Борис Акунин. Проблема 2000


(Типа святочный рассказ)
----------------------------------------------------------------------------
     © Copyright Борис Акунин
     Email: boris@akunin.ru
     

Официальная страница Бориса Акунина: http://akunin.ru/

      Оригинал здесь - ONLINE БИБЛИОТЕКА - http://www.bestlibrary.ru
----------------------------------------------------------------------------
Глава 1
     - Луцкий, немедленно откройте! Что  за  ребячество!  -  жирным  голосом
взывал из коридора Солодовников, председатель ссудно-кредитного товарищества
"Добрый самарянин". - Мы сломаем дверь!
     Ломайте, ваше степенство, усмехнулся  Константин  Львович,  стоя  перед
высоким старинным зеркалом. Дверь дубовая, скоро не поддастся. А до полуночи
остается всего три минуты. Каких-то три минуты, и век закончится.  Вместе  с
ним закончится и отставной штабс-ротмистр Луцкий,  погубленный  страстями  и
мамоной.  Будь  проклят  тот  день  и  час,  когда  он,  любимец  московских
репортеров, герой Абиссинской кампании, согласился  стать  управляющим  этой
подлой купеческой лавочки. Польстился  на  жалованье,  трехэтажный  особняк,
хороший выезд. Лучше бы  остался  в  полку  -  глядишь,  эскадроном  бы  уже
командовал...
     Увы, девятнадцатый век неумолимо отсчитывал свои последние секунды. Сам
же Константин Львович это и доказал - неделю назад, на рождественском балу в
Английском клубе. Шел обычный в нынешнем сезоне спор о том,  когда  начнется
двадцатый век - следующей зимой, с 1901 года,  или  же  нынешней,  1  января
1900-го. Луцкий отстаивал вторую точку зрения. "Тогда у вас получается,  что
Спаситель родился в  нулевом  году,  а  сие  -  математический  нонсенс",  -
прищурился  присяжный  поверенный  Пфуль.  Константин   Львович   иронически
улыбнулся, обвел взглядом слушателей  и  срезал  умника:  "А  позвольте  вас
спросить, милостивый государь, сколько времени  продолжался  первый  год  от
Рождества Христова? По-вашему, выходит, что всего шесть дней - с 25  декабря
по 31-е, а там уж  сразу  начался  второй.  Нет,  Готфрид  Семенович,  Иисус
родился 25 декабря предгода, то есть именно что в  нулевом  году,  и,  стало
быть, первый год двадцатого века - 1900-й".
     В дверь ударили чем-то тяжелым: раз, другой, третий.
     - Луцкий! Я не шучу! Чего вы добиваетесь? Деньги возвращать  все  равно
придется! Я потребую репараций через суд! Подумайте о вашем добром имени!  -
надрывался Солодовников.
     "Репарации" - словечко-то какое мерзкое. Так и несет двадцатым веком. В
девятнадцатом в ходу все больше было слово  "сатисфакция".  Ну  хорошо:  он,
Луцкий,  чересчур  вольно  обращался  с  кассой,  и  Солодовников,  владелец
"Доброго самарянина", почитает себя оскорбленным.  Так  вызови  обидчика  на
дуэль, как это  принято  в  хорошем  обществе.  Но  нет  -  грозится  судом.
Купчишка, жалкий арифмометр с тройным подбородком. И ведь засудит,  опозорит
столбового дворянина, у этих новоявленных хозяев жизни нет ничего святого.
     - Констан, сейчас же отопри! Мы должны объясниться!
     Энни! Это она! И, конечно же, скотина Солодовников все ей рассказал - и
про кутежи в Сокольниках, и про цыганку Любу,  и  про  поездки  в  Отрадное.
Милая, бесконечно обожаемая, ну как тебе объяснить, что семья - это одно,  а
Люба - это совсем-совсем другое?
     Часы  звякнули,  готовясь  бить  двенадцать  ударов.  "Вечерний   звон,
бом-бом", - иронически  улыбнувшись,  пропел  Константин  Львович  и  поднял
пятизарядный "бульдог". В Бога он перестал верить с шестнадцати  лет,  после
первого визита в бордель, однако перед финалом жизненной карьеры все же счел
нужным произнести нечто вроде молитвы: "Господи всемилостивый, прости,  если
можешь. Я не хочу жить в этом мерзком двадцатом веке".
