Александр Бачило

Пробуждение вурдалаков

Директор Шатохин подписывал бумаги. Перед ним на столе лежала их це-

лая стопка.

Василий Трофимович брал верхний лист, читал его, держа в вытянутой

руке, морщился каждый раз брезгливо, но все равно ставил подпись. Секре-

тарша Александра Петровна ловко выхватывала подписанное и убирала с глаз

долой - в папку.

Расправившись со стопкой, Шатохин снял очки, широкой ладонью потер

лицо, зевнул.

- Все что ли? - спросил устало.

- На подпись - все, - секретарша пожала плечами, - а в приемной сидит

один...

- Санкин, пенсионер? - встревожился директор.

- Да нет, молодой, - Александра Петровна глянула в бумажку,

- Окользин из КБ...

- По личному?

- Говорит, по производственному.

- Значит, опять склока в КБ! Как пауки в банке, честное слово. Ладно,

зови этого, и хватит на сегодня.

Допущенный Александрой Петровной, в кабинете появился скромный моло-

дой человек с рыжеватой и несколько встрепанной шевелюрой. Смущенно гля-

дя на директора сквозь очки, он поздоровался и представился инженером

Окользиным, Сергеем.

- А отчество? - тепло улыбнулся Шатохин.

- Юрьевич, - признался инженер.

- Так-так! - директор указал на стул и, не давая посетителю раскрыть

рот, заговорил сам.

- Хорошо, что вы зашли, Сергей Юрьевич. Расскажите-ка мне, что там у

вас делается, в КБ. Когда оснастку под семьсот двенадцатый надеетесь

сдать?

Семьсот двенадцатый заказ был ахиллесовой пятой конструкторского бю-

ро, и Шатохин нарочно упоминал его, разговаривая с конструкторами. Это

заставляло их держаться в рамках.

На этот раз, однако, коронный вопрос не произвел ожидаемого эффекта.

- Скоро сдадим, - равнодушно пожал плечами посетитель, - Но я хотел

поговорить не о КБ...

"По личному," - подумал директор определенно.

- Я насчет грубельных печей, - продолжал инженер. - Случайно увидел

проект... Мы что, собираемся строить участок в Неглинево?

- М-м... - Василий Трофимович помедлил, соображая, к чему бы такой

вопрос.

Проект был давно утвержден и передан строителям. А что, собственно,

вас беспокоит?

Окользин зябко поежился, глянув куда-то в окно.

- Нельзя этого делать, - тихо сказал он. - Это опасно. Я сам из Нег-

линево. И родился там, и в школе учился, и... Ну нельзя! Ей-богу,

нельзя!

- Не волнуйтесь, Сергей Юрьевич, - Шатохин удивленно смотрел на инже-

нера, - никто и не собирается устраивать площадку в самом селе. Она бу-

дет в трех километрах, и это совершенно не опасно. Ну не могу же я в са-

мом городе грубель обжигать, кто мне разрешит? А там болото, земля бро-

совая, совхоз от нее отказался...

- Да не бросовая! - перебил его Окользин. - А заповеданная. То есть,

заказанная человеку, зареченная, понимаете? Испокон веков люди там не

строили ничего, не сеяли, лес не рубили...

Потому что это кладбище...

Шатохин озадаченно уставился на инженера. Про какое-то кладбище на

месте будущей грубельной площадки он слышал впервые.

- И что же, - осторожно спросил он, - там и памятники есть? Надгробья

какие-нибудь?

Окользин, неуютно сутулясь, смотрел в пол.

- Ничего там нет. Это очень старое кладбище.

- А каких, примерно, времен?

- Неизвестно. Нигде оно не упоминается, я специально смотрел архивы в

краеведческом. Мне кажется, его и не хотели упоминать. Говорили просто -

недоброе место, а кроме неглиневских никто и не знал, почему недоброе.

- Ага, - оживился директор. - Значит, упоминаний и документов ника-

ких? Ну а сами вы как узнали про кладбище?

- Мне рассказывал дед Енукеев, а до этого еще - бабушка моя, Мария

Денисовна.

Когда я мальчишкой был, она предупреждала, чтоб не вздумал туда, на

кладбище, ходить.

Василий Трофимович нетерпеливо отмахнулся.

- Что вы мне тут: бабушка, дедушка... Бабушка-то, небось, надвое ска-

зала? И потом, откуда там взяться кладбищу? Болото да гнилой осинник.

Весной я сам выезжал с комиссией.

- Не простой это осинник... - задумчиво произнес Окользин. - Это

колья проросли...

Директор осекся.

- Чего-о?

Тут только в глаза ему бросился какой-то болезненно всклокоченный вид

инженера.

Вот и шнурок на левом ботинке не завязан...

- Колья, - повторил Сергей с мрачной убежденностью. - Когда-то мест-

ные жители закопали там больше сотни этих... вурдалаков. И каждому в

спину вогнали осиновый кол. Иначе от них не избавиться...

Но ни в каких источниках не сказано, что будет, если вурдалака раско-

пать и кол у него из спины выдернуть.

"Э-э, - думал Василий Трофимович, согласно кивая инженеру, - паре-

нек-то - того!

Хорошо, если на бытовой почве или, скажем, наследственное заболева-

ние... А ну как признают, что он на работе свихнулся? Вот тебе и произ-

водственная травма!"

- Во всяком случае, - продолжал Окользин, - строительные работы на

месте кладбища представляют опасность, и поэтому я предлагаю вообще не

строить площадку для обжига грубеля, а приобрести финскую экологически

чистую технологию. Установку можно будет расположить здесь, на террито-

рии завода.

Только понадобится валюта...

Сергей остановился и впервые поднял глаза на директора.

"И глаза бешеные," - подумал Василий Трофимович.

- Скажите, Сергей Юрьевич, - осторожно спросил он, - а вы куда-нибудь

еще обращались по этому вопросу?

- Нет. Куда же я мог обратиться?

- Ну, не знаю... в отдел культуры, там, в исполком, в облсофпроф, в

поликлинику... то есть, пардон, я не то...

- Вы считаете меня сумасшедшим? - спросил Окользин.

- Да бросьте вы, другое я имел ввиду, - тон директора не допускал ни-

каких сомнений в его искренности и глубоком сочувствии. Мне ведь мало,

понимаете, одного вашего слова, чтобы отозвать проект. Меня и самого

спросят: на каком основании? А? Чувствуете? Требуется официальное заклю-

чение. Чье? Учреждения, уполномоченного решать вопросы всякой там охраны

памятников природы и общества.

Справка нужна! А будет справка - мы с вами, конечно, тут же, без раз-

говоров примем руководящее решение. Ощущаете?

- Д-да, - Окользин неуверенно кивнул и поднялся. - Значит вы в прин-

ципе не возражаете против... э-э... доработки проекта?

- Ну конечно, не возражаю! Дорогой мой! Все мы должны бережно отно-

ситься к нашим кладбищам! Если они имеют место... Словом, желаю вам вся-

ческих успехов и жду в ближайшее время у себя. С полной победой.

Так говорил Василий Трофимович, провожая Окользина за дверь. Но мысли

у директора не были похожи на слова.

"Иди, иди! - думал он, - Пусть вурдалаками твоими да и тобой самим

занимаются общественные организации. А у меня на психов времени нет, ра-

боты по горло... Ни черта с твоим Неглинево не сделается, туда уже

стройматериалы завезли... "

Над широкой квадратной прогалиной, появившейся в лесу на месте бывше-

го болота, поднимались разноцветные дымы. Сизый все еще шел от кострищ,

оставленных лесорубами, черными колечками взлетал над глиняными кучами -

там деловито покряхтывал бульдозер. У края прогалины приютилась избуш-

ка-времянка. Из ее трубы тоже валил дым, но темно-серый, угольный.

