-----------------------------------------------------------------------
"Собрание сочинений в четырех томах. Том первый".
М., "Молодая гвардия", 1973.
& spellcheck by HarryFan, 18 June 2001
-----------------------------------------------------------------------
Тонко дребезжат стекла. Сквозь шум бурана слышно, как на дворе глухо
хлопает калитка. Коля, весь напрягаясь, останавливает взгляд на окне,
потом негромко говорит:
- Показалось... Я думал, мама, а это ветер. Ты, Миша, слышал, как
загремело?
- Непогода какая... - Миша, послюнив палец, не сразу перелистывает
страницу, с сосредоточенным видом наклоняется над книгой и прерывисто
вздыхает: - Прямо не дождешься.
Колина мать работает врачом в степном районе, недалеко от города
Актюбинска; каждое утро за ней приезжают сани из больницы, и дед Степан
увозит ее до восьми часов вечера. Сейчас уже десять, но ее все нет. А
буран хлещет в стели, гремит по крыше, дико взвизгивает в трубе, дергает
дверь в сенях, будто кто-то в злобе ударяет, наваливается плечом, срывает
ее и не может сорвать с петель. На улице все гудит, и порой кажется, что
комната несется по воздуху, в вихрях снега, оторванная от всего мира.
Мальчики сидят на диване и то и дело поглядывают на стенные часы. Миша
хмурится и, стараясь не сопеть, уже второй раз осторожно листает книгу про
зверей Африки. Он давно торопится домой, так как отпросился к Коле "только
на минуту", но ему и боязно, и неудобно уходить, хотя живет он рядом -
через несколько домов.
А часы на стене неустанно и сонно тикают. Изредка в них что-то
обрывается. Тогда гиря дергается, и мальчики вздрагивают. В комнате
полутемно. Возле дивана на столе горит большая керосиновая лампа: два дня
нет электричества - буран порвал провода. Радио тоже молчит. Два дня в
степи, не утихая, ревет непогода. Она царапает стены, стучит в стекла и
кидает в них непроглядным снегом, все наваливая и наваливая под окнами
сугробы.
- Буран! - говорит Миша, поднимая голову от книги. - Ишь как воет...
Страшно сейчас в степи.
Коля внимательно смотрит на Мишу, с минуту слушает, как воет буран, и
вдруг начинает беспокоиться:
- Как бы мамка не заблудилась...
- А ты знаешь, в позапрошлую зиму тракторист окоченел до смерти,
заблудился... а в прошлую отец чуть совсем не замерз, - почему-то шепотом
говорит Миша и делает такое лицо, точно сообщает по секрету о
необыкновенной тайне.
Коля уже слышал эту историю несколько раз, но ему хочется заново
послушать.
- Как же это? - удивленно спрашивает он и подвигается ближе к Мише. -
Сказки бабушкины.
Но глаза у Миши очень серьезные.
- Не сказки, а очень просто. Поехал отец в бригаду: что-то с тракторами
случилось. Темнища - жуть! Хуже, чем сейчас. Буран так и метет, так и
метет... Знаешь, как в степи? Я ездил раз в МТС, так знаю... А отец ехал,
ехал - и вдруг дороги нет, заблудился. Мы его ждали, ждали целую ночь.
Мать говорит: "Ну, пропал отец!" И вдруг слышим - лошадь пришла. Выбежали
мы, а отец весь в снегу, прямо и лица не видно! Мамка чуть не плачет, а он
говорит: "На войне не погиб, а здесь чуть..." Ноги, руки снегом оттирал -
белые все были...
Опять хлопает калитка, гремит в трубе, в сенях, позванивают стекла, и
мальчикам кажется, что кто-то огромный колотит озлобленно по стенам,
топчется в тяжелых валенках под окном, и давит на стекла, и стонет от
нетерпения.
И от этого хаоса звуков уши наполняются протяжным, тонким звоном.
- Ветер, - выдыхает Коля. - Это ветер...
Миша тихонько смеется:
- Конечно, ветер! Давай книжку смотреть! Ты садись рядом, а?..
Подумав, Коля садится вплотную к Мише, а тот сопит, с какой-то опаской
перелистывает страницы и украдкой из-за плеча оглядывается на черные окна.
Коля, тоже озираясь на темные углы, поеживаясь, спрашивает негромко:
- Ты почему так смотришь? Мерещится тебе?
