Евгений Адеев

     ЦЕНА ЧЕСТИ

     Роман о делах давно минувших.

 

     Часть 1

     Пролог

       Велигой Волчий Дух натянул поводья и конь,  недовольно фыркнув, мол, вот

еще,

     только  разбежался,  встал  как  вкопанный  у  верстового столба.  Велигой

выпрямился в

     седле, огляделся.

       Вечер  норовил обернуться ночью,  в  холодном чистом небе  едва  мерцали

первые

     звезды.  За  спиной  осталась  окровавленная последними лучами  заходящего

солнца

     громада   Киева,   впереди   терялась  в   темноте   дорога,   истоптанная

бесчисленными

     ногами и копытами, разбитая тележными колесами... Чуть левее темнела стена

леса,

     за  которую только что  косо  завалилось солнце,  но  пара тонких лучиков,

прямых,

     как стрелы Перуна, так и метилась уколоть в глаз сквозь прорехи в тесном

     переплетении густых ветвей.  Справа утопало в светлой дымке обширное поле,

оттуда

     слышались  шорохи,   белесые  клочья   раннего  тумана  двигались,   будто

тревожимые

     чьим-то неспешным дыханием.

       Велигой потрепал коня по холке,  тоскливо всматриваясь в  дорожную даль.

Свежий

     ночной ветерок понемногу выдувал из  башки хмель,  и  по  мере  того,  как

прояснялся

     рассудок, приходило осознание того, что натворил. Боги... что же он плел?

     Помнил,  как хряпнув в пьяном угаре кружкой по столу, орал перед князем, -

самим

     Владимиром, Ящер его подери! - что пойдет, да еще и сделает, да всех одной

левой

     ногой да штанов не придерживая...

       - Боги великие, что же я наболтал!

       Помнил,  как вскочил Владимир,  и лицо его было каменным, но голос кипел

от

     гнева.  Помнил, как князь взмахнул рукой, указав на двери палаты, и сказал

так,

     что разом стихли разговоры за столами, будто все гости разом ложками

     подавились...  сказал,  обращаясь  к  нему  и  еще  нескольким горлопанам,

старавшимся

     перещеголять друг друга в самовосхвалении:

       - Ступайте! И сделайте руками то, что сотворили глотками!

       Он говорил еще что-то, но Велигой толком и не помнил, что именно. Только

 

     гавкнул в ответ что-то вроде:  "Да хоть вот прям сейчас!"...  или может "А

хрен ли

     нам, кабанам?!"...

       Выскочил из  палаты,  как  пинком подброшенный,  кажется,  снес перила у

крыльца, а

     может, и просто перепрыгнул, влетел на конюшню, двинув по дороге в зубы

     подвернувшемуся конюху... и вот теперь он здесь, в трех верстах от Киева,

     стремительно трезвеющий и готовый от стыда сквозь сыру землю провалиться.

       - Чего ж я наобещал-то! - пробормотал Велигой в глубокой задумчивости. -

Ящер

     меня задери, что же я наплел!

       Развезло его тогда, ох развезло! Никогда так не нажирался. А тут, пред

     светлыми очами князя разошелся, разорался, как петух половецкий. А ведь не

зря,

     ох  не  зря говаривал воевода Дуболом,  еще в  те  годы,  когда Велигой на

заставе

     службу нес простым дружинником, мол, что у трезвого на уме, то у пьяного в

дупе

     не держится.  Вот тебе и пожалуйте. И что теперь? Плестись обратно в Киев?

Куры и

     те засмеют, не говоря уж о честном народе, князь из палат в шею вытолкает,

да

     еще  и  под  зад  коленом  поможет,   чтоб  бежал  быстрее...   Стыдоба-то

какая-а-а-а!!!

       Велигой вспомнил, какая наивная, щенячья радость обуяла, когда впервые

     очутился в Золотой Палате,  в кругу богатырей князя Владимира - вышел же в

люди,

     вот ведь, значит, ценят! Не зря же за скорость и точность в движениях, за

     неотразимость молниеносных ударов  прозвали сразу  Волчьим Духом!  Значит,

многого

     стоит...  тьфу,  цена ему теперь - дырка от кренделя. Поначалу стеснялся -

вот

     ведь,  что за  народ вокруг,  не хухры-мухры,  а  богатыри,  каких свет не

видывал. Да

     хоть во-о-н  там сам Илья,  который Муромец восседает и гудит как пчелиный

улей,

     через два стола Казарин что-то ожесточенно доказывает Рагдаю, к ним

     протискивается Алеша Попович с  полным кубком стоялого меда,  на полдороги

его

     перехватывает Сухмат, начинает о чем-то рассказывать... Сам князь Владимир

Ясно

     Солнышко по палате похаживает,  возле него неприметной тенью маячит хмурый

Извек,

     смотрит еще так пристально, как-бы-чаво-не-вышло...

       Да, первое время чувствовал себя в такой компании, как гусь в курятнике.

А

     потом пообвыкся,  расслабился. Стал в разговорах слово-другое вставлять, а

где

     слово, там слово за слово, а где слово за слово, там такое начинается... И

чем

     он  теперь лучше  болтуна Фарлафа,  над  которым,  было  дело,  ржали всей

дружиной,

     когда Белоян-волхв подсунул князю ту чашу, что правду кажет?

       Велигой обшарил себя с головы до ног. Да, слава Богам, хоть из штанов не

 

     выпрыгнул,  когда к дверям кинулся. И ведь как бы не был пьян, а догадался

домой

     заскочить, сообразил ведь, что в походе нужно кое-что еще, кроме гонора...

Все

     же,  воинская выучка взяла свое -  коня надежно взнуздал, доспех сидит как

влитой,

     рукоять меча глядит точно из-за  правого плеча,  рог боевого лука -  из-за

левого.

     Колчан,  полный стрел -  у седла,  там же небольшой круглый щит... Эй, где

шлем?..

     Ух, вот он, как не потерял? Так, в малой калите на поясе чой-то весело

     позвякивает - ха, и это не забыл! Одна монетка не звенит, а две звенят, но

не

     так...  В  дорожном мешке тоже что-то  есть -  ну,  это не  диво,  часто в

разъездах,

     никогда и не распаковывал - что лишний раз вещи туда-сюда тягать?

       Беглый самоосмотр, впрочем, не принес особых утешений - хотя все равно

     приятно, что инстинкты воина не подвели, значит, хоть в чем-то еще не

     окончательно испортился. Но как же стыдно!!! Наплести такое! Уподобиться

     трепачам, которых, если уж совсем честно, в княжьих палатах и без того как

блох

     на собаке! И что теперь делать?

       - Прежде всего,  успокоиться,  -  произнес Велигой вслух,  - и подумать.

Так,

     Серко?

       Конь промолчал, всем видом выказывая полное согласие и понимание.

       - Выбор  на  самом  деле,  невелик,  -  продолжал рассуждать Волчий Дух,

чувствуя

     себя Винным Перегаром,  Великим Свином и еще чем-то гадким и противным.  -

Либо

     назад... и опозориться перед всем Киевом... да что там, перед всей Русью,

     опозорить князя...  Вот ведь,  скажут, какие у него богатыри - языком кому

хошь

     хребет переломят!  А о Владимире и так слава идет та еще...  Нет, в Киев -

ни за

     что.

       Конь согласно профурчал что-то по-конячьи.

       - Можно к Крутогору уйти,  или к кому еще...  нет, это вообще ни в какие

ворота.

     Клятву на верность Владимиру давал во веки вечные, богами клялся, Рода в

     свидетели звал.  Да если уж честно сказать,  после всего случившегося кому

такое

     трепло, как я, теперь за надобностью?

       Конь ударил копытом -  мол,  жеребись давай,  ясно ведь,  даже мне,  что

выход-то у

     тебя на самом деле только один!

       - Н-да...  -  покачал головой Велигой.  -  Один.  А  теперь  скажи  мне,

Серко... ах,

     ну да,  ты ж не умеешь по-человечески... но все равно скажи, как это я вот

так

     вот прямо возьму, и привезу Владимиру голову Радивоя Проклятого?

     Часть первая.

     Обреченный на скитания.

     Глава 1

       Давно  это  было.  Задолго до  того,  как  холодные волны Северного Моря

пригнали к

     берегам славянских земель могучие драккары Рюрика,  задолго до  того,  как

родилась

     и окрепла под рукой Олега Вещего Великая Русь...

       Далеко-далеко от  Киева,  в  землях за  Волгой-рекой на границе владений

кривичей

     и  ильменских словен,  у  самой  кромки Великого Леса,  что  протянулся от

Мурома и

     почти до самого Новгорода жило маленькое племя. Никто уж не помнит, откуда

оно

     взялось,  куда  сгинуло потом,  оставив после  себя  лишь  гряду курганов,

избитые

     временем остовы  крепостей...  и  мрачную легенду,  по  сию  пору  шепотом

передаваемую

     из уст в уста.

       Ратичи -  так они называли себя.  И верно,  великими воителями были сыны

этого

     племени.  Видно, была с ними сила Перуна, и не знали они поражений на поле

брани.

 

       ...Еще при рождении волхвы предрекли мальчику славу величайшего воителя,

и

     потому имя  ему  было дано:  Радивой.  Ребенок рос  на  редкость сильным и

выносливым,

     не было для его чутких ушей звука слаще звона клинков. Потому в обучение

     воинскому делу взяли Радивоя на два года раньше,  чем его сверстников.  Но

мальчик

     учился наравне со старшими товарищами,  ничуть не отставая от них,  а  уже

спустя

     три года о нем говорили, как о подающем неслыханные надежды молодом воине.

Он

     учился как одержимый, постигая все премудрости военного искусства. Не было

 

     оружия,  которым не владел бы в совершенстве, и в пешем и в конном бою. На

версту

     прицельно бил  из  своего богатырского лука,  который кроме  него  не  мог

натянуть

     никто, ударом огромного меча рассекал ствол вековой сосны... или яблоко на

 

     голове ребенка,  не задев нежной детской кожи, ударом кулака ломал бревна,

а

     человека убивал на месте...  И хоть и говорят,  что сила -  уму могила, не

было во

     всем племени его  хитрее,  изобретательнее и  искуснее в  военных уловках,

обманных

     ходах, засадах, разведке.

       Бывалые воины только руками разводили:  не  иначе,  как  на  юноше лежит

особое

     Перуново благословение.  А  Радивой рос,  мужал,  и вместе с ним росли его

умения,

     его сила и опыт. Он отличался во всех сражениях, всегда был в первых рядах

и не

     просто оставался жив  -  под его богатырскими ударами враги падали рядами,

как

     срезанные колосья.

       Слава   Радивоя   распространилась   далеко,   враги   ратичей   шепотом

выговаривали его

     имя,  женщины враждебных племен пугали им  детей,  уже  давно не  осталось

богатырей,

     готовых выйти  с  юношей на  двобой.  Двадцати весен от  роду  Радивой уже

командовал

     сотней,  куда сам набирал воинов из  таких же одержимых войною,  как и  он

сам. Этот

     отряд  одним  только слухом о  своем  приближении заставлял многочисленные

рати

     кидаться в паническое бегство,  ибо прямое столкновение с ним могло сулить

только

     одно: смерть.

       Но  Радивою хотелось большего.  Большей силы,  большей славы...  большей

крови.

     Его воспаленный ум требовал войны. Вечной войны. Требовал всегда. И теперь

уже

     он сам, презирая приказы князя и воевод, наплевав на заключенный мир или

     перемирие, носился со своей сотней по городам и весям соседей, предавая их

огню

     и  мечу.  Его пытались остановить,  но на Радивоя и его отряд уже не могло

повлиять

     что бы то ни было. Безумные, залитые своей и чужой кровью, проносились они

в

     ночи, оставляя за собой полосу смерти и разрушения.

       Радивоя и его людей отвергли в родном племени,  но он уже не нуждался ни

в ком.

     Он  был  подобен богу войны,  а  порой и  в  самом деле чувствовал в  себе

божественную

     мощь. И тогда несколько особо пострадавших племен, в том числе и ратичи,

     объединили свои  силы,  чтобы  обуздать безумных,  и  за  изгоями началась

настоящая

     охота.

       Радивой ушел с отрядом в леса, и долгое время напоминал о себе только

     короткими набегами. Потом исчез вовсе. Об изгоях уже стали забывать, когда

они

     вдруг появились вновь.  Но  это  была уже не  просто сотня воинов.  Теперь

радивоева

     сотня  больше  напоминала  мрачное  порождение царства  Ящера.  От  людей,

казалось,

     остались только серые тени -  молчаливые,  угрюмые, даже кони их двигались

почти

     без шума. Будто воплощенное проклятие, налетали они на мирные веси, теперь

уже

     не сотрясая небо воинственными кличами,  целеустремленные и  смертоносные,

как

     волчья  стая.  Радивой  изменился до  неузнаваемости.  В  свои  тридцать с

небольшим он

     абсолютно поседел, глаза его стали похожи на бездонные пещеры, в которых

     плескался багровый мрак.  Он  почти  не  говорил,  приказы отдавал скупыми

жестами. И

     тогда  волхвы  дюжины  соседних ратичам племен,  почуяв  неладное,  сообща

выступили

     против Сотни Отверженных,  как  стали называть отряд Радивоя.  Оправдались

самые

     худшие опасения:  там,  в  глубине лесов горячий молодой воин столкнулся с

некой

     силой,  природу которой давно уж забыли на земле...  и  то ли нашел с  ней

нечто

     общее,  то ли подчинил себе,  то ли сам оказался в ее власти - никто о том

сказать

     не мог.

       За  Радивоем вновь началась охота всеми племенами,  на землях которых по

его

     вине загорелась хоть одна соломинка. Но теперь в одних рядах с воинами шли

 

     могучие  волхвы,   и  однажды  огромному  разноплеменному  войску  удалось

окружить

     Сотню  Отверженных  на  высоком  холме  близ  Волги-реки.   Три  дни,   не

прекращаясь ни

     на  мгновение,  длилась  кровавая сеча.  Блистали холодным мертвым  светом

клинки

     Радивоевой  сотни,   били  с  чистого  неба  молнии,   вызванные  могучими

заклятиями

     волхвов,  крики  раненых  оглашали земли  на  многие  версты  окрест  поля

невиданной

     сечи.  Три дня и три ночи неполные сто человек сдерживали напор нескольких

тысяч,

     и  как  всегда в  первых рядах отчаянно рубился Радивой.  Его темные глаза

пылали

     неземным светом,  огнем таких мрачных глубин,  что закаленные в  сражениях

воины,

     роняя оружие падали на колени, цепенея от ужаса.

       К  исходу третьей ночи Сотни Отверженных не  стало.  Ее  воины пали,  но

каждый

     унес с собой огромное количество чужих жизней, прежде чем расстаться с

     собственной.  Только  на  вершине холма  еще  взблескивал одинокий меч.  И

первый

     солнечный луч  заблистал на  покрытых  кровью  доспехах Радивоя.  И  тогда

отступили

     от него наседавшие со всех сторон дружинники, пораженные этим невероятным

     зрелищем:  один воин,  бившийся непрерывно три дня и три ночи, но при этом

почти

     невредимый, с ног до головы залитый чужой кровью, но так и не насытившийся

ею

     стоял,  озаренный восходящим солнцем на вершине холма, заваленного трупами

его

     друзей и  врагов,  стоял гордо выпрямившись,  в  руке его  сверкал алый от

крови

     тяжелый меч и  ветер играл сединой длинных волос.  И  они...  расступились

перед ним

     - воины,  волхвы,  воеводы, князья, а он с жуткой улыбкой медленно сошел с

холма и

     скрылся в лесу.

       Потом опомнились, стряхнули морок, искали многие годы... тщетно. Радивой

 

     исчез, как в омут канул. Но никто так и не отважился даже спустя сотню лет

 

     заявить о  его  смерти,  ибо  сначала в  тех местах,  а  затем и  по  всем

славянским

     землям поползли слухи о Проклятом Воине. Его видели в гуще самых кровавых

     сражений,  но  по  окончании их  он  исчезал так  же  таинственно,  как  и

появлялся.

     Многих богатырей и героев, отправившихся в путь и не вернувшихся, находили

потом

     в  поле,  сраженных в  жуткой сече неведомым воином,  который не  оставлял

следов

     кроме страшных ран, нанесенных огромным мечем... Говорят, что спустя почти

 

     двести лет,  когда на  клинках пришельцев из-за моря поднялась Новая Русь,

сам

     Олег Вещий повстречался как-то с Радивоем,  но чем кончилась их встреча, о

том

     молва  молчит...  зато  упорно твердит,  что  еще  бродит где-то  по  Руси

Проклятый

     Воин в поисках своей следующей битвы...

     *******************

       Все  это  Велигой знал из  песен кощунников,  из  рассказов волхвов,  из

народной

     молвы.  Когда крикнул на  княжьем пиру,  что пожелай того Владимир,  и  он

бросит к

     его ногам голову Радивоя, в нем кипела молодая кровь, распирало удалью и

     ощущением собственной силы.  Но  теперь,  когда ушел  из  головы хмель,  в

памяти

     разом всплыло все,  что  слышал про этого легендарного богатыря,  которому

служили

     тайные силы, о которых даже волхвы говорили шепотом, да и то неохотно. Что

 

     потянуло его  за  язык?  Ну,  да  слово  -  не  воробей,  вылетит -  таких

поймаешь...

       - Есть,  Серко,  еще  один  выход.  -  Невесело  проговорил Волчий  Дух,

отпустив

     поводья,  и тронув коня пятками.  -  Во-о-о-н,  видишь березку? Ремешок на

сучок...

     то-то воронам и прочим курицам веселья будет,  а?  Да шутю я так, то есть,

шучу...

     или шушу?  А,  Ящер с  ним...  Ну  что,  поехали Радивоя искать?  Попросим

голову,

     может, так отдаст. Вдруг их у него несколько, про запас, как думаешь?

       Конь тихим ржанием высказал все,  что думает по этому поводу,  и пошел в

ночь

     легкой  рысью.  Велигой  тоскливо  съежился  в  седле,  опустив  голову  и

погрузившись в

     мрачные мысли. В перелеске слева ухнул филин, в траве заорали противными

     голосами цикады,  или  что  там  еще  такое горластое,  вдалеке послышался

волчий вой.

 

       - Однако, насколько я слышал от волхвов, - хмыкнул Велигой, - Боги ночь

     придумали,  чтоб люди дрыхли.  И кони,  наверное,  тоже.  Как я помню, тут

через

     версту с  гаком,  а гак еще и с крюком...  короче,  где-то поблизости есть

неплохая

     корчма,  даже клопы не  в  каждой щели...  Да  и  жратвой не вредно было б

запастись -

     кто его знает, сколько протаскаемся...

       Корчма обнаружилась часа через два,  когда Велигой уже  вполне уверился,

что

     либо  спьяну  поехал вообще не  той  дорогой,  либо  проглядел заведение в

тумане,

     либо за  те  две  недели,  что  он  проторчал в  Киеве,  корчму кто-нибудь

стибрил.

     Однако же  вот  она,  окошки светятся,  у  коновязи лошади разговаривают о

своем, о

     конячьем, на заднем дворе сонно кувыкают куры, бобик подзаборный забрехал,

 

     заслышав чужака, доносятся голоса постояльцев, нельзя сказать, чтобы особо

 

     трезвые...

       Ворота были заперты.  Велигой не слезая с коня стукнул в створку кулаком

в

     латной  рукавице.  Грохнуло так,  будто  в  ворота  шарахнули тараном,  но

понадобилось

     еще  пара-тройка  ударов,  от  последнего из  которых  угрожающе закачался

забор,

     чтобы  дверь  корчмы  наконец распахнулась.  Хозяин  появился на  пороге с

увесистой

     дубиной в руке, заняв своим дородным телом почти что весь дверной проем.

       - Кого там носит среди ночи? - гаркнул он неприветливо.

       - Исполать,  хозяин,  -  весело крикнул в ответ Велигой. - Гость в дом -

Бог в

     дом!

       - Это ты, что ль, Бог? - вопросил недоверчиво хозяин.

       - Не,  я гость.  -  ответил Велигой. - А за ворота я заплачу, заплачу...

вот

     только доломаю, и заплачу...

       - А, ну тогда заходи, - хозяин быстро спустился по лестнице и принялся

     возиться  с   засовом.   -   А  ворота...   я  уж  как-нибудь  сам,   если

понадобиться... эй,

     Зуйко,  не  время  спать,  хозяйство в  опасности,  принимай коняку  гостя

дорогого.

       С сеновала соскочил заспанный паренек весен двенадцати отроду, подхватил

Серко

     под уздцы. Велигой со вздохом облегчения выбрался из седла, быстро отцепил

от

     него весь свой арсенал и переметные сумы. Мальчишка увел Серка в темноту к

 

     коновязи, и воин услышал как конь благодарно пофыркивает, освобождаясь от

     противной штуки,  которую злые люди зачем-то придумали напяливать на спины

бедным

     лошадям.   Хозяин,   получив   наказ   сготовить  по-быстрому   что-нибудь

перекусить, - да

     побольше,  побольше!  - скрылся внутри заведения. Отряхнувшись от дорожной

пыли и

     плеснув на  лицо  пару  пригоршней воды из  колодца,  Велигой направился к

дверям

     корчмы, предвкушая тепло и уют, ужин и спокойный сон под крышей.

       Как и полагается,  не успел Волчий Дух поставить ногу на первую ступень,

как

     дверь перед ним  гостеприимно распахнулась,  и  из  нее в  соответствии со

всеми

     неписаными корчмовыми правилами вылетел  головой вперед  хилой  комплекции

мужичок,

     традиционно пропахав рожей глубокую борозду в  пыли.  Вслед ему  выскочили

двое

     амбалов,  и принялись дружно и с удовольствием пинать ногами распростертое

тело.

     Велигой некоторое время задумчиво наблюдал за  этим сложным процессом,  но

когда

     двое   подхватили   мужичка,    и    поволокли   к   воротам,    осмелился

поинтересоваться:

       - Эй, хлопцы, неужто не поленитесь ворота открывать?

       - Дык,  зачем?  -  гоготнул один,  а  второй добавил голосом,  достойным

простывшего

     за зиму медведя. - Что, мы его так не перекинем?

       - Верно...  - пожал плечами Велигой, сбрасывая с плеча переметные сумы и

щит с

     колчаном. - Зачем ворота открывать, когда и так перекинуть можно...

       Амбалы  загоготали,   и  один  из  них,   наверное,  все  еще  продолжал

веселиться,

     перелетая ворота в самой высокой точке. Второй сообразил вовремя, отскочил

в

     чуть в сторону, Велигой просто достал его кулаком в челюсть, и мужик со

     скоростью выпущенного из баллисты камня врезался спиной в  створку.  И без

того

     расшатанные ворота с грохотом рухнули вместе с половиной забора, придавив

     первого весельчака, по всей видимости так и не успевшего подняться.

       Велигой подхватил их жертву за шкирку и поставил на ноги. Мужичок утирал

 

     рукавом  кровавые  сопли  из  разбитого  носа,  очумело  глядя  на  своего

спасителя.

       - С  чего  это  они  тебя?   -   Спросил  витязь,  критически  оглядывая

спасенного.

       - С крыльца... - всхлипнул мужичонка.

       - Ясно... - понимающе кивнул Велигой. - Значит, за дело.

     *******************

       Народу внутри было не так уж и много, зато гуляли основательно. Велигой

     невольно подумал,  что,  вот уж истинно, дурной пример заразителен. Если у

самого

     светлого князя вечный пир,  то  уж  простому-то люду грех не веселиться...

Треть

     присутствующих уже  успела  переместиться под  лавки,  поэтому  свободного

места было

     хоть отбавляй.

       Велигой уселся в углу,  завозился,  устраиваясь поудобнее,  наступил под

лавкой

     на что-то мягкое,  в  ответ раздался донельзя возмущенный рык,  и снизу на

витязя

     глянула звериная морда, которая могла бы принадлежать собаке, чересчур

     напоминающей крупного волка.  Велигой быстро убрал ногу с лапы этого чуда,

и

     зверь с тихим ворчанием спрятался обратно.

       Двое отроков во главе с хозяином принесли блюда с толстым жареным гусем,

еще

     какой-то мелкой живностью,  явно в недавнем прошлом тоже пернатой,  кувшин

пива.

     Отроков хозяин отправил на кухню, по-видимому за тем, что осталось, а сам

     укоризненно глядя на Велигоя проговорил:

       - Ну зачем было забор-то доламывать?

       - А что тут безобразят всякие,  людями кидаются?  -  Спросил Велигой,  и

добавил:

     - Ты  бы,  хозяин,  нанял что ли парочку молодцов,  чтобы охраняли тебя да

гостей от

     всяких оболтусов...

       - Так ведь... это... - промямлил хозяин. - Так ведь они и охраняли...

       На это Велигой не нашел, что ответить и предпочел вцепиться зубами в

     истекающего жиром  гуся.  Спохватился,  оторвал ногу,  кинул  по  лавку  -

неудобно

     все-таки перед зверем, вроде как ни за что, ни про что лапу отдавил. Там

     довольно заурчало, захрустело костями. Велигой подумал, налил в берестяной

 

     ковшик  пива,  отправил вслед  за  гусячьей ногой,  разумно  полагая,  что

хрупать вот

     так, в сухомятку несколько несподручно... или не сподлапно?

       Блюдо с перепелами быстро опустело, руки сами тянулись к горке печеных

     карасей, или что это там такое с плавниками, пива в кувшине оставалось еще

чуть

     больше  половины.   За  другими  столами  выпивка  текла  рекою,   местами

вспыхивала

     перебранка,  а где слово,  там слово за слово, а где слово за слово там...

как

     обычно.  Вот,  уже из  дальнего угла донесся звук сочной оплеухи -  что за

пьянка

     без доброй драки?  Даже в княжеских палатах зубы так и сыплются,  половина

лавок

     наутро перекорежена,  посуда побита,  а какая не бьется, та помята... Было

дело,

     сам  Илья Муромец разошелся -  так  потом три  дня  пировали в  Серебряной

Палате, так

     как в Золотой ни одного целого стола не осталось, дубовые половицы - и те

     потрескались...

       Велигой  расправился  с  карасями,  когда  драка  наконец-то  завязалась

всерьез. В

     дело уже пошла посуда, потихонечку задействовали лавки. Волчий Дух угрюмо

     наблюдал  за  разворачивающимися событиями.  Приелось,  ох  как  приелось.

Скучно.

       Из  кухни выскочил хозяин,  схватился за  голову и  с  дубиной наперевес

кинулся в

     гущу дерущихся.  Некоторое время его  не  было видно,  затем дородную тушу

вынесло

     из кучи-малы с разбитой рожей и уже без дубины.

       Ковыляя, хозяин двинулся к столу Велигоя.

       - Ну, что ты наделал? - жалобно спросил он.

       - Что?  -  недоуменно пожал плечами Велигой.  -  Сижу, никого не трогаю,

пиво

     пью...

       - Пиво? - всхлипнул хозяин. - А кто моих мордоворотов под забор отдыхать

 

     отправил? Как теперь гостей дорогих утихомиривать?

       Велигой хотел было ответить,  что это,  в  общем-то,  не  его дело,  что

хозяйские

     амбалы только на то и  годны,  чтобы тех,  кто в  три раза меньше их через

ворота

     кидать, но затевать долгий разговор не хотелось. "Ящер с вами со всеми, -

     подумал Велигой. - Сейчас покажу, как у нас в Киеве коровы лягаются."

       ...Хозяин  только  недоуменно захлопал глазами,  когда  гость,  медленно

поднявшись

     из-за стола ,вдруг мгновенно оказался в самой гуще драки, превратившись в

     сплошной  вихрь  взрывных  движений.   Соприкоснувшихся  с   этим   вихрем

отбрасывало в

     стены с разбитыми носами и губами, некоторые оставались лежать, согнувшись

в три

     погибели, некоторые еще пытались встать, каковые попытки разом пресекались

при

     следующем соприкосновении с  чудовищным ураганом,  в  который  превратился

странный

     гость...

       Велигой перевел дух и огляделся. В корчме висела звенящая тишина, только

 

     где-то неспешно капало вино из разбитого кувшина.

       - Теперь хорошо? - спросил он, вытирая со щеки чью-то кровь вперемешку с

еще

     чем-то склизким и противным.

       - Х...  х...  х...  х...  -  хозяин,  похоже,  начисто разучился владеть

собственным

     языком.

       - Так плохо? - озадаченно спросил Велигой. - Так ведь даже не все столы

     переломал...

       - Э... А... Почивать где изволите? - промямлил наконец хозяин.

       - А где клопов меньше?  -  спросил Велигой. - Страсть, как не люблю этих

зверюг.

 

       Хозяин,  пошатываясь,  двинулся  к  лестнице на  второй  поверх,  махнув

приглашающе

     рукой,  мол,  все устрою,  только бы  успокоился.  Видно же  -  не простой

проезжий. С

     головы до пят в сверкающей броне, вооружен до зубов, вся рожа в глубоких

     шрамах...  Охранников покалечил, гостей по стенам размазал, забор сломал -

чего

     доброго,  скоро  за  самого  хозяина  примется,  и  корчму  по  бревнышкам

раскатает...

       Велигой двинулся следом, на мгновение обернулся, оглядывая "поле брани",

где,

     впрочем, брань стояла какая-то вялая - все больше по углам да под стенами,

к

     тому же  вперемешку с  оханьем,  аханьем и  кряхтением.  Неожиданно взгляд

встретился

     с глазами странного пса,  так похожего на волка,  внимательно наблюдавшего

за ним

     из-под лавки.

     Глава 2

       Лучик  утреннего солнца  просочился сквозь  ставни,  прицельно угодил  в

кончик

     носа. Велигой чихнул - с потолка посыпалась пакля - и проснулся. Первое

     мгновение соображал,  где, что, как, когда и за каким, потом вспомнил все,

что

     произошло вчера и  на  душе опять стало гадко.  Выбрался из-под  плаща,  в

который

     закутался  на  ночь,   выловил  пару  блох,   перекочевавших  на  тело  из

соломенного

     тюфяка,  небрежно брошенного на  то,  что  хозяин гордо именовал кроватью.

Встал,

     натянул сапоги, потянулся, подошел по угрожающе скрипящим половицам к окну

и

     распахнул ставни.

       На  заднем дворе  с  деловитостью воеводы расхаживал петух  в  окружении

десятка

     кур,  прокашлялся,  заорал,  как купец на пожаре. Поодаль сгрудилось стадо

гусей, с

     боярской надменностью озирая окружающее круглыми глазами. В глубокой луже

     нежилась крупная  хрюшка,  подставляя раннему солнышку то  один  серый  от

засохшей

     грязи бок,  то другой.  У  колодца возилась с  ведрами баба,  в углу двора

девчушечка

     лет  семи-восьми  вооружившись  прутиком  караулила  от  ворон  наседку  с

выводком

     цыплят.   Зуйко  -   тот  парнишка,   что  вчера  принял  Серка,  деловито

прошествовал

     через двор к колодцу с парой ведер - не иначе как для коней воду тягает.

       Велигой  потянулся,  кишки  в  животе  объявили  голодный бунт,  громким

хрустом и

     урчанием напоминая, что то, чем кормил вчера - того уж нет, а пузо старого

добра

     не помнит...

       На  нижнем поверхе уже почти не  осталось следов вчерашней драки,  разве

что

     появились новые столы взамен изломанных накануне. Час ранний, народу мало,

 

     хозяин снует  между столами с  мокрой тряпицей -  чистоту наводит.  Увидав

Велигоя,

     почтенный корчмарь аж  подпрыгнул -  небось,  все  утро сам  себя старался

уверить,

     что странный гость просто приснился,  а  столы -  да их каждый день ломают

все,

     кому не лень...  Видя огорченное лицо хозяина,  Велигой вложил ему в  руку

золотой

     и недвусмысленно кивнул в сторону кухни. Корчмаря как ветром сдуло.

       Волчий Дух  сбегал к  колодцу,  с  наслаждением умылся,  и  вернувшись в

корчму

     уселся на  свое  вчерашнее место.  Ноги  теперь ставил аккуратно,  хоть  и

сомневался,

     что  давешняя псина все  еще  сидит под  лавкой -  небось давно смылась по

своим

     псячьим делам.

       Хозяин приволок горшок каши,  кувшин с  пивом,  и  Велигой на  некоторое

время с

     головой окунулся в  поток одуряющего запаха,  целиком и полностью посвятив

себя

     подавлению голодного бунта в пузе.

       Когда на  стол упала тень,  он  оторвался от  уже ополовиненного горшка,

готовясь

     на  всякий случай без  разговоров бить  в  морду,  если это  кто-нибудь из

вчерашних

     драчунов решил вдруг продолжить беседу.

       Обладателем тени и в самом деле оказался давешний знакомец - тот самый,

     которого хозяйские битюги вознамерились отправить в полет через ворота.

       - Исполать... - сказал робко мужичонка, кланяясь в пояс.

       Велигой кивнул в ответ, жестом указал место рядом с собой и сделал знак

     хозяину, чтоб сию секунду был здесь, не телепенился.

       - Я...   это...   -   проговорил  мужичонка,   теребя  руками  мятую  до

невозможности

     шапку. - Вчерась... в опчем, я... это... ну это... э... спасибо.

       - И ради чего столько слов? - пожал плечами Велигой. - Ты голодный?

       Мужичок поспешно закивал.

       - Хозяин...   в  общем,  повторить.  -  отдал  распоряжение  Велигой,  и

почтенный

     корчмарь ускакал на кухню с резвостью отрока.

       - Так за что они тебя?  - спросил Волчий Дух, делая ударение на "за что"

,

     памятуя вчерашний ответ.

       - За  шкирку...  -  ответил  мужичонка,  грустно глядя  на  здоровенного

витязя,

     который не понимает того, что и козе понятно, даже безрогой.

       - А  чем им  твоя шкирка не  понравилась?  -  Велигоя такая манера вести

беседу уже

     начинала понемногу злить.

       - Да ничем...вернее всем...  Захожу,  говорю: дайте, люди добрые пожрать

ради

     Богов. Вот этот вот хороший человек, - мужичонка кивнул в сторону кухни, -

 

     ставит на  стол кашу и  говорит,  мол,  кушай,  ради Богов.  А  когда каша

кончилась,

     подходит и говорит -  давай деньги.  Я ему - какие деньги, я ж ради Богов!

Он в

     сторонку отошел,  а эти двое,  большие и плохие,  подходят и говорят, мол,

ну,

     сейчас мы  тебя  к  Богам  и  отправим.  За  деньгами,  наверное,  послать

хотели...

       - Ясно.  -  улыбнулся Велигой.  -  Зря я,  наверное, вчера вмешался, ты,

небось,

     расстроился, что Богов не повидал?

       - А...  - махнул рукой мужичок. - Чего я там не видел? Я ж что, я всегда

с

     Богами... Про меня так и говорят люди, мол, убогий у нас Репейка.

       Оно и видно, подумал Велигой. Сволочь все-таки хозяин, Богами обиженного

 

     совестно обижать.  И когда корчмарь приволок второй горшок с кашей, Волчий

Дух

     демонстративно подвинул его Репейке,  а  сам бросил на  хозяина свой самый

грозный

     взгляд,  и даже рожу скорчил пострашнее.  Бедняга, побледнев как покойник,

дал

     деру, будто в воздухе растаял.

       Репейка ухитрялся одновременно работать и ложкой и языком,  уплетая кашу

так,

     что  только треск стоял за  ушами,  однако одновременно успевал без умолку

болтать

     языком обо  всем на  свете и  ни  о  чем  вообще.  Велигой потягивал пиво,

возвращаясь

     мыслью  в  княжьи  палаты и  к  своему дурацкому обещанию.  Что-то  теплое

уткнулось в

     штанину,  Волчий Дух глянул вниз -  под лавкой все так же  сидел вчерашний

зверь,

     смотрел  внимательно  желтыми  глазами.   Велигой  свистнул  хозяину,  тот

примчался

     летним ветерком и замер, вытянувшись во фрунт.

       - Что за зверюга? - спросил Велигой, указав на пса. - Чья?

       - Да  приблудный он...  -  пробормотал хозяин и  замялся,  не зная,  как

обращаться

     к человеку, способному, похоже, одним плевком утопить его вместе со всем

     хозяйством.

       - И  что,  так целыми днями под лавкой и сидит?  -  Волчий Дух пропустил

заминку

     мимо ушей,  так  как единственным на  данный момент достойным себя званием

считал

     почетный титул "Четырежды Олуха Всея Руси".

       - Да нет,  вылазит иногда...  -  пожал плечами хозяин. - Да на эту лавку

почитай

     что  никто никогда и  не  садиться,  не  все ж  такие смелые...  Пробовали

выгнать -

     так  он  тут  такое устроил!  Троих княжьих дружинников на  ворота загнал.

Хотели они

     в него из луков,  да я подумал, и не дал, пущай, мыслю, хозяйство бережет,

ежели

     кто залезет. Коли с дружинниками сладил, то уж какую-нть тварь голоштанную

и

     подавно загрызет,  и  как по батюшке не спросит.  Глянь-ка,  раз в  раз на

волчару

     похож, да наверное и есть волчара, только странный такой какой-то...

       - Ясно. - сказал Велигой. - А как кличите?

       - Волчарой и кличем. - ответил хозяин. - А как еще-то? Он же не

     представился...

       - Еще  не  хватало!   -  сказал  Велигой,  с  сожалением  расставаясь  с

серебряной

     монеткой.  -  Еще пива,  и Волчаре что-нибудь перекусить...  эй, только не

кочергу и

     не мою ногу, знаем мы вас!

       Волчаре принесли бараний бок,  довольный зверь  утащил  его  под  лавку.

Чудной он,

     подумал Велигой, ох, чудной. По виду - сущий волк, но вялый какой-то... да

и где

     это видано,  чтоб волки под лавкой в корчме жили? Уж не больной ли, часом?

Хм,

     больной не больной,  а троих дружинников на ворота загнал,  если хозяин не

врет...

 

       Репейка подергал Велигоя за  рукав  и  витязь  раздраженно отметил,  что

прозвание

     закрепилось за юродивым не зря - похоже, теперь отцепиться от него вряд ли

скоро

     удастся.

       - Слышь,  богатырь,  я это,  как его, вроде как должон тебе остался... -

сказал

     убогий,  смешно морща нос,  что  по  всей  видимости должно было  означать

выражение

     крайней серьезности.

       - Ничего ты мне не должен. - буркнул Велигой.

       - Нет,  должон,  должон!  Ты  меня от плохих людей защитил?  Защитил.  -

Репейка

     загнул палец.  -  Кашей кормил?  Кормил. Меня никто не любит, кроме Богов,

потому я

     и убогий, никто, кроме Богов мне добра не делает...

       Вот уж добро,  подумал Велигой с жалостью.  Стукнули бы дурачка молнией,

чтоб не

     мучился, унижений не терпел, и дело с концом. А в вирый таким вот юродивым

 

     дорога прямая, верная, без колдобин и ухабов...

       - А ты добрый.  -  серьезно закончил Репейка,  таким тоном, будто княжий

указ

     зачитал.   -   А   на  добро  Боги  велят  добром,   добром...   Как  тебя

звать-величать,

     добрый молодец?

       - Ох,  ну вот еще на мою голову...  -  вздохнул Волчий Дух.  -  Велигоем

зовут.

       - Вот что скажу,  Велигоюшко!  -  Зашептал убогий прямо в ухо витязю.  -

Вижу

     ведь,  думы тебя тяжкие одолевают,  кручинишься.  А  одежка-то  на тебе не

простая, и

     в  калите не  пусто,  и  конь богатырский...  Не иначе,  самого Владимира,

светлого

     князя волю исполняешь!

       Исполняю, мысленно сплюнул Велигой. Вот уж говорят - дурная голова ногам

покоя

     не  дает.  Не Владимир и  не кто-то там -  сам себе задание придумал.  Где

Радивоя

     искать? Его уже лет триста никто толком и не видал. А если и видал, то уже

не

     расскажет.  Велигой вздохнул,  отчаянно пытаясь найти выход из  тупика,  в

который

     сам себя загнал.  "Но дурачок,  дурачок-то!  - подумал он бросив взгляд на

Репейку.

     - И одежку приметил, и чем хозяину плачу, и коня... и сапоги с бронею, что

не

     простым мастером сделана, небось, тоже оценил!"

       А ведь чем Ящер не шутит... слухами земля полнится, а такие вот дурачки,

на

     самом деле, иной раз знают о том, что делается вокруг побольше некоторых

     мудрецов.  Умом  слабые только на  одну сторону -  на  ту  самую,  которая

отвечает за

     навыки,  необходимые для выживания в  этом жестоком и несправедливом мире,

они на

     самом деле видят больше других,  ибо с безумца спрос мал,  к работе такого

не

     приставишь -  себе дороже... вот и смотрит дурачок не в землю, а в небо да

вокруг

     себя и  всем существом впитывает то,  что  шепчут ему земля и  небо,  поют

птицы и

     говорят люди...

       - Скажи,  скажи  Репейке,  в  чем  твоя  кручина?  -  приставал  убогий,

продолжая

     дергать витязя за рукав.

       - Рубаху порвешь... - пробурчал Волчий Дух.

       "Скажу,  -  подумал вдруг, - как есть скажу, авось хуже не будет, потому

как

     хуже уже некуда..."

       - Про Радивоя Проклятого слыхал?  -  спросил Велигой буднично,  будто бы

этот

     самый Радивой ему гривну задолжал.

       Дурачка словно по лбу шарахнуло. Он замолчал так неожиданно, что Велигою

 

     показалось,  что исчезли все звуки на земле, оставив лишь зловещую тишину.

Под

     лавкой  завозился Волчара  -  показалась его  голова,  спряталась обратно,

напоследок

     будто придавив пристальным, тяжелым взглядом золотых глаз.

       - Радивой...  -  протянул наконец Репейка,  в  суеверном ужасе  округлив

глаза. -

     Его небо не зрит и земля не слышит, о нем огонь не знает и вода не остудит

жара

     его сердца...

       - Это я и без тебя знаю. - буркнул Велигой. - Чай, тоже не глухой, и

     кощунников слышал. Где его искать, вот в чем загвоздка?

       - А... зачем тебе Радивой? - спросил убогий, хлопая глазами.

       - Да сам он мне без надобности.  -  Велигой привалился к стене и прикрыл

глаза,

     задумчиво гоняя по столу берестяной ковшик. - Мне голова его нужна.

       - Голова?!!...

     *******************

       Да,  Велигоюшко,  накликал ты беду на свою шею.  -  протянул Репейка.  -

Радивоя и

     найти-то - уже целое дело, а голову... он скорее сам твою заберет.

       - Да знаю я,  знаю!  -  раздраженно отмахнулся Велигой.  - Так ведь меня

никто за

     язык не тащил,  сам напросился. Похоже, теперь до конца жизни буду ветра в

поле

     искать, как дурак. Хотя почему "как"?

       - Не, это я дурак! - гордо возразил Репейка.

       - Вот когда тебе это скажет кто-нибудь,  так и отвечай,  что, мол, я еще

что,

     вот был тут один с мечом, Радивоя искал... до сих пор, наверное, ищет.

       - А ты к волхвам не ходил?  - спросил убогий. - Может, что да подсказали

бы...

       Ящер мне на голову,  подумал Велигой,  а  ведь и впрямь...  Ух,  дурило,

дурилушко,

     ведь мог бы там же,  в Киеве хоть того же Белояна порасспросить,  уж он-то

точно

     должен хоть что-то знать... нет, сорвался, как сосулька с крыши - эх, щас,

 

     княже,  сбегаю,  только портки подтяну, мое место за столом не занимать...

Ох,

     дурила... а теперь в Киев путь заказан - люди скажут вот, мол, оказывается

 

     помимо глотки и голова еще, как ни странно, нужна бывает. Что, спросят,

     протрезвел, богатырь - в дупе штырь? Нет, нельзя в Киев, нельзя...

       - Не ходил,  - признался Волчий Дух с тяжелым сердцем. - Нет, раз до сих

пор

     ума  не  нажил,  значит,  дураком и  помру.  Своей головы нет  -  чужую не

приставишь, а

     дупой думать мы  все молодцы...  Ну  что мне,  свою что ли башку Владимиру

принести?

     Все равно мне от нее толку мало, сам пользоваться не умею...

       - Погоди... - Репейка наморщил лоб и принялся ожесточенно драть ногтями

     затылок, всеми силами выказывая мыслительный процесс.

       Велигой сидел, уставившись в одну точку. "Чего я жду? - Подумал вдруг. -

Пора

     бы уже и в путь,  так нет,  сижу тут, разглагольствую с умалишенным и жду,

когда

     он родит, наконец, очередную мудрость..."

       - К Барсуку тебе надо, - сказал вдруг Репейка.

       - К какому барсуку? - не понял Велигой.

       - К Барсуку...  -  повторил Репейка,  искренне удивленный тем, что такой

большой

     и умный не знает самого Барсука.

       - Кто это?  -  спросил Волчий Дух.  -  Еще один такой же,  как ты... ой,

извини...

     необычный?

       - Да,  необычный,  необычный!  - закивал убогий, вновь хватая Велигоя за

рубаху.

     - Волхв он, в лесу живет, верст десять отсюда будет, с гаком.

       - А в гаке сколько? - поинтересовался витязь.

       - Да верст двадцать... - пожал плечами Репейка. - А к Барсуку тебе надо,

надо!

     Он все знает!  Хоть и  далече живет,  а  наши мужики завсегда за советом к

нему

     бегают.

       Понятно,  расстроено подумал Велигой.  Живет  в  лесу  какой-нибудь дед,

траву

     собирает, всякую бяку из нее варит, пням кланяется, может даже еще дурнее

     Репейки, но для простого весянина всякий, кто непонятен, живет не как люди

- уже

     дурак...  либо волхв.  Раз такой вот дедок живет в уединении и незнамо чем

там

     занимается, - значит наверняка волхв. А что иной раз сморозит такое, что и

сам

     вряд ли поймет, так это ж от мудрости великой, она на то и мудрость, чтобы

 

     простому человеку не понять, иначе б все мудрецами были.

       Репейка,  видя,  на лице витязя сомнение,  еще сильнее потянул за рукав,

так что

     ткань затрещала.

       - Он в грядущее зрит! - сообщил убогий таинственным шепотом.

       - И что ж он там увидал? В грядущем? - усмехнулся Велигой.

       - А  ты не смейся,  не смейся!  Еще зимою нагадал Сыпачу,  что у него по

весне

     свинья сдохнет...

       - И сдохла?

       - Да  и  не  было  у  него  ее  никогда!  А  вот  жена  и  в  самом деле

преставилась, и

     правду молвить - та еще свинья была...

       - Ясно.  - сказал Велигой, поднимаясь. - Это и я тебе нагадаю, хоть и не

волхв,

     что вон та балка, нет, не туда смотришь, вот эта, что над нами, не позднее

 

     будущего лета рухнет и двоих зашибет.

       - Тоже мне,  предсказал!  -  усмехнулся Репейка.  - И так видно, что вся

прогнила,

     жуки сгрызли,  а  хозяин пока сообразит,  пока почешется...  А  что  двоих

пришибет -

     так  это  смотря  сколько народу в  корчме будет.  А  то  и  всех  пятерых

прихлопнет.

       Велигой внимательно посмотрел на убогого.

       - Слушай,  раз ты такой умный...  хм... то почему ж тогда дурак? - глупо

спросил

     он.

       - Родился таким. - пожал плечами Репейка.

       "Да,  -  подумал Велигой,  -  полна чудес земля Русская!  Где еще умного

дурака

     увидишь!"

       - Так где твой Барсук, говоришь, живет? - спросил Волчий Дух.

     Глава 3

       В  ближайшей веси надо бы  тебе хоть какого завалящего конька купить.  -

рассудил

     Велигой,  критически оглядывая дурачка. - Раз уж до твоего волхва двадцать

верст

     с гаком, а в гаке еще двадцать... хм. Пешедралом топать - ноги отвалятся.

       - А ближайшая -  это как раз где живу. - пожал плечами Репейка. - У Тыри

есть

     пара кобылок на продажу, и не дорого просит - свое бы вернуть.

       За  спиною  осталось то,  что  некогда  было  оградой  постоялого двора,

впереди

     лежала пыльная дорога.

       - Ты  хоть  верхом-то  умеешь?  -  спросил  витязь,  безуспешно  пытаясь

представить

     себе дурачка в седле.

       - А что там уметь? - удивился тот. - Не мне же - коню ноги переставлять.