Дверь избушки отворилась, и на крыльцо вышел средних лет мужчина в

телогрейке, засаленных брюках с клапанами и новых, не гнущихся еще кир-

зовых сапогах. Мужчина свернул за угол, постоял там с минуту, жмурясь на

закат, а затем уже двинулся дальше - мимо штабелей осиновых хлыстов, по

бульдозерной колее.

От болота осталась лишь мутная лужа, человек в новых сапогах брезгли-

во форсировал ее по осклизлой доске, взобрался на кучу щебня и помахал

бульдозеристу: шабаш! Мощный двигатель сердито взревел в ответ и сразу

поперхнулся. Из кабины высунулся молодой паренек-бульдозерист.

- Ну, Кругалев, оцени! - заорал он на весь лес, видно отвыкнув от ти-

шины.

Кругалев окинул взглядом стройплощадку.

- Да-а... - сказал он без одобрения. - Наворотил... И куда же ты, Ви-

тек, все торопишься? Сгонял бы лучше в село, понюхал насчет левака. Я в

прошлом году вот также недалеко от дачного кооператива котлованил. Так с

одних погребов, веришь - нет, столько имел - все лето гулял, чуть в ЛТП

меня не посадили. А котлован так под снег и ушел, недорытый...

Витек потупился. Зарабатывать он любил и желал, хоть бы и по левой,

но хитрая наука пока не давалась в руки. За Кругалевым ему было не уг-

наться. Вот голова!

Где копнет, там и бутылка. Денег куры не клюют. Картошку, сало ему

прямо домой возят, как академику. Да он академик и есть, пить вот только

сильно стал...

- Ну ладно! - Кругалев махнул рукой. - Слазь, пойдем, картохи нам-

нем... да еще там кой чего.

- А чего кой-чего? - опять прокричал Витек.

- Да не ори! Сдуреешь ты в этой кабине когда-нибудь... Микитыч же из

города приехал. Старуха ему насовала разного, и пузырь он спроворил

где-то. Все уже нолито-разложено, а этот все пашет, как Лев Толстой.

Пошли, говорю!

- Так а машину-то? - спросил Витек. - Здесь что-ли и на ночь оста-

вить?

Деревенские чего-нибудь свинтят...

- Деревенские сюда не ходят, успокоил Кругалев, - Который день сижу -

ни одного не видал. Охота им была в такую даль переться за твоим желе-

зом.

Витек пожал плечами, прихватил в кабине телогрейку и спрыгнул на зем-

лю. Что-то округлое, гладкое тяжело выворотилось из глины под его ногой.

Витек ругнулся было, но вдруг отпрянул испуганно.

- Ух ты! Кругалев, гляди-ка!

Возле гусеницы, зло уставившись пустыми глазницами в закат, лежал об-

лепленный песком человеческий череп.

- Ну что там еще? - нетерпеливо обернулся напарник.

- Как что! Во! - Витек схватил череп и поднял его высоко над головой,

- Черепушка1

- Тьфу ту, мать честная! - Кругалев болезненно сморщился. - Зачем же

ты его в руки-то берешь? Брось, дурак! Вдруг заразный он?

- Не! - Витек смахнул песок, постучал в костяную плешь. - Окаменел

давно, черный весь...

- Ну и на кой он тебе?

- Слушай, Кругалев... ты не помнишь, кто это говорил, будто здесь

раньше кладбище было? Кто-то ведь говорил! В селе, что ли? Выходит, это

правда...

- Да нам-то какое дело? Нам самое лучшее - зарыть эту штуку, и ни

сном, ни духом, понял?

- Может он и не человеческий, а, Кругалев? Смотри, клыки какие! - Ви-

тек задумчиво вертел в руках череп и вдруг острым, как шило, клыком уко-

лол себе палец.

- Ой!

- Чего ты? - вздрогнул Кругалев.

Витек с удивлением рассматривал кровяную бусину на пальце.

- Н-нет. Ничего... - он забросил череп под бульдозер. - Ладно, пошли.

Завтра разберемся.

Кругалев с готовностью зашагал назад по гусеничному следу.

- Тут и разбираться нечего, - говорил он. - Соображение надо иметь,

парень.

Здесь село в двух шагах, магазин, огороды новые нарезают людям, арен-

даторы богатые, и каждому наша помощь позарез нужна. А узнают в Управле-

нии про кладбище да и перекинут нас с тобой, чего доброго, куда-нибудь в

степь голую - ни выпить, ни закусить, ни заработать. Надо оно тебе?

Незадачливый напарник молчал.

- Вот то-то! Просек теперь? Эй! Ты слышишь или нет?

Кругалев на ходу оглянулся и вдруг замер, словно врос ногами в подат-

ливый грунт.

Витек быстро нагонял его, ступая совершенно бесшумно. Закатное пламя

поигрывало в прищуренных, внимательных глазах паренька, и взгляд его

больно ожег Кругалева.

- Вить, ты чего? - испугался он. - Ты в порядке, а? Ты что так смот-

ришь?! - и воздуху не хватило спросить что-то еще, а дохнуть было страш-

но.

Витек, стремительно надвигаясь, вдруг широко оскалился, так что стали

видны его длинные, влажно сверкнувшие клыки, а затем с голодной жад-

ностью кинулся Кругалеву на горло...

Сторож Осип Микитыч в который уже раз выглядывал в оконце, выходящее

на стройплощадку. Иногда в сумраке за штабелями ему мерещилось какое-то

движение, но время шло, а Витька с Кругалевым все не было.

- От бисовы диты! - в сердцах бормотал старик. - Де ж воны е? Круга-

лев насилу с хаты пийшов, як водку побачив - а и того нема!

Дед покачал головой, растерянно посмотрел на богатый, будто в празд-

ник накрытый стол, прислушался.

- Вже и гвалдозера того не чуть... - сказал он задумчиво.

В дверь тихонько поскреблись.

- Га, хлопци! - оживился Микитыч. - Видчиняйте, видчиняйте, заходьте!

Дверь медленно распахнулась, но никто не вошел. Старик подковылял

ближе и увидел на крыльце Витька. Тот стоял за порогом, в тени, словно

боялся шагнуть в освещенную керосинкой комнату.

- Чого це ты? - удивился Микитыч.

- Кругалева трактором зацепило, - глухо проговорил Витек. - Пойдем...

- Ой, лишечко! - по-бабьи всплеснул руками Микитыч. - Хиба то ты

ёго?!

Витек не ответил, повернулся и пошел в темноту. Старик, сдернув с

гвоздя плащ, поспешил за ним.

Закат уже отгорел, но на улице еще было видно. Микитыч быстро семенил

по гусеничному следу, ему и хотелось и боязно было расспрашивать Витька,

а тот молча шел впереди и за всю дорогу ни разу даже не оглянулся.

Наконец, переправились через лужу. Тут-то и увидел старик вытянувшую-

ся поперек колеи тень. Кругалев лежал неподвижно лицом вниз.

"Готов, - подумал Микитыч, - Эх, хлопець, хлопець! Що ж ты наробыв?"

Он подошел к лежащему и перевернул его на спину. Лицо Кругалева было за-

леплено грязью, но сторож на лицо и не смотрел. Опустившись на колени,

он с ужасом разглядывал его разорванное, в клочья растерзанное горло.