     На шестом ударе,  одновременно  с  щелчком  взводимого  курка,  зеркало
повело  себя  престранно.  Серебристая  гладь  замутилась,  стройная  фигура
отставного штабс-ротмистра окуталась туманом и вдруг  чудовищнейшим  образом
преобразилась. Константин  Львович  увидел  вместо  себя  какого-то  бритого
толстощекого господина в коротком бордовом сюртучишке и с бокалом в мясистой
руке.  Нелепая  поросячья  физиономия  перекосилась  от  ужаса,  и  из  рамы
выметнулась короткопалая пятерня, блеснув массивным золотым перстнем.
     Так вот она какая, смерть, успел подумать Луцкий  и  ощутил  мимолетное
разочарование,  ибо  Великая   Утешительница   всегда   представлялась   ему
благообразной старухой, или бледной девушкой, или, на худой  конец,  суровым
старцем, но никак не этакой пошлой лакейской образиной.
Глава 2
     Вован прикрыл за собой дверь, и музон как  пригасило.  Конкретная  была
дверка - старинный дуб, блин, покруче  любой  железной.  Круглую  комнату  с
гипсовыми телками и пацанами под потолком Вовах  сразу  определил  себе  под
кабинет. Самое оно.  Все  ж  таки  генеральный  директор  не  хрен  собачий.
Поставить офисный гарнитурчик с кожаными сидалами,  навесить  фальш-потолок,
по полу запустить реальный белый ковролин - выйдет адекватно.
     Недвижка обломилась  почти  что  на  халяву.  Раньше  тут  сидела  типа
редакции какого-то научного журнала - такие лохи, каких Вован раньше  только
по телеку видал, в кино "Девять дней одного года". Взял у  них  в  субаренду
закуточек скромненько так, по  двести  баксов  за  квадрат,  а  после  кинул
интеллигенцию - чихнуть не успела. Сделал их так, что любо-дорого. Чисто как
в сказке: была у лоха  избушка  лубяная,  да  подсел  на  кидалово.  Собрали
редакторы-птеродакторы свои пишущие машинки с  фикусами  и,  как  говорится,
отбыли  в  неизвестном  направлении.   Главный   птеродактор   (он   же   по
совместительству - главный лох) зашел попрощаться. Вован немножко напрягся -
думал, кошмарить станет. Но дедушка сказал только:  "Вам,  молодой  человек,
потом будет стыдно", - и почапал себе пешим строем. Чистый зоопарк, блин.
     Редакция, конечно, туфта. Рамс мог выйти с банком "Евросервис", который
тоже ронял слюни на арбатский  особнячок.  Тамошний  председатель  правления
Пыла - пацан серьезный, в терпилах ходить не привык. Но, как говорится,  кто
не рискует, тот не пьет шампуськи. А именно шампуськи  -  "Клико",  Франция,
полтонны баксов за ящик - Вован как раз сейчас и нацелился  жахнуть.  Не  то
чтоб сильно любил это кислое пойло с пузырями. Все эти навороты вообще  были
ему по барабану. То  есть  в  ресторанах  или  там  на  презентациях  хавал,
конечно, и омаров, и устриц, и улиток этих поганых, двадцатилетнего  вискаря
клопиного выдувал по три пузыря зараз, но не для души, а чисто ради  понтов.
Душа,  она  помнила  хорошее,  просила  жареной  картошечки   с   лучком   и
пробористого портвешка, такого теперь не добудешь ни  за  какие  бабки.  Эх,
какую страну просерили, суки!
     Но про трудное детство пора было забывать. Чисто  и  маза  подвалила  -
2000-й год. Пускай Вован из Раменок там, с тремя  девятками  остается,  а  в
новое типа тысячелетие въедет авторитетный  чувак  Владимир  Егорович,  нет,
лучше Владимир Георгиевич, генеральный директор инвестиционно-маркетингового
холдинга "Конкретика".
     Для того и отвалил Вован с гулевого фуршета в коридорчик, а после сюда,
в будущий свой кабинет, чтобы отметить  ломовой  момент  интеллигентно,  без
козлов и лялек. Три нуля  в  номинале  нового  года  обнадеживали  -  это  ж
по-нашему тонна. Где три нуля, там и шесть, а после если масть пойдет, то  и
девять. Зам по железкам Лифшиц, в прошлом физматкандидат, из-за трех нулей в
последнее время сильно депрессовал. Говорил, из-за них может все  компьютеры
закозлить. А сегодня грузанул тренди-бренди с коксой и давай, блин, колотить
понты про какой-то "хронопарадокс":  типа  само  время  может  запутаться  в
нулях. Возьмет и кинет сознание в какой-нибудь другой год с нулями,  на  сто
лет вперед или назад. Стих читал, типа "какое, милые, у нас  тысячелетье  на
дворе". Но Вован этот бухой базар слушал вполуха, потому что у него как  раз
подоспел ключевой разбор с Клавкой.
