Из переписки Н.Я.Эйдельмана с В.П.Астафьевым
---------------------------------------------------------------
Текст взят из журнала "Даугава" 1990-- 6 с.62-- 67
OCR: В.Д.Арнольд, С.Е.Дубов, 28 ноября 2003 года.
---------------------------------------------------------------
Публицистика
ОТ СЛОВ К ДЕЛУ?
нацизм в россии
Документы, которые мы публикуем ниже, многим читателям скорее всего уже
давно известны, хотя ранее они никогда не публиковались в советской печати.
Осенью 1986 года разошлись они в тысячах машинописных экземпляров и стали
своего рода самиздатовским бестселлером. Это -- переписка двух писателей,
Натана Эйдельмана и Виктора Астафьева. Справедливости ради, надо сказать,
что основная часть скандального успеха выпала здесь на долю Виктора
Астафьева. Это именно его ответ Эйдельману потряс читателей. Резко и прямо,
с неожиданной откровенностью и с еще более неожиданной грубостью, были
высказаны в нем шовинистические взгляды автора и традиционно черносотенные
обвинения в адрес евреев.
С тех пор прошло уже более трех лет. К сожалению, то, что в 86 году
казалось исключительным или даже немыслимым, в 90-м стало заурядным, обычным
явлением. Идеологи нового нацизма типа Шафаревича, черные штурмовики
общества "Память" и других, "породненных" с ним объединений, непрерывный
поток публикаций фашистского толка, попустители и покрыватели в МВД, КГБ и
ЦК -- все это сплетается в тугой клубок, становится каждодневным кошмаром
нашей действительности. И пожалуй, если не самая страшная, то уж точно самая
позорная подробность этого непрерывного шабаша -- участие в нем русских
писателей, и не только бездарей и завистников, ни на что другое просто не
годных, но и тех, что успели заслужить уважение и любовь требовательных
читателей. Именно сегодняшняя ситуация в культуре, как никогда острая и
опасная, заставляет нас вновь и вновь возвращаться к этой мрачной теме *.
В качестве комментария -- и к этим письмам, и к ведущейся сейчас в
стране антисемитской кампании -- мы публикуем статью московского писателя
Юрия Карабчиевского "Борьба с евреем". Статья ранее была напечатана в
журнале "Страна и мир", издающемся в Мюнхене и имеющем крайне малый тираж.
Для публикации в нашем журнале автор внес в первоначальный текст ряд
изменений.
Завершает подборку интервью, данное В. Астафьевым для газеты
"Ли-берасьон".
Переписка имела место в 1986 году.
Натан Яковлевич Эйдельман скончался 1989 году. -- Прим. ред.
Н. Я. ЭЙДЕЛЬМАН -- В. П. АСТАФЬЕВУ
Уважаемый Виктор Петрович!
Прочитав все или почти все Ваши труды, хотел бы высказаться, но прежде
-- представлюсь.
Эйдельман Натан Яковлевич, историк, литератор (член СП), 1930 года
рождения, еврей, москвич; отец в 1910-м исключен из гимназии за пощечину
учителю-черносотенцу, затем -- журналист (писал о театре), участник первой
мировой и Отечественной войны, в 1950-- 55-м сидел в лагере; мать --
учительница, сам же автор письма окончил МГУ, работал много лет в музеях, в
школе; специалист по русской истории XVIII-- XIX веков (Павел I, Пушкин,
декабристы, Герцен).
Ряд пунктов приведенной "анкеты" Вам, мягко говоря, не близок, да ведь
читателя не выбирают.
Теперь же позволю себе высказать несколько суждений о писателе
Астафьеве.
Ему, думаю, принадлежат лучшие за многие десятилетия описания природы
("Царь-рыба"); в "Правде" он сказал о войне, как никто не говорил. Главное
же -- писатель честен, не циничен, печален, его боль за Россию -- настоящая
и сильная: картины гибели, распада, бездуховности -- самые беспощадные.