- Та чим же так зачепило?

Микитыч удивленно повернулся к Витьку и вдруг охнул тихо. Парень

смотрел на него глазами, горящими ненавистью. Ничего человеческого не

было в этом взгляде, а светилось в нем простое и ясное желание убить.

Старик попытался было подняться на ноги, но тут обнаружилось, что ру-

ка мертвого Кругалева крепко держит его за отворот плаща. Микитыч закри-

чал, рванулся, пытаясь сбросить плащ, и упал. Подвела сторожа давняя ар-

мейская привычка застегиваться на все пуговицы. Спасения не было. Мерт-

вец открыл глаза и, оскалив клыки, потянул слабеющего старика себе...

На центральной (и единственной площади Неглинева, прямо напротив дву-

хэтажного белокаменного сельсовета, стоит и другое здание, отвечающее

ему размером и белизной. Это столовая. Совсем недавно она была отремон-

тирована, заново отделана внутри, так что все проезжие шофера, уплетая

суточные щи, теперь невольно дивились роскошному оформлению зала.

В тот вечер, однако, суточных щей не было, крахмальные скатерти пок-

рывали столы, и роскошь, царящая на столах, затмила даже искусство нег-

линевских маляров.

Опытный человек по одному только многолюдному оживлению в зале, или

хотя бы по деду Енукееву, Курившему на крыльце в белой рубашке и галсту-

ке, мог сразу понять, что столовая закрыта на спецобслуживание, кое-где

по-старинке еще называемое свадьбой.

Рядом с Енукеевым стояла его родная внучка Светлана. На деда она не

глядела и не разговаривала с ним - сердилась за сегодняшнее. Раз в жизни

доверила старому дурню откупорить бутылку шампанского! Один раз! Сегодня

в сельсовете на регистрации. Так умудрился ей - свидетельнице! - залить

все платье. Вместо того, чтобы кататься с женихом, невестой и свидетелем

Вовкой Переходько на братана его машине, пришлось бежать домой, платье

сбрасывать испорченное, а подшивать да наглаживать старое - еще

школьное.

Теперь вот стой здесь, гадай, куда этих молодых черт понес. На дворе

темно, гости сомлели ждать, повара столовские ругаются, а их все нет и

нет. Конечно, если бы Светлана поехала с ними, она бы такого безобразия

не допустила.

На крыльце появилась взмокшая от беспокойства мать невесты.

- Ну? - только и смогла вымолвить.

- Не, теть Валь - пожала плечами Светлана, - не видать.

- Должно, на пасеку поехали, - сказал, пуская дым, дед Енукеев.

На него Светлана не взглянула, а теть Валь сказала со значением:

- Вот я покажу пасеку! За дождями распутица такая - того и гляди

застрянешь, нет ей вожжа под хвост - кататься!

- Ты, Валентина, не собачься, - дед добродушно заулыбался, - кончи-

лась твоя над Веркой власть. Отрезанный она ломоть!

- Как же, дождуться! - начала было мать, но тут в конце улицы

мелькнул свет, показались фары автомобиля.

В груди Валентины безошибочно сработало материнское сердце.

- Ой! Едут мои деточки-и! - тоненько заголосила она и кинулась в зал.

Дед поспешил за ней, чтобы надеть оставленный на стуле пиджак с медаля-

ми.

Свадебный "Москвич", залепленный грязью по самые стекла, пересек пло-

щадь и, не останавливаясь, вломился в палисадник под столовскими окнами.

Шофер невозмутимо развернул машину прямо на цветах и так остановился,

чтобы ближе было идти.

Широкий глиняный пласт отделился от кузова и шлепнулся оземь - откры-

лась задняя дверь. Жених, а потом и невеста, хмуро поглядывая на встре-

чающих, выбрались из машины. Вера зашагала к крыльцу, хрупкие розовые

бутоны рассыпались под ее ногами.

Светлана, пребывавшая до сих пор в немом изумлении, не выдержала, на-

конец:

- По цветам-то, Верка! Да вы уже нарезались, что ли?

- Твои они, цветы? - огрызнулась Вера. - Булавку лучше дай воротник

заколоть.

Светлана только теперь заметила, что туфельки невесты испачканы

грязью, венок сбился набок, темное пятно расплылось по тонкому тюлю фа-

ты, а кружевной воротник Вере приходилось придерживать рукой.

- Что с вами? - спросила Светлана. - Перевернулись?

- Застряли, - коротко бросил, проходя мимо нее, жених, или, вернее,

молодой муж Валера.

Странно, подумала свидетельница. Вроде и не пьяные. Запаха нет, и

глаза у них не соловые, а наоборот какие-то колючие, зоркие...

На крыльцо выскочила старая бабка по линии жениха и взвыла благим ма-

том:

- А вот и молодой князь с княгинею! Просим милости пожаловать, за

столы идти дубовыя, подымать меды медовыя, с отцом, с матушкой, со чест-

ные гости, во дом родный... Тьфу!

Бабка запнулась, отдышалась слегка и добавила уже обыкновенным голо-

сом:

- Ну не в дом, а в эту, будь она неладна... в столову!

Бросив "Москвич" с распахнутыми настежь дверцами, подошли братья Пе-

реходько:

Вовка - свидетель и Николай, владелец машины и "шу фер на свадьбе".

- Где застряли-то, Коля? - спросила светлана, но старший Переходько

лишь скользнул по ней быстрым, жестким взглядом, словно сосчитал, и мол-

ча прошел мимо.

- Где новая стройплощадка, знаешь? - объяснил Вовка. - Вот недалеко

оттуда на дороге и врюхались. Хорошо, что там строители живут...

Он обернулся в сторону леса и добавил задумчиво:

- Трактором выдернули нас. Скоро подъедут, наверное, мы их пригласи-

ли...

- А чего вас понесло на стройплощадку?

Вовка все глядел в темноту.

- М-м да. И чего нас туда понесло?..

Неожиданно в глазах его загорелись злые веселые огоньки. Он повернул-

ся к Светлане.

- Уж больно ты любопытная, Светка! Гляди, невесту украдут, пока мы

здесь. Пойдем лучше за стол.

И, склонившись к самому ее уху, прошептал:

- "Кисло" - то закричат, целоваться будешь, свидетельница? Положе-

но...

Светлана попятилась от него, ей вдруг стало жутко. Сроду Вовка с ней

так не разговаривал. В шепоте его слышалось жадное нетерпение, какая-то

даже страсть, что ли... Псих, одним словом.

В столовой молодых наскоро встретили хлебом-солью - надо было дать

невесте да и остальному кортежу почиститься и привести себя в порядок.

Наконец, уселись за "дубовыя", на шатких паучьих ножках, столы и при-

нялись гулять. Истомившиеся гости быстро наверстывали упущенное, в жар-

кой духоте зала напитки испарялись, закуски таяли на глазах.

Подали горячее. Жених с невестой ничего не ели и не пили, но это ни-

кого особенно не удивляло, поскольку на свадьбе так и положено. А вот на

свидетеля, отчего-то тоже потерявшего аппетит, здорово наседали. Для ви-

да он подносил иногда рюмку ко рту и тыкал вилку в закуску, но каждый

раз лицо его невольно выражало отвращение.

В разгар веселья с улицы вдруг послышалось кряхтение мощного двигате-

ля, скрипучий гусеничный визг, и к крыльцу, уничтожив остатки палисадни-

ка, подвалил огромный бульдозер.