     Свой протокол о намерениях он ей давно представил, еще  в  понедельник.
Она сказала, подумает, а сегодня, как говорится, выкатила бартер на  бартер:
поедет к нему на дачу в  Отрадное  и  будет  регулярно  выдавать  по  полной
программе, но не за фу-фу, не на такую  напал,  а  за  новую  бээмвэшку  или
минимум вольвешник.
     Клавка, конечно, бикса представительная,  при  всех  наворотах:  у  ней
через слово "как бы" да на "самом деле", но это ж сорок штук  баксов!  Тоже,
блин, нашлась Клавдия Ши
     Вован подошел к щербатому зеркалу (старье, надо будет его на  помойку).
Посмотрел на себя и словил кайф. Пиджачок от "Версаче" - конфетка, ботиночки
"Гуччи", морда гладкая,  глаза  маленькие,  но  объективные  такие,  типа  с
интеллектом.
     Здоровенные деревянные часы  с  башенкой  навроде  офисного  центра  на
Дербеневке брякнули, хрюкнули и давай отстукивать: блин! блин! блин! блин!
     Пакеда,  Вован,  попрощался  генеральный  директор  со  своим  попсовым
прошлым. Здравствуйте, Владимир Георгиевич. Поднял бокал и аккурат на шестом
"блине" чокнулся с зеркалом.
     И тут случился облом. Зеркало вдруг все запотело, типа как в ванной,  а
когда снова оттаяло, Вован увидел  в  раме  какого-то  чудилу  с  блестящими
волосами, посередке разделенными напополам, и подкрученными, как у  Чапаева,
усами. Хуже всего было то, что в руке чудила держал ствол.
     Ах, суки, что удумали - через дырявое зеркало  достать!  Выходило,  что
главный птеродактор не такой уж лох, не въехал Во ван, и от этого ему теперь
в натуре стало стыдно. Надо же так облажаться! По виду  киллера  было  ясно,
что он из фраеров: в стремном черном клифте, с узким галстучком,  каких  уже
лет десять не носят, и воротник торчком. Обиднее всего было то,  что  Вована
заказали такому уроду, заказали по дешевке  -  откуда  бы  у  лохов  взялись
настоящие бабки?
     Хрен бы Вован дожил до сегодняшнего дня, если б зявился  и  лоховал  на
кипеже. Генеральный директор "Конкретики" схватил Чапаева за руку с  волыной
и дернул на себя. Киллер вылетел из рамы, но и сам  Вован,  не  удержавшись,
перелетел на ту сторону.
Глава 3
     Константин Львович едва удержался на ногах. Резко обернулся к зеркалу -
мерцающую  поверхность  вновь  затянуло  молочной  рябью.   Часы   достучали
последний удар и умолкли. Ночь  за  окном  озарилась  сполохами  праздничных
фейерверков. Он опоздал, девятнадцатый век кончился!
     Померещится же такая дребедень перед смертью. Все, пора и честь  знать.
Луцкий поднес  правую  руку  к  виску  и  не  сразу  сообразил,  что  вместо
"бульдога" его пальцы сжимают хрустальный бокал. Понюхал - шампанское,  "Вев
кли ко", ароматом напоминает урожай 89-го,  но,  пожалуй,  все-таки  не  он.
Прежде чем управляющий "Доброго самарянина" успел удивиться чудесной  замене
револьвера на бокал, муть в зеркале улеглась,  и  Константин  Львович  вновь
увидел перед собой давешнего хама.  Кто  бы  тот  ни  был,  пусть  хоть  сам
Люцифер, но прощать оскорбление бывший кавалергард не  привык  и  с  размаху
плеснул шампанским прямо в наглую плебейскую физиономию.
     Визави сделал точно такое же порывистое движение, и золотистый  напиток
богов, пузырясь, потек по глади. Здесь  в  мозгу  управляющего  шевельнулось
нелепейшее подозрение. Константин Львович похлопал себя  по  щекам,  оскалил
зубы, даже  подпрыгнул  на  месте.  Толстомордый  в  точности  повторил  все
движения, как дрессированная обезьяна в цирке. Сомнений не  оставалось!  Что
за непристойная метаморфоза!
