Библиотека художественной литературы

Старая библиотека художественной литературы

Поиск по фамилии автора:

А Б В Г Д Е-Ё Ж З И-Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш-Щ Э Ю Я


Читальный зал:

    Рэй Брэдбери. Убийца

--------------------------------------------------------------- © Ray Bradbury. "The murderer", 1953 © Copyright Нора Галь , наследники перевод Текст из 1999 Электронной библиотеки Алексея Снежинского --------------------------------------------------------------- Музыка гналась за ним по белым коридорам. Из-за одной двери слышался вальс из "Веселой вдовы". Из-за другой -- "Послеполуденный отдых фавна". Из-за тре­тьей -- "Поцелуй еще разок!" Он повернул за угол, "Танец с саблями" захлестнул его шквалом цимбал, барабанов, кастрюль и сковородок, ножей и вилок, жестяными громами и молниями. Все это схлынуло, когда он чуть не бегом вбежал в приемную, где расположилась секретарша, бла­женно ошалевшая от Пятой симфонии Бетховена. Он шаг­нул вправо, потом влево, словно рукой помахал у нее перед глазами, но она так его и не заметила. Негромко зажужжал радиобраслет. -- Слушаю. -- Пап, это я, Ли. Ты не забыл? Мне нужны деньги. -- Да-да, сынок. Сейчас я занят. -- Я только хотел напомнить, пап, -- сказал браслет. Голос сына потонул в увертюре Чайковского к "Ромео и Джульетте", она вдруг затопила длинные коридоры. Психиатр шел по улью, где лепились друг к другу лабо­ратории и кабинеты, и со всех сторон на него сыпалась цветочная пыльца мелодий. Стравинский мешался с Бахом, Гайдн безуспешно отбивался от Рахманинова, Шуберт по­гибал под ударами Дюка Эллингтона. Секретарши мурлы­кали себе под нос, врачи насвистывали -- все по-утреннему бодро принимались за работу, психиатр на ходу кивал им. У себя в кабинете он просмотрел кое-какие бумаги со стено­графисткой, которая все время что-то напевала, потом по­звонил по телефону наверх, полицейскому капитану. Не­сколько минут спустя замигала красная лампочка и с по­толка раздался голос: -- Арестованный доставлен для беседы в кабинет номер девять. Он отпер дверь и вошел, позади щелкнул замок. -- Только вас не хватало, -- сказал арестант и улыб­нулся. Эта улыбка ошеломила психиатра. Такая она была сия­ющая, лучезарная, она вдруг осветила и согрела комнату. Она была точно утренняя заря в темных горах, эта улыбка. Точно полуденное солнце внезапно проглянуло среди ночи. А над этой хвастливой выставкой ослепительных зубов спо­койно и весело блестели голубые глаза. -- Я пришел вам помочь, -- сказал психиатр. И нахмурился. Что-то в комнате было не так. Он ощутил это еще с порога. Неуверенно огляделся. Арестант засме­ялся: -- Удивились, что тут так тихо? Просто я кокнул радио. "Буйный", -- подумал врач. Арестант прочел его мысль, улыбнулся и успокоительно поднял руку: -- Нет-нет, я так только с машинками, которые тявкают. На сером ковре валялись осколки ламп и клочки про­водов от сорванного со стены радио. Не глядя на них, чув­ствуя, как его обдает теплом этой улыбки, психиатр уселся напротив пациента; необычная тишина давила, словно перед грозой. -- Вы -- мистер Элберт Брок, именующий себя Убийцей? Брок удовлетворенно кивнул. -- Прежде чем мы начнем... -- мягким проворным дви­жением он снял с руки врача радиобраслет. Взял крохотный приемник в зубы, точно орех, сжал покрепче -- крак! -- и вернул ошарашенному психиатру обломки с таким видом, словно оказал и себе и ему величайшее благодеяние. -- Вот так-то лучше. Психиатр во все глаза смотрел на загубленный аппарат. -- Немало с вас, наверное, взыскивают за убытки. -- Наплевать! -- улыбнулся пациент. -- Как поется в ста­рой песенке: "Мне плевать, что станется со мною!" -- впол­голоса пропел он. -- Начнем? -- спросил врач. -- Извольте. Первой жертвой, одной из первых, был мой телефон. Гнуснейшее убийство. Я запихал его в кухонный поглотитель. Забил бедняге глотку. Несчастный задохся на­смерть. Потом я пристрелил телевизор! -- М-мм, -- промычал психиатр. -- Всадил в кинескоп шесть пуль. Отличный был трезвон, будто разбилась люстра. -- У вас богатое воображение. -- Весьма польщен. Всегда мечтал стать писателем. -- Не расскажете ли, когда вы возненавидели телефон? -- Он напугал меня еще в детстве. Один мой дядюшка называл его Машиной-призраком. Бесплотные голоса. Я бо­ялся их до смерти. Стал взрослым, но так и не привык. Мне всегда казалось, что он обезличивает человека. Если ему заблагорассудится, он позволит вашему "я" перелиться по проводам. А если не пожелает, просто высосет его, и на другом конце провода окажетесь уже не вы, а какая-то дохлая рыба, не живой теплый голос, а только сталь, медь и пласт­масса. По телефону очень легко сказать не то, что надо; вовсе и не хотел это говорить, а телефон все переиначил. Огля­нуться не успел, а уже нажил себе врага. И потом, телефон необыкновенно удобная штука! Стоит и прямо-таки тре­бует -- позвони кому-нибудь, а тот вовсе не желает, чтобы ему звонили. Друзья звонят мне, звонят, звонят без конца. Ни минуты покоя, черт возьми. Не телефон -- так телевизор, или радио, или патефон. А если не телевизор, не радио и не патефон, так кинотеатр тут же на углу или кинореклама на облаках. С неба теперь льет не дождь, а мыльная пена. А если не слепят рекламой на небесах, так глушат джазом в каждом ресторане; едешь в автобусе на работу -- и тут музыка и реклама. А если не музыка, так служебный селек­тор и главное орудие пытки -- радиобраслет, жена и друзья вызывают меня каждые пять минут. И что за секрет у этих штучек, чем они так соблазняют людей? Обыкновенный человек сидит и думает: делать мне нечего, скучища, а на руке этот самый наручный телефон -- дай-ка позвоню ста­рине Джо. Алло, алло! Я люблю жену, друзей, вообще чело­вечество, очень люблю... Но вот жена в сотый раз спрашивает: "Ты сейчас где, милый?" -- а через минуту вызывает прия­тель и говорит: "Слушай, отличный анекдот: один парень..." А потом какой-то чужой дядя орет: "Вас вызывает Ста­тистическое бюро. Какой марки резинку вы жуете в данную минуту?" Ну знаете! -- Как вы себя чувствовали всю эту неделю? -- А так: вот-вот взорвусь. Или начну биться головой о стену. В тот день в конторе я и поступил как надо. -- А именно? -- Плеснул воды в селектор. Психиатр сделал пометку в блокноте -- И вывели его из строя? -- Конечно! То-то была потеха! Стенографистки забе­гали как угорелые! Крик, суматоха! -- И вам на время полегчало, а? -- Еще бы! А днем меня осенило, я кинул свой радио­браслет на тротуар и растоптал. Кто-то как раз заверещал: "Говорит Статистическое бюро, девятый отдел. Что вы сего­дня ели на обед?" -- и тут я вышиб из машинки дух. -- И вам еще полегчало, а? -- Я вошел во вкус. -- Брок потер руки. -- Дай-ка, ду­маю, подниму единоличную революцию, надо же человеку освободиться от всех этих удобств! Кому они, спрашивается, удобны? Друзьям-приятелям? "Здорово, Эл, решил с тобой поболтать, я сейчас в Гринхилле, в гардеробной. Только что я их тут всех сокрушил одним ударом. Одним ударом, Эл! Удачный денек! А сейчас выпиваю по этому случаю. Я решил, что тебе будет любопытно". Еще удобно моему начальству: я разъезжаю по делам службы, а в машине радио -- и они всегда могут со мной связаться. Связаться! Мягко сказано. Связаться, черта с два! Связать по рукам и