Трое, одетые далеко не празднично, да еще и в грязных сапожищах, вва-

лились в зал и остановились в дверях. Жених объяснил, что это и есть те

самые спасители, которые выдернули из грязи свадебный "Москвич". Народ к

тому времени находился в прекрасном расположении духа, и объяснение со-

вершенно удовлетворило всех.

Новым гостям отвели место, поднесли по полному фужеру с чем-то чис-

тым, как слеза, многие тут же и чокнулись с ними.

Один из строителей, старик в застегнутом наглухо плаще, пригубив из

фужера, вдруг крикнул:

- Кисло!

Как известно, по заведенной уже в новое время свадебной традиции,

требовательный этот крик побуждает целоваться свидетелей, людей, как

правило, друг другу чужих, а то и вовсе незнакомых, что особенно пикант-

но и приятно разнообразит целомудренный обряд бракосочетания.

Затея веселого старичка понравилась гостям, все дружно подхватили:

- Кисло! Кисло!

Светлана, пунцовая от смущения, но готовая, раз надо, на подвиг, под-

нялась со своего места. Вовка, улыбаясь, подошел к ней и сквозь общий

гам тихо шепнул на ухо:

- Закрой глаза.

Она повиновалась, положила руки ему на плечи, замерла, стараясь унять

внезапную дрожь. Гости перестали кричать и приготовились считать поце-

луи. Они видели, как свидетель наклонился к свидетельнице... и вдруг,

вместо того, чтобы поцеловать ее в губы, с глухим рычанием зубами вце-

пился ей в горло.

Кровь длинно брызнула из разорванной артерии, вызвав чей-то истошный

крик.

Сидевшие напротив отпрянули в ужасе.

Свидетель оставил растерзанную шею девушки и, сверкнув окровавленными

клыками, повернулся к гостям. Его когтистая лапа потянулась за новой

жертвой.

Неожиданно в зале погас свет, в темноте уже ничего нельзя было разг-

лядеть, кроме одетой во все белое невесты, которая, совершив огромный

прыжок через стол, бросилась на горло одному из гостей. Обезумевшие люди

метались по залу, опрокидывали столы, пытались бежать через окна или

дверь, но везде на их пути вставали вурдалаки - Кругалев, Витек, сторож

Микитыч, Вера, братья Переходько, Валерий. Некоторое время спустя к ним

присоединилась Светлана, вся в черных пятнах крови, а затем и другие,

новые и новые, шум в столовой стал затихать, и к полуночи она была тиха

и безмолвна, как склеп.

Еще через полчаса входная дверь тихо скрипнула. Одна за другой из за-

ла выходили серые, неприметные фигуры и молча разбредались в разные сто-

роны, исчезая в темноте ночных улиц села Неглинева...

Сергей Окользин проснулся в холодном поту. Да, я болен, думал он,

глядя в темноту. Один и тот же кошмар. Каждую ночь. Второй месяц подряд.

Это болезнь, тут и разговаривать нечего. Пора, пора и самому, наконец,

поверить. Поверить и перестать мучиться, тем более, что толку от мук нет

никакого.

Ни один человек не поверил Окользину за эти два месяца, ни одно уч-

реждение не приняло его заявлений всерьез. Отмахивались, отписывались,

переталкивали друг другу. И всякий раз тактично, словно бы мимоходом,

советовали обратиться к врачу. Окользин уже и не обижался. Прекрасно он

понимал, какие мысли у серьезных, занятых людей вызывают его истории про

вурдалаков. Он сам бы, наверное, посчитал ненормальным человека, толкую-

щего об опасном кладбище, если бы впервые услышал такое сейчас, а не в

раннем детстве, если бы в селе, где он родился и вырос, не бытовало на

этот счет особое мнение.

В село Окользин звонил, писал: и немногочисленной оставшейся там род-

не, и директору совхоза, но родня не ответила, может, разъехалась, мо-

жет, забыла его, а директор, человек новый, приняв Сергея за активиста

охраны природы, прислал какие-то таблицы, неразборчивые копии решений

всяческих выборных органов и прочую пыльную ерунду в толстом пакете.

Словом, никакой такой справки, которая бы позволила отозвать проект пло-

щадки грубельного обжига, у Окользина не было.

Пытаясь оттянуть хотя бы начало строительных работ, он снова ходил к

Шатохину, но на прием так и не попал ввиду чрезвычайной занятости дирек-

тора. День проходил за днем, Сергей растерянно бродил по инстанциям,

по-напрасну вызывая гневные гримасы на должностных лицах, пока однажды

не обнаружил под воротами одного из цехов новый нарядный лозунг:

"Заводчане! Вступим в четвертый квартал с собственным грубельным про-

изводством!" Окользин ахнул. Как в четвертый квартал?! С каким таким

грубельным производством?! Неужели...

Он помчался к директору.

- Нету, - отрубила Александра Петровна. - Нету и не будет. Уехал на

учебу руководителей. Трехдневный курс. Раньше чем послезавтра и ждать

нечего...

Сергей упал на стул возле нее.

- Но почему? - простонал он. - Какая может быть учеба, когда такой

плакат?! И написано - четвертый квартал... Ведь мы с ним говорили про

Неглинево! Там что, уже строительство идет?

- Идет, - сухо ответила секретарша. Что надо, то и идет.

Пишущая машинка ударила оглушительной очередью, и Сергей, пригибаясь,

выскочил из приемной.

Тут вдруг его озарило.

"Стоп! - подумал он. - Чего я, собственно говоря, паникую? Раз строи-

тельство уже идет, тревоги никто не поднимает, значит все там в порядке

и никаких вурдалаков нет. И слава богу. Значит обошлось. Бабушкины сказ-

ки оказались бабушкиными сказками. Наплевать и забыть. И спокойно жить

дальше. Ура?

Нет. Рано. Нужна полная уверенность, иначе не выйдет никакого "Ура".

Не прогремит..." Сергей остановился, пытаясь уловить мелькнувшую было,

окатившуюего волной страха мысль.

Черт, а ведь придется туда ехать...

Хоть и появилась у Окользина надежда избавиться от нелепых кошмаров,

но легче ему не стало. Именно так, как в кошмарах и бывает, теперь нужно

было отправиться в то самое место, которого он больше всего боялся.

Да нет там никаких вурдалаков!

Окользин раздраженно пнул подвернувшийся под ногу камешек.

Так и никогда не было. Только он, пуганый в детстве, тихий, невзрач-

ный в юности, и вот теперь нненужный никому полусумашедший холостяк, мог

всерьез воспринимать сказки о вурдалаках. Но и ему пора взрослеть

по-настоящему. Нужно ехать в Неглинево и самому убедиться, что вурдалаки

- это бред. Убедиться, чтобы не сойти с ума окончательно...

Автобус уехал, оставив Окользина у ворот в Неглинево. Отсюда до села

оставалось еще около двух километров, которые нужно было пройти пешком,

если не попадется по дороге машина из совхоза. Но совхозные шофера пред-

почитали ездить по асфальту, через фермы, в само же село за все эти годы

асфальт проложить как-то не собрались, и Сергей шагал теперь по знакомой

с дктства, извилистой, вдрызг разбитой грунтовке.

В одном месте лес вдоль дороги сильно выгорел, из земли торчали обуг-

ленные стволы, еще пахло дымом, и даже дорожная пыль имела особый, пе-

пельный оттенок.

Картина стала настолько мрачной, что Сергей стал оглядываться по сто-

ронам. В этом бессмысленном уничтожении леса ощущалось что-то противоес-

тественное, замогильное, чуждое природе живого существа. Впрочем, выводы

делать было рано.