     Луцкий в растерянности огляделся по сторонам и заметил, что переменился
не только он сам, но и будуар: исчезла потемкинская кровать под балдахином и
вся прочая  мебель.  Напольные  часы  "Мозер  унд  Мозер"  странным  образом
потускнели  и  осели  набок,  а  в  углу  невесть  откуда  появился  дрянной
письменный стол с расцарапанной крышкой. Неужто уже  описали  имущество?  Не
может быть, суда-то еще не было!
     На стене - в том самом месте,  где  полагалось  висеть  дивной  картине
Фрагонара, купленной на аукционе в  Париже  за  тридцать  тысяч  франков,  -
посверкивал яркий глянцевый листок,  изображавший  гейшу  в  кимоно.  Луцкий
подошел ближе и увидел, что это  календарь.  Сверху  было  написано:  "Фирма
Седзи-модзи поздравляет своих клиентов  с  2000  годом!"  Глупые  японцы  не
только переврали правописание, потеряв все "еры" и "яти", но даже умудрились
перепутать год.
     Константин Львович потер лоб,  неприятно  узкий  и  бугристый,  пытаясь
собраться с мыслями. Воздуха, свежего воздуха!
     Бросился к окну, распахнул форточку и  вдруг  з  Что  случилось  с
Москвой? Откуда взялись эти небоскребы в шесть,  семь,  десять  этажей!  Эти
электрические фонари, эти приплюснутые авто, ярко освещенные окна! Все  было
в точности  как  в  иллюстрированном  очерке  "Город  будущего"  из  журнала
"Созерцатель", разве что в небе не летали воздушные дилижансы.
     Желтолицые сыны микадо ничего не перепутали! Неведомая сила и  в  самом
деле схватила отставного штабс-ротмистра и засунула в чужую шкуру,  в  чужое
время!
     Но куда величественней было иное открытие, пронзившее  душу  безбожника
благоговейным трепетом. Константин  Львович  пал  на  колени  и  воскликнул:
"Верую, Господи, верую!" Да и как было не уверовать? Всеблагий Господь  внял
его молитве и уберег от смертного греха  самоубийства.  Не  желаешь  жить  в
двадцатом веке, сын Мой? Как угодно - перемещу тебя сразу в двадцать первый.
     Сквозь радужную пелену экстатических слез  Луцкий  возвел  очи  горе  и
увидел на крыше дома, что возвышался напротив, большую  афишу,  подсвеченную
разноцветными лампионами:
     В новом годе и новом веке
     Снова с заботой о человеке!
     Блок "Отечество"
     Что за Блок такой, умильно подумал Константин Львович. Уж не Сашура ли,
сынок  Сэнди  Кублицкой-Пиоттух?  Сэнди  рассказывала,  что  мальчик   пишет
недурные стихи. Должно быть, в двадцатом веке стал знаменитым поэтом и  даже
классиком - сочинил стихотворение с патриотическим названием.
     Сзади скрипнула дверь, и  стали  слышны  звуки  разухабистой  музыки  -
чей-то пропитой голос  немузыкально  выводил:  "Как  у-па-ительны  в  России
вечера!"
     Константин Львович обернулся. В дверях,  картинно  подбоченясь,  стояла
стройная молодая особа в такой невоз короткой тунике,  что  управляющий
сразу забыл и о Саше Блоке, и даже о вновь обретенном Господе.
Глава 4
     Спокуха, сказал себе Вован. Не мети пургу. Пушка - вот она, а значит, с
заказухой у птеродакторов вышел облом. Поживем еще.
     Он вскочил на ноги, повернулся к липовому зеркалу, чтобы взять  Чапаева
на мушку, но тот тоже оказался не пень лесной: успел вытащить запасной ствол
и целил прямо в Вована. Генеральный директор нажал спуск, пушка грохнула,  и
зеркало разлетелось в стеклянную труху, а за  ним  открылась  типа  каменная
стенка.
     Е мое, сначала подумал, а потом и сказал Вован. Е мое, блин.
     Хотел ухватить себя за  нос,  чтобы  в  натуре  проснуться,  но  пальцы
нащупали жесткое, колючее. Усы! Другой  рукой  попробовал  рвануть  ворот  -
что-то не впродых стало - и наткнулся на острые углы воротника!
     Не иначе пацаны прикололись - сыпанули в  шампуську  толченого  грибца,
вот и повело в загогулины. Вован дернул  себя  за  глючный  ус  посильней  и
заорал от боли. Блин, ус был в натуре настоящий!