ногам! Заграбастать, зацапать, раздавить, измолотить всеми этими радиоголосами. Нельзя на минуту выйти из машины, непременно надо доложить: "Остановился у бензоколонки, зайду в уборную". -- "Ладно, Брок, валяйте". -- "Брок, чего вы столько возились?" -- "Виноват, сэр!" -- "В другой раз не копайтесь!" -- "Слушаю, сэр!" Так вот, доктор, знаете, что я сделал? Купил кварту шоколадного мороженого и досыта накормил свой передатчик. -- Почему вы избрали для этой цели именно шоколадное мороженое? Брок чуть призадумался, потом улыбнулся: -- Это мое любимое лакомство. -- Вот как, -- сказал врач. -- Я решил: черт подери, что годится для меня, годится и для радио в моей машине. -- Почему вы решили накормить передатчик именно мо­роженым? -- В тот день была жара. -- И что же дальше? -- помолчав, спросил врач. -- А дальше наступила тишина. Господи, какая благо­дать! Ведь окаянное радио трещало без передышки! "Брок, туда, Брок, сюда, Брок, доложите, когда пришли, Брок, доло­жите, когда ушли, хорошо, Брок, обеденный перерыв, Брок, перерыв кончился, Брок, Брок, Брок, Брок..." Я наслаж­дался тишиной, прямо как мороженым. -- Вы, видно, большой любитель мороженого. -- Я ездил, ездил и все слушал тишину. Как будто тебя укутали в отличнейшую мягкую фланель. Тишина. Целый час тишины! Сижу в машине и улыбаюсь и чувствую -- в ушах мягкая фланель. Я наслаждался, я просто упивался, это была Свобода! -- Продолжайте! -- Потом я вспомнил, что есть такие портативные диатер­мические аппараты. Взял один напрокат и в тот же вечер повез в автобусе домой. А в автобусе полным-полно замучен­ных канцелярских крыс, и все переговариваются по радио­браслетам с женами: я, мол, уже на Сорок третьей улице... на Сорок четвертой... на Сорок девятой... поворачиваю на Шестьдесят первую... А один супруг бранится: "Хватит тебе околачиваться в баре, черт возьми! Иди домой и разогрей обед, я уже на Семидесятой!" А репродуктор орет "Сказки Венского леса" -- точь-в-точь канарейка натощак насвисты­вает про лакомые зернышки. И тут я включаю диатерми­ческий аппарат! Помехи! Перебои! Все жены отрезаны от брюзжания замученных за день мужей. Все мужья отрезаны от жен, на глазах у которых милые отпрыски только что запустили камнем в окно! "Венский лес" срублен под корень, канарейке свернули шею. Ти-ши-на! Пугающая внезапная ти­шина. Придется пассажирам автобуса вступить в беседу друг с другом. Они в страхе, в ужасе, как перепуганные овцы! -- Вас забрали в полицию? -- Пришлось остановить автобус. Ведь и впрямь музыка превратилась в кашу, мужья и жены не знали, на каком они свете. Шабаш ведьм, сумбур, светопреставление. Митинг в обезьяннике! Прибыла аварийная команда, меня мигом за­секли, отчитали, оштрафовали, я и оглянуться не успел, как очутился дома -- понятно, без аппарата. -- Разрешите вам заметить, мистер Брок, что до сих пор ваш образ действий кажется мне не слишком... э-э... разум­ным. Если вам не нравится радиотрансляция, служебные селекторы, приемники в автомобилях, почему бы вам не всту­пить в общество радионенавистников? Подавайте петиции, добивайтесь запретов и ограничений в законодательном порядке. В конце концов, у нас же демократия! -- А я так называемое меньшинство, -- сказал Брок. -- Я уже вступал во всякие общества, вышагивал в пикетах, подавал петиции, обращался в суд. Я протестовал годами. И везде меня поднимали на смех. Все просто обожают радио и рекламу. Я один такой урод, не иду в ногу со временем. -- Но тогда, может быть, вам следует сменить ногу, как положено солдату? Надо подчиняться большинству. -- Так ведь они хватают через край. Послушать немнож­ко музыки, изредка "связаться" с