Гарь тянулась почти на километр, а там, где она кончалась, вся дорога

была перепахана, перечеркнута следами гусениц.

Все-таки люди, подумал Окользин с некоторым облегчением. Боролись с

огнем, не дали пожару беспрепятственно губить знаменитые неглиневские

леса. Хоть это-то по-людски...

Деревья скоро расступились, и Сергей оказался у околицы села. Оно,

как бывало и в детстве, открылось перед ним сразу во всю ширь, но выгля-

дело теперь совсем по-другому. Детские воспоминания часто обманывают

взрослого человека: в детстве дома казались огромными, дни - бесконечны-

ми, книжки с картинками - куда интереснее скучных томов.

Однако тут было другое. Село не уменьшилось, оно опустело и обветша-

ло. Окользин шел мимо брошенных домов, заросших крапивой огородов, заг-

лядывал в окна с выбитыми стеклами и не находил ни единой живой души.

Вот-вот, невесело подумалось ему. Живых душ нет, а кто вместо них? И

все же ничего особенного он пока не заметил.

Кроме заброшенных попадались и другие дома, имевшие более или менее

жилой вид и даже собаку на цепи, но сколько ни стучал Сергей в двери и

окна, никто ему не открыл, возможно хозяева были на работе. Псы при виде

Окользина сейчас же забивались глубоко в конуру, только пара светящихся

пятен испуганно следила за ним из будочной темноты или из-под крыльца.

Вот это уже было странно. Заливистый лай никлгда не утихал в Неглине-

во, без него село и впрямь казалось вымершим. Что могло так напугать со-

бак? И где, черт возьми, люди?

Вслушиваясь в нехорошую, напряженную тишину, Сергей прошел почти всю

улицу, когда со стороны площади вдруг раздался сиплый рев. К нему присо-

единился уж вовсе отчаянный вопль и, наконец, сразу несколько голосов

сплелись в протяжно завывающем хоре.

Окользин замер, сразу облившись холодным потом, но уже в следующую

минуту понял, что это всего-навсего мычат недоенные коровы. Он двинулся

дальше, но гораздо медленнее, сердце его никак не могло успокоиться, и

от его бешеного стука темнело в глазах.

Площадь имела странный вид. Часть ее была огорожена и превращена в

загон, посреди которого стоял длинный, наспех сколоченный сарай. Из это-

го-то сарая, запертого на замок, и доносилось мычание, а лучше сказать

плач измученных коров.

И снова нигде ни души. По соседству с загоном располагался еще один

большой сарай, тоже запертый, но безмолвный. Приблизившись к нему, Сер-

гей едва не задохнулся от сложного запаха гниющих пищевых отходов.

Неожиданно откуда-то из-за угла сарая послышался стон. Вполне челове-

ческий.

Окользин кинулся туда и сразу наткнулся на лежащего у стены человека,

грязного и оборванного до последней степени. К запаху помойной ямы доба-

вился еще более сильный аромат сивушного перегара. Сергей наклонился и

перевернул лежащего на спину. Тот сразу задвигался, замахал руками, при-

нялся бормотать что-то бессвязное:

- Не надо! Не годный я, видите ведь! Зачем вам? Хоть денек еще дайте!

Ну не годный же я сегодня, говорю!!

Он отчаянно лягался, порывался встать и снова падал, кричал все гром-

че, захлебываясь выступившей на губах пеной.

Пришлось оставить его. Однако сколько не кружил после этого Окользин

по площади, других людей ему обнаружить не удалось. Особенно тяжкое впе-

чатление произвели на него пустые кабинеты сельсовета. Теперь можно было

с уверенностью сказать, что в селе происходит нечто небывалое. Но что?!

Сергей решил отыскать старого своего знакомого, Федора Матвеевича

Енукеева, который должен был хорошо его помнить. Еще совсем маленького

Сережку брал он с собой в телегу, когда возил молоко с фермы на масло-

бойку, и даже давал подержать вожжи. Их дружба продолжалась до самого

отъезда Окользиных в город.

Дом деда Енукеева находился неподалеку - возле водонапорной башни.

Сергей свернул на знакомую улицу, словно поднимающуюся от площади в го-

ру. Здесь все было знакомо до камешка, до скворечника на дереве. Хотя

сами деревья неузнаваемо разрослись. Сколько раз проносился он по этой

улице на санках зимой! Во всем селе не было лучшей горки - гладкая, как

зеркало, и длинная - от самой башни можно было катиться по прямой, пока

не вылетишь на площадь. Иногда и взрослому человеку доводилось испытать

это на себе, если он имел несчастье поскользнуться где-нибудь в вер-

ховьях улицы...

А вот и башня. Круглое строение из потемневшего кирпича возвышалось

над окрестными крышами. Здесь должен быть и дом деда Енукеева. Где же

он?

Сергей сделал еще несколько шагов и остановился. Лишь острые обгоре-

лые жерди да печная труба поднимались на месте бывшего дома. Через широ-

кий пролом в заборе пролегла гусеничная колея. Глубокие отпечатки траков

были видны по всему огороду. Сергею вспомнилась такая же колея у лесной

гари. Что это - следы пожарной техники?

Он шагнул было к пепелищу, как вдруг откуда-то сбоку послышался сдав-

ленный шепот:

- Серега! Сюда!

Окользин испуганно оглянулся. Стебли крапивы, давно изломавшей фунда-

мент водонапорной башни, раздвинулись, и в подвальном окошке показалась

голова деда Енукеева..

В глубине подвала, среди переплетения труб, нагромождения вентилей,

ржавых электромоторов и прочего хлама стоял шаткий топчан, покрытый ка-

кой-то рваниной.

Федор Матвеевич усадил Сергея и, помолчав в темноте с минуту, загово-

рил:

- Здесь и живу. От самого, как вот дома лишился, так тут и обитаю.

- А почему? - неуверенно спросил Сергей. - Полно ведь домов пустых...

- Кхм! Это да, - старик опять надолго замолк.

- Ты когда приехал? - спросил он наконец.

- Только что.

- Так. А куда шел?

- К вам.

Дед Енукеев, наверное, хорошо видел в темноте или просто привык к

ней, и теперь разглядывал Сергея, поэтому и молчал подолгу.

- Вырос ты, не узнать. Да... Вот ведь в какое время привел бог встре-

титься!

- Что тут у вас происходит? - спросил Окользин.

- А, - старик махнул рукой. - Долгая история. Понемногу разобъясню,

конечно, только ты не торопи меня и сам не торопись. Сразу-то в такое не

очень поверишь.

Еще скажешь, тронулся, мол, дедушка Енукеев. Только вот что: по селу

теперь просто так ходить нельзя. С опаской надо. Ты это запомни...

- Почему?

- Да ты слушай, не перебивай. Всех опасайся, хоть будь он брат твой

или сват, а почему - поймешь потом.

- Вурдалаки? - испуганно спросил Сергей.

Глаза деда сверкнули удивлением.

- Ты откуда знаешь?

- Я видел проект грубельной площадки на плане...

- Какой такой площадки? - не понял Енукеев.

- Наш завод строит здесь участок обжига, - объяснил Сергей. - Прямо

на месте старого кладбища. Вы же сами про него рассказывали!

- Это... постой-ка, какого же кладбища?... Ах! - старик подскочил,

ударившись головой о трубу. - А ведь верно! Как же я сам не скумекал-то?

Забыл ведь, начисто забыл про него! Сколько лет прошло. Ай-ай!