     Генеральный директор попятился и приложился копчиком об угол педоватого
золотого столика на гнутых ножках. На пол грохнулся органайзер -  нет,  типа
папка в крокодиловом переплете - распахнулась, и стало видно золотые буквы:
     "Дражайшему Константину Львовичу  отъ  признательныхъ  сослуживцевъ  въ
ознаменованье Новаго 1900 года!"
     Тут-то Вован наконец и  въехал.  Блин,  проблема-2000!  Та  самая,  про
которую физмат Лифшиц базар держал! Время, сука корявая, свинтилось с гаек и
кинуло солидного человека на сто лет назад! Ну, кто-то ответит!
     Бу-бух! - звездануло в дверь чем-то тяжелым. А потом еще и еще: бу-бух!
бу-бух!
     Что за лажа? Вован вспомнил какое-то кино из детства: типа дворец,  там
за столом шишаки с олигархами припухают, а в дверь ломят быки с винтарями  и
пулеметными лентами. Типа революция. Е мое, в каком она году-то была,  не  в
девятисотом? Хрен вспомнишь.
     По прикиду выходило, что он, Вован - чистый буржуй. Сейчас  эти,  блин,
как их, пролетарии, его в натуре станут мочить.
     Ну, падлы, задешево не возьмете. Он выставил вперед пушку,  и  в  самый
раз - дверь соскочила с петель. В комнату влетел типа генерал с реальной, до
пупа бородищей и ломом в руках. Вован  хотел  уже  было  засадить  ему  дулю
промеж подфарников, но генерал согнулся напополам и культурно так:
     - Так что  извиняемся,  Константин  Львович,  Анна  Сазонтьевна  ломать
приказали-с.
     А за генералом влез какой-то козлина - то  есть  в  натуре,  и  даже  с
козлиной бородкой на жирном хавале.
     - Что за ребячество, господин Луцкий! - забазарил козлина. -  По  вашей
милости я должен проводить новогоднюю ночь  таким  диким  манером!  Извольте
вернуть деньги! И не вздумайте стреляться. Мы же деловые люди.
     Вован понял только одно: нет, не революция  -  нормальный  наезд.  Этот
чувак Костя, за которого его тут держат, кинул козлину на бабки,  а  козлина
оказался из деловых - сам сказал - и затеял разборку. Сто лет  прошло  -  ни
банана не поменялось, все те же заморочки.
     Из-за козлины  высунулась  баруха  в  навороченном  макси  с  крутейшим
декольтешником. Ручонками замахала и давай ныть:
     - Констан, не делай этого! Я заложу бриллианты, возьму в долг  у  папа!
Ты непременно вернешь господину Солодовникову эти сорок тысяч!
     Вован с нерва малость съехал и волыну убрал. За сорок штук баксов нынче
мочат только в колхозе.
     - Обижаешь, братан, - сказал он деловому.  -  Чтоб  Костька  сороковник
скрысятничал? Давай по-людски края разведем. Мы ж не фраера, а бизнесмены.
     Козлина захлопал глазами - видно, и сам понял, что не прав.
     - Господин Луцкий, я последний раз спрашиваю: вы вернете деньги?
     - Какой базар, - успокоил его Вован.  -  Если  на  счетчик  ставить  не
будешь, разойдемся. Недельку отслюнишь?
     Надо будет поглядеть,  что  за  брулики  у  ляльки,  с  попом  этим  ее
потереть,  под  какой  лаве  ссуду  дает,  прикидывал  на  ходу  генеральный
дире А там поглядим, козлина, какой ты деловой.
     - Вы не шутите? - вылупился козлина. - Вы и  в  самом  деле  вернете  в
кассу все деньги через неделю? И готовы дать честное слово?
     - Сука буду, - хлопнул себя по груди Вован. - Мое слово - железняк.  Не
такой человек Костюха Луцкий, чтоб фуфло толкать.
     - Слово дворянина?
     - А то. - И Вован для убедительности еще чиркнул себя  большим  пальцем
по горлу.
     Деловой оказался чистым лохом - даже расписки не взял.  Наклонил  лысую
башку, повернулся и топ-топ на выход. Вован  сразу  передумал  отдавать  ему
бабки. Ушился и генерал. В комнате осталась только телка - между прочим,  по
лекалам сильно богаче Клавки, да и на мордалитет пореальней.
     - Констан, - сказала телка, - я требую объяснений.