Не скрывает Астафьев и наиболее ненавистных, тех, кого прямо или
косвенно считает виноватыми...
Это интеллигенты-дармоеды, "туристы"; те, кто орут "по-басурмански",
москвичи, восклицающие: "Вот когда я был в Варне, в Баден-Бадене". Наконец,
-- инородцы.
На это скажут, что Астафьев отнюдь не ласкает также и своих, русских
крестьян, городских обывателей.
Так, да не так!
Как доходит дело до "корня зла", обязательно все же появляется зловещий
горожанин Гога Герцев (имя и фамилия более чем сомнительны: похоже на
Герцена, а Гога после подвергся осмеянию в связи с Грузией). Страшны жизнь и
душа героев "Царь-рыбы", но уж Гога куда хуже всех пьяниц и убийц, вместе
взятых, ибо от него вся беда.
Или по-другому: голод, распад, русская беда -- а тут: "было что-то
неприятное в облике и поведении Отара. Когда, где он научился барственности?
Или на курсах он был один, а в Грузии другой, похожий на того всем
надоевшего типа, которого и грузином-то не поворачивается язык назвать. Как
обломанный, занозистый сучок на дереве человеческом, торчит он по всем
российским базарам, вплоть до Мурманска и Норильска, с пренебрежением
обдирая
доверчивый северный народ
подгнившим фруктом или мятыми,
полумертвыми цветами. Жадный, безграмотный, из тех, кого в России
уничижительно
зовут
"копеечная душа",
везде он распоясан, везде с
растопыренными карманами, от немытых рук залоснившимися, везде он швыряет
деньги, но дома усчитывает жену, детей, родителей в медяках, развел он
автомобилеманию, пресмыкание перед импортом, зачем-то, видать, для
соблюдения моды, возит за собой жирных детей, и в гостиницах увидеть
четырехпудового одышливого Гогию, восьми лет отроду, всунутого в джинсы, с
сонными глазами, утонувшими среди лоснящихся щек" (рассказ "Ловля пескарей в
Грузии", журнал "Наш современник", 1986, No 5, с. 125).
Слова, мною подчеркнутые, несут большую нагрузку:
всем
-- надоели
кавказские торгаши, "копеечные души"; то есть, иначе говоря, у всех
у нас
этого нет -- только у них: за счет бедных ("доверчивых") северян жиреет
отвратительный Гогия (почему Гогия, а не Гоги?).
Сила ненавидящего слова так велика, что у читателей не должно
возникнуть сомнений: именно эти немногие грузины (хорошо известно, что
торгует меньше 1% народа) -- в них особое зло и, пожалуй, если бы не они, то
доверчивый северный народ ел бы много отнюдь не подгнивших фруктов и не
испытывал недостатка а прекрасных цветах.
"Но ведь тут много правды, -- воскликнет иной простак, -- есть на свете
такие Гоги, и Астафьев не против грузинского народа, что хорошо видно из
всего рассказа о пескарях в Грузии".
Разумеется, не против: но вдруг забыл (такому мастеру непростительно),
что крупица правды, использованная для ложной цели, в ложном контексте, --
это уже неправда и, может быть, худшая.
В наш век, при наших обстоятельствах только сами грузины и могут так о
себе писать или еще жестче (да, кстати, и пишут -- их литература, театр,
искусство давно уже не хуже российского); подобное же лирическое
отступление, написанное русским пером, -- та самая ложка дегтя, которую не
уравновесят целые бочки русско-грузинского меда.
Пушкин сказал: "Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног --
но мне досадно, если иностранец разделит со мною это чувство"; стоит
задуматься -- кто же презирает, кто же -- иностранец?