- Не-ет, что ты! Вот выдумал, - шепчет Миша, нагнув голову.
В тишине листы книги, толстые, гладкие, гремят, как полотно на ветру.
Минуту оба молчат. Потом Миша напряженно морщит лоб и, глотая слюну,
говорит:
- Как я домой теперь пойду? Мать, наверное, ищет...
- Знаешь, давай чай пить, - предлагает Коля с надеждой. - Чайник
поставлю, у нас конфеты шоколадные есть. "Белка" называются". Хочешь,
Миша?
- Да мне идти нужно. Я уроки еще не делал. А то завтра по арифметике
Марья Сергеевна ка-ак вызовет да ка-ак двойку поставит!..
- Ну и иди. - Коля презрительно усмехается. - Боишься, достанется дома?
А в школе хвастался, что тебя никогда не ругают! Врешь все!
Миша сдвигает рыжеватые брови. Он колеблется.
- Давай... подождем еще, - нерешительно соглашается он и снова украдкой
косится на окна.
Коле сразу становится веселее. Ему хочется рассказать сейчас то, о чем
он давно думал, и он заговорщицки говорит:
- Ты знаешь... Вот если бы война... ты как, пошел бы в разведчики?
- Не возьмут, - вяло отвечает Миша. - Не доросли, скажут. - Он
откладывает книгу и, некоторое время соображая, деловито насупливается. -
Может, взяли бы, только мать вот...
- Ерунда какая! - возражает Коля. - А если бы наша страна воевала с
фашистами? Нет, меня бы мать отпустила. Как отца. - Коля пристально
смотрит на стену, где в черной рамке висит портрет. - У меня отец был
артиллерист. Он дрался с "тиграми", танки были такие у немцев. Отца
ранило, а он все стрелял... Пять танков подбил...
- У меня отец тоже, - кивает Миша, ссутуливаясь. - Ничего не боится.
- А ты боишься? - подозрительно спрашивает Коля.
- Нет... Что ты! А вот только отец мой ничего не боится, твоя мать
тоже. Видишь, какой буран, света не видать, а она поехала.
- Она вся в отца, - серьезно заявляет Коля. - Отец сам говорил...
- Коль, а Коль, - немного подумав, очень тихо спрашивает Миша, - а ты в
отца?
Коля переводит взгляд на окно, за которым с воем мелькают мутные тени,
и опускает глаза.
- Я не знаю, - отвечает он, видимо опечаленный. - Отец ничего обо мне
не говорил.
- А автоматы дали бы? - неожиданно спрашивает Миша. - Автоматы нужны, а
то убьют!
Коля задумывается, затем машет рукой.
- А как же! Я знаешь о чем - Ведь я, наверно, не испугался бы. Пошли бы
вместе с тобой. И выручали бы друг друга в бою.
- Да, - соглашается Миша, - одному плохо. Двоим лучше. Помочь можно
друг другу.
Минуты три оба молчат. Коля берет со стола и долго рассматривает
перочинный ножик с перламутровой ручкой, говорит грустно:
- Отец подарил. Это его ножик, до фронта. На память. Хороший?
- Ага. Только не острый, - хозяйственно замечает Миша, попробовав
лезвие пальцем. - И легкий. Пушинка.
- Я его берегу.
- Стой, ходит кто-то. По чердаку ходит, слышь?.. Шаги, - шепчет Миша,
вслушиваясь. - Вроде разговаривают там, слышь? Нет?..
Он с побледневшим лицом озирается на Колю, изо всех сил удерживая
дыхание, широкие ноздри его раздуваются.
- Никого там... буран это, - отвечает Коля с трудом равнодушно. -
Мерещится тебе...
Миша мигает ресницами и слабо шевелит дрожащими губами:
- Мне мамку жалко. Она, должно, по поселку бегает, меня ищет. Ведь я из
школы домой забежал - и прямо к тебе. А я ничего не боюсь. Мне домой
надо... - И Миша виновато ерзает, избегая встретиться с Колей взглядом.
- Знаешь, - говорит Коля и даже встает с дивана. - Ты иди домой. Иди,
Мишка, чего уж... Я останусь.
Миша, округливая рыжие брови, испуганно смотрит на Колю, но тот быстро
отворачивается, повторяет с насмешкой:
- Иди, иди, я обижаться не стану, а то еще дома достанется, отколотят
еще.