Глава 5
     - Хамишь, Вован, - строго сказала удивительная особа, затягиваясь белой
пахитоской с золотым ободком. - Свалил и ничего мне не ответил.  Я  тебе  не
цыпка по вызову, я Иняз закончила. На самом деле  я  ж  понимаю  -  тебе  не
просто давалка нужна, а классная герлфренд,  с  которой  как  бы  не  стыдно
потусоваться в престижном обществе. Престиж,  Вованчик,  он  на  самом  деле
хороших бабок стоит. Не жидись.
     Хороша, подумал Константин Львович, оценивающе разглядывая  прелестницу
и надолго задержавшись взглядом на полуобнаженных бедрах.  Хороша!  Пожалуй,
несколько тощевата, но и  в  этой  субтильности  есть  шарм  милой  девичьей
беззащитности. Как она его назвала - Вобан? Француз, что ли? Кто вообще этот
субъект, в шкуру которого Всевышний поместил Константина Луцкого?  И  какого
рода  отношения  связывают  мьсе  Вобана  с  этой  одалиской,  изъясняющейся
загадками?
     - Cheri... - отважился Константин Львович на вольное обращение и сделал
паузу - не вспылит ли? - Vous etes ravissante.
     - Нахватался по верхам, -  фыркнула  чаровница.  -  Валенок  раменский,
произношения никакого.
     По привычке  Луцкий  не  вслушивался  в  то,  что  говорят  хорошенькие
женщины, а следил  лишь  за  интонацией  и  выражением  глаз.  Тон,  которым
разговаривала с ним красавица, был ледяным, но в  глазах  поигрывала  этакая
чертовщинка, подававшая надежду. Очень вероятно, что за внешней  холодностью
сей лорелеи таилась пылкая, чувственная  натура.  А  что,  если  попробовать
кавалерийским наскоком?
     - Бывали ли вы в Отрадном, мадемуазель? - галантно спросил  он.  -  Там
отличное катание. Вы любите быструю езду?
     - Будет тебе и катание, и  езда,  -  пообещала  непреклонная.  -  Такая
быстрая, что тебе и не снилось. С сертификатом  качества.  Но  сначала  гони
тачку.
     -  Куда?  -  Константин  Львович  охотно  выполнил  бы  любую   прихоть
очаровательницы, даже  такую  экстравагантную,  но  в  этот  миг  варварская
музыка, доносившаяся из соседнего помещения, оборвалась,  раздался  топот  и
громкие  голоса,  причем  отчетливо  донеслось  странное  выражение   "козел
моченый".
     Кто-то крикнул:
     - Вован, шухер! Пыпа из "Евросервиса" наехал!
     Красавица взвизгнула и проворно спряталась за спину Луцкого.
Глава 6
     - Констан, ты же клялся, что это больше не повторится! Я поверила тебе,
простила гнусную интрижку с той развратной актриской! А теперь еще  цыганка!
Ты чудовище!
     А Костик-то, видать, ходок, сообразил  Вован,  разглядывая  пузырящуюся
биксу. Типа жена или так, подруга бойца?
     - Все, довольно! - заистерила Костькина матрешка, -  Мы  расстаемся!  Я
уезжаю в Биарриц, а ты.., а ты живи как хочешь.
     - Не понял! - вскинулся Вован. - Минуту, киса! Ты че вешаешь? Как это в
натуре "ухожу"? А кто тут гнал про брулики, про  башли?  У  нас  не  Африка,
цыпа, - у нас за базар отвечают. Отстегивай сорок штук и вали.
     - Какая Африка? При чем  тут  базар?  -  наморщила  лоб  бареха.  -  Ты
говоришь загадками. В последние  месяцы  тебя  словно  подменили!  Я  совсем
перестала тебя понимать!
     - Я тебя за язык не тянул, - отрезал Вован. - Обещала - башляй. Ты  че,
хочешь, чтоб меня козлина этот завалил? Гони мани, киска, пенендзы.
     Тут фишка наконец проскочила.
     - Ты о деньгах? - Стала вся розовая, чисто омар на блюде. Дерг из  ушей
висюли, с шеи цепуру, с пальца перстак. - На, заложи  это,  низкий  человек.
Боже, какое ничтожество!
     Типа зарыдала,  порулила  на  выезд,  но  в  дверях  тормознула.  Плечи
трясутся - переживает.