Потирая шишку, он принялся ходить взад-вперед по узкому пространству

возле топчана.

- Ну так точно! Аккурат кладбище и разрыли. Потревожили, значит моги-

лы - пожалуйста тебе! А я-то думал, пришлые какие-нибудь начали. Нет,

наши-то упыри, неглиневские!

Сергей смотрел на него со страхом. Значит, все-таки упыри. Кошмары,

преследовавшие его каждую ночь, сбылись. Беда небывалая, невообразимая,

пролилась, как серный дождь на село.

- А какие они, что они делают?

Старик еще долго расхаживал из угла в угол, бормоча что-то и качая

головой, потом сел рядом с Окользиным на топчане.

- Была бы мне крышка вместе со всеми, - начал он, - как пить дать,

да! А что спасло? То спасло, что покурить я вышел. Вот подумай ты! Оно

хоть и вредно, доктора говорили, а никак я не мог курить бросить, будто

знал, что пригодится еще. И пригодилось...

Поначалу Сергей никак не мог понять, о чем дед толкует. Но тот, ма-

ло-помалу, перескакивая с одного на другое, стал рассказывать, какая бе-

да случилась на свадьбе у дочки племянницы его, и о том, как сам он чу-

дом спасся от вурдалаков, отлучившись потихоньку домой за табачком-само-

садом.

- Всех загрызли до единого, я в окно подглядел. Электричество они там

отключили, но на сельсовете-то прожектор горел еще, кой-чего видно...

Эх! Светка! Внучка родная! Прямо еле узнал ее. Вся в крови перемазанная,

во рту зубищи - во! - дед выставил мизинец. - И как бешенная - кинется

на одного, хвать за кадык зубами - готов! Она на другого. Человек шесть

на моих глазах так-то передавила. И другие тоже. А один - я ведь узнал

его! Сторож со стройплощадки. Надо было мне тогда догадаться, откуда за-

раза-то идет!

Ну так вот, сторож этот. Тоже кидался на людей, а потом поворачивает-

ся к окну и на меня - зырк! Я, брат, всякого повидал, в жизни-то. Вое-

вал, как-никак, помню разное. Но тут, веришь, перепугался, как в

детстве. Да и нельзя не испугаться.

Только что был человек - и нет его, а вместо того смотрит на тебя...

не знаю, как и сказать. Зверь! Хуже зверя, хоть тот жив, а этот - видно,

что мертвец.

Камень оживший так не испугает!

Словом, пустился я бежать, да сгоряча-то в свою же хату и прибежал.

Но те уж заметили меня и узнали. Вот о полночи слышу - тарахтит. А

бульдозер-то я еще у столовой приметил, когда с куревом шел. Он меня и

насторожил первым делом. Это, думаю, что еще за оккупант такой - въехал

в самый палисад... Да. Так о чем, бишь я? А! Ну слышу, значит, бульдозер

на улице. Я дожидаться его не стал, потихоньку со двора да и сюда. И что

ты думаешь? Спалили дом-то, проклятые! Огород перерыли весь, стайку раз-

ломали, свиней, кур подавили...

Но потом, правда, ушли. Даже не искали меня особенно, видно, не до

того им было.

Так и остался я в этом подвале. Живой, как видишь. Расхрабрясь иной

раз и на вылазку хожу. Поесть, покурить пока, слава богу, раздобываю. А

больше все приглядываюсь. Поначалу много народу они погубили. Только и

слышен был крик по улицам. А после утихло...

- Неужели все погибли?! - Сергей схватил деда за руку.

- Погоди ты! Погибли... Соображай-ка, зачем упырям всех убивать? Са-

ми-то они чего станут жрать? Своих у них теперь достаточно. На телефонах

сидят, машины, трактора охраняют, да беглых ловят. Из них-то кровушку и

пьют. А кто смирно живет, тех не трогают до поры. А для пущей смирности

приказано всю скотину, птицу свести вон там, на площади, и припасы все

сдать. Ежедневно отдают каждому, сколько от них положено, не явился -

значит беглец. Найдут и загрызут. Только им ведь тоже не резон лишних

кровопийц плодить.

Так вот и живем, будто при новой власти. Уж у них и помощники свои

есть из живых. Уполномоченные. Эти на раздаче больше. И все кричат, что,

дескать, так справедливее, чем раньше, и что, наконец-то, мол, народ жи-

вет под началом своих лучших представителей. Это про упырей-то!

Ну а я вроде как в подполье, в партизанах, что ли. Правду сказать, не

больно-то за мной и гоняются. Наплевать им на все. Скотины сколько пере-

морили, склады гниют живьем. А упырям и горя нет. Днем, бывает, до еди-

ного уходят куда-то в леса, свои дела у них там, нежить ведь! Да и ле-

са-то почти загубили вокруг, то зажгут неизвестно для чего, то бульдозе-

рами поломают. Все напропасть!

- Так надо об этом в город сообщить! - сказал Окользин и почему-то

сразу вспомнил, как встречали его в различных городских инстанциях с по-

добными сообщениями.

Дед Енукеев махнул рукой.

- Как сообщишь? По телефонам они сами с городом разговаривают, дес-

кать все хорошо и полный порядок...

- А выбраться отсюда можно?

Старик покачал головой.

- На раздачах хвастаются, что еще ни один не ушел. Кто знает? Может и

врут...

Я-то сам не ходок. С войны еще кое-как, с осколком, ковыляю. Да ты

помнишь, небось. Вот уже, думаю, кто-нибудь помоложе встретиться, тог-

да...

Сергей понял, на что намекает дед. Идти. Конечно, придется ему. Да и

то сказать, не сидеть же тут, в подвале, всю жизнь...

- Только дело это не простое, - сказал дед Енукеев, - надо хорошенько

все обмозговать. Сегодня поздно уже, скоро по улицам шастать начнут,

лучше нам не бубнить. Я тебя пока наверх отведу, отдыхай, спи, если смо-

жешь, да только поглядывай, послушивай там...

По винтовой лесенке старинного чугунного литья они осторожно подня-

лись в верхнюю каморку, втиснутую между стенкой резервуара и наружной

кирпичной стеной. В каморке было узкое окошко без стекла, а главное, на

полу, под водомерными трубками немного свободного места.

- Затаись тут, - шептал дед, устраивая постель из телогрейки и зипу-

на. - Ночь надо пересидеть. А до утра я чего-нибудь сморокую, покурю вот

только.

Он потрепал Сергея по плечу и, неловко выворачивая ногу, стал спус-

каться обратно в подвал. Окошек на лестнице не было, и Енукеев не боял-

ся, что его заметят с улицы. Правда чугунные ступени басовито гудели у

него под ногами, но старик был глуховат и не придал этому особое значе-

ние...

Окользин остался один. Съежившись на полу под телогрейкой, он беспо-

койно косился на узенькую полоску неба за окном. Не могло быть и речи о

том, чтобы выглянуть наружу, Сергей и так чувствовал себя совершенно

беззащитным и словно бы выставленным напоказ высоко над селом. А вокруг

уже, наверное, бродили вурдалаки. Одно неосторожное движение...

Окользин попытался унять дрожь.

Нельзя сейчас впадать в истерику. Ну страшно и страшно, и нечего об

этом думать.

Пусть сердце замирает сколько угодно, но голова должна заниматься

своим делом - искать путь к спасению. Впрочем, этим занимается Енукеич.

Старик велел пересидеть ночь, значит, нужно сидеть и ждать. Ему, конеч-

но, виднее, но ведь так и с ума сойти можно. От перегрева на холостом

ходу.