Однако продолжим. Почему-то многие толкуют о "грузинских" обидах по
поводу цитированного рассказа; а ведь в нем же находится одна из самых
дурных, безнравственных страниц нашей словесности: "По дикому своему обычаю,
монголы в православных церквах устраивали конюшни. И этот дивный и суровый
храм (Гелати) они тоже решили осквернить, загнали в него мохнатых коней,
развели костры и стали жрать недожаренную, кровавую конину, обдирая лошадей
здесь же, в храме, и, пьяные от кровавого разгула, они посваливались
раскосыми мордами в вонючее конское дерьмо, еще не зная, что созидатели на
земле для вечности строят и храмы вечные" (там же, с. 133).
Что тут скажешь?
Удивляюсь молчанию казахов, бурятов. И кстати бы вспомнить тут других
монголоидов -- калмыков, крымских татар -- как их в 1944 году из родных
домов, степей, гор "раскосыми мордами в дерьмо..."
-- Чего тут рассуждать? -- расистские строки. Сказать по правде, такой
текст, вставленный в рассказ о благородной красоте христианского храма
Гелати, выглядит не меньшим кощунством, чем описанные в нем надругательства.
170 лет назад монархист, горячий патриот-государственник Николай
Михайлович Карамзин, совершенно не думавший о чувствах монголов и других
"инородцев", иначе описал Батыево нашествие; перечислив ужасы завоевания
(растоптанные конями дети, изнасилованные девушки, свободные люди, ставшие
рабами у варваров, "живые завидуют спокойствию мертвых"), -- ярко обрисовав
все это, историк-писатель, мы угадываем, задумался о том, что, в сущности,
нет дурных народов, а есть трагические обстоятельства, -- и прибавил
удивительно честную фразу: "Россия испытала тогда все бедствия, терпенные
Римскою империей .. когда северные дикие народы громили ее цветущие области.
Варвары действуют по одним правилам и разнствуют между собою только в силе".
Карамзин, горюющий о страшном несчастье, постигшем его родину, даже тут
опасается изменить своему обычному широкому взгляду на вещи, высокой
объективности: ведь ужас татарского бедствия он сравнивает с набегами на Рим
"северных варваров", среди которых важную роль играли древние славяне,
прямые предки тех, кого громит и грабит Батый.
Мало этого примера, вот еще один! Вы, Виктор Петрович, конечно, помните
строки из "Хаджи-Мурата", где описывается горская деревня, разрушенная
русской армией: "Фонтан был загажен, очевидно, нарочно, так что воды нельзя
было брать из него. Так же была загажена мечеть... Старики-хозяева собрались
на площади и, сидя на корточках, обсуждали свое положение. О ненависти к
русским никто и не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы, от мала
до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих
русских собак людьми, и такое отвращение, гадливость и недоумение перед
нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание
истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным
чувством, как чувство самосохранения".
Сильно писал Лев Николаевич Толстой. Ну а если вообразить эти строки,
написанные горцем, грузином, "иностранцем"?
С грустью приходится констатировать, что в наши дни меняется понятие
народного писателя; в прошлом -- это прежде всего выразитель высоких идей,
стремлений, ведущий народ за собою; ныне это может быть и глашатай народной
злобы, предрассудков, не поднимающий людей, а опускающийся вместе с ними.
На этом фоне уже пустяк фраза из повести "Печальный детектив", что
герой в пединституте изучает лермонтовские переводы с немецкого вместе с
"десятком еврейчат". Любопытно было бы только понять, -- к чему они в
рассказе, если ни до, ни после больше не появляются? К тому, может быть, что
вот-де в городе развивается страшный, печальный детектив, а десяток
инородцев (отчего десяток: видно, все в пединституте сконцентрировались? Как
видно, конкурс для них особенно благоприятный?) -- эти люди заняты своей
ненужной деятельностью! Или тут обычная астафьевская злая ирония насчет
литературоведения: вот-де "еврейчата" доказывают, что Лермонтов портил
немецкую словесность, ну а сами-то хороши...