- Да надо ведь мне...
Однако Миша не сразу решается уходить. Ему неудобно и неловко: как же
оставить товарища одного? Наконец он уходит, надев пальто, для смелости
нахлобучив на глаза шапку, убегает в темь и буран. Коля закрывает за ним
дверь и, вернувшись в комнату, некоторое время чувствует странное
возбуждение.
"Пусть, пусть! - мстительно думает Коля. - Я и один ждать буду..."
Но в комнате после ухода Миши становится очень пусто и тихо. И
возбуждение быстро проходит. Коля садится к столу в одиночестве и, чтобы
отогнать от себя грустные мысли, старается представить себе, как будет,
когда приедет мать... Она, скинув завьюженный тулуп, улыбнется ему,
поцелует его холодными губами и, конечно, скажет: "Заждался? Ну, Колька,
сейчас будем чаевничать!" Щуря близорукие глаза, она подолгу моет руки и
тщательно вытирает их полотенцем; от нее приятно пахнет морозом и каким-то
лекарством. Она будет ходить по комнате, звенеть посудой, спрашивать о
школе и наконец сядет с ним за стол. Весело на плите зафыркает чайник, и
тотчас в комнате станет тепло и уютно.
"Мама, я тебя все ждал, - скажет он, - два раза чайник подогревал, а ты
так долго..."
Коля вздрагивает: ему кажется, что он уснул и во сне сидит на краешке
стула; а веки у него тяжелые-тяжелые и необоримо смыкаются сами. На столе
сонным круглым бликом светится бок большого металлического чайника.
Посреди скатерти, придавленный чашкой, белеет листок бумаги: "Ужинай,
ложись спать. Не жди меня. Мама". И от этих слов, написанных, как всегда,
рукой матери, горько и тоскливо сосет под ложечкой, словно кто-то
беспощадно хочет обмануть его.
Потом он представляет, как мать едет в санях. Лошадь едва плетется вся
в снегу, и морда ее, заиндевевшая и белая, окутываясь паром, кланяется
сугробам. Мать не видно в санях: она укрылась шубой и спит. Потом она
просыпается, выглядывает из-под шубы и говорит лошади: "Смотри, какой
буран! Ты не спи! Не занесло бы нас! Ведь Колька один дома!" Возница дед
Степан погоняет усталую лошадь. Но она уже не хочет идти дальше. И снег
постепенно заносит сани, лошадь, наметая огромный сугроб...
Что-то страшно гремит и рассыпается стеклянным звоном. Коля вскакивает,
широко раскрыв глаза.
- Что это? Мама!..
На полу разбитая чашка. Осколки рассыпались возле ножки стола и
странно-спокойно поблескивают на свету. Рядом лежит записка матери. За
окном безмолвно - вероятно, буран стих. И четко и громко отстукивают,
скрипят ходики на стене. Ему сейчас не жалко чашку. Он лишь жалеет об
одном: зачем отпустил Мишку, вдвоем веселее. И Коле сейчас так невыносимо
одиноко, неспокойно, что хочется плакать.
Он идет к дивану. Тихо скрипят под ногами половицы, и подрагивает стол,
как живой. Лампа мерцает и вспыхивает: нет керосина. По потолку, по стенам
от этого мерцающего света, округляя углы, бродят тени. Коля наклоняется к
лампе, глазам становится горячо, лбу жарко. Он выворачивает побольше
фитиль и вдруг вытягивает шею и, не отрывая глаз, смотрит на окно. В
безмолвии размеренно скрипит снег: скрип-скрип. Кто-то ходит под окнами,
но никто не стучит в стекла, и Коля чувствует ознобные мурашки на спине.
"Скрип-скрип, - выговаривает под окном снег, - скрип-скрип".
"Кто это?" - думает Коля, цепенея от страха.
Ему хочется с закрытыми глазами броситься на диван, потушить лампу,
залезть с головой под одеяло, чтобы ничего не слышать и ничего не видеть.
Проходит несколько минут. Он слышит, как молотком колотится сердце,
отдаваясь в голове.
- Никого там нет... - шепчет, убеждая самого себя Коля. - Чудится
мне...
Он осторожно оглядывает комнату и замечает на столе перочинный ножик с
перламутровой ручкой. Затаив дыхание, Коля берет ножик;
успокоительно-аккуратный, гладкий, он умещается в кулаке. Пальцы все
крепче сжимают его, подарок отца, эту единственную защиту и помощь.