     Вован цацки взял, посмотрел. Брулики были адекватные  -  пудов  на  сто
зеленки. На крайняк хватит с тем козлиной разойтись, и еще останется. Жалко,
конечно, что из кадра уплывала такая суперная бабца, но уговор есть уг
     - О'кей, мадам, - вежливо попрощался Вован. -  Малина  нас  венчала,  а
зона развела. Гуд бай, май лав, гуд бай.
     Сделал ляльке ручкой и стал присматривать, куда бы ненадежнее  заныкать
цацки. Может, под плинтус? Или в койку, под матрас?
     Бикса все телилась, не уходила.
     - Констан... - Голос закумаренный, как с отходняка. - Ты в  самом  деле
готов со мной расстаться? Ты меня больше не любишь? Совсем? Но ты сказал "my
love"...
     Вован посмотрел повнимательней в ее глаза цвета "мокрый асфальт",  и  у
него вдруг арбуз заклинило. Блин, какие глаза! Лох однозначный этот  Костик,
что от такой евроматрехи в театр "Ромэн" закосил. Да и Клавка против  нее  -
сявка драная.
     Вована круто заколбасило, да так,  что  он  забыл  и  про  заморочки  с
временем, и про то, что эта блонда ему в натуре в прабабки тянет.  Чисто  по
песне: "Любовь, как финка, в грудь его вошла".
     Чумовой взгляд тянул его, как магнит булавку. Вован уронил  брулики  на
пол и сам не врубился, как его подкатило к  двери.  Крепко  взял  любашу  за
буфера и, кошмарно стремаясь от чувств, просипел:
     - Тащусь от тебя, как вошь по гребешку. Типа перепихнемся?
     - Сумасшедший... Совсем такой, как прежде...
     Она обхватила Вована обеими цапками за шею так, что он аж захрипел.
Глава 7
     В будуар неспешной походкой вошел плечистый господин в  коротком,  выше
щиколоток, пальто и белом шарфе через плечо. Обрюзгшим,  брыластым  лицом  и
короткой бородкой он напоминал Генриха VIII с портрета кисти Ганса Гольбейна
Младшего.  За  неприятным  господином  вошли  двое  молодых  людей  крепкого
телосложения и встали по обе стороны двери.
     Не поздоровавшись и даже не поклонившись даме, Генрих VIII сказал:
     - Борзеешь, Вовчик? Пылу запомоить хочешь? Пыпу еще никто не помоил,  а
кто пробовал - долго плакал.
     - С кем имею честь?  -  неприязненно  осведомился  Константин  Львович,
разглядывая странного гостя в 
     Генрих VIII зло улыбнулся одними губами.
     - Ах, ты по понтам? Зря, Вован. Твои быки у моих на мухе. Так что давай
без геморроя.
     Прелестное создание, очаровательно прижимавшееся упругим телом к  спине
Константина Львовича, пролепетало с дрожью в голосе:
     - Мальчики, вы тут разбирайтесь, а я пойду, ладно?
     - Стой, где стоишь, лярва, - шикнул на нее Генрих VIII. - И без базара,
а то ноги выдерну.
     У Луцкого потемнело в глазах. В его  присутствии  никогда  еще  так  не
оскорбляли даму!
     Константин Львович шагнул вперед, отвесил наглецу две звонкие  пощечины
и тихим от ярости голосом процедил:
     - За такое платят кровью! Я пришлю вам своих секундантов. Завтра же.
     Наглый господин схватился за битую щеку и весь побелел.
     - Ты че беспредельничаешь? Че кошмаришь? - воскликнул он и попятился. -
Кровью, блин. Мочилов пришлю...  Из-за  паршивой  аренды?  Неадекватно  себя
ведешь, Вова.
     Судя по всему, принимать вызов этот жалкий трус не собирался.
     - Как угодно, - пожал плечами Константин Львович, глядя на противника с
гадливым презрением. - Но вам придется извиниться перед дамой.
     - Не  бери  в  падлу,  цыпа,  -  немедленно  обратился  Генрих  VIII  к
чаровнице. - Типа ай эм сорри.
     - А теперь вон отсюда, - бросил ему Луцкий и отвернулся.
     Барышня восхитительнейшим манером преобразилась - ее необычайно длинные
и черные ресницы трепетали, а глаза светились таким восторгом, что  было  бы
просто глупо не воспользоваться моментом. Константин  Львович  наклонился  и
жарко поцеловал тонкую белую руку. И - великий признак  -  красавица  ее  не
отняла. О!