Итак, интеллигенты, москвичи, туристы, толстые Гогии, Гоги Герцевы,
косомордые, еврейчата, наконец дамы и господа из литфондовских домов; на них
обрушивается ливень злобы, презрения, отрицания. Как ни на кого другого: они
хуже всех...
А если всерьез, то Вам, Виктор Петрович, замечу, как читатель, как
специалист по русской истории: Вы (да и не Вы один!) нарушаете, вернее,
очень хотите нарушить, да не всегда удается -- собственный дар мешает
оспорить -- главный закон российской мысли и российской словесности. Закон,
завещанный величайшими мастерами, состоит в том, чтобы, размышляя о плохом,
ужасном, прежде всего, до всех сторонних объяснений, винить себя, брать на
себя; помнить, что нельзя освободить народ внешне более, чем он свободен
изнутри (любимое Львом Толстым изречение Герцена). Что касается всех личных,
общественных, народных несчастий, то чем страшнее и сильнее они, тем в
большей степени их первоисточники находятся внутри, а не снаружи. Только
подобный нравственней подход ведет к истинному, высокому мастерству. Иной
взгляд -- самоубийство для художника, ибо обрекает его на злое бесплодие.
Простите за резкие слова, но Вы сами, своими сочинениями, учите
подходить без прикрас.
С уважением, Н. Эйдельман, авг. 86.
В. П. АСТАФЬЕВ -- Н. Я. ЭЙДЕЛЬМАНУ
Не напоивши, не накормивши, добра не сделавши -- врага не наживешь.
Русская пословица
Натан Яковлевич!
Вы и представить себе не можете, сколько радости доставило мне Ваше
письмо. Кругом говорят, отовсюду пишут о национальном возрождении русского
народа, но говорить и писать одно, а возрождаться не на словах, не на
бумаге, совсем другое дело.
У всякого национального возрождения, тем более у русского, должны быть
противники и враги. Возрождаясь, мы можем дойти до того, что станем петь
свои песни, танцевать свои танцы, писать на родном языке, а не на навязанном
нам "эсперанто", "тонко" названном "литературным языком". В своих
шовинистических устремлениях мы можем дойти до того, что пушкиноведы и
лермонтоведы у нас будут тоже русские, и, жутко подумать, -- собрания
сочинений отечественных классиков будем составлять сами, энциклопедии и
всякого рода редакции, театры, кино тоже "приберем к рукам" и, о ужас! о
кошмар! сами прокомментируем "Дневники" Достоевского.
Нынче летом умерла под Загорском тетушка моей жены, бывшая нам вместо
матери, и перед смертью сказала мне, услышав о комедии, разыгранной
грузинами на съезде: "Не отвечай на зло злом, оно и не прибавится"...
Последую ее совету и на Ваше черное письмо, переполненное не просто
злом, а перекипевшим гноем еврейского высокоинтеллектуального высокомерия
(Вашего привычного уже "трунения"), не отвечу злом, хотя мог бы, кстати,
привести цитаты и в первую голову из Стасова, насчет клопа, укус которого не
смертелен, но ...
Лучше я разрешу Ваше недоумение и недоумение московских евреев по
поводу слова "еврейчата", откуда, мол, оно взялось, мы его и слыхом не
слыхивали?!
"... этот Куликовский был из числа тех поляков, которых мой отец вывез
маленькими из Польши и присвоил себе в собственность, между ними было и
несколько жиденят..." (Н. Эйдельман. История и современность в
художественном сознании поэта, с. 339).
На этом я и кончу, пожалуй, хотя цитировать мог бы многое. Полагаю, что
память у меня не хуже Вашей, а вот глаз, зрячий, один, оттого и пишу на
клетчатой бумаге, по возсти кратко.
Более всего меня в Вашем письме поразило скопище зла. Это что же Вы,
старый человек, в душе-то носите?! Какой груз зла и ненависти клубится в
вашем чреве? Хорошо хоть фамилией своей подписываетесь, не предаете своего
отца. А то вон не менее, чем Вы, злой, но совершенно ссученный атеист --
Иосиф Аронович Крывелев и фамилию украл, и ворованной моралью -- падалью
питается. Жрет со стола лжи и глазки невинно закатывает, считая всех вокруг
людьми бесчестными и лживыми.
Пожелаю Вам того же, чего пожелала дочь нашего последнего царя, стихи
которой были вложены в Евангелие: "Господь! Прости нашим врагам, Господь!
Прими и их в объятия". И она, и сестры ее, и братец обезножевший
окончательно в ссылке, и отец с матерью расстреляны, кстати, евреями и
латышами, которых возглавлял отпетый, махровый сионист Юрковский.
Так что Вам, в минуты утишения души, стоит подумать и над тем, что в
лагерях вы находились и за преступления Юрковского и иже с ним, маялись по
велению "Высшего судии", а не по развязности одного Ежова.
Как видите, мы, русские, еще не потеряли памяти и мы все еще народ
Большой, и нас все еще мало убить, но надо и повалить.
Засим кланяюсь. И просвети Вашу душу всемилостивейший Бог!
14 сентября 1986 г. село Овсянка.
За почерк прощения не прошу -- война виновата.
Н. Я. ЭЙДЕЛЬМАН -- В. П. АСТАФЬЕВУ
Виктор Петрович, желая оскорбить -- удручили. В диких снах не мог
вообразить в одном из "властителей дум" столь примитивного, животного
шовинизма, столь элементарного невежества. Дело не в том, что расстрелом
царской семьи (давно установлено, что большая часть исполнителей была
екатеринбургские рабочие) руководил не "сионист Юрковский", а большевик
Юровский. Сионисты преследовали, как Вам, очевидно, неизвестно, совсем иные
цели -- создание еврейского государства в Палестине. Дело не в том, что
ничтожный Крывелев носит, представьте себе, собственную фамилию (как и
множество столь несимпатичных "воинствующих безбожников" разных
национальностей). Дело даже не в логике "Майн Кампф" о наследственном
национальном грехе (хотя, если мой отец сидел за "грех Юрковского", тогда
Ваши личные беды, выходит, -- плата за раздел Польши, унижение "инородцев",
еврейские погромы и прочее). Наконец, дело не в том, что Вы оказались
неспособным прочесть мое письмо, ибо не ответили ни на одну его строку.
(Филологического вопроса о происхождении слова "еврейчата" я не ставил. Да,
кстати, ведь Вы заменили его в отдельном издании на "вейчата". Неужели
цензуры забоялись?)
Главное: найти в моем письме много зла было лишь в цитатах. Ваших
цитатах, Виктор Петрович. Может быть, обознавшись, на них и обрушились?..
Несколько раз елейно толкуя о христианском добре, Вы постоянно
выступаете неистовым -- "око за око" -- ветхозаветным иудеем. Подобный тип
мышления и чувствования -- уже есть ответ о причинах русских и российских
бед: "нельзя освободить народ внешне более, чем он свободен изнутри".
Спор наш (если это спор) разрешится очень просто: если сможете еще
писать хорошо, лучше, сохранив в неприкосновенности нынешний строй мыслей,
-- тогда Ваша правда. Но ведь не сможете. Последуете примеру Белова,
одолевшего-таки злобностью свой дар и научившегося писать вполне бездарную
прозу (см. его роман "Все впереди" -- "Наш современник", 1986 г., No 7-- 8).
Прощайте, говорить, к сожалению, не о чем.
Главный Вам ответ -- собственный текст, копию которого, -- чтобы Вы не
забыли, -- возвращаю.
28 сентября 1986 г. Н. Эйдельман
Last-modified: Sun, 30 Nov 2003 22:11:43 GMT
Полезные ссылки:
 Крупнейшая электронная библиотека Беларуси
 Либмонстр - читай и публикуй!
 Любовь по-белорусски (знакомства в Минске, Гомеле и других городах РБ)
|