 

       - Хм, в седле сидеть - не то, что на печке. - предостерег Велигой.

       - А разве на коне другим местом сидят? - распахнул глаза дурачок.

       - Да  нет,  тем же самым,  -  пояснил витязь,  -  только вот по другому.

Будешь на

     коне, как на лавке рассиживать, потом месяц вообще не сядешь... хм, на то,

что

     ниже спины. Ну да ладно, авось научишься.

       Некоторое время шли молча.  С  неба нещадно жарило солнце,  Боги сегодня

явно

     перестарались,  в сухом,  горячем воздухе над придорожными камнями дрожало

марево.

     Велигой разумно решил не  надевать броню,  только меч  привычно закинул за

спину,

     остался в  рубахе,  шитой  петухами,  вокруг  головы повязал,  придерживая

волосы,

     плетеный кожаный ремешок.  Серка вел в  поводу -  негоже восседать верхом,

когда

     твой спутник пешком шлепает. Репейка шагал широко, загребая босыми ногами

     дорожную пыль, за спиной болтался дорожный мешок, полный, как и переметные

сумы

     на Серке, всяческой снеди.

       В  раскаленном воздухе  роями  носились толстые  слепни,  жалили  почище

стрел, поля

     и рощи вокруг звенели птичьими трелями.  В небе -  ни облачка,  но Велигой

точно

     знал,  что погода -  штука коварная,  для того Боги ее и придумали,  чтобы

люди не

     зевали.  К вечеру,  или,  по крайней мере, не позже завтрашнего утра будет

дождь. И

     голова опять  разболелась -  последствие лихого удара  печенежской палицы.

Лет пять

     уж прошло,  а  все равно,  к перемене погоды трещит,  как лавка под задом,

дождь не

     хуже  любого  волхва  предсказывает.   Еще  в   Киеве  ходил  к   Белояну,

советовался.

     Медведеподобный волхв долго щупал голову, сопел, хмыкал и гыкал, набрал по

 

     скрыням какой-то дряни, сделал настойку, велел пить эту гадость при первых

же

     признаках боли  и  наказал голову  беречь  любой  ценой,  хоть  два  шлема

надевать,

     потому как стукнут хорошенько еще разок -  и все,  станет во, как Репейка.

"Врешь,

     медвежья морда, - подумал тогда Велигой, - я еще с тобой по части крепости

башки

     потягаюсь..." Однако настойку с тех пор всегда возил с собой.

       Репейка украдкой поглядывал на своего спутника. Видел, как снял с пояса

     баклажку,  морщась отхлебнул,  повесил обратно.  Какой все-таки  богатырь,

подумал

     дурачок.  Не то,  чтоб уж очень огромен -  видал и побольше,  -  вон, Илья

Муромец

     через весь проезжал,  так  издали подумали,  что  воз  сена катят -  но  и

Велигой в

     плечах широк, весь налит молодой силушкой, под рубахой перекатываются горы

мышц.

     И  в  то же время гибкий,  в движениях плавен и быстр,  как истинный боец,

потому

     как при такой мускулатуре такую точность и  подвижность не наработать ни в

кузне,

     ни  за  сохой,  ни  плотницким  топором,  а  лишь  непрестанными воинскими

упражнениями.

 

       - Велигоюшко... - позвал дурачок.

       - Я за него. - отозвался витязь, не поворачивая головы.

       - А отколь ты родом, коли не секрет? - спросил Репейка. - На киянина не

     больно-то похож...

       "Да,  -  подумал Велигой,  - с моей-то кривой рожей за местного при всем

желании

     не  сойду,  и  волосом черен,  аки  вороново крыло -  таких тут  не  часто

встретишь..."

 

       - Из  тиверцев я.  -  ответил Волчий Дух.  -  Из  самых что ни  на  есть

тиверистых.

       - То-то я и смотрю,  не иначе как с юга откуда-то, - кивнул Репейка. - А

сюда

     как попал?

       - А как все попадают, - пожал плечами Велигой. - Мы, тиверцы, давно уж в

Новой

     Руси... Дед мой ходил с Олегом на Царьград, отец на заставе погиб, и сам я

с

     шестнадцати весен в  младшей дружине.  Потом тоже  застава,  с  печенегами

бился - по

     башке получил, до сих пор в ушах звенит... Под Полоцком был, а там, видно,

 

     приглянулся кому... Сам не понял, как в Киеве очутился, в старшей дружине,

а

     потом и при самом светлом князе Владимире оказался...

       - При  Владимире...  -  прошептал почтительно Репейка.  -  Вот так прямо

сидишь в

     золотой палате,  вино  пьешь,  а  вокруг тебя...  Илья  Муромец,  Добрыня,

Казарин,

     Лешак - попов сын, Рагдай, Руслан, бояре именитые, гости заморские... сам

     светлый князь Владимир - Ясно Солнышко! Расскажи, Велигоюшко, каково это -

в

     одной палате с князем мед пить? О чем люди на княжьих пирах говорят?

       Велигой грустно улыбнулся.

       - Поначалу страшновато было...  Я  ведь тоже не  невесть какого знатного

рода, к

     богатым пирам  не  привычен.  А  потом...  втянулся.  Да  и  ничего такого

страшного

     нет, люди - они везде люди, и все, в общем-то, одинаковые. Да и князь, не

     поверишь, оказывается тоже человек!

       - Да ну? - глаза дурачка распахнулись, как крепостные ворота.

       - Родом клянусь!  - подтвердил Велигой. - А что касаемо разговоров... да

о чем

     везде люди говорят?  О жизни,  о бабах,  о том где,  что почем,  златом да

ратными

     подвигами хвалятся...  Я  этих историй наслушался -  во,  не лезет больше,

потому

     как сам вот нахвалился,  а теперь идем мы с тобой незнамо куда к какому-то

зверю,

     что в норе живет.  Разве что гости заморские историю расскажут, а иной раз

такое

     брякнут, что все чуть не под стол падают со смеху.

       - А что брякнут?  -  Репейка, похоже, если уж приставал с вопросами, так

похуже

     настоящего репья цеплялся. - Что?

       - Ну,  -  Волчий Дух  задумчиво почесал затылок,  пытаясь вспомнить хоть

что-то

     смешное. - Давеча вот принимали посла с Риму, ну все как положено, грамоты

там

     разные,  толмач суетиться,  потом за стол -  угощайся,  гость дорогой, чем

Боги

     послали...  Ну,  послали ему Боги тогда лишнюю чашу вина, выдул ее и пошел

нас

     уму-разуму учить.  "Наши с вашими, - говорит, - одного роду-племени, у нас

даже

     слова в языках общие корни имеют ". Ну, князь светлый его и вопрошает, как

так,

     мол?  А тот ему и говорит:  "Знаешь,  монсиньор светлейший князь, откуда в

русском

     языке  слово  "стибрить",  а?"  Нет,  говорит Владимир,  по-моему,  всегда

было... А

     гость ему  в  ответ:  "Ан нет,  не  всегда.  Есть у  нас река такая,  Тибр

называется.

     Так  вот,  было дело,  ваши ушкуйники уперли там у  нашего купца две баржи

товару. С

     тех пор и пошло - стибрить, украсть то есть..."

       - А князь что? - спросил Репейка.

       - А  что  князь?  Князь дивится,  а  воевода наш главный,  Претич,  репу

почесал,

     покряхтел, поднялся, да и вопрошает гостя заморского: "А у вас, - говорит,

-

     случаем, в городе Пиза, ничего не пропадало?"

     *******************

       Веси достигли к полудню.  Жара к этому времени стала совсем невыносимой,

с

     Велигоя пот лил в  три ручья.  С  неудовольствием подумал,  что хоть сам с

юга,

     вроде бы должен быть привычен...  ан нет.  Здесь воздух суше, тверже чем в

родных

     тиверских землях  да  и  солнце  тут,  наверное,  Боги  повесили другое  -

жестокое,

     коварное...  Репейка,  казалось,  жары не  замечал вовсе -  шел  веселый и

бодрый,

     улыбался во весь рот, что-то напевал.

       Весь оказалась большой, богатой. Дорога превратилась в ухоженную улицу,

     добротные,  чистые дома,  иные в два поверха,  двумя рядами выстроились по

обе

     стороны.  Плетни ровные,  ухоженные,  с  непременными горшками на столбах.

Народу на

     улице мало -  хоть и  привыкли к здешней чудной погоде,  а все же вылезать

без

     особой нужды под палящее с раскаленного неба солнце,  похоже,  не хотелось

никому.

     Только стайки ребятни резвились во дворах -  им-то что,  жара - не жара, а

детство

     раз в жизни, надо пользоваться...

       Репейка гордо смотрел по сторонам - вот моя деревня, вот мой дом родной.

 

     Велигой  одобрительно  кивнул:  хозяйственный  народ  живет,  не  ленивый.

Поэтому,

     когда из-за плетня вдруг вылетел,  и,  подняв облачко пыли,  покатился под

ноги

     небольшой камень, витязь сначала не понял, что, собственно, происходит.

       Из-за плетня просвистел еще один камешек, потом раздался детский смех и

     улюлюканье.   Шестеро  ребятишек  весело  прыгали,  указывая  пальцами  на

Репейку. Тот

     беспомощно улыбался в  ответ,  разведя руки  в  стороны.  Самый старший из

ребят

     подхватил с земли камень, его товарищи с готовностью сделали то же самое.

       - Репейка! Репе-е-е-ейка! Дурачок! Б-э-э-э-э-э! - корча рожи, кричали

     сорванцы,  и  в  сторону убогого сорвался уже  целый град камней.  Дурачок

только

     прикрыл руками голову, продолжая глупо и беспомощно улыбаться.

       Велигой  остановился.  Старший  из  пацанов  подхватил следующий камень,

довольно

     увесистый и,  скроив Репейке гримасу,  с  силой запустил этим булыжником в

дурачка.

 

       Волчий Дух резко выбросил руку, перехватил камень на лету, и, не особо

     стесняясь в  силе,  запустил его  обратно в  сопливого метателя.  Раздался

звучный

     удар,  мальчишка с размаху сел на задницу,  и ухватившись за разбитый лоб,

тонко и

     противно заныл: "Тя-тя-я-я-я-а-аа!" Его приятелей словно веником вымело.

       Велигой  не  оглядываясь  двинулся  дальше.   Репейка  смотрел  на  него

ошеломленно.

       - Зачем ты так?  - спросил он, когда отошли уже порядочно. - Дети ж еще,

не

     понимают...

       - Зато теперь поймут, - холодно ответил Велигой.

       "У нас такого не может быть... - пронеслось в голове. - Когда враг рядом

- с

     одной  стороны печенеги,  с  другой ромеи,  -  когда каждый второй ребенок

растет без

     отца, когда смерть более обыденна, чем жизнь, у самого последнего сорванца

даже

     мысли не возникнет поступить вот так, принести еще больше боли и

     несправедливости в  мир,  где  их  и  без того чересчур много...  А  здесь

зажрались,

     ох зажрались! Слишком близко к Киеву, еще чувствуется могучая рука князя,

     сулящая покой и  безопасность.  Если даже вот такая сопля,  от  горшка два

вершка,

     бросает  камень  в  того,   кто  не  может  ответить,  уверенная  в  своей

безнаказанности,

     а как только получает в лоб,  завет папашу...  хорош,  небось, папаша, раз

такую

     дрянь воспитал!.."

       Настроение упало.  Они  прошли уже  половину веси,  но  мысли вскипали в

голове

     Велигоя,  как  капли воды на  горячей плите.  Его  первоначальное мнение о

весянах

     круто изменилось. Если здесь таковы дети, то что уж говорить о взрослых?

       Словно в  подтверждение его мыслей,  на  улице показался здоровый мужик,

поперек

     себя  шире,   сытый,  румяный.  Увидав  Репейку,  улыбнулся  гадко,  пошел

навстречу.

     Проходя мимо,  ловко подставил ногу,  и  дурачок с маху растянулся в пыли.

Мужик

     загоготал, посмотрел на остановившегося Велигоя тупым довольным взглядом.

       - Дурак!  -  сказал он,  показывая пальцем на поднимающегося Репейку.  -

Правда,

     дурак?

       Он смотрел на витязя,  как сильный на сильного, ожидая, что тот поймет и

вместе

     с ним посмеется над неполноценностью этого...  да какой это человек?  Сила

есть -

     ума не надо...  а если нет ни того, ни другого, значит, вообще не человек,

можно

     делать с ним все, что душе угодно...

       - Дурак, - подтвердил Велигой. - Настоящий, полный дурак.

       Мужик согласно закивал,  расплылся в  улыбке еще  шире  -  сильный понял

сильного.

     Делая шаг дальше по  улице,  мол,  ну ладно,  хорошо посмеялись,  пора мне

теперь,

     Велигой по-приятельски хлопнул его по плечу. Явственно послышался хруст, с

 

     которым ломается ключица, мужик побледнел, потом посерел, рухнул на колени

и

     только тогда заорал так, что с окрестных крыш и деревьев поднялись

     переполошенные птицы.

       - Дурак... - пробормотал Волчий Дух, не оборачиваясь.

       Репейка  посмотрел  на   своего  обидчика,   корчащегося  в   пыли   как

раздавленный

     червяк, перевел недоумевающий взгляд на витязя.

       "Ну почему так? - в отчаянии подумал Велигой. - Ну почему? Почему Боги

     сотворили человека таким, что он приспосабливается ко всему? Невозможно

     поверить,  что  можно жить вот  как этот дурачок,  когда унижения,  тычки,

побои и

     глумление безмозглой толпы  стали настолько обыденными и  привычными,  что

уже не

     обращает внимания... Почему так, Боги?"

       В молчании брели по улице. Репейка шел впереди, иногда оглядывался, и во

взоре

     его  Велигой читал недоумение.  Почему за  последние два дня этот странный

молодой

     воин,  изрубленный в  боях,  еще вчера восседавший в  одной палате с самим

светлым

     князем вот  уже третий раз вступается за  него,  за  простого деревенского

дурачка,

     которого даже и не знает-то толком?

       "Да  вот  как раз потому,  -  мысленно ответил ему Волчий Дух,  -  что я

столько раз

     видел смерть, боль, видел как гибли под саблями степняков те, кто не мог

     защититься... И теперь душа вскипает, даже когда пацаненок отрывает крылья

 

     бабочке.  А  когда вылезают такие вот  выродки,  нелюди,  что хуже упырей,

позорище

     рода  человеческого,  перед  Богами стыдно...  таких  готов  голыми руками

душить. И

     буду,  буду душить,  потому что я  знаю,  что сильный,  во мне шесть пудов

крепчайших

     мышц и  костей,  я  могу голыми руками кому угодно свернуть голову и  меня

научили

     убивать всеми возможными способами.  Я воин,  бедный ты мой Репейка,  я не

умею

     ничего другого, я видел такое, что этим сытым недоделкам и в кошмарном сне

не

     присниться, а приснится - неделю будут под лавкой дрожать..."

       Впереди показалась из-за плетня небольшая изба, рядом виднеется еще одна

 

     низкая крыша,  добротная,  гонтовая.  Оттуда слышался звук  тяжелых ударов

молотом

     по железу, из трубы столбом поднимался дым.

       - Вот Тырин дом. - пальцем показал Репейка. - А вот его кузня.

       Велигой,  все еще погруженный в мрачные думы, коротко кивнул, мол, давай

веди

     побыстрее,  нам  только  лошадь,  и  ноги  моей  больше не  будет  в  этом

гадюшнике...

       Калитка была приоткрыта,  Репейка вошел уверенно -  видать,  бывал много

раз,

     сразу взял правее.  Велигой задержался,  привязал Серка к столбу,  дурачка

нагнал

     уже у самой кузни.

       Там  дверь была  распахнута настежь,  изнутри вырывались волны жара,  по

сравнению

     с которым даже здешнее солнце казалось холодной сковородой, слышался

     непрестанный звон молота.  Репейка вошел в  кузню,  Велигой остановился на

пороге.

       В горне гудело пламя, мальчишка весен четырнадцати работал мехами. Стены

 

     увешаны хитрым инструментом коваля, глядя на которые Велигой в который раз

 

     ощутил глубокое уважение к  этому ремеслу и  тем  людям,  по  воле которых

простой

     кусок  железа принимает формы,  нужные человеку,  обретает твердость камня

или

     наоборот, течет подобно воде раскаленными огненными струями...

       Хозяин кузни и молотобоец - молодой парень весен двадцати, работали за

     огромной наковальней,  крепкие,  надежные,  как  само  железо.  Лицо  Тыри

поросло

     густой светлой бородой,  хотя  под  слоем сажи  цвет угадывался с  трудом.

Волосы

     вкруг головы перехвачены ремешком,  глаза поразительно синие,  как  летнее

небо.

     Легкий  ведущий молот  в  руке  равномерно вздымается и  с  легким  звоном

опускается

     на  заготовку,  обозначая место,  угол и  силу удара,  и  едва поднимается

вновь, как

     на  это  место  обрушивается  тяжелая  кувалда  в  руках  молотобойца.  На

наковальне

     алым  жаром  пылала  длинная полоса  металла,  в  которой уже  можно  было

безошибочно

     угадать лемех большого плуга.

       Велигой заворожено смотрел,  как  с  каждым могучим ударом простой кусок

железа

     превращается в  орудие  пахаря.  Никогда  в  детстве,  отрочестве,  ранней

молодости не

     интересовался,  откуда у  воина меч берется...  а потом как-то уже в Киеве

увидел

     коваля за работой, и сердце навеки пленилось этим невероятным, волшебным

     ремеслом. Он мог часами наблюдать, как работает Людота, а из-под молота

     величайшего киевского коваля  выходили  клинки  мечей,  топоры,  доспешные

пластины.

     Потом мастера оружейники да бронники сделают пригодными для хвата, насадят

на

     топорища, перевьют стальными кольцами и нашьют на поддоспешик, чтобы затем

 

     могучий дружинник с  оружием в руках и в броне дивной прочности без страха

шел в

     гущу самой жестокой сечи.  И каждый поверженный им супротивник поражен так

же и

     руками вооруживших его...  Все  это  восхищенный Велигой тогда одним духом

высказал

     великому мастеру.  Людота выслушал,  и  на  закопченном лице его появилась

чуть

     грустная улыбка. "Ты зрел только половину нашего дела... - сказал он тогда

 

     воину.  -  Ты видел коваля,  кующего меч. Но лишь когда узришь, как куется

орало...

     только тогда поймешь все до конца."

       И теперь Велигой видел это. Он вспомнил выражение лица Людоты, когда под

его

     молотом,  казалось ярилась,  рождаясь,  сама СМЕРТЬ.  Он и был похож в это

время на

     бога  смерти,  могучего,  грозного и  безжалостного.  А  сейчас...  сейчас

Велигой

     видел совсем иное.  Под ударами молота Тыри рождалась ЖИЗНЬ.  Лицо мастера

было

     озарено счастьем творения,  совершаемого на радость людям,  для облегчения

их

     тяжкого,  но  мирного труда.  Только теперь Волчий Дух  осознал смысл слов

Людоты.

       Жизнь и  Смерть.  Меч и  Орало.  На том стоит и будет стоять этот мир во

веки

     веков...

     Глава 4

       Высоко-высоко, в бело-синем небе поет свою печальную песню дивная птица.

Не

     уловить смертному уху  дивную мелодию,  не  понять смертному разуму чудных

слов, но

     внемлет песне бессмертный дух.  "О чем поешь ты,  Сирин-птица?"  "Спроси о

том душу

     свою, человече..."

       Лети, лети песня дивная, славь, величай родную сторонушку.

       Русь...

       Русь.

       Русь!

     РУСЬ!!!

       Земля-матушка,  сторонушка милая,  привольная!  Живи вовек, цвети, звени

голосами

     птичьими,   шуми  лесами  высокими,   морями-реками  просторными,  степями

ковыльными,

     звучи древней песней гор... Пой свою чудную, печальную, яростную песню

     Сирин-птица, лети, лети песня дивная!

       Пусть  в  глубине могучего Леса  дрогнет сердце древнее,  остывающее под

гнетом

     лет,  внемля звукам знакомым,  пусть проснется,  возрадуется,  оживет Сила

старая,

     забытая,  ныне неведомая.  Нет Силе той в мире равной силы, нет и не будет

во веки

     веков.  Дремлет сейчас она, спит под тяжестью бессчетных веков, свидетелем

коих

     была,  и во грезах видит века грядущие. Спит Сила, но чуток сон ее. И если

вновь

     беда придет на родную сторонушку,  стряхнет с  себя оковы сна,  и наполнит

сердца

     людские  отвагой небывалой,  вольет  в  руки  их  мощь  великую.  И  тогда

берегись,

     хоронись ворог  лютый!  Ибо  не  ведаешь ты,  ЧТО  пробудил звоном оружия.

Берегись!

     Хоронись!  Поверни стопы свои туда, откель пришел и беги, беги безоглядно,

или

     ляжешь костьми в сей земле в назидание потомкам твоим и другим безумцам,

     пришедшим сюда войною.  Беги, беги не оглядываясь! ! Иначе... Молись богам

своим

     - они не  помогут тебе,  взмахни мечом -  он  пронзит твое сердце,  запали

огонь - он

     сожжет твою душу.  Ибо пробудил ты Силу древнюю,  равной которой нет и  не

будет в

     поднебесном мире до конца времен.

       Но  пока спит она,  убаюканная песней дивной,  спит и  видит во сне века

грядущие.

     Дремлет  в  глубине  старого Леса,  надежно скрытая от  глаза  человечьего

болотами

     темными,  завалами непроходимыми, переплетением темных ветвей старых древ,

что

     помнят еще,  как все начиналось...  Даже могучие Боги на видят, не ведают,

где

     лежит,  где  бьется неспешно Сердце Силы,  только Род-создатель знает,  но

никому о

     том не поведает. Ибо опасно будить Силу не ко времени!

       Страшись,  страшись,  человече,  пробудить  в  неурочный  час  то,  чему

положено

     спать!  Ибо,  когда настает срок,  Сила  приходит сама и  щедро делится со

смертными

     огнем своей древней души.  Но не ранее,  ни после не приближайся к Сердцу,

иначе

     проклянешь день, когда мать родила тебя на свет. У всего в мире свой Покон

и

     всему свое время.

       Тем  паче  страшись явиться к  Истоку с  черной душой,  в  корысти своей

возжелав

     подчинить, завладеть, получить Силу лишь для себя, чтобы возвыситься над

     другими.  Страшись,  ибо  человек высок  свершениями своими,  плодами лишь

одних

     трудов своих,  остальное -  тлен.  Возвеличившись над всеми, не приложив к

тому

     собственного старания рано ли, поздно ли, но падешь, сгинешь бесследно.

     Проклянешь свое величие, ибо все, что сотворитшь - разрушится, все, чему

     пожелаешь дать жизнь - умрет не родившись, все, что благословишь - будет

     проклято. И возжелаешь смерти - но она не придет за тобою, и будешь искать

покоя

     - и не найдешь его.  Ибо в безумстве своем взвалил ты на плечи ношу,  коею

не в

     силах снесть,  так как не  натрудил для того ты плеч своих.  Такова участь

всякого,

     кто  возжелает в  вирый на  чужом горбу въехать:  ноша  непосильная согнет

тебя,

     распластает,  размажет по  земле,  и  будешь ты раздавленной жабой влачить

свое

     бессмысленное существование,  пока не оборвет его рука того,  кто сжалится

над

     твоей горькой участью.

       Лишь тот,  кто тяжким путем, в отчаянной борьбе идет к вершине, способен

нести

     ту  ношу,  которую возлагает на  него достигнутое величие,  ибо закален он

тяготами

     да невзгодами пути.  И тогда человек может стать равным Богам... а порой и

выше

     их....

       Шумит,  колышется древний лес,  поет ветер в  древесных вершинах,  вторя

дивной

     песне Сирин-птицы в голубом безоблачном небе."О чем поешь, Сирин-птица?" "

 

     Спроси о том сердце свое, человече"

       - Тяжко мне... нет боле сил моих!...

       - Ты выбрал.

       - Будь он проклят, мой выбор...

     *******************

       Велигой открыл  глаза.  Остатки сна  -  такого странного и  тревожащего,

легким

     туманом еще кружили в голове,  оседая, исчезая, испаряясь бесследно. Смолк

в ушах

     последний звук дивной песни...

       Солнце стремительно опускалось к виднокраю, свет его загустел, приобрел

     оранжевый оттенок. Тени удлинились, легкий вечерний ветерок слабо шелестел

 

     листьями яблонь возле дома.

       Бревенчатая стена избы,  нагретая за  день  солнечными лучами,  исходила

приятным

     теплом.  Велигой  оторвал от  нее  затекшую спину,  потянулся.  Сколько же

времени он

     спал? В пузе все еще жили остатки воспоминаний о вкуснейших щах, которыми

     угощала хлебосольная Тырина жена.  Коваль оказался не  в  пример некоторым

своим

     односельчанам гостеприимным и добродушным. Репейку встретил как старого

     знакомца,  Велигоя привечал,  как  почетного гостя.  Волчий Дух,  дабы  не

смущать

     хозяев,  не  стал  представляться княжьим богатырем,  шикнул  на  Репейку,

который уже

     наметился было распустить язык да похвалиться таким знакомством.

       Коваль  пригласил гостей  за  стол.  По  такому  случаю  постелили такую

белоснежную

     скатерть, что Велигой себе подумал, что берегли не иначе, как на случай

     неожиданного визита  самого  князя.  Хозяйка  кормила гостей  и  семейство

наваристыми

     щами,  Волчий Дух уплетал,  только за ушами хруст стоял -  давненько не ел

вот так

     вот, по-простому, домашней стряпни.

       После  обеда  отправились смотреть  лошаденку  для  Репейки.  Конячки  и

вправду были

     неказистые,  но  для  дурачка были  в  самый  раз.  Велигой выбрал кобылку

поспокойнее,

     полез было в калиту,  да коваль только руками замахал: какие, мол, деньги,

да

     зачем? Съездит Репейка, куда надо проводит витязя, а там вернет - чай не в

 

     Тьмутаракань едут, тут же, можно сказать, рядышком!

       Дымок,  старший  Тырин  сын,  вызвался поправить подковы  Серку.  Коваль

отправился

     в  кузню,  Репейка увязался за  ним,  как всегда болтая о  всякой всячине.

Велигой

     некоторое время смотрел, как Дымок работает над подковами, потом убедился,

что

     парень  свое  дело  знает,   присел  на  лавку  у  стены  -  опять  начала

разбаливаться

     голова. Эх, мало настоя Белоянова взял... Витязь пригрелся на солнышке,

     расслабился... и уснул, как убитый.

       Теперь,  когда  проснулся  уже  под  вечер,  чувствовал себя  неловко  -

здоровый да

     молодой,  а задрых, как старый дед на завалинке. Проснулся сам - никто его

не

     будил. Теперь до ночи точно не поспеют к Барсуку.

       Из-за избы показался Тыря. Улыбнулся витязю, присел рядом.

       - Сладко спал,  вой,  -  молвил коваль густым, добрым басом. - Эк тебя с

жинкиных

     щей разморило!

       - И не говори... - ответил Велигой. - Знатно готовит твоя половина, чуть

язык

     не проглотил, так уплетал.

       Тыря засмеялся. Весело так, раскатисто.

       - Спасибо на добром слове, - молвил он, и поглядев на заходящее солнце,

     добавил: - Теперича вам смыслу нет в путь трогаться. Переночуете у меня, а

 

     завтра, с утречка...

       Из дому вышел Репейка в  сопровождении Дымка и тырина младшенького,  как

его

     звать, Велигой почему-то не запомнил.

       - Да, что ты, Тырюшка! - воскликнул дурачок. - Да пошто мы тебя стеснять

 

     будем? Чай я тоже не в огороде живу, избенка моя рядом...

       - Уж извини, Репейка, - сказал добродушно Дымок, голос у него был весь в

 

     папаню,  -  но в  твоей избе щелей больше,  чем бревен,  и крыша аки сито.

Давно

     говорю,  давай с братаном поправим,  а ты все "да ладно,  да неудобно...".

Не, в

     такую избу гостя вести...  лучше в  другой раз.  И не упрямься,  завтра же

пойдем

     щели конопатить,  пока ты витязя к  Барсуку проводишь.  А  вот вернетесь -

тады и

     погостит у тебя, коль пожелает...

       - Верно речешь,  сынку.  -  кивнул Тыря.  -  Тем паче, что дождь сегодня

ночью

     будет - вон, какие тучи Стрибог на виднокрае согнал. Решено. Оставайтесь.

       - Да я как-то дождя не шибко боюсь...  - пожал плечами Велигой. - Чай не

бревна

     с  неба падают -  вода-живица.  А Репейка правду молвит -  негоже нам тебя

стеснять.

     Тем  более,  что  и  так дольше всех приличиев загостились,  по  моей вине

застряли.

     Надо же, задрых, как сурок... Да и не один живешь, с семейством.

       - Да брось ты,  вой,  разве ж это семейство?  Вон,  у Петлюка -  это да,

восемь

     ртов, а у меня места в избе - хоть курей разводи.

       - Да я уж как-нибудь, может, на сеновале... - совсем смутился Велигой...

 

       Разумеется,  ни  на  какой  сеновал  его  не  пустили.  Как  отвечеряли,

постелили в

     избе на лавку шкуру медвежью,  -  оказывается, хозяин иной раз промышлял и

охотою

     - другой укрыться дали.  Репейка полез  на  чердак -  сухо  там,  тепло от

трубы.

       - Вот всегда так, - покачал головой Тыря. - Ну никак он не может

     по-человечески... Эх, цены б ему не было, кабы умом здрав был.

       - А что он, с рождения такой, - спросил Велигой, заворачиваясь в шкуру и

 

     пристраивая под  голову  свернутый  плащ,  -  или  потом  какое  несчастье

приключилась?

 

       - Уродился...  -  махнул рукой  коваль.  -  Да  тут  еще  такая  беда  -

родителей-то

     его мор унес,  когда ему... э-э-э, десять тому... значит, пятнадцать весен

было

     тогда.  С  тех пор так один и  живет.  Кое-как.  К  работе-то  ни к  какой

серьезной не

     пригоден,  за огородом и то уследить не может.  Пойдет, к примеру, сорняки

полоть

     и  замечтается,  на  небо  глядючи...  на  весь  день.  Пока пузо жрать не

попросит.

     Люди помогают,  да  он  гордый,  сам не  попросит,  хозяйство потому вечно

запущено...

 

       Велигой невольно сжал зубы.  Помогают...  Хозяин-то мужик добрый, да вот

не все

     здесь  таковы,  ох  не  все...  Опять вскипела лютая злоба в  душе,  когда

вспомнил,

     как летели в Репейку камни,  как глумился над ним тот мерзавец.  Наверное,

думы

     очень  ярко  отразились  на   лице  витязя,   потому  как  Тыря  посмотрел

внимательно,

     вздохнул.

       - Да, рассказывал мне Репейка, рассказывал, как ты Плетенина сына в лоб

     каменюкой угостил и  как Струпня покалечил.  Да поделом обоим,  я бы еще и

добавил

     - для пущей памяти.  Ты,  вой,  на  весь нашу не серчай,  разный тут народ

живет. И

     обормотов всяких хватает,  но и хороших людей тоже не полторы калеки.  Так

что,

     Репейку мы здесь в обиду особо не даем. Бывает, конечно, что и не углядим,

 

     обидит какой-нибудь веник не вязаный,  что себя шибко умным считает,  а по

сути,

     так он,  а не Репейка, и есть самый дурак... Ну, добро тебе почивать, вой,

да и

     мне пора на боковую. Завтра ни свет ни заря работать надобно, а кузня лень

не

     любит.

       - И тебе добро... хозяин... - пробормотал Велигой уже сквозь сон. Хоть и

 

     должен был выспаться за день,  но все одно,  уснул,  как бревно. Сказались

три

     полубессонные ночи подряд - на княжьих пирах, да в дороге...

       Этой  ночью  не   снилось  ничего,   только  пошедший  заполночь  дождик

вкрадывался

     своим мягким шумом в хрупкую ткань сна...

     *******************

       Утром Велигой вскочил,  как заведенный,  ни  свет ни  заря,  даже раньше

Тыри.

     Опять же,  сработала воинская выучка: бывало, на заставе допоздна с такими

же

     обормотами в кости дулся,  с утра просыпался уже в карауле, а как добрался

и как

     на пост встал - напрочь не помнил.

       На  улице  капал мелкий дождик.  Голову,  слава Богам,  вроде отпустило,

чувствовал

     себя  бодро.  Умылся у  колодца,  вернулся в  избу  посвежевший,  принялся

собирать

     свои и Репейкины манатки. Пошел в сарай, взнуздал Серка, осмотрел еще раз

     лошадку, что вчера приметил для дурачка.

       Когда вернулся в  избу,  в  горшке на  печи уже шкворчала каша,  хозяйка

улыбнулась

     приветливо, Тыря прохаживался по горнице, разминая затекшие со сна плечи.

     Сыновья коваля уже ушли в кузню - разжигать-раздувать горн, пока завтрак

     готовится.

       Почуяв  запах  каши,  с  чердака  спустился  заспанный  Репейка,  хлопал

глазами,

     ноздри раздувались, как у гончего псяки, что добычу учуял.

       Отведали каши,  разошлись по  своим  делам.  Тыря  с  сынами  скрылся  в

кузнице,

     Велигой битый  час  угробил на  бесплодные попытки обучить Репейку седлать

лошадь,

     наконец плюнул, сделал все сам и вывел обоих коней на двор.

       Тырина жинка захлопотала вокруг дурачка, собирая в дорогу, достала новые

лапти

     и одежку потеплее -  дождь каплет,  застудится дуралей неровен час,  потом

лечи

     его,  горемычного... Велигой тем временем облачался в доспех - вроде бы до

лесу,

     где всякое может водиться,  еще далече,  но одеваться потом под дождем ему

совсем

     не улыбалось. Репейка широко раскрытыми глазами наблюдал, как воин влезает

в

     стальную кольчато-чешуйчатую броню, застегивает пряжки наручей, натягивает

 

     боевые рукавицы.  Меч Велигоя с  клинком длинной в  четыре с лишним пяди и

рукоятью

     в полторы привычно уместился за правым плечом на хитрой системе ремней и

     застежек,  лук выглянул из-за левого. За голенище сапога скользнул тяжелый

боевой

     кинжал, на поясе уместились в ряд четыре швыряльных ножа и колчан. Голова

     скрылась в скорлупе шлема с половинчатой личиной в виде широко распахнутых

 

     совиных глаз с клювом-наносником.

       Велигой накинул на  плечи  дорожный плащ  из  тонкой темной кожи,  хитро

скроенный

     так,  чтобы не мешал в  любой миг выхватить из-за спины оружие.  Порылся в

дорожном

     мешке, вытащил еще один плащ, отдал Репейке.

       Со  двора отъезжали,  когда в  кузне уже  во  всю  гремели молоты Тыри и

Дымка.

     Ковали прервали работу,  вышли попрощаться. Репейка долго не мог забраться

в

     седло,  садился все время то боком, то задом наперед, и кончилось все тем,

что

     Тыря просто-напросто ухватил дурачка сильными руками и  посадил на  лошадь

как

     надо.  Некоторое время ушло на  то,  чтобы хоть как-то  научить его правит

конякой,

     но с этим Репейка худо-бедно,  но справился.  Хозяйка вручила ему еще один

мешок с

     харчами -  на всякий случай,  голод не тетка,  хоть и  ехать-то день туда,

день

     обратно...

       Распрощались,  поклонились,  поблагодарили за кров, за угощение, тронули

коней.

       Первое  время   Репейка  путался,   потом  привык,   расслабился,   стал

поглядывать по

     сторонам.  Велигой  задал  неспешную рысь,  на  которой  дурачок  еще  мог

справиться со

     своим скакуном, и таким ходом они выехали из веси.

       Погода была пакостная. Дорога, правда, еще не успела размокнуть, но к

     завтрему, ежели так и дальше будет с небес капать, превратится в настоящее

 

     болото, хоть упырей разводи. Слева тянулись пшеничные поля, справа вдалеке

 

     виднелся лес. Репейка объяснил, что им на самом деле не туда, это так -

     перелесок,  а  Барсук подальше живет.  Версты через три надо сворачивать с

большака

     - дальше он забирает на закат, а им к восходу, вдоль опушки этого ближнего

 

     лесочка  и  дальше  на  полуночь.   Репейка  утверждал,  что  хоть  лес  и

непролазный, но

     к Барсуку ведет тропочка,  по которой можно и коней провести, ежели знать,

где

     она.  Хитро прячет ее  волхв и  лешаки охраняют,  чтоб  кто  чужой мудрого

старца не

     потревожил зазря.  Ему,  Репейке,  ведомо де слово заветное,  пропустит их

лес, а

     Барсук уж  его  знает,  бегал к  нему дурачок много раз еще с  тех времен,

когда звал

     мамку с  батькой лечить.  Не  успел тогда Барсук помочь,  поздно Репейка к

нему

     побежал.  Потом убивался,  плакал,  просил,  от дури излечить, чтоб больше

никому

     беды не было... да только не взялся волхв, видать, и его силе предел есть.

 

     Велигой слушал, вздыхал сочувственно, памятуя вчерашний Тырин рассказ. Так

 

     двигались они  неспешно по  раскисающей на  глазах дороге,  и  через три с

небольшим

     версты свернули на  маленькую,  почти  незаметную тропочку,  ведущую через

поле в

     дальний лес...

     Глава 5

       К  полудню дождик перестал,  но небо так и  не развиднелось.  Было сыро,

кони

     ступали по высокой мокрой траве,  сбивая с  нее прозрачные капли.  Ближний

лесок

     придвинулся вплотную,  потом  остался позади,  и  теперь ехали по  чистому

полю.

     Велигой полной грудью вдыхал свежий,  прохладный воздух, чувствуя себя все

лучше

     и лучше.  Репейка,  наоборот, скуксился, затосковал по солнышку, тем боле,

что

     начали сбываться слова витязя относительно различия между сидением в седле

и на

     лавке.

       Поле простиралось окрест, казалось бескрайним. Вокруг ни души, ни звука,

 

     только фыркают,  глухо стуча копытами,  кони, да чивиркает где-то одинокая

птица.

       Репейке, видно, стало совсем скучно. Он поерзал в седле, устраиваясь

     поудобнее, стал что-то напевать

       - Давай уж тогда вслух, - сказал Велигой. - А я послушаю.

       Репейка посмотрел на него сначала удивленно,  а потом заулыбался во весь

рот,

     прочистил горло,  и вдруг запел.  Голос его,  неожиданно чистый и звонкий,

разогнал

     тишину  над  полем,  вознесся к  хмурому небу,  разлился звонкой песней по

округе...

     Ой ты небо синее, ой ты ясно солнышко

       Ой вы ветры буйные, облака высокие

       Все вы зрите-видите, обо всем вы знаете

       Так о том, что знаете, нынче нам поведайте.

     То не туча черная, то не стая волчия

       То шагает по полю сила-рать несметная.

       Во броне булатныя, о щитах червленыя

       Идет рать могучая, князя Володимира

     Как ко граду Полоцку подступает, метится.

       Звать на брань готовится Рогволда окаянного

       За стенами крепкими он кроется-хоронится

       Загодя готовит он оборону крепкую.

     То не ветры дунули, то не птицы свистнули

       То взвилися к небушку стрелушки каленые.

       Как звенят о брони-то, да мечи булатные

       Льется, льется кровушка, льется речкой мутною.

     Оборона крепкая Рогволдом сколочена

       Гоже стены слажены, да врата могучие.

       Да со стен защитники мечут стрелы острые

       Мечут камни тяжкие, губят рать Владимира.

     И вскричал Владимир-князь: "До какого времени

       Будет гибнуть рать моя, да ворогов радовать?

       Где же вы, могучие, где же вы, великие,

       Где ж вы, вои ярые, песнями воспетые?"

     И явились, вызвались десятеро воинов

       Никому не ведомых из земель тиверския.

       Вышли, поклонилися князю низко в ноженьки

       Поклонились в ноженьки, хробро слово молвили:

     "Ой ты княже светлыя, твое слово слышали

       Твое слово слышали, и теперь ответствуем

       Пусть ворота ладные охраняют ворога

       За стенами крепкими пусть Рогволд хоронится

     Мы на стену дальнюю, слабо хоронимую

       В нужный час поднимемся, ворогом незримые

       И к воротам полоцким лютым боем двинемся

       Распахнем воротушки пред твоими воями."

     Молвил князь, ответствуя, их на рать напутствуя

       "Ой вы вои славные, духом-сердцем храбрые

       Вся на вас надеженька, сладьте дело правое,

       Пусть пребудет с вами в том милость Бога воинов."

       И пошли, отправились воины могучие

       Да и в час условленный на стену поднялися...

       То не ветры буйные, то не звери лютые

       То на рать Рогволдову Десятеро ринулись.

     Как колосья спелые под косою острою

       Падают Рогволдовы под булатом воины

       Льется, льется кровушка, льется речкой мутною

       Льется речкой быстрою человечья кровушка.

     И ворота крепкие, ладно, гоже ставлены

       Воины тиверские отворили, отперли

       Перед ратью сильною славного Владимира

       И во град во Полоцк им дали путь-дороженьку.

     Ой ты небо синее, ой ты ясно солнышко

       Ой вы ветры буйные, облака высокие

       Все вы зрите-видите, обо всем вы знаете

       Да о том, что знаете, нынче нам поведали.

     Слава сердцу храброму,

       Слава сердцу верному

       Слава духу сильному,

       Да во веки вечные.

       Репейка  умолк,   выжидающе  повернулся  к   Велигою.   Витязь   молчал,

внимательно

     глядя на дурачка из-за личины шлема.

       - Хорошо поешь,  - вымолвил наконец Волчий Дух. - Даже очень хорошо. Где

песнь

     услыхал?

       - Сам сложил... - Репейка засмущался, как красна девица, которой добрый

     молодец сделал недвусмысленное предложение.

       - Врешь!.. - прищурился Велигой.

       - Богами клянусь,  сам! Слыхал от воев рассказы про битву за Полоцк, вот

и

     сложил.

       Велигой покачал головой, в глазах его появилось неприкрытое изумление.

       - Чем дольше тебя знаю,  - медленно произнес он, - тем больше удивляюсь.

Ты,

     случаем, еще и волхвовать не умеешь?

       - Не-е-е...  -  протянул Репейка. - На дуде играть умею, а волхвовать...

не-е,

     наверное, не умею.

       - Ну, раз "наверное", значит скорее всего умеешь, - улыбнулся Велигой.

       - А что, правда хорошая песня? - спросил дурачок.

       - Хорошая,  -  сказал витязь.  -  Хоть и на правду мало похожа... ну, да

молва

     народная,  она скоро так все приукрасит,  что и тиверцев станет меньше раз

эдак в

     десять, и стена перед ними сама упадет...

       Последнюю фразу  Волчий Дух  произнес очень тихо,  скорее просто подумал

вслух,

     но Репейка услышал. А свое прозвище он носил ой как не зря...

       - А что, все не так было? - спросил дурачок.

       Велигой встрепенулся.

       - Да  вообще-то,  почти  так.  -  нехотя  отозвался он,  кляня  невольно

вырвавшиеся

     слова. Теперь перспектива отделаться от Репейки представлялась весьма

     сомнительной.

       - А как?

       "Точно. Чтоб у меня язык узлом завязался!"

       - Почти так. - хмуро ответил витязь.

       - Ну как?

       "Ну  зачем,   зачем  тебе  это?   -   подумал  Велигой,  пытаясь  скрыть

воспоминания за

     стеной ледяного молчания.  -  Зачем? Это ведь только мое, личное... Потому

такой

     печалью отозвалась в душе твоя песня,  дурашка,  потому что...  потому. Не

хочу

     говорить об этом, и все тут. Не буду."

       Куда  там!  Репейка  он  на  то  Репейка и  есть!  Дурачок смотрел таким

умоляющим

     взором, что Волчий Дух не выдержал, начал оттаивать.

       - Тиверцев и в самом деле было всего десять, - сказал он медленно, слова

 

     упорно не хотели соскакивать с языка. - Но вот про того, кто им на стену

     взобраться помог, и как, в твоей песне ни слова нету.

       - Так я ж вставлю! - воскликнул Репейка. - Расскажи, а? Кто? Как?

       - Нет,  -  отрезал Велигой.  -  Про него,  ты не боись, и без того песни

поют, на

     его  век хватит.  А  раз про ту  историю ничего до  сих пор не  разболтал,

значит не

     хочет, чтоб знали. А раз так, то и я язык распускать не собираюсь.

       Репейка внимательно посмотрел на  Велигоя.  Не  такой уж он был дурачок,

чтобы в

     голове две мысли не могли родить третью...  Тиверец.  Сам сказал,  что был

под

     Полоцком. Воин из ближайшего окружения Владимира... а туда просто так не

     попадают...

       А Волчий Дух меж тем замолчал, а потом вдруг выговорил быстро и зло:

       - И в "ноженьки" Владимиру никто не кланялся,  хотя бы потому, что князя

из

     на...  из них никто в глаза не видел. Ха, пробиться к нему было посложнее,

чем к

     Рогволду!   А  воеводушки  княжьи  тиверцев  в  шею,   в  шею!   "Куды,  с

вашенскими-то

     рожами,  никак подослал хто?  И  чо у вас,  остолопы нетесаные,  за оружия

такая?

     Такою оружией только тараканов пужать...  Да  с  такими дружинниками лучше

сразу

     сдаться..."  Тьфу!  Долбаки надутые,  много от  этих воевод хреновых толку

потом

     было!  Только приказы материться да пиво пьянствовать,  а как до дела, так

такую

     кучу навалили - сами потом не разгребли! А ведь Извек с самого начала

     предупреждал,  что нельзя в лоб переть, нельзя! Нет, как же, там все такие

умные,

     как стадо чугайстырей! Без всякого стенолазания город бы взяли, кабы кое у

кого

     в  дупе семь пядь не  взыграло...  Ха,  тиверцы ворота-то  по собственному

почину

     открывать по... полезли. Надоело смотреть, как князь со своими раз-з-з...

     полудурками рать о стены без толку расшибает!

       Под конец этой тирады голос витязя почти сорвался на крик, и Репейка

     окончательно уверился,  что Велигой заново переживает события,  в  которых

принимал

     самое непосредственное участие.

       - Ты был в числе тех десяти, - тихо сказал дурачок.

       Воин не ответил.

       А кругом простиралось бескрайнее поле, мокрое после недавнего дождя...

     *******************

       Кто  знает,  почему человек,  странное такое  создание,  готов  тысячи и

тысячи раз

     рассказывать о какой-нибудь малозначительной чепухе, но запирается, как на

 

     амбарный  замок,  когда  речь  заходит  о  некоем  действительно серьезном

событии в

     его жизни...  а вспоминать о том не хочется напрочь. Потому, что остался в

душе

     некий осадок, будто сделал что-то не так, неправильно, только вот еще

     разобраться бы, что...

       Полоцк был тогда для Велигоя последней надеждой вернуться в строй. Это

     случилось уже после того, как погиб варяг Торин, верный старший товарищ и

     командир,  чей меч сейчас покоится в  ножнах за спиной...  Так получилось,

что в

     одну  страшную  ночь  перестала  существовать  уже  ставшая  родным  домом

застава,

     сметенная  с  лица  земли  неожиданным набегом  орды  степняков.  Немногие

уцелели

     тогда, ох, немногие... А Велигоя - в беспамятстве, с разбитой головой и

     изуродованным лицом -  чудом успели вывезти из развалин крепости, где он и

его

     стрелковый десяток до  последней стрелы отбивался от озверевших печенегов.

Там

     еще была дикая рубка среди огня и дыма, и страшный удар палицей по голове,

от

     которого вдребезги разлетелся шлем и разом померкло сознание...

       Кому был нужен воин, постоянно падающий в обмороки и мучимый страшными

     головными болями?  Велигоя с честью проводили на покой...  Калека двадцати

трех

     весен отроду.  Ему некуда было идти.  У  него никого не было.  Он отвык от

мирной

     жизни. Родная весь, где не бывал Боги знают сколько времени, стала совсем

     чужой...

       Спустя год  обмороки прекратились,  только голова еще напоминала о  себе

перед

     сменой погоды.  И  тут объявился Свирит -  старый знакомец,  так же  как и

Велигой

     отправленный на покой после тяжелого ранения. Ветеран набирал добровольцев

на

     подмогу князю Владимиру,  в то время объявившему войну своему сумасшедшему

братцу

     Ярополку. Собрать удалось всего десяток, в котором оказался и Велигой. Он

     согласился сразу, без уговоров, потому что не мог остаться в стороне...

