113р.




Рэй Брэдбери. Большая игра между черными и белыми


---------------------------------------------------------------
     Текст из 1999 Электронной библиотеки Алексея Снежинского
     С. Трофимов, перевод
---------------------------------------------------------------
     Трибуны за проволочной сеткой постепенно заполнялись  людьми. Мы, дети,
повылезали  из  озера,  с  кри­ками  промчались мимо белых  дачных  домов  и
курортного отеля, а затем звонкоголосой ордой начали занимать места, помечая
скамейки своими мокрыми ягодицами. Горячее солн­це било сквозь кроны высоких
дубов, стоявших вокруг бейс­больной площадки. Наши папы  и мамы,  в  шортах,
майках и летних платьях,  шикали и кричали  на нас,  заставляя сидеть тихо и
спокойно.
     Все  нетерпеливо  посматривали  на  отель  и особенно на  заднюю  дверь
огромной кухни.  По тенистой  аллее,  покрытой веснушками  солнечных  пятен,
побежал табунок  чернокожих  женщин. Через  десять минут вся  левая  трибуна
стала пест­рой от их цветастых платьев, свежевымытых лиц  и мель­кавших рук.
Даже  сейчас, возвращаясь мыслями к  тем  да­леким временам,  я  по-прежнему
слышу звуки, которые они издавали. Теплый воздух смягчал тона, и каждый раз,
когда они о чем-то говорили друг с другом, их  голоса напоминали мне  мягкое
воркование голубей.
     Публика   оживилась  в  предчувствии  скорого  начала.  Смех  и   крики
поднимались  вверх, в бездонное синее небо  Вис­консина. А потом дверь кухни
раскрылась,  и  оттуда  вы­бежала команда чернокожих  парней  --  официанты,
швей­цары и  повара, уборщики, лодочники и посудомойщики, уличные  продавцы,
садовники и  рабочие с площадок для гольфа. Они выделывали забавные прыжки и
скалили  белые  зубы, безумно гордые  своими  блестящими  ботинками  и новой
формой  в красную  полоску.  Прежде чем свернуть на зеленую траву  площадки,
команда пробежала вдоль трибун, размахивая руками и приветствуя зрителей.
     Мы,  мальчишки,  выражали свой восторг пронзительным свистом. Мимо  нас
проносились такие звезды,  как  Дылда Джонсон, работавший газонокосильщиком;
Коротышка  Смит, продававший газированную воду; Бурый Пит и Джиффи Миллер. А
следом за  ними бежал  Большой По! Мы  засвистели  еще громче и захлопали  в
ладоши.
     Большой По был тем добрым великаном, который  про­давал попкорн у входа
в  танцевальный  павильон, --  почти  у самой  кромки  озера. Каждый вечер я
покупал у него воздушную  кукурузу,  и  он специально для  меня  подливал  в
аппарат побольше масла.
     Я топал ногами и орал:
     -- Большой По! Большой По!
     Он обернулся, помахал мне рукой и засмеялся, сверкая белыми зубами.
     Мама  быстро осмотрелась по сторонам и  ткнула меня  в бок своим острым
локтем.
     -- Ш-ш-ш, -- прошептала она. -- Немедленно заткнись, кому я сказала!
     -- О Боже, Боже! -- воскликнула  мамина соседка, обма­хиваясь сложенной
газетой. -- Для чернокожих это прямо какой-то праздник. Единственный день  в
году,  когда наши слуги вырываются на свободу. У меня такое впечатление, что
они  все лето ждут большой игры  между белыми и  черными.  Да  что там игра!
Посмотрели бы вы на их пи­рушку с танцами!
     -- Мы купили  на нее билеты, -- ответила мама. --  И  сего­дня  вечером
идем в павильон. С каждого  белого  по доллару, представляете? Я бы сказала,
это дорого для танцев.
     -- Ничего! Раз  в году можно и раскошелиться, --  пошу­тила женщина. --
Между  прочим,  на   их  танцы  действи­тельно  стоит  посмотреть.  Они  так
естественно держат... этот... Ну, как его?