друзьями, может, и при­ятно, но они-то воображают: чем больше, тем приятнее. Я прямо озверел! Прихожу домой -- жена в истерике. Отчего, почему? Да потому, что она полдня не могла со мной связаться. Помните, я малость поплясал на своем радиобра­слете? Ну вот, в тот вечер я и задумал убийство собствен­ного дома. -- Что же, так и записать? -- По смыслу это совершенно точно. Я решил убить его, умертвить. Дом у меня из таких, знаете, чудо техники: разговаривает, поет, мурлычет, сообщает погоду, деклами­рует стишки, пересказывает романы, звякает, брякает, на­певает колыбельную песенку, когда ложишься в постель. Станешь под душ -- он тебя глушит ариями из опер, ляжешь спать -- обучает испанскому языку. Этакая болтливая нора, в ней полно электронных оракулов. Духовка тебе лопочет: "Я пирог с вареньем, я уже испекся!" -- или: "Я -- жаркое, скорей подбавьте подливки" -- и прочий младенческий вздор. Кровати укачивают тебя на ночь, а утром встряхивают, чтоб проснулся! Этот дом терпеть не может людей, верно вам говорю! Парадная дверь так и рявкает: "Сэр, у вас башмаки в грязи!" А пылесос гоняется за тобой по всем комнатам, как собака, не дай Бог, уронишь щепотку пепла с сигареты, мигом всосет. О Боже милостивый! -- Успокойтесь, -- мягко посоветовал психиатр. -- Помните песенку Гилберта и Салливена "Веду обидам точный счет и уж за мной не пропадет"? Всю ночь я подсчи­тывал обиды. А рано поутру купил револьвер. На улице нарочно ступал в самую грязь. Парадная дверь так и завиз­жала: "Надо ноги вытирать! Не годится пол марать!" Я вы­стрелил этой дряни прямо в замочную скважину. Вбежал в кухню, а там плита скулит: "Скорей взгляни! Переверни!" Я всадил пулю в самую середку механической яичницы -- и плите пришел конец. Ох, как она зашипела и заверещала: "Я перегорела!" Потом завопил телефон, прямо как каприз­ный ублюдок. И я сунул его в поглотитель. Должен вам заявить честно и откровенно, я ничего не имею против по­глотителя, он пострадал за чужие грехи. Теперь-то мне его жалко -- очень полезное приспособление и притом безобид­ное, словечка от него не услышишь, знай себе мурлычет, как спящий лев, и переваривает всякий мусор. Непременно от­дам его в починку. Потом я пошел и пристрелил коварную бестию -- телевизор. Это Медуза -- каждый вечер своим неподвижным взглядом обращает в камень миллионы людей, это сирена -- поет, и зовет, и обещает так много, а дает ничтожно мало... но я всегда возвращался к ней, возвра­щался и надеялся на что-то до последней минуты, и вот -- бац! Тут моя жена заметалась, точно безголовая индюшка, злобно закулдыкала, завопила на всю улицу. Явилась поли­ция. И вот я здесь. Он блаженно откинулся на спинку стула и закурил. -- Мистер Брок, отдавали ли вы себе отчет, совершая такие преступления, что радиобраслет, репродуктор, теле­фон, радио в автобусе, селектор у вас на службе -- все это либо чужая собственность, либо сдается напрокат? -- Я и опять проделал бы то же самое, верно вам говорю. Психиатр едва не зажмурился от сияющей благодушной улыбки пациента. -- И вы не желаете воспользоваться помощью Службы душевного здоровья? Вы готовы за все ответить? -- Это только начало, -- сказал Брок. -- Я знаменосец скромного меньшинства, мы устали от шума, от того, что нами вечно помыкают, и командуют, и вертят на все лады, и вечно глушат нас музыкой, и вечно кто-нибудь орет -- делай то, делай это, иди туда, теперь сюда, быстрей, быст­рей! Вот увидите. Начинается бунт. Мое имя войдет в исто­рию! -- Гм-м... -- Психиатр, казалось, призадумался. -- Понятно, это не сразу сделается. На первых порах все были очарованы. Великолепная выдумка эти полезные и удобные штуки! Почти игрушки, почти забава! Но люди чересчур втянулись в игру, зашли слишком далеко, все наше общество попало в плен к механическим нянькам -- и за­путалось, и уже не умеет выпутаться, даже не умеет само себе признаться, что запуталось. Вот они и мудрствуют, как и во всем прочем: таков, мол, наш век! Таковы условия жизни! Мы -- нервное поколение! Но помяните мое слово, семена бунта уже посеяны. Обо мне раззвонили на весь мир по радио, показывали меня и по телевидению, и в кино, вот ведь парадокс! Дело было пять дней назад. Про меня узнали миллиарды людей. Следите за биржевыми отчетами. Ждите в любой день. Хоть сегодня. Вы увидите, как подскочит спрос на шоколадное мороженое! -- Ясно, -- сказал психиатр. -- Теперь, надеюсь, мне можно вернуться в мою милую одиночную камеру? Я намерен полгода наслаждаться оди­ночеством и тишиной. -- Пожалуйста, -- спокойно сказал психиатр. -- За меня не бойтесь, -- сказал вставая мистер Брок. -- Я буду сидеть да посиживать и наслаждаться мягкой фла­нелью в ушах. -- Гм-м, -- промычал психиатр, направляясь к двери. -- Не унывайте, -- сказал Брок. -- Постараюсь, -- отозвался психиатр. Он нажал незаметную кнопку, подавая условный сигнал, дверь отворилась, он вышел в коридор, дверь захлопнулась, щелкнув замком. Он вновь шагал один по коридорам мимо бесчисленных дверей. Первые двадцать шагов его провожали звуки "Китайского тамбурина". Их сменила "Цыганка", затем "Пасакалья" и какая-то там минорная фуга Баха, "Тигровый рэгтайм", "Любовь -- что сигарета". Он достал из кармана сломанный радиобраслет, точно раздавленного богомола. Вошел к себе в кабинет. Тотчас зазвенел звонок и с потолка раздался голос: -- Доктор? -- Только что закончил с Броком, -- отозвался психиатр. -- Диагноз? -- Полная дезориентация, но общителен. Отказывается признавать простейшие явления окружающей действитель­ности и считаться с ними. -- Прогноз? -- Неопределенный. Когда я его оставил, он с наслаж­дением затыкал себе уши воображаемыми тампонами. Зазвонили сразу три телефона. Запасной радиобраслет в ящике стола заскрипел, словно раненый кузнечик. Замигала красноватая лампочка, и защелкал вызов селектора. Звонили три телефона. Жужжало в ящике. В открытую дверь вливалась музыка. Психиатр, что-то мурлыча себе под нос, надел новый радиобраслет, щелкнул селектором, поговорил минуту, снял одну телефонную трубку, поговорил, снял другую трубку, поговорил, снял третью, поговорил, нажал кнопку радио­браслета, поговорил негромко, размеренно, лицо его было невозмутимо спокойно, а вокруг гремела музыка, мигали лампочки, снова звонили два телефона, и руки его непре­станно двигались, и радиобраслет жужжал, и его вызывали по селектору, и с потолка звучали голоса. Так провел он остаток долгого служебного дня, овеваемый прохладным кондиционированным воздухом, сохраняя то же невозмути­мое спокойствие; телефон, радиобраслет, селектор, телефон, радиобраслет, селектор, телефон, радиобраслет, селектор, телефон, радиобраслет, селектор, телефон, радиобраслет... 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского
Last-modified: Thu, 05 Sep 2002 06:47:09 GMT INOFANT/BRADBURY/ubijca.txt

Полезные ссылки:

Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
Либмонстр - читай и публикуй!
Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)



Поиск по фамилии автора:

А Б В Г Д Е-Ё Ж З И-Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш-Щ Э Ю Я

Старая библиотека, 2009-2024. Все права защищены (с) | О проекте | Опубликовать свои стихи и прозу

Worldwide Library Network Белорусская библиотека онлайн

Новая библиотека