"А что, если я уже давно свихнулся? - с надеждой подумал Сергей. -

Что если все это мне мерещится, и я лежу спокойненько в палате, привя-

занный к койке?" На минуту узенькое окошко палаты раздвоилось в его гла-

зах и превратилось в широкие, светлые, забранные, правда, решеткой, окна

больничной палаты. А вурдалаков никаких нет, с удовлетворением заключил

Сергей, погружаясь в сон...

И вдруг стылый, протяжный волчий вой донесся с улицы. Окользин открыл

глаза. За окном было почти совсем темно, лишь смутные тени облаков про-

носились через видимый участок неба. На улице было тихо, но Сергея не

покидало впечатление, что эхо жуткого воя все еще висит в воздухе.

Да нет, подумал он, послушав с минуту. Приснилось...

И сейчас же вой повторился, на этот раз гораздо ближе, где-то у само-

го подножия башни. Словно кто-то зубами впился прямо в сердце, Сергей и

дышать перестал, ему казалось, что он слышит шелест шагов под окнами.

Звук то становился явственней, то вдруг оказывался обычным порывом вет-

ра. Мучительно долго тянулись минуты, не прибавляя определенности, дово-

дя нервное напряжение до того предела, за которым рождается отчаянная

решимость.

"Нужно выглянуть, - билась в голове единственная мысль. - Выяснить,

наконец, есть там кто-нибудь или нет. Посмотреть хоть одним глазком.

Ведь это же нестерпимо!" Медленно-медленно Сергей приподнялся на локте,

глаза его были теперь вровень с краем окна. Еще немного...

Улица была пуста. Окользин долго всматривался в каждое подозрительное

пятно в тени заборов. Никого. Он придвинулся ближе к окну, осторожно вы-

сунул голову, огляделся. Пусто.

Сергей вздохнул было облегченно, как вдруг легкое шуршание раздалось

снова, совсем рядом, прямо-таки над ухом. Он скосил глаза и вдруг задох-

нулся, не в силах даже кричать. Возле самого окна, цепляясь когтями за

кирпичи, висело жуткое человекоподобное существо с огромной, усеянной

клыками пастью и горящими по-кошачьи глазами.

На какое-то мгновенье оба замерли, глядя друг на друга. Чудовищу ос-

тавалось только протянуть лапу, чтобы схватить Сергея за горло, но оно

медлило, опасаясь, видимо, не удержаться на гладкой стене.

Только это и спасло Окользина. Он рванулся, рассадив о раму висок,

упал на пол и ползком кинулся к лестнице. Взвыли чугунные ступени, Сер-

гей ссыпался вниз, но тут вдруг услышал доносящийся из подвала шум

борьбы и жадное утробное урчание на разные голоса.

"Поздно!" - взорвалось в голове. Сергей остановился. Перед ним была

входная дверь башни, как всегда запертая снаружи на висячий замок.

Лестница снова загрохотала - сверху спускались. В подвале, судя по

звуку, вовсе кишмя кишели. Выхода не было.

В отчаянии Окользин ударил ногой в тяжелую дверь. Прогнившая доска,

на которой крепились петли, неожиданно рассыпалась в труху, а створка,

схваченная крестом из металлических полос, широко распахнулась, открывая

проход. Какая-то тонкая вертлявая фигура с воплем отлетела в темноту.

Путь был свободен.

И Сергей побежал. Он бежал, не разбирая дороги, прошибая изгороди и

перепрыгивая через заборы, не обращая внимание на перепуганных собак,

выскакивающих из-под ног, и лишь прибавляя ходу каждый раз, когда бес-

шумная серая тень бросалась ему наперерез.

Село вдруг кончилось, в призрачном лунном свете замелькали стволы де-

ревьев. И странное дело - куда бы не свернул Сергей - перед ним всюду

открывалась освещенная луной дорожка, будто не было в этом лесу ни тра-

вы, ни листьев, ни хвои.

Ах, да, отрешенно подумал Окользин. Это же гарь...

Он уже стал выдыхаться, когда впереди мелькнули яркие электрические

огни, и в просветах между деревьями стали видны очертания каких-то при-

земистых строений.

Сергей остановился. Шума погони не было слышно, возможно, его заглу-

шал ритмичный гул, доносившийся со стороны неизвестного, но судя по все-

му, промышленного объекта.

"Куда же это меня занесло? - Окользин тщетно пытался сообразить, с

какой стороны от села он находится. - Ферма какая-то, вроде бы... А гу-

дит-то что?" Он шагнул было вперед, но сразу же напоролся грудью на ко-

лючую проволоку.

Тьфу ты черт!

Пришлось идти вдоль. Изгородь привела его к дороге, ведущей от ворот

объекта куда-то вглубь леса. За воротами виднелась охранная будка с кро-

хотным темным окошком, по виду пустая. Боязливо озираясь, Сергей вышел

на дорогу. Крупный щебень, плотно утрамбованный по колее, ближе к обочи-

не был еще сыпучим, не сцементированным грязью, видимо дорога проклады-

валась совсем недавно.

Окользин приблизился к воротам. Что-то вдруг хрустнуло у него под но-

гой. Дальние фонари отразились в мелких осколках стекла. Сергей накло-

нился и поднял разбитые очки. Страх гнал его дальше, прочь от погони, но

что-то в то же время подсказывало, что нужно остаться здесь и разоб-

раться с этим неизвестным объектом за колючей проволокой, с этим подзем-

ным гулом и даже с этими очками.

Наверное, их выронили из проходящей машины. Причем это надо ехать в

кузове, да еще чтобы тряхнуло хорошенько. Ну тут-то ясно - как раз перед

воротами канава поперек дороги. Непонятно, почему очки никто не подоб-

рал. Оправа очень хорошая, настоящая "Сана", ради такой стоит притормо-

зить. Если только...

Со стороны леса вдруг послышался рокот мотора. Окользин кинулся прочь

с дороги и спрятался за дерево. Вот заиграл на обугленном глянце стволов

свет фар, у ворот остановился грузовик. Половину его кузова занимали го-

рой наваленные вещи:

гитары, гармошки, картины в рамах, телевизоры и магнитофоны, пересы-

панные черным пластиночным ломом.

В другой половине были люди. Человек пять-шесть, сбившиеся в кучку.

Они сидели на корточках, держась друг за друга и тревожно оглядываясь.

Вокруг них стояли, опираясь на длинные черенки не то лопат, не то вил,

трое несомненных охранников.

- Господи, - прошептал Окользин. - Опять они!

Шофер просигналил, и из темной будки выскользнула серая, почти неза-

метная фигура. Ворота заскрипели, распахиваясь, грузовик тряхнуло при

переезде через канаву, а затем, набирая скорость, он побежал по дороге

уже по ту сторону колючей проволоки. Впрочем, отъехал он недалеко. У

ближайшего же приземистого строения процедура повторилась - грузовик

прогудел, распахнулись широкие ворота, и к самому лесу протянулась по

земле полоса света - сочные кровавые отблески пламени, бушевавшего

где-то в глубине здания. Порыв ветра донес отчаянный одинокий крик, но

грузовик уже въехал внутрь, ворота за ним закрылись, и больше ничего не

было слышно.

Сергей прислонился к обгорелому стволу и закрыл глаза, у него дрожали

колени. Он не понимал толком, что здесь произошло, но вся сцена с грузо-

виком была полна некоего зловещего смысла. Ни о чем таком старик Енукеев

не рассказывал или даже не знал, а ведь тут, может быть, и творятся

главные злодеяния вурдалаков...