А огонь в лампе дергается, сникает и, чадя, гаснет. Комната погружается
во мрак, среди которого синеющими проемами светятся от лунного света
мерзлые окна. За ними - непонятная пустота ночи, где только что
поскрипывал снег, необъяснимо сковывает Колю знобящим страхом. Он не может
пошевелиться.
"Нет, нет, - опять убеждает он себя. - Я не испугался... Показалось
мне, и все".
На ватных ногах он с усилием делает два шага к окну и, всхлипывая от
ожидания чего-то страшного, трет пальцем холодное, обросшее инеем стекло.
Блестят освещенные луной морозные узоры. Они кажутся необыкновенным зимним
лесом. Коля ничего не может рассмотреть сквозь них. Тогда, замирая, с
млеющим холодком в животе, он идет в сени и там настежь открывает двери,
готовый крикнуть: "Кто?" Никого нет. Мороз и синяя ночь. На дворе лежит
лунный снег. Улицы не видно: снегу намело по крыши. Стоя в дверях, Коля
весь дрожит от студеного воздуха. На улице ни огонька. "Где же мамка? -
думает с тревогой Коля. - Где она?"
Он закрывает дверь, входит в комнату, садится на диван, опять дремота
постепенно обволакивает его. И внезапно стекло звонко дребезжит над самым
ухом, но Коле кажется, что это стучат не в окно, а звенит у него в ушах.
- Коля, открой! Коля!
Радость перехватывает дыхание. Он вскакивает.
- Мамка! Приехала! Я сейчас! Я сейчас! - громко кричит он и бежит к
двери и теперь лишь замечает зажатый в руке отцовский перочинный ножик.
...Когда они сидят за столом и пьют крепкий, пахучий чай, Коля
необыкновенно счастлив: мать рядом с ним, она моет руки, вытирает их
полотенцем, ласково щурит глаза. Лицо у нее усталое. Она спрашивает
удивленно:
- Ты все ждал меня? И не спал?
- Ждал. Мишка у меня был! Мы вдвоем ждали! А я чашку разбил.
- Колька ты мой, Колька, - говорит мать и нежно шевелит, треплет его
волосы. - А я с операции. Никак не могла раньше.
Коля хочет сказать матери о своем решении никогда больше не оставаться
одному дома, но видит: мать задумчиво разглядывает стол, и у нее медленно
клонится голова. Она встряхивает головой и виновато улыбается.
- Ложись, мам, ложись, - чувствуя необыкновенный прилив любви к матери,
говорит Коля. - Ты устала! Ты ведь устала, мама! Да?
Мать целует его и, на ходу раздеваясь, идет к постели.
- А я подъезжаю и думаю: "Спит мой Колька, наверное". А ты,
оказывается, ждал! Ах ты, Колька мой! Один, все время один. - И она как-то
растерянно оборачивается к нему. - Ну, ложись, сын, а то завтра рано
вставать. Давай радио включим, чтобы разбудило...
Мать, по-видимому, так сильно устала, что даже забыла: буран порвал
провода, и радио молчит.
Он ничего не говорит ей, соскакивает со стула и берет с тумбочки старый
будильник, внутри которого старательно бьется сердце. Высунув от
напряжения язык, Коля ставит стрелку на шесть часов, потом оглядывается на
мать и чуть-чуть переводит стрелку - на десять минут седьмого.
- Мама, пожалуйста, ложись, - повторяет Коля и быстро начинает убирать
со стола. - Я тоже сейчас лягу. И знаешь... Это ничего: будем живы, не
умрем, - добавляет он так же, как говорил когда-то матери отец.
Мать сразу засыпает, и Коля слышит, как во сне она разговаривает с
какой-то старшей сестрой, наверно, тяжелая была операция... Коля также
ложится и, прислушиваясь к неспокойному дыханию матери, сквозь сон
усмехается, вспомнив ножик с перламутровой ручкой.
- Мам, а мам, - еле шепчет он. - Ты обо мне не беспокойся... Как ты
думаешь, я в отца?
В комнате темно и тихо.
Last-modified: Tue, 19 Jun 2001 12:09:35 GMT
Полезные ссылки:
 Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
 Либмонстр - читай и публикуй!
 Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)
|