       Велигой наивно считал,  что за  год бездействия не  растерял навыков.  И

жестоко

     поплатился. Во время яростной схватки у полоцких ворот, которые он и его

     товарищи с  помощью неведомо откуда взявшегося странного паренька открыли,

а

     вернее просто вышибли изнутри перед конницей Владимира, Велигой схлопотал

     топором  под  ребра  -  только  кольчуга брызнула на  все  четыре  стороны

вперемешку с

     кровью...  Тогда в багровом тумане, застлавшем глаза, вдруг мелькнули ярым

огнем

     рыжие волосы того мальчугана,  летающая ладья которого перенесла их  через

стену,

     а затем протаранила городские ворота. Лицо паренька было мокрым от крови и

слез,

     но  странный меч  в  его руках будто бы  жил своей неведомой жизнью,  разя

врагов

     направо и  налево,  когда  мальчишка заслонил своим  телом  рухнувшего как

бревно

     Велигоя.  Вокруг шел бой,  а витязь, в полубеспамятстве распластавшийся на

земле,

     сквозь боль и  кровь видел только огонь рыжих волос,  и  молил всех богов,

чтобы

     следующий вражеский удар не оказался для паренька роковым.  Он еще помнил,

как

     Свирит  дико  заорал:  "Велигоя  убили!",  ветеран  приказал оттащить его,

сильные

     руки подхватили, понесли...

       Очнулся только спустя неделю. Чуть не помер совсем, увидав над собой

     склоненную медвежью морду, в которой, как ни странно было очень много

     человеческого.  И  первым вопросом,  который Велигой задал Белояну,  было:

"Жив?...

     Тот...  паренек?..." И только получив утвердительный ответ,  вновь ухнул в

пучину

     беспамятства.

       Рана  заживала долго.  Если бы  не  Белоян,  посланный лично Владимиром,

Велигой

     точно   отправился  бы   спорить  с   Богами  о   своем  дальнейшем  месте

пребывания... А

     князь его не  забыл,  как не забыл никого из тиверцев.  Но Свирит со своим

отрядом

     ушел  -  обида,  нанесенная княжьими воеводами,  была  слишком  велика.  А

Велигой

     остался.  Потому что ему больше некуда было идти. И потому, что у него был

долг.

     Он  искал того рыжего паренька все то время,  что служил у  Владимира,  но

как-то за

     все годы их дороги ни разу не пересеклись,  хотя и в княжьих палатах,  и в

детинце

     о   молодом  воине  говорили  много,   всегда  с  неизменным  уважением  и

восхищением. А

     потом  о  славном богатыре Микуле Селяниновиче заговорила вся  Русь...  Но

Велигоя

     Боги  словно  специально  водили  по  жизни  таким  образом,  чтобы  всеми

возможными

     способами воспрепятствовать их встрече, и от этого витязя терзало глубокое

 

     чувство вины, ведь он тогда даже не поблагодарил паренька...

     *******************

       А кругом простиралось бескрайнее поле, мокрое после недавнего дождя.

       Репейка совсем было скис,  но  оживился,  увидав,  как  темная полоса на

виднокрае

     придвинулась, разрослась в стену густого леса.

       - Скоро-скоренько уже! - радостно сообщил он. - До леска доедем, а там к

 

     Барсуку тропочка имеется, и слово заветное я знаю...

       - А что, если кто без слова сунется? - Велигой внимательно приглядывался

к

     тени под густыми ветвями. Не нравился ему этот лес, ох не нравился.

     Древний-древний,   он   почему-то  напоминал  витязю  сварливого  старика,

скорчившегося

     на завалинке и ворчащего на все окружающее.

       - Те,  кто  сунулся,  теперь уж  о  том не  доложат...  -  пожал плечами

Репейка. -

     Во-о-он  там,  если левее взять,  на закат,  лес заболочен,  а  болота сам

знаешь, чем

     славятся...  Лешаки буянят -  спасу нет.  По правую опушку весь стоит, так

тамошние

     за  хворостом да прочей лесной добычей меньше чем десятком не ходят,  да и

то

     далеко не забираются,  а  вооружаются -  что твои дружинники.  Что тут еще

водится -

     никто толком не знает,  талдычат о чугайстырях,  да только по мне,  -  так

брехня

     все это,  отродясь их здесь не было.  Один вообще божился, что дива видал!

Да

     только не сказал, сколько перед тем выпил...

       Лес  нравился Велигою все  меньше  и  меньше.  Див  -  не  див,  но  для

чугайстыря как

     раз самое-самое место.  Не говоря уж об упырях,  которых в последнее время

что-то

     развелось как тараканов,  чуть ли не в  каждой луже плещутся.  Да и  жряки

всякие,

     полуденницы...  В  таких вот старых лесах,  где неба за  ветвями не видно,

всегда

     какая-нибудь пакость водиться.  Даже зверье и то бывает какое-то странное,

иные

     медведи почище дивов будут...

       - Ты хорошо заветное слово знаешь? - на всякий случай уточнил витязь.

       - А то! - гордо воскликнул дурачок. - Чай, не первый раз к Барсуку хожу.

 

     Значит, ни разу не ошибся.

       "Всегда бывает первый раз,  -  пронеслось в  голове витязя.  -  И,  чаще

всего, он

     же и последний."

       Лес тем временем приближался.  Деревья были на редкость высокие, старые.

Ветви

     даже на опушке сплелись так, что между ними, казалось, не пролетит и муха.

Ветра

     не было, но лес тихо-тихо, на самой грани слуха, шумел, вздыхал, жил своей

 

     собственной тайной  жизнью.  У  Велигоя  по  спине  побежали  мурашки.  Не

хотелось, ох

     не  хотелось  ему  соваться ТУДА,  в  темноту  между  сплетенными ветвями,

откуда,

     казалось,   пристально  наблюдают  за   приближающимися  путниками  чьи-то

внимательные,

     холодные глаза.

       Репейка спешился на  опушке,  свалившись с  седла  как  тюк  с  соломой.

Поднялся,

     отряхнулся, уверенно двинулся к близким деревьям. Остановился в трех шагах

от

     ближайшей огромной сосны,  поклонился лесу  земным поклоном.  Велигой тоже

спрыгнул

     с коня, пошел к дурачку. На пределе слышимости уловил, как Репейка говорит

 

     что-то, слов было не разобрать, а когда подошел ближе, дурачок уже вновь

     поклонился низко-низко,  распрямился,  и медленно ступая, направился вдоль

тесного

     переплетения  кустарника,  окаймлявшего строй  могучих  лесных  великанов.

Прошел

     совсем немного, вдруг остановился, и весело повернулся к Велигою.

       - Ну,  что я говорил?  - воскликнул он. - Вот она, тропка-то, не забыл я

слова

     заветного!

       Велигой присмотрелся...  В  кустарнике шагах  в  десяти  зияла  огромная

прореха,

     уводившая вглубь жутковатого леса. Витязь мог бы поклясться всеми Богами и

 

     памятью предков,  что  буквально вот  только что  ее  там не  было.  Вновь

мурашки

     липкого страха побежали по спине,  а  в низу живота зародилось неприятное,

тянущее

     ощущение.  Прореха в  сплошной зеленой стене была и  в  самом деле велика,

вполне

     можно коня провести,  но  при таких размерах он  НЕ  МОГ ее  не  заметить,

подъезжая,

     не  мог!  Разрыв в  зарослях напоминал зев какого-то  чудовища,  жаждущего

поглотить

     свою жертву, да, впрочем, лес скорее всего и был таким чудовищем...

       Репейка вернулся к лошади, взял под уздцы, повел к проходу. Велигой тоже

 

     подхватил Серка,  двинулся следом. Конь шел нехотя, косил глазом, по всему

телу

     пробегала крупная дрожь.  Репейка, напротив, был беспечно весел, шел легко

и

     свободно. Вот он подошел к зеву прохода вплотную, и зеленая тень поглотила

его.

       Собрав воедино всю свою волю, Велигой шагнул вслед за дурачком под сень

     древнего Леса...

     Глава 6

       Лес поглотил их,  и  путники ощутили себя так,  словно оказались глубоко

под

     толщей  воды.  Cреди  огромных древесных стволов  и  непроходимых зарослей

кустарника

     властвовали только три цвета: зеленый, серый и бурый, однако множество их

     оттенков и  сочетаний поражало воображение.  Было лишь немного за полдень,

но

     здесь  царили  вечные  сумерки.   Дневной  свет  удерживался,  дробился  и

полностью

     рассеивался в древесных кронах, превращаясь в туманное свечение, еле

     пробивающееся  откуда-то  сверху.  По  сторонам  тропы  почетным  караулом

замерли

     исполинские  древа,  утопая  основаниями  в  подлеске,  где  папоротник  и

можжевельник,

     орешник  и  малинник  сплелись тесно-тесно,  образуя  словно  бы  плотный,

упругий

     ковер под ногами великанов.  Сосны и березы,  дубы и ели росли вперемешку,

вполне

     уживаясь друг с другом, однако казалось, что справа от тропы как будто бы

     преобладали хвойные породы,  тогда как  слева наоборот,  росли по  большей

части

     лиственные, преимущественно березы. Ни то, ни другое не внушало Велигою

     успокоения:  под елкой да под сосной самая нечисть и прячется, а березка -

она,

     как известно, болото любит...

       Тропа,  по  которой ехали,  поросла низкой темной травой и  была  словно

специально

     расчищена да выровнена: редко-редко попадется на пути упавшая веточка или

     листок,  не говоря уж о корнях да колдобинах,  которые,  по идее, уж всяко

должны

     были бы  иметься в  наличии на  любой уважающей себя лесной тропе.  А  тут

будто

     нарочно перекопали всю землю, выровняли, да травой засеяли.

       Высоко-высоко над головами, в древесных кронах ожесточенно базарили

     неприятными голосами какие-то птицы,  то и  дело справа и слева доносились

шорохи,

     треск, хруст, словно в подлеске незримо бродило зверье величиной от ежа до

 

     медведя.

       Велигою было  весьма и  весьма неуютно.  Родившийся в  местах,  где  три

березы в

     чистом поле уже могли бы  сойти за  лес,  в  лесу настоящем он  хоть и  не

терялся -

     служба и  не  тому научит -  но все равно ощущал себя не в  своей тарелке.

Возможно,

     срабатывали еще  и  полузабытые инстинкты  стрелка,  привыкшего  встречать

опасность

     на больших расстояниях, а может быть витязь просто не был создан для такой

 

     жизни...

       А этот Лес был всем лесам лес.  Здесь чувство опасности буквально висело

в

     воздухе. Лес подавлял, держал в постоянном напряжении, а тропа выглядела

     настолько  неестественно,   ненадежно...  Кони  прядали  ушами,  старались

держаться

     подальше от  темных кустов.  И  еще  это постоянное ощущение пристального,

недоброго

     взгляда между лопаток.  По сторонам тропы...  или это только кажется?..  в

глубине

     леса мелькают, крадутся за путниками быстрые бесшумные тени.

       Велигой вытащил меч, положил поперек седла. Стрелять здесь в случае чего

 

     бесполезно -  не  успеешь даже лук вскинуть,  да и  толку от стрелы против

того же

     чугайстыря немного.  Репейка ехал спокойно -  привык, не первый раз здесь,

но и он

     был на удивление молчалив.

       - Долго нам так вот чапать? - спросил Велигой дурачка.

       - Как тропа поведет,  -  пожал плечами тот. - Иной раз такие петли вьет,

что

     полдня по  лесу  промотаешься,  а  иногда прямо к  Барсуку и  выводит,  не

успеешь в

     лес войти. Но до ночи должны успеть.

       Велигою очень даже  не  хотелось быть застигнутым ночью в  лесу,  где  и

днем-то

     жути хватает.  Он  поднял взор,  пытаясь определить по  слабому свечению в

густых

     древесных кронах,  где сейчас находится солнце.  Результаты наблюдения его

не

     утешили:  похоже,  до  заката осталось часа  три.  А  ведь  здесь стемнеет

гораздо

     раньше...

       Репейка начал  проявлять первые  признаки беспокойства спустя  два  часа

после

     того, как путники вступили в лес. Он теперь ехал значительно медленнее,

     хмурился,  оглядывался по  сторонам.  Велигой почувствовал,  как в  сердце

вдруг

     закрался  холод,  когда  понял,  что  источник  света  за  густой  зеленью

значительно

     сместился влево и вперед.

       Они начали круто забирать на закат.

       - Странно, - пробормотал Репейка. - Барсук живет где-то на полуночной

     оконечности леса, ближе к восходу... Что-то не так...

       Велигой огляделся.  В лесу стремительно темнело, одна за другой смолкали

птицы,

     тени под  деревьями загустели,  там  что-то  жило и  шевелилось,  время от

времени

     раздавались странные,  незнакомые звуки.  Стали отчетливее слышны шорохи и

треск

     сухих веток по сторонам тропы.

       Приближалась ночь.

       - Странно...     -    повторял    Репейка    замирающим    шепотом.    -

Странно...Странно...

       Велигою пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не поддаться

     подступающей панике.

       - Нам нужно возвращаться. - сказал он.

       - Возвращаться...  -  задумчиво протянул Репейка.  - Никто не выходит из

Леса той

     же дорогой, которой вошел в него. Но ты прав...

       Он  начал неуклюже разворачивать свою  кобылку...  и  в  тот  же  момент

раздался его

     сдавленный вскрик:

       - ПОЗДНО!!!

       Велигой обернулся...

       Тропы не было.

       Она продолжала как ни в чем ни бывало тянуться вперед,  но сзади шагах в

десяти

     обрывалась такой же непроходимой чащобой,  как справа и слева.  Путь назад

исчез.

       Паника  охватила  Велигоя.   Смертный  холод,  угнездившийся  в  сердце,

противной

     волной начал растекаться по телу.

       - Ты ТОЧНО правильно сказал заветное слово? - почти прошипел он дурачку.

 

       На глаза Репейке навернулись слезы.

       - Точно!  -  выкрикнул он,  голос его поглотила чаща. - Если б хоть чуть

ошибся,

     то  не  пустил бы нас лес!  Что-то не так...  Тропа ведет нас на закат.  А

там...

     о-о-ох!

       Он  снова  разразился потоком  причитаний,  и  тут  тень  догадки  вдруг

мелькнула в

     голове Велигоя.

       - Репейка! - спросил он, борясь с собственным страхом. - Вы к Барсуку

     поодиночке ходите, или как?

       Дурачок умолк, некоторое время смотрел на витязя, а потом прошептал:

       - Поодиночке...

       Велигой понял  все.  И  теперь лихорадочно искал  выход  из  создавшейся

ситуации.

     Все правильно:  Репейка произнес Слово,  лес пропустил его...  а  на тропу

ступили

     двое.  Велигой слова не знал,  и потому Лес отнесся к нему, как к обычному

чужаку.

     И   теперь  его   соседство  для  Репейки  смертельно  опасно...   Репейка

глупенький, куда

     ему догадаться, но сам-то, сам! Сунулся в лес, даже не подумавши... Дурак!

 

     Дубина,  трижды дубина!  Даже тени подозрения не закралось.  А  ведь знал,

слышал,

     на что способны такие вот леса,  охраняемые древними силами.  Слышал...  а

толку

     что,  если не вспомнил вовремя,  не остановился и теперь вот сам наверняка

сгинет

     и дурачка с собой утащит.

       И еще он понял, что выбора у него нет.

       - Значит,  так.  -  сказал он,  стараясь,  чтобы голос звучал как  можно

спокойнее.

     - Сейчас  ты  поедешь по  тропе  вперед  так  быстро,  как  только сможешь

заставить

     бежать эту  конягу.  Как доберешься до  своего Барсука -  а  у  меня такое

чувство,

     что без меня ты до него доберешься весьма быстро,  объясни ему,  в чем тут

дело,

     пусть предпримет что-нибудь... если захочет.

       - А ты? - спросил Репейка, изумленно хлопая в полутьме глазами.

       - Останусь здесь.  - сказал Велигой, и удовлетворенно отметил, что голос

совсем

     не дрожит.

       - Почему? - не понял дурачок. - Вместе и дойдем...

       - Нельзя тебе со  мной!  -  почти крикнул Велигой.  -  Неужели не понял?

Слово

     только ты знаешь, и только ты его сказал. Это не тебя, а меня Лес в болото

 

     заводит!

       Репейка долго смотрел на  витязя непонимающим взором,  а  потом до  него

вдруг

     дошло. Глаза дурачка наполнились слезами.

       - Велигоюшко...  -  прошептал он.  -  Да как же это... Погубил я тебя...

Почему ж

     Слово-то тебе не сказал? Да как же...

       - И правильно,  что не сказал!  -  резко ответил Велигой.  -  А то бы уж

точно

     вместе сгинули. Небось, Барсук не велел кому не попадя Слово разбалтывать?

 

       - Не велел...  -  прошептал Репейка.  -  Только нам.  и  детям нашим оно

дано...

       - Вот видишь,  -  уже спокойнее ответил витязь.  - Так что, давай, дуй к

Барсуку,

     может быть, и меня выручишь.

       Взгляд дурачка стал неожиданно твердым.

       - Нет. - ответил он. - Я тебя сюда завел, я тебя нечисти не оставлю.

       - Ни  в  чем  ты  не  виноват,  это  я  ушами прохлопал,  а  ведь мог бы

догадаться...

       - НЕТ!!!

       Велигой почувствовал, что начинает злиться. На какой-то миг злость даже

     возобладала над черным ужасом в душе.

       - Слушай, дубина! - гаркнул он. - Причем слушай внимательно. Тебя Лес

     пропустит.  Меня -  нет.  Если ты останешься -  сгинем оба. Если поедешь к

Барсуку -

     сам спасешься,  и меня, может быть, выручишь. Геройство хорошо лишь тогда,

когда

     нет другого приемлемого выхода.

       - Раздерет тебя... нечисть... - всхлипнул Репейка.

       - Вот это видишь?  -  Велигой сунул дурачку под нос рукоять меча.  - Кто

кого

     раздерет?

       - И не такие пропадали... - вновь всхлипнул тот. - Как же ты один?...

       - Молча,  - ответил витязь. - Мне только и всего, что продержаться, пока

ты с

     Барсуком договоришься.

       - А если не получится? - спросил совсем раскисший Репейка.

       "Тогда мне конец."

       - Договоришься,  куда ты  денешься!  Барсук тебя знает,  ты  его тоже...

Объяснишь

     все спокойно и - хлоп! - вот он и я.

       "Свежо предание, да вериться с трудом..."

       - Ну все,  скачи! - крикнул Велигой, отъезжая от дурачка чуть в сторону.

- И

     ничего не бойся!  Тебя Лес пропустит,  иначе давно уж в  болоте сидели бы!

Скачи!

     Увидимся!

       Дурачок не ответил. Он смотрел на Волчьего Духа, и слезы текли у него по

 

     щекам. Затем, медленно и неуклюже, Репейка развернул кобылу, в смятении

     оглядываясь через плечо.

       - Езжай! - крикнул витязь. - Не оглядывайся! Ну, езжай же!

       Репейка неуверенно пустил лошаденку шагом по  тропе,  все  еще продолжая

тоскливо

     оглядываться...

       А  тем  временем в  Лесу начало нарастать какое-то  странное напряжение.

Казалось,

     в  воздухе постоянно висит какой-то  низкий,  холодный звук,  не  слышимый

ухом, но

     зато воспринимаемый всем телом. Лошадь Репейки фыркнула, задрожала. Даже

     невозмутимый Серко  принялся  беспокойно  топтаться  с  ноги  на  ногу.  А

напряжение в

     воздухе все росло и росло. В странном звуке будто бы уже слышались чьи-то

     злобные голоса, они приближались, приближались...

       Репейкина кобыла вдруг заржала жалобно, протяжно, и с неожиданной прытью

 

     рванулась  вперед  по  тропе.  Дурачок  вынужден  был  низко  пригнуться к

лошадиной

     гриве, чтобы только удержаться в седле... Сумрак леса быстро поглотил его,

стих

     глухой топот копыт.

       Велигой остался один.

     *******************

       Топ-топ-топ-топ...  Копыта коня редко и глухо стучали по низкой и мягкой

траве.

     Топ-топ-топ...

       Он  не  помнил,  сколько уже  едет вот  так  по  проклятой тропе посреди

черноты

     враждебного леса.  Солнце уже давно зашло,  но тропу и деревья по сторонам

вполне

     можно  было  различить -  Лес  словно  светился изнутри своим  собственным

мрачным

     светом,  который таковым и  назвать-то  было нельзя -  так,  более светлая

тьма, что

     ли...

       Вокруг повисла звенящая тишина,  чего в  ночном лесу в  принципе быть не

могло.

     Чаща словно замер в ожидании чего-то... чего?

       Топ-топ-топ...  Вот так наверное,  чувствует себя бедняга,  угодивший за

свои

     прегрешения в мрачное царство Ящера: путь из ниоткуда в никуда, и нет тому

пути

     конца... Что может быть страшнее?

       Мысли теснились и гремели в голове. Как там Репейка? Еще когда тьма не

     захлестнула все вокруг, заметил следы копыт его лошаденки. Следы все

     приближались и  приближались к краю тропы и наконец исчезли в зарослях.  И

ни

     следа того,  что здесь проехал человек на лошади, кроме примятых травинок,

как

     будто Лес расступился перед дурачком и  вновь сомкнулся за ним.  Значит ли

это,

     что  для  Репейки тропа изменила направление,  или Лес просто поглотил его

своей

     ненасытной  пастью,  чтобы  в  непролазных  чащобах  обитающие  там  твари

полакомились

     свежей человечинкой?

       Рука  Велигоя  судорожно  сжимала  рукоять  меча.  Нервы  натянулись  до

предела,

     кисть сводило. Почему так тихо? Что замыслила чаща? Куда ведет тропа?

       Будет утро, или нет?..

       Неожиданно он понял, что все отчетливее и отчетливее различает тропу под

 

     копытами коня.  Сквозь кроны деревьев пробивался свет взошедшей луны. Да и

сами

     деревья как  будто  бы  стояли реже,  уже  сплошь березняк.  Неужели тропа

выводит его

     из леса? Неужели...

       Открытое  пространство  ударило  в  лицо  холодным  ночным  ветром.  Лес

расступился,

     круто  огибая высившийся прямо  перед  витязем холм,  на  вершине которого

приютилась

     одинокая кривая березка. Что там за холмом, было не видать, но отсутствие

     деревьев само по себе внушало радость. Неужели Лес отпустил его из своих

     чудовищных объятий?

       Серебристая луна висела высоко над землей, заливая округу мертвым белым

     светом,  от  которого становилось еще холоднее.  И  тишина...  тишина,  не

нарушаемая

     ни единым звуком. Велигой пришпорил Серка, стрелою взлетел на холм, и...

       ...чуть  не  захлебнулся  собственным  криком,  невольно  рванувшимся из

груди.

       За  холмом,  на огромном пространстве в  мертвом свете луны расстилалось

Болото.

       Тут и  там на небольших островках торчали чахлые березки.  Стволы тех из

них,

     кто  вырос  больше дозволенного,  так  что  корни не  способны были  более

цепляться за

     слабую почву, медленно гнили, полупритопленные в черной воде.

       "Когда-то не так давно,  это было великолепное озеро, - подумал Велигой.

- Но

     все самое прекрасное в мире рано или поздно стареет, умирает, превращается

в

     гниль..."

       - Ну  и  что  теперь делать?  -  тихо обратился он  к  коню.  -  Болото,

по-моему, не

     лучшее место, чтобы переждать ночь. Так?

       Серко  всем  своим  видам выражал полное согласие.  Велигой обернулся на

тропу...

     плюнул с досады.  Впрочем, этого он ожидал, и потому увиденное не повергло

его в

     пучину еще более глубокого ужаса.

       Тропа исчезла напрочь, в стене леса позади не было ни малейшего разрыва.

 

       - Так... - пробормотал Велигой. - Ну, похоже, выбора у нас нет...

     *******************

       Костер весело рвался к  небу рыжими языками.  Отблески играли на  стволе

одинокой

     березы  и  подкрашивали багровым стену  леса.  Вершину холма  обдувал чуть

заметный

     ночной ветерок.  В  черном небе  серебряным блюдом висела луна,  искрились

колючие

     звезды.

       Велигой сидел  спиной к  огню,  всматриваясь в  зеркальную гладь болота,

слегка

     тревожимую  ночным  ветерком.   За  спиной,  привязанный  к  березе  сонно

пощипывал

     чахлую траву Серко.

       Витязь и  сам не знал,  откуда набрался смелости приблизится к  лесу,  и

набрать у

     самой кромки сушняка. Расположился он на вершине холма - какое-никакое, но

 

     всеж-таки  преимущество,  если  вдруг  придется отбиваться...  но  Велигой

отчаянно

     надеялся, что, может быть, еще удастся пережить ночь без происшествий.

       У  костра  лежали несколько больших охапок хвороста -  должно хватить на

всю

     ночь.  На коленях - лук. Колчан - под правой рукой. Шлем витязь повесил на

сучок

     - в темноте, когда и так ни рожна не видно, это явно был не самый лучший

     головной убор.

       Мысли текли вяло, страшно хотелось спать. Лунные блики на болотной воде

     мозолили глаза, заставляли веки опускаться...

       Велигой уронил голову на руки, погружаясь в глубокий, тяжкий сон...

       ...Он вздрогнул,  вскочил как ужаленный, сжимая в левой руке лук. Сердце

на

     мгновение остановилось,  а  затем  застучало с  утроенной силой,  разгоняя

кровь по

     враз  похолодевшему телу.  Костер  за  спиной  еле  горел,  превращаясь  в

медленно

     тлеющие угли.

       И  вновь  повторился  этот  звук  -   страшный,   нечеловеческий  вопль,

разорвавший

     тишину ночи. В этом вопле не было ни капли жизни - это был клич неживого

     существа.  Звук был полон отчаянной муки,  боли,  страдания, но в нем были

еще и

     ярость, неутолимая злоба ко всему живому, а еще... черная тоска, ужас от

     осознания безысходности и собственного бессилия.  Волчий Дух услыхал,  как

за

     спиной жалобно заржал, застонал, почуяв мертвечину, Серко.

       Велигой,  скованный ужасом,  стоял на вершине холма, а по глади болотной

воды

     шла мелкая рябь,  сзади в  глубине леса слышался хруст и шлепанье.  Вскоре

эти

     звуки окружили холм со всех сторон - мокрые, чавкающие и шаркающие шаги

     множества ног.  Медленная,  тяжкая поступь.  И  вновь  тоскливый,  мертвый

вопль. И

     опять шаги. Шлеп, шлеп, щелк, ш-ш-ш-шлеп...

       Витязь оцепенело вглядывался в темноту,  боясь даже повернуть голову. От

воды,

     от леса, докуда он мог разглядеть, лишь скашивая глаза, к холму двигались

     неясные силуэты, похожие на человеческие, но сгорбленные, влажно блестящие

в

     свете луны. Шаги приближались... приближались...

     Глава 7

       Ужас в  душе взвился до  предела,  перевалил за некую грань...  и  вдруг

сменился

     каким-то новым чувством,  затмившим разум,  враз растопившим холод во всем

теле.

     Страх остался, но вместе с ним зародилось в сердце холодное отчаяние,

     безрассудство...

       Ярость угодившего в ловушку зверя.

       "Ах так,  мы,  значит,  голодные? Жрать хотим? А мечом промеж глаз мы не

хотим?

     Мне терять нечего,  а нечисти на свете поубавится,  ой как поубавится... А

булат,

     в  доброй кузне кованный,  нежить не хуже серебра валит...  Ох и пригрею я

вас,

     ребятушки..."

       Одним  прыжком  Велигой  очутился  возле  костра,   и  подхватив  охапку

хвороста,

     швырнул ее в огонь. Вспыхнувшее яркое пламя осветило местность на полсотни

шагов

     окрест. И он увидел.

       Они  шли нестройной толпою и  не  было им  числа.  Мокрые,  страшные,  в

болотной

     тине,  прелых листьях,  потеках черной грязи. На раздутых, размокших телах

клочья

     одежды, остатки доспехов. Лица искажены, изуродованы разложением, в темных

 

     глубинах глазных впадин - голодный огонь. Кто-то уже полностью утратил

     человеческий облик, превратившись в подобие сучковатых, гнилых древесных

     стволов,  но  в  некоторых еще  можно  было  распознать простого весянина,

богатого

     купца,  неизвестно  за  каким  Ящером  припершегося в  этот  гиблый  край,

могучего

     витязя...  И  запах,  донесенный наконец  ночным  ветерком.  Запах  давней

смерти.

       Велигой никогда не  встречался с  упырями,  но  видел  их  распластанные

тяжелыми

     топорами,  стремительно истлевающие  под  лучами  утреннего  солнца  тела,

слышал

     много  рассказов  об   их  повадках.   Теперь  представлялась  возможность

проверить,

     насколько врали рассказчики,  большинство которых настоящего упыря ни разу

в

     жизни в  глаза не видало.  Меч уже был на своем привычном месте за спиной,

колчан

     лежал под ногами на земле.  Велигой стоял на одном колене,  натягивая лук,

целя в

     голову ближайшего упыря.

       Они  приближались,  медленно  ступая  сгнившими  ногами,  на  которых  у

некоторых еще

     сохранились остатки истлевшей обуви.  Велигой сделал глубокий вдох, отводя

тетиву

     до уха, скривился от невыносимого запаха, и на полувыдохе отпустил тетиву.

 

       Дальше время пошло на мгновения. Во лбу упыря, выбранного витязем первой

 

     целью,  вдруг образовалась дыра размером с кулак, и тут все передние твари

разом

     ринулись  вперед  с  невероятной для  таких  развалюх быстротой.  Отчаянно

заржал

     Серко,  раздался треск разрываемого повода,  и  удаляющийся в сторону леса

топот

     копыт.   Велигой  лишь  краем  сознания  успел  пожалеть  старого  боевого

товарища,

     потом стало не  до  этого.  Он выпустил еще шесть стрел прежде,  чем упыри

достигли

     его. Лук полетел в сторону, из ножен за спиной со свистом выскользнул меч.

 

     Отточенная сталь  с  шипением  рассекла воздух,  почти  без  сопротивления

развалила

     надвое самого рьяного упыря, а потом все завертелось в отчаянной схватке.

     Какая-то  тварь  в   обрывках  проржавевшей  кольчуги  угодила  в  костер,

заметалась с

     отчаянным ревом. К Велигою тянулись мокрые, позеленевшие руки с остатками

     пальцев, он вертелся в плотной толпе оживших трупов, расчищая вокруг себя

     пространство  широкими   ударами,   рассекающими  упырей   с   невероятной

легкостью,

     круша гнилую плоть и истлевшие кости. Во все стороны летели клочья чего-то

 

     мерзкого,  запах стоял такой,  что перехватывало дыхание...  И  так долго,

очень

     долго...

       Он вдруг остался один.  Чуть поодаль неровными рядами выстроились вокруг

холма

     упыри,  и не было им числа. Велигой стоял на подгибающихся ногах по колено

в

     шевелящихся гнилых ошметках.  Меч,  броня,  лицо  -  все  было  забрызгано

мерзкой

     слизью. Он не знал, сколько он бился, но полагал, что уж никак не меньше

     половины вечности.  Дыхание вырывалось из  легких  с  клокочущими хрипами,

рука с

     мечом будто налилась жидким свинцом. От тошнотворного запаха раскалывалась

 

     голова. Велигой выпрямился, и перехватил меч двумя руками.

       Ряды  упырей зашевелились,  вновь  двинулись к  нему...  И  опять кошмар

жуткой,

     немыслимой драки  живого с  мертвыми.  Меч  вываливался из  онемевших рук.

Сознание

     помутилось,  видел только жутко оскаленные рожи и кривые руки,  похожие на

обрубки

     промокших ветвей.  И бил,  бил, бил по этим рожам, рукам, распухшим телам,

бил,

     бил, бил...

       И вновь тишина...

       Их не стало меньше. Все также стояли они, окружив холм и ряды их уходили

 

     темноту. Велигой понял, что третьего натиска уже не выдержать. Его шатало,

он

     вынужден был опереться на меч. Мышцы задубели, тогда как кости, похоже,

     превратились в студень. Запах разложения настолько забил обоняние, что уже

почти

     перестал ощущаться. Дыхание давно превратилось в пытку...

       Они вновь качнулись вперед.  Велигой со стоном приподнял меч,  что весил

сейчас

     так,   будто  в  него  вколотили  все  железо  мира,   и  мысленно  вознес

приветственную

     молитву Перуну и прочим богам.

       Третья  волна  живых  мертвецов  рванулась к  полумертвому от  усталости

витязю.

     Здоровенный упырина в  первом ряду  издал  торжествующий вопль,  такой  же

холодный и

     мертвый, как он сам...

       И вдруг над страшным лесом, над гнилым болотом, над холмом, где замер в

     ожидании своего последнего боя одинокий воин, над неровным строем упырей

     разнесся новый звук.  Тот,  который зимними ночами заставляет мирных весян

крепче

     запирать  двери  и  оконные  ставни,  повергает в  ужас  домашний скот,  а

случайный

     ночной путник, услышав его принимается отчаянно нахлестывать и без того

     обезумевшего коня...

       Но  сейчас,  в  сравнении с  холодными воплями упырей этот  звук казался

дивной

     песней,  гордой и  прекрасной.  Потому что он  вырвался из  могучей глотки

живого

     существа. Это был теплая, отважная песнь самой Жизни.

       Вой волка, ведущего стаю.

       И  при  его  звуках  замерла  ринувшаяся было  к  Велигою толпа  упырей,

застыла,

     будто  налетев  на  невидимую  стену.  Один  за  другим  ожившие  мертвецы

поворачивали

     свои  изуродованные тлением головы в  сторону леса.  Они  смешались,  враз

порастеряв

     холодную ярость и целеустремленность.

       Вой повторился,  теперь уже гораздо ближе.  Упыри забеспокоились,  в  их

воплях

     вдруг послышался... страх?

       И  они  явились.  Серые  тени  в  отблесках  угасающего  костра.  Волки.

Множество

     волков.  Гораздо больше, чем обычно сбиваются в стаи даже в самое голодное

время.

     Молчаливые,  гордые воины леса. Неспешно, в холодном спокойствии наступали

они на

     упырей, сбившихся в охваченную страхом толпу.

       И  твари  дрогнули.  Один  за  другим устремлялись они  к  спасительному

болоту, пока

     наконец не обратились в  повальное,  паническое бегство.  Волки шли и шли,

будто

     ведомые  чьей-то  могучей  волей,  по  склону  холма,  мимо  застывшего  в

изнеможении

     Велигоя, загоняя мертвяков обратно в их сырую могилу.

       Раздались частые всплески, хруст, шлепанье множества бегущих ног. Упыри

     стремились забиться поглубже в  грязь и  тину,  на  самое дно,  под темные

коряги,

     где их  не смогла бы достать сила,  перед которой во все времена трепетала

нежить.

 

       Велигой без сил рухнул на  колени в  зловонное месиво.  Меч с  чавканьем

выпал из

     ослабевших рук. Со стороны болота доносилась возня, всплески, полные ужаса

вопли

     упырей,   но  они  не  касались  сознанья,  затуманенного  болью  во  всем

измученном

     теле.

       И тут в слабом круге трепещущего света показалась тень. Велигой с трудом

 

     поднял глаза...

       Перед  ним  в  слабых отблесках умирающего костра стоял  самый  красивый

зверь,

     которого воину когда-либо  доводилось видеть в  жизни.  Огромный,  могучий

волк с

     очень светлой,  почти белой шерстью, большой благородной головой, горящими

ярким

     золотистым светом глазами.  И  тут в  истерзанно мозгу витязя промелькнуло

что-то.

     Какой-то неясный образ...

       - Ты... - прохрипел он. - Это ты!...

       Волк повернул голову,  и теперь витязь окончательно признал его. Это был

зверь

     из корчмы.  В темноте под лавкой Велигой никогда не видел его целиком,  но

все же

     было в  волке что-то такое,  что однозначно отличало его от собратьев.  Но

что

     именно,  витязь как  ни  силился,  не  мог понять ни  тогда,  ни  после...

Внимание его

     тут же привлекло другое.

       Могучую шею  волка охватывал широкий кожаный ошейник,  на  котором снизу

был

     привешен странный предмет - нечто вроде оберега в виде волчьей головы.

       - Кто  ты?..  -  спросил воин,  из  последних сил борясь с  подступающей

темнотой. -

     Кто ты?..

       Зверь подошел к Велигою вплотную. От него необычайно свежо пахло влажной

 

     шерстью и  лесными травами.  И  опять,  как  тогда в  корчме,  на  Велигоя

устремился

     пристальный взгляд золотых глаз.

       Витязь потерял сознание.

     *******************

       Тепло. Свежее тепло утреннего солнца. Велигой с трудом открыл глаза.

       В  безоблачном небе ярко сиял лик Ярилы,  уже успевшего забраться высоко

над

     виднокраем.  Витязь лежал кверху пузом на опушке леса,  в  солнечных лучах

вовсе не

     казавшегося жутким и неприветливым. Все тело ныло, лицо, одежду и доспехи

     покрывала толстая корка застывшей слизи.

       Над ухом фыркнуло. Велигой повернул голову, охнув от боли в шее...

       Серко   стоял  подле  хозяина,   радостным  фурыканием  приветствуя  его

пробуждение.

     На оборванном поводе Велигой явственно различил следы волчьих зубов.

       Воин попытался встать.  С третьего раза это даже удалось,  впрочем, тело

тут же

     свело судорогой, и он рухнул на колени.

       Вокруг по траве были разбросаны оружие и снаряжение,  даже шлем каким-то

чудом

     оказался здесь, избавляя от необходимости возвращаться на вершину холма,

     видневшегося шагах в ста от места пробуждения.

       События ночи пронеслись в голове витязя, от воспоминаний веяло холодным

     ужасом.  И недоумением по поводу необычного,  невероятного спасения. Волк.

Волк с

     оберегом на шее.  Что это значит?  Велигой слыхал,  что собаки-полукровки,

долго

     жившие с  людьми,  часто  становились вожаками волчьих стай  после  смерти

хозяев.

     Может быть,  странный,  наполовину ручной зверь из корчмы и  есть что-то в

этом

     роде? Но как он оказался здесь и почему именно в тот момент?..

       Велигой  все  же  поднялся  на  ноги  и   даже  ухитрился  пару  раз  их

переставить... О

     чудо,  буквально в  трех шагах из леса вытекал ручеек чистой,  хрустальной

воды.

     Множество следов всякой живности, среди которых Велигой заметил и волчьи,

     указывали на то, что вода вполне пригодна для питья.

       Велигой, не раздеваясь, повалился в ручей...

       Спустя два часа,  свежий, отмытый, он сидел на опушке леса, сушил одежду

и

     броню, чинил оборванный повод Серка, и даже подкрепился из запасов, так и

     оставшихся в  седельных сумах.  Солнце  припекало,  ветер  дул  к  болоту,

которое

     солнечным днем тоже казалось совсем не страшным, но Велигой понимал, что к

 

     вечеру картина резко переменится, поэтому задерживаться надолго здесь не

     собирался.

       Спустя еще  час он  уже не  спеша ехал вдоль кромки леса,  чувствуя себя

бодрым и

     отдохнувшим,  стараясь,  однако не  глядеть в  сторону холма,  на  котором

неопрятной

     грудой валялись свидетельства ночного побоища.

       Он  проехал совсем немного,  когда перед ним  прямо на  глазах открылась

тропа.

     Точно такая же,  как и  вчера,  словно бы нарочно выровненная и высаженная

низкой

     травой. Велигой, после минувших событий растерявший всякое доверие к каким

бы то

     ни было тропам,  все же не стал долго раздумывать, так как провести вторую

ночь

     на болоте ему в любом случае не хотелось.

       Он  не  узнал  леса.  Солнечные лучи  пронзали кроны  деревьев насквозь,

вчерашнего

     сумрака как  не  бывало.  Лес просматривался далеко по  сторонам,  сверкая

яркими

     красками,  над головой весело орали птицы, один раз в кустах затрещало, но

это

     оказался просто здоровенный лось,  неспешно перешедший тропу и двинувшийся

дальше

     по своим лосиным делам.

       На сердце стало спокойнее.  Тропа, исчезнувшая вчера, явно явилась вновь

не

     просто так. А она вела его вглубь леса, от проклятого болота с его жуткими

 

     обитателями и  от  того холма,  где  витязь уже  приготовился расстаться с

жизнью,

     направляя точно на  восход.  И  не  успело еще солнце доползти до середины

неба, как

     впереди показалась небольшая светлая полянка. Велигой пришпорил Серка...

       Зрелище аккуратной,  добротной избушки с  небольшим сарайчиком наполнило

сердце

     радостью,  но  настоящее ликование,  будто с  плеч разом свалился Авзацкий

хребет,

     Велигой испытал при виде Репейки, вскочившего со здоровенной поленицы и с

     радостным воплем бросившегося ему на встречу.

     *******************

       Ну,  понесла меня эта сволочь,  что кобылой зовется, по тропе, когда лес

выть

     принялся, - рассказывал Репейка, забираясь бо-о-ольшущей ложкой в самые

     сокровенные глубины горшка.  -  Ну,  думаю,  все:  и  сам пропал,  и  тебя

погубил... А

     потом вдруг словно отпустило.  Никакой жути вокруг,  и лес как лес, и луна

сквозь

     ветки светит -  что за  диво!  А  тропка меня ведет и  ведет...  так вот и

привела.

       - Угу... - кивнул Велигой, ожесточенно работая челюстями.

       В избе Барсука было светло и относительно просторно.  Три окна,  большая

печь,

     две лавки, на которых сейчас и расположились друзья, в две ложки уплетая

     похлебку, весьма загадочного состава. Но на Велигоя после всех ночных

     переживаний вдруг  накатило зверское желание жрать,  жрать  и  жрать,  тем

более что

     вкус неведомого варева был бесподобен.

       Стены избы увешаны лохматыми вениками разнообразных трав, еще какой-то

     непонятной гадостью - неизменная часть обстановки жилища любого волхва. По

углам

     скромно  теснятся  объемистые  скрыни,   крышки  так  же  завалены  всяким

колдовским

     хламом.  Волшебные причиндалы валяются и  на  подоконниках,  что-то  такое

виднеется

     даже на печке, не иначе как сушится. Как ни странно, напрочь отсутствовали

такие

     немаловажные детали,  как черный кот,  филин или,  на худой конец, гроздья

летучих

     мышей под  потолком.  Впрочем,  и  сам хозяин избы несколько не  вязался с

обычным

     образом волхва-отшельника...

       Велигой  сделал  Репейке  знак,  чтобы  тот  продолжал  -  отрываться от

похлебки не

     хотелось, а дурачок всегда как-то ухитрялся совмещать поглощение пищи с

     трепотней.

       - Ну так,  вывела меня тропка сюдыть,  -  Репейка облизал ложку и  вновь

нацелился

     ею в горшок.  - Я с этой животины, будь она неладна, грохнулся, и к двери.

Ору,

     значит,  стучусь,  волнуюсь тоись,  и вдруг -  бац!  Дверь нараспашку, сам

Барсук на

     порог выскакивает, злой, как леший. Так что ж ты думаешь? Хоть бы спросил,

зачем

     пришел!  Как заорет на меня:  " Ты что ж это,  - говорит, - чума болотная,

хвост

     ежовый,  творишь,  тудыть тебя  налево?  Провожатый выискался!  Тебе  что,

законы

     колдовские не писаны?" "Не, - отвечаю, - дуракам вообще никакие не писаны,

не

     то,  что колдовские. Тут такое дело стряслось, поспешать надо..." А он мне

в

     ответ:  "Ах ты,  -  говорит,  -  хрен языкатый!  Дело у  него,  видите ли!

Накрутил,

     натворил,  аж  весь лес на  ушах стоит!  Всех леших перебаломутил!  И  что

теперь

     делать прикажешь?" Я ему: "А я почем знаю? Твой, - говорю, - лес, ты у нас

 

     волхв..." А он аж зашипел:  "МОЙ лес? Что я тебе, Род-создатель? Али Велес

Скотий

     Бог?  Лесу я  не указ,  коли ему что в  голову взбредет!" Я в слезы,  чую,

гиблое

     дело.  А он вдруг успокоился,  меня в избу пустил,  и говорит:  "Ладно, не

ной, до

     утра все равно ничего сделать не сможем,  а там поглядим, поглядим... Да и

не

     только нечисть по лесу бродит,  авось, если повезет, встретит твой воитель

силу,

     у которой в здешних краях весу поболе моего будет..."

       "И встретил,  - подумал Велигой. - Только вот надо спросить Барсука, что

же это

     все-таки было."

       - А я всю ночь глаз не сомкнул! - сказал замолчавший было Репейка. - И с

утра

     все сидел,  на  дорожку глядел...  А  как ты  появился,  так у  меня будто

тяжесть

     какая с сердца упала...

       - Думать надо хоть изредка, - раздался с порога сильный, низкий голос. -

Тогда

     и падать было бы нечему.

       В дверях стоял Барсук.

       - Вы,  други,  надо сказать,  оба хороши. Один в лес не зная его законов

сунулся

     и другого потащил.  А этот другой не нашел лучшего места для ночлега,  чем

болото,

     да еще и на Лысый Холм взобрался!  -  с усмешкой заметил он, приближаясь к

столу.

     - Ну сколько можно людям твердить, что к возвышенностям с одним деревом на

 

     верхушке нечисть как в корчму сбегается!

       Волхв совсем не выглядел старым. Скорее, каким-то вообще безвозрастным.

     Высокий, статный, в плечах широк непомерно. Лицо в сетке морщин, холодные

     пронзительно голубые глаза  прячутся глубоко в  черепе.  Одет  в  длинную,

просторную

     белую  хламиду,  перетянутую широким поясом,  на  котором в  пору  бы  меч

таскать. В

     длинных седых волосах, усах и бороде отшельника двумя широкими полосами

     выделялись черные пряди,  что  и  в  самом деле  придавало его  лицу некую

схожесть с

     барсучьей мордой.

       - Ну как, ничего получилось варево? - спросил волхв, присаживаясь с краю

на

     лавку.

       - Гоже! - честно ответил Велигой.

       Репейка только часто-часто закивал, чуть ли не с головой ныряя в горшок,

будто

     боясь, что отшельник, хоть и пообедал еще за час до появления Велигоя,

     вознамериться потешить пузо еще разок.

       - Хорошо,  -  улыбнулся Барсук.  -  А то уж боялся,  что совсем стряпать

разучился.

     Мне-то  в  лесу особо не  до  разносолов.  Перекушу на ходу где чем -  все

полезно,

     что в рот полезло -  и дальше...  Все дела,  дела...  А раньше о-го-го как

кухарил -

     князя какого-нибудь накормить и  то  не  стыдно было  б...  Ну  да  ладно,

хорошо, что

     вам понравилось. Доедайте, что осталось. Потом потолкуем...

     Глава 8

       Велигой Волчий  Дух  сидел  на  широкой лавке  у  теплой  стены  избушки

Барсука,

     глядя, как солнце прячется в вершинах деревьев.

       Вечер был погожий,  теплый,  тихий.  В лесу жизнь дневная уступала место

жизни

     ночной.  Ухнул в  чаще  филин,  прошуршал в  траве ежик,  по  всей  поляне

зацивиркали

     цикады...

       Из дома вышел Барсук, отыскал глазами Велигоя, присел рядом. Репейка еще

час

     назад забрался на  чердак -  как  кот,  честное слово,  что  ж  его все на

верхотуру-то

     тянет?  -  и заснул сном человека с чистой совестью. Мол, раненько сегодня

встал,

     друга дожидался, надыть теперь упущенный сон наверстать...

       Некоторое время волхв и воин сидели молча. Становилось все темнее,

     приближалась ночь...

       - Да-а-а... - сказал неожиданно Барсук. - В нехорошую историю ты угодил,

 

     витязь.

       - Да я и сам знаю, - пробормотал Велигой. - Так ведь слово - не воробей,

 

     вылетит - таких поймаешь...

       - Думал  я  над  твоим делом,  -  рассеянно глядя в  пространство сказал

волхв. - И

     скажу без утайки:  по-моему,  маловато у тебя надежи. Можно сказать, что и

нет

     совсем. Проще иголку в стоге сена найти, чем Радивоя.

