такие понятия
имеются
в ваших языках. Отложив в горячий песок оплодотворенные яйца, вы не
принимаете
в дальнейшем никакого участия в судьбе детей. Они тысячами появляются
затем
на свет, но остаются жить и вырастают только единицы — самые жестокие,
самые
хищные, самые эгоистичные.
— Что
вы мелете? Не откладываем мы яйца в песок! Люди рождают детей в муках и
всю
жизнь о них заботятся, — закричал Сергей. — Здесь какая-то ошибка!
— У
меня нет оснований сомневаться в компетентности биолога. Он был прекрасным
специалистом
и довольно точно описал ваше биологическое устройство. Сколько у
тебя
конечностей?
—
Четыре. Две руки и две ноги.
— Так и
должно быть. Глаз — два?
— Два.
— Рот —
один?
— Один.
— Все
совпадает. Хвост — один?
— Какой
хвост? Откуда у людей хвосты?
— А
сколько у тебя пальцев? Три?
— Пять!
Пять! Вы что-то путаете. Постойте… Хвост, яйца!… Очень давно на Земле
жили
существа, которые откладывали яйца, имели хвосты и, кажется, по три пальца,
точно
не скажу. Их потом назвали страшными ящерами, динозаврами. Вполне
возможно,
что какие-то из них и могли стать разумными. Я даже где-то читал
такое.
Когда они вымерли, людей еще и в помине не было.
—
Признаться, ты ставишь меня в тупик. Хотя твои доводы можно опровергнуть.
Хвост,
например, исчез в… результате эволюции. Число пальцев тоже еще не
доказательство.
Вот что. Сейчас я проведу глубокое исследование твоего разума.
После
этого вынесу окончательное решение. Ты согласен?
—
Конечно.
— Но
процедура эта весьма мучительная. Вся информация в твоем мозгу будет
стерта.
Ты сможешь выполнять лишь простейшие рефлекторные действия. Как личность
ты
исчезнешь.
— Вот
как? — сказал Сергей. Недоумение и ужас человека, которого слепой случай
выбрал
своей жертвой, овладели им. Он подумал о том, что будь сейчас светлый
день и
окажись кругом люди, ему было бы легче решиться на что-то. Через пару
часов
опергруппа найдет здесь беспомощного слюнявого идиота, и никто не узнает,
что это
именно он принял на себя чудовищный груз ответственности за жизнь
миллионов
совершенно не знакомых ему людей, большей частью даже еще и не
родившихся.
Принял — и был раздавлен этой тяжестью.
— Если
другого выхода нет — начинайте, — сказал он.
— Пока
я готовлю все необходимое, тебе остается несколько минут на размышление.
Если
передумаешь — скажи.
Ноги не
держали, и Сергей присел. Уже еле-еле светлело. В лесу просыпались
птицы.
— Ты
готов?
— Да,
только скорее.
— Но ведь
тебе страшно? Ты хочешь жить?
— Хочу.
Что из того. А как мне жить потом, зная о своей вине?
—
Хорошо. Живи. Я проверял тебя. У меня даже нет приборов для исследования
разума.
Но то, что ты не пожалел себя ради других, говорит в пользу людей. Те
свирепые
существа не были способны на самопожертвования, так же как ты не
способен
откладывать яйца.
—
Значит, вы не причините людям вреда?
— Нет.
Я покидаю планету. Ты ничего не хочешь сказать на прощание?
— Я… Не
знаю… Подождите… Динозавры, хоть и вымерли, но все же они «наши далекие
предки,
как и пауки, ящерицы и обезьяны. Люди бывают жестокими и кровожадными,
как
звери. Они продолжают убивать себе подобных. Но для нас это не норма, а
дикий
пережиток. Люди знают, что такое добро и гуманизм. Они умеют любить и
страдать.
Они стараются быть лучше, быть людьми, а не животными. Еще не так
давно в
этих самых лесах умирали, сражаясь с теми, кто, хоть и имел человеческий
облик,
на самом деле был зверем — динозавром, волком, стервятником. Пройдет,
наверное,
еще немало времени, прежде чем люди станут, наконец, людьми. Но так
обязательно
будет. Вы не пожалеете, что пощадили нас.
Что-то
тяжелое шевельнулось в лесу, плавно и почти бесшумно пошло вверх, а
удаляющийся
голос произнес:
— Пусть
твои слова сбудутся как можно быстрее. Прощай!
—
Подождите, а дед! — закричал Сергей.
— Тут
я, тут, — раздалось у него за спиной. Старик сидел на тропке и чесал голую
пятку.
— Что
это было со мной? — ошалело спросил он. — Никак опять перебрал?
—
Перебрал, Степаныч, перебрал. Ружьишко-то сюда подай. Незарегистрированное
оно.
— Бери,
лейтенант. Я из него уже годков десять не стрелял… Поди и штраф
выпишешь?
— Да
нет, воздержусь. Дед ты хороший, храбрый. Человек, одним словом…
Поиск по фамилии автора:
Старая библиотека, 2009-2024. Все права защищены (с) | О проекте | Опубликовать свои стихи и прозу |