     -- Ритм, -- подсказала мама.
     -- Да, правильно, ритм,  -- подхватила леди. -- Вот его они и держат. А
вы видели этих чернокожих горничных в  отеле? Они за месяц  до  игры  ярдами
покупали  сатин в большом магазине  Мэдисона и в свободное  время  шили себе
платья. Однажды, я видела,  как некоторые из них вы­бирали перья для шляп --
горчичные, вишневые, голубые и фиолетовые. О, это будет еще то зрелище!
     -- А их парни всю прошлую неделю проветривали свои пропахшие нафталином
смокинги, -- добавил я. -- Там,  на веревках за  отелем, висело по несколько
дюжин костюмов!
     -- Посмотрите на их гордую походку, -- сказала мама. -- Можно подумать,
что они уже выиграли у наших ребят.
     Чернокожие  игроки  разминались  и  подбадривали  друг  друга  высокими
звонкими голосами.  Они, как кролики, носи­лись по траве, подпрыгивали вверх
и вниз и делали круговые махи руками.
     Большой  По  взял охапку бит,  взвалил  их на огромное покатое плечо и,
задирая от гордости  подбородок, затрусил к линии первой базы. На  его  лице
сияла улыбка. Губы напевали слива любимой песни:
     ...Вы будете танцевать, мои туфли,
     Под звуки блюза "желе-ролл";
     Завтра вечером, в Городе чернокожих,
     На балу веселых задавак!
     Легонько   приседая  в  такт   мелодии,  он  размахивал   би­тами,  как
дирижерскими палочками. На левой трибуне по­слышались аплодисменты и смех. Я
взглянул  туда,  и  у  меня зарябило  в глазах от цветастых одежд  и быстрых
граци­озных  движений.  Юные трепетные девушки, сияя  коричне­выми  глазами,
нетерпеливо  ожидали  начала  игры. Их смех походил  на  чириканье птиц. Они
подавали знаки своим пар­ням, а одна из них кричала:
     -- Ах, мой По! Мой милый и славный великан! Когда  Большой  По закончил
свой танец, белые трибуны отозвались умеренными аплодисментами.
     -- Браво, По! -- закричал я изо всех сил.
     Мама треснула меня по затылку и сердито прошептала:
     -- Дуглас! Прекрати орать!
     И тут на аллее появилась наша  команда. Трибуны со­дрогнулись от шума и
криков.  Люди  восторженно  вскаки­вали с мест,  размахивая руками, хлопая в
ладоши  и топая ногами. Белые  парни в ослепительно белой форме  выбежали на
зеленую площадку.
     -- Смотри,  там дядюшка Джордж! --  сказала  мама.  --  Ну разве он  не
великолепен?
     Я взглянул на дядюшку Джорджа, который тащился в  хвосте команды. Из-за
большого  живота и толстых щек, свисавших на воротник, он казался  смешным и
нелепым в спортивной форме. Дядя с трудом успевал  дышать и улыбаться в одно
и  то же  время.  А  ведь  ему  еще приходилось  бежать, перебирая  толстыми
короткими ногами.
     --  По-моему,  наши  ребята  выглядят  прекрасно,   --  с  эн­тузиазмом
продолжала мама.
     Я промолчал, наблюдая  за их  движениями. Мать сидела рядом, и мне было
ясно, что она  тоже сравнивала  их с черными парнями.  Похоже, это сравнение
удивило и рас­строило ее. Негры бегали легко и  плавно, как  облака из снов,
как  антилопы и козы в замедленных кадрах фильмов  про Африку. Там, на поле,
они  походили на  стадо  пре­красных животных,  которые  жили  игрой,  а  не
притворялись  живыми.  Беззаботно  перебирая  длинными  ногами  и помахи­вая
полусогнутыми руками, эти парни улыбались ветру и небу и всем своим видом не
кричали всем и  каждому: "Смотрите, как я бегу! Смотрите на меня!" Наоборот!