Что за огонь упрятан там, за колючей проволокой? Зачем они везут сюда

картины, музыкальные инструменты и прочие культтовары? И самое главное -

что они делают с людьми?

Близкий шорох заставил Окользина вздрогнуть и открыть глаза. Только

теперь он сообразил, что ворота объекта все еще распахнуты, и охранник

не удалился в свою будку, а находится там где-то неподалеку. Но где?!

Напрасно Сергей вертел головой, пытаясь разглядеть что-либо в темно-

те. Он видел только черные колонны, обступившие его со всех сторон. Сно-

ва накатил ужас, от которого хотелось кричать и бежать, не разбирая до-

роги. Вот сейчас сзади за плечо ухватит цепкая лапа вурдалака...

В тяжелый гул, доносившийся из-за колючей проволоки, снова вплелся

шум мотора.

Еще один грузовик показался на дороге, простреливая лес светом фар. И

Сергей увидел...

Вурдалак-охранник действительно был недалеко. Шагах в десяти всего к

земле приникла серая тень с угольками вместо глаз. Медленно перебирая

лапами, она нюхом шла по следу. Мертвец настиг бы Окользина, и все было

бы именно так, как тот себе представлял, но помешала машина. Ударивший

по глазам свет вывел Сергея из оцепления.

- Гады! - хрипло выкрикнул он и снова бросился бежать.

Он окончательно потерял представление о направлении и времени. Гарь

сменилась болотом, под ногами хлюпало. Потом пошли заросли ивняка и

опять лес. Только выбравшись неожиданно на широкую асфальтированную

трассу навстречу встающему солнцу, а значит - в сторону города. От по-

путных и встречных машин он прятался в кустах...

10.

- Не принимает! Через десять минут селекторное совещ...

Александра Петровна взглянула на Окользина, и строгие колючие слова

застряли у нее в горле.

Вошедший в приемную инженер был неузнаваем. Прежде всего сажа. Она

покрывала его с ног до головы. Одежда была изорвана в клочья. Лицо рас-

царапано. И наконец - глаза! Человеку с такими глазами не о чем говорить

с секретаршей. Окользин прошел прямо в кабинет директора.

С полчаса оттуда доносились лишь возбужденные выкрики, да лихорадоч-

ная скороговорка инженера, а затем зазвучал ровный спокойный голос Васи-

лия Трофимовича.

В кабинете в это время происходило следующее:

Выслушав Окользина, директор не проявил никаких признаков удивления

или страха.

Казалось, он вообще не придал особого значения рассказу, а все внима-

ние сосредоточил на внешнем виде рассказчика. В ответ на ужасные подроб-

ности пробуждения вурдалаков он только ласково кивал, юмористически пог-

лядывая на полуоторванные лоскуты одежды молодого человека.

Когда Сергей выдохся и замолк, Василий Трофимович тоже помолчал неко-

торое время, вежливо ожидая продолжения, и только после этого проникно-

венно завел ответную речь, как всегда, неспешно-рассудительную.

- Так, так. Значит, говорите, вурдалаки? Ай-яй-яй! Со старого кладби-

ща? Да-а. Не доглядели...

Что ж они, прямо из-под земли выкапывались?

- Не знаю, - мрачно произнес Окользин. - Может быть и не выкапыва-

лись.

Достаточно ведь одного, первого укуса, и цепочка потянется...

- Вон что! - Шатохин понимающе откинулся в кресле. - И многих при вас

покусали, Сергей Юрьевич?

- Нет. Сам я этого не видел. Мне рассказал дед Енукеев. У него так

внучка погибла. И другие родственники...

- Енукеев, Енукеев... - директор потер подбородок. - Нет, не помню!

Живет, говорите, в погребе какой-то?

- Вурдалаки сожгли его дом, он жил в подвале водонапорной башни, -

терпеливо разъяснил Окользин. - Но сегодня, боюсь, загрызли и его...

Сергей вдруг вспомнил слышанное ночью радостное мычание насыщавшихся

мертвецов.

- Вам нехорошо? - участливо спросил Шатохин.

Окользина трясло.

- Нет, нет. Уже все, - сказал он.

- Да. Так вот Енукев, продолжал директор, бросив взгляд на часы. Че-

ловек, как я понимаю, престарелый, одинокий. Живет в подвале. Больной

наверняка. Можем ли мы безоглядно полагаться на его свидетельства? А

вдруг он пьет запоем? Тут не только вурдалаки померещатся...

- Вы не верите мне? - устало спросил Сергей.

- Что вы! - воскликнул Василий Трофимович. - Как отцу родному! Только

вы ведь ничего и не видели, уважаемый Сергей Юрьевич. Ну напугали вас

какие-то хулиганы, вы и приняли их за мертвецов. Правду сказать, рожи

такие иногда попадаются, что просто... Ну да что ж делать теперь? Мы с

этим боремся.

- Причем здесь хулиганы? Вы поезжайте сами в Неглинево, посмотрите!

На жилье человеческое село уже не похоже. Дома брошены, гарь эта ужасная

вокруг...

- Извините! Лесные пожары имеют место по всей области, завод к ним не

причастен.

Это первое. Теперь брошенные дома... Это второе. Ну, в общем, сами

понимаете.

Объективные законы и так далее...

Ну не желает наш народ пахать землю-матушку! В город тянется, к

культуре, к надежному обеспечению талонами. Что, а одном Неглинево, что

ли, брошенные дома?

Да кругом! А мы, - директор простер руки к окну, - мы создаем в де-

ревне дополнительные рабочие места, закрепляем кадры. Погодите, еще на-

зад поедут! Вот мы наладим там подсобное хозяйство, обеспечим изоби-

лие...

- Да какое изобилие?! - в отчаянии вскричал Окользин. - Там вурдала-

ки! Все продукты и скот они отобрали. Выдают паек, пока еще не все сгни-

ло, а сами пьют человеческую кровь.

- А! - отмахнулся Шатохин. - Местное руководство критиковать -

большого ума не надо. А может быть у них социальный эксперимент? А по-

том, есть ведь и над ними начальство. В районе, в области наконец. Если

нужно будет, оно отреагирует. Или, по-вашему, там не знают, что делается

у них в хозяйствах?

Сергей пожал плечами.

- Всякое может быть...

- Ну вот что, молодой человек! Вы здесь не на митинге. Идите на пло-

щадь и там обвиняйте, кого хотите, на свежем воздухе вреда не будет. А

здесь у нас производство, давайте без этих штук.

Директор помолчал, мрачно глядя на Сергея.

- Ну хорошо, - сказал он, несколько смягчившись. - Хотите, я вам пря-

мо сейчас докажу, что жизнь в Неглинево идет своим чередом, безо всяких

эксцессов?

Сергей удивленно поднял на него глаза

- Пожалуйста! - Василий Трофимович сунул руку в ящик стола и вытащил

горсть черных поблескивавших шариков, чуть больше горошины каждый.

- Узнаете? - спросил он победно. - Грубель! Первейшего сорта грубе-

лек! Вот так-то, Сергей Юрьевич. Заработал участок-то в Неглинево! На

полную мощность.

Триста пятьдесят тонн дадим в этом квартале. В понедельник состоялся

торжественный пуск, жаль, что вы не в курсе. Я сам и благословил, лично

выезжал, из района были товарищи, пресса... Так что налаживается на селе

жизнь, Сереженька!

И не в силах сдержать законной гордости, Василий Трофимович широко

улыбнулся, обнажив длинные, острые клыки...