Библиотека художественной литературы

Старая библиотека художественной литературы

Поиск по фамилии автора:

А Б В Г Д Е-Ё Ж З И-Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш-Щ Э Ю Я


Читальный зал:

    Рэй Брэдбери. Мальчик-невидимка

--------------------------------------------------------------- Л. Жданов, перевод Текст из 1999 Электронной библиотеки Алексея Снежинского --------------------------------------------------------------- Она ваяла большую железную ложку и высушенную лягушку, стукнула по лягушке так, что та обратилась в прах, и принялась бормотать над порошком, быстро рас­тирая его своими жесткими руками. Серые птичьи бусинки глаз то и дело поглядывали в сторону лачуги. И каждый раз голова в низеньком узком окошке ныряла, точно в нее летел заряд дроби. -- Чарли! -- крикнула Старуха. -- Давай выходи! Я де­лаю змеиный талисман, он отомкнет этот ржавый замок! Выходи сей момент, а не то захочу -- и земля заколышется, деревья вспыхнут ярким пламенем, солнце сядет средь белого дня! Ни звука в ответ, только теплый свет горного солнца на высоких стволах скипидарного дерева, только пушистая белка, щелкая, кружится, скачет на позеленевшем бревне, только муравьи тонкой коричневой струйкой наступают на босые, в синих жилах, ноги Старухи. -- Ведь уже два дня не евши сидишь, чтоб тебя! -- вы­дохнула она, стуча ложкой по плоскому камню, так что набитый битком серый колдовской мешочек у нее на поясе закачался взад и вперед. Вся в поту, она встала и направилась прямиком к лачуге, зажав в горсти порошок из лягушки. -- Ну выходи! -- Она швырнула в замочную скважину щепоть порошка. -- Ах так! -- прошипела она. -- Хорошо же, я сама войду. -- Она повернула дверную ручку пальцами, тем­ными, точно грецкий орех, сперва в одну сторону, потом в другую. -- Господи, о Господи, -- воззвала она, -- распахни эту дверь настежь! Но дверь не распахнулась; тогда она кинула еще чуток волшебного порошка и затаила дыхание. Шурша своей длин­ной, мятой синей юбкой, Старуха заглянула в таинственный мешочек, проверяя, нет ли там еще какой чешуйчатой твари, какого-нибудь магического средства посильнее этой лягушки, которую она пришибла много месяцев назад как раз для такой вот оказии. Она слышала, как Чарли дышит за дверью. Его родители в начале недели подались в какой-то городишко в Озаркских горах, оставив мальчонку дома одного, и он, страшась одиночества, пробежал почти шесть миль до лачуги Ста­рухи -- она приходилась ему не то теткой, не то двоюрод­ной бабкой или еще кем-то, а что до ее причуд, так он на них не обращал внимания. Но два дня назад, привыкнув к мальчишке, Старуха решила совсем оставить его у себя -- будет с кем погово­рить. Она кольнула иглой свое тощее плечо, выдавила три бусинки крови, смачно плюнула через правый локоть, ногой раздавила хрусткого сверчка, а левой когтистой лапой попы­талась схватить Чарли и закричала: -- Ты мой сын, мой, отныне и навеки! Чарли вскочил, будто испуганный заяц, и ринулся в кусты, метя домой. Но Старуха юркнула следом -- проворно, как пестрая ящерица, -- и перехватила его. Тогда он заперся в ее лачуге и не хотел выходить, сколько она ни барабанила в дверь, в окно, в сучковатые доски желтым кулачком, сколько ни ворожила над огнем и ни твердила, что теперь он ее сын, больше ничей, и делу конец. -- Чарли, ты здесь? -- спросила она, пронизывая доски блестящими, острыми глазками. -- Здесь, здесь, где же еще, -- ответил он наконец уста­лым голосом. Еще немного, еще чуть-чуть, и он свалится сюда на приступку. Старуха с надеждой подергала ручку. Уж не перестаралась ли она -- швырнула в скважину лиш­нюю щепоть, и замок заело. "Всегда-то я, как ворожу, либо лишку дам, либо не дотяну, -- сердито подумала она, -- никогда в самый раз не угадаю, черт бы его побрал!" -- Чарли, мне бы только было с кем поболтать вечера­ми, вместе у костра руки греть. Чтобы было кому утром хворосту принести да отгонять блуждающие огоньки, что подкрадываются в вечерней мгле! Никакой тут каверзы нет, сынок, но ведь