Они  мечтательно  говорили:  "О  Боже!  Как  прекрасен этот день.  Как мягко
пружинит земля под ногами. Мои мышцы по­слушны  мне, и  нет на свете лучшего
удовольствия, чем бежать, бежать и  бежать!" Их движения напоминали весе­лую
песню. Их бег казался полетом небесных птиц.
     А белые парни  исполняли свой выход с  обычным усер­дием деловых людей.
Они относились к игре с таким  же прагматизмом, как и  ко всему  остальному.
Нам было  не­ловко за них, потому  что они вели себя не так. Парни поминутно
косились по сторонам, выискивая  тех,  кто  об­ращал на них внимание. Негров
вообще не волновали взгляды толпы; настроившись  на игру, они уже  не думали
ни о чем постороннем.
     -- Да, наши ребята выглядят просто замечательно, -- пе­чально повторила
моя мама.
     Однако она видела, насколько отличались две  команды. Спортивная  форма
сидела на неграх  как влитая.  На их фоне белые парни казались переростками,
надевшими  детское белье. Я даже прыснул, представив, как  они натягивали на
себя эту узкую амуницию, которая теперь задиралась на животах и выползала из
брюк.
     Возможно, их напряженность начиналась именно отсюда.
     Все прекрасно понимали, что происходило на поле. Люди  качали головами,
глядя на  игроков,  одетых, словно се­наторы,  в белые костюмы.  И, конечно,
зрителей восхищала грациозная непосредственность чернокожих. Как всегда, это
восхищение  превращалось в  зависть, ревность и раздраже­ние, порождая массу
реплик и оправданий. Я прислушался к разговору дам, сидевших за нами:
     -- Между  прочим,  третью базу  будет  защищать  мой  муж Том. Странно!
Почему он не разминается? Я думаю, он мог бы присесть пару раз или подрыгать
ногами. Стоит там прямо как кол!
     -- Ах, не волнуйтесь, милая. Он подрыгает ими, когда придет время!
     -- Вот и  я того же мнения! Взять, к примеру, моего Генри. Он не  может
быть активным все время, но в опасные моменты... Да  что там  говорить! Если
вы понаблюдаете  за  ним, то  сами все  увидите.  Ах,  как я хочу, чтобы  он
помахал  мне рукой  или  сделал  что-нибудь  шальное. Эй,  Генри! Я здесь! Я
здесь!
     -- А посмотрите, как дурачится Джимми Коснер!
     Я   посмотрел.  Этот  рыжий  парень  с   лицом,  усеянным   веснушками,
действительно выделывал  всякие трюки. По­ставив  биту на  лоб,  он старался
удержать ее в равновесии.  На наших трибунах раздались жидкие аплодисменты и
тихий смех, похожий на смущенное хихиканье. Так  обычно сме­ются люди, когда
им становится стыдно за поведение какого-то человека.
     -- Мяч в игру! -- закричал судья.
     Монетка взлетела в воздух, и черные парни выиграли право начинать игру.
     -- Черт бы их побрал, -- прошептала мама.
     Чернокожая команда освободила площадку.
     Большой По  вышел  на  ударную позицию. Я завопил от восторга, когда он
поднял биту одной рукой -- легко и лениво,  словно зубочистку. Примерившись,
гигант положил ее на покатое плечо и с широкой улыбкой повернул свое гладкое
лицо  к  трибуне,  где сидели чернокожие женщины. Их  кремовые  платья  едва
прикрывали  бедра,  а  темные  ноги в белых  чулках  походили  на  хрустящие
имбирные  палочки. Причудливо  уложенные  волосы свисали  над ушами  тонкими
локонами. Но Большой По смотрел только на свою подружку Кэтрин -- стройную и
лакомую, как куриная ножка. Она работала  горничной  в отеле  и каждое  утро
меняла в  коттеджах постели. Кэт стучала в двери,  словно пташка  в окно,  и
вежливо спрашивала, как  вам спалось  и что  снилось. Она просила отдать  ей
ваши ночные кошмары взамен на кучку свежего белья, "потому что простыни надо
использовать только один раз, вот так-то, милый мальчик".