       - Ну не может он вообще никаких следов не оставлять! - Велигой шарахнул

     кулаком по  колену.  -  Не  бывает такого,  чтобы  вовсе не  за  что  было

зацепиться!

       - Зацепиться всегда есть за  что,  только вот  эту  самую зацепку подчас

найти не

     легче,  чем того,  к  кому она должна,  по идее,  привести.  -  усмехнулся

отшельник. -

     Радивой может у  тебя  за  спиной стоять,  ты  можешь с  ним  нос  к  носу

столкнуться, и

     так и не узнаешь,  что это он.  Ты хоть представляешь себе, КОГО ты ищешь?

По

     каким приметам узнаешь Радивоя?

       Велигой молчал. Барсук терпеливо ждал.

       - Вот видишь...  -  сказал волхв,  выждав минуты три.  - А ты говоришь -

зацепка.

       - Он  должен быть не такой,  как все,  -  тихо промолвил Велигой.  -  Он

должен

     выделяться.

       - Или наоборот,  -  пожал плечами Барсук. - Не должен выделяться вообще.

Иначе

     вряд ли бы сумел морочить людям головы столько лет.

       Велигой опять надолго замолчал, погрузившись в размышления.

       - А ты?  - спросил он. - Репейка говорил, что тебе многое ведомо. Что ты

знаешь

     о Радивое?

       - Как ни странно,  но не многим больше,  чем другие. - ответил Барсук. -

Ты прав

     в одном: Радивой не такой, как все. И дело тут даже не в его невероятном

     возрасте и  потрясающей неуловимости.  Как раз тут,  я  бы  сказал,  вовсе

ничего

     необычного нет.  Подобных примеров,  на самом деле,  пруд пруди.  Вспомни,

хотя бы,

     того же Свенельда.  Между прочим,  бытует мнение,  что Свенельд -  и  есть

Радивой.

       "А ведь и правда!  -  мелькнуло в голове витязя. - Легендарный Свенельд,

один из

     тех, кто, как говорят, пришел еще с Рюриком. И уже в то время был ох как

     немолод.   А  затем  состоял  на  службе  у  всех  Рюриковичей  вплоть  до

Ярополка... И

     как-то незаметно исчез -  будто в воду канул.  И где он сейчас - неведомо,

только

     что-то никто не слыхал о его смерти..."

       - Вот, пожалуйста! - воскликнул Велигой. - Чем не зацепка?

       - Ты сказал,  а я подтвердил,  -  отозвался волхв. - Радивой - не такой,

как все.

     Его небо не зрит и земля не слышит, о нем огонь не ведает...

       - ...И вода не погасит жара его сердца. - закончил за Барсука Велигой. -

Это я

     и без тебя знаю, все уши прожужжали, а последний раз слыхал так вообще от

     Репейки.

       - Ха, так ведь именно в этой фразе все и заключено! - Барсук откинулся к

 

     стене, глубоко вздохнул. - Я тебе могу хоть сейчас сказать, где находится

     Свенельд.  Что делает,  что ест, и что на нем надето. А вот про Радивоя...

Его

     будто бы и нет вовсе.

       - Что значит, нет?

       - То и значит. Нет его. И в то же время есть.

       - Я что-то не понимаю...

       - А  я,  можно подумать,  понимаю!  Не  могу его  отследить ни  одним из

известных

     мне способов.  И,  надо сказать,  не  только я.  Думаешь,  ты первый такой

охотник за

     три сотни лет?  Думаешь,  больше никого эта легенда не интересовала? Те же

звезды

     ясно говорят о  рождении Радивоя...  но  не больше.  Не прослеживается его

жизненный

     путь.  Ни прошлого,  ни настоящего,  ни,  уж тем более,  будущего. Ничего.

Будто он

     вообще не касается ткани бытия. Скажу более: похоже, его и Боги не зрят!

       - Ерунда! - воскликнул витязь. - Да быть того не может!

       - Или,  по крайней мере, не хотят говорить о нем. - пожал плечами волхв.

-

     Гадания,  предсказания,  ясновидение так  или иначе основаны на  общении с

Богами. А

     толку - чуть. Нету Радивоя. И в то же время - есть, поскольку если человек

 

     родился, и через положенный срок не скопытился - значит, живой. Вот тебе и

 

     пожалуйте, как хочешь, так и понимай.

       Велигой тупо уставился перед собой в пространство. И в самом деле, мог и

сам

     догадаться,  что  если б  все было так просто,  то  давно уж  нашли бы  на

Радивоя

     какую-нибудь управу, еще тогда, в самом начале его невероятной истории.

       - Что же мне делать?  -  спросил он в  пустоту,  ни к  кому конкретно не

обращаясь.

 

       - А  вот  это  уже  другой  разговор,  -  откликнулся  Барсук.  -  Давай

посмотрим,

     какие у тебя есть возможности.

       - Никаких.  -  резко ответил витязь.  -  Нет у меня выбора. Ляпнул - так

теперь

     хоть на  уши становись.  Иначе сам себя уважать перестану,  не говоря уж о

том, что

     люди подумают.

       - Ну,  предположим,  за людей ты не больно-то беспокойся.  -  усмехнулся

волхв. -

     Ведь если подумать - мало ли что человек по пьяни брякнет? Да тот же твой

     князь... как его там, Владимир, что ли? Ну и времена пошли, князей меняют,

как

     лапти...  Короче,  этот твой князь, скорее всего и не вспомнил наутро, что

ты там

     чего-то наплел, сам, небось, был не трезвее. А остальные... да вряд ли кто

 

     вообще внимание обратил на твои речи, а из княжьих уяснили, самое большее,

что

     изволил на кого-то там разгневаться.  А  если бы ты пообещал Луну достать?

Что,

     побежал бы наутро лестницу на небеса ладить?

       "Нет,  шалишь!  -  зло подумал Велигой.  -  Знаем мы эту песенку.  Голос

Разума,

     называется.  Впрочем,  есть название и покороче -  Трусость.  А иногда еще

Ленью

     кличут."

       - Ты мне зубы-то не заговаривай,  отшельник.  - произнес витязь вслух. -

Они у

     меня и так пока что неплохо держаться.  Не знаешь,  что за народ на княжьи

пиры

     собирается.  И  что  за  человек  Владимир,  тоже  не  знаешь.  Трепачи да

пустобрехи у

     него  долго  не  задерживаются.   Нет,  конечно,  много  их  вокруг  князя

околачивается,

     да только каждый день новые...  А на счет Луны...  да,  пожалуй,  пошел бы

лестницу

     мастерить. Потому как не было в моем роду болтунов, и у меня ну вовсе нет

     желания становится первым.  Знаешь,  есть  в  жизни  такая  хитрая штука -

"Честь"

     называется.  Кому как,  а  по  мне,  так  эта ерундовинка о-о-о-чень много

значит.

       Теперь настала очередь Барсука надолго погрузиться в молчание. Вокруг

     стремительно темнело,  цикады закончили настройку и  теперь драли  глотки,

как пива

     перепивши.

       - Ведомо мне,  что такое Честь,  - задумчиво молвил волхв. - Ведомо. Что

ж, это

     иногда даже  хорошо,  когда  она  поперек Разума становится...  Да  только

голова

     человеку дана не только шлем носить.  Ею еще иногда и  думают.  Некоторые.

Так что,

     Разум совсем уж гнать со двора тоже не стоит.

       - Поздно о разуме думать, - буркнул Велигой. - Слова-то уже все сказаны.

 

       - А  по-моему,  как раз самое время.  На одной чести Радивоя не сыскать.

Тут надо

     башку приложить.

       - Знать бы, к чему. - с досадой махнул рукой витязь.

       - А ты приложи,  вон, к лавке, да посильнее. Авось что в нее и взбредет.

В

     смысле, в голову.

       - Опять ты от ответа уходишь?  - озлился Велигой. - Говори прямо, можешь

ты

     помочь мне найти Радивоя?

       - Не могу. - ответил волхв и отвернулся.

       - Вот так бы и  сразу.  -  Велигой встал.  -  А то столько слов,  что аж

говорить

     теперь тошно.

       - Ты куда, дурень?

       - Отсюда. Прощевай, Барсук.

       - Стой, дубина! Эй, ты что, очумел? Ночь на дворе!

       Велигой,  не  обращая  на  волхва  внимания,  направился  к  сараю,  где

разместились

     Серко и репейкина кляча.  Досада и разочарование поднялись в душе тяжелой,

мутной

     волной, наполняя черной злобою, затмевая рассудок.

       - Да стой же! - Барсук тоже вскочил.

       - А что мне здесь делать? - не оборачиваясь, бросил витязь.

       - Ночевать! - волхв быстрым шагом двинулся следом.

       - Чем  больше я  потеряю времени на  бессмысленную болтовню,  тем дольше

буду

     искать Радивоя.

       - Да ты без Слова из лесу не выйдешь! Так сильно по упырям соскучился?

       - А  ты мне Слово скажи,  и  выйду.  Быстрее от меня избавишься.  Будешь

дальше

     мудрость свою дремучую постигать...

       - Может,  хватит выкабениваться,  а?  -  жестко спросил Барсук,  нагоняя

витязя у

     самой двери сарая. - Здоровый мужик, а ведешь себя, как пацан голоштанный.

 

       Велигой повернулся к волхву быстро,  аж воздух свистнул, и изо всей силы

метнул

     кулак к  этой спокойной полосатой харе,  что стоит и издевается,  глумится

над его

     безвыходным положением... Всю свою досаду, горечь, весь накопившийся за

     последние дни стыд вложил он в этот удар...

       В  тот  же  момент  его  словно  что-то  дернуло вперед и  вниз,  голова

взорвалась

     болью,  в  глазах будто  перунова молния полыхнула.  А  когда  вновь обрел

возможность

     хоть немного соображать, ощутил, что лежит уткнувшись мордой в землю, а из

носа

     во всю хлещет что-то теплое и липкое.

       - Ну, успокоился? - раздался над головой голос Барсука. Каждое слово

     отдавалось в  голове так,  будто прямо над  ухом  от  души  били тараном в

чугунные

     ворота.

       Велигой попытался послать волхва  на  три  березы,  но  получился только

сдавленный

     стон.  Зато  Барсу вдруг ни  с  того  ни  с  сего послал себя туда сам,  с

неожиданной

     силой подхватил витязя,  потащил к  лавке.  От  резкого движения в  голове

снова

     вспыхнула дикая боль, Велигой почувствовал, что вот-вот потеряет сознание.

 

       - Дубина,  вот дубина...  -  трудно было понять,  к  кому относилось сие

лестное

     определение.  Барсук взгромоздил обмякшего витязя на  лавку,  рукавом ктер

ему

     кровь, ручьем хлеставшую из носа. - Ты меня слышишь? Эй, Велигой?!

       Волчий Дух попытался ответить, но было страшно даже шевельнуть языком.

     Затуманенным сознанием вдруг ощутил, как Барсук, опустившись на колени,

     неожиданно мягко обхватил его обеими ладонями за голову, средними пальцами

 

     слегка нажав на виски.  Губы волхва чуть шевельнулись,  в  глазах будто-бы

что-то

     блеснуло...

       Боль вдруг исчезла. Без следа. Туман, начавший было застилать зрение,

     потихоньку развеялся,  и первым,  на что натолкнулся взор, был озабоченный

взгляд

     голубых глаз Барсука.

       - Слава Богам,  успел...  -  бормотал волхв, не убирая рук. - Ящер мне в

подпол,

     хорош же я,  ничего не скажешь!  Видишь меня?  Прекрасно... а ну, смотри в

глаза!

     Смотри,  сказал!  Так... зрачок узкий, отлично... обошлось вроде... думать

надо,

     прежде чем на кого попало с кулаками кидаться...

       Велигой приходил в  себя.  Боль  ушла  слишком быстро,  все  еще  боялся

сделать

     лишнее движение, опасаясь, что она вновь вернется. Предупреждал же Белоян,

 

     говорил, наказывал башку беречь! Но кто ж мог ожидать! Его, опытнейшего

     рукопашника, поймал на какой-то до безобразия простой, и потому на диво

     действенный прием лесной отшельник, который вот уже Боги знают сколько лет

 

     только и делает,  что на звезды смотрит!  Впрочем,  сам виноват, сорвался,

как

     бобик с привязи, поднял руку на мирного волхва... позорище, ПОЗОРИЩЕ! А

     отшельниками не рождаются...  ох,  как не рождаются!  Мог бы и догадаться,

ведь тот

     же Белоян в молодости о-го-го как мечом махал...

       Барсук наконец убрал руки, облегченно вздохнув.

       - Уф-ф...  -  он  поднялся на ноги,  сделал пару шагов взад-вперед перед

лавкой. -

     Ну, чего молчишь, язык ,что ли, откусил?

       - Тресни меня еще раз.  -  осторожно сказал Велигой,  удивляясь тому,  с

какой

     легкостью это ему удалось.

       - Чего-чего?  -  брови Барсука полезли на лоб. Судя по выражению лица, у

волхва

     возникли серьезные опасения за рассудок витязя.

       - Тресни,  говорю,  еще раз,  - повторил Волчий Дух. - А то вдруг не всю

дурь

     вышиб...

       - Тьфу на тебя...  -  с чувством сказал Барсук.  - Да тебя, похоже, если

еще раз

     по башке шарахнуть,  так вместе с  дурью и все остальное вылетит.  Я таким

ударом

     ребенка бы не разбудил,  а ты как бревно грохнулся. Признавайся сразу, что

у тебя

     с головой?

       - Палицу поймал, - буркнул Велигой.

       Барсук  смотрел  на  витязя  со  все  возрастающим интересом,  в  глазах

забегали

     огоньки.

       - Давно?  -  спросил он,  разглядывая Велигоя с  тем же видом,  с  каким

коваль

     разглядывает сырую заготовку, прикидывая, что б такое из нее сварганить.

       - Лет пять уже... - пожал плечами витязь.

       - Обмороки?...

       - Были по первому году, потом прекратились.

       - Припадки?...

       - Никогда не было.

       - Головные боли?...

       - Забодали уже. Каждый раз, как погода меняется - хоть "караул!" кричи.

       - Та-а-ак... И чем спасаешься?

       - Вот.  -  Велигой протянул Барсуку баклажку с Белояновым настоем. Волхв

схватил

     ее,  как ворона серебряную монетку,  выдернул пробку.  Долго нюхал,  вылил

пару

     капель на ладонь, пробовал на язык, при этом непрестанно бубнил под нос:

       - Та-а-а-ак... Чабрец... бравник... ну, мята само собой... а это что?...

А,

     богульник,  ну  допустим,  хотя непонятно...  череда?  А  это  еще  зачем,

припадков же

     вроде  как  нет...  О-го!  -  последняя фраза  вырвалась у  Барсука  после

солидного

     глотка.

       - Кто настойку составлял? - спросил он, не торопясь возвращать витязю

     баклажку.

       - Белоян. - ответил Велигой. - Слыхал про такого?

       - Еще  как  слыхал!  -  Барсук говорил возбужденно,  он  вновь  принялся

широкими

     шагами маячить вдоль лавки. - Ну дает, медвежья морда! Где ж он спер?!

       - Что спер? - не понял витязь.

       - Одолень-трава! - воскликнул волхв. - Ее ж в наше время днем с огнем не

 

     сыщешь!  А  у  него в  настойке великолепнейшая вытяжка,  хоть и  в  очень

небольшой

     доле.  Теперь понятно,  за каким Ящером тут богульник -  как противовес...

Нужную

     долю подобрать трудно, она для каждого своя, и Белоян, похоже, боялся

     переборщить... На, держи обратно, хорошая штука, хотя я бы кое-что все же

     изменил.

       - Никак с Белояном потягаться хочешь? - улыбнулся Велигой.

       - Смотря в чем. - Барсук пожал плечами. - В конечном счете, он хоть и

     Верховный Волхв, и я бы даже сказал, вполне заслуженно, но... Вот ты у нас

каким

     оружием владеешь лучше всего?

       - Хм...  -  Велигой серьезно задумался.  - На самом деле, мне как-то без

разницы,

     но если уж говорить о владении в совершенстве...  наверное,  все-таки лук,

меня

     как-никак все-таки больше именно на стрелка учили...

       - Вот  и  нашего  общего  друга  Белояна  все  больше  на  "стрелка".  -

усмехнулся

     Барсук.  -  А меня все-таки на целителя!  Так что,  по этой части я, может

быть, и

     его мог бы чему-нибудь подучить.

       Велигой поболтал настойкой во фляжке, прислушался.

       - Маловато осталось... - пожаловался он.

       - Это все ерунда, - махнул рукой Барсук. - Ничего сложного, еще сделаем.

Хотя,

     честно  говоря,  я  бы  все-таки  немного  изменил  состав,  но  это  надо

посмотреть

     точно,  что у  тебя там с  головой...  И вообще,  весьма интересно было бы

заняться

     таким застарелым недугом...

       Велигой только сидел и глазами хлопал.  Как будто он и не пытался только

что

     приложить Барсука в  челюсть,  и  будто бы  и  не  получал в  ответ доброй

затрещины,

     которой Барсук и "ребенка не разбудит"...  интересно, чьего ребенка? Разве

что

     велета какого-нибудь...

       - Ну так ты как,  не против?  -  продолжал меж тем волхв. - Пока Репейка

под

     ногами не  путается?  Решено,  посиди здесь,  а  я  пойду все  подготовлю.

Поглядим,

     что у тебя там под черепушкой твориться, и, чем Боги не шутят, может даже

     удастся и без настойки обойтись...

       Барсук решительно направился к дому. У Велигоя к горлу вдруг подкатил

     противный комок, горячая волна жгучего стыда обожгла сердце.

       - Барсук...- окликнул он волхва, и тот обернулся на пороге.

       - Ну, что еще не так? - спросил отшельник насупившись, словно боясь, что

 

     Велигой сейчас пошлет его куда подальше в месте с "дремучей мудростью".

       - Слушай...  Я,  это... В общем, прости, что я с кулаками полез. Ты ведь

только

     добра желал...

       - Довольно.  - прервал его волхв. - Никаких обид. И забудь про это, а то

с

     твоей чувствительной совестью еще полжизни будешь себя изводить.

       С этими словами Барсук скрылся в доме, а Велигой остался дышать свежим

     воздухом ночного леса и дожидаться приглашения.

     Глава 9

       Ночь была тихая,  но  это была не  та напряженная тишина,  что царила на

тропе.

     Сейчас лес казался воплощением Покоя. Он не молчал, нет, просто звуки,

     издаваемые чащей  доносились мягко и  ненавязчиво.  Даже  кабаны,  которые

обычно

     прут  по  кустам,  как  ромейские триремы по  морю,  этой ночью как  им-то

образом

     ухитрялись не наделать много треска.

       Велигой отдыхал,  глядя в  темноту.  Здесь,  на поляне,  было невероятно

уютно.

     Единственным источником света с этой стороны избушки было окно c неплотно

     прикрытыми ставнями -  за ним,  в  горнице,  неярко освещенной несколькими

лучинами,

     могучей тенью расхаживал Барсук -  окуривал помещение какими-то  травами -

аж

     досюда через щели шибает едковатым запахом - бормотал что-то, перекладывал

с

     места на место всякие колдовские ерундовины...

       Но  для  приученных к  темноте глаз  витязя этого  света было  более чем

достаточно.

     И,  поскольку Барсук явно собрался готовиться до утра,  да еще неизвестно,

какого,

     Велигой просто сидел, смотрел и слушал.

       Тяжелые,  но  мягкие шаги  слева.  На  самой границе видимости мелькнула

громоздкая

     тень, свет отразился в больших грустных глазах чугайстыря. В кустах тут же

 

     закопошилась,  защелкала парочка лешаков,  явно  затевая против  здоровяка

какую-то

     пакостную выходку,  но  так близко от жилища отшельника не решились -  нет

ничего

     страшнее, чем волхв, отвлеченный от мудрых раздумий грохотом падающего

     чугайстыря.  Подзадоривая шутников,  захихикали невидимые  Велигою  мавки,

лешаки

     матюгнулись в ответ тихим, но яростным щелканьем.

       Из  дальнего далека чуть слышно донеслась песня.  То ли в  веси за лесом

девки на

     ночную гулянку собрались,  то  ли  русалки у  тихой  лесной речки тоскуют,

жалуются

     на судьбу...

       Лешаки в кустах неожиданно замолкли,  шаги чугайстыря зашлепали быстрее,

с

     испуганным писком шуганулись по кустам мавки.  Далеко-далеко,  с  закатной

стороны

     донесся знакомый холодный вопль.  Но тут же в  ответ с  другого конца леса

коротко

     и властно хлестнул яростный вой, и крик упыря захлебнулся смертным ужасом.

По

     спине Велигоя пробежал холодок и тут же исчез - открытая поляна показалась

 

     почему-то надежнее любой крепости. И волки не спят. Бдят нечисть, не дают

     высунуться из болота...

       Неожиданно прямо перед Велигоем распахнулись, раздвинулись тропою кусты.

Свет

     из оконца блеснул в золотых глазах, скользнул по светлой шкуре.

       Он вышел на поляну неспешно, замер в неверных колеблющихся бликах. Зверь

из

     корчмы. Волк с Лысого Холма. И все так же пристально устремился на витязя

     тяжелый, внимательный взгляд.

       Велигой  не  мигая  смотрел  на  дивного  зверя.  Тот  сделал  несколько

осторожных

     шагов и вновь замер. Теперь отчетливо был виден ошейник с оберегом в виде

     волчьей головы.

       - Ну, здравствуй, - тихо молвил Велигой, не шевелясь.

       Волк оскалился, приблизился еще на пару шагов.

       - Пришел проверить,  не  выкинул ли  я  опять чего-нибудь?  -  улыбнулся

витязь. -

     Так опоздал, все самое интересное уже проворонил.

       Жутковатая улыбка волка стала еще шире.  Он  подошел почти вплотную,  не

отводя

     внимательных глаз от лица воина.

       - Зато в прошлый раз вы вовремя, вовремя явились... я обязан жизнью тебе

и

     твоим  сородичам,  -  продолжал Велигой чуть  слышно.  Почему-то  возникло

опасение,

     что если умолкнет надолго, чудный зверь исчезнет, вновь скроется в чаще и

     тогда...  а что тогда?  Что-то было в нем такое, чего не понимал разум, но

зато

     невероятно  остро  чувствовало сердце.  Тогда,  на  холме...  или  гораздо

раньше?

     Трудно сказать когда, но возникла между зверем и человеком незримая связь,

 

     которую витязь ощутил только сейчас.  Почему?  Что у  них общего?...  Боги

ведают.

     Об этом не хотелось думать, разум просто отказывался понимать, зато сердце

 

     наполняла теплая волна, будто бы в лютой сече, когда силы на исходе, вдруг

 

     ощутил рядом надежное плечо старого и верного друга...

       - Кто ты? - тихо спросил витязь. - Откуда?

       Ни звука в ответ... да и как может ответить волк?

       - Между нами что-то есть... - голос витязя замирал, но молчать он просто

не

     мог. - Что? Я никогда не видел таких, как ты. Что за тайна сокрыта в тебе?

 

       Ни звука, только пристальный взгляд золотых очей...

       - Оберег...  Что  он  означает?  Или  это  осталось от  твоего  прежнего

хозяина...

     если у такого как ты может быть хозяин... Если он был, то кем? И что с ним

 

     стало?  Чем ты был для него?  Слугой,  другом,  соратником? Что объединяло

вас?

       Нет ответа...

       Велигой понял, что ему нечего больше сказать. Все, что пришло на ум, уже

 

     слетело с  языка,  а  сокрытое в сердце так трудно выразить словами...  Но

волк не

     уходил.  Он наконец отвел глаза и  медленно улегся у  ног витязя.  Надолго

повисло

     молчание.

       - Наверное,  -  с трудом выговорил Велигой,  - у тебя было имя. Но сам я

его не

     узнаю, а ты сказать не сумеешь... Чудится мне, что это не последняя наша

     встреча, а кликать, как тот безмозглый корчмарь, просто Волчарой - нет уж,

не

     хочу. Грубо и глупо. Как же мне тебя звать, а, неведомая зверушка?

       Волк  поднял голову,  скользнул взглядом по  лицу  витязя,  и  тихо-тихо

завыл, с

     тоской подняв глаза к  темному небу.  Вой  вдруг оборвался,  на  мгновение

завис над

     поляной,  и растворился в бесконечности, поглощенный чащей как и все звуки

этой

     дивной ночи...

       "Даже воет он как-то странно... - подумал витязь. - Нет, это либо вообще

не

     волк,  либо...  либо не совсем волк. Волки воют так... да не так. Волки...

Волчий

     вой... Вой..."

       Имя само прыгнуло в голову - простое и вроде бы, даже, красивое...

       - Я буду звать тебя... Войко.

       Волк вздрогнул. В желтых глазах промелькнуло что-то... и погасло.

       - Ну, годится? Будешь Войкой, а?

       Зверь  смотрел на  витязя долго-долго...  а  затем мохнатая голова вдруг

качнулась

     в чисто человеческом жесте согласия. В следующий момент он уже поднялся на

лапы,

     по-собачьи отряхнулся, и быстро двинулся к лесу. Велигой услышал скрип

     открывающейся двери и шаги волхва. Он совершенно забыл о нем...

       У  самой стены деревьев волк все же  обернулся,  последний достигший его

лучик

     света сверкнул золотом в больших глазах... и лес сомкнулся за ним.

       - Войко.  -  Велигой повертел слово на языке и так, и сяк, словно пробуя

на

     вкус. - Войко.

       - О чем это ты? - спросил подошедший Барсук. - Уже со скуки сам с собою

     разговоры ведешь?

       Велигой только улыбнулся в ответ, поднялся с лавки.

       - Ну,  -  весело молвил так  и  не  дождавшийся ответа волхв,  -  я  все

подготовил.

     Пойдем, посмотрим, что там у тебя в голове делается...

       Они  вошли в  избу,  и  дверь отгородила от  них очарование тихой летней

ночи. А из

     чащи вновь донесся, загодя пугая упырей, печальный вой одинокого волка.

     *******************

       В  горнице было  тепло,  приятно щекотал ноздри  терпкий аромат  тлеющих

трав. Свет

     исходил лишь от двух длинных лучин в  железных подставцах,  вбитых в стену

над

     широкой лавкой, застеленной медвежьей шкурой. В торце лавки волхв поставил

 

     здоровый чурбак  -  сидеть  на  таком  в  самую  пору.  Рядом  стояло  два

берестяных

     ведерка -  одно с  водой,  другое с  какой-то темной жидкостью,  исходящей

густым

     паром  с  cильным запахом зверобоя и  мяты.  Стол  Барсук подвинул ближе к

лавке,

     разложил на нем несколько непонятных предметов так,  чтобы в  любой момент

можно

     было легко дотянуться.

       - Ну что,  добрый молодец? - усмехнулся волхв. - Давай, займемся побитой

твоею

     головушкой...

       - Дырявой... - буркнул Велигой, подходя к лавке.

       Волхв переместился к столу, быстро ополоснул руки теплой водой в малом

     корытце.

       - Так, - молвил он, повернувшись к витязю. - Давай, раздягайсь до поясу,

 

     сапоги  и  портки  сымать  не  надобно  -  твоя  нижняя  половина меня  не

интересует, чай

     я не красна девка.

       Велигой выбрался из куртки,  через голову стянул рубаху.  Волхв поначалу

глядел

     одобрительно -  в  колеблющемся свете лучин тени особенно четко обрисовали

тугие

     валики огромных мышц, могучие плечи, мощный торс - потом вдруг нахмурился,

 

     твердо ухватил витязя за руку,  принялся бесцеремонно поворачивать к свету

то

     одним, то другим боком.

       - Э, друже, да тебя что, в четыре цепа молотили, али с бером подрался? -

 

     присвистнул он, разглядывая изорванную бесчисленными шрамами кожу воина. -

На

     тебе ж живого места не сыщешь!

       - С котенком поиграл, - скривился воин. - Царапучий, зараза...

       - И размером с теленка,  -  подытожил волхв.  -  Да-а-а-а, много ты битв

повидал,

     небось, из каждой по одному такому вот подарочку вынес.

       - Да нет, я их сразу вениками увязываю, по штучке тягать неинтересно.

       - Ну и ну,  -  протянул Барсук, - чего только в жизни не видал, но чтобы

одному

     человеку столько доставалось... Оказывается, и меня удивить можно! Вот это

да!

     Краше на погребальный костер кладут!

       Велигой промолчал.  Да,  такой вот  ценой давалась воинская наука.  Весь

боевой

     опыт чертами да резами на собственной шкуре выписан - такое не сотрешь, не

 

     потеряешь. Поперся в баню - сиди, перечитывай, ежели грамотный... Пошел по

утру

     умываться, в воду глянул - вот она, книга раскрытая прямо на самой роже. И

 

     писано в той книге как раз о том страшном, нелепом бое в пылающей крепости

на

     дальней заставе, где получил свой злополучный удар палицей, из-за которого

 

     теперь  так  суетится Барсук.  Шипами  да  осколками лопнувшей личины рожу

тогда

     исполосовало так, что мама родная не узнает, чудом глаза не задело. Теперь

 

     вынужден начисто сбривать усы и бороду -  лезут такими уродливыми клоками,

что

     лучше уж вовсе без них.

       Зато,  схлопотав однажды какой-либо удар,  ни  разу после не  ловился на

такой же.

     Пусть говорят,  что умные на  чужих ошибках учатся -  ну  и  Ящер с  ними,

прапор в

     руки,  да  тяжелую  конницу навстречу.  Может,  и  дурак,  зато  на  своих

промахах,

     о-о-ох  как выучился...  только вот не  больно ли  великая цена плачена за

такие

     уроки?...

       Барсук изумляться-то изумлялся, а дело делал - зачерпывая пригоршней из

     ведерка темный, горячий отвар, равномерно втирал его в кожу воина от пояса

до

     шеи.

       - Ладно,  -  сказал он,  закончив растирание,  -  ложись на лавку. Пузом

кверху,

     головой к чурбаку.

       - Что это хоть за ерунда? - спросил Велигой. - Вся кожа горит.

       - Много будешь знать, - буркнул волхв, - будешь сам лечиться. Ты меньше

     трепись, лучше делай, что говорю.

       Витязь  лег,  вытянулся на  теплой шкуре,  уперся взглядом в  потолочную

балку.

     Волхв подумал,  скатал куртку,  подложил воину под  голову.  Сам уселся на

чурбак,

     потер руки.

       - Не  напрягайся,  -  властно велел он,  хлопнув ладонью по напряженному

плечу

     Велигоя.  -  Эй,  да что ты весь,  как лук натянутый? А ну, отпусти мышцы,

живо!

       Волчий Дух хоть и медленно,  с трудом, но все же ухитрился расслабиться.

Волхв

     окунул руки сначала в ведерко с водой,  увлажнил воину виски и лоб,  потом

очень

     осторожно,  по  капельке,  втер туда все тот же  отвар из второго ведерка.

Однако

     теперь ощущение было иное. Кожу защипало, как на морозе, потом появилось

     ощущение тепла,  волной  разлившегося в  искалеченной голове,  успокаивая,

заставляя

     мысли течь спокойно,  вяло.  Как и тогда, на улице, Барсук плотно обхватил

голову

     витязя ладонями, положил пальцы на виски, несколько мгновений сидел молча,

 

     словно вслушиваясь в ощущения,  потом тихо запел.  Слов было не разобрать,

но

     песня повергала в странное оцепенение. По телу растеклась тяжесть, мысли

     замерли, сознание заколебалось... Время для Велигоя остановилось.

       Словно бесплотные корни проросли из кончиков пальцев Барсука, потянулись

все

     глубже и глубже, пока наконец их тонкая сеть не разбежалась по всему телу,

 

     донося волхву о том,  что делается в самых отдаленных уголках,  как бьется

каждая

     жилка...

       Затем  кончики корней  будто  зашевелились,  выполняя незримую и  тонкую

работу,

     что-то исправляя,  налаживая, подчищая. Особенно сильным было это ощущение

в

     голове, где-то ближе к правому виску - именно туда пришелся удар...

       А время не двигалось,  мыслей не было, как не было ни чувств, ни воли...

Лишь

     темная потолочная балка над головой и невидимая работа во всем теле.

       Постепенно время снова стронулось с места, сначала медленно, неохотно, а

потом

     все быстрее и быстрее, пока вновь не побежало, как обычно.

       Волхв отпустил голову витязя,  плеснул на  лицо холодной,  чистой водой,

медленно

     поднялся со своего чурбака.

       Велигой попытался встать,  но  во  всем  теле  разлилась слабость,  мышц

словно бы

     не  было вообще,  но  чувствовал он себя теперь,  как ни странно,  гораздо

лучше...

     Более целым, что ли?

       - Не дергайся,  -  устало сказал волхв.  - Для такой работенки требуются

силы как

     целителя,  так и  исцеляемого.  К  утру оклемаешься,  будешь скакать,  как

жеребенок.

     Да,   честно  говоря,  все  оказалось  серьезнее,  чем  я  думал,  ох  как

серьезнее...

       - Ну  и  что  там  с  головой?   -  поинтересовался  Велигой,  с  трудом

перевалившись на

     бок,   чтобы  оказаться  к  Барсуку  лицом.   Дотянулся  до  рубахи,  стал

натягивать, не

     попадая ни в рукава, ни в ворот.

       - Да в общем-то,  ничего такого, из рядя вон выходящего, - пожал плечами

тот. -

     Контузия,  правда,  очень сильная и  здорово запущенная.  Я  так и не смог

справиться

     с  нею окончательно,  но,  по крайней мере,  не будешь падать в обморок от

любого

     щелчка.  Хотя это не значит, что теперь можно идти биться головой о каждое

дерево

     и ловить ею мечи да прочие дубины. Башку береги, она у тебя одна, да и та

     неправильная!  Болеть к  перемене погоды тоже будет,  но  не  так  сильно.

Настойку я

     тебе  приготовлю,  вроде  Белояновой -  вот  морда косолапая,  ведь  почти

правильно

     все сделал! Будешь пить по глотку, если совсем невмоготу станет.

       - Благодарень,  -  сказал Велигой,  чувствуя,  как вдруг дико захотелось

спать. Да

     чтож это такое,  в последнее время только и делает,  что спит, как суслик!

Этак в

     привычку может войти... В привычку...

       - В сон клонит?  -  спросил Барсук.  -  Все верно. Погодь-ка малешка, не

засыпай.

     Вот, испей сначала.

       Он протянул витязю кружку, полную парящего взвара. Вкус был странный,

     неведомый,  но  Велигоя,  похоже,  теперь уже  вряд  ли  можно было чем-то

удивить -

     выпил до дна, морщась и обжигаясь.

       - А вот теперь можно и на боковую,  -  молвил Барсук, укрывая витязя еще

одной

     шкурой, хотя в избе было вроде бы тепло. - Только сапоги-то все же

     сними...Помочь?

       - Еще  чего...  не  хватало...  -  пробормотал витязь,  роняя  голову на

сложенную

     куртку. Дыхание его стало глубоким и ровным.

       - Вот так вот, - улыбнулся Барсук. - "Еще чего не хватало!"

       Он сдернул с Велигоя сапоги,  поплотнее закутал в шкуры. Некоторое время

ушло

     на  наведение в  горнице надлежащего порядка,  потом волхв зажег еще  одну

лучину на

     столе,  загасил те,  что  горели  над  лавкой  и  глубоко спящим Велигоем.

Покопался по

     скрыням, разложил добытое на столе. С одним крохотным мешочком обращался

     особенно бережно, развязывал так, чтобы не потерять, не рассыпать ни одной

 

     крошки содержимого.

       Барсук  вскипятил воду,  уселся  за  стол,  и  принялся  за  составление

обещанной

     Велигою настойки.

       - Вот  ведь,  -  бормотал он  отвешивая в  нужных долях мелко толченые и

просто

     сушеные травы, какие-то порошки, соли. - Сколько лет человек ходит, как по

 

     лезвию меча,  равновесие каким-то чудом держит.  И  невдомек ему,  что шаг

влево,

     шаг вправо -  и все.  И ведь повезло -  не иначе, как боги хранят парня. С

такой

     башкой обычно не живут. Долго. Ну да ничего, теперь он у меня до ста лет

     дотянет!  Еще правнукам про старого чокнутого волхва рассказывать будет! А

сам-то

     я каков - ведь сумел же, сумел!

       На лице волхва отразилась чистая, счастливая улыбка человека, сделавшего

 

     невозможное.   Он   ссыпал  подготовленную  смесь  в   маленькую  бадейку,

выдолбленную в

     целом дубовом чурбаке, залил теплой водой.

       - От полуночи до полудня простоит,  -  раздумчиво молвил Барсук, - самое

оно

     будет. Нам особо крепкой не надо - не во вкусе дело, трава силу должна

     передать...  Но все-таки,  что это нашему герою в голову взбрело?  Радивоя

ему

     подавай... Нет, творя человека, Род что-то намудрил, ох намудрил. Вот и

     получаются теперь сначала Радивои, потом Велигои... а иной раз, и Репейки

     попадаются.  Но Радивой... Хм, бедняга Радивой... Вот тоже любитель гулять

по

     лезвию меча...

     Глава 10

       Велигоя разбудил веселый птичий гвалт за стенами избушки. Сквозь щели в

     ставнях  пробивались  веселые  лучики  рассеянного утреннего  света.  Воин

выпутался

     из  шкуры,  сел  на  лавке,  зевнул  с  риском  вывихнуть челюсть,  смачно

потянулся. Во

     всем  теле  чувствовалась необыкновенная свежесть,  сердце  перегоняло  по

жилам

     кровь  сильными,  уверенными толчками.  Голова была  на  удивление ясной -

может быть

     от  того,  что второй день не пил хмельного,  а  скорее всего,  стараниями

волхва.

       Барсука в избе не было.  Исчез и тяжелый резной посох,  которым кудесник

ходил,

     похоже,  скорее для солидности,  чем для опоры,  из чего Велигой заключил,

что

     волхв отправился по  каким-то  своим колдовским делам.  Хотя перед кем  он

собирался

     выказывать солидность посреди дремучего леса, так и оставалось для воина

     загадкой.

       Велигой вышел во двор.  Утренняя роса неярко блистала в  траве -  солнце

еще

     никак не  могло вскарабкаться по  небу выше плотной стены деревьев.  Между

темных

     стволов еще клубились, расплываясь и исчезая, редкие клочья тумана. Витязь

еще

     раз  от  души потянулся и  бодрым шагом двинулся к  ручью,  журчавшему меж

деревьев в

     полусотне шагов от избушки.

       Лес  был  полон  жизни,  радовавшейся наступлению нового  дня.  Тропинка

петляла

     среди кустов малины и  крыжовника,  в  которых копошилось какое-то  мелкое

зверье.

     Шагах в двадцати перед витязем раздался шелест - вспугнул лешака, то ли

     решившего  полакомиться ранними  ягодами,  то  ли  просто  задрыхшего  под

кустом.

       Ручей звенел по гладким, округлым, камушкам, играл плывущими листьями и

     мелкими  веточками.   Витязь  подошел  к   воде,   опустился  на   колени,

приготовившись

     зачерпнуть  полные  ладони  ледяной  влаги,  привычно  скривился  на  свое

отражение в

     колеблющейся глади... и замер.

       С лицом было что-то не так. Велигой некоторое время тупо смотрел в свое

     отражение,  не понимая, что же его, собственно, в нем так изумило. Рожа на

месте,

     вроде за ночь не сперли, все так же изрезана шрамами... Вот именно здесь и

 

     начинался непорядок.  Шрамы остались на своих местах,  не исчезли,  просто

как-то

     неуловимо изменились. В водах ручья отражалось суровое лицо, обрамленное

     длинными прядями прямых черных волос,  и  оно,  хоть и  осталось почти что

прежним,

     теперь вовсе не  выглядело изуродованным.  Шрамы просто...  перестали быть

лишними,

     что ли?

       Велигой еще некоторое время ошеломленно пялился на свое отражение, потом

 

     решительно зачерпнул воды, и принялся с наслаждением умываться. Подумал

     маленько,  разделся и целиком погрузился в холодный поток,  чувствуя,  как

кожа

     превращается в  надежный  панцырь,  как  поневоле вздуваются,  напрягаясь,

мышцы, а

     сердце,  замерев на  мгновение,  с  утроенной силой  начинает разгонять по

жилам

     горячую кровь.

       К избушке вернулся, когда солнце уже выглянуло из-за верхушек деревьев,

     заливая мир  живительным теплом.  Сбегал к  ручью еще  раз -  принес воды,

покопался

     в  Барсуковых закромах в  поисках съестного,  не  нашел  ничего знакомого,

кроме

     мешка гречневой крупы. Хотел было подстрелить на завтрак что-нибудь такое

     пернатое и вкусное,  но, но зрелому размышлению, решил не баловать с луком

в

     таком  странном лесу  -  мало  ли,  может  тут  все  птахи поголовно девки

околдованные,

     то-то шуму поднимется, и со вздохом принялся варить кашу.

       Когда  волхв  вернулся,  солнце  уже  целиком высунулось из-за  леса.  В

горнице на

     столе аппетитно парил полный горшок каши, рядом лежали три ложки и стояла

     бадейка с квасом. На чердаке ворочался, сквозь потолок почуяв съестное

     просыпающийся  Репейка.  Барсук  улыбнулся,  однако  подивился  отсутствию

самого

     кашевара.

       Тот  отыскался позади избы.  В  руках витязя с  яростным шипением порхал

тяжелый

     меч,  вычерчивая в  воздухе размазанные серебристые петли.  Волхв невольно

пожалел

     воображаемого противника Велигоя и вообще всякого, кому когда-нибудь

     приходилось,  или  придется угодить под такой стальной ураган.  Р-р-р-раз,

удар,

     оборот, ушел свилей от воображаемого меча, прыжок назад, вошел в раскачку,

 

     р-р-раз - сокрушительный напуск с ударом в пол-руки, р-р-раз, р-р-раз,

     вж-ж-ж-жик...

       Барсук  некоторое время  наблюдал за  упражнениями витязя.  Да,  что  ни

говори, а

     воинское искусство с течением лет меняется, становится совершеннее... Путь

удара

     все  короче  и  короче,  защита  упрощается,  пропадают  лишние  движения,

увеличивается

     скорость. Да и мечи становятся все легче и легче, и не от того, что порода

 

     мельчает и скоро одну соломинку всемером не поднимут, а потому лишь, что

     понемногу меняются сами основные законы ведения боя, избавляясь от всего

     лишнего, наносного, ненужного...

       Барсук оторвался от невольно нахлынувших образов из далекого прошлого,

     вспомнил вдруг о  горшке с кашей на столе,  о Репейке,  который вот-вот до

него

     доберется,  и заспешил в дом,  крикнув витязю,  мол,  полно воздух рубить,

жрать

     пора...

       Велигой Волчий Дух  забросил седло  на  спину  Серка,  поправил попону и

принялся

     возиться с  подпругой.  Репейка ходил  вокруг своей лошадки,  примеряясь с

седлом и

     так, и сяк, но все выходило наперекосяк. Конячка хитро щурилась на дурачка

и

     опасливо поглядывала на  Велигоя,  понимая,  что как только он закончит со

своим

     скакуном, от седла будет уже не отвертеться.

       Барсук сидел на  лавке у  стены избы,  задумчиво сложив руки на  груди и

глядя

     неподвижным взором куда-то вдаль, сквозь стену леса. Неожиданно поднялся,

     подошел к Репейке,  отобрал у дурачка седло, ловко и умело забросил его на

спину

     лошадке, до невозможности огорченной таким оборотом дела. Вернулся на свое

 

     место, глядя, как Репейка мучается с подпругой.

       День был жаркий, и Велигой не стал влезать в доспех, лишь меч как всегда

 

     надежно  устроился  за   спиной.   На   поясе   висела  баклажка,   полная

приготовленного

     волхвом настоя - теперь, когда по утверждению последнего, головные боли не

будут

     столь частыми гостями,  его должно хватить надолго.  Барсук всматривался в

лицо

     витязя,   подмечая  произошедшие  за  ночь  изменения.   Да,  многие  раны

невозможно

     излечить  силами  человека,  и  тогда  в  действие вступает сама  Природа,

извечно

     стремящаяся к равновесию.  Умелый волхв способен подтолкнуть ее, пробудить

эту

     силу  в  самом  безнадежном больном,  и  тогда  может случиться чудо...  А

Велигой был

     далеко не безнадежен, в истерзанном теле жила здоровая мощь. Иначе не смог

бы

     так долго противиться недугу, который другого уже давно отправил бы на тот

свет.

     А этот молодой воин даже ухитрился все эти годы оставаться в строю...

       Велигой   закончил   увязывать   последний  узел,   помог   как   всегда

заковырявшемуся

     Репейке,  и лихо взлетел в седло, не касаясь стремян. Барсук наблюдал, как

воин

     сделал круг по поляне, вернулся к крыльцу.

       - Ну,  прощай,  - молвил Волчий Дух, соскакивая на землю и направляясь к

волхву.

     - Прощай и...  спасибо.  Этого просто не  может быть,  но я  чувствую себя

как... хм,

     сравнить-то не с чем... Будто меня, словно старую подушку выпотрошили,

     заштопали, выстирали, а потом набили заново.

       - Сравнение хоть куда.  -  Барсук улыбнулся.  - Ты главное смотри, чтобы

тебя и в

     самом деле где-нибудь не  выпотрошили,  как подушку.  И  голову береги.  А

будет

     время, заезжай. Я пока покумекаю, что еще можно сделать.

       Велигой заглянул в  холодные голубые глаза  кудесника,  на  мгновение их

взгляды

     скрестились, чуть ли не зазвенев, как булатные клинки.

       - Я в долгу перед тобой, - тихо молвил воин.

       - У Ящера сочтемся, - так же тихо ответил волхв.

       - Прощевай,  Барсук!  -  уже  издалека весело помахал рукой  Репейка.  -

Увидимся

     еще, чай, почти соседи.

       Волхв с улыбкой махнул в ответ - мол, заходи, если что...

       Велигой помедлил еще мгновение, низко поклонился, и быстро повернувшись,

 

     направился к  коню.  Барсук  смотрел  ему  вслед,  и  на  лице  его  вдруг

отразилось

     смятение.  Несколько невыносимо долгих  мгновений он  отчаянно  боролся  с

собой,

     потом вдруг вскочил, и быстрым шагом двинулся за витязем. Он догнал воина,

когда

     тот уже взялся за седло.

       - Велигой... - окликнул волхв, и витязь обернулся.

       - Я уже говорил, что не в силах помочь тебе найти Радивоя. - тихо сказал

 

     волхв,  подходя вплотную.  - Однако кое-что все же могу посоветовать, если

ты

     захочешь выслушать... и если захочешь воспользоваться этим советом.

       Велигой кивнул. Барсук заговорил почти шепотом, хотя Репейка уже отъехал

шагов

     на двадцать в сторону леса - не столько по своей собственной воле, сколько

по

     прихоти своей лошадки - и потому слышать их уже не мог.

       - Радивой не оставляет следов,  -  медленно и задумчиво молвил волхв.  -

Однако,

     если и есть какая-то зацепка, то ее надо искать не здесь... и не сегодня.

       Велигой непонимающе смотрел на Барсука.

       - Возможно,  ответ кроется в далеком прошлом,  -  продолжал тот. - Ты же

знаешь,

     Радивой не родился таким, какой он есть. Он что-то встретил там, в глубине

 

     Муромских лесов.  Они огромны,  непроходимы...  но это единственное место,

хоть

     как-то связанное с его тайной. Быть может, вернуться к корням этой темной

     истории - единственная возможность взять след. Ничтожная, призрачная - но

     все-таки возможность. Однако...

       - Что?

       Волхв помолчал, потом заговорил быстро, глядя воину в глаза.

       - Ты же не знаешь, ЧТО встретил Радивой. И я не знаю. И, наверное, никто

не

     знает.  Я сомневаюсь, что о том ведает сам Радивой. Но изменился он именно

после

     этой встречи.  И... Кто знает, если тебе все же удастся... в общем, как бы

это не

     стало началом новой печальной истории. О Велигое Проклятом, например.

       Витязь задумчиво смотрел мимо волхва.  Неожиданно показалось,  что из-за

кустов

     на  той стороне поляны за ним пристально наблюдают внимательные золотистые

глаза.

 

       - Что ж,  -  выговорил он  наконец.  -  История о  Велигое Проклятом мне

нравиться

     больше, чем о Велигое Хвастливом.

       - Ты выбрал, - тяжело молвил Барсук.