     - Хрен с ним, с бартером, - сказала она звонко. - Едем в твое Отрадное,
Вовчик! Только давай сначала где-нибудь как  бы  поужинаем,  а  то  я  жутко
голодная - на самом деле за вечер только одну канапешку цапнула.
     Полчаса спустя стремительное  авто  доставило  Константина  Львовича  и
Клавдию Владленовну (так звали умопомрачительную барышню) в ресторацию,  где
играла экзотическая музыка, а по  потолку  скользили  красивые  разноцветные
пятна.
     Луцкий принялся осторожно выведывать у спутницы, как сложилась  история
отечества в двадцатом столетии.
     - Валенок ты раменский, - ласково молвила Клавдия Владленовна, глядя на
него влюбленными глазами. - Чему тебя только в школе учили? Ничего, я сделаю
из тебя человека.
     И порассказала про минувший век такое, что Константин Львович  мысленно
воз благодарил Господа, Который  в  щедром  Своем  милосердии  перенес  раба
Божьего Луцкого из 1900 года сразу в 2000-й.
     Время от времени Константин  Львович  прерывал  импровизированный  урок
истории,   целуя   Клавдии   Владленовне   ручку.   Во   время    очередного
восхитительного антракта до него  донесся  обрывок  разговора  двух  немцев,
сидевших за соседним столиком.
     -  А  вы  говорили,  герр  профессор,  что  "новые  русские"  грубы   и
неотесанны, - сказал один.
     Второй ответил:
     - Очевидно, герр  Штубе,  это  один  из  так  называемых  "новых  новых
русских". Я читал о них в "Франкфурте? альгемайне".
Глава 8
     - Че, и бубль-гама у вас нет? - недоверчиво  спросил  Вован,  почесывая
мохнатый бампер (не свой, Костяшкин, - свой,  с  татухой,  остался  дома,  в
двухтысячном годе).
     - Что, милый? - не въехала Анька, елозя щекой по его плечу.
     Он задвигал челюстями, типа жует, потом чпокнул  губами,  типа  лопанул
пузырь, но она все равно не врубилась - за смеялась  тоненько  так,  звонко,
как пейджер, и у Вована внутри потеплело. Он зацепил  пальцем  ее  сиротский
чулочек, свисавший с койки, и жалостно поцокал языком:
     - Как бомжиха - в шкарпетках на ленточке. Че я, в натуре,  на  колготки
не набашляю?
     - На что, на что?
     Блин, у них тут и колготок не  было!  Вообще  ни  хрена  моржовича:  ни
баночной жбанки, ни лифчиков, ни "марса" со "сникерсом". Полный голяк.
     Мазы открывались такие, что дух захватывало. На каждом углу  лохотронов
понаставить - это перво-наперво, пальцевал сам с собой Вован. Пацанов  найти
без проблем, у  них  тут  пролетариев  до  утопа.  Потом  -  "Макдональдсов"
понатыкать:  ну  там  типа  квас,  булка  с  колбасером,  туда-сюда.   Народ
небалованный, схавают. А после  и заводик чипсовый забабахать.
     Так, спокуха, тормознул себя Вован, чтоб не зарываться. Где взять бабок
на раскрутку?
     - У твоего попа в натуре сбашлять ? - спросил он Нюську.  -  Скажи
ему, Костяха не крысятник, не соскочит.
     Бабца была, конечно, супер, но на мозги не Хакамада - простой вопрос, а
долго не догоняла. Зато когда усекла, здорово Вована обнадежила:
     - Если я скажу, что деньги нужны  для  дела,  папа,  разумеется,  даст.
Только он считает,  что  вкладывать  капиталы  в  российскую  промышленность
неразумно. У нас в империи слишком неспокойно. Папа  опасается  революции  и
хочет перевести дело в Америку.
     - Какая, блин,  революция!  -  зауродило  Вована.  -  Тут  такие  бабки
ломятся! Не пузырься, Анька, прорвемся. Короче, тут у вас пахан один есть, в
большом авторитете, кликуха - Ильич. Не слыхала? Чуть что не по нем, на  БМП
залазит и все, такая идет мочиловка - сливай воду, я по телеку видел.  Забью
с ним стрелку, обкатаем вопрос, сговоримся насчет лаве.
     Буду отстегивать его пацанам сколько положено. На кой им революция, они
ж не лохи. Держись Костика, Нюсек, за ним не пропадешь.
     - Обожаю тебя безумно, - сказала умотная Нюрка и всосала  Вовану  чмоку
прямо в губешник.