     Увидев  Кэт, Большой  По расправил  плечи и покачал  головой, словно не
верил  тому, что  она  пришла взглянуть  на его  игру.  Помахивая  битой, он
повернулся  к питчеру, и его левая рука  свободно захлопала по  бедру,  пока
против­ник делал  пробные  подачи.  Мячи проносились  мимо  него со свистом,
затыкая пасть ловушки белого кэтчера. Наш "хватала"  принимал подачи ловко и
довольно уверенно. Когда он отбросил назад последний принятый мяч, судья дал
команду, и игра началась всерьез.
     Большой По специально пропустил первую подачу.
     --  Четкий захват!  --  объявил судья.  Чернокожий  гигант  по-дружески
подмигнул нашему пит­черу. Банг!
     -- Второй захват! -- закричал судья.
     Мяч отбросили на третью подачу.
     И  тут Большой  По превратился  в непогрешимую и  пре­красно  смазанную
бейсбольную  машину. Левая  рука обхва­тила конец  биты, которая, со свистом
рассекая воздух, уда­рила по мячу...  Бац!  Мяч взвился  в небо  и полетел к
дубам  с  их  шумевшей  листвой, к далекому озеру, где  по водной глади тихо
скользила лодка с белым парусом. Толпа  взре­вела, и  я громче всех! Дядюшка
Джордж  побежал  за  мячом  на своих  толстых коротеньких ножках. Его фигура
стано­вилась все меньше и меньше.
     Понаблюдав  какое-то  время  за  полетом мяча, Большой  По  начал  свой
триумфальный путь вдоль площадки. Он  легкой трусцой пробежал все базы  и на
пути от третьей,  счастливо  улыбаясь,  помахал рукой чернокожим девчон­кам.
Они с визгом вскочили на скамейки и замахали ему в ответ.
     Через  десять минут,  после  неудачных подач и  бесполез­ных перебежек,
команды  поменялись  местами.  Большой По  вновь  вышел с  битой на  ударную
позицию. Моя мама воз­мущенно сказала:
     -- Посмотрите, как они себя нагло ведут!
     -- Но это же только игра, -- заступился я за негров. -- Между прочим, у
них уже два аута.
     -- При счете семь-ноль, -- напомнила мама.
     -- Ничего, подождите немного, -- сказала леди, сидев­шая рядом с мамой.
-- Скоро будут бить наши парни. И тут уже черным их рост не поможет!
     Она  раздраженно согнала  муху  со своей  бледной руки, покрытой синими
венами.
     --  Второй  захват!  --  крикнул  судья,  и  Большой  По  раз­махнулся,
приготовившись к настоящему удару.
     --  Всю  эту  неделю прислуга в отеле вела  себя просто  невыносимо, --
сказала мамина соседка, не спуская глаз с Большого По. -- Горничные только и
знали,  что болтали о  своей пирушке с танцами. Когда вы  требовали воду  со
льдом, они приносили ее вам через полчаса. Шитье тряпок стало им важнее, чем
просьбы отдыхающих!
     -- Первый мяч! -- произнес судья. Женщина сердито зашипела.
     -- Я просто жду, не дождусь, когда эта проклятая неделя закончится,  --
сказала она.
     -- Второй мяч! -- крикнул судья Большому По.
     -- Да его просто  невозможно обыграть! -- возмущенно воскликнула  мама.
-- О  чем они думали, когда соглашались на игру? -- Повернувшись  к соседке,
она  изменила тон и  любезно  сказала: -- Вы правы. Они действительно  стали
какими-то  странными.  Вчера  вечером  Мне  дважды  пришлось  сказать  этому
верзиле, чтобы он добавил масла в мой поп­корн. Я думаю, он хотел сэкономить
на мне лишние деньги.
     -- Третий мяч! -- прокричал судья. Леди, сидевшая рядом с мамой, начала
яростно обмахи­ваться газетой.