       Велигой молчал,  чувствуя,  как  на  плечи  ложится незримая тяжесть,  и

понял, что

     теперь ему, быть может, придется нести ее вечно.

       - Далее,   -  нарушил  наступившую  тишину  волхв.  -  Говорят,  Радивоя

притягивает

     битва.  Все  слухи указывают именно на  это.  Но  это только слухи.  Скажу

более,

     похоже,  ни  одной более-менее крупной бойни не  проходит без того,  чтобы

потом

     какой-нибудь  стукнутый  дружинник  не  клялся  всеми  Богами,   будто  бы

собственными

     глазами видел Радивоя в  самой гуще битвы.  Но из всего этого трепа похожа

на

     правду хорошо, если сотая часть, да и то только похожа. И, в конце концов,

не

     будешь же ты ввязываться в  каждую драку только ради того,  что может быть

именно

     сейчас и  именно здесь Радивою захотелось вдруг поразмять кости.  Но,  для

чего я

     тебе все  это  говорю:  окажешься в  сражении -  зри  в  оба.  Чем Ящер не

шутит...

       - Да я постоянно в битве,  - усмехнулся Велигой. - Да только вот Радивоя

что-то

     видеть до  сих пор не  приходилось.  Хотя ты прав,  слухи ходят постоянно.

Только

     вот Радивоем обычно оказывается либо чей-то пьяный бред, либо какой-нибудь

 

     богатырь местного настоя, с перепугу накрошивший вокруг себя пару десятков

 

     остолопов.  Но ты прав.  Чем Ящер не шутит...  Быть может,  докачусь и  до

того, что

     придется и в каждую заваруху влезать.

       - И вот еще что,  чуть не забыл,  - встрепенулся Барсук. - Не зря я тебя

уже

     спрашивал:  как узнаешь Радивоя?  Допустим,  встретил ты... нечто похожее.

Допустим

     даже,  что удалось добыть голову, хотя, честно говоря, одно только это уже

должно

     вызывать сомнение. Привез ты эту голову своему князю. Чем докажешь, что не

 

     пристукнул просто-напросто кого-нибудь на большой дороге?

       - Ну...  -  витязь помрачнел,  об этом он как-то и не подумал,  но потом

лицо его

     вновь посветлело.  -  Есть у  князя чаша древняя,  Белоян ему приволок.  В

общем,

     если тот,  кто держит ее  в  руках не врет о  содеянном,  чаша наполняется

вином.

       - Слыхал про  такую,  слыхал.  -  кивнул Барсук .  -  Верно речешь,  это

весомое

     доказательство.  Однако же,  вот тебе еще одно, на всякий случай. Мало ли,

ведь

     чашу могут и попортить на пиру-то, или сопрет ее кто у князя... Так вот, у

всех

     ратичей,  а  следовательно и у Радивоя,  есть особый знак.  Вот здесь,  за

правым

     ухом.  При  рождении их  волхвы накладывали его особыми чарами.  Подделать

этот знак

     невозможно -  пробовали некоторые умельцы,  да только ничего не вышло. Тем

более,

     что знак накладывался таким образом,  что оставался и  на коже и на костях

черепа

     - оттуда его и знаем.  Любой волхв средней руки - а уж такая величина, как

Белоян

     и подавно -  безошибочно распознает его и подтвердит достоверность.  Жаль,

не могу

     тебе  этот  знак  изобразить -  говорю  ж,  подделать невозможно,  но,  по

большому

     счету,  это  разновидность Родова Колеса.  Но  так  его  рисовали только у

ратичей.

     Кстати, вот тебе и примета - оно не похоже ни на одно из принятых в других

 

     племенах изображений.

       Велигой молчал,  устремив задумчивый взгляд на лицо волхва. Почему вдруг

решил

     помочь?  Почему именно сейчас,  а не вчера,  когда дело -  тьфу, вспомнить

стыдно! -

     аж до драки дошло?

       Просто так в этом мире даже воробей не чирикает.

       - Спасибо, - только и смог вымолвить он.

       - Ступай,  -  молвил волхв.  -  Да помогут тебе Боги.  А  тебе эта самая

помощь

     о-о-ох как понадобится.

       Велигой поклонился волхву до земли, прыгнул в седло. В два счета догнал

     Репейку, все еще пытавшегося совладать с непослушной животиной. Вместе

     приблизились к кромке леса, и спустя мгновение перед ними открылась Тропа.

 

     Барсук улыбнулся -  витязь верно запомнил Слово.  Теперь Лес пропустит его

всегда,

     в любое время приведет к одинокой избушке...

       Репейка еще раз обернулся, помахал. Велигой смотрел прямо перед собой -

     мысленно он был уже далеко отсюда.

       Они  выехали на  Тропу.  Последний раз мелькнули конские хвосты,  и  Лес

сомкнулся

     за ними.

     *******************

       Барсук вздохнул,  задумчиво глядя на  то место,  где лес поглотил Тропу.

Издалека

     все еще доносился приглушенный топот копыт. "Вот так вот, - подумал волхв.

- Еще

     один  забавный случай  на  длинном жизненном пути.  Всего  лишь  еще  один

забавный

     случай."

       - Исполать.  - раздался за спиной тихий, но исполненный невероятной силы

голос.

 

       При  звуках этого голоса сердце волхва враз захлестнуло холодной волной.

Как

     всегда.

       - И  тебе по здорову,  -  не оборачиваясь,  ответил Барсук,  стараясь не

выдать

     своего испуга.

       - Далече молодца направил,  - молвил голос. - Да не всю правду изрек. По

что?

       - Ты знаешь это лучше меня, - ответил волхв.

       - Так по что?

       - Ты  знаешь.  Нельзя взваливать на  плечи больше,  чем  сможешь унести.

Пусть

     ищет... а там, как судьба сложится.

       - Верно речешь.  Да только зрю,  молодец-то гожий да упорный. И могута в

нем

     великая.  Окол  всей  земли русской обежит,  все  места потаенные обрыщет,

обшарит...

     покуда не сыщет.

       - А ну как сыщет? Что тогда? Потеряет буйну голову почем зря...

       - Ты сам рек. Как судьбина сложится.

       Волхв молчал,  чувствуя за спиной присутствие силы,  природы которой при

всем

     своем жизненном опыте так и не постиг до конца. Да и не желал постигать.

     *******************

       За спиной тихо шелестела зелень леса. Звенящее поле простиралось докуда

     хватало глаз, с середины неба нещадно палило солнце.

       Велигой повернулся к Репейке.  Тот был молчалив и задумчив,  чувствовал,

что

     вот, уже скоро...

       - Ну, - вздохнув, молвил витязь, - пора, друже. Спасибо за помощь. Тыре

     привет,  и семейству его,  пущай от моего имени тому обормоту, что тебя на

улице

     зацепил вторую руку  сломает.  И  обе  ноги.  На  какое чудо  руку поднял,

дубина!

       - Уже... пора? - губы дурачка задрожали. - А я думал, погостишь... Дымок

с

     братаном  как  раз  обещались  щели  в   избе  проконопатить...   И  крышу

поправить...

       - Прости,  - грустно улыбнулся витязь. - Не судьба, значит. Не в радость

мне

     будет гостить у тебя, когда такая тяжесть на душе. Вот справлю дело, тогда

и

     приеду, обещаю. А я, как ты знаешь, если уж пообещал, так лоб расшибу, а

     выполню.

       - Не свидимся боле... - всхлипнул дурачок.

       - Еще чего!  - воскликнул Велигой, а в носу вдруг предательски защипало.

-

     Упыри ж меня не сожрали?  Не сожрали,  вот он,  кажись,  я.  И Радивой мне

ничего не

     сделает!

       "Коли найду его..."

       Репейка еще раз хлюпнул носом, утер глаза рукавом.

       - Ну,  добрый путь,  Велигоюшко...  -  сказал он заплаканным голосом.  -

Заезжай.

     Не забывай.

       - Не забуду,  -  пообещал витязь.  -  Ну,  давай,  удачи тебе. И вот еще

совет:

     поезжай в Киев.  Найдешь старого Бояна,  княжьего певца-кощунника. Его там

каждая

     собака знает,  отведут.  Скажешь ему,  что  Велигой Волчий Дух челом бьет,

просит

     принять тебя  в  обучение.  Ибо  такому голосу как  у  тебя грех пропадать

попусту.

     Заодно и к делу пристроен будешь. Запомнил?

       Репейка кивнул, светлея на глазах.

       - Так тебе и  в  правду понравилось?  -  спросил он уже почти счастливым

голосом.

       - Великими Богами клянусь!  -  сердцем ответил витязь. - Ну, все, смотри

не

     заблудись! А, вот еще, постой! Скажи-ка: если я сейчас на восход двину, на

 

     черниговскую дорогу попаду?

       - Да,  только возьми чуть на полудень,  там ближе,  - ответил дурачок. -

Ну,

     добрый путь!

       - Счастливо! - молвил Велигой, поворачивая коня. Отъехав шагов на полста

 

     поднял коня на дыбы, махнул рукой.

       - Прощай!  -  донесся до  Репейки его голос,  и  дурачок вновь ощутил на

глазах

     горючие слезы. А когда проморгался, увидел уже только далекий силуэт,

     стремительно удаляющийся на  восход  вдоль  кромки леса.  Репейка повернул

лошадку,

     и знакомой тропинкой двинулся в родную весь.

       Из кустов на опушке неслышно выскользнула серая тень, скрылась в высокой

 

     траве, легкой волной понеслась по полю во след удаляющемуся Велигою.

     Глава 11

       Эрик  Йоргенсон  пробежал  пальцами  по  зачехленному  лезвию  огромного

боевого

     топора, висевшего в ременной петле на поясе, поерзал, пытаясь устроиться в

седле

     поудобнее.  Пронзительно-голубые,  веселые  глаза  задорно  блестели из-за

стальной

     личины. На лошади он мог сидеть как угодно, но только не так как надо, а

     главное,  похоже, и не собирался учиться, из-за чего постоянно страдал. Но

все

     равно упорно не  желал уяснять для  себя разницу между конем и  драккаром.

Впрочем,

     одно только то, что Эрик решился ехать верхом, уже само по себе являлось

     событием из рядя вон выходящим - его дружина предпочла топать пехом.

       - Ну,  значит, так, - неспешно начал Эрик. - Было это, в общем, пару зим

назад,

     самым,  то  есть,  летом.  Мы  в  дружине  Хольгерта болтались на  "Клинке

Асгарда"

     возле Оловянных островов,  искали где бы высадиться,  а  то что-то там без

нас

     совсем хреново стало.  Ветер какой душе угодно,  только с одной оговоркой:

всегда

     в  морду и  всегда не к берегу.  Штормит.  Ну,  не то чтобы только знай за

банку

     держись,  а так,  препротивненько, препоганенько подштармливает. Грести ну

ни

     какой возможности -  одна радость, что хоть назад не сносит. Но ветер-то в

морду

     только нам,  а  этому р-р-р-раздолбаю Сигурду с  его  охломонами в  самую,

значит,

     задницу,  потому как вечно у  него там гуляет.  А они с Хольгертом как раз

перед

     тем что-то там не поделили,  сами,  похоже толком не знали, что именно, но

рога

     друг другу посшибать поклялись. И надо же было ему оказаться именно тогда,

и

     именно там!  В общем, проворонили мы, как он на своей "Мокрой Валькирии" к

нам с

     наветренной стороны подвалил, а когда спохватились, поздно было - выгрести

не

     выгребешь,   выдохлись  все,  а  парус  вешать  уже  некогда...  А  Сигурд

ба-а-альшой

     мастак по части абордажа. Был. В общем, не успели мы оружие похватать, как

эти

     полудурки уже во всю у нас по палубе шарились. На меня как двое сигурдовых

 

     недотеп насели -  только успевай щит подставлять.  Прижали меня, значит, к

борту -

     ну,  думаю, попал, как у вас на Руси говорят, аки кур с корабля на пьянку,

пущай

     старик Один место на  лавке освобождает...  А  эти трое вчетвером на  меня

жмут -

     спасу нет...

       - Только что  двое  было,  -  напомнил Велигой.  -  И  как  же  это  они

исхитрились с

     наветренной стороны так незаметно подкрасться, если ветер вам в морду?

       - Да что я их там,  считал что ли?  -  отмахнулся Эрик.  - А Сигурд -это

такая

     хитрая сволочь , от него все что угодно ожидать можно. Было.

       - Да ты его больше слушай!  -  Трувор соскочил с телеги,  пошел рядом. -

Ему ж не

     соврать - не рассказать.

       - Это когда я врал? - возмутился Эрик.

       - Всегда.

       - Да ты... да я... Ну и негодяй же ты, Трувор Нильсон!

       - Ну-ну!  Как здесь,  на Руси говорят,  неча на зеркало пенять,  пока по

роже не

     получил...

       Началась обычная перепалка, и Велигой понял, что сегодня вряд ли услышит

 

     продолжение истории.

       Расставшись  с   Репейкой  витязь  к  концу  того  же  дня  выбрался  на

черниговскую

     дорогу и двинулся на полуночь. Куда ехать особой разницы не было - Радивоя

с

     одинаковым успехом можно  искать где  угодно -  один  хрен,  все  равно не

найдешь.

     Поэтому витязь,  поразмыслив,  решил направиться к  верховьям Волги,  и по

совету

     Барсука побывать там,  где  все  началось.  Путь  предстоял неблизкий,  но

Велигоя

     больше волновало не столько само расстояние, сколько дорожные расходы.

       И  тут ему вдруг повезло.  Добравшись до Чернигова,  болтаясь на тамошем

торжище

     с целью пополнения съестных припасов, он нос к носу столкнулся со старым

     знакомцем - киевским купцом средней руки по имени Драгомысл. Тот как раз

     направлялся  через  Рязань  в   Муром  с   десятью  здоровенными  телегами

всяческого

     товару.  На дороге,  по слухам, было весьма неспокойно, поэтому для охраны

своего

     достояния Драгомысл исхитрился тут же,  в  Чернигове,  за половину обычной

платы

     нанять отряд из  дюжины варягов,  то  ли  отбившихся от соратников,  то ли

пропивших

     где-то свой драккар, то ли просто решивших подзаработать. Таким образом, в

Муром

     с купцом направлялось в общей сложности чуть менее трех десятков человек,

     включая возниц и пятерых его личных тельников. Узнав, что Велигою с ними

     некоторое время по  дороге,  Драгомысл тут же  затащил витязя в  ближайшую

корчму,

     живо  расписывая все  удобства совместного путешествия.  В  итоге  Велигой

устроился,

     что  называется,  на  полное довольствие со  кормежкой три  раза в  день и

отдельным

     шатром, а Драгомысл на халяву приобрел в охрану обоза еще одного бойца.

       Варяги поначалу глядели на витязя косо, но когда узнали, что он работает

за

     здорово живешь сразу подобрели.  А  когда выяснилось,  что он еще и  очень

даже

     сносно говорит на их языке, так и вовсе стали считать за своего.

       Старший отряда  -  еще  молодой,  но  уже  побывавший во  всех  мыслимых

передрягах

     Эрик Йоргенсон с  первого же дня пути проявил себя,  как человек,  знающий

толк в

     охранном деле.  Все обязанности были четко распределены,  дневные и ночные

дозоры

     расписаны посменно,  перед  обозом  всегда двигались,  "зачищая" местность

двое

     конных, правда, в основном это были русичи из пятерки личных охранников

     Драгомысла -  всем известно,  что всадники из  варягов,  как из  печенегов

мореходы.

       Разузнав от Драгомысла кое-что о прошлом Велигоя, Эрик поставил его

     распоряжаться всем,  что связано со стрельбой.  Витязь матюгнулся про себя

плохим

     словом, но за дело взялся с должным рвением и прилежанием. Луками в отряде

 

     владели  все,   но   Велигой  на   первом  же  привале  устроил  небольшое

представление, и

     теперь шестеро лучших стрелков укрывшись на  телегах и  сменяясь по двое -

четверо

     в   дозоре,   двое   отдыхают  -   постоянно  держали  под   прицелом  все

подозрительные

     места по сторонам дороги.  А дорога, как вскоре выяснилось, и в самом деле

была

     небезопасна.   Если  раньше  главную  опасность  в  окрестностях  Киева  и

Чернигова

     представляла ныне распавшаяся банда Залешанина,  искренне уверенного,  что

одного

     разбойника на  киевщине хватает за глаза,  то теперь,  когда бравый атаман

решил

     сменить  род  занятий,  на  дорогах начался сущий  беспредел.  Можно  было

подумать,

     что  за  топор да  кистень схватился каждый,  кому только не  лень.  Купцы

возили

     товары под  охраной чуть  ли  не  целых полков,  да  и  то  их  ухитрялись

регулярно и с

     удовольствием грабить.  В Новгороде и Муроме,  говорят, на товары из Киева

цены

     взлетели до небес,  аж самих светлых Богов перепугали. Тамошний люд по чем

зря

     костерил "хохлов поганых", после которых иудеям делать нечего, но вынужден

был

     терпеть: купцы с дальнего и ближнего восхода до них обычно не добирались -

 

     далеко, да и холодно. Поэтому диковинный товар скупался киевскими купцами,

 

     отправлялся  на  полуночь  и  там,   в  городах  и  весях,  перепродавался

втридорога. Так

     что Драгомысл намеревался в этот раз поживиться весьма и весьма солидным

     барышом.  Тем более, что отряд, охраняющий его обоз был, похоже, не только

самым

     малочисленным на дороге, но и самым низкооплачиваемым.

       Ребята Эрика отбили несколько лихих налетов, причем немалую роль сыграли

 

     стрелки Велигоя,  обычно  успевавшие нанести разбойникам значительный урон

раньше,

     чем   те    успевали   напасть.    Велигой   всячески   поощрял   разумную

самостоятельность, и

     потому его шестерка время от времени лупила почем зря во все, что казалось

 

     подозрительным,  а иногда варяги стреляли и просто так,  от нечего делать,

благо

     стрел  было  вдосталь.  Пару  раз  только это  и  спасло обоз  от  больших

неприятностей

     - выпущенные со  скуки  стрелы  попадали в  притаившихся в  ветвях или  за

кустами

     лиходеев.  Не обходилось и без недоразумений - весь отряд чуть со смеху не

помер,

     когда  Хельге,  самый  молодой  из  Эриковых  варягов,  выстрелив в  самую

середину

     чем-то  не  понравившегося ему  куста угодил прямиком в  мягкую часть тела

какому-то

     местному весянину,  присевшему под  прикрытием густой  листвы  по  большой

нужде.

       Впрочем,  разбойного люда  было хоть и  много,  но  весь он,  по  мнению

Велигоя

     порядком измельчал.  То ли было дело,  когда по заданию князя он и Ратибор

Теплый

     Ветер  во  главе  целой  сотни  охотились по  всем  лесам  за  ребятушками

Залешанина -

     так хоть бы одного поймали, а сами потеряли кучу народа. Владимир тогда от

 

     злости чуть ли не до потолка прыгал, грозился услать героических борцов с

     преступностью на дальние заставы, куда Макар телят не гонял, с тараканами

     воевать.  А  теперь глянь-ка  ты,  тот самый Залешанин уж при нем состоит,

любите и

     жалуйте,  а  если  какой-нибудь Велигой нос  воротит -  так  по  носу тому

Велигою, по

     носу, ничего этот самый Велигой не понимает в капустных кочерыжках...

     *******************

       Солнце  сквозь  густые темные облака отчаянно ломилось к  виднокраю.  По

сторонам

     дороги на некотором удалении темнели густые перелески и высились невысокие

 

     холмы.

       Привал!  -  гаркнул Эрик,  получив знак от Драгомысла, и четверо варягов

тут же

     отделились  от  отряда,  "зачищать"  местность  вокруг  намеченного  места

ночлега.

       - Может, чуть дальше? - спросил Велигой. - Больно место нехорошее.

       - Да  мне здесь тоже не нравится,  -  скривился Драгомысл.  -  Да только

дальше еще

     хуже будет.  Там в холмах можно вообще добрую дружину спрятать -  и шиш ты

кого

     заметишь, пока тебе чем-нибудь тяжелым по башке не заедут. Я уж как-нибудь

не

     первый год здесь товар вожу, весь Рязанский шлях назубок изучил.

       - Отобьемся,  если что, - махнул рукой Эрик. - Стражу усиленную выставим

-

     муравей не проскочит.

       - А  самую опасную дыру Олафом заткнем!  -  крикнул от телеги Трувор.  -

Такую

     тушу тараном не своротишь!

       - Вот я  тебе сейчас сворочу рожу на  сторону,  похохмишь ты у  меня!  -

буркнул

     Олаф,  спрыгивая с  телеги.  Земля  ощутимо вздрогнула -  весом варяг был,

наверное,

     пудов десять, если не больше.

       - Как тебя телега держит...  -  сокрушительно покачал головой Трувор.  -

Бедные

     лошадки, такого кита тащат...

       Олаф взревел,  кинулся к  насмешнику с  явным намерением учинить над ним

жестокую

     и быструю расправу. Трувор отскочил в сторону, ловко уворачиваясь от

     медлительного толстяка.

       - Отставить! - заорал Эрик. - Здесь вам не тут! Ночь по курсу, а они в

     догонялки бегают!  Вот уж я разберусь, накажу кого не надо! А ну, телеги в

круг,

     растяпы! Олаф, оставь ты этого дурня, ты сегодня в кашеварах. Впрочем, как

и

     всегда. Трувор, возьми Хельге и дуй за хворостом! Что там эти недотепы так

долго

     болтаются?  Медом им, что ли намазано в этих кустах? Эй, Нильс, Седрик, вы

что

     там, веревки проглотили?

       - Можешь в меня утром сапогом кинуть, - тихо сказал ему Велигой, озирая

     окрестности,  -  но  этой  ночью что-то  будет.  У  меня какое-то  поганое

чувство...

       - Да брось ты! - Эрик опустил руку на топор. - Тебе постоянно что-то

     мерещится. Кучу стрел извели попусту, а толку?

       - Ну, толк, допустим, был, - вступился за витязя Драгомысл. - Но у нас в

любом

     случае нет выбора. Все равно придется ночевать здесь.

       Телеги  составили  с  круг,  привязали  лошадей,  развели  костры.  Ночь

подкралась

     тихо, как пардус, растеклась, разлилась вокруг стоянки, разгоняемая лишь

     колеблющимся светом костров.

       - Все,  Локи побери это четвероногое,  - в сердцах сказал Эрик, швыряя к

костру

     конскую  сбрую,  бухнулся следом  сам,  растянулся,  пристороив голову  на

седло. -

     Завтра пешком пойду. Что за страна - полтора водоема? А как хорошо было бы

в

     этот самый Муром,  да по реке,  да на драккаре...  Так нет,  приходится на

этих...

     этих... животных задницу портить.

       - Да ты отлично ездишь!  - Велигой принял у Хельге охапку хвороста и тут

же

     уселся на нее. - Как молния!

       - Что, так быстро? - удивился Эрик.

       - Нет, зигзулей, - невинным тоном ответил витязь.

       - Тьфу на тебя,  -  Эрик сплюнул.  -  Эй,  Олаф,  где жратва,  я  сейчас

собственный

     сапог сожрать готов.

       - Перекуси им пока,  -  откликнулся от соседнего костра толстяк. - Я что

тебе,

     волхв, чтобы так вот сразу все приготовить?

       - Ну  что за жизнь!  -  Эрик уставился в  небо.  -  Ни тебе пожрать,  ни

тебе... ох,

     ну зачем Боги лошадей придумали? Это ж надо было догадаться!

       - А ты в колеснице езди,  как раньше делали,  -  усмехнулся Велигой. - И

лавку от

     своего драккара приладь, чтоб привычнее.

       - Лавка в корчме, - возмутился варяг. - На корабле - банка.

       - Все у вас не как у людей, - пожал плечами Велигой.

       Он устроился поудобнее, вытянув ноги к костру, вытащил меч и оселок.

       - Крепкий шлем попался, - пробормотал витязь, рассматривая еле заметную

     зазубринку на клинке. - И где та сволочь его только раздобыла...

       - Нет, и он еще не доволен! - улыбнулся Эрик. - Обычный меч после такого

удара

     а кузнице править бы пришлось, а этому хоть бы хны!

       Велигой хмыкнул, принялся водить оселком по лезвию. Меч Торина должен

     содержаться в  образцовом порядке.  Негоже,  чтобы  единственная память  о

друге и

     боевом  командире  превращалась в  пилу.  Взгляд  невольно  задержался  на

длинной

     пятке  клинка.  Там  вытравленные каким-то  неведомым способом,  виднелись

странные

     письмена.  Это не были черты и резы, какими пишут славяне, больше походило

на

     варяжские руны, но что значила надпись, Торин так и не сказал. Не успел.

       - Эрик, - окликнул витязь.

       - Да?  -  варяг  повернул голову,  пламя  костра  красиво играло золотом

волос.

       - Ты руны разбираешь? - спросил Велигой.

       - Есть такой недостаток, - ответил варяг. - Знал бы, что в жизни не

     пригодится,  ни  за  что не  стал бы время тратить.  Так нет,  батька меня

палкой

     гонял к... как это по вашему... ну, который... а, волхву. Учиться.

       - Можешь прочитать,  что написано?  - витязь протянул Эрику меч рукоятью

вперед.

 

       Варяг сел, принял оружие, склонился, долго хмурил брови, хмыкал.

       - Это,  разумеется,  руны,  -  сказал он наконец.  -  Но не те, которыми

пользуются

     в обиходе.  - Так... это понятно, но вот конец... если это "вместе", тогда

вообще

     чушь получается... Нет, бред какой-то, и начертание...

       - Что это за руны? - спросил Велигой.

       - Ими пользуются только посвященные.  -  Эрик протянул Велигою оружие. -

Вроде

     бы  читаются похоже,  а  в  итоге получается чушь.  Я,  правда,  у  такого

посвященного

     и учился,  но он не особо стремился "посвятить" и меня тоже.  В общем, тут

речь

     идет,  как я  понимаю,  о  каком-то  то ли единении,  то ли объединении...

Скорее

     всего имеется в виду, что обладателю сего меча предстоит после смерти

     присоединиться к  небесной дружине Одина.  Меч-то наш,  варяжский,  хоть и

кован

     явно на заказ. И сталь замечательная... Откуда он у тебя, если не секрет?

       Велигой  некоторое время  молчал,  подбросил в  костер  сучьев.  Наконец

ответил,

     медленно и тяжело выговаривая слова.

       - Когда я  служил на  заставах,  там,  на  полудне,  почти что  в  самой

Таврике, был

     у нас командир сотни.  Варяг, поступил на службу еще чуть ли не при Ольге.

Торин

     его звали. Просто Торин, дальше он не говорил. Стрелок был отменный, мечом

 

     владел,  по-моему, не хуже самого Перуна. Лучшего командира у меня не было

ни до,

     ни  после.  Вот уж истинно,  второй отец.  И  как стрелять по науке он нас

наставлял,

     и как оборону держать хоть в поле,  хоть в крепости, и как разведку вести,

как

     просто выжить...  и как умереть с честью.  Да, последнее он нам показал на

своем

     примере...  Какой  дурак  отправил  стрелков в  полевой  разъезд,  ума  не

приложу. Нас

     всего десять было. И Торин с нами поехал, как чувствовал...

       - А про меч-то когда будет? - пользуясь паузой поинтересовался Эрик.

       - Меч...  -  Велигой печально улыбнулся.  - Я этот меч как увидал первый

раз, так

     прямо глазами и зацепился.  Не поверишь,  когда Торин его точил,  я всегда

рядом

     околачивался.  Молодой был еще,  все на свете в  диковину...  А  он как-то

углядел

     меня,  спрашивает:  "Что,  нравится?" Я ему честно: "Ага. Это, - говорю, -

лучшее

     оружие,  что я видел в жизни." А он еще так грустно улыбнулся,  и говорит:

"Ну,

     как настанет мой черед пополнить Одинову дружину,  так уж и быть,  оставлю

его

     тебе. Если заслужишь."

       - И  заслужил?  -  спросил Эрик,  но в  глазах его загорелись любопытные

огоньки,

     похоже, варяг был охоч до историй.

       - Не знаю...  -  Велигой остановившимся взглядом смотрел в костер.  - Не

знаю. В

     том злосчастном разъезде напоролись мы на печенегов,  а  нас десять юнцов,

первого

     года службы еще нет, как и ни одной серьезной драки. И Торин. Я, вроде как

 

     старший после него,  у  меня к тому времени все-таки второй год шел...  Он

мне

     кричит: "Уводи пацанов!" А сам...

       Велигой замолчал.  Эрик  сидел,  затаив  дыхание,  вцепившись в  рукоять

топора.

     Показалось, или по изрезанному шрамами лицу пробежали две влажные дорожки?

 

     Наконец, витязь совладал с собой.

       - Мы не смогли его тогда оставить.  В первый раз ослушались его приказа.

И в

     последний.  Полегли все.  Торин...  он в  отличии от некоторых,  прекрасно

управлялся

     с лошадью...  рубил печенегов,  как камыш, не знаю, сколько накромсал... А

потом

     какая-  то тварь все же достала его саблей.  В спину.  А потом... Они тело

топтали

     конями,  изверги,  рубили...  рубили...  В месиво... И все на моих глазах.

Наши все

     уже полегли, а меня арканом зацепили, скрутили, но я все видел, все...

       Вновь повисло молчание. Эрик потрясенно смотрел на тиверца. Слезы уже

     неприкрыто текли  по  обычно бесстрастному лицу  Велигоя,  оставляя мокрые

следы, но

     витязь будто бы и не замечал этого.

       - А что дальше? - так робко, что сам себе удивился, спросил Эрик.

       - Той же ночью я сбежал из плена,  -  Велигой вытер лицо рукавом,  голос

его

     окреп.  -  А  меч...  они  притащили его в  становище -  столько железа...

Здоровенный

     бугай еле  волоком пер.  И  когда поднялся переполох -  ну  не  мог  я  не

придушить

     пару гадов...  За мной неслась целая толпа.  Наверное,  случайность, но я,

пробегая

     мимо  того  костра,   где  они  оружие  свалили,  споткнулся  обо  что-то,

растянулся, как

     бревно...  и рукоять сама оказалась в ладони.  Не было времени перебирать,

срубил

     самых рьяных... А дальше, с оружием, уже легче пошло. В общем, сбежал я от

них.

     С мечом Торина в руках.

       Эрик медленно кивнул, но не сказал ничего. Нечего было сказать. Понятно

     теперь,   почему   так   бережет  оружие,   малейшую  зазубринку  счищает,

полирует... Что

     тут можно сказать?

       А  Велигой вновь взял в  руки оселок и  влюблено провел по  и  без  того

острому,

     как бритва,  лезвию. Он помнил и еще кое-что. Голос. Голос, прогремевший в

голове

     в тот момент, когда ладонь коснулась рукояти меча павшего командира. Голос

 

     Торина.

       "Что обещал, выполняю. Владей."

     Глава 12

       Велигой  проснулся.  Ночь  близилась к  концу,  луна  уже  завалилась за

виднокрай,

     было  темно,   как  в   погребе.   Витязь  тупо  смотрел  в  темное  небо,

продырявленное

     редкими звездами,  пытаясь понять,  что же его разбудило,  и  все же успел

уловить в

     прозрачном ночном воздухе отголосок волчьего воя. Что-то в последнее время

эти

     звери слишком часто стали появляться в его жизни. Даже чересчур.

       Воин выпутался из плаща,  поднялся на ноги. Сырой ночной воздух пробирал

даже

     сквозь толстую кожу поддоспешника, будто вражий меч отыскивал щели в

     полурасстегнутой броне.  По  ту сторону угасающего костра посапывал во сне

Эрик.

     Где-то  неподалеку слышался богатырский храп  Олафа,  чуть  поодаль пятном

мрака на

     фоне черноты виднелась верхушка шатра Драгомысла. Догорающие угли лагерных

 

     костров еле-еле  мерцали багровыми точками в  ночной  темноте,  в  воздухе

висел

     запах  дыма.  Слева  перекликнулись  часовые,  кто-то  полусонным  голосом

пробурчал,

     чтоб орали потише.  В  соседнем перелеске вяло перекликались ночные птицы.

Шурша

     крылами, пронесся над головою маленький кожан. Волчий вой не повторялся.

       Все было спокойно.

       Ежась  от  ночной  прохлады,  Велигой бочком  переместился к  ближайшему

тележному

     колесу и справил малую нужду.  Подумал,  что Эрик,  пожалуй,  прав, и ему,

Велигою,

     постоянно что-то мерещится... Но тревожное чувство не оставляло. Наоборот,

оно

     теперь гудело в душе, как басовая струна, до предела обостряя все чувства,

 

     заставляя вздрагивать от каждого шороха.

       Становилось зябко, тело требовало, чтобы немедленно вернулся к костру и

     закутался в  плащ,  а  лучше  в  два,  но  Велигой,  кляня  на  все  корки

собственную

     мнительность,  неслышным шагом  двинулся вдоль  внутренней стороны  кольца

телег.

       Нога вдруг запнулась обо что-то  мягкое.  Велигой замер,  как вкопанный,

стараясь

     не  дышать.  Темно,  как в  бочке,  ни рожна не видать...  Витязь медленно

опустился

     на  корточки,  протянул руку,  ощупал лежащее тело...  Ладони вдруг  стало

горячо,

     рука скользнула по  мокрому,  да  теперь уже  и  баз  того почувствовал до

безобразия

     знакомый запах  свежей  крови.  Басовая струна  в  голове вдруг  лопнула с

противным

     хриплым звуком,  и  время,  как  всегда в  такие  моменты,  вдруг замерло,

застыло,

     превращая мгновения в годы.

       Велигой вскочил, чувствуя, как враз похолодели ладони и слыша только шум

крови

     в  ушах.  Остатки сна сорвало ночным ветром,  мышцы напряглись,  превращая

тело в

     смертоносное оружие. Заорав, что есть мочи "Тревога!!!", витязь бросился к

 

     костру.  Скорее каким-то  внутренним чувством,  чем зрением,  уловил,  как

наперерез

     метнулась бесшумная тень,  в  слабом свете  звезд  блеснула сталь.  Меч  с

шипением

     выскользнул из  ножен,  витязь  на  бегу  широким  ударом  смел  с  дороги

неведомого

     противника,  и  уже  за  спиной слыша булькающий стон в  два прыжка достиг

костра.

     Охапка хвороста полетела в умирающий огонь, тут же затрещала, защелкала,

     занялась алыми языками.

       Между  телегами  скользили  темные  фигуры,  огненные  блики  играли  на

обнаженных

     клинках мечей  и  лезвиях топоров.  По  всему  лагерю  поднялся шум.  Люди

вскакивали,

     хватались за  оружие.  Всюду  вспыхивали и  разгорались костры,  вспарывая

искрами

     ночное небо,  освещая лагерь метущимся багровым светом.  Эрик был  уже  на

ногах,

     обеими  руками сжимая рукоять своей  страшной секиры и  выкрикивая команды

хриплым

     со сна голосом.  Велигой с  лязгом всадил меч в  землю,  схватился за лук.

Тетива

     защелкала по наручу, стрелы веером пошли в темноту.

       - Держаться вместе! - гаркнул Эрик. - Лошади! Не упустите лошадей!

       У  наспех  сооруженной коновязи  уже  суетилось несколько темных  фигур.

Велигой

     краем  глаза  увидел,   как  толстяк  Олаф  -   и   куда  только  вся  его

медлительность

     подевалась!  -  бросился к лошадям, со свистом вращая над головою огромный

топор.

     Оттуда послышался лязг железа, ругань, а затем жуткий крик.

       Из шатра,  опережая охрану,  выскочил Драгомысл,  в одном исподнем, но с

длинным

     мечом в руках.

       - Телеги!  -  вскрикнул он,  и  ринулся  защищать свое  трудами  тяжкими

нажитое

     добро.

       - Стой!  - заорал Эрик, хватая купца за ворот рубахи. - Куда без головы?

Она у

     тебя что, лишняя?

       Он быстрым взглядом охватил поле боя, мгновенно оценил обстановку.

       - Слушай команду!  - крикнул варяг, перекрывая поднявшийся в лагере шум.

-

     Разбиться на пятерки!  К телегам! Трое к Олафу, сохранить лошадей кровь из

носу!

     Кто не знает, с какой стороны оружие держать, не путаться под ногами,

     поддерживать огонь! Велигой, Трувор, Драгомысл, Эйнар - за мной!

       Велигой отшвырнул лук,  подхватил меч и  вслед за  Эриком и  Драгомыслом

бросился

     к  ближайшей телеге,  где  уже  во  всю  хозяйничали несколько грабителей.

Справа из

     темноты выскочил Трувор,  меч в  крови,  длинные рыжие волосы всклокочены,

рот

     искривлен в хищном оскале. Эйнар - молчаливый, сумрачный детина уже почти

     добрался до  телеги.  Во всей этой суматохе он оказался одним из немногих,

кто

     успел полностью упаковаться в броню, и теперь мчался на разбойников, как

     железный таран.

       Грабители повернулись к ним. Эрик взмахнул топором, лезвие оружия тонко

     звенело, чуя близкую кровь. Варяг ударил наотмашь, с хрустом снес чью-то

     бестолковую голову,  второго нападавшего просто пропустил мимо себя, прямо

под

     меч Велигоя. Эйнар, выставив перед собой тяжелый щит с лязгом врезался в

     нападавших,  расшвыряв их,  как  котят.  Драгомысл умело  полоснул клинком

лиходея,

     попятившегося от варяга прямо на него, а Трувор зарубил еще одного,

     попытавшегося ударить купца в спину.

       - Да  их  тут  дикая  прорва!  -  весело  заорал Эрик,  широкими ударами

расчищая

     пространство вокруг себя. - Велигой, ты был прав! С меня причитается!

       - Иди ты...  - витязь рукоятью меча хватил в лоб набежавшего разбойника,

- ого,

     звенит! - не обращая внимания на скользнувший по чешуям доспеха кинжал.

       По всему лагерю лязгали клинки, доносились крики и отборная брань. В бой

 

     вынуждены были вступить даже возницы, похватав все, что хоть отдаленно

     напоминало  оружие.   У   костров  остались  только  самые  трусливые  или

нескладные.

     Варяги,  мало что соображавшие со сна,  дрались как бешенные,  рубили все,

что

     двигалось и не могло сойти за своего.  Слава Богам, большинство их на ночь

не

     освобождалось полностью от  доспехов,  иначе  итог  ночной схватки мог  бы

оказаться

     гораздо более плачевным. И как всегда, кто-то ухитрился запутаться в плаще

или

     собственных портках,  на  кого-то наступили,  об кого-то споткнулись,  что

отнюдь не

     прибавило варягам добродушия. Враги наваливались отовсюду, выныривали из

     темноты, получали почем ни попадя и вновь растворялись в ночи.

       Четверка варягов во главе с Олафом лихо орудовала у коновязи, удерживая

     нападавших на  значительном удалении.  В  гуще  врагов  веретеном крутился

Седрик,

     два его клинка со свистом рассекали воздух,  крушили врагов,  будто гнилые

коряги.

     Варяг  был  зол,  как  сто  упырей  -  в  самом  начале потасовки об  него

споткнулись

     сразу четверо,  и  мало того,  что  чудом ребра не  переломали,  так потом

вообще едва

     не раздавили.

       В самый разгар схватки Велигой увидел юного Хельге,  схватившегося сразу

с

     тремя лиходеями.  Без сапог и кольчуги,  но почему-то в шлеме, он прижался

спиной

     к  борту  телеги,  сдерживая нападавших без  видимых усилий.  Меч  в  руке

паренька

     порхал,   как  бабочка,  разбойники  едва  успевали  защищаться  от  града

сыпавшихся на

     них ударов. Потом витязь потерял его из виду - на самого навалились двое.

     Велигой перекатом ушел вправо, врезался боком в тележное колесо, уклонился

от

     удара кистенем и тут же вогнал его обладателю под ребра меч на два вершка.

 

     Вскочил, едва успел закрыться от сокрушительного удара топором - чуть руку

из

     плеча не  выбило,  ударил противника ногой в  живот,  но  поскользнулся на

мокрой от

     крови  траве,  и  растянулся во  весь  рост.  Падая,  второй  рукой  успел

захватить

     потерявшего равновесие врага за  одежду и  тот  рухнул сверху...  прямо на

удачно

     подставленный меч.

       Эрик вскочил на телегу, с гиканьем вращая топором и обрушивая на головы

     грабителей сокрушительные удары.  У  него  из-под  ног  выдернули какой-то

мешок,

     варяг с  громовым матом обрушился спиной на кувшины с ромейским вином.  На

него

     тут  же  навалилось сразу  пятеро,  и  Эрик  целиком  скрылся  под  грудой

копошащихся

     тел.  Трувор тенью проскользнул в  гуще нападавших,  его  меч  разил врага

подобно

     змеиному жалу,  бросился к  телеге на  выручку другу.  Подлетел,  прыгнул,

уцепившись

     за  борт,  получил чьим-то  сапогом в  зубы,  матюгнулся так,  что Боги на

небесах уши

     зажали,  запрыгнул на телегу. Шарахнул рукоятью меча по чьему-то затылку -

в

     ответ голосом Эрика пообещали содрать с дурака шкуру - левой рукой сбросил

 

     одного  разбойника  с  телеги  прямо  в  объятия  уже  выбравшегося из-под

поверженного

     противника Велигоя. В тот же момент оставшиеся разбойники брызнули во все

     стороны,  а на телеге в полный рост поднялся Эрик,  весь в крови и красном

вине, с

     осколками кувшина в  волосах.  Погрозив Трувору кулаком,  варяг  подхватил

топор,

     спрыгнул с  телеги,  и  с  воплем:  "Ну все,  вы меня достали!" ринулся на

врагов. Те

     бросились от  него  врассыпную с  отчаянными криками:  "Спасайся,  братцы!

Берсерк!"

       Драгомысл, обычно добродушный и неуклюжий, теперь напоминал разъяренного

 

     медведя, а мечом орудовал на удивление умело для купца. Всклокоченный,

     полураздетый,  с  перекошенной рожей  он  выглядел страшно.  Белая  ночная

рубаха

     почти  полностью  потеряла  свой  первоначальный цвет,  покрывшись пятнами

крови,

     грязи и  травяного сока.  И теперь это жуткое нечто бросалось в самую гущу

боя,

     лишний раз  доказывая,  что  нет ничего страшнее купца,  который бьется за

свое

     добро.

       Молчаливый Эйнар  методично  истреблял  нападавших,  нанося  редкие,  но

всегда

     смертельные удары.

       Разбойников,  если  это  были  разбойники,  и  в  самом деле было что-то

чересчур

     много. Уж точно больше полусотни. Эрик буквально рвал жилы, пытаясь успеть

 

     всюду,  но то тут,  то там часть товара все же успевали стащить с  телег и

уволочь

     в темноту.  Впрочем, за это нападавшие заплатили дорогую цену - уже больше

двух

     дюжин валялось бездыханными по  всему лагерю в  лужах крови,  кое-кого  из

раненых

     свои успевали оттащить прочь.

       Когда небо на восходе заалело рассветным сиянием, натиск нападающих стал

 

     ослабевать,   а  затем  грабители  и  вовсе  рассеялись,   растворились  в

предутренних

     сумерках.

     *******************

       Ух-х-х-х!  -  Эрик тяжело оперся на топор,  его шатало.  -  Ну и  ночка!

Да-а-а,

     Велигоюшко, накаркал ты нам, родимый, приключеньице!

       Волчий Дух, держа в руках лук с наложенной стрелой стоял на телеге,

     настороженно всматриваясь в волны утреннего тумана.

       - Ага,  конечно,  теперь во всем Велигой виноват!  -  огрызнулся он. - А

ведь если

     бы этому самому Велигою в кусты не загорелось, где бы мы сейчас все были?

     Кое-кто, помниться, собирался двойное охранение выставить! И где ж оно?

       - Локи меня укуси! - сплюнул Эрик. - Я на этом проклятущем четвероногом

     таракане за  день так  у...  умучился,  что уже не  до  чего было.  Слезай

оттуда!

     Неровен час, кто-нибудь из ночных гостей решит поупражняться в стрельбе!

       - Рановато им со мной упражняться...  -  сквозь зубы процедил Велигой. -

Пусть

     сначала боевой лук от репчатого отличать научатся.

       Подошел Хельге, голова паренька была перевязана окровавленной тряпицей.

       - Нильс убит, - сказал он тихо. - Кинжалом его. По горлу.

       - Еще потери? - спросил разом посерьезневший Эрик.

       - Убитыми -  только Нильс,  -  ответил Хельге. - Ольгерт серьезно ранен,

мечом в

     живот его пырнули. Остальные - более-менее невредимы.

       - Нехорошо  так  говорить...  -  пробурчал Драгомысл,  -  но  мы,  можно

сказать, до

     странности легко отделались.

       Эрик стиснул зубы, руки его на рукояти топора побелели от напряжения,

     выдержанное дерево отчетливо затрещало.

       - Да  что уж там...  -  пробормотал он наконец,  со свистом выдохнул,  и

обессилено

     опустился на землю, будто все кости в теле разом потеряли твердость. - И в

самом

     деле, легко отделались...

       - Много товару пропало? - спросил сверху Велигой.

       - Сечень как раз сейчас подсчитывает,  -  ответил Драгомысл.  -  У  меня

самого,

     честно говоря,  просто смелости не хватает. Да и сколько б не было, убыток

- он

     малым не бывает...

       - Ну,  если  один только Эрик,  спасая мешок специй,  семь кувшинов вина

задницей

     перебил... - съехидничал Трувор.

       - А с тобой у меня разговор еще не закончен,  -  рявкнул на него Эрик. -

Ты что,

     мою голову от разбойничьей отличить не мог?

       - А  чем она у  тебя не разбойничья?  -  удивился Трувор.  -  Ты на себя

погляди,

     как умываться пойдешь!

       Сильно припадая на левую ногу подошел Сечень - старшина драгомысловых

     тельников.  Широкий,  коренастый,  он напоминал старый дубовый пень,  если

только у

     пней  бывают седые вислые усы  и  такой же  седой чуб  на  гладко выбритой

голове.

     Сколько  Велигой  знал  Драгомысла,  столько  при  нем  состоял Сечень,  а

говорили, что

     старый воин служил еще у его отца,  и никто не брался сказать,  сколько же

он на

     самом деле  прожил на  свете.  Что  у  такого человека могло быть общего с

простым

     купцом, оставалось загадкой, да никто, на самом деле, никогда всерьез этим

и не

     интересовался.  Во  время ночного побоища Драгомысл чуть ли  не  впервые в

жизни

     ухитрился выбраться из-под опеки Сеченя,  за  что по его окончании получил

от того

     самую настоящую взбучку, да такую, что у постороннего человека возникли бы

 

     сомнения относительно того, кто из двоих на самом деле тут хозяин.

       Старый воин подошел к  Драгомыслу,  шепнул что-то  на  ухо.  Однако этот

шепот

     возымел  на  того  действие,  подобное удару  грома.  Не  дрогнувший перед

направленным

     на него оружием, отважный купец бухнулся задней частью прямо на сырую от

     утренней росы и пролитой крови траву и схватился руками за голову.

       - Что, так плохо? - сочувственно спросил Эрик.

       Драгомысл  в  ответ  пробормотал  что-то  невразумительное,  и  принялся

ожесточенно

     тягать себя за волосы.

       - Нет, ну я вижу, что пограбили знатно, но всеж-таки я только воин, не

     разбираюсь...  -  удивленно проговорил Эрик.  - Эй, Велигой, похоже, к нас

еще одна

     потеря. Драгомысл-то никак сбрендил!

       - Если б у тебя драккар из-под носу сперли, ты, я думаю, вообще утопился

бы, -

     не оборачиваясь, ответил витязь.

       - Так его и в самом деле уперли...  - махнул рукой Эрик. - Болтался бы я

сейчас

     по дорогам на этих драконах, что у вас тут конями кличут. Так ведь ничего,

не

     плачу...

       Драгомысл принялся раскачиваться из стороны в сторону. Вокруг начали

     собираться обитатели лагеря.  И  русичи,  и варяги смотрели с сочувствием:

кое-кто

     потому,  что понимал причину столь глубокого отчаяния,  а кое-кто от того,

что,

     наоборот, не понимал напрочь.

       Велигой соскочил с телеги, подошел к Сеченю.

       - Что, и в самом деле такой урон? - спросил он вполголоса.

       - Хоть назад возвращайся, - покачал головой старик. - Дешевле обойдется.

 

       Эрик  некоторое время смотрел непонимающе на  объятого горем Драгомысла,

потом

     решительно швырнул топор  в  петлю,  направился к  костру  и  стал  быстро

напяливать

     недостающие части своего снаряжения.

       - Ну,  кто как знает,  а я пошел,  - сказал он, забрасывая за спину щит,

лук и

     колчан со стрелами.

       На него уставились всем лагерем.  Повисло гробовое молчание.  И  свои же

варяги,

     и   русичи  смотрели  на  Эрика  с  нескрываемым  отвращением.   Когда  он

нерешительно

     двинулся вперед, все поспешно расступились, как перед прокаженным.

       Эрик  некоторое время непонимающим взглядом обводил лица  друзей,  вдруг

ставшие

     чужими, потом до него вдруг дошло.

       - Други...  братцы...  вы что подумали-то?  -  неверяще пролепетал он. -

Чтобы

     Эрик Йоргенсон вот так вот взял и  смылся?  Да  как вам такое в  голову-то

придти

     могло?

       Он  подошел к  Драгомыслу,  все так же  сидевшему на  земле и  с  трудом

приходившему

     в себя.

       - В общем,  так...  -  начал он, запинаясь. - Я, значит, проворонил, мне

и... в

     общем, пойду, обратно заберу то, что упустил...

       Как  ни  странно,  но  эти  слова  мгновенно привели  купца  в  чувство.

Драгомысл

     вскочил на ноги, судорожно ухватив варяга за руку.

       - Эрик, да ты что...

       Вокруг все стояли, опустив головы от стыда, а уж варяги, те так вообще

     покраснели,  как девки на  смотринах.  Ладно,  другие,  но  они-то  своего

старшого не

     первый день знают, ни в жисть за ним ничего дурного не замечали! А тут вот

так

     вот...  Видать,  у самих мыслишка в голове шевелилась, - мол, теперь вроде

бы как

     никому ничем не  обязаны -  раз такая гадость первой пришла всем в  голову

... и

     только у Эрика, похоже, подлых дум не было и в помине.

       - Проворонил -  должон вернуть,  - жестко сказал варяг. - Я ж подрядился

товар

     сохранить, так чего тут теперь раздумывать?

       - Ты с ума сошел! Тоже мне, богатырь выискался... Сгинешь! - воскликнул

     Драгомысл. - Ты же ведь даже не знаешь, сколько их там! Да что там, хрен с

ним,

     с товаром. Что с возу упало, то пропало...

       - Не упало, а сперли, - упрямо сказал Эрик. - Пойду сопру взад.

       - Погоди, - Велигой подошел к варягу, и положил ему руку на плечо. - Не

     торопись. А то мы тебя не догоним.

       - Верно, - Трувор появился как всегда словно из ниоткуда. - Без нас тебе

все

     слишком легко достанется.

       - Я с тобой. - подал голос немногословный Эйнар.

       После  этого загалдел весь  лагерь.  Желающих пойти оказалось неожиданно

много.

     Даже возинцы и те наперебой орали, что ща пойдем, да этим козлам безрогим

     рога-то посшибаем, будут знать, как шмотки тырить...

       - Тихо! - рявкнул Велигой. - Значит так...

       - Мысль? - спросил Эрик.

       - Как ни странно, да, - ответил витязь.

       - Ну, и?..

       - Прежде всего, сесть и успокоиться, - Велигой ухватил варяга за плечо и

ловко

     оттащил в сторону.

       - А во-вторых, - быстро шепнул витязь Эрику, как только они оказались на

 

     достаточном  удалении  от  посторонних  ушей,   -  придумать  какую-нибудь

убедительную

     отговорку,  чтобы  вся  эта  толпа во  праведном своем гневе и  вправду не

повалила за

     нами.

       - Что ты задумал? - так же тихо спросил варяг.

       - Хочу проверить, ловится ли ерш на ту же снасть, что и щука.

       - То есть?

       - Потом расскажу.  Нам нужно еще... да, четверых, наверное, хватит. Нет,

скорее

     пятерых.

       - Всемером? На такую кучу народу?

       - Кто-то  тут  только что  собирался идти  отбивать Драгомыслово добро в

одиночку.

 

       - То ж я. Да еще один...

       - Значит так, давай теперь без шуток. Подумай пока, кого можно взять с

     собой...

     Глава 13

       Видал я сумасшедших на своем веку, - разглагольствовал Трувор, пытаясь

     разместиться в седле так, чтобы то, на чем обычно сидят не очень страдало.

-

     Видал  и  героев,  хотя  обычно одно  другому не  мешало.  Но  мы  сейчас,

по-моему,

     представляем из себя что-то вовсе непонятное.

       Отряд  из  семерых  всадников галопом  мчался  между  холмами.  Впереди,

напряженно

     всматриваясь в только ему видимые следы скакал Велигой, за ним Эрик, потом

Эйнар

     и Хельге, Трувор и Седрик. Позади всех трясся в седле, как мешок с сеном,

     могучий Олаф.

       - И что ты там только видишь? - Эрик догнал Велигоя, пустил коня рядом.

       - И  ты бы увидел,  если б меньше заботился о том,  как не вывалиться из

седла, а

     больше смотрел, что твориться под копытами, - буркнул в ответ витязь.

       - Ты уверен, что это сработает? - спросил варяг, напряженно озираясь.

       - Однажды получилось, - пожал плечами Велигой. - Может быть, сладится и

     теперь.

       Впереди показался густой перелесок, разросшийся на склонах трех холмов.

     Велигой вел отряд туда.

       - Пока что все верно,  -  напряженно сказал он.  -  Вряд ли за это время

могли

     пехом уйти дальше. Лошадей у них нет, а похватали много.

       У  первых  деревьев спешились.  Велигой  сделал  знак  ждать,  быстро  и

бесшумно

     скользнул в тень густых ветвей. Вскоре появился вновь, махнул рукой. Эрик,

 

     Эйнар,  Трувор,  Хельге  и  Седрик  направились к  витязю,  оставив  Олафа

сторожить

     лошадей.

       Велигой вел отряд через густые заросли малинника. Витязь двигался почти

     бесшумно - редкая веточка тихо-тихо хрустнет под сапогом. Варяги со всей

     осторожностью,   на   которую  только  были   способны,   крались  следом,

пересчитывая

     кочки и прочие неровности, оставляя за собой чуть ли не целую просеку.

       Неожиданно витязь замер. Остальные налетели на него, чуть не повалив.

       Велигой стоял  пригнувшись и  напряженно всматриваясь в  лесную  зелень,

затем

     вдруг  молниеносно выхватил  из-за  спины  лук  и  не  целясь  выстрелил в

переплетение

     ветвей шагах в двадцати. Донесся тихий стон, тяжелое обмякшее тело с шумом

 

     обрушилось на землю. По кустам снизу зашелестело, но вторая стрела ушла на

звук,

     и шелест разом смолк.

       - Вот теперь можно дальше,  -  Велигой отправил лук на  место,  и  вновь

заскользил

     между кустами. - Эти уже тревогу не поднимут.

       Варяги, украдкой переглядываясь, двинулись следом.

     *******************

       Лагерь раскинулся на  широкой поляне.  Горело около  полудюжины костров,

возле

     них расположились вооруженные до зубов люди.

       Разбойников было больше трех дюжин.  Эрик глядел во все глаза,  не веря,

что

     столько совершенно разных людей может оказаться в одном месте и при этом

     заниматься одним делом. Среди лиходеев были и русичи (это своим путем), и

     печенеги (удивительно,  если бы их не было) и даже...  тьфу!...  варяги (в

роду не

     без урода!). Эрик подумал, что гораздо проще сказать, кого тут нет. Иудеев

вот

     точно нет...  и,  пожалуй,  все.  Эрик был уверен,  что если и отсутствует

кого-то

     еще, то он такого народа просто не знает, хотя где только не побывал!

       Посреди поляны возвышался небольшой белый  шатер,  возле него  дежурили,

присев

     на траву, двое здоровенных мужиков, оба одинаково заросшие бородами и

     вооруженные как  на  штурм  Царьграда.  Вокруг шатра грудами свалены узлы,

мешки,

     скрыни... В некоторых Эрик безошибочно признал захваченные этой ночью во

     вверенном его защите обозе.

       Велигой осторожно раздвинул ветви, изучая обстановку.

       - Ну,  все  как  положено!  -  удовлетворенно прошептал он.  -  Даже  не

интересно.

     Эрик, следи за лагерем, я сейчас.

       Витязь отполз назад,  туда, где остались Хельге, Эйнар, Трувор и Седрик.

У всех

     четверых были луки -  Велигой выбрал лучших стрелков из той шестерки,  что

Эрик

     отдал ему под начало.  Донесся едва слышный шепот, большую часть слов было

не

     разобрать,  но до ушей Эрика все же иногда доносилось:  "...Ставлю меты...

шатер

     за центр... сосна... костер... нет, лучше бери по березе, не ошибешься...

     поправку по полпальца давай,  слишком близко..."  Так ничего и не поняв из

столь

     высокоумных изречений, Эрик все внимание перенес на лагерь разбойников.

       Те  занимались кто  чем.  Многие жрали,  еще больше пили,  а  еще больше

отдавали

     дань и  тому и  другому.  Стоял многоголосый гомон,  кто-то  пытался орать

песню.

     Двое почем зря  волтузили друг друга по  мордасям,  один тяжело поднялся и

скрылся

     в ближайших кустах.  Кое-кто просто дрых,  как говорят на Руси, без задних

ног.

     Смысл  этого  выражения  от  Эрика  всегда  ускользал.  Что  разумеют  под

"задними"

     ногами? Где тогда передние... тьфу, нет, получается, что они-то как раз и

     есть...  Интересно,  а может,  в предках у русичей были эти...  ну как их,

говорят в

     Греции раньше как тараканов водилось, теперь повымерли ... ну эти, которые

не

     люди, не кони, а так, ни то, ни се и сбоку пряжка...

       В  нескольких шагах от  Эрика прошествовали,  держась друг за дружку два

добрых

     молодца,  пьяные в  зюзю.  Один убежденно доказывал другому,  что в ночном

налете

     погибла вся шантрапа, теперь в шайке остались только самые разбойнистые

     разбойники на киевщине. К таковым говоривший, по всей видимости, причислял

и

     себя.

       - А-а-а те а-а-асталопы...  ик...  что к Йщ-ру ет-й нчю отпрв-лись...  -

орал

     самый разбойнистый на киевщине,  путаясь в собственных портках и оружии, -

... ну

     и... усими... нам больш достантьсь... ик...

       Его приятель только кивал - на большее у него явно не было сил.

       Парочка протопала мимо, Эрик чуть не задохнулся в мощной волне перегара.

 

       Сзади еле слышно шелестнуло - вернулся Велигой.

       - Ну, все! - шепнул витязь. - Ребята на местах. Как в лагере?

       - Все так же,  - ответил Эрик, провожая взглядом перепившуюся парочку. -

Ну

     какой момент,  а?  Может,  вернемся,  возьмем всех наших,  да и  навалимся

скопом,

     пока эти голодранцы лыка не вяжут?

       Велигой внимательно наблюдал за  лагерем.  По  лицу  его  пробежала тень

сомнения,

     но потом он вздохнул, покачал головой.

       - Много их,  -  сказал он.  - Не обольщайся, что вчера так легко столько

народу

     положили.   Они  вперед  всякую  шваль  пустили,  а  самые  матерые  сзади

отсиделись. Так

     сказать,  чистка рядов.  А что пьяные - на то не смотри. Тебе сколько надо

выпить,

     чтобы забыть, с какой стороны топор держат? Что, много? То-то. Мы не можем

 

     позволить себе потерять еще  кого-нибудь.  А  вот если моя идея выгорит...

Ну, что,

     пошли?

       - Пошли...  -  пробормотал Эрик,  чувствуя,  как враз похолодела спина и

сжалось

     сердце.  Однако заставил себя подняться на ноги. Велигой кивнул ободряюще,

и они,

     более не скрываясь, вышли на поляну.

       - Начнем, когда я скажу "таракан", - шепнул витязь варягу, направляясь к

 

     белому шатру в центре лагеря.

       К  удивлению Эрика,  ожидавшего переполоха,  на  них  почти не  обратили

внимания.

     Некоторые   все   же   оглядывались,    на   мгновение   брови   удивленно

приподнимались,

     потом  разбойники  с  ухмылочками отворачивались.  Мол,  бывают  на  свете

дураки, что

     поделаешь, так мир устроен. К тому же идут не скрываясь, как к себе домой,

все

     на виду,  стрелу можно всадить,  не вставая с места.  И вообще, кто знает,

что за

     люди? Может, так надо? Может, дело у них к атаману?

       Эрик  и   Велигой  неспешно  приближались  к  шатру.   На  полдороги  их

остановили. Двое

     звероватого вида  молодцов появились словно  бы  из  ниоткуда,  преградили

дорогу.

     Эти, в отличие от всех прочих, смотрели насторожено, к тому же были до

     безобразия трезвы. Оба в добрых доспехах, в руках - огромные секиры.

       - Куды? - проревел тот, что справа, скорее всего, главный. - Кто такие?

       Секиру он  держал свободно,  рука опущена,  но по тому,  как заиграли на

рукояти

     пальцы,  Эрик понял,  что  разбойник готов пустить оружие в  ход  в  любое

мгновение.

     Сзади раздался шорох,  и Эрик,  чуть обернувшись, краем глаза заметил, как

за

     спиной  будто  из-под  земли  выросли еще  двое,  такие  же  здоровенные и

прекрасно

     вооруженные.

       - К главному, - спокойно ответил Велигой, ухмыляясь. - Сборщики мыта.

       - Чо? - лицо главного вытянулось. - Хто?

       - Вон у  вас сколько добра,  -  Велигой указал на сложенные вокруг шатра

мешки и

     скрыни. - А мыта не уплочено. Будем вашей братии конфуз учинять.

       - Чо???,..  -  глаза разбойника округлились еще  больше,  того  и  гляди

выскочат.

       - Чо,  чо! - попер на него Велигой. - Через плечо! Не горячо? А ну, веди

меня к

     вашему главному, неча зенки пялить!

       Эрик увидел,  как по бокам появилось еще двое. Такие же трезвые, сильные

и

     увешанные железом по  самые  уши.  Не  иначе,  как  личная охрана атамана.

Сердце

     затрепыхалось,  как килька на льду, но все равно, принял самый наглый вид,

на

     который только был способен - руки в боки, грудь колесом, пузо подтянул...

 

       Страж все  еще ни  рожна не  соображал -  какими бы  ни  были его боевые

качества,

     быстрым умом Боги явно не наградили.  А Велигой продолжал наседать,  тыкал

пальцем

     в  широкую,  как киевские ворота грудь,  закрытую пластинами доспеха,  нес

полную

     околесицу,  пересыпая словечками,  смысл  которых  Эрик  и  сам  понимал с

трудом, а

     бедного разбойника они и вовсе повергли в смятение, заставив почувствовать

себя

     полным дураком, что вовсе недопустимо для атаманова тельника.

       - Согласно особому указу, писанному пятого числа травня сего году, -

     возмущался Велигой, напирая на стражника, по шажку оттесняя его к шатру,

     остальные волей-неволей перемещались следом,  -  за кувшин вина ромейского

взимать

     должно по десять кун,  грецкого - пятнадцать. Тако же удерживать надлежит:

с

     аршина паволоки - два рубля, с пряностей заморских в безразличности от

     именования - тридцать две резаны за пуд, с полпуда ладану - три гривны

     серебром...

       "Что он несет? - подумал Эрик. - Тут шестеро головорезов, а он им указы

     зачитывает...  И вообще,  три гривны с полпуда ладану - это ж грабеж средь

бела

     дня!"

       Новоявленный мытарь тем временем закончил перечисление длинного списка

     взимаемого,  замолчал,  грозно уставившись на стража.  Тот хмурился, чесал

затылок,

     а потом спросил, придав своей роже как можно более умный вид:

       - А вы хто?

       Велигой весь аж взвился, переполненный праведным гневом.

       - Дед  Пильгуй сотоварищи!  -  заорал  он  так,  что  с  деревьев листья

посыпались. -

     А ну, веди к главному, ты, таракан пузатый!

       Еще  не  отзвучало  последнее слово,  а  Эрик  уже  одним  стремительным

движением

     выдернул из  петли топор и  косо  обрушил его  на  шею  ближайшего стража.

Велигой

     неуловимо  переместился  чуть  вправо,  сокрушительно  ударил  главного  в

челюсть

     рукой  в   латной  рукавице.   Того  отнесло  шагов  на   пять  с   лицом,

превратившимся в

     кровавое месиво,  и  тут  же  из-за  деревьев прозвучала быстрая  команда,

отданная

     голосом Эйнара:

       - Центр, лево два! Бей!

       Разом щелкнули тетивы четырех луков, и вокруг Эрика и Велигоя вдруг

     образовалось пустое  пространство -  стражи  падали,  у  каждого из  спины

напротив

     сердца  торчало по  стреле.  С  такого расстояния ребята били  наверняка -

каждая

     стрела нашла дорожку между пластинами доспеха.

       - Вперед! - рявкнул Велигой, выхватывая меч.

       Они бросились к  шатру.  По  всему лагерю поднялся переполох.  Некоторые

вскочили,

     дико озираясь, некоторые бросились наперерез бегущим. Подчиняясь командам

     Эйнара, из-за деревьев в них полетели стрелы, разя наповал. Разбойники

     заметались по поляне.  Велигой разместил стрелков так,  что даже при столь

малой

     численности они ухитрялись создать впечатление, будто за деревьями укрылся

 

     большой отряд. В лагере воцарилась паника.

       Эрик и Велигой добежали до шатра. Двое стражей выскочили навстречу, но у

 

     одного в  груди  вдруг  расцвела белым  оперением стрела,  второго тиверец

небрежно

     смахнул с дороги мечом, и в следующее мгновение они уже ворвались в шатер.

Эрик,

     проскользнувший первым, тут же отскочил в сторону, давая дорогу Велигою...

и

     замер, как оглоблей ударенный.

       Он ожидал увидеть здорового мужика, заросшего по самое некуда черной

     клочковатой бородой,  одетого в звериные шкуры и с огромной дубиной.  Но к

тому,

     что увидел, варяг был совершенно не готов.

       На ворохе мягких шкур у центрального столба шатра возлежало самое

     очаровательное создание,  которое он  когда-либо  видел в  жизни.  Длинные

волосы

     золотистым потоком струились на  спину,  острый взгляд голубых глаз уколол

варяга

     в самое сердце. Она была одета по-мужски, поверх рубахи сверкала серебром

     дорогая кольчуга,  не  скрывавшая,  впрочем,  достоинств фигуры.  При виде

столь

     бесцеремонного вторжения ее  изящные  брови  удивленно взлетели,  как  две

испуганные

     птахи,  но уже в следующий момент она все собралась,  как готовая к прыжку

кошка,

     рука  метнулась к  рукояти длинной и  легкой сабли,  сверкавшей обнаженным

клинком

     возле ложа.

       В  тот  же  момент  темная  фигура заслонила от  глаз  пораженного Эрика

прекрасную

     валькирию. Взлетел в замахе тяжелый меч тиверца, со свистом пошел вниз.

       - Стой!!!  - не своим голосом заорал Эрик, пытаясь остановить, удержать,

не

     дать загубить ТАКОЕ...

       Глухой удар, стук падающего тела.

       Эрик стоял,  опустив руки,  будто громом пораженный.  Велигой уже  был у

выхода, а

     глаза варяга все не отрывались от расплывающегося в золоте волос кровавого

 

     пятна.

       - Уснул?  -  заорал Велигой.  - Что стоишь, хватай ее, и ноги отсюда! Да

очнись

     ты, плашмя я ее, жить будет. Пока.

       Эрик  опомнился,  подхватил показавшееся совсем  легким тело  на  плечо,

бросился

     вслед за витязем вон из шатра.

       В  лагере  все  еще  продолжалась  паника,   но  уже  многие  разбойники

сообразили,

     откуда летят стрелы. Один за другим большинство их залегло, укрываясь за

     бугорками,  кустами, вязанками хвороста. Некоторые вяло пытались отвечать,

но

     куда стрелять - толком не видели, а высовываться лишний раз не хотелось.

     Стрелки,  направляемые Эйнаром били  уже  не  прицельно,  стараясь хотя бы

удержать

     разбойников на  месте,  изредка  прошивали стрелами  бедолаг,  поддавшихся

панике и

     выскочивших из укрытия.

       Велигой и Эрик промчались по лагерю,  и уже были у самых деревьев, когда

стрелы

     разбойников полетели в  них  и  несколько отчаянных голов,  видя,  что  их

атаманшу

     уносят в неизвестном направлении, бросились вдогон. Двое упали, пронзенные

 

     стрелами,   но  еще  трое  успели  сократить  расстояние  до  преследуемых

настолько, что

     для Эйнара стрельба без риска попасть в своих сделалась невозможной.

       - Уноси ее! - крикнул Велигой, разворачиваясь к преследователям. -

     Давай-давай, тут я и сам управлюсь.

       Эрик  выругался про  себя  -  не  желал  пропустить доброй драки,  -  но

сражаться с

     девкой на  плече было неудобно,  поэтому он лишь сокрушено вздохнул,  и  с

утроенной

     силой припустил к стене деревьев. Позади зазвенела сталь, раздались крики,

 

     проклятия.

       Эрик  как  кабан проломился через кусты,  тут  же  сильные руки  Трувора

приняли его

     ношу, и варяг, наконец, смог обернуться.

       Один  из   настигших  Велигоя  разбойников  уже   валялся  на   траве  в

стремительно

     растекающейся кровавой  луже,  двое  других  продолжали наседать.  Велигой

уклонялся,

     отражал удары,  постепенно отступая к  лесу.  Но к  нему уже бросилось еще

несколько

     человек.  Эрик подхватил лук и присоединился к соратникам,  стрелявшим уже

без

     всякого порядка. Разбойники вновь залегли. Велигой срубил еще одного из

     наседавших на  него  преследователей,  длинным  прыжком назад  еще  больше

сократив

     расстояние между собой к спасительной стеной деревьев. Разбойник бросился

     вдогон,  занося меч в широком замахе.  Велигой качнулся влево, свилей ушел

от

     удара,  и с шагом вперед обратным поворотом снизу вверх рубанул противника

под

     ребра.

       Мертвое тело еще  не  успело рухнуть на  землю,  а  витязь уже скрылся в

густом

     кустарнике на краю поляны.

     *******************

       Обратно бежали через лес уже не  выбирая дороги -  только кусты трещали.

Позади

     раздавались голоса и  топот бросившейся в  погоню банды.  Пленную атаманшу

сначала

     тащил  на  себе  Эрик,  потом  его  сменил  Эйнар,  под  шуточки  Трувора,

успевавшего

     хохмить даже на бегу.  Велигой,  по пути туда двигавшийся в  голове отряда

теперь

     бежал замыкающим.

       Выметнулись из  леса шагах в  двадцати от  того места,  где  ждал Олаф с

лошадьми.

     Даже самые неумелые наездники мгновенно взлетели в  седла аки дикие скифы.

Когда

     преследовавшие их  разбойники  наконец  проломились  сквозь  кустарник  на

опушке, им

     осталось только созерцать следы копыт на истоптанной траве.

     Глава 14

       Промчавшись половину пути  до  лагеря  придержали коней,  пустили шагом.

Пленная

     была самым небрежным образом перекинута через седло Велигоя. Витязь даже

     специально остановился,  чтобы связать ей руки и  ноги,  хотя атаманша все

еще была

     без сознания.

       Эрик пустил своего коня рядом с Серком, недоуменно разглядывая связанную

 

     валькирию и ее пленителя. Велигой перехватил его взгляд, усмехнулся.

       - Представляю, - сказал он, - что ты обо мне подумал. Признаться, я сам

     обалдел, когда увидал, кто у них атаманом. Еле удержался. Но нет, я женщин

не

     убиваю, хотя эту стоило бы.

       - Ты знаешь ее? - удивился варяг.

       - А то! - скривился Велигой. - Даже если бы не встречались лично, то ее

     приметы в  Киеве на  всех  улицах княжьи глашатаи кричат,  да  и  по  всем

окрестным

     весям тоже. Знаешь, какая цена за эту прелестную голову назначена, а?

       Пленница застонала,  дернулась,  и  вдруг  ужом  соскользнула на  землю.

Забилась,

     пытаясь высвободиться из пут, закричала страшно, когда поняла, что связана

 

     надежно.

       Отряд остановился.  Велигой соскочил с коня, направился к атаманше. Эрик

тоже,

     пользуясь возможностью, слез с седла, пошел следом.

       - Ну,  Эрик,  знакомься,  -  сказал Велигой,  останавливаясь над  девой,

пытавшейся

     отползти от  него спиной вперед,  -  Рад представить тебе Светлану Золотой

Волос,

     самого  очаровательного  головореза  ныне  распавшейся  банды  Залешанина.

Только вот

     сам  Залешанин теперь во  княжьих палатах мед-пиво пьет,  а  она,  похоже,

решила

     продолжить его благородное дело. Так, Златовласка?

       Она смотрела на витязя глазами,  полными ненависти, потом в их бездонной

синей

     глубине вдруг промелькнуло узнавание, кровь разом отхлынула от лица.

       - Велигой Волчий Дух!  -  голос ее был чуть хриплым, то ли от ярости, то

ли от

     природы.

       - Узнала! - покачал головой витязь. - А я так хотел поиграть в Тайного

     Воителя. Ты пошто, Светик, моего друга забидела, а? Он товар трудами

     непосильными выстрадал,  а ты вот так взяла,  значит,  и сперла?  Человека

хорошего

     твои охломоны зарезали...  Плохо,  ох,  как плохо. Ну что тебе на месте не

сидится?

     Все по лесам, да по лесам...

       Атаманша побледнела еще больше, ярость переросла в бешенство.

       - Пес княжий!  - буквально зашипела она на Велигоя. - Морда тиверская! А

ты-то

     с  чего это  вдруг обозы охранять подрядился?  Али светлый князь пинка под

зад

     отвесил, а, уродина? И дружка своего, Ратибора, где посеял? Или Ящер его

     наконец-то прибрал?

       - Пупок у твоего Ящера развяжется Ратибора заполучить, - холодно ответил

 

     Велигой. - А вот ты, Светик, скоро близко познакомишься с владыкою мира

     подземного. Князь-то за твою голову большую награду дает, да только деньги

те

     мне без надобности, я уж и тем счастлив, что одной змеюкой на свете меньше

 

     станет.  А  награду пусть возьмет тот,  кто  тебя  в  Киев повезет.  Хотя,

наверное,

     тут целый полк понадобиться... Ну да ладно, уж для тебя-то я что-нибудь

     придумаю.

       - Чтож сам не свезешь к князю своему? - скривилась Светлана. - Неужто и

     вправду выпер?

       - Не твое кошачье дело,  -  отрезал Велигой. - Не могу сам, и все тут. А

жаль,

     посмотреть бы,  как тебя на кол пристроят... Так, Эрик, хватай ее, стерву,

и на

     Серка. А будет брыкаться - дай по балде, не стесняйся, она у нее крепкая.

     Поехали,  время идет,  а  у  нас еще куча дел.  Эта часть плана сработала,

теперь

     осталось только закончить начатое.

     *******************

       Солнце уже склонилось над виднокраем, когда Велигой и его друзья вновь

     приблизились к  перелеску,  в  котором  скрывался  разбойничий лагерь.  Но

теперь их

     было гораздо больше. Оставив обоз и пленную атаманшу на попечение десятка

     возниц,   остальная  часть  отряда,  вооружившись  до  зубов,  отправилась

выручать

     похищенное добро. Телеги подогнали ближе к перелеску, оставили за соседним

 

     холмом.

       Велигой, Эрик и Драгомысл с охраной ехали впереди, за ними пешим строем

     двигались варяги и те из возниц,  кто рискнул присоединиться.  Тиверец был

мрачен,

     как  грозовая туча,  его темные глаза блестели,  не  предвещая разбойникам

ничего

     хорошего.  Эрик тоже прибывал в глубокой задумчивости,  перед глазами то и

дело

     вспыхивало золото волос очаровательной атаманши.

       Красота и  зло.  Очарование и  коварство.  Если Велигой не врет,  то эта

женщина,

     прекрасная и сильная,  как валькирия, и есть воплощение коварства и зла. А

витязь

     не похож на вруна.

       - Велигой... - Эрик пустил коня рядом с конем витязя.

       Тиверец обернулся. Его лицо, иссеченное глубокими шрамами, в наступающих

 

     сумерках показалось Эрику почти черным.

       - Ну? - спросил Велигой и вновь перевел взгляд на дорогу.

       - Послушай...  -  Эрик замялся. - То есть, скажи... Нет, в самом деле...

Откуда

     ты знаешь... ну, эту?...

       - Златовласку-то? - на лице витязя вдруг ни с того, ни с сего вспыхнула

     довольная улыбка.  -  Знаешь,  когда охотишься за  диким зверем Боги знают

сколько

     времени,  днем и ночью,  под конец теряешь все следы,  и вдруг,  когда уже

плюнул на

     все с высокой горы, махнул рукой... во время прогулки по лесу совершенно

     случайно находишь его в капкане...

       - Ни чего не понимаю!  -  возмутился Эрик.  - Капкан, зверь... Говори ты

толком!

       - Ну,  это долгая история,  - витязь вновь посерьезнел. - Про Залешанина

ты

     наверняка слыхал,  о  нем каждая собака на Руси ведает,  да и не только на

Руси...

     Ну так вот, как я уже говорил, эта самая Светлана Золотой Волос состояла в

его

     шайке.   Народ   в   банде  менялся  постоянно,   кроме  нескольких  особо

приближенных к

     атаману, в числе которых была и твоя любушка...

       - Велигой Волчий Дух!!! - рявкнул Эрик, хватаясь за топор.

       - Прости,   прости,   это  я  так...   Уж  больно  ты  этой  с...стервой

заинтересовался.

     Вот и подумал, что приглянулась. А что, ничего такого в этом нет, девка

     видная...

       - Ты давай, зубы не заговаривай, на то у меня Трувор есть, - прервал его

Эрик.

     - Ты расскажи, откуда ты ее знаешь. И за что так ненавидишь.

       - А что тут рассказывать?  -  пожал плечами Велигой.  -  Ну,  доводилось

охотиться

     за Залешаниновой бандой по княжьему приказу. Сколько они нам, гады, крови

     попортили -  слов нету.  Я и Ратибор,  который Теплый Ветер,  полтора года

гонялись

     за  ними по  всем окрестностям Киева с  сотней отборных дружинников.  Кучу

своих в

     лесах  загубили,  а  этим  мерзавцам хоть  бы  хны.  Эта  вот  твоя  краса

ненаглядная,

     которую ты героически бросился защищать от моего меча, - хотя в тот момент

я

     отчаянно жалел,  что у  меня в  руках не булава -  пробралась ночью в  наш

лагерь,

     зарезала во сне четверых, чуть не укокошила Ратибора и смылась, даже не

     попрощавшись.  И  в таком вот духе изо дня в день.  И что я,  после этого,

должен к

     ней нежной любовью воспылать?  Опозорились мы  тогда,  как щенки побитые к

князю

     вернулись... тьфу! Я чуть от счастья не задохнулся, когда ее в том шатре

     обнаружил. Теперь не отвертится!

       Эрик  попытался  представить  себе  прекрасную  деву,  призрачной  тенью

крадущуюся в

     ночи, сжимая в руке обагренный свежей кровью нож, но ничего не получалось.

В

     задумчивости ехал дальше, уставившись пустым взглядом в землю.

       Сзади подъехали Драгомысл и Сечень.

       - Эй,  Велигой!..  -  весело  начал  купец,  но  осекся,  напоровшись на

раздраженный

     взгляд витязя, будто на копье.

       - За...  забодали!  -  пробурчал тиверец.  -  Ну,  что  стряслось?  Небо

рухнуло?

     Трувор в волхвы подался? Али Радивоя увидали?

       - Да  я  просто  спросить  хотел...   -   несчастным  голосом  промямлил

Драгомысл. -

     Все ж таки я человек не военный, а торговый...

       - Ну  так на кой ляд ты с  нами поперся,  раз не военный?  -  огрызнулся

Велигой. -

     Сидел бы с обозом, Эрикову любовь караулил...

       - Велигой! - взревел Эрик, но витязь только отмахнулся.

       - Ты мне вот что скажи,  - Драгомысл тоже начал злиться. - С чего ты все

ж таки

     так уверен, что на разбойничий лагерь нужно нападать именно сейчас?

       Велигой застонал, закатив глаза.

       - Боги мои, этот еще почище Репейки... - пробормотал он.

       - Я  тебя,  а  не Богов спрашиваю!  -  взъярился купец.  -  И что еще за

Репейки

     такие?

       - Потом расскажу...  -  махнул рукой витязь.  -  А на счет того,  почему

сейчас...

     Поставь  себя  на  место  разбойников.   У  тебя  из-под  носу  сперли  не

кого-нибудь, а

     атамана. Что бы ты сделал?

       - Ну... выручать бы пошел...

       - Правильно.  Очень даже может быть, что именно это и пришло им в головы

в

     первый момент.  А потом...  Ну хорошо,  пусть даже решили они ее выручать.

Стали

     судить-рядить,  кто поведет шайку на  сие благородное дело.  И  по  ходу в

чью-нибудь

     башку, а то и не одну, вдруг возьми, да и стукни мыслишка - а какого Ящера

нам

     вообще эта баба нужна?  Что мы,  без нее не управимся? А желающих захапать

место

     атамана  всегда  хватает,   у   каждого  есть  сочувствующие.   А  кто-то,

разумеется,

     будет вообще против такого передела власти...  Чуешь?  Думаю,  что как раз

сейчас

     борьба за место атамана идет полным ходом, а разбойники народ простой, не

     склонный к словопрениям. Понял теперь, не военный человек?

       - Понял,  -  буркнул Драгомысл.  -  Не мог сразу ответить. А то репейник

какой-то

     выдумал, небо уронил, Радивоя увидал...

       - Кстати, я тебе не рассказывал эту историю? - подал голос обычно

     немногословный Сечень. - Про Радивоя?

       Велигой весь напрягся, навострил уши.

       - Нет, - ответил Драгомысл. - А что?

       - Да так, ничего, к слову пришлось, - пожал плечами Сечень. - Просто мне

 

     думается, что однажды довелось мне увидеть Радивоя Проклятого.

       Велигой весь превратился в слух.

       - Что, правда? - заинтересованно спросил Драгомысл. - А сколько ты перед

этим

     выпил?

       - Ни капли, - сказал, как отрезал, старый воин. - У Святослава на службе

хрена

     с два бы тебе дали нажраться перед сражением. А тут еще в такую передрягу

     угодили...

       - И  как  же  дело  было?  -  Драгомысл поудобнее устроился в  седле,  -

Рассказывай,

     пока время есть.

       Сечень выпрямился, прокашлялся.

       - В общем,  осадили нас ромеи в Доростоле. Осаждать - дело неприятное, а

сидеть

     в осаде,  понятно,  и того хуже.  Поэтому мы,  по большей части, старались

сами

     ромеев  дергать.   А  их,  сволочей,  видимо-невидимо,  такое  стадо  пока

перерубишь -

     руки отваляться... Сотником был у нас тогда сам Зарян. Не слыхал? Э-э-э-х,

куда

     этот мир катиться? Если уж такого воя позабыли...

       - Не позабыли, - вмешался Велигой. - Лично я о Заряне слышал раз сто, не

 

     меньше.  Так  ведь он  же  вроде бы  там,  под  Доростолом и  пал  смертью

геройской?

       - Ну,  слава Богам,  раз  помнят,  значит есть еще  на  земле Правда,  -

вздохнул

     Сечень.  -  А  что посекли его...  ты дальше слушай.  В общем,  сделали мы

очередную

     вылазку. Сам князь с нами пошел, ну мы, от излишка рвения и обмишурились

     малешка...  В общем,  отрезали нас от города. Ну, что делать, не сдаваться

же!

     Кое-как построились, пошли на прорыв. Много наших тогда полегло, самому

     Святославу мечом так  заехали,  что  аж  через голову перевернулся.  Слава

Богам,

     кольчуга на нем была добрая, переломало его, но жив остался... В общем,

     пробились-таки мы к воротам. Зарян в последних рядах шел с десятком лучших

 

     бойцов,  отход прикрывал.  А  ромеи валом валят,  в ворота им,  видите ли,

хочется

     вслед за нами! А Зарян, когда понял, что не успеют наши ворота закрыть, со

 

     своими богатырями ка-а-ак  двинет в  контратаку!  Шагов на  десять от стен

ромеев

     отбросили, как раз последний из нас успел в ворота проскочить. Тут ромеи

     очухались, стали Заряна сотоварищи вновь к воротам теснить. Ну, мы для них

одну

     створку приоткрыли чуть-чуть,  чтобы, значит, по одному проскакивали... Да

не для

     ромеев,  дубина!...  В общем,  все наши в город отступили, Зарян последним

шел. А

     ромеи прут, как лоси на водопой, такой напуск взяли, что только держись...

И тут

     Зарян,  видя,  что  если  сейчас  же  ворота не  закрыть,  то  все,  хана,

просочатся,

     гады,  ту приоткрытую створку хвать...  одной рукой!...  и  перед собою ее

хлоп!

     Только стены задрожали.  Ну, у нас выбора не было, засов накинули, думаем,

как

     теперь сотника нашего выручать. А Зарян к воротам прижался и такого шороху

 

     ромеям задал! Великий, великий богатырь был! Таких и нет уж больше... Я на

стену

     с  луком забрался -  все ж  какая-никакая,  но подмога...  И вижу все,  на

исходе

     силушка у нашего сотника. Вокруг него уже здоровенный вал из вражьих тел

     образовался,  меч так и блещет,  но чую,  все,  скоро конец...  Ору своим,

чтобы

     думали быстрее,  сам дергаюсь,  стрела на тетиву не попадает...  И  гляжу,

все. Пал

     Зарян на колени, из последних сил меч подымает... И вот тут-то все и

     случилось...

       Велигой затаил дыхание.  Впрочем,  как и все, кто слушал рассказ старого

воина.

     А Сечень тем временем продолжал:

       - Не знаю,  откуда он взялся.  Огромный всадник на могучем коне.  Только

вот

     серый  весь  какой-то,  блеклый...  Волосы длинные -  вон,  как  у  нашего

Велигоя, - и

     совсем седые.  Меч  в  руке здоровенный,  что  твоя оглобля...  Выметнулся

словно из

     воздуха, и на полном скаку как вломится в ромейские ряды! Не поверите, это

было

     похоже на то, как будто бы острейшим ножом кусок масла рассекли... Никогда

бы не

     подумал,  что  один  человек может ромейскую фалангу разметать,  как  стог

сена, но

     было же,  было...  Где промчится - горы мертвых тел, только меч свищет, аж

клинка

     не  видать...  Мы  пока глаза терли,  да  мозгами скрипели,  от ромейского

напуску уже

     ни  хрена не  осталось.  И  во  время.  Заряна-то  как  раз последние силы

оставили.

     Упал ничком на трупы поверженных врагов... Кто-то из наших очухался-таки,

     бросился ворота  открывать.  А  всадник этот,  серый,  к  Заряну подлетел,

подхватил в

     седло...  и поминай,  как звали. Будто в воздухе растворился, и сотник наш

вместе

     с ним. И вот так я думаю - не иначе, как был тот всадник сам Радивой...

       На некоторое время повисло молчание, только слышно было, как чивиркает в

 

     холмах какая-то птица.  Сердце Велигоя стучало,  как кузнечный молот. Вот,

тебе,

     Барсук,  и зацепка.  Настоящая,  не бред впечатлительного юнца,  не пьяное

видение!

     Не упустить! Не упустить ни в коем случае!..

       Молчание нарушил Драгомысл.

       - Чудные дела творятся порой... - пробормотал он. - Чудные!

       - А что потом было с Заряном?  -  спросил Велигой, стараясь, чтобы голос

не

     выдал его волнения. - Так и сгинул?

       - Разное говорят,  - пожал плечами Сечень. - Слыхал, будто бы видели его

потом,

     спустя много лет где-то то ли в Таврике,  то ли у вас, в тиверских землях.

Но это

     всего лишь слухи, потому утверждать не буду.

       "Так. Таврика. Если жив Зарян, разыщу. Из-под земли достану, но разыщу."

 

       - Ладно, - раздался голос Эрика. - Все это, разумеется, очень интересно,

но

     давайте заканчивать треп, мы уже подъезжаем.

       Впереди выросла неровная стена деревьев.  Солнце спряталось за холмы,  и

их

     верхушки  светились словно  своим  собственным багровым светом.  В  ветвях

деревьев

     заговорщицки  перекликались  ночные  птицы,  в  воздухе,  еще  сохранившем

дневное

     тепло, звенели комары. Ветра не было, в ложбинках между холмами начал

     скапливаться вечерний туман. Приближалась ночь.

     Глава 15

       Велигой как в воду глядел. Жуткий гам, состоящий из звона оружия, криков

боли

     и  ярости,  а  также  отборных матюгов,  услыхали еще  только  подъезжая к

перелеску.

     Похоже,  выяснение вопроса, кому вести братию на выручку пленной атаманше,

и

     стоит ли вообще этим заниматься шло полным ходом.

       Конные спешились,  с  лошадьми оставили двоих,  наименее пригодных к бою

русичей

     из числа возниц.  В  молчании обнажили оружие и  стараясь как можно меньше

шуметь

     углубились в темноту меж деревьями.

       Дозоров, как и ожидал Велигой, на этот раз не оказалось: отсутствие

     предводителя сказалось на всей организации самым плачевным образом.  Никем

не

     замеченный,   отряд  беспрепятственно  добрался  до   поляны,   и   быстро

рассредоточился

     вокруг нее.  Даже проклятия спотыкающихся в  темноте варягов не  привлекли

внимания

     разбойников: им было не до того.

       По всей поляне, озаренной трепещущим светом костров, шла жестокая,

     бессмысленная драка. Понять кто, кого и за что лупит, было совершенно

     невозможно.   Возможно,   поначалу  и   были  какие-то  отдельные  группы,

объединенные

     общими интересами, но к моменту появления отряда в рядах разбойников

     окончательно  и  бесповоротно воцарился  полный  беспорядок.  Все  дрались

против

     всех,  рубили все,  что движется,  без разбору и  без пощады.  Поляна была

залита

     кровью  и  усеяна  телами.  Многие  еще  шевелились,  пытались ползти,  их

топтали,

     добивали, пользуясь передышкой спешно шарили по калитам, сдирали все

     мало-мальски  ценное.   Мелькали  перепитые  рожи,  перекошенные  звериным

бешенством,

     сверкала сталь, раздавались страшные крики умирающих, глухие удары, топот,

 

     чавкала под сапогами кровь.

       Но возле уже знакомого белого шатра и разложенной вокруг него добычи

     непоколебимо  замерли  шестеро  стражей  в  сверкающей  броне,   удерживая

дерущихся на

     некотором расстоянии.  Личная  охрана атаманши то  ли  так  и  осталась ей

верна, то

     ли  просто дожидалась,  когда страсти улягутся сами  собой и  оставшиеся в

живых

     наконец возьмутся за ум.

       Притаившись в тени раскидистого куста, Эрик смотрел на побоище широко

     раскрытыми глазами, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

       - Боги мои... - прошептал он заплетающимся языком, - Один Великий,

     Тор-воитель,  что ж это на свете делается?  Боги,  как это...  как все это

мерзко!

       - Мерзко,  -  согласился Велигой, пристально всматриваясь в происходящее

на

     поляне.  -  А  что  ты,  собственно,  ожидал  увидеть?  Новгородское вече?

Впрочем, то,

     что  обычно твориться на  этом самом вече,  не  многим лучше происходящего

здесь...

     Это тот самый случай,  когда свобода начинает у человека из ушей хлестать.

Нет

     больше никаких запретов -  ни совести, ни рассудка... Свобода превращается

во

     вседозволенность.

       - Мерзость... мерзость... - бормотал ошеломленный Эрик, ощущая себя, как

после

     трех бочек крепчайшей медовухи .

       Он  нервно  вытащил  лук,  трясущимися руками  наложил  стрелу.  Велигой

схватил

     Эрика за плечо, когда тот уже начал оттягивать тетиву.

       - Стой!  -  шикнул он на варяга,  и  передал он по цепочке в темноту:  -

Ждать.

     Пока те,  у шатра не вступят в бой, и пока боеспособных татей не станет на

треть

     меньше - никакой стрельбы.

       - Обнаружим себя слишком рано,  -  пояснил витязь уже для Эрика, - и все

пойдет

     коту под  хвост.  Пусть они сейчас не  могут договориться,  но  когда дело

дойдет до

     реальной опасности,  они  всю  свою ненависть обрушат на  нас  также,  как

сейчас

     изливают ее друг на друга.

       Эрик застонал и закрыл глаза, но и сейчас звуки отвратительной резни

     заставляли желудок выворачиваться в рвотных позывах.  Эрик был воином,  он

убивал,

     видел смерть,  казалось, во всех ее обличиях, зрелище крови и растерзанной

плоти

     волновало его не больше,  чем свежая стружка волнует плотника. Но ЭТОГО он

понять

     не мог. Когда люди, только что скрепленные единой цепью общего дела вдруг

     набрасываются друг на друга в лишенной всякого смысла резне - это было

     недоступно его разумению.

       Казалось,  прошла целая вечность,  прежде чем Велигой толкнул сомлевшего

варяга

     кулаком в бок.

       - Пора! - шепнул он.

       Эрик  открыл глаза.  Велигой уже  стоял  на  одном  колене,  левой рукой

свободно

     держа свой большой черный лук с толстыми рогами и рукоятью странной формы.

 

     Колчан,  полный длинных стрел, витязь расположил перед собою на земле так,

чтобы

     движения правой руки были как можно более коротки и естественны.

       - Ну, не спи! - зло шепнул Велигой Эрику. - Эта братия у шатра вынуждена

 

     вступить в  бой,  поскольку кое-кто  уже решил,  что самый верный выход из

положения

     - спереть уже упертое и смыться.  Самое время ударить, пока они еще ничего

толком

     не соображают.

       Эрик  подхватил  лук,  наложил  стрелу.  Быстрым  взглядом  окинул  поле

страшной

     бойни, чувствуя, как вновь подкралась к горлу тошнота омерзения.

       Поляна была  завалена телами.  Разбойников осталось хорошо,  если только

треть от

     того  числа,  которое  насчитывала шайка  еще  этим  утром.  Около  дюжины

оставшихся

     сейчас ожесточенно дрались из-за награбленной у Драгомысла добычи,  теперь

уже в

     беспорядке разбросанной вокруг поваленного шатра. Шестеро стражей уже не

     пытались им помешать,  у них нашлось более важное занятие -  они сражались

за свою

     жизнь.

       Велигой  натянул  тетиву,  отчетливо послушался тихий  скрип  сгибаемого

дерева,

     прицелился.

       Над поляной пронеслась, перекрывая шум драки, одна единственная команда,

 

     отданная холодным, как зимний лед, голосом витязя:

       - БЕЙ!!!

       Вокруг поляны разом щелкнули,  освобождаясь, тетивы двух десятков луков.

Воздух

     наполнился гулом,  свистом  стрел.  И  тут  же  раздались отчаянные крики.

Оставшиеся

     в живых разбойники падали, обливаясь кровью, отчаянно хватаясь за древки

     пронзивших их стрел,  не успевая понять, что же их убило. А тетивы щелкали

вновь

     и вновь, все новые смертоносные жала устремлялись к метущимся в неровных

     огненных сполохах теням.  В  панике  разбойники пытались вжаться в  землю,

укрыться

     за  разбросанными тюками,  телами ими  же  убитых товарищей,  но  всюду их

настигали

     карающие  стрелы,  выпушенные  из  темноты  невидимыми  лучниками.  Кто-то

пытался

     ползти ,  пронзенный сразу в нескольких местах, оставляя за собой кровавый

след

     на  истоптанной траве,  кто-то  с  предсмертными хрипами катался по земле,

сжимая

     обломок застрявшей в горле стрелы.  Некоторые в последней надежде спастись

бросая

     то, что успели подхватить бежали к стене деревьев, такой близкой и сулящей

 

     укрытие, но оттуда летели стрелы, а те, кто все же успевал добежать,

     напарывались на острия клинков...

       Велигой опустил лук,  поднялся во весь рост.  На поляне было почти тихо,

только

     вновь  и  вновь раздавался чей-то  отчаянный,  полный смертной муки  стон.

Витязь

     небрежно засунул лук в чехол за спиной,  повесил колчан на пояс.  Эрик все

еще

     стоял  под  прикрытием толстого древесного ствола,  вцепившись в  рукоятку

лука

     онемевшими пальцами.

       В почти полной тишине раздался голос Велигоя:

       - Собаки перегрызлись из-за украденного мяса.  Пришли волки и  сожрали и

мясо, и

     собак.

       И вдруг, вторя его словам, откуда-то с другого конца перелеска раздался

     победный, ликующий волчий вой.

       Эрик почувствовал, как похолодела в жилах кровь. Велигой стоял, тенью

     выделяясь на фоне освещенной багровым светом поляны и в его облике вдруг и

в

     самом деле неуловимо промелькнуло что-то волчье.

       "Волчий Дух, - мелькнуло в голове варяга. - Его прозвище - Волчий Дух."

       - Пошли, - сказал Велигой, и видение исчезло. - Заберем то, что наше.

       Он повернулся,  и  быстрым шагом пошел через кусты к  освещенной все еще

ярко

     пылающими  кострами  поляне.  Эрик  сумел  наконец  разжать  застывшие  на

рукоятке лука

     пальцы, убрал оружие в чехол, и двинулся вслед за витязем.

       На поляну выходили варяги и русичи, кто с безразличием, кто с интересом,

а кто

     с  ужасом оглядывая дело рук  своих.  Драгомысл споткнулся о  растерзанное

тело,

     побледнел,  как покойник,  и  его вывернуло прямо на  обезображенный труп.

Сечень

     подхватил его под руки, увел в сторону. Трувор наклонился над стонущим

     разбойником и с бесстрастным лицом перерезал ему глотку. При виде этого

     вывернуло еще  двоих,  кто-то  зашептал  молитву  светлым  Богам.  Велигой

направился к

     шатру обходя распластанные тела.  Эрик, спотыкаясь двигался шагах в десяти

позади

     него.

       И тут один из трупов вдруг ожил.

       С диким ревом вскочив на ноги, огромная фигура в залитой кровью броне

     бросилась Велигоя со  спины,  замахиваясь тяжелым топором.  Эрик  бросился

вперед,

     но понял, что не успевает, не успевает!... Время на поляне словно замерло,

люди

     двигались,  как увязшие в густом студне,  хотя умом Эрик понимал,  что все

они, как

     один,  кинулись на  выручку витязю.  Затем  время  вдруг  вновь  рванулось

вперед,

     будто гончий пес, сорвавшийся с поводка.

       Велигой  обернулся,  одновременно качнувшись в  сторону,  пропуская мимо

себя

     несущееся с  оглушительным ревом тело,  которое вдруг словно споткнулось о

воздух,

     и пролетев шагов пять вперед, ничком рухнуло на залитую кровью траву. Но

     нападавший мгновенно подхватился и  с  перекатом вправо  вскочил на  ноги,

обеими

     руками держа перед собой огромный топор.  Он был страшен - с головы до ног

в

     грязи,  крови и железе,  та часть лица,  что выглядывала из-под шлема было

замотана

     окровавленной тряпицей. Глаза в прорезях личины, казалось, метали багровые

 

     искры, отражая пламя костров.

       - У фто,  офяфь фьифевся,  мытай хоншкий!!!  -  прошамкал неизвестный, и

только

     тут  Эрик узнал в  нем  командира атаманьей стражи,  которому Велигой этим

утром так

     смачно засветил в зубы.

       Вокруг послышался скрип сгибаемого дерева, загудели на легком ветерке

     натягиваемые тетивы. В грудь, спину, голову и бока стража хищно нацелилась

сразу

     дюжина стрел,  готовых уже в следующее мгновение превратить его в большого

ежа...

 

       - Отставить, - Велигой поднял руку, голос его был спокоен и холоден.

       Луки нехотя опустились, на лицах русичей и варягов появилось недоумение.

Замер

     и бывший командир стражи, настороженно глядя на витязя.

       Велигой снял с пояса колчан,  расстегнул ремень,  удерживающий за спиной

чехол с

     луком,  швырнул оружие Эрику.  Тот  машинально поймал на  лету,  следя  за

витязем

     широко открытыми глазами.

       Из-за  правого плеча Велигоя с  шипением выскользнул меч.  Витязь замер,

опустив

     оружие,   тяжело  глядя  на  противника.  Тот  некоторое  время  изумленно

оглядывался по

     сторонам, затем до него дошло. Со сдавленным ревом он взмахнул над головой

 

     топором,  и, подобно урагану смерти, ринулся на Велигоя. Тот встретил удар

с

     холодным спокойствием,  приняв всю  его тяжесть на  клинок меча.  Раздался

страшный

     звон,  но  витязь даже не  пошатнулся.  Разбойник обрушивал на него удары,

каждый из

     которых был способен повалить молодую сосну,  но  витязь отражал их  все с

тем же

     ледяным  спокойствием  на   лице.   Страж  наседал,   отскакивал,   рубил,

сопровождая

     каждый удар звериным воплем,  но  везде его топор встречала надежная сталь

меча.

     Толстая рукоять секиры  покрылась зарубками,  лезвие  пыталось найти  хоть

малейшую

     щелочку в защите витязя и не находило ее.

       Велигой ни на шаг не сдвинулся с места.

       Страж попытался зайти витязю сбоку,  но  тот  лишь  плавно поворачивался

вслед за

     ним,  его защита была все так же  безупречна.  Он  еще не  нанес ни одного

ответного

     удара.

       Разбойник почувствовал,  что  силы его на  исходе.  Дыхание вырывалось с

хрипами,

     в искалеченном рту меж остатками зубов вновь появился привкус крови.  Руки

с

     топором поднимались все медленнее и медленнее, пот заливал глаза, а этот

     проклятый воин  с  искалеченным лицом  стоял,  будто заколдованная статуя,

даже

     дыхание не  сбилось.  В  последнем отчаянном порыве страж вложил все  свои

силы в

     один тяжелый замах, направив быстрый, сокрушительный удар туда, где голова

 

     соединяется с  телом,  надеясь развалить своего  противника на  две  косые

половины

     вместе с его треклятым мечом...

       Все,  кто  видел,  что произошло дальше,  ахнули в  один голос.  Велигой

качнулся

     назад,  опуская  меч.  Удар  разбойника явно  достигал  цели.  И  не  было

спасения, не

     было защиты...

       Лезвие огромного топора встретило пустоту.  Велигой вдруг отступил назад

на

     полный  шаг,  а  его  меч,  описав почти  полный круг  серебристой молнией

обрушился на

     шлем стража. Раздался звук, с который лопается переспелая дыня.

       Витязь шагнул чуть вбок, уклоняясь от повалившегося навзничь тела.

       На поляне воцарилась полная тишина, только вдалеке тоскливо ухнул филин.

 

     Велигой  наклонился,   вытер  клинок  об  одежду  поверженного  врага,   с

невозмутимым

     видом  забросил оружие в  ножны.  Повернулся,  быстрым шагом  направился к

шатру.

     Наблюдавших за поединком постепенно оставляло завороженное оцепенение.

     Послышались тихие перешептывания, кто-то хмыкнул, склонившись над телом

     разбойника голова которого была косо разрублена вместе со шлемом.

       Эрик догнал витязя,  отдал лук и  колчан.  Вместе подошли к  поваленному

шатру,

     перешагивая через трупы.  Сапоги хлюпали в  лужах крови,  в  воздухе висел

леденящий

     душу запах недавней смерти, будто духи убитых все еще витали над поляной.

     Велигой занялся осмотром отбитого у  врага  товара.  Эрик  плелся  позади,

нервно

     теребя  рукоять  секиры.   Отряд  разбрелся  по  поляне,  варяги  деловито

обшаривали

     убитых  -  ограбивший грабителя сам  таковым  не  является,  -  перебирали

оружие.

     Разговоров не было - вид побоища как-то не располагал к трепотне.

       Велигой  перевернул несколько  мешков,  с  сожалением поглядел  на  пару

разбитых

     кувшинов заморского вина.  Эрик  чихнул -  из  распоротого куля высыпалась

целая

     горка  едких пряностей.  Велигой наклонялся,  отпихивал трупы,  оттаскивал

подальше,

     чтобы не марать товар кровью, да еще такой поганой. Эрик пытался помогать,

 

     чувствуя себя не бывалым воином,  а неопытным сопляком. В сражениях такого

рода

     ему участвовать как-то не приходилось. Это больше напоминало истребление

     бешенных собак. И еще остался один вопрос, ответа на который он, как ни

     старался, упорно не мог найти...

       - Ты дал ему поединок... - спросил он вполголоса. - Почему?

       - А  ты  не  понял?  -  Велигой  ногой  столкнул  с  груды  мешков  труп

разбойника,

     пронзенный сразу тремя стрелами.

       - Нет, - честно ответил варяг.

       - И не надо, - витязь закончил осмотр, повернулся и направился к лесу.

       - И все же?

       - Потому что,  когда остальные грызлись, он и его люди стояли на страже,

-

     отрывисто бросил Велигой. - Верный пес заслуживает лучшей доли, чем

     взбесившийся.  Я бы не стал горевать,  если б его истыкали стрелами вместе

со

     всеми, но раз уж так получилось...

       - Понял, - пробормотал Эрик.

       "Понял, что ты пытался что-то доказать. Но не ему. Самому себе. Почему?"

 

     *******************

       Обратно шли  молча,  не  спеша.  Прикусил язык даже бессовестный Трувор.

Велигой

     шагал прямой и  сосредоточенный,  еще  более мрачный,  чем перед побоищем.

Эрик

     плелся позади, стараясь не оглядываться, но это у него почему-то плохо

     получалось. Он считал, что за свою жизнь повидал все, что только можно. Но

этой

     ночью  понял,   что  ошибался.  Сегодня  ему  приоткрылась  такая  сторона

человеческой

     натуры,  о  существовании которой  он,  выросший  в  окружении благородных

воинов,

     даже не подозревал.  Как все-таки страшно,  мерзко, нелепо, когда человек,

пусть и

     самый поганый,  превращается даже не в зверя - ибо зверю неведомы алчность

и

     жадность -  в нечто худшее,  чему нет,  не может,  не должно быть места на

свете...

       Вышли из  леса на  этот раз  прямо к  тому месту,  где оставили лошадей.

Велигой

     послал двоих русичей к оставшимся с телегами, чтобы те подвели их к лесу -

не

     таскать же  тяжелые кули и  скрыни в  такую даль на горбу.  Пока остальные

разбивали

     лагерь,   разжигали  костры  и  сооружали  факелы  -  отбитый  товар  надо

перетащить с

     поляны  прямо  сейчас,  пока  не  растащила,  не  попортила всякая  лесная

живность,

     витязь отошел в  сторонку,  уселся под  высокой сосной на  мягкий ковер из

спелой

     травы и  осыпавшейся хвои.  Взгляд его был устремлен в ночное небо,  мысли

были

     далеко отсюда... В лесу и холмах скворчали ночные птицы, потрескивали

     разгорающиеся костры,  в  лагере  раздавались усталые  шаги,  приглушенные

голоса,

     потянуло дымом.

       Тяжело  шагая  подошел Драгомысл,  уселся  рядом.  Велигой словно  и  не

заметил

     присутствия купца, погруженный в свои думы.

       - Какая  страшная  ночь...   -  пробормотал  купец,  устремив  взгляд  к

убывающей

     луне, опускавшейся к виднокраю. - Какая страшная ночь...

       Некоторое время царило молчание.

       - Завтра я оставлю вас, - неожиданно молвил витязь.

       - Как? - встрепенулся Драгомысл. - Почему? Если дело в оплате, то... Да,

я

     понимаю, что слишком многим тебе обязан...

       - Ты ничем мне не обязан,  -  отрезал Велигой.  -  И уж тем более и речи

быть не

     может ни о каких деньгах. Просто наши дороги расходятся. Тебе на Рязань, а

мне -

     на полуночь, к Волге.

       - Да как же мы без тебя...  -  начал было Драгомысл и осекся, сообразив,

что, в

     общем-то, сморозил глупость.

       - Эрик отлично справится,  -  улыбнулся в ответ Велигой. - Теперь его на

хромой

     козе не объедешь!  Стрелков я подготовил,  ни одного куста не пропустят...

так

     что, я тебе больше не нужен.

       Драгомысл задумался, хотел сказать что-то очень убедительное, а потом

     передумал. Витязь и так сделал очень и очень много для простого попутчика.

И

     теперь у каждого из них своя дорога.

       - Спасибо тебе, - только и сказал он.

       Витязь грустно улыбнулся в ответ, хотел что-то сказать, но в этот момент

 

     послышался топот  копыт.  В  лагере  поднялась суматоха.  Кто-то  истошным

голосом

     потребовал "воеводу Велигоя".

       Витязь вскочил,  разом исчезли расслабленность и рассеянность. Драгомысл

тоже

     воздел себя на ноги, мучимый нехорошими предчувствиями.

       - Что они там еще натворили,  недотепы... - пробормотал Велигой, быстрым

шагом

     направляясь в лагерь. Драгомысл заспешил следом.

       Оказалось,  примчался один из русичей,  посланных к обозу.  Он задыхался

после

     быстрой  скачки  не  меньше,   чем  его  конь.  Прорвавшись  сквозь  разом

окружившую его

     толпу, он подбежал к Велигою, и покачиваясь, хватая ртом воздух, с трудом

     выговорил:

       - Беда... воевода... Беда!

       - Что стряслось?  -  холодно спросил витязь.  -  Обоз уперли?  И какой я

тебе, к

     Ящеру, воевода?

       - Воевода...   -   прохрипел  посланник,   пытаясь  отдышаться,  -  Твоя

пленница...

     Сбежала...

       Велигой некоторое время смотрел на посланца, сжав кулаки. Потом резко

     повернулся, и направился к своему коню. За ним бросились Драгомысл и Эрик.

 

       - Что теперь делать? - воскликнул купец.

       Велигой подошел к Серко, принялся проверять сбрую.

       - Вам -  усилить дозоры,  -  бросил он.  -  А  мне придется уезжать,  не

откладывая

     до утра.

       - Уезжаешь? Почему? - воскликнул пораженный Эрик.

       - Драгомысл объяснит,  -  ответил ему Велигой,  вскакивая в седло. - Ну,

прощай,

     Эрик Йоргенсон. Да прибудет с тобой мощь твоих Богов.

       - Но почему сейчас? - удивился Драгомысл. - А твои пожитки?

       - Заскочу по дороге к  нашим обозникам,  мое барахло там,  на телеге,  -

ответил

     витязь,  разворачивая Серка.  - А почему именно сейчас... Просто она будет

искать

     меня. А эта девка - хитрая тварь, и я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал.

 

       - А ты...  справишься?  -  Эрик ухватил витязя за стремя.  - Раз она так

опасна,

     как ты говоришь?

       - А куда я денусь? - усмехнулся в ответ Велигой.

       Эрик отскочил в  сторону,  и витязь пустил Серка галопом.  Выметнулся из

лагеря,

     резко осадил коня.

       - Прощайте, други! - крикнул он. - Не поминайте лихом! Счастливого пути!

 

       Из-под копыт взметнулись комья земли, и Серко могучей тенью умчал своего

 

     всадника в черноту ночи.

       - Вот так вот...  -  ошеломленно пробормотал Эрик. - Как будто и не было

его...

       - Да  будет  ровной  твоя  дорога,  Велигой Волчий Дух,  -  тихо  сказал

Драгомысл. -

     И удачи тебе.. что бы ты не задумал.

       В холмах далеко справа от лагеря мелькнула в ночи серая тень, удаляясь в

 

     направлении затихающего грохота копыт.

       Из соседнего перелеска на быстром боевом коне выметнулся всадник, лунный

свет

     на миг блеснул, заискрился в длинных светлых волосах. Всадник оглянулся, и

низко

     пригнувшись в седле пустил коня по следу Велигоя.

     Глава 16

       И вновь была Ночь.  И вновь был День. И вновь была дорога. Она уносилась

назад

     из-под копыт Серка, оставляя на своем теле отпечатки подков. Города, веси,

поля,

     реки, леса... Необъятная Русь бросалась под копыта боевого коня, исчезала

     позади, но все той же несокрушимой громадой воздвигалась на виднокрае.

       А  потом дороги не стало,  ибо цель лежала ближе к  полуночи,  в глубине

древних

     лесов, протянувшихся от Мурома и почти до самого Новгорода. Вперед! Только

 

     вперед.  Туда,  где  берет  начало  Волга-река,  в  бывшие  земли  некогда

великого, а

     теперь сгинувшего в веках племени ратичей.

       Нет  дороги  в  минувшее.  Только чисто  поле  звенит под  копытами,  да

откликаются

     гулким эхом дальние и ближние перелески.

     *******************

       Ветер устало шевелил высокую траву на вершине одинокого холма над

     Волгой-рекой. Солнце багровым диском повисло над виднокраем, еще чуть-чуть

- и

     рухнет, расплескавшись по небу багровым пламенем заката. Багровые блики

     растеклись,  растворились в свинцово-серых речных волнах,  будто Волга все

еще

     хранила  память  о  кровавых потоках,  бежавших некогда с  этого  холма  и

уносимых

     течением воды и времени.

       Велигой Волчий Дух  смотрел с  высоты на  бегущие волны  цвета  стали  с

кровью, и

     перед  глазами  одна  за  другой  вспыхивали картины  того,  что  когда-то

давным-давно

     происходило здесь,  на этом самом месте. Триста лет назад на вершине этого

самого

     холма приняла свой последний бой Сотня Отверженных. Возможно, на том самом

 

     месте, где сейчас стоял витязь, уже оставшийся в одиночестве Радивой из

     последних сил  крушил наседавших на  него воителей.  Это место до  сих пор

хранило

     память о  тех  кровавых трех  днях  и  ночах,  когда кровь бурными ручьями

струилась с

     вершины холма, окрашивая пурпуром речные волны. По сию пору в воздухе

     чувствовался слабый,  перемешанный с  ароматом трав и  близкого леса запах

крови,

     различимый только для привычного к нему обоняния воина. Земля, вода, камни

 

     помнили крики умирающих,  звон стали,  навеки впитали в себя кровь павших.

Это

     было место великой славы... и величайшей скорби.

       Велигой повернулся к лесу. Там, в глубине, жило Нечто. Он чувствовал его

 

     присутствие,   величайшую  незримую  мощь,  будто  там,  за  непроходимыми

завалами и

     болотами,  в  глухой  чаще  медленно  билось  огромное Сердце.  Невероятно

древнее,

     усталое, помнящее еще те времена, когда мир был юн, и облик его был совсем

иным,

     нежели  сейчас.  Мощь  волнами  накатывала на  витязя,  наполняя неведомой

силой,

     тяжким грузом давила на плечи. И он понимал, что теперь эта тяжесть будет

     увеличиваться с каждым сделанным шагом. Ибо путь его лежал туда. К Сердцу.

 

       Велигой спустился с холма. Серко, задумчиво пощипывавший сочную траву у

     подножия, приветствовал хозяина тихим ржанием.

       - Ну  вот,  -  сказал  витязь,  ласково поглаживая крутую лоснящуюся шею

коня. - Ну

     вот, и добрались. Что будет теперь - неведомо. Неоткуда ждать помощи. Даже

 

     светлые Боги бессильны в этом месте,  ибо, как говорят волхвы, оно древнее

многих

     из них...

       Велигой отвязал седельную суму,  расстелил на земле плащ,  достал краюху

хлеба,

     кусок  вяленного мяса.  Разжег небольшой костерок,  наломав сухих  веток в

ближнем

     перелеске, хотя что это за перелесок -полторы березы и калинов куст... В

     задумчивости  сидел  у   огня,   вяло  работая  челюстями  и  наблюдая  за

бесконечным

     бегом речных волн.  Вот,  он здесь.  И что теперь? У него есть только один

путь, и

     он заведомо ведет в никуда. В этих местах все было... не так. Небо, земля,

вода

     - все было другое...  и  в то же время более...  настоящее?  Более родное.

Сила была

     разлита всюду, она замерла в прибрежных камнях, плескалась в волнах, жила,

 

     дышала в земле... и громадой вздымалась там, в близком лесу.

       - Даже светлые Боги бессильны в  этом месте,  ибо  оно древнее многих из

них...

       - Исполать, добрый молодец, - раздался за спиной тихий старческий голос.

 

       Велигой подскочил,  как  ужаленный,  рука метнулась к  рукояти меча,  но

потом

     медленно опустилась.

       Перед ним стоял, кутаясь в длинный бурый плащ невысокий, седой старец.

     Белоснежная  копна  волос,  длинные,  загнутые  вниз  усы,  длинная  узкая

бородка.

     Серые глаза смотрели внимательно, испытующе.

       - И тебе по здорову, дедушка, - молвил витязь, кланяясь в пояс.

       - Дозволь обогреться у твоего огня,  -  молвил старец.  - Зябко нынче, а

старая

     кровь уж тело не греет...

       - Садись,  дедушка,  -  Велигой достал из сумы запасной плащ,  расстелил

перед

     стариком. - Угощайся, чем Боги послали...

       Старец с кряхтением сел,  склонился к огню, простер руки над трепещущими

алыми

     язычкам. Ладони были большие, совсем не старческие, и Велигой подумал, что

в

     молодости дед,  должно быть,  такими руками дубы ворочал.  Присмотревшись,

приметил

     на ладонях старые стершиеся мозоли. Такие не наработаешь лопатой, топором,

 

     молотом.  Только  рукоять меча  навеки оставляет на  руках  человека такие

следы, а

     опытный вони по  ним  без  труда может определить даже длину,  вес оружия,

форму

     клинка, перекрестья, навершия...

       Старик  плотно  укутался  в  плащ,  только  руки,  протянутые над  огнем

виднелись из

     тяжелых складок.  Витязь  меж  тем  тонкими ломтиками нарезал мясо,  хлеб,

разложил

     перед гостем.  Подумал, достал из сумы запасенную еще у Драгомысла баклагу

с

     превосходным стоялым медом.

       Старец улыбнувшись,  ухватил угощение,  вцепился в  мясо не  по возрасту

крепкими

     зубами,  с  явным наслаждением отхлебнул из  баклажки.  Велигой тоже  взял

кусочек,

     жевал медленно, вновь погружаясь в невеселые думы.

       Гость некоторое время насыщался молча, часто прикладывался к баклажке,

     протянул витязю, но тот покачал головой, задумчиво глядя в костер. Наконец

 

     старик распрямился,  огладил бороду, и Велигой почувствовал на себе прямой

взгляд

     серых глаз.

       - Ну, добрый молодец, - устариваясь поудобнее молвил старец, - уважил ты

деда.

     Добрая  горилка,  доброе  угощение.  Поведай  теперь,  как  звать,  какого

рода-племени,

     откуда и куда путь держишь? Дело ль пытаешь, аль от дела лытаешь?

       Велигой поднял глаза на старика, словно только сейчас вспомнил о его

     присутствии. С трудом собравшись с мыслями выдавил из себя ответ:

       - Велигоем отец с матерью назвали. Из рода Яробоева, тиверского племени.

А

     путь держу,  уж не обессудь,  из Откудова в Кудыкино.  Куда да зачем еду -

про то

     сам ведаю...

       Взгляд серых глаз не  отпускал витязя.  Старец глядел пристально,  будто

пытаясь

     проникнуть в мысли воина. Такой же взгляд был и у Белояна, и у Барсука и у

 

     многих других волхвов,  что Велигой встречал на своем веку.  Вот,  значит,

кто

     перед ним...  Многие воины,  устав от бесконечных сражений и  тягот службы

уходили

     вот  так  в  горы  и  леса,  поднимая взгляд  от  залитой кровью  земли  к

бесконечности

     неба. Неужели и он сам, когда-нибудь то же найдет себе уединенную пещерку,

 

     отвратится от сует мира ради постижения некой очередной высокой Истины?..

       - Не хочешь говорить -  дело твое,  я  тебя не неволю,  -  пожал плечами

старик. -

     Да  только половина того,  о  чем  думу думаешь,  у  тебя на  лбу крупными

чертами

     выведена, а о другой половине и без того догадаться можно...

       Велигой настороженно всмотрелся в  старца,  перевел взгляд на совсем еще

не

     старческие руки.  Нет,  ночной гость вовсе не  так уж  немощен,  как хочет

казаться.

     Для чего притворяется? Зачем выпытывает?

       - К Сердцу идешь? - неожиданно спросил старик, и усмехнулся, видя, как

     вздрогнул витязь.  -  Ну вот,  я  ж говорю,  что думы твои на лбу прочесть

можно.

     Одного не пойму: зачем тебе Сердце? Ведаешь ли, что за силу потревожить

     вознамерился?  Э-э-эх,  сколько вас  таких было,  молодых да  ранних,  что

стремились

     к  Источнику древней  мощи,  в  надежде  получить  ответ,  обрести  могуту

великую... а

     то и подчинить, покорить... Да только где они все теперь?

       - Где?  -  эхом откликнулся Велигой,  сам не  понимая,  что тянет его за

язык. -

     Где?

       - О  том  разве что Боги ведают,  -  молвил старик все с  той же  слабой

усмешкой. -

     Мало кто возвращался... мало. Вот уж истинно, идущий за шерстью вернется

     стриженым... а кое-кто уже и никогда не вернется.

       - А те,  кто возвращались?  - спросил витязь, стараясь удержать на языке

слова,

     но они вылетали сами, более не подчиняясь ему. - Что с ними?

       - Зачем идешь к Сердцу? - задал встречный вопрос старик, голос его стал

     тверже. - Какая тебе в том надоба?

       И Велигой рассказал. Все. Разум отчаянно вопил, приказывая заткнуться,

     запереть язык за зубами...  но душа,  которая как известно,  всегда с умом

ходит

     врозь,  не  могла  более нести груза тяжких размышлений.  И  витязь умолк,

только

     поведав старцу всю свою историю,  начиная с  того вечера,  когда по пьяной

лавочке

     ляпнул на княжьем пиру роковые слова, и до сегодняшнего дня.

       Старик слушал, лицо его не протяжении рассказа оставалось непроницаемой

     маской. И когда Велигой замолчал, он долго еще сидел сгорбившись, устремив

глаза

     в огонь.

       - Радивой...  -  молвил старик наконец,  и  это  имя  эхом разнеслось по

округе, где

     каждый камушек еще помнил того, кто некогда носил его. - Радивой. Старая,

     печальная история. Горячее сердце, ум, жаждущий знания... и дух, так и не

     пресытившийся смертью. Боги сыграли злую шутку... Он родился не там и не в

то

     время... хотя кому ведомы помыслы Богов? Может быть, все так и должно было

 

     случиться?

       Велигой слушал молча. Старик словно разговаривал сам с собой, забыв о

     собеседнике.

       - Когда-то Радивой тоже устремился к  Сердцу.  И достиг его.  Кто знает,

почему

     Сердце оставило ему жизнь? Почему отпустило? Возможно, он даже получил то,

к

     чему  стремился...   да  только  ноша  оказалась  слишком  тяжела.   Кара,

наложенная

     Сердцем, может быть пострашнее смерти...

       Он умолк. Велигой боялся вздохнуть, спугнуть невероятную удачу. Старик,

     похоже,  знал о  Радивое очень много.  Впрочем,  может быть,  в этом и нет

ничего

     удивительного?  Сколько лет он прожил здесь,  рядом с  этим самым Сердцем?

Сколько

     узнал за это время?  Если даже он, Велигой, ни ухом, ни рылом не смыслящий

в

     волшбе,  только-только  приехал,  а  уже  почувствовал  невероятную  мощь,

исходящую от

     этого места, как наяву увидел в волнах реки картины минувшего, слышал имя

     Радивоя в шепоте травы и камней...

       - Что за кара? - спросил он хрипло. - Почему страшнее смерти?

       Старик сидел опустив голову,  погруженный в раздумья.  Велигой терпеливо

ждал

     ответа,  всем  телом  подавшись вперед,  напряженный,  как  натянутый лук.

Наконец,

     старец медленно поднял взгляд на витязя.

       - О том не ведают даже Боги...- ответил он, словно каждое слово давалось

ему с

     великим трудом.

       Велигой чуть не  взвыл от  разочарования.  Вот  так вот всегда,  всегда!

Похоже,

     любое знание в этом несчастном мире напоминает удар по затылку:  известно,

что

     шарахнули, а чем - уже не увидел...

       - Чтож,  -  выговорил он сквозь зубы.  - Придется, как всегда, постигать

все на

     собственной шкуре.

       - Все же пойдешь к  Сердцу?  -  спросил старик,  и  в голосе его Велигой

услыхал

     удивленные нотки.

       - А  что  мне  остается?  -  пожал плечами витязь.  -  Любое дело  нужно

начинать

     сначала, иначе в лучшем случае не получишь ни шиша, а в худшем такого

     наворотишь...

       - За иные дела и браться не стоит, - молвил старик.

       - А если уже взялся?  -  вспылил витязь.  - Плевать, что по дури на свою

голову

     накликал, плевать, что ляпнул спьяну, не подумавши! Я взялся. Понимаешь,

     дедушка,  взялся!  И  теперь судьба моя -  мотаться по  белу свету.  Землю

перерою,

     дно морское обшарю, но буду искать Радивоя, пока не сыщу... или не сдохну

     где-нибудь!

       - Ну,  уж так вот сразу и подыхать собрался!  - улыбнулся старец. - Одно

могу

     тебе сказать:  не находит только тот,  кто не ищет. Впрочем, тот кто ищет,

тоже

     находит не  всегда,  но все же в  этом случае возможность успеха несколько

поболе

     будет, а? Верно баю?

       - Ну да,  диду,  ты еще скажи,  что Радивой такой неуловимый, потому что

он, по

     большому счету, никому на хрен не нужен... - невесело усмехнулся витязь.

       - И поэтому тоже, - серьезно ответил старик. - Я, честно говоря, немало

     удивлен,  что  эту  старую  историю до  сих  пор  еще  помнят.  Ведь  если

посмотреть

     здраво,  -  что есть Радивой,  что нет Радивоя,  никому от этого, на самом

деле, ни

     жарко,  ни  холодно.  А  гляди  ж  ты,  сколько  лет  прошло,  а  все  еще

какому-нибудь

     впечатлительному дружиннику  нет-нет,  да  и  привидится посреди  сражения

Проклятый

     Воин!  Давно бы  уж пора ему превратиться в  страшную и  немного печальную

сказку,

     ан нет, что-то в этой истории все еще цепляет душу, заставляет верить.

       - Не  поверишь,   как  же,   особенно  здесь!   -  Велигой  обвел  рукой

окрестности. -

     Каждая травинка о нем шепчет!

       - Да и не только о нем,  -  пожал плечами старик.  -  Обо всем на свете.

Просто

     каждый слышит то,  на что у него душа в этот миг повернута.  Да надо еще и

уметь

     слушать.

       - А ты умеешь? - спросил витязь.

       - Давно здесь живу... - задумчиво промолвил старец.

     *******************

       Над  миром  вновь  воцарилась ночь.  В  бездонной  черной  глубине  неба

блистали

     холодные звезды, луна упорно карабкалась все выше и выше, мертвым светом

     отражаясь в водах Волги.

       Стало холодать. Костер почти прогорел, еле теплился слабо вспыхивающими

     язычками над  багровыми углями.  Велигой клевал  носом  -  весь  день  без

продыху в

     седле,  усталость берет свое. Старик безмолвной сгорбленной тенью замер по

ту

     сторону умирающего костра - то ли спал, то ли размышлял о чем-то.

       Ночь  полнилась звуками  -  шорохом  травы,  совиным уханьем,  стрекотом

каких-то

     букашек,  шелестом невидимых крыльев.  Вдали,  за  рекой послышался волчий

вой...

       Старик неожиданно поднялся. Витязь встрепенулся, вскочил, еще в полусне,

 

     схватился за меч.

       - Все спокойно,  не дергайся,  -  молвил старец.  - Просто мне пора. Ну,

спасибо,

     как говориться,  за хлеб,  за соль,  за мед тоже спасибо,  давно такого не

пивал...

       - Куда ж ты среди ночи? - удивился Велигой. - Еще в беду попадешь...

       Старец рассмеялся неожиданно звонко и сильно.

       - Ну, уж если я в беду попаду... - промолвил он сквозь смех, - то тогда,

 

     значит,  точно конец мира близок!  Не  волнуйся,  я  в  этих местах каждую

травинку

     знаю,  с  закрытыми глазами куда  угодно дойду.  На  самом деле,  вряд  ли

сыщется на

     Руси более безопасное место,  чем это.  Разумеется, для того, кто пришел с

миром,

     а ты, вроде бы, лиходейство чинить не собираешься... Ну так что, решил?

       - Надо идти, - тихо сказал Велигой. - Завтра с утра и пойду.

       - Н-да-а-а...  -  протянул старик.  - Упорство, конечно, дело доброе, да

только

     про голову забывать тоже не след.  Ладно, авось обойдется. На вот, возьми,

так

     легче будет...

       Он   порылся  в   складках  плаща,   и   вытащил  небольшой  серый  шар.

Присмотревшись,

     Велигой понял, что это клубок толстой шерстяной нити.

       - Зачем это?  -  удивленно спросил витязь, принимая подарок и недоуменно

вертя

     его в руках.

       - Ты смотри,  не запутай!  -  предостерег старец. - От деда достался мне

этот

     клубок. Не простая вещь, ох, не простая! Когда-то, говорят, такую вот нить

чуть

     ли не каждая баба прясть умела,  а волхвы потом из нее клубки мотали...  А

теперь

     все позабыли, все...

       - И что мне с ним делать? - спросил Велигой.

       - Что,  что...  - ворчливо буркнул старец, - Я ж говорю, все позабыли. В

общем,

     как войдешь в  лес,  отыщи какую-нибудь тропинку,  брось клубочек и скажи,

куда

     отвести. А там уж смотри только, не отставай!

       Теперь Велигой вспомнил. Про такие клубки ему еще в раннем детстве бабка

 

     сказки сказывала, а он слушал, развесив уши... И в самом деле, позабыл,

     закрутила его обыденность -  кровь,  война,  -  а ведь в любой сказке есть

доля

     правды,  недаром их  еще бывальщинами зовут...  Уже по  новому взглянул на

клубок.

     Нить толстая,  серая,  грубая на ощупь.  Что-то странное,  и в то же время

знакомое

     почудилось в этой серой жесткой шерсти... И вдруг понял.

       - Волчья шерсть! - прошептал он.

       - А какая еще? - удивился старец. - Спряди нить из овечьей, так клубок и

будет

     тебя водить кругами по ближайшей поляне.  А волк - он всюду рыщет, в самые

тайные

     места заглядывает.

       - Благодарень,  дедушка! - поклонился Велигой. - Да только как же ты сам

без

     клубочка-то?  Чай  дорогая вещь,  может  быть,  последний такой  на  свете

остался!

       Старец махнул рукой.

       - Мне уж без надобности,  -  небрежно ответил он. - В мои-то годы только

за

     клубочками и бегать!  Да и куда он меня водить будет?  До отхожего места и

обратно

     на печку? А ты без него полжизни будешь по лесу плутать, все деревья

     посшибаешь...  Ну,  прощевай,  Велигой Волчий Дух  из  рода Яробоева!  Кто

знает, быть

     может еще и свидимся?

       Он поплотнее запахнулся в плащ и бесшумно растворился в ночи.

       - Прощевай, дедушка... - сказал в темноту Велигой.

       Клубок  на  ладони,  казалось,  был  наделен собственной тайной  жизнью.

Теплый,

     упругий,  он чем-то напоминал махонького зверька -  то ли ежика, то ли еще

что-то

     в этом роде.

       И тут Велигой вдруг понял,  что не спросил,  как зовут старика. И где он

живет.

     И кто вообще такой...

       - Совсем я плохой стал, - сказал он Серку, сонно объедающему небольшой

     травяной  холмик.  -  Никакого  соображения с  эти  проклятым Радивоем  не

осталось. Ну

     ладно,  пора на боковую,  что ли... Если что - бей копытом по башке, иначе

не

     проснусь.  Эх,  хорошо вам, коням, вы стоя дрыхните, а я вот уже разучился

со

     времен службы на заставе...

     Глава 17

       Лезвие ножа со  свистом вспороло холодный ночной воздух,  рванулось косо

вниз, к

     горлу.  Велигой  дернулся  вбок,  отбросил  чью-то  руку,  пытавшуюся  его

удержать,

     откатился вправо, вскочил на ноги и только тогда проснулся.

       Вокруг  царили  серые  предутренние  сумерки,   в  небе  бледно  мерцали

последние

     звезды.  Все вокруг тонуло в туманной дымке, за спиной слабо шумела Волга,

слева

     темнела  громада  Радивоева  холма.   Костер  давно  превратился  в  угли,

неподалеку в

     тумане мерно прохаживался Серко.  А  на  том  месте,  где  только что спал

Велигой,

     пригнувшись,  как  пардус перед  прыжком,  замер  человек.  В  правой руке

холодно

     блестело лезвие кривого ножа, пальцами левой неизвестный касался земли.

       Велигой запоздало сообразил,  что  меч,  который,  засыпая,  положил под

правую

     руку так и остался там, у потухшего костра. Рука дернулась к голенищу, где

 

     притаился тяжелый кинжал.  Но  в  тот момент,  когда вынужденно пригнулся,

чтобы

     извлечь   оружие,   неизвестный  легко   и   бесшумно  прыгнул  на   него,

распрямившись с

     быстротой и силой сжатой пружины. Велигой, так и не успев достать кинжал,

     метнулся  в  сторону,  пропуская  противника  мимо  себя,  но  тот  словно

предчувствовал

     движение витязя,  извернулся в  воздухе,  полоснул ножом.  Лезвие противно

звякнуло

     о чешую доспеха,  Велигой перехватил оружную руку, вывернул, но нападающий

был

     гибок и  ловок,  как  кошка.  Его  рука,  казалось,  прогнулась в  локте в

обратную

     сторону,  а  нога в  каком-то невероятном пируэте достала витязя в голову.

Велигоя

     отбросило назад,  он с маху рухнул на спину.  Жалобно звякнули доспехи,  в

голове

     гремело,  как в кузне.  Нападающий перекатился, подхватился на ноги, одним

длинным

     прыжком  достиг  оглушенного воина,  навалился сверху,  прижимая коленом к

земле.

     Матово  блеснул  занесенный  клинок.  Велигой  перехватил рванувшуюся вниз

руку,

     удержал неожиданно легко,  стал отводить. Противник сопротивлялся, похоже,

изо

     всех сил, но то ли каши мало ел, то ли заболел чем, но в силе явно уступал

 

     витязю, и немало.

       Велигой вывернул руку  с  ножом  в  кисти -  как  бы  ни  был  гибок его

противник, а в

     этом месте сустав самый чувствительный на  залом.  Раздался тонкий вскрик,

нож

     выпал  из  разжавшихся пальцев.  Велигой  опрокинул  противника на  спину,

навалился

     всем телом,  выхватил-таки из-за голенища свой кинжал. Коротко замахнулся,

лезвие

     рванулось вниз, целя в незащищенный бок... Под витязем что-то в ужасе

     всхлипнуло, дернулось, готовясь к удару...

       - Ну  и  что ты  этим доказала?  -  спросил Велигой,  по рукоять засадив

кинжал в

     землю. - Что ты с ножом драться мастерица, я и так знаю. Неумно, Светик,

     опрометчиво.  Если б  меня можно было просто так во  сне зарезать,  то это

сделали

     бы  уже  давным-давно,  благо  желающих почему-то  всегда  находилось хоть

отбавляй.

       - Ну и сволочь же ты,  Велигой Волчий Дух...  -  полузадушено прохрипело

под ним.

 

       - Подумаешь -  скромно усмехнулся витязь.  -  еще  и  из  лука  стрелять

умею...

       - Пусти! - прохрипела Златовласка. - Насильник!

       - Да пожалуйста... - Велигой выдернул из земли кинжал, поднялся на ноги,

 

     отступил на два шага.  В  голове еще слегка звенело после ее удара,  но он

уже

     почти пришел в себя.

       Разбойница несколько  мгновений  лежала  неподвижно,  переводя  дыхание,

потом

     вскочила  с  ловкостью  кошки.   Ее  рука  метнулась  вниз,   потом  резко

распрямилась.

       Велигой  на  лету  поймал  швыряльный  нож  двумя  пальцами  за  лезвие,

задумчиво

     повертел  в  руке,  надавил.  Раздался хруст,  тонкий  клинок  переломился

надвое.

       - А вот ножи метать ты никогда не умела... - проговорил он. - За столько

 

     времени можно было научиться делать замах покороче.

       - Свинья... - сплюнула Светлана.

       - Может хватит,  а?  - спросил Велигой. - И чем же я тебе так не угодил?

Не

     давал безобразничать, народ честной обижать?

       - Да пошел ты...  -  зашипела она, рука потянулась за следующим ножом. -

Урод!

       - От дуры слышу,  - пожал плечами Велигой. - И руки-то, руки не тяни, а?

Отберу

     ведь все игрушки,  чтоб не  баловала...  Ну  откуда ты такая взялась?  Все

девки как

     девки -  венки плетут,  на пяльцах вышивают, а у этой одно на уме - как бы

кого

     зарезать.

       - Заткнись! - крикнула Златовласка, но руку от пояса с ножами убрала.

       - Нет,  вы только послушайте ее!  -  изумился витязь.  - Гналась за мной

чуть ли

     не от самого Курска, и все только для того, чтобы всласть пообзываться!

       - Я тебе кишки выпущу! - в ярости прошептала Светлана.

       - В очередь, девочка, в очередь... - усмехнулся Велигой.

       Она некоторое время пожирала витязя глазами, потом тело ее медленно

     расслабилось. Во взгляде все еще полыхала ненависть, но от идеи попытаться

убить

     его прямо сейчас, по-видимому, все же отказалась.

       - Почему... - хрипло спросила Златовласка, - Почему ты не ударил?

       Велигой пожал плечами.

       - Да  вот,  видишь ли,  недостаток воспитания,  -  ответил он.  -  Ну не

научили меня

     женщин убивать, не научили. Зря наверное, да теперь уж поздно, старого пса

новым

     трюкам не выучишь. Ты мне другое скажи: что мне теперь с тобой делать, а?

       Светлана молчала,  глаза опустила,  как нашкодивший ребенок.  "А  ведь и

правда, -

     подумал Велигой, - что я смогу с ней сделать? Когда собирался отправить ее

с

     кем-нибудь в Киев - это одно, с глаз долой - из сердца вон. Не мне ее было

на

     кол сажать.  А здесь,  в этой глухомани...  А ведь прав был Эрик, Ящер его

задери,

     хороша девка,  ох хороша...  И почему Серко меня не предупредил?  Неужто и

вправду,

     на красивую женщину и злая собака не гавкнет?..."

       Велигой повернулся, и пошел обратно к костру. Спиной почувствовал ее

     удивленный взгляд.

       - Ты... отпускаешь меня? - спросила она неверяще.

       - Угу, - буркнул Велигой, не оборачиваясь.

       - По... почему?

       Велигой не ответил,  шел неспешно, нарочито волоча ноги. Пусть попробует

еще

     раз,  пусть  только попробует.  Тогда у  него  будет моральное право...  и

совесть

     потом не будет мучить.

       Сзади  послышались шаги.  Она  бежала  ему  вслед.  Невольно  обернулся,

готовясь

     встретить удар, но напоролся на взгляд голубых глаз, будто тараном по лбу

     схлопотал.  Так и замер, тупо уставившись в два бездонных озера, в которых

так

     легко утонуть, сгинуть навеки...

       - Почему? - вновь спросила Златовласка.

       Велигой  стряхнул с  себя  наваждение.  Наверное,  последствия удара  по

голове. Все

     же Барсук предупреждал, чтоб не особо репу подставлял...

       - По кочану,  -  ответил витязь холодно. - Уходи, пока я добрый. Со мной

это

     редко случается.

       - Почему? - голос ее дрогнул.

       - Исчезни ты, ради богов! - раздраженно сказал Велигой. - Я спать хочу!

       Светлана отшатнулась, словно он ударил ее, отступила на несколько шагов.

Во

     взгляде застыло непонимание.

       - И вот еще,  -  быстро добавил Велигой,  стараясь придать своему голосу

как

     можно больше твердости.  -  Сегодня я отпустил тебя. Не знаю, что со мной,

заболел

     наверное,  но это -  слышишь? - первый и последний раз. Не приведи светлые

Боги

     тебе  еще  раз  попасться на  моем  пути.  Чтобы  эта  наша  встреча  была

последней!

     Поняла?

       "Это и есть последняя. Завтра я уйду. Чтобы не вернуться..."

       Она не ответила.  Еще раз посмотрела на него долгим взглядом,  в котором

теперь

     читалось  полное  смятение,   а  потом  повернулась,  и  призрачной  тенью

растворилась в

     утреннем тумане.

       Велигой  некоторое время  тупо  смотрел  туда,  где  только  что  стояла

Светлана.

     Потом вздохнул,  вернулся к костру,  улегся,  закутавшись в плащ.  Разумом

понимал,

     что поступает как полный дурак -  ничто не помешает ей вернуться и всадить

ему

     нож промеж ребер... Но сердце, как это ни странно, говорило, что опасности

нет,

     она уж  не  вернется...  и  от  этого на душе почему-то становилось пусто,

будто бы

     вместе со Светланой исчезла в тумане какая-то часть его жизни...

     *******************

       Брезжил рассвет, когда Велигой Волчий Дух, пробудившись, оседлал коня, и

 

     поехал в сторону леса. И чем ближе он подбирался к темнеющей впереди стене

 

     деревьев,  тем  сильнее давила на  сердце исходящая оттуда тяжесть древней

мощи.

     Вокруг с  каждым мгновением все  ярче разгоралось утро,  но  он  не  видел

этого, не

     слышал радостного пения птиц, приветствующих ясно солнышко, не чувствовал

     разливающейся вокруг дивной свежести. Он решился. И знал, что вряд ли ему

     суждено вернуться из  темной чащи древнего леса.  Впереди не  было ничего.

Как не

     было и пути назад.

       У опушки Велигой соскочил с коня. Расседлал, швырнул не глядя на землю

     седельные сумы.  Подумал,  расстегнул пряжки доспеха,  бросил под  дерево.

Туда же с

     грустью в  сердце повесил боевой лук и  колчан.  Расстегнул перевязь меча,

долго

     смотрел,  затем извлек оружие из  ножен.  Опустившись на  колени,  замер в

беззвучной

     молитве.  Поцеловал холодную сталь,  поднялся на ноги, решительно задвинул

клинок

     обратно в ножны, повесил рядом с луком. Он чувствовал - там, куда он идет,

 

     оружие бесполезно.

       Витязь повернулся к коню.

       - Прощай,  Серко...  -  молвил он. - Ты был верным другом. Беги! Беги на

волю,

     будь свободен! Помни обо мне.

       Конь заржал печально, но не сдвинулся с места.

       - Беги,  дурашка...  -  прошептал  Велигой,  чувствуя,  как  недостойные

мужчины

     слезы застилают глаза. - Беги, ты свободен.

       Конь нерешительно переступил передними ногами,  затем доковылял до  того

места,

     где витязь оставил свои доспехи и замер каменным изваянием.

       - Уходи... - еле слышно шепнул Велигой.

       Но тут гнетущая тяжесть горою обрушилась на него, помутив сознание, и

     окружающее окончательно потеряло для Велигоя всякий смысл. Было только два

пути:

     вперед  или  назад.  Но  все  его  существо  вставало на  дыбы,  не  давая

смалодушничать,

     постыдно отступить,  тогда как разум вопил от ужаса,  осознавая,  что ждет

впереди.

 

       Велигой на мгновение замер на месте, разрываемый двумя непреодолимыми

     потоками,  а потом медленно,  со страшным усилием, от которого зазвенело в

голове,

     и все жилы до боли, до хруста напряглись, готовые вот-вот лопнуть от

     неимоверного напряжения, шагнул вперед, под сень вековечных деревьев.

       Второй шаг, как ни странно, дался легче. Выбор сделан, пути назад теперь

нет.

     Пришло  безразличие,  тяжкое  отупение,  только  шумела в  ушах  кровь,  и

страшной

     ношей  давила на  плечи  древняя мощь.  Непослушными руками витязь вытащил

из-за

     пазухи подаренный таинственным старцем клубочек, уронил на траву.

       - К Сердцу... - шелестнул Велигой замирающим голосом.

       Клубочек дернулся,  покрутился на месте,  а затем вприпрыжку покатился в

глубину

     леса,  сразу отыскав в  двух  шагах неприметную тропку.  Велигой шагнул во

след,

     быстрее,  быстрее...  и  вот  он  уже  бежит среди вечных зеленых сумерек,

оставляя за

     спиной солнечный мир,  что на самом деле лишь пылинка,  колеблемая взмахом

могучих

     крыл великого Рода...

     *******************

       Когда в зеленой тишине замерли шаги Велигоя, из лесу вышел крупный седой

волк.

     Подошел неспешно к  дереву,  где  витязь  оставил оружие и  броню,  улегся

рядом. Как

     ни странно,  Серко не испугался, не встревожился, даже не шелохнулся, лишь

повел

     глазом на огромного зверя и  вновь замер,  как изваяние,  склонив голову к

мокрой

     от утренней росы траве.

       А  с  вершины Радивоева холма  смотрели на  странную пару  небесно-синие

глаза.

     Легкая тень сбежала к подножью,  схоронилась в густом ольшанике. Ждать так

ждать,

     на то и даровано Богами человеку великое терпение, ибо иной раз нет конца

     ожиданию...

     *******************

       Времени нет.  Нет ночи и  нет дня.  Нет ни веток,  хлещущих по лицу,  ни

корней,

     бросающихся под ноги, ни звуков чащи, оглашающих тишину старого леса. Есть

лишь

     бесконечная зеленая мгла  вокруг,  есть  тропинка под  ногами и  маленький

серый

     комочек,   скачущий  впереди.  Есть  лишь  бесконечный  бег  в  никуда,  к

неведомому

     Сердцу невиданной Силы, что от начала времен живет своей тайной жизнью,

     неподвластное даже могучим Богам,  лишь Роду одному, но и тот создавал его

не для

     того, чтобы властвовать.

       И  есть еще сны.  Сны на бегу,  сны с  открытыми глазами,  яркие видения

далекого

     прошлого...

     *******************

       ...Израненный отряд продирался в  непроглядной тьме Великого Леса.  Силы

давно

     иссякли,  и они шли,  опираясь лишь на несокрушимую волю того, кто вел их.

Он

     шагал впереди,  суровый и собранный,  и, казалось, готов был двигаться так

вечно.

     Люди  падали,  но  и  тогда  продолжали ползти  за  ним,  руки  соратников

подхватывали,

     волокли,  но  в  следующий миг тот,  кто только что помог подняться другу,

падал

     сам, и так продолжалось долго, очень долго...

       А Лес толпился вокруг невидимыми в темноте древесными стволами,  скрипел

и

     стонал, выл и хохотал неведомыми голосами, словно радуясь доброй добыче...

 

       - Нет больше сил...  -  послышалось в кромешной тьме.  - Радивой! Доколе

поведешь

     нас?

       - До конца, - отвечал сумрачный голос.

       И они шли дальше.

       Слабый стон:

       - Куда мы идем? Зачем?..

       - Ты устал?

       - Нет!

       Звук упавшего тела.

       Нет времени, только вечность. Только тяжесть, с каждым шагом все сильнее

 

     наваливающаяся на плечи, словно стараясь раздавить, втоптать в сыру землю

     податливую человечью плоть.

       - Я... я слышу!

       - Что удивительного...здесь у каждой веточки свой звук...

       - Нет! Песня... я слышу песню... Неужели только я...

       - Постой, кажется...

       - Да! И я тоже!

       - И я!...

       - И я...

       ...Шумит,  колышется древний лес, поет ветер в древесных вершинах, вторя

дивной

     песне Сирин-птицы в черноте ночного неба.

       - О чем поешь... Сирин-птица?...

       - Спроси о том свое сердце, человече!

       - Тяжко... нет боле сил!...

       - Ты выбрал.

       - Будь он проклят, мой выбор!!!...

       Свист меча. Мягкий, булькающий звук.

       - Радивой!!! За что ты его?!!

       - Ты знаешь сам. Слова клятвы произнесли все. Ни шагу назад!

       - Ни шагу... назад!... Веди, Радивой!

       - Веди!!!

       - Веди!

       - Веди...

       - Ве...ди...

       Сильный голос, что на мгновение перекрывает страшную песнь Леса и нежную

трель

     дивной птицы:

       - Вперед, други! Потом будет легче.

       Шелест слабых голосов в темноте, колыхание, будто могучих воев шатает

     собственным дыханием:

       - Веди нас!... Мы... за тобой!...

     *******************

       Времени нет. Нет ночи и нет дня. Есть лишь бесконечный бег в никуда, за

     прыгающим серым комочком, к Сердцу древней Силы...

     *******************

       ...Ноги отказываются служить.  От страшного,  запредельного напряжения в

темноте

     перед глазами вспыхивают яркие разноцветные блики, слух уже не улавливает

     страшные звуки  Леса,  только  еле-еле  шуршит  в  ушах  замирающая кровь.

Доспехи, что

     тяжелее Авзацких гор,  пригибают к земле, а неимоверная тяжесть сделанного

выбора

     уже готова раздавить самое душу... ибо это и есть самая страшная ошибка -

     взвалить на  плечи то,  что не можешь нести.  И  нет пути назад.  Те,  кто

думал, что

     он  все  же  есть,  давно уж  покинули отряд...  третьим путем,  указанным

длинным

     клинком Радивоя.

       А Лес смыкался вокруг, противился, не пускал дальше. Дорогу преграждали

     непроходимые завалы,  под  ногами разверзались черные зевы  болот,  черные

ветви

     хватали за одежду, стараясь, остановить, удержать...

       Но они шли.  Потому,  что не могли не идти.  Шли, потому, что выбрали. А

когда

     измученные  ноги  отказались  держать,  то  ползли,  цепляясь  изорванными

пальцами и

     даже зубами за землю,  корни,  траву...  Только могучая фигура Радивоя все

так же

     двигалась впереди,  и  лишь  его  несокрушимая воля  не  давала  замереть,

застыть,

     умереть на месте...

       Нет  времени.  Нет  ничего,  кроме  очередного  иступленного  напряжения

мускулов,

     разрывающего тело болью,  но  все же  продвигающего еще немного вперед,  к

цели,

     ведомой лишь мрачному предводителю...

       - Стой!  Ни шагу дальше!  -  прогремел голос, не принадлежавший никому в

отряде -

     глубокий, исполненный нечеловеческой силы.

       Радивой остановился.

     Глава 18

       Велигой замер. Голос, казалось, исходил сразу отовсюду. Встревоженно

     всколыхнулась  зеленая  мгла,  зашумел  над  головой  океан  листьев,  Лес

встрепенулся,

     застонал,  зашептал на  своем неведомом языке...  а  затем замер.  Повисла

тишина.

       Витязь  огляделся.  Клубочек вывел  на  широкую поляну,  поросшую темной

жесткой

     травой.  Вокруг царил полумрак,  кусты по краям поляны -  густые,  в  рост

человека -

     чернели, будто замершие перед прыжком страшные, неведомые звери. Клубок

     выкатился на  середину и  замер,  нерешительно подрагивая,  будто какая-то

неведомая

     сила не давала двигаться дальше.

       В ушах гремело, дыхание вырывалось из раскаленных легких с бульканьем и

     хрипами,  будто  там,  внутри,  что-то  лопнуло,  наполнив грудь  бурлящей

кровью. Ноги

     одеревенели, уже давно не было даже боли... Но несмотря на все это, голова

 

     прояснилась,  а  тяжесть,  давящая на плечи как будто бы даже уменьшилась.

Витязь

     сделал шаг, второй, вышел на середину поляны, где серым комочком бился

     путеводный клубок... и застыл

       На  другом конце,  среди  темных зарослей высилось нечто:  пятно  мрака,

высотой в

     полтора человеческих роста, а когда вокруг повисла мертвая тишина, Велигой

 

     услышал могучие дыхание, вырывающееся из исполинских легких.

       - Дальше -  ни шагу, - вновь раздался голос, и витязь вдруг почувствовал

себя

     маленьким и жалким перед его неслыханной мощью, словно распахнулась черная

 

     бездна  глубокой  древности,   по  сравнению  с  которой  Радивой  -  лишь

новорожденный

     ребенок,  а  сам Велигой -  песчинка,  искорка в бесконечности мира...  Но

откуда-то

     вдруг   всплыла,   вскипела  в   сердце  врожденная  гордость,   заставила

распрямиться

     спину и наполнила измученные мышцы новой, свежей силой.

       - От  кого  сие  слышу?  -  вопросил  Велигой,  поражаясь  спокойствию и

твердости

     собственного голоса.

       - Дальше дороги нет,  -  вновь повторил голос.  Теперь он  уже явственно

исходил

     от  возвышавшейся перед витязем могучей фигуры,  и  очистившимся от тумана

взором

     Велигой наконец смог получше разглядеть говорившего.

       Он был гораздо выше витязя, но из-за непомерной ширины плеч казался

     коренастым.  Длинная грива взлохмаченных черных волос,  лицо  темное,  как

дубовая

     кора, длинная борода цвета ночи неопрятными лохмами спадает на грудь. Одет

 

     просто  и  дико:  толстая  волчовка,  перехваченная  составным  поясом  из

потемневших

     железных пластин, каждая шириной в полторы пяди, кожаные штаны, истертые,

     казалось, самим временем, высокие сапоги с мохнатыми отворотами. Огромными

 

     темными руками, обнаженными по локоть, с широкими бронзовыми браслетами на

 

     толстых   запястьях,   неведомый  великан  опирался  на   длинную  рукоять

исполинской

     двулезвийной секиры,  широко  расставленные ноги  будто  вросли  в  землю.

Исполин

     напоминал собою каменное изваяние, и только могучее дыхание выдавало в нем

живое

     существо.

       - Значит, пойду без дороги, - пожал плечами Велигой.

       - Стой, где стоишь!

       Велигой  попытался  сделать  шаг  вперед,  но  воздух  перед  ним  вдруг

загустел, стал

     вязким и  упругим,  тело отбросило назад,  будто невидимая рука толкнула в

грудь.

     Витязь оторопело посмотрел перед собой, отступил, вновь бросился с разгону

на

     незримую преграду. На этот раз его отшвырнуло шагов на пять, он споткнулся

о

     кочку,   растянулся  навзничь.  Вскочил,  напрягся,  приготовившись  вновь

кинуться

     вперед...

       - Не устал еще? - раздался голос, в нем прозвучала неприкрытая насмешка.

-

     Сказано же: нет дальше пути.

       - Это смотря для кого... - прохрипел витязь, изготавливаясь.

       - Ни для кого нет, - спокойно ответил исполин. - Дальше смертным делать

     нечего.

       Витязь вновь бросился на преграду, выставив вперед плечо.

       - Ну сколько ж можно... - сокрушенно пробасил великан, глядя, как витязя

 

     отнесло к стене деревьев и приложило всем телом о сосну.  - Честное слово,

как

     баран на новые ворота...

       Велигой пошатываясь, поднялся, примерился...

       - Хватит!  -  воскликнул гигант, в голосе его звучало уже удивление. - А

то

     вовсе на другой конец леса унесет!

       - А может, и не унесет... - буркнул витязь, поводя плечами.

       - А ну-ка,  прекрати!  -  рявкнул гигант.  - Ты когда в гости приходишь,

тоже

     ворота ломаешь? Особенно, если тебя не звали?

       Велигой,  уже приготовившийся кинуться на незримый барьер четвертый раз,

замер,

     настороженно глядя на темную фигуру.

       - Так пригласи, - проговорил он, слегка расслабившись.

       - Зачем?  -  пожал  плечами  великан.  Это  было  первое  его  движение,

замеченное

     витязем, и выглядело оно весьма впечатляюще: будто две каменные глыбы

     всколыхнулись, сдвигаясь.

       - А хотя бы из вежливости, - ответил Велигой, принимая предложенный тон

     разговора.  -  Человек приперся Ящер  знает  откуда,  Боги  ведают сколько

проскакал,

     как лось,  по таким буеракам,  что вспомнить жутко,  а  его,  вместо того,

чтобы в

     дом впустить, в баньке выпарить, накормить, напоить...

       - Ишь ты!  -  усмехнулся гигант.  -  Не много ли хочешь? Кто ты такой, с

такими

     запросами?

       - А кто меня о том спрашивает? - прищурился витязь.

       - Тот,  кто имеет на то право,  -  ответил исполин.  - Кто из нас к кому

пришел? К

     тому же мне,  так сказать,  по должности полагается. Согласен? Ну так, кто

ты и

     что тут делаешь?

       - Я Велигой из рода Яробоя, - ответил витязь. - Жду, когда мне, наконец,

 

     представятся!

       - Грубиян,  вот ты кто,  -  сварливо прозвучало в ответ.  - Каким именем

тебе

     представляться? На каком языке? Какого времени?

       - Как тебя папаша кликал, когда жрать звал? - буркнул Велигой.

       - Балда, - ответил великан. - То есть, ты, а не я... Меня звать не

     приходилось, сам всегда первый бежал.

       - Так все-таки, с кем я имею честь время терять? - разозлился Велигой.

       - Ну откуда такие берутся... - покачал головой исполин. - Все им знать

     надобно... Да что там, ты папашку-то моего хорошо знаешь! Можно сказать

     даже...гм...лично.

       - Не понял... - опешил Волчий Дух.

       - А вспомни, как две луны назад Белояну на капище столб ставить помогал!

 

     Батька доволен зело был, хороший столб получился...

       Велигой оторопело смотрел перед собой.  Дело  было даже не  в  том,  что

странный

     собеседник знает такие подробности.  Что-то  было не  так,  но  Волчий Дух

упорно не

     мог понять, что. Какой еще папашка? Белоян, столб...Столб?!!!

       Да,  было дело,  помогал,  упарился,  пока здоровенную деревяху на  холм

вперли,

     Белоян еще грозился ноги оторвать, если уронят...А столб...Столб-то Велесу

 

     ставили!!!

       - А ты который в семействе будешь? - вымолвил он медленно.

       - Да кто его разберет,  -  отмахнулся великан.  - Много нас, братьев. Да

ладно,

     так и быть,  если тебе уж так надо меня как-нибудь звать... зови Крушилой.

Не

     самое любимое имя, но для такого случая сойдет.

       - Чтож,  исполать,  Крушило Велетич! - Велигой церемонно поклонился. - И

надо

     было столько времени головы друг другу морочить!

       Велет сделал шаг вперед,  -  земля ощутимо дрогнула,  - вышел на поляну.

Секиру

     перехватил в левую руку,  правой шумно почесался.  Остановился,  как понял

Велигой,

     по  ту  сторону невидимой преграды,  сел на землю.  Странно,  теперь он не

казался

     таким  уж  огромным и  свирепым,  теперь  в  нем  неожиданно проступило...

добродушие,

     свойственное всем большим и сильным людям. Витязь постоял немного в

     замешательстве, потом решительно уселся напротив.

       - Ну  а  теперь  расскажи  мне,  Велигоюшко,  что  тебе  в  этих  местах

понадобилось, -

     молвил Крушило, устраиваясь поудобнее.

       - Да ты, небось, не хуже меня знаешь, - пожал плечами Волчий Дух.

       - Ну,  я все-таки не батька,  -  усмехнулся велет.  - А про все на свете

даже

     Богам знать не дано,  у каждого,  так сказать, свои угодья. Ну так все же,

что

     тебя сюда занесло?

       - К  Сердцу иду,  -  молвил Велигой,  чувствуя,  как вновь обрушилась на

плечи

     страшная тяжесть.

       - Ежу понятно!  -  воскликнул Крушило.  -  Куда еще человек этой дорогой

пойдет? Я

     про другое вопрошаю: зачем тебе Сердце?

       - Да мне оно само без надобности, - в сердцах бросил Велигой.

       - Так чего ж приперся?

       - След ищу...  -  сказал витязь,  глядя куда-то в сторону, будто бы этот

самый

     след прятался в соседних кустах.

       - А почему не где-нибудь в другом месте?  -  спросил велет недоуменно. -

Где

     посветлее?

       - Так нет его там, - пожал плечами Велигой.

       - А чей хоть след? - спросил Крушило.

       - Да  Радивоя Проклятого,  -  отмахнулся Волчий  Дух,  напуская на  себя

нарочито

     безразличный вид.

       Велет вдруг издал странный звук, будто языком подавился. Некоторое время

 

     внимательно  разглядывал витязя,  затем,  наконец,  глубоко  вздохнул,  аж

листья на

     деревьях затрепетали, почесал затылок.

       - Во дела...  -  проговорил он медленно. - Тогда все правильно, в нужном

месте

     ищешь.

       Велигой с трудом удержался от радостного возгласа.

       - Зачем тебе Радивой? - спросил Крушило, внимательно разглядывая витязя,

будто

     бы вдруг увидал нем нечто новое, необычное.

       - Голову с него снять, - ответил Волчий Дух, так же пристально взирая на

 

     велета.

       - Э-э-э-э, друже, на что замахнулся! - покачал головой Крушило. - Круто

     берешь,  как бы  боком не  вышло...  Радивой сам мастак по  части,  как ты

говоришь,

     снимания голов.

       - Об  этом  придет черед думать,  когда я  его  воочию увижу,  -  сказал

Велигой. - А

     пока что  все мои поиски напоминают погоню за  ветром в  поле.  Теперь вот

решил

     поискать, так сказать, у истоков, там, где все началось.

       - И потому пришел сюда?  -  спросил Крушило,  во взгляде его читался все

больший

     и больший интерес.

       - А куда еще?  -  горько сказал витязь.  - Сам знаешь, Радивоя и небо не

зрит и

     земля не  слышит,  о  нем огонь не  ведает и  вода не  погасит пламени его

сердца... а

     как тут недавно выяснилось,  его вообще,  оказывается, на свете нету, хотя

на

     самом деле есть.

       - Еще как есть, - зябко передернул плечами велет. - Жуть да и только...

       - Так ты его видел? - воскликнул Велигой.

       Крушило замолчал, на некоторое время погрузившись в тяжкие раздумья.

       - Было дело... - сказал он наконец. - Было. Давно, очень давно...

       Говорят,  -  осторожно сказал витязь,  стараясь,  чтобы  голос не  выдал

охватившего

     волнения,  - что именно здесь Радивой стал тем, что он есть сейчас, в этих

местах

     обрел невиданную силу...

       - Силу... - эхом откликнулся Крушило, задумчиво теребя рукоять секиры. -

Силы

     ему и  до того не занимать было,  ох,  не занимать!  А  то,  что произошло

здесь...

       - Что? - воскликнул Велигой, подавшись вперед. - Что?

       Крушило заглянул витязю  в  глаза,  и  только  тут  Волчий Дух  осознал,

насколько же

     древнее существо перед ним. Куда там Радивою, когда век велета отмеряется

     тысячами лет...

       - Почему ты без оружия? - неожиданно спросил гигант.

       Велигой некоторое время тупо смотрел перд собой, потом задумчиво пожал

     плечами.

       - Зачем? - молвил он. - Я ж не воевать сюда пришел...

       Велет задумчиво глядел поверх головы витязя, словно перед его взором

     представали картины далекого прошлого, а затем молвил тихо, будто бы боясь

 

     разбудить спящего зверя:

       - Чтож, тогда слушай. И смотри...

     *******************

       Стой!  Ни  шагу дальше!  -  прогремел голос,  не принадлежавший никому в

отряде -

     глубокий, исполненный нечеловеческой силы.

       Радивой остановился.

       - Кто смеет преграждать мне дорогу?  - спросил он, надменно выпрямившись

и

     взявшись за рукоять меча.

       Огромная,  в полтора человечьих роста фигура выступила из кромешной тьмы

на

     другом  конце  небольшой  полянки,  озаренной  тусклым,  мерцающим светом,

исходящим

     из неведомого источника.  Выступила,  и  замерла,  опершись на исполинскую

секиру.

       - Дальше пути нет! - прогремел голос.

       - Это смотря для кого, - холодно ответил Радивой и шагнул вперед.

       Его  воины,   в   изнеможении  повалившиеся  на   траву,   наблюдали  за

предводителем

     широко  раскрытыми  глазами.   Будто  невидимая  стена  преградила  дорогу

Радивою. Воин

     остановился  на  мгновение,  приналег,  но  преграда  стояла  несокрушимо.

Радивой

     отступил на  шаг,  с  размаху  ударил  плечом.  Незримый барьер  в  первое

мгновение

     будто бы прогнулся под натиском, а затем неведомая сила отшвырнула Радивоя

шагов

     на десять.

       - Дальше пути нет, - тяжело молвил гигант.

       Радивой зарычал,  как разъяренный пес,  ринулся всем телом на  преграду.

Она

     вновь отбросила его, опрокинула наземь, он вскочил, кинулся вновь... Как

     пойманный зверь  о  прутья клетки,  бился  Радивой о  незримый барьер,  но

тщетно:

     незримая стена стояла несокрушимо.

       Гигант  молча  взирал не  его  бесплодные попытки,  но  когда  Радивой в

очередной

     раз растянулся на земле, не выдержал, захохотал раскатисто.

       - Смертый...  -  проговорил он сквозь смех.  -  Куда прешь? Что творишь?

Головой

     попробуй, головой...

       Радивой медленно поднимался на  ноги.  Смех великана хлестал его,  будто

плеть,

     плечи вздрагивали с каждым раскатом, словно под ударами. Воин выпрямился,

     некоторое  время  остановившимся взором  смотрел  туда,  где  должна  была

находиться

     незримая стена... а потом с отчаянным криком, заглушившим смех исполина,

     бросился вперед,  так,  что  наблюдавшие за  ним  уловили  лишь  смазанное

движение...

       Оглушительный звон огласил лес, будто бы лопнула туго натянутая струна.

     Блеснула яркая вспышка, превратив на мгновение ночь в яркий полдень, затем

свет

     померк, осталось только призрачное сияние поляны.

       Радивой  стоял   на   коленях  далеко   за   черной  выжженной  полосой,

обозначившей то

     место,  где проходила преграда,  из носа, ушей хлестала темная кровь. Рука

его

     медленно поднялась,  ладонь упала на  рукоять меча.  С  будькающим вздохом

воин

     поднялся на ноги, судорожно сглотнул, на губах показалась кровавая пена.

       - А теперь мы посмотрим...  - прохрипел Радивой, из уголка рта побежала,

стекая

     на грудь, струйка крови. - Посмотрим... кто веселее смеется!

       Меч с шипением выскользнул из ножен. Великан отступил на шаг, поднимая

     огромную секиру.  На  его лице было неверие,  падение барьера явно застало

его

     врасплох.  Радивой  прыгнул  вперед,  рубанул  наотмашь.  Булатный  клинок

звякнул о

     подставленную рукоять секиры,  гигант ударил в ответ, лезвие просвистело в

пальце

     над головой вовремя пригнувшегося Радивоя.  Воин ударил снизу,  под руки и

великан

     с   криком  боли   отскочил  назад.   На   толстой  волчовке  расплывалась

бесформенным

     пятном кровавая полоса.

       - Посмотрим...   кто...   веселее...   -  срывающимся  на  хрип  голосом

проговорил

     Радивой, стряхивая с клинка тяжелые капли.

       Он бросился на великана, занося меч в широком замахе. Исполин взревел,

     качнулся вбок,  пропуская удар,  лезвие его  секиры метнулось к  воину,  с

тяжким

     гудением  рассекая неподвижный воздух.  Радивой  принял  удар  на  клинок,

страшный

     звон  эхом  прокатился по  лесу.  Воин  ударил в  ответ,  великан закрылся

рукоятью,

     ударил в свой черед...

       Воины Радивоя заворожено наблюдали за поединком.  Они не могли придти на

помощь

     предводителю -  не  было  сил  даже  подняться  на  ноги,  оставалось лишь

смотреть и

     молить Богов... которые давно уже отвернулись от них.

       Поляну оглашал звон,  треск,  слышалось тяжелое дыхание бойцов. Великан,

не

     смотря на рану, был полон свежих сил, а Радивой, истратив всю свою

     нечеловеческую выносливость  на  изнурительный путь  через  лес  и  прорыв

преграды,

     находился на последнем издыхании. Он истекал кровь, хлеставшей из носа,

     брызгавшей изо рта с каждым вздохом. Но даже сейчас он не уступал исполину

в

     силе и быстроте.  Удары его обрушивались на противника с невиданной мощью,

тот

     содрогался под  безудержным напором воина,  защищался,  с  трудом  успевая

выбрать

     момент для ответного удара.

       Словно что-то вселилось в  Радивоя,  придавая новые и  новые силы,  хотя

жизнь

     уходила из  него с  каждой каплей крови,  с  каждым нанесенным им  ударом.

Великан

     отступал к  краю поляны,  пытался уйти в  сторону,  но  всюду натыкался на

булат

     длинного  меча.   Рукоять  секиры  покрылась  глубокими  щербинами,  будто

неумелый

     лесоруб пытался срубить столетнюю сосну. В глазах исполина появилось

     затравленное выражение,  он  отбивался,  пятясь к  стене деревьев на  краю

поляны,

     взмахи его стали короче, удары неувереннее. Радивой наседал, вкладывая в

     богатырские удары последние капли жизни.

       Великан сделал  еще  шаг  назад,  уперся спиной в  ствол  могучего дуба.

Радивой

     замахнулся,  обрушил  сверху  прямой,  сокрушительный удар.  Исполин вновь

закрылся,

     раздался треск и рукоять секиры распалась надвое,  успев, однако, ослабить

удар,

     пришедшийся в середину лба.

       Великан  отскочил  в  сторону,  пытаясь  утереть  залившую глаза  кровь,

споткнулся,

     и шумно рухнул в кусты. Радивой мгновенно оказался рядом, занося меч для

     последнего удара...

       С  темного неба,  сквозь  переплетение ветвей в  середину поляны ударила

белая

     молния.

     Глава 19

       Всплеск светлого пламени на  миг  поглотил все  вокруг,  затем  медленно

померк,

     рассыпавшись искрами.  Ударил раскат грома, от которого содрогнулось небо,

а у

     людей затрещали, лопаясь, барабанные перепонки. Земля в середине поляны

     вспыхнула алым пламенем, застонала от нестерпимого жара. Огненные сполохи

     озарили  колеблющимся светом  стену  деревьев,  ветви  которых  гнулись  и

трепетали,

     будто под порывами сильного ветра.

       И из середины пламени шагнула темная фигура.

       Высокий  и   широкоплечий,   вновь  прибывший  хоть  и   уступал  ростом

поверженному

     исполину,  но,  казалось,  разом занял собой всю поляну.  От  него волнами

исходила

     великая мощь,  заставившая людей в  ужасе вжаться в  землю,  закрыв головы

руками.

     Он  был  одет  в  звериные шкуры,  на  плече  возлежала огромная суковатая

палица.

     Заросшее  темной  бородой  лицо  чем-то  неуловимо напоминало сокрушенного

Радивоем

     великана, но казалось гораздо старше. В темных глазах пришедшего бушевало

     небесное пламя, земля вздрагивала под тяжкими шагами.

       Лишь  один  Радивой  не  дрогнул  при  его  появлении,  и  теперь  стоял

повернувшись

     навстречу,  гордо выпрямившись,  побелевшими пальцами сжимая рукоять меча.

Он был

     страшен:  пламя играло на залитых его собственной кровью доспехах, бледная

кожа

     туго  обтянула череп,  на  висках вздулись,  часто пульсируя,  синие жилы.

Радивой

     сейчас казался чудовищным порождением подземного царства, каким-то образом

 

     вырвавшимся из темных глубин в этот мир.

       Тот,  кто явился в пламени, остановился в трех шагах от замершего воина.

Их

     взгляды скрестились, и все, бывшие там ощутили, как со страшной силой

     столкнулись две могучие воли.

       - Смертный! - грозно молвил явившийся, и голосом его, казалось, говорила

сама

     Вечность.  -  Как ты посмел?  Как отважился поднять руку на чадо мое?  Что

тебе

     нужно там, куда нет пути?

       Радивой бесстрастно выслушал речи пришедшего,  выдержал паузу,  а  затем

ответил,

     и несмотря на бульканье и хрипы в надорванных легких, голос его прозвучал

     неожиданно сильно и гордо:

       - С  дороги,  Бог!  Здесь проходит граница твоей власти,  слово твое  не

имеет силы

     там, где бьется Сердце!

       - Дерзость  твоя  не  знает  пердела!  -  казалось,  мир  содрогнулся от

яростного

     крика явившегося.  -  Тебе слишком много позволялось до  сего времени!  Но

сегодня

     ты  преступил все  мыслимые границы,  твоей безнаказанности пора  положить

конец!

       - С дороги,  Велес!  -  все так же холодно ответил Радивой, и рука его с

такой

     силой сдавила рукоять меча, что, казалось, сам металл увлажнился, истекая

     холодными слезами боли.

       Велес  простер  длань  к  неподвижно замершему воину.  Казалось,  сейчас

небесный

     огонь обрушится на дерзкого, не оставив даже пепла... но что-то произошло.

Бог

     отступил на шаг, опуская руку, на лице его отразилась досада.

       - Ты не властен здесь, - молвил Радивой.

       Лицо  Велеса  потемнело от  ярости,  черное  пламя  в  глазах заметалось

угрожающе,

     он обеими руками подхватил исполинскую палицу,  сделал шаг к  неподвижному

воину.

       - Не властен, говоришь? - прогремел он. - Ты забыл, что помимо силы бога

во

     мне есть сила и попроще. Чтож, посмотрим, из какого теста нынче смертные!

       Несколько мгновений Бог и человек смотрели друг на друга пылающими

     разгорающейся яростью взорами,  а  затем одновременно,  будто по неслышной

команде,

     сорвались с места. Они сшиблись с оглушительным лязгом и скрежетом, будто

     столкнулись две каменные глыбы.  И  вновь на поляне закипел бой,  но никто

уже не

     решался поднять глаза  на  сражающихся,  хотя  зреть подобное давно уж  не

выпадало

     никому из смертных. Ибо происходящее не поддавалось осмыслению, это было

     невозможно...  но в то же время это было. Умирающий от изнеможения человек

на

     равных бился с древним Богом, имя которого во все времена произносилось с

     неизменным трепетом и  почтением,  и  уже  одно то,  что кто-то  отважился

бросить

     вызов самому Велесу, казалось выходящим за грань возможного.

       Движения единоборцев были стремительны и точны,  и когда булат Радивоева

меча

     сталкивался с крепким деревом палицы Велеса, страшный звон и оглушительный

 

     грохот  оглашал  лес,  на  землю  сыпались искры.  Долго  продолжался бой,

казалось

     само время замерло, наблюдая за поединком Бога и Человека.

       И вот на лице Велеса проступила,  казалось,  тень сомнения.  В движениях

Бога

     было все меньше уверенности,  все чаще он переходил к глухой защите, тогда

как

     меч Радивоя обрушивался на него со всевозрастающей яростью.

       И Бог сделал шаг назад. Тут же вдогонку сверкнул булат... и на траву,

     взвиваясь язычками пламени упали алые капли божественной крови, брызнувшей

из

     рассеченного плеча. Велес вскрикнул так, что вековые деревья с треском

     пригнулись к земле, многие переломились, как сухие камышинки. Бог отскочил

 

     назад,  и воздев к небу окровавленную руку издал еще один крик,  потрясший

мир от

     подземнего царства Ящера до светлых чертогов вирыя.

       Небо откликнулось гулким грохотом, и вновь в середину поляны ударила

     ослепительная молния.  Языки чудовищного пламени взвились выше, вскрикнула

в

     страшной муке земля... и из огня на поляну широкими шагами вышел высокий

     седовласый старец  в  сияющей броне.  За  правым  плечом виднелась рукоять

огромного

     меча, за левым на широком ремне покоились простые яровчатые гусли.

       Старец окинул поле боя хмурым взглядом серых глаз, в которых, казалось,

     отражались огни пожаров всех войн от начала времен.  Узрев кровь,  горячим

потоком

     хлеставшую из раны Велеса, нахмурился еще больше, сказал голосом, в равной

мере

     пригодным и  отдавать приказы на  поле  боя,  и  славить в  пенснях деяния

героев:

       - Зачем позвал меня? Али сам не в силах совладать с простым смертным?

       - Перун... - в голосе Велеса звучал... страх? - Это не простой смертный!

 

     Взгляни на дело рук своих! Что ты натворил?!!

       - Я? - удивился Бог Войны, затем речь его потекла медленнее, задумчивее,

серые

     глаза впились в Радивоя,  вновь замершего при его появлении. - Если бы эта

сила

     проистекала от  моей,  не было бы ничего проще,  чем взять ее обратно.  Но

нет,

     здесь нечто другое. Это не мое творение.

       - Тогда откуда?..

       - Кто ведает? Не зря в жилах каждого смертного есть капля крови самого

     Великого Рода.

       - Но что бы это ни было...  с этим надо покончить!  Уже пал барьер,  мой

сын

     повержен! Что дальше? Что будет, если он прорвется к Сердцу? Можешь ты это

 

     предсказать?

       - Не могу. - Перун осторожно снял с плеча гусли, положил в стороне под

     деревом. - Сердце не в нашей власти, ибо оно древнее нас.

       Быстрым  движением он  обнажил  меч,  клинок  запылал  золотым пламенем,

рассыпая

     багровые искры.

       - Пой свою последнюю песню, воин, - молвил Перун, отсалютовав Радивою. -

 

     Пришла пора.

       Радивой  отсалютовал в  ответ,  и  бойцы  двинулись по  широкому  кругу,

постепенно

     сближаясь, выбирая наилучшую позицию для удара. Сверкнули клинки, раздался

звон.

     Вспышка чистейшего белого света,  и  вот уже вновь Бог и человек кружат по

поляне,

     пожирая друг друга глазами.  Свист булата, звон, вспышка, звон, вспышка...

все

     чаще и  чаще,  и вот уже не видно сражающихся в нестерпимом блеске,  нет в

мире

     больше звука, кроме чистого звона сталкивающихся с невообразимой скоростью

 

     клинков.   И  так  долго,  бесконечно  долго.  Нет  времени,  есть  только

зачаровывающая,

     жестокая красота поединка двух сильнейших...

       Но  нет  предела мощи  Бога,  тогда  как  тело  человека -  лишь  хрупая

оболочка, и

     сколь бы  ни был могуч заключенный в  ней дух,  рано или наступает момент,

когда

     все силы вычерпаны до дна, когда лопается последняя жилка, питающая тело

     жизнью...

       Свет  померк в  глазах Радивоя,  что-то  со  страшной болью  надорвалось

внутри, и

     под  очередным ударом Бога  витязь рухнул на  колено,  застыл в  последней

отчаянной

     попытке подняться.  Торжеством озарилось лицо Перуна.  Высоко над  головой

взлетел

     пламенеющий небесным огнем меч, готовый оборвать и без того вычерпанную до

дна

     жизнь  дерзкого,  бросившего вызов  Богам...  и  Радивой  страшным усилием

поднял

     голову, взглянув прямо в нечеловеческие глаза бессмертного...

       Молния, гром, взметнувшееся еще выше пламя, и голос, звонкий и чистый,

     огласивший истоптанную поляну:

       - Остановись!

       Перун замер при звуке этого голоса, затем опустил меч, оглянулся. Велес,

 

     тяжело  опиравшийся на  палицу  изумленно смотрел в  огонь,  откуда легким

шагом

     вышел златоволосый голубоглазый юноша,  одетый, как простой весянин. Но от

него

     исходила чистая,  светлая сила, озарившая поляну будто бы солнечным светом

яркого

     полдня.

       - Остановись, Перун! - повторил юноша.

       Он стремительно пересек поляну, и схватил Бога Войны за рукав.

       Велес  наконец  смог  раскрыть рот,  и  удивление наполняло его  могучий

голос:

       - В чем дело? - спросил он. - Сварог, ты очумел?

       - Я тут не причем,  -  молвил юноша, ловко оттащив остолбеневшего Перуна

шагов

     на десять от Радивоя.

       - Тогда объяснись!  - очнулся Бог Войны, освобождаясь от хватки Сварога.

- Ты

     же видишь, что здесь происходит! Ведь вся работа насмарку!

       - Вижу,  чай не слепой,  -  пожал плечами золотоволосый Бог. - Да только

это не

     моя идея.

       - Тогда почему...  -  начал Велес,  и вдруг осекся на полуслове,  словно

вдруг

     понял, о чем идет речь.

       - Приказ.  -  Молвил Сварог,  и до Богов вдруг дошло,  что он удивлен не

меньше

     их. - С самого верха.

       - Неужели...  -  прошептал Перун,  отшатнувшись, как от удара. - Неужели

сам

     Старик вмешался?.. Да быть того не может!

       - Отважишься не поверить?  Перун,  ты же воин,  и лучше меня знаешь, что

приказы

     не обсуждаются.

       Перун промолчал.

       - Ничего не понимаю...  - пробормотал Велес, стряхивая с руки кровь. Его

рана

     на глазах затягивалась, исчезала.

       - Честно сказать,  я сам обалдел, - молвил Сварог. - Но приказ был отдан

самый

     что ни на есть недвусмысленный.

       - Чем так ценен для Рода этот наглец,  который ни разу в жизни ни одному

Богу

     не поклонился?  -  воскликнул Перун, возбужденно взмахнув рукой. - Чем так

важна

     его жизнь, которую он и сам-то не ценит?

       - Кабы я знал!  -  златоволосый Бог развел руками. - Вы сейчас удивитесь

еще

     больше, потому как велено не просто оставить его в живых...

       - Что?!!  - в один голос воскликнули Перун и Велес, вскинувшись в едином

порыве

     негодования.

       - Вот именно! - Сварог сокрушенно закусил губу. - Приказано пропустить.

       На  некоторое  время  повисла  мертвая  тишина.  Затем  Велес  судорожно

вздохнул,

     смачно шарахнул кулаком по рукояти упертой в землю палицы.

       - И стоило тогда вообще огород городить?  -  в сердцах воскликнул он.  -

Полный

     лес ловушек, барьер, Страж... Кстати, насчет барьера: кто-нибудь понимает,

как

     он ухитрился его проломить?

       - Если бы!  -  горько отозвался Перун. - По идее, это вообще невозможно.

Но вот,

     пожалуйте, взгляните...

       Сварог задумчиво глядел на коленопреклоненного Радивоя.

       - Может быть...  - он на мгновение осекся, а затем сказал жестко, чеканя

слова.

     - Может быть, мы слишком глубоко увязли в своем бессмертии, а? В своем

     могуществе?  И  уже  позабыли некоторые совсем-совсем  простые  вещи?  Как

человек

     становится Богом? Кто-нибудь еще помнит, как это происходит? А может быть,

 

     богами не  становятся?  Что,  если каждый ребенок на  земле,  где бы он ни

родился -

     в  княжьих ли  палатах,  в  землянке ли смерда -  появляется на свет УЖЕ с

искоркой

     божественного дара, и достаточно только не загасить этот огонек?

       Он замолчал, махнул рукой, и твердым шагом направился к Радивою, что все

так

     же  стоял,  преклонив одно колено и  опершись на  меч  в  отчаянном усилии

подняться.

     Рука  Бога  коснулась  головы  воина,  под  пальцами  пробежали  крохотные

искорки.

     Перун и Велес наблюдали молча, с постными лицами.

       - В нем почти не осталось жизни... - удивленно пробормотал Сварог. - Все

его

     силы  сейчас  уходят только на  то,  чтобы  не  умереть...  и  не  упасть.

Невероятно!

     Такой могучий дух!  Наверное,  даже разрубленный на части, он бы все равно

пытался

     остаться на ногах...

       Под  его  рукой  зародилось белое  свечение,  разрослось,  окутало  тело

Радивоя, и

     те, кто был на то способен, почувствовали, как бурным потоком хлынула в

     истощенное тело  сила,  дающая  жизнь...  Пожелтевшее от  изнеможения лицо

воина,

     искаженное  судорожной  гримасой  постепенно  расслаблялось,   приобретало

здоровый

     цвет.  Веки широко раскрытых глаз затрепетали, опустились... Сварог быстро

убрал

     руку,  свечение погасло,  а  Радивой вдруг  обмяк,  будто  из  него  разом

выдернули все

     кости, бесформенной грудой осел на траву.

       - Вот так вот... - пробормотал золотоволосый Бог. - К утречку очухается.

Это ж

     надо так над собой измываться! Нет, я решительно отвык от людской жизни...

 

       - И что теперь? - спросил Велес.

       - Ничего, - пожал плечами Сварог. - Пошли домой, что ли...

       - Я все равно не понимаю!  -  воскликнул Перун, со злостью швырнув меч в

ножны.

     - Ладно,  для  меня  этот  герой с  дырой еще  может представлять какой-то

интерес. Но

     при чем тут Старик? Что нужно Роду от... от...

       - Как будто ты его не знаешь!  -  усмехнулся Сварог. - В кои это веки от

Старика

     можно было дождаться вразумительного объяснения?  Разумеется, он не обязан

нам

     все разжевывать,  он,  если быть уж совсем точным,  вообще никому ничем не

обязан,

     но можно ж было хоть разок снизойти до нас, серых!

       - Это точно,  -  буркнул Велес,  взваливая на плечо палицу.  - И все же,

хоть

     как-то он объяснил свое решение? Или просто отдал приказ?

       - Ну,  как сказать...  -  пожал плечами золотолосый Бог. - Объяснил, как

всегда,

     в своем духе. Честно сказать, я ничего не понял. Но это, скорее, по части

     Перуна, он у нас, так сказать, по обороне...

       - При чем тут я? - удивился Бог Войны, поднимая с земли гусли.

       - Я точно не уверен, - медленно произнес Сварог, - но смысл такой, что

     настанет момент...  не в наше время, не в эту эпоху... в годы, когда, быть

может,

     даже мы исчезнем из памяти сметных...

       - Ну? - воскликнул Велес. - Телись давай!

       - В общем, настанет момент, когда на эту землю, которую храним, бережем,

 

     придет Враг,  и  против него  окажется бессильной вся  наша  мощь.  И  вот

тогда-то и

     понадобится Радивой... и такие, как он. Но сейчас он должен пройти нечто

     вроде...  нет это не испытание в обычном смысле,  а что именно имел в виду

Род -

     мне неведомо.

       Перун недоверчиво хмыкнул, перекинул ремень с гуслями через плечо.

       - Что ж, - молвил он. - Как говорят смертные, поживем - увидим.

       Он повернулся, шагнул в пламя, без следа поглотившее его.

       - И в самом деле,  в духе Рода,  -  пожал плечами Велес.  - Ну, ладно, я

пошел. Ты

     как, следом?

       - Сейчас,  -  отозвался Сварог,  окидывая взглядом поляну, распростертые

тела

     людей.  - Надо кое-что поправить, нельзя же барьер оставлять в таком виде.

За

     сыном твоим надо присмотреть...

       - Ничего страшного, оглушило его только, - махнул рукой Скотий Бог. - Я

     неженок никогда не растил,  хоть уж и сам не упомню,  сколько у меня таких

вот

     обалдуев...  А коли получил по лбу -  так сам виноват, нечего подставлять.

Но все

     же... присмотри, ладно?

       Сварог кивнул, и Велес шагнул в пламя вслед за Перуном. Златоволосый Бог

 

     некоторое время стоял,  размышляя, потом принялся за работу. Вновь посреди

поляны

     пролег барьер, отгородив неподвижно лежащего Радивоя от его людей.

       - Подождут его  здесь,  -  пробормотал Сварог,  свободно проходя  сквозь

невидимую

     стену,  и  наклонившись,  ухватил за  ноги  неподвижно лежащего велета.  -

Приказ Рода

     касался только Радивоя.  Ух, Крушило, ну и теленок из тебя вымахал! Ладно,

лежи

     так, вроде бы попристойнее смотришься...

       Закончив с  исполином,  он  повернулся,  направился к  огненному столбу.

Проходя

     мимо Радивоя, остановился.

       - Была б моя воля...  -  прошептал Сварог, - ты перестал бы существовать

еще

     задолго до того,  как в твою башку пришла мысль направиться к Сердцу. Если

б не

     один безмозглый Бог,  который с  мечом,  ты бы у меня захлебнулся пролитой

тобою

     невинной  кровью.  Но  Род  считает,  что  от  тебя  еще  будет  польза...

когда-нибудь.

     Что ж, да будет так...

       Он шагнул в пламя, взвился к небу легким светлым дымком. Огонь полыхнул,

 

     встрепенулся... и угас, не оставив даже выжженого пятна на траве. Поляна,

     усеянная неподвижно лежащими телами погрузилась во тьму.

     *******************

       И  что было дальше?  -  тихо спросил витязь,  глядя в  пустоту.  Картины

былого,

     которые хранило это  странное место  все  еще  мелькали перед затуманенным

взором.

       - Не знаю... - ответил велет тяжело. - Наутро все было как прежде. Будто

бы

     ничего и не произошло.  Ну,  да оно и не диво -  тропа к Сердцу,  она ведь

только в

     одну сторону.  По ней не возвращаются, идут только вперед, и либо исчезают

навек,

     либо выходят из  леса,  но не там,  где в  него вошли.  Нельзя сделать шаг

назад на

     тропе, ведущей к Сердцу.

       Велигой опустил голову.  Он узнал многое... но задача его стала от этого

отнюдь

     не легче. Следа не было, как не было ни одной зацепки, чтобы угадать путь

     Радивоя. Все его следы обрывались на том холме на берегу Волги, а дальше -

 

     только неясные слухи.

       - Что же мне делать? - молвил он, ни к кому не обращаясь. - Тлько Сердце

 

     ответит... надо идти.

       - Нет,  -  твердо молвил Крушило.  - Не ответит Сердце. С тем же успехом

можно

     вопрошать самого Рода.  Нет  тебе смысла идти дальше.  Поверь мне,  ибо  я

прожил

     долго,  очень долго,  и значительную часть жизни я провел рядом с Сердцем:

ты

     должен рассчитывать только на собственные силы.  Не пытайся облегчить себе

путь.

     Это кажется странным, но чем больше препятствий ты встретишь - тем вернее

     достигнешь цели.

       Велигой подавлено молчал.  Дорога,  двигаясь по  которой он  рассчитывал

достичь

     этой самой цели,  привела его в  тупик.  Но  витязь чувствовал,  что велет

прав. И

     тяжесть от  осознания этого обрушилась на  него сильнее,  чем давящая мощь

Сердца.

     Он поднялся на ноги, велет сделал тоже самое.

       - Благодарень,  Крушило Велетич, - Велигой поклонился великану в пояс. -

За

     повествование твое, за совет.

       - Прямо сейчас и пойдешь?  -  изумился великан. - Ночь же скоро, подожди

до

     завтрашнего утра! Побалакаем, у меня тут, между прочим, неподалеку бочка

     за-а-аамечательнейшего пива.  Ты такого отродясь не ппробовал - батька мне

из

     вирыя прислал, чтоб не так скучно было тут куковать...

       - Благодарень,  -  улыбнулся витязь.  - Я бы и в самом деле рад... но не

могу.

     Обещание мое дурацкое как добрый пинок вперед гонит, роздыху не дает. А с

     клубочком до ночи успею, не заплутаю.

       - Что ж, - вздохнул велет. - Прощай тогда, Велигой Волчий Дух.

       - Прощай... - откликнулся витязь, поклонившись еще раз.

       Он подобрал с земли клубочек, погладил мягкую теплую шерсть.

       - Ну, - молвил Велигой, выпуская живой комочек из рук, - Выводи назад, к

белу

     свету...

     *******************

       Ранние звезды озаряли землю бледным светом.  Было  тихо,  только изредка

еле

     слышно вздыхал богатырский конь, замерший на страже над доспехами хозяина,

да

     печально чивиркала в лесу одинокая птица.

       Дрогнули,  насторожились чуткие уши  волка,  уловив в  глубине леса  шум

знакомых

     шагов.  Зверь  молча  поднялся на  лапы,  и  без  шума  скрылся  из  виду,

растворившись в

     сумраке ранней ночи.  А вскоре и конь услыхал хруст веток и шуршание травы

под

     сапогами, заржал звонко и радостно, взвился на дыбы, замолотил по воздуху

     копытами, как резвый жеребенок.

       И, услышав, увидав радость верного коня, блеснули в свете звезд слезы

     облегчения в  больших  голубых  глазах,  наблюдавших за  опушкой  леса  из

густого

     переплетения стеблей высокой травы у подножия Радивоева холма...

     Конец первой части.

     LEO'S LIBRARY

     http://66.92.7.168/library.htm

 

 

     This file was created with RocketTools program

     e-mail: voisteko@astroscu.unam.mx

     Tue Sep 18 17:54:32 2001