невмоготу одной-то. -- Она почмокала гу­бами. -- Чарли, слышь, выходи, уж я тебя такому научу! -- Чему хоть? -- недоверчиво спросил он. -- Научу, как дешево покупать и дорого продавать. Из­лови ласку, отрежь ей голову и сунь в задний карман, пока не остыла. И все! -- Э-э! -- презрительно ответил Чарли. Она заторопилась. -- Я тебя средству от пули научу. В тебя кто стрельнет из ружья, а тебе хоть бы что. Чарли молчал; тогда она свистящим, прерывистым ше­потом открыла ему тайну: -- В пятницу, в полнолуние, накопай мышиного корня, свяжи пучок и носи на шее на белой шелковой нитке. -- Ты рехнулась, -- сказал Чарли. -- Я научу тебя заговаривать кровь, пригвождать к месту зверя, исцелять слепых коней -- всему научу! Лечить коро­ву, если она дурной травы объелась, выгонять беса из козы. Покажу, как делаться невидимкой! -- О! -- воскликнул Чарли. Сердце Старухи стучало, словно барабан солдата Армии спасения. Ручка двери повернулась, нажатая изнутри. -- Ты меня разыгрываешь, -- сказал Чарли. -- Что ты! -- воскликнула Старуха. -- Слышь, Чарли, я так сделаю, ты будешь вроде окошка, сквозь тебя все будет видно. То-то ахнешь, сынок! -- Правда, буду невидимкой? -- Правда, правда! -- А ты не схватишь меня, как я выйду? -- Я тебя пальцем не трону, сынок. -- Ну ладно, -- нерешительно сказал он. Дверь отворилась. На пороге стоял Чарли -- босой, по­нурый, глядит исподлобья. -- Ну, делай меня невидимкой. -- Сперва надо поймать летучую мышь, -- ответила Ста­руха. -- Давай-ка, мчи! Она дала ему немного сушеного мяса, заморить червяч­ка, потом он полез на дерево. Выше, выше... как хорошо на душе, когда видишь его, когда знаешь, что он тут и никуда не денется, после многих лет одиночества, когда даже "доб­рое утро" сказать некому, кроме птичьего помета да сереб­ристого улиткина следа... И вот с дерева, шурша между веток, падает летучая мышь со сломанным крылом. Старуха схватила ее -- теплую, тре­пещущую, свистящую сквозь фарфорово-белые зубы, а Чарли уже спускался вниз, перехватывая ствол руками, и победно вопил. В ту же ночь, в час, когда луна принялась обкусывать пряные сосновые шишки, Старуха извлекла из складок сво­его просторного синего платья длинную серебряную иголку. Твердя про себя: "Хоть бы сбылось, хоть бы сбылось", она крепко-крепко сжала пальцами холодную иглу и тщательно прицелилась в мертвую летучую мышь. Она уже давно привыкла к тому, что, несмотря на все ее потуги, всяческие соли и серные пары, ворожба не удается. Но как расстаться с мечтой, что в один прекрасный день начнутся чудеса, фейерверк чудес, алые цветы и серебряные звезды -- в доказательство того, что Господь простил ее розовое тело и розовые грезы, ее пылкое тело и пылкие мысли в пору девичества. Увы, до сих пор Бог не явил ей никакого Знамения, не сказал ни слова, но об этом, кроме самой Ста­рухи, никто не знал. -- Готов? -- спросила она Чарли, который сидел, обхва­тив поджатые стройные ноги длинными, в пупырышках, ру­ками, рот открыт, зубы блестят... -- Готов, -- содрогаясь, прошептал он. -- Раз! -- Она глубоко вонзила иглу в правый глаз мы­ши. -- Так! -- Ох! -- крикнул Чарли и закрыл лицо руками. -- Теперь я заворачиваю ее в полосатую тряпицу -- вот так, а теперь клади ее в карман и носи там вместе с тря­пицей. Ну! Он сунул амулет в карман. -- Чарли! -- испуганно вскричала она. -- Чарли, где ты? Я тебя не вижу, сынок! -- Здесь! -- Он подпрыгнул так, что свет красными бли­ками заметался по его телу. -- Здесь я, бабка! Он лихорадочно разглядывал свои руки, ноги, грудь, пальцы. -- Я здесь! Она смотрела так, словно полчища светлячков мельте­шили у нее перед глазами в пьянящем ночном воздухе. -- Чарли! Надо же, как быстро пропал! Точно колибри! Чарли, вернись, вернись ко мне! -- Да ведь я здесь! -- всхлипнул он. -- Где? -- У костра, у костра! И... и я себя вижу. Вовсе я не невидимка! Тощее тело Старухи затряслось от смеха. -- Конечно, ты видишь сам себя! Все невидимки себя видят. А то как бы они ели, гуляли, ходили? Тронь меня, Чарли. Тронь, чтобы я знала, где ты. Он нерешительно протянул к ней руку. Она нарочно вздрогнула, будто испугалась, когда он ее коснулся. -- Ой! -- Нет, ты и впрямь не видишь меня? -- спросил он. -- Правда? -- Ничего не вижу, хоть бы один волосок! Она отыскала взглядом дерево и уставилась на него блестящими глазами, остерегаясь глядеть на мальчика. -- А ведь получилось, да еще как! -- Она восхищенно вздохнула. -- Ух ты! Никогда еще я так быстро не делала невидимок! Чарли, Чарли, как ты себя чувствуешь? -- Как вода в ручье, когда ее взбаламутишь. -- Ничего, муть осядет. -- Погодя, она добавила: -- Вот ты и невидимка, что ты теперь будешь делать, Чарли? Она видела, как озорные мысли вихрем роятся в его голове. Приключения, одно другого увлекательнее, плясали чертиками в его глазах, да по одному только его широко раскрытому рту было видно -- что значит быть мальчиш­кой, который вообразил, будто он горный ветер. Грезя наяву, он заговорил: -- Буду бегать по хлебам напрямик, забираться на самые высокие горы, таскать на фермах белых кур, поросенка увижу -- пинка дам. Буду щипать за ноги красивых девчо­нок, когда спят, а в школе дергать их за подвязки. Чарли взглянул на Старуху, и ее сверкающие зрачки увидели, как что-то скверное, злое исказило его лицо. -- И еще много кой-чего буду делать, уж я придумаю, -- сказал он. -- Только не вздумай мне козни строить, -- предупреди­ла Старуха. -- Я хрупкая, словно весенний лед, со мной грубо нельзя. Потом прибавила: -- А как с твоими родителями? -- Родителями? -- Не можешь же ты таким вернуться домой. Ты ж их насмерть перепугаешь! Мать так и шлепнется в обморок, будто срубленное дерево. Очень им надо на каждом шагу спотыкаться о тебя, очень надо матери поминутно звать: "Чарли, где ты?" -- а ты у нее под носом! Об этом Чарли не подумал. Он малость поостыл и даже прошептал: "Господи?", после чего осторожно ощупал свои длинные ноги. -- Ох, и одиноко тебе будет. Люди станут смотреть прямо сквозь тебя, как сквозь стеклянную банку, толкать, пихать на ходу -- ведь тебя же не видно. А девчонки-то, Чарли, девчонки... Он глотнул. -- Ну, что девчонки? -- Ни одна и глядеть на тебя не захочет. Думаешь, им нужно, чтоб их целовал парень, если ни его, ни губ не видать! Чарли озабоченно ковырял землю пальцами босой ноги. Он надул губы: -- Все равно хоть немного побуду невидимкой. Уж я позабавлюсь! Буду осторожным, только и всего. Буду дер­жаться подальше от фургонов и коней. И от отца подальше, он как услышит шорох какой, сразу стреляет. -- Чарли морг­нул. -- Я же невидимка, вот и влепит он мне заряд крупной дроби, очень просто, почудится ему, что белка скачет на дворе, и саданет. Ой-ой... Старуха кивнула дереву: -- А что, так и будет. -- Ладно, -- рассудил Чарли, -- сегодня вечером я по­буду невидимкой, а завтра утром ты меня по-старому сде­лаешь, решено? -- Есть же чудаки, выше себя прыгнуть стараются, -- сообщила Старуха жуку, который полз по бревну. -- Это почему же? -- спросил Чарли. -- А вот почему, -- объяснила она. -- Не так-то это просто было, сделать тебя невидимкой. И теперь нужно время, чтобы с тебя сошла невидимость. Это как краска, сразу не сходит. -- Это все ты! -- вскричал он. -- Ты меня превратила! Теперь давай ворожи обратно, делай меня видимым! -- Тише, не кричи, -- ответила Старуха. -- Само сойдет помаленьку, сперва рука покажется, потом нога. -- Это как же так -- я иду по горам, и только одну руку видно? -- Будто пятикрылая птица скачет по камням, по еже­вике! -- Или ногу?.. -- Будто розовый кролик в кустах прыгает! -- Или одна голова плывет в воздухе? -- Будто волосатый шар на карнавале! -- Когда же я целым стану? Она прикинула, что, пожалуй, не меньше года пройдет. У него вырвался стон. Потом он захныкал, кусая губы и сжимая кулаки. -- Ты меня заколдовала, это все ты, ты наделала. Теперь мне нельзя бежать домой! Она подмигнула: -- Так оставайся, живи со мной, сынок, тебе у меня будет вот как хорошо, уж я тебя так баловать да холить стану. -- Ты нарочно это сделала! -- выпалил он. -- Старая карга, вздумала удержать меня! И он вдруг метнулся в кусты. -- Чарли, вернись! Никакого ответа, только топот ног по мягкому темному дерну да сдавленный плач, но и тот быстро смолк вдали. Подождав, она развела костер. -- Вернется, -- прошептала она. И громко заговорила, убеждая сама себя: -- Будет у меня собеседник всю весну и до конца лета. А уж тогда, как устану от него и захочется тишины, спроважу его домой. Чарли вернулся беззвучно вместе с первым серым про­блеском дня; он прокрался по белой от инея траве туда, где возле разбросанных головешек, точно сухой обветренный сук, лежала Старуха. Он сел на скатанные ручьем голыши и уставился на нее. Она не смела взглянуть на него и вообще в ту сторону. Он двигался совсем бесшумно, как же она может знать, что он где-то тут? Никак! На его щеках были следы слез. Старуха сделала вид, будто просыпается -- она за всю ночь и глаз-то не сомкнула, -- встала, ворча и зевая, и повернулась лицом к восходу. -- Чарли? Ее взгляд переходил с сосны на землю, с земли на небо, с неба на горы вдали. Она звала его, снова и снова, и ей все мерещилось, что она глядит на него в упор, но она вовремя спохватывалась и отводила глаза. -- Чарли? Ау, Чарльз! -- кричала Старуха и слышала, как эхо ее передразнивает. Губы его растянулись в улыбку: ведь вот же он, совсем рядом сидит, а ей кажется, что она одна! Возможно, он ощущал, как в нем растет тайная сила, быть может, наслаж­дался сознанием своей неуязвимости, и уж, во всяком случае, ему очень нравилось быть невидимым. Она громко произнесла: -- Куда же этот парень запропастился? Хоть бы зашумел, хоть бы услышать, где он, я бы ему, пожалуй, завтрак сготовила. Она принялась стряпать, раздраженная его упорным мол­чанием. Она жарила свинину, нанизывая куски на ореховый прутик. -- Ничего, небось запах сразу учует! -- буркнула Ста­руха. Только она повернулась к нему спиной, как он схватил поджаренные куски и жадно их проглотил. Она обернулась с криком: -- Господи, что это? Подозрительно осмотрелась вокруг. -- Это ты, Чарли? Чарли вытер руками рот. Старуха засеменила по прогалине, делая вид, будто ищет его. Наконец ее осенило: она прикинулась слепой и пошла прямо на Чарли, вытянув вперед руки. -- Чарли, да где же ты? Он присел, отскочил и молнией метнулся прочь. Она чуть не бросилась за ним вдогонку, но с великим трудом удержалась -- нельзя же гнаться за невидимым маль­чиком! -- и, сердито ворча, села к костру, чтобы поджарить еще свинины. Но сколько она ни отрезала себе, он всякий раз хватал шипящий над огнем кусок и убегал прочь. Кон­чилось тем, что Старуха, красная от злости, закричала: -- Знаю, знаю, где ты! Вот там! Я слышу, как ты бегаешь! Она показала пальцем, но не прямо на него, а чуть вбок. Он сорвался с места. -- Теперь ты там! -- кричала она. -- А теперь там... там! -- Следующие пять минут ее палец преследовал его. -- Я слышу, как ты мнешь травинки, топчешь цветы, ломаешь сучки. У меня такие уши, такие чуткие -- словно розовый лепесток. Я даже слышу, как движутся звезды на небе! Он втихомолку удрал за сосны, и оттуда донесся голос: -- А вот попробуй услышать, как я буду сидеть на камне! Буду сидеть -- и все! Весь день он просидел неподвижно на камне, на видном месте, на сухом ветру, боясь даже рот открыть. Собирая хворост в чаще, Старуха чувствовала, как его взгляд зверьком юлит по ее спине. Ее так и подмывало крикнуть: "Вижу тебя, вижу! Не бывает невидимых маль­чиков, я просто выдумала! Вон ты сидишь!" Но она подав­ляла свою злость, крепко держала себя в руках. На следующее утро мальчишка стал безобразничать. Он внезапно выскакивал из-за деревьев. Он корчил рожи -- лягушачьи, жабьи, паучьи: оттягивал губы вниз пальцами, выпучивал свои нахальные глаза, сплющивал нос так, что загляни -- и увидишь мозг, все мысли прочтешь. Один раз Старуха уронила вязанку хвороста. Пришлось сделать вид, будто испугалась сойки. Мальчишка сделал такое движение, словно решил ее за­душить. Она вздрогнула. Он притворился, будто хочет дать ей ногой под колено и плюнуть в лицо. Она все вынесла, даже глазом не моргнула, бровью не повела. Он высунул язык, издавая странные, противные звуки. Он шевелил своими большими ушами, так что нестерпимо хотелось смеяться, и в конце концов она не удержалась, но тут же объяснила: -- Надо же, на саламандру села, дура старая! И до чего колючая! К полудню вся эта кутерьма достигла опасного предела. Ровно в полдень Чарли примчался откуда-то сверху со­вершенно голый, в чем мать родила! Старуха едва не шлепнулась навзничь от ужаса! "Чарли!" -- чуть не вскричала она. Чарли взбежал нагишом вверх по склону, нагишом сбежал вниз, нагой, как день, нагой, как луна, голый, как солнце, как цыпленок только что из яйца, и ноги его мелькали, будто крылья летящего над землей колибри. У Старухи отнялся язык. Что сказать ему? Оденься, Чарли? Как тебе не стыдно? Перестань безобразничать? Сказать так? Ох, Чарли, Господи Боже мой, Чарли... Сказать и выдать себя? Как тут быть?.. Вот он пляшет на скале, голый, словно только что на свет явился, и топает босыми пятками, и хлопает себя по коленям, то выпятит, то втянет свой белый живот, как в цирке воздушный шар надувают. Она зажмурилась и стала читать молитву. Три часа это длилось, наконец она не выдержала: -- Чарли, Чарли, иди же сюда! Я тебе что-то скажу! Он спорхнул к ней, точно лист с дерева, -- слава Богу, одетый. -- Чарли, -- сказала она, глядя на сосны, -- я вижу па­лец твоей правой ноги. Вот он! -- Правда видишь? -- спросил он. -- Да, -- сокрушенно подтвердила она. -- Вон, на траве, похож на рогатую лягушку. А вот там, вверху, твое левое ухо висит в воздухе -- совсем как розовая бабочка. Чарли заплясал. -- Появился, появился! Старуха кивнула: -- А вон твоя щиколотка показалась. -- Верни мне обе ноги! -- приказал Чарли. -- Получай. -- А руки, руки как? -- Вижу, вижу: одна ползет по колену, словно паук коси-коси-ножка! -- А вторая? -- Тоже ползет. -- А тело у меня есть? -- Уже проступает, все как надо. -- Теперь верни мне голову, и я пойду домой. "Домой", -- тоскливо подумала Старуха. -- Нет! -- упрямо, сердито крикнула она. -- Нет у тебя го­ловы! Нету! -- Оттянуть, сколько можно оттянуть эту минуту... -- Нету головы, нету, -- твердила она. -- Совсем нет? -- заныл Чарли. -- Есть, есть, о Господи, вернулась твоя паршивая го­лова! -- огрызнулась она, сдаваясь. -- А теперь отдай мне мою летучую мышь с иголкой в глазу! Чарли швырнул ей мышь. -- Эге-гей! Его крик раскатился по всей долине, и еще долго после того, как он умчался домой, в горах бесновалось эхо. Старуха, согнутая тяжелой, тупой усталостью, подняла свою вязанку хвороста и побрела к лачуге. Она вздыхала и что-то бормотала себе под нос, и всю дорогу за ней шел Чарли, теперь уже и в самом деле невидимый, она не видела его, только слышала: вот упала на землю сосновая шишка -- это он, вот журчит под ногами подземный поток -- это он, белка цепляется за ветку -- это Чарли; и в сумерках она и Чарли сидели вместе у костра, только он был настоящим невидимкой, и она угощала его свининой, но он отказы­вался, тогда она все съела сама, потом немного поколдовала и уснула рядом с Чарли, правда, он был сделан из сучьев, тряпок и камешков, но все равно он теплый, все равно ее родимый сыночек -- вон как сладко дремлет, ненаглядный, у нее на руках, материнских руках, -- и они говорили, сонно говорили о чем-то приятном, о чем-то золотистом, пока рассвет не заставил пламя медленно, медленно поблекнуть... 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского
Last-modified: Sun, 16 Sep 2001 15:04:01 GMT INOFANT/BRADBURY/mal_chik_nevidimka.txt

Полезные ссылки:

Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
Либмонстр - читай и публикуй!
Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)



Поиск по фамилии автора:

А Б В Г Д Е-Ё Ж З И-Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш-Щ Э Ю Я

Старая библиотека, 2009-2024. Все права защищены (с) | О проекте | Опубликовать свои стихи и прозу

Worldwide Library Network Белорусская библиотека онлайн

Новая библиотека