     --  Черт, я так и думала. Они выигрывают! Разве  это  не  ужасно?  Наши
олухи ничего не могут сделать. Вот увидите, мы продуем им!
     Моя мать обиженно отвернулась, посмотрела на озеро, на деревья, а потом
на свои руки.
     -- Не  знаю, зачем дяде Джорджу понадобилось участво­вать в  этой игре.
Только выставляет себя в дурацком виде. Дуглас, мальчик мой, сбегай к нему и
скажи,  чтобы он  немедленно покинул  поле.  При  его  больном  сердце такие
нагрузки просто недопустимы.
     -- Аут! -- крикнул судья.
     -- О-о-о! -- облегченно вздохнули трибуны.
     Команды поменялись местами.  Положив  свою биту на  землю,  Большой  По
зашагал вдоль площадки.  Наши  парни,  с красными лицами  и пятнами пота под
мышками, раздра­женно кричали друг  на друга. Проходя мимо  трибун, Боль­шой
По взглянул на меня, и я подмигнул ему тайком от мамы. Он тоже подмигнул мне
в ответ. И тогда я понял, что По нарочно промахнулся.
     Он выбил мяч в аут, чтобы дать нашим какой-то шанс.
     На  подачи вышел Дылда Джонсон. Он  легкой походкой направился к кругу,
разминая пальцы и сжимая кулаки.
     Первым против него вышел парень по имени Кодимер. Насколько я  знаю, он
торговал в Чикаго пиджаками.
     Дылда  Джонсон  кормил  его  подачами,  как  с тарелочки.  Несмотря  на
точность, они были довольно скромными и не отличались особой силой.
     Мистер Кодимер размахивал битой, словно  косой. Раз за разом попадая по
мячу, он в конце концов дотолкал его до линии третьей базы.
     -- Аут в первом круге, -- закричал судья Махони.
     Вторым  с битой вышел молодой швед по имени Моберг. Он запустил высокую
свечу в центр поля, но мяч подхватил маленький пухлый негр, который двигался
по полю, как круглая капля ртути.
     Третьим  отбивал  подачи коренастый водитель грузовика из  Милуоки.  Он
отбросил линию защиты к центру пло­щадки и наверняка добился бы успеха, если
бы  действовал немного побыстрее.  На  второй базе  его поджидал  Коро­тышка
Смит. У нашего игрока имелось небольшое преиму­щество. Но,  к сожалению, мяч
оказался в черной, а не белой руке.
     Мама откинулась на спинку скамьи и вздохнула:
     -- Черт! Мне это уже не нравится!
     --  Да, становится жарко,  -- отозвалась  ее соседка. -- Я  лучше пойду
прогуляюсь по  берегу озера.  Что толку  сидеть  на этой жаре и смотреть  на
дурацкие забавы мужчин. Не хотите составить мне компанию?
     Последовало еще пять подач.
     При счете одиннадцать-ноль  Большой  По нарочно  про­мазал  три раза по
мячу, и во второй  половине пятой  смены за нашу команду вышел играть Джимми
Коснер.  Он вел себя  как  шеф:  кричал, давал советы, указывал, кому  и где
стоять. Коснер перепробовал  шесть бит, критично  осмат­ривая  их маленькими
зелеными глазами.  Выбрав  наконец  одну,  он отбросил остальные и не  спеша
направился к  кругу, выдирая шипованными  бутсами маленькие  пучки травы  из
покрытия.  Раздуваясь  от  самодовольства,  он  сдвинул  кепку  на  затылок,
пригладил рукой запылившиеся  рыжие волосы  и  закричал сидевшим на трибунах
леди:
     -- Эй, смотрите сюда! Сейчас я задам этим черным перцу?
     Дылда Джонсон,  изображая испуг, прикрыл лицо рукой.  Он изогнулся всем
телом,  словно  змея на  ветке,  которая вот-вот бросится. Внезапно его рука
метнулась вперед; ладонь  в перчатке раскрылась, как черная  пасть,  и белый
мяч со свистом влетел в ловушку.
     -- Четкий захват!
     Опустив  биту, Джимми  Коснер уставился на судью. Он  осуждающе покачал
головой,  потом  с вызовом плюнул под  ноги Дылды и, приподняв свою кленовую
биту,  крутанул  ею так,  что солнце  превратило ее в сияющую молнию.  Потом
пригнулся и выставил вперед плечо.  Его  рот открыл­ся, демонстрируя длинные
прокуренные зубы.
     Клап! Ловушка проглотила мяч.
     Коснер  повернулся  и с удивлением посмотрел  на  Дылду Джонсона.  Тот,
словно  маг,  сверкнул  белозубой улыбкой,  открыл  перчатку, и на ней,  как
цветущая лилия, забелел бейсбольный мяч.
     -- Второй  захват!  --  объявил судья.  Джимми  Коснер отбросил биту  и
шлепнул себя руками по бедрам.
     -- Ты хочешь сказать, что этот удар засчитан?
     -- Именно это я и сказал, -- ответил судья. -- Подними биту.
     -- Чтобы треснуть тебя по черепу? -- съязвил Джимми Коснер.
     -- Или играй, или иди в душ!
     Поработав  челюстями,  Коснер поднакопил  слюны  для  плевка,  но потом
сердито проглотил ее  и шепотом  выру­гался. Он  пригнулся,  поднял  биту  и
опустил ее на плечо, как ружье.
     А  потом  пошла  третья  подача! Маленький мяч увели­чился в  размерах,
пролетая мимо него. Пу-у-у! Желтая бита сверкнула молнией, и белое  пятнышко
понеслось  к  лазур­ным   небесам.   Джимми  бросился  к  первой  базе.  Мяч
при­остановился  в  воздухе, будто  вспомнив  о  законе гравитации. На берег
озера накатила волна, и в наступившей тишине все услышали, как она  зашипела
на песке и гальке. И тут толпа, не  выдержав, взревела. Джимми мчался вперед
под шквалом свиста и воплей. А мяч  к тому времени решил вернуться на землю.
Гибкий и рослый Коснер бежал изо всех сил, протягивая к нему цепкие руки.
     Мяч упал  на дерн,  несколько раз  подскочил и покатился к первой базе.
Джимми понял, что не успел. В отчаянии и  злости он прыгнул ногами вперед, и
все  увидели, как шипы его ботинок вонзились в  лодыжку Большого  По. Прежде
чем поднялось облако пыли, все увидели кровь и услышали крик.
     -- Я играл по правилам! -- оправдывался Джимми через две минуты.
     Большой  По  сидел на траве. Вся  команда чернокожих  собралась  вокруг
него. Доктор склонился  к ноге,  ощупал лодыжку  и  сказал: "Ого!",  а потом
задумчиво  добавил: "Выглядит довольно мрачно! Особенно  вот здесь!"  Промыв
рану какой-то жидкостью, он начал перевязывать ее белым бинтом.
     Судья бросил на Коснера холодный взгляд:
     -- Иди в душ!
     -- Какого черта! -- возмутился Джимми.
     Он стоял в  центре  первой  базы  и, раздувая  щеки,  махал руками, как
ветряная мельница.
     -- Я  все делал правильно! И я останусь здесь, черт  бы вас  побрал! Ни
один ниггер не выведет меня из игры!
     -- Но это спокойно сделает  белый, -- ответил судья. -- Я удаляю тебя с
поля. Вон отсюда!
     -- Он шел на мяч! Почитай лучше правила, Махони! Я действовал как надо!
     Какое-то время  судья и Коснер стояли  друг перед другом и обменивались
сердитыми взглядами.
     Сжимая руками распухшую лодыжку, Большой По под­нял голову и без всякой
злобы посмотрел на Джимми Кос­нера.
     --  Наверное, этот  парень прав,  мистер судья,  --  сказал он мягким и
сочным басом. -- Не удаляйте его с поля.
     А я стоял  рядом с  ним  и ловил  каждое слово.  Я  и  несколько других
мальчишек выбежали на поле, чтобы по­слушать их перебранку. Мать кричала мне
с трибуны и грозила кулаком, но меня это нисколечко не пугало.
     -- Он играл по правилам, -- повторил Большой По.
     Черные парни подняли крик.
     -- Что за дела, братан? Ты что, упал на голову?
     --  А я говорю, что он играл по правилам, -- ответил По и посмотрел  на
доктора, который бинтовал ему ногу. -- Оставьте его в игре.
     Махони прорычал проклятие.
     -- Ладно. Раз у вас нет претензий... Будем считать, что он прав.
     Махнув рукой,  судья отошел  в сторону. Его плечи при­поднялись,  спина
сгорбилась, а шея стала красной.
     Большому По помогли подняться.
     -- Лучше не наступай на нее, -- посоветовал доктор.
     -- Но я могу ходить, -- шепотом ответил По.
     -- Не играй, парень, иначе будет хуже!
     --  Но я должен  играть, -- качая головой, настаивал По. На  его  щеках
виднелись  мокрые  полоски от  слез. --  Я дол­жен продолжать  игру!  --  Он
старался  не  смотреть  на своих друзей. -- И клянусь,  я буду  играть очень
хорошо.
     -- О-о-о! -- произнес черный парень, стоявший на вто­рой базе.
     Мне этот возглас показался довольно забавным.
     Чернокожие посмотрели друг на друга, на  Большого По и  Джимми Коснера,
на небо, озеро и  толпу. Потом  без лишних слов разошлись по своим местам, а
Большой По попрыгал  на раненой ноге, показывая, что может продол­жать игру.
Доктор  начал  спорить,  но  огромный  негр  махнул  на  него  рукой.  Судья
откашлялся и громко прокричал:
     -- Приготовиться к игре! Посторонним убраться с поля!
     Мы,  мальчишки,  побежали  к  трибунам. Мама ущипнула  меня  за ногу  и
спросила, почему я не могу сидеть спокойно.
     Солнце поднималось из-за крон деревьев, и люди все чаще посматривали на
озеро  и прохладные волны.  Леди обмахивались газетами и вытирали платочками
потные лица. Мужчины ерзали на скамейках и, приставив ладони  к на­хмуренным
бровям, следили за Большим По и Джимми Коснером, который стоял перед негром,
как лилипут в тени огромного мамонтового дерева.
     От нашей команды с битой вышел молодой Моберг.
     -- Давай,  швед!  Сделай  их!  -- раздался чей-то  возглас,  одинокий и
жалкий, как крик напуганной птицы.
     Конечно же, это кричал Джимми Коснер. Зрители не­одобрительно зашумели.
Девушки в  цветастых  платьях  уста­вились  на  его  нервно выгнутую  спину.
Чернокожие  игроки презрительно закачали  головами.  На  какой-то миг Джимми
стал центром всей Вселенной.
     -- Давай, швед!  Покажи этим черным ублюдкам! --  гром­ко повторил он и
засвистел, краснея от натуги.
     Стадион  ответил  ему гробовой  тишиной.  Только  ветер  шумел  листвой
высоких деревьев.
     -- Давай, швед! Всади им пилюлю...
     Дылда Джонсон  встал на место питчера и набычился. С усмешкой посмотрев
на Коснера, он быстро переглянулся с Большим По. Джимми заметил этот  взгляд
и тут же  заткнулся, судорожно  сглотнув  слюну.  А Джонсон провел  защиту с
преимуществом и остался подавать при напа­давшем Коснере.
     Коснер  шагнул к сумке,  вытащил свою биту и, чмокнув кончики  пальцев,
прилепил поцелуй  к центру мешка. Потом  он осмотрел трибуны  и самодовольно
рассмеялся.
     Питчер взмахнул рукой,  стиснул в кулаке  белый мяч и отвел руку назад,
готовясь  к  броску.  Коснер  затанцевал  на  своей позиции  у  базы.  Он то
приседал, то  поднимался, чем  очень  напоминал  одетую в костюмчик цирковую
мартышку.  Джонсон  посматривал на него исподтишка, и в его глазах  сверкали
веселые искры. Покачав головой, он опустил руку с мячом, что означало потерю
одной подачи. Коснер пре­зрительно сплюнул в траву.
     Дылда Джонсон приготовился к новому броску.  Коснер присел, замахиваясь
битой.  Мяч вырвался из руки питчера, и бита со звонким ударом отправила его
к первой базе.
     На какой-то миг все замерло и  остановилось --  сиявшее солнце в  небе,
озеро  и  лодки  на нем,  трибуны,  питчер с вытянутой  рукой и  Большой По,
поймавший  мяч широкой  ладонью.  Игроки  застыли  на поле, пригнувшись  или
вытя­нув  шеи.  И только Джимми бежал, взбивая ногами пыль, -- единственный,
кто двигался во всем этом мире.
     Внезапно  Большой  По пригнулся вперед,  повернулся ко  второй  базе и,
взмахнув могучей  рукой,  метнул белый мяч в подбегавшего Джимми. Тот угодил
Коснеру прямо в лоб.
     Чары всеобщего оцепенения разрушились, и на этом игра закончилась.
     Джимми  Коснер  лежал пластом  на выгоревшей  траве.  Люди на  трибунах
негодовали. Повсюду раздавались  про­клятия и брань. Женщины  кричали, топая
ногами. Муж­чины сбегали вниз по ступеням лестниц, а кое-где и по скамейкам.
Команда чернокожих торопливо покидала поле. К Джимми спешили  доктор  и двое
его помощников, а  Большой По хромая пробирался сквозь толпу кричавших белых
мужчин, расталкивая их, как деревянные кегли. Он просто хватал этих парней и
отбрасывал в сторону, когда они пытались преградить ему дорогу.
     --  Идем,  Дуглас!  --  строго  сказала  мама,  сжимая  мою ладонь.  --
Немедленно домой! У них же могут быть бритвы! О Боже! Какой ужас!
     Тем  вечером,  напуганные парой  уличных  драк,  мои  роди­тели  решили
остаться  дома  и  провести время за чтением  журналов. Коттеджи  вокруг нас
сияли огнями, и все соседи тоже сидели по домам. Издалека, со стороны озера,
доно­силась музыка. Выскользнув  через заднюю дверь в темноту летней ночи, я
побежал  по  аллее  к  танцевальному  павиль­ону.  Меня  манили разноцветные
огоньки электрических гир­лянд и громкие звуки медленного блюза.
     Однако,  заглянув в окно,  я не  увидел за столиками ни  одного белого.
Никто из наших не пришел на их пирушку.
     Там сидели  только чернокожие.  Женщины  были  одеты  в ярко-красные  и
голубые сатиновые платья, ажурные чулки, перчатки и шляпы с Перьями. Мужчины
вырядились в свои  лоснившиеся костюмы и лакированные туфли. Музыка рва­лась
из  окон и уносилась к далеким  берегам  заснувшего  озера.  Она  плескалась
волнами, вскипая от смеха и стука каблуков.
     Я увидел Дылду Джонсона, Каванота и Джиффи Мил­лера. Рядом  танцевали с
подругами Бурый  Пит  и  хро­мавший  Большой  По. Они веселились  и  пели --
швейцары и  лодочники, горничные и газонокосильщики.  Над павиль­оном  сияли
звезды,  а я  стоял в  темноте и,  прижимая нос к  стеклу,  смотрел  на этот
радостный, но чужой мне праздник.
     Потом я отправился спать, так и не рассказав никому о том, что увидел.
     Лежа  в  темноте,  пропахшей спелыми  яблоками,  я слушал  тихий  плеск
далеких волн и мелодию прекрасной песни. Перед тем как сон закрыл мои глаза,
мне вспомнился последний куплет:
     ...Вы будете танцевать, мои туфли,
     Под звуки блюза "желе-ролл";
     Завтра вечером, в Городе чернокожих,
     На балу веселых задавак!
     2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского